Антонова Елена Юрьевна. Маска.ч.3 Канадская форель

Часть III

Канадская форель

Какой восторг! Какой восторг!

Я проиграю -- кончен торг!

Но ведь иной бедняк

Ребром последний ставил грош -

И выиграл! Как била дрожь -

От счастья лишь на шаг.

Эмилия Дикинсон, стихотворения

Да, лишь отчаянье открыло

Мне эту даль и эту высь,

Куда надежде жидкокрылой

И в дерзких снах не занестись.

Эндрю Марвелл, Определение любви

Место встречи

Зима в Торонто очень похожа на Питерскую. И если просто сидеть и смотреть в окно, наблюдая за тем, как тяжелыми хлопьями падает снег, наполняя воздух ожиданием чуда, то может показаться - я вовсе не уезжала так далеко. Не пересекала моря и океаны на воздушном лайнере, чтобы сойти с трапа самолета в далеком и загадочном краю гуронов и ирокезов.

Любопытная штука - как бы ни полировала современная цивилизация эту великую непостижимую землю, она все равно остается по сути той, что была в незапамятные времена, лишь иногда, исподволь выказывая насмешливое отношение к потугам европейца приспособить ее к своему собственному комфортному существованию.

Надо признать, улыбка эта выходит кривоватой, и таится в ней некая опасная мощь. Кажется, вот-вот и провалится в тартарары весь этот пестрый этнический набор, многоэтажные дома из стекла и бетона, ухоженные, глянцевые улицы и переулки, так или иначе приводящие тебя к Великому Онтарио.

В Торонто много иностранцев - англичан, французов, датчан, русских. Русских особенно много - диаспора, раздираемая, как обычно, склоками и завистью, но крепкая в единстве по национальному признаку. Но и русским невдомек, что уже во втором поколении начинает проглядывать в азиатских чертах обманчиво-безмятежная повадка детей земли Озер. Кровь индейцев сильней любой пришлой крови, ее доминанта вдруг промелькнет в плавном повороте головы, мягкой манере дотрагиваний, спокойном, бесконечно спокойном умении ждать, без волнений, жалоб и тревог.

Питерцы тоже умеют ждать, так же спокойно и на вид смиренно. Но в смирении этом чувствуется железная, несокрушимая уверенность в том, что они дождутся своего. Может, поэтому они никогда никуда не спешат.

Ужасно я скучаю по Питеру. По своей жизни скучаю, по многочасовому сидению в газете, по яростным спорам из-за вида полос, по придумыванию громких названий и хитрых дизайнерских ходов, по чувству восторга при виде того, как из твоих рук выходит этот чертов печатный продукт. И такой он получается замечательный, с пятнами цветов, разбросанных именно там, где нужно, с красиво расставленными колонками, миниатюрными самодостаточными отбивочками, удачными текстами и кричащими заголовками. И, черт возьми, когда ты его берешь в руки, еще не из типографии, а только смакетированный, и просматриваешь в последний раз в вечерней тишине редакции, оставленной до следующего рабочего дня неугомонными сотрудниками... Когда ты его берешь в руки, и годами выработанная интуиция говорит тебе, что это будут читать - ох, какое чувство охватывает тебя... Чувство рождения. И тебе все равно, с какой недовольной миной встретит тебя сегодня муж.

Здесь меня никто не встречает вечерами, ни с какой физиономией. И времени у меня много. Даже слишком. Мне не с кем его разделить, это время.

Я знаю, что идеальная журналистика, которой мы горели, ажиотаж творчества, восторг недосыпа из-за удачно скомпонованного материала, да что там материала, найденного слова, всего-то одного - я знаю, это все ушло в прошлое. А те невразумительные печатные издания, что выпархивают сегодня в печатный и интернет свет без особых усилий со стороны их производящих, так же и воспринимаются - без особых усилий. И на фиг нужны эти усилия, когда они никому не нужны?

Слава богу, это произошло! Кураж журналистики наконец-то умер, закончилась агония. Слава богу, потому что есть надежда, что в скором времени эта полова публике надоест и начнется следующий виток. Или публика, какая она есть, вымрет окончательно - и появится новая. И станет требовать что-то более вкусное, чем поп - корн и чизбургер.

Но как бы там ни было, я точно знаю, почему ушла из жанра, и знаю, что это было правильно. И еще я знаю, что тоскую о том, чего уже нет.

Но мне все равно тоскливо.

В Питере, когда вдруг образовывалось вечером свободное время, а домой возвращаться не хотелось, я шла к Невскому, заворачивала на Дворцовую площадь, проходила вглубь и тихонько, чтобы не спугнуть таинства, приближалась к Атлантам, как и всегда, подставляющим под каменный портик большие усталые ладони. А потом брела к Мойке, и кружила по ленинградским переулкам, вдыхая таинственный запах вечернего города, наблюдая за блуждающими огнями домов, кафе, ресторанов, магазинов. Странно, но мне было тепло и уютно в широком холодном размахе питерских площадей и проспектов.

Не могу не признать, что последнее время мне слишком часто не хотелось домой. Слишком часто меня носило по питерским улицам, безразлично взирающим на торопливо шагающих прохожих. И хотелось сесть в уютное кафе и сидеть там весь вечер, может быть, даже до закрытия. Смотреть телевизор, потягивая замысловатый коктейль, отхлебывать мелкими глотками горячий крепкий кофе. Разглядывать посетителей, людей на улице, ни о чем не размышлять. Быть ленивой и любопытной одновременно.

Мне хотелось, но я не делала этого. Почему?

Потому что среднестатистические служащие не болтаются по вечерам в кафе, тратя общесемейные трудовые копейки? Потому что я женщина, и мне положено спешить к домашнему очагу? Потому что так положено - вообще?

Здесь к этому совсем другое отношение. Здесь никому не придет в голову обратить внимание на одиноко сидящую за столиком женщину. Ни на старого человека, ни на молодого. Здесь никому не придет в голову, что лучше маяться перед вещающим лапшеобразные глупости телевизором, чем провести вечер в людном ресторанчике. Здесь вообще никому не придет в голову, что об этом стоит задумываться. Если тебе хочется - то почему нет?

Вечерний Торонто многолюден и сверкает огнями. Я брожу по его улицам, вглядываюсь в лица и вспоминаю Питер.

* * *

-- Настя, эй, куда ты пропала, ты что там, закопалась в глубоких канадских лесах?! Неделю ни слуху, ни духу, ни весточки из этого твоего прекрасного заграничного далека! Я уж и не знаю, что думать! - волновала Зинуля эфир. Поистине, ее энергетики достаточно даже для того, чтобы повлиять на тембр телефонного зуммера, он становится таким турбулентно-тревожным, что хочется поскорее схватить трубку.

-- Плещеева, ну что ты шумишь, куда я денусь, в самом деле? Можно подумать, здесь медведи бродят по улицам, или дикие волки поджидают одиноких прохожих в темных переулках.

-- А что, не поджидают?

-- Да где им, бедным, спрятаться? Разве что на городском катке, среди шумной толпы, в надежде, что не заметят. И между прочим, если бы ты наконец купила компьютер и установила скайп, как все люди делают, мы бы с тобой спокойно болтали по вечерам. Погоди, я сейчас тебе перезвоню...

-- Ну вот, привет! Я в порядке. А ты?

-- Насть, ну Димке обещано в подарок на день рождения ноут, он уже у папки нашего давно просит. Как только, так сразу и установим эту штуку, с камерой и всеми наворотами.

-- Ну да, пока произойдет это знаменательное событие, я домой вернусь.

-- Куда это ты вернешься, месяц еще не прошел, как приехала. Что, Настька, скучаешь сильно? - Зинуля приглушила голос до вечерне-таинственного.

-- Зин, ну это же январь, он длинный, здесь снега полно и холодно. Я только осматриваюсь, знакомых не завела. И все думаю, вспоминаю.

-- А ты не думай и не вспоминай.

-- А что делать?

-- Развлекайся.

-- Ага, хороший совет. Ладно, Зин, ты что-то темнишь. Есть свежие сплетни? Как там, между прочим, Андрей?

-- Да откуда мне знать, у меня своих дел невпроворот, едва успеваю уворачиваться.

-- Зин, скажи мне, что он безутешен и одинок. И я от тебя отстану. Ну, видела же ты его, правда? Или слышала что? Фибрами журналистской души чую - слышала! Угадала?

-- Господи, да на фиг тебе этот гад со своей корюшкой сдался, скажи на милость? Он что - рыцарь твоей жизни? Или у нас в мире больше не найдется других таких настоящих кабальеро?

-- Слушай, Зин, ты что-то все жанры спутала, рыцари, кабальеро, а звонок между прочим, очень сильно международный, сумасшедших денег стоит. Так что не тяни, переходи к делу...

Вот ведь, вцепилась в бедную Плещееву, могла бы и у Женьки спросить, он наверняка все знает, Питер, это ведь большая деревня, и все мы, девочки- мальчики, в одном большом дружественном котле варимся. А Зинке вон как неохота говорить, все воздушное пространство от Питера до Торонто пульсирует этим нежеланием. У Женьки я, конечно, спрашивать не буду. Лучше услышу сие явно пренеприятнейшее известие от боевой подруги.

-- Ну и?!

-- Тебе обязательно надо до печенок достать... Видели его тут недавно...

-- Да ладно, Зин...

-- С девчонкой молодой, лет на пятнадцать моложе.

-- Неужто жениться собирается?

-- А чего ему не жениться, ему ведь разводиться не надо, может и жениться...

-- Ну и слава богу, что не надо. Ему не надо, значит, и мне не надо. Нет, ему-то как раз и надо - это мне не надо...

-- Эй, ты что? Ты меня запутала. Почему ему-то надо?

-- Он же женится, сама сказала.

-- Во-первых, не сказала, а предположила. А во-вторых - зачем ему разводиться, если он не женат.

- Зин, это ты меня запутала. Ему надо - пусть женится, при чем тут я, в конце-концов?!

-- Терехова, ты в порядке?

Услышав осторожные интонации лучшей подруги, я взъярилась не на шутку.

-- В полном порядке, и память у меня тоже в порядке, и считать я хорошо умею. И вот тебе мои выводы: раз жениться собрался - значит, ребенок намечается... А если ребенок, то...

-- Корюшку он ловил...

-- Мда. Зин, знаешь, а я тут недавно одного странного индейца встретила...

-- Кого?

-- Гурона. А может, ирокеза. В автобусе.

-- В каком автобусе? Господи, Настя, да пошли ты его к чертям собачачьим...

-- Да я уже послала, еще когда в Питере была. Зин, не волнуйся ты, я правда была в автобусе, экскурсию себе устроила, решила по окрестностям Торонто проехаться. Тут только от города отъедешь, сразу - в другой попадешь. Но я тебе потом расскажу, напишу по электронке, ты только не забудь на своей сумасшедшей работе письмо открыть. Ну все, целую, пока, созвонимся!

Недоуменный "бряк" тут же отобразил Зинкину реакцию на мои инсинуации насчет индейцев, корюшки, бывших мужей, календарных подсчетов, и прочего, прочего -- чего я не сказала, да она услышала.

Ладно, Зинуль, не переживай, все со мной действительно в порядке.

А индеец мне, между прочим, действительно встретился замечательный. В этом пригородном автобусе, направляющемся субботним утром в один из городков торонтовской губернии (у них это называется по-другому, но - не суть), он сразу обратил на себя внимание, по крайней мере, мое. Место у окна возле него пустовало. Пассажиры всегда, если есть возможность, спешат занять место у окна, что в поезде, что в самолете, что в автобусе. А он нет, сидел у прохода. Я извинилась, пробираясь мимо него к сиденью, он доброжелательно улыбнулся, покивал. Мы отъехали уже довольно далеко, когда он повернулся ко мне и, указав рукой на дорогу, произнес: "Вы ведь едете на экскурсию, мэм, правда?"

-- Да, я хотела осмотреть эти маленькие городки, -- вежливо ответила я. А потом зачем-то продолжила: -- Я думаю, если побродить как следует по их улицам, можно лучше понять вашу страну. Представить себе ее такой, какой она была давно.

Зачем я все это ему говорила? Но он слушал очень внимательно, это концентрированное внимание каким-то невероятным образом явственно отражалось на его безразлично-неподвижном лице. И мне хотелось говорить с ним дальше, так, как хочется пить студеную воду из кружки в жаркий, пыльный, утомительный день. Вот еще глоток, и еще, и последний... Последний - всегда самый сладкий, может быть, так же, как и первый. Но когда первый - еще не осознаешь, что получаешь. В отличие от - последнего.

Я думала о глотках, о жизни, о судьбе и терпении. И об этом индейце, что сидел рядом со мной.

Непонятно, чем он так меня задел. Вместо того чтобы смотреть на дорогу, я то и дело косилась на него. Черные волосы, забранные в косичку, медальный профиль, небольшие бакенбарды. Разве индейцы носят бакенбарды? Впрочем, кто ему запретит делать то, что он хочет? И откуда я знаю, что у них принято, а что нет?

Однообразного вида домишки тянулись вдоль устланной грязными снежными сугробами обочины. Капли тумана висели на деревьях, автобус шел по разъезженной колее, и все опять напоминало мне Питер. Окрестности Питера после снежных заносов и в дни оттепели.

-- Но вы не похожи на туриста, мэм, и на тех, кто здесь работает, тоже не похожи. Простите, если я навязчив, -- он улыбнулся слегка, снова поворачиваясь ко мне.

-- О, нет, все о-кей, я рада поговорить.

Я и в самом деле обрадовалась, что он обратился ко мне, и я смогу повнимательнее его рассмотреть, открыто, а не исподтишка.

-- Вы угадали, я не из туристов. Но вы не угадали, я здесь работаю. В университете, читаю лекции, -- добавила я, чтобы он понял, - не из гостарбайтеров.

-- Польша?

-- Нет, Россия.

-- Русская, да! В Торонто много русских, по всей Канаде их много. Вы нигде еще не бывали, кроме Торонто?

-- Не успела, только недавно приехала.

-- Здесь много можно увидеть. Это великий край. -- Он помолчал и значительно добавил,-- индейцы называли его "место встречи".

-- Я об этом читала. Торжище, место пересечения торговых путей. Но наверняка у коренных жителей этой земли есть и еще какие-нибудь легенды, более красивые?

-- Вам расскажут их несколько. Люди, что здесь живут, любят говорить об этом. Им нравится рассказывать хорошие истории. Ведь они считают эту землю своей и гордятся ею, как хозяева, -- он опять улыбнулся. -- Но есть одно предание, его мало кто знает. Может быть, вам расскажут и его. Оно и есть - то самое.

-- Что?

-- То самое, что и было в жизни, настоящая история. Может, только немного приукрашенная. Но хороший рассказчик всегда немного приукрашивает, -- он опять улыбнулся. - А иногда и не немного - но это решать ему, рассказчику.

Что-то не так все же было с этим индейцем. Как-то он не так говорил. Мое натренированное филологическое ухо выказывало протест. Обороты речи не вяжутся с внешним обликом? Но почем я знаю, какими они могут и должны быть?

-- А как я пойму, что оно - то самое? - вопрос, признаться, был довольно глупый. Но и ситуация - тоже. Мы как будто играли в какую-то игру. В ненастоящем автобусе с ненастоящим индейцем. Дорога-то у нас под колесами хоть настоящая? О, как здорово тряхнуло, совсем как дома! Может, специально для меня?

-- Вы узнаете, мэм. Когда приходит то самое, что-то падает внутри. И ты понимаешь, что -- вот оно.

-- Но, наверное, не ко всем приходит?

-- К вам придет. -- Он взглянул на меня из-под бровей-домиков. Мазнул взглядом, быстро и безразлично. На какой-то миг мне показалось, что я его уже где-то видела. Понятно, что нет, да и откуда?

- Вот мы и подъезжаем, мэм. Я занимаюсь охотой и промышляю рыбалкой. Если захотите, могу устроить вам и вашим друзьям то и другое. Мое имя Рос Хант. Возьмите мою визитку, вы можете вызывать меня в любое удобное для вас время, -- он слегка поклонился, протягивая маленький кусочек картона. Ах, вот оно что, ну да, конечно!

Автобус остановился. Мой новый знакомый встал и пошел к выходу. Я замешкалась, глядя ему вслед. Он просто охотник. И увидел во мне потенциального клиента. А у меня расшатаны нервы, и все эти невнятные странности от них. Что-то стала я больно чувствительна. А ведь у меня, собственно, все хорошо. И даже не хорошо -- замечательно. Не каждому выпадает такой шанс, как мне. И не собираюсь я описывать Зинуле свои дурацкие мистические переживания, потому что она скажет мне именно про расшатанные нервы. И будет, между прочим, совершенно права.

Мысли прошли по кругу и вернулись к начальной точке. Ох, как не хотелось мне спускать их с цепи! Но поздно, они уже вырвались и несутся навстречу яростному ветру! Так значит, пока я копалась в себе, и переживала, и терпела, и молчала, и боялась слово сказать, чтоб не нарушить равновесия, и винила себя, и совсем измучила этими копаниями, он, значит, все это время всего-навсего встречался на стороне с молодой девицей -- и в этом вся суть?! Так примитивно - просто, и без затей. А дома кроил меланхоличную мину. Строил из себя всепонимающего мученика. И всепрощающего, ешкин кот!

Да отчего же не сказать-то было, а?! Отчего же хотя бы не проявить уважение и не сказать? Корюшку он, значит, ловил! Подледный лов, весенний лов -- занятие для настоящих мужчин. А мы, конечно, настоящие мужчины. Молчаливые и суровые, скупые на эмоции. Прямые, как рельсы. Простые, как они же. Права была Зинка. А я дура замороженная, интеллигентка хренова, анемичная питерская дурра!

Интересно, если эту тарелку запустить в стенку, она разобьется на мелкие кусочки или покрупнее? Скорее - на мелкие... Но для надежности лучше сразу долбануть об пол.

Вот так вот! Хорошо! И еще! И бокальчик! Ох, как звенит! Дзиннь-дзиннь, и вдребезги! Отлично! Замечательно! Прекрасно!

Хорошо. Хорошо. И надо было это сделать еще в Питере. Чем чужую посуду бить. Придется теперь новую покупать. Но ничего, заодно устрою экскурсию по магазинам.

Не все же музеи посещать.

* * *

Какое наслаждение входить в здание университета. Даже просто подходить к нему - уже радость. Сразу, только переступив порог, попадать из суперсовременного торонтовского центра в викторианскую эпоху старой доброй Англии, пропадать за толстыми, каменными, почти монастырскими стенами, где каждый шаг как гулкое эхо веков, а из-за угла вот-вот покажется профессор в мантии и конфедератке.

Да что там профессор. По этим коридорам в ночной тиши наверняка летают местные привидения в фирменных дырявых накидках, а в старых башнях живут почтовые совы. Или просто - совы. Ну уж, по крайней мере, летучие мыши. Летучие мыши - точно тут живут, иначе для чего бы такие башни могли быть предназначены?

Просторная лужайка за университетом - это вообще сказка. Представляю, какая здесь красота весной и летом. Говорят, торонтовские новобрачные традиционно приходят к университету покрасоваться и пофотографироваться. Я как-то шла с лекций и видела одну пару. В самом деле, красиво, будто в средневековом замке.

Торонтовцы вообще свой город хорошо устроили, с уважением к тому, что здесь было раньше, и при их предках, и до них. Вот, говорят, длиннющая улица Янг, абсолютно европейского вида, с бесчисленными кафешками, магазинчиками, бистро и ресторанчиками проложена аккурат по бывшей тропе гуронов. Может быть, это легенда, но красивая. И стекло-бетонно-многоэтажный деловой центр тоже завораживающе красив. Возможно, именно потому, что от этой индустриальной красоты так легко уйти, стоит только свернуть на другую улицу.

Совершенно невероятны, потрясающи ухоженные и при этом стопроцентно дикие просторные торонтовские парки. Нет, они не просторны, они - безбрежны. Безбрежны и безмолвны, особенно сейчас, зимой. Кажется, что ты бродишь в самом настоящем первозданном лесу, и сейчас из-за ближайших кустов выскочит волк, матерый, роскошный с густой пушистой холкой. Встанет и будет смотреть на тебя внимательными желтыми глазами. Да, волки красивые животные, но опасные. И встречаться с ними один на один, хоть в лесу, хоть в парке, хоть в кривом переулке, мне совсем не хочется. А компаньонов для прогулок я пока не завела. Да и на что они мне, если разобраться?

Начался февраль, зима покатила на убыль, а работать мне здесь всего-то до лета. Работать, а не отдыхать. И надо все вокруг успеть осмотреть. Вот дождусь тепла, поеду к водопаду и на озера, и куда только ни доберусь!

Мне повезло, что я попала именно сюда, невероятно повезло. Все здесь есть, что мне нравится. Что может дать ощущение комфорта и радости. На время, конечно. На тот короткой период времени, который мне нужен, чтобы окончательно прийти в себя и во всем разобраться. Да, Алиса, надо скорее во всем разобраться!

Впрочем, в чем тут особенно разбираться? Все так банально, что банальнее не бывает. Мне просто нужно время, чтобы зализать раны. И место мне для этого судьба подобрала - лучше некуда.

И вот еще что - дети на моем курсе собрались занятные.

Они, конечно, чистые прагматики, эти юные леди и джентльмены - новое поколение выбирает ДЕЛО. О да, они четко знают, чего хотят, и не станут попусту тратить свое время. Значит, знания, которые они собираются здесь получить, им необходимы. И еще один плюс -- они любознательны и умеют нетривиально мыслить. У меня есть шанс найти с ними общий язык, и я его непременно использую.

* * *

На самом деле, это похоже на шараду - разгадывать их характеры, нащупывать чувствительные точки, искать пути к диалогу. Когда появится интерес к тому, о чем я говорю, аморфная студенческая масса, витающая где-то в облаках, распадется на отдельные личности. Вот тогда я смогу с ними работать.

"Не дорого ценю я громкие права,

От коих не одна кружится голова.

Я не ропщу о том, что отказали боги

Мне в сладкой участи оспаривать налоги

Или мешать царям друг с другом воевать;

И мало горя мне, свободно ли печать

Морочит олухов, иль чуткая цензура

В журнальных замыслах стесняет балагура:

Все это, видите ль, слова, слова, слова ..."

Я читала, а сама наблюдал за аудиторией. Кто-то смотрел в пространство, кто-то возил ручкой в тетради, явно не лекцию записывал. Неужели не расшевелю?! Ага, кажется, встрепенулись!

Не все, понятно, некоторые. Но на всех я и не рассчитывала, кто же в здравом уме на это будет рассчитывать... А у меня, видит бог, ум здравый, несмотря на жизненные неурядицы и личные переживанию, волк их побери. Да, желтоглазый волк их побери. Несмотря -- но вопреки! И вообще - независимо от них. Итак, продолжим...

"...Иные, лучшие, мне дороги права;

Иная, лучшая, потребна мне свобода:

Зависеть от царя, зависеть от народа -

Не все ли нам равно? Бог с ними..."

-- Не очень-то он жаловал журналистов, этот ваш вездесущий Пушкин!

Рой вступил в полемику. Смешной вихрастый мальчишка с живыми карими глазами.

-- Нет, не жаловал. И не стеснялся в выражениях по поводу газет и газетчиков и в прозе.

Он писал своему приятелю так:

"Шутки в сторону; от моей газеты я многого не ожидаю, часть политическая будет официально ничтожна, литературная - существенно ничтожна, ибо, что прикажете говорить о вещи, которая никого не интересует, начиная с литераторов... стихотворений печатать в ней не буду, ибо и Бог запретил метать бисеру перед публикой, на то проза-мякина".

-- Подождите, он же великий русский поэт? Его называют гением, как Байрона. И он выпускал газету?

Энни Клер. Худощавая, стремительная, черноволосая. С крупным ртом и любопытными глазами. Неугомонная. Мне ее все время хочется назвать Мэри. Мэри Поппинс.

-- Вернее, пытался. Литературно-политическую газету "Дневник". Причина простая - денег на нормальную жизнь не хватало. Приходилось все время выкручиваться, что-нибудь придумывать. Вот он и затеял выпуск газеты. Все хитрил, лавировал между императором и охранным отделением, было такое при царях, что-то вроде управления внутренней безопасности. Но ничего у него не получалось.

-- То есть что не получалось? В чем проблема?

-- Ему не давали разрешение.

-- Разрешение? На выпуск газеты?

-- В государстве всегда ведь кто-то дает разрешение на что-либо. На то, чтобы открыть бизнес. Или выпустить газету. В то время таким разрешением, впрочем, как и любым другим, в России ведал государь-император. А охранное отделение, о котором я вам говорила, проводило его политику в жизнь, в том числе занималось и цензурой. Через это ведомство проходила не только вся печатная продукция, там перлюстрировали письма граждан. Переписку некоторых, а Пушкин был в их числе, читали особенно тщательно.

-- Вы хотите сказать, что полицейские имели право вскрывать частные письма? Без получения на то особого разрешения? Забавно!

Девушку возле Роя я давно заметила. Ее не было на первых лекциях, она появилась только сегодня. Рой ей в глаза заглядывает, что-то нашептывает. Она такая же тоненькая и стремительная, как и Энни, но совсем другая - другой породы. Глаза... кажется, зеленоватые. И изящество присутствует, сила и изящество.

-- Вы сегодня первый раз на лекциях. Были неприятности?

-- Нет, все в порядке. Так получилось, я задержалась на каникулах.

-- Как вас зовут?

-- Кристина. Кристина Экс.

-- Знаете, Крис, ущемление свобод граждан в нашей стране имеет длинную историю. Впрочем, замечу ради справедливости, не в одной нашей стране, не правда ли? Достаточно вспомнить карательные операции церкви в эпоху Средневековья, "книжные костры", которые зажигали на городских площадях Европы по их указке и т.д. Россия же очень долго жила при монархическом строе, причем идеально монархическом, без всякого конституционного ограничения его воли в виде парламента. Да, считалось, что вскрывать и читать письма обывателей необходимо для сохранения порядка в стране. Пушкин за свой вольный нрав и несдержанный язык числился в опасных субъектах, вот его и держали на "коротком поводке".

-- И когда это все закончилось?

-- Что именно?

-- Цензура в вашей стране...

-- По сути дела, Крис, в России исключительное право государства на управление жизнью своих граждан, даже в самых простых, бытовых ее аспектах, не говоря уже о духовных и интеллектуальных, существовало практически всегда. До царя Петра I, правда, монопольное право на рукописную и печатную продукцию было сосредоточено в руках православной церкви. Петр стремился ослабить влияние церкви, в том числе и в этом вопросе. В 1708 году в России была проведена важная реформа - появился новый гражданский алфавит. По указанию Петра начали выпускать и первую русскую газету "Ведомости" -- так что его вполне можно назвать отцом русской журналистики. При этом Петр самолично проверял все, что в ней публиковалось.

-- По-моему, это странно. Царь проверяет газету. Ему что, больше нечем было заняться?

-- Так газета-то была всего одна. И потом, вопрос в прецеденте. Петр первый замкнул на себя, или, скажем точнее, на государственные ведомства, контроль над развивающимся печатным и издательским делом. Светская власть теперь могла не оглядываться на церковь. Особого размаха цензура достигла во времена Павла первого. То, что он творил, воспринимается сегодня как исторический анекдот, но, думаю, его современникам было не до шуток. Представьте себе, по указу Павла сжигали всю литературу, признанную Цензурным комитетом вредной и недозволенной к распространению. Павел лично контролировал деятельность комитета -- в "черный" список попали книги Гете, Шиллера, Канта, Свифта. За два года было уничтожено более 600 книг.

-- В какое время это было? -- Энн любит определенность и стремится связывать логику времени с логикой событий. Год, который я ей назову, будет для нее сюрпризом.

-- В апреле 1800 года выходит указ императора, запрещающий ввоз в страну любой литературы, в том числе и музыкальных произведений.

-- Как это?

О, кажется, я их удивила! Еще бы, представить сегодняшнему человеку такие шутки практически невозможно. Это выше их понимания - что-то вроде фэнтези со злыми волшебниками.

-- Обыкновенно. Император - наместник бога на земле, что хочет, то и делает. А именно этот император считает, что все заграничные книжки вредные, что они могут развратить неокрепшие умы русского народа призывами к свободе и пр. Вот он и решил их запретить, а заодно и музыкальные произведения заграничных авторов.

-- В музыке тоже заключено вредное на умы влияние?

-- Павел так считал...

-- Милый царь...

-- Ну, не намного хуже, чем до и после него. Да и процарствовал он недолго.

-- А что с ним случилось?

-- Его убили.

-- Еще бы, кто же такое выдержит...

Ага, кто это у нас потенциальный цареубийца?

-- Рой, согласись, что физическое уничтожение лидера мало меняет общую систему.

-- Иногда лидер страшнее системы, потому что он ее обостряет до крайнего предела.

-- Но его устранение все же не решает проблему. Вернемся к нашему примеру. Вслед за самодуром и тираном Павлом пришел исповедующий либеральные идеи Александр. И что же произошло? Александр I немного поиграл в демократию, поотменял все указы предыдущего царя, но его хватило ненадолго. И опять начались репрессии и ужесточение цензурного режима.

-- Что же это такие цари у вас неугомонные были? -- опять Крис рвется в бой.

-- А время им такое досталось, неугомонное и несовместимое с демократией.

В России крепостное право-то было отменено только в 1861 году, уже и Пушкина давным-давно на свете не было.

-- Крепостное право?

Ну да, простите, они же не знают, что это такое. Увлекаюсь и забываю, что все нужно объяснять, причем в доступных образах.

-- Крепостное право обеспечивало существование в Российской империи рабовладельческого строя. Все крестьяне, живущие на территории, принадлежащей дворянину, были его собственностью, то есть находились в его "крепости". Он мог делать с ними, что хочет - мог убить, мог продать, мог дать вольную.

-- Как негры в Америке?

-- Примерно. С учетом национальных особенностей. После отмены крепостного права прошло не так много времени, а в умах бывших рабов уже начинают рождаться идеи свободы и справедливости. К началу двадцатого века Россия готова к будущей революции, она буквально больна ею. И контроль над печатным словом приобретает особое значение. Царская охранка проверяет все и вся.

-- Но это ведь никого не остановило?

-- Так и есть. У общества свои законы развития. Череда российских революций началась в 1905 году, а закончилась в 1917. Новые хозяева предложили народу правильный лозунг: "Свобода, Равенство, Братство". Только вот давать эту свободу никто им не собирался. При этом надо было держать народ в узде, морочить им голову так, чтобы у граждан новой России не возникало даже тени сомнений в неоспоримости революционной идеологии. Вопрос -- как?

-- Через СМИ, понятно, -- Рой скривился, как будто ему, взрослому мужчине, предложили решать задачку из школьного учебника для второго класса.

-- Да, конечно. И за СМИ был установлен тотальный контроль. А также за всей русской и мировой литературой, классической и современной. Запрещенные книги и опальные авторы тут же исчезали с библиотечных полок и школьных программ, естественно, их нельзя было найти и на книжных прилавках. Цензурные фильтры работали четко, просочиться сквозь них было практически невозможно. Контроль над печатной продукцией, а в дальнейшем телевидением и кино, был полностью сосредоточен в руках монополиста - государства.

-- Разделяй и властвуй? Знакомая схема...

Мальчишку, кажется, зовут Питер. Да, Питер Макдаун. Быстро складывает два и два, умеет анализировать и делать выводы. Вернее, так - ему нравится делать выводы.

-- Во всяком лесу можно найти тропинку. Мы находили, как нас не гнули и ломали. Впрочем, система контроля начала со временем давать сбой, так же, как и строй, которому она служила. Цензура, как таковая, была официально отменена в России при Михаиле Горбачеве, в 1990 году, а потом не стало такой страны, как СССР.

-- Наступила свобода?

-- Ого, еще какая - пьянящая! Пир журналистов! А еще через некоторое время вступили в силу все те же законы развития общества.

-- Что значит?

-- А значит, у СМИ появились хозяева.

-- Но ведь разные?

-- Разные. С одинаковым контролем над своими изданиями. Как говорится, хозяин - барин.

-- У нас тоже есть медиомагнаты. Они зарабатывают на своих СМИ огромные деньги, но не занимаются тотальным контролем. Они не диктуют им, о чем и как писать и что показывать. - Опять Питер.

-- Вы так считаете? А кто считает иначе?

-- Вы хотите сказать, что контроль над журналистами существовал, существует и будет существовать во всех странах и при любых формах правления? - Энни, любящая определенность. Ну да, Энни, именно это я и хочу сказать сейчас. Может, потом и что-то другое. Но сейчас -- именно это.

-- Двигателем любого дела является прибыль. И если в газеты или на телеканалы попадает сенсация, не важно, против кого или за кого она направлена, ни одно СМИ от нее не откажется. Потому что это поднимет его рейтинг и увеличит прибыли. И хозяин такого СМИ только похвалит своих работников за то, что они хорошо работали!

Похоже, Питер, если и будет работать в масс-медиа, то явно не журналистом. Скорее, из него получится хороший топ-менеджер.

-- Да, Питер, и все же есть предел тому, что может обнародовать издание - даже если это принесет ему сверхприбыль. Есть пределы для сенсаций, и есть запретные темы. К тому же, согласитесь, что, например, газета заведомо левого толка не станет печатать материалы против левых. Так, может быть, пожурит немного. Но зато с удовольствием раскритикует правых. Пропрезидентские издания будут иметь свои приоритетные направления, оппозиционные - свои. Green Pease будет гнуть свою линию, поборники технического прогресса - свою. Журналисты, работающие в том или ином издании, осознавая правила игры, вряд ли будут стремиться их нарушать.

-- Но что в этом такого? У каждого издания есть свой читатель, и читатель находит там именно то, что он ожидает. А если он хочет узнать оппозиционную точку зрения, он возьмет другое издание или включит другой канал.

-- Согласна. Но мы говорим не о читателях, а о журналистах. И о хозяйском контроле над изданиями. О тех, у кого в руках деньги и власть. Эта власть просматривается так явно, что не оставляет возможностей для разночтений. Везде и во всем есть свои правила игры. И журналисты вынуждены их придерживаться.

-- Есть свободные журналисты. Они пишут о том, о чем считают нужным. И продают свои материалы достаточно дорого. Им никто ничего не может диктовать.

-- Во-первых, им диктует рынок. Если их материалы не будут покупать, они обеднеют и потеряют свободу заниматься тем, что им хочется. У них просто не будет на это свободного времени и средств. И потом, свободных журналистов - единицы. А мы говорим о большинстве. Потому что именно большинство формирует общественное мнение.

-- То есть журналист в обществе - никто?

-- Вы с этим не согласны, Питер?

-- Конечно, нет.

-- Между прочим, если бы не журналисты, каждый сидел бы в своем углу и ничего бы не знал о том, что в мире делается. Информация - огромная сила. Именно журналисты заставили мир обратить внимание на радиацию в Чернобыле. Они пишут о ГМО, клонировании, экологии, фокусах фармацевтических фирм, катастрофах, терроризме, войнах, изменении климата. Они дают право людям знать. А кто предупрежден, тот вооружен.

Браво, Крис! Тебя я не смогла заговорить. Какая четкая девочка. Недаром Рой возле нее крутится, а он, похоже, тоже не прост.

-- Согласна, хотя и не со всем. Информация - действительно великая сила. Может быть именно за информацией будущее? Кому, в конце концов, нужны комментарии и анализ? Пусть народ сам делает выводы.

-- Так скоро и будет. - Смуглый парень с итальянским именем Антонио.

-- Так не будет никогда. Потому что большинство нуждается в комментариях. Они хотят, чтобы эксперты разжевывали ситуацию и рассказывали им, что правда, а что - нет. На этом весь медиа-бизнес построен. - Рой.

-- Ну, допустим, медиа-бизнес построен не на этом. Самое главное в этом бизнесе - элемент развлечения. - Питер.

-- Даже если показывают катастрофу? Или убийство? Или войну?-- Энни.

-- До какой-то степени. И тому, кто собирается в этом бизнесе достичь определенных высот, стоит это ясно осознавать.

Cнова Питер. Жесткий парень. Ориентированный на цель.

-- Я думаю, об этом мы можем поговорить на следующем занятии. А для того, чтобы разговор был более предметным, предлагаю вам найти не менее семи конкретных примеров, подтверждающих ваше мнение. Мы соберем карточки и устроим голосование. Воссоздадим общество в миниатюре - и посмотрим, что у нас получится, окей?

-- У нас получится некорректная картина. Потому что мы не можем представить точку зрения среднего обывателя, а только определенной, молодежно-студенческой аудитории.

И опять Крис. Похоже, я ее зацепила.

-- Хорошо, мы и это обсудим. До встречи...

* * *

Тех, кто тебя слушает и хочет учиться, всегда бывает немного, в любом коллективе. Твоя удача - если они вообще есть и ты сумел объединить их в некое ядро. Остальные со временем потянутся за ними -- кто за компанию, кто из соперничества, кто -- просто чтобы не отличаться от других. Эти ребята, которых я все же сумела втянуть в орбиту своих лекций, не выходили у меня теперь из головы. Какая необыкновенная, интересная игра - наблюдать за ними!

Жесткий прагматик Питер Макдаун -- мои знания ему нужны.

Никаких особо дружественных чувств с его стороны не дождешься, но помощник из него выйдет замечательный. Он будет спрашивать, спорить, скрупулезно выяснять все, что считает необходимым. То есть раскачивать аудиторию. Не думаю, что он все-таки станет бизнесменом от медиа. Ему скорее подходит политика.

Энни Клер. Пока витает в облаках неопределенности. Хотя хочет от жизни именно определенности. Хочет все знать точно. Может быть, она и пойдет в журналистику, но вряд ли расследование станет ее коньком. Но если разобраться, расследование вовсе не обязательно означает - криминальное. Это реалии российской жизни испортили нам вкус. Можно расследовать происхождение рукописей, например, почему бы и нет? Или проследить течение и логику чьей-то судьбы. Из Энн, пожалуй, выйдет отличный очеркист.

Рой. Ох, двойственный парень! На первый взгляд легок, нетерпелив, не умеет сосредоточиться на одном предмете. Кажется, что ум у него поверхностный, неглубокий, но это заблуждение. Занятно, что он сам стремится производить такое впечатление, вполне сознательно, такая вот удобная маска. На самом деле ум у него острый, как бритва. Он наблюдателен, быстро соображает, умение переключаться дает ему возможность заниматься несколькими делами одновременно. Очень в себе уверен. Что называется, решает задачки на ходу, его трудно запутать.

В общем, стоит зеленоглазой королевы Крис Экс. У этой девочки особая роль. Она как катализатор - стоит ей только появиться, как все вокруг закипает. Рой отчаянно влюблен и хочет заслужить ее внимание. Питер тоже хочет, но держится пока в стороне, не спешит. Однако и не упускает случая проявить себя. Эк он сегодня со мной спорил, просто красота, спасибо тебе, Крис!

Да, еще Бобби Сол. Тоже из моей гвардии. Вчера больше молчал, в чем-то не мог разобраться. Он замечательно слушает, совсем не безразлично, я всегда его чувствую. Думает долго. Но и говорит интересно. Умеет задавать вопросы, умеет слушать ответы. Обстоятельный парень, очень. Вряд ли будет журналистом. Может быть писателем, а может - ученым. Или тем и другим одновременно. На Крис он мало обращает внимания, хотя это и странно. Казалось, именно она ему и могла бы быть интересна. Сильная девочка. Необычная. О чем-то она таком думает, что и меня задевает. Смешно - никогда не знаешь, где найдешь своего учителя...

-- Простите, вы уронили свои записи!

Ооо! Пока я витала в облаках своих рабочих наблюдений, уже не замечая сказочности гаррипотеровских университетских стен, половина лекционной тайнописи вылетела из папки и спланировала на пол. Улыбчивый молодой человек протянул мне листки и наклонился, чтобы поднять следующие.

-- Спасибо вам большое, я и не заметила, как они упали. Это была бы огромная потеря, вы меня просто спасли! - я тоже наклонилась к листкам и невольно рассмотрела моего доброжелателя поближе. Не так уж он молод, как мне показалось. Явно за сорок. Но выглядит отлично. Лицо, фигура - как говорится, без следов излишеств. Явно ведет активно-спортивный образ жизни. В карих глазах спокойная доброжелательность.

-- Не стоит благодарности. - Он опять улыбнулся. - Майкл Кейли, история английской литературы. - И слегка поклонился. Кивок был настолько естественным, что мне показалось на секунду, что в руке он держит шляпу-котелок. Уф, да это же мои собственные бумаги, которые я, растяпа, разбросала посреди коридора торонтовского университета!

-- Анастасия Терехова. Курс русской журналистики. Рада познакомиться.

-- О, а я смотрю - записи не на английском... Так вы из России...

И как вам наши студенты? Слушают курс?

-- Не все так внимательно, как мне бы хотелось. Но даже если и несколько человек интересуется тем, о чем ты им рассказываешь -- это совсем неплохо, не правда ли?

-- Что же, наша задача передавать им знания. Но немногие из них сохранят их надолго. Я отношусь к таким вещам философски. Кому-то по-настоящему нужна история английской литературы, а кому-то -- курс русской журналистики.

-- А кому-то - вообще ничего.

-- О, так, чтобы ничего - не бывает. Они платят за учебу неплохие деньги!

-- Или их родители...

-- Конечно. Но родители с них и спросят...

Болтая, мы достигли конца длинного коридора. За окнами валил сказочный канадский снег. Что же, на дворе февраль, удивляться нечему. Да что там удивляться, радоваться надо. Я люблю снег.

-- Анастасия, очень жаль, мне пора идти, у меня лекция. Надеюсь, еще увидимся. - Он опять улыбнулся и, прощально махнув рукой, повернул направо.

Да и мне пора уходить. Зимой здесь темнеет рано. Хотя и вечером на набережной возле катка полно народу. Пойду-ка я поем, загляну в комп, какие там вести из родных пенатов, да и отправлюсь кататься. Депрессии смерть как не любят физических нагрузок!

И у этой самой депрессии, надо сказать, последнее время сделался какой-то хилый вид. Что очень меня утешало. И еще меня утешало, что на дворе уже середина февраля. А значит, скоро на землю прибудет Весна.

* * *

Женька похож на вихрь - он настигает меня тогда, когда я этого меньше всего ожидаю, и при этом расстояния для него не помеха. Как вовремя он появляется в моей жизни - вот уж воистину, лукавый Меркурий, вестник богов! Так незамысловато улыбается и кивает головой, как будто оказаться фактически на другом конце земли, эдак перепрыгнуть вдруг ни с того ни с сего из заснеженного Санкт-Петербурга в заснеженный Торонто, это просто безделица, да и только...

Понятно, что с видимой причиной его визита все в порядке -- она солидна и весома, как и все, что происходит с нами в жизни по так называемой "чистой случайности". Это словосочетание давно уже вызывает у меня ухмылку, которую я, конечно, стараюсь скрыть и свалить ее, по возможности (если удается) на что-нибудь другое, скажем, на прошедшего мимо прохожего, может быть, и немного странного, но нисколько не задевшего моего воображения.

Или на идиотский плакат, коих в нашей стране в таком изобилии, что и искать не надо - всегда под рукой. Ну не рассказывать же людям, что я смеюсь над проделками судьбы. Или нет, даже не так - ее попытками сделать невинное лицо из серии "ну надо же, чего только в жизни ни бывает!".

В жизни не бывает того, чего не должно быть именно в этой конкретной жизни этого конкретного человека. И стоит только попробовать, так, несерьезно, для игры (а как же - я только играю, вы разве не видите?!) выстроить эти самые ничего не значащие случайности и удивительные совпадения в ряд, как оказывается, что в них ясно видна логика построений. И даже, если напрячь свои аналитические способности, можно попытаться представить, что из всего этого должно выйти.

Интересная попытка, но, как я уже не раз убеждалась, обреченная на провал. Потому как логика судьбы часто (очень часто!) не согласуется с прямолинейной логикой человеческой особи. Ведь в арсенале госпожи Судьбы сонмы этих самых необыкновенных, удивительных, странных, роковых, счастливых, загадочных и многих прочих обстоятельств, которые она с успехом и использует, чтобы развести пресную баланду, которую готовят с помощью железной логики. И тогда ты замечаешь на Ее лице ту самую ухмылку.

Насчет вихря, кстати, красивая фраза, такое емкое, благородное сравнение. Очень хочется произнести ее вслух, но ведь засмеет! Скажет - может, ты меня с цунами еще сравнишь? Я придумал, скажет, себе встречу с издателями в Канаде, только чтобы с тобой повидаться, поддержать старого друга на чужбине, а ты?! Ну, или что-нибудь в этом роде. Ужасно я рада его видеть. Даже не представляла себе, что всего за несколько месяцев так успею по всем соскучиться.

Ну, а что если все же сказать? Хотя бы попробовать... А то уж очень рожа у него самодовольная. Ну да, столько девушек вокруг молоденьких, как же ему не попозировать.

-- Жень, знаешь, я вот подумала - ты появляешься в моей жизни как вихрь, и расстояния тебе нипочем...

Что-то я смягчила фразу, надо было пожестче. Ну-ка, поглядим, чего скажешь...

-- Насть, только не продолжай таким тоном, я тебя умоляю, у меня все внутри съежилось, ей-богу...

Ага!

-- Отчего же, друг мой?

-- А от фальши, подруга, от фальши. Ты эту фразу придумала, в мыслях пообкрутила, поообкатала, а потом решила за экспромт выдать? Так вот я тебя огорчу, насчет макиавеллиевых способностей, это не к тебе, иначе ты в данное время продолжала бы возглавлять хорошо знакомый нам журнал, сделала из него со временем два или три, соорудила холдинг и в конце концов выперла бы своего учредителя с его вкусного места, заменив приятным и нужным тебе человеком, а сама оставалась бы себе номинальным владельцем, гендиректором и прочее, и так далее. А не сидела бы за шатким столиком хилого университетского кафе в отдаленной провинции великой Америки...

-- С издателем мелкого пошиба, прилетевшего в эту самую провинцию с мечтой пристроить еще пару-тройку незамысловатых русских детективов. Сволочь ты, Женька, я тебя обожаю!

Внутри у меня клокотал шампанским радостный азарт перепалки.

Ну, наконец-то, я - это я! И перехожу в свой ум из Мэри-Эниного, в котором только и можно было смоделировать плаксиво-глупую Женькину реакцию. Да, теряю я форму в замечательном, великолепном, благополучном, потрясающем Торонто.

-- Слава богу, проснулась! А то, как царевна-несмеяна, спокойная и очень благородная. Недаром я приехал за тридевять земель, душу твою живую спасать спешил! -- Женька картинно закатил глаза, отправив в рот кусочек чего-то морепродуктного.

-- Спасатель ты наш! А то я не знаю, как ты умеешь совмещать приятное с полезным. Причем полезного всегда больше. - С каким наслаждением я ехидничала, выстраивая фразы так, чтобы они имели двойной смысл. И тройной, и четверной. И эх - "велик могучим русский языка."

-- Ну, не надо! Полезного не может быть больше, чем приятного, потому как полезное для меня все равно, что приятное. Поскольку без полезного не достигнешь приятного, а будешь стенать всю жизнь, что жизнь не удалась...

-- И я тебя рада видеть. Правда, очень рада. У меня такое чувство, что я вернулась на много лет назад, и брожу по холодному юрмальскому пляжу в непроходимой депрессии, с которой непонятно как справляться. И вдруг появляешься ты - как чертик из бутылки.

-- Дежа-вю...

-- Почему дежа-вю. Воспоминания. Да и ситуации действительно чем-то похожая.

-- Мда. - Он повертел в руках бокал и осторожно поставил его на столик. Неужели я его смутила? Да нет, быть не может.

-- А знаешь, Настя, -- он наконец-то поднял глаза и посмотрел в самую середину моих. - А я тогда жутко боялся, что ты позвонишь. У меня развод все силы забрал, я всего этого больше не хотел, никаких серьезных отношений, разговоров, объяснений, чувств, обязательств. Боялся, а потом, когда встретил тебя на вечеринке, понял, что ужасно соскучился. И пожалел, что не позвонил тебе.

-- Но и тогда ты ничего не сделал. У тебя был такой дружеско-безразличный вид.

-- Насть, ну я же понял, что скучал, а это значит точно - отношения. А как раз этого я и не хотел.

-- И я тоже, Жень. Рана на ране, куда тут еще новые отношения. А смотреть на все это легко, как французы или американцы, мы еще не научились. Да, может, и не научимся никогда.

-- Я думаю, что это вообще-то миф - про французов, или американцев, или еще кого-то. Конечно, существует определенная традиция, но все же люди - есть люди. - Он замолчал, а я его не торопила - ждала.

-- А представляешь, Насть, если бы у нас все получилось... И были бы мы сейчас супружеской парой...

-- Угу. Я бы тебе варила борщи, а по вечерам ты рассказывал бы мне о тяготах издательской жизни...

-- Какая замечательная перспектива! Чуткий, понимающий собеседник, хороший друг и прекрасная хозяйка! Думаю, что вскоре я начал бы тебе изменять...

-- И в любом случае начал бы. Ты тогда еще не перебесился. Правда, и из меня подобная жена вряд ли бы получилась. Слушай, а куда это ты посматриваешь при таком душещипательном разговоре, Цезарь ты наш?

-- Да вот на парня за соседним столиком ...

-- Жень, ты меня огорчаешь...-- я собиралась поехидничать вволю, но, увы, не пришлось.

-- О, это Майкл. - Хи, Майкл, -- Я махнула ему рукой, и он улыбнулся в ответ, приподнявшись. - Как это я его не заметила?

-- Ничего удивительного, ведь рядом был я, старый друг, прилетевший всего на несколько часов из далекой России. И кто таков этот крендель с неевропейской внешностью?

-- Господи, почему с неевропейской? Преподает историю английской литературы. Познакомились где-то с месяц назад, я рассыпала бумаги в коридоре, он их поднял. Все просто.

-- И с тех пор вы кланяетесь друг другу в университетских коридорах и кафе?

-- Отчего же только кланяемся? Имела место обзорная прогулка по Торонто, болтовня в кафешке на Янг-стрит и посещение зоопарка. Не представляю местного жителя, который не похвастался бы перед приезжим самой длинной улицей, самым замечательным зоопарком и самой высокой телевизионной башней в мире.

-- Ты мне зубы не заговаривай.

-- Я не заговариваю.

-- Ну, тогда себе заговариваешь. Что, я не вижу, как он на тебя смотрит?

-- А как он на меня смотрит?

-- Ага, заинтересовалась?!

-- Женька, прекрати ржать, ты испортишь мне репутацию респектабельной дамы из России.

-- Ай-яй-яй. А сама-то чего носом в чашку уткнулась? Сейчас от твоих смешинок брызги во все стороны полетят, будет тебе репутация!

Вот бес мелкий. Лукавый и глазастый. Сейчас и в самом деле расхохочусь на все кафе, а здесь не принято так бурно проявлять свои эмоции. Хорошо хоть Майк раскланялся и ушел. А то бы весь образ потеряла. Срочно меняем тему с лирической на деловую.

-- Ты бы лучше спросил, а как тебе, Настя-сан, работается? Как тебе читается на чужом языке, да какие у тебя студенты?

-- И какие у тебя студентки?

-- Ну, правильно, кому что, а курке - просо. Отвечаю - вначале мне было трудно. Никак я их не могла раскачать. То есть, слушать они меня слушали - но достаточно равнодушно. Вежливо. А зацепила чем - ни за что не догадаешься. Я и сама не думала, что так выйдет.

-- Ну-ну.-- Женька смешно нахмурил брови и сделал исключительно профессорский вид. - Неужто великим нашим Александром Сергеевичем?

-- Слушай, тебя убивать пора, ей-богу. Ты мне весь пух рассказа поломал!

-- Господи, что - правда?! Да я ж ни ухом, ни рылом -- первое попавшееся ляпнул. Какое им дело-то до Пушкина, у них своих гениев - хоть пруд пруди.

-- Да Пушкин-то, конечно, отправной точкой был. Не понравилась им, понимаешь, его фраза про газетчиков да прозу-мякину. Вот и расшевелились они. А там и о свободе слова поговорили, о смысле профессии, да и жизни вообще. Тут еще совпало, что именно на этом семинаре появилась некая Крис Экс, она запоздала по каким-то обстоятельствам, кажется, семейным, впрочем, я особенно не выясняла. Яркая девочка, неравнодушная, вокруг таких всегда вихри веют. А без них тишь да гладь -- центра нет. Она как появилась - стал заметен всеобщий оживляж. С мужской стороны, понятно, особенно. Знаешь, кажется, она всерьез заинтересовалась Россией. Недавно просила меня почитать ей "Руслана и Людмилу" на русском языке.

-- Подожди, что-то я не понял. Она знает русский язык?

-- Не знает. А просила почитать для того, чтобы, как она выразилась, почувствовать пушкинский язык.

-- И ты ей что - всю поэму декламировала?

-- Скажешь тоже! Только вступление и дальше немного. Всю прочитает в переводе.

-- Перевод - не оригинал.

-- Есть хорошие переводы.

-- Есть очень хорошие переводы, но все равно - не оригинал. Так что просьба ее вполне разумная, как бы это не выглядело со стороны, даже я бы сказал, рациональная. Правильная девочка эта твоя Крис.

Что же, недаром Женька преуспел в жизни. Легкий стиль поведения в сочетании в прагматизмом, оригинальностью мышления и умением все расставить по своим местам. Такая смесь не каждому достается. Я только не буду рассказывать тебе друг мой, Женька, как недавно Крис спрашивала меня про корюшку. Она спросила - правда ли что возле Санкт-Петербурга ловят рыбу, которая имеет запах огурца? Пишут, что особенно много ее в местной реке весной. Она называется - корюшка, да? А какая она на вид?

Что-то я почувствовала тогда такое... странное. Как будто меня развернули лицом к Питеру, и сказали - да смотри же ты внимательно, вот, видишь? Но я не видела. И мне было беспокойно. Похоже, мне надо больше гулять по свежему воздуху, может, тогда нервы перестанут играть в замысловатые свои игры.

-- Жень, а что там Питер?

-- Скучаешь?

-- Скучаю, Жень.

-- Меняется Питер, Настя, очень быстро меняется. И я бы не сказал, что в лучшую сторону.

-- В худшую?

-- Нет у меня простого ответа. Ну да ничего, прорвемся.

Ничего, прорвемся. Сколько уж лет мы говорим друг другу эти слова? И сколько еще придется?

-- О, Жень, тебе сегодня везет на моих новых знакомых. Вон идет та самая Крис, о которой я тебе рассказывала!

-- Добрый день, Настя.

-- Добрый день, Крис. Познакомься, это мой друг из России, Евгений Шевелев.

-- Крис Экс. Рада вас видеть.

-- И я вас. Как дела? Моя коллега не очень вас мучает?

-- О, нет, все в порядке. Бывает очень интересно. А вы тоже журналист?

-- Издатель. Если вы напишете хорошую книгу, могу издать вас в России. Только мне нужна хорошая книга, бестселлер, окей?

-- Бестселлеры нужны всем. Но я запомню ваше предложение.

Крис мягко улыбнулась, ее уже звали за столиками.

-- До встречи, Настя. Всего хорошего, Евгений.

-- До встречи.

Она повернулась и пошла, легко, как полетела.

-- Ты права, примечательная девушка. Вон как мэны вокруг нее заволновались. - Женька поболтал ложечкой в пустой чашке кофе и улыбнулся. - Эх, где мои семнадцать лет?

-- Что, понравилась?

-- Слюшай, ну такые зелоные глаза кто же пропустит, э? - дурашливо изобразил он кавказский акцент.

-- Ты неисправим... -- я смеялась, от души отлегло, и стало хорошо, как дома. Господи, как там мои дети, хоть бы Машка сегодня позвонила, обещала.

Нет, сегодня - это в Москве завтра. Или наоборот? Что-то я запуталась.

-- Жень, а время надо отнимать?

-- Что? А, ну да, семь часов назад. Это у нас. А здесь - семь часов вперед. В Питере сейчас глубокий вечер, спать пора.

-- Не свисти, ты так рано не ложишься.

-- Все равно организм дезориентирован.

-- Это точно. Мне первое время ужасно тяжело было. Ничего, скоро домой прилетишь.

-- Жаль, что скоро прилечу, я бы задержался. Но, правда, дела. Давай-ка, Настюша, на воздух. Погуляем еще по стольному городу Торонто, где столько славных, благосклонных к твоему покорному слуге издательств. А там -- и в аэропорт.

-- Что-то ты погрустнел, Жень. А знаешь, пойдем лучше к озеру. Погода, смотри, как на заказ.

-- Да, здесь совсем тепло. А в Питере еще снег лежит.

-- Растает, куда денется? Весна, Женька

-- Весна.

* * *

Весна, Женька, весна. И сегодня у меня выходной. Замечательный длинный день, а в конце него еще более замечательное свидание. И это свидание не будет делать вид, что оно просто встреча двух милых людей, которым есть о чем поболтать в свободное от работы время.

Я пила свой первый, утренний кофе, и в голове у меня крутились, сталкиваясь, веселые радужные кольца. Вот сейчас они вырвутся наружу, и заполнят собой комнату, и чтобы пройти через нее мне придется разводить их руками. Я засмеялась вслух и сделала очередной глоток ароматного напитка, остро ощущая его вкус и наслаждаясь этим ощущением. Что творится, а? Я все же потеряла контроль над процессом...

Господи, но у меня так давно не было настоящего свидания. И длинного выходного, в течение которого я занималась бы исключительно тем, что приводила себя в порядок. Медленно и с удовольствием.

Люди, похоже я влюбилась... Какое душераздирающее чувство.

Мое отражение в зеркале опять глупо рассмеялась.

Скажем "нет" контролю и учету! Ну хотя бы на время...

В конце концов, может, судьба для того и забросила меня в далекий город Торонто, так неуловимо похожий на сумрачный нежный Питер, чтобы дать мне возможность припомнить невзначай, что я, собственно, женщина, а не редактор, ученый, преподаватель, терпеливая подруга, заботливая мать, всепонимающая и всепрощающая жена. Слава богу, бывшая жена...

Фу ты, как меня заело, настроение еще себе испортить не хватало!

Мои милые призраки прошлого, давайте отложим беседу до вечера, посмотрите, какое солнышко светит в окно этим замечательным торонтовским мартовским утром!

О, десять, кажется, уже можно звонить в Питер. Интересно, какая там погода? Небось, пасмурно, как всегда Я еще раз глянула на веселые полоски на подоконнике и присела к столу. Ну-ка посмотрим, мой милый комп, приготовил ты мне сюрприз? Да, Зинуля в сети -- господи, миленький, хоть бы в самом деле она, а не Димка с Борькой... И правда -- вырисовывается! У меня сегодня поистине счастливый день - тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить...

-- Зинаида Витальевна, неужто это тебя я, наконец, вижу?

-- Меня, меня, уже и сама звонить собиралась. Думаю, если спишь еще, то разбужу, мочи нет, как увидеть тебя захотелось.

-- Ага, Зинка, техника на грани фантастики. Ну, покажись, покажись. Чего пьешь - чай али кофей?

-- Чай, конечно, какой кофей в седьмом часу вечера? Потом не засну, и будет всякая пакость в голову лезть. Да и погода, знаешь, к чаю располагает, в больших количествах.

- Что, дождь?

-- Да еще холоднючий такой, зараза. Насть, ну что у нас еще может быть в конце марта... Забыла?

-- Плохое быстро забывается. У тебя, я вижу, настроение - мрак.

-- У меня жизнь - мрак. А у тебя? Ты что-то подозрительно веселая...

-- Зин, не подозрительно, а нормально. Понимаешь, нормально. Это нормально быть веселым, когда за окном солнышко и обещают хороший день, и у тебя выходной, и ты собираешься его провести хорошо и еще лучше, потратить с чувством, толком, с расстановкой.

-- Анастасия Иванна, а у тебя что там происходит?

-- То есть, что значит - что?

-- Восторг в голосе слышу. Хм, ну-ка, дай на тебя взглянуть. -- Зинулино лицо приблизилось ко мне почти вплотную. -- Нет, ни черта на этих экранах не разберешь... Ладно, не суть. Так об чем радуемся? Токо не привирать - ты меня знаешь...

-- Зин, а что если я влюбилась, а? Как ты думаешь - имею право? Ну, хоть на чуточку?

-- Вау! Что ж ты, мать моя молчишь, все вокруг да около ходишь. Ну, рассказывай, дай хоть за тебя-то порадоваться!

-- Что - интересно?! -- Я прыснула в кулак. А потом мы заржали, как девчонки, на всю вселенную, весь Атлантический океан и северо-запад европейской части бывшего Советского Союза.

- Зин, представляешь, идиотизм! И сделать ничего не могу -- как говорил незабвенный наш Михаил Сергеевич, "процесс уже пошел".

-- И насколько далеко ушел?

-- Зин, да вся прелесть в том, что еще практически -- никуда. Случайные встречи, невнятные прикосновения, легкая болтовня в университетском кафе, дружеские прогулки по городу и ни к чему не обязывающая вечерняя чашка чая в случайном ресторанчике. Зин, так все благородно - медленно, это просто кайф!

-- Нет, Настька, все-таки ты малахольная баба. Какое-такое благородно-медленно, если уже конец марта на дворе. Ты что, собираешься успеть за оставшийся от сезона период? И вообще - не нравятся мне все эти китайские церемонии? Может, он - того, а?

-- Да иди ты на фиг, не романтичная ты женщина...

-- Ага, я такая. - И мы опять заржали, как кони.

-- Насть, ну хорош, а то я с тобой тут всю свою солидность растеряю. Прекрати, я говорю, живот надорву. И вообще, особых причин радоваться пока что не вижу...

-- Ах, не видишь? Ну, сейчас увидишь. - Я гордо выпятила грудь и скроила зверскую физиономию. -- Вот она я, иду сегодня на свидание!

-- Не в зоопарк, я надеюсь?

- Тьфу на тебя! Настоящие свидания бывают вечером...

- Да-а-а?

-- Ага-ага. Так что вечером я приглашена в оперу.

-- Ешкин кот, а там еще и оперный есть?

-- Опера, балет, консерватория и прочая, и прочая -- не хуже, чем в Питере. Только вот не припомню, когда меня в Питере последний раз в оперу приглашали. Или на выставку.

-- Выставку? Какую выставку? - Зинка, кажется, опешила.

-- Да хоть достижений народного хозяйства. Вот тебя, когда тебя последний раз приглашали куда-нибудь?

-- Слушай, ты меня не путай, а то сейчас как дам! - Ооо, наконец-то я вижу знаменитую боевую стойку Зинки Плещеевой - руки в боки и хищно изогнутый стан. А то, понимаешь, как курица мокрая. С чаем...

-- Не достанешь, я далеко!

-- Ничего, за мной не заржавеет. Если немедленно не начнешь рассказывать кто таков, да откуда взялся, сама знаешь - что будет! И подробненько, подруга, подробненько, я выводы желаю делать, - приободрилась Плещеева окончательно.

-- Господи, да кому они нужны, выводы-то эти? Можно подумать, мне с ним детей крестить...

-- Настя!!!

-- Все, все, приступаю, - я выпрямилась и сложила руки на коленях, как примерная школьница, -- зовут Миша, фамилия Кейли, уроженец Торонто, читает в университете историю английской литературы.

-- Какой Миша?! Насть, ты меня сейчас в гроб вгонишь! Ну что ты несешь?! На фиг мне его фамилия и род деятельности. Ты бы мне еще рассказала, какие он лекции читает.

-- Ну да, могу. Ты же выводы собралась делать...

-- Убью...

-- Ладно, Зин. Он в самом деле Майкл. У него карие глаза, мягкий голос, вкрадчивый. И улыбка, господи, такая улыбка! Зин, знаешь, Женька его как обозвал? Мужик с неевропейской внешностью. Как тебе? Я еще тогда подумала, какой у него острый глаз.

-- Мама-миа, Насть, он азиат у тебя, что ли?!

-- Пока что не у меня, заметь. Нет, Зин, происхождение у него самое что ни есть европейское. Отец уроженец здешних мест, из англоканадцев. А мать приехала из Норвегии по студенческому обмену. Они были хиппи, представляешь? Ездили по миру, участвовали во всяких акциях, фестивалях. "Дети цветов", в общем. Потом родилась его сестра Дэниэль и они осели в Торонто, а потом переехали в Монреаль, а он тут остался. Майкл ими ужасно гордится, считает, что ему повезло. Так что родители - вполне европейцы, и внешность у него обыкновенная, вполне европейская. Но Женька точно учуял - есть в нем что-то такое неуловимое. Бывает, промелькнет во взгляде, в повороте головы, в одиночном, плавном таком жесте. Думаю, кто-то из его предков все же впрыснул в род индейской крови. Такое вполне может быть, особенно на этой земле.

-- Ну, а что еще?

-- Например?

-- Например, возраст.

-- С возрастом, Зин, совсем плохо. Может быть, большей частью из-за возраста я и прикидывалась так долго страусом. С самого начала расставила в сознании легкие заборчики - вот сюда мне можно, а вот сюда - лучше не соваться. Они здесь, правда, ведут несколько иной образ жизни, чем наши мужчины, и выглядят соответственно, так что я думала, он моложе. Но и те полных 42, которые оказались у него в наличии, тоже, как ты понимаешь, до моих сколько недотянули.

-- Ну, я уж подумала, действительно! Насть, да это ж семечки, а не разница, чего страшного-то? Опять же - вам с ним детей что ли крестить?

-- Детей уже не крестить...

-- Жалко, что ли?

-- Жалко, Зин.

-- Да ты и в самом деле, мать моя, влюбилась! Смотри там, поосторожней. А то еще чего доброго влетишь в серьезные отношения.

-- Зин, а пузырьки шампанского в крови? Разве они того не стоят? Ну что ты пригорюнилась, подруга? А знаешь, он меня на рыбалку пригласил...

-- Что-ооо!? - Плещеева отлепила грустные ладони от печальных щек, по которым вот-вот должны были заструиться слезы умиления, и вскочила как ужаленная. -- Боже мой, боже мой, -- причитала она, всплескивая руками и бегая мимо экрана, - Господи милосердный, ты опять рыбака себе нашла?! Нет, ну это ж надо! Кого он у нас ловит, случайно не корюшку?!

-- Не, Зин, не корюшку. Форель. - Я уловила момент, когда она оказалась в поле моего зрения и добавила, -- лов начинается в апреле.

Зинка вдруг успокоилась и села на стул, вновь вцепившись обеими руками в уже, как я понимаю, остывшую кружку чая.

- И что, это просто пикник, или он у нас серьезный любитель? - произнесла она безнадежным голосом.

-- Серьезный, Зин. Сезона ждет как праздника. На Онтарио не ездит, предпочитает дальние озера, чтоб поуединеннее. Любопытно будет там на него посмотреть...

-- Нет, Насть, все-таки я тебе поражаюсь. Везде ты найдешь повод поизучать.

-- Уродилась такая, что поделать...

-- Я так понимаю, он не женат?

-- Был. Рано женился, как и мать. У него дочь уже взрослая.

-- Гуляет, значит.

-- Гуляет. Ты что задумалась?

-- Да так...

* * *

Неисповедимы пути господни. Вот уж не думала и не гадала, что буду когда-нибудь наблюдать за ловлей форели в далекой Канаде. Как будто мне питерской корюшки не достаточно было. Нет, права Зинка, есть в этом какое-то странное повторение. Рок судьбы, знак, насмешка природы. А может, все дело в моих собственных пристрастиях? И я, кивая на воображаемые игры судьбы, в действительности сама притягиваю к себе определенные личности и обстоятельства?

Ага, значит, в соответствии с вышеупомянутой теорией, в круг моей жизни непременно должны притянуться мужчины-рыбаки. Желательно при этом, чтобы отношения с ними были обречены по тем или иным причинам.

Вот уж бред, да и только! Между прочим, Олег к рыбалке был равнодушен и увлекался только своими камнями и вершинами. Мда. Прощай геолог, вернись геолог... А ведь если честно, не в том дело, что камни. И не в том - что вершины. Хоть покоренные, хоть непокоренные. Лучше даже непокоренные. Олежка прежде всего охотник. Как и Андрей. Хотя Андрей суше и жестче. Но может быть, он просто был старше Олега, когда я с ним познакомилась? Интересно, каков сейчас Олег с женщинами - изменился? О господи, что же за мысли лезут мне в голову? Это весна. Это разгоревшийся в одночасье апрель. И какое, в самом деле, имеет значение, на Ладоге я теперь, или на берегу Симко?

Вот он, мужчина, смотреть на которого доставляет мне несказанное удовольствие. Стоит в воде в высоченных таких сапожищах, застыл, как бог, со своим удилищем, не двинется. Лицо тоже застыло, как будто ничего нет на свете важнее, чем эта канадская форель, которую он тут поймает. Как будто поехали мы сюда затем. Как будто он один, и нет меня рядом, наблюдающей за ним жадными женскими глазами. Эх, черт возьми, как это красиво! Ага, пошла водить рыба, зашевелился мой бог!

-- Майк, yes! Держи ее Майк, держи, не пускай к корягам!

Чего ору, спрашивается - он меня не слышит. Ну и слава богу, что не слышит. Как будто он сам не знает, как водить -- да куда не пустить.

Эк я, оказывается, азартна. "А вы азартны, Парамоша!". Эх, пошел, пошел к берегу, повел. Ну, держи, держи, не упусти! Мать честная, а лицо какое у него спокойное! Как будто не рыбу подсекает, а в шахматы играет. Нет, оно не спокойное, оно застывшее. Безразличное, как маска. Еще одна маска, которую он надевает в свободное от преподавательской работы время?

-- Простите, вы уронили записи!

Университетский коридор, рассыпанные по полу листки. Милый молодой человек с внимательными глазами и мягкой всепрощающей улыбкой.

Есть, поймал!! Обернулся к берегу, махнул рукой. Смеется. Ага, все-таки ты обо мне помнишь, Майк! И форель эта - для меня?

Ну да, на этот раз для меня. Хотя ловить он ее будет и без меня тоже. Такая натура. Такая маска под маской. А может быть - настоящее лицо?

Может быть, я как раз безошибочно угадываю в них их настоящие мужские лица? Охотников, рыболовов, гидрологов, геологов, альпинистов, преподавателей английской литературы - какая разница?

Но ведь они во мне тоже что-то угадывают? Что-то, что рождает их ответный интерес? Или что-то, что рождает их, а потом уже мой интерес? Да, наверное, так правильно. Немыслимая химия любви.

Подойду-ка я лучше к своему предмету, чем рассуждать тут в одиночестве. Так дорассуждаешься бог знает до чего. А почему мы позволили себе приблизиться к священному месту мужской самореализации? Ага, нам непременно надо было узнать вот что...

-- Привет, Майк, как дела? Смотри, солнце садится.

Вот теперь мне видно его во всех подробностях. Я буду сидеть на хорошем толстом пледе, и наблюдать за ним. А он пускай ловит свою форель, сколько его душе угодно.

-- Окей, Настя. На закате хороший лов. Ты мне принесла удачу, рыба идет замечательно...

-- Я хотела принести тебе удачу. Хорошо, что у меня получилось.

Ну вот. Слегка обернулся. Слегка улыбнулся. На рассвете, между прочим, тоже хороший лов. Интересно, отправится он на рассвете ловить свою форель? Если учесть, что мы в первый раз останемся с ним вдвоем?

Зуб даю, что пойдет. Достаточно посмотреть на его лицо. На застывший профиль. На широко открытые немигающие глаза. Как там Женька сказал - с неевропейской внешностью? Ну, конечно. Если мать из Норвегии, то мы имеем холодную кровь суровых северных конунгов. Хотя, смешно - где они теперь, суровые воины-викинги? Сгубила вас сытая жизнь, ребята! Расслабила и уничтожила не хуже коварных фьордов в штормовую погоду. Но погодите, тут у нас еще присутствуют англоканадцы! Категория с точки зрения национальных корней и вовсе неопределимая. Как, скажем, американцы. Или, между прочим, русские.

Ладно, если мне так нравится, пусть со стороны отца в его род индейцы затесались. Не проверишь же теперь, правда?

Да при чем здесь "нравится - не нравится"? Просто есть в нем что-то, что кричит мне - это так, так, а не иначе!

Оп-па! Еще одна! Спокоен, ловок, умел - просто загляденье!

Вопрос, собственно, не в том, за что они мне все нравятся. А в том, отчего, в конце концов, исчезают из моей жизни. Они, так мне подходившие. И я, так когда-то подходившая им? Вот в чем, граждане, вопрос.

Ну, с Майклом хотя бы все ясно заранее. Еще пару месяцев, и я уеду в далекую Россию, прекрасный город Санкт-Петрбург. За широкие моря, за высокие берега. Но я, как говорила несравненная Скарлетт О, Хара, "подумаю об этом завтра". Нет, и завтра тоже не подумаю. Тем более -- завтра. Могу я получить от жизни удовольствие?

-- Настя, все, я останавливаюсь, уже почти ничего не видно. Сейчас будем разжигать костер, готовить рыбу.

-- Слушаюсь, капитан. Мне идти за хворостом?

-- Дрова у меня в рюкзаке, в домике, я их с собой привез. Ничего собирать не надо. Мы бережем природу.

Оттого, что он выглядел слегка снисходительным, я разозлилась.

-- Это правильно, конечно. Но как ты думаешь, откуда эти чурбачки и ветки, которые ты купил в супермаркете и тащил сюда за тридевять земель? Они что, с Луны привезены? Почему тем, кто поставляет их в магазины, можно собирать, а вам нельзя? Может быть, для того, чтобы поставщики могли заработать деньги?

-- Нет, Настя, не так. Поставщики взялись зарабатывать на этом деньги потому, что были введены такие законы - не навредить природной среде. Если появилась возможность на чем-то заработать, то почему бы и нет? Они собирают те же чурбаки и ветки для растопки там, где им разрешают или указывают. Может быть, в специальных питомниках или при расчистке леса - я не знаю. Но другим нельзя, и это правильно.

-- Хорошо, вон лежит возле кустов замечательная ветка. Совершенно бесхозная и никому ненужная. И если мы с тобой ее поднимем и подкинем в костер, какой вред при этом будет нанесен природе?

-- Может быть, никакого. А может быть, и очень большой. Мы же с тобой не знаем, по какому божьему замыслу лежит здесь эта ветка.

Он аккуратно, с невозмутимым видом собирал удочки и вдруг обернулся резко, всем корпусом, и спросил: "А ты, Настя, знаешь, для чего она тут лежит?"

Вопрос естественный, вполне разумный. Отчего же мне стало так беспокойно? Ах, вот почему - от его глаз...

-- Майк, да я понимаю. Дело совсем не в конкретном запрете, а в системе. Если нельзя - то никому, в этом все дело. Но мне так захотелось поднять именно сейчас и именно эту ветку.

-- Ты можешь на ней посидеть, если тебе так хочется.

Он смеялся. Ах, вот так? Ну хорошо, и ты сейчас получишь...

-- А если мои несанкционированные посиделки нарушат божий замысел?

-- А если они ему как раз соответствуют?

-- А если поднятая мною ветка тоже соответствует Его замыслу? Ведь мне так хочется ее поднять... Может, это говорит во мне Глас Божий?!

-- Все, Настя, сдаюсь, -- он дурашливо воздел вверх руки с удочками. Закатные лучи скользили по озеру и картинно подсвечивали его фигуру в ветровке и рыбацких сапогах.

-- Вот так-то. И рыбу теперь чистишь ты, -- злорадно заключила я.

-- Да я и собирался. - Озорная ухмылка мелькнула в уголках губ и тут же погасла. -- Кто же такое важное дело женщине доверит?

Ну вот, опять он меня переиграл.

-- А я что буду делать, интересно?

-- Беречь костер.

-- Хорошее занятие.

-- Очень даже. Требующее знаний, сил и терпения. Почетное занятие.

-- Ты опять смеешься?

Мы поднимались по взгорку к домику, специально снятому Майклом для сегодняшнего вояжа. Здесь таких разбросано во множестве, местность пользуется популярностью среди любителей "дикого" отдыха. Не до такой степени дикого, правда, чтобы ночевать в палатке и иметь возможность собирать для костра первые попавшиеся обломки деревьев и сухих веток... Но отчего бы не воспользоваться предоставляемыми благами цивилизации в виде теплого удобного жилья? Я, по крайней мере, вовсе не жаждала ночевать на твердой земле, отделенной от жуков-пауков и прочей живности лишь тонким слоем брезента. Нет, наверное, сейчас применяются совсем другие, более комфортные материалы. Но все равно - палаточная романтика уже не для меня, в доме как-то приятнее.

-- Майк, смотри, что здесь есть! - Я остановилась возле круглой прокопченной жаровни довольно больших размеров. На такой удобно, наверное, жарить мясо.

-- Она нам не нужна. Мы будем запекать форель в фольге. Ты пробовала форель, запеченную в фольге?

-- Трудно сказать. В Западной Украине есть много быстрых горных речек, там водится крупная пятнистая форель. Ее подают практически во всех местных ресторанчиках, там это традиционное блюдо. Но не знаю, как ее готовят, может быть, тоже запекают в фольге.

-- О, я, оказывается, тебя совсем не удивил!

-- А хотелось? Не переживай, Майк, форель запеченную на углях костра, разведенного на берегу канадского озера Симко, я точно не пробовала.

Костер горел ровно и правильно, а мы, болтая, споро работали.

Майк разбирал рыбу и потом подавал ее мне, уже завернутую в заранее приготовленные листы фольги.

-- Майк, а правда, что в жаркую погоду форель подпускает к себе людей и даже любит, чтобы ее гладили?

-- Не знаю, как насчет любит... Скорее, она просто не в состоянии шевелиться и реагировать на то, что вокруг делается.

-- Пишут, что она именно - любит, -- заупрямилась я совсем по-женски...

-- Занятно. Каким же образом это определили? Она что, как собачка голову под ладонь подставляла?

-- Не знаю. Но отныне в летнюю жару я буду представлять себя форелью.

-- И тебя будет легко погладить...

Опасная тема, что же это я не уследила? Какая-такая жара, какое-такое лето? Будет лето, Майк, конечно, оно будет. Но без тебя в моей жизни.

И с чего бы это мне забыть об этом факте? Нет, я подумаю об этом завтра, а лучше после-после-завтра. Срочно сворачиваем тему и перепрыгиваем на другую дорожку.

-- Майк, а почему эта земля называется "место встречи"?

-- А ты разве не читала? Здесь было скрещение торговых путей. Большое торжище, сюда все купцы съезжались.

-- Да, этот вариант я слышала. Но неужели нет других?

-- Других легенд?

Наша форель доходила до нужной кондиции в недрах костра, и теперь главное было не упустить момент и не дать ей превратиться в угли. Жалко же труда. Да и попробовать хочется. Не говоря уже о том, что я успела изрядно проголодаться.

-- Есть еще кое-какие рассказы. Ты же знаешь, так всегда бывает. Людям хочется чего-то романтического. У индейцев, например, существует поверье, что в этом месте в первое полнолуние после весеннего равноденствия - да, кажется именно так - что в это время появляются здесь духи умерших предков рода. Только в это время и в этом месте они могут собраться вновь и увидеть друг друга.

-- По-моему, таким образом в христианской религии вычисляют начало пасхальных праздников, тебе не кажется?

-- Возможно. Ничего нет нового под Луной.

-- Природа настроила тебя на философский лад?

-- А я вообще философ. Невозможно не стать философом, изучая историю английской литературы, а, следовательно, и историю Англии.

-- Ну, тогда в России все поголовно должны быть философами. - Я задумчиво повозила прутиком в костре, накалив кончик до красного свечения. - А знаешь, Майк, это мысль. Может, и правда, поэтому у нас - если не разбойник, то философ. А иногда и то, и другое одновременно.

Майк смотрел на огонь, в глазах его плясали золотые искры. И понять, о чем он думает, было невозможно. А я очень хотела понять.

-- Майк, и все же, я опять о Торонто. Неужели нет больше никаких легенд?

-- Странно. Почему это тебя так заинтересовало?

-- Сама не знаю. Просто интересно, и все. Я вообще любопытная. Профессия у меня такая.

-- Есть одна история, но она не из популярных, мало известна. Мне ее рассказывал знакомый индеец.

-- Его случайно не Рос Хант зовут?

-- С чего ты взяла?

-- Да так, пришла в голову шальная мысль. Что твой рассказчик вдруг окажется тем единственным этническим индейцем, с которым я тут успела познакомиться. У меня даже где-то его визитка есть.

-- Нет, Настья, вы никак не могли столкнуться, к тому времени, как ты здесь появилась, он уже уехал в Штаты. А жаль, я бы вас познакомил, тебе интересно было бы с ним поболтать. Питер как раз относится к породе "собирателей", он такой же любопытный, как и ты. Думаю, вы бы нашли общий язык. - Майк что-то ворошил в огне, лицо его оставалось в тени.

-- Так вот, он записал одну легенду племени гуронов. Но странно, индейцы ее не признают, говорят, такой у них в роду не было. Непонятно, откуда она появилась, неизвестно, кто ее рассказал. Наверное, это был не гурон, говорят они. Может быть, это был вовсе не индеец.

-- Но она ведь есть? - настаивал мой друг, -- ведь не я ее выдумал?

-- И что они отвечали?

-- Они отвечали - да, она появилась. Вот она - есть, говорили они. Раз она есть, то мы ее рассказываем, нам приходится. Потому что, если она есть - мы не можем молчать. Но мы не знаем, откуда она взялась.

-- Что же в ней такого особенного?

-- Да ничего. Ничего, кроме послевкусия. Вот слушай. Говорят древние и еще древней, что на этом месте была когда-то богатая страна. Веселые лесные духи резвились в пышных кронах деревьев, воды рек и озер охраняли длинноволосые дивы. А если строгие воины-эльфы селились возле хозяйского дома, почиталось то за высокую честь и огромную удачу. Славные мастера жили в той стране, они умели ценить то, что у них есть, и были осторожны в своих желаниях. А потом что-то случилось, что - источники не рассказывают. Но произошло так, что в одночасье страна исчезла вся, целиком. И следа от нее не осталось, только плотный серый туман колыхался там, где некогда поднимались к небу круглые шапки равнинных холмов. Не стало городов, и пашен, и лесов, и озер. Все исчезло. И только раз в столетие уходит за холмы плотный туман, уходит из лесов, равнин и озер, медленно, нехотя стелясь гигантскими языками серой влаги. И тогда в тумане начинают вырисовываться очертания древних городов. Становятся видны башни, и круглые площади, и господские дома, и крестьянские подворья. И даже будто слышны сквозь туман бой часов на ратушной площади, звон церковных колоколов, скрип повозок, бряцанье оружия, голоса людей, крики домашней птицы. На дальних утесах Скарборо вспыхивают вдруг сигнальные костры, а с Онтарио отчетливо становится слышен шум весел и хлопанье парусов. Гуроны говорят, это встречаются два мира. И люди, их населяющие, могут тогда видеть друг друга. Так продолжается ровно полчаса, а потом время и пространство снова занимают отведенные им места.

-- Место встречи. Любопытно. Майк...

-- Что?

-- Кажется, наша форель уже готова

-- Да, пора...

Какие, оказывается, у него густо-карие глаза. Почти черные. Вот что завораживало меня так сильно все это время. Его глаза. Так близко. Так невозможно близко. Кажется, что я утону в них навсегда...

* * *

Ну, конечно, можно было ставить пять против одного, что в этот нежный рассветный час Майкл Кейли предпочтет форель мне. Чтобы он не говорил накануне. И я застану саму себя в одинокой постели, в недоумении разглядывающую смятую и еще теплую подушку. Как часто показывают в печальных душещипательных фильмах. Вот интересно, а отчего же мне при этом так весело? Даа... Если бы он сейчас явился сюда с сонным видом и оказалось, что на самом деле он просто отходил по известной надобности, я бы разочаровалась -- навеки... И это так же точно, как то, что меня зовут Настя Терехова!

А вот я повернусь сейчас на другой бок и замечательно усну, и пусть он себе ловит свою рыбу, этот потрясающий сумасшедший мужчина. И в дымке снов я представлю себе, что еще невероятно молода, и жизни у меня впереди меряно-немеряно, и сил -- девать некуда...

Предутренний сон самый сладкий...

Мда. Посмотрел бы на меня кто-нибудь. Сижу в постели столбиком, как сурок на солнышке, и сна того сладкого - ну ни в одном глазу. А ну-ка выйду-ка я на свежий канадский воздушек, да посмотрю, где же там делся мой возлюбленный. Далеко ли ушел по красну солнышку. Али ловит форель свою любимую, али ушел от девицы за далекие моря...

А может, все это вообще плод моего воспаленного воображения?

И нет никакой Канады, и озера Симко нет. И Майкла нет тоже. Я стояла перед зеркалом, причесывалась, приглаживалась, и пугала себя изо всех сил. Да так старалась, что мне и в самом деле захотелось поскорее выйти на озеро и убедиться - вот он, тут, стоит со своей удочкой и ждет самую главную рыбу на свете. Ну, бегом, бегом!

Нет, стоп, притормози. Ты не идешь, а шествуешь, ты не несешься, а плавно приближаешься... Вот к этому (слава тебе господи!) самому что ни на есть настоящему берегу, где (кто бы сомневался?) обнаружился вовсе не эфемерный Майк, водивший сопротивляющуюся изо всех своих сил форель. Таскавшую его под все коряги, какие только имелись в ближайшем обозрении. А что ты, друг мой, думал, она так тебе просто сдастся? Не поборовшись?

-- Хэй, Майк! - Я крикнула ему в спину, подпрыгивая на месте. Эта погоня меня заводила.

-- Хэй, Настя! Хорошее утро!

Он как будто бы даже не удивился? Занятно! Это значит, в порядке вещей, что я бросила теплую уютную постель и стою здесь с ним с утра пораньше (во сколько пораньше, и думать не хочется). Может, все его подруги, которых он сюда привозил, делали то же самое? А сколько их, интересно, было? Хороший вопрос. Не все ли мне равно, спрашивается?

-- Настя, сюда, помогай! - Майк повернулся, дернул плечом, на мгновение сверкнул в улыбке зубами.

Эх, что за рыба играет в сказочном озере? Подскок! Еще подскок! Ну и ну! Господи, кажется, ничего красивее я в жизни не видела! Уйдет, уйдет же, негодяйка!

-- Веди ее к берегу, веди! Веди!! Давай!!

Я влетела в мутную зеленоватую воду и подхватила еще бьющуюся рыбину.

-- Мы ее взяли, Майк, yes!!

* * *

-- Насть, ну ты вообще, как девочка-дурочка, ей-богу, совсем соображение потеряла! Кто ж в нашем возрасте лезет в холодную воду, да еще с утра, да еще с теплой постели, да еще после известных ночных упражнений, которые сами по себе требуют уважительного отношения...

-- В нашем возрасте...

-- Что ты ржешь, как конь. Да, в нашем. И не в нашем тоже вполне придатки можно застудить, и лечиться потом долго и нудно, вместо того чтобы предаваться этому самому очень даже приятному занятию...

Зинка пыталась изобразить постное лицо классной дамы, а сама еле сдерживала смех. Вот сейчас прыснет в свой чай, так что брызги полетят.

-- Зинка, хи! - я показала ей рожки на весь большой экран, и она не выдержала, расхохоталась в голос.

-- Ну ты и дурища! И меня заразила, прах тебя побери! Что там произошло такого, на твоем озере, что ты резвишься как девушка-ромашка?! Суперсекс?

-- Нет, правда, Насть, -- моя подруга отложила в сторону чашку и придвинулась к экрану, сложив руки крендельком. -- Я тебя такой, по-моему, со времен Олега не видела. Ты у нас последнее время до того строга и рассудительна, что я уж и забывать стала, какой ты была раньше. Что же это делается, а?

-- Зин, ну особенно ничего такого не делается. Ни страсти неземной, ни любви непреодолимой, слава тебе господи, от нее совсем больным делаешься. А вот насчет Татаринова ты права. Я и правда после него как-то ... высохла, что ли. Причем, сама этого и не заметила. А с Андреем и вовсе закрылась на все пуговицы. Не сразу, постепенно. Но он меня такой видел, и я приспособилась. С ним мне необходимо было быть спокойной, рассудительной, твердой, сильной, сочувствующей. Уметь слушать, молчать, жалеть незаметно, вовремя отойти в сторону, не навязываться. И так, знаешь, с самого начала сложилось, и мне даже нравилось, присутствовал в этом какой-то особый шарм. Да и редакторская работа способствовала, надо было реноме поддерживать.

-- Можно подумать, ты у нас сейчас в дворниках ходишь. Преподаватель в университете, тоже -- не фунт изюму.

-- Ну, преподаватель. Здесь ко всему другой подход, нет этого выпендрежа нашего дурацкого. Проще все, и в отношениях, и в жизни.

-- А, по-моему, у них запретов еще больше, чем у нас. Или я не права?

-- Права, права. Есть и свои запреты, и свои правила, очень строгие, кстати. А как иначе? Но я сейчас говорю о другом. О свободе внутренней. Мы еще тысячу лет проживем, а такой не почувствуем, даже в самых благоприятных условиях. Так и живем, от оттепели к оттепели. Вот ты им скажи, например, про "оттепель", так не поймут - придется объяснять чуть ли ни от царя Гороха.

-- Да, национальные особенности Весны...

- Я со своими студентами, когда общаюсь, все время об этом помню. Многое из того, что для нас нормально, для них - за пределом понимания. Совершенно другая субкультура. Постепенно ты сам начинаешь растворяться в этой атмосфере. Перестаешь напрягаться. Принимать жизнь, как великий подвиг. И вдруг обнаруживаешь, что ты свободен и невероятно счастлив. Мы такими разве что в молодости были, Зин. Да и то, те, кому очень повезло. Ну а роман - что ж, роман замечательный

-- А мужчина - замечательный?

-- И мужчина неплох. Очень. И сегодня вечером мы идем на концерт. А завтра намерены - в театр. И знаешь, от этих пор я плюну в глаза всякому, кто скажет при мне, будто рыбалка - скучное, монотонное занятие.

-- Ну да, еще бы...

-- Прекрати ехидничать сейчас же...

-- Да я что - я ничего...

-- И ржать тоже...

-- Почему это тебе можно, а мне нельзя?! Смотрю я на тебя, и думаю, что пора, пора и мне на что-то решатся эдакое...

Зинуля помолчала немного.

-- Эдакое - что? -- подтолкнула я ее.

-- Размышляю над одним предложением, - посерьезнела она. -- Вот приедешь обратно, а я его уже реализовала. Сюрприз будет. Да, кстати, а ты вернешься, а Насть?

-- Господи, да о чем ты? Я бы и сегодня примчалась...

-- А как же канадская форель?

-- Возьму с Майкла клятву, что он ее без меня ловить не будет...

-- Ну да. Это - сильное средство. - Зинка вертела в руках наверняка уже остывший чай как-то особенно задумчиво.

Мне бы сейчас задать ей один-два вопроса, она бы и раскололась как миленькая и поведала свою душевную тайну. А я бы слушала ее и всплескивала руками, и бряцала бы оружием, где положено, и угрожала бы карами гипотетическим врагам, и утешала ее, и смеялась вместе с ней.

Таков обряд. Так мы поддерживаем друг друга много лет.

Но сейчас я была переполнена удивительной волшебной легкостью, и мне так хотелось, чтобы она побыла со мной подольше.

Она и сама скоро растает, пропадет, как будто ее и не было никогда. Может быть, уже сегодня вечером. А может быть, задержится еще до завтра... Я боялась спугнуть капризную гостью и не стала задавать своих вопросов.

* * *

Напрасно я старалась. У жизни насчет меня были другие планы. Как только я вышла из душа, счастливая и довольная, раздалась переливчатая трель звонка.

-- О, сегодня у нас День открытого скайпа, -- подумала я радостно, увидев Машкины позывные, и быстренько тюкнула кнопку.

-- Это моя дочь? - дурашливо обратилась я к выплывающей из недр дивной машины Машкиной физиономии.

-- Я-я, мамуся. Привет! А ты чего с тюрбаном на голове?

-- Это не тюрбан, а полотенце, я только закончила утреннее омовение. У нас утро, Машка, ферштейн?

-- Ну да, я все время забываю. Хотя вот специально вычисляла, будешь ли ты дома, а все равно из вида выпустила. Странно видеть утреннего человека, когда ты уже заканчиваешь свой день. Я, получается, живу быстрее, чем ты... Представляешь, ты возвращаешься, а мне уже тридцать. Я давно замужем, родила тебе двоих внуков и все жду, жду, а тебя все нет...

-- Маш, ты меня пугаешь, -- мое беззаботное настроение улетучилось вмиг, уступив место чувству тревоги и вины. - У тебя что-то случилось?

-- Да что у меня такого могло случиться? Просто я соскучилась, решила с тобой поговорить.

-- Угу, я поняла. И что скажешь?

-- Да я вот тут замуж собралась...

-- Замуж? О, господи...

Я стянула с головы полотенце, и влажные волосы рассыпались по плечам.

-- Ну да. Мы завтра с Иваном решили подавать заявление, вот я тебе сообщаю, чтобы все у нас было правильно.

-- Ничего себе, правильно. Погоди, Маш, ты ведь, кажется, меня знакомила с Петей? А как же свадьба? Я здесь, ты - там, отец в Крыму. А бабушка с дедушкой? С ума сойти можно. Мне ведь не успеть, Маш. Слушай, ребенок, может, у тебя обстоятельства?

Машка расхохоталась так заразительно, что мне и самой стало смешно.

-- Значит, так, отвечаю по порядку важности, - она растопырила ладонь и стала дурашливо загибать пальцы. - Во-первых, бабушкой я тебя делать пока не намерена. По крайней мере, в ближайшее время.

-- Да я вообще-то не против.

-- Мамуся, ты меня не сбивай, я и сама собьюсь. Во-вторых. Мы хотим назначить свадьбу на конец июля, и вы все замечательно успеете не только на нее, но и на ее подготовку, на что я очень даже рассчитываю. А чтобы попасть на июль, заявление надо подавать уже сегодня, в загсах страшные очереди. Do you understand?

-- Пока I do.

-- Вот. -- Машка опустила ладонь и вздохнула. - Нет, мамуся, уже никакого Пети. Есть у нас Иван Руднев, учится в МАИ, ты себе даже не представляешь на каком факультете. Сразу рассказываю -- робототехнических и интеллектуальных систем.

-- Мать честная, чего только сейчас ни выдумают!

-- А напрасно ты так думаешь. Чтоб ты знала, этот факультет у них с 35 года, старейший из старейших. И специальность супер. Информационно-управляющие комплексы.

-- Это хорошо, конечно. Покажешь-то его когда?

-- Давай на следующие выходные договоримся. А то в будни с вашей разницей во времени никак не пересечься. Я тебе фотографии пришлю. И отчет о походе в загс. А сейчас я побежала, ладно?

Скайп тихонько свистнул и погасил Машкино изображение. Унес его в далекую холодную Москву. А я осталась в расцветающем весенними красками Торонто, в теплом, уютном Торонто, где вечером меня ждал концерт и потрясающий мужчина по имени Майкл. Моя жизнь здесь показалась мне вдруг абсолютно нереальной.

Домой, домой - пора домой!

* * *

Чистый голос скрипки парил над залом и рвался, рвался ввысь, где глубокое голубое небо растворяло в себе волнующееся марево июля. И оно спускалось на землю, на зеленую траву, туда, где исполняли свой бесконечный танец пестрые бабочки, и жаркое солнце сияло и плавилось на вершине полдня. И из этого марева выплывала Машка в белом свадебном платье, с развевающимися волосами на непокрытой голове, и полоскалась на ветру фата в ее руке. А потом на месте Машки появилась я, и лицо мое было таким пронзительно-счастливым, и Олег рядом со мной смеялся над чем-то беззаботно, и зубы его сверкали на смуглом, загорелом лице. Девочка моя, как быстро летит время, как стремительно затягивает в свою воронку, не оставляя шанса все повторить сначала. А мы несемся, несемся по этой бесконечной спирали вниз... И вот уже вступают другие скрипки, и альты, и виолончели, и плачут, и жалуются, и торжествуют. И небо набухает тяжелыми грозовыми тучами, и мечется, мечется среди них неуемный ветер. Скоро прольется плодородный дождь...

Я очнулась по-настоящему только тогда, когда мы ступили с Майком из душной наэлектризованности зала в благоухающую торонтовскую ночь.

Вечером Торонто кажется еще красивее, чем днем. Фейерверк огней, калейдоскоп светящихся вывесок, праздничная суета возле театров, концертных залов, ресторанов. И воздух, напоенный ароматом распускающейся весны, и примесь чуть уловимого оттенка близкой воды. Майк держал меня под руку, чуть сильнее обычного прижав локоть к мягкой ткани темно-синего костюма.

-- Настя, тебе не понравился Вивальди?

-- Что ты Майк, почему ты так решил?

-- У тебя было такое отстраненное лицо. Как будто ты - не здесь.

Он чуть наклонился и заглянул мне в глаза. Этот его взгляд разил меня наповал. Интересно, что я буду чувствовать, когда придет время расставаться? И буду ли чувствовать что-нибудь вообще?

Первое, о чем я подумала, узнав о Машкиной свадьбе, это о нечаянной беременности. А когда узнала, что никакой срочности в этом смысле нет, поймала себя на том, что недоумеваю. Что еще может заставить их так спешить? Господи, одернула я себя, а любовь? Про любовь ты забыла?

Нет, я могла вспомнить весь этот сумбур чувств и желаний, вспомнить могла, а вот прочувствовать - никак. Любить так, чтобы стремиться быть вместе все время? Любить так, чтобы дни расставания казались годами, и не думать бы ни о чем, пока они не пройдут, не думать, не делать, не дышать, не жить? Когда же это было со мной? Неужели только с Олегом? А потом?

Да, Майк правильно почувствовал, я действительно была не здесь - в других, далеких городах, в давних-давних июлях и апрелях.

-- Не волнуйся, Майк, вечер был замечательный, и у меня все в порядке, все отлично. Просто я сегодня узнала, что моя дочь выходит замуж, и все время об этом думаю.

-- Настя, почему же ты молчала! Это очень хорошее событие, я тебя поздравляю! Сколько твоей дочери лет?

-- Двадцать два. А твоей?

-- Тоже двадцать два.

-- Правда?! Ну да, ты же женился рано. Значит, у нас дочери одного возраста. А твоя...

-- Ингрид. Так ее назвали в честь прабабушки.

-- А мою - Мария, Маша. Ингрид не собирается замуж?

-- О нет. Думаю, соберется не скоро. У нее есть бойфренд, они живут вместе уже два года, но жениться не торопятся. Ингрид говорит, что она еще не готова возиться с бэби, ей надо успеть сделать много других вещей. Так что стать молодым дедушкой мне пока не грозит.

-- Ты еще можешь стать молодым отцом...

Я наконец повернулась к нему лицом и тоже заглянула в глаза.

Я смогу прожить без этих глаз? Смогу. Спокойно.

Закончатся мои каникулы, моя неправдоподобная торонтовская жизнь.

Я вернусь домой, к своим детям, к своим делам, в свой любимый сумрачный город. Здесь все слишком ярко и контрастно. Глубокий снег зимой и тропическая растительность летом. Университеты, музеи, концертные залы, невероятной красоты парки. Самая длинная на свете улица, самая высокая телевизионная башня, самые величественные озера. Ну и, конечно, самый знаменитый водопад. Я его еще не видела.

Майк ничего не ответил. Распахнул дверцу машины, помог мне сесть.

-- Куда поедем?

-- Домой, Майк. Что-то я сегодня переполнена впечатлениями.

-- О,кей. А у тебя найдется чашка чаю? - Он мягко улыбнулся, -- ты меня настроила на философский лад. Мы можем поболтать немного, повспоминать - ты не против?

Я замешкалась с ответом, и он быстро добавил: "Только чашка чаю, мэм!" Физиономия при этом у него оставалась бесстрастной, а в неимоверно темных глазах плясали чертенята.

-- Ты специально смешишь меня, Майк? - удержаться действительно было трудно. Хотя, что он такого сказал, спрашивается?

-- Что вы, мэм. Я не хотел ничего плохого. Только немного свежего дыхания радости, -- он дрогнул губами, не поменяв выражения лица. И мне снова стало легко и свободно. Вот о чем я буду скучать больше всего - об этом чувстве легкости и свободы.

-- Майк, у тебя когда-нибудь что-нибудь в жизни бывает плохо?

-- На свете есть горе, пусть обходит оно мой порог как можно дольше, горе это - смерть. На свете есть беда, от которой никуда не скрыться, это - болезнь. Все остальное не стоит того, чтобы о нем беспокоиться.

-- Ты немного преувеличиваешь, Майк?

-- Немного, - он опять улыбнулся уголком губ.

-- Скажи, а как у тебя насчет кризиса среднего возраста? Мучения, метания, смятение? Попытки изменить жизнь, пускай только собственную?

-- У меня нет кризиса. - Теперь он улыбался уже широко, во весь рот.

-- Я нормально себя чувствую, у меня отличная работа. Я также пишу книгу и имею очень хорошее хобби.

Ага. И оригинальное развлечение в виде Настасьи Тереховой, журналистки, русской, разводной. А я вообще сошла с ума. Но как замечательно при этом себя чувствую! Может, это у меня - запоздалый кризис среднего возраста?

-- А когда у твоей дочери свадьба? - Майк снова стал почти серьезен. Но я ему уже не верила.

-- В июле, в конце. Когда точно, еще не знаю, Машка сообщит после того, как подадут заявление. Там, понимаешь ли, очереди.

-- В Санкт-Петербурге в июле тепло?

-- По-разному, как наш северный бог захочет. Может быть жара кошмарная, духота, так что шевелиться не хочется. А может - так прохладно, что куртку впору надевать.

Но свадьба вряд ли в Питере будет, скорее всего, в Москве. О, мы уж приехали. Как здесь все близко. Имей в виду, чай обещаю только за интересную историю. Майк припарковал машину, выскочил, открыл дверь, подал руку. У него твердая рука. Сейчас прохладная, а бывает горячая, как уголь.

-- У меня все истории интересные. Хочешь, расскажу, как я слушал Высоцкого?

-- Майк, бог с тобой, какой Высоцкий, откуда?

Я до такой степени опешила, что остановилась посреди дороги как вкопанная. Вечно у него в кармане спрятана пара-тройка сюрпризов. Интересно, он перестанет меня когда-нибудь удивлять?

Очень скоро, проскользнула маленькой змейкой мысль, очень скоро перестанет. Вот уедешь, и перестанет.

-- Он к нам приезжал. У нас много русских эмигрантов, ты забыла? Родителей позвали их друзья, сказали, что Высоцкий - лучший русский хиппи. Я помню, что они прятались. Он пел не на концертных площадках - в бане.

-- Господи, да сколько же тебе тогда было?

-- Пятнадцать. Вполне зрелый возраст. Ну как, я заслужил чашку ароматного чая?

-- Еще бы!

Мы зашли в квартиру. Я включила чайник, поставила чашки, печенье и песочные крендельки в вазочке, что продаются в кондитерской неподалеку от дома. Настоящие, желтые, посыпанные сверху сахаром крендельки, я таких в Питере давно уже не видела.

Надо будет взять немного с собой.

-- Настя, а ты пришлешь мне со свадьбы фотографии? Я очень надеюсь, что их будет много, и я хорошо рассмотрю всех твоих друзей и родственников.

-- Конечно, Майк, обязательно.

-- И с комментариями.

-- С расширенными. Еще читать замучаешься.

-- Обещаешь?

-- Ты веришь женским обещаниям?

Начиналась моя партия, и вступление было хорошим. Я подошла к окну и взглянула на улицу сквозь жалюзи. Как быстро здесь опускается туман, серый, клубящийся. Только что не было, и вот, пожалуйста. Это, наверное, от близости воды.

* * *

Как же это перевести, чтобы сохранить ритм? Раз-два-три-четыре, четвертая ударная, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, третьи доли уходят вниз. Опять четвертная ударная.

И еще терция с опускающейся интонацией.

Если стремиться к точному смысловому варианту, уйдет прелесть речитатива.

"И все затихало до следующего полнолуния, а потом повторялось снова, и дым поднимался под солнце, и опускался туманом на землю, и безмолвного леса становилось все больше, и все меньше оставалось живого."

Нет, чтобы сохранить музыку слов, придется искать промежуточный вариант. Каторжная работа. А если это не одна, и не очень большая книжка, как у Крис, а многотомный труд? Неужели вот так вот все мучаются? Впрочем, это сладкое мучение. И меня, собственно, никто и не заставлял браться за перевод - сама захотела. Бог знает зачем.

Ну, не стоит бога поминать всуе... Зачем захотела... Затем, что интересно. Есть что-то такое и в этой сказке, и в этой девочке, что цепляет меня на крючок. Как ту форель. Мда, не совсем удачное сравнение. Меня, между прочим, никто не ловит. И это даже до какой-то степени жаль. Хотелось бы знать - до какой...

Ага, мы тут сделаем вот так, и все останется на своих местах, и пульсация, и смысл. Смысл, который спрятался где-то в глубине строк, и мне никак его не уловить. И опять возникает это странное чувство нереальности...

Надо будет показать Женьке. Ей-богу, это стоит напечатать. Хотя бы попробовать. Телефончик, не сбивай меня, пожалуйста, ты поешь не в том ритме! О нет! Ну куда же мне деваться?

-- Да, Майк, привет! Что у меня с голосом? Да ничего у меня с голосом. И я рада тебя слышать. На озеро? А в самом деле, давай прогуляемся на озеро, что-то у меня работа не клеится. Какая? Вот встретимся - и расскажу.

* * *

-- Как-то у нас с ней стразу контакт установился. Она занятная, даже немного странная, в общем, нестандартная девочка.

Мы устроились с Майком на удивительно уютной коряге перед самой водой. Озеро было неподвижным, пахло чем-то прелым и деревянным. Чуть поодаль расположился яхтенный причал.

-- Как ее имя?

-- Я же тебе говорила - Крис, Крис Экс.

-- О да, знаю, привлекательная девушка, явно выделяется среди однокурсников. Я читал у них лекции в прошлом году. Не сказал бы, что она очень интересовалась моим предметом.

-- А по идее - должна была бы. Ее сказка явно построена на эпосе и легендах.

-- Возможно, вовсе не на английских?

-- Да, там смесь всего. Немного Ирландии, немного Шотландии. Англии много, старой доброй Англии с ее старыми добрыми традициями. Может быть, что-то и от легенд индейцев. Мне нравится ее переводить, но знаешь, это оказалось нелегко.

На другой стороне озера высился современный многоэтажный Торонто. Казалось, он из другого мира. Совсем недалеко от берега качались на волнах дикие утки. Нахальные утки, которые никого не боятся. Я вдруг подумала, что не увижу осеннего Торонто, и загрустила.

-- Почему ты замолчала, Настя? О чем думаешь?

-- О времени, Майк.

-- Ты совершенный философ.

-- Я умудренная жизненным опытом женщина.

Он усмехнулся. Легко поднялся с коряги, подошел к воде, попробовал ее босыми пальцами.

-- Еще холодная.

Я сбросила мокасины, подвернула джинсы и подошла к нему. Ступни ушли в песок, вода доставала до косточек.

-- Как здесь спокойно. Как будто нет рядом никакого города, а только бескрайние земли гуронов.

-- Ты романтик, Настя. И никогда не будешь умудренной опытом женщиной.

-- Мне обидеться?

-- Зачем? Я говорю правду. - Опять эти лукавинки в глазах.

-- Майк, ты надо мной смеешься.

-- Что ты, Настя, ты мне очень нравишься.

-- И все же Майк, что бы ты ни говорил, есть строгая логика жизни, и романтика здесь ни при чем. Она уступает ей место, когда приходит время.

Да, вода явно не летняя. Я вернулась на корягу.

-- Все идет своим чередом, Майк, в неумолимой последовательности, хотим того, или нет. Когда-то на этом месте не было никакого Торонто, ни причалов, ни многоэтажных билдингов, ни даже одноэтажных хибар первопоселенцев. Когда-то здесь жили индейцы, и лоси свободно расхаживали по лесной опушке, а теперь стоим мы с тобой и рассуждаем о логике времени.

-- Может быть, так. А может быть, и нет.

-- Действительно? Кто из нас романтик? - кажется, у меня появился хороший повод поехидничать, и я не преминула им воспользоваться.

-- Прежде всего я историк. И давно уже понял, что время смеется над нашими попытками проникнуть в его суть и понять его замысел. Кто и что здесь было совсем недавно - индейские селения или некое древнее королевство, поглощенное злым туманом и возрожденное затем вновь, как нам узнать точно? Может быть, то, что видит Крис, как раз правда, а то, что мы - нет?

Он подобрал камешек и, нагнувшись, попытался кинуть его в воду налетом, с подскоками. Камешек издевательски плюхнулся один раз.

-- Прежде всего ты философ, потом ты романтик, а потом историк. И в этой жизни ты мне ужасно нравишься, Майк.

Кажется, меня немного заносит. Быстро сворачиваем на менее опасную тропу.

-- Похоже на то, что Крис опиралась на ту старую малоизвестную легенду, которую ты мне рассказывал на Симко, помнишь? А все остальное дописало ее воображение. Майк, ты поищи плоские камешки, только не очень маленькие, они лучше летят и подпрыгивают, -- дала я запоздалый совет.

У Майка в пригоршне и без моих подсказок было уже достаточно правильных камней. Отклонив плечо, он ловко забрасывал их в воду, один за другим, и они весело прыгали по серо-стальной глади озера. Я терпеливо ждала.

-- Иэх! - выдохнул он, когда голыш сверкнул в подскоке шесть раз. Потом наконец вышел из холодной воды и, отряхнув от песка руки, присел на корягу рядом со мной.

-- Понимаешь, Настя, не могла твоя студентка опираться на эту легенду, -- голос у него был мягче самой мягкой лайки. Знаем мы этот голос, слыхивали. И что на этот раз?

Он взял палочку и начал рисовать на песке какие-то свои каракули с очень задумчивым видом. Ни дать ни взять, полководец перед генеральным сражением. Ну что за манера такая, сказать "А", а "Б" держать при себе еще сто лет!

-- Почему это? - не выдержала я паузы. Плохо, конечно, но назад уже не повернешь.

-- А потому что нет такой легенды.

Он опять повозил палочкой по песку. - Я ее придумал для тебя. - Оторвался от своего рисунка и взглянул на меня снизу вверх. - Тебе так хотелось услышать что-то необычное. - В глазах его плясали чертики.

-- Оу! Но подожди. Нет, этого не может быть, там слишком явные параллели. - Я тоже посмотрела на него. Неожиданная, но вполне логичная мысль влетала в это время в мои бедные глупые мозги, шурша острыми, как бритва, крыльями. Она влетела и укрепилась там прочно.

Да, я наивна, но не настолько...

- Значит, ты у нас выдумщик, Майк?

И больше никого, кто увлекается рыбной ловлей, твердила я про себя скороговоркой. И охотой тоже. И вообще никого, провалитесь вы ко всем чертям!

-- Значит, это не более чем случайное совпадение? Надо же, как мне повезло, нечасто встретишь подобные чудеса! - Я постаралась вложить в свой голос столько сарказма, сколько могла.

- А я вот о чем подумала, Майк. А не рассказывал ли ты часом и своей студентке Крис Экс сию архиромантическую легенду? В обстановке, так сказать, наибольшего благоприятствования для восприятия романтических идей и народных сказаний? Например, во время ловли форели на скрытом от глаз людских озере? Чудесным летним вечером?

Я теряла над собой контроль. Меня просто заносило от злости. Я стала совсем легкой, я летела над Торонто и смотрела на себя и на Майка с высоты птичьего полета. Мне было все хорошо видно. Очень хорошо. Гораздо лучше, чем внизу.

И когда же это я успела растаять до такой степени, а?

Майк - всего лишь легкий непродолжительный роман, уговаривала я себя. Без претензий, без обещаний.

Но не могла остановиться и летела, летела, и говорила ему что-то столь же язвительное, сколь и беспомощное. Я теряла лицо, катастрофически!

Нет, кажется, я его уже потеряла...

Майк вдруг захохотал - весело, заразительно, запрокинув лицо.

-- Настя, о Настя, ты ревнуешь! Ты так замечательно ревнуешь, Настя!

-- Я ревную? Что за бред сивой ко ... -- моему возмущению не было предела, но бешеная легкость ярости вдруг отпустила меня и вернула на землю. Слава богу, в целости, и сохранности. Я - ревную?!

О, господи...

* * *

-- Итак, у нас с вами сегодня последнее занятие, и я предлагаю вам провести пресс-конференцию...

Ишь, зашевелились, черти. А то сидят с абсолютно отсутствующими физиономиями. Что, конечно, понятно - какие-такие занятия, когда вот-вот нагрянут большие летние каникулы? Разумеется, сессию бы еще надо сдать, но кто когда об этом беспокоился всерьез? Хотя, я забываю, эти дети учатся платно, у них мотивировка другая. И все же - студент, он и в Африке студент...

-- И о чем вы нас будете спрашивать?

Рой наконец отвлекся от Крис. Не получишь ты ее, мальчик, вот зуб даю, что не получишь... Но когда ты это поймешь, отступать будет поздно.

-- Это будет наш зачет?

Питер. Ты, парень, все же слишком прагматичен, не хватает тебе легкости того же Шона, например. В этой жизни нельзя просчитать все без исключения, иногда стоит поиграть с судьбой в прятки.

-- Дадите время на подготовку?

Энди. Как всегда осторожен. Сразу пытается подготовить плацдарм для боя. Да, видать жизнь этого маленького латиноса не была сладкой. А может, просто гены конкистадоров дают о себе знать?

Крис молчит. Выжидает? Или ей просто безразлично? Кажется, я к ним ко всем здорово успела привыкнуть. Ну что же, похоже, реплик больше не будет, пора вступать в диалог.

-- Отвечаю на вопросы последовательно.

-- Брифинг уже начался?

Ну, конечно, живчик Рони! А я-то думаю, чего мне не хватает?

-- Нет, Рони, мы пока еще на старте. Твой вопрос будет первым, обещаю.

Зачетом, Пит, это вряд ли можно назвать, но результаты будут учтены при обсуждении возможности "автомата". Энди, во время публичного интервью журналисту надо быть шустрым, как зайцу, и уметь лавировать между вопросами и ответами. Поэтому - никакого времени на подготовку не дам, мы уже с вами и так достаточно подготовились. По крайней мере, я на это надеюсь. Для начала предлагаю легкий тест. Хороший репортер - это тот, кто умеет быть...

-- Настойчивым.

-- Напористым.

-- Стремительным.

-- Находчивым.

-- Дерзким.

-- Быстро ориентироваться в ситуации.

-- Внимательным.

-- Обаятельным.

-- Беспринципным.

-- А я считаю, наоборот - принципиальным. Мы же не о папарацци говорим, не правда ли?

-- Согласна, Энн. В данном случае мы ведем речь о серьезной журналистике.

Ну а еще - какие есть мнения?

-- Репортер должен уметь правильно сформулировать вопрос. Или серию вопросов. Чтобы получить те ответы, какие ему надо.

-- Браво, Бобби, это немаловажное дополнение. Итак, начнем. Я - интервьюируемый. Ваши вопросы, господа! Рони - прошу!

-- Вы замужем?

Ух, ты, какой оживляш в зале!

-- Нет. Плохой вопрос, Рони. Открывает путь односложному ответу.

Представь, не повезло тебе, Рони. Не хочу я с тобой сотрудничать, помогать тебе не хочу. Ты задал вопрос - я ответила. В результате ты узнал о том, что я не замужем, заметь, в настоящее время - и все. То есть -- получил минимум информации. Такой ответ открывает лишь простор для домыслов.

Но приличное издание домыслы не покупает. У кого есть лучший вариант?

-- И все же, мы уже узнали, что вы не замужем - сейчас. Вопрос Рони сыграл свою роль, а он был у нас в рядах разведки.

-- Хорошая схема, Пит, но позволь тебе напомнить, что обычно на брифингах каждый - сам за себя.

-- Сколько раз вы были замужем?

-- Два.

-- Ооо! А третий собираетесь?

-- Как жизнь сложится...

-- А дети у вас есть?

-- Двое - Мария и Егор, совсем уже взрослые. Но имейте в виду, это я уже с вами сотрудничаю!

-- На вас подействовало обаяние Рони!

-- Наверняка.

-- Какая у вас работа в России?

-- У меня нет работы.

-- Кем вы работали в России до того, как приехали к нам?

-- Редакторам журнала.

-- Вернетесь туда, когда приедете?

-- Нет. Там уже другой редактор.

-- А что будете делать?

-- Я подумаю.

-- Тогда оставайтесь у нас.

-- Вы хотите второй раз пройти курс русской журналистики?!

-- Но это уже вы задаете вопрос!

-- Почему бы и нет? Если я захочу вас намеренно сбить, именно так я и сделаю.

Отличная перепалка! И ребята замечательные. Однако пора переключать скорость...

-- Прекрасно, будем считать, что мы немного размялись! А теперь предлагаю разбиться на группы. Каждая группа выбирает тему и разыгрывает мини пресс-конференцию. Остальные слушают, готовят замечания. Потом обсудим мнения и выберем победителя. Окей? Вперед, время пошло!

Конечно, они получат сегодня свои зачеты. И станут свободными, по крайней мере от моего предмета. Я знаю, мне их будет не хватать.

* * *

-- Крис, ты была супер, они тебя не смогли запутать!

-- Да куда им, Рой! Я в этой теме дока!

-- Какие у тебя планы на каникулы? У меня есть отличная идея...

-- Подожди, Рой. Твои идеи опоздали. Я собираюсь съездить в Санкт-Петербург.

-- Куда?

-- В Россию. Настя из Санкт-Петербурга, ты помнишь? Я с ней договорилась, она обещала помочь с поездкой, все показать и прочее. Рой, ну не делай такие страшные глаза. Когда вернусь, расскажу тебе подробно обо всем.

-- Да?! Отличной тебе поездки, Крис! Это классно, съездить в Россию!

Уверен, ты хорошо проведешь время. Но и я - не хуже. И вряд ли найду время тебя слушать, когда ты приедешь.

-- Рой!

-- Хватит, Крис! Я не игрушечный кот в твоем рюкзаке! Пока!

* * *

Для тех, кто знает, все всегда объясняется просто. Случайные совпадения выстраиваются в строгий ряд последовательностей и приводят тебя в нужную точку пространства и времени. А ты все думаешь, что выбор за тобой. В самом деле, а могло ли быть иначе? Я в этой жизни с моим характером и в данных обстоятельствах - могла ли поступить по-другому? Отчего-то мне кажется, что ответ на этот вопрос был известен задолго до того, как был задан. Я прошла по дороге Торонто, быстро и не оглядываясь.

Я еще долго буду вспоминать то, что пережила там. Пока не сотрутся из памяти и эти события, превратившись в туманные картинки далекого прошлого.

Оставить комментарий © Copyright Антонова Елена Юрьевна (eltash@ukr.net) Размещен: 13/06/2013, изменен: 13/06/2013. 125k. Статистика. Повесть: Проза		Ваша оценка:

Антонова Елена Юрьевна : другие произведения.

Маска.ч.3 Канадская форель