Журнал Самиздат: Шпилька-Конкурс. Ежеквартальный Экспериментальный Конкурс
Конкурс. Номинация "Конкурсная номинация" ( список для голосования)

Щедрое солнце Аргентины не торопилось покидать голубой в белых прожилках облаков небосвод, и к вечеру его не по-осеннему знойные лучи сменились бархатистыми волнами тепла. Прибрежный ветерок приносил с океана соленые брызги прохлады, но их свежесть была слишком слаба, чтобы остудить или хотя бы снизить уровень моего волнения, все более и более нарастающего в ожидании встречи.

Я пригубил терпкого вина, отсалютовал хозяину кафе бокалом, показывая, что оценил напиток по достоинству. Седовласый аргентинец усмехнулся в пышные усы, мол, ничего другого он и не ожидал, ушел на кухню. Через несколько минут мне подали мясо ягненка, тающее во рту, и салат из спаржи, сбрызнутый соком лимона и миндальным маслом. На десерт был протертый банан в чудной креманке, посыпанный карри и наструганным на крупной терке грецким орехом. Ингредиенты страсти, оформленные на блюдах плавных форм и ярких расцветок, еще сильнее напомнили мне о Катарине.

Познакомились мы на работе. В отдел хозяйственного обеспечения мне пришлось заглянуть из-за сломавшейся печатной машинки. Я торопился: как раз начинался обед, и мне не терпелось утолить голод. Мне и в голову не могло прийти, что от этой встречи я приобрету голод несколько иного плана.

В помещении склада, заставленного серыми стеллажами с канцелярскими принадлежностями, никого не было, что сильно меня расстроило: тратить время еще на один визит совсем не хотелось, да и Катарина мне тогда казалась серой мышкой. Всегда в строгом длинном платье, убранными волосами и без тени косметики на лице, но улыбчивая и приветливая девушка не вызывала у мужчин чувства влечения. С ней было приятно поговорить на отстраненные темы, пошутить, но не более.

Полумрак комнаты был заполнен тягучей и одновременно ритмичной музыкой, доносящейся откуда-то из глубины стеллажей. Это обнадежило меня: значит, девушка не ушла на обед. Я пошел на звук притягательной мелодии, думая, что где-то уже слышал её. Стол Катарины освещался люстрой на длинном шнуре - последняя раскачивалась, отчего свет ласкал поочередно стены и шкафы, украдкой задевая танцующую девушку.

Весь оставшийся день мои глаза не видели ничего и никого кроме непринужденно танцующей Катарины. Её распущенные волосы в этой полутьме казались антрацитовыми, более чем откровенные движения рук и ног забрали мой покой. Я узнал музыку - это было танго. Мелодия трущоб Южной Америки, льющаяся из патефона, превратила серую мышь в раскрепощенную и опытную женщину, способную взмахом руки или поворотом тела захватить власть над мужчиной. Её танец на границе света и тьмы заворожил меня, и я следил за ней, прячась за стеллажом, чувствуя себя подростком, подглядывающим за родителями в замочную скважину. Даже когда музыка перестала звучать, Катарина еще пару минут кружилась у стола. Сдержать желание было невыносимо больно, и я заставил себя уйти как можно скорее. Еще ни на одну женщину мне не доводилось смотреть с таким вожделением и интересом, как на Катарину.

Спустя день мы столкнулись в кафе, и я совершенно искренне проговорился, спросив, почему сегодня она не танцует. Катарина удивленно посмотрела на меня своими светло-зелеными глазами: от этого взгляда стало стыдно, я сознался. Она задала встречный вопрос - понравился ли мне её танец? Получив положительный ответ, облегченно выдохнула, и по всему моему телу пробежала испуганная стайка мурашек. Мы пообедали, ведя непринужденный разговор о разных пустяках, а мне безумно хотелось почувствовать её.

В этот же день мне посчастливилось проводить Катарину до её квартиры возле Монмартра. Прощаясь, она заглянула мне прямо в глаза и попросила стать её партнером в танго. Я не смог ей ответить, голос покинул меня, соответствующие слова забылись, но мне удалось кивнуть. Домой я вернулся опьяненный желанием - такого сильного чувства мне еще не доводилось испытывать. Все прошлые связи и отношения испарились словно дым.

К занятиям мы приступили в ближайшие выходные. Техника движений в танго не показалась мне такой уж сложной, чтобы не запомнить с первых двух раз. На уроках нас обучали многочисленным па, особым переплетениям рук и ног, поворотам, как и куда нужно смотреть, не давая воли чувствам. Во всем этом я не находил того страстного влечения, которое увидел в Катарине, когда застал её танцующей в одиночестве среди пыльной повседневности. Зато все обеденные перерывы были наши. Мы танцевали, отдаваясь этому процессу со всей душой, но не преступая дозволенных границ.

Наши встречи продолжались чуть более двух месяцев, и мне все труднее было себя сдерживать. Летние ночи стали бессонными, я терял голову. Стоило закрыть глаза, как возникала Катарина со смущенной улыбкой, когда в порыве танца я как будто случайно касался щекой её груди. Тогда я выходил, до рассвета бродя по улочкам Парижа, без боя и сопротивления захваченного жгучими мотивами танго. Мне нужна была Катарина. Всегда. Постоянно.

Наконец, она согласилась провести ближайшие выходные со мной. Отказаться от танца страсти и любви, служившего нам яркой оберткой прелюдии к исполнению сокровенного желания, было выше наших сил. Той ночью я к своему несказанному удивлению узнал, что был у Катарины первым.

Впоследствии все наши встречи начинались с танго, а заканчивались обжигающим пламенем любви, которой всегда было мало. Наша тяга друг к другу напоминала сумасшествие, но отказаться от нее было невозможно. В рабочее время мы старались не пересекаться, но иногда срывались и бежали в ближайший мотель. Нам не требовалось музыкальное сопровождение: ритм безудержной, в чём-то безрассудной, любви отбивали наши сердца. Каждый раз я спрашивал себя, любовь ли это или между нами нет ничего кроме необъятного чувства страсти? Но мгновенно забывал обо всем, припадая к её коралловым губам...

Осенний вечер пронизанного нотками страсти и любви Аргентины, где мы решили отметить годовщину знакомства, дышал жизнью каждой частичкой песчаного берега. Вдоль него шла Катарина в алом, словно закат солнца, платье, каштановые волосы игриво трепал ветер, пробуждая во мне ревность. Её точеная фигурка манила, притягивала взгляд, вызывая восторженное состояние души. Музыканты в кафе взяли первые аккорды. По телу пробежала сладкая дрожь.

Я резко подбежал к ней, схватил за руки и силой притянул к себе, словно отбивая девушку у прозрачного воздуха. Солнце подмигнуло нам и скрылось в океане. Воздух наполнился чарующими звуками нашей любимой композиции. Мы двигались по кругу, плотно прижимаясь друг к другу, смотря глаза в глаза, прислушиваясь к биению наших сердец. Для нас танго стало не только танцем душ, но и необузданным танцем чувств и эмоций. Этот взрыв страсти и вожделения нельзя было остановить или прервать.

Музыка наращивала темп, моё воображение распалялось под взглядом Катарины, то колким, то томным. Наши тела наполнялись горящим, зовущим желанием. В этом вихре сцеплений рук и ног мы не раз были на грани падения в теплый песок. Мир перестал существовать: только я и она, здесь и сейчас, еще раз и навсегда.

Прогиб назад, вдыхаю с её шеи аромат жасмина. Возврат в прежнее положение, она отталкивает меня, но снова кидается на грудь. Разворачивается спиной, скользит вниз, руками обхватывая мой торс. Я подхватываю её и кружу. Свет в кафе окончательно меркнет, музыка стихает, стук наших сердец и прерывистое дыхание заполняет пространство вокруг. Густая, темная, терпкая ночь Аргентины укрывает нашу любовь от чужих глаз. Мы пили друг друга жадно, большими глотками, позволяя страсти захватить власть над здравым смыслом.

4

Ведьма Ш-5: Приворотное зелье   7k   Оценка:9.70*5   "Рассказ" Эротика

  Ведьма была совсем не такой старой и страшной каргой, как ее описали. Обычная деревенская баба в домотканой вышитой юбке, с перевязанными платком волосами. Расспрашивая Веру, она все время хлопотала: толкла в деревянной ступке белые зерна, просеивала муку, чистила горох. Бояться нечего, повторяла себе гостья.

  - Значит, приворотное зелье, - усмехнулась ведьма, шевельнув широкими, в палец бровями. Может, из-за них глаза казались всезнающими? - А ты уверена, барышня, что тебе нужен именно тот? Ведь хватает и других. Смотри, вон, ждет тебя с лошадьми - парень хоть куда: молодой, видный.

  - Ах, что вы, - нервно рассмеялась Вера. - Антон Семенович - батюшкин секретарь. Он слишком робок, да и неловок... нет, нет, - отмахнулась она.

  - Ну как знаешь. Будет тебе зелье.

  Ведьма забралась на лавку и достала с верхней полки мешочек сушеных трав:

  - Напиток приготовить тебе придется самой, тогда он будет послушен твоим желаниям. Я научу. А для храбрости всыпь это в вино и выпей. Поможет, - женщина подмигнула. Вера затаила дыхание, принимая мешочек.

  

  Свеча тонула в надвигающихся сумерках. Зеркало отражало бледное лицо с лихорадочными пятнами румянца, волосы, распущенные поверх простой белой сорочки, серебряный кубок в дрожащих пальцах. Блеснули глаза, проследив за последним лучом, что скользнул по подоконнику.

  - Пора, - шепнула Вера и поднесла кубок к губам.

  Пряное, густое вино разлилось горячим ручьем по телу, придало сил и решимости. Ведьма была права.

  Вера задула свечу и на цыпочках вышла из комнаты. Ступени едва слышно скрипнули - и вот, никем не замеченная, она покинула притихший особняк, окунувшись в теплый июньский вечер. Босые ноги пробежали по нагретым за день камням дорожки и погрузились по щиколотку во влажную траву сада.

  Вербену для приворотного зелья нужно собирать в ночь Ивана Купалы, после заката, на первой звезде. Именно сегодня ее магия особенно сильна.

  Стрекот насекомых заглушал тихие шаги. Напоенный запахом жасмина ветерок льнул к разгоряченной коже, пробирался в вырез сорочки, шаловливо касаясь едва скрытого под ней тела. Вино играло в жилах и кружило голову.

  Закрыв за собой калитку и быстро ступая по лесной тропе, Вера ощущала себя нимфой Эхо, готовой на все, чтобы добиться любви холодного Нарцисса.

  Полог лесного мрака расступился, выпуская девушку на залитую угасающим отсветом зари поляну. Ее покрывал густой ковер из трав, подернутый серебристой росой. От земли поднималась парная сизая дымка, и при каждом шаге Веры лениво закручивалась вокруг озябших ног, облепленных намокшим подолом. Особенно сильно в неподвижном воздухе пахли вечерние цветы. Потревоженные стебли травы испускали терпкий, горький аромат, что дурманил крепче вина. Вера рвала вербену, сплетала в венок, и медленно плыла в этом колдовском мареве, впитывая его в себя, повелевая им и грезя наяву.

  Везде, в густых тенях елей, за белеющими стволами берез Вере мерещился одинокий мужской силуэт и пронзительные, чуть прищуренные темные глаза, как всегда, не замечающие, что с ней творится под их вежливо-равнодушным взглядом.

  Ее избранник - блестящий офицер, игрок и кутила, он высок, невероятно красив и обаятелен настолько, что самые строгие мамаши не в силах отказать ему от дома. У него бесчисленное множество друзей, и еще больше подруг, так где же скромной провинциалке привлечь его внимание! Он не богат, и говорят, когда-нибудь непременно женится на деньгах. Пусть так! Отец дает за Верой хорошее приданое. А уж потом, после свадьбы, ей удастся завоевать его любовь. Обязательно.

  Сейчас она знает лишь одно: стоит ему перешагнуть порог - она теряет себя. Ощущает только его присутствие, как тепло от костра, как затмевающий горизонт свет солнца. Стоит увидеть его - в танце сбивается с такта, обыкновенно свободная в разговоре, с ним забывает бойкие слова и лепечет что-то невнятное, о погоде...

   На миг показалось, что это действительно он: ждет, там, в зарослях, - ждет именно ее, ту самую, единственную, которая способна пробудить каменное сердце. Воображаемый образ оказался так явственен, что Веру вновь окатило жаркой волной, перехватило дыхание, мурашки побежали по враз ослабевшим ногам.

  Но нет, просто вспорхнула с ветки птица, невидимая в опустившейся на лес ночи.

  Чтобы придти в себя, Вера прислонилась к шершавому стволу сосны, вдохнув смолистый дух. Ее грудь учащенно вздымалась.

  Внезапно тихий шорох за спиной сложился в тяжелые мужские шаги, но Вера не шевельнулась. Она давно знала, что не одна на этой волшебной поляне, среди цветов вербены. Ночь Ивана Купалы не создана для одиночества.

  Раздвинулась темная листва, и рядом с девушкой оказалась высокая молчаливая тень. Лица мужчины было не разглядеть, но Вера и не хотела его видеть. Тогда можно закрыть глаза и поверить, что с ней Нарцисс, привлеченный ведьминым заклинанием и сладостью летней ночи.

  Ладонь, коснувшаяся прохладного Вериного плеча и двинувшаяся вверх, под рукав сорочки, была горяча, словно у выходца из преисподней. А дыхание, что обожгло шею, проникло дальше, за ворот, спустилось по влажной спине между лопаток, будто жило своей собственной жизнью. Вера вздрогнула, но вместо инстинктивного протеста почувствовала, как где-то внизу покорно распускается узелок страха, превращаясь в ожидание. Казалось, даже взгляд незнакомца обжигает кожу там, куда устремляется.

  Собранные цветы с мягким шелестом выпали из онемевших пальцев, когда подол сорочки медленно, как во сне, двинулся вверх, открывая белеющие во тьме бедра. Скользнувшая по плечу рука пробралась к Вериному затылку, запуталась в волосах и, потянув за несколько прядей, заставила слегка откинуть голову. Приблизившиеся губы замерли в доле дюйма от ее лица, словно давая время передумать. Вера задыхалась от жара близости мужского тела, пульсация крови сводила с ума, но незнакомец не шевельнулся, пока она не прошептала:

  - Да...

  

  Когда над лесом взошла луна, Вера украдкой глянула на того, кто держал ее в объятьях - и резко вскочила:

  - Вы? Да как вы посмели? - закричала она.

  Мужчина улыбнулся:

  - А ты не спрашивала имени.

  - Я вас ненавижу! Я... я все расскажу батюшке, и он вас уволит!

  Но ответом ей был только негромкий смех. Сдернув с ветки куста свою сорочку, Вера бросилась бежать.

  - Завтра, здесь же, на закате, - донеслось до нее сквозь полуночные трели соловья.

  - И не подумаю, - всхлипнула Вера, прибавляя шаг.

  Но уже минуту спустя поняла, что придет...

5

Несад Ш-5: Блазон   7k   "Рассказ" Эротика

6

Retromaniac Ш-5: Смертельный свинг   7k   "Рассказ" Эротика

Смертельный свинг          Глупый женский смех, ругательства, резкие вскрики. Маленький зал, тесно заставленный столиками с видавшими виды стульями. Сизый табачный дым дешёвых сигарет, вперемешку с едким запахом пота и парфюма продажных женщин.    На огороженной деревянной балюстрадой эстраде наяривал джаз-бэнд, чьи залихватские импровизации вряд ли интересовали публику. Даже мужчину за первым столиком, выглядевшим так же нелепо в подобном месте, как лайнер, затесавшийся среди ржавых рыбацких посудин. Безупречно сшитый костюм посетителя стоил не меньше, чем все инструменты оркестра вместе взятые. Гладко выбритое лицо англосакса осталось безучастным даже, когда к музыкантам присоединилась вокалистка, затянутая в блестящую серебристую ткань, как в змеиную кожу. Лишь серо-стальные глаза чуть сузились.    Она взяла первую ноту, голос полился свободно и мощно, словно извергающийся с высоких гор водный поток, светлый и звонкий в верхнем регистре, спускаясь вниз, становился бархатным и чувственным, заканчиваясь на невероятно сильном "бронзовом" низе. Она ласкала и терзала звуками, заставляя ритмично пульсировать тело, лишая памяти о мерзости окружающего мира.   - Ричардсон?! Какого дьявола ты припёрся?    Рядом возник длинный тощий итальянец с набриолиненными волосами, словно нарисованными чернилами на маленькой голове. Чтобы подтвердить слова весомыми аргументами, он невзначай распахнул пиджак, демонстрируя внушительного размера наплечную кобуру.   - Эспозито, я плачу за твоё гнусное пойло столько же, сколько остальные, - спокойно возразил собеседник, смерив насмешливым взглядом "орудие устрашения".- Мои баксы чем-то отличаются? И копам я не собираюсь докладывать, что ты нарушаешь 18-ю поправку. Заткнись, не мешай слушать.   - Слушай внимательно,- прошипел итальянец, опершись о жалобно покосившийся столик,- Узнаю, что ты глаз положил на Арлин, отстрелю яйца. Понял?   - Ты достал своей ревностью. Надень на Арлин "пояс верности", если боишься,- усмехнулся Ричардсон.- И отойди от столика, ты не стеклянный.    Эспозито коротко, тяжело задышал, но злобно сверкнув "рачьими" глазками, резко развернулся и ушёл, задержавшись на мгновение около эстрады.    Ричардсон вышел из клуба, запрыгнув за руль чёрного кадиллака, который медленно покатился вниз в море неоновых огней, выплеснувшихся на фасады ночных клубов по обе стороны 52-й улицы, притормозив в самом конце. Он зажёг спичку, бросил взгляд на часы. Ласкающей слух мелодией послышался негромкий, но отчётливый стук каблучков. Он приоткрыл дверь, она проскользнула внутрь, попав в его объятья.       Он бросил плащ на кресло, снял пиджак, начал медленно расстёгивать жилет. Она легко прижалась к нему, прошептав: "Я сейчас, дорогой", убежала в ванну.    Кровать с высокой спинкой, круглый столик на изогнутых ножках, торшер на бронзовом основании, палас с восточным орнаментом. Он всегда резервировал этот номер люкс, когда приезжал в Нью-Йорк, это место рождало томительно сладостные воспоминания.    Арлин вернулась в золотистом атласном халатике, эффектно открывающим стройные ножки. Выглядела юной без вульгарного грима с разлохмаченными влажными волосами. Простоватое, круглое личико, усыпанное веснушками. Тонкие, выступающие ключицы, маленькая девичья грудь.    Он быстро освободился от одежды, опустился на колени, распахнул тонкую ткань, лаская её нежный бутон между ножек. Подхватив на руки, отнёс на кровать, впился губами в её рот, ощутив солоноватый вкус. Не останавливаясь поцелуями в одном месте, тискал затвердевшие соски, словно скрипичные колки, настраивая её тело на нужный лад для исполнения главного этюда. Обхватив хрупкую фигурку, нанёс удар, словно копьём, вызвав гортанный крик у Арлин. Начал водить, как смычком по струнам, свингуя то прерывисто и мощно, то легко и нежно, ощущая, как возникает в её вибрирующем теле мелодия страсти, расходятся волны жгучего наслаждения под возбуждающий аккомпанемент стонов.    Финальный аккорд оборвался на самой высокой ноте, оглушил, ошеломил обоих. Она утихла, ослабла в его руках. Тяжело дыша, без сил он вытянулся рядом.    Присев на кровати, достал сигарету. Она соскользнула к его ногам, положив голову ему на колени.   - Ты уезжаешь, Чарльз?- спросила она с тихой обречённостью.   - Как ты это поняла?- удивился он.   - Сегодня ты был особенным, как будто прощался.   - Арлин, я уезжаю завтра утром. Ты должна решить, едешь ты со мной или нет.   - Антонио никогда не отпустит меня.   - Плевать на него. Он не должен знать. Завтра с центрального вокзала уходит поезд в десять двадцать семь. Пятый вагон. Не бери с собой ничего, никаких дорожных вещей.   - Зачем мне все менять?   - Арлин, я говорил тебе! У тебя божественный голос. Техника никакая, но голос- алмаз, сияние которого я вижу так отчётливо, как свет звёзд. Я найму тебе лучшего преподавателя вокала, и твой талант заискриться, заиграет всеми гранями, как бриллиант. Европа, Америка, мир будет у твоих ног!   - Ты умеешь так красиво говорить, - проговорила она печально.- Я не всегда могу понять, что ты сказал, но это звучит так хорошо.      - Мистер Ричардсон, через пять минут отправляемся.   - Я понял,- буркнул он, вглядываясь напряжённо в толпу, заполняющую перрон.    Его глаза посветлели, горестная складка между бровей разгладилась. В дверях показалась хрупкая как фарфоровая статуэтка девушка в дорожном костюме.    Он прижал её к себе, зарылся в волосы, ощутив аромат лаванды и цитрусов.   - Пошли, скоро отправляемся,- он подал ей руку, помогая подняться на высокую подножку вагона.    Она поставила ножку на ступеньку и вдруг поскользнулась. Маленькая ручка, прикрытая до изящного запястья перчаткой, сорвалась. Тихо вскрикнув, Арлин начала падать назад. Он успел подхватить, с нежной улыбкой прошептав:   - Неуклюжая.    Она обессилено лежала у него на руках. Его рука скользнула по чему-то влажному. Он машинально поднёс к глазам- под мертвенным светом, струящимся из-под стеклянной крыши вокзала, ладонь, казалась, испачкана чернилами. Тело Арлин обмякло, голова бессильно откинулась назад. Он заметил неподалёку в толпе фигуру в шляпе, сдвинутой на глаза и длинном тёмно-сером плаще.    Эспозито, засунув левую руку в карман, правую удерживая за полой плаща. На лице застыла гримаса садистского наслаждения. Он мог прислать "шестёрку", выполнить "заказ", но решил сам насладиться своей гениальной местью.    Паровоз, издав пронзительный гудок, увлёк за собой вагоны, поезд начал медленно набирать ход. И кондуктор, стоя на подножке, непонимающе провожал взглядом странного пассажира, стоящего на коленях на перроне, прижимая к себе хрупкую девушку, поникшую в его объятьях, как завядший тюльпан.

7

Альфа Ш-5: Дети Вдовы   7k   "Рассказ" Эротика

С кончиков ног до макушки.

Сначала - цельнотканое гимнастическое трико с отверстием для головы. Кручёный шёлк, натуральная латексная нить: шелкопряд, пьющий сок гевеи, так ей думается. Трикотаж в равной степени податлив и держит форму. Ступня сразу делается узкой, с крутым подъёмом, и маленькой - никаких подагрических шишек, что вы. Икры соблазнительно округлы, живот, бёдра и ягодицы очерчены божественным циркулем, груди мягко колышутся в плену, руки от запястий до самого плеча выточены на токарном станке того же в вышних мастера. Кисти рук... нет, о них позаботимся позже.

Корсет. Ни стальных пружин, ни пластин китового уса: плотная гибкая кожа, которая вмиг делает талию похожей на ствол юного деревца, горделиво распрямляет спину. Двойная чаша лифа принимает в себя нежную млечность грудей и возносит к небесам. Вместо шнуровки спереди ряд плоских крючков. Никакой необходимости в докучной и дорогостоящей прислуге. Внешняя оболочка, которая легко облекает и сохраняет форму сама по себе. Так могло стоять без женщины внутри старинное платье из золотной парчи.

Раковина устрицы. Панцирь майского жука.

Присутствие равно неприсутствию. Сверх потайного экзоскелета можно с успехом набросить что угодно на выбор: невесомо кружевную "бельевую моду", платье-рубашку от Кардена с пояском, спускающимся ниже талии, приталенную блузу и жюп-кюлот. Узкие туфли, тонкие, что лепесток, с острым или тупым мыском, ремешки - поперечные или крест-накрест на греческий манер.

Поверх стриженных вплоть до кожи волос надевается парик: полная имитация пепельно-белокурых локонов.

Теперь самое главное: маска. Замешенный на яичном белке грим королевы Бесс, античная схена, японский театр Но, венецианский карнавал. Однако, в отличие от упомянутых личин, эта обладает мимикой и легко принимает в себя иные краски, помимо основной: уголь бровей, кармин губ и щёк, порочную лазурь теней на веках и в подглазьях.

Последний штрих: телесного цвета лайковые перчатки, такие же плотные и гибкие, как всё прочее.

Теперь в броне не сыщешь ни единого просвета.

Труба метрополитена, в которую она спускается в тесном лифте - линия Сити Саут, принц Чарльз, путешествующий от Кинг Уильям Стрит до Овала в день её открытия, - заставляет вспомнить кринолин своими полукруглыми рёбрами. Ещё одна преграда между нею и миром.

Здесь она вынуждена стоять, но недолго. Юнец почтительно кланяется, указывает на место, пышные, как юбка, шаровары с шелестом нисходят в прогал меж двумя дородными джентльменами и там успокаиваются. Джентльмены вздрагивают и чуть ёжатся, но потом успокаиваются тоже.

Через несколько остановок с пересадкой - снова перрон и снова лифт, уже вверх.

На улице мужских клубов особого рода толпятся стайки молодёжи. По большей части никак не лорды - красивые юнцы из лондонских предместий.

Это ради них она рисует облик поверх облака.

В последние дни - ради одного. Совсем иного, чем все.

Небольшой, но какой-то значительный рост. Ну да, вот слово - величавый. Сюртук и брюки стального цвета, лакированный цилиндр и тонкий белый шарф вокруг шеи непостижимым образом кажутся просвечивающими насквозь, но чуть отступя от поверхности простирается броня под стать её собственной.

С головы до ног. Под цилиндром - блестящие от помады русые волосы "а ля капуль", с прямым, как натянутая струна, пробором. Лицо Антиноя или Алкивиада: нос с горбинкой, изогнутые луком губы ярки, иссиня-серые глаза смотрят из-под царственного лба с холодноватой иронией. Горделивая шея: в подключичной ямке нежно трепещет и бьётся кровь. Длинные стрелы ключиц мягко перетекают в жилы рук, плоские и гибкие, словно клинковая сталь. Плечи, грудь и живот защищены природной кирасой мускулов. Ниже... ниже бёдер эфеба её глаза не смеют спуститься. В присутствии другого пола голову следует держать высоко.

Небрежная стать полубога. Изысканная гибкость живой богини. Всё замкнуто - и в ней, и в нём.

Внезапно юноша вскидывает голову - норовистый боевой жеребец чистой крови, - и пронзительно-синий огонь бьет женщину прямо в грудь. С печалью или ненавистью? По сути это одно и то же.

Обратно женщина почти бежит. Улицы, лифт, душноватый "тьюб", освещенный тусклым электричеством, съёмная квартира со стенами, которые смог закоптил вроде бы не только снаружи, но и внутри. Прямо в ванной комнате с побитым кафелем женщина сдирает ненавистную кожуру - до кожи, до мяса - и обнажённой становится под душ. Фальшивая краска, обмякшие черты, вялое тело девочки-подростка, что женщина носит уже четвертый десяток лет, оплывают, уносятся водой в слив. Густая, томительная, сосущая судорога поднимается от низа живота вверх, достигает пика, опадает щекотной волной, низвергается, ритмично сотрясая всё естество.

Момент истины.

Поздний вечер. Терпкий запах золотых нарциссов в вазе, тончайший - розовато-лиловых гиацинтов с туго закрученными лепестками: крошечные скипетры.

- С чего это, Дуги, ты отопнул дамочку? Зазорно аристократу якшаться с полусветом? - говорит ему друг, переворачиваясь на спину, жмуря карие глаза, в истоме раскидывая руки по атласной простыне.

- Не отопнул - предостерёг.

- А ведь она не из тех бабских шлюшек с сутенерами. Ну, кто на радостях исполнял ведьминский пляс вокруг здания суда, когда Оскару подарили два года за казенный счёт.

- И заодно уничтожили всех их конкурентов единым взмахом прокурорского пера, - смеется Дуг. - Теперь джентльмены, когда их леди из соображений морали и многодетности отказывают им в супружеском ложе, поневоле прилепляются к женскому полу.

- Только не к ее прямым наследницам. Таких вроде как не осталось в природе. Да ты знаешь, кто это?

- Знаю, разумеется, - Дуглас чуть улыбается, приподнявшись, достаёт спрятанную в изголовье кровати фотографию кабинетного формата. - Габриэль Ламберт, муза многих великих министров и творцов высокой моды. Про сию даму сплетничают, что доживает свой век в безвестности и нищете.

- Как и полагается куртизанке, вышедшей в тираж.

- Только это не совсем правда. Жизнь была бурная, уход от славы - добровольным, - отвечает Дуглас. - Не хотелось бы создавать старушке лишние проблемы с гласностью, понимаешь?

- Понимаю, что и говорить. Дурная молва - морская волна.

Юный кокни через плечо благородного приятеля разглядывает поясной снимок: одухотворённое лицо, крутые завитки под необъятной шляпой со страусовыми перьями, сливочная кожа, будто светящаяся изнутри. Нагие плечи трогательно выступают из декольте, тончайшая косынка осеняет девственную грудь.

Он поневоле увлечён. И оттого не замечает, как враз темнеют голубые глаза, открываются внутрь двойной зияющей бездной.

- Да чего уж там, - говорит юный кокни. - Все мы ей служим.

8

Некта Ш-5 Вариация на тему...   2k   Оценка:4.71*5   "Рассказ" Эротика

  

  Темное пространство, едва освещённое золотистым сиянием свечей в серебряном канделябре, стоящем на мраморной доске - под запотевшим зеркалом венецианского стекла.

  

   Шелковым холмиком - небрежно сброшенный на пол пеньюар, весь в кремовых кружевах.

  

   Отраженные водой розоватые блики, блуждающие по потолку и влажному кафелю стен.

  

   Звуки редких капель из неплотно прикрученного крана.

  

   Вокруг пламени свеч - легкий радужный ореол: пар!

  

   Краешком сознания: "Что за аромат?"

  

   Лениво-ленивая мысль: "Не хочу открывать глаза. Не хочу"

  

   Кожа: "Какое приятное тепло!"

  

   Сознание: "Может быть, это отравляющий газ? Меня хотят убить?!"

  

   Ленивая мысль: "В собственной ванной? Ну и фантазии у тебя!"

  

   Тело: "Лежи-лежи! Мне так томно..."

  

   Сознание: "Но что же это за запах? Откуда?"

  

   Рука: "Устаю!"

  

   Подсознание: "О-о-о!.. Да! Да!! Да!!!.."

  

   Кожа: "Добавь горячей воды!"

  

   Сознание: "Срочно открывай глаза и выясняй, в чем дело!"

  

   Ленивая мысль: "О, как всё достало! Ведь так хорошо!"

  

   Нога: "Как приятно лежать на теплом бортике!"

  

   Сознание: "Ничто не происходит просто так. Запах! Запах!! Запах!!!"

  

   Тело: "Ничего не хочу знать! Какая нега! Ммм..."

  

   Ленивая мысль: "Может быть, это проделки Марка? Но ведь он спит..."

  

   Шепот: "Русалка моя, открой глаза!"

  

   Глаза: "О, что это?!"

  

   Шепот: "Это вербена. Нравится?"

  

   Мысль: "Наконец-то догадался! Разнообразие - это всё!"

  

   Тело: "Хочу его!"

  

   Голос: "Иди ко мне..."

  

   Алые лепестки, плавающие на озаренной мерцанием свечей опаловой поверхности, заколыхались в потревоженной воде.

  

   Легкий всплеск.

  

   И два тела стали - одним...

  

9

Доброночь Ш-5 Косарь   3k   "Рассказ" Эротика

10

Александрин Ш-5: Ради Катеньки   7k   "Рассказ" Эротика

Ах, как неловко...

Сашенька Викентьева нервно покусывала губы. Нет, что такое придумала эта Мари! Выйти замуж за давнего друга семьи? Да он же ей в отцы годится! Конечно же, граф Василий Львович Бекетов жених достойный, но старый и скушный. Нет, Александрин на такое не согласится никогда! Она так и заявила Мари да ещё ножкой топнула для убеждения.

- А ради Катеньки? - вопрос Мари прозвучал очень тихо, но с каким подвохом, а? Нет, теперь Сашенька просто обязана завести "мон шер ами"!

На балу у Бекетовых, что был дан в честь именин престарелой графини, Мари, как и положено, танцевала с будущим женихом, а вся молодежь увивалась вокруг Сашеньки и Олюшки Таутц. Меняя кавалеров, девицы не забывали немного пококетничать, самую малость, самую чуточку. После розыгрыша фантов Александрин вальсировала с ВиктОром и всё представляла себя в подвенечном платье. Вот батюшка венчает их, скрепляя брак. Дурманно пахнут цветы в огромных корзинах, горят свечи, слегка кружится голова, Лежа в огромной постели, Сашенька чувствует, как напряглось в ожидании её, ещё невинное, тело, руки в остром волнении теребят шелковое покрывало, открывается дверь... Мороз по коже...

  - Александрин, вам холодно? - вежливо спросил партнер. Она вспыхнула, головой мотнула: мол, нет, нет, все в порядке, просто что-то голова закружилась. Виктор отвел девушку к дивану, галантно поклонился, поцеловал руку. Александрин покраснела и тут же на себя рассердилась. Да что ж это такое-то!

  В субботу вечером ходили в театр. В перерыве, пока маменька прохаживались в фойе, беседуя с другими дамами, Сашенька спустилась к первому ряду. Тут же её заприметил кузен Николя, помахал радостно, экий непосредственный, подбежал вприпрыжку. Стал рассказывать какую-то веселую историю, как всегда, размахивая руками. А у девушки сердце билось так, что в партере, наверное, слышно было. Но вот Николя тоже положил руку на барьер, подвинулся ближе к Сашеньке. Она невольно выпрямила спину, грудь напряглась, а ноги словно свинцом налились. Сейчас Николя заденет её руку и скажет комплимент или ещё какую глупость, попросит подарить бант или другую безделицу. Где-то глубоко в сердце появилась упругая горячая волна и залила все внутри. Девушка начала задыхаться, представляя, как Николя сжимает её в крепких объятьях, целует в губы, в тонкую шею, играет завитками волос, поднимает на руки и несет. Александрин вспыхнула. Ну, нет. "А ради Катеньки?", - мелькнула укором мысль. Да что же это такое? Александрин рассердилась и топнула ногой. Рука Николя замерла и вернулась на барьер. Ну, надо де! Как досадно! Сашенька еле слезы сдержала.

  - Здравствуйте, Александрин, - мимо, важно ступая, прошел граф Бекетов. Саша кивнула, сделав легкий книксен. Надула губки, нахмурилась и вернулась на своё место в зале, бросив Николя.

   Ну, как же она в неловкие ситуации попадает, просто беда какая-то! Сашенька покрылась пятнами, вспомнив, как однажды, ещё в пансионе, ночью проснулась оттого, что послышались ей странные звуки. Саша растормошила Мари. Стоны доносились из спальни мадемуазаль Поли, дверь отчего-то была закрыта, правда, ключа не было в замочной скважине. Лучше бы они туда не заглядывали. Александрин до сих пор бьет нервная дрожь от увиденного: переплетённые влажные обнаженные тела, странно дёргающиеся на измятых простынях...

   - Он делает ей больно! Нужно позвать, помочь.

  - Погоди, не надо никого звать! - Мари уже догадалась и, приложив палец к губам, потянула подругу обратно в их комнатку. А уже там, упав на кровать, весело расхохоталась.

  - Мари, ты чего, Мари?

  - Ой, Александрин, да неужто ты не поняла, чем они занимаются? - и снова расхохоталась, пояснив подруге, чем именно занималась с мужчиной в спальне скромница Катрин.

  - Фи, Мари, какие ты гадости говоришь. Но зачем Поли делает это, коли ей больно?

  Мари пожала плечами. Девушки какое-то время сидели молча, поджав ноги, задумавшись.

  - Александрин, а скажи только честно-пречестно, тебе ЭТОГО хочется?

  - Да ты, что? - вспыхнула Сашенька, - я никогда ЭТОГО делать не буду, это так некрасиво, гадко!

  - А как же Катенька?

  Ну, вот опять! И зачем она рассказала Мари про Катеньку? Александрин недовольно буркнула, закуталась в одеяло, чувствуя, как дрожат ноги и где-то внизу живота становится очень жарко. Боже мой, неужели придется заниматься этим ради Катеньки? Почувствовав тошноту, девочка вскочила и побежала в уборную. Вот уж все тогда переполошились.

  В воскресенье катались на коньках, было весело, играл оркестр, Сашенька трижды была приглашена разными молодыми людьми проехать по кругу, задорно смеялась над рассердившимся Виктором, у которого её увели. Почему-то рассмешил Бекетов, мелко семенящий по льду, раскланявшийся с ней как с царской особой.

   То ли от легкого морозца, то ли по настроению, но было так уютно, так радостно, что только к ночи девушка поняла: а ведь она ни разу в тот день не вспомнила про Катеньку! И тут же почувствовала томление, простонав, обняла подушку, зарылась лицом, приказывая себе об этом не думать. А мысли уже не останавливались. Отбросив подушку, села на постели, вглядываясь в темноту.

   Представила себя выходящей из кареты после очередного бала. Муж подает руку, ведет в покои, где божественно пахнет жасмином цветущая гардения. Супруг гладит оголенные плечи и, наклонясь, целует Сашеньку в декольте. Крепкие руки ласкают грудь, обвивают тонкую талию, дергают шнуровку корсета. Шурша, скользит к ногам шелковое платье, за ним нижняя юбка. И вот уже возбуждённая Александрин обнимает мужа, он прижимается разгоряченным обнаженным телом, она пугается и вскрикивает...

  Стук в дверь прерывает запретные видения.

  - Александрин, что с вами? Вы не больны? - взволнованно садится на корточки у постели гувернантка, зажигает свечу. И только тогда Сашенька видит в зеркале, что рубашка её сползла с одного плеча, волосы растрепаны, рот приоткрыт, одна рука, стыдно сказать, сжимает юбку внизу живота, другая упала обессиленно на постель, а глаза какие-то дикие. Сашенька крепко жмурится, что-то бормочет про страшный сон: нельзя, чтобы прислуга поняла, в чем тут дело. И, вообще, что за мысли дурные! "Ради Катеньки", - застучало в висках и ухнуло куда-то в пах. Сашенька встала и умылась холодной водой. Гувернантка напоила девушку горячим молоком с медом, и долго сидела у кровати, пока Сашенька не заснула.

  В среду гуляли в парке с Мари, та беззаботно щебетала, потом купили мороженое и медленно, с наслаждением лизали сладкий холодок. Саша порадовалась, узнав, что та передумала становиться женой Бекетова. Нагулявшись, подруги попрощались. Проводив задумчивым взглядом отъезжающую от крыльца дома карету, девушка спросила:

  - Кто приезжал, маменька?

  - Граф Василий Львович Бекетов.

  - А чего им надобно у нас?

  - Скоро узнаешь, - маменька таинственно улыбнулась, но Александрин упорхнула к себе, ей, ну, совсем было не интересно, зачем приезжал граф Бекетов.

  

  Свадьбу сыграли по осени. Из церкви Бекетов вывел молодую жену, аккуратно держа за руку. Ладонь его была теплой, даже горячей, а Сашенькина - почти ледяной. И не было того трепета, что мучил девушку последний год, заставляя стыдливо отводить глаза от мужчин. Погас внутри неуёмный, рвущийся огонь. Проплакав две ночи, Сашенька смирилась - не ради родителей, а ради Катеньки.

  А родилась Катенька через год. Спустя пару лет безумное пламя вспыхнуло заново, терзая тело, и вырвалось наружу. Александрин Бекетова, забыв о стыдливости, сладко постанывала, отдаваясь Мишелю при редких, украденных у супруга, встречах...

11

Zeta Ш-5: Юбилей   7k   "Рассказ" Эротика

   Юбилей.

   Раннее утро. Сквозь тюль занавесок пробиваются первые, ещё робкие лучи солнца. Природа пробуждается ото сна. Просыпаюсь от оглушительного, ликующего щебетания птиц, приветствующих наступление нового дня. Завтра мне исполняется 70. Не могу поверить, что уже так много лет набежало. Я ещё бодра, здоровье пока сносное. Конечно, не то, что в тридцать, но жаловаться - грех. На семейном совете было решено отметить мой юбилей. Кто знает, доживу ли до следующего. Они, конечно, так не говорят, но, наверняка, думают. Решили отметить юбилей в стиле ретро - эпохи моей юности. Ох уж эта молодёжь, чего только не придумают. Мне всего этого совсем не надо. Посидели бы тихо, в семейном кругу, так нет, дочка собирает всю родню и друзей. Да ещё, это ретро - молодёжи, конечно, веселее будет. Наряды приготовили. Тихо шушукаются по углам. От меня скрывают, хотят сюрприз устроить. Даже гостиную обставляют под ретро, - тут, иногда советуются.

   Я себе тоже подобрала одно из моих старых платьев, в котором не буду выглядеть слишком смешно, и как только сохранилось? Перебирала платья и сразу нахлынули воспоминания. Вот в этом - замуж выходила. А в этом - из роддома вышла с Мариночкой, шутка ли в 42 родить. Думала, уж не будет детей, замуж ведь в 19 вышла. А в этом - внучку водила в театр на "Лебединое озеро". Она была в восторге, а говорили рано, рано. Внученька моя, Верочка, солнышко моё. Что бы я без тебя делала? Внучка у меня просто красавица. Такого красивого ребёнка редко увидишь. Большие голубые глаза, золотистые волнистые волосы, и черты лица - такие, точёные. Вся в меня. Скрашивает она моё существование. Умничка моя, всё ей интересно, столько вопросов задаёт. Стараюсь на все вопросы ответить, объяснить - родителям ведь некогда, работают. Скучать и грустить не даёт. И вот сейчас:

   - Бабуля, ты уже проснулась? Можно к тебе в постель?

   - Ну иди, моё солнышко, залезай.

   - Как у тебя мягко, хорошо, - щебечет Верочка, устраиваясь поудобнее.

   - Расскажи, как ты тонула.

   - Я же тебе уже сто раз об этом рассказывала .

   - Ну пожалуйста. Мне так нравится.

   - Пошли мы как-то с подругой купаться. Надули резиновый матрас и поплыли. А он взял, да и раздулся. Тонем, страшно. Вижу огромные от ужаса глаза подруги. Ну думаю, всё. Хорошо, что сосед проходил и вытащил нас, как котят, за шиворот. На мелководье тонули.

   Тут Верочка заливается громким смехом. Потом вдруг посерьёзнела и спрашивает:

   - А если бы сосед не пришёл, ты бы утонула?

   - Да, наверное, утонула бы.

   - И тогда меня бы не было? Хорошо, что ты не утонула, - говорит вдруг Верочка, не дав мне ответить на предыдущий вопрос.

   - Конечно, хорошо, - отвечаю и смеюсь.

   - Ну иди, милая. Умывайся. Завтракать пора.

   Верочка убежала, а я стала одеваться. Стараюсь, пока могу, быть в форме. Не хожу в халате.

   Как встану, привожу себя в порядок, немного косметики не повредит, так, чтоб незаметно было.

   Тут муж ко мне подошёл. Он встал раньше меня, уже умылся. Бодрый такой.

   - Доброе утро. Поспала бы лучше подольше. Завтра у нас трудный день. Столько гостей наприглашали. Выдержишь?

   - Выдержу. А сам чего ни свет ни заря поднялся? - муж мой на четыре года старше. Недавно захворал, сильно хворал, переволновались страшно, но всё обошлось. Как-то состарился после болезни. Но всё-ещё держится.

   - Ну ты же знаешь, жаворонок я, - говорит он, смеясь. - А ты бы поспала.

   - Постарела я ещё на год, - отвечаю, - Скоро совсем на меня смотреть не захочешь.

   - Ты для меня самая лучшая. Даже сейчас ты красивая. А в молодости - была просто ... - он вдруг замолчал и обнял меня.

   - Скажи, ты мне никогда не изменял? - неожиданно для себя задала я вопрос.

   - Ну что ты говоришь. Я по тебе с ума сходил. А ты? Ты ведь мне не изменяла? - почему-то испуганно спросил он.

   Перед моими глазами предстала картина. Мне 20. Иду через поле. На мне тонкое, полупрозрачное платье, длинные золотистые волосы растрепались. Продираюсь сквозь высокую, влажную траву и кусты. Платье намокло. Ветки кустарника хлещут по лицу. Далеко впереди слышна прекрасная неземная музыка, иду на звуки этой потрясающей мелодии, как бабочка, летит на свет. Наконец подхожу. Дом. Дверь приоткрыта. Заглядываю. Большая светлая комната. Кушетка. Стол. На столе - ваза с цветами. Вербена. Комната пропитана её сладковатым ароматом. Рояль. За роялем - юноша. Густые каштановые волосы, стройный торс. Так увлечён музыкой, что, казалось, ничего не замечает. Как завороженная подхожу ближе. Вдруг неожиданно он перестаёт играть, поворачивается ко мне и , обжигая взглядом чёрных глаз, спрашивает:

   - Кто ты, прекрасная незнакомка?

   Хочу бежать - не могу. Ноги, как ватные.

   - Не бойся, - говорит он. Берёт меня за руку и подводит к роялю. Сажает меня на стульчик перед роялем, а сам становится за моей спиной и стоя, начинает играть. Я оказываюсь между его рук. Спиной чувствую его молодое, горячее тело. Волшебная музыка и сводящий с ума удушливый запах вербены. Слабею. Вдруг, он перестаёт играть, резко запрокидывает мою голову и целует меня глубоким поцелуем. Чувствую его язык у себя во рту. Задыхаюсь. Изнемогаю. Поднимает меня, как тростинку, и несёт к кушетке. Грубо растёгивает платье на груди, пуговицы разлетаются в стороны. Чувствую его крепкую руку, сжимающую до боли мою оголённую грудь. Затем его губы на моей груди. В голове всё ещё звучит музыка. Всё вокруг расплывается. Он раздвигает мне ноги, слышу треск подвязок на ажурных чулках, ... ощущаю его крепкое, пульсирующее тело. ... Апофеоз. Финал. Тысячи звуков взрываются у меня в мозгу разнообразием красок и оттенков. И тут я...

   ... проснулась. Я изменила мужу во сне. Надо ли рассказывать ему об этой измене? Думаю, что нет. Улыбаюсь.

   - Нет, я тебе не изменяла.

   Муж обнял меня за плечи и прижал к себе своей постаревшей, но ещё крепкой и сильной рукой.

  

  

12

Внучка Ш-5: Связь   6k   "Рассказ" Эротика

  В "Журавле" было накурено. Сизый сигаретный дым висел над столиками, желтый свет тусклых ламп пронизывал его, как солнечные лучи тучу. В полумраке нарушать закон как-то правильней. Сара была здесь не первый раз. Как и многие из уважаемых граждан города. Смешно. Днем они ратуют за сухой закон, ругают бутлегеров, радуются каждой найденной партии контрабанды. А вечером... Сара улыбнулась, вспомнив как мэр, грузный седой мужчина напился и вылез на сцену, обниматься с певицей. Элине, уже немолодой, но фигуристой женщине с пышной грудью, это было приятно. Зато это было неприятно миссис мэр. Весь "Журавль" смеялся неделю, вспоминая, как длинная худая женщина, на которой даже самое модное платье сидело хуже, чем на швабре, таскает за волосы мужа и лупит его веером.

  - Желаете что-нибудь еще, мисс? - рядом с Сарой возник лысоватый официант.

  - Еще лимонада, пожалуйста. И оливки.

  - Будет сделано, мисс, - поклонился мужчина и, забрав чашку, растворился среди гомонящих людей. Чашки, "лимонад"... чего только не выдумают, лишь бы подпольная торговля алкоголем казалась хоть чуточку легальной. Даже место, где располагался бар. В подвале детского приюта "Журавлик"! И хоть толпы, мигрирующие через черный ход, были заметны любому, Сара была уверена, что в "Журавль" никогда не придут с облавой. Ведь тогда придется арестовывать мэра, главного прокурора города, главного редактора и владельца газеты. Ну, и других заметных личностей. Отчасти именно поэтому женщина ходила только сюда, если хотела выпить или насладиться чудесной смесью ощущений: общностью и одновременно одиночеством. Официант принес чашку и розетку с оливками. "Лимонад" - смешной код для Мартини. Сара любила Мартини, а все другие напитки казались ей слишком крепкими. Джек часто посмеивался над ней, предлагая научить пить виски или коньяк. "Хоть будешь знать, что такое алкоголь, а что такое сироп", - говаривал он. Но в их отношениях спиртное интересовало ее меньше всего.

  Сара отпила из чашки и потянулась за оливкой. Подцепив маленькой вилочкой полую маслину, она подняла глаза и увидела того, кого ждала. Джек как раз входил в бар. Рядом с ним шла Сьюзи, его жена. Сара считала ее недалекой, серой и до ужаса заурядной. Неожиданностью появление Сьюзи не было. Они оба, и Джек, и Сара, понимали, зачем нужны друг другу. Ни его жена, ни ее муж в расчет не принимались. Джек усадил жену за столик, занял ее, вручив меню, и повернулся так, чтобы видеть Сару. Они смотрели друг другу в глаза. Сара изогнула бровь и, наплевав на этикет, взяла маслину тонкими изящными пальцами. Она медленным движением поднесла оливку к губам и, соблазнительно приоткрыв рот, положила плод на язык. На лице любовника появилась игривая улыбка. Он подмигнул. Это хорошо. Значит, завтра свидание будет.

  Джек... Он был журналистом. Блистательным журналистом. Его статьи, полные юмора, изящных намеков и метких выражений, были великолепны. Он был очень талантлив. Сара познакомилась с Джеком на семинаре для флористов. Она училась, ей нужно было писать статьи в женский журнал, а он писал для газеты о самом семинаре. Чашечка кофе, на которую пригласил ее Джек, изначально называлась коротким интервью. А стала началом романа. Первое время Сару мучили угрызения совести. Она, замужняя женщина, встречалась с другим мужчиной и понимала, что рано или поздно они с репортером окажутся в одной постели. Больше всего ее заботило то, что она желала, жаждала близости с Джеком. И она знала, что репортер хочет обладать ею. Это чувствовалось в каждом поцелуе, в каждом взгляде, в каждом прикосновении. Сделать последний решающий шаг было просто, но Сара не поддавалась соблазну. Ей было жаль Фила. Ее муж был хорошим человеком и .... бухгалтером. К сожалению, сухость цифр была его естеством. Он был практически не способен испытывать эмоции. До встречи с Джеком ее это устраивало. Она не предполагала, что между мужчиной и женщиной может быть гораздо больше магии.

  Определиться с выбором помогла тетка Матильда. Сара так и не поняла, почему тетка завела с ней этот разговор. Наверное, почувствовала. Как оказалось, у Матильды был богатый опыт измен. И о ее второй жизни никто не догадывался. Ни покойный муж, ни знакомые.

   "Глупышка", - сказала ей тогда Матильда, затягиваясь сигаретой. - "У тебя одна жизнь. И молодость одна. Гуляй с кем хочешь. Мужчины делают это постоянно. Но мы - не они. Поэтому есть правила. Не бойся, они просты, и их немного," - она усмехнулась и продолжила: "Любовников одновременно может быть только один. Не занимайся любовью дома. И муж не должен знать". Тетка хитро улыбнулась и пожелала покрасневшей от смущения Саре удачи.

  На следующий день после этого разговора жизнь Сары изменилась. Когда они с Джеком остались наедине, оказалось, что поцелуи отражали лишь малую толику страсти. Его касания. Уверенные, настойчивые, пылкие. Ласки, то, как он целовал ее грудь, как гладил ее ножку, прежде чем снять чулок. То, как их пальцы сплетались, как Джек после целовал ее, говоря "ты упоительна, знаешь?". То, как любовники засыпали, обнявшись. А еще он был нежен и осторожен. Всегда. Она тоже. Всегда.

  Они были вместе уже четыре года, встречались не реже двух раз в неделю. И каждый раз это было волшебное свидание. Во всех смыслах. Им, двум ярким личностям, было хорошо вдвоем. И никогда их свидания не были скучными или обыденными.

  Они лежали на кровати, обнявшись. Это было их гнездышко. Джек давно еще, когда они только начали встречаться, снял для них квартиру. Он спал, тихо дышал Саре в затылок. Ей это нравилось. Ей нравилось все, что касалось Джека. Его ум, веселость, страстность, его честность по отношению к ней. Его привязанность или даже любовь к Сьюзи.

  Но больше всего в их отношениях Саре нравились два "никогда". Он никогда не сделает ей предложение, а она никогда не согласится.

  

13

Купец Ш-5 Негодяй   7k   "Рассказ" Проза

  Жиденькое мартовское солнышко блеснуло в окошко, просочившись сквозь муаровые шторы. Сонечка вздохнула, улыбнулась одними краешками припухших губ, сощурилась и потянулась, сладко вытянув из-под одеяла белоснежный округлый локоток, весь расчерченный золотистыми солнечными штрихами.

  - Полно спать! - воскликнула она, соскакивая с постели и, подобрав кружева ночной сорочки, заскользила босыми ножками по пушистому ковру, вся в дрожащих, звенящих, сочных солнечных пятнах.

  - Ниночка! Да, что же ты так заспалась! - Смеялась Соня, разворошив постель сестры. - Где ты? Взгляни, какое чудное утро, Нина! Солнце! Иди ко мне, солнце! Поцелуй меня, солнце! - Кружилась Сонечка, распахивая шторы, тормоша сестру, в задумчивости застывшую у окна.

  А за окном вызревал новый день - день их рождения - март чернел ноздреватым снегом, неопрятные груды которого, вздыбленные по обе стороны дороги, были похожи на старое унылое тряпье. Ниночка глядела, как дворовой мальчишка лениво шаркает метелкой, бестолково гоняя разноцветную грязь, как Николенька в серебристом от солнца мундире и глянцевых сапогах ловко гарцует в седле, пришпоривая масляно-розового жеребца. Как Николенька, не оглядываясь, удаляется от нее по дороге, не оглядываясь, удаляется...

  - Нина, опять ты... - Сонечка подошла к сестре сзади, обхватила мягкими руками, прильнула, - ну, посмотри на меня, слышишь, - заговорила она ласково.

  Ниночка развернулась к сестре, вгляделась, словно в зеркало - так они были похожи, прижалась, плечи ее дрожали.

  - Ну, что ты? - зашептала Соня. - Пойдем, я уложу тебя. А, хочешь, лягу рядом, расскажу тебе сказочку?

  - Ну, так вот, - начала Сонечка таинственным голосом, когда обе они улеглись, - жил-был один принц, и жил он вот здесь, - указала она на заплаканный носик сестры.

  Ниночка улыбнулась.

  - А тут..., - Сонечка сделала страшные глаза, ее пальчики побежали под одеялом ниже, ниже, между двух крепких холмиков, забарабанили по животу, забрались в пупок, защекотали под животом. Ниночка рассмеялась, вздернула колени, замкнулась:

  - Только не там! - хохотала она.

  - Нет, там! И только там! А где же еще живет принцесса? - низким голосом завывала Сонечка, - открывай ворота, живо! - приказала она, пытаясь разомкнуть плотно сдвинутые Ниночкины бедра.

  - Барышни! Завтракать! - раздалось из-за двери.

  Получасом позже аккуратные барышни спустились в гостиную, где уже сидела за столом их грузная маман - Фекла Макаровна - с благодушным отечным лицом. Во главе стола расположился солидный господин в темном сюртуке - глава семейства - фабрикант Михаил Иванович Свешников. При появлении дочерей, Михаил Иванович ухватил золоченый монокль, болтающийся на обширном животе, и, вдавив его в глаз, воззрился на них:

  - Ах, вот они - голубушки - именинницы! - запричитал он, посмеиваясь. - Ну, те-с, целуйте, - велел он, зажмуриваясь и подставляя рыхлую щеку. - Это - Ниночка - кошка моя мягкая. А это - Сонька - шалунья - так или нет? Или опять перепутал?

  - А в Париже - дожди - серенько, хмуренько, но тепло. Я доху тотчас уложил, как приехал так и забыл об ней. Все по делам, да по делам, но на Нижинского попал, - похвастался Михаил Иванович, - думал Нинуле угодить, театралка ты моя. Только впредь - уволь, душа моя, не мое это - на балеты глядеть.

  - Дремучий ты, папка, все же, - расстроилась Ниночка, - Нижинский - гений!

  - Дык, кто ж спорит-то, голубушка? - загудел Михаил Иванович. - Вам - барышням и судить, как мужик на сцене выкамаривает. А я поглядел-поглядел, заснул, проснулся - все вокруг топочут и свищут. Ну-с, так, кто к нам пожелует нынче?

  - Барон Вревский с сыном, - сообщила Фекла Макаровна.

  Сердце Ниночки сладостно сжалось.

  - Плахова с дочками и Лобановы, - окончила маман.

  - Ах, зачем же Лобановы? - вспыхнула Сонечка. - Петруша Лобанов так на меня глядел в опере! Вот так! - она скосила глаза к носу и затрясла головой, - и лицо у него сделалось такое преглупое, как у Тимошки-дурача из нашего имения. Тоже мне - граф! - фыркнула она.

  Все дружно рассмеялись.

  - Бедный мальчик, видимо, несколько близорук, только и всего, - добродушно возразил Михаил Иванович. - Да, вот еще, по просьбе Сонечки заказ сделал на улице Камбон, у Шанель.

  - Ах, Коко! Папка, ты - чудо! - Сонечка, стремительно подскочив, клюнула отца в лоб. - Где?

  - Так, беги, гляди скорей. Сам-то даже и не смотрел - шляпки, штучки-чулочки - тьфу - будь оно не ладно, - рассмеялся Михаил Иванович.

  После обеда барышни поднялись к себе одеваться. Парижские обновы уже были разложены - ахкакие чулки - подними подол, дай посмотреть - и шляпки перемерены и поделены по разумению Сони - Ниночка, это - мое - тебе все равно не к лицу рдяное - а тебе к лицу? Ну, хорошо, возьми, - ты - душка, Боже, какие туфли.

  Около пятнадцати часов пополудни Нину вызвали к отцу. Она вошла в кабинет, пахнущий дорогой кожей, типографской краской свежих газет. Михаил Иванович вздернул монокль под бровь и солидно молчал, оглядывая дочь:

  - Некий молодой человек... просит твоей руки, - объявил он веско.

  - Кто? - выдохнула Нина.

  - Лобанов Петр Александрович.

  - Папенька, нет! - отшатнулась девушка.

  Стены кабинета накренились, поплыли куда-то вбок, папенькин стол взмыл под потолок вместе с папенькой, перевернулся, монокль завис, покачиваясь, на шнурке.

  Ниночку уложили в постель. До приезда гостей оставалось каких-нибудь пара часов.

  - Ну, что случилось? - шептала Сонечка, - Что произошло? Будешь у нас графиней, переедешь в Москву, заведешь детишек. Я завидую тебе, сестра.

  - Нет, Соня! - дрожала Ниночка, - лучше мне умереть.

  ________

  Тоненько скрипнула дверь, и шумный праздник, вместе с дрожащим светом проник в комнату. Ниночка отвернулась к стене и прикрыла глаза.

  - Это ты, Сонечка? - спросила она.

  Сонечка присела на край кровати, тронула мягкие кудри, провела кончиками пальцев по изгибу щеки, коснулась мочки уха, ожгла дыханием шею, плечо. Ласки ее были другими. Ниночка встрепенулась, вывернулась. В изголовье сидел Николай, его губы были нежны.

  - Ниночка, не бойтесь, я вас не трону, - зашептал он.

  - Ах, теперь все равно, Николенька, - Ниночка подалась вперед, касаясь губами его щеки, лба, покрывая поцелуями ладони, - меня выдают за Лобанова.

   - Нет, послушайте, - отстранился вдруг Николай, - Петруша сделал предложение Сонечке и та согласилась.

  - Как? - насторожилась Нина.

  - Да, ваш папенька просто перепутал! Он вызвал вас, вместо Сони. Все разрешилось, Ниночка.

  - Ах, так! - разгневалась Нина. - Так пойдите же немедленно прочь! Да, как же вы посмели! Вы! Негодяй! - зашипела она.

  - Конечно! - покорно согласился Николай, решительно обнимая ее, - я тотчас же удалюсь. А завтра наведаюсь к вашему папеньке просить вашей руки.

  - Напрасно. Я откажу вам.

  - Извольте. - Посерьезнел Николай. - А теперь спускайтесь к гостям. Я не намерен ждать до завтра. Вы откажете мне сегодня, - сказал он, и поцеловал ее в мягкие удивленные губы.

14

Полина Ш-5: Мемуары   7k   "Рассказ" Эротика

Ш-5: Мемуары

  

   Шел 1921 год. Год, в котором она покинула сцену. Ее автомобиль, угловатый и очень медлительный, дважды в день неторопливо и важно пересекал просторный двор дома и скрывался за деревьями парка. Поездка в автомобиле ассоциировалась с неспешным конным выездом и Пежо Бебе -- двухместный кабриолет скрашивал скуку и печаль. Годы утекали, как вода в песок. Жизнь теряла прежний блеск, словно старая шляпка, вмиг вышедшая из моды. Театр, поклонники и море цветов -- все было в прошлом. Одиночество. Но почему она приговаривает себя к такой немилости? Разве обеспеченная актриса, недавно закончившая профессиональную карьеру, не может позволить себе компаньонку, избавляющую от тягот одиночества? Допустим, секретаршу. Живое воображение тот час же предоставило к ее услугам идиллическую картинку грядущей старости. Она -- Нелли Смит, известная в прошлом актриса -- сидит на гостином диване в обществе скромной молодой девушки, старательно стенографирующей ее воспоминания. Да, именно так. Она будет писать мемуары. Непременно. Станет перебирать в памяти все, что с ней когда-то происходило. Этой темы хватит надолго. Точнее, на всю оставшуюся жизнь.

   В агентстве по найму персонала ответили, что подходящих секретарш, готовых стать компаньонками стареющей леди, сейчас нет. Максимум, что они могут для нее сделать -- прислать секретаршу на два рабочих дня в неделю. Ей было нужно совсем иное. Она хотела работника на все часы ее бодрствования. В агентстве обещали помочь. В будущем, возможно, такой человек найдется. Но что ей это будущее, если уже сегодня так тоскливо просыпаться в огромном доме, где никого, кроме прислуги.

   Он появился внезапно, как появляется солнце после проливного дождя. Чуть задержался в дверях, прищурив голубые глаза в опахалах густых ресниц. Солнечные блики ослепляли и мешали увидеть хозяйку дома.

   -Я здесь, молодой человек, здесь в соседней комнате. Подойдите, пожалуйста. Вам что-то нужно? - она залюбовалась нежным овалом его лица.

   -Я из агентства по найму персонала. Вы искали секретаря? Меня устраивают оговоренные вами условия. Можно пройти собеседование?

   -Конечно, - она произнесла это слово раньше, чем успела обдумать смысл предложенного. Итак, у нее будет компаньонка, точнее, компаньон. Боже, но она и не думала о молодом человеке, выполняющем функции секретаря. Что скажут люди? Что о ней подумают? Нет, нет. Она не допустит такой оплошности. Ее имя широко известно. Паршивые бульварные газетенки тот час растащат эту новость по всем углам и подворотням Лондона.

   - Итак, - сказала она, глядя ему прямо в глаза, - я внимательно слушаю вас.

   Нет, она его не слушала, потому что душа беспокойно металась в тесной клетке условностей. Светское общество -- сборище подхалимов и ханжей. Как же она от них устала. Когда он умолк, и его тонкие красивые кисти спокойно легли на подлокотники кресла, сомнений не оставалось. Он принят на должность секретаря, и наплевать, что скажет свет.

   - Я хочу написать мемуары, - делилась актриса планами с секретарем. - Это должно быть очень подробное описание моей жизни. Понимаете.

   - Нам нужно поторопиться, - деловито заметил тот. - Не хочу обидеть, но пока ваше имя на слуху книга будет расходиться очень хорошо. Давайте работать.

   - Ты считаешь, что через год-другой меня забудут?

   - О, конечно же, нет. Вас не забудут ни через год, ни через десять, но острота восприятия исчезнет. Разве вы не согласны? - его волосы лежали мягкой волной над высоким смуглым лбом. Густые ресницы затеняли блеск глаз, и ей казалось, что вместе с ним в эту комнату возвратилась ее юность. Желание, почти забытое, накатывало нежной волной, и ладони немного вспотели. Боже, как же ей было хорошо сейчас. Он внимательно смотрел на ее лицо, и она не знала, что в ярких солнечных лучах, пронизывающих просторную комнату она казалась почти старухой.

   - Вы не устали? - он оторвался от листа бумаги и заботливо заглянул в ее глаза. Его длинные музыкальные пальцы шевельнулись в такт словам, она прикрыла веки, чтобы он не заметил ее чувств.

   - Нет, нет. Все в полном порядке.

   Они сидели над мемуарами уже второй день. Он записывал, она за ним наблюдала. Увлекательнейшая игра, поглотившая ее без остатка. У него немного раздвоенный подбородок. О, с каким упоением она бы целовала его, если бы между ними не стояли ее года. Крепкая мускулистая шея хорошо натренированного человека. Она бы впилась в маленькую ложбинку над ключицей ненасытными влажными губами и испробовала на вкус свежесть этого молодого роскошного тела. Раскрытый ворот рубашки позволял насладиться великолепием смуглой кожи. Она становилась рабом своих чувств.

   Мемуары, меж тем, продвигались довольно вяло. Мысли путались в разгоряченной соблазнами голове, и она спонтанно перескакивала с одного эпизода своей жизни на другой, не в силах составить целой законченной картины прошлого. Это прошлое больше ее не интересовало, а он все чаще и чаще старался смотреть не на нее, а в сторону. В самом деле, что за радость каждый день созерцать эту старуху. Иногда он поднимался со своего места и шел к большому круглому столу, чтобы выпить чашечку чая. Она смотрела на него издали. Он небрежно откидывался на спинку высокого стула, позволяя вдоволь полюбоваться широкими плечами. Она грезила о нем днем и смотрела яркие эротические сны по ночам. Годы словно начали обратный отсчет. Вот ей уже сорок. Разум полностью во власти глубокого чувства. Спустя всего несколько дней ей уже тридцать. Она теряет голову от жгучего, как июльское солнышко, желания. Проходит еще дня три и все, что раньше казалось таким весомым, уступает место любви. Страсть заполняет ее без остатка. И весь белый свет дышит в ритме ее любви. Весь.

   Они сидели в гостиной, и она следила за тем, как мягкий солнечный луч пытался заползти под ворот его рубашки. Ей казалось, что этот луч соединен невидимой нитью с кончиками ее пальцев. Вот под пальцами его гладкая слегка прохладная кожа. Вот - бугорок ключицы и она продолжает скользить пальцами вниз. Все ниже и ниже...

   - Но Нелли, что у тебя в гостиной делает этот молодой человек? - ее давняя подруга Ингрид застыла в дверях, как изваяние. - Ты хоть знаешь, кто это такой? - гневно вопрошала она.

   - Боже, Ингрид, ну какое тебе до этого дело. Я наняла секретаря для написания мемуаров.

   - Секретаря?! Бедная моя Нелли. Этот гадкий мальчишка никакой не секретарь. Совсем недавно он приставал ко мне с расспросами о твоей личной жизни. Хочет написать пару сальных статеек. Работает в небольшой газетенке. Гони его взашей, Нелли!

   Ей было шестьдесят. Именно столько лет она прожила на этой бренной земле. Именно столько лет сгибали сейчас непосильной ношей ее плечи. Слезы медленно наворачивались на глаза и губы дрожали от обиды. Что она сделала этому молодому человеку, что он позволил себе так надсмеяться? Она встала, подошла к нему и отвесила звонкую пощечину. Ударила со всего размаха по лицу, которое боготворила всего лишь десять минут назад. Щека его покраснела, и губы невольно прошептали: "Прости меня, Нелли, прости!"

  

  

  

  

15

Фотограф Ш-5: Моя Анжи   7k   "Рассказ" Эротика

  За окном совсем стемнело, и больничную палату осветил холодный тусклый свет лампы. Лежачий на койке пожилой мужчина немного приподнялся, достал из-под подушки газету, развернул ее, и глаза его заблестели - так выглядит лицо человека, листающего семейный альбом. Он повернул голову на соседа, мягко улыбнулся, и вдруг тихо, но возбужденно, даже восторженно, заговорил:

  - Ее звали Анжи. Ангелина для многих, но я ее звал просто Анжи.

  Мы познакомились на светском приеме лет двадцать назад - красивое время шикарных салонов и балов. Она была женой дипломата, а я - приглашенным по заданию редакции фотографом. Обычная встреча людей, выполняющих общественный долг. Необычным было одно. В калейдоскопе золотого убранства, ярких атласных платьев и сверкающих на дамах бриллиантов я видел только ее. Изумрудным сиянием глаз, алмазным блеском улыбки она ослепляла меня сильнее фотовспышки. От одного ее случайного прикосновения тепло разбегалось по венам, кровь закипала, проступая на коже мелкой дрожью. Язык мой немел, движения становились неловкими. Я терял контроль над собой, спотыкался, опрокидывая вокруг себя предметы. Я был неловок и выглядел глупо... А она! Она была королевой - звонко смеясь, она кружилась по залу, чокаясь со всеми бокалом с шампанским, шурша подолом своей длинной бежевой юбки. Нежная и величественная, прозрачная и грациозная. Она была светом, идеалом, мечтой.

  Мужчина замолчал, немного подумал и снова продолжил:

  - Как странно устроена жизнь. Она казалось мне такой недоступной, но в этот же вечер стала моей. Однажды и на всю жизнь. Это была любовь, самая настоящая - внезапная, захватывающая, безумная. Любовь по воле судьбы. Нас познакомил случай, и он же нас благословил. Она захотела несколько портретных фото, и довольно скоро мы оказались в отдельной комнате вдвоем.

  Дрожащими руками я пытался сфокусировать картинку. Я ее забавлял, она не скрывала это. Подшучивала, потом предложила шампанское. Я выпил все, что было в ее бокале. И стал как-то сразу увереннее, сильнее. Стеснительность отступила, я подошел помочь поправить волосы, но вдруг не смог побороть свое желание и поцеловал ее в губы - жарко, крепко. Она смотрела серьезно, а потом снова залилась смехом. Тогда я поднял ее со стула, прижал за тонкую талию к себе и накинулся с поцелуями, как обезумивший зверь на свою добычу. Я целовал ее шею, плечи, атласные сборки на груди ее платья. Меня трясло, и она в какой-то момент вдруг переменилась, обняла меня в ответ и позволила насладиться своим ароматом - запахом страстной, вожделенной мною женщины. Я потерял рассудок, мой мозг отключился, только в висках барабанило, а сердце разрывалось на куски. Она отстранилась и с испугом посмотрела на меня. Потом отшатнулась к двери, закрыла ее на щеколду и подошла ближе. Она отдавалась мне, а я ходил еще какое-то время вокруг нее, глядя на нее исподлобья, наслаждаясь предвкушением победы. Одно мгновение разделяло нас от безумства. До того, как она, опустив с плеч рукава, запрокинула голову. До того, как я прильнул к ее тонкой шее, опускаясь все ниже, пока не обнажил ее мягкую пухлую грудь, пока не впился в нее губами, выжав первый стон удовольствия! Затем я поднял ее длинную шуршащую юбку и нащупал руками чулки, прошелся пальцами вверх по ножкам до бедер, сильнее подхватил их, подсадив мою Анжи на стол... А потом все было стремительно, словно кульминация в "Лунной сонате" Бетховена. Единство плоти, страсти, чувственности, напряжения и ... высшего пика удовольствия! Мы не двигались какое-то время. Потные, растрепанные, мы не отрывали взгляд друг от друга. В ее глазах было смятение и удовлетворение. Но главное - в них было согласие. Она стала моей. И это была да, настоящая любовь, теперь я знаю. Но тогда мне только казалось, что я лечу в бездонную пропасть на крыльях животной страсти, плотской слабости, морального бессилия и страха.

  Мужчина опять замолчал, задумчиво глядя на потолок.

   - А что было дальше? - Спросил молодой человек, который все это время сосредоточенно слушал рассказ. - Вы потом еще встречались?

   - А дальше... А дальше началась моя борьба. Борьба эмоций, мыслей. Я жаждал ее всю, целиком. Я сходил с ума от одной только мысли о ней. Когда она давала знак - я бежал за ней, когда просила оставить, повиновался. Я сделал карьеру международного фотографа, чтобы выезжать за границу. Я следовал за ней, куда бы она ни поехала. И мы любили друг друга так, как пишут в романах, снимают в кино - искренне, чувственно, жадно. Нам всегда было мало времени, и мы его выжимали до последней песчинки.

   - Так вы и сейчас любовники?

   - Нет. Я отступил. Я не смог предложить ей оставить семью. Это было неправильно. Я бежал много раз. Уходил, смирялся, прятался за занавесом монотонных скучных будней, семейных банальностей, спокойных нежностей. Мелкий, жалкий хорек, забившийся в норку, позволяющий наматывать на себя хомуты морали! Рефлексирующий, плывущий по течению, довольствующийся крохами... Мне нужно было не это. Душа моя требовала риск, большого прыжка, мне нужна была схватка! И я снова искал ее, свою тигрицу, чтобы опять почувствовать себя ее сильным зверем. Я находил ее, и мы опять были счастливы. Это было единственное настоящее. Кого я обманывал, признавая законы морали и нравственности, играя на публику по чужим сценариям?! Как можно было врать себе, называя любовь, которая дается раз и не каждому, необузданной страстью, химией плоти?! Как мог я, теряя время в поисках истины, ломая себя, принимая то, что навязывали чужие люди, так поступить с ней?! Погрязнув в собственном эгоизме, я предал чувство. Не изменяя другим, я изменил себе. А теперь уже поздно... Слишком поздно... Сделав себя несчастным, я обрек и ее на несчастье. Я один во всем виноват! О, Анжи! Моя любимая Анжи!

  Он закрыл руками лицо, выронив из рук газету, и издал громкий отчаянный стон. В палату быстрым шагом зашла медсестра:

   - Ну что вы опять, тише-тише, у вас же сердце, доктор не велит беспокоиться.

  Она помогла больному повернуться на бок и сделала укол.

   - Вот так, поспите немного, нервничать нельзя.

  Мужчина подобрал под себя подушку и через какое-то время мирно засопел. Молодой человек дотянулся до его кровати и аккуратно взял газету, лежащую на простыне. Перевернув первую страницу, он увидел на фото красивое, уже немолодое, но очень выразительное лицо женщины. Темные волосы были слегка растрепаны и соблазнительно спускались по хрупким плечам. Ее подбородок был вздернут, губы растянулись в сдержанную манерную улыбку, но раскосые кошачьи глаза смеялись - в них было что-то глубокое: нежное и дерзкое одновременно. Про такую женщину хотелось сказать - она умеет любить.

  Парень перевел взгляд с фото на заметку и прочел: "Русская жена дипломата Ангелина Ковальская при загадочных обстоятельствах скончалась в собственной квартире во Франции. Правоохранительным органам предстоит выяснить, был ли это несчастный случай или убийство. Ангелина вела активную светскую жизнь, у нее было много завистников. Так же не исключается версия самоубийства. В дружеских кругах говорят о том, что она была очень яркой, но глубоко несчастной женщиной".

  

  

  

16

Шакти Ш-5: Дверь   5k   "Рассказ" Эротика

   - Аннушка, душенька, сегодня все самое лучшее для тебя, впрочем, как и всегда. - высокий, смуглый брюнет огляделся, - "Трактир "Эрмитаж" - сие заведение рекомендовали, как не уступающее ни одному изысканному ресторану Парижа.

   - Фи! Жанн, тут как был "Афонькин кабак", так и остался, - спутница сморщила носик и, поведя точеным подбородком, оглядела залу, - пожалуй, соглашусь с тобой. Оное место лучшее, что есть в Москве.

   К паре вошедших подскочил, учтиво согнувшись в полупоклоне, половой. Капризы барышни были несправедливы. Трактир впечатлял роскошью, да и персонал, хотя и был одет не во фраки, а в обычные для подобных заведений белые рубахи, но и в них угадывалось голландское качество полотна.

   Половой учтивым жестом пригласил располагаться. Аннушка уверенно направилась к дальнему, убранному белоснежной скатертью, небольшому сервированному столику.

   "Она тут не впервой", - утвердился во мнении Жанн, любуясь статью и воздушной походкой спутницы. Девушка, подобно нежному лепестку розы или яркой бабочке, как будто парила. Узкая талия, утянутая в корсет, словно стебелек волшебного растения, оканчивалась юбкой-цветком. Ажурные рукава туалета и широкие поля шляпки, украшенной модными страусовыми перьями, колыхались, как лепестки соцветий. Аннушка мотыльком порхала в этом белоколонном зале, излучавшем дворцовую роскошь. Ее силуэт множественно отражался в сверкающих зеркалах, которыми были украшены стены трактира. Жанну почудилось, что стайка ночных бабочек танцевала хоровод среди этой роскоши и сияния.

   Эта русская барышня вскружила ему голову. Он еще не встречал в своей жизни такого чудного создания. Аннушка была идеальна во всем. Ее шелковый вечерний наряд соответствовал веянием капризной французской моды. "Уверен, что на столике в ее будуаре лежит свежий номер выпуска "Модный альбом дамских платьев", - подумал Жанн.

   "Ох, какие руки! А что за чудо эти кружевные митенки? Интересно, сколько кавалеров целовали ей ручки?", - эта мысль неожиданно для самого Жанна взволновала его. Сама идея, что кто-то еще может желать ее расположения, одновременно остудила его и в тоже время заставила глубоко переживать.

  

  

   - Десерт для барышни, извольте-с, - половой сменил блюда, - а это-с просил передать-с молодой барин вон с того столика-с.

   Бутылка французского шампанского в маленьком ведерке и быстрый благодарственный взгляд спутницы с еле заметным кивком обескуражили Жанна. Проследив взглядом за указывающим жестом кельнера, он увидел ладного, крепкого мсье. Судя по одеянию, он был коммерсантом-иностранцем, как, впрочем, он мог быть и впитавшим европейский лоск московским купчишкой.

   - Каков наглец! - скрывая непонятное волнение, буркнул Жанн.

   - Отнюдь, по-моему, очень мило, - Аннушка еще раз украдкой бросила взгляд на дарителя, кокетливо улыбнулась и томно вздохнула.

   Взгляд Жанна, будто по воле магнетических сил, устремился к вырезу её платья. "Птичка распушила перышки", - подумал Жанн, не отрывая глаз от лифа, удивленно прислушиваясь к учащенному стаккато собственного сердца.

   Меж тем мсье, переговорив о чем-то с половым, направился в отдельный кабинет, и, прежде чем скрыться за дверью, бросил на Аннушку многозначительный взгляд.

   - Пожалуй, я отлучусь ненадолго, - девушка распустила мантоньерки на шляпке и, открыв ридикюль, стала что-то искать. Движения стали рассеянными и заторможенными, как будто Аннушка о чем-то раздумывала. Изъяв из сумочки аккуратную серебряную пудреницу, она решительно встала. - Я скоро.

   - Но... - Жанн торопливо поднялся, протянул с запозданием руку в желании помочь и отступил назад.

   - Я... В дамскую комнату... Не скучай.

   Аннушка ушла. Жанн так и остался стоять посреди зала. Кровь прилила к лицу, руки дрожали. Смесь волнения, негодования, непонимания и страстного предвкушения захватили его.

   Обернувшись, он попытался найти ее. Куда она направилась и в какой стороне дамская комната, ему было неведомо, впрочем, он собирался не туда.

   Аккуратно подойдя к двери отдельного кабинета, где скрылся его соперник, он осторожно к ней прислонился. Из-за двери доносились еле уловимые звуки возни: шорох и шелест ткани.

   Вдруг он почувствовал, как дверь толкнули, как будто кто-то пытался открыть ее плечом. Толчок повторился. Жанн прижался всем телом к двери, ощущая ее колебания, ритмичные, уверенные, все нарастающие....

   Не входя в кабинет, не трогая дверной ручки, Жанн приоткрыл для себя новый чувственный и неизведанный до сели мир. Мир неописуемого восторга, замешанного на ревности и страсти. Эта дверь стала для него вратами к совершенно чудным ощущениям.

   - Мсье, вам нехорошо-с? - кельнер встревожено смотрел на Жанна, прервав своим вопросом удовольствие от восприятия все нарастающих колебаний двери.

   - Нет, нет наоборот. Мне очень даже хорошо.

  

   Когда Аннушка вернулась, ее лицо алело этаким любострастием, а в голове кружились мысли: "Турнюр на месте, шлейф, вроде, не забыла, а вот шляпную шпильку потеряла... Ох, уж эта шпилька".

   Жанн внимательно, с блеском в глазах, смотрел на Аннушку и, молча, кричал ей: "Никогда не брошу тебя! Ты моя!"

  

  

17

Домино Ш-5: Просто доктор   7k   "Миниатюра" Эротика

  

  Тихий прерывистый шёпот.

   -- Доктор! как это ужасно...

   Милая, хрупкая большеглазая брюнетка. Пышные волосы, пышные ленты у ворота ночной рубашки. Дрожит жилка на перламутровой коже. Оленька... Я ждал, когда она проснётся.

   -- Я никогда не приду в себя... Бедный Станислав! Он так любил жизнь... А Алексей был самым преданным из моих поклонников! Я никогда не думала, что он способен на такое! Но им уже не помочь...

   Ольга тихо всхлипывает. Закусывает бледную, прелестно очерченную нижнюю губу, но продолжает тихо рыдать. Её рука ищет мою. Пусть девочка выплачется. Я держу её руку в своих, медленно глажу. О, только тыльную сторону руки. Какая нежная, мягкая кожа.

   -- Эти ужасные газетчики! Что они кричали под окнами!

   Кажется, я нахмурил брови. Да, упущение. Репортёров не пускают в переднюю, а надо гнать их подальше от дома поганой метлой. Ольге и так плохо.

   -- Вы представляете, Сергей Николаич, эти люди обвиняют меня в трагедии! Но я ничего совершенно не понимаю! Как он туда попал? Откуда Алексей взял ключ? Теперь уже никто не узнает!

   (Надеюсь, никто. Ведь свидетелей не было.)

   -- Как это ужасно -- остаться в одночасье без... самого... близкого друга... и пылкого поклонника...

   -- Конечно, их не вернёшь. Но у вас есть публика! Она счастлива видеть вас ежевечерне! У вас божественный голос!

   (Видеть или слышать? И то и другое... пока газетчикам платят за хвалебные отзывы. Но вслух я этого не скажу.)

   -- Вы думаете, восторженные зрители могут заменить единственного...

   Всхлипывания. Я почему-то перестаю слушать. Я бы предложил ей ехать на курорт, на воды, но -- моя хрупкая птичка, она ведь так дорожит сценой!

   Такая бледная. С такой прозрачной кожей. Так несправедливо обиженная злой судьбой и крикунами-газетчиками.

   Её пальцы перебирают тонкое кружево на рубашке. Да, известность приносит ощутимые материальные плоды. Не сразу Оленька стала позволять себе столь изысканные вещи. Неужели это мог быть интимный подарок?

   Похоже, она всерьёз убивается по этому фанфарону-офицеру. Но всё, что я хочу...

   ...вернее, всё, что я хотел -- это помочь. Меня никто ещё не обвинял в том, что я оказываю медвежьи услуги.

   А теперь надо слушать, что она говорит.

   -- Доктор, пусть хотя бы вам всё будет ясно. Мы возвращались после спектакля, Станислав провожал меня... да, и вот в парадном -- вы помните, там темно, и я впустила его, чтобы не споткнуться в темноте о ступеньки. Я чувствовала его... трепет... ведь все женщины это чувствуют, и жар, когда он предложил опереться на его руку... Я так и сделала... я чувствовала его рядом, когда мы поднимались на этаж, на один пролёт... Так близко, и так приятно было опираться на его сильную руку, почти в полной темноте... даже голова закружилась...

   А там окно у нас, доктор, вы помните -- высокое и узкое, похожее на готическое, без малого в два этажа... и только миновали мы это окно, как слышу -- вздохи, и как будто бы всхлипывание, и скрипит что-то -- обувь будто бы кожаная или перчатки кто-то в руке сжал... А никого нет, не видно, страшно, у меня сердце как заколотится, я и сознание терять начала. А Станислав спрашивает: Ольга Маркеловна, милая...

   Губы Ольги задрожали.

   -- ...милая, сказал он, что с вами? И тут вдруг из-за туч луна вышла. И дурно мне сделалось, я так у него на плече и повисла, и глаза его близко-близко увидела. И знаете, Сергей Николаич, я там тревогу за себя увидела и заботу большую... Боялся он за меня, как бы мой обморок серьёзным не сделался.

   А Станислав взгляд за моё плечо перевёл, и глаза у него совсем страшные стали...

   Вышел из темноты кто-то, а я ещё не знала, что это Алексей, только тогда поняла, когда голос разобрала, а потом уже поздно было... Хоть он и мой давний поклонник, но я ему ничего не обещала! а тут обвинять меня начал в разных вещах, нас обоих, и сбивчиво так, непонятно всё...

   А как у него в руках оказался пистолет -- я и вовсе не заметила...

   Ольга рыдает. Я глажу её руку с длинными тонкими пальцами. Глажу рукав, плечо. Не плачь, милая, они были тебя недостойны.

   Не рассказывай дальше, не надо. Что было, я и так знаю. Вот в каком виде (фамилии опущены) это попало в газеты. "Соседи услышали звук выстрелов и вызвали полицию. Прибывшая полиция обнаружила на площадке пятна крови, тела двоих молодых людей с огнестрельными ранениями и хозяйку, Ольгу Маркеловну, известную молодую певицу, в крови и без сознания. Вскоре молодые люди, гусарский корнет Станислав и студент университета Алексей, скончались от полученных ран. Хозяйка оказалась жива и даже не ранена, но в страшном нервном расстройстве, от которого с трудом оправляется.

   Полицией было установлено с непреложной истинностью, что произошло убийство на почве ревности с последующим самоубийством.

   Полиция установила также, где злоумышленник раздобыл пистолет. Однако неясным остаётся, когда и как Алексей проник в запертое парадное... Ведётся расследование."

  

   Только это, только подобный скандал может выманить её из холодов, серости и сырости этой недружелюбной страны.

   Я увезу её в Европу. У меня есть влиятельные друзья, ей будет легко сделать карьеру -- если не оперной певицы, то актрисы синематографа.

   Как жаль, что я знаю, как она отблагодарит меня. Новая жизнь, новые тени под глазами, новый американский муж -- режиссёр фильмов...

   ...а потом ещё один муж, финансист...

   Новые платья, свежие новости в газетах, свежие слёзы потоками...

   А главное, новые лекарства от нервов, без моей консультации, всё больше и больше...

   И в один прекрасный момент она вспомнит обо мне, улыбнётся тенью своей прежней улыбки на безжизненном лице и скажет: Сергей Николаич, милый...

   Хорошо, что не "милый друг"...

   И что мне останется делать? Я возьму на себя этот груз, эту чудовищную ответственность за неё и её семью. Я не смогу иначе.

   Да, я вижу её детей, которые могли бы быть моими, но...

   Никто мне этого не позволит. Есть долг, во много раз более важный, чем семейное счастье. Я должен быть сильнее разных трепетаний плоти перед созерцанием прелестной, слегка обнажённой дамы.

   А потом она закончит карьеру актрисы, удалится от сцены, будет вести тихую жизнь на ранчо своего второго мужа...

   ...научится -- вернее, жизнь заставит -- обходиться без белил и румян, и её щёки снова порозовеют.

   Она избежит опасностей -- тифа, чахотки, мгновенной оглушающей актёрской славы, голода, революции, пожаров, наводнений, мести завистников, злых капризов электрических устройств, даже неопытности врачей. Она избежит всех опасностей, и когда-нибудь мы сможем состариться рядом, так, как я этого хотел --

   так, как я позволяю себе мечтать.

   Я очнулся -- всё ещё у постели Оленьки. Грудь её вздымалась легко и ритмично, глаза были закрыты. Пальцы всё ещё сжимали мою руку.

   Ещё секунду, ещё несколько секунд я буду любоваться этой невероятной, ускользающей красотой -- а потом окунусь в жизнь, пойду отдавать распоряжения, сначала -- негромко -- слугам, потом...

   У неё впереди целая жизнь.

   Я поцеловал прохладные пальцы, вздохнул и вышел.

  

18

Заглядывающая в.о. Ш-5: Шесть лет спустя   6k   "Рассказ" Эротика

  Скорый поезд стучал по рельсам. Вьюга, верная спутница суровой сибирской зимы, злилась и бросала ему навстречу тучи снега, словно не желая выпускать из своего царства.

  За окном быстро проносились заснеженные поля, леса с белыми деревьями, но Сергей на них почти не смотрел. Его взгляд был прикован к Тане. Подумать только! Целых шесть лет её не видеть, не слышать её голоса. Шесть долгих лет ожиданий, наполненных отчаянием и надеждой. И вот она перед ним, он держит её руку в своей, боясь выпустить. Вдруг окажется, что это всего лишь сон, и, проснувшись, Сергей обнаружит, что ещё четыре года придётся жить без неё? Сама мысль об этом была невыносима.

  - Даже как-то непривычно, - близоруко щурясь, Таня рассматривала купе. - Такое большое пространство, и никого, кроме нас.

  "Это ж насколько тесно ей было все эти годы, что купе поезда кажется большим пространством!" - невольно подумал Сергей...

  "...Приговаривается в десяти годам лишения свободы без права переписки". Стандартный срок, который дали сотрудникам центра "Трезвый взгляд". Суды очень хорошо поняли намёк президента, что надо бы "разобраться с этими НКО как следует" и "наказать всех виновных вплоть до уборщицы". Впрочем, уборщицу пожалели - дали всего пять лет, да и свидания с родными разрешили. А бухгалтера...

  "Это значит, не увидишь больше Таньку", - говорила Сергею бабушка, ещё помнившая те времена, когда "десять лет без права переписки" означало совсем другое...

  - Но теперь придётся привыкать, - заметил Сергей. - Скоро мы будем дома.

  Дома... вместе с Таней... как прежде. Мог ли он ожидать такого подарка в канун Нового года? Подарка, который преподнесла сама судьба. Сначала Сергей махнул рукой, когда узнал, что Клыков больше не президент России. А увидев по телевизору искажённое яростью лицо самого Клыкова, которого вели под конвоем, не почувствовал ничего, кроме злорадства. Лишь через неделю, когда по стране прокатилась волна освобождения политзаключённых, надежда посетила его сердце. Что если и Таню...

  Она позвонила мужу сама, чтобы сказать об этом. Мигом бросив все свои дела, Сергей купил билет на поезд и помчался в Магадан. Обратно он купил уже четыре билета - и все в одном купе. Пусть те несколько суток, что поезд доедет до Москвы, любимая женщина чувствует себя как дома, где есть только она и её муж. Ну, или почти как дома.

  Ночь постепенно вступала в свои права. Чай на столике давно остыл, а супруги всё не могли друг с другом наговориться. Она расспрашивала его о жизни на свободе, о соседях, друзьях и знакомых. Он рассказывал во всех подробностях, употребляя всё своё красноречие. Сама о жизни за решёткой Таня рассказывала скупо, всё больше показывая рисунки простым карандашом - лагерные бараки, заходящее солнце, пейзаж, наблюдаемый из окна и... портреты родных и знакомых, которые рисовала по памяти. Больше всего было среди них портретов мужа.

  - Художник я посредственный, - призналась Таня. - Но мне хотелось тебя увидеть. Пусть даже плохо нарисованным.

  Сергей прекрасно понимал это желание. Он сам, приходя с работы, каждый вечер рассматривал альбом с фотографиями. "Конфетная стадия", "Свадебные", "Медовый месяц", "Год вместе", "Три года семейной жизни" - гласили подписи на корочках. А приходя в офис каждый день любовался девушкой с короткими волнистыми волосами, одетой в блестящее чёрное платье. В одной руке она держала веер, другую же подняла к губам, словно хотела раскрыть какую-то тайну. Ему одному. На подоконнике за её спиной виднелась огненно-красная вербена - подарок соседки на годовщину совместной жизни.

  Сравнивая Таню с фотографии и ту, что теперь сидела перед ним, Сергей не мог не отметить, что годы тюрьмы изменили её. Тёмные волосы у висков покрылись проседью, лицо утратило прежнюю юную свежесть, кожа рук потрескалась от сибирского холода. Но этот огонёк в глазах, который так очаровал его на первом свидании - он остался и по-прежнему сводил с ума. Нет, эта Таня ничуть не хуже - даже лучше той, что на фотографии. Может ли бездушная фотобумага передать чарующие звуки тихого ласкового голоса, нежные прикосновения, от которых по всему телу будто проходит электрический разряд, страстный шёпот, жаркое дыхание?

  Сергей никогда не отличался говорливостью, тем более был скуп на выражение чувств. Но сейчас он говорил и говорил, как заведённый.

  - Вербена... - произнесла Таня мечтательно. - Символ неугасающей страсти. Я помню. "Пусть пылкость ваших чувств никогда не угаснет".

  - Да, Катька так и сказала, когда принесла подарок.

  - Знаешь, а ведь я тоже нарисовала тебя с веточкой вербены. Ты заметил?

  - Ну да.

  - А ещё мне часто снилось... Снился ты. Будто мы дома, ты меня обнимаешь, целуешь в губы так страстно и жарко, что дух захватывает. Говоришь, что любишь, что ждал и скучал. А потом...

  - Потом я целовал твою шею, плечи... Этому мешал халат, и я его сбросил. Я прав?

  - Абсолютно.

  - А ты своими нежными руками провела по моим волосам, потом обвила мою шею...

  - И целовала, словно в последний раз, не могла остановиться. Потом нащупала пуговицу твоей рубашки и расстегнула. Затем вторую, третью...

  - Потом твоя голова была на моей груди. Твои волосы, мягкие, как шёлк... Твои губы...

  - А ты поднял меня в воздух своими сильными руками...

  - И понёс в спальню. А там мы до самого утра вытворяли всевозможные безумства.

  - Точно. Как же ты угадал, что мне снилось?

  - Наверное, потому, что и мне снилось то же самое. Я скучал по тебе, Танюша. И думал о тебе. Каждую минуту. Как ты думаешь, не превратить ли нам наши сны в явь? Прямо сейчас.

  Таня в ответ лишь молча улыбнулась. Загадочно и кокетливо, как и много лет назад. "И ты ещё спрашиваешь!", - словно говорили её глаза. Сергей улыбнулся в ответ и жадно прильнул к её губам...

19

Проездом Ш-5: Вечерняя Рига   3k   "Рассказ" Проза

Вечерняя Рига

  

   Маленького роста, подтянутый, в сером пальто стильной кройки и тонких очках под густыми черными кудрями, вжавши блестящий чемодан между колен, переваливаясь как пингвин с яйцом, он передо мной с потоком постепенно приближался к кассе, погрузившись в газету Вечерняя Рига, пока пришла его очередь.

   Высокая, чуть неспортивная, с чрезмерной грудью к тонкому стану, в черной форменной футболке, она с paldies, veiksmigu dienu! еще протягивала чек вслед уходящей даме, а тяжелые ресницы уже спускались над следующим покупателем.

   - Добр-р... - он аккуратно сложил страницы.

   - Labdien! - опознавательный значек слегка шатнулся прямо перед его глазами.

   - ...ый день, - он положил газету на прилавок. - И винстон, маленькую пачку, пожалуйста.

   - Zilo vai peleko? - она была уже возле табачной стойки. Палец пытливо касался то той, то другой масти. В профиле грудь на ней сидела неплохо.

   - Изви... А, синий, да, синий.

   Через мелкорослую коллегу, вдруг попавшуюся под ноги, она дотянулась до верхней полки, приоткрывая татуировку над молодежно обвисшими штанами.

   - И давайте две, да, две, если...

   - Ko vel? - она в плавном движении с полки до газеты положила на ту две пачки сигарет одну на другой ровно уголок в уголок.

   - И, если можно, винтер-р...

   - Ko, ludzu?

   - Жевачку.

   - Kadu?

   - Винтерфрэш, - он подправил очки и расстегнул кошелек.

   - Vai viss?

   - И это всё.

   Чемодан выскользнул из-меж колен, но он проворно сомкнул под ним носы сапог.

   - Divi lati, septindesmit cetri santimi.

   Он положил на прилавок двадцатилатник.

   - Jums mazaka naudina neatrastos?

   Мгновение молча смотревши ей в лицо, он спросил в ответ:

   - Неправильно?

   И, звякнув тяжелым портмоне, выложил рядом с купюрой росбанковскую кредитку.

   Она, не касаясь карты, взяла бумажку, завесила грудью зелень банкнот в ящике и принялась ловко считать. Пауза была недолгой.

   Мелочь едва уместилась в тарелку. Он зачерпнул часть ладонью и, не пересчитав, пытался запихнуть в набитый кошелек. Сантимы узвенели по полу.

   - Ой, простите, - он пробормотал, всыпнул содержимое ладони просто в карман пальто и пытался собрать по тарелке остаток.

   Его чемодан тяжело осел на мокро истоптанный пол.

   - Ludzu! - она над черной шевелюрой обратилась ко мне.

   Но грудь ей все-равно шла и анфас. Уж как виноград лисице, а так ничего.

   Еще с полной горстью монет, он отодвинулся, давая место мне:

   - Всего доб...

   - Paldies, veiksmigu dienu!

   - ...рого.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

20

Ф И.А. Ш-5: Гея   2k   "Миниатюра" Эротика

  Белый хитон зимы медленно таял на Гее. Открывались холмы и впадины, нагой лежала земля перед Небом. Чёрная плоть, как у Эфиопки, прародительницы народов Земли, ждала солнца, ждала тепла и неги весеннего утра. Небо обратило взоры на Землю и порозовели нежные облака в дали рассвета. Открыла влажные очи озёр Гея, и отразился в них смущённый первый взгляд Неба. Жар его сердца заревом занялся на востоке. Земля ждала, не в силах справиться со сковавшей её истомой, звала, не смея торопить, своего Повелителя. Её плоть увлажнилась, роса умащивала кожу и вызывала тихим мерцанием восхищаться изгибами совершенных форм. Движение солнца заставляло змеиться очертания тела Геи. Это был отзвук танца, это была дрожь вожделения поверженной, лежащей в немом восторге перед своим победителем женщины. Жар солнца отразился от её плоти и вернулся к Небу, чтобы вновь устремиться к Земле, усиливаясь, заполняя воздух между любовниками. Солнце уже высоко и Гея уже не кажется юной неопытной рабыней. Небо тоже вошло в силу, и марево жара соединяет их. Сильная женщина и сильный муж сошлись в битве, в которой один всегда выглядит победителем, а другая - покорившейся. Но радость им дарует ощущение ярости, полноты, счастья другого, они достойны друг друга. Жар становится нестерпимым и тёмные тучи экстаза заволакивают свет разума на Небе и на Земле, оба готовы к самой древней, священной, глубочайшей тайне слияния. Первая тяжелая капля с Неба коснулась жаркой влаги Земли, водоём ответил малым всплеском, предвестником тревожного терпкого ощущения многих капель, лёгких прикосновений Неба, кружащих лишь поверхность. Но ливень хлынул с необычайной мощью, Небо обняло Гею и захватило все её чувства своим диким желанием, женщина изнемогала под бременем его пламени и между ними вспыхивали испепеляющие молнии. Словно бы Небо страстно прикусывало нежную кожу Земли, и тут же слизывало боль нежным дождиком. Пелена дождя укрыла обоих и подарила им мягкий уют сна без памяти о прошлых и будущих встречах. А напоенная и распухшая почва питала семена, спавшие в ней всю зиму, семена вербены, названной жилкой Венеры, и сок любви уже начинал биться в зарождающейся жизни.

21

Андерсен Ш-5: Картонная невеста   7k   "Рассказ" Проза

  

   Вполоборота в сумеречном свете маленькой комнаты на Караванной возвышалась подобно греческой статуе фигура девушки, в черном, тесно обтягивающем платье.

   Заходящее солнце золотило ее густые тициановые волосы, гладко уложенные на уши. Она нервно теребила пуговки на белокожей груди, волнующейся под трепетными пальцами. Розовый румянец заливал щеки.

  - Как странно. И это она, Прекрасная дама? Надоело быть идолом. Я живая, хочу любить и чувствовать себя женщиной. Осязаемой, чувственной, зримой - сводящей с ума.

  - Нет, что я делаю?- и пальцы музыкально заскользили в обратном движении, застегивая пуговки, - это наваждение, безумие, так не должно быть. Я люблю Сашу. Кто этот молодой человек, опутывающей меня вязью слов, как паук свою жертву, или рыбак сетью, свою добычу? Неужели я рыба, большая рыба в его сетях. Прочь , надо бежать отсюда.

   Люба взглянула нерешительно исподлобья на Андрея. Тонкий, как шпага стремительный, словно лицеист минувших лет. Говорун, каких мало, ухитрялся многочасовые монологи посвящать ей. Полунамеки, двусмысленные речи, в которых все темно иль ничтожно. Нежный взгляд, скользящая улыбка, утонченный флирт - и все под флером умных рассуждений о тайном и несказанном.

   - Вы единственная и неповторимая, совершенно особенная и необыкновенная, и смысл всего, что происходит со мною, - в Вашем существовании.

   Было от чего закружиться Любиной головке.

   - Как всегда: гениальный, странный, с печатью избранничества на челе. Но как искусно изощренно сумел осложнить нашу с Сашенькой жизнь. О, эта бесконечная цепь бурных ссор, непрочных примирений и окончательных разрывов. Клятвы и колебания, согласия и отказы.

   - Ах, мне кажется, люблю их обоих. Нет, Андрея не люблю, а только Сашу, люблю как сестра. А Андрея - "по-земному". Или все - наоборот. От эдакой сложности у меня раскалывается лоб, и закипают мозги.

   -Даю клятву, Люба, что я разрушу все препятствия между нами, иль - уничтожу себя, - глаза Андрея полыхнули синим пламенем, поговаривали об них можно зажигать папиросу.

   - Нет, все же люблю только Андрея, - бедная Любовь Дмитриевна понимала: в ее власти "спасти" или "погубить" бурно влюбившегося поэта.

   Как долго смущало и тяготило Любу ее обожествление. И вдруг все приобрело понятный сермяжный смысл. Ее просто полюбили - не как миф, а как молодую, привлекательную женщину.

   -Как это льстило моему самолюбию , как тут не дать волю кокетству... И все же, все же не до последней черты.

   Андрей просто одержим желанием увести ее от Блока. Когда-то умолял Любу "спасти Россию и его", что на разумную дочь великого химика должного впечатления не произвело. Отвечала хладнокровно, так , чтобы он помнил, что она всегда с Сашурой.

   После того как понял, что в любви его не было "ни религии, ни мистики", решил - порывает навсегда. В знак - вернул по почте некогда подаренные и давно высохшие лилии, обвив их символично черным крепом. Безжалостно сожгла в печке.

   Но успокоиться не смог, впадая в состояние крайней взвинченности. Златоволосая Люба снилась еженощно. Вот сорвался, как мальчишка, в декабре явился в Петербург. Остановился в маленькой гостинице на углу Караванной и Невского. Встреча состоялась в тот же день, вечером в большом, переполненном зале Палкина, под мандолины голосивших и подтанцовывающих черно-усатых неаполитанцев в кровавых одеяниях. Блоки пришли вдвоем - очередное объяснение закончилось очередным примирением. Посуетившись в городе, уехал обратно с тем, чтобы в середине февраля вернуться, и уже навсегда обосноваться в Петербурге, в тех же номерах на Караванной.

   В первый же день послал Любе огромный куст умопомрачительной гортензии. В тот приезд узнав "издевательством, вызовом" - "Балаганчик", поднял перчатку.

   К весне семейная жизнь Любы совершенно расстроилась.

   - Как же я обманулась в своих надеждах и ожиданиях! - сожалела, понимая при этом, что ее сожаления несостоятельны. - Кем бы я была, не повстречай Сашуру на своем пути? Вероятнее всего - жалкой маленькой актриской.

   - Я до идиотизма ничего не понимала в любовных делах. Тем более не могла разобраться в не вполне простой любовной психологии такого необыденного мужа, как Саша. Он сейчас же принялся теоретизировать о том, что нам и не надо физической близости, что это "астартизм", "темное" и бог знает еще что.

   -А с другой стороны, убеждал, что беззаконность и мятежность совсем не исчезают в браке, - они вечно доступны, потому что мы, как птицы, свободны. Отвергнута, не будучи еще женой! На корню убита вера полюбившей впервые девушки в незыблемость, единственность. Я рыдала в эти вечера с таким бурным отчаяньем, - Люба вновь заколебалась, вспомнив это, и ее руки замедлились в плавном, неторопливом движении.

   - На что, спрашивается, он надеялся? Что я проведу с ним всю жизнь "как сестра", предоставив ему "все права" и великодушно отказавшись от них для себя? А ведь он так хотел "деятельной любви"! Сколько было веры, надежд, ожиданий, ворожбы, колдовства... А чем кончилось? Брошена на произвол всякого, кто стал бы за мной упорно ухаживать! -и пуговки, перебираемыми горячими пальцами, вновь стали выскальзывать из застежек черного шелка.

   Как своевременно возник вдруг Андрей. Денщики со смешком каждый день вносили в гостиную корзины цветов. По вечерам, без Блока, уединявшегося в своей комнате с книгами, или надолго уходившего из дома, Андрей в лунном свете на рояле наигрывал романсы Глинки, импровизируя, с многозначительными словами: "Это - моя тема...". Гуляли по городу, бывали в Эрмитаже, обсуждая краски Луки Кранаха, светотени Рембрандта, танагрские статуэтки. Любовались закатом с крутого мостика через Зимнюю канавку, где мерещились каналы Венеции. По бесконечным набережным, возвращались к обеду в Гренадерские казармы, говорили об Италии, мечтали о путешествии.

   Из сумбурности "братских отношений" настойчиво зазвучал призыв к решительным действиям.

   - Ты, должна уйти от Блока и связать жизнь с мной!

   -Ах, бьет в самую точку. Наш брак - это "ложь", и тянется она лишь из боязни нарушить светские "приличия" - каскад волос, из которых, наконец, вынуты гребень и шпильки, обрушился всей тяжестью на плечи, грудь и спину.

   Похорошевшая, она ожила - цвела, дышала молодостью и свежестью. Русская красавица сквозь призму блоковских строк лишь казалась "нежной, тихой, светлой, обаятельной и таинственной".

   Люба вспомнила, как давеча возвращались с "Парсифаля" Вагнера. Блок ехал в санях с матерью, а она, в белом пушистом боа и в горностаевой шапочке, - с Белым, закутанным в широкую разлетавшуюся николаевскую шинель с отцовского плеча. За домиком Петра Великого на пустынной набережной сдалась: "Да, люблю, да, уедем".

   Мысли Любы оборвали обрушившиеся на нее жадные страстные поцелуи. Но...маленькая неловкость, допущенная Белым, и, уже свободные от гребня и шпилек, волосы мгновенно собраны, и она, как ураган, несется вниз по лестнице.

---

© Copyright Шпилька-Конкурс (experiment-konkurs@yandex.ru) Размещен: 26/04/2013, изменен: 29/04/2018. 131k. Статистика. Справочник: Проза

Ваша оценка: не читать очень плохо плохо посредственно терпимо не читал нормально хорошая книга отличная книга великолепно шедевр

---

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"