КНИГА, которую ВЫ сейчас держите в руках, - одна из величайших нерассказанных историй современности. В ней впервые раскрывается, по его собственным словам, полная и нераскрытая история жизни Говарда Хьюза, одной из самых противоречивых и загадочных фигур 20-го века. Промышленник-миллиардер, авиатор-сорвиголова, кинорежиссер и студийный магнат, бабник, который спал с одними из самых красивых женщин Голливуда, к концу 1960-х годов он стал известен как самый богатый и эксцентричный отшельник в мире.
Тогда получилась поистине экстраординарная история – тем более экстраординарная, что Говард Хьюз так и не написал свою автобиографию.
Ибо то, что вы собираетесь прочесть, на самом деле является мистификацией – восхитительно дерзкой, бесстыдной и безумно занимательной аферой, по-своему такой же причудливой, как и все в жизни самого Хьюза.
Это была мистификация, которая потрясла американскую издательскую индустрию, попала в заголовки газет по всему миру и привела к тому, что ее архитектор Клиффорд Ирвинг отбывал срок в тюрьме. Ирвинг уже был автором бестселлеров, когда в конце 1970 года ему пришла в голову идея подделать автобиографию Говарда Хьюза – человека, которого почти 15 лет не видели на публике и который не нарушал молчания.
С помощью поддельных писем Ирвинг убедил своих издателей, что заручился сотрудничеством Хьюза в проекте. Он получил выписанные на имя Хьюза чеки примерно на 750 000 фунтов стерлингов, которые жена Ирвинга Эдит, тщательно замаскированная под парик и темные очки, с начинкой из грецких орехов за щеками, перевела на счет в швейцарском банке. Когда подозрения начали расти, подделанные письма Ирвинга были признаны ведущими мировыми экспертами подлинными. Но, в конце концов, он признался и отправился в тюрьму на два года – казалось бы, суровый приговор за то, что начиналось как безобидная выходка. ‘Я никогда не думал, что не заслуживаю быть там", - говорит Ирвинг сейчас. ‘Я помню, как однажды ко мне во дворе подошел один парень и сказал: “Знаешь, Клиффорд, приятно с тобой поговорить, потому что мы с тобой единственные два парня в этом заведении, которые признают свою вину”.
* * *
Клиффорд Ирвинг сейчас живет в Аспене, штат Колорадо, и на тихоокеанском побережье Мексики, где он проводит свои дни, сочиняя и рисуя. Подумайте об Аспене, и вы подумаете о миллионерах и знаменитостях; но Ирвинг далек от того, чтобы быть миллионером, и чувствуется, что такая знаменитость, какой он пользовался в своей жизни, была смешанным благословением. По его словам, на короткое время дурная слава была ‘ударом по самолюбию’. Но издательской индустрии потребовалось много времени, чтобы простить его. В течение многих лет он не мог опубликовать свои книги; и в то же время он написал еще дюжину книг, включая четыре БестселлерыNew York Times, что больше всего раздражает Ирвинга, так это то, что это, вероятно, мистификация, за которую он всегда будет известен больше всего.
Ирвинг родился в 1930 году и вырос на Манхэттене, будучи единственным ребенком художника-мультипликатора, он опубликовал свой первый роман "На темнеющей равнине", когда ему было 26 лет; он был написан после работы в редакции "Нью-Йорк таймс", где он работал разносчиком копий. Он написал еще много романов, а также научно-популярные книги о Шестидневной войне и истории шпионажа. Неугомонный по натуре, он путешествовал по Мексике и Европе. В начале 60-х он поселился на острове Ибица. ‘Женская любовь’ была заметной темой в его жизни, и к тому времени он уже был женат в третий раз. ‘Я был воспитан, чтобы быть влюбленным", - говорит он. "Если ты встретил девушку и захотел ее сексуально, ты должен был поверить, что любишь ее, потому что в моем поколении это был единственный морально приемлемый способ двигаться вперед. Итак, в 1965 году он женился в четвертый раз на швейцарской художнице по имени Эдит Зоммер, от которой у него родилось двое сыновей.
Ибица в 60-х была игровой площадкой для художников, писателей, представителей богемы и любителей лотосов. ‘Дикое место, - вспоминает Ирвинг, - где лозунгом было “все идет”. Среди наиболее ярких представителей сообщества экспатриантов был Эльмир де Хори, венгр, который радовался сомнительной репутации самого успешного фальсификатора произведений искусства в мире. Ирвинг и де Хори стали друзьями, и в 1969 году Ирвинг написал биографию жизни де Хори. Книга "Подделка! , положил конец их дружбе, поскольку де Хори возражал против того, как Ирвинг описал его как ‘очаровательного мошенника’ – но это косвенно привело бы к плану Ирвинга подделать автобиографию Говарда Хьюза.
В декабре 1970 года Ирвинг случайно наткнулся на статью в журнале Newsweek "Дело невидимого миллиардера" о Хьюзе, в которой описывалось, как Хьюз недавно сбежал со своего 9-го этажа отеля Desert Inn в Лас-Вегасе в новое убежище на Райском острове на Багамах.
Ирвинга осенило. Он подделал бы ‘авторизованную’ биографию Хьюза. Наконец-то! Самый загадочный человек в мире раскрыт! Это была бы история века. Хьюз-затворник, рассуждал Ирвинг, никогда бы не выступил с опровержением книги.
Ирвинг нанял друга-писателя Дика Саскинда, чтобы тот исследовал суровые подробности жизни Хьюза. Чтобы убедить своего издателя Макгроу-Хилла в подлинности, он подделал серию писем, якобы от Хьюза, и скопировал фрагмент почерка, который появился в статье в Newsweek. В ней миллиардер (аккуратный штрих, это) выразил свое восхищение книгой Ирвинга о фальсификаторе Элмире де Хори и предположил, что был бы готов сотрудничать с Ирвингом над книгой о его собственной жизни. Хьюз писал, что не хотел умирать, ‘не прояснив некоторых заблуждений и не рассказав правды о своей жизни’. Но проект должен оставаться секретным, и он будет иметь дело только с Ирвингом в любых сделках, включая финансовые.
На самом деле дело никогда не было в деньгах. Жизнь была хорошей. У Ирвинга, которому только что исполнилось сорок, был контракт на три книги; он владел прекрасным фермерским домом на Ибице из 15 комнат и собственной яхтой. То, что он искал, было приключением.
Он заключил сделку с McGraw-Hill, по которой "Хьюз" должен был получить около 675 000 долларов, а сам Ирвинг - 100 000 долларов. Как перевести чеки в банк? Ирвинг сказал своим издателям, что Хьюз хотел, чтобы они были оформлены на имя ‘Х.Р. Хьюз’. Жена Ирвинга Эдит – добровольная сообщница – вылетела в Швейцарию и открыла счет на имя Хельги Р. Хьюз, на который могла быть переведена доля ‘Говарда’ в деньгах. В течение следующих девяти месяцев Эдит совершала несколько визитов в Женеву, снимала деньги наличными и возвращала их на Ибицу, где Ирвинг прятал их на различных балках их фермерского дома.
Он наивно утверждает, что не понимал, что они совершают преступление. ‘Мы подумали: они же не могут посадить вас в тюрьму за совершение мистификации, не так ли? Особенно если у вас есть деньги, отложенные на возвращение, что мы действительно и сделали. Это просто казалось такой элегантной схемой, от которой я мог отказаться в любое время, когда захочу.’ Это, как он признает с печальной улыбкой, было ‘великим заблуждением’.
Ирвинг сказал McGraw-Hill, что книга будет основана на серии интервью, которые он должен был провести с Хьюзом в условиях строжайшей секретности. Чтобы избежать любых нежелательных утечек информации, Ирвинг и его издатели придумали кодовое название ‘Проект Октавио’, чтобы использовать его в своих дискуссиях о Хьюзе. Затем автор составил тщательно продуманный маршрут, посетив Мексику, Пуэрто-Рико и Багамские острова, возвращаясь после каждой поездки со все более причудливыми отчетами о своих тайных (и полностью вымышленных) встречах со своим объектом.
У этих ‘исследовательских’ поездок была дополнительная цель. Ирвинг был в разгаре романа с Ниной Ван Палландт, которая была известна как одна из участниц дуэта народных исполнителей со своим мужем Фредериком, датским бароном. Встречи Ирвинга с ‘Хьюзом’ стали прикрытием для организации тайных свиданий с Ван Палландтом в Мексике и Калифорнии.
* * *
Все больше и больше увлекаясь своей темой, Ирвинг и его напарник Саскинд провели огромное количество оригинальных исследований, копаясь в подшивках газет и выслеживая людей, которые близко знали Хьюза. Журнал "Life" купил права на сериализацию книги, и Ирвинг уговорил его войти в библиотеку "Time-Life". ‘Октавио, - объяснил он, - продолжает злиться на меня, когда у меня нет исходной информации’. В библиотеке Time-Life он сфотографировал сокровищницу файлов, набитых неопубликованными интервью, перепиской и личными заметками.
И ему сопутствовали еще более необычайные удачи. Во время визита в Палм-Спрингс он столкнулся со старым другом, который случайно искал кого-нибудь, чтобы переписать неопубликованную рукопись мемуаров Ноа Дитриха, который был правой рукой Хьюза более 30 лет. Ирвинг отклонил предложение, но смог скопировать рукопись и добыть из нее драгоценные камни, которые вошли в его собственную книгу.
Войдя в Академию кинематографических искусств и наук в Лос-Анджелесе, он и Саскинд были поражены, узнав, что три коробки материалов о Хьюзе, подаренных его бывшим рекламным агентом, были доставлены в тот же день. Их еще никто не читал. Среди документов была необычная трехстраничная записка Хьюза руководителю студии, в которой он применил свой инженерный опыт к проблеме того, как наилучшим образом закрепить чудо естественного дизайна, которым была грудь Джейн Рассел. ‘Это сразу вошло в книгу", - говорит Ирвинг.
Вернувшись на Ибицу, Ирвинг и Саскинд приступили к кропотливой работе по сборке материала в ‘стенограммы интервью’. ‘Мы сидели там с магнитофоном и горой заметок и исследовательских документов. И буквально я спрашивал: ‘Дик, ты хочешь быть мной сегодня или ты хочешь быть Говардом? А затем мы начинали запись’.
Голос "Хьюза", звучавший в этих беседах, был настолько убедительным, что вскоре стало очевидно, что автобиография была бы гораздо более читабельным предложением, чем биография, и избавила бы Ирвинга от утомительных усилий по переписыванию материала от третьего лица. Ирвинг должным образом оформил письмо от "Хьюза" с одобрением этой концепции, и осенью 1971 года, всего через девять месяцев после первого обращения в Макгроу-Хилл, автор передал готовую рукопись.
Одно только вступление Ирвинга к книге - это демонстрация силы. Совершенно правдоподобным языком он описывает свое изумление при первом получении письма от ‘Хьюза’, выражающего его восхищение книгой Ирвинга об Элмире де Хори. Он описывает свои различные встречи с Хьюзом, их спарринговые беседы и растущую связь между ними. ‘Ты в некотором роде аутсайдер’, ‘ говорит Хьюз Ирвингу, - ‘своего рода культурный индивидуалист ... эгоистичный сукин сын… Мне должен нравиться любой мужчина, который идет своим путем, до тех пор, пока он не наступает мне на пятки.’
Иронизируя над двуличием, ‘Хьюз’ советует Ирвингу не доверять своим издателям, настаивая на том, что он должен находиться в комнате, когда они будут читать этапы готовой рукописи. ‘Не ходи в их офисы. Ты выйдешь отлить, а они скопируют двести страниц, прежде чем ты застегнешь ширинку’.
Книга раскрывает Говарда Хьюза, которого никогда раньше не видели (в основном, конечно, потому, что его на самом деле не существовало). Он выполнял секретные боевые задания с королевскими ВВС во время Второй мировой войны; он посетил Альберта Швейцера в Африке; он подружился с Эрнестом Хемингуэем на Кубе. Его распутство всегда было ни для кого не секретом, но здесь он рассказывает, что ему нравились романы с еще большим количеством голливудских старлеток, чем кто-либо до сих пор подозревал (к сожалению, все они скончались задолго до публикации книги и поэтому не смогли подтвердить или опровергнуть хвастовство Хьюза). Но его величайшей и самой тайной любовью, как это раскрывается, была жена дипломата, которую Хьюз называет не иначе как ‘Хельга’ (по странному совпадению, тем же именем, что и подпись на счете Ирвинга в швейцарском банке). В трогательной развязке Хьюз описывает, как в стремлении освободиться от ‘оков денег и власти’ он отправился в Индию, где сидел на корточках у Ганга в облике нищего без гроша.
Действительно ли Хьюз купил дюжину масел Моне, Дега и Ренуара на международном арт-рынке только для того, чтобы держать их запертыми на складе в округе Ориндж? Действительно ли это был ковер Гитлера на полу номера Хьюза в отеле Desert Inn? Это был именно тот вид эксцентричности, которого люди ожидали от самого загадочного миллиардера в мире. Чем более диковинными были истории, которые Ирвинг рассказывал о жизни Хьюза, тем больше в них верили его издатели.
‘Редакторы почувствовали, что получают нечто уникальное – совершенно новую историю. Им это понравилось. И мне тоже’.
Возможно, самое экстраординарное изобретение касалось предполагаемого займа Хьюза в размере 400 000 долларов Ричарду Никсону до того, как он стал президентом. В ходе своих исследований Ирвинг и Саскинд наткнулись на историю о том, что Хьюз однажды одолжил 205 000 долларов брату Никсона Дональду, чтобы открыть сеть ресторанов гамбургеров в Южной Калифорнии. Ирвинг говорит: "Я помню, как говорил Дику, это странно, но сумма недостаточно велика. Давайте удвоим ее ...’
Удивительно, но позже в научной биографии Хьюза выяснилось, что цифра в 400 000 долларов, которую Ирвинг вызвал из воздуха, была очень близка к истине. По словам биографа, Белый дом получал сообщения о предполагаемых отношениях Ирвинга с Хьюзом из ФБР и сумел приобрести копию все еще засекреченных страниц книги Ирвинга из республиканского источника в Макгроу-Хилл. Полагая, что Ирвинг был давним демократом - "Я им не был", – говорит он, "Я политический нигилист", – и беспокоясь о том, что еще он может рассказать партии о кредите Хьюза Никсону, Белый дом организовал заговор с целью ограбления Национальной штаб-квартиры демократической партии в здании "Уотергейт".
Значит, Ирвинг был ответственен за импичмент Ричарда Никсона?
Он смеется. ‘Если бы я чувствовал, что действительно был главной движущей силой падения администрации Никсона, я бы хотел, чтобы это было высечено на моем надгробии. Если бы я только мог сделать то же самое для Джорджа У. Буш!’
* * *
Макгроу-Хилл прилагал напряженные усилия, чтобы сохранить книгу в тайне. Но когда, наконец, было объявлено о предстоящей публикации, представители Хьюза немедленно закричали "Мистификация!", Макгроу-Хилл принял объяснение Ирвинга о том, что стремление Хьюза к секретности было настолько сильным, что он держал в неведении даже своих ближайших сотрудников. А затем Фрэнку Маккалоху, шефу бюро Time, который был последним, кто брал интервью у Хьюза 14 лет назад, позвонил человек, представившийся Хьюзом, заявив, что он никоим образом не сотрудничал с Ирвингом и что книга, должно быть, мистификация.
Но после прочтения рукописи и перекрестного допроса Ирвинга о его встречах с миллиардером Маккалох убедился, что Ирвинг говорил правду. Даже если по телефону разговаривал Хьюз, рассуждал журналист, это соответствовало его характеру - диктовать свою автобиографию, а затем отрицать, что ему что-либо известно о ней.
И затем, что еще более невероятно, Ноа Дитрих, бывшая правая рука Хьюза, выступил вперед, чтобы подтвердить подлинность книги, не подозревая, что несколько анекдотов в ней были бесстыдно украдены из его собственной неопубликованной автобиографии. В сюрреалистическом ключе Дитрих сказал журналистам, что он слышал, что Хьюз пригласил Клиффорда Ирвинга на Багамы, и взял интервью у Человека, разделявшего их стеклянной перегородкой для защиты от микробов.
Последний абсурд: эксперты по почерку подтвердили, что письма "Хьюза" должны были быть подлинными, заявив, что последовательное подражание отличительным особенностям почерка Хьюза было бы ‘за пределами человеческих возможностей’.
Можно только восхищаться наглостью Ирвинга. Он начал чувствовать себя непобедимым. Настолько непобедимый, что в момент безрассудства фактически предложил пройти тест на детекторе лжи, чтобы доказать, что ему можно доверять. Конечно, это был блеф, но Макгроу Хилл назвал это. Результаты были ‘неубедительными’, и Макгроу-Хилл больше никогда не поднимал этот вопрос.
* * *
7 января 1972 года Говард Хьюз, наконец, раскрыл обложку. Из своего гостиничного номера на Багамах он выступил на странной транслируемой по телевидению пресс-конференции, на которой семь репортеров сидели вокруг стола в форме подковы, задавая вопросы бестелесному голосу, доносящемуся из динамика, установленного на подставке.
Хьюз утверждал, что никогда не встречался с Ирвингом, и назвал ‘автобиографию’ ‘совершенно фантастическим вымыслом’. Он добавил: "Я не помню ни одного сценария, который я когда-либо видел в Голливуде, такого дикого или поражающего воображение, как этот’.
Ирвинг быстро ответил, что бестелесный голос был не Хьюзом, а самозванцем. Вынужденный появиться в самой рейтинговой американской программе о текущих событиях "60 минут", он размахивал одним из своих поддельных писем и описывал свои встречи с Хьюзом: ‘Иногда он носил накладные бороды, усы и парики. Здесь изображен Джеймс Бонд, взятый из самого худшего детективного романа, который вы когда-либо могли прочесть’.
Но сеть затягивалась все туже. Швейцарские власти проводили собственное расследование в отношении банковского счета ‘Х.Р. Хьюза’ в Цюрихе, теоретизируя, что на самом деле именно жена Ирвинга вносила чеки и снимала деньги. (Здесь есть мораль: никогда не доверяй ‘конфиденциальности’ швейцарских банков). Перед лицом этой убедительной улики Ирвинг наконец признался своему адвокату, что все это было обманом.
"Облегчение от исповеди", - пишет он в "Мистификации", - "было сладостнее почти всего, что я когда-либо знал. Мне постоянно приходилось лгать людям, и наступил момент, когда тяжесть этой лжи заявила о себе, когда я понял, насколько серьезно люди относились к тому, что мы с Диком считали игрой. Когда все это, наконец, начало проясняться, ряд газет прокомментировали, каким беззаботным я казался перед лицом всего этого; все они говорили о “смехе Ирвинга”. Конечно, я смеялся. Я избавился от бремени! Мне больше не нужно было лгать. Я смеялся, потому что все закончилось.’
* * *
В июне 1972 года Клиффорд Ирвинг был приговорен к двум с половиной годам тюремного заключения по обвинению в сговоре с целью мошенничества с использованием почты. Жена Ирвинга, Эдит, провела один год в швейцарской тюрьме. Дик Саскинд был приговорен к шести месяцам тюремного заключения в Нью-Йорке. Ирвинг вернул Макгроу-Хилл большую часть денег, извлеченных из их тайников на ферме на Ибице и в швейцарских банках. Но изрядная сумма была потрачена на издержки и гонорары адвокатов, и автор был вынужден платить налоги даже с тех денег, которые он вернул.
Шестнадцать месяцев спустя он вышел из тюрьмы с разбитой жизнью. Долгое время, по его словам, ‘Многие издатели хотели пообедать со мной, но никто не был готов публиковать мои книги. Я нассал на публикацию. Это никогда не входило в мои намерения, но я смутил очень многих людей, которые верили в законность автобиографии. Они были показаны легковерными, жадными и, прежде всего, непрофессиональными.’ Потребовалось много лет, чтобы люди перестали считать автора Ирвингом мистификатором и приняли его как Ирвинга автора. Как только это произошло, его книги стали бестселлерами.
В 2007 году была выпущена экранизация "Мистификации" с Ричардом Гиром в главной роли Ирвинга. Но для автора фильм упускает главное. ‘Написание автобиографии изображается как поступок отчаявшегося человека, стремящегося к финансовой выгоде. Голливудская банда так и не поняла, что я получал удовольствие, создавая все возрастающую серию интеллектуальных и личных проблем. Возможно, те испытания были аморальными – даже безнравственными. Я эмоционально слишком близок к событию, чтобы комментировать достоверно. Но, поскольку не пролилось крови и не было сломано ничего, кроме эго, разве сама книга не является достаточным оправданием?’
Так ли это? Пусть читатель решает.
Для этого читателя Автобиография Говарда Хьюза представляет собой блестящее переплетение правды и лжи – можно было бы назвать это ‘металлизацией’ – настолько искусно реализованное, что даже сегодня трудно понять, где заканчивается одно и начинается другое.
Дик Саскинд умер в 1999 году. Эдит продолжает жить на Ибице, в том же фермерском доме, где она и ее бывший муж задумали мистификацию. Говард Хьюз умер в 1976 году, но так и не нашел времени написать свою автобиографию.
‘Возможно, - говорит Клиффорд Ирвинг, - когда он прочитал то, что я написал от его имени, он остался доволен этим’.
Мик Браун
The Daily Telegraph
Лондон, 2008
Введение автора
Я
МЫ С ГОВАРДОМ Хьюзом впервые встретились в Голливуде на съемках "Преступника", где была указана дата примерно 1940 года. Мой отец, Джей Ирвинг, был карикатуристом для Collier's. Он также проявлял умеренный интерес к зарождению телевизионной индустрии, как и Хьюз, и они были случайными друзьями. В результате однажды утром нас с отцом пригласили посетить звуковую сцену в RKO. Я помню, как украдкой бросал взгляды на грудь Джейн Рассел в трусиках – мне было всего девять лет, и другие события остаются размытыми. Хотя мой отец позже потерял связь с Хьюзом, у него остались теплые воспоминания о нем как о "застенчивом и внимательном человеке" - фразу, которую я слышал от других, повторявших ее , знавших его в те ранние годы.
Я вырос и стал романистом, а через некоторое время обосновался на Ибице, одном из Балеарских островов у побережья Испании. Я описал его в статье в Esquire как ‘Сен-Жермен-де-Пре на Средиземном море, прекрасный остров, где летом тепло и неспешно, зимой сносно, дешево в любое время года’. Тоже странное место, полное сумасшедших на грани помешательства и выпадающих из современной жизни. Они подготовили меня к тому, чтобы я оценил Говарда Хьюза, типичного выпадающего.
В 1969 году я опубликовал свою первую научно-популярную книгу "Подделка! правдивая история венгерского фальсификатора произведений искусства по имени Эльмир Де Гори. Мой отец дал мне список друзей с ‘хорошими связями’, которым я должен отправить копии; он приставал ко мне, как это делают отцы, и я выбрал линию наименьшего сопротивления и преданно пообещал, как это делают сыновья. Он умер в июне 1970 года, и вскоре после этого, испытывая угрызения совести из-за невыполненных обещаний, которые я ему дал, я отправил экземпляры книги по почте нескольким людям из списка. Говард Хьюз был среди них. Я приложил записку, напоминающую мистеру Хьюзу, где и когда мы встречались, а потом забыл об этом.
Прошло пять месяцев, прежде чем я получил недатированное письмо на желтой линованной бумаге, какую можно купить в любом магазине канцелярских товаров. Корявый почерк был твердым, широко распространялся по левому краю, как мог бы писать школьник, если бы он приближался к концу блокнота. Там говорилось:
Дорогой мистер Ирвинг—
Спасибо за подарок в виде вашей книги, которую я получил огромное удовольствие от чтения. Ваша надпись была очень продуманной.
Я обнаружил, что глубоко заинтересован человеком, о котором вы написали, несмотря на естественную склонность к обратному. Я не могу не задаваться вопросом, что с ним случилось. Мне бы не хотелось думать о том, что могли бы сделать с ним другие биографы, но мне кажется, что вы изобразили своего человека с большим вниманием и симпатией, когда было бы заманчиво поступить иначе. По причинам, которые вы, возможно, легко поймете, это произвело на меня впечатление.
Я помню твоего отца, и мне было жаль узнать о его кончине.
Искренне ваш,
Говард Р. Хьюз
Некоторое время я размышлял, может ли это быть розыгрышем. Говард Хьюз слыл миллиардером, и если бы меня спросили, какими стационарными документами пользуются миллиардеры, я бы не ответил: ‘Желтой юридической бумагой’. Но если это была шутка, то в ней не было предсказуемой колкости, поэтому я начал думать о том, что Хьюз, казалось, хотел сказать между строк. Я подготовил ответ, в котором, по сути, говорилось: ‘Дорогой мистер Хьюз, я хотел бы написать авторизованную биографию вас. Если эта идея приводит вас в ужас, я приношу извинения. Если нет, давайте поговорим об этом. Вы, безусловно, заслуживаете более окончательного бессмертия, чем то, которое подделывают для вас в эти дни средства массовой информации.’
Я прочитал это своей жене, которая немедленно посоветовала: ‘Не отправляй это. Ты в середине романа, и твои издатели ожидают, что ты доставишь его вовремя. Не отвлекайся’.
‘Никто на самом деле не знает, что за человек Говард Хьюз. Это меня интригует’.
Но я отправил письмо на следующий день, и ответ пришел несколько недель спустя, снова нацарапанный на желтой юридической бумаге. Я правильно прочитал между строк. Хьюз частично написал:
…Я не в ужасе от вашего предложения, хотя в прошлом оно приходило ко мне из других источников и было мной отвергнуто. Я не равнодушен к тому, что журналисты написали обо мне, и по этой причине я испытываю глубочайшее уважение к вашему обращению с де Хори, как бы сильно я ни не одобрял его мораль. Мне не подошло бы умереть, не прояснив некоторые ошибочные представления и не изложив правду о своей жизни. Бессмертие, о котором вы говорите, меня не интересует.
Я был бы признателен, если бы вы сообщили мне, когда и как вы хотели бы приступить к написанию предложенной вами биографии… Я хотел бы, чтобы в настоящее время не было огласки по поводу этого сообщения, и я бы крайне негативно отнесся к нарушению этого запроса.
Искренне ваш,
Говард Хьюз
Важно понимать, что я жил в захолустье, как умственно, так и физически; я очень мало знал о жизни Говарда Хьюза и легендах, которые ее окружали. В то время, в январе 1971 года, я не знал, что у Хьюза не брали интервью и его не фотографировали с 1957 года, и ни один человек не смог или не захотел засвидетельствовать, что они видели его во плоти в течение четырнадцати лет. Я знал только, что, по слухам, он уехал из Лас-Вегаса на Багамы и что в его бизнес-империи шла какая-то междоусобная война. Я знал обычные фразы, используемые для его описания: ‘застенчивый миллиардер’, ‘убежденный затворник’, ‘призрачный эксцентрик’ – до тошноты. Я не знал, что один обозреватель синдицированного издания, цитируя ‘абсолютно авторитетные источники’, изобразил Хьюза ‘истощенным инвалидом с седыми волосами до плеч, косматыми бровями… неудачник, у которого есть проблески былого блеска, но большую часть времени он проводит в кататоническом ступоре", или что свидетель перед большим жюри присяжных Майами заявил, что ‘магнат весит 97 фунтов, у него длинные седые волосы и борода, а ногти на руках и ногах длиной восемь дюймов’.
Вооруженный невежеством и наивностью – очевидно, одними из моих главных достоинств в данном случае – я написал ответ и изложил свое предложение по биографии.
Затем начались телефонные звонки. Голос на другом конце линии был вежливым, тонким и слегка гнусавым, иногда прерываемый тем, что, как я позже узнал, было усилителем. Он сказал: ‘Послушайте, ради всего святого, давайте называть друг друга по имени, иначе мы ничего не добьемся. Пожалуйста, зовите меня Говард’.
Хьюз, как он рассказывает в своей автобиографии, предпочитает звонить в три-четыре часа утра, когда его разум ясен, а человек на другом конце провода, возможно, все еще не выспался. У меня дома нет телефона, потому что дом - это 400-летняя крестьянская ферма в сельской местности; телефон находится в моей студии, которая находится на скале, выступающей в Средиземное море за городом Ибица, окруженным стеной. Я был в студии только днем, теоретически с бдительным умом. Если Хьюз звонил в 3 часа ночи, телефон гудел в темноте пустой комнаты – я был дома, в постели. Позже он отомстил.
Наши трансатлантические беседы вращались вокруг темы книги, мы говорили о жизни в Испании, о новом доме, который я строил, о моих романах (которые он начал читать один за другим), и я понял, после того как допустил ошибку, рассказывая личную историю, и был быстро исправлен им, что у него есть досье на меня: это была не та деталь, которую можно было бы найти на обложках книг или в книге любого автора "Кто есть кто". Мы все еще были просто бестелесными голосами, передаваемыми друг другу по спутниковой связи, и нас регулярно отключали испанские операторы. К этому времени я уже читал, что он терпеть не мог курения, не пил и придерживался, по слухам, пуританской морали. Я выкуривал по две пачки черного табака в день; любил вино за ужином и коньяк после; и морально, к лучшему или к худшему, я довольно прочно стоял на ногах в 1960-х и их последствиях.
‘Нам лучше встретиться, - сказал он, - чтобы посмотреть, поладим ли мы. Как насчет следующей недели?’
‘Конечно. Где?’
‘Лети в Нью-Йорк. Остановись в отеле "Букингем". Я свяжусь с тобой’.
‘Подожди минутку, Говард. У тебя репутация человека, оставляющего людей в затруднительном положении’.
‘Клянусь, я позвоню тебе, как только ты приедешь’.
В начале февраля я прилетел в Нью-Йорк, зарегистрировался в отеле Buckingham на 57-й улице, забрался в постель, усталый от долгого перелета, и в два часа ночи он позвонил, сияющий, как малиновка, приветствуя меня в его часовом поясе. Он спросил, не возражаю ли я больше путешествовать, чтобы встретиться с ним. Я сказал, что ожидал этого, и он велел мне заехать в American Express позже в тот же день; для меня был забронирован билет на самолет. Я предположил, что в Нассау, но я бы поверил Тимбукту. Билет ждал меня, когда я прибыл; я должен был вылететь в семь часов следующего утра, и меня направили через Новый Орлеан и Мехико в Оахаку, город на юге Мексики.
Я заплатил и ушел, но мне это совсем не понравилось.
К этому времени я уже рассказал своим издателям об этом предприятии, и они были взволнованы, но насторожены. Беверли Лу, исполнительный редактор McGraw-Hill, сказала: "Вы никогда не доберетесь так далеко, как до этого места в Оахаке. Говард Хьюз так не поступает. Он прикажет высадить вас из самолета в Новом Орлеане или Мехико, а затем вам завяжут глаза и отвезут на Багамы или в Лас-Вегас.’
На следующее утро в аэропорту Нового Орлеана я ждал, когда неулыбчивый курьер похлопает меня по плечу, а затем увезет на реактивный самолет Lear без опознавательных знаков или на 200-футовую яхту, стоящую на якоре в Дельте. Ничего не произошло. В Мехико я снова ждал этого человека. Он не приехал. Я прилетел в Оахаку, зарегистрировался в указанном отеле и приступил к следующему этапу ожидания. Я плохо спал, слонялся по отелю до полудня, а затем нанял такси и посетил руины сапотеков в Митле, где купил серапе королевских размеров. Я начал думать, что это, возможно, мой единственный сувенир из поездки; когда я вернулся, в отеле для меня не было никаких сообщений. Мне пришло в голову, что я прошел долгий путь и потратил изрядную сумму денег, чтобы встретиться с человеком, который имел репутацию человека, держащего людей ‘на крючке’ – как это называлось в многоуровневых рядах организации Хьюза – неделями подряд, после чего их либо увольняли с некоторой компенсацией, либо выдавали годовой гонорар, чтобы они сидели без дела в каком-нибудь другом месте и ждали царственного похлопывания по плечу, которое может последовать, а может и нет. У меня были жена и двое маленьких детей, которые ждали меня дома, за пять тысяч миль отсюда, я был в богом забытом городке на юге Мексики, ожидая ‘призрачного эксцентрика’ и ‘застенчивого миллиардера’. Насколько фантомом и насколько застенчивым он мог быть?
Меня разбудил звонок телефона у кровати, который я схватил в темноте и прижал к уху. Голос произнес: ‘Мистер Ирвинг? Это Педро’.
‘Недостаточно хорош", - сказал я. ‘Я не знаю никакого Педро’.
‘Я друг Октавио’.
Я начал понимать, что это был тщательно продуманный и дьявольский розыгрыш, я уже перебирал в уме список друзей, которые могли быть ответственны. ‘ Педро, – медленно произнес я по-испански, чтобы он не мог перепутать настроение, - сейчас четыре часа утра, и я не хочу играть в игры. Я рад, что у тебя есть друг по имени Октавио, но я не знаю, что происходит, и был бы признателен, если бы ты просветил меня, прежде чем я положу трубку.’
Бодро сказал он. ‘Октавио - это тот человек, к которому вы пришли повидаться. Вы можете быть готовы через два часа?’
На рассвете я был у отеля, когда к воротам подкатил "Фольксваген". Педро был стройным мексиканцем со смуглым лицом лет тридцати, с аккуратными усиками. Мы выехали из Оахаки в сельскую местность, миновали маленькую деревушку индейцев, а затем поднялись по узкой асфальтированной дороге, которая крутыми спиралями огибала гору странной формы. Горный склон был бугристым, с грубыми маленькими кубиками и пирамидами, поросшими выжженной растительностью: это был Монте-Альбан, некогда священная гавань королей сапотеков, которые правили южной Мексикой до того, как ацтеки пришли завоевывать. Из руин открывался вид на три зеленые долины Оахаки. Ранним утром воздух был свеж и прохладен, а ступенчатые здания храма были затянуты облаками, которые, казалось, касались неба. В Монте-Альбане было ощущение, что ты очень близок к детскому представлению о конечном и неизменном рае.
Педро затормозил на ровном месте, что-то вроде грунтовой парковки, за утопленной в землю каменной площадкой для игры в мяч. Он указал на другую машину, единственную другую машину, примерно в тридцати ярдах от нас. Я вышел и подошел, отряхиваясь от пыли, открыл дверцу – и скользнул внутрь рядом с Говардом Хьюзом.
Никаких восьмидюймовых ногтей, седых волос, доходящих до плеч, или белой бороды, свисающей до пояса. Последняя его фотография, которую я видел, была сделана в 1957 году. Он выглядел просто как тот же человек, постаревший и похудевший; темные глаза и брови, усы, зачесанные назад волосы теперь были скорее седыми, чем черными. На нем была дешевая рубашка с короткими рукавами невзрачного цвета, бежевый кардиган без пуговицы, коричневые брюки без складок и пара мокасин, в которые его носки каким-то образом всегда умудрялись сползать и исчезать, так что, когда он скрещивал ноги, между сползающим носком и манжетой брюк оставалась щель костлявой белой голени.
Если не считать обстановки на вершине горы, это была совершенно недраматичная и разочаровывающая встреча; ‘призрачный магнат’ был 65-летним человеком. Мы сказали все вежливые и очевидные вещи, мы поговорили о Мексике, а затем совершили короткую прогулку на солнышке к ступеням одного из храмов. ‘Отличное место", - сказал Хьюз. ‘Прекрасно", - согласился я.
Он сказал, чувствуя себя неловко: ‘Увидимся завтра. В то же время, но мы пойдем куда-нибудь еще’.
Я понял, что я нервничал, и Хьюз тоже; и я так и сказал. ‘Да… ну, может быть’, - сказал он. ‘В любом случае, спасибо, что нашли время’.
Педро заехал за мной в шесть часов следующего утра и отвез в аэропорт. Он был пилотом, а также шофером, и мы летели на частном одномоторном самолете Cessna в Хучитан на Мексиканском перешейке. Мы спускались в долины между отвесными склонами покрытых шрамами гор, пока внезапно под правым крылом не появлялась деревня из дюжины глинобитных хижин, и он радостно кричал: ‘Посмотрите на этих людей! Это каменный век!’ Я сказал: ‘Фантастика... поразительно… "А затем попросил его, пожалуйста, набрать немного высоты, чтобы мы не присоединились к ним навсегда в их горной твердыне.