Беркеши Андраш : другие произведения.

Фб-86

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  
  Table of Contents
  Андраш Беркеши ФБ‑86
  Глава первая
  Глава вторая
  Глава третья
  Глава четвертая
  Глава пятая
  Глава шестая
  Глава седьмая
  Глава восьмая
  Глава девятая
  Глава десятая
  Глава одиннадцатая
  Примечания
  1
  2
  3
  Annotation
  Прекрасный шпионский детектив.  
  
   • Андраш Беркеши
   ◦
   ◦ Глава первая
   ◦ Глава вторая
   ◦ Глава третья
   ◦ Глава четвертая
   ◦ Глава пятая
   ◦ Глава шестая
   ◦ Глава седьмая
   ◦ Глава восьмая
   ◦ Глава девятая
   ◦ Глава десятая
   ◦ Глава одиннадцатая
   • notes
   ◦ 1
   ◦ 2
   ◦ 3
  
   Андраш Беркеши
   ФБ‑86
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава первая
  
  Тибор Каллош усталым движением снял очки, вытер платком вспотевший лоб и, пожав плечами, посмотрел на студента.
  Кульчарне, круглолицая женщина лет сорока, с интересом рассматривала муху, что грелась на подоконнике под не очень щедрым лучами сентябрьского солнца. Подняв передние лапки, муха потерла их, остановилась на мгновение и снова принялась прихорашиваться.
  По всему было видно, что женщину не очень интересуют слова Каллош. Она заранее знала, о чем будет говорить заведующий учебной частью университета.
  Третий член дисциплинарной комиссии, тридцатилетний блондин Гейза Олайош, смотрел то на женщину, то на Каллоша. В углу его губ застыла едва заметная ироническая улыбка.
  — Товарищ Краснай, — нарушил тишину протяжный голос худощавого заведующего учебной частью, — вы признаете, что скрыли в своей биографии важные данные?
  В голубых глазах юноши мелькнуло беспокойство. Он озабоченно посмотрел на членов комиссии. Его лицо будто говорило: «Люди добрые, поймите! Произошла ужасная ошибка. Смилуйтесь». Взгляд юноши блуждал где-то за окном, среди поредевшей листвы деревьев, залитых утренним солнцем. Парень пригладил ладонью волнистые каштановые волосы, напряженно размышляя, что сказать в ответ.
  — Товарищ Каллош, — сказал он тихо, — поверьте, все это недоразумение. Я ничего не скрывал. О том, что отец жив, я узнал лишь время спустя.
  — Нет, молодой человек, — обрушился на него Каллош, — вы солгали, сознательно солгали! Вот доказательства! Посмотрите, товарищи! Это автобиография, написанная его собственной рукой. Прочитайте, пожалуйста, что он писал. Цитирую дословно: «… в ходе боев в 1944 году мой отец пропал».
  Каллош торжествующе посмотрел вокруг, замахал, как победным флагом, листом бумаги. Он переводил взгляд с парня на членов комиссии и снова на парня.
  — Это вы писали? Отвечайте! Только говорите прямо: да или нет! Разговоры меня не интересуют. — Последние слова он произнес, нажимая на каждый слог. Затем откинулся назад и с присущей ему иронической улыбкой смотрел на бледного парня, который стоял перед ним.
  Иштван потупился. Уставился в ковер. Что сказать? От него требуют решительного ответа, да или нет — и все. Но так нельзя ответить. Ни утверждением, ни отрицанием нельзя объяснить этого дела. В голове бушевали мысли… Почему-то вспомнил, что не сможет пойти после обеда на тренировку. И все из-за этого Каллоша. Он давно знает, что он злится на него. Только за что? Не все ли равно, что сказать? Все равно исключат из университета. Куда ему тогда податься? Пойдет чистильщиком обуви. Повесит на шею доску, большими буквами напишет на ней: «Стараниями Каллоша меня исключили из университета, хотя я был лучшим студентом курса». Только почему бы это его, лучшего студента курса, должны исключать из университета? Нет, профессор Голубь этого не допустит…
  — Почему не отвечаете?
  «Распевает, как какой-то мулла, — подумал Иштван. — Удачное сравнение! После обеда на тренировке скажу об этом ребятам. Нет, на тренировку уже не успею. Ничего, расскажу завтра. Отныне Каллош будут дразнить не тюленем, а муллой или, еще лучше, поющим дервишем, ведь и на него он похож…»
  — Я не понял. Что вы спрашивали?
  — Вы что, заснули? Даже собственная судьба вас не интересует. Вот до какого цинизма дошли. Это характерно для вас! — снова обрушился Каллош, бросив на стол биографию Иштвана. — У меня все. Если вас что-то интересует, пожалуйста, спрашивайте, — обратился он к членам комиссии.
  Олайош посмотрел в свой блокнот.
  — У меня будет несколько вопросов, — сказал он с улыбкой, ободряюще посмотрел на юношу. — Скажите, вы часто переписывались с отцом?
  Доброжелательный тон Олайоша вернул Иштвану уверенность.
  — Я не переписывался с отцом, — ответил он. Его голос звучал уже смелее. После короткой паузы юноша добавил: — В 1946 году отец прислал мне письмо с Сан-Пауло. Умолял помириться, забыть все, что было между нами, убежать к нему. Но я не ответил.
  Ироническая улыбка на лице Каллоша сменилась злой гримасой. Это не ускользнуло из внимания Олайоша, и он, скрывая, что заметил, продолжал расспрашивать:
  — Некоторые моменты для меня не совсем ясны. Скажите, пожалуйста, что было причиной вашего спора с отцом?
  — Это длинная история, ее нельзя так просто рассказать.
  — А вы расскажите, — призвал его Олайош.
  — Я считаю, это лишнее! — сказал Каллош. — И так все ясно. Мы зря тратим время. — Взглянув на Кульчарне, Каллош добавил: — Полагаю, вы тоже такого же мнения. — Его взгляд требовал утвердительного ответа.
  Кульчарне встрепенулась. Увлекшись созерцанием мухи, что грелась на солнце, она рассеянно слушала разговор. Нервно глотая слова, пробормотала:
  — Да конечно! Что касается меня, то…
  Олайош с вежливой улыбкой, но решительно сказал:
  — А меня, как представителя министерства, интересуют даже мельчайшие подробности дела. В конце концов, речь идет об одном из лучших студентов университета, — обратился к Каллошу. — Я должен тщательно разобраться во всем.
  Каллош сердито поджал губы, откинулся на спинку стула и обиженно посмотрел на референта из министерства.
  «Вот какие оппортунисты засели в министерстве», — констатировал он мысленно.
  — Пожалуйста, ответьте на мой вопрос, товарищ Краснай, — попросил референт парня.
  — Между мной и отцом были разногласия в политических вопросах. Отец был активным членом партии нилаши[1], а я был антифашистом, — начал Иштван.
  — Что делал ваш отец как член партии нилаши?
  — Он был одним из тех, кто научно обосновал и проповедовал расовую теорию. — Парень глубоко вздохнул. — Как непосредственный сотрудник профессора Малыш, он писал статьи и исследования, читал лекции, полностью посвятил себя фашистскому движению.
  — Как же вы стали антифашистом, живя в таком окружении?
  — Случайно.
  Олайоша поразил искренний ответ парня.
  — Продолжайте, — поддержал он его.
  Иштван некоторое время размышлял, собирая вместе и упорядочивая свои воспоминания.
  — Вот с чего все началось, — сказал он потом. — Весной 1944 года я познакомился с молодой студенткой, Майей Фабри. Позже я узнал, что она еврейка. Отец ее был известным врачом. Майя познакомила меня со своими родителями. От них я воспринял антифашистские идеи, там впервые услышал о Томасе Манне, Верфеле, Стейнбеке, Драйзере. Брал у них книги, много читал. Передо мной открылся совершенно новый мир. Родительский дом стал для меня чужим, кровавые планы, о которых я слышал дома, начали вызывать отвращение. Увидев у меня книги, о которых я говорил, отец пришел в ярость, запретил читать их. Спросил, откуда они. Я промолчал, боясь, что он донесет на семью Фабри в полицию. Тогда не очень церемонились в таких случаях. Мы с Майей полюбили друг друга. Когда ей пришлось пришить на одежду желтую звезду, мы вдвоем плакали. Я не отвернулся от нее, остался верен нашей дружбе. И дальше посещал семью, заклейменную желтой звездой. Носил продукты, передавал весточки от знакомых. И не только родителям Майи, но и другим жителям дома. У доктора Фабри, как врача, до последнего момента работал телефон. Мы ежедневно разговаривали с Майей. 15 октября, когда объявили декларацию Хорти[2], Майя позвонила мне. Она была радостно взволнована, не останавливаясь повторяла:
  «Иштван, это правда? Скажи, что правда! Скажи только! Теперь все будет хорошо. Приходи завтра».
  Я тоже был очень рад. Но уже после обеда положение изменилось. Мы жили на Итальянской аллее. Я стоял у окна и с отчаянием смотрел на войска СС и отряды нилаши, что двигались в город. Отец стоял рядом и насмешливо следил за мной. Тогда мы поссорились. Вечером я позвонил одному из своих одноклассников. У них была за городом дача. Мы договорились, что спасем Майю. Он охотно отдал мне ключ от дачи, даже взялся перенести туда электрическую плиту и продукты. Вечером я разговаривал с Майей.
  «Ладно, — согласилась она. — Я согласна, только вместе с тобой».
  Решили встретиться на следующее утро.
  Я побежал к двоюродной сестре. Она и Майя были сверстниками. Я украл у нее документы. О последствиях своих поступков не думал. Одна мысль владела мной: спасти Майю. Ведь я любил ее.
  Ночь я провел неспокойно. На рассвете побежал к Фабри. Почти на каждом шагу проверяли документы. Перед моими глазами стояло лицо Майи. Меня преследовали кошмары, в голове путались мысли. Возле одного из домов стояла большая толпа. Под командованием жандармского старшины шестнадцатилетние-семнадцатилетние молодчики-нилаши выводили из дома евреев. Собравшиеся там, реагировали на события по-разному. На лицах одних заметно было сочувствие, некоторые злорадствовали, другие стояли молча, с удивлением. Молодчики, размахивая автоматами, гнали перед собой несчастных людей, как животных. Я пробился вперед. Из дома волокли старого дедушку с длинной, до груди, седой бородой. Его все время подгоняли пинками. Он еле переставлял ноги, опираясь на костыли. Впереди, испуганно оглядываясь, шла молодая девушка. Мальчик с девичьим лицом — ему, наверное, и пятнадцати не было — подталкивал старика прикладом.
  «Быстрее, Моисей, быстрее», — кричал он, злорадно хохоча.
  Кто-то из толпы, наблюдая эту сцену, засмеялся. Отовсюду слышались ироничные замечания, кто-то еще и поощрял конвоиров.
  «Ну, ребята, заставьте их двигаться быстрее»
  «Да разве так надо? Что вы, боитесь?»
  «Оставьте их! Они тоже люди!» — сдерживая возмущение, воскликнуло несколько человек.
  «Если не нравится, убирайтесь прочь. Пока не поздно!»
  «Может, вы за них?»
  Некоторые резко повернулись и поспешно пошли дальше.
  Я стоял ошеломленный. Совесть подсказывала, что надо помочь, но не знал как. Ободренный одобрительными возгласами, парень начал еще решительнее пинать старика. Бедняга оглядывался по сторонам, как затравленный. Он не мог сказать ни слова.
  Девушка подошла к старику, взяла его под руку, но один из конвоиров грубо оттолкнул ее. Хохот, ругань зазвучали еще сильнее, еще больше разошелся и парень. Гуще посыпались удары на несчастного старика. Тот пошатнулся и, потеряв равновесие, упал на землю. Костыли вылетели из рук. Напрягая все силы, он поднял голову и умоляюще посмотрел на своего мучителя. А молодчик, дико хохоча, ударил старика ногой в лицо.
  «Дедушка» — отчаянно вскрикнула девушка и бросилась к потерявшему сознание старику. Из его уст тоненькой струйкой потекла кровь, окрашивая в красный цвет белую бороду. Нилаши набросились на немощного старика с внучкой и принялись бить их куда попало. Я рванулся, чтобы помочь несчастным, но кто-то сзади схватил меня…
  — Хватит сказки рассказывать! — ударил по столу Каллош. — Может, вы еще скажете, что были участником движения сопротивления?
  От воспоминаний на глазах Иштвана заискрились слезы. Он прервал рассказ, беспомощно взглянул на разгневанного Каллоша, потом перевел взгляд на Олайоша. Тот с интересом смотрел на него.
  — Продолжайте.
  По лицу парня мелькнула унылая улыбка.
  — Мне нечего больше сказать. Через полчаса Майю тоже расстреляли. Я не мог спасти ее, потому что она не захотела. С тех пор я считал, что мой отец — убийца Майи. Я отрекся от него, ушел из дому. В декабре 1944 года, в канун рождества, отец посетил меня сам. Умолял, молил, чтобы я пошел вместе с ним, пока кольцо советских войск не сомкнулось вокруг Будапешта. Я не захотел. Мы поссорились. Отец ударил меня, я дал сдачи.
  Иштван на мгновение замолчал, провел рукой по лбу и продолжал:
  — Я ударил родного отца и бросился бежать. Для меня он уже не существовал. Может, вы не поверите, но все было именно так. В биографии я не писал о нем, потому что до 1946 года не знал, жив ли он.
  — О, оказывается, вы еще и великомученик! — язвительно заметил Каллош. — Ну, а что скажете о том, как вы расхваливали империалистов в области медицины?
  Сердце Иштвана окаменело. Этот человек издевается даже над его воспоминаниями! Каллош ненавидит его. Ничего от него ждать! Не в силах больше сдерживаться, Иштван гневно воскликнул:
  — Это неправда!
  Каллош покраснел:
  — Как вы смеете обвинять меня во лжи! Меня вы, ничтожество, фашистский выродок… — Каллош хватал ртом воздух, лицо его исказилось от ярости. — Вон отсюда! — Он выпрямился. — Заседание дисциплинарной комиссии объявляю закрытым! Подождите в коридоре, пока мы вынесем решение, — бросил он вслед парню.
  Иштван вышел из зала. В коридоре его окружили однокурсники. Посыпались вопросы:
  — Ну как?
  — Исключили тебя?
  — Ну, они не осмелятся это сделать. Тебя очень любит Голубь.
  — Почему ты не произнес громкой речи? Каллошу только того и надо!
  — Что за чушь!
  — Этим Каллошем мы уже сыты по горло!
  Иштван смотрел куда-то вдаль и молчал, словно не слышал вопросов друзей. Наконец глухо сказал:
  — Очевидно, меня исключат, — и, махнув рукой, тяжело опустился на стул у окна.
  
  
  
  * * *
  — Товарищи! Я настаиваю на исключении! — решительно заявил Каллош. — Возможно, товарищ Олайош поверил в сказку, которую нам здесь только что преподнесли. Я не верю ни одному слову этого парня. Пренебрежительно говорит о советской науке, всячески расхваливает империалистов. Не принимает участия в массовых мероприятиях. Бдительность настоятельно требует от нас твердости в таких случаях. Думаю, дело Райка достаточно ясно подтверждает, что враг не дремлет. Мы должны показать в университете пример принципиальности и непоколебимости.
  Олайош с беспокойством перебил его.
  — Я думаю, исключение — слишком суровое наказание. Я верю парню. То, что он рассказал, можно доказать. К тому же надо учесть, что Краснай — лучший студент курса. Предлагаю отложить решение и проверить, правду ли он говорил. Сигналы, о которых вы здесь упоминали, товарищ Каллош, меня не удовлетворяют. Ведь они анонимны. Я возражаю против исключения.
  Кульчарне мучили сомнения. Голос сердца подсказывал ей, что Олайош прав. Но не Олайош ее начальник. Голосовать против предложения Каллош опасно. За это можно поплатиться. А в конце концов, Краснай здоровый, крепкий юноша, не обязательно ему быть врачом, она тоже мечтала в свое время стать певицей. И голос у нее хороший, и осанка подходящая, а не получилось. И что же? Ничего страшного. Стала администратором. И живет себе. Не прекратилась жизни и после того, как умер ее муж. Сама воспитывает свою дочь. Если она смогла перенести все удары судьбы, Краснай тем более их переживет. Не в тюрьму же его сажают!
  — Думаю, — сказала она наконец, — что товарищ Каллош прав. Я полностью согласна с его мнением — надо быть бдительным. Газеты ежедневно пишут о подлых происках империалистов. Какие у нас могут быть гарантии, что наемники врагов не пролезли в университет?
  Кульчарне подобострастно посмотрела на Каллоша, то одобрительно кивнул.
  — Итак, — снова начал Каллош — по сути все мы проголосовали. Можно считать, что решение принято. Мне очень жаль, — обратился он к Олайошу, — что в таком важном вопросе мы не нашли общего языка с представителем министерства.
  Но Олайош не сдавался.
  — Поймите, — доказывал он, — объяснение Красная вполне правдоподобны. Его можно понять. Любовь к девушке была у него тогда крепче, чем сыновья любовь. И надо все как следует взвесить. Ведь речь идет о судьбе талантливого медика, четверокурсника…
  Каллош перебил его:
  — Судьба страны важнее, чем будущее какого-то самоуверенного мальчишки. Не стоит дальше дискутировать. Вы можете выразить свое особое мнение, но независимо от этого наше решение вступает в силу… Случай серьезный, слишком серьезный. Пожалуйста, товарищ Кульчарне, пригласите сюда Красная.
  
  
  
  * * *
  — Поработали! На сегодня хватит, — обратился пожилой профессор к молодой брюнетке.
  — Как вам угодно, сэр, — ответила девушка, глядя черными, чуть раскосыми глазами на седого ученого, сидящего за микроскопом.
  — Вот оно как, девочка, — улыбнулся профессор Голубь. — Когда человеку пятьдесят девять лет, он уже быстрее устает.
  — У вас вид совсем молодого человека, профессор! Если бы не белые волосы, я бы вам и сорока не дала.
  — О, вы очень любезны, Эстер, — смущенно сказал ученый. — Но усталость бывает не только от физической перегрузки. Нет, я устал не от работы. — Профессор встал и подошел к девушке. Резиновый пол приглушил его шаги. — Вы правы, девочка. Что ни говорите, а все же я устал, сварливый старик.
  — Сэр, — сказала Эстер, опираясь на длинный стол, уставленный различными химикатами. — Давайте на несколько недель прекратим опыты. Теперь ведь мы уверены, что проблема будет успешно решена. Несколько недель отдохнем…
  — Нет, Эстер, останавливаться нельзя. Ни за что! — запротестовал профессор, подняв вверх тонкую руку. — Синтез — это самая волнующая, захватывающая стадия исследований, девочка. И наиболее болезненная. Да, расчеты подтверждают правильность наших рассуждений, последние опыты тоже показывают, что наши предположения верны. Но не забывайте, что это еще не все. Конечный результат впереди…
  У девушки заискрились глаза, она посмотрела на ученого.
  — Сэр, я без всяких колебаний берусь подтвердить первый опыт. Привейте мне серум инфекционной болезни и испытайте на мне антибиотик. Я настолько уверена, что результат будет положительный…
  — Нет-нет! — воскликнул Голубь. — Не смейте и думать об этом. Чтобы больше таких разговоров не было, ясно?
  Эстер опустила голову. Пряди густых каштановых волос рассыпались, спрятав ее лицо.
  — Ладно, не буду, — тихо сказала она.
  — Так, Эстер. Ну, давайте умываться, — сказал профессор и тяжелой походкой направился к умывальнику. — Скажите, доченька, как дела у Красная? Сегодня он ко мне еще не приходил.
  — Его вызвали на заседание дисциплинарной комиссии…
  — Да, я и забыл об этом… Что с ним случилось? Он что-то говорил, но я, честно говоря, не прислушался.
  Девушка стояла у стола, ее взгляд блуждал где-то далеко. Слабые лучи заходящего сентябрьского солнца пробились сквозь ветви деревьев, заглянули в лабораторию.
  — Боюсь, сэр, что Иштвана исключат из университета, — сказала задумчиво девушка.
  — Что вы говорите, дорогая? — Голубь повернулся и удивленно посмотрел на девушку. Капли мыльной воды стекали с его рук на пол. — Что вы сказали? Исключат?
  — Да, сэр.
  — Красная?
  — Да, — ответила Эстер.
  Голубь снова начал тщательно мылить руки.
  — Нет, это невозможно, — сказал он после некоторых размышлений. — А в чем его, собственно, обвиняют?
  — Его отец был членом партии нилаши, — пояснила девушка и упругими шагами подошла к профессору.
  — В таком случае надо наказать отца, а не сына!
  — Не в том беда, сэр, кем был отец Иштвана, а в том, что он не написал об этом в автобиографии. Теперь товарищ Каллош считает, что Иштван намеренно скрыл этот факт.
  — А почему он не написал? — обратился к девушке Голубь.
  — Потому что отец для него не существует. Так объяснил мне Иштван.
  Глаза Голуба округлились от удивления. Он перестал вытирать руки.
  — Не понимаю, дорогая. Как это «не существует»?
  — Да. Иштван ненавидит своего отца.
  — Ненавидит? Это невозможно! Ребенок не может ненавидеть своего отца.
  — Однако это так, сэр. Не знаю, что произошло между ними, но Иштван и слушать не хочет об отце.
  — Это ужасно! Скажите, дорогая, между ними были какие-то политические разногласия?
  — Очевидно, потому что его отец был активным фашистом.
  Оба замолчали. Голубь сбросил халат, сел в глубокое кресло у письменного стола, неторопливо закурил сигарету и, выпуская кружочки дыма, ушел в свои мысли. Он внимательно следил за девушкой, которая мыла руки и время от времени заглядывала в зеркало над умывальником.
  — Скажите-ка, Эстер, — услышала девушка голос Голуба, — вы могли бы возненавидеть своего отца?
  — Отца? — обернулась она к профессору. Полотенце застыло в ее руках. — Никогда не задумывалась над этим. Трудно ответить, я не знаю даже, что такое ненависть.
  — Допустим, что ваш отец был бы фашистом… — настаивал Голубь.
  — Я не могу представить своего отца фашистом, — засмеялась Эстер.
  — Не уклоняйтесь от ответа. Это просто предположение. Отвечайте же, да или нет?
  — Сэр, — все еще улыбаясь, ответила Эстер, — есть случаи, когда дети ненавидят своих родителей. Я уже слышала об этом. Значит, в принципе это возможно. А что касается моих отношений с отцом, то между нами никогда не было никаких недоразумений. Поэтому мне трудно дать вам конкретный ответ.
  — Подождите, — перебил ее Голубь. — Я неправильно сформулировал вопрос. Знаю, в отдельных случаях родители заслуживают, чтобы дети ненавидели их. Это тогда, когда они негодяи, не заботятся о детях, бьют их, издеваются над ними. Это другое дело. Но ненавидеть кого-то только за то, что у него другие политические взгляды, по моему мнению, неправильно. Особенно, когда речь идет об отце и сыне, о таком отце, который любит своего сына и отдает ему все, что может…
  — Мне кажется, сэр, что политические мотивы еще больше оправдывают ненависть, — ответила Эстер.
  — Поймите меня правильно, — сказал Голубь, — я ненавижу фашизм. Но если бы мой отец был фашистом, я не мог бы возненавидеть его.
  — Сэр, мне не хотелось бы спорить, но я думаю, что в ваших словах есть противоречие, — твердо сказала Эстер.
  Голубь вопросительно посмотрел на нее.
  — Ненавидеть фашизм вообще, не затрагивая конкретных лиц, носителей фашизма, нельзя. Ненавидеть идеи и любить тех, кто их придумал и применил на практике, — здесь не сходятся концы с концами. Что может дать абстрактная ненависть к фашизму? Ничего! Фашизм стал действительностью в результате деятельности его носителей…
  — Я вижу, с вами трудно спорить, — засмеялся профессор, — Я далек от политики. Возможно, причиной этого является то, что с политикой связаны различные ужасные вещи. Намного лучше сфера науки, эти клетки, пробирки, все то, что открывает нашему взору микроскоп. Вот что, дорогая. Отложите на завтра наши заметки. — Профессор встал.
  Эстер собрала листки с записями, лежащие на столе, и положила их в желтую пластмассовую папку. Некоторое время задумчиво рассматривала папку и, улыбнувшись, спросила:
  — Сэр! Мы еще не дали нашим опытам названия. Что написать на папке?
  Голубь задумался.
  — Напишите «ФБ-86», — сказал он потом. — Если не ошибаюсь, мы начали эти опыты восемьдесят шесть дней назад?
  — Да, — ответила Эстер, — восемьдесят шесть дней. А теперь, сэр, позвольте обратиться к вам с просьбой.
  — Пожалуйста, — приветливо сказал ученый.
  — Помогите Краснаю. Будет ужасно, если его исключат.
  — Что вы, дорогая! Неужели вы действительно думаете, что с Краснаем может случиться какая-то беда! Это же талантливый студент нашего университета. Ставить вопрос о его исключении можно было бы только в том случае, если бы он допустил грубое нарушение правил. Насколько я его знаю, на это он не способен.
  — Спасибо, — сказала Эстер.
  Она взяла карандаш и вывела на папке «ФБ-86. 1949».
  Голубь провел девушку к парадной двери. Эстер попрощалась и быстро пошла по утрамбованной садовой дорожке.
  Эстер охотно приходила к профессору. Ей нравилось бывать у него. Иногда они долго гуляли по саду. Ученый увлеченно показывал ей свое маленькое царство. Он сам ухаживал за садом. Это было для него приятным отдыхом. Сад был хороший, благоустроенный. Несмотря на осеннюю пору, густым, зеленым ковром расстилалась трава. Только пожелтевшие и рыжеватые опавшие листья напоминали о том, что лето закончилось.
  Не доходя до поворота дорожки, Эстер оглянулась, чтобы по привычке еще раз помахать на прощание профессору. Она подняла руку, улыбнулась. Голубь стоял в дверях виллы. Он тоже махнул Эстер рукой, дождался, пока девушка скрылась за поворотом, и зашел в дом.
  Эстер быстро направилась к автобусной остановке. Она думала об Иштване.
  Только бы все обошлось хорошо. Бедняга! Он так одинок. Живет на стипендию. Она верит ему. Правда, иногда он ведет себя несколько странно. Сторонится женщин. Кроме учебы, увлекается только спортом, но и то не ради соревнований или спортивной славы. На соревнованиях он так бросил на ковер чемпиона университета Гевеша, словно это был мешок с картошкой. Ребята говорят, что по вольной борьбе Иштван мог бы быть чемпионом страны, но он и слушать не хочет об участии в крупных соревнованиях. Да, странный парень.
  Девушка решила пройти до следующей остановки… На углу, у кондитерской, она неожиданно встретила Иштвана. Лицо парня было мрачное, озабоченное.
  — Иштван! — схватила его за руку. — Ну как?
  — Исключили, — сказал Иштван глухим голосом и отвернулся.
  — Это невозможно! — прошептала Эстер, все еще крепко сжимая руку Иштвана. — Что же делать?.. — спросила после короткой паузы.
  — Пойду к Голубу, — вздохнул парень.
  — Пойдем, Иштван, выпьем кофе, — предложила Эстер. — Все равно Голубь сейчас ужинает. Потом пойдем к нему.
  — У меня нет денег, — отказался Иштван.
  — Ничего, у меня есть. Пойдем.
  Они зашли в кафе. Эстер заказала черный кофе.
  — Эстер, — сказал парень, — мы уже давно знакомы. Скажи, ты считаешь меня негодяем? Или врагом? — он с надеждой смотрел на девушку, словно от ее ответа зависело его будущее.
  — Нет. Я знаю тебя честным человеком. Но ты совершил ошибку, не написав всего о своем отце.
  — Поверь, дорогая Эстер, — перебил Иштван и посмотрел на нее своими голубыми глазами. — До 1946 года я ничего не знал о нем.
  — А Каллош говорил, что ты высказывался против советской науки?
  — Говорил. Это еще больше осложнило мое положение.
  — Но это ложь! За что только сердится на тебя этот Каллош?
  — Не понимаю, — развел руками Иштван.
  — Я говорила с Голубем, — сказала Эстер. — Он обещал помочь.
  — Что ты ему сказала?
  — Только то, что сегодня дисциплинарная комиссия рассматривает твое дело.
  — Я тоже говорил ему об этом, — сказал Иштван.
  — Ты знаешь, какой он невнимательный. Сразу же забыл. Он не понимает, за что ты возненавидел своего отца. По его мнению, отца нельзя ненавидеть. Мы еще поспорили с ним.
  — Многие не могут этого понять. А ты понимаешь? — обратился он к девушке.
  — Да, — твердо ответила Эстер.
  Они долго молчали. На улице уже вечерело. Засветились на стенах бра, и приятный полумрак окутал людей.
  — Пойдем, — сказал через некоторое время Иштван. — У тебя хватит денег, чтобы рассчитаться? Потому что если нет, нам придется остаться здесь, — добавил он с горькой усмешкой.
  — Столько еще найдется, — улыбнулась парню Эстер.
  Они расплатились и медленно, словно двое влюбленных, прошлись до виллы профессора.
  Девушка вынула из сумочки ключ, открыла калитку. Иштван сдерживал нервозность. Как его встретит Голубь, что он скажет? Парню хотелось повернуться и уйти.
  — Пойдем, — сказала девушка, ободряюще улыбаясь.
  Голубь был удивлен, его жена Магда, красивая женщина лет сорока пяти, тоже с интересом рассматривала поздних гостей.
  — Заходите, — приветливо приглашала она.
  — Пройдите в мой рабочий кабинет, — предложил профессор. — Ну, говорите, что случилось? — спросил он парня, усевшись в глубоком кожаном кресле. Эстер и Иштван заняли места рядом, на диване.
  — Исключили меня. Решение немедленно вступает в силу.
  — Все же исключили? — ученый вскочил и начал нервно ходить по комнате, сомкнув пальцы за спиной. Вдруг он остановился перед юношей, пристально посмотрел ему в глаза. Иштван спокойно выдержал колючий взгляд.
  — Скажите, друг, — сказал Голубь. В его голосе чувствовалась решимость. — Даете слово, что не совершили ничего противозаконного?
  — Даю! Самая большая моя вина — что я ничего не сказал об отце даже после того, как узнал, что он жив.
  — Значит, я могу выступать в вашу защиту?
  — Если вам угодно, сэр. Я могу только заявить, что никакого преступления не совершил. Проявил обычную неосторожность, вот и вся моя вина.
  — Ладно, сынок. Для меня этого достаточно, — сказал Голубь. Он сел и снова закурил. — Я хотел бы спросить еще одно: почему вы возненавидели своего отца?
  Иштван наклонил голову и начал нервно крутить пальцами кисти скатерти, которой был накрыт стол. Девушка тоже заинтересованно посмотрела на парня, но видела только его опущенную голову и коричневую от загара шею. Когда Иштван поднял голову, его глаза были влажные.
  — Он убил девушку, которую я любил! — сказал парень чуть слышно.
  — Ваш отец ее убил? Ничего не понимаю! Кто она, эта девушка?
  — Майя. Студентка, — был ответ. Эстер смотрела на Иштвана широко раскрытыми глазами. Об этом он ей никогда не говорил.
  — Именно так, сэр, он убил ее. Не собственноручно, конечно. Майя была еврейка. Он призывал к расправе своими статьями и исследованиями. Я очень любил Майю и никогда не прощу отцу ее смерть.
  — Когда это было?
  — 16 октября 1944 года. На следующий день после того, как партия нилаши захватила власть.
  — Ваш отец был членом этой партии?
  — Да. Он был ярым фашистом, ближайшим сотрудником профессора Малыша.
  — И вы очень любили ту девушку? Ведь тогда вы были еще мальчиком…
  — Мне тогда исполнилось девятнадцать, — тихо ответил Иштван. — Я и теперь ее люблю. Когда же узнал, при каких обстоятельствах она умерла, то еще больше полюбил ее. Она вела себя как герой.
  — Понимаю, понимаю… — сказал Голубь. Он вынул новую сигарету, снова зажег и в глубокой задумчивости выпустил облако дыма. — Вот что, друг. Идите сейчас домой. Напишите апелляцию и завтра подайте ее в ректорат. Поняли?
  — Да.
  — Потом придете сюда, закончите работу по анализу крови, проверите правильность подсчетов. Пока я буду продолжать здесь опыты, вы ежедневно будете приходить сюда Ясно?
  — Да, сэр.
  — Завтра утром я поговорю с Каллошем. Держите себя в руках. Мы не допустим, чтобы вас исключили. Правда, Эстер?
  — Правда, сэр, — радостно закивала головой девушка.
  Иштван с облегчением вздохнул и заметно успокоился. У Голуба большой авторитет. Как-никак — он известный ученый. Если он вмешается в дело, все, наверное, образуется. Юноша поднялся:
  — Большое вам спасибо, сэр. Значит, завтра приду, — он поклонился.
  — Выше голову, друг! — подбодрил парня ученый. — Все будет хорошо…
  Молодые люди уже спускались с лестницы, когда Голубь позвал Иштвана.
  — Уже поздновато. Вы, может, проведете Эстер домой?
  Профессор хитро прищурился и улыбнулся. Он улыбался еще и тогда, когда за молодыми закрылась калитка.
  
  
  
  * * *
  — Где ты живешь? — тихо спросил Иштван. — Видишь, я даже этого не знаю.
  — На улице Батхиань, — ответила девушка.
  — Можно тебя проводить?
  — Ты выполняешь приказ профессора?
  — Нет, нет, — сказал Иштван. — Я все равно провел бы тебя.
  — Это очень любезно с твоей стороны.
  Парень вопросительно взглянул на нее. Он повеселел, стал спокойнее. В глазах заискрился прежний огонек.
  — Пойдем пешком.
  — Как хочешь, — улыбнулся Краснай.
  Они долго шли, не говоря ни слова.
  — Иштван, — сказала наконец девушка, — ты очень любил ее?
  — Очень.
  — Расскажи о ней.
  — Что рассказать?
  — Все. Какая она была? Почему ты ее любил?
  — Какая была?.. Высокая, стройная. На четверть головы выше тебя. Темные волосы спадали до самых плеч. Всегда веселая. Мечтала стать скульптором. Любила все красивое. Вот и все о ней. Почему любил ее? Не могу сказать. Человек никогда не ищет объяснения, почему любит. Если ты была влюблена в кого-то, ты знала, почему любишь?
  — Я еще никого не любила, — ответила девушка.
  — Когда придет к тебе любовь, Эстер, ты поймешь, что это такое. Человек не может объяснить это чувство, бывает, что и борется против него. Но любовь все же побеждает.
  — Скоро будет пять лет, как Майя погибла. И ты до сих пор любишь ее? Почему ты так одинок? — девушка остановилась, обернулась лицом к нему.
  Иштван погрузился в свои мысли, его высокий лоб прорезали глубокие морщины. Он схватил Эстер за руку.
  — Сядем на минуточку, — сказал тихо. Они сели на скамью, стоявшую в аллее.
  — Мне не было еще и десяти лет, когда умерла мать. С тех пор живу сам. Родственников нет. Иногда кажется, что я сойду с ума, угнетает меня одиночество. Может, именно поэтому я с головой погрузился в науку.
  — И ты никогда не женишься?
  — Этого я не говорю, — Иштван горьковато улыбнулся. — Но в моем нынешнем положении смешно было бы думать о женитьбе…
  — Потому что тебя исключили? — спросила девушка.
  — Да…
  — Голубь все уладит. Ты знаешь его характер. Если возьмется за что-то — обязательно доведет до конца. У него можно учиться настойчивости, честности.
  — И многому другому, — добавил парень. — Эстер, я даже не знаю, что делать, если меня не восстановят. Я, может, этого и не переживу. Медицина — мое призвание. О ней я мечтаю с детских лет. Знаешь, в 1944 году я вдруг понял, какие ужасные преступления совершил мой отец, пообещал себе сделать все возможное, чтобы облегчить страдания людей. Это, Эстер, не просто громкие слова. Это мое твердое решение. Я отдаю все силы учебе, чтобы стать врачом, потому что врач много может сделать для людей.
  — Наверное, поэтому ты избегаешь общественной работы? — спросила с легкой иронией девушка.
  — Эстер, неужели политика заключается только в том, чтобы без конца бросаться громкими фразами или произносить речи? По-твоему, это не политика, если кто-то отлично учится? Я хочу служить своей стране знаниями. Это тоже политика. Все жизненные вопросы мне ясны, а если бы ситуация требовала, я был бы вместе с вами на баррикадах…
  — Я знаю это, Иштван, — нежно сказала девушка. — И вполне понимаю тебя. Пошли. — Она взяла Иштвана за руку, посмотрела в глаза.
  — Как хочешь, Эстер…
  Они встали. Над грядой гор текла громада темных облаков, тускло освещенных бледным лунным светом. Тихий ветерок колыхал ветви деревьев. Иштван и Эстер шли рядом, углубленные в свои мысли.
  
  
  
  * * *
  Приход профессора был для Каллоша неожиданностью. Он невольно поднялся со своего места. Авторитет и слава Голуба производили на него большое впечатление. Уже много раз давал он себе слово не обращать внимания на ученого. В конце концов, кто для него этот седой профессор? Интеллигент старой закалки, просто — он уверен — саботажник. Ведь какими результатами может похвастаться известный профессор? Никакими! Что он сделал до сих пор для народной демократии? Ничего! Его нельзя было даже уговорить, чтобы поучаствовал в субботнике по восстановлению города, хотя другие профессора пришли. Оправдывается занятостью, какими-то опытами! Конечно, это неплохая отговорка. Опыты могут быть удачными и неудачными. Пока что Голубу похвастаться нечем. А до 1945 года он жил в Лондоне. Разве этого не достаточно, чтобы понять все? Враг хитер, он работает с перспективой на многие годы вперед.
  Все эти мысли молниеносно пронеслись в голове Каллоша, но когда он заговорил, то и голос, и поведение его выдавали кротость. Он корил себя за эту слабость. Итак, ему тоже привили в свое время эту позорную услужливость. Двадцать лет, проведенные в министерстве писарем, дают себя знать, его сын прав, когда обвиняет отца в раболепии.
  — Что вас привело к нам, сэр? Пожалуйста, садитесь.
  — Спасибо, — холодно отказался Голубь. — Я хотел кое о чем спросить. — Скрестив руки за спиной, профессор начал ходить по комнате, как во время лекции в аудитории. Каллош смущенно хлопал глазами. Он рассматривал серый, хорошо сшитый костюм ученого, его белоснежную поплиновую рубашку, галстук с мелким узором, туфли с острыми носками, на которых ярко отражался свет утреннего солнца.
  — Знаю, что дело, о котором я хочу говорить, не входит в мою компетенцию, — доносился до Каллоша голос ученого. — Но я хотел бы иметь ясную картину. За что, собственно, исключили Красная? Что вы мне можете об этом сказать?
  Каллош сразу догадался, зачем пришел профессор. Он даже предполагал, что ученый будет ходатайствовать за Красная… И все же теперь он заколебался. Что ответить? Со вчерашнего дня несколько раз возникало у него сомнение, правильно ли он поступил. Может, решение было слишком строгое? Но каждый раз Каллош отмахивался от этих мыслей. Классовая борьба требует твердости. Социализм нельзя построить, проявляя снисходительность. Может ли он взять на себя такую ​​ответственность? А что если Краснай действительно шпион? Нет. Пусть лучше пострадает один человек, чем все общество. Даже один шпион может нанести много вреда. Он где-то читал высказывание Наполеона о шпионах. Даже записал цитату в тетрадь. «Высказывания великих людей», — написал на тетради и старательно изучал записанные высказывания. А вот теперь ни за что не может вспомнить! А жаль, потому что это было очень точное выражение. Однако это не имеет значения. Его поставили на этот ответственный пост для того, чтобы он оберегал государственные интересы. И Каллош должен проявлять особую бдительность! Это будет лишним доказательством, что он порвал со средой, из которой вышел. Каллош твердо выскажет свое мнение Голубу, не побоится его.
  — Дело в том, товарищ профессор, — сказал он наконец, — что Краснай допустил грубое нарушение правил…
  — Не написал в своей биографии, где его отец? — перебил ученый.
  — Да…
  — Но этот парень не имеет ничего общего с отцом. Надо было тщательно изучить обстоятельства, и все выяснилось бы. Это еще не повод, чтобы исключать человека! Этот юноша не просто обыкновенный студент, он талантливый, подающий большие надежды и уже сейчас более подготовлен, чем некоторые ассистенты…
  Каллош несколько раз пытался прервать Голуба, но тот не останавливался.
  — Нет, друг. Я этого так не оставлю. Если немедленно не пересмотрите дело, я сегодня подам заявление об увольнении. Буду требовать, чтобы меня тоже исключили из университета. Требовать, понимаете, коллега Каллош!?
  Каллош не на шутку испугался. Он знал, что Голубь не бросает слов на ветер. Если ученый подаст заявление об увольнении, разгорится скандал на всю страну. В мыслях он уже взвешивал возможные последствия. Комиссия будет доискиваться до причин отставки Голуба. Нет, этого нельзя допустить, потому что тогда, в лучшем случае, его снимут с работы. В лучшем случае… Он лихорадочно размышлял. Решение уже отослали в министерство, вернуть его нельзя. Для этого нет уважительной причины. Все же надо принять какие-то меры. Он с тревогой следил за возмущенным профессором. Неожиданно у него появилась спасительная идея. Страх рассеялся, и уже другим голосом Каллош важно заявил:
  — К сожалению, коллега, это дело гораздо серьезнее, чем вы думаете. Краснаем интересуется политический отдел полиции. Я не имею полномочий говорить о подробностях. Могу вам только посоветовать: в наше время не стоит ни за кого заступаться.
  Эти слова поразили Голуба. Он внезапно остановился, как будто наткнулся на стену.
  «Неужели парень соврал ему? Значит, вся эта история исходит не от Каллоша? Возможно, он ошибается. Иштван не тот, за кого себя выдает?» — от неожиданности его голос стал глухим.
  — Прошу вас, скажите только одно: полиция заинтересовалась персоной Красная еще до рассмотрения его персонального дела?
  — Решение дисциплинарной комиссии было лишь следствием этого. Дело Красная конфиденциальное, — ответил Каллош. — Будем считать, что я ничего не сказал…
  — Гм… — задумался Голубь. Он был смущен. Немного даже стыдно стало за свою горячность. Набросился на Каллоша, а оказывается, что он здесь ни при чем. Неприятно. Надо бы попросить прощения.
  — Товарищ профессор, — услышал он голос Каллоша, — если не прогневаетесь, я бы дал вам еще один совет.
  Голубь вопросительно посмотрел на этого лысеющего мужчину. Ему казалось, что теперь Каллош смотрит на него с некоторым превосходством.
  — Пожалуйста.
  — Не желательно, чтобы Краснай дальнейшем участвовал в ваших опытах. Это не мое дело, но я имел возможность заглянуть в дело, заведенное в полиции на Красная… Словом, больше ничего сказать не могу. На вашем месте я был бы очень осторожным.
  Голубь был поражен. А может, и его персоной заинтересовалась полиция?
  — Вы видели данные, касающиеся меня? — спросил он.
  — Нет, но в определенной степени они связаны с вашими опытами. Пожалуйста, не спрашивайте меня, я не имею права говорить… Я вас просто доброжелательно предостерегаю. Этот юноша не ангел, не стоит защищать его. Поверьте мне, профессор, я тоже очень любил его.
  — Спасибо, что предупредили, коллега Каллош. Спасибо большое. Надеюсь, я не оскорбил вас.
  — Нет, коллега Голубь, — сказал Каллош. Слово «коллега» он сказал с особым ударением.
  — Я немного погорячился. Очень люблю этого парня. А может, все это недоразумение?
  — Не исключено, что все окажется ошибкой. Хотя факты говорят о другом… Так или иначе, пока другого выхода нет, как ждать.
  — Еще раз спасибо, дорогой коллега. Я не разбираюсь в таких следственных делах. Прошу прощения, — прощался профессор.
  — Ничего не случилось, коллега Голубь, — сказал Каллош, провожая профессора взглядом, пока тот не скрылся за дверью.
  Затем он сел за письменный стол, взял бумагу и стал писать. Длинные, острые буквы одна за другой ложились на страницу.
  — Если написано собственноручно, будет вернее, — пробормотал Каллош.
  Вот что он написал:
  
  
  «…Как заведующий учебной частью, считаю своим долгом обратить внимание соответствующих органов на следующие факты, выяснившиеся в ходе расследования персонального дела студента четвертого курса медицинского факультета нашего университета Иштвана Красная (родился десятого сентября 1925 в Будапеште).
  1. Петер Краснай, отец Иштвана, был одним из руководителей партии нилаши. В разных газетах и ​​журналах этой партии он публиковал статьи и исследования, в которых призывал к массовому уничтожению людей.
  2. В первой половине декабря 1944 Петер Краснай бежал на Запад, с тех пор живет там. Его сын утверждает, что он умер, но этому нет никаких доказательств.
  Зная тактику западных разведок, можно предположить, что версию о смерти Петера Красная придумали с целью лучшей конспирации его связей.
  3. Петер Краснай в 1944 году не взял с собой своего сына. Иштван Краснай в 1945 году поступил в наш университет. В автобиографии написал, что его отец во время войны пропал без вести (приложение 1). Однако еще в 1946 году Иштван получил от отца письмо. По данным, которые есть в моем распоряжении, Петер Краснай живет в Аргентине, работает преподавателем университета. Согласно статье из австрийской газеты (приложение 2), он в начале 1946 года читал в Вене лекции для членов организации нилаши, которая там действует.
  4. Иштван Краснай систематически проводит среди студентов университета антисоветскую агитацию. Неизвестным для меня способом он втерся в доверие к профессору Тамашу Голубу, и целый год участвует в важных исследованиях этого ученого.
  О профессоре Голубе следует знать, что до освобождения он жил в Лондоне и, судя по его высказываниям, является сторонником английского буржуазного образа жизни. Свою виллу он тоже обставил на английский манер, выписывает английские журналы, в общественной работе не участвует. Презирает кадры, которые вышли из среды рабочих. Заслуживает внимания и то, что свои опыты он не желает проводить в лабораториях университета, а работает только дома. В свою домашнюю лабораторию, кроме Иштвана Красная и студентки четвертого курса медицинского факультета Эстер Боруш, никого не пускает. Считаю необходимым сказать, что отец Эстер Боруш — крестьянин-единоличник, который до сих пор не вступил в кооператив, хоть он и коммунист.
  Обращает на себя внимание и то, что Иштван Краснай ни с кем из студентов не дружит. О своих товарищах не рассказывает. Вообще держится очень странно, подозрительно.
  Хочу еще заметить, что профессор Голубь всем своим личным и научным авторитетом выступает в защиту Красная.
  Будапешт, 20 сентября 1949 года.
  Тибор Каллош, заведующий учебной частью».
  
  
  
  Каллош заклеил конверт, написал адрес. Затем позвонил в отдел высших учебных заведений Министерства образования и доложил референту Бибо о деле Красная. В конце разговора, чтобы придать сказанному больший вес, добавил:
  — Знаешь, товарищ Бибо, это очень запутанное дело. Политические органы тоже проявляют к Краснаю большой интерес. По нашему мнению, пока продолжается следствие… Алло, что ты говоришь? Нет… понимаю. Да-да. Полиция занимается этим делом. Да, да… Одним словом, возможно, что Голубь будет ходатайствовать. У меня уже был. Я сказал ему, что это дело полиции. Да, я полностью согласен с тобой, товарищ Бибо. Враги поддерживают друг друга… Алло! Друг… Было бы хорошо, если бы вы ближе присмотрелись к вашему Гейзе Олайоша. Он вел себя здесь как настоящий оппортунист. Тебе он тоже не нравится? Да, высокомерный человек. Я очень рад, что наши мнения совпали. В воскресенье ты будешь на матче? У тебя нет билета? Чего же ты молчишь, старик? Достану, не волнуйся. Вечером принесу на квартиру. Все в порядке? Привет.
  Каллош с облегчением положил трубку. «К хорошему человеку попадет Голубь, если обратится в министерство, — злорадно подумал он. — Бибо не станет с ним церемониться».
  Спрятав документы в сейф, он вызвал к себе Кульчарне. Женщина сразу же зашла и угодливо стала перед письменным столом начальника.
  — Если кто-то будет спрашивать, передайте, что вернусь только после обеда. Иду в министерство.
  — Как быть с обедом, подать вам в кабинет, товарищ Каллош? — спросила женщина.
  Заведующий учебной частью немного подумал.
  — Скажите, чтобы принесли сюда. Возможно, что к полудню вернусь.
  
  
  
  * * *
  Голубь устало шел домой. Мысли его были заняты Краснаем. Неужели он ошибся в парне? Нет, не может быть! Он хорошо разбирается в людях. Краснай умный, старательный, вежливый. Живет только для науки. Что он мог натворить? Почему им заинтересовалась полиция? Нет, это просто недоразумение, преувеличенное, возможно, безосновательное подозрение. Конечно, у Каллоша тоже нелегкое положение. В конце концов, он выполняет свой долг. Как быть дальше? Просить приема у министра? Кстати, он же хотел с ним поговорить о своих опытах.
  Медленной походкой шел Голубь по залитой солнцем тихой улице. От осеннего тепла тело разомлело. Если бы не это несчастное дело, он чувствовал бы себя вполне хорошо. Опыты подтвердили правильность расчетов. Наконец он приближается к цели. Возможно, все же лучше перейти в исследовательский институт, хотя не очень хочется. Бдительность! Статс-секретарь без конца твердит ему об этом. Мол, в частной вилле материалы хранить опасно. А опыты с научной точки зрения имеют международное значение. Основных расчетов и формул, кроме него, никто не знает и не узнает. Этого он не раскроет никому, никогда. И никого, кроме Эстер и Красная, не допустит к себе. Но им известны только частичные результаты. Если привлечь к работе еще кого-то, опасность разглашения тайны возрастет. Если удастся добыть антибиотик в двух вариантах, все будет хорошо. Тогда его мечта осуществится. Не будет больше на свете заболеваний, связанных с воспалениями. Он докажет, что такие болезни можно эффективно лечить.
  С помощью препарата ФБ-86 он может в течение нескольких месяцев изготовить сыворотку для прививки. После введения сыворотки человеческий организм станет невосприимчивым к воспалительным заболеваниям. До сих пор было все в порядке. Сложность заключается лишь в том, что во время исследований он нашел новые, еще неизвестные, чрезвычайно ядовитые вещества, применение которых могло бы иметь трагические последствия для человечества. Правда, теперь при производстве ФБ-86 уже можно обойтись без них. Очень жаль, что на последней конференции в своем докладе о ФБ-86 он вспомнил об этих вредных веществах. Но другого выхода не было, так как участники конференции не поняли бы пути исследований. Впрочем, ядовитые вещества пока нужны, он не может их уничтожить. Дойдет очередь и до них.
  Ученый так углубился в свои мысли, что даже не заметил, как дошел домой.
  Жена уже с нетерпением ждала его. Она пыталась угадать по выражению лица мужа, чем закончилась его миссия. Но лицо Голуба было застывшим, как камень.
  — А где парень? — обратился он к жене.
  — В лаборатории. Удалось тебе что-нибудь сделать?
  Ученый махнул рукой, тяжело вздохнул.
  — Немного. Запутанное дело. К сожалению, у меня самого нет полной ясности. — Профессор устало сел в кресло, пригладил седые волосы. Вынул из коробки сигарету, закурил.
  — Говорят, что Иштваном заинтересовались политические органы.
  — Бог мой! — испуганно воскликнула женщина.
  — Что же он натворил?
  — Сам не знаю.
  — А что ты думаешь делать?
  — Еще не решил, — ответил Голубь. — Пока парень об этом не должен знать. — Профессор нервно раздавил окурок в пепельнице и встал. — Не могу поверить, чтобы он совершил какое-то преступление. Я еще никогда не ошибался в людях. Поговорю со статс-секретарем. Нельзя успокаиваться на этом. Хочу иметь ясную картину. А если парень все же соврал мне, я… я выгоню его…
  — Дорогой Тамаш, — успокаивала жена раздраженного мужа, — успокойся!
  — Пойду в лабораторию. Прошу тебя, позвони статс-секретарю. Спроси, когда он сможет меня принять.
  Направляясь в лабораторию, он пытался преодолеть свое волнение. Эстер, склонившись над микроскопом, делала анализы крови, Иштван погрузился в расчеты. Они не заметили профессора.
  — Ну, что нового, юные коллеги? — воскликнул он слишком бодро. Молодые люди сразу повернулись к ученому.
  — Добрый день, сэр, — поздоровалась Эстер. Иштван тоже поклонился и с надеждой посмотрел на Голуба.
  — Как там цифры, сынок? — обратился профессор к Иштвану.
  — Меня поразили пропорции размножения Ф2. Просто не верится.
  — Ну, покажите расчеты, — ученый протянул руку к листу бумаги. — Все правильно, — сказал он, взглянув на цифры.
  — Но, сэр, это значит, что…
  — Что одного кубического сантиметра раствора Ф2 достаточно для того, чтобы предотвратить заболевание пятидесяти человек…
  — Колоссально! — волнуясь, сказал Иштван.
  — Да, сынок, это действительно значительное достижение. Большое научное открытие. Мы опередили ряд стран, которые уже давно бьются над решением этой проблемы.
  — Я думаю, что им еще долго придется работать, — отметила девушка.
  — Вполне возможно. Нелегко найти такой яд, который не был бы вредным для человеческого организма и в то же время убивал бы бактерии, вызывающие воспалительные процессы.
  — Но, — вмешался в разговор Иштван, — серум Ф2 и антибиотик ФБ-86 при неправильном применении могут быть вредными.
  — Вредных последствий мы не допустим. При массовом производстве не будет необходимости в тех вспомогательных препаратах, которые вы имеете в виду, — сказал Голубь, улыбаясь парню.
  — Понятно, — сказал Иштван. — Значит, вы не собираетесь опубликовать весь ход и описание исследований?
  — Вы угадали. Я не гонюсь за славой. В течение двух месяцев сделаем описание производственного процесса антибиотика, продемонстрируем результаты опытов, проведенных с антибиотиком, и весь материал передадим соответствующим инстанциям. Но до тех пор, дорогой друг, обязательно надо провести опыты по двум до сих пор не исследованным вариантам.
  Помолчали. Иштван с нетерпением ждал, когда профессор наконец заговорит о его деле.
  — Да, чуть не забыл, — сказал профессор. — Завтра или послезавтра буду на приеме у статс-секретаря А пока дело будет решаться, вы сможете поработать лаборантом у главного врача Бараняя. Там можно многому научиться и одновременно заработать немного денег. А конспекты вам даст Эстер.
  — Когда мне прийти к главному врачу?
  — Я еще поговорю с ним, — ответил Голубь. Иштван снова молча погрузился в работу, словно в помещении кроме него никого не было. В мыслях Эстер повторила слова профессора, от которых ее сердце невольно забилось сильнее и всю ее будто током ударило: «А конспекты вам даст Эстер».
  В течение дня они не обменялись ни словом. После обеда Эстер должна была идти на лекцию. Иштван провожал ее. У него было плохое настроение, и юноша всю дорогу молчал. Девушка, чтобы развлечь его, весело щебетала. Иштван лишь изредка вставлял какое-то слово. Когда пришли в университет, Эстер прощаясь, спросила:
  — Где тебе передать конспекты?
  Парень молчал. Взгляд его блуждал где-то далеко.
  — Не знаю, — сказал огорченно, — есть в этом какая-то рация.
  — Иштван! — голос девушки прозвучал по-матерински беспокойно. — Умоляю, Не падай духом. Все будет хорошо… Увидишь…
  — Дорогая Эстер, ты очень хорошая, — мягко сказал Иштван и взял девушку за руку, но у меня почему-то плохое предчувствие. Что-то неладно. Боюсь, что из меня уже не будет врача…
  — Ты должен стать врачом! И будешь им…
  Парень махнул рукой.
  — Пока-пока. Иди, ибо опоздаешь. — И, не дожидаясь ответа, повернулся и медленно пошел прочь.
  Эстер поразило поведение парня. Сначала она расстроилась, потом рассердилась. Она сердилась на Каллоша, которого считала причиной всех бед, постигших ее друга. Озабочена, полная тревоги за Иштвана, вошла в помещение университета.
   Глава вторая
  
  Профессор Голубь был на редкость честным человеком. Перед войной, когда кованый сапог фашизма втоптал в грязь свободу и человеческое достоинство в Германии, Австрии, Чехословакии, он добровольно покинул страну и поселился в Англии, потому что на его глазах во все отрасли общественной жизни Венгрии проникал фашизм. Он покинул страну, потому что ненавидел насилие. Если бы профессор был мужественным человеком, он, возможно, остался бы дома и по-своему боролся. Но Голубь принадлежал к тем гуманистам, которые имеют свое мнение об окружающих явления, но в борьбе не участвуют. Он стоял в стороне от политики. В Англии Голубь познакомился с другим венгерским эмигрантом писателем Дьёрдем Кальдией. Тот оставил родину в двадцатых годах, в разгар белого террора. С тех пор талантливый художник обошел полмира. До войны побывал и в Советском Союзе. В Лондон приехал для того, чтобы наладить контакт с венгерскими коммунистами, которые жили в Англии.
  В 1945 году, после возвращения на родину, между Кальдией и Голубом установилась крепкая дружба. Кальдий сказал по какому-то случаю Голубу, что человек должен бороться за свои убеждения не только в теории, но и на практике. Они много спорили. Наконец Голубь признал, что его друг прав.
  Выяснение дела Иштвана Голубь считал борьбой. Поговорив с парнем, он пришел к выводу, что его долг — распутать это дело. Голуба сдерживало только одно: он боялся разочароваться в парне. Целыми днями следил за работой Иштвана, вглядывался в его мрачное, расстроенное лицо и утверждал себе: «Нет, этот парень не может быть нечестным».
  Со статс-секретарем профессор пока не встречался, ждал приема. Зато легко договорился с врачом Бараняем, и уже на следующий день Иштван начал работать в больнице.
  Парень стал еще более замкнутым, молчаливым… Он спокойно ждал, но внутри у него все кипело, горело, как пожар в глубинном забое. Он избегал людей, даже Эстер. В больнице свою работу выполнял точно, добросовестно, а после обеда спешил в лабораторию к профессору Голубу. Юноше казалось, что профессор выхлопотал для него работу только потому, что помощь исключенному из университета студенту была для него неприятной, обременительной. Уже не раз он думал, что оставит Голуба, не дожидаясь, когда профессор сам откажется от его услуг. Но окончательное решение откладывал со дня на день: в сердце теплилась надежда, что все как-то образуется.
  Голубь тоже нервничал, ему было обидно, что статс-секретарь не может уделить ему несколько минут. Наконец однажды Голуба по телефону пригласили немедленно прийти в министерство. Профессор волновался, как ученик, идущий сдавать экзамен на аттестат зрелости.
  Статс-секретарь принял его любезно. Он вышел навстречу профессору до самой двери, вежливо провел в кожаное кресло. Сам сел рядом, подчеркивая этим, что разговор будет не официальной, а дружеской.
  — Чем могу помочь вам, дорогой профессор? — спросил он, угощая ученого сигаретой.
  Голубь закурил, глубоко затянулся и, пытаясь скрыть волнение, сказал:
  — Я пришел к вам по делу студента Красная.
  — Да-да. Прежде чем перейдем к сути дела, позвольте один вопрос?
  — Пожалуйста, — ответил Голубь.
  — Почему вы проявляете такую ​​привязанность к этому юноше, товарищ профессор?
  — Почему? — удивленно переспросил профессор. — Я люблю его как порядочного, талантливого человека. А потом определенную роль, очевидно, играет и то обстоятельство, что у этого мальчика никого нет. Ни отца, ни матери. Меня тронули его усердие, энтузиазм, чрезвычайно развитое чувство призвания…
  — Да, да, — сказал статс-секретарь, вертя между пальцами сигарету. — Очень деликатное дело. Я интересовался им, оттого и задержался. К сожалению, ничего хорошего сказать не могу. За всем этим скрывается конфиденциальное политическое дело. Пока соответствующие органы не закончат следствие, ничего не могу сделать. Поверьте, товарищ профессор, я готов помочь, но в это деликатное дело мы не можем вмешиваться. Мне доложили, что дело очень серьезное. Соответствующие органы попросили меня передать вам, что было бы правильно устранить Красная от участия в опытах. Не знаю, в какой мере это скажется на вашей работе, но, по моему мнению, замечания компетентных лиц законное, особенно, если принять во внимание события, имеющие место в недалеком прошлом. — Статс-секретарь замолчал и внимательно посмотрел на профессора.
  Голубь сидел окаменевший. Мысли его бушевали, как снежинки во время метели. Красная, очевидно, обвиняют небезосновательно. Статс-секретарь честный человек, в этом он уже не раз убеждался. Нет никаких причин сердиться ему на Красная, потому что он его даже не знает. Профессор чувствовал глубокое разочарование.
  — Не сочтите это, пожалуйста, за безосновательный интерес, — сказал он глухим голосом, — позвольте спросить, откуда вы черпаете свою информацию?
  — Могу сказать, — улыбнулся статс-секретарь, низенький брюнет. — Не от университетской дисциплинарной комиссии, а непосредственно от компетентных следственных органов. Поэтому достоверность их не вызывает сомнения.
  — Спасибо, — пробормотал Голубь. Привычным движением он погладил жидковатые седые волосы. — Поймите меня правильно. Мне жаль не того, что Краснай не сможет принимать дальнейшего участия в опытах. Они в основном закончены, можно обойтись и без парня. Мне жаль, что я ошибся в нем. Вот что меня поразило. Я верил в него, как в собственного сына.
  — Я вас понимаю, товарищ профессор, — искренне сказал статс-секретарь. — Но, как видите, теперь такие времена, что нельзя верить даже родному брату. — На его лице отразилось сожаление. — Взять хотя бы случай с моим младшим братом. Я думал, что знаю его. Четыре недели назад его арестовали. А брат мой, чтобы вы знали, двенадцать лет в партии, воевал в Испании, и все же… Что мне еще сказать…
  Они помолчали. Затем перевели разговор на опыты. Статс-секретарь пробовал уговорить профессора перенести работы в университетскую лабораторию, но Голубь не согласился, мол, дома, в привычном окружении работать лучше — спокойнее.
  
  
  
  * * *
  В тот же день, когда Голубь был на приеме у статс-секретаря, Красная вызвал к себе Бараняй. Юноша, не подозревая ничего плохого, поспешил в кабинет главного врача. Когда он переступил порог, ему сразу бросилось в глаза, что всегда улыбающееся лицо Бараняя было мрачно и обеспокоено. У главного врач стоял мужчина средних лет в белом халате, с папкой в ​​руках.
  Юноша вежливо поздоровался и остановился у двери.
  — Подходите ближе, друг, — кивнул ему главный врач. На его лице мелькнула вынужденная улыбка.
  Иштван подошел и вопросительно посмотрел на врача.
  — Я вынужден сообщить вам неприятную новость.
  Иштван кивнул головой, что, мол, понимает. Руки у него задрожали.
  — Из университета к нам поступила такая характеристика, которая делает невозможным ваше дальнейшее пребывание на работе в больнице. К сожалению, я со своей стороны не могу в этом деле ничего изменить. Вашей работой был очень доволен, но мы тоже вынуждены руководствоваться определенными директивами.
  — Понятно, — чуть слышно сказал Иштван.
  Больше он не сказал ни слова. Зачем? Всякие просьбы были бы бесполезными. И здесь чувствуется рука Калоша. Парень пробормотал какую-то благодарность и с безграничной горечью покинул больницу.
  Иштван шел машинально, как лунатик. Натыкался на людей, не осознавая даже, куда идет.
  «Куда же теперь деваться? Получил двести форинтов. Дома у него есть еще двести. Как жить? Стипендии уже не будет, в студенческую столовую не имеет права ходить. И за что все это? Кому он мешает? Никого не обидел, нигде не бывает, друзей у него нет, врагов, насколько ему известно, тоже нет. Единственным его развлечением является театр и книги. Даже в театр ходит сам. Не пьет, курит только тогда, когда у него есть лишние деньги. Врачом он уже не будет. Это ясно. А в следующем году должен был закончить обучение! Неужели зря проучился четыре года?
  Он мог бы бороться с видимым врагом. Но как противостоять врагу, которого не знаешь, не видишь? Ничего не поделаешь, не везет ему. Вот и все.
  Иштван добрел до берега Дуная. Сел на каменные ступени набережной и задумчиво смотрел на неутомимые волны, что неустанно плели из пены причудливое кружево. Вспомнил, сколько раз стоял в детстве вот так на берегу и мечтал. Ветер трепал его волосы, а он в мыслях плыл по необозримым морям, бродил в неизвестных странах. Невыполнимые детские мечты! «А может, это была тоже пустая мечта, когда я решил отцовы преступления искупить лечением? Просто вспышка юношеской фантазии! Разве я могу отвечать за поступки отца? Нет, не могу». Затем он вспомнил Майю. Осенью 1944 года в хороший солнечный день они сидели после обеда где-то в этих местах на берегу Дуная. Майя была печальна. Она говорила об ужасах, которые творились в Германии, об ужасных лагерях смерти. Обо всем этом Иштван ничего не знал. Он был молодым, далеким от политики, ничем, кроме спорта, не интересовался. Откуда ему было знать, что в стране десятки тысяч людей уже обречены на смерть и только ждут исполнения приговора! Война глотала людей сотнями тысяч. Майя говорила, и он с ужасом слушал ее.
  Он возненавидел немцев прежде всего потому, что они хотели обидеть Майю, так как от них Майи грозила смертельная опасность. Как бы сложилась его жизнь, если бы Майя не погибла? Теперь она была бы его женой. Как они любили друг друга!
  Иштван поднялся.
  «Пойду к Голубу и расскажу ему, что меня постигло», — решил.
  Садовая калитка была открыта.
  «Вероятно, профессор недавно вернулся домой, — подумал Иштван. — Бедняга такой рассеянный, что однажды даже вышел из дому босиком». Он направился по дорожке, усыпанной желтым гравием. В прихожей встретил служанку Юлиску.
  — Господин профессор дома? — спросил он.
  — Да, в своем кабинете, — ответила девушка.
  Юноша прошел дальше. Дверь кабинета была приоткрыта, он ясно слышал взволнованный голос профессора.
  — Нет, дорогая, — сказал профессор, — они не только не думают пересмотреть дело, но и требуют, чтобы я его отстранил от дальнейшей работы над опытами.
  Иштван стал как вкопанный. Это правда или ему только послышалось? В голове помутилось, он вынужден был опереться о стену.
  — Что же ты теперь собираешься делать? — донесся словно издалека голос профессорской жены, госпожи Магды.
  — Не знаю, — ответил Голубь. — Я просто беспомощен. Какая-то причина у них все же должна быть. Возможно, парень обманул меня, не сказал правды…
  «Уже даже Голубь не доверяет мне! — мелькнула в голове мысль. — Голубь не доверяет мне!»
  Как парализованный, спускался он по лестнице. В полузабытьи, охваченный мучительными мыслями, плелся по улице, ему хотелось ухватиться за кого-то, рассказать кому-то все. Но с кем поделиться мыслями, у кого попросить совета? Болью пронзила мысль, что он совсем одинок, никого на свете у него нет. Большинство родственников перебрались на Запад еще в 1944 году. Те, что остались, для него чужие, с детства он не поддерживает с ними связей. Друзей тоже нет. Куда, к кому прислониться? До сих пор хоть Голубь доверял ему.
  А как приятно было чувствовать, что ему верят! Иштван вспоминал случай, когда ученому привезли новый сейф. Голубь очень гордился замком сейфа, сделанным по его чертежам. Замок был с шифром. Чтобы его открыть, надо было знать комбинацию цифр.
  — Ну, сынок, — сказал, смеясь, ученый, — вы большой математик. Если сумеете открыть этот зашифрованный замок, будете иметь от меня хороший подарок.
  — Попробую, — тоже смеясь, согласился Иштван. Два дня сидел над расшифровкой замка. Из большой группы цифр надо было найти именно такую ​​комбинацию их, с помощью которой можно было открыть дверцу. Задача нелегкая, но он решил ее. Когда показал профессору результат, тот с удивлением посмотрел на юношу.
  — Это уже дело! Честно говоря, я не верил, что справитесь. Молодец! У вас отличные математические способности.
  Он радовался тогда не потому, что его похвалили, а потому, что Голубь оставил комбинацию цифр без изменений. Профессор доверяет ему! Вот что наполняло его сердце радостью. Ведь в сейфе хранились все данные химических анализов, секретные формулы опытов, а также личные ценности профессора. Теперь доверие потеряно. Больше он не пойдет к ученому. Он не хочет, чтобы Голубь из-за него имел неприятности. Ведь Иштван, несмотря ни на что, любит профессора. Голубь сделал для него столько добра. Шатаясь, как пьяный, юноша брел дальше. В районе замковой горы наугад свернул на какую-то улицу. Посмотрел на табличку: «Улица Батхиань». Где-то здесь живет Эстер! Может, зайти к ней?
  Он остановился у ворот большого дома. В подъезде был список жителей. Эстер жила у своей сестры. Сердце Иштвана колотилось, когда он поднимался по лестнице. Что будет, если и Эстер встретит его холодно? Возможно, Голубь уже сказал девушке о своем разговоре со статс-секретарем и она тоже не доверяет ему.
  Но Эстер не было дома, и сестра даже не могла сказать, где она. Еще после обеда ее вызвали в союз студентов. Готовятся к какому-то празднику. Даже в лабораторию не пошла.
  — А вы посидите, подождите, — предложила любезно хозяйка, брюнетка лет двадцати восьми.
  — Спасибо, не буду вас беспокоить, — отказался Иштван. — Приду в другой раз…
  Стемнело. Он побродил среди древних стен замка, затем остановился в аллее, облокотился на каменный барьер бастиона. Перед ним раскинулась величественная панорама города.
  Парень стоял в оцепенении у барьера, пока не замерз. Вздрогнул от холода. Машинально отряхнул рукава плаща и медленно поплелся, сам не зная куда…
  Остановился перед рестораном «Лилия». Из зала доносились тихая музыка. Осматривая ярко освещенный вход, он вспомнил, что сегодня почти ничего не ел. Решил поужинать. «Здесь, наверное, дорого, — подумал он — Не все ли равно? Кто знает, что с ним будет завтра».
  Он заказал бутылку вина и жаркое. Напиток быстро подействовал на голодный организм. Голова стала еще тяжелее, аппетит пропал. Иштвана мучила жажда. Он выпил.
  — Хотите хлеба?
  Юноша встрепенулся. Перед ним стояла стройная блондинка лет двадцати пяти. Лицо у нее было загорелое, глаза блестящие, карие, с каким-то странным ржавым оттенком. Иштван еще никогда не видел таких глаз. Он ошалело смотрел в улыбающееся лицо девушки и неуверенно сказал:
  — Да… дайте кусок…
  Долго смотрел вслед девушке. В голове кружилось, потом тело начало приятно неметь. И снова пил вино. Надо пить, чтобы онемело все, и мозг… Как ему теперь хорошо. Боль исчезла… пить… еще пить…
  Время шло. Ресторан пустел, в зале почти никого не осталось. Иштван не замечал этого. Время для него не существовал. Издалека доносились приглушенные мелодии джаза, пальцы, повинуясь их ритма, барабанили по столу.
  Русая официантка уже давно следила за мальчиком. Она заметила, что он чем-то обеспокоен. В его глазах застыла мука.
  «Что с ним?» — подумала Ева Шони. Красивый парень вызвал у нее сочувствие. Девушка видела, что он все больше пьянеет. Подошла к старшему официанту, шепнула ему что-то и исчезла. Через некоторое время вернулась и, улыбаясь, подошла к Иштвану.
  — Подать вам черный кофе? — спросила, глубоко взглянув в мутные глаза юноши.
  Иштван смотрел на красивую девушку. Оркестр как раз начал играть новую вещь, и он одним ухом прислушивался к голосу певца.
  — Черный кофе? — переспросил неуверенно. — Черный кофе… Нет… — сказал, запинаясь, еле ворочая языком. — Нет… Не хочу черной… хочу… такую ​​белокурую… как вы.
  — Можно сесть? — спросила девушка.
  Иштван, не сводя глаз с привлекательного лица, утвердительно кивнул головой.
  Ева села и махнула рукой официанту.
  — Двойной черный кофе и сто граммов вишневого ликера.
  Затем обратилась к нему.
  — Какая у тебя профессия?
  Иштван ничего не ответил, только судорожно сглотнул слюну. Он не сводил глаз с девушки и слушал музыку, которая как вихрь взбудоражила спрятанные где-то в глубине души страсти.
  — Какая у тебя профессия? — повторила свой вопрос девушка.
  Мысли кружили в мозгу Иштвана, как снежинки в метель.
  «Что ей надо от меня? Кто эта русая фея и чего она добивается? Что-то спрашивает… Да, да. О его профессии. У него нет профессии! Не трогали бы его… А красивая девушка! Как бы он хотел ее обнять… Что она говорит?»
  — Пей… Давай выпьем! — уговаривала Ева. Официант принес черный кофе и ликер.
  — Выпей кофе, — сказала девушка. — Ты очень пьян.
  — Я… Я… пьян? — с трудом выдавливая из себя слона, спросил Иштван. На его лице отразилась упрямство. — Все равно… не буду пить… не хочу кофе… — Он схватил рюмку ликера и, закинув назад голову, одним глотком осушил ее. Сразу вздрогнул, лицо исказилось в гримасе. Видно было, что напиток пришелся ему по вкусу.
  — Пойдем танцевать, — пригласила девушка.
  — Я… не… умею.
  — Не умеешь танцевать? — удивлялась Ева. — Ты не умеешь танцевать?
  — Нет.
  — А чем ты занимаешься? — в третий раз спросила девушка.
  — Я медик, — ответил парень. Лицо его побледнело, по вискам потекли капли пота. В отяжелевшей голове еще сильнее кружилось. Иштван судорожно держался за угол стола. Девушка заметила, что ему плохо. Она вскочила с места.
  — Посиди здесь, — прошептал Иштван — не бросай меня… Ты такая красивая… — Голос его звучал нежно, он шел как будто из самых глубин души.
  — Деньги у тебя есть? — спросила девушка и снова подсела к нему.
  — Есть… мне очень плохо… очень…
  Ева махнула официанту.
  — Дайте счет.
  Она нашла у парня бумажник и рассчиталась.
  — Я скоро вернусь, — шепнула официанту и помогла Иштван встать на ноги. Он совсем обмяк. Его глаза сами закрывались.
  — Возьми меня под руку, — приказала Иштвану девушка. — Фери, закажи такси, — обратилась она к старшему официанту.
  Пока они выходил из помещения, машина уже прибыла.
  …Иштван проснулся от того, что солнце светило ему прямо в лицо. Он открыл глаза, уставился в потолок. Затем сел и оглянулся вокруг.
  Где я? — напряженно размышлял парень. Это не его квартира. Через большое окно, что достигало до самого пола, в комнату широкой струей лились лучи осеннего солнца. Вдали виднелись коричнево-зеленые склоны гор. Вчерашний дурман сказывался: в голове шумело, кружилась.
  Он вскочил с кровати.
  «Как я попал в чужую квартиру?»
  Еще раз оглянулся вокруг. Это была скромно, но со вкусом обставленная ​​холостяцкая квартира. Низкий диван, шелковое одеяло табачного цвета. Перед окном — столик для игры в карты, вокруг столика три маленьких глубоких кресла. Справа от окна тройная шкаф, радиоприемник. На одном из кресел лежала его аккуратно сложенная одежда. Кто-то раздел его. Он стоял в трусах и майке. Почувствовал, как вдруг покраснел, когда его взгляд, блуждающий по комнате, привлекла фотография над диваном. С нее улыбалась белокурая девушка. В мозгу молниеносно все прояснилось. «Боже мой, это же официантка из ресторана».
  На столе лежал его бумажник, возле него записка. В записке мелкими бисерными буквами было написано:
  
  
  «Иштван! (Твое имя я прочитала в зачетной книжке). Если бы я повезла тебя домой, мать, вероятно, очень рассердилась бы. Не знаю, какое у тебя горе, но понимаю твое настроение. Я тоже была когда-то студенткой. Если не ошибаюсь, ты пропил деньги, и теперь нечем заплатить за экзамены. Занимаю тебе пятьдесят форинтов. Вернешь, когда будут. Не сердись, что я раздела тебя. Хотелось бы знать, что тебя так мучает. Мне, к сожалению, пришлось вернуться на работу. Если захочешь, наведайся ко мне когда-либо. Ключ отдай дворнику.
  С приветом
  Ева Шони».
  
  
  Иштван удивленно читал письмо. Кто эта девушка? Почему она заботится о нем? Он вспомнил события вчерашнего вечера и почувствовал острый стыд. Всех подробностей не мог вспомнить, но помнил, что под конец ему стало очень плохо. Значит, хорошую официантку, которая подавала хлеб, зовут Евой Шони. Ева — милое имя. Она думает, что у него есть мать. Иштван горько улыбнулся. Подошел к окну и выглянул.
  — Это где-то в Уйлипотвароши[3], — попытался он установить свое местонахождение.
  «Пропил деньги…» Хорошо бы, если бы это было так. Но теперь ему не надо беспокоиться, где взять деньги на экзамены. Значит, девушка тоже была когда-то студенткой. Почему же она разносит в ресторане хлеб?
  Он зашел в ванную, принял холодный душ. Сразу почувствовал себя бодрее. Затем проверил бумажник. Все было на месте. Из двухсот форинтов осталось двадцать. Нет, даже в таком случае он не примет от девушки пятьдесят форинтов. Надо как можно скорее найти какую-то работу.
  Он сел за стол и на обратной стороне Евиного послания написал:
  
  
  «Дорогая Ева!
  Спасибо за все, что вы для меня сделали. Мне очень стыдно. Предложенные вами деньги не могу принять. Если нам придется еще раз встретиться, все объясню. С приветом Иштван Краснай».
  
  
  Он еще раз осмотрел маленькую уютную квартирку и, глубоко вздохнув, вышел.
  
  
  
  * * *
  Когда Ева Шони вернулась в ресторан, старший официант злобно набросился на нее.
  — Ты кто, благодетельница или официантка?
  — А что такое? — спросила девушка.
  — Какое тебе дело до того шмаркала? Куда ты его повезла?
  — Это тебя не касается! Сама знаю, что мне делать, — рассердилась Ева. — И вообще, мне уже надоело твое ворчание.
  — Надоело? Вот оно что! — засмеялся старший официант. — Видите ли, барышне надоело! Такого я еще не слышал!
  — Да, надоело, — процедила сквозь зубы девушка. На этот раз ее лицо отнюдь не было приветливым. — Я сама отвечаю за себя. Меня не интересуют ни твои советы, ни твои замечания.
  — Не интересуют?! Ладно. Учтем! Я еще вернусь, к этому разговору. Ты охотишься здесь на кавалеров, а тем временем пропустила капитана. Как ты думаешь, сколько это будет продолжаться? Придется поговорить с Фредди…
  Услышав это имя, девушка побледнела.
  — Нет, Фери, очень тебя прошу, не говори ему ничего, — сказала девушка умоляющим тоном. Глаза ее испуганно забегали.
  — Да, теперь я уже Фери! — насмешливо сказал старший официант, измерив девушку колючим взглядом. — Я, согласен, — прошипел он, не сводя с Евы своих серых глаз, — но только при одном условии.
  Девушка вопросительно смотрела на него.
  — Если ты ночью придешь ко мне.
  — Нет! — вырвалось из груди девушки. Она испуганно, как защищаясь, подняла руку.
  — Может, я стар для тебя? — насмешливо сказал довольно-таки немолодой официант. — Правда, у меня не такая богатырская фигура, как у парня, которого ты подцепила. Но ты подумай о Фредди… — Его голос звучал твердо, угрожающе. — Так придешь или нет?
  Девушка смутилась. Она со страхом смотрела на официанта, на его серые, с красными прожилками глаза, вокруг которых годы прорезали множество морщин, веером разбегающихся во все стороны, толстые, чувственные губы, тонкие, аккуратно подбритые усы, лысую голову, на которой только по бокам торчало несколько волосинок, — весь его вид вызывал у нее непреодолимое отвращение.
  «Чтобы она стала любовницей этого стареющего развратника?..»
  — Ну, барышня, какое твое решение?
  Мысли девушки были уже заняты лицом Фредди. Того Фредди, которого она боялась, рабой которого стала. Того Фредди, которому не смела перечить. Да, Фредди она боится, а этот старый сатир вызывает у нее отвращение. И все же Фредди опаснее, потому что он жестокий, он не знает пощады.
  Ева покорно склонила голову.
  
  
   Глава третья
  
  Старшего лейтенанта Кароля Барди друзья звали Коцкай. Никто не смог бы уже сказать, как прицепилось к нему это прозвище. До освобождения Коцка был известным легкоатлетом — бегуном на средние дистанции. Работал инструментальщиком на заводе электрооборудования. Сначала все шло хорошо. Он регулярно ходил на тренировки, на работе им были довольны. Беда случилась в 1942 году. Во время антифашистской демонстрации, устроенной у статуи Петефи, его арестовали. Тогда стало известно, что он связан с рабочим движением. Через три месяца его все же выпустили, но он оказался без работы.
  В тюрьме Коцка познакомился с журналистом Бейли Челеи — юношей с русыми волнистыми волосами.
  После освобождения страны Бэйла стал одним из руководителей армейской контрразведки. Несколько месяцев спустя он взял к себе на работу и Коцку. С тех пор они работали вместе, и между ними установилась искренняя дружба. Бейла Челеи руководил отделом, Коцка был начальником одной из оперативных групп контрразведки…
  Старший лейтенант Барди и подполковник Челеи сидели в кабинете вдвоем, друг против друга. Когда посторонних не было, они разговаривали как близкие друзья.
  — Ну, что ты установил? — спросил подполковник, сведя вверх брови.
  — Немного, — сказал Коцка. — Кажется, дела усложняются. Капитан снова побывал там. Девушка обменялась с ним несколькими словами, но потом произошла непредвиденная вещь. В ресторан пришел юноша — настоящий атлет. За ужином он много пил и очень опьянел, а может, только притворялся пьяным. Ева через некоторое время что-то сказала Вильдману и исчезла. Вернулась уже переодетой и подошла к нему.
  — Установили, кто этот юноша?
  — Еще неизвестно, — ответил старший лейтенант, — но за ним уже следят. Так вот. Они поехали на такси. Ева повезла парня на свою квартиру. Через десять минут она вышла, села в другое такси и вернулась в ресторан; чуть позже ушла с Вильдманом на его квартиру. Там провела всю ночь.
  — Понятно, — задумчиво сказал подполковник. Он встал и начал прохаживаться по комнате. — Дело становится все более запутанным, и мы все еще не знаем, кто такой Фредди.
  — Возможно, это и есть тот атлет? — задумчиво спросил Коцка.
  — Сколько ему примерно лет?
  — Лет двадцать, двадцать пять, не больше.
  — Нет, тогда это не тот, кого мы ищем, — сказал решительно Челеи. — В донесении офицера разведки указано, что Фредди около сорока лет, он иностранец, однако в совершенстве владеет венгерским языком. Это интеллигентный, образованный человек. Во время войны был английским резидентом в Стамбуле. — Челеи замолчал и после короткой паузы добавил: — Не беда. Рано или поздно мы через девушку попадем на его след.
  В дверь постучали. Зашла секретарша.
  — Товарищ подполковник, спешное донесение от группы «Б».
  Челеи быстро прочитал текст.
  — Смотри, — подал он лист Коцка.
  
  
  «Неизвестный парень, — прочитал Коцка, — оставил квартиру Евы Шони в одиннадцать часов две минуты. Перейдя через мост Маргит, он направился по улице Мучеников и в аллее Малиновского зашел в дом № 17. Его фамилия установлена. Это Иштван Краснай, студент четвертого курса медицинского факультета. Несколько недель назад решением дисциплинарной комиссии исключен из университета».
  
  
  Коцка оторвал взгляд от бумаги.
  — Если не ошибаюсь, из университета поступило какое-то заявление на парня.
  Челеи вызвал секретаршу.
  — Клара, пожалуйста, принесите мне дело Красная.
  Через несколько минут дело лежала на столе подполковника.
  — Да, это тот самый! — сказал подполковник. Внимательно вчитавшись в материал, он тихонько свистнул: — Чем дальше, тем интереснее!
  Закончив читать, Челеи обратился к Коцки:
  — Дело серьезное. Этот Краснай — близкий сотрудник профессора Голуба, его отец был видным членом партии нилаши. В 1944 году бежал за границу. Парень в автобиографии скрыл этот факт. Вот она, цепочка. Голубь, опыты, Фредди, Ева Шони. Очень интересно…
  — Вот что, Коцка, — сказал через некоторое время Челеи. — Займись этим делом лично. Не упускайте из виду парня и Еву. Проследите, с кем встречаются, установите, кто эти люди. Ясно?
  — Понятно, — сказал Коцка и встал.
  
  
  
  * * *
  Два дня подряд Иштван не выходил из своей квартиры. Парень почти ничего не ел. Положение казалось ему безвыходным. Не хотелось идти куда-то работать подсобным рабочим. Уже начали шевелиться мысли о самоубийстве. В эти дни он часто вспоминал мать. Спал беспокойно, все время ворочался на кровати. В тревожных снах видел Еву. Но чувствовалась и тоска по Эстер, по хорошему другу, с которым можно поделиться мучительными мыслями.
  На следующий вечер он уже не мог больше владеть собой. Должен был с кем-то поговорить, чтобы не сойти с ума. Возбуждено ходил по комнате, иногда выглядывая в окно. На улице шел дождь. На другой стороне улицы стоял низенький человек в дождевике. К остановке как раз подошел трамвай, но человек не сел в него. «Возможно, ждет девушку», — подумал Иштван и горьковато улыбнулся. Время неподходящее для свидания.
  Надев плащ, спортивные ботинки и мягкую шляпу, Иштван вышел на улицу. «Зайду к Эстер», — решил он.
  В парадном постоял. Размышлял, что ему делать: сесть в трамвай или пройти пешком до улицы Батхиань. Еще не успел решить, как трамвай с грохотом остановился и сразу же двинулся дальше. Мужчина в дождевике остался на месте. Иштван внезапно принял решение, перебежал через дорогу и начал догонять трамвай. Он успел заметить, что в тот же миг от стены противоположного дома оторвалась фигура и тоже побежала за трамваем.
  Мужчина бежал следом, почти наступая ему на пятки. Несколько шагов он мчался рядом с трамваем, потому что через Иштвана не мог вскочить на подножку. Иштван помог пассажиру сесть.
  — Спасибо, — сказал тот, запыхавшись.
  «Видно, надоело ждать, — подумал Иштван. — Девушка не пришла».
  На площади Кальмана Иштван вышел из трамвая и, подняв воротник, двинулся дальше. Спешить было некуда. «Все равно промокну», — подумал парень. Вот и улица Батхиань. Он шел под самыми стенами домов, чтобы хоть немного спрятаться от дождя. Невольно оглянулся. Какая-то расплывчатая фигура метнулась в подъезд. Юноша почувствовал тревогу, но только на мгновение.
  «Просто показалось, нервы не в порядке», — решил Иштван. Перед домом 48 остановился, потом зашел в парадную дверь, но не поднялся наверх. Дворник как раз подметал площадку перед лестницей. Иштван дал ему форинт и попросил вызвать Эстер.
  Вскоре в подъезде послышались торопливые шаги, потом кто-то внезапно остановился. Пока Иштван оглянулся, уже никого не было. Иштван выглянул за дверь. Улица была пустынна, только шумел, как и раньше, дождь.
  Через несколько минут появилась Эстер. От волнения ее лицо горело, в глазах горела тревога. Иштван поспешил ей навстречу.
  — Не сердишься, что побеспокоил? — спросил он девушку.
  — Что случилось, Иштван? Два дня о тебе не слышно…
  — Ты не занята? Сможешь уделить мне немного времени?!
  — Конечно, — сказала девушка и взяла его за руку. — Пойдем к нам.
  — Нет, лучше посидим где-то, — предложил юноша.
  — Как хочешь. Но в таком случае я возьму зонтик. К тому же и денег нет при себе.
  — У меня есть, — сказал Иштван.
  Эстер побежала вверх. Парень, занят невеселыми мыслями, прохаживался в подъезде.
  — Вот и я, — услышал он голос девушки. — Куда пойдем?
  — Есть тут поблизости какое-то тихое кафе? — спросил Иштван.
  — Пойдем в «Старую Флоренцию», это уютный уголок.
  И они пошли.
  — Иди ближе к зонту. Разрешаю тебе взять меня под руку, — сказала Эстер, приветливо улыбнувшись.
  Иштвана не надо было уговаривать. Он стал под зонт, взяв его из рук девушки.
  — Возьми ты меня под руку. — Эстер согласилась и прижалась ближе к нему. Сквозь плащ она чувствовала его мускулистые руки.
  — Ну, а теперь рассказывай, — сказала тихо.
  — Не знаю даже, что сказать. Так странно: дома я уже не мог терпеть одиночества, решил, что надо увидеться с тобой. Сам не знаю почему. А теперь способен говорить. Что за чудо?
  Они шли осторожно, обходя лужи. Эстер взволнованно спросила:
  — Иштван, что с тобой произошло?.. Сестра говорила, ты приходил.
  Иштван прижал к себе руку девушки.
  — Нехорошие вещи произошли со мной, — сказал он. Затем немного сбивчиво рассказал все, что было на душе. Вспомнил даже о Еве Шони. Эстер внимательно слушала его.
  Иштван как раз закончил свой рассказ, когда они подошли к кафе. Людей там было мало. Эстер с Иштваном сели за столик у окна. Парень заказал две чашки кофе.
  Эстер мрачно молчала. Случай с Евой был ей неприятен.
  — Скажи, — сказала она нерешительно, — тебе понравилась та блондинка?
  Парень маленькими глотками пил свой кофе. «Как все это ей объяснить?» — думал он.
  — Честно говоря, я озадачен, — ответил он наконец. — До сих пор в моей жизни не было никаких происшествий. Я был занят только учебой. — Иштван взглянул на девушку. Его голубые глаза блестели, как зеркальная гладь чистого озера. — Ты, Эстер, для меня как сестра. Какая-то внутренняя сила побуждает меня быть откровенным. Думаю, что ты поймешь меня. Взвесь же, каково мое положение. Оно безнадежно. Из того, что я случайно услышал у Голуба, понял — врачом мне не быть. До сих пор я по сути не жил, не знал никаких радостей, отказывался от всего — от танцев, женщин, вина. Это даже не точно сказано — отказывался: у меня просто никогда не возникало желания потанцевать или выпить. А теперь… Теперь я хочу повеселиться. Время есть… Может, выпьем что-то?
  — У тебя так много денег?
  — Не все ли равно? Есть ли, нет ли, для меня это уже не имеет значения. Каллош сделал свое дело. Врачом мне не быть. — Он помолчал, потом, смеясь над самим собой, добавил: — В конце концов, дорогая Эстер, мне надо привыкать к выпивке. У меня одна дорога: стать носильщиком или грузчиком. А там без этого не обойдешься.
  — Иштван, ты сошел с ума! Неужели ты такой слабый? Так легко отказываешься от борьбы!
  — Дорогая Эстер! Умоляю тебя, не проводи со мной политучебы! Мне заранее известно, что ты хочешь сказать
  — Что именно? — спросила девушка.
  — То, о чем я уже тысячу раз спорил сам с собой. Я рассуждал так: «Слушай, друг! Правда на твоей стороне. Если ты уверен в этом, то бейся за правду зубами и когтями, будь до конца честным, иначе попадешь в грязь… Честному и беду пережить легче». Да? — зло улыбаясь, спросил Иштван. — Ты это хотела сказать?
  — Примерно это, — сказала девушка. — И еще бы я добавила: если я знаю о себе, что человек я честный, то мнение других не имеет большого значения.
  — Но дело в том, Эстер, что человек не может жить в обществе чудаком. Потому что если я буду пренебрегать мнением общественности, то непременно буду белой вороной. И тогда мне не избежать конфликта с людьми. А жить так невозможно.
  — Что же ты думаешь делать?
  — Не знаю. Может, ты что-то посоветуешь? — парень взял ее за руку.
  Эстер долго раздумывала.
  — Я бы на твоем месте устроилась на любую работу и продолжала бороться за свою правду.
  — Ты могла бы это сделать, — сказал парень, крепко сжав руку девушки. — Я не могу.
  — Почему?
  — И это ты говоришь, секретарь университетской молодежной организации? — грустно улыбнулся парень. — Во-первых, потому, что, как ни крути, а я классово чуждый элемент. Отец был членом партии нилаши. Покойная мать происходила из семьи высокопоставленного чиновника. Правда, я был антифашист. Но кто это подтвердит? Майя умерла, ее дяди и тети тоже нет в живых. Кто мне поверит? Каллош говорит, что я антикоммунистически настроен. Ты, правда, знаешь, что это не так. Вся трагедия состоит в том, что мне не верят. Слово Каллоша имеет больше веса, чем мое. Я сержусь не на тех, кто верит Каллошу, а на Каллоша, который вводит их в заблуждение. Это безвыходное положение. Поверь мне. Найдутся люди, которые выступили в мою защиту?
  — Найдутся. В том числе и я, — перебила его девушка.
  — О дорогая Эстер. Ты очень хорошая. Но кто прислушается к твоему голосу?
  Девушка в мыслях признала, что Иштван прав. И все же ей хотелось поддержать в нем веру в свои силы.
  — Иштван, — сказала девушка, — ты не сделал ничего противозаконного, ну, такого, чем могла бы заинтересоваться полиция?
  Парень резко поднял голову, его глаза тускло заблестели.
  — Эстер! Как ты можешь такое предположить? — Не дождавшись ответа, он страстно сказал: — Клянусь тебе, что ничего такого я не сделал!
  — В таком случае я тебе советую самому обратиться в полицию и…
  — И попросить, чтобы мне дали возможность учиться дальше?
  — Нет. Рассказать, что ты услышал у Голуба.
  — Сказать то, что они и без меня знают? Это смешно.
  — Да нет! Попросить, чтобы расследовали твое дело!
  — Надеюсь, ты говоришь это несерьезно? — сказал парень и замолчал. — Эх, все это глупости. Поговорим о другом. Например, о том, что не мешало бы тебе научить меня танцевать.
  — Не будь циником, Иштван. В этом нет необходимости.
  — Как и в том, чтобы мучиться над проблемами, решение которых зависит не от нас. В конце концов, мое дело — это мелочь. Будущее страны зависит не от судьбы одного человека… Я выбыл из игры… но из вас все же выйдут врачи…
  — Оставь, пожалуйста! — сказала девушка. — Иштван, я от всей души хочу тебе помочь. Мне не безразлично… — она ​​не договорила и как будто прикусила язык.
  — Что тебе не безразлично? — спросил парень.
  — Значит… ну… — смутилась девушка, — не все равно, как решается в нашей стране судьба человека.
  — Я думал, ты скажешь что-то другое.
  В кафе зашли новые гости. Парень посмотрел на вошедших, его лицо вдруг изменилось. Он улыбнулся и приветливо кивнул головой.
  Новым посетителем был тот самый молодой человек, которому он помог вскарабкаться на трамвай. Вместе с ним была красивая черноволосая девушка. Прибывший тоже улыбнулся Иштвану.
  — С кем ты поздоровался? — спросила Эстер.
  — Да, один незнакомец, — ответил Иштван. — Когда шел к тебе, он вскочил на тот же трамвай, что и я, я помог ему.
  
  
  
  * * *
  В тот день у Евы был выходной. В половине десятого она должна была встретиться с Фредди. Девушка очень нервничала и боялась этой встречи. От капитана она до сих пор ничего не добилась. А Фредди интересуется именно им. У Евы с некоторого времени было такое ощущение, что за ней следят, хотя пока это ничем не подтверждалось. Она строго придерживалась правил конспирации. Однако страх перед возможным провалом не оставлял ее.
  Ева переоделась. Выключила свет и долго вглядывалась в окно в скверик перед домом. Ничто не вызывало подозрения. Медленно сошла по лестнице. Перед воротами осторожно огляделась. Скверик был тихим и безлюдным, только с улицы Пожони доносились звонки трамваев и грохот машин. Она вышла на улицу Пожони. На трамвайной остановке задержалась. По ее клетчатому ​​зонту хлопали дождевые капли. Никого поблизости не было. Ева успокоилась, вышла на бульвар. Возле остановки автобуса постояла. Пропустила два автобуса. «Нет, не следят, — решила. — Если бы следили, были бы где-то рядом». Направилась обратно на улицу Шандора Фюрста и завернула в кинотеатр «Дунай». Даже развернула билет, чтобы узнать, где ее место. Перед обедом, когда конверт с билетом бросили через дверную щель в коридор, она прочитала только, что идти на последний сеанс.
  Со скукой рассматривала в фойе рекламные щиты, анонсы будущих фильмов. Дождалась второго звонка и только после этого вошла в зал. Ее место было в двадцать четвертом ряду, второй стул с краю. Зал был переполнен, только место рядом с ней было свободно. Фредди опаздывал. Уже начались кадры основного фильма, когда девушка почувствовала, что рядом кто-то сел. Это был не Фредди. Его она узнала бы по характерному запаху лавандовых духов. Сердце ее колотилось. Вдруг незнакомый взял ее за руку и положил на ладонь ключ. Еще несколько минут посидел рядом, потом встал и вышел. Ева глубоко вздохнула. Она знала, что значит передача ключа. Фредди вызывает ее на разговор в свою виллу. За несколько минут до конца сеанса она вышла из зала.
  На такси подъехала к вилле.
  — Не следили за тобой? — спросил Фредди — высокий мужчина в очках. На вид ему было лет сорок.
  — Нет, — чуть слышно ответила Ева.
  — Садись.
  Девушка плюхнулась в удобное кресло у камина и со страхом посмотрела на Фредди.
  — Что с тобой, почему ты такая испуганная? — спросил тот и по-детски мило улыбнулся девушке.
  — Нет, ничего, — соврала девушка и покраснела.
  — Тогда ладно, — сказал Фредди, все еще улыбаясь, и сел напротив девушки.
  Ева угодливо посмотрела на собеседника. Фредди в задумчивости гладил свой квадратный, несколько выдающийся вперед подбородок. У него были длинные, как у пианиста, пальцы с тщательно сделанным маникюром. Одет в простой серый костюм с синим галстуком в мелких узорах. Ева всегда видела его только в костюме серого цвета. Фредди одевался всегда просто. Часто ей приходило в голову, что он, возможно, священник, поэтому отдает предпочтение однообразным, скучным цвета.
  — Ну, что нового? — нарушил тишину Фредди. На этот раз за очками улыбались только его карие глаза.
  — Ничего нового не узнала, — ответила девушка. — Никак не добьюсь, чтобы капитан назначил мне свидание. Он какой-то очень пассивный…
  — Это плохо, Ева! Очень плохо. Время идет, а мы топчемся на месте… Мы должны любой ценой получить этот план… да… да… именно любой!
  — Посоветуй мне, как быть? Не моя вина, что он не интересуется мной, — сказала девушка.
  — Других новостей нет?
  — Больше ничего не знаю.
  — Разумеется, дорогая Ева… Как чувствует себя наш друг Фери? Вы все еще ссоритесь с ним?
  — Нет, нет… иногда он ворчит, но вообще…
  — Да. Фери — ловкач. Старый лис… — засмеялся Фредди. — Обо мне он ничего не рассказывает? Не сказал, с какого времени мы знакомы с ним? Потому что старик любит иногда болтать.
  — Мне он ничего не говорил, — ответила девушка.
  — И ты тоже не расспрашивала его обо мне?
  — Нет.
  — Это правильно! — похвалил ее Фредди. — Я не люблю, когда кто-то интересуется моей персоной. — Он раскатисто рассмеялся. — Это у меня такая дурная привычка.
  Девушка молчала.
  — Хочешь что-то? — спросил Фредди. — У меня замечательный виски. Вчера привезли.
  — Как хочешь.
  Фредди встал, взял из буфета две рюмки и бутылку виски. Не торопясь поставил на стол, потом пошел в другую комнату и вернулся оттуда с автосифоном. Наконец сел, наполнил рюмки и перекинул ногу на ногу.
  — За твое здоровье, Ева, — он поднял рюмку и хитро подмигнул девушке.
  — У меня есть хорошие музыкальные записи, может, послушаешь? — спросил он впоследствии.
  — Охотно, Фредди… — Евы сердце испуганно билось. Она знала, что Фредди вызвал ее не для того, чтобы развлекаться. Чего ему надо от нее? До сих пор они никогда не слушали музыки.
  Фредди включил магнитофон. Приятная мелодия, выдержанная в быстром, экзотическом ритме, наполнила комнату. Фредди длинными пальцами стучал в такт, Ева слушала, смежив веки. На несколько минут она забыла обо всем. Вспоминались те времена, когда она еще была свободной и субботними вечерами танцевала со своим женихом. Они льнули друг к другу и мечтали о будущем.
  Музыка вдруг оборвалась, но стальная лента крутилась.
  — Теперь прислушайся к этому номеру, — услышала Ева голос Фредди.
  — Я слушаю, — ответила она, не открывая глаз.
  «Нет, не хочу!» — закричал с магнитофона ее голос.
  У Евы было такое ощущение, что она вот-вот потеряет сознание. Нет, нет, это невозможно! Она не решалась разомкнуть веки.
  «Все, понимаешь, все, только не это!» — слышала она умоляющий голос, прерываемый от плача.
  Послышались звуки, вызванные дракой, затем дикий, жестокий голос Вильдмана:
  «Ты, шлюха, не хочешь меня?.. Нет?»
  «Оставь меня, умоляю, оставь… Я ненавижу тебя!»
  «Ага! Так ты отдаешься Фредди и тому парню, которого подобрала, а мне не хочешь? Ты… Раздевайся!»
  — Продолжать? — услышала она ледяной голос.
  Девушка открыла глаза и сквозь слезы посмотрела на Фредди.
  — Нет, не надо… Нет… — прошептала Ева.
  Фредди выключил магнитофон.
  — Жаль! Ведь дальше самая волнующая часть… «Победа старого сатира», или «Свадебная ночь и слезы»…
  Ева опустила голову. Ее тело дрожало от подавленного плача. Но это нисколько не тронуло Фредди. Он жестко продолжал:
  — Конечно, неплохо, когда мой друг подробно рассказывает о моем прошлом? Он интересен, правда?
  Девушка вздрогнула. Она вспомнила разговор с Фери.
  — Но, — повысил голос Фредди, — с этого дня о моем прошлом знаем только мы вдвоем. — Он произносил слова медленно, почти по слогам, и они звучали холодно, как звон кусков стали, падающих на бетон.
  — А Фери? — спросила девушка.
  — Час назад сюда позвонили, что в Кишпешт его задавила машина.
  Ева раскрыла глаза.
  — Ты убил его? — и невольно прикрыла ладонью рот.
  — Я? — цинично рассмеялся Фредди. — Фери стал жертвой случайной аварии. Разве так не бывает в жизни… — Он вынул из коробки сигарету и прикурил, не сводя глаз с девушки. — В этом отношении я очень наблюдательный, — бросил Фредди небрежно. — Случайные аварии случаются, как правило, с людьми, которые знают много, или по крайней мере больше, чем им нужно знать. — Он с улыбкой смотрел на смертельно испуганную девушку. — Но ты ни бойся. Тебя я не трону. Ты мне нужна. К тому же твои слезы меня тронули. Ты плакала перед тем старым негодяем.
  — Я не хотела…
  — Знаю! Иди сюда!
  Ева, как загипнотизированная, подчинилась ему. Улыбающиеся карие глаза Фредди держали ее в плену.
  Фредди посадил девушку на колени. Он гладил светлые, мягкие волосы девушки и, едва касаясь губами, целовал ее в затылок.
  — Почему ты боишься меня? — пробормотал он.
  — Не знаю, — едва слышно выдохнула Ева, и страх еще сильнее сжал ей грудь.
  — Разве я обидел тебя хоть раз?
  — Нет…
  — Тогда в чем же дело?
  — Не знаю… — ответила девушка. — Мне кажется… — она ​​вдруг замолчала.
  — Рассказывай! Ты знаешь, что мне ты должна рассказывать все.
  — Иногда в твоих глазах появляется такая жестокость.
  — О, дурочка! И ты боишься? Может, ты ненавидишь меня?
  — Не знаю, боюсь… — Ева почувствовала, как крепкие руки все сильнее сжимают ее. Она не осмелилась сопротивляться.
  — Поцелуй меня! — приказал Фредди. — Ты никогда меня не целовала…
  Девушка невольно покорилась ему.
  Она проснулась рано. Фредди лежал рядом. На мгновение ее пронзила мысль: надо его убить. Но Ева знала, что на это у нее не хватит смелости. А если и убьет его, то тем самым и сама погибнет, потому что не может жить без того проклятого порошка, который он дает каждый раз. Другой не даст. Прошло четыре года, как она стала рабой кокаина, безвольной куклой в руках Фредди. Пока есть кокаин, она чувствует себя хорошо, ей кажется, что все на свете делается очень просто. Но когда порошок теряет свое действие, она чувствует себя разбитой, ничтожной трусихой. Еще несколько дней назад у нее кончился весь запас. Может, Фредди снова даст? Когда они виделись в последний раз, он обещал получить. Она сделает все, что он пожелает, лишь бы забыться…
  Ева посмотрела на Фредди. Красивый, черт. Выразительные, мужественные черты лица, крепкое и здоровое тело, образованный. И все же… и все же какое отвращение и ужас вызывает он в ней! Как ненавидит она его. Если бы Фредди знал это, он, вероятно, уничтожил бы ее, как Фери.
  Фредди шевельнулся, сонно заморгал глазами. Привычным движением протянул руку к столику у кровати. Из фарфоровой коробки вынул шоколад. Затем закурил, улыбнулся девушке. Смотрел на потолок и с наслаждением выпускал дым. Ева, насколько могла, съежилась под одеялом. Ей хотелось встать, как следует искупаться, смыть с себя всю грязь прошлой ночи. Чувствовала себя грязной, потому что теперь, трезво взвесив все, не находила для себя оправданий. Она разменяла на мелочи свои чувства. Она, Ева Шони, которая когда-то очень строго судила о морали. Но это было давно.
  — Как спала? — спросил Фредди, прижав к себе девушку.
  — Спасибо, хорошо.
  — Кто тот парень, о котором вспоминал Ферри?
  — Он медик, — ответила девушка.
  — Это твой любовник?
  — Нет, я даже не знаю его.
  — Между вами ничего не было?
  — Нет, никогда!
  — Почему в таком случае ты повела его в свою квартиру? В это трудно поверить.
  — Ты в свое время давал нам указание посылать молодых студентов на Запад.
  — И для этого ты с ним связалась?
  — Да.
  — А откуда знаешь, что он студент?
  — Я спросила, какая у него профессия. Кроме того, видно было, что студент.
  — Гм, понятно… — сказал Фредди. — А ты уже договорилась с ним о побеге?
  — Да, — соврала девушка.
  — Какой адрес ты ему дала?
  Девушка на мгновение задумалась.
  — Адрес отца Пала, Кирхен Гассе, 6.
  — Ладно. Значит, это точно, что между вами ничего не было?
  — Точно, Фредди.
  Мужчина еще некоторое время задумчиво рассматривал потолок. На лбу пролегли глубокие морщины, глаза становились все мрачнее. Он очень глубоко задумался на чем-то.
  — Фредди, — сказала тихо девушка.
  — Не мешай! — холодно оборвал ее Фредди. Через несколько минут он вскочил с кровати, его лицо до неузнаваемости изменилось. В глазах застыл ужас. Ева никогда не видела его таким. Он потерял свою непоколебимую самоуверенность. Впопыхах оделся, надел легкий плащ и мягкую шляпу.
  — Ты тоже одевайся. Ключ забери с собой. Возможно, вечером я зайду к тебе. На всякий случай жди меня.
  — Хорошо, — сказала девушка. Она заколебалась: губы раскрылись, как она хотела что-то сказать, но передумала.
  — У тебя есть ко мне какое-то дело? — спросил Фред.
  — Да… ты обещал мне…
  — Я не забыл. Позже принесу. Сейчас мне некогда.
  Девушка слышала, как удалялись его быстрые шаги.
  Хлопнула дверь, и в доме воцарилась тишина.
  
  
  
  * * *
  Коцка удивленно читал утреннее донесение. Среди других материалов в нем было сообщение о трагической смерти Ференца Вильдмана. Авария произошла ночью.
  — Что его занесло в Кишпешт в час ночи? Ведь он живет в Буде, — размышлял старший лейтенант. — Подозрительная история. У него был рабочий день, а не выходной. Значит, какое-то важное дело заставило его отпроситься в Кишпешт.
  Он позвонил в полицию начальнику отдела аварий.
  — Алло! — крикнул в трубку. — Говорит старший лейтенант Барди. Я интересуюсь делом Вильдмана… Да… Ничего подозрительного не нашли?.. Понимаю… Где? В институте патологической анатомии? Ясно. Хорошо. Спасибо. До встречи.
  Через полчаса Коцка был уже в институте.
  — Труп Вильдмана во второй камере, — сказал главный врач. — Мы еще не смотрели его.
  Коцка поспешно спустился по лестнице. В подвальном помещении царил сладковатый запах формалина.
  Перед второй камерой Коцка остановился. Он никак не мог преодолеть неприязни к трупам. Но ничего не поделаешь: служба есть служба. Постоял немного, потом решительно открыл дверь. Мраморный стол посреди комнаты был пуст. Старший лейтенант подумал, что зашел не в то помещение, и хотел уже выйти, но увидел с другой стороны какого-то человека, сидевшего на корточках перед жестяной ванной. Услышав скрип двери, человек будто окаменел.
  — Доброе утро, — поздоровался старший лейтенант.
  Незнакомый выпрямился. Это был высокий, широкоплечий мужчина, одетый в легкий плащ. Черные кудрявые волосы блестели при электрическом освещении. Нижняя часть лица была прикрыта марлевой повязкой. Коцка смерил его пытливым взглядом. В глазах неизвестного появилось смущение и удивление. Коцку охватило беспокойство, его волнение увеличилось, когда увидел на полу врачебную сумку и на ней серую мягкую шляпу. Все это продолжалось несколько секунд.
  — Кто вы такой? — холодно спросил человек. Правую руку в резиновой перчатке он поднял до лацкана своего плаща.
  — Я из полиции, — ответил Коцка и сделал шаг вперед.
  — Ага, — сдавленным голосом сказал мужчина. Глаза его сузились. Он наклонился вперед, делая вид, что хочет чихнуть и вынуть носовой платок. В следующее мгновение в руке заблестел пистолет.
  — Поднимите руки! — приказал неизвестный.
  Коцка вынужден был подчиниться.
  — Подойдите ближе!
  Старший лейтенант медленно сделал несколько шагов. Мозг лихорадочно работал. Он искал выхода, напрягаясь, как пружина.
  — Стойте!
  Они стояли друг против друга на расстоянии шага. Дуло пистолета было направлено в грудь старшего лейтенанта.
  Коцка молниеносно взвесил все возможности.
  «Он будет стрелять: ведь из подвала не слышно выстрела. Надо попробовать».
  Переместив всю тяжесть тела на левую ногу, Коцка неожиданным движением сделал поворот направо, одновременно левой рукой, как стальными тисками, крепко сжав вооруженную пистолетом руку противника.
  Мужчина вскрикнул от боли, но тут же перешел в наступление. И Коцка успел второй рукой выбить пистолет из его рук. Оружие, описав дугу, упало где-то за спиной противника. Началась борьба. Неизвестный был крепче Коцки, но Коцка воспитывался в пригороде, где освоил сотни различных приемов драки. Он защищал свой подбородок, зная, что это его слабое место. Кулак противника взмыл над головой Коцки. Потеряв равновесие, мужчина качнулся вперед. Коцка, воспользовавшись этим, крепко ударил его своим железным кулаком, полуоглушенный неизвестный отлетел к стене и начал сползать на землю. Коцка подпрыгнул к нему, но в следующее мгновение неожиданный удар отбросил его назад. Головой он ударился о столешницу мраморного стола. Противник всеми силами ударил его ногой в колено. Коцка почувствовал острую боль. Успел заметить, как неизвестный молниеносно схватил свою сумку и шмыгнул за дверь. Старший лейтенант бросился за ним, но опоздал. В замке заскрежетал ключ.
  Сам не свой от ярости, Коцка отошел от двери. Не очень приятная вещь быть запертым вместе с трупом. Он оглянулся вокруг. Шляпа неизвестного валялся на полу. Коцка пощупал затылок. На нем выскочила добрая шишка. Затем подошел к двери и начал со всей силы стучать. Прислушался — тихо. Опять принялся стучать. Уже хотел стрелять в замок, когда услышал торопливые шаги. На всякий случай вынул пистолет и переложил его в карман пальто, готовый в случае необходимости выстрелить.
  — Кто там? — спросили за дверью.
  — Откройте! Не бойтесь, я не мертвец! — крикнул Коцка.
  Скрипнул ключ в замке. В дверях показался санитар института. Весь его вид говорил о том, что он очень испугался. Выпучив глаза, смотрел на взволнованного старшего лейтенанта.
  — Как вы сюда попали? — удивленно спросил санитар.
  — Теперь не время расспрашивать об этом! — возбужденно ответил Коцка. — Я старший лейтенант Барди. Вот вам номер, немедленно позвоните подполковнику Челеи и скажите от моего имени, чтобы он спешно прибыл сюда. — И Коцка на листочке из блокнота написал номер и дал бумажку санитару.
  Санитар еще не пришел в себя от удивления и только кивал головой, не понимая, что происходит вокруг. Взяв у Коцки бумажку, он быстро ушел.
  Коцка с облегчением вздохнул и достал из замка ключ.
  «Очень жаль, что пропустил того типа, — размышлял он. — От него можно было бы кое-что узнать».
  Найдя пистолет, Коцка осторожно завернул его в платок и положил в карман. Затем подошел к ванне и брезгливо осмотрел изуродованное тело. Лицо мертвого было прикрыто простыней. Коцка решил обшарить все карманы. «Что искал неизвестный? Что-то, несомненно, очень важное. Иначе он не пошел бы на такой риск». Наклонился над трупом. Почувствовав через тоненькую материю рубашки холодное тело, он вздрогнул. Здесь как будто что-то есть. Он осторожно засунул в карман рубашки пальцы и вытащил тоненькую бумажку, сложенную вчетверо. Коцка развернул записку и прочел:
  
  
  «Точно в половине первого будь на условленном месте. Останови грузовую машину, которая будет подавать сигналы правой поворотной лампочкой. Все остальное тебе передаст водитель. Фредди».
  
  
  Интересно, что Фредди нигде в письме не ставил надбуквених знаков.
  Коцка взял шляпу неизвестного, вышел из морга и запер дверь. По дороге осмотрел подложку шляпы. Нa внутренней стороне были буквы «Р. В.»У входа в подвал Коцка дождался Челеи. Подробно доложил ему обо всех событиях. Подполковник внимательно выслушал. Затем они вместе пошли к главному врачу.
  — Вы давали кому-то разрешение осмотреть Вильдмана? — обратился к нему подполковник.
  — Я лично не давал, — ответил тот. — Но можно спросить у дежурного врача. — Он поднял трубку, набрал номер.
  Через несколько минут в кабинет вошел молодой человек в халате. Он вопросительно посмотрел на руководителя института.
  — Скажите, коллега, вы давали кому-то разрешение осмотреть труп в камере номер два?
  Дежурный врач немного подумал и дал утвердительный ответ.
  — Кому? — живо спросил Челеи.
  — Был здесь врач из отдела аварий полиции.
  — Как его фамилия?
  — Этого я вам, к сожалению, не скажу. Вылетело из головы.
  — И вы так просто пустили его?
  — Он показал свое удостоверение.
  — На нем была форма? — поинтересовался Челеи.
  — Нет, он был в гражданской одежде. Если не ошибаюсь, на нем плащ защитного цвета, шляпа, в руке держал коричневую врачебную сумку.
  — Позвольте, — вмешался в разговор Коцка. — Попробуйте восстановить в памяти его лицо.
  Молодой врач подпер ладонью подбородок и начал вспоминать.
  — Если не ошибаюсь, — сказал он через некоторое время, — скуластое лицо с остро очерченными чертами, карие глаза, густые черные брови. Хотя он все время улыбался, зубов его я не видел. Одна интересная деталь — у него длинные пальцы, длиннее, чем бывают обычно.
  Коцка посмотрел на подполковника.
  — Он! — повернулся к дежурному: — Спасибо.
  — Я могу идти? — спросил тот и встал.
  — Да, — сказал Челеи.
  Подполковник и старший лейтенант тоже попрощались и вышли.
  — Ну, Коцка, — спросил, улыбаясь, подполковник, — как теперь смотришь на это дело?
  — Уже яснее, — ответил старший лейтенант. — Я уверен, что морг сегодня утром посетил наш друг Фредди. Хотел забрать записку, но не успел.
  — Получается, что и с Вильдман он покончил, — отметил подполковник.
  — Да, — согласился старший лейтенант. — Но за что?
  — Здесь может быть множество причин, — сказал подполковник. — Может, он шантажировал его. Возможно, Вильдман плохо работал. Но не исключено и то, что он слишком много знал и где-то что-то выболтал. Это меня не удивляет. Достаточно распространенный метод работы империалистов. Используют человека до тех пор, пока он им полезен. А потом уничтожают. Не хотят рисковать. Не забудь, что Вильдман был старым агентом. Во время войны жил на Дальнем Востоке, затем в Турции. Он, наверное, много знал.
  — Да, это возможно, — согласился Коцка.
  — Но, мне кажется, этот парень, Краснай, случайно ввязался в это дело, — сказал улыбаясь Челеи.
  — Случайно?
  — Да. Вчера я встретил своего товарища, с которым вместе учился в партийной школе. Фамилия его Олайош. Он работает в Министерстве образования. Так вот, этот Олайош с возмущением рассказывал мне об исключении из университета некоего медика Красная. Я немедленно проверил дело и установил, что все донесения вымышленные заведующим учебной частью. Он написал письмо в полицию, на основании которого мы получили выписку из дела. В письме ряд ничем не обоснованных подозрений. Красная в университете знают как честного, порядочного парня. По мнению преподавателей, он очень способный.
  — Как он попал в «Лилию»? И почему Ева повела его в свою квартиру? — Спрашивал Коцка.
  — Этого я еще не знаю, но через час смогу тебе сказать больше, — улыбаясь, ответил Челеи. — Через час встречусь с Олайошем; я попросил его сделать нам небольшую услугу.
  — В таком случае, нет больше необходимости следить за парнем?
  — Пока продолжай, — сказал подполковник. — Возможно, я ошибаюсь.
  
  
   Глава четвертая
  
  Гейза Олайош уже второй раз постучал в дверь квартиры большого дома на улице Батхиань. Дверь открылась, в них появилась молодая стройная девушка.
  Олайош вежливо снял шляпу и поздоровался.
  — Я ищу товарищ Эстер Боруш.
  — Это я, — сдержанно сказала девушка.
  — Хотел бы поговорить с вами. Я работник министерства образования.
  — Пожалуйста, заходите.
  Олайош зашел в узкую прихожую. Эстер закрыла дверь и невольным движением поправила прическу.
  — Проходите в комнату, — пригласила она. — Сюда.
  Небольшая комната была со вкусом обставлена. У окна столик, справа от двери шкаф, напротив него диван. На столе куча книг и тетради, настольная лампа.
  — Садитесь, пожалуйста, — сказала Эстер, указав на мягкий стул.
  Гость положил шляпу на диван и сел.
  — Я пришел по делу Иштвана Красная, — начал он.
  Эстер заинтересованно подняла голову.
  — Случилось что-то? — спросила она испуганно.
  — Нет, ничего. Вернее, произошло то, что его, как сами знаете, исключили из университета.
  — Да, это я знаю, — ответила девушка.
  — Пусть вас не удивляет то, что я вам скажу. Я тоже был членом дисциплинарной комиссии, но ее решение не давало мне покоя. Я голосовал против исключения, но сейчас не в этом дело. Хотелось бы помочь парню, у меня такое ощущение, что случилась ошибка. Я знаю также, что и профессор Голубь ходатайствовал в его интересах, но безрезультатно.
  — Да, — перебила его девушка. — Голубу сказали, что Иштваном еще до дисциплинарного дела заинтересовалась полиция.
  — Об этом я не знал, — удивленно сказал Олайош.
  — Я на днях разговаривала с профессором, — сказала дальше Эстер. — Статс-секретарь объяснил ему, что все — и заседание дисциплинарной комиссии, и исключение — было вызвано каким-то делом, заведенным на Иштвана полицией.
  — Это неправда! — вырвалось в Олайоша. — Значит, статс-секретаря ввели в заблуждение. На заседании Каллош даже не вспоминал о полиции. Скажите, Краснай рассказывал вам о своем прошлом?
  — Да, — ответила девушка. — Мы знакомы с ним четыре года. Он подробно рассказывал о своем разрыве с отцом. Я только не знала, что в автобиографии он не написал, где находится отец. Это с его стороны легкомыслие. Но неправда, что Иштван настроен антисоветски. Он не коммунист, политикой не занимается, однако в одном я уверена: он телом и душой наш. Нет, он не враг. Иштван, как вам сказать, — это тип ученого. Кроме науки, его ничто не интересует. Все свое свободное время он отдавал книгам и работе в лаборатории. Он выделялся среди нас. Это талант! Вот и все, что я могу о нем сказать.
  — Понятно, — кивнул Олайош. — А что вам известно о его бывшей невесте?
  — Немного. Иштван очень замкнутый, неразговорчивый, друзей у него нет. Но знаю, что он еще и теперь ее любит.
  — И не ухаживает ни за кем?
  — Насколько мне известно, нет. Хотя, постойте… — Эстер немного поколебалась. — Несколько дней назад он случайно познакомился с официанткой одного ресторана. Она, кажется, нравится ему. Он очень одинок и совсем разнервничался.
  — А что вы знаете об этой официантке?
  — Только то, что мне Иштван рассказал. — И Эстер подробно передала Олайошу историю знакомства Иштвана и Шони.
  — Позвольте спросить еще одно?.. — засомневался Олайош.
  — Пожалуйста.
  — А какие у вас отношения с Краснаем?
  Девушка покраснела.
  — Мы хорошие друзья. Он делится со мной всем. Признался даже, что и официантка нравится ему как женщина.
  Олайош задумался.
  — По вашему мнению, — сказал он через некоторое время, — Краснай честный человек? Такой, за которого можно спокойно поручиться?
  — Да, — решительно ответила девушка. Затем с горечью добавила: — А можно в наши дни найти человека, который поручился бы за своего друга или сотрудника? Кроме Голуба, не нашлось никого, кто сказал бы хоть слово за Иштвана, хотя другие преподаватели тоже хорошо знают, какой он талантливый и честный. Я разговаривала с несколькими. Одни пожимали плечами, другие всего лишь сказали: «Знаете, человеку не заглянешь в сердце», а третьи вообще ничего не говорили.
  — Вы неправы, — засмеялся Олайош, — кроме Голуба нашелся еще один человек, который встал на защиту Иштвана.
  — И что вы думаете делать? — заинтересовалась девушка.
  — Еще не знаю, — ответил Олайош. — Наверное, напишу от своего имени докладную статс-секретарю. А возможно, и в партийные органы.
  — Это не партийное дело, — заметила девушка. — Иштван беспартийный.
  — Зато я партийный. А это дело моей совести. Партия заботится не только о членах партии, ее интересует и судьба беспартийных. Потому что если мы будем думать только о себе, тогда беспартийными займутся другие. Все зависит от того, честный человек Краснай или нет.
  — Я думаю, он честный, — с глубоким убеждением сказала девушка.
  — Тогда надо бороться за него. Это для нас дело чести. И эта борьба должна увенчаться успехом, если мы дружно возьмемся за дело. Голубь, я… и вы.
  — А чем я могу помочь? — спросила девушка. — Охотно сделаю все, что от меня зависит.
  — Вот что! — Олайош задумался. — Пойдите в тот дом, который вам назвал Краснай, и узнайте, действительно ли там жила девушка по имени Майя, знают ли они Красная, может, кто-то его помнит. Это было бы очень важно.
  — Ладно, пойду, — согласилась Эстер.
  — Значит, договорились, — сказал Олайош и ободряюще улыбнулся девушке. — Обо всем остальном поговорим в другой раз.
  Через час Олайош встретился с подполковника Челеи и доложил ему о своем разговоре с Эстер.
  — Ясно, — задумчиво протянул подполковник, когда Олайош закончил свой рассказ. — Гейза, можно рассчитывать на твою помощь?
  — Конечно, — ответил Олайош.
  — В таком случае поддерживай связь с девушкой. Позже скажу, как действовать дальше. Вечером позвоню тебе.
  — Хорошо, — кивнул Олайош. — Как ты думаешь, написать мне докладную статс-секретарю?
  — Напиши, — посоветовал подполковник.
  Они попрощались. Челеи вернулся на работу и вызвал Коцку.
  — Ну, товарищ старший лейтенант, что нового? — спросил он.
  — Ничего особенного, — расстроено сказал Коцка. — Следы пальцев на пистолете очень стерты, нечеткие. Они нам ничего не дадут. Фредди — по моему мнению, это был он — пользовался резиновыми перчатками. К сожалению, на бумаге отпечатки пальцев тоже стерты и не имеют практической ценности.
  — Но эта записка все же о многом говорит, — сказал подполковник.
  — Текст?
  — Нет, шрифт.
  — Шрифт? — удивленно переспросил Коцка.
  — Подумай. Хотелось бы, чтобы ты сам додумался. Потому что когда мы независимо друг от друга приходим к тем же выводам, тогда будет больше оснований считать, что они правильные.
  — Ладно, я еще раз внимательно просмотрю записку.
  — Олайош разговаривал с Эстер Боруш, — информировал Коцку подполковник. — Мои предположения в основном подтверждаются. Парень случайно ввязался в эту компанию! Еву Шони он раньше не знал. Теперь только один факт остается не совсем ясным.
  — А именно?
  — Почему этот Каллош соврал, что полиция еще до дисциплинарного дела заинтересовалась Краснаем? Создается впечатление, что он поставил перед собой цель добиться исключения парня из университета.
  — Конечно, сердился на него, — предположил Коцка.
  — Это еще не причина для того, чтобы ввести в заблуждение органы, — сказал Челеи.
  — Может, этим он хотел подкрепить решение комиссии, поскольку оно не очень обосновано.
  — Возможно, ты прав. На всякий случай поручи кому-то проверить в полиции. Что с Евой?
  — Еще не оставляла своей квартиры, — доложил Коцка. — Вечером, вероятно, не пойдет на работу. Звонил с «Лилии» Бозонтош. Ева якобы болеет.
  — Хитрая девушка, — сказал подполковник. — Вчера ловко выскользнула из-под надзора.
  — Дважды меняла такси, — оправдывался Коцка. — К сожалению, я отстал от нее. Из кино вышла во время сеанса.
  — А установили, когда она купила билет? — спросил Челеи.
  — Билет купил, очевидно, кто-то другой.
  — Ничего уже не поделаешь. Будьте внимательны. Только через девушку мы сможем добраться до Фредди. А нас интересует прежде всего он, руководитель банды.
  
  
  
  * * *
  После обеда Иштван снова пришел к Эстер, но не застал девушку дома. Накануне дворник их дома, а позже и жители квартиры по секрету сказали Иштвану, что приходили из полиции, интересовались им. Он испугался. От волнения не мог есть, всю ночь не спал, ворочался в постели, его преследовали кошмары. Он уже видел себя в кандалах, в тюремной камере и в мыслях всегда возникал тот же вопрос: за что. Ответа он не находил. Слухи, которые студенты университета шепотом передавали друг другу, набирали теперь реальную форму, и в такие минуты неописуемый ужас сжимал Иштвану сердце. От малейшего шороха он вскакивал. Каждую минуту ждал, что за ним придут, наденут наручники, посадят, и кто знает, что с ним тогда будет. Он не знал, что делать, к кому обратиться за помощью. Иногда успокаивал себя, что ему нечего бояться, так как никаких грехов за ним нет. Вся его жизнь — это раскрытая книга, каждый может вычитать в ней правду. А потом его снова охватывало отчаяние при мысли о том, что лживые обвинения Каллоша трудно опровергнуть. Если Каллош утверждать, что Иштван настроен антисоветски, то поверят Каллошу, а не ему. Парню хотелось поговорить с Эстер, отвести душу. Но ему не повезло.
  Идти домой Иштван не решался, потому что думал, что на квартире его уже ждут из полиции. Он вспомнил Еву.
  «Пойду к ней — мелькнула мысль. — Может, она чем-то поможет».
  Он пошел до ближайшей остановки и сел на трамвай.
  Торопливо поднялся по лестнице. Позвонил. Сердце забилось. Ева открыла дверь. Она посмотрела на Иштвана широко раскрытыми от удивления глазами. В них мелькнуло беспокойство и даже скрытый страх. Но Иштван заметил в них еще и вспышку радости.
  Парень растерялся. Хотелось повернуться и уйти. Он не мог и слова сказать, только судорожно глотал слюну и с невыразимой печалью смотрел на девушку.
  От Евы не укрылось смущение парня, ее поразила грусть в его глазах.
  — Заходи, — сказала она чуть слышно.
  Ее губы дрогнули в слабой улыбке.
  Иштван пробормотал какую-то благодарность и зашел. В прихожей остановился, словно испуганный ребенок.
  — Проходи дальше, — пригласила девушка.
  Она пошла вперед, Иштван за ней. В комнате было уютно, тепло. Одеяло табачного цвета было полуоткрыто. На кровати лежала книга и стояла пепельница с окурками.
  — Садись, — сказала девушка. — Я снова лягу, мне нездоровится. — Под глазами у Евы были большие синяки — следы бессонных ночей, усталости, нервозности.
  Иштван сбросил плащ и сел в кресло. Он собрал всю свою волю, чтобы преодолеть смущение. В некоторой степени это ему удалось.
  — Что у тебя болит? — спросил Иштван девушку и покраснел от того, что обратился к ней на «ты».
  — А-а. Ты же медик. Ничего не болит. Нервы, плохое настроение.
  Ева знала, в чем причина такого настроения. Уже несколько дней она жила без наркотика, и поэтому все казалось ей противным, бессмысленным, ею овладевал непреодолимый страх. Наркотик поддерживал в ней дух, добавлял сил, смелости.
  Они молча смотрели друг на друга. Ева только теперь заметила, какой у парня мужественный вид, ее трогали его глаза.
  «Возле такого здорового, чистого мужчины, может, из меня получился бы еще человек», — думала она. Ее лицо потемнело, Ева опустила веки и почувствовала, что плач неумолимо душит горло.
  Иштван видел, что девушка борется с собой.
  «У нее, наверное, еще больше горя, чем у меня», — подумал он. В душе у Иштвана заговорил врач, проснулось чувство долга, его собственная горечь отступила, боль немного утихла.
  — Я мог бы тебе помочь? — сочувственно спросил он.
  — О, нет, не надо, ничего особенного у меня нет. Просто осень плохо влияет. — Она взяла сигарету, зажгла. Лежала, опираясь на локоть левой руки. Одеяло натянула на себя. — Осень, — повторила девушка задумчиво. — С ней у меня связаны плохие воспоминания. Осенью 1944 года умерла моя мать. Через неделю пришло сообщение о смерти отца.
  — Кем был твой отец?
  — Отец? — Ева подняла вверх брови. — Мой отец был лучшим человеком в мире. — Она сбила с сигареты пепел. Когда нагнулась вперед, густые светлые волосы рассыпались и упали на лицо. — Он был военный полковник. Командир бронетанкового полка. Погиб во время боев на подступах к Будапешту. Каждую осень налегают на меня эти воспоминания… Тогда мне было двадцать лет. Училась на втором курсе, мечтала стать литературоведом. Осень 1944 разрушила мои планы.
  — Почему ты не убежала на Запад? — спросил парень.
  Девушка молчала, уставившись в тлеющий конец сигареты. Лицо ее было печально.
  — Поговорим лучше о другом, — сказала она тихо. — Не люблю вспоминать свое прошлое. Ты любишь осень?
  — Я? Сам не знаю. Осень угнетает меня. — Юноша наклонил голову. — Однако в тоскливом настроении есть и что-то хорошее. Оно возбуждает во мне глубокие мысли.
  Ева положила руку под голову и сбоку вопросительно посмотрела на Иштвана.
  — Ты, кажется, странный человек, — заметила девушка задумчиво. — Мне хотелось бы поближе с тобой познакомиться.
  — Ты же знаешь меня, к тому же достаточно близко. — Иштван иронично улыбнулся. — Видела меня пьяным, еще и в трусах. Я спал в твоей постели…
  — Действительно, я и забыла спросить, мать не ругала тебя?
  Парень отрицательно покачал головой.
  — У меня нет матери. Она очень давно умерла.
  На несколько минут воцарилась тишина.
  — А отец есть?
  — Никого нет, я совсем одинок.
  — Бедняга!
  Иштвану не нравилось, когда его жалели, но на этот раз он с благодарностью воспринял сочувствие девушки.
  — Тогда понятно, почему ты напился.
  — Нет, причина была не в этом, хотя одиночество тоже сыграло здесь определенную роль, — сказал Иштван. — К одиночеству я уже привык.
  — Наверное, ты поссорился с невестой?
  Парень прикусил губу и задумчиво посмотрел на потолок.
  — У меня нет и невесты, — сказал он после довольно долгого молчания. — Меня исключили из университета. — Он потер лоб. — К тому же за мной следит полиция.
  Ева резко подняла голову.
  — Что же ты натворил?
  — Ничего. Ничего.
  — Расскажи, за что тебя исключили из университета, — попросила Ева.
  — Мне уже надоело рассказывать эту историю.
  — Я хотела бы услышать. Кто знает, может, я еще и помогу тебе.
  — Ты? — удивленно спросил парень. — Почему ты в таком случае не поможешь себе? Тебе не нужна помощь?
  — Сейчас речь не обо мне, — избежала Ева прямого ответа. — Я прошу тебя, расскажи все.
  Она предложила ему сигарету и закурила сама.
  — Итак, за что тебя исключили?
  Иштван коротко рассказал свою историю. Ничего не вспомнил только о Голубе и Эстер. Когда он закончил рассказ, Ева спросила:
  — Что ты думаешь делать?
  — Не знаю, — мрачно ответил Иштван. — Ни к чему душа не лежит. Если не буду врачом, то и жить мне не стоит.
  Ева долго молчала.
  — Видишь, — сказала она позже. — Из-за таких вещей невозможно жить в этой стране. На Западе все совсем по-другому. Там ценят таланты.
  Иштван не отвечал. Он озабоченно слушал.
  — Ты не думал о том, чтобы бежать на Запад?
  Иштван удивленно посмотрел на девушку.
  — Даже мысли такой не было. Что мне там делать?
  — Что? Продолжать учебу.
  — Я, чужак? Ты, наверное, шутишь.
  — Нисколько. Я говорю серьезно, — ответила убедительно Ева.
  — Оставить родной край?
  — А что тебя здесь держит? Родителей нет, невесты тоже нет. Врачом не можешь стать, путь к дальнейшему обучению для тебя закрыт.
  — Все равно нет! О том, чтобы оставить родину, я даже не думал.
  — Но тебя могут арестовать. Думаешь, случайно за тобой следят? Хочешь попасть в тюрьму? Припишут тебе что-нибудь, и все. Не забудь, что твой отец был видным членом партии нилаши. По крайней мере я так поняла из твоего рассказа.
  Парень не отвечал. Что он мог сказать? Если кто-то хочет покинуть страну, он найдет способ, как это сделать. Беда начинается там, на чужбине. Человек вдруг пожелает побыть на острове Маргит, а там нет такого острова. Потому что не Будапешта, ни Дуная, ни гор Буды он не может взять с собой. Он видел в университете эвакуированных из Греции ребят. Живут неплохо — их поддерживают, помогают им во всем, и все же, как вспомнят родину, родную деревню, на глазах сразу выступают слезы.
  — Здесь страшные тюрьмы, — слышал он голос девушки. — Мой жених сидит уже три года. Раз в полгода позволяют посетить его. Это ужасно. Нет, ты не должен попасть в тюрьму. Ты будешь нужен стране. В таких случаях человек должен эмигрировать.
  Иштван одним ухом слушал девушку, отдаваясь при этом своим мыслям. Греческие ребята тоже покинули родину. А сколько коммунистов покинуло перед освобождением Венгрию! Голубь ушел добровольно в эмиграцию, не мог, не хотел работать во время фашизма. «Но я не политический беженец, — размышлял он. — У меня нет причин для того, чтобы по политическим соображениям покижать страну. Если бы я все же оставил ее, то только для того, чтобы закончить учебу, стать врачом. Я хочу стать врачом. Голубь вернулся домой. И я бы вернулся».
  — Если бы я была мужчиной, — страстно сказала девушка, — я бы и минуты не остался в этой стране. Я бы пошла бороться за новую Венгрию, за такую ​​страну, в которой была бы настоящая свобода, где действовали бы демократические принципы и гуманизм…
  Иштван перебил ее:
  — А разве женщина не может бороться?
  — Я тоже буду бороться, — ответила девушка. — Придет время, когда и я включусь в борьбу. Но до тех пор, пока мой жених страдает в тюрьме, я должна оставаться здесь, не могу покинуть страну.
  — Если бы я пошел на Запад, то не как политический эмигрант. Политика — не мое дело. Я ее не понимаю и понимать не хочу. Я хочу быть врачом. Моя врачебная работа — это и будет политика. Я, Ева, не могу ненавидеть нынешний строй. Я не вижу для этого причин. У меня конфликт только с Каллошем, который меня почему-то ненавидит и путем клеветы добился моего исключения из университета…
  — Хорошо, — перебила его девушка — не будем вмешиваться в политику. Я вижу, что ты действительно не разбираешься в ней. Ты поедешь не как политический эмигрант. Не все ли равно? Не пропадать же тебе. Если здесь не дают возможности учиться, у тебя есть право поехать туда, где ты будешь иметь такую ​​возможность.
  Иштван взволнованно поднялся.
  — Знаешь, Ева, — сказал он, — если бы я был уверен, что там, за рубежом, в одной из нейтральных стран, в Швейцарии или Швеции, получу возможность учиться, я бы нисколько не колебался. — Он начал нервно ходить по комнате.
  — А ты и получишь такую ​​возможность, — быстро сказала Ева. — В Вене работает бюро, задачей которого является помощь студентам-эмигрантам из восточных стран. Бюро устроит и тебя. В университетах каждой западной страны оставляют несколько свободных мест для студентов, пришедших с Востока.
  Иштван остановился. Он заложил руки в карманы, расставил ноги и заинтересованно уставился на девушку.
  — Откуда ты это знаешь?
  — Мой двоюродный брат руководит таким бюро, — соврала, не моргнув глазом, Ева.
  — В самом деле? — Иштван подсел к девушке на край кровати, как будто он был с ней давно в хороших отношениях. — Это действительно так?
  — Я же говорила, что могла бы тебе помочь, — сказала Ева. — Семья Шони имеет большие связи.
  — А как бы ты могла связать меня со своим братом?
  — Очень просто, — ответила девушка. — Напишу ему несколько слов, а ты передашь записку. Через неделю будешь студентом какого-то университета на Западе.
  — Это замечательно, — восторженно воскликнул парень. Но вдруг его лицо снова приняло серьезный вид. — Скажи, Ева, ты не шутишь?
  — У меня нет ни малейшего желания шутить.
  У Иштвана вдруг возникло какое-то подозрение.
  — Если у тебя такие широкие связи, почему ты работаешь официанткой в ​​ресторане? — спросил он.
  Ева улыбнулась.
  — Какой интересный! Ты как ребенок, которому только начинают доходить простые истины. Почему я всего лишь официантка? Ты мог бы и сам догадаться. Мой отец был в старые времена полковником, если хочешь, можно его назвать и военным преступником или врагом народа. Мой жених тоже был офицером. Сейчас он в тюрьме, его приговорили к пятнадцати годам. Я иногда вижусь с ним. Поэтому я здесь. С таким прошлым бессмысленно было бы претендовать на другую работу. А официантка — это не карьера. Ей никто не завидует. Итак, я могу спокойно работать, никто меня не трогает.
  — Понимаю, — кивнул парень.
  — Значит, пойдешь?
  Иштван ничего не ответил. Он снова встал, подошел к окну. Хотел убедиться, не ошибся ли. Нет, — оказывается его подозрения ни были безосновательными. Тот самый низкий коренастый человек, которого он видел вчера на трамвайной остановке, сидел теперь в скверике на лавочке. Сердце Иштвана взволнованно забилось, тело вновь оцепенело, и ужас сжал его холодными щупальцами.
  — Ева, — прошептал он к девушке. Лицо его побледнело, как у потерявшего сознание, губы дрожали. — Иди сюда!
  Парень немного отклонил гардину. Ева подошла к нему, посмотрела в узенькую щель.
  — Видишь того типа на скамье под платаном? В дождевике.
  — Вижу. А что такое? — Ева крепко сжала ему руку. — Чего ты так побледнел?
  — Со вчерашнего дня ходит за мной по пятам. Ева… — он посмотрел широко раскрытыми глазами на девушку. — Ева, я боюсь… Меня могут арестовать.
  Девушка тоже ужаснулась.
  «Чего доброго, — подумала она, — парень еще наведет полицию на мой след. А из этого может получиться большая неприятность, тем более что сегодня вечером ко мне должен прийти Фредди. Надо скорее избавиться этого парня, а потом предупредить Фредди, чтобы он был осторожным».
  — Иштван, — обратилась она к испуганного парня. — Ты должен немедленно уехать. Не перебивай меня, слушай, что я тебе скажу. Этой ночью тебя, наверное, задержат. — Голос девушки дрожал. — Я дам тебе адрес в Сомбатхее. Мои знакомые помогут тебе перебраться через границу. Я напишу несколько строк к двоюродному брату. Нет, писать не следует. Дам тебе значок, ты покажешь его и скажешь, что пришел от Евы Шони. Хорошо?
  — Хорошо, — выдохнул парень, дрожа от волнения. — Только… у меня нет денег на дорогу.
  — Я одолжу тебе. Затем пришлешь. Ну, собирайся!
  Иштван какое-то время стоял, погрузившись в мысли. На лбу пролегли глубокие морщины.
  — Я хотел бы написать письмо…
  — Пиши, только быстренько, — распорядилась девушка. Вынула из ящика стола лист бледно зеленой бумаги и конверт.
  Иштван сел за маленький стол и начал писать. Ева взяла из шкафа одежду, белье и пошла в ванную. Когда вернулась, парень едва узнал ее. На ней была спортивная юбка дымчатого цвета, голубой свитер, поверх него такого же цвета кофта. Густые, светло-русые волосы были покрыты тоненьким платком из искусственного шелка.
  — Ты готов?
  — Да Ева, — Иштван заколебался. — Можно тебя попросить, чтобы ты доставила это письмо адресату?
  — Отнесу, но пошли скорее. Вот тебе значок. Приколи его на пиджак. Это бумажка с адресами. Запомни их и бумажку разорви на куски. Здесь деньги, спрячь их в карман. — Девушка положила парню на плечо легкий плащ. — Я пойду вперед, а ты иди за мной. Подожди меня перед дверью квартиры дворника. Я хочу провести тебя так, чтобы тот тип ничего не увидел.
  Из квартиры они вышли вместе. Ева закрыла дверь и поспешила вперед. Иштван подождал, пока девушка дошла до первого этажа, затем последовал за ней.
  
  
  
  * * *
  Коцка поднял трубку.
  — Алло. Это Барди. Привет… Слушаю… Понятно. Еще не оставлял квартиры? Ладно. Скоро произойдут изменения. Возможно, я и сам пойду… Хорошо. В таком случае дождись меня. — Он положил трубку.
  Коцка облокотился на стол и задумался. Картина еще не была ясна. Оставалось много невыясненных моментов.
  «Думай спокойно и логично, — приказал себе. — Были у тебя и более сложные дела».
  Он встал, подошел к окну и прижался горячим лбом к оконному стеклу. Так как будто проходила боль в глазах от бессонных ночей.
  На площади играли дети, неторопливо проходили, прижавшись друг к другу, пары влюбленных. По тротуару спешили озабоченные люди.
  «Хорошо бы пойти домой, отдохнуть. Уже целую неделю почти не заглядывал к своим. Като вполне законно нервничает. На чем я остановился? Да-да. С аргументами Челеи можно согласиться. Краснай случайно ввязался в дело». — Старший лейтенант отошел от окна и начал медленно ходить по кабинету. Он невольно считал шаги…
  «Один, два, три… четыре… пять… Пять шагов. Если бы у меня была комната длиной пять метров, Като была бы рада. У других уже есть хорошая квартира, а у нас нет… Опять мысли блуждают не там, где следует, — корил он себя. — Я утомлен, вот бы выспаться. Хоть раз. Да. Вернемся к Фредди. Откуда известно, что это реальное лицо? Мы исходим из донесения агента Б-19. Можно с ним согласиться? Да, можно".
  Он подошел к сейфу, взял папку. Найдя донесения, начал читать.
  
  
  «Мне удалось установить, что руководителем одной из разведывательных групп, действующих в Будапеште, есть некий Фредди. Это, вероятно, кличка. Его заслали в Будапешт после освобождения. Безупречно владеет венгерским языком. И вполне возможно, что по происхождению он венгр. Установлено, что у него высшее образование. Поддерживает связь с девушкой, которую зовут Ева Шони».
  
  
  Коцка перевернул еще несколько страниц. В одном из донесений говорилось о том, что Фредди занят исключительно военной разведкой. Вот в донесении говорится, что, кроме Евы Шони, членом шпионской банды Фредди был Ференц Вильдман. Вильдмана они знали и раньше. Он вернулся в Венгрию также в 1945 году. Долгие годы жил на Дальнем Востоке и работал против немцев.
  В руки Коцки попала записка, которую он нашел в рубашке Вильдмана. Она была написана на бледно-зеленой бумаге. Коцка внимательно рассмотрел буквы, последовательность изложения и пришел к выводу, что Фредди много пишет. Об этом свидетельствовали связующие линии между отдельными буквами, упрощение букв, пропуск надбуквених знаков. Но что имел в виду Челеи, когда говорил о записке? Ясно, что ее автор образованный человек. Он посмотрел сквозь лист на свет — может, есть водяные знаки. Их не было. Бумага не венгерского производства, — решил Коцка. — На венгерской бумаге такого качества всегда есть водяной знак».
  Он положил папку в сейф и взял шляпу, оставленную неизвестным в морге. У окна начал внимательно рассматривать находку в лупу. Шляпа была почти новой, 56-го размера. Вдруг тихо свистнул. Подошел к столу и пинцетом положил на лист белой бумаги четыре волоска. «Русые, — удивлялся он. — Значит, шляпа принадлежит не Фредди. У него, насколько я успел заметить, тёмно-каштановые, почти черные волосы. Брови тоже черные». Старший лейтенант наморщил лоб. Волосины он положил в конверт. «Потом просмотрим в лаборатории», — решил. Оделся, запер дверь кабинета и вышел на улицу.
  Спокойно, не торопясь, Коцка направился по бульвару Святого Стефана. На улице Пожони навстречу ему чуть ли не бежал Иштван. Старший лейтенант на мгновение остановился, посмотрел ему вслед. «Нет, не пойду за ним, — решил он. — Но что с ним случилось? У него такой испуганный вид». Он заметил, как парень на углу улицы свернул на бульвар. Коцка пошел дальше. Дойдя до набережной, незаметно оглянулся и направился в скверик. Сел на скамью возле маленького коренастого мужчины, вытащил из кармана газету и начал читать.
  — Что нового? — спросил Коцка через некоторое время у соседа.
  — Мальчик еще там, у нее, — ответил тот. — Девушка тоже не выходила. В квартире горит свет.
  Коцка взглянул наверх. В одной из квартир третьего этажа действительно горел свет, хотя солнце только что скрылось за прядью гор, возвышающихся над Будой, окрасив в кроваво-красный цвет облака над горизонтом.
  Коцка следил за окном. В нем появилась фигура девушки. Она наполовину опустила жалюзи, постояла еще немного и исчезла.
  — Вышла осечка, — сказал Коцка.
  Сосед вопросительно посмотрел на него.
  — Парень уже давно ушел.
  — Это невозможно!
  — Я только что встретил его по дороге. Упустили. Иди в отдел и скажи Мальве, чтобы пришла сюда.
  — Она рядом, в кафе.
  — Еще лучше. Зайди к ней, — приказал Коцка. — А Шарди передай, что ночью придется работать. Пусть подождет меня.
  — Понятно. — Мужчина поднялся и ушел.
  Через десять минут к скамейке подошла красивая брюнетка и села возле старшего лейтенанта. Тот наклонился к ней.
  — Теперь нам придется играть роль влюбленных, поняли? — тихо засмеялся Коцка.
  — Да.
  — Когда в окне третьего этажа появится кто-то, обними меня.
  — В таком случае было бы лучше, если бы там никто не появлялся.
  В следующее мгновение девушка горячо обняла Коцку. Тот тоже обхватил ее за талию, а сам осторожно глянул в окно. За занавеской стояла Ева и какой-то высокий человек, его лицо нельзя было разглядеть.
  — Сильнее обними меня, — шепнул Коцка. — Кажется, мы наткнулись на верный след.
  
  
   Глава пятая
  
  Иштван не мог заснуть. Чужой дом, чужая постель, чужое окружение, беспокойные мысли, страх — все это отгоняло сон. Юноша лежал навзничь на упругом диване и сквозь окно смотрел в звездную ночь. Блеклый лунный свет рисовал на стене удивительные тени. Он лег час назад, после разговора с Лайошем Паппом. Слова этого сорокалетнего мужчины, бывшего офицера хортовской авиации, а теперь служащего лесничества, все еще раздавались в его ушах.
  — Нет, дружище, — засмеялся Лайош Папп и вкусно зевнул, — этой ночью уже не стоит браться за дело.
  — Но для меня очень важно уйти немедленно, — настаивал Иштван. — Мне ежеминутно грозит арест.
  — Все равно. Завтра день посидите в комнате, а я все подготовлю, — говорил Папп. — Я не хочу провалиться. Ева ведь не предупредила, что вы придете…
  — Уже не было времени, — пояснил Иштван и разочарованно спросил — Значит, никак нельзя?
  — Нет, друг. Поужинайте и отдыхайте.
  Папп вышел и через некоторое время вернулся, неся хлеб, сало, сухую колбасу и салат.
  — Закусите и ложитесь спать. К сожалению, ничего другого у меня нет.
  Хозяин принес из другой комнаты простыню, подушку и одеяло, постелил Иштвану на диване и направился к выходу. В дверях еще раз обернулся.
  — Утром дам Еве телеграмму, сообщу, что вы отправитесь только завтра. Спокойной ночи!
  Иштван лежал и смотрел в призрачную, черную ночь. В голове вихрем вертелись мысли, одна тревожнее другой. Сказывались переживания прошлых дней.
  Возможно, поэтому в мыслях он бросался от одной крайности в другую. То он был полон лучших надежд, потому что верил, что за рубежом как по мановению волшебной палочки исполнятся все его желания, то снова его душил страх. Затем в памяти всплывали картины детства, появлялось всегда улыбающееся лицо матери. Он с болью думал о том, что если бы мать не умерла, все бы сложилось в его жизни иначе. В воображении видел лицо Майи, затем Эстер, пока каким-то чудесным образом лица обеих девушек не слились в одно. Видение исчезло, сменившись сразу другим. Ему улыбалась Ева Шони.
  «Да, перейти границу — лучший выход для меня», — рассуждал Иштван, и его мысли снова вертелись вокруг будущего.
  Он взглянул на часы. Был третий час. Скоро наступит рассвет. Хорошо бы заснуть. Надо отдохнуть, потому что перед ним длинная, нелегкая дорога. Хватит мучить себя мыслями. Так получилось. Здесь уж ничего не изменишь. Если бы он послушал Эстер, то сейчас сидел бы в тюрьме. Эстер очень милая девушка, хороший друг, но она еще ребенок, не знает жизни. Ей легко, она пользуется доверием, а он… Впоследствии, когда он вернется домой известным врачом, ему тоже поверят. Ведь он не навсегда покидает Венгрию.
  
  
  
  * * *
  Пока Иштван беспокойно ворочался в постели на квартире бывшего офицера авиации Лайоша Паппа в Сомбатхее, Коцка взвешивал следующие факты: парень ушел от Евы незамеченным. Пока они с Мальвой сидели на скамье, кто-то пришел к девушке, но они не видели, чтобы этот кто-то заходил в дом. После девяти Ева сама ушла из дому, а ее гость исчез неизвестно куда. «Здесь может быть два варианта, — размышлял он. — Или этот человек живет в том же доме, или в доме есть еще оды выход. Более вероятен второй вариант. Об этом говорит и то, что Краснай тоже оставил дом незаметно. Значит, надо как следует осмотреть дом».
  Сначала он думал провести эту операцию еще ночью. Но потом пришлось отказаться от этой затеи. Ночью на них могут обратить внимание, об этом узнает Ева и, чего доброго, сбежит. Лучше ознакомиться в домоуправлении с планом дома. А это можно сделать только утром.
  Коцка собирался пойти домой и отдохнуть несколько часов, как вдруг в кабинет зашел Челеи.
  — Завтра, — сказал он, — на десять часов меня вызывают в Центральный Комитет партии.
  — По делу? — поинтересовался старший лейтенант.
  — По делу Красная.
  Коцка удивленно посмотрел на него.
  — Да, — подтвердил подполковник. — Профессор Голубь через одного из своих знакомых коммунистов попросил приема у товарища Шомоша. Он просил информировать его о деле, потому что в таком моральном состоянии ему трудно продолжать работу над опытами.
  — Старик шантажирует нас опытами?
  — Нет, какой там шантаж! — сказал Челеи. — Голубь исключительно честный человек, и это дело его действительно волнует. Я узнал, что он очень любит парня и считает его очень талантливым. Я говорил и с Олайошем. Он рассказал мне, как проходило заседание дисциплинарной комиссии. По его мнению, исключение парня незаконно, он голосовал против этого решения. Но самое интересное то, что до заседания о парне в полиции даже не знали. Мне стало также известно, что все дисциплинарное дело вышло от заведующего учебной частью Каллоша. Олайош, со своей стороны, тоже расследовал дело. Он послал Эстер Боруш, которая работает с профессором Голубом, в дом, где жила когда-то невеста Красная. Девушка говорила с несколькими жильцами. Они помнят Красная. Рассказали, что во время фашистского террора парень вел себя очень смело и честно, регулярно наведывался в дом даже после того, как на нем вывесили желтую звезду, приносил продукты, медикаменты, передавал весточки от знакомых, даже фальшивые документы получал для жильцов.
  Значит, подтверждается, что между ним и отцом были политические разногласия. Девушка, конечно, не ограничилась устными свидетельствами, она собрала письменные заявления и подтверждения.
  — А что ты теперь думаешь делать? — спросил Коцка.
  — Что? Напишем сводную докладную, и я завтра передам ее товарищу Шомошу. Буду предлагать, чтобы парня немедленно восстановили в университете. Незаконным было и то, что отдел министерства высшего образования отказался рассмотреть апелляцию Красная.
  — Что другое они могли сделать, если их ввели в заблуждение? Ведь они думали, что делом занимается полиция.
  — Это, между прочим, наиболее выгодна точка зрения, — заметил подполковник. — Снять с себя ответственность. Достаточно кому-то сказать: этим делом занимается полиция, и тогда все умывают руки. Когда в министерство поступила апелляция парня, в полиции о нем еще ничего не знали. Просто Каллош неправильно информировал их. А они без всяких сомнений приняли его информацию. Я тщательно все проверил. Пока Голубь наконец добрался до статс-секретаря, тот не мог ему ничего утешительного сказать, потому что в это время полиция получила записку Каллоша, а она, в его тенденциозном толковании, вызывает интерес. Когда же статс-секретарь позвонил в полицию, ему ответили, что заняты расследованием дела Красная. Еще попросили статс-секретаря уговорить Голуба, чтобы тот отказался от помощи Краснаю в научной работе, потому что считают нежелательным его участие в опытах. Можешь себе представить, как чувствовал себя старый ученый.
  — Если положение таково, каким ты его описал, — задумчиво сказал Коцка, — то было бы хорошо скорее поговорить с парнем, а то он еще выкинет какую-нибудь глупость.
  — Что ты имеешь в виду?
  — А то, что Фредди и его компания могут воспользоваться положением в собственных интересах. В таком моральном состоянии, в каком находится Краснай, это легко может произойти. Я уж не говорю о том, что парень работал с профессором Голубом. Он может кое-что рассказать им. Опыты Голуба, вероятно, интересуют их.
  Челеи сморщил лоб.
  — Ты прав, — сказал он задумчиво. — Парень действительно может ввязаться в какую-то неприятную историю. А было бы жалко его.
  — Может, поговорим с ним? — предложил Коцка.
  — Теперь?
  — Хоть бы и теперь, если нет другой спешной работы.
  — Не возражаю, — ответил подполковник.
  Через полчаса они были уже на квартире Красная.
  — Вчера после обеда ушел из дому, и с тех пор мы его не видели, — сказал им сосед по квартире.
  — Как он себя вел в последнее время? — спросил Челеи.
  — Был очень взволнован, рассеянный. Иногда целыми днями не выходил из комнаты, — рассказывал сосед, бухгалтер лет пятидесяти, в очках. — Что-то не благополучно с ним?
  — Нет, все в порядке. Просто хотели поговорить с парнем.
  — Что ему передать, когда вернется?
  — Подождите. — Челеи на мгновение задумался. — Не говорите ему ничего. Я дам вам номер телефона. Пусть он мне позвонит.
  После того как Челеи с Коцкай ушли, сосед еще долго ломал голову, что мог сделать этот несчастный мальчик. «Подполковник Челеи», — прочитал он записку. Вернувшись в комнату, он разбудил жену.
  — Что случилось? — спросила сонная женщина, протирая глаза.
  — Думаю, что скоро мы получим вторую комнату. Завтра же подам заявку в жилищное управление.
  — Что с Краснаем?
  — Ввязался в какой-то шпионаж. Подполковник и еще кто-то приходили за ним.
  Мужчина снял очки и нырнул под одеяло. Этой ночью ему снилась новая квартира.
  
  
  
  * * *
  На следующий день Иштван не выходил из квартиры Паппа. Хозяин еще утром куда-то ушел.
  — Я все устрою. Только прошу не выглядывать даже в окно. Жена приготовит вам завтрак и обед. Возможно, что уже после обеда отправимся. Читайте, отдыхайте, потому что ночью вам придется пройти пешком не менее двадцати километров. Через советскую зону вы должны перебраться за ночь, иначе попадете в переплет.
  Иштван остался в одиночестве. Он никак не мог справиться с волнением. Очень хотелось, чтобы все было уже позади.
  Около восьми часов жена Паппа принесла ему чай и хлеб со смальцем. Низенькая, полная молодая женщина с кукольным лицом молча поставила завтрак на стол и сразу же вышла. Иштван выпил чай без хлеба и начал беспокойно прохаживаться по полутемной комнате. Иногда останавливался у окна и смотрел во двор, засаженный фруктовыми деревьями.
  На улице похолодало. Еще вчера стояла солнечная погода, а сегодня опустилась облачность, подул резкий ветер. Пепельные, набухшие от дождя облака, как быстрые парусники, мчались на восток. Обнаженные кроны деревьев покачивались и скрипели, ветер, дувший с Альп, печальной песней завывал в трубе.
  Иштвана угнетало одиночество. Горло сдавливали спазмы, на сердце ложилось неприятное ощущение непоправимой беды, словно кто-то нашептывал ему: «Не иди никуда; не покидай родины. Что ждет тебя на далекой чужбине?» — «Крепись, — успокаивал он себя. — Разве ты не видишь, что другого выхода нет? Здесь ты не можешь стать врачом, а там окончишь университет и вернешься домой. Ты не причинишь стране никакого вреда». — «Безусловно, меня будет мучить тоска по родине, — размышлял он. — Это неизбежно. Но с этим можно бороться. В конце концов, речь идет о каких-то двух-трех годах. Это время как-то пройдет. А тем временем выяснится, что я не сделал никакого преступления. Из-за границы напишу письмо властям и объясню, что ни в чем не виноват. Разве это вина, что Каллош ненавидит меня? Впрочем, может и он не испытывает ко мне ненависти, а просто хочет продемонстрировать свою политическую бдительность. Все равно пока что надо бежать».
  Он размышлял, мучил себя сомнениями, а время неумолимо шло. В полдень немного поел, прилег на диване и попытался заснуть, вскидываясь в неспокойном полусне.
  К вечеру пошел дождь. На землю сеялись густые, мелкие капли, как где-то в небесной вышине просеивали воду сквозь сито.
  После пяти часов прибыл Лайош Папп.
  — Быстро одевайтесь, молодой человек, — обратился он к Иштвану. — Отправляемся.
  Парня охватило волнение. Он надел легкий плащ и коричневую шляпу.
  — Я готов.
  Папп критически осмотрел его.
  — Это не годится, друг, — сказал он. — Вы промокнете до нитки. — На минуту задумался, подошел к шкафу и достал дождевик с капюшоном. — Какой у вас размер ноги?
  — Сорок второй, — ответил парень.
  Папп вышел. Через несколько минут вернулся с тяжелыми, немного поношенными ботинками.
  — Наденьте эти.
  Иштван хотел отказаться, но Папп жестом руки оборвал его.
  — Делайте, что вам говорят. Я лучше знаю, что нужно для такой дороги.
  Парень больше не возражал.
  — А теперь слушайте меня внимательно, — сказал проводник. — Возьмите этот документ, — он дал Иштвану бланк. — Вы служащий лесничества. Понятно?
  — Да.
  — Дайте мне вашу справку-прописку.
  Парень достал из кармана документ и отдал его Паппу. Тот сел за стол, достал из бумажника такой же бланк, только незаполненный, но с печатью и подписью и начал писать. Заполнив бланк, он подал его Иштвану.
  — Не забудьте, что живете здесь, в Сомбатхее, на улице Мальва, дом 8. Итак, где вы живете?
  — На улице Мальва, 8, — заикаясь от неожиданности, пробормотал Иштван.
  — Ну, пойдем, — приказал Папп. С кухонного стола он взял небольшой сверток. — Спрячьте это в карман, по дороге пригодится. В хлебе скрыто несколько шиллингов. Смотрите, чтобы не проглотить их.
  Они вышли из дому и направились в лес.
  Иштван, все больше удивляясь, смотрел на черноглазого мужчину.
  Над головами свистел ветер. Могучие деревья стонали, ойкали, как сказочные великаны, раненные в титанической борьбе. Листья под ногами были мокрые. Дождь не утихал. Иштван радовался, что надел дождевик, и мысленно благодарил Паппа.
  Уже около двух часов лежали они неподвижно на земле. Впереди, в пятидесяти метрах, была граница. Парень сначала не понимал, почему нельзя идти дальше. Ведь вокруг никого не видно. И проводник шепотом объясни ему:
  — Видно, что вы еще не были солдатом. К сожалению, охрана границы у коммунистов организована хорошо. Пограничный наряд находится где-то в секрете и, так же как и мы, ведет наблюдение. Надо дождаться, пока пройдут мимо нас, а тогда переходить.
  Они лежали, пока не стемнело. Уже трудно было различать очертания окружающих предметов. Наконец, метрах в пятнадцати, увидели силуэты пограничников.
  Папп схватил Иштванову руку.
  — Через десять минут можете отправляться. Не забудьте, как переходить через проволоку. Главное — спокойствие. К заграждению ползите. Ясно?
  — Да.
  Еще немного подождали.
  — Можно идти, — сказал проводник. — Пока вы не перебрались, я вас отсюда буду прикрывать. Если на вышке вспыхнет прожектор, не двигайтесь, лицо спрячьте.
  Пожали друг другу руки, и Иштван, напрягая мышцы, пополз. Сердце его колотилось. Особенно осторожно перебирался через вспаханную полосу. Каждые десять метров останавливался, прислушиваясь. Но ничего подозрительного не слышал. Только свистел ветер и шумел дождь. Наконец он добрался до ограждения. Подполз к столбу, поднялся и осторожно перелез.
  
  
  
  * * *
  В тот же час, когда Иштван двинулся к границе, профессор Голубь с несвойственным для его возраста проворством мчался по садовой дорожке домой.
  Перед парадным входом остановился. Нервно пошарил по карманам в поисках ключа. Не нашел. Сердито выругался и позвонил.
  Домработница открыла дверь.
  Профессор поспешно сбросил с себя плащ и шляпу, вытер платком мокрое лицо и поспешил в столовую.
  — Магда, Эстер! — радостно крикнул он еще с порога. — Все устроил!
  — Садись, Тамаш, — сказала его жена. — Садись и расскажи все по порядку.
  — Приготовь, дорогая, черный кофе, — попросил профессор. — По этому случаю можно сделать исключение и что-нибудь выпить.
  Жена ушла на кухню и вскоре вернулась.
  — Ну, дорогие мои, поднимите рюмочки. За победу правды надо выпить, — сказал Голубь со счастливой улыбкой.
  В свете электрических лампочек в рюмках золотом заблестел коньяк. Они выпили.
  — Ох, крепкий! — вздрогнула Эстер.
  — А мы еще крепче, — засмеялся профессор.
  — Ну, теперь рассказывай, — попросила его жена. Профессор закурил.
  — В одиннадцать я прибыл на Академическую улицу. Товарищ Шомош сразу же принял меня. Очень милый, вежливый человек, с широким кругозором. Шомош представил мне молодого блондина, подполковника Бэйди Челеи. Он офицер контрразведки, который вел следствие по делу Красная. Образованный, симпатичный человек. Я был очень взволнован. Как-никак, Шомош один из руководителей партии. Сначала он интересовался ходом опытов. Я подробно рассказал о своих сомнениях, о тех опасения, что недавно возникли у меня. — Он улыбнулся девушке. — Вы, Эстер, догадываетесь, что я имею в виду?
  — Да, — кивнула девушка. — Вы боитесь, чтобы результаты опытов не попали в некомпетентные руки.
  — Да, — подтвердил профессор. — И знаете, что сказал мне Шомош? Чтобы я действовал по собственному усмотрению, так, как мне велит совесть. «Ученый, — сказал мне Шомош, — отвечает за свои поступки не только перед своим народом и своим правительством, но перед всем человечеством. Судьей ученого, кроме его совести, есть все человечество». Так он сказал. И мне очень, очень приятно было слышать эти слова. Потому что они правдивы.
  — А что с Иштваном? — перебила его жена.
  — Ничего.
  Госпожа Магда и Эстер удивленно переглянулись.
  — Да, — засмеялся профессор, — завтра утром он снова сможет слушать лекции. Значит, ничего с ним не случилось. Тот Каллош так запутал все, что в конечном счете и сам не мог разобраться в делах. Статс-секретаря тоже ввели в заблуждение. Однако все выяснилось.
  Эстер с красным от радости лицом слушала рассказ седого ученого. От счастья девушке хотелось закружиться в танце.
  В дверях появилась служанка. Она поставила на стол кофе.
  — Пожалуйста, — угощал ученый Эстер.
  Девушка положила в чашку сахар и начала медленно мешать в ней ложкой.
  А профессор вел свой рассказ дальше:
  — Дело выяснил подполковник Челеи. Он установил, что Каллош действовал нечестно, нарушил правила. Думаю, теперь ему вынесут выговор за обман руководящих органов. Мне он тоже говорил, что видел донесение полиции на Красная. Просто непонятно, чего он добивался. Шомош был очень сердит.
  — Это и понятно, — отметила хозяйка. — Такой недоброжелательный поступок может принести много вреда. Может покалечить жизнь честного человека.
  — И поставить в неприятное положение честных руководящих деятелей, — добавила девушка.
  — Да, — согласился профессор. — Именно поэтому сердился Шомош. Но главное то, что все хорошо закончилось. Одного я научился: когда человек чувствует свою правоту, она должна бороться за нее.
  — Именно так говорила я Иштвану, — вспомнила свою последнюю беседу с парнем Эстер.
  — А теперь, Эстер, — улыбнулся девушке профессор, — изо всех сил возьмемся за работу. Завтра утром только сообщим Иштвану, чтобы пошел в университет. К сожалению, некоторые западные газеты опубликовали о наших опытах фантастические сообщения. По мнению Шомоша, было бы хорошо, если бы я на этой неделе дал заявление для прессы.
  — Было бы лучше воздержаться от этого, — озабоченно сказала госпожа Магда. — Ты знаешь, я не люблю сенсаций.
  — Еще видно будет, — ответил профессор. — Я договорюсь об этом с Шомошем.
  — А не лучше ли было бы перебраться в институт? — спросила Эстер.
  — Нет, подполковник Челеи считает, что будет лучше, если я буду продолжать опыты здесь.
  — Мне тоже больше нравится работать здесь, — сказала Эстер.
  Из прихожей донеслось дребезжание звонка. Но разговор за столом не прекращалась.
  — Если работать как следует, — сказал Голубь, — за неделю, самое большое за две, можно закончить опыты.
  — А потом отдохнете, — тихо, но твердо напомнила госпожа Магда.
  В комнату зашла Юлиска. Все выжидательно посмотрели на девушку.
  — Какая-то молодая девушка принесла это письмо, — сказала служанка и передала профессору конверт.
  Голубь разорвал конверт, встал, подошел ближе к свету и начал читать, его лицо медленно бледнело, он чуть заметно вздрогнул.
  Госпожа Магда и Эстер с беспокойством следили за профессором. Выражение лица профессора становился все мрачнее.
  — Случилось что-то? — поинтересовалась жена.
  Голубь не отвечал, его рука опустилась, письмо упало на ковер. Профессор тоже начал опускаться на пол. Обе женщины подскочили к лишившемуся сознания профессору.
  — Тамаш, дорогой Тамаш, — отчаянно зашептала жена.
  Эстер расстегнула ему воротник рубашки, побежала в ванную и вернулась с мокрой губкой. Госпожа Магда принялась тереть грудь и виски профессора.
  — Эстер, — обратилась она тихо к девушке, — передайте Юлии, чтобы она приготовила постель.
  Голубь начал дышать ровнее, веки его дрогнули. Женщина дала ему немного коньяка. Он открыл глаза.
  Госпожа Магда помогла ему встать.
  Голубь неуверенной походкой направился в спальню.
  Когда Эстер вернулась, она уже не застала супругов в столовой. Девушка подняла письмо и прочитала:
  
  
  «Сэр!
  У меня не было другого выхода. Пока к вам придут эти строки, я уже оставлю страну. Я бегу от травли. Иду туда, где гуманнее обращаются с людьми. Я ни в чем не виноват. Надеюсь, что уезжаю не навсегда. Верю, что смогу еще вернуться на родину. Профессор! Вы много для меня сделали. За это я Вам очень благодарен. Не знаю, как Вас отблагодарить, может, только тем, что постараюсь стать хорошим врачом. Мне хотелось лично попрощаться с Вами, но я не решился.
  Передайте Эстер, что я часто думаю о ней и очень, очень полюбил ее.
  Простите, сэр, что я пошел на этот шаг. Выбора у меня не было. Меня преследовали, я должен был спасаться. Не хотел провести молодые годы невинно в тюрьме.
  Госпоже Магде очень благодарен за ее ласку.
  С глубоким уважением Иштван Краснай.
  Будапешт 20 октября 1949».
  
  
  — Ужасно! — прошептала девушка. — Это ужасно.
  Она положила письмо на стол и подошла к окну. Отклонила занавеску, прижалась лицом к холодному стеклу и посмотрела в темноту. Ветер швырял дождевые капли в окно.
  «Я часто думаю о ней и очень, очень полюбил ее…» — эхом отзывались в ее сердце слова.
  На глазах выступили слезы. Девушка затряслась в беззвучных рыданиях.
  — Ой Иштван, несчастный парень… я тоже… очень люблю тебя…
  
  
  
  * * *
  Ева поехала домой на такси. У нее было такое вы чувство, что за ней следят, но как она ни смотрела вокруг, никого не замечала. Дождь хлестал с такой силой, будто кто-то лил воду из бочки. Девушка была крайне обессилена. Жизнь казалась ей бесцельной и беспросветной. Опасность провала подстерегала на каждом шагу, и Ева знала, что однажды всему будет конец. Знала, что расплата приближается, и противодействовать не могла. Не было никакой возможности вырваться из сетей Фредди. В минуты отчаяния часто приходило в голову, что лучше было бы пойти в полицию, рассказать все, принять наказание. Но потом вспоминался жених, жестокий взгляд Фредди, его постоянные скрытые угрозы, и девушка отгоняла эти мысли.
  Ева чувствовала себя очень одинокой, грязной, ненавидела себя.
  Девушка выключила свет и осторожно глянула через щели в жалюзи. Скверик и аллея были безлюдны, только холодный ветер гулял среди деревьев и кустов и дождь без устали хлестал блестящее от света уличных ламп зеркало луж. Опустив жалюзи, она зажгла небольшую люстру в углу комнаты. «Хорошо бы поспать», — подумала Ева. Пошла в ванную и зажгла газ, чтобы нагреть воду для купания. Затем разделась, повесила платье в шкаф, приготовила халат.
  Она стояла голая перед зеркалом. По губам пробежала печальная улыбка. Стройная, хорошо сложенная фигура, полные, упругие груди, красивые, как отточенные ноги, — все ее существо, на первый взгляд, свидетельствовало о молодости и здоровье. Но она знала, что это лишь видимость, что внутри начался распад, нервная система подорвана, что наркотики, которые она принимала уже несколько лет, давно начали свою разрушительную работу. Этот процесс разрушения можно было бы еще остановить, если бы напрячь всю волю, принять непоколебимое решение… но у нее уже нет силы воли, она… обречена.
  После ванны Ева хорошо вытерлась, расчесала блестяще, светлые волосы, накинула на себя халат и, сев в кресло у настольной лампы, принялась читать. Ее веки невольно сомкнулись, и девушка уснула.
  Она спала всего несколько минут. Проснулась от того, что книга выпала из рук. Потом услышала стук в дверь. Глаза у нее расширились от страха.
  — Боже мой, — зашептала Ева и подошла к тройному шкафу. Открыла дверцу, сдвинула в сторону одежду. Несколько секунд шарила в шкафу рукой. Потом что-то тихо щелкнуло, послышался звук, подобный тому, как начинают вертеться хорошо смазанные подшипники. Задняя стенка шкафа отодвинулась, и в темном проеме появилась высокая, стройная фигура Фредди.
  — Закрой, — распорядился он тихо. Девушка выполнила приказ.
  Фредди снял шляпу, пальто и сел в кресло.
  — Дай-ка выпить. А это спрячь. — Фредди вынул из кармана маленький пакетик и швырнул его Еве. Ее лицо внезапно изменилось. В глазах засияла радость, собачья преданность и покорная благодарность.
  — О Фредди! — Ева подошла к нему и погладила его крепкую руку. — Спасибо, — бормотала она, вскочила, заметалась по комнате, быстро достала напиток и две рюмки.
  — Наливай. Я сейчас, — обратилась девушка к Фредди, спеша в ванную.
  Фредди снял галстук, налил в рюмки рома и выпил. Через несколько минут Ева вернулась. Глаза у нее весело блестели, с лица исчезло выражение грусти. Она снова чувствовала себя сильной и смелой, даже Фредди не боялась. Легкими, порхающими шагами подошла к нему. На щеках запылали бледные розы. Покачиваясь, как в восточном танце, Ева медленно сбросила с плеч халат, который сполз с нее и упал на ковер.
  — Скажи, я красивая? — спросила девушка.
  Фредди молча смотрел на нее.
  
  
  
  * * *
  Утренний свет пробивался сквозь жалюзи в комнату. Пустая бутылка от рома у кровати, опрокинутая рюмка, разбросанные окурки — все это свидетельствовало о том, что ночь прошла бурно.
  — Я уже не боюсь тебя, — засмеялась Ева тихо.
  — Нет? Нисколько?
  — Нисколько, — ответила девушка. — Я знаю, что ты любишь меня. Я чувствую это. И я тебя люблю…
  Фредди засмеялся.
  — Слушай, Ева, — сказал он спустя время, и голос его звучал уже серьезно. — За тобой следят.
  — Мне наплевать на это.
  — Не играй в героиню, — холодно сказал Фредди. — Положение серьезное. Две недели не делай ничего другого, только посещай подряд всех своих знакомых, ходи на свидания, будь в разных местах, встречайся со многими людьми. Надо маневрировать. Я дам тебе деньги. Посещай места развлечений. И при этом делай вид, что занимаешься конспирацией.
  — Какая в этом необходимость? — спросила девушка.
  — Мы заставим наших друзей поработать, — смеялся Фредди. — И свяжем их при этом. Пока они будут следить за тобой, я спокойно буду заниматься своими делами. Пусть «прощупывают» людей, с которыми ты за две недели встретишься, они не смогут установить, кто из них твой связной.
  — Понимаю, — улыбнулась девушка. — Фредди, ты очень умный!
  — Тебе бояться нечего: мои люди будут все время поблизости. В случае беды мы сразу перекинем тебя на Запад.
  — Я не боюсь, Фредди. Ты знаешь, что у меня здесь неуплаченный долг.
  — Знаю. Скажи, что случилось со студентом?
  — Думаю, что сегодня утром он уже у отца Пала, — сказала девушка.
  — А где ты была вчера вечером?
  — Парень перед бегством написал письмо. Он попросил передать его адресату. Какому-то профессору Голубу.
  Фредди подскочил как ужаленный.
  — Кому? — переспросил он, выпучив на девушку глаза.
  — Профессору Голубу.
  — Парень знаком с ним?
  — Кажется, он был его помощником.
  — К черту! — воскликнул Фредди и стал очень ругаться. — Мы допустили огромный ляп! Страшная ошибка. Не надо было его посылать за границу.
  — Фредди, я не знала…
  Мужчина молчал. Через некоторое время он сказал:
  — Мы подбросили отцу Палу золотой мешок. Этого парня надо каким-то образом вернуть.
  Ева ничего не понимала.
  — Фредди, не сердись. Я выполняла твои указания.
  — Я не сержусь, но теперь не мешай мне думать.
  Девушка не знала, что Фредди работает на два больших государства, он подбрасывает отцу Палу лишь крохи, а большие, серьезные материалы продает за фунты. Доллар — ему только побочный заработок. Вчера он получил приказ — любой ценой раздобыть материалы опытов профессора Голуба. Это стало его основной задачей. Выполнение этой задачи было в его руках, а он так легкомысленно отдал парня отцу Палу. Что скажут его хозяева, когда узнают об этом?
  
  
  
   Глава шестая
  
  Утомленный Иштван сидел в хорошо обставленной приемной. Лакей с мрачным выражением лица иногда заглядывал в помещение, делая вид, что у него там какое-то дело, но парень чувствовал, что он следит за ним.
  Ночной переход, переживания последних нескольких часов измучили его, но теперь он уже был спокоен — опасность осталась позади. Вот он и в другом мире. В мире, о котором там, дома, некоторые нашептывали, что это мир свободы и настоящей демократии, мир, где можно жить без страха. Когда машина пересекла границу советской зоны, Иштван широко раскрытыми глазами рассматривал поля, которые пролегали вдоль дороги. Вглядывался в них, выискивал чужое, австрийское, но гибкие тополя вдоль дороги были такие же, как и дома. Поля блестели от дождя так же, как домашние поля. Все было так же, как и на родине.
  Он посмотрел в окно виллы. Высокая, поросшая плющом каменная стена закрывала вид. Деревья в саду гнулись под напором западного ветра. В конце двора Иштван увидел теннисную площадку. На земле, покрытой красным шлаком, стояли лужи воды. Вдоль теннисного корта протянулась бетонированная дорожка. Она вела в гараж. Вдоль дорожки были клумбы. Мокрые кусты притихли над зелеными газонами. Ветер трепал, рвал, рвал их.
  Камин в приемной убаюкивающе пел. Красные языки пламени кружили в диком танце, бросая на железные решетки камина рыжие отблески.
  Иштвана сморило приятное тепло, вой ветра, потрескивание огня в камине. Он задремал. Перед ним прошла целая галерея лиц: унылая блондинка Шони, профессор Голубь с его по-детски блестящими глазами, госпожа Магда с озабоченным взглядом, стройная гибкая Эстер с густыми каштановыми волосами. Он думал о Майе, пытался вспомнить ее, но она каждый раз появлялась в образе Эстер.
  Кто-то тронул его за плечо. Парень вздрогнул, перед ним стоял лакей.
  Иштван поднялся, поправил на себе одежду и пошел вслед за лакеем. Тот открыл дверь, Иштван переступил порог. За резным письменным столом сидел круглолицый молодой блондин в сутане, в очках с золотой оправой. Его лицо было коричневое, словно загорелое на солнце.
  — Слава Иисусу Христу, — поздоровался парень.
  — На века слава… — ответил священник. — Присаживайтесь, пожалуйста.
  Иштван сел на стул и незаметно осмотрел помещение. Стены были облицованы в рост человека полированным дубом. Над столом висел черный крест из эбенового дерева, напротив окна — изображение Христа в терновом венке. Под ним огромный книжный шкаф, на нем — цветы. Каждый свободный угол комнаты был занят цветами. Перед камином — низенький столик и три кресла, обтянутые темно-красным бархатом. У входной двери — серебряная чаша с освященной водой.
  — Мне нужен отец Пал, — сказал Иштван тихо.
  — Это я.
  — Меня послала к вам Ева Шони. Она попросила передать этот значок.
  Он вытащил из лацкана пиджака значок и передал его отцу Палу. Лицо священника засияло:
  — Ева? Как живет моя маленькая двоюродная сестренка?
  — Очень скучает в последнее время.
  Лицо отца Пала омрачилось.
  — Да. Нелегкая жизнь за железным занавесом. Но надеемся, что это будет продолжаться недолго. Не забудьте, сын мой, что за каждой зимой наступает лето.
  — Да, преподобный отец.
  — Ну, сын мой, расскажите, с какой целью вы пришли сюда.
  Иштван начал говорить. Рассказал причины своего бегства, передал свой разговор с Евой.
  — Ева сказала, что здесь я смогу продолжать учебу. Я хочу быть врачом.
  Отец Пал внимательно слушал парня. Его лицо было неподвижно и не выражало мыслей.
  — Да, — протянул он задумчиво. — Вы правильно поступили, сын мой. Наша организация — благодаря свободным народам — ​​существует для того, чтобы помочь молодежи, страдающей под коммунистическим гнетом. Какими языками владеете, сын мой?
  — Только немецким, — ответил Иштван.
  — Ничего. Вскоре изучите еще и другие языки. — Он немного помолчал. — Если я не ошибся, вы только что сказали, что были ассистентом профессора Голуба. Да?
  — Да, — ответил парень.
  — Голубь, Голубь, этой фамилии я не слышал, — вслух размышлял отец Пал. Он едва сдерживал волнение, охватившее его, когда Иштван назвал имя ученого. — Он преподает в университете?
  — Да, но работает дома. — Парень смущенно замолчал.
  — Вы хотели что-то добавить, правда? — любезно спросил священник.
  — Я хотел сказать, что… — бормотал парень, — что дома, в лаборатории, он проводит различные опыты.
  — Понимаю, сын мой. — Отец Пал поднялся. Парень тоже. — Пока, сын мой, вы останетесь здесь. Иоганн покажет вам вашу комнату. Впрочем, если у вас есть где жить, пожалуйста, мы не чиним вам преград.
  — Нет, преподобный отец, мне некуда идти, — сказал быстро Иштван.
  — В таком случае оставайтесь здесь. Примите ванну, отдохните, выспитесь. Я дам вам бумагу. Прошу вас написать подробную автобиографию. Это нужно для приема в университет. Между тем я достану необходимые документы. Деньги у вас есть?
  — Нет, — упавшим голосом ответил парень.
  — Я добуду для вас, и от миссии костюм, потому что у вас ужасный вид. К сожалению, сын мой, мы сможем послать вас только в один из американских университетов, так как контингенты университетов других стран уже заполнены на два года вперед.
  — Мне все равно, преподобный отец. Только бы была возможность учиться. Скажите, пожалуйста, за какое время решится вопрос моего приема? — спросил взволнованно парень.
  — Если все пойдет гладко, через неделю будете в Америке, — ответил отец Пал. Он позвонил. В дверях появился Иоганн. Священник дал распоряжение на немецком языке.
  — Яволь, — наклонил голову Иоганн.
  Затем обратился к нему.
  — Bitte, kommen sie mit mir, — сказал он равнодушным голосом.
  Иштван поклонился, священник снисходительно махнул на прощание рукой. Парень пошел за Иоганном.
  Когда дверь закрылась, отец Пал подошел к кресту и нажал на одно из выступов резного узора. Дубовые перекрытия беззвучно расступилось, открыв небольшое отверстие. Наклонив голову, священник прошел в соседнее помещение. Отверстие снова сомкнулось.
  — Удалась запись? — смеясь спросил юношу, который склонился над магнитофоном.
  — Прекрасно.
  — А съемки тоже?
  — И съемки. Гэри уже проявляет их. Отец, — обратился к священнику молодой, — эта Ева стоит золота.
  — Да, Клерк, — засмеялся Пал Диосеги и сбросил сутану. — Скучная эта роль священника, — сказал он, — иногда еле сдерживаю смех.
  — Это была твоя идея, — ответил капитан Клерк, — но она вполне оправдала себя. Думаю, что старый Донован будет в восторге, когда узнает, кто попал в ваши сети. Я мог надеяться на все, кроме того, что в наши лапы попадет первый помощник профессора Голуба.
  — Надо действовать очень осторожно, — серьезно заметил Диосеги.
  — Пойдем к Доновану. Посоветуемся, как нам быть дальше.
  — Иди вперед, я пока поговорю с Гэри, чтобы он получил необходимые документы.
  — Хорошо, — согласился капитан, — через полчаса встретимся у Донована.
  Прошло несколько дней. Иштван жил словно в сказке. Отец Пал окружил парня вниманием, его любезность не знала границ… Уже на следующий день он передал ему, что все уладил и через несколько дней Краснай сможет уехать. Иштвану вручили учебник английского языка. Каждый вечер Пал долго разговаривал с Краснаем, ловко раскрашивая перед ним чудеса нового мира, все эти случаи, которые ждут его в Америке.
  Иштван часами проводил в саду среди деревьев и клумб парка, мысленно бродил где-то в поднебесье, в мире сказок и грез. Он видел бесконечную зеркальную гладь океана, великолепные города. В такие минуты парню не терпелось скорее отправиться в дорогу, вынырнуть ввысь, полететь, ухватившись за одно из облаков — этих гигантских парусников, что двигались по осеннему небу, — и мчаться вдогонку ветру, навстречу новому миру, новой жизни. Юноша не чувствовал тоски по родине. По приказу отца Пала для него готовили венгерские блюда. С Иоганном он почти не разговаривал. Лакей на его вопросы отвечал короткими «да» или «нет» или просто уходил от ответа, сказав: «Не знаю, сударь!» Нервы Иштвана успокоились, лицо вернуло прежний свежий цвет, у парня даже возникло желание заниматься утренней гимнастикой.
  В саду виллы был небольшой бассейн, а рядом с ним маленький физкультурный зал. Иштван попросил разрешения пользоваться ими. Со своего окна он видел, как каждое утро туда приезжали на машинах молодые мужчины.
  Отец Пал пояснил, что плавательный бассейн принадлежит американской военной миссии, и его посещают только сотрудники миссии, но пообещал получить разрешение и для Иштвана. Сразу же после обеда он сказал, что Иштван в любое время может туда ходить.
  Парень побежал к бассейну. А через полчаса уже поднялся в свою комнату. Перекусил, лег отдохнуть и почти сразу уснул крепким, здоровым сном.
  Проснулся от того, что Иоганн коснулся его плеча.
  — Вас вызывает отец Пал.
  Краснай вскочил. Войдя в ванную, умылся, причесался и упругими шагами спустился по лестнице. Отец Пал встретил его приветливой улыбкой.
  — Заходите, сын мой. Я познакомлю вас с капитаном Клерком, руководителем американской миссии.
  Парень крепко пожал руку красивому американскому офицеру.
  — Садитесь, — предложили ему.
  Иштван сел, выжидающе глядя на отца Пала и улыбающегося американского офицера.
  — Я пригласил вас, сын мой, для того, чтобы сообщить: ваше дело в основном решено. Как видите, здесь на столе ваш паспорт, виза на право въезда, документ о том, что вас приняли в университет. Остается только решить или, вернее, выяснить небольшую формальность. Но об этом расскажет вам господин капитан.
  Клерк любезно улыбнулся и начал говорить по-немецки.
  — Речь идет о том, господин Краснай, что у нашего командования возникли некоторые сомнения. Я со своей стороны считаю это ограниченностью, недальновидностью, но я всего лишь капитан и не могу спорить с командованием. Это, надеюсь, для вас понятно?
  — Конечно, — ответил Иштван и взглянул на отца Пала.
  Тот ободряюще кивал головой.
  — У моего начальника, полковника, когда он читал вашу автобиографию, возникла мысль, что вы, господин Краснай, можете быть коммунистическим агентом.
  Иштван был потрясен.
  — Я, — продолжал капитан, — хорошо посмеялся над чрезмерной осторожностью, потому что знаю, что люди, которых рекомендует отец Пал, надежные. Но полковник остался непреклонен. Правда, можно понять старика, ибо красные такими методами пользуются.
  — Но позвольте, господин капитан, — пробормотал Иштван.
  — Знаю, знаю, господин Краснай. Именно об этом мы говорили с отцом Палом. Полковник подпишет ваш паспорт только после того, как вы докажете, что не являетесь коммунистическим агентом.
  — Но как мне это доказать? — спросил парень, чувствуя, что голова у него идет кругом.
  — Законный вопрос. Действительно, как можно опровергнуть это предположение? Мы нашли с отцом Палом выход из положения. Нас интересовало ваше мнение.
  — Пожалуйста, я слушаю.
  — Итак, речь идет о том, — тянул капитан, — что вы вернетесь в Будапешт. С определенного места, которое мы вам укажем, вы принесете для нас, то есть для господина полковника, какую-то весточку. Этим вы докажете, что прибыли к нам не по поручению большевиков. Тогда полковник Донован убедится в вашей надежности и ворота университета откроются перед вами.
  — Но, господин капитан…
  — Сын мой, — вмешался в разговор отец Пал, — поверьте мне, потому что мы очень тщательно все обдумали. Мы хотим помочь вам. Но вы должны покончить с определенными иллюзиями. Вы годами будете пользоваться гостеприимством американского правительства, вам помогут стать хорошим врачом. Итак, нам нужны определенные гарантии от эмигрантов. Не забывайте, что вы нелегально покинули Венгрию. И оставили страну в такое время, когда полиция вела следствие по вашему делу. Исходя из этого, сын мой, следует, что вы своим бегством подтвердили преступления, в которых вас подозревали.
  — Но…
  — Подождите, сын мой. Я знаю, что вы хотите сказать. Вы не найдете ни одного человека, который бы поверил в вашу невиновность, потому что красные ставят вопрос так: кто не виноват, то не убегает. Вот те иллюзии, с которыми вам следует покончить.
  — Понятно, — потупился парень, его лицо покрылось бледностью.
  — К тому же это не такое уж опасное дело. Капитан Клерк скажет, что надо делать.
  — Да, — засмеялся капитан. — Все это мелочь. Сегодня ночью я вас переброшу через границу. Там опасности нет. В определенной точке, которую я вам покажу на карте, вас будет ждать машина. Я позаботился о соответствующих документах. Машина отвезет вас в Будапешт. Завтра после обеда зайдете в библиотеку имени Сечени, попросите том «Медицинского обозрения» за 1896 год. Каждый медик может обратиться с такой просьбой. На 375-й странице найдете конверт из тоненькой бумаги, возьмете его и положите туда другой конверт, который я вам дам. Вот и вся задача.
  Иштван опустил голову. Все кипело в нем, протестовало. «Боже мой, что из этого получится…»
  — Сын мой, — отвлек его от размышлений священник. — Идите в свою комнату, подумайте как следует. Если не возьметесь за дело, тоже ничего не случится. К сожалению, мы другого выхода не видим. А теперь идите. Если ваше решение будет положительным, приходите через час и скажите мне.
  Иштван встал и, шатаясь как пьяный, вышел. Долго ходил по комнате. Мучили страх и отчаяние. Казалось, что все сказанное отцом Палом не поддается опровержению. В окно он видел беззаботных американских юношей, что с веселым смехом выходили из бассейна. «Как хорошо им, — мелькнула мысль. — Никаких забот, живут себе счастливо…»
  Тихий скрип двери вывел его из задумчивости. Отец Пал осторожно вошел в комнату.
  — Садитесь, сын мой, — ласково улыбаясь, сказал он.
  Юноша опустился в кресло. Было приятно, что к нему пришел священник.
  — Преподобный отче, — горько сказал парень, чувствуя, как на глаза навернулись слезы. — Я так несчастен! — он обхватил ладонями лицо.
  — Я понимаю вас, сын мой, — сказал священник и погладил вьющиеся каштановые волосы юноши. — Успокойтесь, господь милосердный. Я знал, что вы в тяжелом состоянии, поэтому и пришел. Хочу помочь вам… Прочитав вашу автобиографию, — сочувственно сказал священник, — я очень расчувствовался. Бедный! Вы так много выстрадали.
  Иштван вздрогнул в беззвучном плаче. Отец Пал продолжал.
  — Я вспомнил свое детство. Сколько разочарований постигло меня. Я разочаровался в людях, в своих лучших друзьях. Я был так же одинок, как вы. Когда-то и я любил так чисто, преданно, как и вы. Мою любимую тоже взял к себе господь. — Отец Пал вздохнул. — Так я стал священником. Нелегко было мне покинуть родину. Долгое время считал себя предателем, потому что оставил свой народ. Ведь, сын мой, родина это не только горы и широкие поля, не только бурный Балатон и реки, величественно катящие свои волны, не только игривые, разговорчивы ручейки, мирные хутора под красными черепичными крышами, не только крупные города, таящие в себе и грех, и счастье, и ненависть и любовь. Это прежде всего народ, который страдает, работает в поте лица и теперь стонет под кровавым игом какой-то горстки людей. Служение народу, сын мой, это святое дело. И я благодарен всемогущему господу богу, что он наставил меня на путь истины…
  Иштван горящими глазами посмотрел на священника, который, глядя куда-то вдаль, говорил тихим, проникновенным голосом.
  — Я знаю, вы думаете, что, вернувшись и выполнив наше поручение, совершите преступление против родины. Нет, сын мой, преступления против родины вы не совершите. Вы только нанесете вред коммунистическому режиму. А этот режим — не родина. — Он посмотрел на парня и улыбнулся. — Чтобы успокоить вас, скажу, что от вашего поступка никто не пострадает.
  Парень с интересом посмотрел на священника.
  — Открою вам одну тайну. Но прошу, чтобы это осталось между нами.
  Иштван кивнул головой в знак согласия. Священник подошел к двери, выглянул в коридор и сел. Наклонился к Иштвану и шепотом рассказал:
  — Капитан Клерк три года жил в Будапеште как работник посольства. Там он познакомился с дочерью главного врача. Они полюбили друг друга. Отец девушки связался с коммунистами и слышать не хотел об их бракосочетании, — боялся, что это повредит его карьере. Капитан встречался с девушкой тайно. Однажды отец застал их вместе и запретил девушке видеться с Клерком. Однако любовь оказалось крепче. Между тем капитана перевели в Вену. Трудно им стало поддерживать связь, потому что за девушкой следили. Вот они и нашли способ для переписки. Почтой не могут пользоваться из-за цензуры, а пойти в посольство девушка тоже не может. Речь идет всего лишь о том, что на этот раз вам придется быть почтальоном влюбленных. Только вы об этом не знаете. Понятно?
  — Да, — ответил парень. — Но полковник Донован…
  — Во всем полдожитесь на Клерка. Он найдет выход. В конце концов, покажет полковнику какой-то другой материал. Это уже не ваше дело, — успокоил Иштвана ксендз. — Ну, сомнений больше нет?
  — Нет, — с облегчением улыбнулся Иштван. — Я даже не знаю, преподобный отче, как благодарить вас.
  — Лучшая благодарность — когда вы честно будете учиться в университете и не опозорите наш несчастный венгерский народ. Вы должны с отличием закончить университет! Это вы должны мне пообещать.
  — Обещаю, — сказал тихо парень.
  Рыдания снова подступили к горлу, но на этот раз в его глазах появились слезы благодарности.
  — Тогда все в порядке. Готовьтесь в путь. — Отец Пал обнял парня и вышел из комнаты.
  Иштван взглянул в окно. Со стороны Альп ветер гнал зловещие, черные тучи.
  
  
  
  * * *
  Коцка и один из членов его оперативной группы тщательно изучили дом, в котором жила Ева. Расследование дало неожиданные результаты. Четыре дома имели общий двор, разделенный низкой проволочной оградой на четыре части. Однако ограждение легко можно было переступить. Старший лейтенант задумчиво посмотрел перед собой.
  — Значит, — бормотал он себе под нос, — к девушке можно пройти и со сквера, и с улицы Пожони. Только этим можно объяснить, что Краснай незаметно выскользнул из дома. Но здесь нужна помощь. Какой-то дворник должен что-то знать.
  В жилом управлении они получили план квартала и начали его изучать. Старший лейтенант синим карандашом отметил квартиру Евы. Ее комната на третьем этаже граничила с соседним наружным домом. Коцка размышлял, постукивая карандашом по столу.
  «Хм, если между двумя домами на каком-то этаже или в подвале есть коридор, тогда, — рассуждал он, — можно зайти в квартиру со стороны скверика и перейти в дом, фасад которого открывается на Уйпештскую набережную. Нет, у тебя слишком буйная фантазия, — смеясь над собой, отверг это предположение Коцка. — В жизни все гораздо проще…» — и он вызвал к себе Рожи.
  — Вот что, дорогая Рожи. Узнай, кто живет рядом с квартирой Евы Шони.
  — В угловом доме?
  — Да. Далее узнай, какая там система бомбоубежищ, всегда ли закрыты подвалы, на одинаковом ли уровне этажи соседних домов.
  — Понятно, — ответила девушка и вышла.
  Коцка положил в конверт светлые волосы и направился в лабораторию.
  — Дядя Шони, — обратился он к лаборанту, — проверьте эти волосинки.
  — Ладно, оставьте их здесь, — сказал лаборант, приняв от Коцки конверт.
  Коцка вернулся в свой кабинет. Взглянул на часы. Пятнадцать минут шестого. Он должен был сегодня вместо Челеи встретиться с Олайошем. Свидание было назначено на пять часов в маленькой корчме на Буде. Коцка быстро оделся и выбежал на улицу.
  Перед трактиром вышел из такси. Олайош уже ждал его. В зале было мало посетителей.
  — Вы давно здесь? — спросил старший лейтенант.
  — Несколько минут, — сказал Олайош. — Подполковник Челеи не придет?
  — К сожалению, у него спешная работа, мне пришлось заменить его…
  — Ничего. Я вас слушаю.
  Коцка заказал пиво, подождал, пока официант отошел, и обратился к Олайошу.
  — Подполковник сказал мне, — сказал он тихо, подбрасывая на ладони зажигалку, — что вы согласны помочь нам…
  — Конечно, — улыбнулся Олайош. — А о чем конкретно речь?
  — Я коротко расскажу вам суть вашей задачи. В ресторане «Лилия» работает молодая официантка. Она интересует нас. Вам надо было бы познакомиться с ней…
  — Она хоть красивая? — спросил смеясь Олайош.
  — Не из уродливых… Вот какие у меня мысли, послушайте, пожалуйста.
  Гейза Олайош с интересом слушал тихий рассказ старшего лейтенанта.
  
  
  
  * * *
  Подполковник Челеи сочувственно смотрел на седого ученого. Голубь, откинувшись на спинку кресла, говорил медленно и устало.
  — Мне очень жаль, господин подполковник. Очень обидно.
  — Я вижу, профессор, вы и теперь считаете, что Краснай — честный человек.
  — Да, — ответил ученый. — Правда, мое мнение не имеет большого значения, — улыбнулся он горько. — Я до сих пор выступал за него. И вот он бежал. Знаю, этот факт противоречит моему мнению. Вы можете законно заявить: вот, мол, каких людей защищает Голубь. Возможно, вы правы. Ведь в конце концов Краснай своим бегством нарушил существующие законы. И если бы даже мне удалось добиться его возвращения, вы завели бы на него уголовное дело, потому что закон есть закон. Следственные органы не считаются с тем, что происходит в душе человека.
  — Простите, что перебью вас, — сказал с улыбкой подполковник. — Это не совсем так. Бывают, конечно, ошибки и у нас, но мы интересуемся также мотивами поступка. Бесспорно, преступление против общества, против государства остается преступлением и в том случае, когда тот, кто совершил его, не имел преступного умысла, а просто не знал законов или вел себя по-детски опрометчиво. Дело суда учесть эти обстоятельства, и он учитывает их. С человеческой точки зрения можно понять причину того или иного преступления. Но прощать преступления нельзя.
  — Значит, если бы Краснай раскаялся и вернулся домой, его бы осудили?!
  — Это уже компетенция суда, — ответил Челеи. — Я могу здесь выразить только свое личное мнение, а оно вряд ли интересует вас.
  — Ошибаетесь, оно интересует меня…
  — Вы поставили меня в нелегкое положение, — засмеялся Челеи, — я очень хорошо понимаю душевное состояние парня. Я знаю тот тип людей, к которому он принадлежит. Из них можно воспитать полезных граждан. А прошлое этого парня обязывает его быть честным. Возможно, ошибка заключается в том, что преподаватели мало интересовались им как человеком…
  — Вы не ответили, — прервал ученый. — Осудили бы вы его или нет?
  — Да, осудил бы, — ответил Челеи. — Я осудил бы парня, но потом дал бы ему возможность продолжить обучение и искупить вину.
  — Понимаю, — сказал Голубь устало, опустив веки.
  Челеи внимательно рассматривал старого ученого.
  — А как быть с тем человеком, который, по моему мнению, сознательно спихнула парня с пути? Такие люди, как правило, почему-то остаются безнаказанными. Мне говорили, что Каллош уже знает о побеге и теперь каждому доказывает, что он был прав.
  — Каллош действовал неправильно, — ответил Челеи. — Не потому, что начал дисциплинарное дело против парня. Его вина заключается в том, что он ввел в заблуждение своих руководителей. Насколько мне известно, товарищ Шомош приказал провести строгое расследование.
  — Ну, это еще видно будет, — с недоверием сказал ученый. — Но вернемся к причине вашего посещения, господин подполковник.
  — Товарищ Шомош послал меня по письмо, которое написал вам Краснай.
  — Да… да… — сказал ученый. — Сейчас принесу. — Он встал.
  — Кроме того, я хотел еще обменяться с вами мыслями по поводу некоторых вопросов…
  — Пожалуйста, охотно поговорю с вами… — Голубь подошел к письменному столу, нашел в нем бледно-зеленый лист и дал подполковнику.
  Прочитав письмо, Челеи спросил:
  — Позвольте взять письмо с собой?
  — Прошу. Так о чем вы хотели поговорить?
  Челеи щелкнул своей зажигалкой, дал профессору прикурить. Потом и сам закурил.
  — Мне хотелось бы знать, в какой мере парень знаком с результатами ваших исследований, с их сутью? Конкретно: я имею в виду, что он мог бы о них сказать, если бы, допустим, в Австрии или в другом месте, его заставили раскрыть результаты опытов?
  Голубь погрузился в размышления. Курил сигарету и морщил лоб, левой рукой поглаживая подбородок.
  — Трудно сказать, — сказал он через некоторое время. — В принципе ему известны лишь частичные результаты. Конечно, он знает мою концепцию, но не знаком с исходными позициями, основными расчетами и первыми результатами опытов. Но он намного талантливее, чем вы думаете. Невозможно прочитать мысли такого сильного, молодого таланта, установить, насколько глубоко он видит взаимосвязи отдельных явлений и к каким выводам ему удалось дойти самостоятельно. Я склонен думать, что он знает об опытах больше, чем можно было бы предположить. Но… не считаете ли вы, что…
  — Да. Именно об этом я думаю.
  — Нет, — сказал убежденно профессор. — Нет, мой ученик, Иштван Краснай, никому и ничего не скажет об опытах. Никогда! Понятно, товарищ подполковник? Я готов дать голову на отруб, что он ничего не покажет. Нет-нет. — Профессор дрожащей рукой погладил лоб. — Может, выпьете что-нибудь, — спросил еле слышно.
  — Спасибо. Не беспокойтесь, — отказался Челеи.
  
  
  
  * * *
  Был уже вечер, когда подполковник вернулся на работу. Коцка с нетерпением ждал его.
  — Ну, как дела? — спросил подполковник.
  — С Олайошем договорился…
  — Он охотно взялся за дело?
  — Да, — ответил старший лейтенант.
  — Принеси, пожалуйста, записку, которую ты нашел у Вильдмана.
  Пока Коцка ходил по записку, Челеи тихонько насвистывал. Он еще раз обдумал свой план.
  — Да, если мое предположение верно, то Фредди вскоре будет нашим гостем, — сказал он задумчиво.
  — Ты что-то сказал? — спросил Коцка, который в тот момент вернулся в кабинет.
  — Нет, я просто вслух размышлял. Покажи записку.
  Он взял бумажку.
  — Точно такая бумага, — констатировал он. — Завтра пусть кто-то пойдет в дирекцию бумажного торга и установит, венгерского ли производства эта бумага. И если да, то пусть скажут, в каком году она выпущена…
  — Понятно, — ответил старший лейтенант. — Я думаю, это бумага не венгерская.
  — Посмотрим. Что с Евой?
  — Она стала очень активной. Без конца у нее встречи с разными людьми.
  — Это известный трюк, — улыбнулся подполковник. — Фредди маневрирует. — Через некоторое время он добавил: — Английский метод. Старый, испытанный метод.
  — Вся беда в том, что мы до сих пор не знаем, кто такой Фредди и где его искать.
  — Это как игра в шахматы, дорогой Коцка, — засмеялся Челеи. — Фредди пошел в наступление пешками. А мы окопались, защищаем короля. Я с помощью королевы, а ты ладьей.
  — Это мне еще неясно, — покачал головой старший лейтенант.
  — Ничего. Позже поймешь. Фредди будет наступать.
  — Брось эти намеки, говори яснее, Бейла, — сердился Коцка.
  Подполковник весело рассмеялся.
  — Учись, парень, думать. Как, по-твоему, Краснай вернется домой?
  — Я даже не знаю, куда он делся.
  — Вот письмо в твоих руках, ты даже не прочитал его?
  Коцка пробежал по листу глазами.
  — Мы дали хорошего маху, — сказал он, прочитав письмо.
  — Не думаю. Наоборот, они промахнулись. Который час?
  — Восемь часов десять минут, — ответил старший лейтенант.
  — Поговорим о завтрашних задачах. Сегодня хотел бы пораньше уйти домой. Тебе тоже не мешало выспаться как следует.
  — Это правда, — улыбнулся Коцка.
  Он взял блокнот и начал внимательно слушать инструкции подполковника.
  
  
   Глава седьмая
  
  Пока машина с бешеной скоростью неслась в Будапешт, Иштван вспоминал события нескольких последних часов. От этого он зябко поежился, на лбу проступил холодный пот. Не хотелось думать ни о чем. Четырехместный «австин» поглощал километры. Сквозь запотевшие окна Иштван видел только неясные очертания придорожных деревьев и иногда слабые зарева от электрического света над селами.
  Молодой шофер был мрачен и сдержанный. Он не отрывал взгляда от дороги, иногда коротко отвечал на вопросы Иштвана, однако ни разу не взглянул на него. Иштван понял, что водитель не хочет разговаривать с ним. Иштван в свою очередь не принуждал его к разговору, хотя чувствовал острое желание поговорить с кем-то, развеять тяжелые мысли. Откинувшись на спинку сиденья, он пытался заснуть, но, как только закрывал глаза, в воображении появлялся Клерк, его улыбающееся лицо, снова ощущалось крепкое пожатие его руки. И словно в кино с бешеной скоростью менялись картины его бытия.
  Вот он осторожно пролезает через проволочную ограду. Сердце вот-вот выскочит… «Не бойся, — подбадривает себя, — еще одно препятствие, и перед тобой свободная дорога». Вдруг луч ослепительного света щупает темноту. С перепугу аж дух перехватило… Сознание прошибает мысль: все кончено. Он падает на живот среди колючей проволоки, потому что прядь света быстро и опасно приближается. Ему хочется превратиться в маленького муравья и спрятаться в земле. Сноп света приближается. Иногда он останавливается на чем-то, на несколько секунд замирает, потом уползает на десять, пятнадцать метров назад и снова неумолимо приближается. Нервы до предела напряжены. Иштван лежит неподвижно, как труп, боится вздохнуть. Сияние проскакивает над ним. Он снова ждет, припав к земле. Наконец свет гаснет, все вокруг снова погружается в кромешную тьму. Иштван ползет дальше, глубоко вдыхая ночной воздух. В двадцати метрах перед ним таинственно шепчет буковый лес. Только бы скорее туда! «Все время держитесь опушки, — слышит он голос Клерка. — Вдоль опушки до первой полевой дороги. Там ждет машина». Он преодолевает последнюю преграду и ползет по вспаханной полосе. Чувствует, что задел что-то рукой. Не успевает осознавать, что это, как вдруг с шипением поднимается в небо ракета, и в следующее мгновение вся окрестность залита ярким дневным светом. Он теряет самообладание и действует инстинктивно: вскочив, ошалело бросается в лес. На вышке вспыхивает прожектор, луч света бежит за ним. Раздаются выстрелы. Что-то с жужжанием проносится мимо его ушей. Он знает, что это пули, но не обращает на них внимания, бежит дальше: его подстегивает инстинкт самосохранения. Он уже под защитой деревьев, но не снижает темпа. Судорожно хватает ртом воздух, хотя не испытывает усталости: им владеет только страх, осознание того, что ему грозит смертельная опасность… Вдруг от ствола одного из деревьев отделяется тень — фигура человека. В руке мелькнула сучковатая палка. Человек выскакивает навстречу Иштвану, как будто что-то кричит, но что именно — он не слышит. Видит только поднятую для удара палку. Не замедляя бег, Иштван бросается на тень и чувствует удар в левую руку. Правой он размахивается и изо всех сил бьет неизвестного по шее. Тело падает, он перепрыгивает через него и мчится дальше. Только тогда вздыхает свободнее, когда на полевой дороге замаячили темные контуры легковой машины…
  …Иштван проснулся от того, что машина вдруг остановилась. «Все же я спал», — мелькнула мысль. Шофер вышел. Через открытую дверь в машину ворвался холодный воздух. Парень вздрогнул и окончательно пришел в себя.
  — Что-то случилось? — спросил он и тоже вышел.
  — Ничего особенного, — ответил водитель. — Надо менять номер.
  — Может, помочь?
  — Не надо, — отказался водитель и приступил к работе.
  Взяв из багажника инструменты, он снял номерную табличку и прицепил другую, с желтой основой — номерной знак дипломатического корпуса.
  Парень с интересом следил за быстрыми движениями мужчины. Закончив работу, водитель положил в багажник инструменты и старую номерную табличку.
  — Дальше повезти вас не могу, — обратился он к Иштвану. — Это было бы опасно. Идите по этой дороге, через десять минут дойдете до Веспрема. Вскоре оттуда отправляется скорый поезд на Будапешт. Им вы доберетесь до места.
  — Вы венгр? — спросил парень.
  — Какое это имеет значение?.. Завтра в семь вечера буду ждать вас в городском парке отдыха перед рестораном «Гундель». Дайте мне документы, которые вы получили в Вене. В поезде и в Будапеште, если надо будет, — предъявите собственные документы.
  Парень достал из кармана документы, подготовленные для него капитаном Клерком, и отдал их водителю, который тем временем уже сел за руль.
  — А теперь слушайте меня внимательно, — строго обратился водитель к Иштвану. — Если вас задержат, всевозможным образом возражайте, что были в Вене. Назовите адрес в Сомбахеи. Там подтвердят, что все эти дни вы были у них и не оставляли квартиры.
  — А что мне говорить, если спросят, откуда я знаю этих людей?
  — Они старые знакомые вашего отца. Перед войной хозяин несколько месяцев жил у вас. Три недели назад вы встретились в Будапеште и он пригласил вас… Ясно?
  — Да, — сказал удивленно парень.
  В душе шевельнулось какое-то неприятное ощущение.
  — Тогда идите, — тоном приказа бросил ему шофер и, не подав Иштванувруки, включил мотор. Ночь поглотила небольшую машину.
  Иштван пошел в сторону Веспрема. Вскоре перед ним открылась панорама небольшого города, залитого электрическим светом… «Что-то здесь неясно, — напряженно думал парень. — Я дал бы голову на отрез, что этот мужчина не шофер. Возможно, это один из друзей капитана Клерка. Он хорошо владеет венгерским языком, но по акценту чувствуется, что он не венгр».
  Иштван прошел через город. На станции было много людей. Они ждали будапештского поезда. В одном из вагонов третьего класса он нашел свободное место, сел, заложил руки в карманы и откинулся на спинку сиденья. Поезд медленно тронулся.
  
  
  
  * * *
  — Хотите хлеба? — мило спросила Ева, улыбнувшись красивом блондину.
  — Да, дайте кусок, — ответил тот и начал рыться в кармане в поисках бумажника. Нервно щупал внутренние карманы пиджака, потом выложил на стол блокнот, удостоверения, но бумажника не было.
  — К черту, куда я девал свои деньги? — бормотал он себе под нос. Затем встал и уже медленнее начал снова рыскать повсюду.
  Ева, спокойно улыбаясь, ждала. Корзину с хлебом она поставила на стол и внимательно рассматривала удостоверение в красной кожаной оправе, на которой золотом был вытеснен текст. «Министерство обороны», — прочитала девушка, глаза быстро бежали по тексту: «Офицерское удостоверение», — блестели позолоченные буквы…
  — А чтоб его… нашел! Оказывается, положил в задний карман, — пояснил с облегчением молодой посетитель. Он сел, снова положил в карман блокнот и удостоверение, потом вынул из бумажника стофоринтовую ассигнацию.
  — Может, у вас найдутся мелкие? — спросила Ева. — К сожалению, столько сдачи у меня не будет.
  Ни монетки. Вы, пожалуйста, разменяйте.
  — Попробую, — улыбнулась Ева и ушла. Через несколько минут вернулась. — Все в порядке. Только не сразу тратьте все мелкие, они вам пригодятся.
  — Ни в коем случае! — сказал юноша, пряча в бумажник сдачу. Ева собралась пройти дальше, но тот остановил ее. — На минуточку, барышня. Вы не скажете, когда приходит на работу Ференц Вильдман?
  — Вильдман? — переспросила удивленно девушка.
  — Да. Он здесь старший официант. Ведь это ресторан «Лилия», если не ошибаюсь?
  — Да, — бормотала смущенно Ева. — Но…
  — Что?
  — Фери умер…
  — Умер? Что вы говорите? — молодой блондин растроганно вскочил.
  — Несколько дней назад он попал под машину. Вчера похоронили…
  Посетитель оторопело уставился в девушку. В его широко раскрытых глазах отразилось искреннее удивление. Он был явно потрясен. Сев, расстроено отодвинул от себя тарелку.
  — Это невозможно, — шептал он. — Бедняга Фери. Барышня, не расскажете ли вы мне…
  — Охотно, но не сейчас. Если бы вы меня подождали или завтра к обеду…
  — Нет, я лучше подожду, если позволите… Несчастный Фери… — бормотал человек. — Несчастный дядя Фери…
  — Если вас так интересует дело… то после закрытия ресторана…
  — Да, обязательно дождусь вас, — перебил ее посетитель.
  Ева прошлась между столиками, подошла к новоприбывшим, предлагая им хлеб. Затем исчезла за дверью, ведущей в служебное помещение. Отложив корзину, зашла в контору.
  — Дорогой Габика, — улыбнулась она бухгалтеру, — позвольте мне позвонить.
  — Пожалуйста, Ева.
  Девушка набрала номер.
  — Алло… Мне господина доктора… Алло… это Ева. Когда же ты придешь, дорогой, мне очень хотелось бы поговорить. Я сделала глупость, что поссорилась с тобой. Да, да… признаю… ты прав… Прости… Значит, придешь? Это очень мило с твоей стороны. Пока… Целую, милый. — Она положила трубку.
  Когда девушка снова вышла в зал, красивого блондина за столом уже не было. Посетителей меньше, только у бара толпилось несколько человек. Девушка села за стол официантов и мечтательно слушала музыку. К ней вернулся хорошее настроение. Ей захотелось танцевать, веселиться, забыть все заботы.
  Через полчаса в ресторане появился высокий мужчина с выразительными чертами лица. Он сдал свое темно серое пальто и шляпу в гардероб. Перед зеркалом остановился, поправил полосатый галстук, причесал светло русые, блестящие волосы. Небрежным движением струсил с плеч волосы, неторопливо решительными шагами прошел в зал и сел за одним из краеугольных столиков. Белые манжеты рубашки на несколько сантиметров выглядывали из-под темно-синего пиджака. Взяв меню, он погрузился в его изучение. Левой рукой иногда приглаживал назад волосы. Видно было, что это для него привычный жест.
  Официант подошел к столику и услужливо стал перед гостем. Посетитель заказал коньяк и жаркое.
  — Подождите, прошу вас, — окликнул он официанта, который собирался уже уходить. — Принесите еще соус и бутылку пива…
  Официант поклонился и поспешно ушел.
  — Хотите хлеба? — улыбнулась Ева.
  — Да, дайте. Что нового, девочка?
  — Офицер в штатском спрашивал Вильдмаиа. После закрытия ресторана я встречусь с ним. — Девушка положила хлеб на стол. — Дай мне большую ассигнацию. Не сердись, что я вызвала тебя сюда. По телефону я не могла об этом сказать.
  — Правильно сделала, — улыбнулся посетитель. Он положил на стол пятидесятифоринтову ассигнацию. Девушка очень медленно отсчитывала сдачу, слушая при этом инструкции.
  — Узнай, кто он такой. Если вызывает интерес, приведи его ко мне. Скажешь, что я врач, который лечил Фери. Ясно? Знаешь адрес моего врачебного кабинета?
  — Нет, — ответила девушка.
  — Конечно, ты не можешь его знать. Я дал только номер телефона. Запомни: улица Керт, четыре. Не забудешь?
  — Нет. — Увидев, что к столу подходит официант, она взяла чаевые и ушла.
  
  
  
  * * *
  — Позвольте представиться. — Мужчина подал Еве руку. — Ласло Шош, капитан генерального штаба.
  — Ева Шони, — улыбнулась в ответ девушка. — Я уже подумала, что вы не дождетесь меня.
  — О, нет, — возразил Шош. — Я готов был ждать хоть до утра. Хотелось бы все знать о дяде Фери.
  Они медленно шли по пустынной улице Ваци.
  — Куда пойдем? — обратился Шош к девушке.
  — Знаете что? Давайте возьмем такси и поедем ко мне на квартиру. Я чувствую себя не совсем хорошо. К тому же устала.
  — Как хотите. Я не побеспокою вас?
  — Не скажу, что это будет для меня каким-то особым развлечением, но этим я обязана памяти Фери…
  Шош остановил такси, проезжающее мимо. Капитан, открывая дверцу, с интересом осмотрел девушку. Ева назвала свой адрес.
  — Скажите, — спросила девушка, — вы какой-то родственник Ферри?
  — Да, это мой родной дядя. Но мы давно не виделись. Дело в том, что я недавно вернулся из Москвы, а дядя Фери раньше жил за границей…
  — Понятно, — сказала девушка и подняла палец к губам, подавая собеседнику знак, чтобы тот молчал. Шош догадался, что девушка не хочет в присутствии водителя разговаривать. Они сидели молча.
  Перед домом Шош рассчитался с шофером. Поднимались наверх пешком. Девушка шла впереди. Он отставал от нее на один ступеньку. Когда дошли до квартиры Евы, девушка вынула ключ, открыла дверь,
  — Снимайте пальто, — сказала девушка и сама начала раздеваться. — Пожалуйста, проходите, садитесь, — она открыла перед ним дверь в комнату — Прошу прощения, я только переоденусь.
  — Пожалуйста! Обращайтесь так, будто меня здесь нет, — поспешил успокоить ее Шош. Он взял со стола спортивную газету. Быстро просмотрел заголовки. В одной информации прочитал о прибытии в Будапешт итальянских спортсменов.
  «Как это так? Ведь радио сообщило, что они вчера только выехали к нам, — рассуждал он удивленно. Повертел в руках газету и посмотрел на дату. — Ага, понятно».
  Послышались шаги девушки. Шош отложил газету и с любопытством взглянул на Еву.
  — Значит, вы племянник Фери? — начала девушка и печально посмотрела на своего молодого гостя. — А почему вы не пошли к нему на квартиру?
  — Я только сегодня прибыл из Дебрецена. Мать не назвала мне адреса. Сказала, что его можно найти в ресторане «Лилия». Они редко встречались. Недели четыре или пять назад обменялись письмами. Когда мы узнали, что меня направляют на работу в Будапешт, в генеральный штаб, матери захотелось, чтобы я жил у дяди Фери. Но скажите наконец, что с ним случилось?
  — Подробностей мы тоже не знаем. Известно только, что в Кишпеште он попал под машину, — очевидно грузовую, так как был очень изуродован. Насколько мне известно, машину еще не нашли. Но зачем он шел в Кишпешт?
  — В Кишпешт? — задумался капитан. — Кажется, у него там не было родственников. Это ужасно. Бедная мать, как она будет переживать, когда узнает об этом! — Шош замолчал, огорченно покачал головой. — Как я ждал этой встречи! Еще в детские годы я завидовал ему, когда он посылал с Востока нам письма и фотографии. Он объездил весь мир…
  — Да, он нам тоже много рассказывал, — сказала девушка. — Он умел очень интересно рассказывать. Особенно о Яве и Турцию. Правда, в последнее время он частенько болел. Что-то с нервами было неладно. Часто ходил к врачу. У него был друг врач, лечивший его. Дядя Фери жаловался, что его преследовали кошмары.
  — Кошмары? — удивился капитан.
  — Да. Его мучил страх перед смертью, несколько раз Фери говорил о самоубийстве. Когда мы спрашивали, что с ним, он ничего не говорил. Знаю только, что в последнее время он часто ходил в церковь. И примерно три недели назад говорил о каком-то завещании.
  — О завещании? Но у него не было никакого имущества, кроме той вечной квартиры, в которой жил. А квартиру он якобы продал.
  — Но купил другую, — отметила тихо девушка. — У него было кое-какое золото. Он сам говорил мне.
  — Да, — вздохнул капитан. — Когда-то дядя был богатым человеком. В Сингапуре имел собственный бар. Кажется, и в Бангкоке тоже.
  — У меня такое впечатление, — задумчиво сказала девушка, — что в последнее время он много занимался восточной мистикой. Очевидно, это повлияло на его нервы.
  — Вполне возможно, — согласился капитан. — Вряд ли думал он раньше, что ему придется зарабатывать на хлеб старшим официантом…
  — Что-то мне все же непонятно, — перебила девушка воспоминания Шоша.
  — А что именно?
  — Просто не верится, чтобы у дяди Фери мог быть племянник — офицер генерального штаба.
  — Почему? — Шош удивленно посмотрел на девушку.
  — Старик люто ненавидел коммунистический строй.
  — Да. Это я знаю. Ну и что же?
  — А вы, его племянник — офицер генерального штаба у коммунистов.
  — Вы тоже ненавидите этот строй? — Шош с интересом посмотрел в глаза девушки.
  — Ненавижу ли? Не знаю. С вами трудно откровенно говорить, потому что вы все же офицер. Поймите! Мой отец был полковником старой армии. Он был по-настоящему хорошим солдатом. Умер смертью храбрых. Но если бы он и не погиб на фронте, то его казнили бы как военного преступника. Мой жених тоже был кадровым офицером. Теперь он в тюрьме. Никого у меня не осталось. Я была студенткой университета. Теперь продаю в ресторане хлеб. Надеюсь, вы не ждете от меня, чтобы я подпрыгивала или пела от радости?
  — Как зовут вашего жениха?
  — Зачем это вам?
  — Может, я знаю его. Я тоже служил в старой армии…
  — Вы?
  — Да, я. Что тут удивительного?
  — А теперь стали солдатом этого строя?
  — С чего-то надо жить. Разве лучше было бы, если бы я был неквалифицированным рабочим?
  — Но как вы стали офицером генерального штаба? Неужели вам доверяют?
  — Думаю, что да. Я член партии. Свои обязанности выполняю добросовестно. В плену хорошо изучил русский язык…
  — И даже стали коммунистом?
  — Простите, я такого не говорил, — сказал Шош.
  — Вы сказали, что вы член партии.
  — Если кто католик, это еще не значит, что он верит в бога, — улыбнулся офицер.
  — Это правда, — засмеялась девушка.
  — Впрочем, — продолжал капитан, — никогда не знаешь, что может человеку пригодится. Я не иду наперекор судьбе.
  — Вы интересный человек…
  — Простой, рядовой смертный. И хочу жить… Каждый человек пытается жить так, как ему легче… Жизнь так коротка. Видите, бедный дядя Фери тоже так внезапно умер. Я думал, что смогу жить у него, а теперь мне придется искать другую квартиру.
  — Вот что, — предложила девушка, — если хотите, наведайтесь к врачу дяди Фери. Видимо, у него осталось завещание старика. Кто знает, не отказал ли он квартиру вам…
  — Вы знаете, где живет этот врач?
  — Подождите, я где-то записала адрес, потому что дядя Фери однажды рекомендовал мне его. — Ева взяла свою сумку и принялась рыться между своими записями. — Вот он. Улица Керт, четыре.
  — Как его зовут?
  — Этого уж я не знаю, — ответила девушка. — Как-то старик и называл его, но я забыла.
  — Ничего, найду. Вряд ли в том доме живет несколько врачей.
  — Кажется, он высокий, русый, лет сорока. Однажды заходил в ресторан. Да. Вспомнила.
  Шош поднялся.
  — Позвольте попрощаться, — подал он девушке руку. — Спасибо за все.
  — Не за что. Приятно было познакомиться с вами, — сказала Ева. — Надеюсь, мы еще встретимся.
  — Очевидно. У меня нет в Будапеште знакомых. Попутно загляну в ресторан… — обещал Шош и направился к двери.
  — Вы забыли свою газету, — крикнула ему вдогонку девушка.
  — Это не моя, — удивился Шош. — Она лежала на столе еще до нашего прихода.
  Ева удивленно остановилась. Ее смущение длилось всего мгновение. Она улыбнулась.
  — Конечно. Я забыла. Вчера же купила ее. Знаете, я очень люблю спорт, — добавила она для объяснения.
  — Я тоже, — улыбнулся капитан.
  Когда Шош оставил квартиру, Ева раздраженно подошла к столу и подняла газету. На ней была завтрашняя дата. Ее раздражение еще больше возросло.
  
  
  
  * * *
  Иштван прибыл в Будапешт утром. Он не поехал трамваем, а отправился пешком. Прошелся в район замка, зашел в маленький ресторан, позавтракал, потом, медленно прогуливаясь, побрел по городу. У него было такое ощущение, что каждый следит за ним, словно людям было известно, что он ночью перебрался через границу. У башни рыбаков он сел на скамью и некоторое время зачарованно смотрел на широкую панораму города. Мысли беспорядочно бушевали в голове, страх все нарастал. Он не знал, как провести время. Решил пойти в какую-нибудь баню. Выбрал такую, где редко бывал, потому что в крытом бассейне его знают. Медленно побрел туда. Прохожие оглядывались ему вслед. Это встревожило Иштвана. Он посмотрел на себя и ужаснулся: плащ, ботинки — все было в грязи. В таком виде люди не привыкли гулять по городу. Еще хорошо, что не обратил на себя внимания какого-нибудь полицейского.
  Иштван зашел в первый попавшийся подъезд и еще раз осмотрел себя. Нет, дальше идти в таком виде нельзя. Это равносильно самоубийству! Надо где-то переодеться! Но где? Парень перебирал в мыслях возможности и в конечном счете пришел к выводу, что единственный выход — это пойти домой. Хочет этого или нет, другой возможности нет. И чем скорее, тем лучше. Если спешить, то за десять минут можно туда добраться. Он быстро отправился домой, держась близко к зданиям и несмотря ни направо, ни налево. Упругими шагами побежал по лестнице. Но, дойдя, вдруг вспомнил, что не взял с собой ключ — он остался в Вене. «Нет другого выхода, — мелькнула у него мысль, — придется звонить». Он нажал на кнопку звонка. Послышалось знакомое шарканье ног бухгалтера.
  — Бог мой! — оторопело сказал мужчина, открыв дверь. — Где вы пропадали столько времени? Мы уже думали, что с вами случилось какое-то несчастье…
  — Нет, нет, ничего со мной не случилось, — входя, сказал Иштван. Он направился в свою комнату, но перед дверью остановился. — Я работаю на стройке в области Солнок, — инстинктивно соврал он. — Приехали сюда за материалами, вот я и решил зайти домой, переодеться…
  — А я уже думал, что вы где-то далеко, за тридевять земель.
  — Почему бы мне быть где-то далеко? — удивленно спросил парень.
  — Пойдем в комнату, — предложил бухгалтер. — Не хочу в коридоре говорить об этом.
  Они зашли в Иштванову комнату. Парень сбросил с себя плащ и с ожиданием взглянул на своего соседа.
  — Послушайте, сынок, — начал бухгалтер. Его голос нервно задрожал. — Спасайтесь! Понятно? Немедленно бегите!
  Иштван с ужасом посмотрел на взволнованного человека, его губы задрожали, он хотел что-то сказать, но не мог из себя выдавить ни слова.
  — Ничего не спрашивайте. Спасайтесь немедленно, пока не поздно, — подгонял сосед. — Нечего тут раздумывать. За вами уже приходили! Вот, смотрите! — он вынул из бумажника лист, на котором был записан номер телефона подполковника. — Видите, — он сунул ему бумажку под нос. — Здесь записано. Подполковник Челеи. Он лично приходил за вами. Вас подозревают в каком-то серьезном деле, по крайней мере так я понял со слов подполковника. Вас хотят арестовать. Спасайтесь. Я дам вам адрес моего брата, который живет в Париже, обратитесь к нему. А теперь идите. Я не выдам вас. Вас могут повесить. Бога, идите же…
  Иштван еле живой опустился на кровать, спрятав лицо в ладони.
  — Боже мой, — шептал он.
  Бухгалтер подошел к нему и стал бить его.
  — Не раскисайте, сейчас не до этого! Если не хотите идти, скажите, тогда позвоним подполковнику…
  — Нет, нет… — застонал парень, — иду…
  Он быстро стал одеваться. Действовал машинально, как лунатик. Бухгалтер взволнованно крутился вокруг него.
  — Нет, даже не мойтесь, — напал он на парня, когда заметил, что тот шагнул в ванную. — Неужели вам непонятно, что каждая минута дорога? Вам хочется, чтобы вас поймали?
  Иштван быстро оделся. Он стоял в своем темно-синем пальто, готов выйти.
  — Большое спасибо… — обратился к бухгалтеру. — Мебель отдаю вам. — Он с болью осмотрел комнату, как будто прощался с ней. — Она мне уже не нужна.
  Бухгалтер сморщил лоб и немного подумал:
  — Вот что, сынок! Так просто на словах, это ничего не даст. Надо быстренько составить документ, написать в нем, что я купил у вас эту мебель, допустим, еще год назад. Она мне не нужна, я просто хотел бы ее сохранить для вас. Ибо вы, молодой человек, вскоре вернетесь сюда победителем.
  — Хорошо, напишите этот документ, — сказал парень.
  Бухгалтер вышел и через несколько минут вернулся с бумажкой, датированной мартом 1948 года. Иштван, не читая, подписался, ему уже было все равно.
  — Это спрячьте, — сказал бухгалтер и передал Иштван записку. — Адрес моего брата. — Иштван поблагодарил, попрощался и без оглядки быстро ушел.
  
  
  
  Капитан Ласло Шош шел по улице Керт. Это была тихая короткая улица, обсаженная платанами. Военная форма плотно облегало его крепкую, стройную фигуру.
  Из кармана торчал вчерашний номер «Правды». Он остановился перед двухэтажной виллой. «Доктор Шандор Сегеде, врач, — прочитал на таблице. — Второй этаж, квартира 1». Капитан открыл калитку, прошел по усыпанной гравием дорожке и поднялся на второй этаж. Позвонил. Вскоре в дверях появилась женщина лет тридцати. У нее были черные глаза, накрашенные толстые губы, а брови резко выделялись на бледном лице. Офицер поднял к козырьку руку и поздоровался.
  — Я хотел бы говорить с господином доктором в очень спешном деле.
  — Как мне доложить? — поинтересовалась женщина.
  — Скажите, что с ним хочет говорить капитан генерального штаба Ласло Шош.
  — Минуточку, — извинилась женщина и исчезла. Шош не успел оглянуться, как дверь снова открылась.
  — Пожалуйста, — приглашала его женщина.
  Переступив порог, Шош быстрым взглядом окинул комнату. Против двери было двойное окно, перед ним — гладкий стол из ореха… У стены справа стоял книжный шкаф, слева от двери — диван, застеленный белой клеенкой. В углу круглый стол, два низких кресла и два стула. У письменного стола плетеное кресло с подушками на сиденье и у спинки.
  — Садитесь, — указал на стул врач. — На что жалуетесь?
  — Я пришел к вам не как больной, а по частному делу, — сказал капитан и расстегнул плащ.
  — Слушаю, — улыбнулся ему русый врач лет сорока.
  Недолго раздумывая, капитан приступил к делу.
  — Вчера я узнал, что вы лечили моего дядю Ференца Вильдмана. Меня очень расстроила смерть бедного дяди, и я хотел бы знать обстоятельства смерти.
  — Да, я лечил его, — подтвердил врач. — К сожалению, об обстоятельствах его смерти ничего не могу сказать. Он стал жертвой несчастного случая. Возникло даже подозрение, что он покончил с собой, но это не очень правдоподобно, хотя в последнее время я заметил у него определенный наклон к этому. В его нервной системе произошли патологические изменения.
  — Какого характера? — заинтересовался капитан.
  — Прежде чем ответить, позвольте спросить кое-что.
  — Пожалуйста.
  — Чем вы можете подтвердить, что вы действительно родственник Ференца Вильдмана? Прошу простить меня. Это не проявление недоверия. Просто мы, врачи, обязаны в определенном смысле сохранять тайну.
  — Вопрос вполне понятен и законномерен, — успокоил врача капитан. — Пожалуйста, вот мое удостоверение. — Он вынул из кармана свое военное удостоверение и передал его врачу. — Вы можете прочитать, что мою мать зовут Марией Вильдман.
  — Это, конечно, еще не доказательство, — засмеялся Сегеде.
  — А эта фотография с дарственной надписью на обратной стороне?
  Шош подал врачу фотокарточку. Тот долго рассматривал ее. «Племяннику Лаци от дяди Фери», — прочитал он.
  — Спасибо, — сказал врач, возвращая капитану фотографию.
  — Когда вы виделись в последний раз со своим дядей? — спросил он позже.
  — Я не видел его несколько лет, — тихо ответил капитан. — Был на учебе в Москве.
  — Если позволите, я буду беспощадно откровенным, — сказал врач, закуривая. — Хочу заметить об этих вещах я никому и никогда не говорил, потому что бедняга Фери делился со мной так, как с ксендзом на исповеди.
  — Я прошу вас, господин доктор, говорите все до конца.
  — Нервную систему вашего дяди подорвало большое горе. Вы знаете, что он боролся против этого строя. Как именно — я не знаю. Его очень огорчало, что единственный его племянник стал коммунистом, и таким образом они оказались с ним во враждебных лагерях…
  — Но ведь…
  — Позвольте мне закончить, — поднял руку врач. — Я знаю только то, что он мне говорил. Фери был прямым честным человеком, не отступал от своих принципов. Я стою в стороне от политики и не хочу вмешиваться в это дело. Но я понимаю его…
  — Но, — начал снова капитан, — дяде Фери было хорошо известно, из каких соображений я поступил в партию, даже в Москву я поехал потому, что он сам настаивал на этом.
  — Не знаю. Об этом он мне ничего не говорил, — сказал врач. — Несколько недель назад он передал мне письмо и завещание. Фери просил передать их племяннику только в том случае, если он на деле докажет свою честность.
  — Это мне не совсем понятно.
  — Я сейчас объясню. — Врач взял в ящике стола папку. — Вот здесь чек на тысячу фунтов стерлингов, а вот в этом запечатанном конверте завещание. Но все это я могу передать вам только тогда, когда вы, в соответствии с желанием Ференца Вильдмана, выполните определенные условия.
  — Я слушаю вас. Какие условия? — спросил капитан, не сводя глаз с чека…
  Через полтора часа капитан Шош оставил виллу. Он медленно шел по пустынным переулкам. Иногда останавливался, осторожно оглядывался. Перед домом 24 на улице Розмаринг стоял новенький комфортабельный автомобиль обтекаемой формы — «Форд» последнего выпуска. Капитан остановился у машины и еще раз внимательно посмотрел вокруг.
  — Тысячу фунтов стерлингов — это немалые деньги, — бормотал он.
  Улыбнулся и сел в машину.
  — Поехали, — кивнул водителю.
  Откинувшись на спинку сиденья, он зажег сигарету и погрузился в мысли.
  
  
  
  * * *
  Иштван взволнованно поднимался по широкой лестнице библиотеки.
  «Только бы не встретить знакомого», — думал парень, пытаясь преодолеть волнение.
  В читальном зале была очередь к книгам. Иштван стоял, держа в руках тетрадь. Пробравшись вперед, он попросил «Врачебный вестник» за 1896. Молодая библиотекарша посмотрела на него и исчезла между полками. Через несколько минут вернулась с толстым томом. Иштван взял книгу и сел за столик. Его сердце испуганно билось. Несколько минут он делал какие-то записи в тетради, перелистывал страницы книги, не решаясь сразу отыскать указанную ему страницу. У него было такое ощущение, что за ним следят и схватят в тот момент, когда он возьмет из книги конверт. Подождав еще некоторое время, он зевнул и нашел нужную страницу. Посмотрел вокруг. Все были заняты чтением. Незаметно взял конверт из тоненькой бумаги и положил его в свою тетрадь. Затем осторожно положил в книгу письмо, которое принес с собой. Выполнив эту операцию, парень облегченно вздохнул. Несколько секунд ждал, чтобы успокоиться. Затем снова начал перелистывать страницы и делать заметки в тетради. Хотелось вскочить с места и побежать, но, напрягая волю, он заставил себя спокойно сидеть. Он с полчаса что-то царапал в тетради, затем закрыл книгу и отнес ее молодой библиотекарше.
  Быстро пройдя длинным коридором, Иштван почти бегом спустился по лестнице и поспешил выйти на улицу. Парню все время казалось, что его преследуют. Уже начало темнеть. Он взглянул на часы. Пять часов. «Если не торопясь идти пешком до самого парка отдыха, то точно в семь буду там», — рассуждал Иштван. Минуя оживленные места, он пробирался закоулками туда, где его должна была ждать машина.
  
  
  
  * * *
  Подполковник Челеи с улыбкой посмотрел на Коцку.
  — Ну, что теперь скажешь? Прочитал донесение?
  — Да, — кивнул старший лейтенант. — Честно говоря, я уже немного запутался.
  — Неудивительно, — засмеялся подполковник. — Но скажи, что ты думаешь?
  Коцка открыл блокнот и начал листать свои заметки.
  — Разберемся сначала с Евой.
  — Хочешь — начинай с нее, — хитро подмигнул подполковник.
  — Как я уже сообщал, — начал Коцка, — девушка в последние дни завела отношения с новыми людьми. Нам даже не удалось в каждом случае установить, кто эти люди. Согласно донесениям Бозонтоша, вчера вечером она разговаривала в ресторане с молодым блондином. После закрытия ресторана они ушли вместе. Ева повела его к себе на квартиру. В ресторан приходил, кроме того, блондин лет сорока. С ним Ева тоже разговаривала. До его прихода она кому-то звонила из конторы, по данным — назначала свидания.
  — Понятно, — перебил его подполковник. — Что дали лабораторные исследования?
  — Ничего особенного. Найденные в шляпе волоски — женские. Установлено, что они не окрашены, только с помощью водорода их сделали светлее.
  — Это уже интересно!
  — Что ты сказал? — старший лейтенант удивленно взглянул на Челеи. — Я думаю, здесь ничего интересного нет. Наверное, Ева когда-то надевала шляпу и ее волосы осталось на ней. Сегодня вечером или завтра утром это будет точно установлено.
  — Как? — спросил подполковник.
  — Мы добудем несколько волосинок Евы.
  — Это хорошая идея. Ну, дальше.
  — Установлено, что у Ференца Вильдмана в Венгрии нет никаких родственников. Братьев или сестер у него не было. Родители умерли в 1930 году. Мы пересмотрели также архив. Найдены данные о том, что во время войны Вильдман работал и на американцев, и на немцев, его родственники еще в середине тридцатых годов переехали в Германию, потому что они считали себя немцами.
  — Что известно о квартире Евы? Рози побывала там?
  — Да, — подтвердил Коцка. — Интересная вещь. Смежные дома не имеют общей системы бомбоубежищ. Итак, через подвал нельзя пройти из одного дома в другой. То же и с чердаками. Этажи расположены на одном уровне, но между домами есть двойные капитальные стены. Ни на одном из этажей нет перехода.
  — А что узнали о квартире в соседнем доме, которая граничит с Евиной? Чья она?
  — Какого итальянского дипломата, — ответил Коцка. — Квартира принадлежит посольству. Вот что интересно! Ее купили три года назад. И знаешь у кого?
  — Слушаю.
  — У Вильдмана! — Коцка победно посмотрел на подполковника.
  Челеи протяжно свистнул.
  — А ты знал, что Вильдман имел несколько собственных квартир?
  — Этого я не знал, — признался старший лейтенант. — В следственных материалах до сих пор об этом не упоминалось. Интересно. Установлено также, — продолжал Коцка, — что дипломат большую часть года проводит за рубежом, в поездках. В квартиру наведывается редко, не чаще раза в неделю.
  — Все эти данные очень интересны. Что еще?
  — Олайош связан непосредственно с тобой, его донесений не знаю. — Коцка закрыл свой блокнот. — Какие будут указания? — спросил и ожидающе посмотрел на подполковника.
  — У меня тоже есть несколько интересных новостей, — улыбнулся Челеи и погладил свой подбородок. — Почитай вот это. — Он взял со стола лист и подал его старшему лейтенанту. Коцка начал читать:
  
  
  «С-41 сообщает:
  Лицо, указанное в донесении номер 301, послало в Будапешт зашифрованную директиву. Ее краткое содержание такое: “Надо сделать все, чтобы заполучить записи об открытии профессора Голуба. В случае необходимости идите на любые жертвы. Нам известно, что другие западные страны тоже проявляют интерес к этому материалу. Если не сможете его заполучить, уничтожьте открытия. Слушайте нас ежедневно в 23 часа”».
  
  
  — А вот второе донесение. — Взглянув на растерянного от удивления Коцку, подполковник улыбнулся. — Оно еще интереснее.
  Старший лейтенант молча взял бумажку и начал читать. Центр по перехвату радиопередач сообщал:
  
  
  «Передатчик: Йорк. Станция приема: Веллингтон. 4 октября 1949, 23 ч. 10 мин.
  Венское бюро начало операцию по получению открытия Голуба. Любой ценой опередить или помешать. Вскоре вышлем курьера.
  Йорк».
  
  
  — Как тебе нравится? — Челеи вопросительно взглянул на Коцку.
  Старший лейтенант задумался. По своей привычке он начал постукивать кончиком карандаша по своим зубам.
  — Значит, — сказал он, — наступление началось? А кто же скрывается под названием Веллингтон? Засекли станцию?
  — Да. К сожалению, не совсем точно, так как передача длилась всего несколько секунд. С тех пор Веллингтон молчит. Станция находится где-то в верхнем конце неметвельдской дороги. Конечно, это только предположение. Скажи, Коцка, в донесениях не говорится о том, что Еву Шони видели в том районе?
  — Нет, об этом я не знаю, — покачал головой старший лейтенант.
  — Придется хорошо изучить эти места.
  — Почему?
  — Слушай меня внимательно! — обратился к нему подполковник. — Теперь я прочитаю тебе еще несколько донесений.
  Коцка уселся и с интересом посмотрел на подполковника.
  
  
  «3-го числа этого месяца в вечерние часы в ресторан “Лилия” зашел капитан генерального штаба Ласло Шош. Во время своего пребывания в ресторане он говорил с официанткой Евой Шони. Капитан выдавал себя за племянника Вильдмана и утверждал, что недавно вернулся из Москвы. Поужинав, он вышел из ресторана, в час встретился с Евой Шони и вместе с ней пошел на квартиру последней. Шош во время разговора с девушкой заявлял, что в партию вступил только с корыстной целью. По его словам можно думать, что ничего общего с идеями коммунизма он не имеет. Ева рассказала капитану, что по улице Керт, 4, живет личный врач Вильдмана, которому тот якобы доверил свое завещание. Когда капитан ушел от Евы, девушка крикнула ему вслед, что он забыл взять свою спортивную газету. Шош сказал, что газета не его, она лежала на столе до их прихода. Ева Шони была явно смущена и, хлопнув себя по лбу, заявила, что газету она купила еще вчера вечером. На самом деле это был тогодневный вечерний выпуск, датированный следующим днем. Итак, Ева Шони не могла приобрести газету накануне.
  На следующий день капитан Шош посетил врача Шандора Сегеде, живущего по улице Керт, 4. После короткого разговора врач рассказал, что Вильдман оставил у него завещание и чек на тысячу фунтов стерлингов, который он может вручить наследнику Ласло Шошу, если тот выполнит определенные поручения и этим докажет свое враждебное отношение к коммунистам.
  Поручение сводятся к тому, что Шош должен заполучить различные данные военного характера. Через неделю Сегеде сообщит, кому следует передать полученные материалы».
  
  
  — К этому могу еще добавить, — сказал Челеи, — что капитана по имени Ласло Шош в армии нет, и человек, которого так зовут, никогда не учился в Москве. Но в этом деле есть странное обстоятельство. Оказалось, что доктор Сегеде — осторожный человек. Впоследствии он вызвал по телефону Министерство обороны, попросил связать его с капитаном Шошом, и его просьбу выполнили.
  — Ничего не понимаю, — засмеялся Коцка. — У Вильдмана нет в Венгрии родственников, и один все же так нашелся. Капитана по имени Ласло Шош в армии нет, а телефонист Министерства связывает с ним Сегеде. A кто же он, тот Сегеде? Доктор Сегеде… Я никогда не слышал врача с этой фамилией.
  — Петля затягивается, Коцка. Крепко затягивается. Думаю, что мы наткнулись на верный след. Наш друг Фредди — хитрый лис, но мы перехитрим его, потому что он совершил ошибку.
  — В чем же он промахнулся? — спросил старший лейтенант.
  — Не все еще до конца ясно. Но некоторые взаимосвязи полностью выяснились, — сказал подполковник. — У нас есть несколько предположений, за достоверность которых я готов поручиться.
  — К примеру?
  — Вот одно из них, — начал подполковник. — Я уверен, что между квартирой Евы и бывшей квартирой Вильдмана есть какая-то связь. Уверяю, что когда ты завтра проверишь дело, то выяснится, что Ева гораздо позже заняла свою нынешнюю квартиру, чем дипломат. Между Фредди, Евой и доктором Сегеде тоже существует связь. Какая именно, пока неизвестно. Возможно, под названием Веллингтон действует Сегеде. В таком случае Сегеде — английский агент, потому Йорк — это английский станция. А Фредди, насколько нам известно, работает на американцев. По мнению С-41, Веллингтон должен воспрепятствовать тому, чтобы материалы Голуба попали в руки компании Фредди. В то же время Ева является тем звеном, которое связывает Веллингтон и Фредди. На мой взгляд, Ева знакома с доктором Сегеде. Это подкрепляется тем, что она не могла назвать фамилии врача.
  — А кто такой Шош? — перебил подполковника Коцка.
  — Скоро узнаешь. Ясно одно: он не племянник Вильдмана.
  Старший лейтенант почесал затылок.
  — Мы должны охранять препарат ФБ-86. На этом банда должна провалиться. Завтра начинайте слежку за врачом. Только осторожно. Еву тоже не выпускайте из поля зрения. Установите надзор за соседним домом. Надо узнать, когда слышать какое-то движение в квартире дипломата. Рози с завтрашнего дня уходит в отпуск.
  — Куда? Я об этом не знаю.
  — К Голубу, домработницей. Надо оберегать старика. Ты будешь ее ухажером. О деталях договоритесь с Рози. Ясно?
  — Да, — ответил старший лейтенант.
  — Ну, если ясно, то пойдем отдыхать, — заявил Челеи.
  Коцка заколебался. Через мгновение он нерешительно обратился к своему начальнику:
  — Бело!
  — Слушаю.
  — Хотелось бы тебе что-то сказать, но не как начальнику, а как другу.
  — Пожалуйста, — подполковник серьезно посмотрел на своего друга.
  — У меня сложилось такое впечатление, что ты или презираешь меня, или не доверяешь. Ты поручил следствие мне и все же занимаешься этим делом.
  — Слушай, Коцка! — сказал Челеи, когда старший лейтенант закончил. — Ни то, ни другое твое предположение не соответствуют действительности. Вполне возможно, что мне немного больше известно, чем тебе. А не делюсь я с тобой, потому что хочу, чтобы ты научился самостоятельно делать выводы. Собирай факты, сопоставляй, собирай из отдельных деталей более-менее полную картину. Если я буду делиться с тобой своими предположениями, ты будешь воспринимать их пассивно и перестанешь самостоятельно анализировать факты. Мне хотелось бы, чтобы ты спорил, выдвигал свои аргументы. А этим делом я занимаюсь потому, что оно очень интересно. Фредди серьезный противник. Запиши себе вопросы, на которые следует ответить, находи эти ответы. Понятно?
  — Да, разумеется, — четко ответил старший лейтенант.
  
  
  
   Глава восьмая
  
  5-го ноября было по-весеннему тепло. Туман рассеялся, и к восьми часам небо прояснилось. Ни облачка, только над городской окраиной плыла сизо-серая дымка пары.
  Иштван вышел из машины. У него было хорошее настроение. На этот раз он перешел границу без всяких приключений. Проводник оказался очень ловким человеком. Он знал район границы как свои пять пальцев. К тому же стоял густой туман. На австрийской стороне Иштвана уже ждали. У него шевельнулась смутная догадка, что письмо, которое он несет, — не весточка от любимого, потому что из-за любовного письма капитан Клерк вряд ли пошел бы на такой шаг. Он отгонял от себя эти мысли. Лучше не знать, что в письме. Тогда по крайней мере перед собственной совестью останешься честным. Главное, что он устранил препятствие, которое стояло на пути его обучения. Теперь дорога открыта. Ему не терпелось скорее попасть к капитану Клерку и отцу Палу.
  Перед виллой Иштван вышел из машины и нажал кнопку звонка. Через несколько минут Иоганн открыл ворота. Радостно взволнованный парень улыбнулся равнодушному лакею и поспешил вперед. Он пошел прямо в холл и здесь дождался Иоганна.
  — Пожалуйста, передайте отцу Палу, что я прибыл, — обратился к нему Иштван.
  Иоганн без слов зашел в кабинет священника. Через короткое время он открыл дверь и кивнул парню. Иштван поправил на себе костюм и прошел к двери.
  Переступив порог, он смущенно остановился. Перед письменным столом сидел незнакомый плотный седой мужчина лет пятидесяти, одетый в серый костюм. Около него стоял молодой широкоплечий элегантный брюнет с коротко подстриженными волосами. На нем был спортивный пиджак бежевого цвета, серые брюки из дорогого материала и остроносые туфли.
  — Подходите ближе, — кивнул ему старший из них.
  Он говорил на ломаном венгерском языке. Иштван прошел вперед и остановился у письменного стола.
  — Садитесь.
  Иштван смущенно смотрел на мрачного мужчину, затем с трудом выдавил из себя:
  — Мне бы отца Пала.
  — Отцу Палу пришлось спешно уехать в Штаты. Он, вероятно, не вернется сюда.
  — А капитан Клерк? — ошеломленно спросил парень.
  — Капитана Клерка назначили на другую должность. Сегодня утром он уже выехал к новому месту службы.
  Иштван тупо смотрел перед собой. Он крайне растерялся.
  — Выполнили поручение? — послышался голос упитанного мужчины.
  Иштван утвердительно кивнул головой.
  — Дайте письмо.
  Парень молча дал тоненький конверт. Тот разрезал конверт стальным ножом и вынул бумажку с прикрепленной к ней узкой фотопленкой.
  Иштван медленно начал осознавать ужасную правду. Все яснее становилось для него, каким недальновидным и доверчивым он был, когда доверился отцу Палу и Клерку. Значит, это не любовная переписка. В душе закипала ярость. Но он поборол ее. «Зачем же ты обманываешь самого себя? Разве ты с первой минуты не знал, что речь идет о чем-то другом? Признайся хоть самому себе, что ты знал это, но тебе хотелось верить отцу Палу. Нет, не так. Не знал, только догадывался, что здесь что-то не так. Но это было просто смутное предчувствие. Если бы знал, то не взялся бы за это дело».
  — Чистая работа, сынок! — нарушил тишину седой человек. — Хороший поступок, достойный патриота. Признайтесь, что не такая уж и чертовская эта служба.
  — Какая служба? — спросил парень. Он с искренним удивлением взглянул на американца. — Мне непонятно, господин, о чем вы говорите.
  Мужчины переглянулись.
  — Что вам непонятно? — сказал по-немецки младший. — Капитан Клерк передал нам, что вы согласились выполнять задачи разведывательного характера.
  — Это недоразумение. Речь шла о том, что мне помогут устроиться на учебу в один из американских университетов. Именно это мне пообещали отец Пал и капитан. Но какой-то полковник Донован…
  — Нет нужды продолжать, — перебил его плотный человек. — Я полковник Донован. Мне известна эта история.
  — В таком случае… — облегченно сказал Иштван.
  — Вы хотите поехать в Америку?
  — Да.
  — Хотите там учиться?
  — Очень хочу.
  — Вот что. Для этого нет никаких преград. Мы предоставим вам возможность поехать и учиться. Но за это надо послужить.
  — Я уже сделал свое. Господин капитан сказал мне, что когда я принесу письмо, которое вам только что дал, то сразу же смогу уехать.
  — Об этом я не знаю. Вы, наверное, плохо поняли капитана, — сказал полковник. — Как он мог это обещать? Я не поручал ему. А здесь приказываю я.
  Иштван вскочил. Кровь ударила ему в голову. Он оперся о широкий стол и начал кричать.
  — Не кричите здесь, парень. Садитесь. Вы забываете, с кем говорите.
  — Значит, вы обманули меня. Вот чего стоят ваши слова!
  Юноша дрожал всем телом. От большого возбуждения губы у него побелели.
  — Садитесь! — приказали ему уже строже. Иштван, бледный как стена, сел.
  — Так, друг мой, мы не найдем общего языка. Учтите раз и навсегда, что с офицерами американской армии таким тоном разговаривать нельзя. А что касается дальнейшего, то лучше, как говорится, взглянуть правде глаза. Я не знаю, о чем вы договаривались с капитаном. Откровенно говоря, меня это даже не интересует. Я вашей сделки не признаю.
  Молодой американец встал. Он взял со стола лист и кинопленку. Шепнув что-то старшему, вразвалочку направился к двери.
  — Повторяю, — продолжал полковник Донован, — что не намерен препятствовать вашему обучению. Наоборот. Я хотел бы вам помочь в этом. Но ваши личные интересы ничего не стоят по сравнению с интересами Соединенных Штатов. А я должен иметь в виду прежде всего интересы моей родины.
  Иштван крепко стиснул зубы, пытаясь овладеть собой. Он видел, что попал в ловушку, из которой очень трудно будет вырваться, ему хотелось скорее узнать о требованиях полковника, потому что эта вступительная речь его не интересовала. Грубый, откровенный тон речей Донована был для него неожиданностью. Этот не улыбался ему, как Клерк, и не был подчеркнуто вежливым, как отец Пал.
  — Речь идет о том, — продолжал Донован, — что вам придется еще раз пойти в Венгрию. Вы должны получить материалы опытов профессора Голуба.
  — Никогда! — вскочил со своего места парень. — Никогда… Никогда…
  — Я уже предупреждал вас, молодой человек, чтобы вы не горячились. Вы должны пойти туда еще раз — и вы пойдете. — Последние слова полковник произнес почти по слогам. Его голос был решительный и властный.
  — Нет, — сказал Иштван тихо, но с большой убежденностью. — Я больше не пойду туда.
  — Успокойтесь, друг мой, и мы обо всем хорошенько договоримся.
  — Лучше я не поеду в Америку! — воскликнул Иштван. — Все равно мне не хочется жить среди вас. Есть еще на Западе другие страны, где меня примут. — Голос парня выдавал внутреннюю муку. Он чуть не плакал от своей беспомощности.
  — Вы глубоко ошибаетесь, молодой человек. Неужели вы действительно думаете, что сможете уехать без нашего разрешения? Никуда! Понятно? Ни в одну из стран Европы. Здесь, на Западе, можно найти место под солнцем только тогда, когда найдете с нами общий язык и станете выполнять наши указания…
  — А если нет? Если я не буду выполнять ваши указания? — оборвал полковника Иштван. В его голосе звучала упрямство и гнев.
  — Если нет? Тогда вы поставите себя в такое положение, что впоследствии будете тысячу раз раскаиваться.
  — Что вы тогда со мной сделаете?
  — Это зависит от вас…
  — Я не вернусь в Венгрию и не украду у профессора Голуба результаты опытов.
  — Это было бы большой бедой для вас, молодой человек. В таком случае вы бы оказались перед двумя возможностями: первая — вас бы арестовали как коммунистического агента, вторая — вас бы выдали Венгрии. Я лично выбрал бы второй вариант.
  — Пожалуйста, пусть будет так. По крайней мере все закончится. Лучше сидеть в тюрьме дома, чем у вас.
  — Если бы речь шла только о тюрьме… — улыбнулся полковник. — Мужчина, неужели вы действительно не знаете, что вас ждет?
  Иштван не в силах был больше сдерживаться. Доверчивость, которая туманом опутала его мозг, развеялась.
  Мечта, которую он так долго лелеял, бесследно исчезла, радужные краски чудесных снов потускнели, превратившись в липкое, отвратительное месиво. Иштван почувствовал отвращение ко всему окружающему. Теперь он уже ясно видел взаимосвязь между отдельными фактами. В воображении мелькали как бы отдельные сцены хорошо знакомого представления. Иштван видел себя в жалкой роли среди умелых актеров, которые с ловкостью настоящих мастеров своего дела опутывают его, все больше затягивают в свои сети. С серого тумана воспоминаний вдруг возникло лицо Евы, он увидел Лайоша Паппа, сладкую физиономию отца Пала, капитана Клерка и других. Он почувствовал лютую ненависть к этим людям, которые подчинили его себе, воспользовавшись его простодушием. Но теперь конец! Он не поддастся им. Лучше отсидеть в тюрьме. Сколько ему могут дать за то, что перешел границу и принес одно письмо? Максимум несколько лет. Лучше отсидеть их, чем быть игрушкой в ​​руках этих людей. В конце концов, еще не поздно начать новую жизнь.
  Злость и ненависть кипели в нем. Жестокость, которую излучали глаза полковника, вызвала еще большую ярость. Губы Иштвана дергались, голос звенел страстно.
  — Неужели вы не понимаете, полковник?! Я не буду выполнять никаких ваших указаний. Я ненавижу вас. Вы подло обманули меня, все время врали… и… и… теперь хотите, чтобы я был вашим послушным орудием! Вы хотите меня убить?.. Мне все равно, делайте со мной что хотите, бросайте в тюрьму, возвращайте в Венгрию. Лучше отсижу эти несколько лет.
  — Несколько лет? Нет, дорогой друг! Речь идет не о нескольких годах. Ставка немного больше, речь идет о вашей жизни. Понятно?! О жизни, вы, недотепа!
  — О жизни? — удивленно переспросил парень.
  — А как вы думали? Вы тяжело провинились перед коммунистами. Знаете, какой вы материал принесли нам? Хотя это не имеет значения. Согласно вашим законам, наказание в таких случаях то же самое. А вы добровольно взялись за выполнение задания! Это факт, который вы не можете отречься.
  — Неправда! — воскликнул парень. — Вы заставляли меня…
  — Это несерьезные разговоры, в которые вы сами не верите. Чем бы вы смогли дома доказать свое утверждение? Впрочем, не стоит переливать из пустого в порожнее. — Полковник позвонил. В дверях появился Иоганн.
  — Пригласите ко мне господина майора, — приказал Донован.
  Иоганн молча поклонился и ушел. Через минуту в кабинет вошел тот самый человек, которого Иштван застал в кабинете с полковником.
  — Материал готов, пленка проявлена?
  — Да.
  — Покажи!
  — Пожалуйста, господин полковник! — майор передал Доновану папку. Тот быстро перелистывал страницы.
  — Вот вам, посмотрите, что вы принесли! — сказал он, подавая папку Иштвану.
  Иштван с интересом раскрыл ее. Сначала он не хотел верить своим глазам. Перед ним прыгали и мелькали увеличенные фотографии. С широко раскрытыми глазами, все больше приходя в ужас, лихорадочно перебирал он принесенные материалы. Перед ним были новейшие данные об организации вооруженных сил, мобилизационные планы, данные о вооружении, тайные приказы, директивы, протоколы закрытых совещаний. Ему стало дурно, он почувствовал, что теряет сознание. Лицо его побледнело, в голове помутилось, все вокруг закружилось, заплясало. Он искал слова, но изо рта вырывался только беспорядочный хрип. Какая… под… лость…
  Полковник встал.
  — Пойдем, — услышал Иштван его властный, ледяной голос.
  Послушно встал и последовал за Донованом. Майор шел за ним. У Иштвана подламывались ноги. Хотя в комнате было тепло, он дрожал, как в лихорадке. Они прошли в затемненное помещение. Донован включил свет. Это был по-современному оборудованный кинозал.
  — Садитесь, — приказал полковник.
  Иштван машинально сел в кресло и закрыл глаза. Опять щелкнул выключатель. Свет погас. Тихо застучал киноаппарат. Иштван открыл глаза и от неожиданности вскрикнул. Он увидел себя на экране. За столом видов отец Пал. Услышал свой голос. Перед его глазами промелькнули кадры, снятые после его первого прибытия. Он снова увидел все, услышал свои разговоры с отцом Палом и капитаном Клерком. Ужасным было то, что он сам должен теперь признать, что Клерк не принуждал его приступить к выполнению задачи. Иштван закрыл руками глаза.
  — Ну, — услышал он голос Донована, — вы все еще утверждаете, что вас заставляли? Как вы думаете, что сказали бы на той стороне, за железным занавесом, офицеры контрразведки, если бы увидели эти кадры? Вторая часть фильма, в котором снят моменты, когда вы передаете нам материал, еще в работе. Ее пересмотрим завтра. А теперь предлагаю вам, друг мой, пойти в свою комнату и как следует обо всем подумать. Завтра снова поговорим. К тому времени, видимо, вы поумнеете.
  В зале зажегся свет. Иштван был словно угорелый. Пошатываясь, он послушно последовал за майором. Они поднялись на второй этаж. Майор открыл перед ним дверь.
  — Заходите!
  Иштван зашел. Дверь за ним захлопнулась. Он инстинктивно оглянулся вокруг. Это было удобно обставленное помещение. Ковер, на стенах картины, низкая кровать, шкаф, маленький столик, два глубоких кресла. На столе книги, газеты. Из комнаты вход в ванну. Все было, как и во время его первого пребывания здесь, только на окнах — прочные железные решетки. Он обернулся. На двери не было внутренней ручки. Значит, он узник.
  
  
  
  * * *
  Примерно в то же время Фредди зашел к Еве Шони. Девушка заметила, что его что-то тревожит. В глазах Фредди снова застыла жестокость, от которой у девушки холодело сердце. Ева вспомнила все, что в свое время сказал ей Вильдман о Фредди. «Никогда не забывай, что Фредди жесток. Он не даст пощады. Безжалостно рассчитается с теми, кто ему мешает или чем-то не угодил. Будь осторожна, Ева, очень осторожна!» Ева словно слышала голос старшего официанта.
  Фредди сидел у настольной лампы и не спускал с девушки взгляда, его глаза теперь не улыбались. Ледяные сосульки блестят так холодно, как блестели теперь глаза Фредди. Ева не решалась нарушить невыносимую тишину. На ее вынужденную улыбку Фредди не реагировал, и его ледяная сдержанность закрыла всякий путь к сближению.
  — Садись сюда, — сухо приказал Фредди, указывая на кресло, стоявшее напротив него. Девушка послушно села.
  — Сколько лет ты работаешь на американцев? — спросил Фредди.
  — Три года.
  — А когда твой жених стал агентом?
  — Он был с ними связан с сорок пятого года… — Ева опустила голову. Она не способна была выдержать взгляд Фредди.
  — Тебя привлек к работе твой жених?
  — Да.
  — Кто кроме него знает, что ты занимаешься шпионажем?
  — Никто.
  — Как случилось, что после ареста жениха ты осталась на свободе?
  — На следствии он обо мне ничего не говорил, а доказательств не было…
  — Понятно, — ответил Фредди. — Скажи — только смотри мне прямо в глаза — ты до сих пор любишь своего жениха?
  — Люблю.
  — Что бы ты сделала для его спасения?
  — Все что угодно!
  — Готова даже пожертвовать своей жизнью?
  — Да. Моя жизнь все равно уже ничего не стоит, — тихо сказала девушка.
  — Что ты имеешь в виду?
  Ева пригладила назад волосы.
  — Что? — она спрашивала скорее себя, чем его. — Я ясно вижу всю свою жизнь, свое будущее. У меня нет никаких желаний, никаких иллюзий.
  — А эта штучка интересует тебя? — Фредди показал девушке маленькую коробочку.
  Ева помолчала. Она размышляла, стоит ли ей со всей искренностью раскрывать свои мысли и чувства. Она понимала, что Фредди недаром расспрашивает ее: он, вероятно, что-то готовит. Со вчерашнего дня она была снова без наркотика, и отсутствие кокаина давало себя знать. Она снова чувствовала себя несчастной, беззащитной. Вдруг она поговорит с ним по душам? Все равно ей не избежать своей судьбы. А откровенной беседой может и поможет себе… А если она действительно хочет начать новую жизнь, если хочет порвать с грязью и бесчестием, что липкими щупальцами опутали ее, тогда рано или поздно надо сделать первый шаг, тогда она должна преодолеть страх и посмотреть прямо в эти жестокие глаза…
  — Смотри, Фредди, кто я такая? Кем стала Ева Шони — дочь полковника Шони? Ты знаешь, какой была семья Шони? Не знаешь, ты не жил в Венгрии. — Она закурила. Сигарета, зажатая между ее длинными пальцами, едва дрожала. — Позволь мне выпить что-то. Без этого я не могу говорить, у меня не хватит смелости.
  — Пей, — сказал Фредди. Ева встала, подошла к шкафу, взяла бутылку рома, который она больше всего любила, поставила вместе с двумя рюмками на стол и дрожащей рукой начала наливать. Без слов подняла свою рюмку, криво улыбнувшись, поднесла к Фредди, призывая его последовать ее примеру, и сама залпом выпила. Фредди чуть смочил губы.
  — Видишь, какой я стала, — сказала девушка, поставив рюмку на стол. — В этом вся моя жизнь. Когда-то я бы умерла, если бы вдруг выпила столько рома. А теперь? — она тихо засмеялась. — А теперь могу выпить три рюмки подряд, и ничего! Пью, потому что не могу без этого, хотя и знаю, что каждая капля — это яд. Когда-то я принадлежала только своему жениху, а теперь вынуждена отдаваться кому угодно в любое время, если ты или кто-то другой прикажет. Я не хотела принадлежать ни Фери, ни тем, с кем мне довелось побывать по твоему приказу. И твоей не хотела быть. Ничьей! Я хотела принадлежать только своему жениху. И я долго верила, что будет именно так.
  Ева снова закурила. Ее глаза блестели, слова шли словно из самого сердца; видно было, что все сказанное — глубоко пережитое.
  — Я ненавидела коммунистов и ненавижу их и сейчас. Дочь полковника Шони не может относиться к ним благосклонно. Но я ненавижу и вас. Ненавижу потому, что вы жестокие и корыстолюбивые. Не думаю, чтобы коммунисты сделали со мной то, что вы. Скажи, зачем надо было вам довести меня до такого состояния? Вы сделали меня распутной, чтобы я стала игрушкой в ​​ваших руках, чтобы вы могли вертеть мной, как вам захочется.
  Ева снова налила себе и выпила.
  — Знаю, что тебе не нравятся мои слова. И мне все равно. По крайней мере теперь ты знаешь, что я думаю о себе и о вас. Впрочем, дело не в том, что ты злишься на меня, а в том, что я сама на себя сержусь. Я ненавижу и презираю себя.
  — Продолжай, это интересно, — поощрял Фредди девушку, которая все больше накалялась.
  — Своему жениху я помогала охотно, потому что он не требовал от меня постыдных вещей. Я думала, что вы бескорыстно помогаете нам в нашей борьбе. Когда после провала своего жениха я встретилась с капитаном Клерком, то думала, что он поддержит меня, скажет хорошее, сочувственное слово. Я верила, что он будет видеть во мне мученицу, невесту арестованного патриота, Еву Шони, с которой в прошлом такие, как он, капитаны говорили с уважением. Но нет, твой дорогой предшественник, так же, как и ты, видел в моем лице только шпионку, отданную ему в жертву, а не женщину, которая борется за освобождение своей родины. Не равного себе союзника в борьбе против коммунизма, а просто орудие, тайный номер, раба, беззащитную игрушку. Когда он впервые приказал мне переночевать с каким-то военным, я протестовала. Но ты знаешь, что он сделал? Сказал, что выдаст меня полиции! Тогда я поняла, что мне не под силу вырваться из-под вашей власти. А потом пришло пьянство и наркотики, потому что трезвой человек не может снести этот позор. И вот теперь я стала просто грязной женщиной, у меня расстроены нервы, и если бы, допустим, изменился строй, я бы не нашла себе в нем места, потому что много людей знает, что свою квартиру я превратила в публичный дом. Я стала обычной шпионкой и вынуждена быть ею до самой смерти. Потому что где же выход из этого положения? Вас интересует не будущее этой страны, а бизнес, который вы делаете с нашей помощью. Вы думаете, что Ева Шони ничего не видит? Ошибаетесь! Я вижу и знаю больше, чем вы думаете. Боже мой! Сколько раз давал мне капитан Клерк подписывать бумажки о сотнях долларов, из которых я не получила ни цента. Скажи, куда девались эти деньги? Кому отдал их капитан? Ты можешь сказать, что со мной такого не делал. Но сделаешь. Начало положено. Я стала твоей любовницей из-за этого проклятого кокаина. Скажи мне, как я посмотрю в глаза своему жениху?.. Что я ему скажу? Чем я оправдаюсь перед ним за то, что стала проституткой? Скажу, что этого требовала от меня родина? Фери говорил, что надо оправдываться именно этим. Но что общего между патриотизмом и тем, что я стала любовницей американского капитана Клерка? А любовницей Фери или твоей? Ничего общего! Одного добились. Убили все мои идеалы. Я отреклась от бога, а патриотизмом для меня стал ваш бизнес. Вот кем я стала. Теперь ты можешь судить, чего стоит для меня жизнь. И если бы ты теперь сказал, чтобы я пожертвовала собой ради своего жениха, ей-богу, я бы не отказалась…
  Ева замолчала. Она посмотрела на Фредди хмельными блестящими глазами. Почувствовала потребность пить еще, потому что страх снова овладевал ею. Налила себе и выпила третью рюмку рома. Напиток дал себя знать: Ева почувствовала, что мозг обволакивает приятный туман. Ее зрачки то расширялись, то сужались, она все больше попадала во власть пьяного дурмана.
  От внимания Фредди не укрылись перемены в настроении девушки.
  Он понял, что с человеком, который находится в таком состоянии, невозможно дальше работать. Он знал это еще, когда пришел сюда.
  — Получается, что если бы полиция предложила нечто в связи с твоим женихом, ты бы пошла на это? Да?..
  — Я пошла бы на союз с самим дьяволом, — отрезала девушка. Затем, поняв значение своих слов, запинаясь, пробормотала — Что… что… ты… спросил?
  — Ева! — голос Фредди звучал властно. — Посмотри мне в глаза! Что ты знаешь обо мне?
  — Все…
  — И то, где я живу?
  — Да.
  — И то, что Ласло Шош не племянник Вильдмана? Смотри на меня и ответь!
  — И то…. нет… этого я… не знала.
  — Врешь!
  — Нет, я говорю правду!
  Фредди замолчал. Он сморщил лоб, пригладил назад густые черные волосы.
  — Ты много знаешь, Ева, слишком много, — сказал он зловеще.
  — Да, — невольно сорвалось с уст девушки.
  — И ты больна, очень больна. И болтаешь всякие глупости…
  — Нет… Нет… Я говорила правду! — воскликнула Ева.
  — Многие болтаешь! Твоя болтовня опасна! — Фредди поднялся с кресла. — Я должен подлечить твои нервы… Понимаешь?
  — Нет! У меня все в порядке…
  — Я вылечу тебя.
  Фредди вынул из внутреннего кармана продолговатую коробочку, похожую на коробку из-под авторучек.
  Ева с ужасом следила за каждым его движением, инстинктивно отступая к стене. Фредди вынул из коробки иглу и шприц, из кармана пиджака достал ампулу.
  — Раздевайся!
  Девушка сразу отрезвела. Губы от ужаса раскрылись, руки инстинктивно поднялись для защиты.
  — Нет! Нет! Фредди! Помилуй меня! Фредди!
  — Раздевайся! — снова приказал Фредди. Его глаза сузились, он медленно подходил к девушке.
  — Фредди, умоляю тебя… — шептала Ева. — Послушай меня… Не будь таким жестоким…
  — Раздевайся! — он уже был возле девушки. В его колючих, темных глазах горела жестокость. Он не сводил глаз с искаженного смертельным ужасом лица.
  — Слишком много знаешь обо мне, слишком много, — прошипел он. — Ты должна замолчать! Но ты не умеешь молчать…
  На лбу Евы заблестели холодные капли пота, грудь сжал какой-то ужасный спазм, сердце неистово колотилось, мысли бурлили в диком танце. Все ее существо охватило неописуемое отчаяние, но вместо слов с уст срывался только хрип. Девушка хотела броситься на Фредди, но все вокруг погрузилось в темноту, и она потеряла сознание.
  
  
  
  * * *
  Иштван нервно прохаживался по комнате. Теперь было ясно, в каком отчаянном положении он оказался. Сначала возникла мысль о самоубийстве. Другого выхода не было. Ведь он в ловушке. Если его вернут венгерским властям, суровая кара будет неизбежной. Его повесят!
  Иштван сел к столу, обхватил руками голову и задумался. Никак не мог примириться с мыслью о смерти. Молодое, здоровое тело стремилось к жизни. В нем проснулась жажда свободы, которую еще больше разжигало осознание того, что он заключенный. Парень хотел быть свободным. Возможно, если бы материал надо было добывать не у Голуба, а у кого-то другого, он бы так не мучился. В конце концов, изобретение не является военной тайной, это врачебная работа, которая ничего общего не имеет с обороной, с армией. Тот материал, который Иштван принес в конверте, был военного характера. Это была военная тайна. Итак, он уже совершил преступление, его вина не увеличилась бы, если бы он похитил открытия Голуба, ведь профессор проводил опыты как частное лицо. Но Иштван не может обокрасть старика! Голубь сделал для него столько добра! Итак, остается один выход — бежать. Все равно куда, лишь бы вырваться отсюда! Только как? Днем это невозможно. К вечеру надо что-то придумать. Расположение комнат в вилле он знает. Если бы пробраться во двор, все было бы в порядке. По крытому бассейну можно перелезть через каменную ограду.
  Мысли о побеге столь пленили парня, что он не замечал, как проходит время. У него возникло множество планов. Каждый из них Иштван разрабатывал до мельчайших деталей, но впоследствии отвергал, потому что в каждом был какой-то изъян. От плана побега через окно отказался, потому что в комнате не нашлось ни одного предмета, с помощью которого можно было бы выломать решетку. «Только через дверь можно выбраться», — решил он. Есть ему целый день не давали. Из этого он тоже сделал вывод, что они хотят сломить его сопротивление.
  Иштван прилег на кровать. Время шло. Стемнело. Свет он не включал. В вилле была такая тишина, словно все в ней вымерло. Он устал от переживаний и не заметил, как уснул.
  Была уже ночь, когда он проснулся. Взглянул на часы: пять минут первого. Вспомнил о плане побега. Терять ему нечего. Что будет, то и будет, он попробует.
  Подойдя к двери, Иштван прильнул к ней ухом, прислушался. Ни звука. Тогда он начал бить кулаком в дверь. Никто не отзывался. «Может, вилла действительно пустая?» — подумал Иштван. Постучал. Прислушался. С лестницы как будто послышались шаги. «Да, кто-то идет», — мелькнула мысль. К двери приближались чьи-то торопливые шаги. Иштван волновался.
  — Что вам надо? — спросил кто-то по-немецки.
  — Хочу немедленно поговорить с господином полковником! — крикнул Иштван.
  В замке щелкнул ключ. Дверь открылась, напротив стоял человек лет двадцати восьми, с огненно-рыжими волосами. На нем была клетчатая рубашка, свитер и узкие вельветовые брюки.
  — Проводите меня к полковнику, — обратился к нему Иштван.
  — Теперь нельзя, — зевнул тот. — Господин полковник приходит сюда только утром, и нечего…
  Американец не договорил, потому что Иштван саданул ему ногой в голень. Тот застонал от боли и невольно наклонился, чтобы ухватиться за ногу. Иштван воспользовался этим моментом. Когда голова американца оказалась на уровне его груди, он изо всех сил ударил того кулаком в подбородок. Американец рухнул на землю как мешок. Иштван машинально втянул потерявшего сознание американца в комнату, порезал ножом простыню, одним куском заткнул ему рот, другим связал руки и йоги. Связанного отнес в ванную, положил ему под голову подушку и закрыл дверь ванной на ключ.
  После этого Иштван быстро вышел в коридор. У лестницы остановился, посмотрел вниз. Никого. Начал спускаться. Сухие буковые доски скрипели под ногами. По дороге думал о том, как заполучить у Иоганна ключи. Постучу к нему, — решил. В тускло освещенном холле Иштван остановился и оглянулся вокруг. Нигде никого не было. Он пошел в комнату Иоганна. Не успел еще дойти до нее, как открылась дверь одной из комнат первого этажа. Оттуда вышли трое. В одном из них Иштван узнал того американского офицера, с которым встречался у Донована.
  Офицер на мгновение остановился, потрясенный, потом сказал что-то на английском языке своим товарищам.
  — Как вы сюда попали? — спросил офицер.
  Иштван не ответил.
  — Руки вверх! — приказал американец, пронизывая Иштвана своим взглядом. Они стояли близко друг к другу. Парень знал, что в следующее мгновение на него нападут. Решил опередить своих противников. Молниеносным движением ударил американца краем ладони по виску. Тот пошатнулся и упал.
  Два других набросились на Иштвана. Одного из противников он отбросил рывком плеча, второго саданул головой в лицо. Но это был сильный мужчина. Он лишь на мгновение закрыл глаза, потряс головой и сразу ударил Иштвана по подбородку. У парня потемнело в глазах, он упал. Американец бросился к нему. Но Иштван не потерял сознания. Когда американец оказался рядом, парень быстрым движением подкосил его ногами. Тот рухнул. Иштван рывком вскочил на ноги. В тот же миг почувствовал, что кто-то крепко обхватил его руками. Он инстинктивно наклонился, расставил ноги и неожиданным движением рванул вперед ноги своего противника. Оба упали на пол. Американец не выпускал Иштвана, пытаясь подмять его под себя. Иштван схватил врага за левую руку и начал ломать палец. Тот закричал от боли и немного отпустил парня. Одним глазом взглянув на офицера, Иштван увидел, что тот медленно поднимается. В его руке заблестел пистолет.
  — Сдавайтесь! — крикнул офицер, опираясь на стол.
  «Ничего не поделаешь, — мелькнуло в голове Иштвана. — Против оружия я бессилен». Парень поднял руки.
  — Встаньте у стены!
  Он молча подчинился.
  Через час Иштван уже сидел перед полковником и Донованом.
  — Вы знаете, какая кара полагается за нападение на военнослужащих американской армии?
  — Нет, — сказал Иштван. — Но на каком основании вы держите меня под арестом?
  — Американские оккупационные власти имеют на это право, молодой человек. А вы находитесь в американской зоне.
  Иштван молчал.
  — Вот что, дружок, — нарушил тишину полковник. — Напрасно сопротивляетесь. Возможно, я говорил с вами несколько резковато, но я люблю откровенную беседу. Выполните это задание, и я даю вам честное слово, что больше поручений не будет. По возвращении можете немедленно выехать в Америку. Нам нужно это открытие. Скажу прямо — если не получим этих материалов, мы уничтожим их вместе с ученым, потому что не допустим, чтобы они попали в другие руки. Если вы не согласитесь выполнить задание, мы сегодня передадим вас венгерским властям вместе с доказательством шпионской деятельности. Если бы у меня был другой выбор, может, я и отказался бы от этой затеи. Но у меня другого выбора нет. У вас есть. Вы можете выбирать — жизнь или смерть. Вот как стоит вопрос. Потому что на той стороне вас повесят, можете не сомневаться. Я помогу вам решить эту задачу, опасность уменьшается до минимума. А потом можете учиться… Для размышлений у вас мало времени. Решайте.
  В голове Иштвана снова закипели мысли. Как ему быть? Он думал о Голубе, старом добром профессоре, с таким вдохновением работающем над опытами.
  Полковник снова начал говорить. Иштван слушал его рассеянно, одним ухом. Словно издалека доносились до него слова о жестоких методах коммунистов, об их планах подрывной работы во всем мире и о том, что американцы взяли на себя миссию спасти мировую культуру.
  — Вы, молодой человек, хотите, чтобы мы освободили страны, которые оказались за железным занавесом, в том числе и вашу родину, но не хотите помочь нам в этом. Бескорыстные усилия американского правительства должны поддерживать все честные люди. В конце концов, кто заинтересован в освобождении Венгрии? Мы или вы?
  — Но я хочу быть врачом, — простонал Иштван.
  — За это надо бороться! Врачом можете стать только тогда, когда и сами примете участие в борьбе. Иначе нет. Вы, наверное, слышали, сколько человек арестованы в последнее время в Венгрии. Подумайте, какая судьба ждет вас. Вот что я вам скажу: если бы вы не были сотрудником Голуба, вы бы уже давно были в Штатах. Ваше несчастье, что именно вы работали у профессора, а мы должны получить его открытия. А это не такое уж и большое дело. По крайней мере по сравнению с тем, которое вы уже выполнили для нас. Ну, какое будет ваше решение? Согласны?
  — Согласен, — ответил парень.
  Он закрыл глаза и устало откинулся на спинку стула.
  
  
   Глава девятая
  
  Доктор Сегеде взглянул на настольный календарь. Было 8 ноября. Привычным движением пригладил волосы, нашел в блокноте нужный номер телефона и позвонил. В трубке ответил женский голос.
  — Прошу капитана Шоша, — попросил он тихо. Ожидая, вынул свободной рукой из коробки сигарету и закурил. — Алло! — крикнул он в трубку. — Это вы, товарищ капитан? Доктор Сегеде вас беспокоит. Сегодня в семь часов вечера у дома 20 по Школьной улице, вас ждет легковая машина с номером СМ-309. Прошу вас прибыть точно.
  Он положил трубку и улыбнулся. Спокойно докурил сигарету, встал, подошел к умывальнику и помыл руки. Затем взял свою врачебную сумку, положил туда инструменты, оделся и вышел из дома. На мгновение остановился, с наслаждением вдыхая свежий утренний воздух. Незаметно оглянулся вокруг. Улица Керт была пустынна. Он пошел в направлении улицы Неметвельдь.
  Через десять минут доктор Сегеде уже звонил у калитки виллы профессора Голуба, ему открыла Рожи. Девушка была в синем ситцевом платье и белом кружевном фартуке. Улыбнувшись, она с ожиданием посмотрела на посетителя.
  — Доктор Сегеде, — представился высокий человек, приветливо улыбаясь. — Разрешите войти?
  — Но господина профессора нет дома…
  — Не беда, девочка, — сказал Сегеде. — Кто-то же есть в доме…
  — Пожалуйста, заходите, — указывая рукой вперед, пригласила девушка.
  — Вы давно у Голуба? — спросил врач, с интересом осматривая красивую темноволосую девушку.
  — Всего несколько дней…
  — Вот почему я вас раньше не видел, — сказал Сегеде, хотя не имел представления, была ли в Голуба раньше служанка. Между тем они подошли к дому.
  — Проходите, господин доктор… — пропуская его вперед, приглашала Рожи.
  Сегеде тщательно вытер ноги и вошел в прихожую.
  — Хозяйка скоро вернется. Она ушла ненадолго. Где-то по соседству, у портнихи.
  Снимая макинтош, Сегеде как следует все осмотрел. В просторной прихожей было несколько дверей. Ему надо было знать, куда они ведут.
  Девушка открыла одну дверь и через холл повела врача в рабочий кабинет профессора.
  — Садитесь, — указала она на стул, — я позвоню…
  — О, — перебил ее Сегеде, — не расстраивайтесь, дорогая. Я подожду вашу хозяйку. А между тем я прошу вас ответить на несколько вопросов.
  — Слушаю, — с готовностью ответила Рожи.
  — Может, сядете? — улыбнувшись, сказал врач. — В присутствии такой красивой дамы мне неудобно говорить сидя… Вы знали прежнюю служанку? Как ее звали?.. — Сегеде сморщил лоб. — Черт возьми… Опять изменяет память… Ну…
  Рожи молчала. Она знала имя своей предшественницы, но не любила без надобности говорить.
  — Не знаю, кто здесь был раньше.
  — Впрочем, это неважно. Позже вспомню. Мне хотелось бы знать, куда она делась. Дело в том, — добавил он, несколько колеблясь, — что она должна мне достаточно значительную сумму, но, очевидно, забыла об этом.
  — К сожалению, господин доктор, — подняла брови девушка, — не могу вам ничем помочь. Я об этом ничего не знаю.
  — Гм. Жаль, очень жаль…
  В кабинет зашла Эстер Боруш. Ее каштановые волосы сверкали, лицо разрумянилось. На губах выигрывала радостная улыбка, которая бывает у детей, когда они добиваются первого успеха в жизни. Она увидела незнакомого посетителя, и выражение радостного возбуждения исчезло с ее лица. Девушка сухо кивнул гостю.
  Тот встал.
  — Доктор Сегеди, — представился он, элегантно склонив голову. — Дочь профессора Голуба?
  — Нет, — пояснила Эстер. — Только его ассистент…
  Сегеде с удовольствием рассматривал стройную, красивую ассистентку.
  Вспомнив о неотложной работу на кухне, Рожи попросила Эстер побыть с врачом и вышла.
  — Очень рад… Я уже много слышал о вас, — обратился к девушке Сегеде.
  — Обо мне? Где вы могли услышать?
  — В кругу врачей. Теперь много говорят об опытах профессора Голуба. В связи с этим вспоминали и о вас. Но знаете, какой я представлял себе вас?
  — Интересно, какой?
  — А вы не обидитесь, если скажу?
  — О, что вы!
  — Так вот… — Сегеде засмеялся. Рассказывая, он жестикулировал руками. Эстер обратила внимание на то, что на кисти правой руки у него бинт, прилеплен пластырем. — Я представлял вас в роговых очках, с серьезным лицом многознайки и с косой, закрученной на макушке.
  — Видите, как иногда подводит людей их воображение, — улыбнулась Эстер.
  — А как идет работа? Я слышал, что она уже завершена?
  — Да, слава богу.
  — А скажите, — интересовался дальше Сегеде, — когда будет опубликовано открытие?
  — Не знаю. Это дело господина профессора…
  — Все с нетерпением ждут результатов. Честно говоря, и я сам. Когда-то мечтал стать исследователем… — задумчиво сказал Сегеде и опустил веки.
  — И что же вам помешало?
  — О, это долгая история. Бедные родители, шестеро детей. Один я учился дальше. Получил диплом и долгое время был безработным, потом десять лет в колониях, вдали от родины, в Азии. Эх… не стоит об этом говорить. Вы, молодежь, даже не представляете, какая у вас прекрасная жизнь. Возможность учиться без забот, стипендии…
  — Зато у вас, вероятно, была интересная жизнь.
  — Не могу сказать, что она была однообразной, Индия, Индонезия — это чудесные края, полные таинственности, древних чар. Там много странных людей и еще больше странных обычаев. Конечно, все это увлекает только тех, кто следит за жизнью из окон своих дворцов. Кроме того, кому приходится вести борьбу за хлеб насущный против предрассудков и старинных обычаев, все это волнует и интересует только сначала, а потом начинает надоедать.
  — Я охотно поехала бы туда и поработала два-три года, — сказала девушка.
  — Два-три года, конечно, можно, но десять… Знаете, что значит десять лет в тех местах? Иногда месяцами не видишь белого человека. Культура и цивилизация кончается сразу за полотном прямых бетонированных дорог, которые связывают шахты, месторождения нефти и крупные поселки. Но даже там не с кем поговорить, потому что белые люди в тех краях знают только одно: ром и виски. О девочка, это не жизнь. Театр, кино, книги? Все это там только мечта — недостижимая мечта.
  — Вы, наверное, много видели, пережили… Почему не напишите об этом?
  — Я не литератор.
  — Но рассказываете вы очень интересно.
  — Вам бы я охотно рассказывал, — улыбнулся врач. — В любое время…
  Эстер хотела что-то ответить, но в этот момент в комнату вошла жена профессора. Они встали.
  — Привет, — поклонился гость. — Доктор Сегеде.
  Госпожа Магда кивнула в ответ и жестом пригласила гостя сесть.
  — Слушаю вас, господин доктор, — сказала она, с любопытством глядя на мужчину.
  — Я к вам по поводу бывшей домработницы… — начал он.
  — Вы имеете в виду Юлиш? — Спросила хозяйка.
  — Да. Дело в том, что я несколько месяцев лечил ее… и… неприятно об этом говорить, но она задолжала мне определенную сумму.
  — Об этом я не знаю. А чем она болела?
  — Если не настаиваете, я бы не хотел об этом говорить. — Лечение бесплатное… короче говоря…
  — Понятно! — кивнула госпожа Магда. — К сожалению, мы не знаем, где она. Сколько она вам должна?
  — Меня волнуют не столько деньги, как результаты лечения. Я применил новый метод, а она исчезла именно в середине курса лечения… Итак, результаты… понимаете?
  — Конечно! Прекрасно понимаю, — улыбнулась жена профессора. — Все вы, врачи, одинаковы.
  — Простите, что побеспокоил, — мужчина встал.
  — О, не за что, — сказала женщина. — Если вы что-то узнаете, сообщите нам. А если нам станет что-то известно, мы также дадим вам знать. Кстати, какой ваше адрес?
  — Доктор Сегеде, улица Керт, дом четыре.
  — Эстер, золото, запиши, пожалуйста.
  Девушка вынула из кармана своего халата блокнот и записала адрес врача. Уже в дверях Сегеде обернулся.
  — Если у вас будет время, дорогая Эстер, наведайтесь ко мне. Я с радостью расскажу вам о своих путешествиях и покажу много интересных вещей. Моя жена малайского происхождения, она тоже знает много удивительных историй.
  — Хорошо, господин доктор. Попутно зайду к вам, — ответила девушка.
  Возвращаясь домой, Сегеде глубоко задумался. «Кажется, служанкой уже кто-то занялся», — решил он. — Значит, меня опередили. Лаборатория в подвальном помещении. Вход туда может быть только с прихожей. Собаки нет. Из соседних вилл ничего не видно. На окнах лаборатории нет решеток. Дело не слишком сложное… Хорошо бы осмотреть лабораторию… — Он тихо свистнул. — Та маленькая Эстер клюнула на восточные чудеса. Хорошая кроха. Думаю, что с ней не было бы много мороки. У таких маленьких претенденток на ученых бывает фантазия. К ним надо подойти не с танцами, а с интересными рассказами… Хорошая девушка…» Доктор Сегеде, весело насвистывая, свернул в калитку своей виллы.
  
  
  
  * * *
  Подполковник Челеи и Коцка тщательно обыскали квартиру Евы. Труп девушки нашли утром. Дворник два дня не видел Евы. Он не обратил бы на это внимания, потому что уже не раз случалось, что она по несколько дней не приходила домой, но вчера вечером у него возникло подозрение — девушкой интересовались с «Лилии». А утром пришлось взломать дверь, потому что в квартире лопнула водопроводная труба. Тогда и было обнаружено убийство. Челеи через час вместе с Коцкай прибыл туда. В то время в квартире уже развернули работу сотрудники уголовного розыска полиции. Они не нашли ничего подозрительного. В комнате был полный порядок, на блестящем паркете не обнаружено никаких следов.
  Ева лежала на кровати в ночной рубашке. Ее одежда была аккуратно сложена на спинке кресла. Ни остатков пищи, ни грязной посуды не нашли. Работники уголовного розыска чесали затылки, но ничего определенного об убийстве сказать не могли.
  — По всем признакам — это самоубийство, — сказал лейтенант, руководивший следствием.
  — Возможно, — согласился с ним подполковник, взглянув на Коцку. — Фотографии сделали?
  — Конечно…
  — Прошу вас срочно прислать мне по одной. И протокол вскрытия.
  — Будет исполнено, товарищ подполковник.
  Работники полиции ушли. Челеи и Коцка остались вдвоем. Подполковник закрыл дверь и сел.
  — Ну, Коцка, что скажешь?
  — Это убийство, — ответил Коцка.
  — Почему так думаешь?
  — Почему? — переспросил старший лейтенант. — У меня такое ощущение.
  — Согласен с тобой. Я тоже такого мнения. Но чем бы ты мог подкрепить свое чувство?
  — У меня есть предположение…
  — Интересно, какое?
  Коцка неожиданно поднял указательный палец к губам в знак молчания. Подполковник замолчал. Несколько секунд они напряженно прислушивались…
  — Каково твое мнение, товарищ подполковник, о результатах последних матчей? Сурок играл прекрасно. — Старший лейтенант встал и на цыпочках подошел к стене. Подполковник начал увлеченно говорить, в какой замечательной форме находится Сурок. Увидев, что Коцка присел на корточки, он подошел к приемнику и включил его. Регулятор он намеренно установил так, чтобы передача шла с шумом и треском… Между тем старший лейтенант оторвал от стены кусок плинтуса.
  — Посмотри сюда, — шепнул еле слышно.
  Челем взволнованно подошел.
  — Осторожно, не оборви провод!
  — Нет, не бойся… — Коцка действовал быстро.
  — Наверное, микрофон. Интересно, где установлен магнитофон?
  Приемник гремел и трещал, поглощая голоса двух мужчин.
  — Бейла, очевидно, здесь спаренный микрофон. Видишь два провода?..
  Чуть дальше провод в пластмассовой изоляции исчезал в фарфоровом изоляторе.
  Старший лейтенант поднялся.
  — Вот он входит в стену. Где-то здесь должен быть и микрофон.
  — Расковыряйте стену, — тихо приказал подполковник.
  Коцка согнулся и стал ковырять карманным ножиком штукатурку. В прихожей зазвонил звонок. Они прислушались. Челеи подал знак, что он выйдет. Коцка прекратил работу и ждал, держа наготове пистолет. Он услышал обрывки разговора, потом скрип двери. Подполковник вернулся с юношей.
  — Этот товарищ расскажет о результатах вскрытия, — сказал Челеи.
  — Письменного заключения еще нет, — сказал юноша. — Но все данные говорят о том, что речь идет об убийстве. Девушку убили неизвестной врачам ядом. Под левой грудью обнаружен чуть заметный след укола, кроме того, в правую руку, под локтем, маленькой, по мнению врачей, специальной иглой, сделана инъекция в вену. Об убийстве свидетельствует и тот факт, что под ногтями девушки остались кусочки чужой кожи. Очевидно, перед убийством была схватка, хотя на теле женщины не найдено никаких синяков. По мнению полицейского врача, который руководил вскрытием, кожа содрана с кисти руки человека с черной или темно каштановой порослью.
  Молодой следователь попрощался и ушел. Челеи с товарищем вернулись в комнату. Коцка снова взял свой нож и начал работать. Челеи отрывал дальше плинтус, следя, куда ведет провод. Он скрылся за широким шкафом. Тщательно осмотрели шкаф, который был так плотно приставлен ​​к стене, что между задней доской и стеной шкафа нельзя было просунуть даже мелкую монету.
  — Тсс! — услышал он шипение Коцки. Подполковник посмотрел туда. Старший лейтенант жестом позвал его. Подойдя ближе, Челеи увидел в руках Коцки специальный микрофон.
  — Хитрая штучка! — прошептал Коцка. — Звук входит через отверстия вилки.
  — Заверни во что-нибудь, — сказал Челеи. — Подожди, я найду какой-то платок. — Он открыл шкаф и вытащил шерстяной шарф. Коцка накрутил шарф на микрофон, подошел к приемнику и уменьшил силу звука.
  — Провод тянется за шкаф, — констатировал подполковник.
  — Оттяните его, — предложил Коцка. Они принялись за шкаф вдвоем, но не могли даже сдвинуть его с места.
  — Хватит надрываться, — сказал подполковник. — Кажется, здесь мы найдем что-то интересное.
  — И я такого же мнения, — согласился с ним Коцка. — Раскрывается тайна квартиры дипломата.
  — Или начинаются новые осложнения, — сказал Челеи. — Ведь он пользуется дипломатической неприкосновенностью…
  — Плевать мне на это! Я зайду туда все равно, хоть бы он пользовался покровительством святого Петра, — бросил Коцка. — Неприкосновенность не дает права на шпионаж.
  — Не горячись, парень…
  Коцка. без ответа начал выбрасывать из шкафа одежду. Опорожнив его, стал тщательно осматривать. Затем остановился и задумался. Челеи, как бывший журналист, немного понимал в технике, зато Коцка в этой области был настоящим мастером.
  — Бейла, у тебя случайно нет карманного фонарика? — обратился он к подполковнику.
  — Нет, я даже лупы не взял с собой.
  — А может, провод настольной лампы такой длинный, что позволит поднять ее сюда?
  Старший лейтенант взял лампу и понес в шкаф.
  — Немного не то, что нам надо. Включи свет и посвети мне, — попросил он.
  Челеи осветил лампой середину шкафа. Коцка внимательно осмотрел гладкую внутреннюю облицовку, но ничего особенного не увидел. Тогда он ощупал пальцами. В левом верхнем углу был чуть заметен узкий паз.
  — Нашел! — воскликнул Коцка и протиснулся в шкаф. Посветив зажигалкой, внимательно осмотрел подозрительное место. В стене шкафа была небольшая квадратная кнопка. Он слегка нажал на нее. Что-то еле слышно щелкнуло, потом послышалось тихое гудение. Задняя стенка шкафа отодвинулась влево, образовалась широкая щель. В ней виднелась одежда. Коцка полез дальше.
  — Это уже второй дом, — прошептал он. — Шкаф встроенный в стену.
  — Выходи, — услышал он голос Челеи, — и попробуй закрыть вход.
  Коцка нажал на кнопку. Опять что-то щелкнуло, и задняя стенка шкафа с тихим жужжанием встала на место.
  — Пройду в соседнюю квартиру и проверю ее, — с нетерпением заявил старший лейтенант.
  — Спокойно, Коцка, — остановил его подполковник. — Поспешностью можно испортить дело.
  — Что ты хочешь делать?
  — Во-первых, вызови сюда двух ребят. Во-вторых, надо узнать, может, квартира действительно пользуется правом неприкосновенности.
  — Глупости! — горячился старший лейтенант. — Это лишняя деликатность. Какая необходимость в таких случаях соблюдать правила дипломатии? Они сами нарушают их! — И Коцка пошел к телефону, чтобы отдать нужный приказ.
  Через час они уже сидели в кабинете подполковника. Просмотрев донесения, Челеи многозначительно кашлянул.
  — Слушай, Коцка, — сказал он.
  
  
  «Вчера ночью бывший студент университета Краснай перешел у Шопрона границу. Он выполняет поручение полковника Донована. Цель его перехода неизвестна. Завтра приду тоже. Остальные доложу лично. Прошу обеспечить переход границы восьмого числа после 23 часов. Б-19».
  
  
  — Красная, очевидно, прислали за материалом ФБ-86, — отметил Коцка.
  — Очевидно. А вот еще одно интересное донесение:
  
  
  «Сегодня капитана Ласло Шош на улице Школьной, возле дома 20 будет ждать легковая машина с номером СМ-309»
  
  
  — Надеюсь, что на этот раз мы поймаем этого типа, — запальчиво сказал Коцка.
  Челеи минуту подумал и сказал:
  — Ты будешь следить за машиной и капитаном Шошем. Задержать его разрешаю только в том случае, если уже не будет возможности незаметно идти по следу машины. Ни в коем случае не отстаньте от нее. Подготовься к операции. Но сначала загляни к Рожи и узнай, что у них нового. Я организую прикрытие виллы Голуба. Зайду также к Эстер Боруш. В пять часов встретимся и еще раз обо всем договоримся. Ясно?
  — Да, — ответил лейтенант. — Хотелось бы наконец увидеть этого Фредди.
  Сам Челеи пошел сначала в институт патологической анатомии и внимательно осмотрел под микроскопом куски кожи, найденные под ногтями убитой. Когда оторвался от микроскопа, лицо его было весело.
  — У товарища подполковника, как вижу, хорошее настроение, — заметил полицейский врач.
  — А вы бы не радовались, если бы сделали удачную ставку на какой-то номер?
  — Вы выиграли по лотерее, товарищ подполковник?
  — Думаю, что выиграл, — ответил Челеи.
  Врач завистливо посмотрел вслед подполковнику. Из института Челеи поехал прямо в кафе «Букет». Там встретился с Эстер Боруш. Девушка была смущена.
  — Давно ждете, дорогая Эстер? — спросил подполковник. — Вы уже заказали что-то?
  — Нет, — ответила девушка. — Я только что пришла.
  Подполковник заказал две чашки черного кофе.
  — Почему вы так печальна?
  Девушка посмотрела на него печальными глазами.
  — Именно с вами поделиться? — горько улыбнулась она. — Чего доброго, еще и арестуете…
  — И такое может произойти, — засмеялся подполковник.
  Официантка принесла кофе. Подполковник закурил и начал медленно помешивать кофе ложечкой, не сводя глаз с девушки.
  — Ну, — прервал он тишину, — поделитесь уже наконец со мной своим горем. Обещаю, что половину его возьму на себя.
  — Мне не до шуток, товарищ Челеи. Причина моего горя гораздо серьезнее, чем вы думаете. — Девушка безнадежно махнула рукой.
  — Я не шучу, Эстер. Я действительно хочу вам помочь.
  — Товарищ Челеи! Здесь что-то не в порядке… Красная буквально загнали в преступление. Я долго не верила, что это возможно. Теперь увидела. А тот, кто погубил этого талантливого парня, живет себе спокойно. Несчастный парень своим необдуманным поступком как будто подтвердил предположение Каллоша. Меня учили, что человек становится преступником в результате определенных условий. Получается, что эти условия можно создать… Если так пойдет дальше, то Каллош, чего доброго, получит награду.
  — Нет, дорогая Эстер. Не думаю, чтобы это было так. Вряд ли сам Каллош рассчитывал на награду. Для нас совершенно ясно, что поступок Красная отнюдь не подтверждает предположение Каллош. А о влиянии условий, это вы правы. И нам надо совместными силами бороться за то, чтобы справедливость восторжествовала.
  — Это пустая борьба, товарищ Челеи.
  — Почему вы считаете ее напрасной?
  — Если бы, допустим, Краснай вернулся, то вы, хорошо зная его дело и те обстоятельства, по которым он пошел на преступление, выступили бы на его защиту? Или боролись бы за то, чтобы парня не наказали?
  Челеи молчал.
  — Почему же не отвечаете?
  — Эстер, — сказал тихо подполковник. — Я обещал вам сделать все, чтобы спасти Красная.
  — Самое удивительное в этом деле то, — посмотрела на него девушка, — что я помогаю вам. Но я знаю Красная, честного человека, оказавшегося в тяжелом положении только вследствие определенных обстоятельств. Я знаю, что Иштван совершил преступление, и все же я не могу его осудить. Возможно, на его месте я действовала бы так же… И в то же время я понимаю, что помочь вам — моя обязанность.
  Слушая девушку, Челеи все время думал о последнем донесение. «Бедная Эстер! Что бы она сказала, если бы узнала, что Краснай еще глубже запутался в сети. Теперь действительно необходима ее помощь».
  — Чуть не забыла вам сказать. Перед обедом я встретила интересного человека, — услышал он голос девушки.
  Челеи внимательно посмотрел на нее.
  — Это доктор Сегеде. Десять лет прожил на Дальнем Востоке. Он из бедной семьи и в условиях старого строя вынужден был уехать на чужбину…
  — Скажите, какой он из себя? — перебил ее Челеи.
  Эстер точно описала внешность врача.
  — Он был в очках?
  — Нет, без очков… Разговаривая с ним, я думала о том, что раньше люди были вынуждены покидать страну из-за тяжелых условий жизни, а теперь такого способного парня, как Краснай, выгоняют на чужбину негодяи типа Каллоша. Из-за них честные люди иногда становятся недругами нашего строя. И против Каллош мы не ведем никакой борьбы.
  — Вы ошибаетесь. Если вас это удовлетворит, могу сообщить, что Каллоша отстранили от работы и по его делу ведется следствие. Причем не только по служебной линии, но и по партийной. Оказалось, что за ним немало грязных дельцев.
  Девушка повеселела.
  — Наконец, — сказала тихо.
  — Скоро все выяснится, — продолжал Челеи. — А теперь подробно расскажите, о чем вы говорили с Сегеде, каково ваше мнение о нем, потому что у меня будет к вам одна просьба.
  Девушка начала рассказывать.
  
  
  
  * * *
  В пять часов Коцка зашел в кабинет подполковника. Лицо его сияло.
  — Прилетела первая ласточка, — засмеялся старший лейтенант. — Доктор Сегеде побывал сегодня в вилле. Рожи он наврал всякой всячины, что лечил служанку Голуба, Юлиску… Короче говоря, провел рекогносцировку. Теперь уже ясно, что под станцией Веллингтон скрывается Сегеде.
  — А если кто-то другой? — клыбаясь спросил Челеи.
  — Не может быть другой, — сказал Коцка. — Станция находится в районе улицы Керт. В том, что Сегеде агент, нет сомнений. Вспомни донесения, разговор Шоша и Сегеде, мнимое завещание Вильдмана и условия получения наследства.
  — Я тоже думаю, что Сегеде — агент, — сказал Челеи. — Десять лет он жил на Дальнем Востоке, и, очевидно, там познакомился с Вильдманом.
  — Откуда ты это знаешь?
  — Эстер говорила. Он приглашал к себе девушку, многое ей рассказывал.
  — Складывается интересная ситуация. Сегеде — английский шпион. Фредди — американский. Оба стремятся получить открытия Голуба. Может случиться, что они уничтожат друг друга. Интересно знать, кто убил Еву — Сегеде или Фредди? Потому что нет сомнения, что это был один из них. — Да это возможно. Вспомни передачу станции Йорк, — сказал подполковник. — В ней говорится, что открытие пытается заполучить другая великая держава. Возможно, Сегеде отстранил от дороги девушку именно потому, что она работала на американцев. Это предположение подтверждается еще и тем, что Еву отравили, и что Сегеде уже побывал в Голуба. Правда, особых результатов это посещение не дало. Разве только то, что через несколько дней, в случае необходимости, Эстер посетит его… Утром прибудет Б-19. Тогда картина прояснится. Потому что у англичан есть свой человек в венском центре американцев. Возможно, это капитан Клерк. Тот любит деньги…
  — Да… — неуверенно сказал Коцка. Видно было, что его мысли заняты другим. Челеи обратил внимание на его сомнения.
  — Что такое? Что с тобой?
  — Мне кажется, что я получу выговор, — ответил решительно Коцка.
  Подполковник удивленно посмотрел на него.
  — Я все же обследовал квартиру…
  — Какую?
  — Того итальянца!
  — Ты с ума сошел?
  — Но не как официальное лицо, — хитро прищурился Коцка, — а как частный человек… под видом венгерского гражданина Кароля Барди…
  — Не хитри, Коцка, это серьезное дело!
  — Да что же это, наконец, такое! — вскипел старший лейтенант. — Теперь революционные времена, и мой долг как революционера…
  — Не горячись, — строго перебил его Челеи. — Напиши об этом докладную записку. А теперь, — сказал он мягче, — расскажи, что ты там видел.
  Глаза Коцки радостно заблестели, но сразу погасли.
  — Немного, почти ничего… — ответил медленно. — Всего-навсего магнитофон и специальный радиопередатчик, работающий на ультракоротких волнах.
  — Надеюсь, ты его сфотографировал?
  — Да. Насколько я мог установить, радиус действия передатчика небольшой… Магнитофон тоже специального назначения…
  — А именно?
  — На нем, кроме обычного выключателя, есть еще и автоматический.
  — Это для меня слишком сложно, — сказал подполковник.
  — Сначала я тоже не разобрался, а потом понял. Если у Евы кто-то был, то с квартиры итальянца можно было записывать разговор с помощью обычного выключателя. А когда кто-то заходил к Еве из квартиры итальянца и хотел, чтобы их разговор был записан, он не закрывал потайную дверь, и магнитофон включался автоматически. Есть еще одна интересная деталь, но о ней я не решаюсь даже вспоминать…
  — Почему? — вопросительно посмотрел на своего товарища подполковник.
  — Потому что это уже пахнет воровством, — ответил старший лейтенант.
  — Что ты оттуда взял?
  — Я взял магнитофонную пленку. У меня не хватило сил удержаться…
  — И уже прослушал ее?
  — Еще не успел… Я решил, что если убийца был настолько опрометчивым, что забыл взять с собой пленку, то будет просто преступлением оставить ее там…
  — Интересно, почему он ее не взял с собой? — вслух размышлял Челеи.
  — Наверное, кто-то вспугнул его или он был очень взволнован…
  — Вели принести магнитофон, послушаем пленку.
  Коцка отдал распоряжение секретарше. Через десять минут они уже внимательно слушали диалог Евы и Фредди… Челеи все время что-то записывал, не переставая, однако, слушать. «Неужели я ошибаюсь?» — думал он.
  Почти целый час слушали запись. Перед их глазами как будто снова произошло жестокое убийство.
  — Несчастная девушка, — бормотал Коцка. — Получается, что Еву убил не Сегеде.
  — Значит, — ответил подполковник и взглянул на часы. — Коцка, тебе пора уходить.
  — Иду, — ответил старший лейтенант.
  
  
  
  * * *
  В тихую Школьную улицу свернул автомобиль «Гумбер». Шофер покачал головой. Мотор работал с перебоями: то надсадно гудел, то чихал и глох. Машина постепенно теряла скорость.
  Перед домом 20 стоял «Ситроен» с номером СМ-309. За рулем сидел мужчина лет тридцати в светлом плаще. Надвинув серую шляпу до глаз, он безразлично курил сигарету. На заднем сиденье согнулся Фредди. Сняв очки, протирал их и смотрел на машину, приближающуюся с большим шумом.
  «Гумбер» остановился. Из него вышел водитель-великан. Сердито размахивая руками, он объяснял что-то своему пассажиру, потом, плюнув, поднял капот и склонился над мотором. Машины стояли на расстоянии десяти метров друг от друга.
  Фредди посмотрел на часы. Было без одной минуты семь.
  — Включай мотор, — приказал он водителю. — Когда тип сядет, немедленно отправляйся.
  Мотор мягко загрохотал.
  Между тем во второй машине Коцка тоже следил за часами. Когда старший лейтенант поднял руку, водитель-гигант кивнул головой. Неторопливо собрав инструменты, положил их в багажник. Коцка напряженно вглядывался в машину. Мимо прошел блондин в армейской форме. Коцка взглянул на него и чуть не вскрикнул от неожиданности.
  Олайош!
  Олайош, или же капитан Шош, быстро шел к «Ситроену». Около машины на момент остановился, оглянулся вокруг и сел.
  В следующее же мгновение его ударили чем-то тупым по голове и сунули под нос вату с хлороформом. Он потерял сознание.
  Машина тронулась и с большой скоростью помчалась в направлении Батхиань. Фредди посмотрел на беспомочного капитана, ловко обыскал его. Вынув из кармана документы, внимательно просмотрел их. В бумажнике было всего две-три фотографии. Офицерское удостоверение оказалось слишком новым. Олайош как будто шевельнулся. Фредди снова сунул ему под нос вату с хлороформом. Затем положил в карман бумажник с удостоверением капитана и посмотрел в заднее окошко. На расстоянии двадцати — двадцати пяти метров за ними ехала машина. Он узнал характерную форму «Гумберта».
  — Поверни на Мариаремете, а потом поедешь на венскую дорогу, — приказал водителю.
  Тот кивнул головой. Фредди теперь уже не отрывал взгляда от «Гумберта».
  — Скорее!..
  Человек в серой шляпе нажал на педаль. «Ситроен» рванулся и, несмотря на подъем, набрал скорость. Фредди все больше нервничал.
  — Это можно было бы предвидеть, — бормотал он себе под нос. С внутреннего кармана вытащил пистолет большого калибра. Водитель крепко сжал губы и добавил еще газа. Стрелка спидометра прыгнула на цифру восемьдесят.
  Они выехали на пилишсентиванскую дорогу. Вдали мелькали огни города. Обе машины быстро проскочили село и помчались к венской дороге… «Ситроен» делал отчаянные попытки оторваться от своего преследователя.
  — Давай газа, Фери! — пидгонял Коцка широкоплечего шофера.
  — Уже и так почти сто десять километров. А больше и «Ситроен» не выдержит.
  — Надо их опередить!..
  — Вряд ли удастся, — заметил водитель, не сводя глаз с дороги, которая в этих местах делала частые повороты. — Не пустят нас вперед… зажмут в канаву.
  — Включай прожектор!..
  Они приблизились к «Ситроену» на десять-пятнадцать метров. В свете прожектора Коцка четко видел человека, который время от времени выглядывал в окно. Что-то знакомое было в нем, но тень от шляпы не позволяла разглядеть лицо.
  Яркий свет, вероятно, мешал водителю передней машины.
  — Попробуй опередить их!
  — Разве не видишь, что не пускают? — сердился Фери.
  — Сигнал! — приказал Коцка.
  Но «Ситроен», не обращая внимания на сигнал, вышел на середину дороги.
  — Не остается ничего другого, как немного толкнуть их сзади, — сказал шофер.
  — Нельзя. С ними наш товарищ…
  — А опередить невозможно…
  Из уст Коцки невольно сорвалась какая-то длинная брань. Вдруг слово застряло в горле…
  — Стоп! — крикнул он, придя в себя от неожиданности. Фери нажал на тормоза. Из окон «Ситроена» прозвучал выстрел… Один… другой…
  Ветровое стекло «Гумберта» пробила пуля…
  — Берегись! — крикнул Коцка шоферу.
  — Как здесь остерегаться? — сердился Фери. — Где денешься от пуль?..
  В руках Коцки тоже заблестело оружие. Рукояткой пистолета он разбил стекло. Осколки со звоном брызнули во все стороны…
  Целиться было трудно, потому что машина все время подпрыгивала на ухабах дороги.
  С «Ситроена» время от времени стреляли. Старший лейтенант тщательно целился, хотя знал, что своим мелкокалиберного пистолета не принесет большого вреда противнику. Машины неслись в двадцати — двадцати пяти метрах друг от друга. Коцка прицелился в правое заднее колесо. Не попал. Опять выстрелил…
  Со второй машины несколько пуль попало в капот.
  — Подлец! — с ненавистью процедил Коцка. — У него автоматический пистолет.
  — Черт возьми! — воскликнул Фери. — Пуля попала в правую переднюю шину! Держитесь! — машину начало стремительно заносить в сторону канавы. Придорожные деревья угрожающе приближались…
  Коцка весь напрягся, упираясь в сиденье, послышался треск, звон разбитого стекла. Он инстинктивно прикрыл рукой глаза. Вдруг его рвануло, и он полетел на Фери…
  Когда Коцка открыл глаза, машина стояла поперек дороги. Задняя лампочка «Ситроена» мелькала где-то в несколько сот метров впереди…
  
  
   Глава десятая
  
  Было уже десять часов, когда Коцка с Фери добрались до управления. Коцку очень угнетала неудача. Челеи озабоченно слушал доклад старшего лейтенанта. Он думал об Олайоша и корил себя за то, что дал ему такое опасное поручение. Вспомнил свою последнюю беседу с Олайошем. «Не волнуйся, Бейла. Оставь все сомнения, — сказал Олайош. — Я считаю своим общественным долгом помочь вам. Это обязанность коммуниста». «Хорошо, хорошо, Гейза, — успокаивал тогда Челеи своего товарища. — Но это связано с большой опасностью». Никогда он не забудет удивленного взгляда Гейзы. «Ты говоришь, что это опасно? — спросил тот. — А разве мы должны выполнять только легкие задачи, не связанные с риском? Одним словом, не стоит об этом так много говорить. Если бы я даже не был коммунистом, все равно моим долгом было бы помочь вам». — «Ты замечательный человек, Гейза. Если бы все рассуждали так, нам было бы гораздо легче работать, и мы, вероятно, меньше ошибались бы». Гейза не отступал. Попросив отпуск, он сразу же приступил к работе. Теперь неизвестно, что с ним. Банда Фредди не слишком церемонится с теми, кто становится ей поперек дороги. Смерть Евы Шони и Вильдмана красноречиво свидетельствует об этом. Если требуют их интересы, они не останавливаются даже перед жестоким убийством. А Фредди уже знает, что Гейза не племянник Вильдмана. Олайоша, вероятно, оглушили, иначе бы он помог Коцке во время перестрелки. Теперь остается только мобилизовать все силы, чтобы спасти Олайоша.
  — Коцка, — сказал подполковник, — поднимай всех по тревоге. Начнем открытые поиски. Свяжитесь с полицией. Доктора Сегеде немедленно задержите. Обязательно надо найти машину. Предупреди наших людей, оставленных в засаде на квартире Евы, чтобы были готовы ко всему. Видно, Фредди не намерен так просто сдаваться. У виллы Голуба оставь только Мики, всех других привлеки к поискам.
  — Понятно, — сказал Коцка. — Ты будешь здесь?
  — Да, — ответил подполковник. — В случае каких-то изменений я немедленно сообщу тебе. На рассвете должен прибыть Б-19. Возможно, у него будут какие-то новые данные. Краснай уже здесь, но на его след пока не удалось напасть.
  — Итак, твоя задача — найти Олайоша, а я буду защищать ФБ-86.
  Старший лейтенант быстро вышел. Челеи в задумчивости сидел за письменным столом, когда ему позвонил Коцка.
  — Алло, — крикнул он в трубку. — Сегеде исчез, на квартире его нет. Возможно, он и не вернется. Не нашли ни одного документа — все сожжено. Только рация на месте.
  — А где его жена?
  — Жители дома сказали, что она еще вчера уехала.
  Расстроенный Челеи положил трубку и начал ходить по комнате. «Все же получается так, как я и думал, — мелькнула в голове мысль. — Фредди имеет где-то еще одну квартиру и живет там под другой фамилией. Олайоша он, вероятно, повез туда. Квартира может быть только в вилле, уединенной вилле, в которую можно незаметно занести человека без сознания.
  
  
  
  * * *
  Эстер собиралась уже ложиться, когда кто-то позвонил. Девушка была сама, сестра уехала к родителям в деревню. Быстренько накинув на себя халат, она поспешила к двери.
  — Кто там? — тревожно спросила девушка. С тех пор как с Иштваном случилась беда, она стала очень нервной.
  — Иштван Краснай, — услышала Эстер глухой голос.
  У Эстер сжалось сердце. От неожиданности она не знала, что и делать: радоваться или пугаться. Мгновение стояла беспомощно, потом решительно открыла дверь.
  Иштван зашел, его едва можно было узнать. Девушка отступила на несколько шагов, забыв даже закрыть дверь…
  Иштван сам закрыл дверь, повернул в замке ключ и посмотрел на девушку. Эстер не отрывала от него взгляда. В синих глазах парня светился ужас и отчаяние. Такое выражение глаз бывает у затравленных диких зверей. Юноша похудел, его лицо было бледным, как у больного или человека, не спавшего долгие ночи.
  Эстер вздрогнула от жалости.
  — Иштван, — почти шепотом сказала девушка. — Иштван! Откуда ты?.. — она предчувствовала, даже была уверена, что он вернется, и все же эта встреча была неожиданной.
  — Эстер…
  — Заходи в комнату… — Эстер открыла дверь. Иштван молча последовал за ней.
  Сбросив пальто, парень сел напротив Эстер. Они смотрели друг на друга как чужие.
  — Можно остаться здесь на несколько часов? — нарушил тишину юноша.
  Эстер кивнула головой.
  Иштван закрыл глаза, крепко сжал губы. Его лицо нервно задергалось. Боль терзала его сердце. К глазам подступали слезы… Как хорошо было бы заплакать… броситься на грудь этой чистой, честной девушке, найти в ней лекарство для душевной боли, радость, утешение. Боже, как хорошо было бы услышать человеческие слова, которые ободрили бы его, вселили надежду, что не всему еще не конец, что мосты, ведущие в честную жизнь, еще не сожжены… Нет, для него нет прощения… он пропащий… На рассвете, в четыре часа, его ждет человек, которому надо передать открытия… и он должен выполнить эту задачу, потому что у него нет сил расстаться с жизнью…
  Иштван пытался сдержать плач, но слезы сами потекли по щекам. Он заплакал беззвучным, отчаянным мужским плачем… Словно источник из горных недр, лились из самого сердца эти слезы боли…
  — Эстер, — шептал он, — дорогая Эстер… Скажи, ты ненавидишь меня?
  Девушка изумленно смотрела на юношу. Эстер чувствовала, что Иштвану грозит опасность, что он стоит на краю бездны, и она должна помочь ему пока не поздно, пока бездна навсегда не поглотила его…
  — Расскажи, что произошло? — тихо попросила Эстер.
  — Я пропал… Дорогая Эстер, мне конец… — запинаясь, выдавливал из себя Иштван.
  Эстер подсела ближе к Иштвану, взяла его за руку.
  Юноша крепко сжал запястье девушки. Так утопающий хватается за соломину, которой случайно коснулась его рука.
  — Ты знаешь, что я для тебя была другом, — мягко обратилась к нему девушка. — Всегда была с тобой… Скажи, что случилось? Где ты пропадал?.. Ты исчез в тот день, когда Голубь добился твоего восстановления в университете. Решение дисциплинарной комиссии было отменено, но тебя уже не нашли…
  Иштван, как угорелый, тупо смотрел на девушку. Сначала он не понял содержания услышанных слов. Когда же слова дошли до его сознания, он не поверил своим ушам.
  — Что… что ты говоришь? Меня… восстановили?..
  — Да, — улыбнулась девушка. — Все выяснилось.
  — Нет, не может быть… Эстер… Милая Эстер… Это правда?.. Скажи, что ты просто хочешь утешить меня…
  — Нет, я не утешаю тебя. Правда!..
  — Когда это было?
  — В тот день, когда мы получили твое письмо.
  — Но ко мне на следующий день… Ничего не понимаю, — растерянно говорил парень. — Почему же… на следующий день… ко мне приходил подполковник?
  — Он хотел поговорить с тобой, передать, что все выяснилось. Боялся, что ты можешь в отчаянии сделать какую-нибудь глупость…
  Иштван застыло смотрел перед собой, его глаза сузились, лицо постепенно менялось. Сначала на устах мелькнула едва заметная улыбка, которая превратилась в уродливую гримасу. Уста раскрылись, из них вырвался непонятный крик, перешедший в неистовый хохот.
  — Ха-ха-ха-ха! — это был мучительный крик измученной души, удивительная игра крайне возбужденных нервов. Лицо Иштвана пожелтело от напряжения. Затем неистовый хохот сменился судорожным хрипом… Тело юноши задергалось в судорогах. С лица исчез противный красный цвет, оно побледнело.
  Эстер быстро налила в стакан воды и заставила парня выпить. Затем принялась растирать Иштвану лоб и виски. Юноша тупо смотрел в одну точку, бормоча какие-то бессмысленные слова.
  — Иштван, милый, — шептала Эстер, обхватив его за плечи, — пойдем ляжешь на диван.
  Иштван машинально подчинился ей. Эстер расстегнула ему рубашку, разула парня.
  Иштван лежал с закрытыми глазами, на лбу искрились крупные капли пота…
  Эстер нащупала пульс юноши. Сердце билось неровно. «Надо вызвать Голуба, — решила девушка. — Так или иначе, нужна медицинская помощь… У Голуба, вероятно, найдется какое-то успокаивающее средство».
  
  
  
  * * *
  Поздно вечером профессор сидел за письменным столом. Зазвонил телефон.
  Кто бы это мог быть? — мелькнула мысль.
  — Алло! — крикнул он в трубку недружелюбно. — Кто говорит? А, это вы, Эстер! — Лицо профессора посветлело. — Что? Что вы говорите? Краснай?! Не разыгрываете?.. Сейчас же иду. — Руки старого ученого дрожали, когда он клал трубку.
  — Магда! — крикнул он.
  В дверях появилась жена профессора.
  — Немедленно вызови такси… Потом все объясню… Приготовь мне пальто… я пока возьму медикаменты…
  Женщина больше ничего не спрашивала. Голубь быстро прошел в лабораторию. Вскоре вернулся с маленькой врачебной сумкой в ​​руке.
  Госпожа Магда уже ждала его, держа наготове пальто и шарф.
  — Побью его, — ворчал себе Голубь под нос. — Ей-богу, отлуплю…
  — Кого? — удивленно спросила госпожа Магда.
  — Этого сопляка… недостойного мальчишку… — сказал Голубь, одеваясь.
  — Он нашелся?.. — взволнованно спросила госпожа Магда.
  — Да… Сорванец!..
  — Слава богу, — вздохнула женщина.
  Перед воротами загудела машина.
  Между тем Иштван уснул беспокойным сном. Он ворочался на кровати, время от времени что-то выкрикивая. Пальцы его судорожно сжимались в кулак. Он размахивал рукой, напрягал тело, будто пытался поднять что-то тяжелое. Иногда выкрикивал отдельные слова:
  — Нет-нет! Нет! Отец Пал… Ну, подходите… Негодяи!
  Эстер беспомощно наблюдала муки юноши. Хотела чем-то помочь, но не знала как.
  Она подсела к нему на диван, взяла за руки и начала успокаивать. Эстер знала, что Иштван не слышит ее, и все же ласково говорила ему, как надеялась, что ее слова могут успокоить его растревоженную душу.
  — Иштван!.. Это я, Эстер… Слышишь, милый? Все будет хорошо… Я знаю, что все образуется, я так хочу, чтобы ничего с тобой не случилось. Иштван…
  Девушка говорила с ним, не останавливаясь, так, как когда-то в детстве разговаривала со своей куклой, когда все взрослые были на поле, а она сама оставалась дома. Тогда Эстер говорила потому, что боялась остаться в одиночестве, подбадривала себя своим голосом. Теперь Эстер тоже боялась. Ведь ничего еще не кончилось, все трудности впереди… Этот большой, беспомощный ребенок натворил ужасных преступлений, что страшным бременем легли ей на душу. А за преступлениями придет наказание… Но должен быть наказан и тот, кто втянул его в преступление… Разве может Иштван надеяться на прощение? Ее обязанность — немедленно сообщить Челеи. Ведь Челеи однажды уже помог парню, ему можно доверять. Почему же она колеблется? Потом, позже. Важно, что Иштван здесь…
  Пришел Голубь. В прихожей он быстро повесил пальто и шляпу.
  — Где Иштван? — взволнованно спросил профессор.
  — Лежит на диване, — ответила девушка.
  — Пойдем, — бросил профессор и, взяв врачебную сумку, пошел в комнату.
  
  
  
  * * *
  Олайош сидел, привязанный за руки и ноги к креслу. Напротив него в другом кресле уселся Фредди.
  Гейза, еще направляясь к машине, видел, что в «Гумберте» сидит старший лейтенант Барди. Итак, за ними следили. Это вернуло уверенность, что друзья спасут его, но волнения он все же не смог преодолеть.
  Олайош был человеком беззаботного характера. Улыбка не сходила с его уст даже тогда, когда что-то тревожило его. Он улыбнулся и теперь, взглянув на Фредди и парня в спортивном пиджаке, который сидел рядом.
  — Уважаемый капитан Шош, — сказал Фредди. — Если я правильно понял вас, вы не намерены назвать свою настоящую фамилию…
  — Вы уверены, что у меня есть еще и другая фамилия? — Улыбнулся Олайош.
  — Не кривляйтесь! Неужели вы не понимаете, в каком положении оказались?
  — О, нет! Это мне вполне ясно. Вы похитили офицера народной армии. А за это соответствующие органы вряд ли похвалят вас…
  — Я уже сказал: перестаньте шутить. Вы никогда не были офицером народной армии. Дело с телефоном, вы, надо сказать, обыграли неплохо. По тем номером дама действительно отзывалась от имени министерства, но должен заметить, что в справочном бюро этот номер не знают.
  — Значит, вас подвели…
  — Не мудрствуйте! — с нетерпением оборвал его Фредди.
  Он спешил. В четыре часа утра к нему должен прибыть курьер с материалами ФБ-86. Как только материалы будут у него, курьера нужно будет ликвидировать. Такое указание поступило из Вены. Сам бог помогает ему. Открытие он немедленно отправит в Лондон, а Доновану сообщит, что курьер не прибыл. А потом распрощается с Венгрией. Достаточно, навозился за четыре года. Свои связи передаст кому-то другому. У него уже горит земля под ногами. Где-то допущен промах, потому что контрразведчики глубоко проникли в его ряды. Взять хотя бы этого. Как самоуверенно он улыбается!
  — Вот что, молодой человек. Мне очень приятно, что у вас такое хорошее настроение. Я люблю веселых людей. Но, — глаза Фредди блеснули, — нам придется расстаться, у меня есть другие неотложные дела. Не хотелось бы вырывать вас из рядов культурных людей, но это неизбежно. Есть, конечно, одна возможность, чтобы вы и в дальнейшем пожинали прекрасные плоды вашего социалистического строя, однако, вижу, вы не хотите воспользоваться ею…
  — Скажите, уважаемый господин, вы всегда такой вежливый перед тем, как принять большие решения, или только мою персону отмечаете такой любезностью?
  — Всегда, друг мой. У меня такой принцип: сохранять надлежащую вежливость даже по отношению к врагам.
  — Это любезность палача? Когда-то в детстве я читал, что палачи мягкосердечные, милые люди… Я вижу, вы тоже из этой категории.
  Молодой человек в спортивном пиджаке неожиданно подскочил к Олайошу и дал ему огромного пощечину. От удара голова Гейзы пошатнулась, на глаза невольно навернулись слезы.
  — Вы смелый человек, — сказал Олайош насмешливо. — Интересно, были бы вы таким же бесстрашным, если бы мои руки были свободны. Мне очень нравятся такие мужественные люди…
  — Довольно! — вскипел Фредди. Он бросил колючий взгляд на мужчину в спортивном пиджаке, жестом приказал ему покинуть комнату.
  Молодой вышел.
  — Хорошо, — сказал Фредди. — Я дам вам возможность подумать. — Он повернулся и тоже вышел из комнаты.
  Оставшись в одиночестве, Олайош задумался. «Этот без сомнений убьет, — мелькнула в голове мысль. — Вдруг Челеи не успеет прибыть? — Закралось в душу неуверенность. — Ну, тогда можешь на собственном опыте проверить, что такое страх перед смертью», — по привычке иронизировал он над собой.
  
  
  
  * * *
  Уже миновала полночь, когда Коцка зашел к Челеи. Старший лейтенант был не в настроении.
  — Что нового?
  — Ничего, — ответил Коцка. — Номер СМ-309 поддельный. Теперь устанавливают, у кого есть машина марки «Ситроен».
  — Это много не даст: ведь банда могла украсть машину. В полицию никто не заявлял о краже машин? Проверь.
  В дверь постучали.
  — Заходите! — крикнул Челеи.
  Дверь открылась, и в кабинет зашел Иоганн. У него был очень помятый вид, лицо бледное, одежда в грязи…
  Челеи вскочил.
  — Йошка?
  — Товарищ подполковник, разрешите доложить: задание выполнено…
  Подполковник крепко пожал ему руку и обнял.
  — Ну улыбнись наконец! — сказал Челеи, похлопав капитана по плечу. — Теперь ты уже не безликий лакей Иоганн, а капитан разведки Йожеф Берецки!
  Берецки засмеялся.
  — Наконец-то дома! — вздохнул он. — Целый год в том змеиному гнезде! Как семья, все в порядке?
  Челеи утвердительно кивнул головой.
  — К сожалению, мне пришлось отправиться раньше. Не мог дождаться назначенного срока, боялся, что приду поздно.
  — Коцка, скажи, пусть приготовят черный кофе и дадут что-нибудь поесть, — обратился подполковник к старшему лейтенанту. Коцка вышел, дал соответствующие указания и сразу же вернулся.
  — Ну, рассказывай! — торопил Челеи капитана.
  — Положение такое, — начал Берецки. — Красная заставили вернуться домой. Вчера у Шопрона его перебросили через границу. Сегодня ночью парень должен раздобыть какой-то важное изобретение и в четыре часа утра передать материал Фредди. Где именно состоится передача, мне не удалось установить. Но сегодня перед обедом я узнал, что, приняв материал, Фредди должен уничтожить мальчика. Я узнал также, что Фредди — агент английской секретной службы, для американцев работает только косвенно. С американцами он связался через капитана Клерка. Уверен, что, получив открытия, он передаст его англичанам. Итак, для него было бы нежелательным, чтобы парень вернулся в Вену к Доновану. В то же время не в интересах и Донована, чтобы парень остался жив. Кстати, этот Краснай странный юноша. Мне приятно было видеть, как он избил там всю компанию. К сожалению, я не мог помочь ему…
  — Подожди, — перебил его Челеи. — О парне потом. Меня интересует Фредди.
  — Ты знаешь адрес его квартиры? — встрял в разговор Коцка.
  — Нет. Кажется, Клерк однажды вспоминал Зугло.
  — Кроме тех агентов, о которых мы знаем, у него еще есть новые?
  — Да. Ему удалось завербовать несколько человек из танковых войск. К сожалению, в материалах упоминаются только их клички.
  — Данные о том, что Фредди работает на двух хозяев, точные?
  — Да, — сказал Берецки.
  — Ну, тогда мы знаем настоящую фамилию Фредди, — серьезно сказал Челеи.
  Коцка резко поднял голову и с интересом посмотрел на подполковника.
  — Фредди, — продолжал Челеи, — это доктор Сегеде.
  — Не может быть! — невольно вырвалось у старшего лейтенанта. — Фредди носит очки, у него черные волосы, а Сегеде русый.
  — И все же это одно лицо. Природный цвет волос Фредди темно-каштановый. Когда ты столкнулся с ним в институте патологической анатомии, он оставил шляпу, в которой были найдены три русых волоса. Лабораторным исследованием установлено, что это женские волосы. Идя в институт патологической анатомии, я взял с собой несколько волосинок Евы. Проверкой установлено, что они не одинаковы. У Евы волосы окрашены, а те, что ты нашел, — естественны. Парики, как правило, делают из женских волос, потому что они длинные и легче поддается обработке. Когда у меня впервые возникло это предположение, еще были сомнения. Вспомни записку, которую ты нашел у Вильдмана. Ты не обратил внимания на то, что в ней не хватает многих надбуквенных знаков?
  — Конечно! Обратил.
  — Записка гласила о том, что ее автор долгие годы жил за рубежом и либо вовсе не писал по-венгерски, либо писал очень редко. Из этого я сделал вывод, что Фредди вернулся в Венгрию после освобождения. Доктор Сегеде прибыл сюда летом 1945 года, после десяти лет отсутствия. Все это также подтверждало мои предположения. Фредди связался с Вильдман где-то на Дальнем Востоке. Они были там вместе. По возвращении поддерживали связь. Вильдман знал, что Фредди это Сегеде. Пока не выяснено, почему Фредди убил его. Ясно, что упомянутую записку он хотел забрать назад. Она могла вывести нас на его след. О тождестве обоих лиц свидетельствуют также кусочки кожи, найденные под ногтями Евы. Кожа содрана с кисти руки…
  Коцка схватился за голову.
  — В самом деле. Рожи вспоминала, что на правой руке Сегеде был пластырь…
  — Только товарищ старший лейтенант забыл сказать об этой мелочи, — язвительно заметил Челеи. — Но наиболее весомым доказательством является то, что Фредди работал на двух хозяев, — продолжал подполковник. — На квартире Сегеде нашли рацию. Это, очевидно, станция Веллингтон. Из этого можно сделать вывод, что врач был английским агентом. Со второй же квартиры, адрес которой мы не знаем, он поддерживал связь с американцами под именем Фредди.
  — Что-то мне непонятно, — задумался Коцка.
  — Что именно? — спросил подполковник.
  — Какая же роль Олайоша? Вернее, почему Фредди похитил капитана Шоша?
  — Это очень просто, хотя мне пока неясно, где мы ошиблись. По моему замыслу, Олайош должен был только познакомиться с Евой. Мы хотели узнать, что случилось с Краснаем… Знали, что Ева работает по военной линии. Олайош — офицер запаса, он действительно бывал в Москве, хорошо владеет русским языком, достаточно долгое время жил в Дебрецене. Поскольку мы знали, что у Вильдмана нет в Венгрии родственников, он выдавал себя за племянника официанта. Мы не предусмотрели, что девушка так заинтересуется Шошем и доложит о нем выше. Ева знала, что Вильдман легализовал свои связи с Фредди как якобы с личным врачом. Мы, правда, тогда еще не предполагали, что Фредди и врач — один человек. Девушка тоже не знала, под какой фамилией живет Фредди как врач. Здесь есть еще несколько неясных моментов, их можно найти только с помощью Фредди. Когда Шош посетил Сегеде, тот, очевидно, еще верил, что имеет дело с племянником Вильдмана. Сказку о завещании он придумал для того, чтобы завербовать Шоша. Позже, вероятно, что-то пронюхал и поэтому решил похитить его. Над Олайошем нависла смертельная опасность, его жизнь зависит от того, что Фредди хочет от него узнать и как долго Олайош сможет тянуть время.
  — В таком случае мы можем добраться до Фредди и выручить Олайоша только через Красная, — сказал Коцка. — Когда парень появится у виллы, мы не должны его задерживать. Надо дать ему возможность встретиться с Фредди, так как только он знает его адрес…
  — Да, — сказал Челеи, — жизнь Олайоша зависит теперь от Красная. Добраться до банды Фредди можно только через него. — Йошка, расскажи все, что знаешь о Краснае. Что случилось с ним в Вене? А ты, — обратился он к Коцки, — позаботься, чтобы быстрее подали ужин… — Он взглянул на часы. Стрелка приближалась к цифре один.
  В комнату зашла секретарша.
  — Товарищ подполковник, наблюдатели передают, что профессора Голуба куда спешно вызвали. Он поехал на такси, взяв свою врачебную сумку…
  — Спасибо, — сказал Челеи. — Кажется, старика куда выманили. Коцка, немедленно поезжай к вилле. Вскоре я тоже приду туда.
  
  
  
  * * *
  Было уже около двух часов, когда Иштван открыл глаза. Сначала не мог понять, где он и кто этот седой дедушка, в глазах которого светится такая же тревога, как когда-то в глазах его матери.
  Постепенно туман рассеялся. Иштван узнал профессора и Эстер. Почувствовал, как его лицо заливает румянец. Какую роковую шутку сыграла с ним жизнь! Только с ним могла случиться такая беда, потому что он оказался слепой, безвольной игрушкой судьбы. Стало невероятно стыдно, когда вспомнил о том, каким близоруким был, как легко дал себя обмануть. Чужие люди боролись за его честь, а он сбежал как трус. За это трусость должна быть расплата. Она неизбежна и сурова. Вот здесь перед ним человек, которого он должен обокрасть. Человек, который смело поднялась на борьбу против маловеров и примиренцев и доказала свою правду. Иштван должен отнять у этого человека плод его многолетних трудов, потому что если он этого не сделает, его уничтожат. Но Иштван знает, что профессор не переживет кражи. И он не сможет обокрасть профессора. Кому же в таком случае остаться в живых? Ему или профессору? Что дороже: многолетние опыты и гениальное открытие или его существование? Собственная жизнь дороже. Но разве это будет жизнь, если он купит ее ценой гибели других?
  — Сэр, — сказал Иштван тихо… — Сэр…
  — Как ты себя чувствуешь, сынок?
  — Хорошо… Все прошло, Эстер, — улыбнулся он девушке, — ты очень испугалась?
  — Да, очень…
  — Который час? — поинтересовался Иштван.
  — Пятнадцать минут третьего, — ответил профессор.
  — Я должен идти! — он сел, спустил ноги на пол.
  — Куда? Теперь ночь!
  — К сожалению, сэр, я должен идти! Для меня уже все равно, какое время…
  — А если я вас не отпущу?
  Иштван посмотрел на седого ученого.
  — Сэр, я очень люблю вас, я несказанно благодарен вам, но и вы не можете меня удержать от исполнения моего намерения.
  — Иштван, — обратилась к нему Эстер, — послушай нас. Мы хотим помочь тебе. Неужели ты не доверяешь нам?
  Юноша встал, застегнул рубашку, поправил волосы. Взглянул на девушку. От печали и угнетения не осталось и следа. Глаза его светились решимостью.
  — Я никуда не отпущу вас, — заявил Голубь, взглянув парню в глаза. Они стояли друг против друга. Иштван почти на целую голову был выше худощавого, хрупкого ученого.
  — Сэр, — мягко сказал парень, — я должен идти. К сожалению, речь идет о моей жизни.
  — Вы совершили какое-то преступление?
  — Да.
  — Что вы сделали?
  — Теперь я не могу сказать. Я тяжело провинился перед вами и родиной. Я мог бы сказать: не знал, на что иду, не хотел этого, меня ввели в заблуждение… Но не скажу ничего.
  Эстер смотрела на парня широко раскрытыми глазами.
  — Нет, это… невозможно! — заикаясь, пролепетала она.
  — Да. Увы, это так, дорогая Эстер! Успокойся. Когда мы в последний раз с тобой встречались, я был еще не запятнан. Теперь за мной тяжкий проступок. Не знаю, что со мной будет. Поэтому я сейчас говорю с тобой искренне и с вами тоже, сэр. Я очень люблю тебя, Эстер. Это я говорю от всего сердца.
  — Нет такой вины, сынок, которую нельзя искупить… Лучше было бы, если бы вы искренне признались во всем.
  Иштван покачал головой.
  — Этого я не могу сделать. Меня тогда повесят…
  Эстер побледнела.
  — Ты с ума сошел! Что же ты натворил? Убивал? Грабил?
  — Возможно, что и убивал, не знаю… Знаю только одно — у меня не хватает силы покончить с собой. Попробую жить. Теперь мне уже все ясно. Я не хочу быть преступником. Хотелось бы жить честно, стать врачом. Не знаю, выйдет ли из меня что-то.
  — Что вы думаете делать? — спросили почти одновременно ученый и девушка.
  — Господин профессор. Когда ко мне вернулось сознание, я вспомнил о том, что должен вас ограбить. Потому что меня послали обратно в Венгрию по ваше открытие. Видите, я говорю совершенно искренне. Но я не сделаю этого, потому что люблю вас. Мое положение от этого не улучшится, вина не станет меньшей. Просто воздержусь от нового преступления. Когда я увидел вас, мне стало очень стыдно. Стыдно за свою трусость. Если бы я не был таким, все сложилось бы иначе. Я бы тогда не сдался и теперь мог бы учиться в университете. Теперь понял, что это так. Пока вы боролись за меня, я отвернулся от вас. Ты была права, Эстер, когда сказала, что за правду надо бороться. Я убедился, что это так. Убедился и в том, что бесчестие побеждает только тех, кто не борется против него. Теперь попробую быть смелым. У меня есть возможность несколько уменьшить свою вину. Если мне удастся осуществить свое намерение, я докажу, что с меня еще может выйти честный человек.
  — А если не удастся?
  — Тогда приму заслуженное наказание. Но вы, — он взял Эстер за руку, — будете по крайней мере знать, что я хотел исправить свою ошибку.
  Девушка опустила голову.
  — Кроме того, я еще понял, — сказал затем парень, — что должен хотя бы частично рассчитаться с людьми, которые жестоко обманули меня, воспользовались моей доверчивостью…
  — Иштван… я пойду с тобой.
  — Нет, Эстер. Тебе не следует ввязываться в это грязное дело. Не буду вдаваться в подробности: вы — ты, дорогая Эстер, и вы, сэр, — не должны об этом ничего знать. Надеюсь, вы верите мне? — обратился он к профессору.
  — Да…
  — А ты, Эстер?
  Девушка кивнула головой.
  — Этого мне достаточно! — глаза Иштвана возбуждено заблестели, в них мелькнула надежда и радость. Затем, вспомнив что-то, он обратился к девушке:
  — Эстер, дай мне конверт.
  Вырвав из блокнота лист, Иштван быстро написал на нем несколько слов. Вложил записку в конверт и отдал его девушке.
  — Эстер, — обратился он к ней серьезно, — точно в половине пятого передай эту записку в полицию или тому офицеру, о котором ты мне говорила. Только точно в это время, ни на минуту раньше, иначе меня повесят. Пообещай, что сделаешь это.
  — Обещаю, — прошептала девушка, принимая от Иштвана конверт.
  — Тогда прощайте, — сказал юноша.
  Эстер провела его. У дверей они на минутку остановились. Юноша схватил Эстер за руку и посмотрел ей в глаза.
  — Что бы ни случилось, не забывай меня. И помни, что я люблю тебя, — сказал тихо юноша.
  Девушка опустила голову. Затем прошептала:
  — Будь осторожен, Иштван!
  Юноша вышел на ночную улицу. Между домами со свистом носился холодный, колючий северный ветер. Иштван поднял воротник пальто и вскоре исчез в кромешной темноте.
  
  
   Глава одиннадцатая
  
  Ночь была бурной и холодная. Под напором ураганного ветра стонали даже вековые деревья. Буря с треском срывала с крыш черепицу, с разрушенных войной стен обрушивались большие куски штукатурки. По темному небу неслись зловещие тучи.
  Иштван проехал трамваем до улицы короля Людовика Великого. Оттуда пошел пешком. Кондуктор подробно объяснил ему, как добраться до переулка Арвачка. Спешить было нечего: до встречи осталось больше получаса. Преодолевая ветер, он шел по темным улицам, останавливаясь на каждом углу, чтобы прочитать таблицы с названиями улиц. Страха не испытывал. Его решение было непоколебимо — любой ценой исправить допущенную ошибку. Человек, которому он должен передать материал, вероятно руководитель шпионской банды. Поймав его, он до некоторой степени оправдает себя. А потом дойдет очередь и до Евы. Ему было немного жалко девушку. Она тоже несчастная, одинокая. Но он не имеет права быть снисходительным к врагу. Она сознательно, подло обманула его, подбросила врагам. А после Евы он рассчитается с Паппом, бывшим офицером с Сомбатхее. Доберется и до водителя машины. О, он ликвидирует всю шпионскую сеть. Бесспорно, его действия помогли врагам получить важные данные, но он не допустит, чтобы в их руки попало еще что-то. Пойманные люди расскажут, от кого они получали секретные материалы. Итак, он немного искупит свою вину. Вспомнил еще библиотеку. «Туда наведывается их агент, — думал Иштван. — Поймаю и его. Подожду и поймаю».
  Он подошел к переулку Арвачка. Это была темная, заброшенная улочка из трех или четырех вилл, окруженных садами. «Номер три, — бормотал себе под нос Иштван. — Жаль, что на границе я выбросил пистолет». У садовой калитки он остановился и внимательно осмотрел дом.
  В полуподвале виллы видно гараж. Насколько можно было судить снаружи, в доме могло быть до пяти комнат, не считая мансардных помещений. Посмотрел на табличку у калитки, но в темноте не мог прочитать фамилии.
  Иштван позвонил, его охватило волнение. Он еще не знал, как осуществит свой план, полагался на свою ловкость и силу.
  В одном окне зажегся свет. Через некоторое время загорелась лампочка в коридоре, и в дверях появился человек. Выйдя на садовую дорожку, он плотнее закутался в халат и согнулся от порыва холодного ветра
  — Вам кого?
  — Петера Кальноци, — спокойно ответил парень и добавил: — Из Вены.
  Перед ним открыли калитку.
  — Пожалуйста, идите вперед.
  Иштван зашел во двор. Под ногами скрипел гравий, холод пробирался сквозь пальто, пронизывал до костей. «Только бы успокоиться, — подбадривал себя парень. — Ведь я сильный и смелый».
  Мужчина догнал его, некоторое время они шли рядом. Юноша успел разглядеть проводника. Он был ниже Иштвана. Когда вошли в прихожую, мужчина закрыл дверь и обратился к юноше:
  — Снимите пальто. Я доложу господину Кальноци.
  Иштван повесил пальто и начал осматривать квартиру. С холла вела лестница в мансардную комнату. Оттуда доносились какие-то звуки. Задерживая дыхание, он прислушался. Будто кто-то глухо стонал. Не мог ясно разобрать, потому что гудел ветер.
  Его провожатый подал рукой знак, и Иштван последовал за ним. Зашли в просторный, уютно меблирован рабочий кабинет.
  — Садитесь, — указал человек на кресло. — Господин Кальноци сейчас придет. — Мужчина вышел. Было слышно, как под его шагами заскрипели деревянные ступени. Иштван примостился на мягком стуле. В смежную комнату вели двойные белые двери. Везде был порядок и безупречная чистота. На письменном столе стояла только массивная мраморная чернильница.
  — Добрый вечер, — поздоровался кто-то.
  Иштван обернулся. В дверях стоял человек в легком шелковом халате восточного кроя с узорами, его волосы блестели в свете электрических лампочек. Это был Фредди.
  — Добрый вечер, — поднялся Иштван. — Я к господину Кальноци.
  — Петер Кальноци перед вами, — улыбнулся мужчина, медленно подходя к юноше.
  — Вам привет от Донована, — сказал Иштван.
  — Очень приятно. Уже три года не видел, — ответил Фредди.
  — Три? Донован говорил о семи годах.
  — Это теперь не имеет значения, молодой человек. Вот мы и познакомились! Материал при вас?
  Иштвана охватило волнение. Он кивнул в ответ головой.
  — Давайте его сюда, времени у нас мало, — торопил его Фредди и подошел еще ближе.
  Иштван обратил внимание на то, что Кальноци не вынимает левой руки из кармана халата. «Словно держит что-то», — мелькнула мысль у Иштвана. Он вынул из внутреннего кармана бумажник. Фредди протянул правую руку, чтобы взять его.
  Мозг Иштвана лихорадочно работал. Парень знал, что у Кальноци пистолет. В глазах агента светилась жестокость. «Единственный выход, — рассуждал молодой человек, — это неожиданное и быстрое нападение». Он молниеносно прикинул в уме все известные ему приемы вольной борьбе и вдруг схватил Фредди за запястья. Дернул руку вперед и почти одновременно левой ладонью подпер локоть правой руки агента. Молниеносно наклонившись, с размаху перебросил противника через плечо. Фредди не ждал нападения. Он вскрикнул от острой боли. Примененный Иштваном прием, он, вероятно, знал, потому что инстинктивно вывернулся, спасшись от перелома руки, и упал на пол возле кресла. Иштван сразу сориентировался. Увидев, что прием не удался, одним прыжком набросился на врага.
  В руке Фредди заблестел пистолет. И раньше, чем Фредди нажал на курок, Иштван ударил по его левой руке. Пистолет упал на ковер. Однако Фредди не сдавался. Правой рукой он обхватил Иштвана за шею и начал ее сжимать, левой же шарил по ковру, пытаясь дотянуться до пистолета. Юноша ногой оттолкнул пистолет под шкаф. Когда Фредди поднял руку, Иштван схватил его за указательный палец и, загнув назад, начал ломать. Рука врага немного отпустила шею Иштвана. Фредди застонал. Иштван постепенно поднимался на колено, подтягивая за собой врага. Фредди вскрикнул от боли. У юноши было намерение подняться вместе с Фредди, но он не смог его осуществить, потому что противник неожиданно ударил Иштвана в живот. Удар был такой сильный, что юноша скорчился от боли. Воспользовавшись этим, Фредди вскочил на ноги и начал бить юношу в лицо. В Иштвана закружилась голова, его тошнило. Парень знал, что если потеряет сознание — всему конец. В воображении прошло милое, озабоченное лицо Эстер, послышался ее голос: «Будь осторожен». Он инстинктивно отклонил голову. Кулак Фредди пролетел мимо. В тот же миг, стиснув зубы и напрягая мышцы, Иштван кулаком левой руки изо всех сил ударил по лицу противника, Фредди пошатнулся.
  Поединок снова выровнялся. Они с отчаянием обреченных били друг друга, борясь за свою жизнь. У Фредди лопнуло одна веко, его лицо залила кровь. У Иштвана тоже был подбит глаз, из носа текла кровь, но он не сдавался. Увидев, что Фредди поднял для удара стул, он схватил мраморную чернильницу и запустил ею в голову противнику. Фредди упал с разбитым черепом. Иштван вспомнил, что второй человек, который поднялся в мансардную комнату, вот-вот может вернуться. Ведь он слышал шум драки. Иштван не знал, что второй жилец не обращал внимания на шум от потасовки, так как считал, что это Фредди, по приказу Донована, расправляется с юношей. Иштван бросился на пол и начал шарить рукой под шкафом. Найдя пистолет, он быстро сорвал с себя галстук и, перевернув потерявшего сознание Фредди вниз, связал ему за спиной руки. Затем отрезал веревку, которой подтягивается штора, и крепко связал ноги Фредди.
  А теперь возьмусь за другого, — подумал Иштван. Он брызнул из графина себе на лицо воды. Освежившись, осторожно двинулся к мансардной комнате. Пистолет держал наготове. Дойдя до лестницы, увидел молодого человека, который пустил его в виллу. Тот стоял на площадке перед дверью комнаты, его лицо перекосил ужас. В руках молодого человека блеснуло оружие. Они выстрелили одновременно. Острая боль пронзила левый локоть Иштвана. Парень еще раз нажал на спуск. Одна пуля со свистом пролетела мимо его ушей… Он почувствовал удар, как будто его толкнули в грудь. Пистолет выпал из его рук. Теряя сознание, он успел увидеть, что его противник рухнул как подкошенный. Иштван попятился назад. Пол начал уходить из-под его ног, и он упал, стукнувшись головой о лестницу…
  
  
  
  * * *
  Когда Иштван ушел от Эстер, Голубь какое-то время стоял в задумчивости, потом обратился к девушке.
  — Одевайтесь, доченька, пойдем к нам.
  Эстер мгновенно оделась и помогла профессору надеть пальто. Не спрашивая ничего, пошла за ним. Она была словно во сне, к горлу подступал комок.
  Пройдя несколько кварталов, они остановили такси. Профессор назвал адрес.
  Госпожа Магда еще не спала. С тревогой ждала мужа.
  — Тамаде, дорогой, что случилось?..
  — Ничего особенного, дорогая… Дай-ка выпить и приготовь крепкий черный кофе…
  — Не беспокойтесь, я сама сварю кофе, — взволнованно сказала Эстер и сразу же побежала на кухню. Она тихо постучала в дверь Рожи, думая, что девушка уже спит…
  — Рожи, — задыхаясь от волнения, сказала девушка, — позвони товарищу Челеи, чтобы немедленно прибыл сюда…
  Из-за шкафа вышел Коцка. Эстер посмотрела на него. Ей показалось, что она его где-то уже видела, только не могла вспомнить, где именно.
  — Старший лейтенант Барди, заместитель товарища Челеи, — представился Коцка. — Что случилось?
  — Пока ничего, но каждую минуту может произойти беда. Немедленно разыщите товарища Челеи, — торопила его девушка.
  Не прошло и десяти минут, как появился Челеи с Иоганном, то есть капитаном Берецки. Подполковник едва сдерживал волнение. В рабочем кабинете профессора по возбужденным взглядам присутствующих сразу догадался, что произошло что-то важное. Челеи вопросительно взглянул на Голуба, затем на Эстер.
  — Товарищ Челеи, — запинаясь, сказала Эстер, — вы приехали на машине?
  — Да, дорогая Эстер. Но говорите наконец, что случилось?
  Девушка опустила голову. Ей хотелось рассказать все, но вспомнила слова юноши… Нет, она не может еще вручить письмо, потому что дала слово… Посмотрела на часы.
  — Иштван здесь, в Будапеште… — сказала она, волнуясь. — Каждую минуту он может дать о себе знать…
  — Вы разговаривали с ним? — спросил Челеи.
  — Да… он скоро позвонит вам… Я думала, что до тех пор можно было бы… приготовить машину…
  — Все в порядке, Эстер… В любую минуту можно отправляться. Только бы Иштван скорее позвонил… Сейчас от него зависит жизнь человека…
  Эстер не знала, что подразумевает Челеи. Она опустила голову и не сводила глаз с циферблата часов.
  — Между прочим, Краснай молодец, — улыбнулся подполковник. — Нам рассказывали, как лихо он вел себя в Вене…
  — Он что-то натворил? — спросил профессор.
  — Да, — ответил Челеи. — Но если принять во внимание обстоятельства, при которых он это сделал, можно его понять… и, я думаю, все можно исправить. Только надо с ним скорее поговорить…
  Эстер нервно смотрела на циферблат. Стрелки, как на них были как оловянные гири, двигались очень медленно. Девушка все больше нервничала… Ей хотелось закричать: «Скорее, каждая минута дорога!..»
  — О чем, собственно, речь? — обратился профессор к Челеи.
  — Ладно, скажу. Лучше, если у вас будет полная ясность. Парню грозит большая опасность. Сегодня в четыре часа утра он должен передать руководителю шпионской банды иностранного государства важное изобретение…
  — Мое открытие, — сказал профессор упавшим голосом.
  — Да.
  — Но этого парень не сделает.
  — Нет, — улыбнулся Челеи. — Он не может передать открытие, потому что его уже нет здесь, в вилле.
  Голубь вскочил.
  — Что вы говорите? — воскликнул он. — Украли!.. Украли мое открытие?
  — Хоть с опозданием, прошу вашего прощения, сэр. Это дело моих рук.
  Голубь и Эстер уставились на подполковника. Челеи продолжал:
  — Нам стало известно, что несколько иностранных государств заинтересовались вашим открытием. Они хотели его украсть. Мой заместитель, старший лейтенант Барди, с помощью вашей домработницы на время заняли материалы опытов. Их спрятали в моем сейфе…
  — Но… почему… вы не сказали мне? — смущенно пробормотал Голубь.
  — Мы не хотели беспокоить вас…
  — Новая домработница?… Рожи? — запинаясь бормотал ученый.
  — Да, — перебил его Челеи. — Лейтенант Рожи Харасти оберегала вас.
  Голубь посмотрел на Эстер. Девушка опустила голову.
  — Заговорщики!.. — вырвалось у профессора. И он задорно начал упрекать присутствующих в том, что они таились перед ним, не доверяли ему.
  — Но вернемся к Краснаю, — напомнил Челеи. — Руководитель шпионской банды получил приказ убить парня…
  Эстер отчаянно вскрикнула… Ее взгляд упал на циферблат. Было как раз четыре часа…
  — Если он сейчас встретится с бандой, неизвестно, что может произойти, потому что парень не знает, что задумано против него… И в то же время банда похитила одного нашего товарища…
  Эстер сидела еле живая. В голове неотступно вертелась одна мысль: Иштвана хотят убить…
  — Товарищ подполковник, — сказала она, — это вам посылает Иштван… — Она подала Челеи конверт.
  Челеи удивленно посмотрел на девушку и, не теряя времени на расспросы, разорвал конверт. В записке было написано:
  
  
  «Приходите в переулок Арвачка, 3. Там найдете шпиона Петера Кальноци».
  
  
  — Поехали, — обратился он к Коцке.
  — Я тоже поеду с вами. — Эстер умоляюще посмотрела на подполковника.
  — Ладно, не возражаю…
  — Может, найдется еще одно место в машине? — сказал профессор. — Вы опять хотите обойти меня…
  — Нет, товарищ Голубь, — улыбнулся Челеи. — Просим с нами, врач всегда пригодится…
  Через несколько минут четыре машины мчались в направлении Зугло.
  В окнах виллы горел свет. Офицеры контрразведки в двадцати метрах от дома выскочили из машины. Челеи на ходу инструктировал их. Четверо юношей ловко перепрыгнул ограждение. Эстер и Голубь остались под прикрытием каменной стены. Челеи позвонил, но никто не отзывался. Он снова нажал на кнопку. Мы прибыли слишком поздно, — мелькнуло в голове. Подполковник подал рукой знак Коцке…
  — Надо ворваться в дом.
  Они помогли Эстер и профессору перебраться через ограждение. Коцка осмотрел входные двери.
  — Их трудно будет взломать, — отметил Коцка.
  Он вылез на плечи молодых офицеров и рукояткой пистолета разбил стекло над дверью. Пробравшись через отверстие в прихожую, открыл изнутри дверь и пошел дальше. Скоро Челеи и его друзья услышали оклик Коцки.
  — Скорее туда! — позвал подполковник.
  Контрразведчики друг за другом ворвались в комнату.
  Открылась дверь. В них появился Коцка, бледный как стена.
  — Товарищ профессор, скорее…
  Все зашли в комнату. Перед ними открылась ужасающая картина. У лестницы лежал Иштван весь залитый кровью. Неподалеку — труп неизвестного мужчины.
  Эстер, увидев Иштвана, тихо вскрикнула и, пошатываясь, отошла к стене. Голубь не растерялся. Он мгновенно оказался возле Иштвана и, опустившись на колени, стал его осматривать.
  — Еще жив… но сердце чуть бьется… Немедленно в машину!..
  Два офицера, осторожно подняв Иштвана, вынесли его. Голубь последовал за ними.
  Как только уехала машина с Иштваном и Голубом, как в дверях появились двое контрразведчиков. Они вели под руки Гейзу Олайоша.
  — Гейза! — побежал ему навстречу подполковник.
  — Бейла! — радостно воскликнул тот. Они крепко обнялись. — Я так боялся, что вы опоздаете!..
  
  
  
  * * *
  Обыскали весь дом. В рабочем кабинете нашли Фредди. Он уже пришел в себя. У него был ужасный вид.
  — Доктор Сегеде, — сказал Олайош, указав на него.
  Челеи подошел к связанному, схватил его за волосы и дернул…
  — Фредди! — воскликнул Коцка.
  — Отведите! — приказал Челеи.
  Офицеры поставили Фредди на ноги и повели с собой.
  — Коцка! — обратился к старшему лейтенанту подполковник. — Оставляю тебе трех человек, внимательно осмотри всю виллу. Я начну допрос Фредди. Труп отвезут позже.
  — Ясно, — сказал старший лейтенант.
  — Пойдем, — обратился подполковник к Олайошу и Берецки. Эстер, всхлипывая, пошла за ними.
  — Спасибо, Бейла, что спас меня! — услышала девушка голос Олайоша.
  — Не меня благодари, а Иштвана Красная. Он тебя спас, — ответил подполковник.
  
  
  
  * * *
  На следующее утро Эстер и Челеи стояли перед операционной. Юношу уже второй раз оперировали, трижды переливали ему кровь…
  — Он будет жить? — с тревогой посмотрела девушка на Челеи.
  — Не знаю…
  Эстер нервно теребила перчатки. Двери операционной открылась. На врачебном кресле везли Иштвана.
  В лице юноши не было ни кровинки. Когда проходили мимо Эстер, сердце девушки замерло от боли. Из глаз внезапно потекли слезы.
  Через некоторое время из операционной вышел Голубь.
  — Сэр!.. Он будет жить?
  — Возможно… — ученый сморщил лоб. — Но если даже удастся спасти его, левая рука еще долго будет парализована. Одна пуля раздробила локтевой сустав. Негодяи стреляли разрывными пулями…
  
  
  
  * * *
  Около десяти часов Иштван пришел в себя. Он узнал Эстер, Голуба. Рядом сидел Челеи. Юноша улыбнулся девушке, и Эстер склонилась над ним.
  — Позови… сюда… подполковника.
  Челеи подсел ближе.
  — Я хочу искупить… свою вину…
  — Вы уже искупили ее, — успокоил Челеи юношу.
  — Запишите… шпионы…
  Подполковник подал Эстер знак. Девушка быстро достала бумагу и карандаш.
  — Шони… Ева… — диктовал парень. — Лайош Папп… с Сомбатхее… водители машины ДТ-301… и МА-415… и ведите наблюдение в библиотеке имени Сечени… кто будет брать… «Врачебный вестник» за 1896… — Иштван потерял сознание.
  Все молчали. Челеи взял у Эстер записку. Через некоторое время сказал профессор.
  — Что с ним будет, товарищ подполковник, если он останется в живых?
  — Нужно сделать все, чтобы он жил, — ответил подполковник. — Это теперь самое важное…
  — А потом?.. — посмотрела в глаза Челеи девушка.
  — А потом из него получится прекрасный врач, — сказал подполковник и, взглянув на Эстер, добавил: — И надеюсь, хороший человек.
  Эстер стыдливо опустила глаза.
  — Пойдем, — обратился к ним Голубь. — Иштвану нужен покой.
  — Я останусь здесь, — сказала Эстер.
  Когда мужчины вышли, Эстер подсела к постели. Иштван лежал с закрытыми глазами, его дыхание стало ровным. Парень уснул. На его лице появилась милая улыбка, которую не могли исказить даже многочисленные ссадины и синяки. Эстер взяла его за руку, и парень сквозь сон ответил легким пожатием. Он так держал руку девушки, будто решил никогда больше не отпускать ее…
  
  
  
  
  notes
  Примечания
  
   1
  
  Нилаши — самая реакционная партия Венгрии в период режима Хорти. После оккупации страны немецкими фашистами они захватили власть.
   2
  
  15 октября 1944 правительство Хорти, поняв, что положение гитлеровской Германии безвыходное, чтобы спасти в Венгрии капиталистические порядки, подписало декларацию о капитуляции и выходе Венгрии из гитлеровской коалиции.
   3
   Район Будапешта.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"