Антонова Елена Юрьевна. Всевышний любит смеяться

Всевышний любит смеяться

(О том, как Лена превратилась в утку, а потом утка снова стала собой)

"Идти назад? - размышлял он. - Исключено! Вбок? Бессмысленно! Вперед? Единственная разумная вещь! Итак, вперед!"

Д.Р.Р. Толкин, или

"Хоббит, Туда и обратно"

Что такое божественный драйв? Может быть это гнев, поднимающийся в груди и заставляющий тебя вырастать до исполинского размера, чтобы взглянуть на этот мир оттуда, с недосягаемой высоты?

Или это холодная льдинка, застывшая там, у солнечного сплетения? Холодная, нетающая, острая. Ноющая боль, мучительный восторг. Вот сейчас это и начнется!

Что? Морская регата, "Формула-1", скачки в Дерби, турнир в Уимблдоне, полет на Луну?

Какая разница? Старт дан, и ты пишешь рассказ или взбираешься на Джомолунгму, или слушаешь Битлов, или...

Или ты увидел, наконец, утку на море, ту, что пролетала над тобой когда-то, а ты не мог понять, в самом ли это деле происходит или она плод твоего прихотливого воображения. Пестро-коричневая, с длинной изящно изогнутой шеей и мощными крыльями, плещущими на ветру.

Тебе так мучительно хотелось встретить ее снова, ладно, пусть не наяву, а хотя бы на страницах специальных журналов или в иллюстрированных атласах, все равно, главное - убедиться, что она и правда существует. Но нет, ее не было ни на фото, ни в атласах, ни на охотничьих сайтах, ни в энциклопедиях.

Приходилось признать - ты что-то напутал. В самом деле, это ведь могла быть совсем и не утка, а какой-нибудь гусь, случайно залетевший в прибрежный залив теплым августовским утром. Или другая морская птица. Мало ли их вокруг летает?

УВЕРТЮРА

Я входила в теплые морские воды в замечательном настроении. На хрестоматийно чистом голубом небе, как будто облитом изразцовой глазурью, не было ни облачка, и вверху, в самой дальней его вышине сияло ослепительное июльское солнце. Оно преломляло свои лучи о лазурную гладь, легкую, прозрачную, струистую, вспыхивая алмазной россыпью брызг на кончиках волн.

Моя подруга двигалась со мной в унисон. Она только приехала из Германии, и мы отправились на море, которое она знала и любила и за которым отчаянно скучала в своей северной Вестфалии. Но что делать, перемены не даются нам даром, c потерей теплого моря вполне можно было смириться. Тем более, что Татьяна наведывалась в Одессу регулярно, чему я была очень рада. Прелесть нашей встречи состояла еще и в том, что и она, и я были свободны от обязательств и могли распоряжаться своим временем как душе заблагорассудиться. Татьяна пристроила детей деду, отправила их отдохнуть к дальним родственникам в отчий край. Мои ребята благоденствовали на даче. Этот чудный долгий летний день был наш: мы нагулялись, наговорились всласть, а теперь вот погружались в ласковые воды самого синего в мире, намереваясь поплавать как следует.

Прежде чем окунуться я глянула за волнорез - ну как там сегодня?

Все было в порядке - и сегодня, как вчера, там сновали утки. Они летали над самой кромкой воды, разворачивались и уносились к горизонту, а потом возвращались вновь. В этом году их было много, разных. И так радостно было смотреть на их полет, что мне на миг захотелось стать как они. Почему бы и нет, подумала я, почему бы и нет? Усмехнувшись, добавила дерзко - я утка, я лечу, как они - и сильно оттолкнувшись от дна, продемонстрировала окружающим классический кроль, мерно загребая руками. И раз, и два, и три... Глоток воздуха и опять - и раз, и два, и три...

Мое удивление росло вместе с количеством гребков.

Кто знает, что такое плексит, поймет меня полностью. К ограниченным движениям привыкаешь настолько, что уже почти перестаешь замечать их. Просто чуть-чуть недотягиваешь руку до верха - ну и что, разве это смертельно? Просто на пару сантиметров не достаешь до правой лопатки. Или - до левой, какая разница. Или не можешь наклониться до самого пола, так, чтобы достать веселой пятерней шершавую поверхность ковра и быстро, ловко разогнуться. И по-щенячьи обрадоваться жизни, и дню, который наступит и принесет тебе так много радости, что ты, пожалуй, не успеешь собрать ее всю за раз! Поэтому на следующий день надо будет встать пораньше, чтобы она не улизнула, не дай бог, из твоих рук! Не исчезла в туманной дали какого-нибудь заоблачного послезавтра.

Приставка "после" вообще неимоверно хитрая вещь. Она такая милая, ненапряжная, многообещающая, всеобъемлющая... После сессии... После праздников... После ужина... После прогулки... После замужества... После рождения ребенка... После декрета... После уборки... После отдыха...

После холодов... После неудачного романа... И после удачного...

Ведь всегда есть время потом. И всегда нет - сейчас.

Потом, когда вылечусь... После, как справлюсь с депрессией...

Потом, когда придет вдохновение... Немного позже... Совсем немного, ведь надо и мне когда-нибудь отдохнуть... И настроения нет... И плексит замучил... Привет тебе, многоликий плексит! В конце концов, ты превращаешься в привычку. Ну не прокручивается рука в левом плече - большое дело, бывает и хуже... Еще бы...

Я плыла, поднимая и опуская голову, как когда-то меня учили, подбородок чуть выше волны - вдох, голову в воду - выдох. А руки крутили веселую мельницу, наплевав на какой-то там непонятный плексит. Он просто исчез, будто его никогда и не было. Потому что я была не "я" - я была уткой.

Первой не выдержала "дыхалка". "Что-то ты разошлась", - промолвила она осторожно, и мне пришлось перевернуться на спину. Преодолев оставшиеся до волнореза несколько метров, я забралась на обросший водорослями бетон и огляделась. Мир казался новым. Колыхалось в солнечном мареве бескрайнее море, сливаясь у горизонта с небом, кричали чайки, низко-низко летели над водой диковинные утки.

Я только что была одной из них.

Гордости моей не было предела.

- Эй! - помахала я рукой подруге. - Ее голова виднелась где-то на середине пути.

- Эй! - посигналила она мне.

Я бухнулась в теплые воды залива и без приключений и превращений, то на боку, то классической "лягушкой" добралась до прибрежных камней.

Подруга ждала меня там. Я тут же рассказала ей, как была уткой и у меня не болело плечо.

- И заметить не успела, просто подумала об этом, и все! - впечатления переполняли меня.

- Но это здорово! - радовалась подруга. - Это означает, что ты вышла на новый уровень и можешь теперь то, о чем раньше и не подозревала.

- И мне это показали так неожиданно и просто! - соглашалась я с ней.

Мы выбрались на берег и, устроившись на широкой подстилке, поговорили еще немного о том, как я была уткой, а потом перешли на другие темы. Время бежало незаметно. Море - зеркальное, почти недвижимое - навевало дрему, солнце все не сходило с зенита, и, казалось, останется там навсегда. Это был воистину замечательный день.

Но прошел и он, и наступили другие.

Татьяне надо было заниматься приехавшими с отдыха детьми, хлопотать по хозяйству, возиться с рабочими, ремонтировавшими квартиру, улаживать дела отца. Так мы и не увиделись больше до ее отъезда, лишь изредка переговаривались по телефону и клятвенно обещали друг другу вдумчивую продолжительную скайп-конференцию.

Я продолжала ходить на море так часто, как позволяла работа.

Плавала на волнорез и обратно, останавливалась по дороге на облюбованном камне-валуне и долго лениво покачивалась на воде, подставляя солнечным лучам выгоревшую макушку. Мир вокруг пребывал неизменным, он по-прежнему состоял из моря, чаек, выцветшего неба и диковинных уток, пролетавшие низко над водой.

Эти утки, признаться, с некоторых пор занимали все мое внимание.

Увы, они летали слишком далеко, чтобы рассмотреть их как следует, тем более без очков. Но и водрузив на нос очки, я успевала лишь заметить их контрастно-темный профиль в полете. Глаза на солнце начинали отчаянно слезились, а утки почему-то именно в этот момент исчезали с поля зрения, улетали далеко в море. В конце концов, я прекратила мучения и стала просто наблюдать за ними. Они садились на воду парами, а иногда даже целыми стаями, часто ныряли, штопором вспарывая глубину и вновь появлялись на поверхности, всегда неожиданно и далеко от того места, где ты их высматривал.

Ближе к вечеру, отлетев подальше в море, они расправляли крылья, подставляли их закатному солнышку, шумно хлопали ими, то и дело привставая над водой и оглашая воздух ликующими вскликами.

Это было невероятно красиво.

Мой эпизод с чудесным превращением в утку стал постепенно забываться. Жизнь и повседневные заботы брали свое, и, наверное, эта история, как и многие другие, так и канула бы в небытие.

Но, похоже, у судьбы были на нее другие планы.

ИНТРОДУКЦИЯ

- Ты знаешь, я, когда приехала, все вспоминала день, который мы с тобой провели. Солнце, море, беззаботность, твою восторженность, уток, и как ты превратилась в одну из них, - Таня рассмеялась, передвинулась в кресле и исчезла с экрана монитора.

- Ау, ты где, вернись на родину, я не могу так разговаривать!

- Да тут я, просто ногу засидела, - она снова возникла на экране. - Ну что, ты меня видишь?

- Вижу, вижу, все в порядке.

- Так вот. Я с твоего позволения рассказала все Виталику, как мы с тобой вышли на новый уровень, про случай с уткой и про твое плечо. Он очень заинтересовался и настоял, чтобы я его мнение записала сразу под диктовку и выслала тебе как есть.

Надо сказать, Виталик, муж Татьяны, был весьма любопытной личностью. И так достаточно колоритную свою от природы внешность, далекую, прямо скажем, от ангельской, он подчеркивал тяжелым взглядом исподлобья. Темные тонкие брови, глубокие темно-карие глаза, жестко очерченные скулы, твердые сжатые губы - сочетание не из слабых. Будто и этого показалось ему мало, последнее время он еще взял моду выбривать шевелюру. Впечатление на народ производил соответствующее. Немцы, так те его просто боялись.

"Боятся - значит, уважают", - одобрительно произносил Виталик. Глаза его при этом насмешливо блестели.

Что было на душе и за душой нашего Виталика, знала, может быть, одна Таня, а может, и она не ведала до конца. В любом случае, его мнению чутью и непредвзятости я доверяла всецело. Более того, оно как раз и могло оказаться той самой истиной в последней инстанции, потому как мыслил он исключительно независимо, а при изложении выводов не оглядывался ни на кого. Стоит ли добавлять, что при этом он был начитан, неплохо знал историю религии, интересовался духовными практиками, разбирался в философии. А его склонность к аналитике, великолепная медлительность и откровенная леность давали ему возможность проникать в суть вещей так глубоко, как нам, в нашей суете и зажатости, и не снилось. Результат порой был ошеломляющим. И далеко не всегда приятным. Однако в тот раз я считала свою позицию безупречной и приготовилась к дифирамбам и чествованиям. Плечи мои расправились, подбородок гордо приподнялся... Но Татьяна что-то не спешила с похвалами...

- Скажи, а как поживает твой плексит? - вместо этого спросила она.

- Плексит? - да, кажется получение народного признания откладывается на неопределенный срок. Плечи вернулись в исходное положение, вздернутый подбородок встал на место, а тон торжественно-звенящих литавр уступил вполне обыкновенному, домашнему.

- Снова взялся за свое, - огорченно призналась я. - А что?

- Да ничего, просто поинтересовалась. Это соответствует... - она вздохнула. - Но ты сама все прочтешь, я тебе отправила мэйл.

Мы поговорили еще немного и расстались до следующего эфира.

Открыла я почту в тот же вечер, сразу как справилась с делами.

Письмо было коротким и емким. Содержание его, мало сказать, меня поразило. Я предполагала все, что угодно, но рассматривать вопрос с такой позиции...

Вот оно:

"Всевышний любит смеяться. Утка, как и все, что вокруг есть, это часть Всевышнего. Сначала утка почувствовала себя Леной, а потом позволила тебе, как в обратку, почувствовать себя собой, уткой. Ты попала в резонанс с миром на короткий период - и твоя боль прошла. На этот короткий миг тебе было позволено поиграться в песочнице у Всевышнего. На сегодняшний день твой главный недостаток - то, что ты не можешь пустить Всевышнего к себе. Он показывает тебе, насколько все просто. На все наши дела и вопросы мы не берем Его в долю, приписывая все себе. Ты в этом эпизоде приписала СЕБЕ, что ты почувствовала себя уткой. На самом же деле это был "зайчик" от НЕГО, это УТКА почувствовала себя тобой. Стоит тебе только сделать попытку изменить что-то в жизни в правильном направлении, тебе пойдут навстречу - тебя видят и слышат. Уходи от карманной логики".

Ну, Виталик, ну титан! А я-то раскатала губу, какая я умная и замечательная! Терпеливая, вдумчивая, старательная, достигшая, ну не то чтобы вершин, но взобравшаяся на некие холмы, с которых обозреваю в мудрости своей раскинувшуюся внизу долину. Что же, все, о чем я думала до сих пор и что пробовала, было жгуче интересно и совсем необременительно. Не требовало усилий, приходило само собой. Это мне нравилось. Элемент игры, из которой можно выйти по собственному желанию и заняться вещами более обыденными и полезными для жизни.

Его объяснение было ушатом холодной воды. Он показывал мне - тебе позволили войти в игру, и все сразу стало серьезно. Ты можешь, конечно, закрыть глаза на то, что было и забыть полученный опыт. Но захочешь ли ты жить прежней жизнью?

Положительно, Виталик зарывает талант в землю. При его способности к интерпретациям он запросто мог бы деньги на этом зарабатывать, и немалые.

Я ответила ему сразу же. Выразила свое восхищение, и, честное слово, была искренней. Еще упомянула о том, что это могло бы стать источником заработка. Как говорится, и ему хорошо и людям польза.

Тут же пришло второе письмо.

Из которого следовало, что я опять поняла все неправильно.

"Удивляет, что ты не улавливаешь смысла происходящего. Ты пытаешься выразить в словах то, что происходит, а слова абсолютно искажают суть. Из явления получается чучело со стеклянными глазками. Тебе предложили поиграть, как это предлагают детям, а ты возгордилась до плеши, запихав это в рамки трансцендентного опыта. Это ощущение "получилось" у тебя потому, что был в тот момент кайф. Как только ты начала анализировать и замкнула на себя, убрав Участников, кайф прошел и все кончилось. Ты огорчила Участников своей беспонтовостью. На кайфе надо стать "как"- как утка, как вода, как трава - и на кайфе этом тебя возьмут в игру опять. Как только станешь летать - так игра пойдет дальше.

PS. А деньги так не зарабатывают. Если ты что-то можешь, то деньги тебе предложат САМИ и скажут еще спасибо, что ты их взял".

Елки-палки, и откуда у него это? Самыми простыми словами он рассказывает тебе о том, как устроен мир. И прочитав, ты думаешь, что все уже понял. И опять ошибаешься. Потому что не в словах здесь дело, а в контексте. Его надо воспринять целиком, не разделяя на отдельные элементы. В каждом абзаце заключен свой смысл, но лишь прослушав все произведение целиком, ты сможешь постичь замысел композитора.

ДЕЙСТВИЕ 1

"И это пройдет!" - говаривал мой давнишний знакомец великий царь Соломон. Действительно, время шло себе потихоньку, неторопливо отмеряя дни очередного лета. Как раз после получения Виталиковых писем на Одессу налетел первый в этом сезоне штормовой ветер. Перебаламутив всю бухту и порезвившись вволю, он убрался восвояси, но температуру воды снизил сильно, почти до 17 градусов. Поскольку я не принадлежу к когорте любителей холодных купаний, пляжные походы были мною на время прекращены. Но уже к концу суетной рабочей недели я снова бросилась к морю, как тонущий к спасательному кругу.

Людей на пляже наблюдалось немного, хотя солнце шпарило вовсю. Ну и хорошо, подумала я облегченно, входя в еще прохладную после непогоды воду, хоть отдохну, как следует. И оттолкнувшись от крупного камня, заскользила по поверхности в сторону волнореза. Спешить мне было некуда. Первый заплыв после даже небольшого перерыва - это все равно, как знакомство заново. Ты должен дать морю почувствовать себя, разглядеть, узнать.

- Кто ты таков, - спрашивает оно тебя.

- Это я, разве ты не видишь?

- Вижу ли я? Возможно. Тебя не было слишком долго, - отвечает оно, лениво плеснув волной.

-Так ведь штормило...

- Разве?

- Да. В шторм купаться опасно.

Море хмыкает недоверчиво, но объяснение принимает и катит, катит тебя вперед, поднимает плавно, огибая соленые скаты-барашки.

На полдороге к волнорезу мысли мои совершили круг и опять вернулись к превращению в утку. Было бы странно, если бы не вернулись. Только в этот раз они отличались исключительной трезвостью и скепсисом. Как все это, в сущности, надумано и далеко от реальной жизни, размышляла я, старательно загребая воду руками и отталкиваясь ногами от невидимой преграды, так, как учили меня когда-то на занятиях по плаванию. Всего лишь игра - легкая, забавная. Да, но игра, дающая возможность вновь почувствовать себя счастливым. Свободным, радостным, беззаботным, как в детстве. А что если об этом написать, приняли вдруг мысли другое направление.

Написать? Интересно, в какой форме?

В какой? Да ничего не нужно придумывать, а просто рассказать о том, что было. О жарком летнем дне, о чудесном превращении и чувстве свободы, о Виталиков письмах и о моих мыслях.

И все? А еще о чем? И главное - для чего?

Так, думай, думай, есть ли в этом хоть какой-нибудь смысл...

Если есть, то я хочу получить у пространства ПОДТВЕРЖДЕНИЕ, промелькнула быстрая мысль. Как? Хм... Например, увидеть утку вблизи прямо сейчас!

Я сама удивилась собственной наглости.

Вокруг меня простирался холодный безбрежный простор, лакировано сияющий под ликующим утренним солнцем. И здесь, и дальше, сколько хватало глаз, было пусто, торжественно и тихо. Лишь вырисовывались у горизонта скучающие на рейде корабле да застыли посреди моря небольшие рыбачьи лодки. Никаких уток. И даже чаек. Никого.

Хорошо, подумала я, уток заказывать нет смысла. Ладно. Согласна на любой другой знак, но чтобы не оставалось места для сомнений...

Откуда ему тут взяться? А это уж решать не мне, а, как выражается Виталик, Всевышнему.

Море впереди было по-прежнему пустым, ну абсолютно. Казалось, оно надо мной насмехается. Волнорез виднелся совсем недалеко, всего в нескольких метрах. Сейчас доплыву, обсохну немного, и - обратно. Для первого раза вполне хватит.

"О, а вот и чайка появилась, да какая большая, надо же!" - не успела подумать я, как до меня дошло, что никакая это не чайка. Не чайка, а самая настоящая утка - просто я ни разу не видела не одну из них так близко.

Утка пролетела прямо у меня над головой, можно сказать, чуть макушку не задела. Красавица, черно-глянцевого цвета, она почему-то направлялась к берегу, хотя логичнее было бы наоборот - все-таки купающихся в прибрежной зоне было достаточно. Но птица не собиралась разворачиваться. Напротив, сделав еще несколько махов крыльями, она опустилась между валунами, выступающими из воды совсем недалеко от песчаной полосы пляжа. Сидит себе, на волне покачивается. Тело крупное, вытянутое, перья темные, длинный светлый клюв. Вот это да! И такой меня азарт разобрал подобраться к ней поближе...

Плыву тихонько, стараюсь не плескаться. Еще рывок, и еще, и следующий. Вот уже хорошо различимы темные пестрины перьев, и желтые пятна надклювья, и блестящие бусинки-глаза. Нырк! И ее продолговатое тело стремительно, как торпеда, вошло в воду - я только облизнуться успела! Кручу головой во все стороны - может, где вынырнет? Нет, не видно. Эх, жалость какая, только я раззадорилась! Выходить на берег совершенно не хотелось и я повернула обратно к волнорезу. В конце концов, куда плыла, туда и доплыву, и никакая утка мне не указ...

Ну, конечно, она была там, за волнорезом! Качалась на волне также невозмутимо, как и в первый раз, не обращая на меня никакого внимания. Я снова начала тихонько подбираться к ней. И снова она нырнула, как только мне показалось, что моя затея увенчается успехом. Опять головой верчу - где она теперь вынырнет? Ага, вон, вижу ее справа.

И новый заплыв, и еще один нырок. Да она со мной никак играет?

Ладно, подруга, я согласна, давай поиграем.

Оп! И ее тело мгновенно уходит в толщу воды и исчезает из поля зрения на немыслимо долгое время. Но вот снова появляется она на поверхности, чуть впереди и немного левее. И опять я плыву в ее сторону, надеясь, что уж в этот раз у меня хватит мастерства и терпения и все получится...

Если бы вы спросили у меня тогда - получится что? - я не смогла бы дать вразумительный ответ. Я и сейчас не вполне понимаю, зачем мне все это было надо. Помню только чувство необыкновенного, всепоглощающего восторга и желания подплыть к ней поближе, так близко, чтобы можно было оказаться совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, и зависнуть там, покачиваясь на волнах, точно так, как она.

Уже и волнорез остался далеко позади, я и не заметила когда. Я вообще перестала следить за временем, думая лишь о том, где увижу мою утку в следующий раз.

Долго ли, коротко ли, но наступил момент, когда утка нырнуть - нырнула, а на поверхности не появилась. Я не увидела ее нигде, как не крутила головой. Никого вокруг меня не было - пустое море. Ни птиц, ни людей, ни лодок. Кажется, пора возвращаться на берег.

Но мне так не хотелось этого делать! И я продолжала плескаться в воде, переворачивалась с одного бока на другой, подтягивала под себя ноги, меняла положение тела, возвращалась на исходную позицию и снова плыла, и опять крутилась как юла. Ах, как мне было хорошо! Тело потеряло вес, я просто перестала ощущать сопротивление воды, как будто ее подо мной не было.

Так, наверное, чувствуют себя утки, когда плавают, подумала я.

И тут же увидела ее. Она покачалась на волне еще какое-то время, а потом поднялась на крыло и улетела далеко в море.

Почти сразу возникла неприятная тяжесть в левой икре. Симптом был тревожным, он заставил меня напрячься и вернуться в реальную жизнь. Всего пару месяцев назад сильная судорога буквально вывела меня из строя посреди пешей прогулки. Она пронзила мышцы неожиданно по всей длине от пятки до бедра, я едва с ней справилась и с трудом добрела домой. Подставила ногу под душ и растирала ее долго, потом закутала теплым шарфом. Стало намного легче, но по-настоящему боль отступила только к утру.

"Если тебя скрутит здесь судорога, никто не заметит - и все!" - нашептывала мне паника.

"Именно, если здесь, то никто не заметит. Поэтому надо быстро доплыть до берега", - спокойно ответила я ей и повернула обратно, в сторону волнореза.

Плыла на одних руках, оставив ноги свободно парить в воде, пусть отдохнут немного. Не то, чтобы они отказывались мне служить, вовсе нет, до этого пока не дошло, да я была уверена, что не дойдет. Но принять превентивные меры считала необходимым.

Я старательно гребла, но волнорез почему-то и не думал приближаться. Он был где-то там, в далекой дали, такой невозможной, что мне не удавалось его даже разглядеть.

Когда же я, наконец, до него добралась, то очень удивилась. Неужели он расположен так близко от берега? Может быть, я в запальчивости давно его перемахнула? Но нет, вот они, стоят с удочками упорные рыбаки, с шумом и гамом, не обращая внимание на призыв "Не пирнати!", сигают с пирса молодые ребята, а по обросшим водорослями, давно сроднившимся с морем бетонным плитам задумчиво бредут отдыхающие, внимательно вглядываясь в толщу воды. Что они могли там увидеть, оставалось для меня загадкой. Разве что мальков? Или медуз? Но медузы, уж не знаю почему, в последние годы к нам нечасто заглядывали. Правда, говорят, в залив вернулись крабы, но они, как известно, живут на дне.

За размышлениями я почти добралась до прибрежных камней. В это время по воде пробежала зябь, и волны ту же принялись играть друг с другом в догонялки. Милое зрелище. Кто на море не живет, может и отнесся бы к этому спокойно. Я же прекрасно знала коварный нрав стихии и понимала всю опасность таких вот легких на первый взгляд волн. Одна из них окатила меня как следует, так, что я едва успела из-под нее вынырнуть. Будь настороже, напомнила я себе. И тут же другая толкнула меня в спину и сильно потянула назад, за собой. Я устала. Руки отяжелели и едва двигались. Ну вот, подумала я, очень весело. И никаких тебе уток вокруг. В это время она опять пронеслась надо мной, развернулась и направилась в открытое море, туда, где плавился на солнце блекло-голубой горизонт.

Я выбралась на берег. Села на подстилку. Открыла мобильник, чтобы проверить, не было ли звонков. И с изумлением обнаружила, что провела в море 38 минут. Тридцать восемь минут чистого плавания. Может, для кого-то это и обычное дело, но не для меня. Недаром тело запросило пощады.

Постаравшись устроить ногу на горячем песке как можно удобнее, я лежала некоторое время не шевелясь. Мышцы на икре и ступне мелко подрагивали, но потом успокоились. Пронесло! Собрав вещи, я медленно побрела с пляжа. Придя домой, первым делом забралась под душ. Поела как следует, и, подключив компьютер, залезла в интернет. Пришла пора определить мою утку, а то неудобно как-то, в игры играю, а имени не знаю. Поисковая система после слов "морские птицы" выдала такое количество ссылок, что я поняла - надо сужать круг. В конце концов, на запрос "морские птицы Черного моря", я получила то, что нужно. Ага, баклан хохлатый... малый... большой... Вот он, точно - баклан большой!

Большой баклан, ныряющая морская птица из рода бакланов (Phalacrocorax).

Массивная птица с перепончатыми лапами, длинной шеей, изогнутым клювом и большим черным хохолком. Окрас чёрный с зеленоватым отливом, горло и щёки белые, пятно по бокам клюва жёлтое.

Издает низкие звуки "коророро", "хорр", "ток-ток-ток-ток" и т.д.

Бакланы очень осторожны, при приближении опасности стараются улететь. Перемещаясь на короткие расстояния, держатся низко над водою.

Хорошие пловцы и великолепные ныряльщики. Плавая, глубоко погружаются в воду и ныряют, если их беспокоят. Под водой держатся до 3 минут, ныряют до 9-10 метров в глубину.

Питаются рыбой. Охотятся и в одиночку и стаями, иногда совместно с пеликанами.

И никакой мистики. Представляю, как я надоела несчастной птице, гоняясь за ней по всему морю.

ДЕЙСТВИЕ 2

Утром, проснувшись небывало рано, я покидала в сумку все необходимое и побежала на пляж. Людей в этот час было еще мало и утки, то есть, простите, бакланы летали совсем близко. Солнечная дорожка пробиралась к берегу от самого горизонта, прозрачная по-утреннему вода казалось недвижимой. На дне вырисовывались камни и камушки, опутанные водорослями, между ними проплывала мелкая рыбешка, суетилась веселая водная мошкара. Мне жаль было взмучивать этот радостный мир, но что поделать - иначе в море не войдешь.

Солнце, несмотря на то, что август вошел в зенит, пекло немилосердно. Видно, в этом году сезон будет долгим...

Хотя, точно сказать никогда невозможно. Вот только что стояла неимоверная теплынь, и вода стелилась к берегу ласково, и ветерок лишь слегка теребил низкорослые травы на скошенных холмах, приглашая к длительным вдумчивым прогулкам. И казалось, времени еще впереди много и даже с запасом. Как тут и налетал жесткий северный ветер, выстуживал море и вытрепывал травы, и белопенная волна вскидывалась на песок, утаскивая с собой все, что только могла. Порой и полпляжа не оставалось после таких штормов. Сезон заканчивался в одночасье. Неприютное, серое-стальное, грозное, мощное, бескрайнее - море не для курортников. Я знала, каким оно бывает. И хорошо понимала, что нынешняя пастораль может больше и не повторится. Правда, это было бы слишком даже для нашего капризного климата, но мало ли...

Я решительно вошла в воду, тут же окружившую меня прохладным кольцом, оттолкнулась от дна, рыбкой скользнула по поверхности и поплыла, делая первые сильные глубокие гребки. Еще немного и я устану, и тогда перевернусь на спину и буду лениво перебирать руками, дожимая оставшееся до волнореза расстояние.

Но доплыть мне до него не пришлось. Мой баклан (а это определенно была девочка) устроился на волнах недалеко от "срединных" камней, и похоже не торопился улетать.

Птица покачалась немного на воде, а потом принялась нырять и плескаться. Я смотрела на нее, забыв обо всем на свете, так она была хороша. На долю секунды взметнув над волной узкое, слегка сплющенное к хвосту тело, она будто опрокидывалась в воду, только мелькали на ярком солнце блестящие мокрые перья.

Не проходило и десятка секунд, как баклан выныривал неподалеку, отнюдь не желая покидать облюбованного места. Рыбой оно было богато, что ли? Или просто хорошо прогрето и удобно для отдыха? Что и говорить, восхитительное зрелище... Ради него стоило встать пораньше. Вот, вынырнув в очередной раз, птица задержалась недалеко от меня... Низкая посадка, длинный, острый клюв. Этим клювом баклан прихватывает рыбу, поймав ее в темной морской глубине, и возносит на поверхность, чтобы заглотать целиком. А потом снова ныряет, проплывая под водой метры и метры. В некоторых источниках пишут, что бакланы даже помогают себе в плавании крыльями, то есть, иными словами "летят" под водой. Вот бы посмотреть...

Наверное, я стала для нее привычным предметом окружающего пейзажа - она явно меня не опасалась.

- Привет, - отправила я ей мысленный посыл.

- Привет, - отозвалась она.

Ух ты...

- Меня зовут Лена, - попробовала я снова.

- Я знаю, - ответила она.

- Ну да, конечно, если это Всевышний вселился в Утку, чтобы она могла обернуться Леной, понятно, что ты знаешь. А как зовут тебя? Не тебя - Всевышнего, имя которого мне и знать не надо. И не тебя - часть меня. А ТЕБЯ - настоящую?

Ветер прошелестел в ответ, складывая ИМЯ. Птица повернулась ко мне боком, и мне стало хорошо видно желтое пятно под круглым глазом.

- Давай поныряем, - предложила она.

- Поныряем?

- Да.

- Но я не умею...

- Неужели?

- Только в детстве. И я не делала этого так давно...

- Почему?

Действительно, почему? Я задумалась. Просто не хотелось. Волосы на голове намокнут, а это не слишком приятно, и вообще...

Что - вообще?

Я оттолкнулась от камня и попробовала войти в воду как умела когда-то. Получилось не очень. Неуклюже, и удовольствия, признаться, никакого. Выскочила из воды, отфыркиваясь. Мокрые волосы липли к лицу, в глазах резало. А где моя девочка? Ага, вот она, подстрекательница!

Птица снова ушла под воду, я не удержалась, нырнула за ней. Нечего было и думать о том, чтобы ее догнать! Она плыла, отталкиваясь двумя перепончатыми ластами-лапами, плотно сложив и прижав к телу широкие крылья. Вот это да! Я вынырнула, изо всех сил жалея о том, что на большее меня не хватило. Оп! И она тут же появилась на поверхности.

- Ну что, понравилось?

Мы нырнули еще раз, и еще. А потом она поднялась в воздух, и, совершив прощальный круг, улетела в море. Я долго смотрела ей вслед.

В тот день близ берега кружило много бакланов. Они сновали над волнорезом туда-сюда, вытянув в одну линию изящную голову, длинную шею, узкое тело. Они скользили над водой низко, садились с размаху, ныряли и вновь выныривали, и опять взлетали невысоко, чтобы перелететь в другое место. Видно и в самом деле по заливу шел большой косяк молоди. Может мелкая ставридка, а может глось.

Я поплавала еще немного, а потом ушла домой с твердым намерением не пропустить ни одного пляжного дня до конца лета.

* * *

Дни мои тянулись один за другим, простые, ясные, восхитительно однообразные. Мне удалось вытребовать причитающийся за год отпуск и присоединить к нему накопившиеся отгулы, наличие которых никто уже давно не принимал всерьез.

Начальник выразил свое неудовольствие жестко и решительно и даже пригрозил увольнением. Однако я ему так же решительно, но не жестко (не мой стиль) объяснила, что если он уволит меня сейчас, то поиски другого такого опытного редактора, согласного работать за такую очень небольшую зарплату, займут у него столько же времени, сколько я проведу в отпуске, плюс накопившиеся отгулы. Если даже не больше. Потому что всем известно, что вторая половина августа и первая сентября в нашем городе в смысле поиска работы и работников - мертвый сезон. Сюда же относится вторая половина декабря, первая половина января (в чем мы солидарны с бывшими братскими республиками), весенние пасхальные дни и ноябрьский праздник молодого вина. Но дело сейчас не в этом. Нормальный человек (по крайней мере, в нашем городе) в августе-сентябре работу не меняет. В этот период он склонен отдыхать - у себя ли дома или где-нибудь подальше, за сказочным "бугром", значения не имеет. И только авторы, как раз закончившие к этому замечательному предосеннему периоду свои замечательные опусы, мечтают, наконец, увидеть их изданными. И бедным редакторам приходится трудиться над их текстами, чтобы они стали похожи на нечто, написанное на русском языке. Или на украинском, не имеет значения. Потому что, если человек не умеет писать, то он не умеет это делать на любом языке. Но оставим национальный вопрос, вернемся "к нашим баранам".

С моими доводами начальнику пришлось согласиться. Тем более, что он четко понял - увольнения я не боюсь. Правда, я не была уверена, что вот именно сейчас, пока я наслаждаюсь отвоеванной в боях свободой, он не ищет мне замену. Но сказать по правде, мне было на это совершенно наплевать.

Каждое утро я отправлялась на пляж, плавала, загорала под незлым августовским солнышком, и снова плавала. Потом шла домой, готовила еду, отдыхала и писала про Утку. А ближе к вечеру опять приходила к морю и сидела до заката, наблюдая как нехотя опускается за линию горизонта величественное желтое светило.

Тело мое стало легким, сухим и поджарым. А из усталой головы выветрились дурные ненужные мысли.

Лишь однажды плавное течение правильной моей жизни было нарушено телефонным звонком некоей шапочной знакомой. Услышав в трубке ее захлебывающийся от восторга голос, я очень удивилась. Обычно она появлялась тогда, когда наклевывалось какое-нибудь выгодное дело. Разумеется, для нее. А исполнять его, понятно, должны были вы - или вам подобные.

"С чего бы это ей искать меня неурочным августом?", - подумала я недовольно.

Август - это вам не декабрь-январь, когда косяком шли новогодние корпоративы, и не май-июнь, когда их место занимали корпоративы на природе. Я сооружала сценарии для тех и других, признаться, не за слишком высокую цену, стараясь все же придать каждому свою особенность. Моя подруга говорила, что пора уже перестать вкладывать в подобные безделицы душу. Я соглашалась с ней целиком и полностью. Но писать без души было ужасно скучно

-Тогда совсем не пиши, - сердилась она.

-Да? А кто деньги будет зарабатывать? - резонно отвечала я.

-Пускай мужики зарабатывают, - бросала она сакраментальную фразу.

На этом диалог захлебывался.

Мужиков, желающих выполнять положенные им мужицкие функции, в которые входила, разумеется, и работа, в ближайшем обозримом окружении видно не было. По крайней мере, в свободном от семей полете.

Сценарии вечеринок надоели мне совершенно. Но какая была им альтернатива?

- И я, понятно, сразу вспомнила о тебе, - вещала между тем моя не к месту появившаяся работодательница, - такие суперхалтуры, ты ведь понимаешь, попадаются нечасто...

Судя по ее назидательному тону, понять я должна была одно - если бы не она, мне бы вообще никаких халтур не видать. А так, с ее помощью...

Просто дарительница какая-то. Бойтесь данайцев дары приносящих...

Именно теперь, когда я вошла в свой собственный строго повторяющийся ритм, она предлагала мне сесть и написать за кого-то книгу. Всего-навсего.

У автора сюжет родился. А времени (читай - умения) сделать из него что-нибудь удобоваримое, ну там, роман какой-нибудь, или, на худой конец, повесть - нет как нет. И мне, конечно, надо постараться, и уложиться в сроки...

Позвольте, разве я давала согласие? Что-то не припомню...

- Нет, - произнесла я в трубку. Там воцарилось растерянное молчание.

- Что значит "нет"? Я не поняла? - осторожно спросила дарительница.

- Ветуся, извини, сейчас не могу, - я постаралась придать своему отпору мягкий оттенок.

- Почему? - удивилась она.

Ну что я ей могла сказать? Что пишу про Утку и хожу на море?

Вместо этого я туманно намекнула, что у меня есть "свои, очень важные причины", ни на йоту, кстати, не отклонившись от истины. И положив трубку, сразу же забыла о завлекательном денежном предложении.

Еще бы, впереди меня ждали чудесные приключения!

К берегам нашим, как будто кто-то хотел преподнести мне подарок за старания, уток разных видов и мастей наприлетало в нынешнем сезоне немеряно. Какую радость доставляло мне находить их на картинках и видео, узнавать имена, читать о повадках!

Кроме больших бакланов, привычно пролетающих над кромкой волнореза, посетила нас как-то краснозобая гагара. Она полетала вместе с бакланами несколько дней, покачалась-покормилась на теплых, "хлебных" черноморских волнах, а потом исчезла. Должно быть, улетела дальше по своим гагарачьим делам, в теплые и еще более благодатные края. Мне было жаль, что я больше не увижу ее плотную серую шею и острый любопытный носик, и то, как она поднимается в полет, и опускается, помогая себе крыльями, на воду.

Постоянно крутились недалеко от берега мелкие утки, в просторечии называемые "нырки". Среди прочих я сумела различить гоголя, черноголовую чернеть, рогатую и черношейную поганок.

А удивительная красавица чомга, или, как называют ее еще, Большая поганка (Podiceps cristatus), решила в один из довольно пасмурных дней пофланировать прямо возле пирса.

Она болталась на довольно крутенькой волне, которая то и дело прибивала ее к берегу. Но на берегу ей явно делать было нечего, и она снова разворачивала в сторону моря, однако далеко не уплывала. Я бегала по пирсу как заполошенная, лихорадочно щелкая объективом фотоаппарата. А она, будто понимая, показывала себя и так, и сяк, и сбоку, и со спины, и в красивом заплыве, и в статике, задумчиво покачиваясь на волнах. Великолепный желто-рыжий воротник и изящные перья, венчающие гордую голову, так сильно отличали ее от других в ее семействе, что мне даже не пришлось сверяться с определителями. Это была определенно чомга во всей своей летней красе и славе. Когда она поворачивалась спиной и редкие лучи солнца, пробившись из-за облаков, освещали ее, пучки перьев становились похожи на маленькие рожки.

Чомгам, как и ныркам, видимо у нас понравилось, и они остались на зиму. Я видела их потом в скромном сером наряде, без яркого воротника и других ненужных для холодного времени года отметин. Они охотились недалеко от черных как смоль лысух. Лысухи плавали стаями, то и дело вскидывая свои любопытные головы с белыми носами. Они были доброжелательны и не имели ничего против чужаков. Так однажды, ближе к декабрю, я застала в их рядах диких серых уток и красавцев селезней.

Их громогласное "кря" раздавалось над величественным морем, как будто это было вовсе и не море, а какой-нибудь безымянный пруд местного значения.

Но оставим смурные декабрьские времена и вернемся к лету и яркому солнцу, порождающему неконтролируемые самозапретом надежды.

Настал день, когда я, плавая, вдруг перестала чувствовать сопротивление воды. Многотонная толща проходила сквозь пальцы как масло, обтекала тело, не причиняя ему неудобств, и несла, несла меня вперед, расходясь струями в кильватере. Великолепная легкость продолжалось до тех пор, пока я не начала присматриваться к тому, каким образом это у меня получается.

Оказалось, понять причины чудесных ощущений не так уж сложно. Я заметила, что при гребке вперед пальцы на руке автоматически расходились, и вода протекала между ними свободно. Очевидно, что сопротивление при этом значительно уменьшалось. Дальше, при толчке вперед, пальцы смыкались, образуя максимально обтекаемую фигуру.

Интересно было то, что меня этому никто не учил. Ничего подобного не припоминалось мне из старых, полученных еще в детстве уроков плавания.

Я попробовала делать нужные движения осознанно. Но нет, давешняя легкость исчезла и согласилась вернуться лишь тогда, когда я сумела отрешиться от моря, неба, пляжа и только плыла, наслаждаясь радостью бытия.

- Теперь ты поняла? - моя Утка покачивалась сбоку на волнах. Я так давно ее не видела.

- Конечно, - ответила я. - Еще бы. Разве это так трудно?

Птица приподнялась на воде, развернув крылья, действительно став при этом очень похожей на гербового орла. Странная на первый взгляд поза. На самом деле, таким образом баклан сушит перья, изрядно промокшие после удачной охоты и многочисленных подводных плаваний.

Копчиковая железа у него, в отличие от других водоплавающих, недоразвита и смазки выделяет мало, зато и ныряльщик он отменный, под водой держится долго. Но в этот раз, я знала это точно, речь шла вовсе не о сушке крыльев.

Моя Утка приветствовала меня. Она собиралась улетать. Наши с ней игры закончились.

Баклан взлетел, и, сделав над водой широкий прощальный круг, направился в распахнутое перед ним море, быстро превращаясь в маленькую черную точку. Скоро его не стало видно совсем.

ФИНАЛ

Проблема в том, что мы можем лишь на время превратиться в утку. На короткий миг, может на пару минут, а может, на десяток, наши хвори, страхи, печали оставят нас. Мы перестанем чувствовать тяжелое притяжение земли. На время. А потом снова превратимся в людей. Такова наша природа, наше тело, наши возможности.

В чем же тогда смысл? В игре?

Я облокотилась о каменистый выступ стены, опоясывающий пляж. Руки были спрятаны глубоко в карманы, куртка распахнута. Дул теплый ветер, мне было удобно и лениво. Я наблюдала за морем, людьми, гуляющими вдоль берега, чайками, бродившими по песку безбоязненно. Конец сезона.

Но если человек - венец творения, то утка, со всеми ее возможностями заложена в нем в том числе. Так или не так?

А если нет? А если не венец, а попросту - слепая ветвь эволюции? Существа, ушедшие своей дорогой и не пожелавшие вернуться. Или - не сумевшие? Кто теперь расскажет?

Камешек начал жать спину. Да и руки устали сидеть в карманах.

Пожалуй, пора мне, венцу эволюции, встряхнуться, покормить голодных осенних чаек - вон они как гордо качают головками и ходят, ходят вокруг.

Я знаю, они бросятся на еду тотчас же, увидев просто даже взмах руки. И начнут кружить над головой, и кричать, суматошно налетая друг на друга, в яростном стремлении перехватить добычу.

Наблюдая за ними, начинаешь со временем понимать, что каждая из них занимает в птичьей иерархии свое место. Кто-то ловит воздушные потоки и носится над тобой, залетая то сбоку, то сверху, то спереди, надеясь в конце концов поймать добычу. Кто-то ждет, когда корм упадет вниз, на песок, или на воду, если тебе придет в голову забраться на пирс и кормить чаек оттуда. Кто-то держится на бреющем, почти возле лица, и ты с удовольствием забрасываешь хлеб ему (или ей) прямо в клюв и ужасно радуешься, достигая цели.

А кто-то предпочтет улетать и вновь возвращаться, и проноситься мимо, не останавливаясь в движении. Все они, если ты будешь внимателен к их стараниям, получат свою порцию. А потом усядутся неподалеку в ожидании новой подачки.

На самом деле они пока не очень голодны. Море еще не оскудело рыбой, рачками, моллюсками и прочей мелочью, которой они не побрезгуют, если на примете нет ничего другого. К людям же на кормежку прилетают на всякий случай и запаса ради. Им ли не знать, как неожиданно и быстро может закончиться тепло, а с ним и кормовое изобилие.

Я присела, нашла камешек и подержала его на ладони. Он был круглый, теплый, приятный на ощупь. Подбросила его вверх... да так и осталась стоять с поднятой головой. Далеко в небе, прямо надо мной проплывали розовые птицы. Их было не меньше сотни. А может и больше.

"Что это?" - растерянно подумала я. И украдкой оглянулась.

Но нет, у меня не случился приступ галлюцинаций. Немногие зеваки, бродившие по пляжу, как и я, застыли, запрокинув голову и раскрыв рты от удивления.

- Розовые пеликаны! - донесся до меня чей-то восторженный голос. - Смотрите, это розовые пеликаны!!

Ну конечно, как же я сразу не догадалась! Огромные колонии их жили совсем неподалеку, в дунайских плавнях и даже по берегам моря. Красивые, сильные птицы. Они слаженно поднимали и опускали крылья, розовые, с изящной черной окантовкой и уходили вверх по спирали, все дальше, и дальше в небо. Вот они превратились в большое розовое пятно, а потом и пятно исчезло, растаяло, будто его никогда и не было.

Я все смотрела вверх, надеясь, что они появятся вновь. Но небо оставалось пустым. Они улетели.

Что же, нам и так повезло. Увидеть летящую стаю розовых пеликанов, здесь...

"Вот именно - здесь", - заметил мой скептический внутренний голос. - В заповеднике между тем их десятки тысяч, а может, и больше. И если бы ты там жила, то любовалась бы на них каждый день. Пожалуй, они бы тебе еще и надоели", - завершил он ехидно.

"Да, но я живу не в заповеднике и даже не рядом с ним, - ответила я ему спокойно, - не в Азии, Африке или Австралии, не возле Дуная или Днестра, а именно тут, у моря. И розовые пеликаны не являются к нам каждый день полетать над побережьем. Не каждый день - а очень, очень редко. Но все же я оказалась в нужное время в нужном месте."

"Я увидела их здесь, здесь и сейчас", - добавила я упрямо вдогонку, как будто кому-то что-то хотела доказать.

- Потому что смотрела... - прошелестело над морем.

- Да, потому что смотрела, - облегченно вздохнула я.

Слово было найдено. Мне вновь стало спокойно.

Я огляделась. Небо сияло голубизной, но уже норовили подобраться к светилу белые кудрявые, словно пена, облака. Они пока еще играли, юные, веселые, необремененные проливными дождями и солнце не видело в них угрозы. Еще вернется в город отступившее тепло и расцветет сентябрь бархатным золотым сезоном. Еще всколыхнется зеленая, как изумруд трава и потянутся к солнышку желтые головки одуванчиков. А потом бабье лето октября, отпраздновав привычную победу, отдаст ключи неприютному бродяге-ноябрю. Запричитают по-старушечьи мелкие осенние дожди, налетят вслед за ними холодные штормовые ветра, в два-три дня докончат дело, сорвут с деревьев последние желто-буро-зеленые листья. И тогда прольется на землю настоящий дождь, тот, что призван омыть голые черные ветки, чтобы удобней было на них сидеть воронам. Хмурый декабрь вступит в свои права и потянется вереница дней, становясь все короче и короче.

Но придут праздники, и торжествующий январь засыплет все вокруг легкими порхающими снежинками. Они будут падать до тех пор, пока снег не укроет землю и шапки деревьев, и голые, безнадежные в своей черноте длинные тонкие ветки, и зеленые ели, и макушки сердитых серых холмов. Он проберется в темные лощины и сумрачные чащи, разрисует лес белым, и, усталый, уляжется спать на крышах домов. И в обновленном мире наступит первозданная тишина.

А следом хлесткий ветер февраля сгонит с крыш пушистую снежную шапку и, лютуя, превратит ее в скользкую корку. Закружится сухая поземка, дикие метели налетят на беззащитную землю...

Но посмотрите, уже истекают мартом сосульки и весенние потоки пробивают себе путь через снежную целину. Вздыхает влажная земля, вдосталь отдохнувши за зиму, и невидимый пар проникает к нам в ноздри, и торопит - пора, пора!

И мы начинаем готовиться к лету, перебирая гардероб и критически оглядывая себя в зеркале.

ЭПИЛОГ,

страдающий некоторой неопределенностью. Ну и слава Богу - пока жизнь не определена, она не закончена...

- Тань, привет, наконец-то появилась! Где была, что делала?

- Привет! И была, и делала, да! Ездила с детьми на фестиваль в Шварцвальд, показывали два кукольных спектакля. Удивительные места, сказочные! И мы пришлись там ко двору, понравились, представляешь?! У нас взяли координаты и контактные телефоны, грозятся пригласить еще в ближайшее время. Нам даже немного заплатили за выступление в местном клубе, о чем дети гордо рассказали своим родителям, а те похвастались перед другими, и другие решили, что, наверное, стоит и им привести ко мне своих детей.

- Вот это да! Целый снежный ком! Победа, наконец-то! Я тебя поздравляю!

- Спасибо, я действительно в восторге от этой поездки и все время на своей волне. Но надо быстренько приходить в себя, работать дальше.

Да, вот еще что. Знакомые моих знакомых во Франции собираются выпустить сборник из писателей СНГ-ешных стран. Форма должна быть короткой, возможно сказка, притча, рассказ или что-то в этом роде. Может, у тебя есть какие-то авторы на примете?

- Зачем - какие-то? Я только что закончила про Утку.

- Про нашу Утку? Отлично! А может, и еще что-нибудь найдется?

- А как же!

- Тогда отправляй, жду.

- Договорились.

- Ну, до связи...

- До связи...

Оставить комментарий © Copyright Антонова Елена Юрьевна (eltash@ukr.net) Размещен: 12/12/2013, изменен: 12/12/2013. 52k. Статистика. Рассказ: Проза		Ваша оценка:
Аннотация: О том как Лена превратилась в утку, а потом утка снова стала собой и что из этого вышло.

Антонова Елена Юрьевна : другие произведения.

Всевышний любит смеяться