...А ещё говорят, что за Смоленской площадью, между Денежным переулком и Плотниковым, есть дворик с липами - точь-в-точь как в старой Москве.
Под окнами там стоит только одна машина - красная "Победа"; перед подъездом - лавочка, наискось - песочница и деревянные качели. Асфальт вспученный, и через трещины лезет сизоватая трава. Иногда во двор ненадолго забегают дети - поиграть в классики.
И говорят, что если напроситься в игру...
После этого сна Сашенька всегда просыпается со сладким щемлением в сердце. Одной в такое время ей быть просто невозможно. Она собирает корзинку, робко пряча где-то между чайником с липовым настоем и вчерашним смородиновым пирогом тот самый сон; прихрамывая, поднимается на шестой этаж и стучится в крайнюю дверь.
Так можно сделать вид, что она так, пришла чаёк с подругой попить.
Но Варьку не проведёшь.
- Проходи, что ли, - вздыхает. - Давненько не виделись.
Варька моложе на три года и умнее раз в десять; у неё угрюмое лицо и ловкие пальцы. Варька вяжет умопомрачительные шарфы из яркой пряжи и продаёт их через компьютер.
И разбирается в нём, ей-ей, ловчее собственной внучки.
- Ничего, что я так?.. - Сашенька тушуется.
Но Варька уже берёт её под руку и ведёт на кухню. Не слушая возражений, достаёт из холодильника батон колбасы, красную рыбу и ещё Бог весть какие деликатесы.
- Угощайся. - Тон извинительно-просительный, словно ей стыдно за свой достаток. - И рассказывай. Что глаза-то опять на мокром месте?
- Да вот, нагородилось под утро... - уклончиво отвечает Сашенька - а потом как захлёбывается словами, и говорит, и говорит, сбивчиво и бесконечно, пока не остывает окончательно липовый чай.
Варька слушает всегда как в первый раз и кивает:
- Классики, значит? И кто до конца допрыгает, тот сможет вернуться, куда захочет?
- Вернуться, когда захочет, - поправляет её Сашенька, зардевшись. Уж больно глупо звучит, но Варька не смеётся.
- Мне-то и здесь хорошо, - говорит она ровно, оглядывая солнечную кухню, и клубки шерсти на комоде, и внучкины фотографии, и пыльную набережную за окном. - А ты-то чего не сходишь, не проверишь? Вдруг там и правда есть эти самые дети с классиками?
После её слов Сашеньке всегда делается так головокружительно страшно, что она крепко до онемения прижимает к себе костыль и шепчет:
- Там прыгать надо... По клеточкам ... Как я, со своей-то ногой?
Варька сердито звякает ложечкой о край чашки и смотрит в сторону. На прощанье она суёт в руки Сашеньке то нарезку этой клятой дорогущей колбасы, то пачку вкуснющего чаю...
Сашенька не берёт, но просит на днях зайти в гости.
Но этим летом всё по-другому.
Ещё весной, в апреле, Сашенька попадает в больницу. Сначала Варька навещает её часто, носит апельсины и курагу, терпеливо слушает рассказы - даже те, что давно наизусть знает. И про поездку на Байкал, и про бесценные Сашины книжки, и про университетскую библиотеку, и даже про то, как реставрационный отдел подло закрыли... Только про аварию напрочь отказывается слушать.
- В жизни всяко бывает, - бурчит она. - Муж твой... Я вон вообще без отца без матери росла, и что?
Варька права, конечно; и сейчас, когда горюшко давно перегорело, Сашенька понимает, что нельзя было прятаться в уголке между родительской квартирой и реставрационным отделом, заслоняться книжками...
Да разве теперь что поправишь?
Ближе к лету Варька пропадает. Сашенька беспокоится, звонит ей в квартиру, но очень долго трубку не берут. Только в начале июня, когда до выписки всего ничего, отвечает ломкий девичий голос:
- Александра Петровна? Я вас узнала, хотя вы меня не помните, наверно. Я Вика Грачёва.
- Варина внучка? - догадывается Сашенька и улыбается: - Как же не помнить, помню. Такая ты кроха была, а вон, выросла...
Вика долго молчит в трубку, затем просит перезвонить, когда Сашенька выпишется из больницы, и диктует длинный номер мобильного.
- Вот, - говорит Вика - длинноногая, загорелая, чем-то ужасно похожая на саму Варьку в молодости. - Это бабушка для вас вязала... Я доделала.
И протягивает пышный-пышный, ажурный-ажурный, яркий-яркий шарф. Неровный - сразу видно, где одна мастерица начала работать, а где другая продолжила. И, глядя на эту линию, на стык, Сашенька как-то сразу верит, что Варьки больше нет; она не плачет, просто садится в кресло, прижимает к груди новый шарф и дышит. И дышит.
Надо дышать.
Вике неловко быть рядом с полузнакомой старухой, но она добрая девочка - остаётся до самого вечера, хозяйничает в Сашином буфете, заваривает липовый чай, гладит её по мягким седым волосам. Уходя, обещает вернуться назавтра - помочь с уборкой. После двухмесячного отсутствия пыль лежит повсюду.
Ночью Сашеньке снится тот же сон - тихий двор, липы и лето.
Просыпается она безмятежная.
Собирается долго, тщательно. Расчёсывается, отглаживает любимое голубое платье, кутает плечи красивым Варькиным шарфом - и идёт к метро. В молодости она до Смоленской и пешком дошла бы легко; а сейчас едет с передышками целый час и ещё полчаса ковыляет до Денежного.
...В это не верится совершенно, но дворик там действительно есть.
Красная "Победа" приткнулась в полутени под липой; на капоте дремлет полосатая кошка. У лавочки рассыпана горстка семечек, и стайка наглых воробьёв теснит от них одного толстого голубя. Качели заняты - девочкой в джинсовом комбинезоне; её раскачивают двое мальчишек.
Сашенька некоторое время наблюдает, а потом спрашивает:
- Простите, а вы случайно тут в классики не играете?
Оборачивается один из мальчишек, белобрысый и черноглазый.
- Играем, - отвечает спокойно. - Хочешь с нами?
И Сашенькина робость вся куда-то исчезает.
- Хочу. Только мне бы клеточек поменьше... - и она виновато постукивает по асфальту костылём.
Девочка спрыгивает с качелей - лихо, на лету, - достаёт из кармана зелёный мелок и тщательно вычерчивает на асфальте дорожку из шести клеток. Смотрит с кошачьим прищуром:
- Ну, давай.
...дом...
Прыгнуть на первую-вторую двумя ногами - невозможно; но она пробует и всё ждёт, когда же прострелит болью от колена и до самого сердца.
Боли нет.
...третья...
Костыль выворачивается из рук, как живой, но звука падения не слышно. Девочка хлопает в ладоши и громко считает вслух.
...четвёртая-пятая...
Выбиваются из-под косынки длинные косы - поровну рыжего и седого.
...шестая...
Сашенька приземляется на обе ноги; коленки сплошь в зелёнке, мама перестаралась утром. Конопатая Варька смеётся заливисто и дразнится:
- Ошиблась, ошиблась!
Ветер треплет голубое платье и ветки лип, рвёт на клочья низкие облака.
Саша переступает через меловую черту и запрокидывает голову к небу.
Алан с удивлением рассматривал листок. Как это могло получиться? Он не понимал. Если бы листок был один, то Алан заподозрил бы одноразовый сбой программы. Но программа сбоила ежедневно. Доказательством тому было шесть похожих друг на друга листов.
- Я это не программировал, - сказал он, поднимая глаза на жену.
Ульрика, сложив руки на груди, с вызовом смотрела на него, чуть прикусив губу. Визуальный ряд преобразовался в яркий сигнал: "Она хочет устроить скандал". Короткий внутренний монолог, анализ чувств, - и Алан понял, что и он хочет наорать на кого-нибудь, возможно, разбить тарелку или даже, - о, какая заманчивая мысль! - подаренную тещей вазу из розового стекла. Все потому, что другого выхода своей растерянности он не видел.
- Я это не программировал! - куда резче повторил он, нахмурившись.
- А кто же это мог сделать? Это программа! Сама по себе она не перестраивается! - голос Ульрики казался колючим, звучал неприязненно. Алан не любил ссориться с женой, но сейчас это было лучшее, что он мог придумать.
- Но я ее не перестраивал! - процедил он, замечая, как челюсть чуть съехала вправо, а верхняя губа поднялась, обнажая зубы. - У твоей мамочки бывают иногда странные идеи. Может, это ее рук дело, а мы зря голову ломаем?
- Как ты смеешь?! - взвилась жена. - Причем тут моя мама? Почему ты все время ее в чем-то обвиняешь?
- Не знаю. Может, потому что она все время вмешивается в нашу жизнь? - выдвинул предположение Алан, вспоминая еженедельные визиты и почти ежедневные звонки тещи. Он любил жену, но ее одну, а не в комплекте с Сабиной. Ему казалось, что теща все время настраивает Ульрику против него, рассказывая, что Алан, по ее мнению, должен делать для жены, для дома. Попытки ограничить общение Ульрики с ее мамой приводили только к ссорам и обидам. Иногда из-за этого они с женой не разговаривали несколько дней. И Алану приходилось просить прощения, потому что жену он все-таки любил. Очень.
- Ничего она не вмешивается! Она помогает мне, помогает нам! - Ульрика завела знакомую аудиозапись. По закону подлости именно в этот момент должна была раздаться трель телефона, а на настенном экране должно было появиться объемное изображение "обожаемой" Аланом тещи. Поэтому он даже не удивился, когда пару мгновений спустя услышал трель звонка и увидел перед своим носом до боли знакомый портрет.
- Извини, что я накричал на тебя, - выдавил Алан, пока жена не успела ответить на звонок. - Я просто не знаю, что делать и что думать.
Ульрика открыла было рот, чтобы по своему обыкновению сказать резкость, но прикусила язык и, кивнув, тоже попросила прощения. "Пойти к семейному психологу было хорошей идеей", - подумалось Алану. - "Действительно помогает".
- Мы справимся с этим, - она улыбнулась растеряно и грустно.
Он кивнул и вышел из комнаты. Слышать голос Сабины ему хотелось сейчас меньше всего.
Ирма сбоила по-прежнему. К графическим сбоям добавились и аудиопомехи. Она выдавала какие-то неопознаваемые обрывки мелодий, меняя мотивы по нескольку за час. Алан наблюдал за ней все выходные. Ульрику отправил к Сабине. Та ссора на неделе была первой ласточкой нервного срыва, как объяснила Алану психолог. Жене нужен был перерыв, смена обстановки, а потому Алан, как любящий муж, предоставил ей такую возможность.
Поведение Ирмы ему не нравилось. Она исправно выполняла основные команды, но самовольно включила в арсенал своих действий новые. Он думал, что изучил ее в полной мере, за четыре-то года. Но оказалось, что это не так. Теперь Алан задумчиво следил за созданием Ирмой нового графического шедевра, поглаживая чуть выпуклые рубцы у себя на руке. Пунктуальность, обязательность, честность, откровенность, любовь к родителям, моногамность, деловое чутье, умение быстро оценивать психологический настрой собеседника и многие другие. Всем этим наделили его родители и современная наука. Под привычными, родными рубцами скрывались нейрочипы, усиливающие в нем положительные качества, подавляющие негативные. И нейрочипы никогда не ошибались, их трудно было повредить, их тонкие настройки сохранялись больше столетия, обеспечивая счастливую жизнь миллиардов и нулевую преступность. Как побочный эффект. Когда-то давно Алан интересовался этой отраслью, разработками, историей нейрочипов. Самые первые версии, конечно же, не были совершенными. Их настройки мог сломать простой вирус, например грипп. И тут Алана осенило, вдруг с программой Ирмы то же самое? Мало ли, вдруг какой компьютерный паразит?
В понедельник он пропустил работу, повез Ирму на тестирование. Подумав, как следует, в этот же день подкорректировал один из своих нейрочипов, добавив терпимость к теще. Надоело ругаться с любимой женой. Алан понимал, что ни к чему хорошему постоянные ссоры не приведут. Ирму оставили в центре на три дня и лишь потом разрешили забрать ее домой. Сотрудники центра заверили, что нашли способ решения проблемы. Для Алана и Ульрики составлена новая инструкция. Ее было рекомендовано изучать вместе. Под воздействием нейрочипа "терпимости к Сабине" Алан даже предложил Ульрике пригласить маму. Инициатива была тут же с воодушевлением подхвачена. И вот они втроем сели за стол, распаковали безликий белый пакет с инструкцией. Вместо ожидаемого кристаллического экранчика в пакете обнаружилась книга и сопроводительное письмо. "Уважаемые господин и госпожа Верли! Все происходящее с Ирмой совершенно нормально. Чтобы узнать подробности, внимательно прочитайте приложенную книгу". Но больше всего Алана поразили последние фразы, написанные огромными буквами: "ГОРДИТЕСЬ СВОЕЙ ДОЧЕРЬЮ! ОНА - ТВОРЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ!". Трое взрослых молча, не находя слов от изумления, смотрели на эту надпись.
Ирма, напевая какую-то песенку, вскарабкалась на стул рядом с Аланом и сунула папе в руки новую картинку. Схематические фигуры троих взрослых, - одного мужчины и двух женщин, - и одна детская, с длинными, как у самой Ирмы светлыми косичками. Все люди улыбались, держась за руки, а над ними висела радуга и сиял желтый круг солнца.
Если глядя в зеркало, вы увидели там не то, что ожидали, это не всегда означает, что зеркало кривое.
Эта странная "литературная" история произошла в подмосковном пансионате, где мы с моим приятелем, старым сыщиком Иваном Макаровичем, проводили уикенд. В случившемся я усмотрел разве что не мистический смысл. Именно в этом пансионате мы познакомились с профессором, именно здесь я впервые услышал его истории. В этот раз мы туда попали относительно случайно, зато я получил возможность убедиться в том, сколь разнообразны бывают методы сыска.
Однако расскажу по-порядку. Те, кто уже читал мои записки, знают, что я писатель, но несколько специфический: пишу методические статьи на довольно узкие, специальные темы. И хотя в своей области довольно известен, от художественной литературы всегда был далёк. Но в один прекрасный день захотелось попробовать, а более всего привлекал меня детектив, как разновидность логической задачи. Собственно, я для того и начал работать в детективном агентстве "Интеллект", где успешно трудился мой друг, чтобы фактического материала для книг набрать.
Но примерно за полгода до знакомства с Иваном Макаровичем, наткнулся на интересный интернет ресурс, где стал потихоньку свои рассказы размещать. Поначалу "Нет-издат" показался мне обычной площадкой, каких в сети много, чем-то вроде клуба для самодеятельных авторов, но вскоре я убедился, что это коммерческий проект, причём, довольно успешный. Прежде всего, зарегистрированные члены клуба платили взносы, совершенно, впрочем, необременительные. Но главный доход "Нет-издат" получал в виде комиссионных, выступая в качестве литературного агента. Вот возможность публикации меня в первую очередь и привлекла.
Раньше мне как-то не доводилось общаться в сети. Социальные сайты я не посещал, на форумах не тусовался, так что пребывание в "Нет-издате" обогатило меня новым и, должен признать, интересным опытом. Творческие люди эмоциональны, а потому обсуждение выставленных текстов и результатов многочисленных конкурсов проходило живо, заинтересованно, правда, споры порой велись чрезмерно, на мой взгляд, агрессивно, едва не скатываясь в откровенное хамство.
За полгода я заочно познакомился со многими коллегами, а с некоторыми даже установились приятельские отношения, если такое определение допустимо в отношении людей, с которыми ты не только никогда не встречался лично, но и ни разу даже словом не перемолвился, ибо всё общение шло исключительно через переписку. Одной из таких приятельниц стала некая Татьяна Петровна Власьева, администратор клуба, часто координирующая проводимые в рамках "Нет-издата" литературные конкурсы.
Я сразу отметил в Татьяне Петровне некую двойственность, природу которой не сразу понял. В переписке по электронной почте, выступая от своего имени, она показывала живость мышления, радовала меня интересными наблюдениями, спорила. Ну а на клубных форумах проявляла сдержанность, более всего стараясь сохранить паритет и не допустить сползания авторских споров в вульгарную коммунальную склоку.
И вот где-то с месяц назад Татьяна Петровна заинтересовала меня интересным предложением: мол, не желаете ли, уважаемый Сергей Юрьевич, поучаствовать в новом проекте? Оказывается, в недрах клуба родилась идея провести выездную очную сессию для авторов, добившихся определённых успехов. Идея мне понравилась, а услыхав, где именно планируется эту сессию проводить, я оговорил возможность приехать с приятелем (за отдельную плату, разумеется). Ивану Макаровичу идея провести уикенд на природе пришлась по вкусу, к тому же ему было интересно посмотреть на писателей (пусть и самодеятельных) с близкого расстояния.
На место мы прибыли в пятницу ближе к вечеру. Жить предстояло во втором корпусе, выстроенном на некотором удалении от основного, в глубине леса, окружающего пансионат. Маленький и уютный, корпус был забронирован целиком, так что кроме писателей и немногочисленного обслуживающего персонала там присутствовали только двое посторонних: Иван Макарович и Анна Семёновна, приятельница Татьяны Петровны. По плану, сразу после ужина, все сошлись в баре для предварительного знакомства, однако очень скоро компания разбилась на группы по интересам, а разговор с общих тем скатился на литературные.
Всего в баре собралось человек двадцать обоего пола и самых разных возрастов, но среди женщин особенно выделались две. И поскольку обе находились в тот момент в одной группе, меня туда сразу же притянуло, как магнитом. Одна -- Твердислава Сулеймановна Минц, дама лет тридцати с небольшим, была довольно известным на просторах "Нет-издата" автором. Будучи по основной профессии журналисткой, словом она, безусловно, владела, но вещи писала неоднозначные, а также отличалась некоторой несдержанностью: часто в пылу спора увлекалась настолько, что переходила на непарламентские выражения.
Среди обывателей бытует мнение, что метисы получаются лучше чистых представителей той или иной нации. И, по крайней мере, на первый взгляд, Твердислава Сулеймановна это мнение оправдывала, отличаясь внешностью яркой, запоминающейся, однако её красота была, что называется, на любителя. Впечатление несколько портила нервная дрожь, искажавшая правильные, в общем-то, черты её красивого лица. Госпожа Минц напоминала актрису Терехову в тех сценах фильма "Собака на сене", в которых донья Диана разрывалась между чувством к безродному Теодоро и требованиями дворянской чести. Короче, нервное, периодически перекашиваемое противоречивыми желаниями лицо, если кто понял, что я имею в виду.
В отличие от госпожи Минц приятельница нашей координаторши излучала спокойствие, вплоть до полной безмятежности. Красота Анны Семёновны очень точно подходила под описание, данное поэтом (вот только не припомню, кем именно1): "Любить иных тяжёлый крест, а ты прекрасна без извилин". А поскольку в разговоре Анна Семёновна не участвовала, мне было сложно разобраться: то ли она не очень развита, то ли просто в себе уверена. Но держалась с достоинством и на колкости Твердиславы Сулеймановны, обычные, когда в одной компании сходятся две красивые женщины, никак не реагировала. Оделась Анна Семёновна просто, но дорого, что выдавало хороший вкус или наличие в её жизни грамотных учителей, украшениями не злоупотребляла, но на пальце левой руки, в которой она держала бокал, я заприметил кольцо явно старинной работы с крупным прозрачным камнем.
Когда я подошёл, разговор перекинулся на обсуждение рассказа Твердиславы, который она представила на последний конкурс. Как и всё, что выходило из-под её пера, рассказ выглядел безупречно с точки зрения литературы, но не этики. Не скажу, что творчество госпожи Минц казалось мне аморальным, но мы явно по разному понимали, что такое хорошо, а что такое плохо. Скажем так: её положительные герои далеко не всегда казались мне таковыми.
И последний рассказ исключением не стал. Назывался он без затей, "Возмездие" и представлял собой этакое современное моралите2 на тему адекватного воздаяния за грехи. Тема хлебная, что говорить, к ней многие обращаются. Рассказ коротенький, одолел я его в полчаса, но затем долго думал, что же сказать на обсуждении, чтобы и душой не покривить, и автора не обидеть. Думал, думал, но так ничего и не выдумал. Нет, в целом мне понравилось, я только не мог согласиться с авторской концепцией добра и зла. На первый взгляд сюжет "Возмездия" прост, дело в нюансах.
Итак, жили, были две сестры: старшая Гортензия и Розочка, полутора годами младше. Обе студентки Иняза. Роза, внешне похожая на ангела, с детства была любимицей семьи, ей доставалась львиная доля родительской ласки. Гортензию сложившееся положение обижало, но она в конце концов привыкла к тому, что всё лучшее достаётся Розочке и не особенно возражала. Что ж, не она первая, не она последняя.
Красавца Левана перевели в группу Гортензии в этом учебном году и он сразу обратил внимание на красивую блондинку. Стали встречаться, но воспитанный в своих горах в духе патриархальной строгости, вёл себя парень корректно, вольностей не позволял. Отношения развивались, Гортензия уже начала подумывать о свадьбе, пока в один прекрасный день Леван не заприметил Розу.
Женским чутьём старшая сестра сразу поняла, что парень, что называется, пропал. И если пустить дело на самотёк, рано или поздно он её бросит ради младшей. Леван уже сейчас становился задумчив в присутствии Розы, а, та как назло, всё чаще попадалась на глаза влюблённой парочке. И нашла, как говорится, коса на камень: привыкшая всегда и во всём уступать Гортензия оказалась не готова поступиться чувством. Она решила сестру устранить. Не убить, а именно устранить со своего пути, для чего придумала поистине дьявольский план.
Дело в том, что с месяц назад, находясь в депрессии, попала Гортензия на приём к психоаналитику и в ходе сеанса с удивлением поняла, что добрый доктор её зомбирует, пытаясь обратить (не много, не мало) в секс рабыню. Девушке повезло, она оказалась совершенно не восприимчивой к гипнозу, о каковой особенности своего организма даже не подозревала. Доктор не особо расстроился, осечки случались, но несостоявшиеся жертвы по окончании сеанса ничего не помнили, а вот Гортензия запомнила всё. Но в милицию не побежала!
Осторожно наведя справки, она выяснила, что вволю попользовавшись очередной рабыней, доктор её с выгодой продавал. Как девушка, сроду не имевшая отношения к криминалу, умудрилась получить столь пикантную информацию, остаётся только гадать. Да и ладно, оставим сию нестыковку на совести автора, тем более, на сюжет и, так сказать, мораль рассказа, она не влияет. Короче, Гортензия решила сестричку к доктору извращенцу направить, после чего собственных желаний у неё уже не осталось бы.
Она написала завлекательное письмо-приглашение, собираясь положить бумажку в конверт, адресованный ей самой, бросить конверт в почтовый ящик и уйти из дома, якобы по делам. Гортензия была уверена, что Роза, письмо прочтёт и, будучи любопытной, на сеанс побежит. Однако бумага прямо в руках у мерзавки вдруг взопрела кислотой, Гортензия получила сильнейшие ожоги и длинные, до локтей печатки, в качестве необходимого на всю оставшуюся жизнь аксессуара.
Казалось бы, зло наказано, добро восторжествовало. Только вот беда, если старшая сестра, бесспорно "зло" (мерзкая тварь, которой по грехам её сожжённые руки и не наказание вовсе, а мягкий, ласковый укор), то и младшую "добром" назвать у меня язык не повернётся. Если бы Твердислава Сулеймановна изобразила свою героиню наивным ангелочком... но она же совершенно другой портрет рисует. Я, например, увидел избалованную стервочку, привыкшую, что весь мир вращается вокруг неё и её незатейливых желаний.
Розочка не только имеет "милую" привычку читать чужие письма (а иначе с чего Гортензия так уверена, что сестра прочтёт письмо, адресованное не ей?), так ведь и воровством не гнушается. В рассказе описано, как Роза позаимствовала брошку сестры, которую той на день рождения подруга подарила, а мама с бабушкой быстро объяснили Гортензии, что она не должна быть такой жадной. Мол, Розочка хочет, значит надо уважить. Ремня ей надо, на мой взгляд, хотя Гортензию это, конечно, не оправдывает. Короче, я готов Розе посочувствовать, потому что участи, уготованной ей сестрой, врагу не пожелаешь, но сопереживать эгоистичной стерве, восхищаться любительницей чужих писем? Э, нет, увольте.
Я долго рассказываю, на самом деле и пяти минут не прошло, как на ровном месте вспыхнул скандал. Один из участников дискуссии, Влад Морковкин, всего только начал излагать свою точку зрения на моральную привлекательность героинь рассказа, в целом совпадавшую с моими впечатлениями. По мере того, как Влад излагал свои аргументы, внешность госпожи Минц претерпевала разительные изменения. Лицо побагровело, его исказила уродливая гримаса, не оставившего ни следа от былой красоты. И наконец, взрыв. Я чего-то подобного ждал, будучи наслышан об особенностях психики Твердиславы Сулеймановны, но был просто ошеломлён случившимся. Она вдруг завизжала, как кошка, которой прищемили хвост.
- Мразь, вы полная мразь, если считаете, что Розочка заслуживала судьбы рабыни.
- Да я же не об этом, - Влад, похоже, опешил. Он ещё пытался что-то объяснить, но Твердислава не слушала, её, как говорится, понесло
- Твердислава Сулеймановна, держите себя в руках, Вы же теряете уважение окружающих - я тоже попытался страсти погасить, но каждая инициатива наказуема.
- Да мне нагадить на уважение всякого старого идиота, - и госпожа Минц выскочила из бара, хлопнув дверью.
На некоторое время все присутствующие просто оцепенели, затем Татьяна Петровна попыталась сгладить негатив от безобразной выходки истерички.
- Не обращайте внимания, друзья, наша ТС немного нервная, это что-то вроде болезни, поймите правильно...
- Больная, говорите? Вот уж не думаю. Просто невыдержанная хамка, не привыкшая получать отпор. Уверен, она не хамит редактору, когда тот её статью критикует. И зачем тогда конкурсы проводить? Просто отдавайте ей первое место, чтобы не огорчалась, хотя, на мой взгляд, лучше бы полечилась коли больная.
- Не всё так просто. Поверьте, Сергей Юрьевич, Твердислава Сулеймановна вполне адекватна. Она и спорить цивилизованно умеет, и критику правильно воспринимает. Но есть у неё маленькая слабость: любит идентифицировать себя со своими героями.
- По-моему, это свойственно любому автору, - заметил Морковкин.
- В принципе, да. Только госпожа Минц, подозреваю, сживается со своими героинями и именно поэтому совершенно не выносит, когда их начинают ругать.
- М-да. Опасное это дело, слишком часто маски примерять, - добавил своё веское слово Иван Макарович, - если маска прирастает, это иногда очень плохо заканчивается.
Наутро инцидент в баре почти позабылся. После завтрака, расставшись с Иваном Макаровичем, я отправился на утреннюю сессию клуба, которая должна была продлиться до часу дня. Затем перерыв и с трёх до шести - второе заседание. Твердислава Сулеймановна присутствовала, в обсуждении рассказа господина Морковкина участвовала активно и настолько благожелательно себя вела, что я было задумался: а не привиделся ли мне во сне вчерашний скандал? Но, судя по тому, что Влад старался не смотреть на ТС и ни разу не обратился к ней напрямую, нет, не привиделся.
По окончании заседания мы с Иваном Макаровичем быстренько пообедали и отправились на прогулку. Возвращаемся где-то около половины третьего и видим... Что такое? Татьяна Петровна меряет холл нервными шагами, а выражение лица скорбно сосредоточенное, будто беда какая приключилась. Завидев нас, вскинулась, подскочила и ухватив меня за руки, с надеждой вопросила:
- Сергей Юрьевич, вы говорили, что в детективном агентстве трудитесь. Это правда?
- Ну да. Хотя тружусь - это сильно сказано. Я всего лишь подмастерье, а вот Иван Макарович - настоящий мастер.
- Какая удача. Выручайте, голубчики, беда...
И без всяких сюсюканий, слёз, соплей и хаотичного перескакивания с темы на тему, а напротив, чётко и сжато, Татьяна Петровна поведала нам, что, собственно, произошло. Она занимала один номер с подругой. Сегодня утром, как раз когда дамы с завтрака возвращались, Анне Семёновне позвонили из дома. Пришлось ехать. Но, едва выйдя из корпуса, она вспомнила, что забыла в номере кольцо. То самое, с бриллиантом. Оставила в спешке в прикроватной тумбочке.
Ключи от номера у Татьяны Петровны остались, но заседание клуба к тому времени уже началось и Анна не стала подругу беспокоить. А поскольку позвонить тоже не могла (мы на время сессии телефоны отключали), решила записку написать. Мол, прибери, Танюша, колечко и подержи у себя, пока я не вернусь.
Дело в том, что в холле, недалеко от стойки администратора, висела на стене конструкция с отрытыми ячейками, что-то вроде почтовых ящиков. В советские времена, когда был построен пансионат, в ячейки клали корреспонденцию, поступающую для отдыхающих. В наши дни, в связи с развитием мобильной связи, эпистолярный жанр пришёл в упадок, но ячейки не сняли, изредка они всё же использовались. Вот туда Анна Семёновна свою записку и положила, предварительно упаковав её в конверт, позаимствованный у администратора.
Часа в два она всё же сделала контрольный звонок, Татьяна Петровна кинулась в холл, но письма не обнаружила. Как и кольца в номере. И по всему так выходило: кто-то, заприметив конверт (он там единственный лежал, издалека заметно), изъял его, вскрыл, а затем проник в номер и украл кольцо. Сделать это кто угодно мог, потому что, как выяснилось, соседний номер, имеющий общий с номером Татьяны Петровны балкон, стоял пустой, открытый, то есть войти мог кто угодно.
Татьяна даже администратора опросить успела, но та сказала, что никто из обслуживающего персонала в означенный отрезок времени в холл не выходил, чужаки в корпус не заходили, а за гостями она не следила. Отсюда со всей неизбежностью следовал неприятный вывод: вор из наших, кто-то из собравшихся на выездную сессию клуба "Нет-издат" писателей.
- Всё ясно, - вздохнул Иван Макарович, выслушав исповедь, не занявшую и десяти минут, - надо милицию вызывать.
- Нет, нет, не нужно милиции, это же публичный скандал...
- Ну почему же скандал? Здешний милицейский начальник мой ученик, сделает всё деликатно, уверяю вас.
- Огласки-то всё равно не избежать, а вот этого как раз и не хотелось бы. Наш интернет клуб - довольно успешное коммерческое предприятие, но конкурентов немало. И они обязательно воспользуются ситуацией.
- Тогда, уважаемая Татьяна Петровна, я не понимаю, чего вы от меня хотите? Я что, по-вашему, волшебник? Обыски устраивать я права не имею, допрашивать тоже. И если даже ваши подопечные согласятся со мной побеседовать, мне же придётся как то объяснить свой интерес, а это огласка. И неужели вы надеетесь, что ваша приятельница смирится с утерей своей ценности.
- В том-то и проблема. Аня не меркантильна, но этим кольцом дорожит, оно ей от бабушки досталось. Анечка обязательно в милицию обратится, но она, самое раннее, к восьми приедет, а сейчас и трёх нет. Может, придумаете что-нибудь, а Иван Макарович?
- Нашли, понимаешь, придумщика. Да что тут придумаешь? Хотя...
Профессор резко смолк на середине фразы, его взгляд затуманился. Некоторое время Иван Макарович размышлял, глядя в пространство и бормоча нечто невнятное (я уловил только "письмо вскрыто, кольцо украдено"). Наконец на лицо профессора вернулось осмысленное выражение, он как-то неожиданно весело на нас глянул и предложил:
- Татьяна Петровна, голубушка, забирайте-ка Сергея Юрьевича и отправляйтесь на ваше заседание. Я пока подумаю, а к шести подойду в конференц-зал. Только сделайте лицо попроще, а то вид у вас, как у человека, разом потерявшего всех близких. Этак вы всех своих подопечных распугаете.
Время тянулось медленно, как машина на выезде из Москвы в пятницу вечером. Я никак не мог сосредоточиться на очередном обсуждаемом рассказе, мысли были заняты Иваном Макаровичем. Ведь он явно что-то придумал, только что? И так и сяк прикидывал, но ничего путного в голову не приходило, даже на уровне предположений. А вот Татьяна Петровна держалась отменно, глядя на неё, я нипочём не подумал бы, что у дамы неприятности.
Всё когда-нибудь заканчивается, подошло к концу и наше заседание, народ потянулся на выход. И первый, кого я увидел, выйдя из зала, был широко улыбающийся профессор, просто-таки излучающий дружелюбие и оптимизм. Со своей крупной фигурой и академической внешностью, Иван Макарович обычно воспринимался окружающими довольно позитивно, ну а когда ему бывало нужно, мог становиться чрезвычайно обаятельным. Насчёт того, мне ли предназначена профессорская улыбка, я не обольщался ни секунды. Но тогда кому? Прихватив под руку Татьяну Петровну, которая глазела на скалящегося профессора, раскрыв рот, я отошёл чуть в сторону, чтобы держать в поле зрения выходящих коллег. Когда в дверях показалась госпожа Минц, Иван Макарович, улыбнулся ещё шире и ласковым голоском проворковал:
- Твердислава Сулеймановна, голубушка, не откажите в любезности, уделите старику пять минуточек.
Она, конечно, милостиво соблаговолила. Профессор сказав, что надо обсудить одну проблемку, увлёк ТС в кабинет, совершенно "случайно" оказавшийся пустым и открытым, ну а мы с Татьяной Петровной присоединились. Иван Макарович немного замешкался в дверях, пропуская вперёд гостей, как подобает вежливому хозяину, а потому дамы не заметили, что он дверь замкнул и ключик в карман опустил. Ну а когда мы расселись, приступил к делу. Сжато, но точно он пересказал всё то, что узнал от Татьяны Петровны и практически теми же словами. ТС слушала внимательно.
- Что за кольцо? - спросила она, когда профессор закончил.
- Вчера в баре вы разве не обратили внимания?
- Ну да, что-то было у неё на пальце. Ценное?
- Весьма. Старинная работа. Анна Семёновна очень им дорожит.
- Дорожила бы, не разбрасывала, где попало. Ну хорошо, а мне-то зачем всё это рассказываете? Или думаете, помочь смогу?
- Да, уважаемая Твердислава Сулеймановна, признаюсь честно, очень на вашу помощь рассчитываю.
- Чем же я могу вам помочь?
- Просто вернув кольцо. Это ведь вы его прибрали.
- Что-о-о? Да что это вы себе позволяете? Ни минуты больше здесь не останусь.
И кипя благородным негодованием, ТС решительно направилась к выходу.
- Вам что же, совсем не любопытно, почему я на вас подумал? - вкрадчиво поинтересовался Иван Макарович. Твердислава остановилась, подумала с минуту и, тряхнув волосами, решительно вернулась.
- Вы правы, мне действительно интересно постичь логику сыщика, пусть и извращённую. Пригодится для будущей книги.
- Бога ради. Используйте мою логику на здоровье. Я с вас даже денег за консультацию не возьму. Ну-с, приступим. Итак, практически сразу было установлено, что кражу совершил кто-то из писателей, но кто? Этот человек должен отвечать определённым условиям. Это должен быть эгоист, для которого его желания превыше всего, превыше даже закона. Это человек, который считает допустимым читать чужие письма и присваивать чужое имущество. То есть, мы получаем точный портрет Розы, героини вашего последнего рассказа.
Когда я это понял, дальше было проще. Пока вы с коллегами занимались творчеством, я зашёл на сайт "Нет-издата" и прочёл некоторые ваши работы, обращая особое внимание на комментарии к ним. И знаете, нашёл одну занятную закономерность. Вы умеете нормально спорить, когда идёт обсуждение литературных недостатков текста или сюжетных огрехов. Вы даже спокойно воспринимаете критические замечания в адрес своих героев. Всех, кроме одного. Когда же речь заходит об этом исключительном герое, точнее, героине, вы сразу теряете контроль над собой. И все эти героини очень похожи, фактически, это разномастные клоны Розы. О вас говорят, что вы склонны идентифицировать себя со своими героинями. А может наоборот? Может, вы героинь с себя списываете? Вот почему я считаю, что это вы взяли кольцо, тем более это прекрасно соотносится с вашим диагнозом. И я прошу вас добровольно вернуть украденное. Тогда никто ничего не узнает.
- К-какой диагноз? - Татьяна Петровна, похоже была изумлена до крайности, впрочем, я от неё немногим отличался.
- А вы гляньте на Твердиславу свет Сулеймановну. Она ничего не спрашивает, потому что прекрасно свой диагноз помнит. Я, помимо приобщения к печатному слову ещё и коллегам позвонил, попросил госпожу Минц пробить. Уже через десять минут мне всю информацию выдали. Проще простого оказалось, в милицейской базе данные на всех судимых имеются.
- Как судимых?
- Очень просто. Судом. Твердислава Сулеймановна в семнадцать лет украла брошку в ювелирном магазине. Её судили, направили на принудительное лечение с диагнозом "клептомания". Она подлечилась, взяла фамилию матери и начала новую жизнь. На факультет журналистики поступила. И, видимо, научилась как-то сдерживаться, но в данном случае искушение оказалось слишком велико. Я всё верно изложил, Твердислава Сулеймановна, ничего не попутал?
- Да иди ты, - лицо ТС, как и вчера вечером, исказила гримаса, - ни минуты больше здесь не останусь. Узнал, значит? Ну и засунь себе в...
- Погодите. Я вам, пока не ушли, альтернативку набросаю. Выбор-то невелик. Вернёте кольцо, всё останется шито-крыто, сможете и дальше дурачить коллег, притворяясь нормальной, но несколько эксцентричной особой. А нет, будет плохо. Пристегнём вас наручниками к батарее и милицию вызовем.
- Не посмеете, прав у вас таких нет!
- Есть, есть у меня право задержать подозреваемого до приезда милиции, можете не сомневаться. Обыскивать вас я действительно не могу, а вот милиция - вполне. И если кольцо найдут, дело получит огласку. Посадить вас, скорее всего, не посадят, снова на принудительное лечение направят, но боюсь, вашей писательской деятельности...
- Да подавись ты, сволочь.
Твердислава вытащила что-то из кармана и с размаху швырнула прямо в лицо Ивану Макаровичу. Колечко оказалось увесистым и вполне могло лишить профессора глаза, но он, несмотря на возраст и тучность, продемонстрировал отменную реакцию, ценность поймал. ТС мы задерживать не стали, а когда она довольно поспешно удалилась, Иван Макарович отдал кольцо Татьяне Петровне. Та смотрела на профессора с благоговением, слова сказать не могла, только поинтересовалась, как он "эту Минц" заподозрил?
- Я же говорил, маска - штука опасная. Если носить её слишком долго, прирастает и начинает вами управлять. А вы, уважаемая, всё пытались скандалы купировать, мол больная она, хамит - не обращайте внимания. И вот к чему ваше миролюбие привело. А разок другой удалили бы с конкурса, глядишь и взяла бы себя в руки.
Сноски:
1. Культурному Сергею Юрьевичу стыдно не знать, что это написал Борис Пастернак.
2. Моралите - в средневековом западноевропейском театре: представление нравоучительного характера с персонажами, олицетворяющими добродетели и пороки.
Стены завешаны старинными гобеленами, в них звук будто растворяется. Сказанное слово бродит ватным эхом где попало, забывая вернуться. Мы вдвоем, вот ведь ужас! Нет, не с эхом, оно ушло гулять в очередной раз и заблудилось. Не оттого ли мой вопрос канул в пустоту безответно? Неужели так трудно сказать хотя бы пару слов?!
Он устал, я понимаю: им за день отмеряна не одна сотня верст пути. Не могу знать точно, но допускаю, что ему пришлось отстаивать свою честь и право на жизнь, защищать нажитое десятилетиями состояние. Что ему до моих переживаний! Но сказал бы хоть что-нибудь, ведь это просто неприлично - вот так молчать, я женщина, в конце концов...
О! Он забыл, кто с ним рядом, вот в чем дело. Я сейчас напомню...
Вот так мы держим голову, когда нас видит мужчина! Вот такой взгляд мимо него мы бросаем, разящий и гордый, только попадись под него - пригнет к земле! Наш род самый известный, наша плоть самая недоступная. Смотри, смотри на меня, соискатель внимания именитой наследницы!
Да посмотри же ты на меня, бестолочь!!
Дурацкая книга, она что, правда, интересней, чем я? Не может такого быть...
Мама говорила, моего внимания будут добиваться десятки, сотни лучших мужчин. Самых-самых. И еще многие тысячи будут отвергнуты как недостойные по рождению. Ну, и где теперь эти сотни достойных? Хотя бы один недостойный нашелся и сказал в лицо этому угрюмому молчуну, что он унижает меня. Вот ведь, повезло же с избранником...
Нет, так больше нельзя! Надо пытаться. Собираюсь с духом... настраиваюсь... пропускаю прану меж ладоней... мой позвоночник прям, как росток лотоса... мои чакры звенят, качая эфирные слои... неслышное "Ом-м-м-м" гудит в диафрагме, поднимаясь все выше, выше, заставляя вибрировать легкие, горло, уши, глаза и даже мозг. Ради рождения одной-единственной фразы, которая привлечет его внимание, и тогда...
- Поговори со мной!..
Ну и?.. Почему же он молчит? Я все сделала правильно, сомнений быть не может! Никто не в силах устоять против такой атаки: мы с мамой репетировали на балах и приемах десятки раз, и мне всегда удавалось, а этот...
Стоп. Этот совсем не прост, вот в чем дело! Конечно, какому-нибудь пентюху не собрать все это немыслимое богатство. Первые недели совместной жизни я набирала горстями кольца с бриллиантами, одевалась то в изумруды, то в агаты, увивала все тело жемчужными нитями. Я и не подозревала, что драгоценности могут так быстро надоесть!
В родительском доме я без устали перебирала свои многочисленные украшения: отец дарил что-нибудь даже по самым пустяшным поводам. У меня были любимые платиновые серьги "Большая медведица", о семи собранных в "ковш" голубых алмазах асимметричной огранки. Я не расставалась с рубиновым перстнем, завораживавшим любого ценителя глубиной цвета. Кулон с черной жемчужиной, величиной с перепелиное яйцо, наполнял меня внутренней силой. Но я и представить себе не могла подобного изобилия!
Вот что, нужно с этим угрюмым типом быть не требовательной, а хитрой! Ведь это мне одной все его богатство предназначено... кажется.
Попробую так, будто драгоценности мне безумно надоели: снять с себя все украшения и разрыдаться...
А, чтоб тебя! Его не берут слезы. Только повернул чуть-чуть голову... от меня. Чтобы лучше слышать. Или чтоб меня не видеть?
До чего же он бессердечен! Прямо как я, когда прогнала с порога того румяного ухажера. Парень так влюблено на меня смотрел, на колени вставал, пытался поцеловать руку... наивный. Если за душой ни гроша, кому такая любовь нужна?
У этого же - денег куры не клюют, а любви кот наплакал. Какая неудача! Да, подарки каждый день, но еще бы чего-нибудь, хоть слово ласковое. Хоть какое-нибудь слово...
- Поговори со мной, а?
Верх унижения. Я опустилась до просьбы. Что бы сказала мама?!
Что-что... что-нибудь язвительное, не площадной же бранью дочь поливать. Но упрашивать мужчину просто недостойно, а я вот...
Хм. Он таки повел бровью... вот и голова в мою сторону повернулась... ага, сейчас он мне ответит, вот сейчас, еще чуть-чуть и...
- М-м? - не открывая рта, он вывел носом оскорбительно-нечленораздельное мычание. Будто я корова ему. Ну, ничего, сейчас я тебя поставлю на место!
Э-э... ты чего это? Глаза заволокло безразличием, веки опускаются. Он хочет спать? Когда рядом женщина, которая просит? Это... это... этому нет названия... это просто...
- Хр-р-р! - так храпеть может только он! Даже гобелены не гасят громовых раскатов, уши заложило. Ужас.
Так, воспользуемся случаем. Что это такое ты читаешь каждый день, дорогой, вместо того, чтобы со мной разговаривать? Вот это да...
"МОЯ ПЕРВАЯ ПРИНЦЕССА"
В помощь начинающему дракону.
Какое хамство - публично пользоваться самоучителем! Ах ты, дрянь такая. Вот тебе - по щекам, по губам, по мор...
Ага! Сразу проснулся! Вылупил глазищи, не понимаешь... с кем связался. Я тебе объясню сейчас...
Ф-фу, как от него разит этим пойлом, которое хлещут простые мужики! Вот возьму сейчас факел и... если и на этот раз он промолчит, конечно.
- ПОГОВОРИ! СО! МНОЙ!
- Х-х-ха!..
Как она вспыхнула! Я не сумел сбить огонь, хотя изо всех сил замахал крыльями. Но пламя лишь ярилось, словно радуясь порывам ветра, и в один миг маленькая белокурая девушка обратилась в кучку пепла. Я не нарочно, просто попросил ее не кричать, а пламя вон как легло...
Несчастная, она, наверное, была начинающей принцессой. Иначе опыт подсказал бы ей, как себя вести. Много слов, яркие эмоции... нет, бывалые королевны в Книге описаны по-другому. Вот, например: "...желательно свою первую принцессу выбрать из числа опытных: молчаливую, внимательную, со стажем не менее трех-пяти похищений". Легко сказать! Но как по виду отличить профессиональную королевну от начинающей? Вот если бы на пелерине были вышиты крестиками ее удачные вылеты...
Интересно, что она пыталась сказать мне на своем писклявом человеческом языке? Теперь уж не узнать. Не повезло, однако: мы не успели понять друг друга. Читал я, для взаимопонимания нужно не один пуд соли вместе съесть, а мы прожили всего-то полгода. Лет через двадцать, я бы, может, и разобрался в хитросплетениях мысли под платиновыми кудряшками.
Неужели, чтобы достичь мудрости, нужно прочесть Наследную Библиотеку целиком, все сорок четыре тома? Как говорится, век живи... впрочем, за век-то я как-нибудь управлюсь.
Ах, молодость моя, молодость: постоянно кого-нибудь украсть хочется, а для чего - не знаю. Что-то не очень верится, что "для самовыражения, изживания комплексов и развития эстетического вкуса". Нешто спросить у того румяного продавца стальных зубочисток, что битый час у входа в пещеру латами дребезжит? А то пока дочитаешь до нужной главы, всех принцесс перепортишь.
- Эй, парень, поговори-ка со мной.
Ну вот. Коммивояжера как ветром сдуло. А может и вправду - сдуло. Лишь остался на земле тугой замшевый кошель да еще аппетитная пегая лошадка, к дереву привязанная. Правда, в скорлупе, но ничего, мне не привыкать.
Сейчас перекушу, добавлю к коллекции содержимое кошеля, и - спа-ать! А завтра полечу за новой принцессой: зов природы сильнее рассудка. И еще неплохо бы дочитать Первую Наследную Книгу, совсем немного осталось. Так, на чем я остановился? А, вот:
"Приложение. Правила противопожарной безопасности"