Церковное стадо гусей убывало с катастрофической скоростью. Но это не волновало Архиепископа. Он знал, что когда оно уменьшится больше чем на половину, можно будет воскресить прежних гусей, используя для этих целей святую воду и тщательно обглоданные гусиные косточки. При этом возникала лишь одна сложность - жарили гусей жирных, а воскресали те же птицы, но тощие, как скелеты. Приходилось их заново откармливать. Откармливала их Святая Инквизиция отборным изюмом, фисташками и миндалём, полученными от фермеров в качестве церковной десятины. Монахам хотелось бы и самим питаться так же, как гуси, но Архиепископ всегда определял по вкусу готового блюда, сколько изюма, миндаля, или фисташек не додано было птице божией, и накладывал на грешников строгую епитимью, что начисто отбивало у них охоту впредь объедать церковное стадо. Папа говорил, что монахам не положено кушать подобное всуе, а можно есть сии лакомства и пряности только в составе пасхального и рождественского пирогов. Поэтому, когда приходило время, Святая Инквизиция клала в выпечку столько изюма, фисташек и миндаля, что теста не было видно, и Архиепископ морщился, пробуя подобное изделие, считал его безбожно переслащёным, и пёк для себя отдельный пирог. Впрочем, и тот и другой пироги пеклись не только для духовенства. Они были гигантского размера, и ими угощались все желающие, при чём ведьмы, маги, колдуны и друиды брали обычно по куску и того и другого кушанья, так что в среднем получалось как раз хорошо.
Но было бы наивно полагать, что праздичное угощение состояло только из церковных пирогов. Дело в том, что каждая ведьма считала своим долгом приготовить своё фирменное блюдо для общего стола. Все явства были разными, например, Ведьма с Плоскогорья готовила пирожные, Ведьма из Перелеска - вкусные пирожки, Ведьма с Реки варила замечательную уху, а Ведьма из Березняка умела лучше всех солить и мариновать грибы. Другие ведьмы тоже старались не ударить в грязь лицом, и потому от стола шли такие вкусные запахи, что Святой Инквизиции становилось плохо. Монахи кружили вокруг да около, как голодные мухи, и с нетерпением ожидали, когда Архиепископ разрешит им сесть за стол. Им хотелось попробовать то, другое, третье, и так далее, и естественно, для пирога в их животах оставалось очень мало места. Но речь пойдёт не о них.
Ведьма с Реки давно была влюблена в Архиепископа. Она ежедневно посещала Церковь по поводу и без повода, и обожала слушать церковное пение, которое трогало её до слёз. Папа считал её самой богочестивой посетительницей, и неизменно проводил с ней беседы о Священном Писании. А Ведьму интересовало не столько Писание, сколько сам Архиепископ. Часто во время церковной службы она закрывала глаза, и представляла себе, как они поженятся, и будет у них очень много детей. И как будут они по утрам молиться хором, а по вечерам Святой Отец будет читать им Библию. А днём она приготовит уху, а Папа выйдет во двор, и позовёт зычным голосом, далеко разносящимся по окрестностям:
- Дети мои! Идите обедать!
И дети, где бы они ни были, бросят все свои игры и полетят домой, дабы успеть на предобеденную молитву. А если дети будут плохо себя вести, Архиепископ станет ласково разъяснять им, в чём их ошибка, и накладывать на них епитимью, во искупление греха.
Но Прокуратор не знал об этих Ведьминых мечтах. И когда она смотрела на него влюблёнными глазами, он приписывал эту влюблённость к Богу, но никак не к своей персоне. И жалел, что в стране нет женского монастыря, считая, что лучшей настоятельницы для него просто невозможно придумать. А Ведьма страдала. Она долго надеялась, что Архиепископ обратит на неё внимание, как на женщину, но, чем больше они общались, тем богочестивее становился Папа, и Ведьмины надежды разбивались об его благочестие. С отчаяния Ведьма решила пойти на крайнюю меру, и применить самое опасное средство - приворотное зелье. Так она и сделала. Специально для Архиепископа она приготовила гуся в яблоках и пригласила Настоятеля в гости. Но она всё ещё надеялась, что Архиепископ сам полюбит её, и потому приворотное зелье было положено ею не в самого гуся, а в чай, ведь после жирного так хочется выпить чего-нибудь горячего.
Правда, это было очень слабое приворотное зелье, ибо более сильные чары в этой области принадлежали уже к чёрной магии, использовать которую считалось огромным позором, да и самой было бы противно. Собственно говоря, это зелье даже не являлось приворотным как таковым, потому что оно всего лишь несколько усиливало уже имеющуюся страсть тем, что проясняло мозги и открывало глаза на те чувства, которые человек испытывает, но не желает в них признаться.
Ведьма не знала, что у Папы существует только одна страсть, но за то большая - страсть читать проповеди. Если бы была его воля, он занимался бы этим с утра до вечера и всю ночь, без перерывов на завтрак, обед и ужин, хоть неделю кряду. Но здесь возникало два очень существенных препятствия: во-первых, Архиепископ считал любое чрезмерное увлечение грехом, и посему стремился соблюдать умеренность и сдерживать по мере сил своё усердие, а во-вторых и в самых главных, основное требование к проповеди заключается в том, что её кто-то должен слушать, иначе благое дело превращается в пустозвонство и пропадает всуе, что тоже грех. Но жители Страны часто навещали Архиепископа по важным проблемам, создавая чуть ли не очередь, и надо было каждому помочь наилучшим и наискорейшим образом, так что тут уж не до речей. Монахи тоже всё время были заняты делами благими, и хотя Папа иногда воспитывал их, на более подробные и обстоятельные проповеди, достойные его сана, никогда не хватало времени.
И поэтому, чтобы божественное вдохновение не пропало втуне, в своей келье Настоятель вёл тайный сборник непрочитанных проповедей, названный им "Наставления для потомков", надеясь завещать его Святой Инквизиции, когда сам он от старости потеряет дикцию, чтобы они продолжили благое дело чтрения проповедей, и таким образом, труды Папы не пропали втуне. Одно лишь внушало ему опасения: сборник сей писался на чистой латыни, во избежание утраты первичного смысла, а Инквизиторы по-латыни знали только Библию, правда, наизусть, но смысла произносимых слов не понимали, а значит, не имели права употреблять их, чтобы нечаянно не исказить и этим не превратить святое писание в сатанинское. Выход был только один - не стареть, и потому вознесение Архиепископа в божьи чертоги всё время откладывалось на потом.
И вот теперь, попробовав гуся, Папа нашёл его не очень вкусным, но чаю выпил аж пять чашек, так что Ведьма испугалась за его здоровье и чуть не проговорилась, когда Архиепископ потянулся было, чтобы налить шестую, но тут зелье начало действовать, и Настоятель, прочистив горло, завёл такую речь:
- Знаете, в юности, будучи ещё только Миссионером, я побывал во многих странах. Были среди них и такие, в которых жили одни монахи. Вся их страна представляла собой сплошную сеть монастырей. Так что же вы думаете? С Божьей помощью они размножались почкованием. Когда у кого-либо на теле появлялась шишка, его поздравляли с прибавлением семейства. А когда она назревала, её разрубали особым образом, и извлекали отпрыска на свет. Конечно, это было очень болезненно, но впоследствии рана заживала бесследно, не оставляя даже рубца. Я был знаком с одним мучеником, который являлся настоятелем монастыря, все монахи которого были родными его детьми. И когда они называли его отцом, было не совсем понятно, обращаются ли они к нему как к духовному наставнику, либо как к родителю.
Архиепископ задумался. Ведьма ждала, затаив дыхание, что он ещё скажет. Наконец, Папа вздохнул, и продолжил:
- Нет, я, конечно, не одобряю подобный способ, но и не порицаю его. На всё воля Божия. Но в одном они правы: во всякой стране должен быть хотя бы один монастырь, дабы укреплять дух праведный, и нет ничего зазорного в том, что монахи дают обет безбрачия. Кстати, мне в строжайшей тайне поведали суть этого метода почкования, так что и я могу теперь иметь детей, не оставляя своей должности.
Ведьма с Реки с ужасом глядела на Настоятеля, гадая, уж не отпочковалась ли от него Святая Инквизиция, и если это так, то из какого места? Тем временем Архиепископ вошёл в раж, и увлёкся любимым делом настолько, что уже ничего не замечал:
- Скажу я, дочь моя, многия нечисти приносят уйму зла! И уж такие изворотистые, додумались совращать монахов с пути истинного, говоря: "Мол, не возьмёте жену - не будет у вас потомства, а не будет потомства у самых благочестивых - опустится мир человеческий, ибо вымрут лучшие его роды! А значит, служат монастыри не благу, а злу, и чтобы изгнать его, каждому монаху и монахине надобно пару иметь, и плодить маленьких монашков!" И ведь соблазнялись иные речами сими, почитая их благими, но забывая при том, что монах али монахиня, увлекшись любодеянием, переставали быть оными, и ничем уже не различались от живущих в миру! И забывали они, что Господь благ, и ежели решено им было дозволить создание монастырей, значит, не переведётся племя благочестивых, напротив, примером своего послушания монахи увлекут новые роды на путь истинный. И да не прельстят их разные ведьмы, маги и колдуны, да и прочая нечисть, включая леших, русалок и домовых...
- Аз не нячистой! Аз супротив, окуратник!
Рядом с комодом возник этакий мужичёк-с-ноготок: сам с вершок, голова с горшок, борода аккуратно причёсана и в три косы заплетена. На руках по шесть пальцев, но одёжа исправная и чистая, на шее фартук, а на голове косынка.
- Кто это у вас? - поинтересовался Папа.
- Это мой домо...- Ведьма хотела сказать "домовой", но вовремя опомнилась - Домохозяин, Федотом звать его.
- Это понятно, что хозяин, но от чего такой странный?
- Да нет, ничуть не странный! Такой же, как и его собратья. Сами себя они называют домовиками, выше вершка не вырастают, но не смотря на это хорошо помогают по хозяйству, а мы их за это кормим.
- То есть они не такие, как мы?
- Да, такая особая нация, ну, и язык у них особый. Они-то нас понимают, а вот нам без тренировки их речь непонятна. Но догадаться всегда можно.
- Ага! Значит, они всё понимают?
- Ак чо ня ясно-то? Аз ить усё природно уврожаюсь, а не по бусурмански!
- Он говорит, что разговаривает на том же языке, что и мы! - перевела Ведьма.
- Аз усё понял, чаво тута бачилося!
- Он говорит, что понял всю нашу беседу.
- А почему я тебя не заметил?
- Ак аз невидёмой был!
- Он хочет сказать, что прятался, не желая нам мешать. - поспешно "перевела" Ведьма.
- И много вас таких?
- Тыщщы! Но токой аз есьмь един, як пёрст! Аз самой бошковитой. Антилинктуал, стало быть. Во как. А то оныя и говорят ня по русски, слова коверкоют до неузнамости, а моя рёчь чистоя, будто водица ключова!
Архиепископ хотел было возразить, что это не совсем по-русски, а скорее, на смеси славянских языков, да ещё и с доброй долей жаргона, но Федот ещё не закончил:
- Прохвессур глаголет, мол, фосфуру много мой оргвонист получивоет, дескоть, рыба она для мозгу хороша! Оттого, мол, я и бошковит. - пояснил он, - Да токмо измучоли совсём ентим хвосвурум мяня. Кормит мёня сплошь ухою, а мяню ужо тошнит от ейного запаху, я так и загнуться можу, а кто ж за хатою тогда приглядать будет? Вот у других, напрямер, питаниё куда лучшее! Пирогами их кормлют, пирожнами потчуят, да и разносолами всяками... А некоторыя жрут торты да воренья, потому и ходят жирныя, что фермерская хрюха, аж завядки бярут! А ентот, как яго тама, ну, тот-то, что в Подзямелье обитит, дак труфоли уписует, да ящё и хвастат: мол, сладки таки, да ня приядатся, а я вот жри уху, как идьёт!
- Неправда! Я даю тебе ещё и молоко, ты ж его любишь...
- Мурка выхлёбает твоё молоко! Аз дурень шо ли, уху с молоком мяшати?! Да какоё пузо выдёржит этокую тюрю?! Аз жо не изворотень, а порядошный домовик!
- Из каких ворот тень? У меня и ворот-то нет! - удивилась Ведьма
- Изворотень - это ругательноя слово, так имянуют разнуя там нячистуя силу. - важно пояснил Федот.
- Оборотень?!
- Ты чо? Во тупая баба, сколь тя учить! Аз Фядот, а ня Наоборот! Домовик!
- А тогда изверг, что ли?
- Я ж говорю: не изворотень, а не тиран!
- Не из чего?
- Наверное, он хотел сказать "не извращенец", - пояснил Папа.
- Во-во! Не извоторень, то бишь, как там яго, ня возвращенец!
- Ух ты! - удивилась Ведьма, - Святой Отец! Да Вы его лучше меня понимаете!
- Ак чё ж ня понять-то. - заявил польщённый Федот, - Я ж антяляген!
- Ну, мне кажется, ты всё-таки не так уж хорошо понимаешь по-русски.
- Это аз-то?! Да аз усё, як на духу понямаю! И ня токмо по-русски! - обиделся домовик. - Мы, домовики, на любом языку понимём, вот глаголить токмо не все умеють, а самы башковиты токмо, как аз есьмь вот!
- А почему тогда в Церковь не ходишь, раз такой умный?
- Ак шо мяни до толя тошшитьсю, ежоли и в хате делов полно?
- Он говорит, что некогда! - пояснила Ведьма.
- Всякая живая тварь должна в первую очередь заботиться о душе своей, ибо это - вечное, а все прочие дела суетны, и важно помнить об этом, чтоб не попасть после смерти в адское пламя.
- Аз помирать-то не сбираюся пока-мест! Мене ущё двести летов, дед мой жил до пятисот годов, а бабка так почитай и усю тыщщу, пока не помёрла, сярдешная! Вот, стало быть, доживу до чятвёртой сотни, так и погощу у тя, а пока дялов много, некоды мне шлятися да язаком чосать, яко бездомному!
- Он говорит, что когда-нибудь прийдёт. - на всякий случай пояснила Ведьма, заметив замешательство Архиепископа, но прикусила язык, когда тот, наконец, пришёл в себя и задал наводящий вопрос:
- Сколько, говоришь, тебе лет?
- Третья сотня пошла! - гордо ответил Федот, не замечая пристального взгляда Святого Отца.
- Ну, они другие, чем мы, может, потому и живут дольше, - пояснила Ведьма, испугавшись за домового. - Вот, например, черепахи тоже долгожители, так ведь не сжигать же их за это! А домовики, хотя и похожи на нас, но всё равно не люди вроде бы! Хотя и не животные...
- Это хорошо, дочь моя, что вы приютили старика...
- Да какой аз старый! Аз ущё в самом соку! И никто мяню ня приючивал: у мояй хозяйки ящё дед мой служил!
- Что-о?!
- Он просто хотел сказать, что его дед работал в этом же доме, - торопливо пояснила Ведьма.
- Ну, ну! Всё бы вам, бабам, возраст свой скрывати. Моя пра-прабабка тоже всё молодилося, а за зря - возраст, он уважением пользутся!
- Ну Феденька, ну, пожалуйста, не позорь меня перед гостем! - взмолилась Ведьма.
- Ладно уж! - проворчал домовик, - А ты не примолаживайся!
- Простите за бестактность, дочь моя, но всё-таки, сколько Вам лет?
- Мне... - Ведьма лихорадочно соображала, какое число назвать, чтобы это выглядело поправдоподобнее.
- Да яй ужо больше пятидясяти! - не сдержавшись, "помог" ей домовик.
- А на вид так и тридцати не дашь!
- Ну, это только на вид. Она ящё при моей бабке выглядяла точно так жа!
Архиепископ нахмурился. Ведьма поняла, что если этот разговор продлится ещё хоть немного, ей конец, и стала быстренько собирать со стола.
- У Вас Служба скоро, Святой Отец, а мы тут заболтались и совсем забыли об этом, - пояснила она, - Вы уж не сердитесь, но разговор придётся отложить.
- И вправду, дочь моя, пора мне идти! - с этими словами Папа встал и достал из обширного кармана ризы небольшой серебряный сосуд со святой водою, часть из которой немедленно использовал для оживления гуся, а затем встал и распахнул окно.
- Пусть летит птица Божия, - пояснил он, - А ты, дочь моя, не в обиду будь сказано, мастерски варишь уху, но совершенно не умеешь жарить гуся в яблоках. Заходи на днях в Церковь, я угощу тебя этим яством, приготовленным как надо!
- А можу аз тожа заприиду?
- Тебе же некогда. - заметил Архиепископ. - У тебя же нет свободного времени.
- Бывает инода. Мы усе вмястя собирамся тода, да в карту режамся!
- Грешно играть в азарные игры!
- А чем ишо могим занятси-то?
- Библию читать...
- Да ужо чтили, чтили, да наизусть зачтили!
- А ну, приведи-ка мне какую-нибудь цитату!
- Няся Доминас кости дярёт домам, и в ванне в иглах кур в касторке ем.
Архиепископ поморщился. Это была фраза из Псалтыря (Nisi Dominus custodierit civitatem, frustra vigilat, qui custodit eam), что в переводе означает "Если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж", но узнать её можно было лишь с огромным трудом. Слова эти употреблены были столь не к месту, да ещё и в искажённом виде, что это невольно напомнило Папе, как в года оные Святая Инквизиция, только-только зазубрив Библию, кстати и некстати щеголяла цитатами из неё, кроме всего прочего пытаясь и сама на основе библейских фраз сочинять тексты. При этом грамматикой монахи, конечно, овладеть не удосужились, решив, что она им без надобности, зато весьма остроумно использовали правило, изобретённое ими самими: они сверяли русский и латинский тексты и по созвучию приписывали латинским словам определённое русское значение, которое в действительности часто не совпадало с истинным, и потому фразы, по их мнению, благочестивые, зачастую звучали нелепо или даже сатанински. Сперва Папа пытался их вразумить, но это не дало желанных плодов: инквизиторы настолько привыкли к искажённой латыни, что уже не воспринимали правильную, и тогда Архиепископ, во избежание худшего, вообще запретил им употреблять иностранные слова, если, конечно, оные не являются терминами. И вот теперь ещё один "грамотей" на его голову! Наверное, у этого бедняги только одна Библия, да и та на латыни. Тем не менее, Настоятель сдержал свои эмоции и попросил:
- Переведи, пожалуйста, что ты хотел этим сказать?
- Ясли Господь не охраниет хату, тщетно бдить охрановикам! В буквеннике сказуется нямнога иначе, про сяления. Аз рёк про хату, потому как оно так роднее, - пояснил Федот.
Тут, наконец, Архиепископ догадался, что это фраза "Nisi Dominus custodierit domum, in vanum vigilant qui custodiunt eam", и возрадовался:
- Надо же! Правильно понимаешь!
- Мы усе языцы понимаючи, от токмо глаголить на оных затрудняимси!
- Ну, тогда слушай и учись, сын мой. Лучше хорошо говорить на одном языке, чем плохо на всех. А гуся я тебе не дам. Plenus venter non studet libenter. Сытое брюхо к ученьям глухо, - перевёл Папа для Ведьмы, и снова повернулся к домовику,- В воскресенье жду тебя в церкви.
- Не можу! Дружени обидютси, ежоли аз един заприиду! - попытался выкрутиться Федот, поняв, что гусь от него "уплыл".
- Сам приходи, и других приводи.
Домовой покряхтел-покряхтел, да и выпалил разом:
- Дак накои тошшитьси, ежоли не накормют?
- Почему ты так решил? Если я не дам тебе гуся, это не значит, что я не дам тебе ничего. Пообедаешь в Монастыре. У нас там бесплатные обеды для нуждающихся, приходи, пользуйся. Если много работы, можно ходить в церковь по выходным.
- Ну, тоды ладно, ожодайти, ужо заприидям усем скопум.
Но оставим пока домового и посмотрим, откуда же взялась благотворительная раздача пищи в церкви и что это была за пища.
Дело было в том, что церковную десятину Папа взимал исправно, ибо таковы традиции, но в результате в Церкви были огромные излишки. Частично они расходовались на праздники, но всё равно кое-что залёживалось, и чаще всего этим "кое-чем" оказывалась морковь, которую регулярно завозили фермеры. И, дабы не впадать во грех стяжательства, Архиепископом были организованы бесплатные обеды, на которых к столу подавалась исключительно одна тушёная морковка. Естественно, почти никто не обедал в Монастыре, - разве что туда изредка забегал Архимаг, если проходил мимо, да и то он предпочитал лучше посетить Ведьму с Плоскогорья, которая бесплатно кормила его пирожными - ведь принять Архимага в своём доме считалось огромной честью для каждого жителя Страны.
Зато в Монастырской столовой часто обедал Белый Маг, особенно когда там была Святая Инквизиция. Братья умели очень вкусно готовить морковь: они клали в неё множество всевозможных приправ, изощряясь, чтобы внести хоть какое-то разнообразие в свою диету. Гость совершенно добровольно стоически поглощал блюдо сие, ибо таков был режим его питания, а монахи смотрели на него с восхищением и завистью, и под их взглядами Белый Маг чувствовал себя героем.
И потому инквизиторы были чрезмерно удивлены, когда в столовую завалилась целая орава карликов, каждый о двенадцати пальцах на руках, и с аппетитом накинулась на тушёную морковку. Конечно, монахи были рады, что это "яство" будет съедено, ведь прежде, если оставалась морковь, им приходилось её доедать, а если они отказывались, Папа накладывал на них епитимью, при которой они имели право есть только это блюдо, и тогда у них уже не было выбора. Но домовики сильно шумели и скакали по всей комнате, что было братьям не по душе.
- Они тут безобразничают, а мы потом за всеми убирай! - ворчала меж собою Святая Инквизиция.
Однако когда после ухода домовиков монахи заглянули в кухню, она просто сверкала чистотой.
Братья решили извлечь из этого пользу и сказали Настоятелю, что не будут сегодня учить Книгу и ноты под предлогом, что они сильно устали, убирая кухню. Но Архиепископ быстро узнал истину в связи с тем, что у него как раз гостил Федот, зашедший взять книгу проповедей, чтобы дома читать её каждую свободную минуту, и уж он-то молчать не стал!
Правда, монахам сильно повезло: у Папы в тот день было вдвойне хорошее настроение: во-первых, в церкви сильно прибавилось прихожан, а во-вторых, нашёлся благодарный читатель его "Наставлений", а значит, труды не пропали втуне.
Таким образом, в результате всех этих передряг пострадал только Белый Маг, который, обнаружив, что ему совсем не оставили моркови, начал было возмущаться, да и то Ведьма с Плоскогорья быстро утешила своего мужа, сказав, что по воскресеньям грешно соблюдать диету, и накормила его пирожными.
А Ведьма с Реки поняла, что с её стороны нехорошо лишать Папы всех других обитателей страны, и что он им всем отец, а значит, если бы она вышла за него замуж, на своих детей у Архиепископа уже не оставалось бы времени. И с тех пор она уже никого не привораживала.