Аннотация: Конкурс "Интервью с вомпером". Прошел преноминацию.
Призывно мерцал экран.
Дневной шумный свет за грязным окном нехотя уступил законное место радующим глаз тихим сумеркам, а там и тягучей безлунной тишине . Тяжелые прямоугольники плотной материи давно и очень гордо отказались от порочащего их суть названия "портьеры" и вот уже столько лет исправно служили преградой бесцеремонным лучам нахального солнца, и, следуя привычному ритуалу, вежливо расступились навстречу тусклому свету одиноких светлячков, наколотых на булавки ночного города.
Время пришло.
Медленно поднявшись со старого любимого кресла, высокий худой мужчина подошел к экрану, неуверенно ступая, опасаясь подвоха от старого, давно потерявшего цвет линолеума, имеющего собственное мнение на все в этом мире, так же, как и на расположение в бренной плоскости пола своей бугристой души.
Легкое движение руки.
Экран, словно спохватившись, вынырнул из глубин ожидания. Хищный неживой свет набросился на мужчину, выделяя и подчеркивая каждую морщину, придавая и без того бледному лицу оттенок страдания. Пальцы уверенно пробежали по клавишам. Замерли. Осторожно и нежно взгляд приласкал первые строчки. Легкая улыбка предвкушения замерла на губах... Еще две строчки... Еще... Нет. Здесь нет. Невольная гримаса разочарования и беспокойства искривила породистые черты в гротескное подобие оскала.
Когда-то давно.
Когда кусочки его души еще держались вместе так крепко, что почти совсем забывали бояться безжалостных ножниц-лучей; когда предвкушение таилось не в мерцании экрана, а в матовом блеске картонных прямоугольников, спящих в зазывном свете витрин; когда ощущение тяжести желанной добычи передавалось из рук прямо туда, где (наверное, а впрочем, кому какое дело?) должно было бы быть сердце...
Когда-то давно.
Маленькая девочка, прижавшись испуганно к монументальной ноге неопределенного пола и возраста женщины, зачарованно следила яркими блестящими глазками за медленным продвижением сутулого темного силуэта к заветной витрине. И взлетевшее маленькой испуганной птичкой, почтительно-дрожащее: "А дядя... вампир?".
И тут же сразу.
Словно эхом, забытая корявая строчка наивной баллады (песни? сонета?) в которой некто, мнящий себя поэтом, "живущий в омуте пера" горестно сетовал на свои, никому в злобном эгоистичном мире не интересные страдания... Живущий... в омуте... пера... "А дядя... вампир?"... В... ом... пера... Вам-пир...
Вом-пер...
А почему бы и нет? С тех пор ему стало значительно проще вести длительные неспешные беседы с самим собою и со своими безмолвными собеседниками, тихо шелестящими в тишине старой комнаты. И когда, заигрывая, слепая к почтенным сединам, звенящая тишина оттесняла его в самый темный угол своими нахальными ужимками, он тихо бросал камешек в тусклые воды пыльной коробки - Вом-пер... И тишина, принимая правила знакомой игры, картинно пугалась и забиралась в притворном ужасе под продавленную кровать и на грязные полки старого мудрого шкафа.
Очнулся.
От старых измятых картинок, услужливо украшенных скучающей памятью поверх тусклых линий и блеклых красок новыми неестественно яркими переводными картинками... с тихим противным скрипом перевел тяжелые рельсы взгляда на виновато прищуренный экран. Пустая оболочка текста полетела прочь. Внеконкурс... Пусть другие шелестят пустыми словоблудиями... Не нужно... сколько их уже было... жалеют даже маленького кусочка, совсем крошечного...
Пальцы.
С новой надеждой сыграли вальс клавишам. Строчка... Строчка... Строчка... И знакомое ощущение холодной приятной волны вдоль скованного коварными отложениями старческих солей позвоночника. Еще одна строчка... И главное - не выпить все до самого-самого донышка, до пустых оболочек... Не повторить глупые неумелые ошибки молодых-зеленых-ранних, оставляющих дитя без единственного родителя... Пусть еще одно дитя родит... И еще... А мы тихонечко так... кусочек... один только кусочек в лоскутное одеяльце души... туда, где уже давно дырочка намечается... вот так... какой хороший кусочек... почти на всю дырочку хватило...
Дырочка.
Была и вот нету больше... поскрипим еще, поскрипим немножко... не будем рассыпаться от старости, теряя такие дорогие кусочки в липкой противной паутине подленьких маленьких дырочек... Тенью бы стать! Тень-тень-тень... Вечная-вечная тень... shadow, shadow forever... shadow ever... shadever...
Шедевр.
Иногда, после грустного плаксивого созерцания очередной (а с каждым годом все чаще и чаще) дырочки, - словно к наркотику, к рюмке вечного блаженства, к заветной ссылочке... И торопливое мимоходом "и вам доброй ночи" знакомым строчкам... и пьянящее погружение в вечную тень... в чужую тень... в не свою shadow ever... в запачканный чужим присутствием шедевр...
Снится.
И снится, и снится каждым белым разрушительным пакостным днем... снится первая самая сладкая строчка... вот властно и нежно берет за сухую сморщенную руку и ведет за собой... и прыгают по грязному (помыть бы как-нибудь) полу, уже не нужные лишние кусочки чужих душ-душищ-душонок... и девственно чистый текст с благодарным стоном принимает свою тень... shadow forever... shadow ever... shadever... шедевр...
.
Прямоугольники.
Тяжелые, когда-то бархатные, качнулись в ответ на робкую пока еще попытку первого хитрого лучика проникнуть в пыльную уютную тишину...
Читатель.
Настоящий, самый благодарный... самый близкий душевно в наиболее прямом смысле этого затасканного слова... "живущий в омуте пера"... Вом-пер... бравируя собственной храбростью двумя тяжелыми шагами отделил от экрана и присоединил к пока еще темному окну физическое выражение своего существования... и глядя с надеждой на одинокие островки нестрашного лампочного света в далеких и близких окнах дома-улицы-города-страны-планеты тихо сказал (прошептал? закричал? не важно, все равно ведь никто не услышал):