"И срочная новость от нашего собственного корреспондента в Токио. Сегодня, около 11 часов утра тысячи верующих пришли принять участие в празднике любования сакурой в синтоистском храмовом комплексе Асакуса. Уже около ворот Каминари при входе в один из самых знаменитых храмов Токио, собрались толпы народу, не говоря уже о тысячах паломников, пришедших сегодня к храму Сэнсодзи. Праздник о-ханами относится к самым старым традициям Страны восходящего солнца и имеет древнейшую историю. Существует мнение, что дата рождения этого обычая - 8-ой век нашей эры, во времена династии Тан. После того, как по японскому телевидению было официально объявлено о начале сезона цветения сакуры, тысячи людей собрались сегодня полюбоваться нежными цветами японской вишни в самом главном храме страны, но никто из этих людей не ожидал, что станет свидетелем весьма неожиданного природного явления. Сильный ветер, поднявшийся буквально из ниоткуда сорвал нежные бутоны с веток деревьев, и в течение десяти минут весь Токио буквально утонул в снегу из облетевших лепестков сакуры. Напомним, что цветы этой вишни для японцев означают быстротечность и хрупкость жизни: человек проживает свою жизнь так же, как падает лепесток сакуры - красиво и очень быстро - по этой причине сакура тесно связывается с традицией буси и образом жизни самураев. Большинство жителей Японии напугано этим неожиданным явлением и считает случившееся недобрым предзнаменованием. Это были все новости на сегодня. А после короткой рекламы..."
Мне пора бы уже быть на полпути в офис, ну или хотя бы расплачиваться за ланч, улыбаясь миловидной официантке, а я все сижу и пялюсь на свои руки - можно подумать, в них что-то изменилось с тех пор как я на них уставился. На нижней части тела официантки надето нечто невообразимое, напоминающее мешок для спортивного бега, однако даже в этой неудобной на вид штуковине она ухитряется передвигаться довольно проворно, и кажется, уже несет мне счет. Странно, как женщины вообще могут двигаться на этих каблуках и в таких немыслимо тесных одеяниях?
Две девушки за столиком напротив все обеденные полчаса шушукаются и пытаются поймать мой взгляд. Я улыбаюсь про себя - когда я смотрю на женщин, мне всегда кажется, что у них нет души. Должно быть, в каком-то из прошлых своих воплощений я был тем самым епископом, который спросил на одном из средневековых церковных соборов, можно ли считать женщину человеком - о чем меня со смехом оповестил отец несколько лет назад, когда я изложил ему свою колченогую теорию.
Женщины напоминают мне стаю стандартных штампованных роботов, игрушек вроде японского чудо-изобретения тамагочи, выполненных из качественной пластмассы. Кто-то встроил в их тела подогрев, чтобы кожа была розовой и теплой при прикосновении руки, наделил их птичьим голосами, и умением совершать массу нехитрых, но бесполезных действий. Женщины кажутся мне настолько одинаковыми, словно все они были выпущены одной партией на заводе по производству людей, и если тщательно обследовать их тела, более тщательно, чем обычно это делают мужчины, наверное, можно обнаружить серийный номер выбитый где-то под волосами, и начинаться он будет с одних и тех же цифр - номера выпуска, а последними цифрами длинного числа будет наверняка дата рождения. У райских созданий за столиком напротив дата выпуска - не позже девяностого года прошлого века, а улыбки у них - словно у прожженных хищниц лет на двадцать старше.
Черти что творится в мире. Не успели американцы выразить вотум недоверия своему президенту, как французы начали бунтовать требуя выхода из состава Евросоюза и выдворения мусульман из страны. Всех словно лихорадит, выпуски новостей бьют все рейтинги, и в новостные блоки уже не так просто прорваться с рекламой, как это было еще полгода назад, мест нет, но рекламируют только лекарства против тревоги и страха, цены на размещение снова ползут в гору, самый крупный клиент - находка этого года постоянно недоволен - не то чтобы одним - всеми шестью вариантами телевизионного ролика, что накреативил за неделю наш арт-отдел, а тут еще эти чудеса.
Мне тридцать лет, и телевизионным новостям, я, по правде сказать, не очень-то доверяю. Если честно, на данном этапе своей жизни я верю только в то, что пока еще являюсь довольно успешным управляющим директором московского представительства крупного рекламного агентства с международным капиталом, распустившего щупальца-филиалы по всему миру. Во всем остальном, по всей видимости - у меня кризис веры. Достаточно, впрочем, избирательный. Мне все время надо быть смелым, а в этом деле без веры - веры в себя - не обойтись. Иногда надо быть смелым, чтобы пойти на встречу с разгневанным клиентом, и убедить его в нашей правоте, иногда нужна храбрость, чтобы в один день уволить целый отдел из-за соображений экономии, а иногда надо быть смелым, только для того, чтобы просто открыть дверь собственного дома и выйти наружу, неважно, за хлебом ли в ближний магазин, или же чтобы взглянуть, что там за крики поздно вечером на лестничной клетке. Я уверен, что для того, чтобы оставаться смелым необходимо быть уверенным в своих силах, не забывая постоянно перебарывать себя. Но я чертовски рад, что мне не приходится быть настолько смелым как Олег, мой сосед снизу.
Степке, его сыну - всего десять лет, но этот ребенок уже достаточно натерпелся. У мальчишки церебральный паралич или еще что-то в этом духе, ему уже сделали целую кучу операций, пару даже заграницей, но ничего не помогло и сейчас его, кажется, готовят к очередной. За свои десять лет Степка уже привык к крови, к боли, к уколам и постоянным анализам, к сиделкам и походам в поликлинику. Наверное, к инвалидной коляске мальчик тоже привык, почти. Я часто убеждаю себя, что ко всему привыкают. Но понимаю, что есть вещи, к которым привыкнуть невозможно, всякий раз, когда играю с ним в мяч - это случается иногда по субботам. Этот белоголовый юный одуванчик ловит оранжевый баскетбольный мяч обеими руками, радостно вереща, и упрямо говорит мне - а я скоро встану на ноги, дядь-Сереж, и тогда мы с тобой по-настоящему сыграем, я соглашаюсь, и говорю - конечно, парень. При этом я не могу смотреть в глаза его отцу, потому что знаю, что у Олега тоже кризис веры, но ему приходится быть куда более смелым сейчас, чем когда-нибудь приходилось мне.
Прежде чем выйти из кафе, я все-таки улыбаюсь юным пираньям и уже на ходу оглядываю себя в зеркало - подделку под старинные венецианские стекла, чуть ли не семнадцатого века. Отражение саркастически улыбается мне в ответ. У меня все в порядке, кроме того, что, пожалуй, шапка темных волос начинает отрастать, и пора бы подстричься. Моя работа приносит неплохой доход, и я могу позволить себе почти все радости жизни цивилизованно-пещерного человека. Однако, совсем недавно обнаружилось, что, будучи в принципе совсем обыкновенным, среднестатистическим обеспеченным балбесом привлекательной наружности, которую приходится три раза в неделю нещадно гонять в тренажерном зале для поддержания идеального товарного вида, я отличаюсь от большинства людей в худшую сторону. У меня нет мечты.
Как-то раз мы ужинали вдвоем с симпатичной блондинкой из узко-профильного соседнего агентства, которую я не далее как тем же утром снял на общей проходной. Точнее это она строила мне глазки несколько дней, в итоге я сломался и предложил свою компанию для приятного ужина и не менее приятного завтрака. Как ни странно, она согласилась. В промежутке между мясом и шампанским она невзначай поинтересовалась, есть ли у меня мечта. Более идиотского вопроса от девушки я не слышал со времен первого свидания в пятом классе, когда пригласил в кино девочку из параллели, и задыхаясь от счастья держал ее ладошку в своей. Барышня, в которую я был, кажется, влюблен, разрушила мою эйфорию в темноте кинотеатра вопросом, во сколько лет у меня была первая женщина. Этого я мог менее всего ожидать. Самая первая? Я тогда смутился, покраснел, и храбро поведал, что, судя по детским воспоминаниям, это случилось, наверное, в год и пять месяцев. Мне понравилось, как вытянулась ее физиономия в полумраке кинотеатра, как тени от сменяющихся на экране кадров плясали на ее щеках, единственным минусом было то, что девочки из школы почти полгода отказывались от моих попыток проводить их до дома. О том, что первой женщиной, которую я помню более-менее отчетливо, была моя мама, я умолчал.
И эта блондинка со своим вопросом... Ей-богу, лучше бы она спросила, сколько я зарабатываю, или какая у меня машина... Я, конечно не изменившись лицом, соврал, что да, мечта есть, как у всех, но вечер был безнадежно испорчен. Ибо в первом приближении мечты в себе я не ощутил. Я не вожделел ни Линду Еванджелисту, ни виллу на Канарах, ни даже частного самолета, я просто жил и не задумывался, что будет дальше. Случается так, что какая-то глупость внезапно цепляет за живое, заставляя мысли пускаться в бешеный галоп. Я сбежал от этой в целом привлекательной и неглупой для женщины блондинки, так и не дождавшись завтрака, - в ее девичьей постели нам троим - мне, ей, и моей бессонной инвентаризации целей, надежд и желаний - оказалось слишком тесно. Надо ли говорить, что во всем разноцветном ворохе собственных устремлений мечты я так и не выявил?
Едва отделавшись от новой ночной подруги и устроившись в кафе за завтраком, я принялся терроризировать знакомых и друзей с вопросом, а есть ли у них мечта. В тот момент мне было совершенно все равно, что обо мне подумают - маховик подозрений уже был запущен. Удалось выяснить многое: большинство контактов сочли смс с вопросом о вечном в семь утра порядочным свинством, четыре человека ответили на следующий день - по всей видимости, так же, как я, провели ревизию души; пара абонентов сменила телефонные номера; еще восемь мертвых душ бесследно исчезли из моей жизни около года назад, за что были безжалостно стерты из памяти телефона. Валерка, один из моих друзей давно облизывался на новый Дукатти, подруга моего детства Карина хотела новый нос и нового мужа в придачу, Петр Иваныч, бывший босс, сообщил, что руку отдал бы за небольшой домик на побережье Испании, а моя мама мечтала, чтобы ее сын, наконец, женился и подарил бы ей внуков, - словом, мечты, и самые разные, были у всех откликнувшихся абонентов телефонной книги. У всех, кроме меня самого.
Вот здесь я кажется, впервые в жизни напрягся, начиная понимать Катю, иногда говорившую, что вроде я и нормальный парень, но что-то во мне не так. Катя - это моя девушка, и иногда ей виднее.