Аннотация: Черновой вариант... причем очень. Автор жутко хочет спать, так что возможны и вовсе абсурдные рояли.
Усталость, это все что я ощущала. Безразмерную, пугающую, смертельную усталость.
Озябшие пальцы медленно вычерчивали на запотевшем стекле непонятные, неясные и смутные рисунки.
Разум же был далеко за этой комнаты, с окнами на осенний дождь.
- Опускаю..., я отпускаю тебя, - тихо прошептала я.
Слезы катились по лицу, но мне было все равно.
Горько усмехнувшись, я зябко поежилась от холода. Какой-то неправильный холод, мимоходом заметила я.
Холод, идущий изнутри, из глубины сердца. Звучит смешно и глупо, но ведь самые прекрасные и чудесные вещи в нашей жизни, так часто кажутся смешными и глупыми. Вот только этот холод... не настолько прекрасен.
Нет, я не сошла с ума, правда до безумия хочется курить. Заразная привычка, которую я мимоходом подцепила у Руа. Поразительная девушка, ее цинизм и проницательно порой убивают, ошеломляют наповал. Наверно, не просто жить и вглядываться в самую суть людей и их душ. Чтобы она не говорила, сигареты ей нужны не для стимуляции интеллектуальной деятельности, а для... абстрагирования от эмоций, от тонких перепетий человеческих душ. Страшная способность. Иногда мне кажется, что она постоянно находиться на грани безумия, наверно так у всех по-настоящему гениальных людей.
А впрочем... Руа, сейчас меньше всего меня заботит мое сердце.
В памяти с оттенком трепетно-нежной любви и грусти, в самом потаенном уголке сознания, я бережно, словно старую фотографию, храню воспоминание о нем.
Я женщина и любить для меня также естественно, как дышать. Даже больше, мне это необходимо. Только любовь, как бы пошло это не звучало, дает мне силы жить. И я давно уже смирилась, что любить для меня, значит бороться и не ощущать ответных чувств. Я люблю саму жизнь, хотя так часто вижу, сколько в ней грязи и ужаса. Я люблю и это больно. Тем более, когда ты работаешь на контору, нет, особенно, когда ты работаешь на контору.
Это только с первого взгляда, кажется, что мы можем все. На самом деле, если капнуть глубже, у нас много запретов, инструкций, негласных и прописных правил и законов.
Нельзя раскрывать деятельность конторы.
Нельзя привязываться к гражданским.
Нельзя раскрывать свое прикрытие.
Нельзя действовать эмоциями и чувствами.
Нельзя ставить личное превыше долга.
Столько всего нельзя, а сколько переходных инструкций и... эх. Из этого вороха, раздражающего каждого агента, инструментария предписаний, самое болезненное нельзя - это влюбляться.
О, Бездна, до чего же глупо это звучит. Разве сердцу можно приказать? Разве душе можно обрезать крылья и не умереть от боли? Мазохизм сплошной. Однако... счастье одного маленького человеке ничто по сравнению с нестабильным равновесием в мире. Мы фанатики, идеалисты. У нас слишком болезненное восприятие долга и обязанностей. Нас так воспитали, нас такими сделали. Нет, я не жалуюсь, просто в душе серым туманом веет горечь и печаль. Могло, могло быть совсем по-другому. Хуже, лучше ли, но по - другому.
И до чего же, порой хочется, прочеркнуть, забыть, решительным жестом пресечь, поставив последнюю точку в затянувшейся пьесе..., подписав себе смертный приговор. Ради чего? Ради одного момента, краткого мига... полной свободы.
- Отпускаю... отпускаю...
Да, я отпустила его, чей образ в моем сердце запечатлен наверно, до самого прикосновения косы Хель.
Я жива, хоть и часть меня умирает вдали от него. Но так правильно..., со стороны бесконечных инструкций и правил. Правда, сердце изнывает болью и злой, лютой тоской.
Но... что я могла ему дать? Редкие, отрывистые встречи между моими заданиями? Или же постоянную опасность, преследующую его, как азартный хищник. Или обреченность? Бесконечную, неконтролируемую боль, пополам с горьким счастьем...
Нет. Он заслуживает большего, пусть и страшно, неправильно, решать все за него. Но... он достоин счастья, настоящего, не омраченного смертельной опасностью и терзающей нервы неизвестностью. Он ведь даже не узнал бы, если б со мной что-то случилось.
Я никогда не смогла бы подарить ему детей, семью, уют и дом. Не смогла бы встречать вместе с ним рассветы и закаты, и старость в окружении внуков и друзей. Нет... у меня нет будущего, а он, он не обречен. Я люблю его, потому и отпускаю. Пусть больно, но правильно.
Так он хотя бы жив, здоров и если не счастлив, то хотя бы уже на пути к нему.
Он забудет, с осенним дождем и пожухлой листвой, он сотрет мой образ в сердце своем.
О, Бездна, какая же романтическая глупость царит в моей голове. Но... сейчас, в этот краткий миг, я могу себе ее позволить.
Я верю, он будет счастлив... за нас двоих. Я верю. В следующей жизни, он будет моим, безраздельно, сполна, только моим, а я его.
Контора... Как же страшно, когда долг и любовь заставляют выбирать.
Долг, приносящий только усталость и редкие, слабые вспышки удовлетворения и спокойствия.
Долг, привитый в самую суть моего я.
Долг, уже не разделимый с моей личностью, ибо без него, я уже никогда не буду собой.
Контора дает нам почти все, великолепное образование, море возможностей, деньги, власть, пренебрежение пред человеческими законами, право решать, а также возможность отнимать или же дарить жизнь.
Мы не боги, но вот люди? Уже нет. Переступив тонкую черту, взяв на себя. Подумать только! Право решать, кому жить и умирать, мы престали быть людьми. Самонадеянные глупцы, уверенные в том, что могут творит людскую история Хаххаха.
Мы как тени, живущие долгом. Лучше ли мы людей? Или хуже?
Другие... чужие...
Но долг, это как наркотик, как цель, ведущая сквозь все, как... огонь, в самую холодную ночь.
И поэтому, я отпускаю его. В моем мире, нет, в нашем мире, ему не место. В делах конторы лишних жертв никогда не бывает, что в принципе не меняет ту пугающую реальность, в которой больше восьмидесяти процентов агентов не доживают до тридцати.
А ведь казалось бы, почти всесильные, умные, талантливые, обученные, решающие вопросы жизни и смерти..., а на деле... мотыльки, живущие во тьме и так стремящиеся к свету.
Глупо и нелогично, как сказал бы Учитель, думать о таком. К чему эти мысли, Эра? Они ничего не принесут тебе, кроме сожаления, смутных терзаний и боли.
Вы так проницательны, Учитель. Не потому ли, так тщательно закрываетесь от остального мира?
Вы наш Учитель, начальник и... отец. Вам больно видеть, как мы умираем, но ведь... на самом деле, мы и не жили никогда. Стоит ли жалеть о тех, кого и не существовало? Мы все, я, Руа, Иссэ и остальные, давным-давно мертвы. Вы лишь отстрочили наш приговор, предложив нам долг и ответственность.
Но мы лишь мотыльки, мы и есть тьма.
А он... тот самый огонь, сулящий счастье и скорую погибель.
Дождь все идет за окном и на душе все также царит странный холод.
- Отпускаю, - шепчут мои губы вновь и вновь, как слова заклинания.