Аннотация: Сюжетно связан с "Те, которые смеялись"
Нетерпение
Я слышал и не понимал и спросил: что же после?
И Он ответил: не тревожь меня, Даниил, так как
темны слова эти и запечатаны до конца времён.
(Даниил, 12:8,9)
Узник проверил свои вычисления ещё раз. Сомнений нет, он пришёл - Бар-Кохба, сын звезды! Пророчество Даниила выполнено. "Семьдесят недель" - это 490 лет. Храм, Второй Храм простоял 420 лет. Семьдесят лет должны пройти после его гибели перед окончательным возрождением и спасением. Правда, последняя "неделя" еще не прошла, но кто сказал, что Мессия должен появиться в конце, а не в начале её? Ишмаэль сын Элиши? Или его ученики? Это они сказали: трава будет расти из твоих глаз, а Мессия все ещё не придёт! Трава. Просто трусость - им удобнее плакать у развалин, чем отстроить новый Храм.
Узник перевернулся на скамье - кусали блохи. Он приподнялся и долго расчёсывал свою плешь, постанывая от удовольствия. Эти евреи не верят своим же книгам. Лет двадцать назад ему пришлось побороться, чтобы спасти книгу пророка с реки Чебар. Её хотели выбросить из канона только за то, что она запрещает жрецам жениться на вдовах. Откуда известно, что это разрешено? Обычай отцов. Но ведь тот пророк тоже был из жрецов? Он получил неверную традицию! Он смеялся над ними: почему бы жрецам не ограничить себя? К тому же вдов с последней войны почти не осталось в живых... Они делали вид, что не понимают его иронии. Это может разрушить логику старого закона. Болваны! Они говорят о логике! Вся система построена на глубоком противоречии - всё предвидено, но свобода воли дана. Отсюда можно вывести всё, всё. А они цепляются за старое, всего боятся...
Что? Узник резко приподнялся и, застонав от боли, сел на скамье. Кандалы не пустили его дальше. Неужели он говорил "они"? Он нахмурился - он должен говорить "мы". Неужели он по-прежнему чувствует себя чужаком, как в первые годы в Явне? Тогда не было книг и учителя не хотели делиться знаниями с ним, пришельцем без роду и племени. Чего ты лезешь в предания - изучай законы брака и болезни! Он завоевал их шаг за шагом - память помогла ему. Он умел слушать, давая выговариться каждому, и затем повторял их высказывания от их имени. Им было лестно - каждый любит услышать лишний раз своё имя - они становились всё более открытыми и уже делились настоящими секретами.
Узник лёг опять, укутав плащом ноги. Заснуть не удавалось, он начал считать белых слонов, потом бросил. Они не понимали, зачем ему нужно разобраться во всех тонкостях. Он ведь родился неевреем. Он и стал евреем только, чтобы жениться на богатой невесте. Но что-то увлекло его. Какая-то магия - как полумрак в старом богатом доме, где гость наталкивается на всякие старинные предметы. Новому хозяину всегда хочется навести в таком доме порядок, стереть пыль, удобно расставить мебель. Там ведь были предметы, которым он даже не знал названия, да и откуда было знать - в юности он был пастухом. Геометрия, астрономия тогда для него были лишь словами. А некоторые учителя служили в Храме - одни вынесли из разрушенного здания куски рукописей, другие восстанавливали свои знания по памяти.
В углу скреблась мышь. Узник попытался улыбнуться - всё-таки он не один. И не нужно никуда спешить - до рассвета ещё есть время. На рассвете должны придти ученики. Самые юные, все что осталось от его школы - остальные в Бейтаре. Как они там? Он требовал умения стрелять из лука не хуже, чем цитатами из священных книг. У него самого с луком было всё в порядке, с цитатами вначале дело обстояло похуже. Но он справился - быстро, за считанные месяцы. Хорошая память и живой ум. Труднее стало потом, когда он начал исподволь вычищать особняк от старинного хлама. Хлама было много, он переставлял его из комнаты в комнату пока каждый не натыкался на него столько раз, что уже никто не был против снести его на чердак. Все эти старые законы, относящиеся к Храму. Он должен был вытащить их на свет, столкнуть между собой, чтобы уже все увидели их несовместимость с тем, что происходит вокруг.
Узник начал кататься на скамье. Проклятый холод. Кажется сами стены дышат холодом. Даже мышь замолчала. Нет - опять скребётся. Он тоже работал не покладая рук, и днём и ночью, и в жару и в холод. Всё было не так просто. Всё это заняло годы. Потом уже он смог расчистить чердак, разрушить крышу и начать надстраивать следующий этаж. Он выдумал замечательный метод - интерпретации коронок над буквами в Торе - убедив всех, что это старинный принцип. Старый жрец, который ему покровительствовал, поклялся в этом жизнью своих внуков. Конечно, нужно было следить, чтобы этот метод не вернулся назад бумерангом. Ишмаэль сын Элиши постоянно выискивал логические промахи, постоянно пытался разрушить его систему. Теперь поздно. Мишна - вторая после Торы - будет памятником ему. Вторая? Он ухмыльнулся. Не он ли усадил Моисея на последнюю скамью в своём классе? На последнюю. И никто не возражал. Почему нет - в конце концов, тот ведь не был ни лучником, ни охотником, а простым пастухом. Как и он сам. Каждому по смерти достанется по памятнику - Моисею из пяти книг, ему - из шести.
Луч солнца коснулся его глаз, узник прищурился и сел на скамью.. Странно, что стража до сих пор не заделала эту щель в стене напротив, возле потолка. Видимо - много работы, не до этого. Стена возле скамьи была мокрая и он смочил язык Время встать на молитву, но кандалы мешают выпрямить ноги. Значит он не сможет сказать восемнадцать молитв. Кроме того, у него нет с собой таллита и филактериев - как он сможет сказать "Шма Израиль"? В школе они не обсудили этот вопрос - кто мог знать, что придётся ночевать в римской тюрьме? Таллит всегда был у него с собой, даже в Риме. Пожалуй, он воздержится, осторожность не помешает - кто знает, что думает на этот счёт Всевышний? Ишмаэль сын Элиши наверное настаивал бы на том, что нужно сказать. Не хватает учеников - они обстреляли бы этот вопрос быстро. Он взглянул на щель - как они там, в Бейтаре? Господи, помоги им - иначе кто закончит его дело?
Узник закашлялся. Кровь...Значит его дела плохи. В последний год этот мир вышел из-под его контроля. Всё идёт прахом - здоровье, острота ума. А нужно додумать что-то важное. Нужно схватить логику событий. Он вспомнил, книгу, которую ему как-то подсунул его приятель Элиша сын Абуи. Читай, пастух! Автор - грек из Александрии. Книга выстраивала геометрию как ...нет, в Храме Ирода было слишком много излишеств...как римскую колоннаду. Грек объяснил ему разницу между теоремой и аксиомой. Но так и не объяснил свой выбор аксиом. Как мы выбираем аксиомы, нашу веру? Та ли вера у него сейчас, что и тогда, когда он подставил под нож свою крайнюю плоть?
Спазм сжал горло. Узник перевернулся на живот и, поджав ноги, кашлял, стоя на всех четырёх, как собака. Не приноси цену собаки в Храм, не приноси... Элиша - потомок жрецов. Единственный, кто разобрался во всём, что написал грек. А разобравшись сказал, что больше не верит. Не верит в то, что противоречиво с самого начала, - Тору, закон... Будь проклят тот, кто учит своего сына греческой мудрости... Он запретил читать в своей школе греческие книги. И он же похоронил Элишу по еврейскому обряду. Несмотря на протесты Ишмаэля сына Элиши.
Стало легче дышать. Нужно додумать последнюю мысль. Ведь мы же взяли многое у неевреев - все эти общие понятия: награда и наказание, душа, бессмертие. Взяли, когда увидели, что Тора скудна. Всевышний хочет видеть нас глубокими и инициативными, а не повторяющими как попугаи восемнадцать молитв три раза в день. Он сжал голову руками. Так почему же мы проигрываем эту войну? Войну, в которой были столь успешны в первые два года? Почему нам пришлось отступить в Бейтар? Неужели небеса предают нас? Неужели Всевышний устал или занят чем-то другим, как какой-нибудь греческий бог? Почему Он стал безразличным к страданиям избранного народа? Потому что мы смешали Тору с греками - софистами, стоиками? Неужели невозможно быть одновременно и евреем и греком?
Дверь распахнулась - тюремщик принес хлеб и воду. Ешь, старик! - Когда? - Завтра! Завтра...Хлеб и вода - вот и вся моя награда в этом мире. А завтра узнаю, какая она в следующем. Кто испёк этот хлеб, еврей или нет? В случае сомнения нужно воздержаться от еды. Мы решили это в школе единогласно. Но я должен есть, иначе завтра буду слабым. Смогу ли я тогда встретить смерть как Сократ? Ведь сейчас время Маккавеев, первых кто разрешил воевать в субботу. У лучших из нас всегда оставался здравый смысл. Поэтому мой учитель разрешил носить меч в субботу. Поэтому я и выбрал его себе в учителя.
Стоп! Перед хлебом нужно ополоснуть руки, это закон, но тогда не останется воды. Что ж - вода будет ценой хлеба. В несчастьях люди склонны преступать законы - он должен показать пример. Закон один и тот же, когда ты один и когда на тебя смотрят тысячи. Еще вчера тысячи ждали его слова. Молодые и яростные, сыны грома, надежда нации, готовые выполнить слова пророков. Тогда он шепнул сыну Азаи - иди! И его ученик пошел на рыночную площадь и закричал то, что все ждали в последние дни - он пришел! Юноши опоясывали себя мечами - пришел Мессия! Бейтар был переполнен - мы готовы! Они клялись - мы победим! Победим, победим...
Громкий шепот снаружи. Кто там? Сын Илая скорчился возле щели - учитель, даруй мне рукоположение!
- Ты ведь не сдал экзамена. К тому же, это требует специального обряда. Я должен возложить обе руки тебе на голову.
- Не будь простаком, учитель. Кто передаст твою систему дальше? Без рукоположения у нас не будет должного авторитета!
- Я ведь не последний, остались другие. Иуда сын Баба рукоположит всех вас. Иди! Римляне могут схватить тебя. Постой! Вы будете добавлять по месяцу три раза в восемь лет. Ты понял? Понял?
Господи, эти мальчишки не знают календаря, а хотят считаться учителями. Простого восьмилетнего календаря, который разработали они с Элишей. Нужно добавлять трижды за цикл тринадцатый месяц из тридцати и двадцати девяти дней поочередно, и календарь будет верен около сотни лет. И не важно, что иногда луна будет опаздывать или появляться раньше на день или два. У нас нет другого выхода. Синедрион, Верховный суд, занимавшийся календарём, вернётся в Иерусалим не скоро - если вообще вернётся. Всё зависит от Бейтара.
Узник задремал. Проснулся от горьковатого привкуса во рту. Что-то мелькало в щели. Он приподнялся - вот она, полная луна месяца Ияра! Нация выживет, если сможет каждый месяц благословлять новую луну! Он вздрогнул - он процитировал своего врага. Где сейчас Ишмаэль сын Элиши, что делает? Всё так же безупречен, так же красив? Свободен, помогает римлянам? Что он говорит о Бейтаре? Что делают его ученики? Спорят или сражаются?
Узник закашлялся. Опять кровь - значит, рассвет. Мышь тоже проснулась и принялась за работу. Вдвоём легче. Нужно додумать что-то важное. Правильно ли прочел он слова пророка? Ясно, что 1260 - это дни войны, этой войны. Три с половиной года. А что потом? Сможет ли он благославить новую луну еще раз? Хотя бы раз...Нужно приготовиться - римляне обычно точны. Вот и скрип двери...
Тюремщик, сириец из Харана, вошел один. Опять хлеб и вода. В чём дело? Сердце ударилось о грудную клетку как римский таран. Бейтар? Нет, другая казнь, эшафот занят. Господи, ты даровал мне еще день. Кто же сегодня умрёт вместо меня? Римский солдат. Солдат? За что - он струсил? Тюремщик смущенно отвел глаза - за отказ убить пленных. Господи, спасибо - мне стоило прожить этот день. Праведники-неевреи получат свою порцию в будущем мире, как и наши праведники. Получат, чтобы не говорил Ишмаэль сын Элишы...
Опять скрип двери. На этот раз тюремщик не один. Кто это с тобой? Женщина? Тюремщик категоричен - она останется с тобой на ночь, у нас нет больше свободных камер. Что сделала эта женщина? Пыталась убить римского солдата. Как услышала, что муж убит в Бейтаре, бросилась на солдата с ножом...
Узник приподнялся на скамье. Подойди сюда, не бойся. Я слишком стар для тебя. Сядь вон на тот камень. Расскажи, что случилось в Бейтаре.
- Там всё кончено. Одни мёртвые. Пятьсот тысяч мёртвых.
- Как ты узнала про мужа? Кто тебе сказал, что он мёртв?
- Никто. Римляне не разрешают никому войти туда, чтобы похоронить мёртвых. Скажи, рабби, я - агуна?
- Ты должна привести двух свидетелей его смерти, двух мужчин. Я один не могу изменить закон. Ты - агуна и не можешь выйти замуж. Не плачь, женщина, лучше поспи. Бог твоих отцов поможет тебе в послушании закону.
Камень, завернутый в тряпку мягко шлёпнулся возле ног. Кто это был? Сын Хакиная? Сын Йохая? Узник развернул письмо. Оно было коротким - Ишмаэль сын Элиши казнен римлянами. Судорога исказила его лицо - его враг мёртв! Судья праведный. Мёртв! Было тысяча и одна причина не любить его - за высокомерие, за этот взгляд - мимо тебя. За эти длинные кудри, чёрные до старости, провожаемые на улице взглядами женщин. А его подчеркнутая верность жене? А эта его изощрённая логика - только бы спасти старую, умирающую систему законов? А вот это - я слышал это от моего деда? И вот - мёртв! Как он встретил смерть? Плача, моля о пощаде? Или молча, с достоинством? Какими были его последние слова?
Наверху за щелью молчали. Откуда им знать - детали дойдут нескоро. И скорее всего из уст учеников Ишмаэля. Что-нибудь вроде: хорошо умереть за родину. И все-таки старый счёт сравнялся. Впрочем нет, он сейчас единственный, кто устанавливает законы. Он взглянул на спящую в углу женщину - ей повезло! - и крикнул в щель: эта женщина может выйти замуж, вы слышите - может!
Рассвет. Вновь кашель с кровью. Нужно умыться. Мыши не слышно - наверное приревновала. Или нашла себе более надежного соседа. Скрип двери - на этот раз тюремщик пришёл с тремя. Они сняли с него кандалы и связали руки сзади. Ему разрешена последняя просьба. Позовите моих учеников - они должны видеть как я умру. Закон обнимает всё - радость и печаль, рождение и смерть...
Воздух снаружи был свеж, узник поёжился. Помост был готов. Казнь будет мучительной, с него медленно сдерут кожу. Палачи начали привязывать его к колесу. Стража спорила о последних соревнованиях колесниц в Риме. Пять его учеников стояли поодаль, его дочь плакала. Вдруг он понял - его спор с Ишмаэлем сыном Элиши не закончен. Мишна будет всегда цититровать оба мнения - одно против другого. Но закон выберет мнение того из них, кто достойнее встретит смерть. Тогда он начал по слогам читать "Шма Израиль".
Он не чувствовал боли. Глаза его, устремлённые в небо, даже не увлажнились. А небо в то утро было свинцовым, цвета труб римского водопровода. И сразу после казни хлынул настоящий ливень - как будто разверзлись хляби небесные. Так рассказали его ученики.