Колокольный трезвон "во вся" извещал округу о наступлении Светлой седмицы. Резкие, но мелодичные звуки благостно ложились на слух обитателей и гостей монастыря, радовали душу. Двое звонарей на главной колокольне трудились в поте лица, старательно выдерживая ритм и силу ударов. Монахи не жалели сил, зная, что всю последующую неделю остаются почти без работы - любой желающий сможет взойти сюда и порадовать всех колокольным звоном. Перед каждым храмом царило доброе оживление. Атмосфера в святой обители, разительно отличалась от той, что была за его пределами. Яркое тому подтверждение - безудержное и пьяное веселье, недавних праздников, украшенных красными транспарантами и флагами. Это было великим благом, что могучие стены монастыря, некогда спасавшие его от нашествий иноземцев, ныне оберегали от нравов и традиций советской власти.
Пасха в этот год была поздняя, и поэтому даже здесь, в северных широтах, уже чувствовался приход короткого лета, а день выдался очень тёплый и приветливый, под стать настроению верующих.
Старец Никон вышел из храма в числе последних посетителей и устало опустился на ступени невысокого крыльца. Долгая служба изрядно утомила его. Однако не это было главной причиной остановки. Последние двадцать пять лет, большая часть из которых приходилась на пребывание здесь, были борьбой с телесной усталостью. Ослабевшие ноги, едва не подогнулись, когда Никон присаживался на прохладный камень. Старец, опершись на посох, прикрыл глаза и наслаждался теплом солнечных лучей.
- Старче, вам плохо? - участливо спросил его протоиерей Акинфий.
- Устал я чего-то, - не открывая глаз, улыбнулся Никон и, чтобы успокоить монаха, продолжил: - А ты, ступай, ступай. Я сейчас поднимусь.
Старец немного лукавил. Помимо усталости, он вдруг почувствовал необычайную благодать, охватившую его тело и душу, поэтому он и присел, внимая странному, ранее неизведанному ощущению.
Каждому человеку всё, что предшествовало его рождению, кажется глубокой стариной даже, если то или иное событие случилось всего за год до момента появления на свет. Владимир Ленин был легендой советского государства, в том числе для нынешних вождей, а для старца это был гимназист Вова, с которым он постоянно враждовал. Во время одного из конфликтов Ульянов сорвал с себя медный крестик и бросил на землю. Тот случай послужил для него окончательным разрывом с Богом, и первым шагом к глубокой вере для Алексея. Тогда будущий монах поднял крестик и сохранил его. Вот уже много лет Никон не расставался с ним ни на минуту.
Чуть позже пути подростков разошлись. Старцу Владимир запомнился тем, что у того совершенно не было друзей. Даже приятелей. Никон знал точную цену основателю существующей власти.
Все значительные вехи государства, о которых нынешнее поколение узнавало из учебников, для старца были лишь частью его жизни, порой, не всегда значительными на тот момент. Например, большевистский переворот. Это он уже гораздо позже стал октябрьской и даже великой революцией. Никон и сейчас не считал это особо интересным. То ли дело papa, который родился в день гибели Пушкина. Вот на его долю выпали действительно интересные события и знакомства с великими личностями.
Как вполне обычный человек, Никон с душевным трепетом вспоминал наиболее яркие моменты своего прошлого, к которым можно было отнести не только пострижение в монахи, но и предыдущие посещения монастыря.
Старец, почувствовав лёгкое прикосновение, открыл глаза. Над ним вновь склонился встревоженный Акинфий. В руке он уже держал стакан с водой. Поднеся его к губам Никона, промолвил:
- Старче, водички испить?
Монаху было непонятно беспокойство протоиерея, ведь старец чувствовал себя как никогда хорошо. Такой лёгкости и душевного воодушевления он не испытывал очень давно. Чтобы успокоить Акинфия старец, не открывая глаз, вновь улыбнулся и медленно повёл рукой. Никон не мог видеть, что вокруг него стояли уже несколько монахов, и никто из них не сдвинулся с места.
До того, как поселиться здесь, старец дважды посещал святую обитель, но это было давно. Очень давно. Однажды он по делам службы прибыл в этот городок, где, неподалёку от монастыря, располагался учёбный воинский полк. Тогда подпоручик Алексей Старченко только окончил московское пехотное училище, и был откомандирован сюда для получения молодого пополнения.
Алексей шёл вдоль могучих стен и благоговейно поглядывал на купола видневшихся церквей, внимательно рассматривал монахов. Такого количества священнослужителей подпоручик ещё не встречал. В голову приходили некоторые аналогии между служением Родине и Богу.
Несмотря на опасную профессию, смерти ещё не было в его жизни, и может, поэтому он не задумывался над тем, что его ожидает по ту сторону бытия. Позже, когда ему придётся столкнуться с гибелью товарищей, молодой офицер задумается о смысле земного существования. Каждый раз мгновения холодящей душу близости со смертью делали Алексея на несколько лет старше и мудрее.
Через три дня подпоручик покидал городок и попал в монастырь только перед самым отъездом. Всё посещение заняло не более двух часов, но тогда Старченко впервые понял, что именно здесь вечность нашла своё материальное воплощение, и обитатели монастыря давно переступили черту жизни, став частичкой потустороннего, духовного мира. С этого момента подпоручик начал чаще обращаться к Богу.
Это не было общепринятым и каждодневным чтением популярных молитв, которые он знал наизусть с детского возраста, но приняло форму разговора с невидимым и реально существующим собеседником. Чаще в виде просьб, реже - выражений насущных проблем и сомнений. Чем больше мысли Алексея были заняты такими беседами, тем меньше его интересовала карьера военного, пока, наконец, он в возрасте Христа не оставил службу и как оказалось вовремя.
Вскоре начались революционные события 1905 года, а затем и все последующие. Более жестокие и смертельные. Бывший царский офицер Старченко должен был бы погибнуть на полях братоубийственной войны или сгинуть в большевистских застенках, но могучие стены святой обители спасли его от преследований новой власти. Богоборцы оказались не в силах преодолеть такую преграду.
Алексей постригся в монахи с обретением нового имени - Никон. Пострижение не было спасением земной жизни. Скорее наоборот: Никон охотно расстался с ней, обретя новую, где материальное или телесное не имело важного значения. В какой-то степени уход из мирского существования являлся ещё и результатом неутешительного вывода о том, что истина не может существовать в материальном мире. Так или иначе, новоиспечённый монах продолжил философские искания в новом качестве.
Когда-то давно Старченко полагал, что любому монаху чуждо всё мирское, а значит, он должен обладать исключительно добрыми качествами. Всё оказалось совсем не так, и в первую очередь это относилось к нему самому. Было бы странным ожидать иного, но Никон был удивлён, что с обретением нового статуса все его плотские желания и греховные мысли никуда не исчезли. Однако стало меньше искушений, и появился верный способ борьбы.
Молитва - главное послушание монаха, но для Никона это стало источником существования. Каждый раз, предавая Господу слово или прошение, фразу или покаяние, он вкладывал столько эмоций и энергии, что, порой, измождённый дух не мог повелевать телом, и тогда монах лежал на полу перед иконами не в силах подняться. Через несколько лет Никон получил прозвище "скоропослушник". Усердный молитвенник и сам не знал, почему его выбор падал на того или иного страждущего, но все, за кого он просил, тут же получали желаемое. Болящие - исцеление, страждущие - утешение. Однако вставал Никон пред Богом далеко не за каждого.
Больше всего братия удивлялась его мольбам о смирении гордыни. "Старче, - вопрошали они: - тебе ли каяться в грехе гордыни?" Втайне Никон понимал, что он лучше многих, и именно эта греховная мыслишка не давала ему покоя и вынуждала вновь и вновь просить Господа о смирении.
Подул лёгкий и прохладный ветерок. Площадь перед храмом наполнялась насельниками и гостями святой обители. Старец, переменил позу и, положив посох подле себя, прислонился к тёплой стене храма. Сделав несколько глотков воды из поднесённого стакана, Никон заговорил:
- Легко молиться за близких - любовь переполняет душу и сама возносится к Богу.
Немного помолчав, он продолжил:
- Сладко молиться за болящих и немощных - сострадание согревает каждое слово
молитвы. Покойно молиться за усопших - прощение умаляет грехи и облегчает их участь.
Старец умолк и над площадью воцарилась полная тишина. Перед ним полукругом стояли монахи и внимали каждому его слову. Насельников становилось больше и больше. Казалось, вся братия собралась здесь. Каждый из них ожидал слова Никона, понимая, что сейчас им откроется тайна чудодейственной молитвы монаха, но тот продолжал молчать и улыбаться. Акинфий поставил стакан на каменные ступени и наклонился ближе к лику святого старца. Воспоминания вновь овладели сознанием Никона.
То памятное посещение монастыря не было первым. Первое случилось, когда Алексею едва исполнилось семь лет, и оно оставило более яркое впечатление, благодаря странному видению.
В тот день мама с Алёшей приехали в святую обитель рано, но уже после завершения пасхальной службы. У ворот их встретил папенька. В руках у него была корзина. Отец был здесь с вечера. Отстояв всю ночь в храме, освятил куличи и теперь нетерпением дожидался семью, чтобы показать монастырь сыну. Троекратно расцеловавшись со словами: "Христос воскресе!" - вначале с супругой, а затем и с ребёнком, он поставил в пролетку корзинку с освященной снедью, и всей семьей они прошли через главные ворота внутрь.
Экскурсию начали со святых пещер, которые по случаю великого праздника были открыты для всех желающих. Несмотря на то, что в отдельных склепах находили упокоение только святые старцы, а простых монахов хоронили в открытых гротах, воздух в пещерах был всегда свеж и ароматен. Тела при этом не подвергались тлению. Облик смерти не произвёл на маленького мальчика гнетущего впечатления, и Алексей вышел из этого удивительного места в приподнятом, даже одухотворённом настроении.
Затем посетили несколько храмов, прогулялись вдоль могучих стен монастыря. В трапезной был накрыт праздничный обед, где каждый мог немного разговеться. Дружное семейство не преминуло воспользоваться случаем и утолить голод незамысловатой закуской, приготовленной монастырскими поварами. После еды отдохнули в уютной беседке и после чего посетили братский корпус, где в маленьких кельях проживали насельники.
В конце концов, вернулись туда, откуда начали посещение: к главной площади обители, где располагался Успенский собор и большая звонница. Даже изрядно уставший, мальчик не смог отказать себе в удовольствии подняться на колокольню.
Алёша вошёл внутрь и резво побежал по длинной и крутой лестнице, заключённой в узкий коридор со сводчатым потолком. Проход был настолько узкий, что в нём не смогли бы разминуться два взрослых человека. Внутри было темно и страшно, лишь яркий свет в конце коридора, обещал красивое зрелище. Запыхавшись, Алексей ступил на первую промежуточную площадку колокольни. Здесь мальчиком овладело непреодолимое желание глянуть вниз. Алёша опустился на четвереньки и, осторожно приблизившись к краю, посмотрел в пустоту.
То, что он там увидел, разительно отличалось от той обстановки, что была ещё несколько минут назад, при входе в звонницу. Впоследствии Алексей не раз мысленно возвращался к этому моменту, но так не смог постигнуть смысл видения. Даже став монахом, он неоднократно воспроизводил в памяти, запечатлённое ещё детским сознанием зрелище, и безуспешно пытался найти тому объяснение с высоты умудрённого житейским опытом человека.
Первое, что увидел мальчик - это толпу монахов на главной площади. Они, молча, стояли, устремив, как один, взоры на Успенский храм. Тогда, Алёша, чуть наклонился и рассмотрел сидящего на крыльце старца. Его лицо скрывал капюшон. Рядом на ступенях лежал посох, перевязанный чёрной лентой. К старцу наклонился монах и что-то спросил...
Вдруг Никон осознал, что это уже не воспоминание, а реальная картинка, которую он видит с некоторой высоты здесь и сейчас. В то же мгновенье старец понял, свидетелем чего он оказался тогда, в семилетнем возрасте, и кто этот монах, скрытый под капюшоном....
Акинфий отшатнулся от лица схимника, перекрестился и едва слышно вымолвил:
- Всё. Старче предал дух свой в руци Господни...
Протоиерей окинул взглядом купола и звонницу, как будто пытался увидеть невидимую душу Никона, затем поднял на руки его тело и понёс, сквозь расступавшуюся толпу, к братскому корпусу.
Площадь быстро опустела, и только на ступенях остался лежать забытый всеми посох старца с чёрной перевязью.