Шумный выдох - снова и снова. Повторять бы это чёртово имя до одури, до тех пор, пока не осточертеет. Чио, бабочка, мотылёк... под пальцами кожа - тёплая, нежная.
- Ты так уверен, что я... позволю?
Ухмылка. Или улыбка?
Играет или свято уверен в собственной силе?
Они так же будут драться за первенство, или кто-то уступит снова? Шин впивается пальцами в плечи и рвёт на себя, целуя горячие, яркие губы. Рваные движения - прикоснуться к лопаткам, самыми кончиками пальцев, чуть царапая ногтями, к пояснице, на бёдра, изучать, исследовать тонкое тело, даже в столь неудобном положении, как это.
Позволяет уронить себя, прижать, исследовать, поворачивать и гладить. Но только для того, чтобы спустя мгновение вывернуться, снова сесть, невесомо легко провести по груди ладонями, дразня, повести плечом:
-Да... Позволишь... Разве нет?
Сонно, сыто жмурится, наклоняется и вслед за ладонями - горячей щекой, губами - пересохшими, вверх, к шее. Скользит вдоль тела Шина, вытягивается на нем сверху. Душно и жарко. И невыносимо сладко.
Смеется.
Лучше было бы придушить этого мальчишку еще в самом начале, когда не было вариантов, и толком отсутствовал выбор. Когда ярость переполняла, срывала крышу не хуже желания - сейчас.
Шин уже возбуждён.
"Как чёртов кролик!"
Невольная мысль заставляет ухмыльнуться, но сразу же подавить беспричинный смех. Ладонями стиснуть чужие бёдра, оскалиться.
Если так и будет продолжаться, он просто сдохнет. Эти чертовы игры, попытки занять доминирующее положение... неужели не ясно, что хищник здесь может быть только один?
Чио понимает, что жалеть о чем-то уже слишком поздно... Теперь все, что угодно, только не думать о том, что неотвратимо наступит завтра, и придется уйти, вернуться домой. Впрочем, тот, кто лежит сейчас перед ним, располагает к тому, чтобы - не думать. С самого начала было понятно, что хочется вывести его из себя, достать, довести до грани, чтобы потом... Потом?
Чио крышу сносит от того, что он чувствует ответную реакцию, желание нисколько не уступающее его. Взгляда Шина, его движений, прикосновений достаточно, чтобы возбуждение волнами дрожи прошло по коже. Юноша сдавленно выдыхает, приподнимается и неторопливо расстегивает ремень, джинсы, совсем чуть-чуть приспускает их, нарочито провокационно - словно бы устраиваясь удобнее, трется о бедра музыканта.
Шин прикрывает глаза в попытке удержать реальность на месте, но она, кажется, концентрируется только в местах, где соприкасаются тела. Где есть возможность ощутить не тепло, а жар, почти безумное чувство вседозволенности. Хотя, когда ему было отказано хоть в чём-то? Пожалуй, этого никогда и не случится.
Дыхание рваное, острое, так и хочется его оборвать. Своё ли собственное или чужое - не так уж важно, когда этот чертов мальчишка трется, прижимается, дразнит... и пальцы на его бедрах невольно сжимаются сильнее.
Хочется опрокинуть.
И Шин почти готов поступить так, как хочет он, а не кто-либо ещё...
Чио улыбается. "Можно все?"
Опьянение, которого никогда не достигнешь алкоголем, сколько не выпей - тяжелое, что кровь, загустев, тяжело горячо движется по венам и в тоже время легко. Чио не думал, что он настолько жадный. Или это вина человека, с которым он сейчас так близок?
"Посмотри на меня..."
Пальцы чуть заметно дрожат, когда юноша, не отрывая взгляда от лица Шина, медленно проводит ладонью по своему животу, сдвигает джинсы вниз - от этой крайней, откровенной наготы по коже мурашки и голова плывет совершенно - ладонью гладит себя, неторопливо ласкает. Привычные движения... Но сейчас обретающие совершенно иное значение. "Посмотри на меня..."
Шин невольно задохнулся от этой картины. Глаза в глаза. Возбуждение бьёт в виски, сжимает гортань... длинные тонкие пальцы скользят по животу мальчишки, нежат и терзают кожу. Это настолько удивительно-прекрасная картина, что не хочется и мешать: изящная тонкая кисть, мягкие движения, мутные от разгорающегося и так, кажется, и не утолённого желания глаза.
Он нарочно не прикасается.
Смотрит.
Изучает, тонет в тёмно-серых глазах, наслаждается открывающейся картиной. И дразнит, дразнит... одним взглядом, одним движением языка, когда самое касание к губам кажется чем-то пошлым.
Сильнее, чем прикосновение... Ощущается кожей.
Абсолютно черные глаза. И белеющая в темноте гладкая матовая кожа.
Не оторваться. Чио едва сдерживается, чтобы не торопиться. Было бы слишком просто. Удовольствие нужно растягивать. А чувствовать этот совершенно безумный взгляд Шина, ощущать его возбуждение своими бедрами - определенно точно - острое, болезненное наслаждение. Невыносимо.
Всхлипнув, все же отводит взгляд, пробежав пальцами по напряженному животу Шина, берет его ладонь, тянется, целует пальцы, едва-едва обхватив кончики губами, и потом кладет поверх своей руки, не переставая ласкать себя. Пожалуйста...
И снова потерянная улыбка и взгляд - в глаза.
Пальцы сплетаются с пальцами - черт, неудобно-то как - и медленно скользят по бархатистой коже. Сердце бьётся птицей, отдаваясь где-то в висках, почти болезненное возбуждение заставляет коротко застонать от очередного прикосновения паха с бедром Чио...
Он пьян.
И на этот раз пьян дыханием и жаром, пьян тем, что, в конце концов, зовётся сексом. На одну ночь. Или несколько. Не стоит рассчитывать на большее - это, по меньшей мере, обременительно.
Только, чтобы насытиться.
Шин притягивает к себе за плечи это тонкое тело, целует губы... как же, грёбаную мать твою, неудобно!
Так близко, что не остается возможности двигаться. Чио не нравится это. Наслаждение - прерванное, обещанное - но не сейчас. И даже эта отсрочка бесит, выводит из себя страшно. Шипит сквозь зубы, целует лихорадочно - словно сейчас задохнется, пальцами быстро, почти яростно расстегивая брюки Шина, цепляясь за ткань бусинами браслета. Сжимает бедро, царапает кожу, прикусывает ключицу - торопливо. Требовательно. Дай... Немедленно...
Чио никогда не отличался терпением. Невыдержанный эгоистичный мальчишка. Дай. Не смей отказывать.
- Долго еще будем целоваться? Хочу!
- А?
Оглушенный поцелуями и прикосновениями, лихорадочными какими-то, судорожными, Шин с трудом понимает, что требует Чио. Мутным взглядом - в глаза мальчишки, чтобы в следующую минуту задохнуться от жара. Кончики пальцев, скользящие по чужим лопаткам, кажется, ощущают то, как дрожит само сердце внутри хрупкого тела.
Диджей обманчиво-хрупкий.
Как и все они - иллюзорные цветы, взращенные под радиационным светом софитов. Изящные, как сама смерть, и такие же ненасытные.
- Черт!- хмурится, прикусывает губы. Намеренно тянет и раздразнивает? Чио больше не намерен ждать. Рука скользит в брюки, вниз, на внутреннюю сторону бедра, пальцы гладят кожу, сильно, вдавливаясь, оставляя следы. Не захочешь - запомнишь.
Сердце стучит оглушительно громко. Только этот стук и тяжелое дыхание - сбившееся, толчками, короткими вздохами, как будто воздуха не хватает - его? Шина?
Не переставая ласкать - сильно, яростно, Чио наклоняется, целует, выдыхает:
- Повернись.
- К-какого... чёрта?...
Шин смотрит в глаза мальчишки, удивлённо и возмущенно, пусть и пьяно. Глова кружится, дыхание рвётся - и кажется, что он попросту бредит. Скользнуть кончиком языка по сухим губам, выгнуться от горячих, безумных касаний, телом и кожей - ближе к ним, ближе к наслаждению...
И снова опомниться...
Взгляд совершенно невменяемый, туманный... Странное выражение и улыбка, кривая, болезненная, словно едва наметившаяся.
- Что? Уплыл? Слова уже не понятны?
Чио толкает Шина в плечо, с силой, оставляя мгновенно краснеющие полосы, проводит ногтями по плечу и лопатке, прихватывает зубами кожу. Почему он злится? Не терпится закончить?
Притискивает к себе, обхватив бедра рефлекторно выгнувшееся тело, еще ближе, чтобы почувствовать полностью.
Снова бьются?
Шин едва слышно рычит, выгибаясь под царапинами, укусами и прикосновениями - мальчишка оказался чересчур резвым. Но, чёрт побери, это не умаляет его очарования! Ни единой минуты он пока не видел Чио одним и тем же - то изменится улыбка, то выражение глаз или тень скользнёт по лицу. Удивительно живой.
И каждый выдох - с тихим стоном...
Так и хочется сказать "да что ты, идиот, делаешь", но руки упираются в плечи, скользят вниз, ласкают бёдра, сжимают ягодицы... быть может, кто-то и сможет другого побороть...
Выпутывается из штанин - худой, угловатый - острые колени и локти, тонкие косточки - обманчиво хрупкий, взъерошенный. Но едва только возникает желание - на миг - быть бережным, не сломать, Чио поднимает взгляд - все тот же - дикий, требовательный. Стягивает брюки Шина, каждый раз намеренно - чуть сильнее - сжимая пальцы на бледной коже. Тянет, заставляя повернуться на живот, и коленом раздвигает ноги - давит, удерживая.
- Чёрт... твою мать...
Шин коротко вздрагивает, упираясь ладонями в матрац. Резкое движение торсом вверх, но худые на первый взгляд руки мальчишки держат крепко, даже слишком для такого щуплого тела.
- Какого черта.. что ты делаешь, кретин?!
И всё-таки голос хриплый...
- Тсс... - ладонь ложится на спину, давит настойчиво, заставляя тело Шина выгнуться. Другой рукой - на живот, ласково, чтобы потом рывком подтянуть к себе, крепче, вжаться бедрами, двигаться медленно, соприкасаясь голой кожей - не более, чем прикосновение. Пока. Спина Шина покрыта припухшими полосами - отметинами Чио. Пальцы тонкие, горячие мучительно - неторопливые.
- Хочешь?
Короткий судорожный выдох. Кажется... или он пытается подавить стон? Шин запрокидывает голову, прикрыв глаза - слишком мучительно то наслаждение, которое дарят ему ладони Чио, длинные тонкие пальцы. От соприкосновения кожа словно обожжена - болезненно-чувствительна.
- Твою мать, Чио...
Не стон, а хрип.
Голос плохо подчиняется. Остается только - дышать... и едва слышно материться, изгибаться, словно это поможет избежать...
- Примем это за "да", - короткий смешок, сразу же, вслед за плавным, мучительно медленным движением вперед, сорвавшийся на стон.
Этого - от самого первого взгляда там, за кулисами - хотелось: подчинить, расчертить красивое гибкое тело своими отметинами: "мое!" Пусть еще чуть-чуть и эта иллюзия принадлежности (кто кому?) лопнет, рассыпаясь пылью, от ощущения этого движения становятся только еще более медлительными, мучительно-неторопливыми. "Ты... меня... не... забудешь... черт тебя побери..." Пальцы дрожат от напряжения.
Стон Шина похож на вскрик. Пальцы жадно, болезненно впиваются в пододеяльник, комкают подушку. И голос - в него можно вслушиваться вечно - хриплый, вливающийся мелодией в короткие стоны, сбиваемые дыханием. Кончиками пальцев, медленно, едва ощутимо, к паху, обхватывая член, невольно в такт движениям скользя по бархатной коже.
- Твою.... Мать...
Выгибается в спине, стараясь удержаться на и без того дрожащих руках... впору спрашивать самого себя "а чем же ты думал"...
Стук сердца - ритмичный, бешеный, ток крови - густой, отравленной диким желанием, шум в ушах и голос Шина - тот, что так зацепил, тот, что он хотел услышать - именно в таком исполнении: несвязанный бред и стоны - это тоже музыка, разве нет? Музыка, которую извлекают пальцы Чио. Вслушивается, ловит отзвуки тишины, подступающего рассвета - вплетая в единое звучание. Все правильно. Только так - гармонично, верно. Пока... пусть и ненадолго. Но ведь ничто не вечно, так? Ведет ладонью вдоль позвоночника Шина, вплетает пальцы в слипшиеся пряди - ведь и этого - тоже хотел! - тянет к себе, ближе. Быстрее...
Шин закрывает глаза, только бы мир не качнулся, чтобы и дальше чувствовать, дышать, шептать несвязный, неслышный бред и с трудом осознавать происходящее. Наслаждение накрывает с головой, не оставляя лазейки, и ему только и остается что поддаться рукам Чио, позволить крылышкам бабочки запечатлеть на нём свой, собственный узор...
И неважно, что случится через несколько часов, - пока есть возможность... live today as if you would die tomorrow.
Прогнуться в пояснице...
И податься назад, навстречу узким бёдрам мальчишки... и снова - от невозможности дышать - упереться лбом в собственные сжатые кулаки.
Позвоночник его - как чётки.
Дольше - невыносимо. Просто невозможно. Еще чуть-чуть и сердце разорвется. Пальцы Чио скользят по влажной коже, соскальзывают, и чтобы удержаться впиваются еще сильнее. Мир - как зеркало, к которое он смотрится идет трещинами, рассыпается - и его собственное лицо кривится, и толпы в клубах, и выпивка, и пустая квартира и обманчиво-ласковые, темные - другие, не как у Шина - теплые, глаза того, кто ждет его у двери... все исчезает, кроме изящного изгиба спины, опалово мерцающей кожи в полумраке, длинных прядей рассыпавшихся по постели, закрывающих лицо и музыки звуков застывшего мира - вдруг зазвеневшего, лопнувшего, рассыпавшегося вдребезги. И Чио стиснув зубы, замирает - ждет, пока звон в ушах не прекратится, и не останется только ровное тук... тук... собственного сердца. Тело все еще вздрагивает, постепенно успокаиваясь. И вдруг страшно тяжело наваливается смертельная усталость.
Неконтролируемой дрожью во всём теле Шина отдалось накатившее возбуждение, пружиной распустившись где-то в области солнечного сплетения, внутри, раскрывая сжатые в комок нервы. Он кончает молча, стиснув зубы, ловя пальцами собственное семя. Дыхание - шаг - падение. Во всех смыслах этого слова, когда пальцы, путаясь в собственных длинных волосах, чуть дрожат на простынях. Ссаживается... падает на живот.
Должно быть, со стороны он смешон. Распластанный среди скомканных одеял и подушек, дрожащий и потный. В сперме своей и чужой, как заправская шлюха, тянется к столику, хватает сигареты... и, повернувшись набок, закуривает. Стряхивает первый пепел (чтобы кончик сигареты принял идеальную форму конуса) в банку из-под пива, стоящую рядом с настольной лампой.
Кидает косой взгляд на мальчишку...
"Ты кретин, Шин, абсолютный и невозможный".
Чио не хочется открывать глаза. Встать - в душ - одеться - вызвать такси... Каждый шаг - как тонкий надрез на горле. Садится на кровати, скрестив ноги, задумчиво смотрит на Шина, механически ведет пальцами по его бедру, смазывая дорожки, чувствуя, что все таки в глубине что-то снова сыто, лениво но явственно толкнулось. "Черт, такое просто нереально!"
Нужно выбираться, тащиться по предрассветным улицам. Там, дома Сузуку наверняка ждет. Из упрямства не уедет...
И если все происходящее невозможно и странно. То... Пусть будет так. Чио вытягивает из-под себя одеяло, укутавшись поностью, до подбородка, ложится, придвинувшись к Шину, прижимается к его предплечью лбом и быстро, скороговоркой произносит:
- Если ты думаешь, что я сейчас потащусь домой, ты ошибаешься. Иди к черту. Ты просто меня затрахал.
Поднимает взгляд, кивает на сигарету:
- И мне.
Если Шин сейчас не скажет что-то безудержно-бытовое... что-то, что не пришло бы на ум раньше, в любой другой ситуации, то... этот мальчишка возомнит о себе слишком многое!
И он придумывает, как кажется, гениальный вопрос.
- Ты куришь?
Он и правда не помнит. За шквалом эмоций, которые, оказывается, переносить более, чем реально, он забыл о мелочах. Как о том, чтобы выключить свет в кухне. Впрочем, платить на забежавшее электричество далеко не впервой, так что одна ночь роли не сыграет. И вдруг задумчивость меняется ленивой насмешкой:
- А как же твой... друг?
Чио вздрагивает, и зябко ежится под одеялом. Холодно. Не сейчас... Когда кажется, что сил нет думать ни о чем - и курить то особенно не хочется, и даже тащиться в душ... Так пусто, что нет места даже для Сузуку... Только ощущение выстуженной февральским ветром комнаты... Вытаскивает руку из-под одеяла, пододвигается еще ближе к Шину и вдруг обнимает, прижимается:
- Не имею не малейшего понятия, - Чио надеется что получилось, и вправду, равнодушно. - Или ты хочешь поехать, проверить? В случае чего всегда можешь сказать, что... как ты тут недавно сказал? "у меня на тебя другие планы".
Целомудренный поцелуй в плечо.
- Нужно будет повторить, придумать что-нибудь такое...забавное, - смешок и рука тянется к запястью Шина, обхватывает, чтобы приблизить к себе сигарету, обхватить кончик губами и глубоко затянуться. Этот поцелуй уже не столь... невинный.
Шин выпускает из пальцев сигарету, и та остается в ладони Чио. Голова как-то спокойно-медленно падает на подушку, как если бы на затылок положили ладонь и надавили. Лицо почти укрыто прядями, но опущенные, плотно сомкнутые веки слишком хорошо различимы даже для полумрака. Он... спит?
Ну уж по крайней мере дремлет.
Без изысков и язвительных комментариев, без особенных попыток отодвинуться. Лежа на животе, щекой прикасаясь к подушке... кто бы мог подумать, что такой человек может совершенно спокойно и просто - спать..
Чио сонно прикрыв глаза, докуривает. Прежде чем затушить сигарету затягивается глубоко, словно пытаясь забрать все, до конца. Поворачивает голову к Шину. Так тихо и спокойно. Тянется к сброшенным джинсам, достает из кармана телефон, ненавидя себя за эту слабость, но покрутив минуту тонкий серебристый прямоугольник в пальцах, так и не включив его, кладет рядом с кроватью на пол.
Вновь ложится - так, чтобы соприкасаться голой кожей с телом Шина, но при этом не слишком навязчиво, словно только позволив себе маленькую слабость - чувствовать, ты не один.
Спит... Сволочь бесчувственная! Почему он так не может?..
- Ну что я здесь делаю, а, скажите мне кто-нибудь? - вопрос в никуда, шепотом. Прежде чем подтянуть колени к груди, сворачиваясь, как замерзший зверек, вздохнуть и закрыть глаза.