Владимир так устал от всего этого, что ноги переставлял уже чисто автоматически - бег по пересечённой местности стал чем-то естественным, как дыхание. А вот, дышать, напротив, приходилось вполне осознанно - каждый вдох знаменовал собою маленький, но ожесточённый бой, в ходе которого воздух отчаянно, но не слишком успешно, продирался в горящие огнём лёгкие.
Пыль, колючая штукатурно-цементная дымка, гарь, приторно-железная вонь горящей плоти, густой смолистый дым, и пепел, пепел, пепел. Владимир согласен был отдать любые богатства за глоток воды. Сейчас бы пожарный пруд - да вот он, но пить из него нельзя, мало ли, где на этот раз окажется зараза. Близость пусть и грязной - но воды и одновременная её недостижимость породила мучительный сухой кашель.
Перешагнул через труп, машинально, вид искорёженных огнём и свинцом тел давно не вызывал эмоций. Поначалу, конечно, были слёзы, но сколько времени прошло, по каждому не наплачешься. Поначалу было дико окунуться живьём в то, что видел ранее только в кино, где кровавые лужи и вывороченные внутренности - бездушный реквизит.
- А что здесь было-то?
- Лагерь беженцев. Это госпиталь, детское отделение.
Пятеро человек остановились посередине развороченной взрывами улицы, пытаясь отдышаться. Кто-то согнулся, кто-то привалился к остаткам стены, кто-то сел на оплавленную землю.
- А ну, встать, - сквозь удушье выговорил Владимир. Голос болезненно скрипел. - Привала объявлено не было.
- Иди ты, командир, - послав к чёрту субординацию, прохрипел в ответ тот, кто сидел на дороге. - Не могу больше.
- Уйдёт шаттл, - напомнил Владимир. В глазах у него темнело, командир пошатнулся, но ухватился рефлекторно за обломок стены. - Сейчас осмотрим последние два квартала, и на базу.
Четверо зашевелились.
- Да кто мог выжить в такой бомбёжке?.. А потом ещё добивали вручную...
- Зря только мучаемся...
- Встать!! - рявкнул Владимир, и все подскочили от резкого окрика. Не позволяя подчинённым опомниться и заспорить, командир быстро прибавил: - Пошли, пошли, шевелитесь.
Домой. Последний день ада. Последние часы стрельбы и взрывов, смерти и страха, борьбы и потерь. Последние два часа.
Победа. Больше не будет бомбёжек по беженцам, эти - последние из погибших. Больше не будет - на этой колонии.
И она ждёт его, волнуется, слишком долго ждёт. И в этот раз - ни единого словечка не сказала, знала с самого начала на что идёт, связываясь с ним, миротворческие воска специального назначения, в самое пекло, каждый раз - в мясорубку, и он возвращался. Раз за разом, год за годом, оставался в живых - чтобы ещё раз увидеть её. Чтобы вернуться к ней.
- Никого, командир.
- И у нас никого.
- Всё по камешку перебрали. Живых нет.
Домой...
Ещё чуть-чуть, родная. Я уже иду к тебе - Владимир невольно поглядел в далёкое, безжалостно-синее небо.
- Мяу!
Владимир сам не понял, когда успел сорваться с места. Остальные бросились следом; сапоги проваливались на грудах осколков, едкий пот заливал глаза, бежали уже почти вслепую.
- Мя-ау!
- Что, живые?
Владимир задыхался. Сил хватило только чтобы на колени упасть.
Перед ним маленькая темнокожая девочка с аккуратной дыркой прямо посередине лба невидяще глядела на миротворцев остекленевшими, широко распахнутыми, карими глазами. К животу она прижимала крохотного серо-полосатого котёнка. При виде солдат зверёк испуганно притих и вздыбил похожий на одуванчиковый пух тонкий подшёрсток.
А Владимир смотрел на единственное существо, выжившее после жестокой бойни, и улыбался. Кто-то устало засмеялся позади.
- О, глядите-ка, герой!
- Маленький какой герой-то!
- На одуванчик похож...
Котёнок широко разинул маленькую пасть и мяукнул вдвое жалобнее. Его пугали люди с автоматами.
Владимир протянул руку, котёнок инстинктивно дёрнулся, забарахтался, неуклюже загребая лапами, и опрокинулся на спину, прижав уши и хвост. И только тут стал виден длинный порез вдоль живота и слипшаяся тёмной кровью шерсть.
- Поранился где-то мелкий.
- Ага. Жалко.
Единственный выживший. Владимир почувствовал, как отчего-то быстрее заколотилось сердце.
- Пошли, командир?
Владимир, не слушая, подхватил зверька, тот зашипел, фыркнул и притих.
- Добить, может? Мучается же пушистый. Всё равно не выживет.
Всего одно движение - свернуть тоненькую шею, и вот тебе эвтаназия. Котёнок шевельнулся, дёрнул головой и зажмурил большие синие глаза. И вдруг - вначале тихо, потом всё отчётливей замурлыкал.
Владимир выдохнул, решившись, и сунул его под куртку.
- Ты чего? С животными на шаттл не пустят.
Упомянутый шаттл оповестил о своём появлении низким гудением, едва заметной звёздочкой сверкнув далеко в небе. От него отделился быстро приближающийся орбитальный катер с эмблемой "Константы" на исцарапанном боку. Миротворцы оживились.
- Домой!
И только пробежав несколько метров, заметили отсутствие командира. Обернулись, не сговариваясь, почти одновременно.
- Ты идёшь? Автопилот ждать не станет.
Владимир, улыбнувшись, устроился поудобнее. Одну руку он прижимал к груди, к бугорку под курткой.
- Пришлите за мной личный транспорт.
Два дня он подождёт. А последний выживший умереть никак не должен.
...Гудение смолкло - шаттл улетел. И сделалось тихо.
Командир, всё ещё улыбаясь неизвестно, чему, непослушными пальцами вытащил и раскрыл аптечку и поднял отчаянно мяукающего котёнка за загривок.