Эжени сидела в своей комнате перед зеркалом и расчёсывала свои длинные каштановые волосы. Полчаса назад она вылезла из тёплой ванны, оставив в воде неприятные впечатления сегодняшнего утра. Странное это было утро, начавшееся так замечательно, и кто бы мог предположить, что оно будет иметь такое ужасное продолжение.
Но тут девушка услышала стук в дверь и через мгновенье увидела в зеркале отражение входившей в комнату Адрианны. На её лице было заметно глубокое переживание. Пройдя через комнату, женщина села рядом с девушкой на стул и тяжело вздохнула.
- Какая бедняжка, - сказала Адрианна, имея в виду крестьянку, которую сегодня утром Эжени привезла в их дом. - На ней не оставили ни одного живого места. Я стала снимать с неё одежду, а у неё всё, всё тело в синяках и кровоподтёках. У меня аж руки затряслись. Еле удержалась, чтобы не заплакать. Матерь Божья! Сколько же ей пришлось вытерпеть! Удивительно, что она ещё осталась жива. И что за зверь смог сотворить с ней такое?
- Она ещё не пришла в себя? - спросила Эжени, откладывая гребень.
- Нет, но когда я промывала её ссадины, она иногда стонала. Господин Вире сказал, что вскоре она должна прийти в себя. Но не знаю, - закачала головой женщина. - Уж лучше, наверное, ей было бы... умереть.
- Зачем вы так говорите? - изумилась Эжени.
- Господин Вире сказал, что над ней надругались, - пояснила Адрианна, потупив взгляд.
- Надругались? Но почему он так решил?
- Я и сама-то об этом догадалась. Её нижняя юбка была вся в пятнах крови. И ноги её тоже все испачканы.
- Боже! - воскликнула Эжени.
Когда Адрианна ушла, девушка легла спать. Она так утомилась за эту ночь и утро, что у неё просто слипались глаза. И, несмотря на всё пережитое, как только она улеглась в постель, то тут же уснула. Правда, прежде, Эжени попросила разбудить её, как только крестьянка очнётся. Но мудрый Вире решил, что здоровый сон для Эжени сейчас будет гораздо полезней, чем беседа с девушкой, пережившей несчастье. Поэтому Эжени проспала до самого вечера.
Адрианна заканчивала штопать очередную наволочку, когда молоденькая крестьянка начала приходить в себя. Переодетая в сорочку Эжени, она лежала на диване, укрытая одеялом, в одной из свободных комнат. И вдруг она начала стонать и метаться, произнося слова "нет, нет".
Адрианна, дежурившая подле девушки, тут же подняла голову и посмотрела на крестьянку, стоны которой становились всё громче и громче, а движениями рук она словно пыталась оттолкнуть от себя кого-то. Женщина бросила свою штопку и подошла к девушке. Она положила свою руку на её холодный лоб и стала приговаривать ласковым голосом, приглаживая её волосы.
- Успокойся, деточка, успокойся. Всё прошло.
Похоже, мягкий тембр голоса Адрианны, который давался ей с трудом, вскоре подействовал на девушку, и она умолкла, расслабившись. А мадам Флёри, будучи очень религиозной, принялась читать над ней молитву об укреплении её духа. Когда женщина закончила, крестьянка наконец открыла глаза. Растерянным взглядом, не понимая, где она находится, девушка водила глазами по комнате, а затем бросила испуганный взгляд на незнакомую ей женщину. Адрианна ей улыбнулась.
- Не бойся, всё уже позади, - сказала она, присаживаясь рядом с крестьянкой на диван.
- Вы кто? - спросила девушка, рассматривая её.
- Меня зовут мадам Флёри. Я живу здесь, в этом доме. А как твоё имя?
- Жюдит Паре. Но где я?
- Это дом господина Вире.
- Как я тут оказалась?
- Тебя нашли этим утром у берега реки, ты была без сознания, и тебя привезли сюда.
- У меня всё тело болит, - произнесла девушка.
- И немудрено, тебя так сильно избили, - сочувственно сказала женщина.
Слово "избили" вызвало массу эмоций и воспоминаний у Жюдит. Всё отчётливей и отчётливей в её голове всплывали картины того, что случились с ней накануне. Слёзы потекли из её глаз и, отвернувшись, она спрятала своё лицо в подушке.
Адрианна вновь положила свою руку ей на голову и принялась гладить её мягкие, белокурые волосы. Но глухие рыдания девушки становились всё сильней и сильней, её тело забилось в конвульсиях, и она не могла себя сдерживать. Адрианне, не знавшей, чем помочь бедняжке, только и оставалось делать, как успокаивать её словами, говоря, что всё уже позади и не стоит так плакать, всё заживёт и в конце концов забудется. Но Жюдит, казалось, не слышала её. Она притихла только тогда, когда у неё уже не осталось никаких сил на слёзы, и она замерла, вцепившись руками в подушку и уставив неподвижный взгляд в одну точку. Что могло избавить её от всех переживаний? Только время.
Когда Эжени проснулась, то первая мысль её была о крестьянской девушке. Уже вечерело, и та наверняка должна была очнуться к этому времени. Одевшись и заколов шпильками волосы простым узлом, Эжени отправилась на поиски Адрианны, чтобы расспросить её о крестьянке.
Эжени нашла её на кухне, где та хлопотала, готовя ужин.
- Как она? - спросила у неё девушка.
- Ах, не приведи Господь с кем-нибудь случиться такое! - отозвалась женщина, ставя котелок в печь. - Всё время плачет и плачет, говорит, что жить не хочет. Я уж и слов не могу подобрать, чтобы успокоить её.
- Она рассказала, что с ней случилось?
- Да как она расскажет, когда она всё время ревёт! Да я и спрашивать боюсь. Сказала только, что зовут её Жюдит Паре и что она из деревни Ла Коллин-Верт.
- А где господин Вире?
- Прячется в своём кабинете. Он вздумал проведать бедняжку, а та, как его увидела, да как закричала, словно чудище какое явилось перед ней. Я говорю: чего испугалась, дурёха, это хозяин дома. А она всё равно: уходите, уходите; накрылась с головой одеялом и опять реветь. Еле её успокоила.
Затем Адрианна повернулась к столу и указала на миску с какой-то тёмной жидкостью.
- Вот, господин Вире велел заварить для неё успокоительных трав.
- Я отнесу ей, - сказала Эжени.
Девушка сцедила отвар в кружку и направилась в комнату, где находилась крестьянка. Когда Эжени вошла к ней, то увидела, что Жюдит лежит с закрытыми глазами, словно спит. Но, почувствовав приближение кого-то постороннего, она тут же приоткрыла красные, опухшие от слёз веки и с настороженностью взглянула на девушку.
- Не бойся меня, - ласково произнесла Эжени. - Я племянница господина Вире - Эжени. Это я тебя нашла возле реки. Как ты себя чувствуешь?
- Болит всё, - ответила Жюдит.
- Я вот принесла тебе пить, - и Эжени протянула девушке кружку.
И, к её радости, молодая крестьянка не отказалась. Она только поморщилась, сделав первый глоток.
- Какое горькое, - сказала она.
- Это настой целебных трав, - пояснила Эжени. - Они помогут тебе, пей.
Девушка с сомнением посмотрела на Эжени: разве может ей сейчас что-нибудь помочь. Но у неё так давно было сухо во рту, что она продолжила пить.
Когда Жюдит опустошила кружку, Эжени присела к ней на край дивана.
- Адрианна сказала мне, что ты всё время плачешь. Но ты постарайся быть сильной, крепись. Понимаю, что сейчас для тебя это нелегко, но тебе самой так будет лучше.
- Да разве вы можете понимать меня? - возразила девушка. - Знаете ли вы, что со мной сделали, чего я натерпелась?
- К сожалению, знаю, - с сочувствием произнесла Эжени. - И мы все сильно переживаем за тебя, поверь, и очень хотели бы тебе помочь. Но я могу пообещать тебе только то, что того человека, который сотворил с тобой такое, его обязательно найдут и накажут. Скажи, ты знаешь, кто сделал это с тобой?
- Нет, не знаю, - ответила та.
- А где ты его встретила?
- На дороге. Я из соседней деревни шла от подруги. Матушка меня отпустила. Да я задержалась, уже вечереть начало. Вдруг слышу, сзади едет кто-то. Обернулась - а это крестьянин на телеге. Он быстро нагнал меня, проехал мимо, а всё оборачивался и на меня смотрел, и взгляд такой - недобрый. Он мне сразу не понравился. Потом он остановился и спрашивает: куда я иду. Я ответила, что в Ла Коллин-Верт. А он говорит: и мне туда же, давай подвезу. Я сначала не хотела к нему садиться. Он пьяный был. Но он стал уговаривать, говорил, что на дорогах полно лихих людей, а его мне нечего бояться. Ну я и подумала: и вправду, что он мне сделает. А мне идти ещё далеко было. Я представила, как матушка ругать меня будет, что задержалась, и согласилась, села к нему в телегу, - эти слова Жюдит произнесла уже всхлипывая, и по её щекам вновь потекли слёзы. - Лучше б матушка меня побила.
- А ты видела его раньше? Он из вашей деревни? - спросила Эжени.
- Нет, - замотала головой девушка. - Никогда я прежде его не видела. Да и говорил он с таким сильным выговором. Нет, он точно не из местных.
- С выговором? - переспросила Эжени, озарённая догадкой. - А как он выглядел, помнишь?
- Да уж я его никогда не забуду, - с горечью произнесла девушка.
- Опиши, - и сердце девушки замерло.
- Страшный такой, большой, зубы кривые, - с омерзением говорила крестьянка. - Глаза чёрные, словно угли, а тут - шрамы на щеке, - девушка провела пальцем по своей щеке.
- Шрамы! - воскликнула Эжени. - А у него была борода?
- Была, - кивнула Жюдит.
- А волосы у него - бурого цвета, и лошадь его - рыжая с куцым хвостом?
- Да, - ответила крестьянка, изумляясь точности описания мужчины собеседницей. - А вы что, его знаете?
- Довелось видеть его однажды, недели две назад, возле Вернонского моста. Слышала ты о бретонских разбойниках?
- Да, - вновь кивнула Жюдит.
- Я думаю, что он один из них.
- Я тоже сразу подумала, что они неместные, потому что между собой они говорили не по-нашему.
- Так ты их нескольких видела? - всё больше изумлялась Эжени.
- Да. Когда мы доехали до развилки, - продолжила рассказ крестьянка, - он свернул не на ту дорогу. Не на ту, что вела в мою деревню, а на другую. Я ему сказала, что мне надо в другую сторону и хотела соскочить. А он обернулся, посмотрел на меня своим звериным взглядом и сказал, что я поеду с ним, и подстегнул свою лошадь. Мне стало так страшно! Я спрыгнула и бросилась бежать, но он догнал меня, схватил и потащил к своей телеге. Я пыталась вырваться, но он так крепко держал меня, что у меня теперь все руки в синяках. Потом достал откуда-то верёвки и принялся связывать меня, затем повалил на телегу и стал говорить такие гадости, что я вслух и повторить не могу. Потом он сказал что-то по-своему, и мы поехали дальше.
- Куда? В сторону Пресаньи-л'Оргейё? - спросила Эжени, вспомнив, куда вели следы от телеги разбойника.
- Кажется. Только мы не доехали до деревни. Потому что свернули куда-то в лес, так как помню, что надо мною всё время свисали ветки деревьев. А после мы очутились на какой-то поляне. И там были люди. Увидев нас, они стали подходить ко мне и с любопытством рассматривать, говорили что-то на своём грубом языке. Я ни словечка не понимала. Я только слышала, что они повторяли одно и то же имя "Танги", "Танги". Это так они называли этого изверга, моего похитителя. А потом появился он, самый главный.
- Так ты и главаря их видела?! - воскликнула Эжени.
- Мне так показалось, что среди них он был самым главным, потому что его все слушались. Когда он увидел меня, то очень сильно рассердился, стал кричать на этого Танги. Кажется, он был очень недоволен, что тот привёз меня к ним. Другие тоже были злы на него. Потом он приказал Танги увезти меня обратно.
- Подожди, подожди, Жюдит. Ты сумела рассмотреть главаря?
- Не очень, уже сумерки были. Но мне показалось, что из них из всех он менее всего отвратителен, и голос у него красивый, хоть он и кричал всё время. А одет он был, как благородный человек, в камзол и рубашку с красивыми кружевами.
- А сколько всего было разбойников?
- Пятеро или шестеро, я точно не помню. Тогда мне показалось, что их была целая толпа.
- Может быть, ты слышала и другие имена, кроме Танги. Называли ведь они как-то друг друга. Например, имя "Блез".
- Нет, такого имени я не слышала, - замотала головой девушка. - Но вот их самого главного, кажется, они называли Фернаном.
- Фернаном, - повторила Эжени, чтобы запомнить это имя. - Ну, так что же было дальше, этот Танги увёз тебя от них?
- Да, увёз, но тут-то и началось самое страшное, - мрачно проговорила девушка. - Он был очень зол из-за того, что на него накричали и что его прогнали; превратился просто в зверя. Он отвёз меня куда-то в глубину леса и там набросился на меня. Я кричала, умоляла, кусалась, пыталась вырваться. И тогда он начал избивать меня по чём придётся, по голове, по груди. А потом... - тут Жюдит снова начали душить слёзы. - Лучше бы, он убил меня, и тогда мне не пришлось бы переживать такого позора.
Жюдит могла дальше и не продолжать свой рассказ. И так было ясно, что после того, как Танги закончил своё гнусное дело, он вновь принялся избивать девушку до тех пор, пока та не потеряла сознание. А потом он отвёз её к реке и бросил там умирать.
Итак, постепенно картина о бретонских разбойниках начинала складываться. Скорее всего, их было семеро (по крайней мере, такое число называл трактирщик "Колеса телеги"), но их могло быть и больше. Главаря звали Фернаном, и, несомненно, он был дворянином, он одевался как дворянин и носил шпагу. Он одинаково хорошо говорил и по-бретонски, и по-французски. Мадам де Грокур описывала его как привлекательного мужчину лет сорока, с хорошими манерами. Он был высокого роста, с синими глазами и чёрными волосами. Второй разбойник - Танги. Эжени не сомневалась, что именно его она видела в тот рыночный день, когда случилось столпотворение у Вернонского моста, так как Жюдит дала как две капли воды похожее описание этого разбойника с тем, которого видела Эжени. Да и постояльцы "Колеса телеги" тоже говорили, что среди бретонцев был один бородач. Значит, и та потрёпанная карета, что стояла перед телегой Танги, тоже принадлежала разбойникам. Третьего бретонца звали Блезом. И он был мастером по вскрытию замков.
- Жюдит, - обратилась Эжени к девушке, когда та немного успокоилась, - ты понимаешь, что своим рассказом ты очень помогла. Теперь полиции будет легче поймать разбойников. Она будет знать, где их искать.
- Что же, вы всё расскажите обо мне полиции? - испугалась девушка и схватила Эжени за руки. - Нет, я не хочу, чтобы о моём позоре кто-либо знал. Пожалуйста, прошу вас, ничего им про меня не говорите.
- Не бойся, Жюдит, я о тебе и слова не скажу. Я только расскажу, где следует искать разбойников, у Пресаньи-л'Оргейё, и всё. Вот увидишь, их скоро поймают.
- Да что мне от того, что их поймают? Пусть их хоть тысячу раз вздёрнут на виселице, девичьей чести-то это мне уже не вернёт. Как я вернусь в деревню? Я теперь позор для своих родителей.
- Ну что ты говоришь! Разве ты в чём-то виновата?
- Кто же меня теперь в жёны возьмёт такую, обесчещенную!
- Не говори никому, что с тобой случилось, никто и не узнает.
- Всё равно, рано или поздно, слух поползёт по деревни, - обречённо проговорила девушка. - Бабий язык, что помело: на одном конце деревни прошептали, на другом кричат уже об этом.
После этого разговора Жюдит попросила нагреть ей воды, чтобы помыться. И потом в ванне она целый час оттирала себя щёткой, словно вместе с кожей она хотела содрать с себя и все воспоминания вчерашнего кошмарного вечера.
На следующий день Эжени пораньше отпросилась у де Грокуров. Ей надо было заехать к кузнецу перековать Муетту, а заодно и спросить его, не знает ли он родителей Жюдит, ведь они были из одной деревни. Поэтому, выехав из замка, она свернула на дорогу, ведущую в Ла Коллин-Верт.
Кузница находилась в самом конце деревни, и весь свой путь до неё Эжени думала о бедной девушке, пережившей такую трагедию. Несмотря на вчерашний разговор Эжени с ней, Жюдит с трудом приходила в себя. Она по-прежнему ничего не могла есть. Съест два кусочка и отворачивается от тарелки. Еда стояла у неё в горле комом. Потом она утыкалась носом в подушку и начинала снова плакать. И никто не мог ей помочь. Но Эжени надеялась, что встреча с родителями принесёт крестьянке хоть какое-то облегчение.
Тяжело было на душе и у самой Эжени. Ей сегодня только на несколько часов удалось забыть о Жюдит: когда она повидала новорождённую дочь графини де Грокур. Эжени пришла в комнату мадам, чтобы только одним глазком взглянуть на девочку, но женщина не отпустила гувернантку. Она принялась рассказывать о своей дочурке, какая она хорошенькая, какая умница: всю ночь сегодня спала; как она кормила её грудью (пока кормилица ещё не была найдена). И это отогрело душу Эжени хоть на какое-то время.
Ещё издали, подъезжая к кузнице, находившейся на окраине деревни, девушка услышала звонкий голос двух молотов, по очереди ударявших по наковальне. У ворот девушку встретила рыжая лохматая собака, которая, признав Эжени и Муетту, принялась радостно прыгать у ног лошади и вилять хвостом-колечком. Муетте такое пристальное внимание было не по нраву и она принялась недовольно мотать головой. Девушка спешилась и, сопровождаемая собакой, подошла к открытым дверям кузни, изнутри которой на неё дыхнул горячий воздух, исходивший от горнила печи. В кузнице была два кузнеца - отец и его сын Тома. Господин Буате большими клещами держал что-то длинное и раскалённое до красноты горящей головешки и вместе с сыном по очереди ударял молотом по железу, высекая огненные искры. Оба были в кожаных фартуках, но без рубашек, и их обнажённые бронзовые спины блестели от пота.
Наконец старший кузнец заметил чью-то фигуру, стоявшую в дверях.
- А, мадемуазель Вире, день добрый, - поприветствовал он девушку, остановив работу. - Приехали подковать свою кобылку? Давненько вас не было, подковы, наверное, совсем разболтались.
- Вы правы, господин Буате.
- Иди, Тома, займись. Я сам справлюсь, тут немного осталось.
Юноша положил свой молоток и направился к выходу, вытирая рукой пот, стекавший с его лба. Выйдя из кузницы и подготовив инструменты, Тома привязал Муетту, поднял одно из её передних копыт и принялся клещами вынимать подковные гвозди. Эжени присела рядом на старую наковальню и принялась наблюдать за работой Тома, одновременно поглаживая собаку, примостившуюся у её ног.
Когда Тома справился с одним копытом лошади и принялся за другое, Эжени наконец решила расспросить его о родителях Жюдит.
- Тома, знаешь ли ты семью Паре из вашей деревни, у них ещё есть дочь Жюдит?
Юноша поднял голову и посмотрел на девушку.
- Конечно, знаю. У них как раз дочка два дня назад пропала. Всей деревней вчера и сегодня искали, но так и не нашли.
- Она нашлась, - сообщила Эжени.
- Вот как! И где же? - спросил Тома, не прерывая работы.
- Она заблудилась в лесу и вышла к нашему дому. Только она ногу сильно подвернула: зацепилась за корягу и упала - теперь ей трудно ходить, - соврала девушка, чтобы защитить честь Жюдит. - Поэтому она осталась у нас.
- А-а, понятно. Это хорошо, что она нашлась, а то уж её родители так переполошились: всю деревню на ноги подняли. Её мать места себе не находила, особенно после того, что случилось позавчера.
- А что случилось? - поинтересовалась Эжени.
- Вы не знаете? - Тома опять поднял голову и посмотрел на девушку. - Ходят слухи, что позавчера днём разбойники напали на ещё одну карету недалеко от деревни Курсель. Говорят, что всё подчистую забрали.
- Неужели?! - воскликнула Эжени.
Такая важная новость, а она не знает!
- Нет, я не слышала, - покачала она головой. - Скажи, Курсель - это ведь недалеко от Пресаньи-л'Оргейё, не так ли?
- Совершенно верно, мадемуазель.
- Значит, наверняка это были бретонские разбойники, - у Эжени теперь в этом не осталось никаких сомнений. - Где-то там, в тех местах они укрываются.
- Бог их знает, мадемуазель, бретонские они или нормандские. Только последние несколько дней по вечерам в нашем кабачке стали постоянно околачиваться несколько бретонцев.
- Вот как! А когда они здесь появились?
- Дня за два до того, как пропала Жюдит.
Как раз в эти дни бретонцы покинули "Колесо телеги", вероятно, испугавшись руанских солдат, появившихся в городе. Всё складывалось один к одному. Бретонские разбойники были где-то совсем рядом.
Когда Тома закончил со своей работой, Эжени попросила его сообщить родителям Жюдит, что их дочь нашлась и чтоб они приехали за ней.
Тем временем солнце всё больше клонилось к западу. И вскоре, огромное и красное, оно стало медленно садиться за лесом, погружаясь в кроны деревьев. Небо на востоке всё больше приобретало бирюзово-аквамариновый цвет. А через полчаса только красно-бордовые нити облаков напоминали о дневном светиле, которое, проскользнув сквозь них, зарядило их своим светом. Ещё через час на глубоко лиловом небе стали проявляться первые крупные звёзды. Лес давно уже был наполнен щебетанием и пением ночных птиц, а лисы вылезли из своих нор, для того чтобы отправиться на поиски поживы.
Одна из лисьих пар, живущая в Вернонском лесу, этим поздним вечером также выбралась из своей норы, чтобы поохотиться на мышей и полёвок. Однако, отбежав от норы на сотню шагов, звери остановились и принялись настороженно втягивать в себя своими острыми носами воздух, насыщенный посторонними запахами. Пахло лошадьми, людьми, костром и жареным мясом. Последний запах особенно будоражил лисиц. И, пробежав вперёд ещё несколько шагов, животные увидели сквозь череду деревьев огонёк, маячивший на опушке леса. Над ним поднимался дымок, который и расточал вокруг себя столь волшебный аромат готовившегося мяса. Однако лисы не решились подойти поближе, потому что этот запах был смешан с запахом людей, и, облизнувшись, рыжие хищники затрусили прочь, в противоположную сторону, искать себе счастье в других местах.
Но если бы животные осмелились, привлекаемые аппетитным запахом, подойти поближе, то они бы увидели, что тот огонёк был костром, вокруг которого сидели люди. А над ним, нанизанные на шпагу, покоившуюся на двух рогатинах, воткнутых в землю, коптилисьдве куриные тушки, которые и издавали столь манящий аромат. Неподалёку от костра, на лугу паслись лошади. Вдруг одна из них, подняв голову, громко заржала и, обмахиваясь хвостом от надоедливых слепней, перешла на другое место. Люди, сидевшие у костра, услышав ржание, тут же насторожились, подняв головы, а один из мужчин даже вскочил на ноги и стал пристально вглядываться в ночную тьму. Однако за этим ничего не последовало: лес хранил молчание; было слышно только треск костра да пение птиц, перемежавшееся со стрёкотом кузнечиков. Мужчина, успокоившись, вновь сел на своё место, и игра в карты возобновилась.
Игроков было четверо. Ещё двое мужчин располагались поодаль от костра. Один из них лежал, подложив себе под голову мешок, набитый чем-то мягким и, казалось, дремал. Другой сидел рядом с ним и наблюдал за игрой.
- Слушай, Конан, когда будут готовы твои куры? У меня уже слюнки текут, - не выдержал один из игроков, раздразнённый, как и лисицы, ароматом, исходившим от цыплят.
Конан, тот самый мужчина, который минуту назад вскакивал с места и напряжённо вглядывался в тёмный лес, прислушиваясь к его звукам, вновь приподнялся и принялся тыкать ножом коптившееся мясо. Из тех мест, где кожица была проткнута, засочился жир, капая в костёр, который тут же начал шипеть и чадить.
- Ещё сыровато, - сказал Конан.
- Нету мочи больше! Есть охота! - воскликнул всё тот же мужчина, погладив свой живот.
- Потерпи ещё немного, чуть-чуть осталось, - ответил ему кухарь.
- Опять ты, Селавен, купил каких-то старых петухов! - раздражённо сказал мужчина.
- Завтра, Ольер, сам отправишься за провизией, - ответил ему Селавен.
- Зато сидр отличный, - произнёс один из игроков в карты - и это был Танги. - А это самое главное - сидр и бабы. Всё остальное - ерунда, - и он отхлебнул из бутылки, стоявшей рядом с ним.
Ему никто не возразил, а лишь продолжили игру с урчащими животами. Через некоторое время Конан наконец вновь потыкал мясо и сказал, что куры готовы. Сняв их с импровизированного вертела, он, с помощью Селавена, принялся разрезать их на куски, а затем, нанизывая куски на ножи, подаваемые ему поочерёдно бретонцами, стал раздавать их. Кто-то в нетерпении откусил кусок и тут же вскрикнул, так как горячее мясо обожгло ему язык.
- Вот дурачина! - прокомментировал Селавен.
Последние два куска полагались двум мужчинам, сидевшим недалеко от костра.
- Прошу, - сказал Конан, протягивая им самые жирные куски задней части цыплёнка.
И те с охотой их взяли.
- Пойду схожу ещё за двумя пулярками, - сказал Конан, съев свою порцию, и, под общее одобрение, направился в сторону телеги, стоявшей у леса, на которой и лежали мешки с провизией.
Когда он вернулся, держа за ноги двух кур, и принялся ощипывать их, мужчина, сидевший позади всех, обратился к нему:
- Конан, ты выбрал неверный путь. Бог хотел, чтобы ты был великим поваром. А ты не послушался его и стал разбойником. За это он тебя накажет, - полушутливо закончил он.
Бретонец на это расхохотался и ответил:
- Я в этом не сомневаюсь, Фернан.
- Танги, - обратился главарь разбойников к мужчине, с жадностью поедавшему мясо, - иди принеси нам всем тоже сидра. Не всё одному тебе пить.
Тот, недовольный тем, что его оторвали от трапезы, злобно сверкнул исподлобья глазами, скользнув по фигуре Фернана, но всё же поднялся со своего места и направился в сторону всё той же телеги. Вскоре Танги вернулся с четырьмя бутылками сидра. Одну из них у него забрал главарь, остальные он отнёс своим товарищам, сидевшим у костра.
- Эх, а я бы сейчас съел гречневой лепёшки, - вздохнул Аэль. - И почему больше нигде не выращивают гречиху, кроме как в Бретани? Моя матушка пекла лучшие лепёшки в деревни.
- Это верно, - подтвердил Блез, сидевший рядом с Фернаном.
- Когда я умру и попаду в ад, то единственное, о чём я буду жалеть, - это о том, что я больше не смогу съесть гречневой лепёшки. Навряд ли черти пекут их там, - сказал Аэль.
- Но кто знает, если ты успеешь покаяться перед своей кончиной, то, может, попадёшь и в рай, - сказал Конан. - А там вдруг у ангелов за пазухой и найдётся пара лепёшек для тебя.
- Что правда, то правда, - закивал головой Фернан. - Если кто из нас и сумеет выпросить себе местечко в раю, так это только Аэль.
Молодой человек, к которому обращались, улыбнулся.
- Не беспокойтесь, Господь не настолько жесток, чтобы разлучить нас, в преисподнюю мы попадём все вместе.
- Что за чушь вы несёте? - раздражённо воскликнул Танги. - Рай, ад, преисподняя! Слушать тошно. Нет никакого рая и Бога нет. Всё это брехня, придуманная поповскими собаками, чтобы жили мы все в страхе. - И он громко крикнул, словно с вызовом обращаясь куда-то в чёрную бездну, низко висевшую у него над головой: - Бог, тебя не-ет!
- А где же будет твоя душа, после того, как тебя вздёрнут на виселице? - спросил Аэль.
- Нигде, не будет меня. После смерти есть только тьма, холодная, вечная тьма, - и Танги, схватив бутылку, стал жадно пить из неё.
- А кто же тогда создал землю, эти звёзды и всё сущее на земле? - не унимался Аэль.
- Чёрт его знает!
- Нет, а я всё же верю, что есть какая-то сила, которая смотрит сейчас на нас сверху. - Аэль закинул голову вверх и стал мечтательно рассматривать звёзды, которые мерцающим ковром раскинулись по чернильно-чёрному небу. - Не знаю, как его зовут, Бог или ещё как, но он есть. Так как не может быть, что бы не было никого. И я видел чудеса и не раз. Потому что жизнь приморских рыбаков невозможно без веры и надежды на чудо. Ведь всякий раз, когда рыбаки выходят в море, они рискуют своими жизнями, потому что вернуться живым у них ровно столько же шансов, сколько и сгинуть в морской пучине. Внезапно может налететь штормовой ветер, судно может дать течь. Такое бывает нередко. Однако, преодолевая препятствия и трудности, постигшие их в море, рыбаки возвращаются живыми. И часто потом они рассказывали о своём чудесном спасении, когда они уже сами не верили, что на этот раз вернутся домой живыми. Бывало, что и руки опустятся и думаешь, что всё - вот он твой конец. Потому что баркас на огромных пенистых волнах болтает словно щепку, а вокруг темно, не видно ни зги. Как вдруг словно приходит озарение: надо бороться, спасёшься, потому что на берегу тебя ждут жена и маленькие дети, которые умрут голодной смертью, если ты погибнешь. И откуда-то прибавляются силы. И вдруг сквозь брызги вздымающихся штормовых волн, пелену дождя, мокрого снега или плотного тумана начинаешь видеть берег и свет маяка (хотя на самом деле они так далеко, что увидеть их просто невозможно), появляются силы грести и чинить судно. Обо всём этом мне рассказывал мой отец. Да и как мне не верить в Бога, когда я сам ещё маленьким ходил вместе со своей матерью и другими женщинами деревни в церковь молиться Святому Николаю, покровителю всех моряков, когда наши отцы и братья выходили в море в шторм. Потому что в марте шла большая путина и нельзя было пропускать ни одного дня. Они рисковали своими жизнями, зная, что на следующий день их тела может выбросить на берег вместе с обломками баркаса, но всё равно выходили, полагаясь только на милость Бога. И они возвращались, потому что за них молились, и моя мать, и мать Блеза, и я.
- Но если ты веришь в Бога, то почему стал разбойником, ведь по его меркам ты страшный грешник? - спросил Фернан.
- А кто сейчас живёт по заповедям Христовым? Найдётся ли сейчас праведник на нашей грешной земле? Кто Бога чтит, как Иисус нам наказывал? Кто безгрешен - пусть бросит в меня камень. Если есть рай, то там должен быть только один Иисус с ангелами да святыми. Если б все люди жили по законам Божьим, разве стали б мы теми, кем являемся сейчас. Мы все выросли в нищете, несмотря на то, что наши отцы работали, как проклятые, не разгибая спин. Потому что когда-то наши короли поделили всех на богатых и на бедных, и сколько бедняку не крутиться - всё равно он останется при своём. Несмотря на то, что мой отец и отец Блеза выходили в море почти каждый день, всё равно жили мы плохо. Потому что за ту рыбу, которую продавали наши матери на рынке, платили мало. Мы никогда не имели своей одежды, всё донашивали за своими старшими братьями. Но разве этого мы заслуживали? Чем мы хуже барских отпрысков, отцы которых никогда не трудились, но при этом имеют всё? А твоя мать, Конан, - и Аэль посмотрел на мужчину, к которому он обратился, - потеряв мужа, вынуждена была пойти в батрачки, чтобы не умереть с голоду. А когда ты родился, младенцем оставить тебя на ступенях монастыря, потому что ты для неё был лишним ртом. С Танги на каторге обращались хуже, чем с собакой, и он до сих пор не может простить это людям. А я всё своё детство только и видел заплаканные глаза своей матери. Потому что в конце концов мой отец ослеп: морская соль выела его глаза, и он больше не смог выходить в море. И весь груз забот о семье лёг на плечи моей матери, у которой помимо меня было ещё пятеро детей. И когда я вырос, то не захотел нести тот же крест, который несли мои отец и мать, и никто из нас не хотел.
Аэль замолчал, наступила тишина: никто не захотел спорить с ним и, казалось, каждый задумался о чём-то своём. Однако вскоре эта тишина сделалась слишком тягостной, и игра в карты возобновилась. Конан, нанизав выпотрошенных пулярок на шпагу и повесив их над костром, присоединился к Фернану и Блезу. Сев рядом с ними, он стал наблюдать за игроками и через некоторое время обратился к Фернану, кивнув в сторону Танги:
- Посмотри, - проговорил он тихим голосом.
И мужчины увидели, что, когда в очередной раз Селавен, Ольер и Аэль наклонили голову, чтобы взглянуть на свои карты, Танги незаметно вынул из рукава своей куртки нужную ему карту. Это движение было настолько быстрым, что играющие ничего не заметили.
- Известный шулер, - прокомментировал Фернан.
Вскоре партия закончилась очередным выигрышем Танги, и тот, довольный, сгрёб в свою сторону поставленные на кон монеты, а затем снова сделал пару больших глотков из бутылки.
- Танги, хватит пить, с тебя довольно на сегодня, - вдруг услышал он у себя за спиной голос главаря. - Ты уже третью бутылку приканчиваешь.
- Ну и что! У нас полно ещё сидра, - возразил бретонец, обернувшись.
- Хватит с тебя. А то ты слишком сильно пьянеешь.
- Я? Что за чушь! - злобно воскликнул мужчина. - Да я могу выпить больше, чем вы все, и буду трезв! Я хочу пить и буду пить!
- Ты будешь делать то, что я тебя скажу, - сказал Фернан тоном, не терпящим возражения. - Пока ты в нашей банде, ты должен подчиняться мне. Не нравится - можешь убираться! Здесь никого не держат.
- Я уйду, а ты выстрелишь мне в спину!
- Вполне возможно, - хладнокровно заявил Фернан.
Однако твёрдым был только его голос. Он увидел в глазах Танги, в которых играли отблески язычков пламени костра, ненависть, пожалуй, впервые за всё то время, что он знал его. И невольно его рука нащупала рукоятку пистолета, заткнутого за пояс. Пьяный Танги был способен на всё. Остальные разбойники тоже в напряжении замерли, с недоумением глядя на своего товарища: неужели он решился восстать против главаря.
Однако, сколько бы Танги не выпил, он всё же понимал, что силы их неравные. Любой из разбойников тут же вступится за Фернана и ему, Танги, не раздумывая, перережут горло. Поэтому, сумев сдержать себя, он отвернулся. Однако игра в карты не возобновилась: напряжение, возникшее между разбойниками, всё ещё не спало, и мужчины принялись в молчании ожидать, когда подоспеет вторая партия цыплят.
Конан подошёл костру, чтобы ещё раз перевернуть птиц на вертеле, и украдкой взглянул на Танги. Тот, сгорбившись, словно гриф, сидел в замкнутой позе и с мрачным выражением лица смотрел на огонь. Конан, вернувшись к Фернану и сев с ним рядом, нагнулся к его уху и сказал полушёпотом, презрительно глядя на Танги:
- Не понимаю, что ты с ним возишься? Я бы на твоём месте давно бы от него избавился.
- Он мне нужен, - кратко ответил предводитель разбойников.
- Зачем? Это ведь настоящее животное. Я не доверяю ему ни на одно мгновенье.
- Он смелый и хладнокровный, когда касается дела. К тому же у него за плечами богатый опыт. Не забывай, он бежал с каторги. Если мы когда-нибудь туда попадём, то он единственный, кто сможет нам помочь.
- Ты думаешь, что когда-нибудь попадёшь на каторгу? - усмехнулся Конан.
- У меня нет никаких иллюзий на этот счёт. Рано или поздно нас всё равно поймают. Я не сомневался в этом с самого начала.
- О, как же ты наивен, Фернан! Да если нас поймают, то нас тут же вздёрнут на первом же дереве. И Танги ничем не сможет тебе помочь. Даже, напротив, я считаю, что если кто и погубит всех нас, так это именно он.
- Да, я знаю, что держать Танги в банде - это большой риск, - согласился главарь с Конаном. - Но всё же он нам нужен. Потому что он единственный из вас, кто способен убить человека хладнокровно, не раздумывая, если это понадобится для дела, даже если это будет ребёнок.
- Убить ребёнка! - возмутился Блез, который до этого молча слушал спор двух разбойников. - Да это последнее дело, на которое я пойду. Пусть у меня лучше отсохнут руки.
- Блез прав, - сказал Конан. - Это уже слишком. А Танги как раз-то и не знает меры. Хотя бы случай с этой нормандской девчонкой. Какого чёрта он приволок её сюда, в лагерь! Ты ведь ясно давал понять: никаких баб в лагерь не приводить. Ему пришлось её убить. И что теперь? Её везде ищут, вся округа переполошилась! И когда-нибудь доберутся и до нас! Пора уже нам сниматься с места, Фернан. Сердце у меня неспокойно.
- Подожди, Конан, ещё несколько дней, - ответил главарь. - Слишком уж тут наживное место. Ещё одно дельце обделаем и тогда, слово даю, уйдём.
Конан тяжело вздохнул, словно в дурном предчувствии, но перечить главарю, как Танги, он не стал. Он слишком уважал Фернана и доверял ему во всём.
На следующий день Эжени вместе с господином Вире решила посетить местный деревенский кабак, про который обмолвился Тома. Может, им повезёт застать там бретонцев и, проследив за ними, узнать имеют ли они отношения к разбойникам, а при особой удаче, если это окажутся действительно они, выведать и точное место их укрытия. Однако когда девушка вернулась домой от де Грокуров, то своего названого дядю она не застала. Зато её ждали две новости от Адрианны: первая - это то, что днём за Жюдит приезжали её родители и забрали её домой. А вторая, совсем неожиданная, Виолетта, её подруга, всё-таки приехала из Парижа погостить у отца. И когда господин Вире узнал об этом, то отправился в замок Ормон.
Адрианна спросила у Эжени: поедет ли она вслед за господином Вире. Но девушка ответила, что, несмотря на то, что она очень хочет повидать свою подругу, ей всё же придётся отправиться в другое место. Эжени решила, что раз "дяди" не было, то она одна поедет в Ла Коллин-Верт. И спустя полчаса, переодетая в мужскую одежду и со шпагой на боку, она скакала верхом на Муетте в сторону деревни.
Тем временем солнце всё больше клонилось к лесу, румяня облака, неподвижно застывшие на небе. Уставшие крестьяне возвращались с полей в деревню. Был самый разгар сенокоса, и повсюду, в полях, не занятых под посевами ржи и овса, стояли куполами скирды ещё зелёного, свежескошенного сена. Эжени то и дело встречала на своём пути мужчин, нёсших на своих плечах косы. А впереди них ехала телега, гружённая сеном, на облучке которой сидела старая крестьянка в белом платке, то и дело погонявшая еле плетущуюся клячу. Обогнав их всех, Эжени вскоре въехала в деревню. И по главной улице, распугивая вольготно разгуливавших кур, она направилась в сторону кабака.
Спешившись у дома, из трубы которого валил дым, а над дверью висела стёршаяся от времени вывеска, Эжени, прежде чем войти, внимательно осмотрелась: не было ли поблизости бретонцев. Однако, кроме нормандских крестьян, не вызывавших никаких подозрений, она никого не увидела. И, пропустив вперёд себя двух мужчин, она следом за ними вошла в кабак. Там девушку тут же окутал тяжёлый запах, исходивший от туши барана, коптившейся над огнём; он перемежался с запахом пота тружеников, сидевших в зале, и их немытых тел.
Эжени выбрала себе свободное место, с которого прекрасно просматривались все уголки кабака, и, усевшись, заказала себе ужин у подошедшей к ней молодой дочери кабатчика. А затем Эжени принялась внимательно разглядывать всех посетителей, надеясь распознать среди них бретонцев. Скользнув глазами по двум ничем непримечательным крестьянам, располагавшимся перед ней, она наконец перешла к третьему, сидевшем у окна. Его голова, с грязными, взлохмаченными волосами, казавшимися посыпанными пылью бурой земли, была опущена, и поэтому черт его лица невозможно было рассмотреть. Однако взгляд девушки невольно остановился на нём и застыл. Когда же мужчина поднял голову, чтобы налить себе в кружку очередную порцию сидра из кувшина, стоявшего перед ним, Эжени тут же его узнала. Это был тот самый мужчина, которого она видела в субботний рыночный день у Вернонского моста. Тот самый крестьянин с бородой и шрамами на щеке, сидевший на облучке телеги, запряжённой рыжим бретонским жеребцом.
"Танги", - тут же мелькнуло у Эжени в голове, и сердце её учащённо забилось, а руки сжались в кулаки. Девушка стала вспоминать описание Жюдит мужчины, надругавшегося над ней. Два портрета были очень схожи, и теперь у Эжени не осталось никаких сомнений, что это был именно он - один из бретонских разбойников.
Но раз здесь был Танги, то с ним должен был быть кто-нибудь ещё из бретонцев: Тома говорил, что их видели нескольких. Эжени принялась ещё внимательнее присматриваться к каждому мужчине, находившемуся в кабаке. Однако, по всей видимости, Танги всё же был один. Он и сидел-то особняком, ни с кем не разговаривал и только тупо упирался своим взглядом в кружку с налитым сидром.
Эжени опоздала. Она разминулась с остальными разбойниками всего на пару минут. Сегодня была очередь Ольера и Фернана ехать за провизией. Однако вместе с ними увязался и Танги, не желавший отказывать себе в удовольствии пропустить кружку другую сидра. В деревенском кабаке бретонцы, поужинав и закупив провизии, засобирались обратно в путь. Однако Танги, не хотевший оставлять недопитый кувшин сидра, отказался покидать кабак, пока он не прикончит сидр до конца. Сначала Фернан хотел настоять на своём и убедить Танги уехать вместе с ними, однако, увидев агрессивный взгляд мужчины, который уже успел ещё до этого изрядно выпить, и, поняв, что на этот раз он не подчинится, главарь разбойников благоразумно решил, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, оставить Танги в кабаке и уехать без него. Выйдя на улицу, Фернан процедил сквозь зубы, обращаясь к Ольеру:
- Когда Танги вернётся, я от него избавлюсь. Он мне уже осточертел.
И, погрузив провизию в телегу, запряжённую рыжим жеребцом, разбойники поехали прочь от кабака. И только они скрылись за поворотом, как с другой стороны, на этой же улице, показалась Эжени. Но она уже не могла видеть бретонцев.
А Танги, оставшийся один и не догадывавшийся об уготовленной ему участи, налил в свою кружку ещё сидра.
Эжени так вцепилась взглядом в бретонца, что даже не заметила, как дочь кабатчика принесла ей блюдо. Эжени как будто боялась, что если она отведёт от него свой взгляд, то разбойник исчезнет, растворившись в воздухе. Девушка опомнилась только тогда, когда запах утки, запечённой в углях, слишком настойчиво стал проникать ей в ноздри. Эжени неторопливо принялась за птицу, то и дело поглядывая на Танги. А тот сидел всё время молча, временами отхлёбывая из кружки. Однако девушке показалось, что его лицо всё же выражало недовольство чем-то. И чем больше он пил сидра, и соответственно пьянел, тем больше на его лице становилось эмоций. Времена он начинал что-то недовольно бурчать себе под нос и махать рукой, словно отгонял от себя назойливых мух, то опять тупо смотрел на свою кружку, замирая над ней. Однако всякий раз, когда мимо него проходила дочь кабатчика с кувшином сидра или с тарелками, на которых дымились бараньи рёбрышки, он поднимал голову и смотрел ей вслед своим сластолюбивым взглядом. И с каждым разом этот взгляд становился всё жаднее. Наконец, когда Танги совсем опьянел и в очередной раз в поле своего зрения заметил проходившую мимо него девушку, то обратился к ней по-французски, но с сильным выговором:
- Эй, красотка, посиди со мной.
Та испуганно покосилась на него и собралась было пройти мимо, но бретонец задержал её, ухватив за локоть.
- Я хочу, чтобы ты со мной посидела, - требовательно произнёс он.
Дочь кабатчика побледнела.
- Простите, сударь, мне нельзя, - пролепетала она и, выдернув локоть, поспешила отойти от незнакомого мужчины подальше.
Наконец крестьяне, спокойно ужинавшие похлёбкой, начали обращать внимание на незнакомца и то и дело поглядывали на него через плечо. Они наверняка слышали о бретонских разбойниках и поэтому их взгляды становились всё более недружелюбными.
Через пару минут дочь кабатчика появилась вновь. Но на этот раз она была не одна, следом за ней шёл толстый приземистый мужчина в белой рубахе - это был её отец. Его раскрасневшееся лицо выражало гнев. Девушка, не доходя до Танги нескольких шагов (всё-таки бретонец сумел напугать её), остановилась и указала на него подбородком. Разгневанный мужчина подошёл к разбойнику и, положив две свои огромные ладони на стол, нагнулся к нему.
- Послушай ты, бретонская свинья, кажется, ты здесь засиделся, - произнёс он.
Танги непонимающе взглянул на него: какая муха укусила кабатчика.
- Давай проваливай отсюда, - и хозяин кабака указал бретонцу на дверь.
- Я ещё не допил свой сидр, - грубо огрызнулся Танги, ясно давая понять, что покидать своё место он не собирается.
- На улице допьёшь, - и кабатчик, схватив кувшин с сидром, направился к двери.
Но подобного Танги потерпеть уже не мог. Вскочив из-за стола, он набросился на кабатчика с кулаками. Однако он не сумел причинить мужчине какого-либо серьёзного вреда, потому что крестьяне, с любопытством наблюдавшие за происходящим, тут же повыскакивали из-за своих столов и бросились к бретонцу оттаскивать его от хозяина кабака. Пьяный же Танги, не очень уверенно стоявший на ногах, но всё ещё достаточно сильный, почувствовав, что сзади и сбоку кто-то на него навалился, принялся без разбора махать кулаками. Однако всё же четверо крестьян сумели справиться с взбесившимся бретонцем и вытолкать его на улицу.
- Надо было ещё деньги взять с него за выпивку, - сказал кто-то, когда дверь за разбойником захлопнулась.
- Не беспокойтесь, за него заплатили его дружки, - пояснил кабатчик.
Оказавшись на улице, Танги принялся чертыхаться по-бретонски и пару раз со всей силы ударил в дверь так, что она вздрагивала.
Эжени, не доев свой ужин, поспешно выскочила на улицу вслед за бретонцем: ей нельзя было выпускать его из виду ни на мгновение. Девушка застала Танги, по-прежнему стоявшим у входа в кабак и зло бормотавшим себе что-то под нос. Крестьяне, подходившие к кабаку, обходили его, бросая на бретонца недоуменные взгляды.
Наконец разбойник решил, что пора убираться восвояси и повернул голову в ту сторону, где, по его мнению, должна была стоять телега разбойников. Однако это место было пусто. Выругавшись ещё раз, Танги наконец неторопливо зашагал по той же самой улице, по которой совсем недавно уехали его товарищи.
Эжени не бросилась следом за мужчиной: она была верхом и могла нагнать его в любой момент. Надо было позволить ему уйти на достаточное расстояние, чтобы он не смог догадаться, что за ним увязался "хвост". Хоть Танги и был пьян, он всё же оставался хитрым и опытным разбойником, и с ним надо было держать ухо востро.
Наконец, когда бретонец скрылся в переулке, Эжени вскочила в седло Муетты и быстрой рысью отправилась следом за ним. Когда же она завернула за угол, то увидела, что мужчина уже дошёл до конца проулка. А дальше начиналась открытая местность. Девушка попридержала лошадь и неторопливым шагом поехала за бретонцем.
Дорога, ведущая из деревни, лежала на юго-запад, и поэтому из-за солнца, заходившего над лесом, Эжени было трудно следить за разбойником: лучи светила слепили ей глаза, и не помогала даже ладонь, приставленная ко лбу. И вскоре бретонец скрылся от неё, поглощённый золотыми лучами солнца.
Эжени поддала шекелей Муетте, заставив лошадь прибавить шаг. Девушка собиралась проследить за бретонцем, надеясь, что тот приведёт её к логову разбойников, и поэтому боялась упустить его. Однако, когда Танги вновь выплыл из солнечных лучей, Эжени заметила, что слишком близко подъехала к разбойнику. Тот же, услышав у себя за спиной приближавшийся к нему стук лошадиных копыт, обернулся. Девушка тут же приняла беззаботный вид, надеясь, что Танги её ни в чём не заподозрит. Однако мужчина ускорил свои шаги. И Эжени готова была поклясться, что походка его стала более уверенной, словно свежий воздух летнего вечера действовал на него отрезвляюще. Девушке вновь пришлось натянуть поводья. Скоро начинался лес, и там она нагонит бретонца.
Пока Эжени следила за разбойником, в её памяти всплыли слова кабатчика, на которые она прежде не обратила внимания. Они относились к Танги: "За него заплатили его дружки". Это могло значить только одно, что в кабак Танги прибыл всё же не один: с ним был кто-то ещё из его товарищей. Но они ушли почему-то раньше, оставив Танги одного. И было вполне вероятно, что разбойники не успели уйти далеко или вовсе поджидали его где-нибудь совсем рядом, например, в этом лесу, выраставшем сейчас перед Эжени. От этого девушке стало не по себе: готова ли она к встрече с разбойниками лицом к лицу? Но сворачивать с полпути было не в духе Эжени, ею уже овладел азарт. Оставалось лишь надеяться на свою удачу. Возможно, что никаких других разбойников и нет поблизости или, что "юноша", верхом проезжающий мимо, не вызовет у них ни подозрения, ни интереса.
Тем временем Танги уже достиг леса и спустя пару мгновений скрылся в его тёмно-зелёном полумраке. Эжени подстегнула Муетту и вскоре тоже въехала в лес, который пересекала довольно широкая дорога. В лесу было тихо, только слышно было щебетание птиц, которые прыгали по ветвям деревьев, образующим вдоль всей лесной дороги подобие аркады. Косые лучи солнца, с трудом пробивавшиеся сквозь густую листву, яркими пятнами ложились на стволы деревьев и дорогу.
Девушка остановила лошадь, чтобы попытаться различить удалявшиеся шаги Танги. Однако, видимо, разбойнику удалось уйти довольно далеко, потому что она не услышала ничего, кроме щебетания птиц. Эжени подстегнула Муетту и поехала дальше по дороге, ведущей к Пресаньи-л'Оргейё. Однако, проехав туазов пятьдесят, она так и не настигла Танги. Девушка вновь остановилась, растерянно глядя по сторонам: неужели она упустила бретонца. Она смотрела вглубь леса, надеясь заметить чью-либо тень, прислушивалась к звукам: вдруг хрустнет ветка под ногой. Однако лес казался безлюдным. Эжени свесилась с седла и принялась внимательно рассматривать дорогу, и увидела, что чьи-то большие следы вели в сторону деревни. Возможно, что они принадлежали Танги. И, не теряя надежды, - обидно было бы упустить разбойника из-под самого носа, - девушка поехала дальше по дороге, заворачивавшей влево.
Муетта на рыси завернула на поворот, и вдруг что-то большое и тёмное вынырнуло перед Эжени из кустов боярышника. Послышался свист, затем удар, и лошадь с диким ржанием метнулась в сторону, вставая на дыбы. Девушка, вцепившись в седло, с трудом удержалась на спине лошади. Однако парик Эжени от резкого движения слетел с её головы и упал на землю, обнажив собственные волосы девушки, сколотые шпильками на затылке.
Когда Муетта опустила передние ноги на землю, Эжени увидела, что перед ней стоит Танги, смотрящий на неё остервенелым взглядом. В руках у него была длинная палка, переломленная пополам. И девушка поняла, что именно ею он ударил по ногам лошади. Эжени тут же вытащила свою шпагу из ножен и угрожающе направила её в сторону бретонца.
- Ты кто? - рявкнул мужчина. - Чего тебе надо?
- Давай, лучше, я тебе скажу, кто ты, - предложила девушка. - Тебя зовут Танги и ты один из бретонских разбойников. Верно ли я говорю?
Мужчина с изумлением посмотрел на девушку: откуда она это знала?
- Кто ты? - ещё раз спросил Танги.
На этот раз Эжени почувствовала, что мужчина занервничал. И тут девушку осенило: она знала, что любой бретонец, будь он даже разбойником, боится всякой чертовщины и чувствителен к мистике, и поэтому она произнесла, стараясь придать своему голосу грозный оттенок:
- Ангел, явившийся покарать тебя. Помнишь бедную нормандскую девушку, над которой ты надругался, а потом убил? Её душа рассказала мне о тебе.
На этот раз Эжени увидела в глазах Танги неподдельный страх. Но это длилось всего лишь пару мгновений. Разбойник не собирался просто так сдаваться и он ухватил свою палку ещё покрепче. Девушка чувствовала, что он готов броситься на неё в любое мгновенье. И, чтобы уберечь свою лошадь от других возможных ударов, она, перекинув ногу через седло, спрыгнула на землю и сделала пару шагов в сторону бретонца, уставив на него свой клинок.
Так они мерили взглядом друг друга какое-то время. На самом деле, Эжени совершенно не представляла, что ей делать дальше с разбойником. Самое очевидное было пленить его и сдать солдатам. Но справится ли она одна с сильным, хоть и пьяным мужчиной? Не так-то легко будет заставить его идти под конвоем туда, куда она захочет.
Первым не выдержал Танги: с диким рёвом и размахивая палкой, он набросился на девушку. В его взгляде и в его движениях проскальзывало какое-то отчаяние, словно ему действительно противостояли какие-то сверхъестественные силы. Эжени еле успела отскочить в сторону: с такой стремительностью мужчина набросился на неё. Избегая очередного удара, девушка подставила шпагу. Палка, которую держал Танги, хрустнула и обломилась, и, бросив её, он вытащил из-за пояса нож. Он был длинным и больше походил на кинжал, но Эжени знала, как справляться и с ним.
Мужчина сделал пару угрожающих движений в сторону девушки, подойдя опасно близко к ней, словно он и не замечал шпаги в её руках. Противники покружились друг против друга, и наконец Танги решился на бросок: обхватив рукоятку ножа двумя руками, он с диким рёвом бросился на Эжени, метясь ей прямо в сердце. Девушка успела отобразить удар и, взметнув шпагу вверх, выбила нож из рук разбойника, а сама отскочила в сторону. Повинуясь инерции, Танги проскочил мимо Эжени и, от её удара ногой ему в спину, упал на землю. Но, быстро перевернувшись на спину, он увидел, что нож упал от него недалеко. Оскалив зубы, разбойник, приподнявшись, потянулся рукой за ножом. Но Эжени в пылу борьбы, уже плохо соображая, что она делает, обхватила шпагу двумя руками, словно меч, и со всей силы вонзила её клинок в грудь мужчины. Тот охнул и забился в конвульсиях, его лицо страшно исказилось, взгляд выпученных глаз обезумел, а из его рта хлынула тонкая струйка крови. Голова, ударившись об землю, безжизненно склонилась набок, тело обмякло, рука разбойника, не дотянувшаяся до ножа совсем чуть-чуть, замерла.
Девушка, разжав руки, которые крепко обхватывали эфес шпаги, тоже, казалось, впала в какое-то оцепенение и молча смотрела на тело мужчины, распростёртое на земле. Ей трудно было поверить, что всё кончилось, что бретонец умер, ведь всего пару мгновений назад он собирался убить её. Наконец, внезапно наступившая тишина, стала давить на Эжени. Ей вдруг стало казаться, что весь лес наполнен разбойниками, и они просто прячутся за стволами деревьев и вот-вот выскочат из своих укрытий. Она даже подняла голову и принялась всматриваться в лесную гущу, стеной стоявшую по обе стороны от неё. Конечно, девушка никого не увидела. Но вдруг она услышала позади себя какой-то шорох. Вздрогнув, Эжени обернулась, но это оказалась всего лишь Муетта, которая, стоя в отдалении, потянулась к кустарникам, чтобы ощипать листву. Этот звук словно привёл девушку в чувство, и она вновь взглянула на мёртвого Танги, в груди которого торчала шпага. Её надо было вытащить. Эжени ухватилась руками за эфес шпаги и принялась вытаскивать её из тела мужчины. Однако её вспотевшие руки скользили по рукоятке, и девушке никак не удавалось ухватить её покрепче, что заставляло Эжени всё больше и больше нервничать. Девушка чувствовала дрожь и слабость в руках и ногах и ей казалось, что она сейчас вот-вот рухнет на труп Танги. Если бы Эжени опёрлась бы одной ногой об тело мужчины, то ей легче было бы выдернуть шпагу. Но девушка и думать не могла о том, чтобы прикоснуться к нему. Наконец Эжени догадалась вытереть потные ладони об фалды камзола и со следующей попытки ей удалось сильным рывком освободить шпагу из столь ужасного плена. И, даже не вытерев с лезвия клинка кровь, девушка вложила оружие в ножны, затем подобрала с земли свой парик и бросилась к лошади, оставив лежать бездыханное тело мужчины посреди дороги. Эжени думала только о том, как бы побыстрей покинуть это жуткое место и вернуться домой.
Взлетев в седло лошади, девушка бешено застучала ногами по бокам животного, пуская Муетту с места в карьер. Дрожь, бившая Эжени во всём теле, не отпускала её до тех пор, пока она не выехала из леса. И только тут девушка заметила, что солнце уже садилось за горизонт, начали сгущаться сумерки и что, вероятно, было уже довольно поздно. По небу чёрными силуэтами на кроваво-красном фоне заката носились летучие мыши. Порой они так низко пролетали над головой девушки, что ей казалось, что они вот-вот сейчас вцепятся ей в волосы или вопьются в шею, выпустив отвратительные зубы. И Эжени опять подстегнула Муетту. Господи, как ещё далеко им до дома! Нужно ещё проехать поле и лес. Быстрей, быстрей, Муетта! Надо спешить, а то вскоре станет совсем темно.
Когда наконец Эжени стала подъезжать к дому, то ещё издали, сквозь деревья, она увидела во дворе какой-то маячащий огонёк. Когда она подъехала ближе, то поняла, что это Адрианна держит в руке горящий факел, стоя рядом с господином Вире, который, в свою очередь, проверял амуницию своего жеребца. Было очевидно, что мужчина не только что вернулся от барона д'Ормона, а, наоборот, собирается уезжать - на поиски её, девушки. Однако, услышав приближающийся топот копыт, а затем увидев вынырнувшую из-за деревьев всадницу, он остановился и вынул ногу, уже было вставленную в стремя.
- Эжени, где вас черти носят? - строго выкрикнул Вире, когда девушка въехала во двор.
Однако рассмотрев, в каком она была виде - растрёпанные волосы, растерянный, безумный взгляд, - он обеспокоенно спросил, когда она подъехала к нему:
- Что случилось?
Но девушка не ответила: у неё не было сил произнести ни слова, язык её не слушался. Она только спешилась и продолжала смотреть на мужчину всё тем же растерянным взглядом, тяжело дыша.
- Эжени, что случилось? - ещё раз спросил Вире, рассматривая девушку и пытаясь понять, чем вызвано её такое странное состояние.
Наконец Эжени смогла вымолвить:
- Я... я его убила, - девушка произнесла это так тихо, почти прошептала, что расслышать её слова смог только мужчина.
На его лице тут же отобразилась тревога, и он обернулся к Адрианне. Однако по лицу женщины он понял, что она не расслышала слов Эжени. Вире посчитал, что было бы лучше, если бы старушка ушла, и поэтому обратился к ней:
- Адрианна, идите приготовьте чай Эжени.
Женщина, никогда не перечившая господину Вире, послушно направилась к дому, хотя ей тоже очень хотелось узнать, что же произошло. Когда она исчезла за дверями дома, Вире снова обратился к Эжени, в темноте всматриваясь в её лицо:
- Кого вы убили?
- Танги, - пролепетала девушка.
- Одного из разбойников? - больше утвердительно, чем вопросительно спросил Вире.