Иногда мне кажется, что неприятности месяцами терпеливо ждут момента, когда я поневоле сяду в кресло заведующего чтобы мгновенно свалиться на голову. Так было и в этот раз. Еще до пятиминутки я знал, что умер восемнадцатилетний мальчишка с переломом шейного отдела позвоночника. То, что он обречен ни для кого секретом не было. Глупая, трагическая и совсем не обязательная смерть. Прыгал с обрыва в реку вниз головой, ударился о дно. В теплый период года такие случаи нередки. Прогноз на выживание во многом зависит от степени поражения спинного мозга. Здесь же, я сам был в операционной и видел раздавленный мозг. Шансов нет!
Прожил наш пациент почти три недели. Хотя разве можно назвать это жизнью - искусственное аппаратное дыхание, тетраплегия (полный паралич и отсутствие чувствительности), нарушение всех функций организма. И, пожалуй, самое страшное - сохраненное сознание.
"Голова профессора Доуэля" в самом худшем варианте.
Не позавидуешь и родственникам. Вслед за шоком от произошедшего следует период надежды. "Он у нас мальчик сильный, все переборет..., у него будет не так как у других..., не может быть, чтобы все так завершилось, ведь он спортсмен - лучше лечите, не умеете - вызывайте консультантов!" Вот только и они ничем не помогут, мозг то разорван и протез не вставишь. За надеждой придут отчаянье, озлобление на судьбу, на жизнь, на "идиотов" врачей.
В нашем случае я тоже вел ежедневные беседы с родственниками. Не понимали, не верили. Особенно мать. Бедная женщина не могла принять то, что ее сын заживо мертвый. Надеялась, верила и не верила... Ожидала чуда.
Но чудеса случаются в сказках. Права жизни сурова и беспощадна...
И вот, резко толкнув двери, она врывается в кабинет. В дрожащих руках пакетик с уже не нужными лекарствами.
Отечное, серое лицо. Огромные, почти черные пятна вокруг мутных, непонятного цвета сухих глаз. Слезы давно выплакала. Блекло-синие губы сжаты в полосу.
Нервным движением отбрасывает назад спутанные волосы.
- Как вы могли! - начинает она почти шепотом, - Почему не спасли моего сына?
Голос ее становится громче.
- Он должен был жить! Слышите вы ... недоумки! Я видела по телевизору, что в Америке такие больные выздоравливают! Как Сиси Кепвел!
Говорить ей сейчас что-либо бессмысленно. Видит и слышит только себя, свое горе. И все же пытаюсь что-то сказать.
- Мне очень жаль. Но ничего сделать было нельзя. Это жизнь, а не кино.
Теперь она уже кричит.
- Неправда! Я все знаю! Когда умирал мой мальчик, в отделении смеялись! Я видела передачу Герасимюк о беспределе врачей в родильных домах! Вы воровали лекарства у моего ребенка!
В это мгновенье, отведя в сторону глаза, думаю: "Ну, почему? Почему мы столь бесправны? Пациент может жаловаться, оскорблять и даже подать в суд. Я же, практически - ничего!"
- Вас вех нужно садить! За решетку...- продолжает кричать женщина. В ее глазах исчезают остатки разума. - Будьте..., будьте... - крик ее превращается в похожее на рев смертельно раненного зверя рыдание.
Сделав шаг к столу, с силой швыряет пакетик с лекарствами, целясь мне в лицо. После чего выбегает из кабинета.
- Будьте вы прокляты! - доносится уже из коридора.
Я же пытаюсь обуздать галопом скачущее сердце. Смотрю в открытое окно. За ним с небес сияет ласковое майское солнышко, теплый ветерок наполняют ароматы цветущих деревьев, слышится звонкий детский смех. Жизнь продолжается...
Чувствую, как ледяной панцирь, сковавший мою душу, начинает понемногу таять.
Поднявшись с кресла, осторожно собираю рассыпавшиеся разбитые ампулы. Пора и мне в операционную...