Антонова Елена Юрьевна : другие произведения.

Маска.ч.4 Мой город

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


Часть IV

Мой город

  
  
  

Ну а как же! Поверьте мне, что люди, которые ничего ни из чего не желают сделать, ничего не достигают и ничего не стоят. Вот мое мнение.

Пьер Огюстен Карон де Бомарше, "Безумный день, или женитьба Фигаро"

Что происходит между тем и тем

мгновеньями? Как долго длится это -

в душе крепчает и взрослеет тень

оброненного в глушь веков предмета.

Белла Ахмадулина, 1968 г.

"Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь..." (Еккл. 1:7; 11:3).

  
  
  

Серсо

  
   Когда-то давно, в веселом беззаботном детстве, с нами постоянно происходило что-нибудь необыкновенно интересное. Просто не бывало такого, чтобы мир застыл в гримасе скуки. И, кажется, как мало для этого было надо! Я хорошо помню собранную кем-то и, очевидно, брошенную за ненадобностью поленницу дров. Она стояла за нашим домом, высилась, точно трон из ровно стесанных бревен, и никто не претендовал на ее невероятную деревянную красоту. Я любила забраться на нее и, свесив ноги, часами безмятежно наблюдать за тем, что делается вокруг.
   А еще я любила запах железнодорожных путей, терпкую смесь солярки, мазута, хвойных иголок и металла, нагретого на неярком северном солнышке. Вечно мы переезжали с места на место из-за того, что отец то и дело получал новое назначение. Нет, он не был военным по факту. Профессия его обозначалась вполне мирно и очень по-граждански - инженер-строитель. Если, конечно, не учитывать того, что строил он мосты. И каждое новое задание партии и правительства было равносильно приказу.
   Мы собирали вещи и баулы и отправлялись в путь.
   Может быть, оттуда, из кочевого моего детства, сидит во мне эта тяга к перемене мест? Суровая судьба забрасывала нас, увы, не в убаюканные солнцем роскошные южные города. И Питер, где в конце концов осела семья, был вполне логичным завершением наших переездов.
   Характер этого сумрачного города не располагал к сантиментам, его традиции не предполагали необоснованных всплесков чувств и эмоций. Холодный и корректный, он был выдержан в лучших европейских традициях, приправленных стойким стремлением ко всеобщей справедливости. Я не тяготилась его нравом, я была вполне северной девочкой. Может быть, именно поэтому, попав однажды под перекрестный огонь любви и солнца, я запылала так неожиданно быстро. И Татаринову оставалось только протянуть руки к поверженной южными флюидами хваленой моей сдержанности. Кажется, я тогда его слегка удивила. Равно, впрочем, как и себя. Какое приятное было удивление...
   Андрею мое спрятанное глубоко, пылающее всеми цветами радуги горячее солнечное "я", было совсем ни к чему. Оно бы его и напрягло, пожалуй, ведь я выстроила перед ним совсем другой образ. Именно этот образ ему нравился, и он не хотел знать ни про какой другой. А я убедила себя в том, что вот такая я и есть на самом деле. Глупо, конечно, но тогда мне казалось, что я права.
   А Майку? Какой я казалось Майку? И какой я была нужна ему?
   Полно, Настя, о чем ты? Короткие встречи, легкие отношения. Необременительный, заранее очерченный временными рамками роман.
   Роман, в котором была своя изюминка - girl-friend из далекой загадочной России. К тому же старше по возрасту - тоже неплохо, в смысле разнообразия интимной палитры. Не более того. И это - чистая правда.
   Опять я злюсь. А с чего, спрашивается? Разве я рассчитывала на что иное? И разве это иное было мне нужно? Отвечу честно - нет. И Майк был мил настолько, насколько жаждала моя душа. Спасибо ему. Спасибо Торонто. Спасибо судьбе. В общем - всем спасибо, съемка окончена.
   Самолет гудит ровно, мягко меняя высоту. Никто меня не тревожит, не пытается со мной заговорить. Мои соседи мужеского и женского пола не беспокоят меня в моем созерцательном одиночестве. Хорошо!
   Скоро мы прилетим, и мой город встретит меня низкими тучами, наполненными мягкой серой влагой. Зинка, боевая подруга, кинется обниматься, что-то сумбурно восклицая. А я стану обнимать ее в ответ, и смеяться, и отвечать невпопад. Друг Женька картинным жестом преподнесет мне букет каких-нибудь сверхэлегантных цветов и скажет небрежно: "С приездом, Настюха!" А потом, запихнув вещи в багажник, мы покатимся по мокрым мостовым, и мне будет казаться, что я еще не вернулась, и сейчас мелькнет вдалеке рифленое зеркало Онтарио, и самая высокая в мире телебашня махнет приветственно металлической своей головой.
   Как там Машка, сумеет ли досрочно сдать сессию? Надо будет поговорить с ней, когда ей удобно, чтобы я приехала. Ох, господи, сколько суеты-то впереди! Я прислонилась лицом к иллюминатору. За круглым окном не было ничего, кроме белых тучных облаков.
  
  

* * *

  
   Вечно человек понавыдумывает себе идеальных картинок, даже самый трезвый и рассудительный... Я дремала в кресле комфортабельного самолета все той же компании Lufthansa, вместе с которой покидала всего полгода назад холодный зимний Петербург, и перед моим взором проплывали картинки возвращения домой - одна умильнее другой. Я решила, что прошедшие месяцы ничего не изменили в жизни моих любимых людей. Ну, конечно, они ведь, в отличие от меня, оставались на месте! И это я, а не они, пересекла всю Европу, перелетела океан, оказалась на другом континенте. Я забралась так далеко, что даже время текло там по-другому. Когда мы садились в самолет, в Торонто догорало тихое летнее предвечерье. При пересадке Мюнхен встретил нас ярким июньским солнцем - утро в Европе только вступало в свои права. Мои биологические часы в это время показывали ночь. Теперь в Питере день, но я все еще нахожусь там, в вечернем Торонто.
   Эй, девушка, пора возвращаться!
   Уже пристегнуты ремни, и самолет идет на посадку. И я скоро увижу их всех не в мыслях, а наяву.
  
  

* * *

  
   Пассажиры стайками выкатывались из рейсового автобуса и спешили к решетке выхода, выискивая среди встречающих родных и знакомых.
   Зинулю с Женькой я увидела сразу, они стояли в авангарде.
   Подруга, как и положено, махала руками. Где-то на заднем плане ее объемистой фигуры вырисовывался Шевелев. Без цветов, между прочим. Зато как хорош, негодяй! Светлые брюки, темная водолазка, легкая модная куртка. Аристократ чертов! Кто у нас там в предках затесался, эстские бароны, кажется?
   -- Люди, ну наконец-то! Я уже не верила, что мы когда-нибудь приземлимся!
   Взлет-посадка, взлет-посадка, просто какие-то качели времени.
   -- Это дорога домой, Настюша, -- назидательно произнес мой лучший друг и ехидный мэн Женька Шевелев. Ага, сейчас он получит...
   -- А вы помолчите-ка, сэр! Где мой законный встречательный букет, а? Всего-то на полгода оставила одного, и все приличные манеры побоку?! - я быстренько повернулась к Зинуле, не дав ему возможности выдать ответную реплику.
   -- Зин, ты как, дай я на тебя посмотрю! Что-то схудла. Заботы замучили? Кто на этот раз - Борька или Димка?
   -- Ой, Насть, на этих оглоедов обращать внимание, жизни не обрадуешься!
   -- А ты и не обращай...
   -- Стараюсь... Насть, как я соскучилась! Вот отдохнешь малехо, встретимся, наговоримся всласть.
   Мать честная, а у Зинули-то нашей точно подвижки в личной жизни! Как же я раньше не догадалась, когда все признаки налицо!
   Не гадала, так и не догадалась, -- пробурчал мой внутренний голос, -- ты же своими проблемами была занята так сильно, что вообще все вокруг перестала видеть...
   Что-то он последнее время часто стал меня посещать...Может, из-за дефицита общения на родном языке? Так мы уже не в Канаде, дома мы! И тут все разговаривают на русском. Так что можешь отдыхать. О боже, это я что - диалог с ним веду? С моим ворчливым внутренним голосом? Совсем поехала баба, нужно срочно что-то делать...
   -- Дамы, мы за багажом идем? Или, может, обойдемся? Ну его, в самом деле, пускай в аэропорту остается!
   -- А ты бы и рад налегке ехать! Если уж цветы не притащил, изволь хоть сумками заняться!
   -- Ну, конечно, я еще во всем и виноват!
   -- А кто, интересно?! - вскричали мы с Зинкой в два голоса и расхохотались.
   Женька тут же присоединился к нам, сверкнув отлично сохранившимися белыми зубами. Уже возле машины он меня таки уел. Быстро, но исключительно аккуратно заложив сумки в багажник, распахнул наконец двери шикарного своего авто и извлек с заднего сиденья цветы. Лилово- розовые гиацинты на нежных стебельках. Их сладкий аромат тут же наполнил воздух, и я сразу представила себе Питер Белых ночей.
   -- Жень, неужели я дома? - выдохнула я.
   -- Дома, Настя. Ты - дома, -- произнес он серьезно.
   Мы на мгновение затихли, а потом шумной цыганской толпой погрузились в машину. Ну и что, что нас было всего трое. Такая троица кому угодно фору может дать!
  
  

* * *

  
   Вот когда я захотела спать. Глаза налились свинцовой тяжестью и стали закрываться сами по себе. А вокруг кипел и пенился бессонный Петербург Белых ночей, бурлил и выплескивался людскими потоками, благоухал цветами вперемешку с выхлопными газами, и плавился, и оседал на стальной ленте асфальта, на крышах домов, на выстриженной зелени английских лужаек скверов и площадей.
   -- Насть, что, умаялась? - Зинуля заглянула мне в лицо.
   -- Да, кажется, есть немного.
   -- Ну, сейчас завезем тебя домой, и баиньки. Я на первое время всего купила, ты не волнуйся. И чай есть, и кофе, хлеб, булки, и в холодильнике чего надо найдешь.
   -- Зин, ой как хорошо. Спасибо тебе, солнце. Правда, сил нет по магазинам ходить.
   -- А ты что ли даже заморского чая и кофе не привезла? Ну, Настюха! - протянул Женька, выразительно покачивая полупрофилем.
   -- Что ли привезла, да только тебе, охламону, в подарок. И раскурочивать их, как ты понимаешь, не собиралась. Но теперь тебе назло распакую и все перепробую, -- взбодрилась я на минуту.
   -- С тебя станется. Придется сейчас подняться и все позабирать от греха подальше!
   -- Ну, понятно, так бы ты и не догадался помочь подруге сумки отнести.
   -- Еще бы. Я - такой.
   -- Женька, смотри на дорогу! А вы, девушка, не отвлекайте водителя праздными разговорами.
   -- Он сам отвлекается, -- пробормотала я еле слышно и, кажется, на время провалилась в полусон-полуявь. Мне чудился запах рододендронов в Большом парке Торонто, а потом с тихим шуршанием взлетели над Великим Озером утки. Это шины - догадалась я, машина тормозит.
   -- Насть, приехали, давай выгружаться, -- деловито произнес Женька, распахивая дверь "Вольво".
   -- Ну авто у тебя, что надо, идет тихо, как мышка. Можно спать и спать.
   -- Идея фикс, -- ухмыльнулся довольный похвалой Женька. - Сейчас, сейчас наступит вожделенный момент, -- добавил он гнусавым голосом, не забывая, впрочем, галантно предложить мне руку.
   -- Да ну тебя. Иду я, иду. - Я выскользнула из машины, огляделась вокруг, вдохнула чуть прелый запах травы, еще по-весеннему изумрудно-яркой, выстуженной молодым крепким петербургским ветром. На скамейке, как обычно, бдили за происходящим вездесущие ленинградские старушки. Старички устроились немного в сторонке. У них свои, мужские интересы.
   Мы затащили сумки и коробки в парадное в две ходки. Клацнули двери лифта, агрегат потащился вверх со стоном и скрежетом. Уф. А вот и мы, привет, моя квартира!
   -- Насть, сумки не распаковывай, пусть себе лежат. А ты сразу в койку. Тебе чай сделать?
   -- Зин, не суетись. Все я сама сделаю. К вечеру очнусь, позвоню. Женечка, спасибо, дорогой. Тебе посигналю завтра, договоримся, встретимся.
   -- А ты меня сегодня и не застанешь, у меня мероприятие.
   -- Личное? Или светский раут?
   -- Ты же знаешь, одно без другого не обходится.
   -- Ну, еще бы. Особенно у тебя.
   -- Все, Настасья, адью, будь умницей, до связи.
   Мы в очередной раз расцеловались. Дверь захлопнулась, выпуская моих друзей в водоворот петербургских улиц. Стало тихо и пусто. В коридоре громоздились сумки.
   Здравствуй, дом. Как ты тут без меня?
  
  

* * *

  
   Кто сказал, что мне придет на ум безумная идея разбирать сумки? Нет, и еще раз нет! Душ, чай, постель. Таков мой план. Очень разумный, между прочим, план.
   Ну да. "Дорогие вы мои, планы выполнимые..." Как там дальше? Ага - "рядом с вами мнимые - пунктиром".
   Владимир Семенович, ты знал все обо всем...
   Душ, я, конечно, приняла, как же без этого.
   Свежая и разомлевшая отправилась на кухню, заварила чай, присела на высокую скамейку. Ох, не надо было мне этого делать. То есть чай можно было выпить вполне, но где-нибудь в комнате, на удобном диване. Или в кресле, за столиком. Где угодно, в общем, только не на привычном чайном месте.
   Воспоминания пошли на меня в атаку ровным строем, и, кажется, не было такого средства, чтобы пробить хоть маленькую брешь в их монолитной цепи. Эй, ребята, я ведь не крепость, толку меня осаждать? Ну давайте, расходитесь по зимним квартирам! А я пойду мирно спать и видеть добрые сны. Прощай, оружие, и все такое.
   Как же, допросишься...
   Веки не желали смежаться, а просторная кровать вдруг показалась холодным саркофагом. Я встала, подошла к окну. На дворе сияло яркое солнышко, чуть колыхались верхушки деревьев, пели птицы. Щебетали вовсю на разные птичьи голоса. Ладно, еще отдохну. Времени у меня, между прочим, полно. Не из командировки приехала - на работу завтра не выходить. В груди противно защемило. Ну вот, еще и это...
   Я натянула брюки и рубашку, надела свои любимые мокасины, сунула в сумку деньги, блокнот, ручку, записную книжку. Все, кажется? Дверь мягко захлопнулась, сухо щелкнул замок. И опять заворчал, закряхтел старикан-лифт, спуская меня вниз. На волю.
  
  

* * *

  
   На набережной было шумно и весело. Многочисленным туристам, желающим окунуться в таинство Белых ночей, по гостиницам не сиделось, да и не для того они сюда приехали, в самом деле! На скамейках возле Владимира Ильича не было живого места от молодежи и подростков, детей, родителей, бабушек, дедушек. У их ног ворковали никого здесь не боявшиеся раскормленные народом голуби. Перегнувшись через парапет, группа неохваченных экскурсоводами "дикарей" рассматривала мутновато-серые воды Невы. Наверное, старались понять, что же в ней такого необыкновенно -чудесного.
   Не старайтесь, ребята, разумом Неву не понять.
   Можно лишь попытаться почувствовать глубоко спрятанную от праздных глаз магию обычно грозно-стальной, теперь невозмутимо-серо-сине-зеленой реки. Иногда это получается, а иногда нет. Как ЕЙ захочется.
   Странный мой город - Ленинград, Петроград, Петербург.
   Я думаю, он родился городом-воином. Марсово поле, кованые оградительные решетки парков и садов, мощные кирпично-красные тела Стрелок, острые шпили крепостей, угрюмые башни многочисленных дворцов и замков.
   И просторные, сколько глаз хватает, простреливаемые насквозь площади. И напряженные Атланты, сдерживающие падение нависающего над городом неба.
   И Петр на вздыбленном коне, и закованная в гранит набережная, и бесстрастно глядящие вдаль, опирающиеся на мощные резные лапы скифы. Колонны, купола, лестницы. Головокружительный Исаакий, хищно выгнутые арки городских мостиков и стальные полотна монолитов над рекой, устремляющих по ночам голодные свои рты к черному небу. Эй, кто там гуляет по Питеру праздно? Осторожней, время пришло разводить мосты...
   Он всегда спокоен. Потому что всегда начеку.
   Я села на свою любимую скамейку. На Марсовом поле, как всегда, дул ветер. Ленинградцы спешили по своим каждодневным делам, им было не до привычных уже красот родного города. Приезжие же предпочитали гулять по набережной, разглядывая диковинки архитектуры по обе стороны Невы. На Поле было пусто. Мне никто не мешал. Недалеко от обелиска павшим воинам бродили разомлевшие на солнышке вороны. Я наблюдала за ними и ни о чем не думала. Мысли мои скитались где-то по небу вместе с белыми ленинградскими облаками.
  
  

* * *

  
   -- Зин, я только домой добралась, так устала, сейчас рухну, лишнего слова сказать не в силах, -- я устроилась возле телефона с чашкой чая, мирно тикали часы на комоде, а рядом лежал развернутый плед.
   Вот тут я сейчас и усну...
   -- Зин, ходила-бродила, здоровалась с Питером. У меня временной кавардак в организме, все перепуталось - день, ночь. Давай завтра, часиков около четырех, да? Ну, конечно ко мне! Никто нам здесь не помешает, поговорим наконец по-человечески. Обо всем, обо всем. О тебе и обо мне.
   Машке, да, звонила. Думаю, в Москву - через пару деньков. Надо же и с родственниками познакомиться. Которых, кстати, сейчас нет в наличие. А за границей они, приедут на свадьбу. Нет, Ваня наш живет не с дедушкой, а с бабушкой. Не Жуков он, а Руднев. Зинка, прекрати! - я невольно прыснула в трубку. - Ну, посмотрю -- расскажу. Хотя, по большому-то счету, разве от меня уже что зависит? А как же, мнение составлю, и буду носить его в себе гордо. А куда мне его девать? В Неву? Это идея. Ладно, Зинуля, мой физиологический ресурс вышел. Чего? Я у них не нахваталась. Надеюсь, это они у меня нахватались. Пока, пока. До связи.
   Разобранная постель перестала напоминать мне Шлиссельбургские подземелья. Она манила, равно как и взбитая сливочным мороженым подушка. И хрустящие простыни, и запах свежего леса. Откуда лес?
   А, я же в лесу! Надо же, на той стороне озера виднеется избушка.
   Ох, как здорово, я ужасно устала, и вымокла, и проголодалась. Сейчас я до нее доберусь, и разведу огонь в печи, и сварю себе вкусную похлебку.
   Нет, похлебка - потом. Сначала чай и сухая одежда, и желтые, посыпанные сахаром рогалики. У нас на Петроградской раньше продавали такие в кондитерской. А это еще что такое?
   -- Рады приветствовать вас в наших землях, госпожа Терехова, -- торжественно произнес Карп с головой Джексона Эрла. Джексон сидел на песочке возле озера, покойно сложив пухлые руки на рыбьем животе.
   -- Вы достойно справились с заданием и обучили наших карпят хорошему русскому языку. В поощрение вам выдана туристическая путевка по историческим местам славного королевства Рид.
   Путевка? Ничего себе, путевка! Почему я тогда так вымокла и устала? И где мой экскурсовод?
   -- И обед, в конце концов, где? Мне полагается обед? - кажется, последнюю фразу я произнесла вслух.
   -- Вы приехали к нам "дикарем", -- надул толстые губы карп-Эрл. - И обед вам никто подавать не собирается.
   Ну а это уже просто никуда не годится. В мокром платье, да после долгой дороги, еще и выговоры выслушивать?! Я рассердилась не на шутку.
   -- А что, господин Эрл, у вас принято так "вежливо" встречать гостей? - едко поинтересовалась я. - Особенно - заслуженных?
   -- А незаслуженных мы встречаем по-другому, -- облизнул усы огромный, невесть откуда взявшийся здесь котище. Карп тут же булькнул в озеро. Из избушки гостеприимно потянуло дымком. Ноздри защекотал удивительный запах жареного мяса и еще каких-то трав и кореньев.
   Но странное дело, мне внезапно расхотелось обедать. То есть не вообще, а конкретно в этой, на вид исключительно уютной избушке.
   И еще, скажу честно, мне очень не понравился надменный, черной масти кот с его нагло ухмыляющейся физиономией. Так же, как и Эрл в виде карпа - уж от кого от кого, а от по-академически сдержанного доброго своего знакомого ничего подобного я не ожидала.
   -- Ну а что ты хочешь, порода, она всегда даст о себе знать, -- презрительно щурясь, произнес Женька.
   Он сидел на лошади, черной красавице с белым пятнышком над бровями. Странный какой-то день сегодня, честное слово. И при чем здесь порода, хотела бы я знать?
   -- А ты никак стал приверженцем "голубых" кровей? - пробормотала я в ответ, стараясь выиграть время. Ничего не понимаю, ей-богу!
   -- Я потом тебе все объясню, Настя. А сейчас, уходим. Наши распрекрасные хозяева настроены, я вижу, очень серьезно. - Он протянул мне руку, помогая взобраться на лошадь.
   -- А Боливар вынесет двоих? - я удивлялась все больше, но постаралась устроиться за его спиной с наибольшим комфортом. Если Женька говорит - пора, значит, пора.
   -- Это - она, а не он. И зовут ее Щелка, -- наконец-то мой друг улыбнулся и стал похож на самого себя. - Замечательная, выносливая лошадь. Правда, Щелочка? - он тихонько погладил ее по шее и, пригнувшись, попросил: "Поедем быстрее!"
   Лошадь взбрыкнула копытами, и земля полетела у нас под ногами. Она летела еще некоторое время, а потом стала удаляться, и мы поднимались все выше и выше. Под нами мелькали леса и моря, океаны и горы, однообразные пустыни и одинокие скалистые острова, как маяки, выглядывавшие из бурных пенистых волн.
   Это был удивительный, захватывающий полет...
  
  

* * *

  
   Экая мне лабуда наснилась! Говорящие коты, невежливые карпы, странные озера, кривые избушки. И Женька на вороном коне, рыцарь-спаситель без страха и упрека. Или не на вороном? Не помню. Кажется, он вообще был не на коне, а на лошади. По имени, имени... Господи, да какая разница? Мда, какой только коктейль не смешает наше затейливое подсознание, дай ему только волю!
   Я сладко потянулась и повернула голову к окну. Ну, что там нам показывает погода? В Ленинграде опять солнце, вот это да! Не иначе, к моему приезду! В рамках праздничных мероприятий, так сказать.
   Кстати, а час у нас который? Ого, пора взбодриться, а то ничего не успею! Разобрать сумки - это раз. Ну ладно, пусть не все, хоть часть - дала я себе мысленную поблажку. Возобновить интернет, без него никак - это два.
   А еще -- пробежаться по магазинам и что-нибудь приготовить дельное к Зинкиному приезду.
   Между прочим, почему она назначила на четыре, сегодня ведь, если не ошибаюсь, рабочий день? Как-то я вчера не сообразила, вот уж точно в голове каша-малаша перелетная образовалась. Может, Зинуля моя без работы осталась? Кстати, нужно бы ей позвонить, уточнить время, а то я действительно могла все перепутать.
   О, вспомнила, ее звали Щелка! Надо же... Он сказал: "Щелочка, давай побыстрей!" И мы полетели, полетели!
   Нет, точно пора вставать. И приводить мысли в ленинградский порядок.
  
  
   * * *
  
   Аромат кофе наполнил кухню. Я сидела, прихлебывала крепкий черный напиток и не могла заставить себя сдвинуться с места.
   Да, в конце концов, зачем мне обязательно сегодня разбирать дорожные сумки, подождать они, что ли не могут? Подарки для Зинули и мальчишек вытащу, вот и все. А они лежат в отдельной коробке, так что, и ворошить ничего не нужно. Прочные хлопковые футболки с затейливыми рисунками, модные джинсы - для мальчишек. Белье для Зинули - такого у нас и за хорошие деньги не купишь. И духи для нее - на свой страх и риск выбирала.
   А вдруг у нее за прошедшее время вкус резко изменился?
   Да что я, в самом деле? Можно подумать из космического полета возвратилась! Здесь все осталось, как было.
   Ну и что, что я побывала в другой жизни? Теперь надо возвращаться к своей. Я решительно поставила чашку на невозможно чистый кухонный стол. Потом подумала, снова ее взяла, тщательно вымыла под горячей водой и опрокинула на сушилку.
   Вот так. Ничего, долго скучать мне не придется.
   Скоро приедет Егор, и я вспомню еще мое такое уютное одиночество по утрам. Молодец он, конечно, что собрался в вуз. Вдвойне молодец что в питерский. Хотя удивляться тут нечему. Он всегда был основательным, в папу. Да и мама, вроде бы с рассудительностью не подкачала...
   Так, похвалив саму себя, сына и бывшего мужа, теперь навсегда родственника, я наконец собралась с духом и приступила к выполнению намеченного плана. День завертелся волчком и незаметно подобрался к четырем оговоренным с Зинулей часам. Мать честная, а я так и не собралась ей позвонить! И только потянулась к мобильному, как он разразился радостной трелью. Что ж так громко-то, надо будет звук приглушить. О, вот и Зинуля собственной персоной!
   -- Ну что, мать, ты там живая?
   -- А чего мне сделается. Салатики нарезала, мясо в духовке, тебя поджидает. Надеюсь, ты не стала, пока меня не было, вегетарианкой?
   -- На твои провокации даю ответ - люблю мяско сочненькое. У тебя сочненькое?
   -- Ну, если будешь недолго ехать, то застанешь сочненькое. А если долго - то пересушенное.
   -- А я уже тута. В парадное вхожу. Так что извольте открывать.
   Что делается, а? Зина сказала в четыре - Зина приехала в четыре. Это когда такое было?
   Через минуту моя отвыкшая от гостей квартира наполнилась живым шумом, ахами и охами, чистым звоном извлеченных из недр буфета высоких бокалов, вкусным чмоканьем духовки, шуршаньем расправляемых салфеток.
   Нет, бумажные салфетки, конечно, не в пример удобнее. Но сегодня я, как положено, выставлю на белоснежную с нежным кремовым рисунком хрустящую льняную скатерть подставку с накрахмаленными салфетками и тарелки из дорогого фарфора, и певучие хрустальные бокалы. И шут с ними, с удобствами...
   -- Что, Зинуля, пить будем? Коньяк?
   -- Нет. Коньяк не будем.
   -- Права. Мне тоже не хочется. Может, легкое вино. Белое? Или предпочитаешь ликер?
   -- Да ну его, твой Бейлис. Он сладкий и тягучий.
   -- Скорее для позднего осеннего вечера, правда. Значит, белое. Прошу. Ну что, будем!
   -- Еще как Настюха, еще как!
   -- Дзынь! - отозвались бокалы нашему настроению. Дон! - приноровились к нашему послеполуденному аппетиту ложки, вилки и ножи.
   Мы наслаждались обедом. Нам некуда было спешить. У нас впереди была уйма времени для разговоров.
   Конечно, во встречах в кафешках есть свои преимущества. Цивилизованно, необременительно, да и ситуацией владеешь в полной мере, так же, впрочем, как и твой vis-a-vis. Захочется, к примеру, тебе или ему завершить встречу, достаточно на часы глянуть мельком, и эдак вежливо: "О, извини, похоже, мне уже пора идти, надеюсь, в следующий раз сможем посидеть подольше".
   И отбыть восвояси с деловым видом.
   Все замечательно, приличия соблюдены, никаких обид и претензий.
   Кафе, рестораны, ресторанчики, пиццерии, кондитерские, уютные подвальчики, большие помпезные залы, недорогие бистро, дорогие стилизованные клубы - кому что кошелек позволяет. Слава богу, их сейчас полно, на любой вкус.
   С Зинулей мы предпочитаем встречаться дома. Сколько хотим, столько и сидим. Пока задушевный разговор требует. И никто нам не посмеет помешать. Ну, разве что мужья и дети. У Зинули на данный момент с этим плюс, у меня - минус. В итоге - все, как в старые времена.
   -- Зин, ты думаешь, от нас, романтических прошлых - что-то остается потом? - Я сжевала веточку петрушки и потянулась за другой. - Между прочим, неплохо кальмары получились. Тебе - как?
   -- Хороши. Ты что туда добавляла?
   -- Ничего нового, все, что и раньше. Может, это сорт кальмаров такой попался? Кальмары "вкусные".
   -- Ага. Специально для нас выводили. Потом поймали, закатали в банку и ждали, когда Настя за ними придет. Чтобы Зинчика ими попотчевать. И не уводи меня в сторону, Насть, знаю я твои штучки, -- Зинуля упорно гнула свою линию. - Ты же понимаешь, что я имела в виду. Не может человек, увлекающийся походами, всякими экспедициями и прочими необычными изысканиями, взять вот так и просто об этом забыть и заняться чем-то совершенно другим.
   -- Ну почему не может? Таким примерам - несть числа. Особенно, если признание и слава свалились на твою голову слишком рано. Все уже сделано, понимаешь, выше - не прыгнуть. Вот что страшно. Для большинства свих неизбежен. Скажем, Рембо... Имя Артюр, ударение на последнем слоге...-- сделала я еще одну попытку свернуть с намеченной подругой тропинки.
   -- Эээ! Рембо подождет. Мы об Олеге, кажется?
   -- Ну, не столько о нем... Я не думаю, что он до сих пор ищет в своих походах романтику. Скорее всего, это уже просто привычка. Образ жизни такой, на уровне рефлекса. Ну и еще - отпускное времяпрепровождение, есть чего ожидать к концу года. Эдакий ежегодный преприятнейший финал трудов праведных. И потом - это же своя, родная тусовка! "Эй, привет, ты как, жив еще, курилка? Еще бы, какие наши годы?!" Ну и так далее... Поверь мне, ничего они там нового для себя не находят уже, наоборот - старое ищут. И вообще, напрасно ты думаешь, что Татаринов был таким уж бесшабашным парнем и широкой натурой. Повторяю, молодость в нас тогда играла. На самом деле наш герой по натуре оказался достаточно нуден. Аккуратен, внимателен к мелочам, эгоистичен, настойчив до изумления, черств как горбушка.
   -- Да ладно, Насть, двоих детей ты не с кем-то, а с ним родила. Сознайся, он был не так уж и плох.
   -- Совсем даже неплох, - я задумалась на минуту и тут же продолжила. - Что касается Егора, то он прагматик, в отца. И от меня ему тоже не мягкий характер достался. И если ты думаешь, что его суперромантические настроения в походы с отцом ходить сподвигли, то очень ошибаешься. Просто он тогда еще не знал, что ему делать дальше, а пока суд да дело, не стал праздно сидеть в Питере и дурью маяться, а умотал в Крым. И молодец, спасибо ему. К тому же, не забывай, в это время я еще с Андреем была, а он бы точно не дал Егорке развернуться на просторе. Гораздо проще и намного приятнее жить с дедушкой и бабушкой, у папы в экспедициях работать, в походы походить. Так сказать, мир обсмотреть и себя показать, особенно девушкам. Но видишь, как времена быстро меняются. Кажется, только недавно все кричали, зачем высшее образование, кому это надо, на лотке базарном в сто раз больше можно заработать! Сейчас приоритеты изменились. Восстановилось равновесие, вернулся нормальный порядок вещей. И образование снова стало престижным - посмотри, какой конкурс в институтах. Вот наш мальчик и решился, не век же ему, в самом деле, в посыльных сидеть. Тем более в Питере такие возможности имеются.
   -- А на какой факультет вы подаете?
   -- Географии и геоэкологии. Что очень правильно и разумно. Выбирали, между прочим, общими усилиями, с дедушками и бабушками, а Егорка вынес окончательный вердикт. Как ты понимаешь, положительный.
   - Было бы странно, если наоборот.
   -- Еще бы! Смотри, в плюсах у нас трехлетний стаж в экспедициях, да и у Олега связи какие-никакие остались. Егорка до этого занимался по подготовительной программе онлайн, результаты показал хорошие. Однако тут возникает следующий вопрос - на каком отделении специализироваться. Так, чтобы можно было и на поступление рассчитывать, и на дальнейшую престижную работу по специальности. Мы с Олегом, конечно, ребята не из последних, но и не сильно крутые.
   -- А Андрея что, подключить слабо?
   -- Зин, да нет вопросов, он бы не отказался, но мы, думаю, и сами справимся. Справки навели, да и добрые люди нам подсказали. Есть такое отделение, общественно-географическое. Там конкурс не очень высокий, а бюджетных мест достаточно. И имеется замечательная кафедра - страноведения и международного туризма. Егорке она вполне подходит. И по профилю и перспектива хорошая. Вот туда и будем пробовать.
   -- Да, мать, сгустились у тебя события... И Машка, и Егор. И ты на перепутье.
   -- Да какое перепутье, Зин. Было у меня время подумать. Время и место...
   Я наколола ломтик огурца, положила его на тарелку. -- Все идет как надо. Машке замуж самое время, диплом у нее фактически в кармане. А представляешь, Зин, стану я в скором времени бабушкой...
   -- Настя, что - да?!
   -- Нет, пока нет. Это я так - вообще. Соберется ведь когда-нибудь, коль замуж вышла.
   -- Мда... - Зинуля повертела бокал в руке, поставила на стол. Откинулась на спинку стула и вздохнула. - Я бы уже тоже стала бабушкой, знаешь. Но надо их сперва до ума довести. А я что-то последнее время совсем с ними не справляюсь, особенно с Борькой, негодяем.
   Вот оно, подошли потихоньку-полегоньку. Пора и мне вступать.
   -- Зин, когда это Борька с Димкой ангелами были? Но что-то не припомню я, чтобы ты по этому поводу так стенала А, Зин? У тебя что-то произошло, и я давно жду, когда же ты мне поведаешь тайну сию. А если не поведаешь, дам в лоб, ей богу! Зин - ну?! Что случилось-то? Завела молодого любовника? Так кого этим нынче удивишь?
   Зинка молчала, тыкая вилкой в оливку. Оливка была маленькая, скользкая от масла, на вилку натыкаться не хотела.
   -- Что - очень молодого? Зин, эй? - ржак напал на нас, что называется, без предупреждения. И долго не отпускал из своих когтей.
   Нахохотавшись вволю, мы наконец спокойно вздохнули. Ушло напряжение, испарилось, как будто его и не было. Как же оно нас связывало, исподволь, незаметно. Несмотря на бурное веселье. И замечательный стол. И внимание, и откровенность. Вроде бы.
   О чем мы говорили? О детях? Хорошо. О романтике? Замечательно. О философии поколений? Еще лучше. Такая себе среднестатистическая беседа двух не очень близких людей.
   -- Насть, погоди. Давай-давай, успокаивайся. Потому что ты сейчас будешь смеяться еще больше, тебе силы нужны. - Зинуля скептически посмотрела на разобранный стол и объявила: - Я с Колей сошлась.
   -- Ох, мать честная! Да откуда же он взялся? А Димка на него - как? Так он же пил, Зин! И давно?
   -- Погоди, что ты сыпешь вопросами, как горохом? Взялся. Пришел в гости с сыном повидаться. Подарки принес, деньги. Трезвый.
   -- Ну, ясное дело. Иначе ты бы его уже наладила, так что Луну вблизи увидел бы...
   -- В общем, не пьет он и до сих пор, говорит, что не будет - сам так решил, твердо. Работу имеет хорошую. С Димкой общий язык нашел. И с Борькой - тоже. Борьке, ты знаешь, жесткая рука нужна, его как следует приструнить надо.
   -- Приструнил?
   -- Ага
   -- И тебя заодно...
   -- Я сама приструнилась, на добровольных началах. А давай-ка мы кофеек сообразим, а?
   -- Запросто. Только мне чаек. Фруктовый, зеленый.
   -- Ну, начинается. Черный, ты мне объясни, чем хуже зеленого? Может, тем, что неким фирмам зеленый стало продавать выгоднее?
   -- Зин, не усложняй. Просто это дань моде. И кстати, зеленый чай пить надо умеючи, с осторожностью. У меня тут фэнтези есть одно, канадского производства, студентка моя написала, а я взялась переводить. Очень там, знаешь, про чаи вкусно рассказывают, и как-то я к ним незаметно и пристрастилась.
   -- Да ладно, я ведь не спорю, так, поворчала для порядка вещей.
   -- Зин, ты мне зубы не заговаривай. Сказала "А", говори и "Б".
   Как у тебя с ним?
   -- Настя, представляешь, какой-то рай земной. Мне даже страшно.
   Зинуля моя, Зинуля, вот это да! Господи, дай ей счастья, она его заслужила, честное слово! С какого такого рожна мне пришла в голову необыкновенно умная мысль, что в оставленном мною городе ничего не может измениться? Иногда для этого вовсе не надо убегать на край света. Стоит всего-то присмотреться повнимательней, и тебе откроется столько разных дорог...
   -- Зинуль, ты не бойся, ладно. Только не говори никому, чтобы не сглазить. А я за тебя буду молиться.
   -- Кому, Настюха? Ты ж язычница...
   -- Богу-Сварогу, Солнцу ясну, красному...
   -- А помогает?
   -- Обязательно поможет... Зинуль, я сейчас из сумки чай вытащу, у меня есть классный. А ты кофеек себе свари. В шкафчике на средней полке, справа. Найдешь?
   -- Чего же не найти, я сама туда его ставила.
   -- А, ну да, вот я балда! Да ты не вытаскивай чайник, сколько мне одной надо? В чашке заварю, есть у меня, специальная.
   -- Вот что значит индивидуализм, возведенный в абсолют. Специальные одинокие чашки. Специальные единоличные пакетики, специальные отдельные картонные коробки с едой. Так, чтобы ни от кого не зависеть.
   -- А что, это плохо? - поинтересовалась я с невинным видом. Знаю, сейчас дело и до меня дойдет.
   Кофе медленно поднялся вверх, собравшись над горлышком пахучей пенной шапкой. Зинуля сняла турку с огня.
   -- Ну что, насладимся пирожными? - я вытащила из холодильника приготовленное накануне блюдо.
   -- А как же?! - отозвалась подруга, ловко устраивая тем временем недоеденные нами закуски на полки. -- Мясо можно пока на плите оставить. Ты как думаешь, ничего с ним не будет? -- Зинуля с сомнением разглядывала жаркое.
   -- Зин, да брось ты его. Остынет - найду место в холодильнике, не переживай. Бери кофе, пошли в комнату.
   -- Кто же переживает? Особенно, об мясе. Мясо теперь от нас никуда не денется. В отличие от некоторых других предметах. - Зинуля сделала маленький глоток и искоса посмотрела на меня.
   Я не стала делать вид, что ничего не понимаю.
   - Зин, Майк - это проходной вариант. Наш роман выеденного яйца не стоит, да и никакой это был не роман, по большому-то счету. Мы расстались добрыми друзьями, без всяких намеков на дальнейшие отношения. Обменялись телефонами, мэйлами, скайпами и прочими средствами связи. Я, кстати, обещала ему отправить фото со свадьбы.
   -- Что, правда?
   -- Отчего нет? Зин, ну что мы дети, что ли? Взрослые люди, много повидавшие, совсем не сентиментальные.
   -- Тебе, виднее, конечно. Просто у тебя было тогда такое счастливое лицо. Вот я и подумала...
   -- Да. Я в тот момент тоже. Надоело бояться, Зин. Чтобы, если что - не так больно было. Если что - все равно всегда больно.
   -- Ну, а теперь что делать будешь? - Вопрос был риторическим. Зинуля, ясное дело, уже приготовила ответ: - Слушай, девушка, а может, тебе Женьку прихватить, пока другие не расстарались? Чем плохо? Сто лет друг друга знаете, никаких сюрпризов и заморочек. Люди одного круга. Да и одного поколения, между прочим.
   Ну, так и есть. Женька - номером первым.
   -- Идея просто в воздухе носится... Представь себе, мы как раз недавно с ним об этом говорили.
   -- Когда это вы успели? Ты же только приехала?
   -- Да еще в Торонто, весной, он прилетал по делам, помнишь? Сидели себе мирно за столиком в кафе, все как обычно, приколы, шум, дружеская болтовня, и вдруг он начал -- что было бы, если бы да кабы...
   -- Ага! И что? -- Зинуля даже приподнялась со стула. Эх, елки-палки, хочется ей с высоты своего счастья, чтобы у всех все устроилась. Но что делать, придется ее огорчить...
   -- Ну, ясное дело, посмеялись только. У меня тогда с Майком роман начинался, гормоны бурлили вовсю и выплескивались наружу без моего на то разрешения. Видно, дух от меня исходил такой, знаешь...
   -- Знаю, знаю. На улицах оборачиваются, в транспорте знакомятся...
   -- Точно. Вот Женюра и среагировал на общую обстановку, не будь он мужик. Нет, Зин, -- я вздохнула не без грусти, -- мы друг друга вполне устраиваем в качестве друзей. Хороших друзей. Это нашей жизнью выяснено, и печать "верно" поставлена.
   -- Так ли верно?
   -- Совершенно.
   -- Насть. - Зинуля помолчала, а потом спросила с каким-то даже испугом: - А если уже до конца так ничего и не будет?
   -- Ну и не надо, Зин. Свои камни мы уже поразбрасывали, не считаешь?
   - О, здрасте вам, философия, давно не виделись... -- моя подруга дурашливо всплеснула руками, задела крем в "корзиночке" и облизнула палец. - Ладно, отдыхай пока, -- смилостивилась она.
   -- Зин, ты смеешься, какой отдых, дел полно. Егор вот-вот приедет, свадьба на носу...
   -- Ну, со свадьбой и без тебя, небось, распрекрасно справятся. Ты кого приглашать собираешься?
   -- Из родственников - дедушек и бабушек, конечно. Олег будет, это понятно, я хочу и Андрея позвать, он ведь ее растил как отец. С Машкой еще надо поговорить, что она решит.
   -- В Москву когда едешь?
   -- Завтра. Побуду несколько дней, все выясню, со всеми познакомлюсь, а потом домой. Надо мне и свои дела в порядок приводить.
   -- Ладно, приведешь. А дальше?
   -- Там посмотрим, -- отмахнулась я.
   -- А там - "суп с котом", знаешь? - хмыкнула Зинуля. Она не любила проигрывать. Даже в таком малом деле.
   Ночь за окном никак не обозначала свои границы, на улице оставалось светло, только небо запасмурнело немного. Улеглись мы под утро, благо на работе у Зинули случился временный простой, и она теперь парила в свободно-безработном пространстве, нисколько по этому поводу, кстати, не переживая. Совершенно обоснованно полагая, что на ее руки работа и так скоро найдется, а пока надо пользоваться случаем и наслаждаться временным бездельем...
   -- Хорошо отдыхать, -- сонно пробормотала она, укрываясь пледом с головой.
   -- Хорошо, -- согласилась я. Кто бы спорил...
  
  
   * * *
  
   Быстро сказка сказывается, да не быстро дело делается. Встречу с
   Шевелевым пришлось отложить, Москва была важнее. Ох уж эти предсвадебные хлопоты! Которых меня, кстати сказать, практически лишили, ограничив мое участие соответствующим материальным взносом.
   С родителями счастливого жениха я познакомилась заочно, по фотографиям, они приедут из Ливии всего за пару деньков до торжества.
   Платье Машуся нашла самостоятельно, и мне оставалось только подъехать с ней в салон. Покупка колец не представляла собой проблему, как в наши дефицитные советские времена - выбирай, что твоей душе угодно и кошельку не напряжно. Ну а насчет ресторана - и вопросов не возникло. Они москвичи, им и карты в руки.
   Бабушка, на которую со спокойной душой оставили Ивана родители, вовсе оказалась не бабушкой, а очень даже не старой на вид женщиной. Кажется, мы нашли с ней общий язык, и даже, до какой-то степени, друг другу понравились, что очень важно, потому как Машенция, ясное дело, будет жить теперь у Вани. По крайней мере до тех пор, пока не вернутся родители. А там - кто знает?
   Эх, выпорхнула птичка из гнезда - теперь вряд ли вернется.
   Впрочем, она всегда была самостоятельной и независимой. Может, и в Москву уехала, чтобы оторваться от родительского участия, иногда, на ее вкус, наверное излишне настойчивого... И все же, все же... Я думала, вот получит она диплом и вернется домой.
   Почему мне не приходила в голову такая простая мысль, что она останется в Москве? Или распределится куда-нибудь за тридевять земель. С ее специализацией - вполне возможно. Стратегическое планирование и анализ социально-политических действий, так, кажется.
   Машка говорит, это круто. И что с такой магистерской можно рассчитывать на приличное место. Согласна с ней на все сто. Да и у мальчика нашего, Вани, тоже диплом не из последних, МАИ -- это вам не хухры-мухры, в Союзе престижным был и сейчас остался. А вот специальность его, право слово, не выговорю. Но то, что она имеет непосредственное отношение к космосу, даже мне более или менее понятно.
   Мои мысли пошли по кругу и вернулись к Машке.
   Какое у нее было лицо... Опрокинутое. Ничего не замечающее. Влюбленное. Со всеми классическими признаками, испокон веков одинаковыми. Надо же. И мальчик Руднев Ваня, хороший мальчик, влюблен, как и моя дочь. Брак по любви - какое счастье!
   Я тоже выходила по любви. А что от этой любви осталось?
   Стоп, Настя, стоп! Что за хандра? Что за дурацкие провокационные вопросы? По сути своей идиотские. Остались дети. Остались воспоминания. Остались хорошие отношения с хорошим человеком. Да и то, что было, оно ведь тоже не прошло, осталось со мной.
   К тому же Машка - не я. И у нее своя собственная жизнь. Со своими собственными радостями и бедами. И ничего мне с этим не поделать, как бы я ни хотела. Не в моих силах. В моих - радоваться за нее. И за себя. И думать о том хорошем, что ждет нас впереди. Обязательно хорошем.
   Наверное, мне просто надо как следует выспаться, и все пройдет.
   Телефончик мой миленький, как хорошо, что ты позвонил! Сейчас, сейчас, я уже на проводе!
   -- Привет, Шевелев Аристархович. Чего опять случилось-то? Мне предлагают полететь в Индию читать йогам русскую журналистику?
   -- Откуда такие мрачные идеи, Настя-сан? Мы не в настроении? Нам жених не подошел?
   -- Иди ты. Наш жених лучше всех! - я фыркнула в трубку, моментально взбодрившись от не в меру ехидного Женькиного голоса. - А к индусам в Улан-Батор, я не поеду, наконец! И вообще, никуда не поеду!
   -- И в Питер тоже?
   -- Не дождешься. Вечером поезд, так что завтра можем встретиться. Ты-то, надеюсь, никуда не улетаешь? На Чукотку, Дальний Восток, Гималаи, Тибет, на худой конец?
   -- Чего мне там делать? У них свои книги, у меня свои. А книги нам - что?
   -- Денежки, знамо дело. Как раз про денежки я и хотела с тобой погутарить.
   -- Так всегда. А надеялся на исключительно дружескую встречу...
   -- Надежды - вещь обманчивая.
   -- Мрачна. Да. Завтра - когда?
   -- А во второй половине дня. Устроит?
   -- Занят, конечно. Но ради вас... Ну, до связи, Настюш. И не смей грустить!
   -- Я не буду, Жень. Ни за что.
  
  

* * *

  
   Напрасно я договорилась встретиться с Женькой во второй половине дня. То ли соседи по купе попались мне такие смирные, то ли сама я устала от беготни по суетливой, как обычно, Москве и предсвадебно-ознакомительных волнений, но спалось мне замечательно.
   Полку уютно покачивало, сквозь дрему мелькали ночные привокзальные фонари и гудел паровозный гудок, иногда тоненько и жалобно, а иногда победно и предупреждающе. Я просыпалась и засыпала вновь, и мне снилось что-то приятное и значительное. И я думала, что надо бы запомнить сон, и подумать, и обсудить что откуда взялось в моем взбудораженном событиями подсознании. И тут же засыпала вновь, а сон продолжал литься необыкновенной мелодией, из пиано переходя в крещендо, и вновь спадая, как волна, столкнувшаяся с берегом.
   Дома меня встретила оглушающая тишина, и я вдруг поняла, что не могу, нет, вернее, не хочу, категорически и бесповоротно не хочу чем-либо заниматься. Не хочу разбирать вещи, запускать машинку и устраивать стирку. Не хочу покупать и готовить, и тем более убирать.
   Смотреть телевизор я и раньше не очень-то любила, в силу своей профессии понимая, как, что и почему там делается. Но приходилось - а как же. Чтобы быть постоянно в курсе, не дай бог ничего не пропустить, и даже не в самих новостях, а в их нюансах, в том, как смотрели друг на друга имяреки, о ком упоминали в первую очередь, о ком во вторую. Третья не считалась - это означало, что игрок выбыл из команды.
   Приходилось щелкать каналы, присматриваться к физиономиям ведущих, анализировать комментарии, просчитывать следствия. Капитан обязан быть в курсе дел. Я и была. И перестала, как только необходимость в этой обезьяньей чехарде отпала. В моей персональной системе ценностей аппаратные игры и раньше занимали последнее место, а уж теперь и вовсе стали не нужны.
   В Канаде я отвыкла от телевизора окончательно, было мне там не до него. Так, просматривала новости за ужином. Если ужинала, конечно, дома. Кстати сказать, аполитичность представителя среднего класса Канады пришлась по душе мне гораздо больше, чем неуемное стремление нашего к бесконечному обсуждению того, в чем он совершенно не разбирается.
   Не буду утверждать, что в Канаде народ вовсе не интересуется политикой - куда же от нее денешься. Но, по-моему, не так фанатично, как у нас. По крайней мере, состояние собственного кармана их интересует гораздо больше. И это правильно.
   Солнце заглядывало ко мне прямо в окно, в верхушках деревьев пели свои ликующие песни какие-то пичужки. За стенами моей тихой квартиры жизнь била ключом, расцвечивая день яркими красками.
   А в квартире расположилась тоска...
   "Что ты затосковал? Да так. Вот фотография прибита косо..."
   Хорошие стихи. И какая теперь разница, каков он был, а каким слыл. Все ушло вместе с ним. А стихи остались.
   О, бомжики наши на скамеечку выползли... По пиву ударяют. Сидят себе на солнышке, как аборигены под пальмами, разговляются. И так день за днем. С ума сойти!
   Я застыла на кухонной скамейке, облокотившись о подоконник. Что-то сонно бормотала радиоточка. Мне казалось, что время сошло с ума. И я никуда не уезжала, а была здесь всегда и бесконечно слушала сменяющие одна другую радиопередачи. И вообще ничего в моей жизни не было - ни Крыма, ни Олега, ни хмурого Андрея с его корюшкой, ни Егора с Машкой, ни Торонто. Я не стояла возле водопада Виктория, не чувствовала, как оседает мокрая пыль на моем лице, а только видела все это по телевизору. И цветущие кусты рододендронов в Центральном парке просто промелькнули в каком-то кадре, а мне представилось, что я наяву вдыхаю их сладкий пьянящий аромат. И вчера я не ходила по Москве. И сегодня ночью не тряслась в вагоне "Стрелы". Ну да, еще бы!
   Между прочим, неплохо бы и в парикмахерскую сходить перед встречей с Женюрой. Он ценит хороший вид. И хороший прикид - тоже. И кто его за это осудит?
  

* * *

  
   К кафе на набережной я подходила совсем в другом настроении. Женька занял столик возле самого парапета.
   -- Привет, -- я наклонилась, чмокнула его в щеку.
   -- Вкусно пахнешь, -- одобрительно хмыкнул Шевелев, глянув на меня снизу вверх. -- Ну как там столица?
   -- Дорогая моя...
   -- Москва.
   -- Суетлива, Женечка. Прекрасна и суетлива.
   -- Поелику соблазнов в ней много и ловушек бесовских, -- прогудел он, и как ни в чем не бывало махнул официанту рукой.
   -- Можно подумать, у нас меньше. Особенно сейчас. - Я облокотилась о парапет набережной, легкий ветер обдувал мне лицо. - А Нева хороша, как всегда. Спокойна, ленива.
   -- До поры, до времени, - Женька мельком глянул на воду, оторвавшись от меню. - Пока у нее настроение не испортится...
   -- Да, грозна наша старушка. А я, знаешь, вдруг на море захотела. Так давно не была, соскучилась. В Крым бы съездить...
   -- За чем остановка?
   Я засмеялась.
   -- Тогда мне надо было прямо из торонтовского самолета пересесть в поезд - и была такова!
   -- А что, не заслужила?
   -- Жень, какое теперь море? У Машки свадьба, у Егора поступление. Да и мне на грешную землю возвращаться пора. Жизню обустраивать.
   -- В журналистику вернешься?
   -- Жень! После всего-то?
   -- Да я так спросил, для затравки разговора. - Женька отодвинул локоть, освобождая место для тарелок и салатницы.-- Тебе на десерт мороженое, как всегда? С каким вареньем?
   -- Любое сгодится. Черничное, смородиновое, ванильное, клубничное, шоколадное... А лучше всего несколько вместе.
   -- Сладкоежка.
   -- От такого слышу.
   -- Насть, а помнишь, как твоя мама делала мороженое?
   -- Раскладывала в специальные формы и отправляла на заморозку. А потом, в каждую порцию добавляла варенье. Я больше всего любила брусничное.
   -- Эх, да. А для прохладительности имелся гриб в большой банке. Разлапистый и на вид противный.
   -- Зато вкусный. Единственно, что мне не нравилось, это когда меня заставляли его промывать. Перекладывать из банки в банку и заливать водой. Очень нудная процедура, а мне поскорее хотелось на улицу.
   -- Что-то мы с тобой в ностальгические настроения ударились? Стареем, что ли?
   -- Взрослеем...
   -- Да пора бы уже...
   -- Думаешь? -- Женька вдруг засмеялся, да так заразительно, что и я захохотала вслед за ним. Вот чертов Аристархович, как это у него получается?
   -- Женюра, ты знаешь, что смех без причины...
   -- Залог хорошего здоровья...
   -- Ну, конечно, с тобой разве поспоришь... Так, все, хорош дурачиться. Переходим к следующей части Марлезонского балета, -- я соорудила строгую физиономию.
   -- Давно ждем-с. Никак не дождемся.
   -- Женька!!!
   -- Ладно, Настюха, свет Ивановна. Я ведь никого не трогаю. Не шалю - починяю примус... Давай, выкладывай свои идеи. Есть идеи?
   -- Идей полно. - Я взбодрилась -- И деловых предложений тоже. Хотя, не знаю, как они тебе покажутся. Так что оставляю на твой бизнесменский суд...
   Лицо у него изменилась тотчас же. Может быть, и незаметно для стороннего взгляда, но я-то знала его уже не первый год. Любит он прикидываться шелкопером, эдакой несложной смесью балагура и бонвивана. На самом деле хватка у него бульдожья. И в дело он ни за что не влезет, если не будет уверен в хороших прибылях. Правда, и на старуху бывает проруха, не без того. Но в большинстве случаев охотничье чутье его не подводит.
   Собираясь обсуждать с ним свои предложения, я была совершенно спокойна. Если ему что не понравится, он откажется, спокойно и корректно, и благотворительностью заниматься ради старой дружбы не станет.
   - Жень, ты помнишь, я тебе в Торонто показывала девушку, свою студентку, Крис? -- начала я издалека. -- Рассказывала, что она интересуется Россией, Пушкиным, "Руслана и Людмилу" ей на русском читала, помнишь?
   -- Насть, ты меня удивляешь! Кто из мужчин, в здравом уме и в исправном состоянии, м-м-м, духа, не запомнит такую зеленоглазую русалку?! Она меня в самое сердце поразила. И долго потом снилась...
   -- Ну да, какой тут Пушкин - Мушкин, понимаешь... Когда глаза зеленые... Жень, а что - правда снилась?
   -- Да ладно тебе, Настя. Я сплю крепко, и сны свои редко помню.
   Ой, ей-ей. Врет наш герой. Лицо погрустнело. И у Женьки явно что-то происходит. Стоило мне уехать... Хорошо, это мы выясним, куда он теперь денется...
   -- Я к тому, что в итоге ее интерес к России, и в частности к Питеру, зашел так далеко, что она собирается на каникулы сюда приехать.
   -- К тебе? - в Женькиных глазах появилось удивление.
   -- Жень, ну ты что, у них так не принято. Нашла вариант по хостелу, я для нее, правда, кое-что разузнала. Но дело не в том. Она русского совсем не знает, так что попросила меня помочь ей с сопровождением. Показать что - где, рассказать.
   -- Насть, для этого вообще-то экскурсии есть. Знаю, ты мне сейчас скажешь, что она хочет увидеть Россию изнутри. А я тебя спрошу - зачем?
   -- Не угадал. Во-первых, она - мой гость. Во-вторых, фактически - мой автор.
   -- Что еще за новость?
   -- Крис написала довольно забавную, на мой взгляд, вещь. Я занялась ее переводом еще в Торонто. Изрядно, скажу тебе, попотела! Некоторые куски сделаны в стиле поэтической прозы, и чтобы не потерять ритмику, я подбирала слова, не слишком соответствующие оригиналу. Знаешь, как бывает с переводом стихов? В результате менялись фразы, даже целые абзацы.
   -- То есть, ты жертвовала ритму точность перевода.
   -- Сохранить то, и другое в их первозданности не удавалось. Я оставила несколько вариантов. Пробовала читать и так, и эдак и решила все же, что ритмическая волна в этом тексте важнее.
   -- Только в этом? -- Женька прищурил глаза.
   -- Ну, у тебя и хватка! - восхитилась я.
   -- На том и стоим... Ради одной вещи ты бы мне все это рассказывать не стала. По крайней мере - не теперь. Так в чем прикол?
   -- Я думаю, Жень, в сочетании фонем. В некоей их последовательности, создающей в свою очередь ритмику фразы, абзаца, всего произведения в целом. Настоящий поэт носится с каждой буквой, пробует ее на вкус -- звучит, не звучит? Даже если обращается к прозе, все равно. Натренированный слух не дает ему сделать ошибку. Вот смотри, Ахматова пишет письмо. Всего лишь письмо, заметь.
   "Сегодня вернулась в будку. Без меня сюда бесповоротно проникла осень и пропитала все своим дыханием"
   Потом останавливается и зачеркивает "бесповоротно". Меняет его на "решительно". Почему? Появляется другая смысловая нагрузка, "решительно", безусловно, более точное слово. Решительно - значит, заняла позиции, но не навсегда, не - бесповоротно. Получается так - "Без меня сюда решительно проникла осень и пропитала все своим дыханием".
   Чувствуешь, как изменилась звуковая гамма? Ушли лишние звонкие согласные, появились глухие, шипящие, мягкий знак, вот именно для смягчения. И звуки начали перетекать друг в друга плавно, ненавязчиво, сплетая некий сенсорный видеоряд.
   Конечно, Анна Андреевна в этот момент не анализировала фонетику фразы. Она ей просто не понравилась на слух, мастеру такого уровня этого вполне достаточно. Он натренирован стихами.
   "Из-под смертного свода кургана вышла, может быть, чтобы опять поздней ночью иль утром рано под зеленой луной волховать"
   "Волховать" вызывает сомнение, и она меняет его на "волхвовать". Всего одна буква, а каков эффект, чуешь? Сбитая ритмика создает иное восприятие. Так вот, я хочу сказать, что правило это действует не только для стихов, но и для прозы. Для хорошей прозы, конечно.
   -- Могла бы не уточнять. И так понятно.-- Женька повозил ложечкой в растаявшем мороженом. - Имеешь в виду законы нейролингвистики? В их фонетических нюансах?
   -- Применительно к переводу, прозаических текстов в том числе. Стихотворные, правда, исследовать легче. Там -- минимум средств при максимуме выразительности, и видно все, как на ладони. Ведь каждый автор перевода, как бы он ни старался сохранить нейтралитет, привносит в текст свое собственное "я", выражающееся в определенном, только ему присущем фонетическом почерке. Я тут недавно наткнулась на несколько вариантов перевода "Определения любви" Марвелла.
   В этот момент Женька сделал такие страшные глаза, что я невольно хмыкнула и сбилась с патетически-менторского тона.
   -- Я тебе только первые две строфы прочитаю, -- попросила жалобно.
   -- Можешь и больше, -- снисходительно произнес он, откинувшись на спинку плетеного стула. Волосы его перебирал легкий невский ветер. А на висках у нас седина... Эхма, наступает время, незаметно, но, как там у Анны Андреевны -- решительно?
   -- Ну, слушай:
   Моя любовь ни с чем не схожа, как странно в мир пришла она,
   У невозможности на ложе отчаяньем порождена.
   Да, лишь отчаянье открыло мне эту даль и эту высь,
   Куда надежде жидкокрылой и в дерзких снах не занестись.
   А вот другой:
   Чудно Любви моей начало, и сети, что она сплела:
   Ее Отчаянье зачало, и Невозможность родила...
   Отчаянье в своих щедротах в такую взмыло высоту,
   Что у Надежды желторотой застыли крылья на лету.
   -- Второй - чей?
   -- Шадрина. Что, больше нравится?
   -- Угу
   -- Я тоже попробовала перевести.
   -- Правда?
   -- Доказываю результатом:
   Моя любовь как чудо родилась,
   Как нечто дивное в спесивой склоке дней,
   Ее зачатие -- отчаянья игра,
   Недостижимость -- плод ее затей.
   В великодушном празднике надежд
   Мне показалось, может быть, на миг,
   Что я лечу. Но мишура с одежд
   Осыпалась, и превратилась в крик.
   -- Здесь другой ритм.
   -- Виновата, увлеклась.
   -- Однако перевод занятный. Итак - слушаю выводы...
   -- Есть мысль написать научно-популярную книгу. Именно -- не статью для научной конференции, и не научную монографию. Здесь, понимаешь, почва настолько зыбкая, некоторые утверждения основаны лишь на интуитивных догадках, в постулатах присутствует и недоказанность, и недосказанность. Зато есть простор для создания интриги, возможность ставить вопросы, пусть даже не всегда на них находятся ответы. Вообщем, я хочу издать ее у тебя, но за свои деньги.
   -Уф, -- выдохнула я про себя, кажется, справилась! Если будет смеяться - убью!
   Однако вид у Женьки задумчив не в меру. В чем дело?
   Мой бесценный друг почесал за ухом и наконец выдал: "За чей счет, это мы еще обсудим, может, издательству и интересно будет, кто знает? Ты напиши сначала. Много времени нужно?"
   -- Думаю, год, меньше никак. Без учета форс-мажора
   Он повертел в руках зажигалку, положил ее на стол возле салфетки.
   -- Нужно время. А значит, и деньги.
   -- У меня тут после Торонто кое-какие ресурсы образовались.
   -- Деньги имеют свойство быстро таять.
   -- Это правда. Зарабатываются долго, а вот насчет тратить -- особых усилий не требуется.
   Я об этом думала, и поэтому вот моя вторая идея. Я хотела бы вложить часть средств в твое издательство. Как ты считаешь?
   -- Хм. - Женька почему-то не проявил удивления. А деловит как, просто загляденье! - Надо, конечно, все обдумать с помощью калькулятора.
   -- Ясное дело.
   -- А насчет книги, вот что я тебе скажу. Вполне возможно, что ты попала в струю и сможешь на ней заработать. Составим договор, будешь сдавать частями. Ну как?
   -- Что же ты такой быстрый, -- я смутилась. - Опять договор. Да что же такое, где заработанная в честном бою свобода?
   -- А ты что думала? Бизнес - это дисциплина. Ты на книжке своей заработать хочешь?
   -- Я об этом не думала...
   -- Напрасно не думала. Надо всегда об них думать.
   -- О чем это?
   -- О славе, почестях, деньгах.
   -- Шутить изволите?
   -- Славы, Настюх, я тебе не обещаю, особенно с твоей книжкой, хмыкнул Женька. -- Не тот жанр, как ты понимаешь. Но денег, поверь мне, очень даже может быть. Я рынок изучаю внимательно, и скажу тебе по секрету, последнее время интересы публики очень сместились в сторону справочной, учебной и - nota bene! - научно-популярной литературы. Пока это еще не так заметно - надо спешить осваивать рынок, столбить участки в книжном Клондайке. А издательское дело станет Клондайком, и очень скоро, это я тебе говорю! И получит шанс тот, кто вовремя подсуетится.
   Женькины глаза на миг хищно блеснули.
   Ну, точно пиратом был его пра-пра-пра-дедушка. Мотался корсаром по морям и океанам, и также вот отсвечивали желтым его глаза, когда он лениво щурился на солнце.
   -- Более того, Настюха, я уже запустил несколько пробных серий и вижу, что не прогадал.
   Наваждение исчезло, и он стал опять привычным Женькой. Эдаким рубахой-парнем. Ладно, дорогой, прячься. Все равно я все про тебя знаю. Так же, впрочем, как и ты про меня.
   -- Да, знания -- сила. - Я расслабилась. Самая сложная часть разговора была, кажется, позади.
   -- Если их применять с умом, -- отозвался Женька.
   -- Ясное дело.
   Мы замолчали, рассеянно наблюдая за курсирующими по Неве прогулочными катерами.
   -- Да, Насть, -- встрепенулся вдруг Женька. - В переводчики ко мне пойдешь?
   -- В смысле? - слегка опешила я.
   -- В смысле, переводить ту самую литературу, о которой мы с тобой говорили.
   Научно-популярную, справочную, учебную. Фэнтези тоже пойдет. Лучше, чем ты, мне не найти. У тебя и язык, и специальные знания. Так - как?
   -- Шевелев, ты набиваешься ко мне в работодатели?
   -- А ты против?
   -- А я не против! - мне вдруг стало весело, как в старые, "доразводные" времена
   -- Ну и лады. То бишь - окей! Подъедешь ко мне в офис, все оформим.
   -- Завтра, что ли? - спросила я с ужасом.
   -- Насть, ну ты что, в самом деле? Что я, сатрап какой? После свадьбы, конечно. А книжечку герл твоей канадской ты мне по мэйлу сбрось. - Женька тряхнул головой. - Изучу, что вы там совместно натворили.
   -- Имеется в виду -- и перевод, и оригинал? - уточнила я на всякий случай.
   -- Ну да. -- Женька постучал сигаретой по пачке фильтром вниз, как будто это был не благородный "Ротманс", а рабоче-крестьянский "Беломор - ченэл".
   -- Заодно и проверю ваши, мадам, профессиональные качества.
   Если бы не успел отклониться, получил бы салфеткой по носу.
   -- Сдаюсь, был неправ, -- дурашливо поднял он руки вверх. -- А о вложениях поговорим потом в конторе, предметно, да? Ну что, по коням? - он вложил купюры в книжку со счетом и добавил уже на ходу.-- А насчет экскурсий не беспокойся, повозим девочку везде, где надо. Тебя подбросить? - Женька щелкнул пультом, распаковывая машину.
   -- Спасибо, Жень. Я на метро, хочу пройтись немного.
   -- Соскучилась по Питеру?
   -- Еще как...
   Ну, давай, пока. - Он чмокнул меня в щеку, забрался в салон и оттуда приветственно махнул рукой. Я ответила ему тем же. Коротко мигнув фарами, машина плавно тронулась с места.
   Как Щелка - мелькнуло вдруг в голове.
   Нева матово блестела на солнце, вал туристов понемногу заполнял набережную. Я медленно шла вдоль парапета, подставляя лицо свежему балтийскому ветру.
  

* * *

  
   -- Зин, где моя сумочка?
   -- Какая?
   -- Плоская, с желтыми замшевыми боками.
   -- Так это разве сумочка?
   -- А что, дорожный баул, по-твоему?
   -- По-моему, театральное портмоне. И мне совершенно непонятно, что тебе такое срочное могло в ней понадобиться. Вот она, кстати, лежит на подоконнике. У тебя там секретные материалы?
   -- У меня там деньги.
   -- О, господи, Терехова, зачем, скажи на милость, тебе деньги? Ты в ЗАГС едешь, или на вокзал? Не суетись ты, ради бога, а то я от твоих нервов похудею еще ненароком, и меня Колян любить перестанет.
   -- Не перестанет. Он будет любить тебя вечно.
   -- Знаешь, Настасья Иванна, я пока что еще не мумия, а очень даже привлекательная женщина немного старше средних лет и средней же комплекции. И если ты еще раз скажешь какую-нибудь гадость типа "вечно", то можешь и в лоб получить, ферштейн? Насть, да что ты вся как на иголках? Можно подумать - сама замуж выходишь, а не Машку отдаешь!
   -- Ну да, самой легче было, -- я вздохнула, присев на краешек табуретки у кухонного стола. - Вот где их, интересно, носит?
   -- Да где бы ни носило, никуда они не опоздают. - Зинуля выглянула в окно.
   -- О, жених приехал! Что там наша невеста, готова? Сейчас продавать будем. Маш, ты слышишь?
   -- Теть Зин, еще одну заколочку, я и буду во всеоружии, -- раздался из-за двери бодрый голос моей дочери.
   -- Машка, наше оружие не заколка, а скалка!
   -- Это почему? Заколка тоже вполне подойдет, -- отозвалась невеста.
   -- Ты что, Машусь! Заколкой покалечить можно. А скалкой - так, погладишь слегка, преподашь науку, и никаких тебе тяжелых последствий - ты тетю Зину слушай, она тебе все растолкует.
   -- Господи, какую вы ахинею несете, не иначе размягчение мозгов у вас на почве торжества, - вступила я строго. - Еще говорят, что я не в себе! Таня, по-моему, жених со товарищи на подходе к двери. Эй, вы меня слышите? Маш!
   -- Да тута я, тута! -- Моя дочь выплыла из комнаты во всем сверканье предсвадебной красоты.
   -- Ух ты, Машка, -- выдохнула я. - И замолчала. Больше ничего сказать не могла.
   -- Машуся, высший класс! -- Зинуля подняла вверх для пущей убедительности не один, а два больших пальца. - Ну, мы сейчас торговлю им устроим, мало не покажется! - Да, Танюха?
   -- Знамо дело, для кого ж старались! - с энтузиазмом подхватила моя московская подруга Татьяна, у которой мы расположились всем скопом, отправив мужиков на поселение к Таниным родственникам.
   -- Я думала - для невесты, -- вставила я свое слово.
   -- А невеста - для кого? - задала риторический вопрос Машенция.
   -- Девушка, соберитесь! Час "X" наступает. А ты, Машусь, быстренько в комнату, чтобы тебя не видно было, пока не позову, -- отдавала на ходу распоряжения Татьяна, направляясь в переднюю.
   -- Ага, бегу укрываться в светлице, - хихикнула Машка, скрываясь за дверью. - В высоком терему! -- донеслось оттуда напоследок, и все стихло.
   -- А и слыхали мы, что в вашем дому живет девушка, собой пригожа, да нравом тиха, -- начали свою партию свидетель с друзьями жениха.
   Жених прятался где-то за их спинами. На словах "нравом тиха" Зинка сдавленно фыркнула. Да, это они погорячились, насчет Машкиного нрава-то. Видать, тоже волнуются. Слава тебе господи, мне пока ничего ни говорить, ни делать не надо! В таком состоянии из меня тот еще оратор.
   Машка - невеста...
   Что же ты, время, несешься с такой курьерской скоростью, ни о чем не спрашивая, ни о чем не предупреждая. Нет, чтобы крикнуть: "Эй, смотри, какой полустанок! Обязательно сойди здесь, хотя бы ненадолго, такой возможности больше не будет! А вот тут задерживаться не советую - опасно для жизни!".
   Знал бы, где упадешь... Тогда я не вышла бы замуж за Олега. И за Андрея тоже - зачем мучиться? И не было бы Машки. И Егора. И свадьбы этой не было бы. И сидела бы я сейчас одна - одинешенька в ожидании своего героя, и знать - не знала, ведать - не ведала, что уже пропустила самое главное в своей жизни. Ну, слава тебе господи, торг окончен. По машинам, товарищи!
  

* * *

  
   Я бы и не волновалась, потому что, если вдуматься, процедура эта и яйца выеденного не стоит, ей-богу! Ну в самом деле, некая дама неопределенного возраста с плохо выспавшимся лицом и едва уловимым выражением брезгливости (может, мы у нее сегодня десятые, или она пару минут назад с молодым любовником поругалась...). Так вот, эта дама хорошо поставленным голосом профессионального рефери произносит: "Объявляю вас мужем и женой!". И все просто плачут от умиления!
   Тогда как положено вообще-то - от огорчения. Потому как традиция гласит - девушку в чужой род отдавать, будто на смерть провожать.
   Именно по этой причине, кстати, и фатой закрывали, да не белой - прозрачной, а темной и плотной, чтобы от всего мира ее спрятать. И песни печальные пели. А тут марш Мендельсона - там-там-та-ра-там-- та-та-та-ра-ра-ра-ра-та-та -- и снова вверх!
   Я бы и не волновалась. Но живет в нас, живет генетическая память. И екает сердце, и собирается в груди холодный комок. И фата, и невеста, и печать на бумаге, и окончательная фраза "Объявляю вас мужем и женой!", и чувство умиления, смешанное с безысходностью. И какая разница, кто ее произносит, дама от Государственной регистрации актов гражданского состояния, или священник в ризе. Ее произносят - и что-то происходит. Со мной, с моей дочерью, с нашей дальнейшей жизнью. Рвется родовая связь, и мы уже не будем больше такими, как раньше.
   Я бы и не волновалась...
  

* * *

  
   -- Зин, скажи на милость, мальчишек женить тоже так переживательно?
   Мы устроились с Зинулей за самым уютным дальним столиком ресторана с твердым намерением поболтать, наконец, без лишних ушей. Посплетничать, позлословить, обсудить все и вся, пожаловаться на нелегкую нашу жизнь, посочувствовать и дать друг другу ненужные советы - в общем, расслабиться. Выпить рюмку коньяка на просторе - благо материнская моя свадебная речь позади, все гости обихожены, всем ласковое слово сказано, а свадьба вступила в свою предзаключительную хаотичную стадию.
   -- Вот будешь Егора бракосочетать, узнаешь, -- философски изрекла Зинуля, накалывая на вилку грибок.
   -- Думаешь, он раньше твоих оболтусов сподобится?
   -- А ты глянь, как он возле Крис шотландской крутится.
   Зинка выразительно прищурила глаза и царским жестом отправила гриб по назначению.
   -- Ага, я вижу. Она, между прочим, из Канады. Это у нее родственники живут где-то в Шотландии. Или в Англии. Я уже запуталась. Впрочем, какая разница. Не важно все это, Зин -- Питер, Торонто, Канада, Россия. Они молодые, красивые, сильные. И все у них впереди, и ничего они не боятся. Правильно делают. Придут еще времена, когда им придется прошибать стенку собственным лбом. И отказываться от любимых, и терпеть, и прощать, и прощаться. А теперь - не им ли море по колено? И когда, Зин, если не теперь?
   -- А если он в Канаду за ней уедет?
   -- Да куда он уедет, только на первый курс поступил, занятия осенью начинаются! У него таких девушек, знаешь, сколько еще будет?
   -- И я не знаю, и ты - тоже, - произнесла непробиваемая Зинуля.
   -- Слушай, Плещеева, эк на тебя Колян положительно влияет. Мудра, как змий, и спокойна, как упавший желудь.
   -- Чего?!
   -- Что - чего?!
   -- При чем тут желудь, хотела бы я знать?!
   -- Ну, если он упал и лежит - то чего ему уже беспокоиться?
   Зинуля подозрительно посмотрела на меня, я постаралась выдержать строго-менторский вид, но надолго меня не хватило. Хохотали мы так безудержно, что слезы пришлось вытирать.
   -- Зин, тушь размазалась? -- немного успокоившись, я вытащила пудреницу и провела ревизию внешнего вида. - О, отличная косметика, почти никаких разрушений!
   -- А ты, Насть, не увиливай от разговора, знаю я тебя, кому угодно зубы заговоришь! -- Зинуля плеснула немного коньяка в бокалы.
   -- А я и не увиливаю. Я вся твоя, как этот гарачый кавказскый напыток!
   -- Опять дурака валяешь?
   -- А чего мне, Зина, еще делать? У меня сегодня Машка замуж вышла.
   -- Вот-вот, самое время о себе подумать.
   -- А я думала, скажешь: "о душе".
   -- О душе успеем. Нам бы -- о тихой гавани в синей дали.
   -- Да где же ее взять, гавань-то эту? У некоторых, правда, первые мужья возвращаются. - Я не удержалась и ехидно добавила, - и становятся третьими.
   -- Насть, ну ты, правда, такая тупая? - Моя реплика не возымела на подругу никакого действия. Она была на своей волне. Вот уж точно, когда Зинулю посещает идея-фикс, лучше ей не противостоять, а покорно слушать и проникаться. Кажется, сейчас - именно тот случай. О чем она там толкует?
   -- Зин, я не поняла - ты об Олеге, что ли?
   -- Ну, наконец-то, дошло! Ты глянь, какой добрый мэн из него вышел! Подтянут, строг, благороден. Никаких тебе животов, мешков под глазами и прочих прелестей наших отечественных мужчин в предпятидесятилетнем возрасте. Даже седины практически не видно. Только на висках чуть-чуть. Хорош. Даже удивляюсь, что он один. А, Насть? Обиды-то давно прошли. А дети остались...
   -- Да какие у нас с ним обиды, Зин? Ничего плохого он мне за эти годы не сделал. Егора вон, сколько на себе тянул, слова не сказал. И общаемся мы с ним регулярно, и родители у него -- старики замечательные, я их очень люблю. Да, Зин, общие дети. И внуки, дай бог, будут! Жизненный факт, от которого никуда не денешься.
   -- Ну - и?!
   -- Так, Зин, он после Машкиной свадьбы жениться собирается.
   -- О-о-о! - Зинулина физиономия скривилась как от кислого яблока. - О-оо! - простонала она опять. - Да что ж это делается, всех мужиков поразбирали!
   -- А что же ты хотела, подруга? Сама говоришь, экземпляр хоть куда. И все при нем, и дети взрослые, и возраст для мужчины вполне юный...
   -- Так он что, тоже девчонку себе нашел?!
   -- Только не Олег, нет, - я покачала головой. - Дама моложе его совсем чуть-чуть, так что, фактически, одного возраста. Встречаются давно, и она все ждет, когда его величество соизволит принять судьбоносное решение. Вот он недавно и соизволил. - Я задумчиво поболтала коньяк в бокале, вдохнула шоколадный, с примесью цитрусовых аромат, -- наконец-то.
   -- Мотивировка? - Зинулю сейчас как нельзя более была похожа на экономиста. Наверное, именно с таким лицом она разговаривает со своим начальником.
   -- А ты послушай его мотивировку. Обалдеешь. - Она, говорит наш Олег Иванович, столько лет была со мной рядом - заслужила!
   -- То есть ему, я так понимаю, и не надо? Это он - из благодарности?
   -- Скорее из чувства долга. Весь в этом.
   -- Насть, какие они все одинаковые...
   -- С вариациями на тему...
   -- А Женька?
   -- Слушай, подруга, насчет Женьки мы как будто уже все выяснили...
   -- А вдруг?
   -- Зин, да раскрой глаза! Женчюра наш, неужто не заметила, тоже за Крис увивается. И его чувства, скажу тебе по-секрету, не остались без ответа.
   -- Да ты что? Как же это я все пропустила?!
   - Да некогда тебе, поди... Ты представь себе, я его, негодяя, попросила Питер ей показать, да в пригороды съездить. Чтобы девочка, так сказать, прониклась духом и величием. Вот он и свозил. Она фактически к нему переехала. Так что у них теперь роман в самом разгаре.
   -- Хм, а ты что думала, он такой шанс упустит, не будь он Шевелев? - произнесла Зинуля с некоторым даже восхищением.
   -- Да я ничего не думала. Просто у них разница сумасшедшая...
   -- А кому это мешает? Им же детей не крестить. Отпускной роман - милое дело.
   -- Во-во. Ладно, Зин, даю честное пионерское подумать о своей непутевой личной жизни. И о гавани в синей дали. - Но завтра, хорошо? Сегодня я ни о чем думать не хочу.
   -- Заставляет тебя кто-то, что ли? - Зинка презрительно повела плечами. Еще обидится, не дай бог.
   -- Плещеева, а знаешь, я когда-то в Москве на свидание пришла в босоножках на высоченных каблуках, летом это было. И так у меня ноги устали, жуть! Просто не было сил дальше мучиться. Помню, мы только с прогулочного катера на набережную Москвы-реки сошли. Я их стянула с ног, взяла в руки за лямки и пошла дальше босиком.
   -- Ну, ты даешь! Так по Москве и ходила?
   -- Не по центру, естественно, но да - так и ходила. Мой молодой человек был в восхищении.
   -- Еще бы. Это когда было-то? Почему я не знаю?
   -- Да это так, эпизод, ничего серьезного. Я в Москве всего неделю была. Побродили по городу, он, между прочим, замечательным был экскурсоводом, много мне интересного порассказывал. На следующий день в Коломенское поехали. Сидели весь вечер в парке, жгли костер. Было совсем темно, как только на природе бывает. Искры от костра улетали к небу, пахло хвоей. Я так Коломенское и запомнила. Пыталась потом сама туда съездить - совершенное не то. Исчезло очарование. А тогда мне показалось - прекраснее места нет.
   Зинуля моя примолкла, слушала внимательно. И чего это я вдруг вспомнила о той далекой поездке в Москву? Ведь она, в сущности, ничего для меня не значила. Как и тот мальчик, которого я больше никогда не видела. А вот смотри-ка, застрял он у меня в памяти.
   -- Ну а что потом было? После Коломенского? - подала голос Зина.
   -- Да ничего особенного. Он меня проводил домой. Мы, как и положено, целовались в парадном, пока нас лифт не спугнул. Помню, там еще пол был сложен из плиток, а в середине надпись -- "Добро пожаловать".
   -- Ну, Насть, ну ты всегда все испортишь! - всплеснула руками Плещеева. - Кто же это полы в парадной рассматривает, когда целуется, а? Из нормальных девушек? А такая романтическая рассказа была, я аж заслушалась!
   -- Зин, ну я, наверное, до того увидела. Или потом, когда уходила. Нет, когда уходила, я на него смотрела.
   -- Это как?
   -- Что - как?
   -- Ну, на него смотрела? Ты задом, что ли, шла?
   -- Почему задом?
   -- Ну а как иначе можно одновременно уходить и смотреть?
   -- Я поднималась по лестнице. Боком, - мрачно настаивала я.
   -- Да ну тебя, Настюха, пошли-ка лучше танцевать!
   -- Хорошая мысль!
   -- А главное - своевременная, -- возле столика возникли Коля и Олег, хмельные, довольные, помолодевшие. - А то скоро свадебный пирог принесут -- и опять кушать!
   -- Что, не танцуется без нас? - Зинуля гордо вынесла бюст из-за стола. - Так и быть, мы идем!
   Больше нам уединиться не пришлось. Ничего, в Питере наверстаем.

* * *

  
   Промчался как вихрь свадебный июль. Гордо прошествовал, оглядывая нас свысока, царственный август. Вернулся из экспедиции Егорка, начались наши с ним учебно-рабочие будни. Я его, правду сказать, мало видела - разве что по утрам, когда будила бедолагу на первую пару. Сознаюсь - не всегда успешно.
   Ох, как же ему хотелось спать, как победоносно он заворачивался в одеяло и прятал голову под подушку! Давно я не спала так, как он. Даже если ложилась далеко за полночь, что, в последнее время случалось частенько. Тикали ходики на кухонном столе, за окном постепенно тускнело небо, а сон не шел ко мне навстречу, как я его ни звала.
   Вслед за ласковым сентябрем в город прокрался желтоглазый октябрь, и вдруг стало ясно, что Новый год не за горами.
   С Майком мы общались сначала достаточно часто. Он заявлялся в мой скайп и рассказывал о том, как проводит каникулы в чудесном городе Лондон. Я спрашивала его - на месте ли старый Большой Бэн, и как ему понравилась знаменитая Темза. А он отвечал, что Большой Бэн по - прежнему отсчитывает время нашей жизни, а на Темзе, как и встарь, ловят рыбу прямо с набережной.
   Я отправила ему по его просьбе кучу свадебных фотографий, и мой дотошный канадский мачо, тонкий ценитель английской литературы и суровый рыболов, подробно расспрашивал меня, кто на них "есть кто".
   Я описывала ему родословную и дружескую принадлежность каждого, не жалея времени, и все думала - зачем ему это надо? Но кто их поймет, западных мужчин? Да и кто поймет мужчин вообще?
   Постепенно наши виртуальные встречи становились все реже, а потом и вовсе сошли на "нет". И это было правильно.
   Я и оглянуться не успела, как ноябрь сорвал с деревьев последние бурые листья и припорошил землю первым колким снегом. А потом, нашалившись вволю, уступил место темному задумчивому декабрю. И витрины больших магазинов запестрели мишурой и елочными игрушками. Вот и Новый год скоро. Каково же было мое удивление, когда я узнала, что Женька встречает Рождество с ... Крис.
   -- Я не поняла, Жень, ты что, едешь в Торонто?
   Мы сидели с ним в небольшом кафе на Петроградской стороне. На улице громоздились грязные горки снега, ветер заставлял прохожих горбиться, прятать шеи в высокие воротники, а внутри было тепло, уютно и тихо, над столиками витал запах крепкого кофе и сдобы.
   Нет, в Торонто он не ехал, это Крис летела к нему на Рождество.
   -- Я женюсь на ней, Настя, -- произнес Женька хмуро и положил ложку на кофейное блюдце. Вид у него был несчастный.
   Я рванулась было обругать его на чем свет стоит, и вернуть соображение в его задуренную гормонами голову. Я было кинулась рассказать ему, как это все выглядит со стороны, и назвать его сумасшедшим, и позвонить Зинуле, и устроить ему потом двойную баню с промыванием мозгов.
   -- А она об этом знает?-- спросила я вместо этого осторожно.
   -- Она согласна, - спина у Женьки расслабилась, но глаза оставались такими же темными и опасными.
   -- Ну, ребята, вы да-ее-те!-- произнесла я со вкусной оттяжкой.
   Вот тогда он оттаял окончательно. А я и не думала, что ему так важно мое одобрение. Понимание и поддержка. Я его и поддержала. Нет у меня права рассказывать ему, что такое хорошо и что такое плохо. Что такое глупо, а что такое умно. Дальновидно и безответственно. Серьезно и легкомысленно.
   -- Жень, и как это тебе удалось, прах тебя побери?! - Я помню, ему очень понравился мой вопрос. Он окончательно расправил плечи и больше уже не утыкался носом в чашку. Что же, может, он и вправду на ней женится. А она родит ему третью дочь с крепкой шотландской кровью. О, это будет очень упрямая девочка! Я и сейчас заулыбалась, вспомнив, какой восторг заплескался у него в глазах, когда я ничтоже сумняшеся, высказала ему свою немудреную мысль.
   Нет, все же мужчины - большие дети...
   Я подошла к окну и отдернула занавеску.
   Снег, снег царствовал на улице. Снег, снег царил в моем сердце. И жили в нем воспоминания о заснеженном Торонто, таком же ясном и холодном, как Питер. Я ходила по вечерам на большой общественный каток в центре города, и не столько каталась, сколько вслушивалась в разговоры, вглядывалась в лица. Это было завораживающе интересно. А еще меня поражало обилие лосей. Большие скульптуры, маленькие фигурки, игрушки, символические изображения, картины, лоси в Торонто были везде - как священные коровы в Индии. Иногда мне казалось, что они вот-вот появятся на улицах города - живьем.
   Цивилизация здесь гармонично уживалась с природой.
   Может быть, это оттого, что совсем рядом, отклонись только немного от наезженных трактов, раскинулась нетронутая дикая земля северной Америки. И там, среди заброшенных холмов и низин живет волшебный дух первородных существ, не покинувших еще эти места.
   Я вернулась к компьютеру и вставила в дисковод новую запись. Ненавязчивое кантри мягко разлилось по квартире. Вот и хорошо. Сейчас выпью кофе и сяду за перевод. Надо бы сегодня его закончить и с чистой совестью отправиться по магазинам за новогодними подарками.
   Для Зинули с семейством, для Машки, для Вани и для Егора, хотя я не увижу его раньше середины января, но кто же покупает подарок, когда Рождество уже позади - настроение совсем не то! И для Женьки, и еще вот для Крис. Думаю, самое лучшее будет подобрать ей интересную книгу или альбом. Я рада буду ее видеть.
   Если встречусь, конечно, усмехнулась я про себя. Если они приедут, конечно, шепнул мне ехидный голос. Кого-то он мне напомнил, этот голос...
   Да мне-то что - приедут-не приедут, у меня своих забот полно, отмахнулась я. Вот, например, решить, с кем встречать великий праздник Новый год. Когда бьют куранты и ты можешь загадать желание двенадцать раз. И целый год ждать, чтобы оно исполнилось.
   Мягкий баритон пел о зеленой траве на широких лугах и о том, что лучше ветра могут быть только кони, и как здорово, возвращаясь домой после тяжелого, наполненного ковбойскими трудами дня, знать, что там тебя ждет любимая.
   Все это -- sweet-sweet - слишком сладко для моих мыслей. Для тех, о которых я никому не расскажу, и не потому, что я такая скрытная особа, а потому что мне самой в них никак не разобраться. Не подобрать слов, не определить, не взвесить, не измерить. Витает нечто в моей неспокойной душе, чему нет у меня названия. Что же, не на все надо клеить ярлыки - этому я тоже, как ни странно, научилась в Торонто.
   И не стоит беспокоиться, если ты порой не можешь найти нужных слов.
   Они есть в твоем сердце, просто ты их пока не слышишь.
   Я заменила диск. Комнату наполнил тягучий хриплый звук гитары. Трек Нила Янга из "Мертвеца" -- то самое, что надо. Под настроение и под размышления. Звуки падали вниз и взвивались вверх, к самому солнцу, и ликовали, и праздновали, и опять сбивались с такта, срываясь в саму преисподнюю, и опутывали тебя прерывистой нитью уже почти неслышного, немыслимого в своей первозданности баса.
   Я растворилась в мелодии, отдыхая.
   Настойчивая трель мобильного выхватила меня из медитативных просторов и призвала к бытовой дисциплине. И выключить бы его - но вдруг свои позвонят? Родители обещались выйти на связь, да и Егору пора проявиться с заснеженных Карпат. Я открыла трубку, экран высветил незнакомый номер. Ладно, придется ответить, мало ли...
   -- Алло?
   -- Хэллоу! Настья?
   Знакомые смягченные согласные, интонационный всплеск вверх. Майк?
   Я не понимаю. Почему по телефону?
   -- Это ты, Майк?
   -- Это я, Настья, хэллоу, -- повторил он еще раз. Его голос был так отчаянно близко. И я глупо спросила: "Ты где, Майк?"
   -- Я здесь, Настья. - Он помолчал и добавил. - Я нахожусь на улице Гороховой.
   -- На какой улице ты находишься?!
   -- Настья, извини, я тебя не предупредил. Я приехал в Петербург, а теперь стою на Гороховой улице, это недалеко от гостиницы. - Он опять помолчал. - Я хотел бы увидеться с тобой. Если это возможно.
   Ого! Ого! Сердце мое бухало, как тяжелый молот, и дыхание все не хотело выравниваться.
   -- Майк.-- Я сделала короткую паузу. - С той стороны трубки не было слышно ни звука. - Майк, ты бери машину, скажи, тебе надо на Петроградскую сторону, Кропоткинская улица. - Я назвала ему адрес и отключила трубку.
   В комнате повисла тишина.
   С чего это я придумала приглашать его домой, а? Что за дурацкая русская привычка - сразу звать домой? Почему было не назначить встречу в кафе на том же Невском, например. И гостю Северной столицы не пришлось бы тащиться в такую даль, и мне удобнее...
   Я заглянула в Егоркину комнату - так, кажется, все в порядке. Что у нас на кухне? Вполне прилично, вот только чашку помыть. Деловито включила воду, сполоснула кофейную чашку, поставила ее на сушилку, вернулась в комнату.
   Совершенно не представляю, как бы я могла встретиться с ним в многолюдном кафе. Смотреть в лицо - и не дотронуться. Соблюдать приличия - и не обнять. Как будто мы продолжаем общаться в виртуальном пространстве и чужой, скайповский Майк говорит мне вежливые фразы, а я отвечаю ему тем же. И не помню, не помню его рук, и его губ, и запаха свечей на моем туалетном столике, и абстракционистских картин на стенах его квартиры, и смешной упрямой складки, притаившейся в уголках губ, и выражение его глаз, когда он уверял меня, что совсем не скучает по Ингрид.
   Мобильный. Майк - так быстро? А я даже не успела переодеться, не говоря уж об "сделать face". Так мне и надо. Сейчас бы он ждал меня возле ресторана и поглядывал на часы, а я спокойно подкрашивала губы и выбирала подходящие случаю духи. Что со всех сторон правильно.
   Я схватила трубку, на экране высветился Егорка. Ну, наконец-то!
   -- Сын, привет! Как там горы-Карпаты?
   -- Офигительно! Снега навалило, морозец градусов пять, в общем - то, что надо. Вы там как? Все окей?
   -- Да что нам сделается? В Питере тоже снег идет, но не очень холодно.
   Народ носится по городу в предновогодней лихорадке. Тетя Зина велела тебе передавать привет, и чтобы ты катался осторожно. Ты осторожно катаешься?
   -- Спрашиваешь! - мой сын сотворил такие честные интонации, что я тут же поняла, какую лыжню он выбирает.
   -- Егор, тут тебе дивчина одна и та же названивает...
   -- Точно одна и та же?
   -- А что, должно быть несколько?
   -- Ну почему сразу должно? - по-моему, он по ту сторону провода хихикал, паршивец. Эх, где мои семнадцать лет?!
   -- Ладно, мать, не парься, приеду - разберемся, -- пробасил он. - Все, пока, еще позвоню. Деду с бабулей привет и Машке с Ванькой! - и отключился.
   Взрослый сын. Совсем - совсем.
   О, а вот это, кажется, и в самом деле Майк. И я, правда, ничего не успела. Как всегда.
   -- Привет, Майк, -- сказала я, открывая дверь.
   -- Привет, Настя, -- сказал он, ступая в квартиру.
   На его волосах таяли снежинки, короткая дубленка пахла снегом и свежим ветром.
   Я уткнулась ему в ключицу, и мне ужасно не хотелось выбираться оттуда. А придется. Надо ведь раздеть гостя.
  

* * *

   -- Когда тучи соберутся на небе и пойдет дождь, веселый и быстрый, и запузырятся лужи, как счастливые мысли в детской голове - сон придет к ночи, а утро к рассвету. Ты знаешь, Лэс.
   -- Я знаю, Энсис.
   -- Быстро промелькнула вечность, и твои волосы засеребрились звездами. А глаза стали бездонными, как клубы туманностей над моей головой. Что скажет песня, когда вернется к дому?
   -- Что она - вернулась.
   -- А Весна, упав в Лето?
   -- Это всего лишь Земля повернулась к нам лицом, это всего лишь сон разорвал вечность.
   -- Мне было так холодно без тебя, Лэс! Скажи, там, на Земле, все так же бушуют бури?
   - Бушуют бури, закручиваясь в гребешки дней. И волны, опускаясь на берег, оставляют тысячи брызг на песке. А потом снова уходят в море, подбирая все, что встретится на пути. А еще цветут на земле волшебные зори, пронзительно прекрасные зори, Энсис. Как солнце, манящее горы, как море, уходящее за горизонт, как ветер, играющий в листьях деревьев. Ты не можешь видеть этого, Энсис.
   -- Не могу, Лэс. Но ты расскажешь мне об этом.
  

* * *

  
   -- Настя, Настя, проснись, Настя! Ты проснулась, все хорошо? Все хорошо, Настя? Прости, что разбудил тебя, но ты стонала так сильно. Ты плачешь? Какие горячие слезы, Настя, иди ко мне, я люблю тебя.
   -- И я тебя, Майки. Мне что-то приснилось, я не помню - что.
   -- Не плачь, не надо, я с тобой. Я не мог без тебя жить. Я пытался, Настя, но не мог. Я не мог без тебя дышать. Теперь я здесь.
   -- А я могла. Знаешь, Майк, я была такой спокойной, и все у меня было хорошо и правильно. И я даже пыталась завести роман. С хорошим человеком, приятным и милым, вполне замечательным. А у тебя были романы, Майки? Ведь были?
   -- Всего лишь попытки забыть тебя, Настя. Неудачные попытки.
   -- Что же нам делать, Майки? Что нам теперь делать?
   Мы что-нибудь придумаем, Настя. Обязательно придумаем, все будет хорошо. Ты мне веришь?
   -- Я верю тебе, Майки.

* * *

  
   А вот и ты, Луноликий брат мой, давненько я тебя не видела. Ну что ты лыбишься, Ястреб Серебряные Перья? У тебя хорошие новости? Может быть, ты даже соизволишь заговорить, упрямое воплощение туманного света?
   -- Энсис, Крис. Меня зовут Энсис.
   -- Мой бог, что творится в мире! Неужто мы, наконец, познакомились? Надеюсь, это не повод затащить меня снова в какую-нибудь скверную сказку? Признаюсь, мне было не слишком уютно в замечательном королевстве Рид. А ты бессовестно бросил меня там, брат мой, оказывается, Энсис. А теперь еще и смеешь улыбаться!
   -- Но ты ведь выбралась, правда?
   -- Я выбралась. Но тогда откуда ты здесь взялся, брат мой Лунный рыцарь?
   -- Я подумал, может быть, ты захочешь послушать меня еще?
   -- О, нет! Я, знаешь ли, не очень люблю попадать куда-то не по своей воле. Вернее, не люблю совсем. И я бы охотно продолжила с тобой беседу, но мне надо спешить - дела, дела! А что ты придумал на этот раз, Энсис?
  

* * *

  
   -- Крис, все уже прошло, посмотри на меня, Крис, я с тобой! Ну вот, все в порядке. Тебе что-то приснилось?
   -- Да, наверное. Не могу вспомнить. Что-то вертится в голове... но ты меня так резко разбудил... я не успела досмотреть...
   -- Ты вскрикивала, и ворочалась, и стонала. Я испугался.
   -- Ты всегда боишься за меня, Женя. Не стоит, я не так уж беспомощна, мой дорогой.
   -- Я знаю, конечно. Но все равно боюсь, моя девочка. Я люблю тебя, иди ко мне.
   -- И я тебя, Женя. А как будет по-русски мое имя?
   -- Так и будет, Крис. Кристина.
   -- А твое, по-английски?
   -- Я думаю, Джон. Нет, скорее - Джек. А по-польски - Ежи.
   -- У многих народов имена одинаковые, только произносятся по-разному. Почему?
   -- О, вопрос не для ночи... А вот ты у Анастасии спроси завтра. Ей понравится.
   -- Да, я так и сделаю. С ней интересно говорить. Женя, смотри, первая звезда. Рождество.
  

* * *

  
   Так тихо, Энсис, и небо смешалось с твердью, но скоро взойдет на земле солнце, и я приду к тебе опять. Закончат свой счет миры, и реки потекут плавно и величаво, и желтая звезда засветится там, где выше кудрявых облаков, забыв о пространстве и времени, плетет свою песню бродяга ветер. Свобода, свобода, свобода! Цветет заря, и плещет о берег море, и зеленеют безбрежные леса.
   Здравствуй, мой город.
  
   апрель 2011 г. -- март 2006 г.
  
   Елена Антонова
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   56
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"