Он шел и шел вниз по дороге, наконец дойдя до черных деревьев, где он спрятался и плакал как если бы его сердце было разбито. Ах, что это были за судороги, что за отчаяние, когда гробница памяти была разрыта и призраки его прошлой жизни явились извне чтобы бичевать его.
- Эптон Сенклер, Джунгли.
Мои друзья и старые члены группы могут помнить некоторые из историй упомянутых здесь иначе, чем это делаю я, но я полагаю, что все эти истории могут быть рассказаны по-разному. Это мои истории. Это моя точка зрения. Это моя правда.
Посвящается Мари Элис МакКэган
Краткая биография
Майкл «Дафф» МакКэган родился 5 февраля 1964 года в Сиэттле, США, в семье парикмахера, насчитывавшей к тому времени уже семерых детей. Дафф был младшим, и один из его старших братьев начал давать ему уроки игры на басу. Дафф, однако, начал свой музыкальный путь, играя в основном на барабанах в местных группах, таких, как Ten Minute Warning и The Fartz. Он слушал тогдашних панк-кумиров - Sex Pistols, Ramones, The Clash, андерграундных американцев Black Flag, Circle Jerks. В общей сложности Дафф поиграл в 31 группе сиэттлской панк-сцены 1979-84 гг.
В 1984 году Дафф решил перебираться в Лос-Анджелес и сконцентрироваться на басу. Он нашел двоих молодых музыкантов, Слэша и Стива Адлера, с которыми начал играть в группе «Road Crew», но вскоре ему снова захотелось чего-то новенького, и вот он был приглашен в новую группу, которой сразу пробил несколько концертов в Сиэттле. Гитаристу Трейси Ганзу и ударнику Робу не хотелось ехать так далеко, и оставшись без музыкантов перед концертами, Даффу и его новым друзьям Эксл Роузу и Иззи Стрэдлину ничего не оставалось, кроме как пригласить тех самых Слэша и Стивена из предыдущей группы Даффа.
Так началась история группы Guns n’ Roses, в этом «классическом составе» они записали два альбома, ставших суперпопулярными и обеспечившими группе на долгое время внимание мировой музыкальной прессы и многочисленных поклонников. После выхода альбома «Аppetite For Destruction» в 1987 году и неожиданной популярности, обрушившейся на вчерашних «уличных рок-н-ролльщиков», многие их участников пристрастились к выпивке и наркоте, в том числе и Дафф, который «завязал» только после ухода из группы в 1998 году (в 1994 он перенес операцию на печени).
Дафф оставался активным участником GN’R вплоть до 1998 года, когда он ушел из группы, по собственному признанию, из-за того, что Эксл Роуз «овладел всем». За это время он записал с группой 4 альбома, не только ставших одними из самых продаваемых за всю историю рок-н-ролла, но и признанных классикой жанра. Дафф закрепился в музыкальном мире как один из самых почитаемых басистов (его стиль высоко оценил, к примеру, Мик Джаггер из «Роллингов»), чье влияние на новое поколение музыкантов становится все более явным.
Он начал свою соло-карьеру, еще будучи в GN’R, выпустив в 1993 году альбом «Believe In Me», на котором, помимо коллег из группы, поучаствовали также Jeff Beck, Lenny Kravitz и Skid Row. В 1996 году Дафф создает со Стивом Джонсом из Sex Pistols, басистом Джоном Тейлором из Duran Duran и тогдашним ударником GN’R Мэтом Сорумом «супергруппу» Neurotic Outsiders, выпустившую один альбом.
С 1998 года Дафф занимается так же проектом под названием Loaded, выпускавшем альбомы в 1998 и 2001 годах, и очередной «супергруппой» The Racketeers (альбом вышел в 2000). В 1999 году Дафф записывал сольник «Beautiful Disease», который не был выпущен официально из-за разногласий с фирмами «Universal» и «PolyGram».
Все эти проекты, однако же, не имели большого коммерческого успеха. Но в 2003 Дафф и его старые друзья Слэш и Мэтт Сорум принимают решение о создании группы Velvet Revolver, с приходом экс-вокалиста Stone Temple Pilots Скотта Виланда получившей статус «супергруппы». В 2004 году они записывают альбом «Contraband», ставший очень удачным и попавшим в чарты. Последовало мировое турне, и МакКэган вновь оказался в центре внимания музыкальной прессы. Однако после гораздо менее удачного «Libertad» (2007) последовал уход Виланда, который, как сразу же поспешили рассказать в интервью его вчерашние товарищи, слишком часто срывал концерты, будучи не в настроении петь или же пребывая в состоянии, весьма далеком от творческого. На данный момент, пока Velvet Revolver «ищет вокалиста», а Слэш записывает сольник, Дафф снова занят Loaded, выпустив с ними альбом.
Дафф, помимо Guns n’ Roses и своих соло-проектов, поучаствовал в записи альбомов бывших коллег по группе - Слэша и Иззи Стрэдлина, а также в разное время поиграл с Игги Попом, Марком Ланеганом и Burden Brothers.
Ставший столь узнаваемым «фирменный» звук МакКэгана достигается им при помощи басух Fender (Precision Lyte, Jazz Bass Special), уселков GK (Gallien-Krueger), и струн Rotosound. Дафф также иногда использовал басы Gibson, а в последнее время иногда играет на немецких Duesenberg.
С 1994 года Дафф живет в Сиэттле, и с этим связан любопытный факт - он был одним из последних, кто видел Курта Кобейна на публике. Они летели с ним вместе в Сиэттл за несколько дней до смерти Кобейна, и Дафф, вместе с женой Курта Courtney Love, был приглашен на опознание.
С 1997 года Дафф женат на модели Susan Holmes, и у него есть две дочери - Грейс и Мари Элис.
Дафф обладает финансовой степенью, полученной в онлайн колледже, так как в свое время он не окончил школу.
Благодарности
Идея написания книги никогда не пришла бы мне в голову, если бы я уже не начал писать на публичных форумах, где другие могли прочесть мои работы. За это я должен благодарить Chris Kornelis из Seattle Weekly и Tim Mohr из Playboy за то, что верили в меня достаточно, чтобы дать шанс вести еженедельные колонки в своих уважаемых изданиях в 2008 году. Эти два редактора дали мне плодотворные идеи, полезные советы, и широкие возможности для роста.
Благодаря этим колонкам, я понял, что в действительности, могу выражать свои мысли в более ясной, литературной форме. Разговоры и интервью – это одно, а выражение своих мыслей на бумаге стало – и остаётся до сих пор – страстью. Также я хочу поблагодарить своих читателей в Seattle Weekly. Это было честью для меня, получать ваши комментарии, и постоянный обмен информацией сделал моё писательство глубже, проникновеннее и ярче. Ко всему прочему, мои приятели писатели из Weekly поставили для меня высокую планку, к которой я должен был стремиться – особенно Krist Novoselic и John Roderick.
Когда я беседовал с моим бывшим редактором из Плейбоя Тимом Мором насчет идеи написания книги, он дал мне уверенность и энергию, необходимые для правильного старта. Тим был со мной на всех этапах процесса написания книги и был повседневным редактором и советником. It’s So Easy (and Other Lies) можно считать его детищем настолько же, насколько и моим.
Задолго до того, как я начал задумываться о профессиональном писательстве, в то время, когда я впервые попробовал поступить в Университет Сиэтла в 1999 году, для приема я должен был составить эссе. Я не писал никаких эссе с ранних восьмидесятых. Мой хороший друг – выпускник Брауна, а также участник группы Presidents of the United States of America – снова помог мне пройти через страшные первые шаги писательства. У меня до сих пор есть его подарок от Strunk and White’s Elements of Style, гордо стоящий на моей книжной полке.
Моя жена, Сьюзан, показала мне некоторые тонкости машинописи в то время, а также как правильно расставлять знаки препинания. Мои умения улучшались, но она до сих пор чувствует отвращение к «креативную» пунктуации, которая проскакивает в моём писательстве. Она - умная жена, о какой можно только мечтать, особенно когда дело доходит до написания и грамматики. (И при всём этом, она горячая штучка!) Спасибо тебе, малышка. Люблю тебя.
Писательство – уединенное занятие. Хотя, когда мне становится одиноко, мой пёс Бакли всегда рядом, храпит возле меня. Спасибо, приятель.
Мой литературный агент, Dan Mandel из Sanford J. Greenburger, облегчил процесс заключения договора насчет книги. Это могло, и должно было стать занозой в заднице. Дэн, ты сделал этот процесс понятным и, на самом деле, довольно приятным.
Я бы хотел поблагодарить мою группу Loaded: Jeff Rouse, Mike Squires, and Isaac Carpenter. Спасибо, парни, что были рядом, в студии бесчисленное множество часов, пялясь вместе со мной в чертов ноутбук, в автобусе, в самолете, где бы то ни было.
Также спасибо моему бизнес менеджеру, Beth Sabbagh, за непреклонность и голос разума в моей, зачастую хаотичной жизни; своему адвокату Glen Miskel – мы прошли вместе долгий и насыщенный путь, и я буду скучать по тебе; Andy Bottomley, за то, что ты умнейший бизнес-партнер, которого только можно желать, и к тому же, хороший друг; и Jim Wilkie за то, что позволил оттачивать своё мастерство, работая над колонкой на ESPN.com.
Мой редактор, Stacy Creamer, издатель Touchstone, верила в этот проект с самого начала, этот факт до сих пор не дает мне покоя. Когда профессионалы ее калибра показывают такое беззастенчивое волнение, это смутит любого из нас, кто измучен и скучен. Спасибо, Стейси. Мы словно приятели, сшитые из одинаковой ткани, потертой, слегка порванной, постоянно ищущие солнце, чтобы согреться.
Слово, безусловно, оружие в руках писателя. Гуру кроссвордов New York Time, Will Shortz, на протяжении всех этих лет помогал мне добавить хитрой и умной лексики в мой арсенал слов. Jon Krakauer and Thomas Friedman пишут потрясающую научную литературу, которая постоянно вдохновляет меня. Cormac McCarthy и позднее, великий Upton Sinclair создали наиболее прекрасную и мрачную прозу из когда-либо написанных. Точка.
Экслу: спасибо, что стерпел всё моё дерьмо и был моим другом в те мрачные времена.
Иззи: спасибо, что указывал путь и был наставником.
Слэшу: спасибо, что был таким музыкальным вдохновением.
Стивену Адлеру: я всегда буду любить тебя как брата.
Мэтту Соруму: ты настоящий лев, мужик.
Дэйву Кушнеру: ты - настоящий герой VR.
Скотту Вейланду: продолжай в том же духе, мой друг.
Сэнсею Бенни Уркидесу и сенсею Саре «Eagle Woman» Уркидес: всё просто, благодаря вам двоим, я научился жить заново.
Сиэтлхэдам всего мира: вы, парни, жжете напалмом, черт подери.
Мэрибет: спасибо, что ты потрясающий друг и за эту кучу фотографии для книги. Ты одна на миллион, сестренка.
Спасибо также Игги Попу, за то, что предоставил мне этический компас, который я использую, чтобы отметить свой путь. Ты показал, что это возможно. И я стараюсь.
Для моих братьев и сестер Джона, Марка, Кэрол, Брюса, Клаудии, Джоанны, Мэтта, для начала разберемся сразу: мама любила меня больше. Вы наверняка слышали, как она шептала это мне время от времени. Что? Считаете, она любила вас больше? Боже, все мы счастливчики, что эта женщина была нашей мамой. И я также чувствую себя счастливым за то, что вы мои братья и сестры. Я ценю все ваши наставления, вдохновение и поддержку – и за вашу нетерпимость к различной фигне.
Грэйс и Мэй: я знаю, что однажды вам будет любопытно прочесть эту книгу. Вы задали мне вопросы о моей юности, и я сделал все возможное, чтобы ответственно ответить на ваши вопросы, не сильно напугав при этом. Вся эта история – хорошая, плохая, злая – и все эти страницы, попытка найти какой-то смысл в самых сумасшедших временах моей жизни. Написание этой книги заставило меня понять, насколько же мне повезло иметь двух дочерей, и я надеюсь не смутить вас какой-либо из этих историй. Я надеюсь, вы сможете вынести из них урок или два, и я надеюсь, что прохождение через окружавший меня ад позволило вынести уроки, которые я теперь могу применить, как отец. Вы и ваша мама дали мне новую жизнь и свет, я всегда буду дорожить вами и защищать вас и сделаю всё, что в моих силах, чтобы уберечь от тех мрачных и глубоких пропастей, в которых я побывал.
Примечание редакции
Особая благодарность переводчикам текста с сайта vk.com/gunsnroses_gallery
- Анастасия Крылова
- Анна Гадзиева
- Илья Елин
- Павел Шевцов
- Саша Джонсон
- Немо Райт
- Макс Смирнов
- Анна Минеева и др.
В России книга не издавалась.
Prologue
Август 2010
DJ Морти стоит позади стола на заднем дворе. Вечерний луч Калифорнийского солнца струится как в кино, над черепичной крышей дома, который я делю с моей женой Сьюзан и нашими двумя дочерьми Грейс и Мэй. Напротив диджейского стола небольшой участок из полированного дерева - портотивный танцпол, который мы заняли маленькими столами и стульями.
Морти сканирует треки на своем ноутбуке, проверяет свой MP3-пульт и соединение всего этого с АТФ и микрофонами. Он почти готов к вечеринке. Я встречал Морти несколько раз на других мероприятиях в городе. Я часто чувствовал себя средневозрастным мужланом в обтягивающих брюках, и иногда самой приятной вещью было побеседовать с диджеем о музыке.
Сегодня, хотя день близится к вечеру в LA, я даже более неуместен чем обычно. Или по крайней мере становлюсь все менее долгожданным в обществе. Грейс исполняется 13 сегодня, и мы замутили вечеринку. Грейс уже почти сказала мне и своей маме оставаться полностью незаметными для гостей. Ее точные слова были: “Вы не приглашены”
О, радость отцовства.
Тем не менее Сьюзан и я собираемся быть дома во время вечеринки. Дни рождения в этом возрасте это большое мероприятие. Я помню, когда мне исполнилось 18, это был какой-то рубеж, но даже в том возрасте мой праздник был ограничен несколькими хорошими друзьями и членами семьи. Частично это связано с социально-экономическими различиями между моим детством и детством моих детей. Сейчас мы живем гораздо более свободно, чем раньше, когда я рос. Когда ты можешь позволить себе больше, ты и делаешь больше, и дети по соседству, как те, которые приглашены сегодня, предвкушают что-то конкретное. Так, в дополнение к диджею, будет фотобудка и мастер по нанесению тату из хны.
Другая причина почему мы собираемся оставить детей, это потому что возможно это последний раз, когда Грейс, старшая из моих дочерей, захочет праздновать день рождения дома. Ну чтож.
Планирование этой вечиринки порой ставило в тупик. Когда я позвонил в компанию сдающую фотобудки первым вопросом который они мне задали был: “Какой будет формат фотобумаги?”
Хах?
“Да, машина выдает разного формата полоски, 4 небольшие паспортные фотографии на каждой полоске. Вы можете написать на одной из сторон”
Я начал быстро соображать. Полоски на фотографиях для паспорта будут подписаны 13-я вечеринка Грейс по случаю Дня Рождения.
Теперь день, на который назначена вечеринка наступил и я проверяю что все готово.
Женщина у столика с хна-тату привезла свою книгу образцов, достала ее и поправляет кресло. Я беру стакан воды. С жадностью я смотрю на стол с едой, где разложены мексиканские деликатесы. Поставщик провизии даже полил лепешки, сделанные на скорую руку, маслом из кувшина. Здесь также есть бар с мороженным. Я люблю мороженое. Это будет потрясная вечеринка.
DJ Морти зарядил альбом Принца “Controversy” и настраивает звук. Я кричу Сьюзан. Когда она присоединяется ко мне на заднем дворе я дергаю ее на маленькую танцплощадку и начинаю танцевать шимми (shimmy). Немногим известен тот факт об оригинальных членах Guns N’ Roses: мы танцуем. Все знают змеиное скольжение Эксла, конечно. Наиболее осведомленные люди знают что Слэш также отлично танцует русский танец “вприсядку”. Ну я тоже не плохо танцую…
“Папа!” вопит Грейс.
Я останавливаюсь на середине движения и поворачиваюсь посмотреть на нее.
“Люди начнут собираться в любую минуту”
Она ворчит. Почти.
Да, да, да, я смирился с этим. Она просто взрослеет.
По мере того, как друзья начали появляться, Грейс снова стала намекать, что она хочет, чтобы мы исчезли с заднего двора на время вечеринки. Очевидно, присутствие родителей достаточно неудобно в этом возрасте. Тем не менее. Заглядывая в заднюю дверь, как только вечеринка началась, я увидел маленькие стайки мальчиков и девочек, улыбающихся и смеющихся застенчиво. Некоторые из этих детей уже выглядят как подростки - один из мальчиков почти моего роста.
Через час или больше я подумал, что должен сходить за стаканом воды и посмотреть как работает фотобудка и мастер по изготовлению тату и увериться, что все ведут себя хорошо. Я в ответе за этих детей, в конце концов. Черт, диджей мой друг, поэтому я должен потусоваться с ним немного. И, к тому же, еда выглядит действительно не плохо, и я, вероятно, должен принести тарелочку и для Сьюзан. Ну и конечно пока я хожу, должен раздобыть еды и себе.
Я не собираюсь шпионить, говорю себе я, открывая заднюю дверь и ступая на задний двор. Ни в коем случае. Я просто ответственный отец. Да.
Должен ли я пойти за мороженным сейчас или вернуться за ним позже?
Как только я вывернул из-за угла дома я застыл, ошеломленный: мальчик и девочка целуются.
Вот дерьмо.
Я оцепенел неуверенный, что я должен сказать или сделать.
Я не ожидал этого.
Мой разум бессознательно устремился к контрольному списку. Это список вещей, которые я делал в этом же возрасте - это также список вещей, которые, как родитель, я не хочу чтобы дети делали на моем заднем дворе.
Они пьянствуют?
Нет.
Курят травку?
Нет.
Закидываются кислотой?
Нет.
Я начал курить травку в действительно раннем возрасте: в четвертом классе, если быть точным. Я впервые выпил спиртное в пятом классе и попробовал ЛСД в первый раз в шестом классе, когда я был переведен в среднюю школу Экштейн в Сиэтле (Eckstein Middle School). На Северозападе грибы растут везде - на тропинках парка и на задних дворах и просто везде где только можно. К седьмому классу я был экспертом по различению тех сортов грибов, от которых получаешь кайф. Также, я впервые занюхал кокаин в седьмом классе. Я также пробовал кодеин*, кваалюд** и валиум в средней школе. Это не было чем-то сверхъестественным если ребенок принимал наркотики, в 70-х годах никто не кричал и не предупреждал об опасности.
Тогда я занялся музыкой. Раннее панк-рок движение в Сиэтле было довольно-таки крохотным, поэтому все мы знали друг друга и все по кругу играли в одних и тех же группах. Мне было 14 лет, когда я начал играть на ударных, басу и гитаре в различных группах и поехал в тур с Fastbacks, в то время как другие дети в моем классе ели сладкую вату и мечтали о дне, когда они будут достаточно взрослыми, чтобы получить водительские права. Я продолжал пить тонны пива и экспериментировать с ЛСД, грибами и кокаином.
Они едят грибы?
Нет.
Кокаин?
Нет.
Тогда, где-то в 1982 году, по мере того, как музыкальная сцена становилась больше, и упадок поразил Сиэтл, все мы заметили зависимость от героина и таблеток. Зависимость стремительно возросла в кругу моих друзей, и смерть от передоза стала практически банальностью. Впервые я был свидетелем передоза, когда мне было 18. Я видел, как моя первая любовь увядала от героина, а один из членов моей группы умер от этого. В то время, когда мне было 23, двое из моих лучших друзей умерли от передозировки героином.
Героин?
Нет.
Слава Богу.
Эти дети не употребляют наркотики или выпивку. Здесь нет подозрительного запаха или расширенных зрачков.
Мой разум устремляется ко всем другим действиям, которые я совершал, находясь в возрасте Грейс.
Мои лучшие друзья и я начали угонять машины в средней школе. Кража машин влекла за собой другие преступления - взлом и проникновение в дома. Я помню, как однажды ночью мы ворвались в церковь, в надежде получить несколько микрофонов для моей группы. Моя храбрость в том возрасте не имела совести. Когда я не смог найти никаких микрофонов я спер чашу для подаяния и использовал ее как сутенер для моих коктейлей. Это преступление было упомянуто в газетах.
Кто нибудь из этих детей угонял машины?
Нет.
Я видел как все эти дети прибывали. Их привозили родители. Ни один из них не приехал самостоятельно.
О, Боже, о чем я…?
Впервые я занялся сексом в 9 классе. Девушка была старше - я играл музыку среди людей старше меня по возрасту. Что касается того первого раза, тогда я подхватил заразу. Конечно я не мог просто прийти к моей маме в тринадцать лет и объявить, что у меня что-то не так с моим пенисом. К счастью кто-то из старших моих друзей отвел меня в бесплатную клинику, устроенную католическими монахинями. Впечатление было отнюдь не клёвым. Нет. Это чертовски испугало меня?. Тем не менее, после трехдневного курса приёма слабых антибиотиков я избавился от гонореи.
Но эти дети не занимаются сексом. Фактически руки этих детей не блуждали друг по другу. Нет, эти дети просто целовались.
Секс?
Нет.
Эти воспоминания - погружение в мой контрольный список - отняло у меня меньше 5 секунд, но мальчик и девочка перестали целоваться и сейчас стояли оцепенев, их плечи были неловко напряжены и опущены, как если бы они противостояли буре, вставшей на их пути.
Я глубоко вздохнул.
“Извините” сказал я.
Я кивнул и быстро отступил назад в дом.
Часть I
Knockin’ on Heaven’s Door
Глава 1
Я знал много наркоманов. Многие из них либо умерли, либо продолжают влачить жалкое существование по сей день. Со многими из этих людей я лично был свидетелем замечательного прожигания жизни по мере того, как мы играли музыку вместе, словно дети и смотрели в будущее. Конечно, никто из нас не собирался стать наркоманом или алкоголиком.
Некоторые люди могут экспериментировать в юности и двигаться дальше. Другие не могут.
Когда ГНР начали становиться популярными, я был известен как большой пьяница. В 1988 году MTV транслировало концерт, в котором Эксл представил меня – как обычно – как Дафф «Король пива» МакКэган. Вскоре после этого компания, работавшая над новым сериалом позвонила мне с вопросом, не могли бы они использовать имя «Дафф» для марки пива в их шоу. Я засмеялся и сказал “конечно, без проблем”. Это звучало как дешевый художественный проект или что-то типа того – я имею ввиду, кто делает мультфильмы для взрослых? Все что я знал - это то, что шоу будет называться “Симпсоны”, и в течение нескольких лет я начал видеть пивные кружки Даффа и символику везде,где бы мы не гастролировали.
До сих пор репутация пьяницы не казалась мне большой проблемой. Но с течением времени, когда ГНР провели 28 месяцев с 1991 по 1993 года в туре в поддержку альбома Use Your Illusion, мое потребление спиртного достигло эпических размеров. Во время мирового тура Иллюзий ГНР арендовала частный самолет. Это не был какой то эксклюзивный самолет; это был полностью укомплектованный 727 который мы арендовали у казино MGM, с залом и индивидуальным спальным местом для членов банды. Слэш и я окрестили самолет нашим совместным курением крэка. Перед тем как колеса оторвались от земли. (Не то чтобы я рекомендую, кстати – запах проникает всюду), я даже не помню Чехословакии; мы играли на стадионе шоу в одном из самых красивых городов восточной Европы незадолго после падения Берлинской стены, и я помню, что был в этой стране только из-за штампа в моем паспорте.
Это не было таким уж ясным больше, могу ли я быть одним из тех, кто может экспериментировать в своей юности и двигаться дальше.
Каждый день я убеждался, что бутылка водки находится рядом с моей кроватью, когда я просыпался. Я пытался бросить пить в 1992, но с лихвой начал снова всего лишь после нескольких недель. Я просто не мог остановиться. Я зашел слишком далеко. Мои волосы начали выпадать из шевелюры? и мои почки болели, когда я пИсал. Мое тело не могло полностью выносить атаки алкоголя, чтобы не ответить мне пинком изнутри. Моя носовая перегородка прогорела насквозь от кокаина? и мой нос т`к непрерывно как прохудившийся кран в писсуаре заброшенного мужского туалета. Кожа на моих руках и ногах потрескалась, и у меня на лице и шее были гнойники. Мне приходилось забинтовывать руки под перчатками, чтобы быть способным играть на басу.
Есть много разных способов выйти из депрессии такой как эта. Некоторые люди идут прямо в реабилитационный центр, некоторые идут в церковь. Другие идут в АА (Alcoholics Anonymous), и еще больше заканчивают все это в сосновом ящике, который я чувствовал, ожидает и меня.
В начале 1993 моя кокаиновая зависимость была такой сильной, что друзья – некоторые из тех, с которыми я джэмовал или которые курили со мной крэк – фактически начали осторожно говорить со мной об этом и пытались сделать все что могли, чтобы удержать моих диллеров в стороне от моей жизни, когда я возвращался назад домой, чтобы отдохнуть в перерывах тура. Ах, но у меня были свои способы обходить всех, кто делает добрые дела. В LA было для этого много путей.
Одна ложь, которую я говорил себе, заключалась в том, что я не был по-настоящему кокаино-зависимым. Действительно, я не участвовал в кокаиновых вечеринках и никогда не употреблял кокаин сам по себе. Еще одним аргументом к этому было то, что я ненавидел саму мысль, что я употребляю кокаин. Мое употребление было строго утилитарным: я использовал его стимулирующие эффекты, чтобы предотвратить опьянение и позволить себе пить гораздо дольше – часто дни на пролет. Фактически, главным образом, дни напролет.
Так как я был непреклонен перед тем, чтобы быть стереотипным “кокаиновым парнем», у меня никогда не было причудливой дробилки, с помощью которой приготовляют кокаин для более легкого употребления. Я просто получал мой пакет, открывал его, разбивал комок кокаина на несколько маленьких кусочков полупридурковатым образом и запихивал один из кусочков себе в нос. Конечно, я могу сказать, что мой примитивный способ имел недостаток. Внутренность моего носа была всегда охвачена огнем, иногда нос так горел, что я сгибался в боли.
Затем жена моего главного кокаинового диллера Джоша забеременела. Я начал беспокоится, что она не бросит употребление кокаина. Одна вещь, которая никогда не уходила из моей своеобразной гибкой этической системы: почти все может считаться весельем и игрой, когда это связано с твоей собственной жизнью, и твоя жизнь это все, с чем ты играешь, но подвергать опасности кого-то другого было недопустимо. Я не собирался участвовать в каких-либо ситуациях, когда невинная третья сторона пострадала бы. Это была не просто элементарная человеческая порядочность. Я вырос в большой семье и с этой точки зрения в моей жизни у меня было что-то вроде двадцати трех племянников и племянниц, всех их мне приходилось знавать с детского возраста. Сейчас я собирался поселиться здесь, рядом с Джошем и его женой Иветт, и настаивать, чтобы она прекращала употребление кокаина. У меня не было пока сил стать примером, но я предложил заплатить за ее нахождение в реабилитационном центре.
Оба, Джош и Иветт поклялись мне, что, черт возьми, конечно, она остановится, и что нет абсолютно никакого другого способа, как она могла бы сделать это, пока ребенок находится в ее утробе. Я не доверял им.
Однажды в уикенд они приехали, чтобы погостить со мной и некоторыми другими друзьями в хижине, которую я купил на озере Lake Arrowhead в горах к востоку от Лос-Анжелеса. Джош, конечно, привез с собой наркотики, и я дал им с Иветт одну из нижних комнат. Я бы сказал, что Иветт была под кайфом. Чтобы проверить мои подозрения, я бесшумно вошел в их спальню и застал ее склонившейся над дорожкой с кокаином. Взгляд на это со стороны заставил меня осознать, что я катился все время по наклонной в течении моей жизни. Я отделался от нее. Я выпихал их из моего дома и сказал, что не хочу видеть их снова. Я был в негодовании – на них и на самого себя.
Я завязал с кокаином в тот день и напивался в течении двух зверских недель серьезной депрессии.
Даже не взирая на то, что действие запоя было более заметным без кокаина, запой оказался менее подконтрольным, приносил меньше кайфа. В эти дни я узнал, что на самом деле означает иметь «DTs»*. Клиническое определение delirium tremens (белая горячка) - серьезное психотическое состояние, встречающееся у некоторых людей с хроническим алкоголизмом, характеризующееся неподдающейся контролю дрожью, яркими галлюцинациями, серьезным беспокойством, испариной и внезапными чувством ужаса. Все, что я знал тогда, что это не здОрово. Я чувствовал себя действительно больным. Мое тело разваливалось на части так скверно, что я выглядел так, будто получил радиационное облучение.
На протяжении Use Your Illusion тура я записывал песни самостоятельно, ныряя из одной студии в другую. Этот проект служил по большей части способом убить время, которое я в другом случае провел бы за выпивкой, и я клянусь, что не знал, для чего делал эти демки, действительно. Одна из них - моя версия песни Джони Тандерса «You Can’t Put Your Arms Around a Memory» завершает альбом GN’R’s Spaghetti Incident, альбом каверов выпущенный сразу после окончания Use Your Illusion тура.
Я играл по-немногу на разных инструментах в течение сессий – ударных, гитаре, басу. Я пел тоже, и, если вы слушали альбом, то ясно, что на некоторых песнях я не был способен дышать через нос. Затем, в некоторых пунктах в течение тура служащий записывающей компании, который был с нами в дороге, спросил, куда я исчезаю в свободное время все дни. Я сказал ему. Затем Том Зутот, который подписал GN’R с записывающей компанией Geffen, подхватил этот слух о демках, спросил меня, хотел ли я заключить персональный договор. Geffen, сказал он, может издать треки как альбом. Я знал, что он, возможно, являясь наемником (к этому времени Nirvana и Pearl Jam распались), оценил возможность использования моих Сиэттлских корней и панковских связей, чтобы помочь лейблу подновить (reposition) GN’R.
Но мне было все равно. Для меня это был шанс воплотить мечту. Я вырос, боготворя Принца, который играл почти на двадцати инструментах на своем дебютном альбоме, который содержал потрясающую благодарственную надпись «сочинено, исполнено и записано Принцем».
Здорово, моя собственная запись выполнена так, как это сделал Принц – по большей части мною самим – и будет распространена по всему миру.
Geffen поторопился выпустить это как Believe in Me летом 1993 года, как раз по окончанию тура Illusion. Эксл говорил об этом со сцены во время последних нескольких шоу. И я даже начал рекламировать это пока GN’R были в Европе – во время автограф-сессии в Испании пришло так много людей, что улицы у музыкального магазина были оцеплены полицией.
У меня был запланированный сольный тур, который должен был начаться немедленно после Ганзовского последнего выступления – двух финальных шоу в Буэнос Айресе (Аргентина) в июле 1993 года. Мой сольный тур открывался демонстрационным шоу в Сан-Франциско, Лос-Анжелесе и Нью-Йорке и затем я должен был открывать тур Scorpions по Европе и Великобритании. Вернувшись в Лос-Анжелес из Аргентины, я присоединился к группе друзей и знакомых, которых я привлек к сольному туру. Они уже начали репетировать до того, как я приехал домой. Вместе мы начали энергичные приготовления к туру.
Эксл слышал, что я планирую вернуться снова в тур. Он позвонил мне.
«Ты, мать твою, сошел сума? Ты не должен возвращать в дорогу прямо сейчас. Ты ненормальный даже если просто думаешь об этом».
«Это единственная вещь, которую я знаю, как делать», сказал я ему. «Я играю музыку».
Я также знал, что если я останусь дома, я, возможно, придамся большему наркотическому безумию. У меня не было никаких иллюзий на счет трезвости, но, в коне концов, отбытие в путь – с группой, созданной из старых сиэттлских панк-рок друзей – я рассчитывал, что буду иметь некоторый шанс смягчить это. И избегать кокаина. Если бы я остался в Лос-Анжелесе, искушение быстрого и доступного кокаина было бы, вероятно, слишком большим для меня, чтобы сопротивляться. Менеджер GN’R послал Рика «Грузовика» Бимона, который был моим персональным охранником в туре Иллюзий, со мной, в мой персональный тур тоже. С этого момента его забота обо мне была сверх его профессиональных обязанностей. Он имел свой личный интерес как друг, пытающийся сократить ущерб, который я себе наносил, сейчас, наконец-то наши цели совпадали, по крайней мере на столько, на сколько кокаин был проблемой.
Но Эксл был прав, перед первым шоу в Сан-Франциско, моя тогдашняя жена Линда попала в кулачную драку за кулисами с другой девушкой и потеряла зуб. Кровь была разбрызгана везде.
Ангелы Ада прекратили шоу в Вебстер-холл в Нью-Йорке, и началась перебранка. Я кричал толпе, чтобы они угомонились, думая, что могу этим что-то изменить.
После шоу люди старались пройти за сцену, но я хотел побыть один.
«Я слишком устал», сказал я охраннику. «Я просто больше не могу».
Лирика из «Just Not There» одна их песен с «Believe in Me», которую мы играли, отражала то, что со мной творилось:
You know I look but just can’t find the reasons
To face another day
Cause I feel like crawling up inside,
Just fading away, fading away…
Ты знаешь, я ищу, но просто не могу найти причин
Встречать следующий день
Потому что я чувствую, словно выползаю изнутри
Просто растворяюсь, просто улетаю прочь…
Я находился в туре, как планировал, до декабря 1993 года. Все еще сохранился какой-то ажиотаж после Ганзов, особенно в Европе. Аудитория знала мои песни и подпевала. За исключением клавишника Тедди Андриадиса, который порвал с Ганзами после тура Иллюзий и который выступал в туре с такими артистами как Кэрол Кинг с тех пор, как едва только стал подростком, остальные члены группы были неопытными в выступлениях масштабов арены. Кроме того, группа была быстро собрана и ей не хватало сплоченности: у нас были некоторые сытчки, включая кулачные бои внутри группы, где то в Европе.
По большей части я оставался трезв от кокаина, хотя это не означало совершенный разрыв с ним. Имели место срывы. Кроме того, я переключился с водки на вино.
Утопать в вине было хорошо и отлично, но объем вина быстро взлетел до тех пор, пока я не стал напиваться 10 бутылками за день. Я получил настоящую ужасную изжогу от всего выпитого вина, и все время принимал Тьюмс (популярный американский препарат от изжоги). Я не ел, но ужасно пополнел; мое тело чувствовало себя отвратительно.
В конце европейской части тура наш главный гитарист пырнул ножом нашего водителя в Англии. Я был вынужден уволить его – к счастью тур был закончен. Вернувшись в Лос-Анжелес я позвонил Полу Солжеру, старому другу, с которым я играл вместе во времена нашей юности в Сиэтле, и попросил его влиться в группу на следующую часть тура. Солжер был в завязке с алкоголем в течение 10 лет с того момента, как мы в последний раз играли вместе; стоит ли говорить что я был не в завязке. Однако он согласился.
Моя группа и я направились в Японию в начале 1994 года. Там мы пересеклись с группой Posies, старая джангл-поп группа из Сиэтла. Они пришли на наше выступление и сказали, что это было здОрово, что новая версия моей группы была, своего рода, сиэтлской панк-рок группой. Приятно знать: я все еще ассоциировался с Сиэтлом.
После Японии у нас было несколько недель отдыха. Я вернулся в Лос-Анжелес до начала следующей части тура в Австралии.
Вернувшись домой, я чувствовал себя так плохо, как не чувствовал никогда. Мои руки и ноги кровоточили. У меня постоянно шла носом кровь. Я ходил по большому с кровью. Язвы на моей коже сочились. Мой дом в ЛА был наполнен зловонными испарениями моего заброшенного тела. Я застал себя набирающим номер, чтобы сказать моему менеджеру и группе, что мы не поедем в Австралию.
Я купил дом в Сиэттле – дом мечты прямо на озере Вашингтон – дом, в который я мог бы вернуться. Я купил его несколько лет назад, предварительно не посмотрев, по соседству с тем местом, где я обычно ходил воровать автомобили и лодки, когда был ребенком. Тем временем, я едва ли имел шанс проводить хоть какое-то время в этом доме из-за бесконечного Use Your Illusion тура. Я думал, это может быть правильным местом, чтобы попытаться восстановиться, расслабиться, «перезарядиться».
31 марта 94 года я пошел в ЛА аэропорт чтобы улететь из ЛА в Сиэтл. Курт Кобейн ожидал тот же рейс. Мы начали разговаривать. Он только что свалил из реабилитационной клиники. Мы оба были лузерами. Мы закончили тем, что получили билеты на соседние места и разговаривали весь полет, но мы не копались в очевидных вещах: я был в своем аду, а он в своем, и мы оба это понимали.
Когда мы прилетели в Сиэтл и направились к зоне получения багажа, у меня промелькнула мысль пригласить его ко мне. У меня было чувство, что он страдал от одиночества этим вечером. Я тоже. Но был безумный наплыв людей в терминале. Я был участником большой рок-группы; он был участником большой рок-группы. Мы прижались друг к другу, так как люди таращились на нас. Множество людей. Я потерял цепь своих рассуждений в течение минуты, и Курт проскользнул к своему лимузину.
Подъезжая к моему дому в Сиэтле, я остановился и посмотрел вверх на крышу дома. Когда я покупал это место, этот дом, его крыша была старая и прохудившаяся, я заплатил, чтобы крышу перекрыли кедром. Срок эксплуатации новой крыши был рассчитан на 25 лет, и смотря сейчас вверх на нее я думал, что это забавно: эта крыша, конечно же, переживет меня. Тем не менее, пребывание в доме дало мне ощущение того, что я, в конце концов, сделал это и способен жить в таком месте как это и в такой части города как эта.
Несколько дней спустя мой менеджер позвонил мне и сказал, что Курт Кобейн был найден мертвым, пустившим пулю в голову, в своем доме в Сиэтле. Я был в смущении, чтобы сказать, что эта новость шокировал меня. С людьми в моей группе случалась передозировка множество раз. Моя собственная зависимость слетела из-под контроля, и мое тело болело. Я не взял телефон и не позвонил согруппникам Курта Дэйву Гролу и Кристу Новоселичу. Я представлял, что мои соболезнования будут все равно бессмысленными – несколько лет до этого у меня был конфликт с Кристом за с ценой на MTV awards, когда обе группы, Ганзы и Нирвана, выступали. Я на гавно изошел, когда мне показалось, будто я услышал какую-то ерунду о моей группе из лагеря Нирваны. В моем пьяном бреду я преследовал Криста. Мой способ улаживать конфликты любого рода был сокращен, к тому времени, до барной драки. Ким Ворник из Fastbacks – первая настоящая группа, в которой я играл, будучи подростком в Сиэтле – позвонила мне день спустя после шоу и отругала меня. Я чувствовал себя таким низким. Я чувствовал себя еще более низким до сих пор, пристально смотря на телефон, не способный позвонить, чтобы принести свои извинения за тот давний инцидент и выразить свои соболезнования по поводу своей потери и потери Дейва.
Не то чтобы смерть Курта изменила что-то в том, как я хотел разобраться со всем своим дерьмом. Я просто не разбирался с ним вообще. Пока не произошло кое-что месяц спустя.
Даже после того как GN’R стали широко успешными, и мой мир слетел с катушек, три моих самых близких друга детства - Энди, Эдди и Брайен – все еще звонили мне и приезжали в ЛА. Ко времени, когда тур схошел на нет, я не хотел видеть их слишком много. Тогда я играл. Но они видели фотографии в журналах и интервью на MTV. Я звонил им по телефону все время. Я звонил им, также, когда проигрывался, слишком часто и поздно ночью. Я, возможно, звонил Энди каждый второй день, когда я сходил с дороги. Будь я в Сиэтле, он бы защитил бы меня. Он бы сказал всем, что они не имеют представления, что из себя представляла моя жизнь, через что мне пришлось пройти. Он защищал меня. Но я знал, что он собирается поговорит со мной – поговорить о том, о чем не смогла поговорить со мной мама. Я знал сейчас, что я слетел с катушек, это был просто вопрос времени – я раньше умру или Энди поговорит со мной. Я не знал, что я буду делать после этого разговора. Я пошел спать 9 мая 1994 года с этими мыслями в голове, хотя и искаженными 10 бутылками вина, которыми я закончил тот день.
Утром 10 мая я проснулся в своей новой кровати с острой болью в животе. Боль не была чем-то новым, как и отвратительное чувство того, что что-то не так с моим телом. Но на этот раз все было по-другому. Эта боль была невообразимой – словно кто-то взял тупой нож и крутит им в моих кишках. Боль была на столько сильной, что я не мог даже пододвинуться к краю кровати, чтобы набрать 911. Я был парализован болью и страхом, и хныкал.
Так, я лежал голый в своей кровати, в доме своей мечты, в доме, который я купил с надеждами, что в один прекрасный день я заведу семью, которая наполнит этот дом.
Казалось, я лежал там вечность. Тишина пустого дома казалась тем громче, чем более скрипучими и приглушенными были мои стоны. Никогда раньше в своей жизни я не желал, чтобы кто-нибудь убил меня. Мне было настолько больно, что я всего лишь надеялся быть избавленным от своих мучений.
Затем я услышал, как Энди, мой лучший друг детства, зашел в заднюю дверь. Он позвал, «Эй, что происходит?», как он кричал с тех пор, как мы были детьми. “Энди, я наверху”, хотел я ответить. Но я не смог. Я смог только молча рыдать. Я слышал, как он начал подниматься по ступеням, должно быть он увидел мой бумажник на кухне. Он поднялся по ступеням и зашел в зал.
«Вот дерьмо, это наконец произошло», сказал он, когда добрался до моей комнаты.
Я был благодарен, что мой друг здесь. Это было утешительно думать, что я могу умереть перед Энди. Но он имел другие соображения. Он смахнул с меня пот и начал пытаться передвинуть меня. Должно быть, он чувствовал прилив адреналина – иначе бы Энди не смог нести две сотни фунтов мертвого веса моего распухшего тела. По мере того, как он спустил меня по ступеням вниз и вынес из дома к своей машине, жгучая острая боль в моих кишках распространилась дальше вниз к внутренней стороне бедра и вокруг, к низу моей спины. Я хотел умереть.
Доктор, которого я посещал, когда был ребенком, жил всего лишь в двух кварталах отсюда, поэтому Энди повез меня туда. Хотя доктор Брэд Томас был моим давним терапевтом, я не позволял ему видеть себя слишком часто, с тех пор как опустился в настоящий алкоголизм. Вместе, Энди и доктор Томас принесли меня в его кабинет, расположенный на первом этаже. Я слышал, как обсуждалось мое состояние, и я почувствовал укол иглы в свою задницу. Димедрол. Ничего. Следующий укол димедрола и снова ничего, никакого облегчения. Еще одна попытка. Снова ничего. Боль продолжала распространяться, и я начал паниковать. Я хныкал, т.к. как мой дух начал чернеть и испаряться.
Они решили срочно отправить меня в отделение экстренной медицинской помощи Северо-западного Госпиталя. Доктор Томас сказал, чтобы Энди отвез меня, так как это будет быстрее, чем дожидаться санитарной машины. Он сказал, что встретит нас там. Энди ехал так быстро, как мог, чтобы не трясти машину слишком сильно – каждое малейшее движение заставляло меня стонать и плакать.
По мере того, как они вкололи 4 капли морфина в мою левую руку в госпитале, медсестра задала мне вопросы, на которые я не смог ответить.
«Имя? Адрес?»
Энди ответил на эти вопросы.
«Сколько стабильно вы выпиваете в день?»
«Вы сейчас на наркотиках?»
Я только хныкал.
Я онемел от боли. Морфин не действовал так, как я знаю он должен был действовать. Я знал кое-что о наркотиках на этом этапе моей жизни. Я знал теплый прилив, который они вызывают, но пока я не чувствовал ничего.
Они прикатили меня в комнату рядом с другим парнем на каталке. Движение заставило меня скорчится в агонии.
«Чувак, я сломал себе спину», сказал парень на другой кровати. «И я рад что у меня не то, чем болен ты».
Доктор Томас и врач сделали ультразвук моих органов, и я увидел, как лицо моего доктора побледнело. Моя поджелудочная железа, по-видимому, распухла до размеров футбольного мяча от всего выпитого и была разорвана. Я имел ожог третьей степени на внутренностях своего тела от пищеварительных ферментов, высвободившихся из поврежденной поджелудочной железы. Только несколько частей внутри твоего пищеварительного тракта могут справляться с ферментом, и, определенно, этот фермент не может находиться снаружи, среди твоих органов и мышц живота – это просто сжигает все ткани.
Хирург с толстыми очками рассказал об операции. Им придется удалить верхнюю часть поджелудочной железы – отрезать ее. Зашить меня. И затем мне придется проходить процедуру диализа до конца своей жизни.
Внезапно я понял мольбы, изрекаемые несчастными душами в древности, тех, кто испустил дух, получив удар ржавым мечом, или обваренных горячим маслом. Я был там.
Я мобилизовал все мои силы для молитвы, направленной к доктору экстренной помощи.
«Убей меня».
Я просил снова и снова.
«Пожалуйста, убей меня. Просто убей меня. Убей меня. Пожалуйста».
Глава 2
Это произошло внезапно, жизнь все расставила по местам. Только наиболее глубокие черты моего лица говорили мне, что я все еще был жив пока. Я не чувствовал разницы. У меня все еще были чокнутые подростковые мысли. Я все еще произносил те же самые тупые шутки. Я смотрю на крышу из кедра на доме в Сиэтле – сейчас она смотрится немного хуже из-за изношенности – и думаю, держись, неужели я напрасно делал ремонт?
Но опять же, настоящий вопрос звучал по-разному: как я умудрился пережить эту крышу? Или задать этот вопрос по-другому: как я смог выжить? И как я осознал всё, что со мной происходит, тогда? Вот что я пытался выяснить во время написания книги. Потому что совершенно не было предопределено, что мой рассказ будет представлять собой нечто большее, чем зловещая поучительная история. У нее были все элементы: секс, наркотики, rock‘n‘roll и слава, удача и падение. Но, не смотря на это, история получилась – и не плохо, она стала чем то другим.
Вот что я узнал, когда принялся отвечать на эти вопросы. Я позволил себе потерять путь, который, как я думал, оставался жизненно важен, даже когда ГНР стали значимыми для других. Затем – в нескольких случая, в которых я думал обо всем этом – я мог придумать миллионах причин, чтобы уйти с этой дороги. Но, в конце концов, всё,казалось, зависело от неспособности разобраться с несколькими базовыми понятиями – что значит быть успешным, что значит быть взрослым, что значит быть мужчиной. То как я предпочитал охарактеризовывать себя, расходилось с действиями, которые на самом деле меня охарактеризовывали. И эта разобщенность подтверждала практически фатальный уровень самообмана.
Но я забегаю вперед.
Боюсь, что эта история относятся к разряду тех, которые имеют длинную развязку. Для меня никогда не было другого простого откровения; я отдал много времени, чтобы начать понимать даже чертовски простые вещи. Итак, я просто начал сначала.
Мой отец был ветераном Второй мировой войны, который начал заводить детей с моей матерью, когда ему было 18 лет и не останавливался до того момента, когда ему исполнилось 38. Он пошел прямо с войны работать в Сиэтловский пожарный департамент, отчаянно пытаясь обеспечить семью, число детей в которой достигло восьми, к тому времени, когда родился я, Майкл МакКэган, 5 февраля, 1964 года.
В моем квартале было несколько Майклов, включая одного из детей, живущих прямо за соседней дверью. Майкл по соседству имел деда из Ирландии, живущего с ним, и его дед, вероятно, дал мне прозвище “Дафф”, чтобы упростить обращение на нашей улице. Позже, когда GN’R распались, мой отец любил доказывать свое авторство моего имени тоже. Он говорил, что звал меня МакДафф. Так или иначе я назывался Даффом с того момента, как помню себя.
Я не уверен, что маленький мальчик может желать чего-то большего, чем отца, чьим призванием стала работа пожарным. Если временами, находясь в школе, я чувствовал себя смущенным от того, что мои мама с папой были старше, чем родители моих друзей и одноклассников, то, в конце концов, я находил удовольствие в том факте, что мой отец был героическим пожилым парнем.
Оба мои родители росли во время Депрессии, и эта атмосфера окрасила их размышления относительно денег, работы и жизни. Я помню, как моя мама рассказывала мне истории, каково это было расти во время депрессии. Истории о том, как не хватало денег на то, чтобы отапливать дом зимой, на то чтобы иметь свитера и пальто на всё время. Истории о том, как ее мать вынуждена была чинить роликовую доску или куклу, и это был ее единственный рождественский подарок.
Если вы будете на семейном собрании МакКэганов (наверняка большая толпа), постарайтесь пробормотать “FHB” (“Family Hold Back” – семья сдерживается) и посмотрите что произойдет. Итак, я скажу вам, что произойдет: вы внезапно увидите восемь братьев и сестер, каждый из которых берет по мизерной порции всего, что имеется на обед в буфете. “Семейное сдерживание” это выражение, которое пришло с годами из-за слишком большого количества детей и невозможности прокормить их всех. Один из нас практически всегда приводил с собой друга на ужин, и это была ситуация, когда секретный код «Семейного воздержания» действовал: можно было быть уверенным, что гость досыта наестся, просто каждый должен взять маленькую порцию, ничего не говоря. Мы, дети, выучили уроки бережливости и экономии на практике.
У старика также был малярный бизнес на стороне, и я никогда не забуду на сколько счастливым я себя чувствовал, когда я, наконец, был достаточно взрослым, чтобы взобраться на леса и скрести и малевать вместе с моими старшими братьями и другими пожарными, которые нуждались в подработке.
Горная цепь Каскад практически подходила к нашему заднему двору и мой отец брал моего брата Мэтта и меня – наравне с нашей преданной собакой Моо – в пешее путешествие в регион альпийский озер, чтобы порыбачить и разбить лагерь под звездами с медведями и оленями. Во время этих посиделок мой отец казался всезнающим и все умеющим. Но я начал замечать, что атмосфера дома напряжена, когда мы возвращались обратно с уикенда из похода.
То, что мои родители были несчастливы в браке, становилось болезненным, не смотря на мой юный возраст. Мой отец всегда казался взволнованным. Я начал обижаться на его злость и резкий характер. Моя мать была святой в моих глазах, и когда я узнал, как ей больно, пришел в ярость.
Мой отец ушел на пенсию из пожарного департамента, когда мне было семь, и вскоре нашел работу пожарного инспектора в страховой компании, работу, которая была связана с частыми командировками. Могла быть такая история. Я просто помню, как был оживлен, когда он уехал. Наше домохозяйство вернулось на круги своя. Каждый из нас, детей, мог перестать осторожничать, и мог смеяться, и шутить, и играть музыку.
Вскоре после того, как мой отец уволился, мама решила поступить на воскресные курсы в Северном Сиэтлском общественном колледже. Так, она смогла в возрасте 45 лет и после воспитания восьми детей, наконец-то, присоединиться к рабочей массе вне дома.
Мама начала работать когда мне было девять. В один из первых дней, когда она была на своей новой работе, я пришел домой из школы и обнаружил своего отца – который был дома на той неделе – в постели с женой нашего соседа. Матерью моего лучшего друга. Ах конечно, они притворились будто ничего необычного не произошло, и я был уверен, что они думали, будто я слишком мал, чтобы догадаться в чем дело. Но я то все понял: все сразу, в тот самый миг, я понял, чем на самом деле был секс, что такое был обман, понял, что жизнь моего отца была ложью, и я понял, что должен был утаить все это от мамы, чтобы она не расстроилась. Это было неприятное вступление во взрослую жизнь.
Начиная с того дня я перестал разговаривать со своим отцом. Ни слова. Вскоре он и женщина по соседству оба уехали и поселились в квартире вместе. Мои родители развелись. Мой лучший друг и я были поставлены в затруднительное положение – была ли это вина его матери или моего отца в том, что обе наши семьи были разбиты? Мы начали драться и он начал вести себя импульсивно дома. На день рождения его отца несколько лет спустя, он подарил своему папе отрезанную голову домашней кошки как подарок. Завернутый в подарочную упаковку. Он также прорубил снаружи стену моей спальной, пока я был по другую ее сторону в своей кровати. Все потому что мой отец не мог держать свой член в своих штанах.
В том возрасте я понял, что должен был как-нибудь разобраться с этой проблемой. Это то, что мы делаем, когда мы не достаточно взрослые, чтобы увидеть всю проблему целиком. Множество вещей, которые я вскоре использовал для того, чтобы выпутаться – я сейчас назвал бы их спасательными механизмами – потом показали свою черную сторону. Когда, несколько лет спустя, я стал объектом ужасных нападок, то научился самолечению алкоголем и наркотиками. Конечно, все мы имели какой-то дерьмовый опыт, чтобы справиться с этим пока взрослели. Я не могу с честным лицом обвинять свое детство за наркотики и алкоголь, которые я поглощал позже. Было бы правильнее, возможно, сказать, что это было такое идеальное стечение обстоятельств, которое начало закручиваться вокруг меня до того, как я имел шанс отреагировать на какое-либо из этих обстоятельств: предрасположенность к алкоголизму, семейная история ужасных беспорядков, необходимость прятать тайну и защитить мою маму, взросление в то время, когда эксперименты с наркотиками вызывали гораздо меньшее порицание, чем сейчас. Моя мама была практически оставлена одна, чтобы обеспечивать все домохозяйство. Это означало, что у нее не было выбора, кроме как оставить меня с множеством обязанностей, и я просто сразу оказался не на высоте. Я бы желал быть лучшим сыном в те сложные годы перемен для моей матери. Я до сих пор виню себя за тот ад, через который я заставил ее пройти. Я пытался определить свое место в этом мире без отца, с которого можно было бы брать пример.
После того как отец оставил нас, брат моей матери - доктор – позволил нам проводить летние каникулы в своей хижине, находящейся в горах у озера на востоке от Сиэтла. Когда мне было между шестью и семью годами, я отправился туда, чтобы покататься на водных лыжах с моим братом Мэттом – из восьми детей он был ближе сего ко мне по возрасту, всего лишь двумя с половиной годами старше – и еще парой детей. Мэтт и его друг управляли лодкой, а другие дети и я ехали на лыжах за ними, привязанные двойным канатом. По мере того как мы неслись я потерял равновесие и пояс, привязанный к канату, лопнул.
В мгновение я упал вперед, ослабленный канат сформировал петлю в воде, и моя рука вошла в нее. Затем я услышал, что петля начала затягиваться, издав характерный звук.
Обжигающая боль пронзила верхнюю часть моей руки в тот самый момент, когда канат начал тащить меня.
Дерьмо, лодка не останавливается.
Мой брат думает, что я просто схватился за канат и кайфую.
Полнейший ужас охватывал меня по мере того, как вода заливалась в мой рот и нос, и я боролся с ней, чтобы дышать.
Канат прорезал мою правую руку до кости и обножил мышцы от плеча до локтя – просто стащил кожу словно носок.
Я утону.
Я умру.
Внезапно я почувствовал, будто время приостановилось. Все стало замедляться. Я сосредоточенно смотрел на красивый зеленый свет, преломленный у поверхности воды, на частицы, застывшие в солнечных лучах, танцующие в медленном движении. Тишина сменила вой воды, разрывающийся у моих ушей. Все, что я чувствовал, был тусклый свет на мне. Затем бледный подводный свет начал гореть ярче, до того момента пока не заполнил собой всё. Ощущение тепла и блаженства окружили меня, и я чувствовал доброжелательное присутствие – словно если бы я был окружен семьей, поколениями семьи, проотцами, которых я никогда не встречал, но которых каким-то образом знал. Со временем я всплыл, и все начали кричать, и люди собрались на берегу озера, я потерял сознание.
Кто-то на берегу привел меня в чувство. Я был быстро доставлен в госпиталь. Доктора были способны расправить мышцы обратно на моей руке, но мы не имели достаточно денег, чтобы заплатить им за то, чтобы они еще и пришили эти мышцы. Очевидно, мы также не потянули бы пластическую операцию на руке, поэтому с того дня верх моей руки выглядел так, словно кто-то вырубил клинообразный кусок моих мышц топором.
Вскоре после этого инцидента моя мама заставила меня участвовать в исследовании около-смертного опыта в университете Вашингтона. Мои воспоминания появились в отчете, Ближе к свету: Изучение около-смертного опыта детей. Эти теплые мирные объятия заменили любой страх смерти, который я когда-либо мог иметь.
Я чувствовал себя исключительным после этого, но я также пользовался тем допущением, что я мог умереть молодым – что это было всего лишь преддверие смерти, которая может наступить вскоре, раньше или позднее, и определенно к тридцати.
После беглого знакомства с иным миром, смерть казалась не такой уж страшной.
Глава 3
В сентябре 1984 года я наметил маршрут своего Форда-Маверик 1971 года, с 360 долларами в кармане. Мне было 20 лет.
Покинув город, у меня было ощущение, что я нес на своих плечах груз Сиэтла. Очевидно такие чувства являются слишком дарматизированными, когда тебе едва исполнилось 20, и вероятно именно они повлияли на то, какое мнение я, как и любой мой сверстник, составил о своей непревзойдённой важности, что на самом деле было далеко от реальности. Но я был мальчиком, изумленным сценой с 8-го класса играющим в группах с людьми в их двадцать, ребенок, который мог играть на всем – гитаре, басе, ударных – но ни на чем из этого превосходно, но на всем достаточно не плохо, чтобы играть в группе. Сейчас нацеленный на Лос-Анжелес, с Space Needle в зеркале заднего обзора я почувствовал словно кто то считает это побегом. Некоторое давление было, без сомнения, надуманным, но люди начали говорить, как только я сказал что уезжаю, сумею ли я поймать удачу в ЛА или приползу назад домой.
Моей первой остановкой был Сан-Франциско, где я завис в панковской ночлежке. Намерение: остаться на одну ночь. Итог: я остался на неделю. Неизбежно там была девушка. Я также знал и любил многих людей среди панк-сцены в Bay Area. Однако, я не был заинтересован, чтобы присоединиться к группе там, и играть ту же самую старую фигню.
Когда я, наконец-то, покинул СФ, мой банк в 360 долларов сократился до 60 баксов. Ситуация выглядела мрачной. С телефона-автомата на заправочной станции я позвонил моему брату Мэтту, который учился в Нортридже, который являлся частью Лос-Анжелеса.