Перманентно лежал на диване и никому ничего, сам по себе, плохого не делал. Плотненько протопав, подошла трёхлетняя Людка. Взяла за палец : "Папа, пошли!"
Ну - думаю - пошли. Что-то надо ребёнку.
Привела на кухню. Встала в боевую стойку, сделала озверевшее личико, и, указав на Елену Петровну, потребовала:
- Папка Сашка! Укуси мамку Ленку за попку!
Ну - я по молодости и недомыслию - цапнул.
Елена Петровна развыступалась. "Не досыпает, не допивает, сладкого куска не доедает." Всё для нас. А мы тут. Ладно, Людка маленькая. А я - старый дурак. Затем пошло, говоря по-научному, что-то "о единообразии педагогических требований".
Пятнадцать лет спустя.
У Елены Петровны - депрессия.
Ну, мол, говорю: "Погоди. Скоро придёт маленькая девочка и скажет:
- А ну-ка, дедка Сашка, укуси бабку Ленку за попку.
Ох, уж! Я тебе остатками зубов, но вцеплюсь".
На сей раз Елена Петровна себя как-то странно повела. Заместо требования неукоснительного соблюдения её многочисленных конституционных прав, борьбы с домашним насилием, за свои женские и человеческие честь и свободы... В общем, тело окаменело, лицо стало амимичным, глаза остекленели и она уставилась ими на меня, как будто видит в первый раз. Затем бросилась на шею и чуть не придушила. Стала истерично целовать в рыло - окончательно чуть не погиб от асфексии. Наконец-то спрыгнула и стремглав побежала на кухню. И сидит там теперь безвылазно. Любимое место. В депрессию больше не входит. Подозреваю: ждёт очередную КАРАТЕЛЬНУЮ ЭКСПЕДИЦИЮ.