Держу пари, что я еще не умер,
И, как жокей, ручаюсь головой,
Что я еще могу набедокурить
На рысистой дорожке беговой.
Осип Мандельштам, Москва, 1931 г.
Ты свистни -- тебя не заставлю я ждать,
Ты свистни -- тебя не заставлю я ждать.
Пусть будут браниться отец мой и мать,
Ты свистни - тебя не заставлю я ждать.
Роберт Бернс, Поэмы и песни.
Эгей, вот в небе облака, и в мире жить прекрасно, и мы идем издалека лесной тропинкой ясной! Лесной тропинкой ясной... Обманчивой, напрасной... Эк я распелась -- от страха, наверное... Что ж ты, тропинка, не кончаешься, из лесу не выводишь? Гулять по разным новым местам, конечно, интереснее, чем сидеть сиднем в надоевшей избушке со всякими змеями-проводами неизвестного происхождения. А вдруг этот пакостный провод завтра превратился бы в настоящую змею и напал на меня ночью? Ведь понятно, что по ночам, да если честно, и по вечерам тоже, в этом мире-королевстве имени Меня происходят всякие чудеса. И не всегда приятные и безопасные. Мда... Положа руку на сердце, днем тут тоже много чего происходит.
И, в конце концов, отправилась я в этот познавательный поход вовсе не от скуки. А для пристрастного изучения странной жизни моего странного королевства. Раз уж оно мое -- как мне об этом рассказали тут уже не раз.
Вот ведь незадача. Жила я себе спокойно и достаточно благополучно, и совсем, признаться, не скучно... Ну вот, опять меня в рифму затянуло, благополучно - скучно, прикольно - почемучно. Пошли вы все отсюда, из леса моего... Ишь ты, как гордо и многозначительно... По-моему еще пару дней, и я совсем стану не в своем уме, а в мэри-энином. Пока еще держусь, но сил, чувствую, осталось мало. На батарее нету снарядов уже, а ну быстрее на вираже... господи, а это еще откуда?!
Да, так насчет моей нескучной - благополучной. Может, она и была слегка пресной, но не так чтобы очень. По крайней мере, без этого поистине королевского подарка, моего королевства, я вполне могла себе жить еще очень долгое время. Но раз уж так вышло, и оно теперь мое, придется наводить здесь порядок, как ты считаешь, Мич? Ну же, котик, чего ты молчишь, мяукни хоть для порядка. А то у меня эмоциональный голод наступает. И разговорный тоже. Человеку, между прочим, по его природе необходимо общение. А уж как общение необходимо лично мне, так это еще дюжине на год хватит!
Молчишь? Ну молчи, самый вредный из вредных котов. Придется мне с лесом разговаривать, авось кто-нибудь услышит, какая-нибудь милая зеленая дриада или необыкновенно добрый леший. Бывают добрые лешие или нет?
Ладно, что же мы успели выяснить? Идем уже четыре дня. Нет - четыре дня и три ночи. А ночи здесь какие замечательные, ну просто - ни словом сказать, ни пером описать!
И тепло, и сухо, и не страшно. И главное, какое разнообразие событий! Деревья, поляны, травы-муравы, зверюшки-говорушки, ручейки - речушки. Ей-богу, пора начинать вести полевой дневник, а то всего и не запомню! Вот найду скоро избушку на курьих ножках, сяду там за дубовый стол и примусь описывать приключение королевы Крис. Желательно гусиным пером, карандаша-то все равно нет. Впрочем, как и бумаги.
Мда... Когда же мы хоть куда-нибудь выберемся? Эх, скаутское детство, где ты? В каких захламленных уголках памяти попрятались мои походные навыки? Ну, хорошо, костер худо-бедно развожу, подстилку из веток в правильных местах сооружаю. Ну а как же, мне ведь на этом ложе почивать, так что -- стараюсь.
А определить, в какую сторону идем, значит, не получается? Как там нас учили? С какой стороны больше листвы на деревьях, там - юг? Или в какую сторону кольца на стволе больше выросли, там и восток?
И что мне теперь деревья распиливать, что ли? Нет, про кольца, это, кажется, совсем из другой оперы. О, теперь вспомнила - в более теплый год кольца на деревьях шире, а в холодный уже. Вот интересно, а что если действительно распилить здесь пару-тройку деревьев и проверить? Бывают ли в этом королевстве, например, сезонные колебания температуры? Или здесь всегда все одно и то же? Жаль, пилу не захватила. Как-то мне не пришло в голову, что она может понадобиться.
Ну да мне многое не пришло в голову. В том числе и то, что идти придется не один день. И не два. И не три, четыре, пять...
Вроде направление у нас правильное, по солнцу, на восток... Только вот свежая мысль: а кто сказал, что, следуя именно этому направлению, можно выйти из леса?
И кто сказал также, что лес этот такой величины, высоты, долготы, ширины, что его можно пройти за неделю? Или, скажем, за две? Если при этом еще и суметь не заблудиться...
Где была моя голова, когда я вот так, сдуру, сунулась в эту амазонскую чащобу, ничего о ней не зная?!
Хорошо, я не при своем уме была. Но Мич же пошел со мной без страха и упрека. Беспокойства не проявлял, ни о чем таком меня не предупреждал.
Спину не выгибал, шерсть не топорщил, не шипел и истошно не мяучил, а молча шествовал за моим величеством. Ох, королева Крис, где наш говорливый подданный Карп? Может быть, хоть с ним следовало посоветоваться, попытаться выяснить хоть что-нибудь, прежде чем отправляться в дорогу?!
Но о чем я? Разве королевы не сами принимают решения? Да, надо признать, я мастер быстрых решений...
-- Мич, дружище, мы заблудились?
-- Мр-мяеуне...
Хвост поднял, усы распушил, и вид у него вроде бы ничего, довольный. Чувствую, скоро я стану экспертом по звериным повадкам.
-- Что, правильно идем?
-- Мр-мяеуне...
-- Да что ты все -- "нет" и "нет"! На один вопрос нет, на другой - тоже нет. И как тебя прикажешь понимать?
Тоже мне, нашла компас, Мича. Кто тебе вообще сказал, что он с тобой идет? Может, в самое ближайшее время он отстанет от тебя вовсе, отправившись по своим неотложным кошачьим делам. А потом вернется себе домой, в теплую надежную избу, к замечательному озеру с господином Карпом и другой рыбешкой попроще, которой вполне можно утолить голод - не умственный, но физический.
-- Все, привал, разводим костер, принимаем пищу. Оставшуюся... Мич, не вертись у ног, как юла. Что поделаешь, провиант наш на исходе и предложить тебе, мой друг, совсем мне нечего, разве что сухие лепешки. Будешь лепешки? Ну вот, я же говорила!
Но что мне о Миче волноваться, он и сам себя прекрасно прокормит. Этот лес - его лес. И этот лес его, похоже, вовсе не смущает. Чего не могу я сказать о себе. Много здесь наблюдается такого...
Например, тишина.
Первый день пути прошел весело и приятно. Как пикник, который мы затеяли от нечего делать. И скоро, набродившись на природе всласть, усталые, но довольные, вернемся домой, где нас ждут покой, тепло и уют.
Лес был зеленый, солнечный, совсем не страшный. Порхали с ветки на ветку, щебетали в кронах разномастные птицы, белки стрекотали, всякие мошки-букашки в траве возились. Но мы уже давно ушли от безопасной опушки, и я старалась быть предельно внимательной и осторожной, потому что ни на что более крупное, чем белки или какие-нибудь барсуки-кроты-куницы, нарываться мне совсем не хотелось.
По сторонам оглядывалась, ветками не шуршала, громких возгласов не издавала, и прочее, и прочее. И так я сосредоточилась на исполнении лесных правил общежития, что не сразу и заметила эту в высшей степени паршивую тишину. Случилось это не вдруг, постепенно. Знакомых звуков хлопотливой лесной жизни становилось все меньше и меньше. Как будто кровь уходила по каплям из могучих вен старого лесного великана.
Я осознала ее на третий день, ближе к ночи. Солнце клонилось к закату, шуршали под ногами листья. Шлюк-шлюк, шер-шор. А больше - ничего. Ни криков ночных птиц, ни случайного взмаха крыла, ни мягкого, осторожного топота мелких зверьков. Прыгнет белка, ветка покачается, упадет шишка, или собьется со ствола кора, полетит легко, приземлится на низкий кустарник. Застучит дятел, выдалбливая сухое дерево, взлетит ворон, свистнув на ходу крылом. Этих звуков было так много, разных, высоких и низких, коротких и длинных, я бы не смогла их выделить из общего хора. Но все вместе они создавали неповторимую многоголосую симфонию леса. А теперь пропали.
Лес затих. Я не очень опытна и не знаю лесных законов. Но мне это не понравилось. Там, где есть жизнь, не должно быть такой тишины.
Пришло утро. Обычное утро четвертого дня пути. Я беспокойно ждала пробуждения леса. Я вглядывалась в небо и видела его привычную голубизну. И в этой голубизне вставало желтое солнце, встряхивалось ото сна, расправляло плечи, милостиво опускало теплые лучи на верхушки зеленых деревьев.
Все было как всегда. Кроме тишины. Она не пропала, не истаяла в первом живительном луче Светила.
Интересно знать, куда опять исчез Мич? На прокорм пошел? Но что ему здесь ловить-то, тут, кажется, все живое слизал огромным своим языком невероятно голодный и, очевидно, совсем глупый великан. Кто же уничтожает все подчистую, не оставляя "на развод" даже мелкой пташки?
-- Мичик, ты где, иди сюда, киса-кисс!
Хоть бы предупреждал, негодяй такой, мявкнул, что ли, погромче. Ухожу, мол, и скоро приду, мур-мур-мям! Или - ждите к утру, ваш Мич. Я бы уж как-нибудь поняла. А то самостоятельный очень. Впрочем, всегда такой и был.
И что мне теперь делать, одной? Ладно, соберем хворосту, все равно огонь разводить надо, авось к этому времени и заявится, бродяга!
Я собирала ветки, сносила их в кучу, опять возвращалась к краю поляны и делала следующую ходку. Мои руки работали, а в голове вертелись, жужжали, жалили колкие тревожные мысли
Этой ночью мне приснился лес - серый, больной. Деревья стояли в темноте, не черной и глубокой, какой ей и положено быть, а тоже серой. Они окружили нашу поляну плотной стеной и трепетали, и вздыхали листвой, и тянули ко мне изломанные ветки, но ближе не подходили. Иногда мне казалось, я начинаю понимать их язык. Улавливать смысл невнятного шепота, тихого шелеста, мягкого движения пространства. Но звуки таяли, не превращаясь в слова, миг проходил и ощущение знания терялось.
Видела я и Ту Что Стерегла Жаровню. Ее бледное лицо мелькало за деревьями. Она не пряталась, смотрела на меня, прижавшись щекой к серому стволу, пристально и как будто отрешенно, попыток напасть не делала.
Зачем она идет вслед за мной? Что высматривает и чего ждет?
Я собрала хворост, разожгла костер и позавтракала чаем с лепешками. Мича не было. Господи, вот хвороба на мою голову! Придется отправляться на поиски!
Тропинка вилась и вилась, бежала туда, где сияло неутомимое солнце.
Бесконечная такая тропинка, право слово. Вряд ли я встречу здесь спокойно поджидающего меня Мича, но залезать в чащобу еще хуже. Может быть, обнаружу какие-нибудь следы? Что же случилось, почему он не возвращается?
Почему вообще все происходит не так, как я хочу? Устала я, однако...
Вместо того, чтобы тупо идти неизвестно куда по замороченному глухому лесу, сяду сейчас вон на ту корягу. Я на нее сяду и отдохну.
Совсем немного отдохну, а потом вернусь к себе. Домой.
Мой мир мне нравится больше, чем здешний, ты слышишь, Луноликий брат мой, разве ты этого еще не понял? Если нет, то спешу довести эту немудреную мысль до твоего далекого мудреного сознания. Авось, к тому времени, как я тут отдохну, она донесется до тебя целой и невредимой. Авось, к тому времени, как она до тебя донесется, я тоже буду целой и невредимой.
А сейчас я обопрусь спиной о толстый, надежный сосновый бок и закрою глаза. И сосновая ветка будет напевать мне сонные гномьи песни.
Почему гномьи, интересно? Только гномов мне здесь и не хватало...
Хотя -- почему бы и нет? Мне еще не один день идти по лесу, с котом да гномом -- веселей.
Э, что за бредни в моей бедной голове? Мич куда-то пропал. Наверное, учесал обратно к избе, а я тут места себе не нахожу, мечусь по лесу. Говорят же, кошка привыкает к месту, а не к хозяину. Нет, не может этого быть. Надо возвращаться на стоянку, иначе мы окончательно потеряем друг друга. Сейчас, я только посижу еще немножко, совсем чуть-чуть.
Что это, ветер поднимается? Нет, лишь легкое дуновение... Дуновение... Да откуда ему взяться, во имя неба, дуновению этому, когда здесь со вчерашнего вечера тишина гробовая... Поверни голову, поверни, да поворачивай уже, глупая курица, все равно никуда не денешься!
Она сидела на коряге как-то робко, на самом краешке, моя злая кошка, Та Что Стерегла Жаровню.
Бог мой, это ж надо было заснуть на каком-то сомнительном куске дерева, так подозрительно вовремя встретившемся на пути. Вот дурища!
Бойтесь данайцев дары приносящих -- это для кого написано? Ну, понятно, для благодушных идиотов, почитывающих эпос в удобном кресле у камина. Обычно такие домашние умники в экстремальных ситуациях не успевают применить всю глубину накопленных за годы чтения знаний. Их съедают до этого.
-- Приветствую тебя, королева!
-- И я тебя приветствую, госпожа. Наша первая встреча была не такой уж приятной, не правда ли?
Она усмехнулась своими бледными губами. Хорошо, что не зелеными. У меня и так мороз по коже, честное слово...
-- С тех пор многое изменилось, королева. Я ищу с тобой не войны, но мира, и готова тебе помочь.
-- Что ж, я рада это слышать. Однако тому, кто хочет помочь, не пристало прятаться. Приходи ко мне наяву, и мы поговорим.
-- Пока не могу. Я еще связана слишком сильно. Но узлы слабеют, и быть может, скоро...
-- Если я могу что-нибудь сделать для тебя, говори.
-- Пока нет, королева. Но уже собирается в путь могучий Южный Ветер, он бередит душу и туманит голову, я чувствую его дыхание. Тебе нужно дождаться его, Королева.
-- Я принимаю твой совет.
-- Обещай же королева, что вспомнишь обо мне, когда придет время.
-- Я вспомню, не тревожься.
-- Мрмяу-ваауу-мрмяуу-вау-вау.
-- Ну чего ты орешь, господи! От твоих завываний, да еще со сна, инфаркт получить можно. Что случилось? Сначала шляется неизвестно где, потом принимается орать на ухо! Посмотрите на него, хвост распушил и выхаживает, выхаживает, как петух в курятнике.
Я, конечно, была неправа. Но столь неожиданное, резкое пробуждение не настраивало меня на благодушный лад.
Но и за Мичем не заржавело.
Посмотрите только на этого клоуна. Сел домиком, морду отвернул, в лес уставился. Я, мол, не я, и хата не моя. И кто мной не интересуется, тем и я не интересуюсь. И вообще, делайте вы что хотите, я-то сам не пропаду, а за других всяких не отвечаю.
-- Ладно, Мич, не обижайся. Мне сон снился, важный. А ты шум поднял, хоть святых выноси, вечно в неподходящий момент... ну извини, лаковая шерстка... А какие у тебя глаза желтые, так и сверкают. А усы ну просто заглядение...
-- Йяааа-мр-крисс-мяуа...
-- Мич, дружище, ну что тебя понесло в чащобу непролазную, тем более дело к вечеру. Что ты там забыл, неугомонный кот? Эй, Мич, ты слышишь!
-- Мар-мья-ууа!
-- Поняла я, поняла, ты замечательный кот, верный товарищ, умелый добытчик и хитрый разведчик, и вообще, всем котам кот. Мичик, пошли, мой хороший, скоро стемнеет, надо на ночлег устраиваться. Да куда ты все смотришь?
Вот это да! Что называется, приехали!
На уже по-вечернему темной поляне, окруженной плотным кольцом деревьев, как будто выставленных здесь кем-то на страже, притаился аккуратный бревенчатый домик. Точь-в-точь такой же, какой я оставила за кромкой синего леса, только размером поменьше.
-- Мирья-а - мирья-а, -- радостно замурчал кот, как будто обнаружил долгожданный приз в виде пахучего ливера на блюдечке с голубой каемочкой. Еще бы, наконец-то я сообразила, чего он от меня хочет.
Однако как-то все это... Сначала подозрительно удобная коряга, теперь вот домик. Чудесная бревенчатая избушка, мечта несчастных изможденных путников. И так, понимаешь ли, опять вовремя, просто плакать хочется...
-- Мич, считаешь, туда стоит идти? Ну да, я не спорю, очень хочется. А как насчет Бабы Яги с железной клюкой? Или голодного людоеда, который ждет - не дождется, когда такая славная глупая добыча заглянет к нему на огонек печи?
Это я, конечно, хватила. Дыма из трубы не наблюдалось и никаких других признаков активной жизни тоже. Сторожка выглядела брошенной.
Или притворялась таковой.
Может, сделать вид, что мы ее не видели? И пойти по тропинке дальше? Хорошо бы знать при этом куда.
Но три дня пути без толку и без смысла меня изрядно потрепали. Я только сейчас поняла, как сильно устала от постоянного напряжения, как соскучилась по домашнему теплу и надежности закрытой двери.
Солнце клонилось к закату, быстро темнело, и перспектива провести еще одну веселую ночь на природе в душевной беседе с серыми деревьями или Злой Кошкой, или кем-нибудь подобным (кто знает, какие дорогие сердцу сюрпризы приготовил нам неведомый лес?) мне не улыбалась. Что ж, пора принимать решение, не вечно же толкаться возле, между прочим, колючих кустов в тяжких раздумьях и сомненьях.
- Ладно, Мич, ты остаешься, а я иду на разведку, -- прошептала я, осторожно выбираясь на поляну.
Плохо, что она открыта со всех сторон. Спрятаться негде и подобраться к сторожке незаметно не получится. Ну, где наша не пропадала! Я сделала первый шаг, второй, третий. Тихо.
Мда, что я тут недавно заявляла? Мол, хочу понять, помочь, во всем разобраться. Навести порядок, докопаться до истины, ну и все такое прочее... В общем, разложить чудеса по полочкам и покинуть королевство с чувством исполненного долга.
Вот интересно, все твердят мне, что я королева, всячески меня величают и оказывают подобающее сану почтение. Но никто при этом не удосуживается хотя бы намекнуть, что здесь происходит и за каким лешим я оказалась именно в этом, а не в другом, более приятном для развлечений и чудесных приключений месте?
Я была зла и голодна. Мне изрядно надоел затеянный мною же познавательный поход по дебрям королевства, королевой которого, по чьему-то странному капризу, меня определили. И хотела, признаться, сейчас только одного -- оставить позади все избы, избушки и гостеприимные сторожки этого маленького мира, его говорящих карпов, затейливых котов, злых кошек, синий лес и нескошенный луг. Его пугающую бесконечность и неожиданные чудеса небезопасного свойства.
Но у каждой сказки есть своя история. И если ты начал ее рассказывать, то уже не можешь не досказать до конца.
Я открыла дверь и вошла в дом, вдохнув знакомый запах старинных фолиантов. О да, эта избушка и та, что я оставила в трех днях пути отсюда, похожи, как близнецы-братья. Вот вам и полки с книгами, старинными, пахнущими кожей, с тиснеными золотом корешками, и другими -- попроще и потемнее. Вот крепкий дубовый стол с круглой светлой столешницей. Чистый, между прочим -- а о чем это говорит? О том, что если хозяина нет здесь сейчас, то он рано или поздно явится. Но, с другой стороны, ведь так никто и не пришел разделить мое одиночество в избу N1. Ага, вот и пучки трав, свисающие с потолочных балок. И широкая лавка в углу.
А под лавкой что-то шевелится, не будь я королева Крис... Мышь? Прекрасно! Если здесь поселились мыши, значит, и еда найдется! Чуть позже наведаюсь в подвал. Держу пари, что сумею найти там знакомый набор из сыров, закопченного мяса, консервов, вяленых фруктов...
Если это и мыши, то их достаточно много. И они явно желают меня поприветствовать. Ну почему мы с Мичем не додумались договориться об условных сигналах? Например, крик совы - все в порядке, выходи! Или свист иволги - беги-бегом, веди подмогу! Или стук дятла - не поминай лихом! Я бы сейчас постучала...
Из-под лавки выбрался, отряхивая на ходу хламиду неопределенного цвета, человек небольшого росточка. Сверху на хламиду была накинута затейливо расшитая шерстяная безрукавка с меховой опушкой по краям. Человечек встряхнул спутанными волосами, пригладил достойные лорда лохматые на концах бакенбарды и только затем церемонно поклонился, выставив вперед правую ногу в крепком башмаке.
-- Рад приветствовать вас, королева Крис! Нижайше прошу простить меня, что не успел все как следует подготовить к вашему приезду, но, признаться, я ожидал вас немного позже.
Зуб даю, в его голосе не было должной почтительности. А маленькие глазки, спрятавшиеся под кустистыми бровями, смотрели строго и внимательно. Испытывающе смотрели. Он, значит, ожидал меня, вот как! Ну, с этим мы разберемся потом...
-- И я вас приветствую, сэр...
-- Хэлдофф, к вашим услугам. Домовой и хранитель этой части леса.
Он опять поклонился со сдержанным достоинством.
- Вы, должно быть, устали с дороги. Располагайтесь, отдохните. Я сделаю вам чаю с мятой и зверобоем. Это хорошие, сильные травы. Вместе с медом, собранным в пору цветения липы, им нет равных для возвращения духу бодрости, а телу крепости. А я тем временем раздую огонь пожарче и накрою стол к ужину.
Нет, не слышу я в его голосе почтительности. А мне, признаться, очень бы сейчас не помешала хоть толика бесхитростного восхищения Карпа. Для поддержания, так сказать, нашего королевского достоинства.
Но и на то, чтобы он замышлял что-то недоброе, не похоже. Спокоен, правда, не в меру. Но кто эту меру определил - я? Королева без году неделя. В любом случае, о том, что здесь происходит и происходило когда-то, он знает больше меня. А тот, кто знает, всегда спокоен.
-- Благодарю вас, Хэлдофф. И прошу прощения за причиненные хлопоты. Небольшой отдых и горячая еда мне действительно не помешают. Однако я пришла с другом, он дожидается меня в лесу и, должно быть, очень беспокоится. Я позволю себе оставить на несколько минут ваш гостеприимный дом, чтобы позвать его к теплому очагу. Если вы, конечно, не против, сэр.
Ну, что, съел? Еще посмотрим, как отреагирует на тебя Мич, все-таки он здесь у себя дома и лучше разбирается в безмолвных лесах и их хозяевах.
Где этот котище запропастился? Мог бы и сам догадаться к избушке подойти. Может, меня за это время уже упыри слопали и сидят косточки обгладывают? Господи, а вдруг, пока я тут любезничаю с неким домовым, про которого я знаю только то, что он изволил мне сообщить, мой бедный кот попал в беду?
Действительно, глупо мы как-то себя ведем. Вернее, это я глупо себя веду. И может быть, теперь уже поздно об этом думать...
Ага, вот он, важно шествует через поляну, подняв хвост трубой. Посмотреть на него, так можно подумать мы недавно вышли прогуляться на опушку живописного летнего леса и несколько увлеклись, запоздавши к ужину.
-- Мич, а я иду за тобой. Кажется, здесь все ОК. Но ты сам взгляни, может быть, я что-то упустила. Да, кстати, ты знаком с домовым по имени Хэлдофф?
-- Мрыссь-крыссь-карра-мяауу, -- скосив желтый глаз, пропел он незнакомую мне еще песню. Расширенную такую. И чуть вздрогнув кончиком роскошного пушистого хвоста, прошествовал в сторожку, отпустив в сторону Хэлдоффа высокое и протяжное, но почтительное "мяу". А затем преспокойно уселся на лавку.
Отчего мне показалось, что они нисколько не удивились друг другу? Интересно, есть в этом благословенном королевстве кто-нибудь более неосведомленный, чем мое Высокое Величество?!
Ну что ж, могу сказать, что Хэлдофф как следует подготовился к нашему визиту (а он готовился -- в этом у меня не было никаких сомнений!).
За скромным ужином мы отведали мясо косули, запеченное с овощами и поданное с грибным соусом в маленьких глиняных горшочках. На отдельном блюде возлежали пахучие травы. Одни были на вкус терпкие и крепкие, другие нежные и мягкие. Я спрашивала заинтересованно, а Хэлдофф обстоятельно рассказывал мне о каждой из них. Как много, оказывается, их произрастало на полянах Синего леса! Я осторожно терла листочки пальцами, вдыхала аромат, подносила к губам, пробовала. В общем, травам, после мяса косули, конечно, я уделила наибольшее внимание. Выпив баклажку подкрепляющего медового напитка и закусив черными ягодами ежевики, мы от всей души поблагодарили хозяина за гостеприимство и стали устраиваться на ночлег.
Честно говоря, к тому времени я еле держалась на ногах и приготовленная для меня постель, может быть и не слишком роскошная, показалась мне самым лучшим ложем в мире. Сквозь полузакрытые уже глаза я увидела, как Мич устроился у меня в ногах, свернулся темным клубком, будто старый уютный плед, обещающий тепло и покой.
Я надеялась, что сегодня ночью мне ничего не приснится.
Луноликий брат мой пришел ко мне под утро. Напрасно он это сделал. Я не ждала визитеров, я очень хотела спать, и сил на то, чтобы держаться в рамках вежливости, у меня не было.
-- Ну что, ты доволен?! - сказала я ему. - Ты доволен тем, как все хитроумно устроил? Как же, я ведь королева! Я королева и потому не могу спросить даже самого завалящего своего подданного о том, что происходит в моем странном королевстве! Но ты-то, ты-то мог бы рассказать мне, в чем тут суть? Ага, дождешься от тебя, как же! Я и сама знаю, что нет, иначе зачем было стараться так все запутать! Тебе ведь нравиться смотреть, как я мечусь в дебрях сомнений и одиночества...
- Уходи, Луноликий брат мой, ты мне надоел, -- сказала я ему. - Ты мне надоел, и я не хочу больше тебя видеть.
Никогда не знаешь, чего ожидать от таких, как он. Луноликий брат мой повернул ко мне свое серебристое лицо, заглянул в глаза и... улыбнулся.
-- Ты улыбаешься, -- удивилась я. - Ты - улыбаешься?! Но чему?!
-- Ты улыбаешься... -- проснулась я от собственного ошалелого бормотания.
Светало. Ужасно хотелось спать. Я посмотрела на Мича, на сопевшего в углу лавки Хэлдоффа, повернулась на другой бок и закрыла глаза, постепенно проваливаясь в сладкий предутренний сон.
"Все идет своим чередом, все пройдет своим чередом, и всему под Луной свой срок", -- проплыла в затуманенном мозгу одиночная стихотворная строка. То ли песня, то ли молитва...
"Скоро наступит утро, надо выспаться перед дорогой", -- успела подумать я напоследок.
Солнце осторожно заглядывало в окошко, и первый робкий лучик пробирался по одеялу к моему лицу. Мич умывался на лавке, он явно уже позавтракал. Хэлдоффа в доме не было.
-- Привет, котик, как здоровье, настроение? -- Я сладко потянулась всем телом и пружинисто вскочила с постели.
-- Мяу-мяу-мыаррр...
-- И у меня неплохо. Вот что значит выспаться, друг мой пушистый!
По-моему, в этот миг на его щекастой морде появилось нечто, очень похожее на усмешку. Но о чем это я? Разве вы видели когда-нибудь, чтобы коты усмехались?
Приведя, насколько возможно, в порядок костюм и покрутившись в поисках воды для умывания, я открыла дверь избы и выглянула на поляну.
Домовой сидел на пеньке, покуривая трубку и задумчиво глядя вдаль. Ароматный дым окутывал его внушительные бакенбарды, поднимался вверх и весело уносился к солнцу. Увидев меня, Хэлдофф привстал с пенькового ложа и слегка поклонился, отставив трубку в сторону, но не выпуская ее из рук.
-- Как вам спалось на новом месте, госпожа?
-- Хорошо, Хэлдофф. Думаю, сегодня я более способна к принятию правильных, взвешенных решений, нежели вчера.
-- О да, госпожа! Моя бабушка, миссис Хэлдофф, урожденная Висдом, всегда говорила мне: "Утро вечера мудренее, Глен..." И она, несомненно, была права, не правда ли?
-- Совершенно с вами согласна, сэр. Я вижу, что многому могла бы у нее научиться.
-- Да, мудрые уходят. Они уходят, но не забывают нас. И всегда оставляют нам что-нибудь на память. От моей бабушки также осталось несколько предметов. Но об этом потом. Сначала нам необходимо подкрепить свои силы, как и положено после крепкого целительного сна.
Бакенбарды у него были здоровущие. Они спускались вниз по скулам, лохматясь у подбородка. К тому же в этот момент Хэлдофф поднес ко рту свою трубку, и так получилось, что заслонил от меня лицо. Иначе бы я рассмотрела его как следует и смогла бы точно сказать улыбался он в этот момент или нет. Мне все-таки кажется, что -- да.
Какая-то у них у всех эпидемия тайных улыбок...
Вот чем удивил меня наш хозяин, так это... настоящим чаем.
Ну да, дымящимся, в больших глиняных кружках чаем, с запахом и вкусом земляной груши. Чайные листья распарились, отдавая напитку свой цвет и свойства. Плоские лепешки на блюде, исходившие паром, и аппетитные ломти грудинки - хоть у кого пробудили бы аппетит.
-- Скажите, пожалуйста, сэр Хэлдофф, -- начала я застольную беседу, отпивая небольшой глоток из горячей кружки, - где вы сумели достать столь замечательный сорт чая?
-- Чтобы доставить вам радость, госпожа, я позволил себе заварить этот напиток, придающий телу бодрость, а уму ясность. Запасов его, к величайшему моему сожалению, осталось не так много. Когда-то листья чая в изобилии выращивали на землях королевства. Но это искусство, как и многое другое, теперь утеряно.
Он посмотрел на меня внимательно. Я светски улыбнулась в ответ.
-- В нашей стране, королева, было много славных мастеров. Ткачи и бондари, плотники и гончары, кузнецы и шорники, чеканщики и стеклодувы...
Хэлдофф отпил чаю и, поставив кружку на стол, слегка приподнялся.
-- Если позволит мне госпожа, я мог бы показать кое-что. Из того, что осталось с тех времен...
-- Буду рада взглянуть...
Степенно, как самый спокойный из спокойных домовых на свете, сэр Хэлдофф, Глен, направился к сундуку, что притаился в дальнем углу избушки. А я его и не заметила вчера...
И было этим летом так отрадно
Мне отвыкать от собственных имен
В той тишине почти что виноградной
И в яви, отработанной под сон.
Анна Ахматова, август, 1963 г.
Опытным герольдским взглядом
Приглашенных к карнавалу,
Не прокрался гость незваный.
Вот почему так происходит? Когда чего-нибудь хочешь сильно и неудержимо, так, что дыхание останавливается и невозможно думать ни о чем другом... А когда думаешь - уши закладывает, как в самолете на взлете и посадке, и мир кажется туманным и каким-то нездешним. И ты кажешься себе в этом мире странным гостем, которому следует зачем-то заниматься обыденными делами. И ты делаешь их, раз уж так заведено, а сам все возвращаешься мыслями к своему заветному, и зовешь его, и ждешь...
Но нет, ничего не меняется, не появляются люди, не случаются события.
Но стоит тебе только отвлечься и престать ждать, как вот оно, тут как тут, только руку протяни...
Я, конечно, понимала, что засиживаться долго в этой избушке N 2 мне не придется. Да и то сказать, что мне здесь делать? И если в свое время меня увели от моей романтической избы любопытство, самонадеянность и упрямство, то теперь я испытывала совсем иные чувства. И вряд ли осталась бы прохлаждаться здесь, на краю больного безмолвного леса, спокойно попивая чай и безмятежно любуясь на лютики-цветочки.
Попала я сюда, это уж теперь и коню серому в яблоках понятно, не случайно. Кто и какую роль сыграл в этом милом кавардаке, я непременно выясню, уж будьте уверены. Но позже.
А пока - я пила ароматный чай из пузатой глиняной кружки, вдыхала аппетитный запах круглых лепешек и наслаждалась покоем. Настоящее было таким мирным, что я предпочла забыть на время обо всех своих заботах.
Не думать о прошлом и не заглядывать в будущее. И то, и другое еще придет ко мне в свой срок во всей красе неотвратимых причинно-следственных связей. Вот тогда и разберемся что к чему.
Но судя по хмуро-торжественному выражению лица домового Хэлдоффа, моему короткому отдыху приходит конец.
Хэлдофф не задержался возле сундука слишком долго. Он не копался там, тягостно вздыхая, как это бывает, когда ищешь давно позабытую вещь и все не можешь найти. Очень тебе дорогую, но такую, к которой уже не обращался много лет, недосуг было за будничными хлопотами, да и ни к чему бередить воспоминания. Больные, сладкие ли, они давно в прошлом, а время нельзя повернуть вспять. Такие реликвии, аккуратно завернутые, бережно упакованные, всегда покоятся в самых дальних уголках сундуков, коробок, чердаков, кладовых. И быстро не находятся, даже если ты этого очень захочешь. Мой же маленький друг не потратил на поиски много времени. Откинув тяжелую крышку старинного сундука, он сразу вынул то, что лежало там наготове. Возможно, что и для меня.
-- Взгляните, королева, -- Хэлдофф подошел к столу и бережно развернул один из свертков, извлеченных из сундука. В его руках сверкнуло гладкой поверхностью женское ручное зеркало. В круглой оправе с изогнутой ручкой, без надписей, вензелей, без затейливой гравировки, оно ничем не отличалось от тысяч тех, что продавались в любой придорожной лавчонке. Ничего в нем не было такого, на что стоило бы обратить внимание.
-- Эта реликвия принадлежит старинному роду Рэдэлвeй, долгие века
царствовавших в нашей славной стране, известной на много миль вокруг искусными мастерами. Один из таких мастеров, знаменитый Крэй Роулф,
подарил его совсем еще юной тогда королеве Кэрри Рэдэлвей в день великого праздника Рождения Солнца. Передавая зеркальце в ее руки, он сказал, что сам Бог Солнца покрывал его поверхность раскаленной амальгамой и в этой вещице живет таинственная и могучая сила, неподвластная течению времени. Его рассказ понравился доброй королеве, и с тех пор она носила с собой зеркальце в особом потайном кармане. Она очень любила смотреться в него и брала в дальние и ближние поездки, не расставалась с ним ни в дни траура, ни в дни торжеств. Но волшебная вещица так и не открыла ей свою истинную природу.
Хэлдофф протянул мне зеркало королевы Кэрри, я взяла его, с любопытством осматривая со всех сторон. Повернула в сторону Мича, с замиранием сердца ожидая увидеть - кого? Может быть, изящного рыцаря, опустившего руку на эфес шпаги? Или, напротив, щекастого и усатого, посверкивающего круглыми черными глазами молодчика...
И в самом деле, в зеркале отразился красавец, черноволосый и лукавый, с желтыми глазами и пышными усами. Без сабли, но с замечательным пушистым хвостом. Увы, он был не рыцарь, он был -- кот. Хотя, как я успела заметить, не такой уж и простой.
Украдкой я поймала в нем отражение Хэлдоффа.
Наш церемонный строгий хозяин не стал выше. И красивее он тоже не стал. Остались при нем длинные лохматые бакенбарды, и густые брови домиком, и маленькие глаза, проницательно взглянувшие на меня из глубины зазеркалья. Нет, ничего особенного не происходит, совсем ничего. А я-то надеялась...
-- Моя госпожа, -- голос Хэлдоффа заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Как-то я так увлеклась, разглядывая редкую вещицу, что обо всем позабыла. И голос Хэлдоффа, и сам Хэлдофф показались мне какими-то... ну нереальными, что ли... Как по ту сторону тумана.
-- Моя госпожа, -- торжественно повторил маленький домовой. -- Я рад, что могу наконец вручить Зеркало тому, для кого оно было сделано так много столетий назад.
Тааак, опять загадки. Ну, а где же разгадки? Эй, разгадки, ээ-ей!
Выражение моего лица в тот момент было, по всей видимости, весьма красноречивым. Это плохо, потому что королеве не пристало показывать свои мысли, равно как и выказывать свои чувства. Что ж, придется и над этим в дальнейшем серьезно работать.
Я взяла себя в руки. Осторожно положила зеркало на мягкую, истертую от времени замшу, кивнула Хэлдоффу и села за стол, приготовившись слушать. Чай в кружке давно остыл, но я сделала глоток, потом еще.
Хэлдофф тоже кивнул, как будто соглашаясь с чем-то. Или одобряя.
Мич сидел в сторонке, свернув хвост бубликом. По его виду ничего разобрать было нельзя. Вот кого не пришлось бы учить царственной сдержанности! Хоть бы выдавил из себя самое завалящее свое "мяу", без прикрас и звуковых орнаментов. Так нет, молчит и в ус не дует. Ни в один из множества...
-- В старинных преданиях королевства Рид, в свитках, найденных когда-то в пещерах Пешпифора случайно забредшими туда пастухами, -- начал Хэлдофф не торопясь. -- В свитках, найденных пастухами и изученных потом самыми опытными книгочеями и толкователями, говорится, что страна наша переживет четыре эпохи. Четыре длинных периода, в каждый из которых придут события, названные роковыми. Никто из живущих не сможет управлять течением этих событий, и они должны произойти, чтобы закончилась одна эпоха и наступила другая.
Что же, похоже, мы на пороге (наконец!) некоторых объяснений.
Да и то сказать, пришло время протянуть мне ниточку из клубка событий и времен этого королевства, у которого, конечно же, была своя история. История, не имеющая ко мне, по крайней мере до сих пор, никакого отношения. И в которой в ближайшее время мне придется принять самое живейшее участие.
-- Первая эпоха называлась эпохой Рождения, - продолжал Хэлдофф немного заунывным голосом, каким декламируют старинные эпосы. -- О ней было рассказано такими словами, что понятны лишь немногим ученым мужам, да и те, видно, мало преуспели в толкованиях. Иначе они смогли бы найти способ разъяснить тайны эпохи Рождения всем жителям королевства...
Ну да, может, они и не собирались ничего разъяснять -- с каких это пор посвященные делятся с большинством доступной только им информацией?
Для того и придумали эдакие "неясные места". Хотя, думаю, из этих самых "ученых мужей" действительно лишь один-два умудрились разобраться в записях. И предпочли сохранить свои знания в тайне до поры до времени. Ну а уж остальные, знамо дело, много и плодотворно шумели, из чего все вокруг должны были сделать (и сделали!) выводы, что сии мужи работают на благо общества денно и нощно и лучше их, мужей, вряд ли найдешь, как не ищи, во всем королевстве и за пределами его.
-- Правда, ходили в ту пору слухи, что якобы кто-то, живущий далеко за холмами Картлоу, растолковал записи до конца, -- сменил, слава богу, Хэлдофф голос с эпического на человеческий, -- но мудреца этого никто не встречал ни за холмами Картлоу, ни в каком-нибудь другом месте. А он, очевидно, не стремился поделиться с народом Рид своими догадками, если только сам не был выдумкой охочих до чудес простолюдинов.
Хэлдофф замолчал на некоторое время, а потом продолжил все так же неспешно.
-- Вторая эпоха называлась в старинных записях эпохой Процветания. Как вы уже очевидно догадались, моя королева, именно тогда были найдены драгоценные свитки. Название это полностью соответствовало благополучию тех давних времен. Никто из народа, ремесленников, мастеровых, пастухов, пахарей, охотников -- никто не знал бедности. Леса были полны дичи, а реки и озера рыбы. И города не спорили за угодья, и шла мирная торговля, и каждый предлагал, что умел сделать, и старался достичь в этом достойных высот, и зарабатывал соответственно своему умению.
-- А скажи, дорогой Хэлдофф, что, бедняков в эту достославную эпоху не было? - Не удержалась я от вопроса. - Не было воришек, разбойников на дорогах, ленивцев, нечестных торгашей, лукавых людей?
-- Да разве какие страны без них обходятся, моя королева? И в какие времена земля не рождала убогих разумом и совестью?
Мой домовой улыбнулся, и сразу распалось напряжение последних минут. Он, видно, и сам это заметил и продолжил степенно, -- а если вы, госпожа, знаете о таких, то поделитесь с нами, мы послушаем с радостью и интересом.
"Мы" -- это, очевидно, он с Мичем. Или - не очевидно?
-- Нет, Хэлдофф, увы... Разве что, в эпоху Всеобщего Процветания? -- Как я ни старалась, у меня не получилось скроить строгую физиономию, и ухмылка расползлась на моем не по-королевски выразительном лице.
- Однако я прервала тебя, прошу, продолжай, я жду с нетерпением. Была ведь и третья эпоха...
-- Да, госпожа, в свитках она называлась эпохой Безмолвия. В преддверии этих страшных времен, рассказывалось в пророчествах, будет совершено зло, которое уничтожит королевство. И не станет на нашей земле тучных пастбищ и полноводных рек. Исчезнут веселые города, пропадут поселки и деревушки, и лес надвинется на распаханные земли. И превратится лес могучий и зеленый, в лес серый и безмолвный.
И перестанут в нем птицы вить гнезда, и уйдут из леса звери, и всякие мелкие твари покинут его. И также исчезнут с нашей земли люди, подчиняясь силе злого Рока.
Лишь немногие островки жизни сохранятся, но будут в опасности, потому что зло останавливается лишь тогда, когда поглотит и самое себя. Так было написано в Пешпифорских пророчествах. И так произошло.
Спасибо тебе, Луноликий брат мой, в славную же, однако, эпоху ты меня забросил! Ведь это именно она, эпоха Безмолвия, не правда ли? Ну еще бы, мы не ищем легких путей!
-- И сейчас наступила эпоха Безмолвия? - повторила я вслух.
-- Да, госпожа, та эпоха, о которой узнал народ еще во времена процветания и благополучия, и в которую им было так трудно тогда поверить.
-- И они, понятно, ничего не сделали, чтобы предотвратить грядущие несчастья...
-- А что они могли сделать, госпожа?
-- Действительно. Я забыла о роковом характере событий... Однако какое же зло разрушило древнюю землю Рид?
-- Любовь, госпожа.
-- Любовь? Говорят, любовь спасет мир...
-- Возможно, госпожа. Но как любовь губит миры -- я видел тоже ...
-- Сколько же долгих десятилетий вы прожили на этом свете, мой друг?
-- Десятилетий? Вы хотели спросить столетий, госпожа?
Ну, конечно, могла бы и раньше догадаться. Этот глубокий взгляд, и спокойствие, и медлительность жестов. И прищур глаз, и улыбка, и то, как ты неторопливо набиваешь табаком свою маленькую прокопченную трубку вишневого дерева. Тебе ведь некуда спешить, правда, Хранитель Леса?
-- Я прошу прощения за неточность в выражениях. Все от того, Хэлдофф, сэр, что вы удивили меня чрезвычайно.
-- Да, госпожа, именно любовь разрушила эти земли. Любовь несчастной королевы Мэри из рода Рэдэлвей к мужчине из обедневшего дворянского рода по имени Васуорт Колдвлирон. Хотя, кто знает -- каким было его настоящее имя?
Хэлдофф выдохнул дым из вишневой трубки, и затейливые голубоватые клубы отправились в далекое странствие к потолку избушки. Он задумался, вспоминая. Сколько тебе пришлось повидать на своем веку, мой друг, сколько всего, и страшного, и счастливого! И можешь ли ты теперь чувствовать и мыслить так, как мы, смертные?
-- Этот человек появился в землях Рид, возле стен города Вайенн, где расположился королевский замок, ранним весенним утром, -- неторопливо, как и положено хорошему рассказчику, продолжил домовой. - Он не был похож на рыцаря, но и на простого человека тоже. Возможно, он занимался колдовством, но ничего в его обличьи и снаряжении не говорило об этом. Он подъехал к воротам на ладном, ухоженном гнедом. Через круп коня были перекинуты дорожные сумки, а к седлу приторочена еще одна.
Его темный плащ с лисьей опушкой, фиолетовый камзол из арасской прочной ткани и кожаная безрукавка хорошей выделки говорили о том, что он не беден. А сабля, выглядывавшая из-под плаща, и блеск пистолетных рукояток за поясом - о том, что их обладатель привык много времени проводить в пути. Дороги в королевстве не то что кишели разбойниками, за этим присматривали и разъездные королевские отряды, и свои, местные лорды. Но торговые людишки все же предпочитали ездить с охраной, объединяясь в большие караваны. Мало ли что, считали они -- и правильно считали. Ведь не предвидишь всего, что может случиться на глухой лесной тропинке или малолюдном боковом тракте. Этот же господин, чувствовалось, был не из пугливых и в компании не нуждался.
Стража проверила подорожные бумаги путешественника и нашла их в полном порядке. Поинтересовалась, с какой целью господин прибыл в столицу, и получила лаконичный ответ: "по личной надобности".
Каждый день тысячи и тысячи путников въезжают и выезжают из стольного города Вайенн, и слова "по личной надобности" стража слышит так часто, что они давно превратились для них в расхожую формулу. Что же, на торговца он и впрямь не походил, товара при нем не было, а значит, налогов в городскую казну платить не обязан. А там его дело, зачем ему понадобилось посетить столицу королей, может, любопытства ради, а может, в поисках счастья, на то она и столица! В общем, ничем таким особенным конный путешественник не отличался и пристального внимания на себя не обратил. Въехав в город, он остановился в гостинице "Быстрая лань", сытно поужинал здесь же, в хозяйской харчевне, и отправился спать.
Прошло всего несколько дней, и Колдвлирон был представлен царским особам при дворе, уж не знаю, как это у него так быстро получилось. Впрочем, он был хоть и из обедневшего, но славного боевыми подвигами дворянского рода. Своего незавидного денежного положения сэр Васуорт не скрывал, да и не было для этого у него ни возможности, ни надобности. Ведь наш дворянин, собственно, и приехал в столицу оттого, что прослышал, будто королевская семья ищет для своего младшего отпрыска достойного учителя. По крайней мере, именно так он объяснил свое стремление быть представленным ко двору и говорить с королем и королевой.
Королева Мэри, уже немолодая, 38-ми лет от роду, успела родить своему супругу за годы брака четверых детей. Старшему, Патрику, исполнилось в ту пору двадцать. Он редко бывал при дворе, занимаясь делами удаленных владений короля. Две дочери, Рэми и Соул, 16 и 18 лет, вошли в пору зрелости, и доверенные короля подбирали им женихов, к славе и выгоде государства. Младший же сын короля и королевы, Вэнделл, недавно отпраздновал 13-летие. Возраст опасный для юношей, пусть даже и царского рода. Принцу требовался серьезный наставник благородного происхождения, сведущий как в военном искусстве, так и в истории, философии, риторике, логике, географии, иноземных языках.
Сэр Васуорт Колдвлирон, потомственный дворянин, владел пером и шпагой в равной мере хорошо. И почитал за честь предоставить свои услуги королевской семье. Так это и произошло.
Наш необычный рассказчик снова замолчал, выбивая из погасшей трубки остатки золы. Все остальное, впрочем, я могла представить себе и без его дальнейшего повествования.
Вечно попадаются эти древние царства-государства на уверенности, что женщину под 40, особенно если она королева, можно спокойно списывать со счетов. Детей она уже нарожала, сколько могла, устала физически и морально и больше ничего на свете не хочет. К тому же воспитывали королев в духе безусловной преданности мужу и, уж понятно, вверенному ей королевству.
Но не стоило бы им, завзятым царедворцам, забывать многочисленные примеры истории, красноречиво указывающие на то, что возраст для женщины, в том плане, чтобы отчаянно влюбиться, не имеет особого значения. И даже наоборот. Могу вообразить, как юную принцессу Мэри выдавали замуж. Барышни королевского рода -- это ж государственный капитал. Понятно, никто и не подумал поинтересоваться ее мнением о женихе. Сватали ведь не за короля -- за королевство. Вполне вероятно, что муж ей попался старше на добрых два, а то и три десятка лет. И ей еще очень повезло, если он хорошо с ней обращался. Но вряд ли после двадцати с лишним лет брака и рождения четырех детей продолжал интересоваться ею как женщиной. И наверняка заводил интрижки с особами много моложе своей верной супруги. Почему бы и нет, ведь общество ничего зазорного в таком поведении царственной особы не находило.
Королеве же, напротив, подобного не дозволялось.
Она, конечно, была ему верна и интриг среди приближенных не заводила. А между прочим, 38 лет весьма взрывоопасный возраст. Вот он и появился, Васуорт Колдвлирон, чему тут удивляться! Небось, времени много с ней проводил, беседовал о вечном. А потом, через некоторое время, поведал романтическую и, как водится, печальную историю о себе, о своей несостоявшейся любви, а заодно и бедах разоренного рода. Что еще нужно одинокой по сути женщине, хоть и королеве, чтобы отчаянно влюбиться? Тем более, внешностью, как я поняла, сэра Васуорта бог не обидел.
Хэлдофф тем временем отложил трубку в сторону, нахмурил лохматые брови, вздохнул и продолжил.