Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича…
Н.В. Гоголь. «Женитьба»
Уважаемый читатель, прошу прощения, что я начинаю эту книгу со вступления, напрямую как будто бы не относящегося к ее непосредственной теме. Но поверь, это необходимо, я позволю себе отнять совсем немного твоего времени.
Дело в том, что после выхода первых трех моих книг мне на почту пришло много отзывов. И положительных, таких, которые воодушевляют продолжать то, чем я занимаюсь. И разумеется, отрицательных. Даже ругательных, с явным намерением оскорбить. Что тоже хорошо, значит, кое-кого задел за живое.
И довольно много отзывов с советами, как мне писать, чтобы повысить уровень своей популярности. Люди от всей души и доброго сердца предлагают мне собственные рецепты, что я ценю. Кое-что я учитываю, благодарю за советы.
Но довольно большой массив рекомендаций отвергается, и есть необходимость объяснить причины.
Так, один из читателей посетовал, что несмотря на то, что я пишу очень читабельно, текст буквально проглатывается, но грешу использованием такой лексики, что ему неудобно порекомендовать мои книги своей дочери, студентке исторического факультета университета. Вот честно, я долго даже не мог сообразить, как этому товарищу лучше ответить. Потому что ни единого нецензурного слова в моих книгах элементарно нет. Если родители каких-то студенток в них видят что-то такое, что может пагубно отразиться на нравственности дочерей, то – только «Спокойной ночи, малыши»! Только это! Больше таким студенткам даже по телевизору ничего нельзя смотреть.
Я прошу этого читателя на меня не обижаться. Я понимаю, кто у него сформировал такое мнение, его формируют так, что человек, даже не видя в книге ни одного нецензурного слова, начинает на полном серьезе думать, что именно такие слова в ней есть.
В первых двух книгах я довольно резко прошелся по политику и писателю Николаю Викторовичу Старикову, вот его клиентура и стала разбрасывать по сайтам интернет-магазинов и форумам обвинения в мой адрес в использовании специфической лексики.
Признаюсь, что резких слов и выражений господин Стариков получил в свой адрес от меня с лихвой. Он в одном из выступлений даже высказался с явным намеком в мою сторону, что не рассматривает в качестве серьезных оппонентов тех, кто позволяет себе оскорбительные выражения в его адрес.
Вообще этот господин своей обидчивостью похож на ребенка-ябеду, который бегает по детскому садику и обзывает малышню письками (я не думаю, что этого слова студентки от родителей не слышали), а когда его самого назовут попой, то он скачет жаловаться воспитательнице.
Сам Николай Викторович ничуть не стесняется клеить на своих противников оскорбительные ярлыки. Можно ему напомнить, что он однажды в своем блоге придумал номинировать на премию имени Геббельса тех, кого принято у него называть либералами. И все нормально, никакого смущения. Конечно, Николай Сванидзе эту премию от Старикова получил заслуженно. Но когда о нем самом пишут, что он тоже брешет не хуже Геббельса, то делает вид оскорбленной невинности.
Опровергнуть обвинения Балаева у него не получается, так он выбрал себе амплуа оскорбленной курсистки.
Следующая претензия ко мне: отсутствие в книгах ссылок и библиографии. По мнению ряда читателей, если я устраню этот недостаток, то мои работы будут иметь более научный вид, что послужит только на пользу им. Надо сказать, что эти советы я стал получать уже после выхода первой книги, но их проигнорировал. И некоторые люди не понимают, почему я так упорно не хочу придавать своим книгам «научный» вид.
Да потому, что я пишу не диссертации для научного совета, а историко-публицистическую литературу для массового читателя. А так как я читателя уважаю, то отношусь к нему так же, как хотел бы, чтобы и ко мне относились как к читателю другие писатели-публицисты. Чтобы не дурили меня «научностью», а писали читаемые тексты, не забитые ссылками и сносками, а с обоснованием прямо в тексте. Прямо в тексте книги должны указываться источники и цитаты, сведения из этих источников.
Извините, но излагать своими словами какие-то сведения, а для их подтверждения отправлять читателя к номеру ссылки, по которому нужно находить источник этих сведений, – на мой взгляд, проявление неуважения к человеку, который заплатил деньги за публицистическую книгу.
А часто обычный читатель проверяет автора по ссылкам? Он часто интересуется тем, что можно прочесть в работах, на которые ссылается автор, приведя в конце книги библиографию?
Вот есть у нас в стране такой вполне квалифицированный читатель и признанный интеллектуал, как Анатолий Вассерман. Он прочел труд Юрия Мухина «Убийство Сталина и Берии». Там ссылок! Вау! А библиография! И Вассерман шел по ссылкам и сверял с ними то, что написал Мухин?
Извините, но если бы он стал проверять Мухина таким образом, то ни в жизнь не стал бы пропагандировать «Убийство Сталина и Берии» как серьезное исследование. А он пропагандировал. Вот в этой книге вы и увидите, как Ю.И. Мухин использовал «научный» вид своего, так сказать, исследования, чтобы одурачить людей. Я покажу вам это наглядно. Увидите, что утверждения автора не соотносятся с тем, на что он ссылается. Но зато – научный вид!
Понимаете, ссылки, список использованной литературы – это дел на 5–6 часов. И книга обретет «научный» вид. А оно вам надо? Может, удобнее прямо в тексте прочесть – откуда сведения? Ведь правда же? И автору в таком случае приврать намного труднее.
По большому счету, значимых претензий ко мне больше поступало. Надеюсь, что вы поймете все правильно, когда я буду называть вещи и оппонентов теми словами, которые они заслужили, поймете, что псевдонаучный вид в публицистике – это способ одурачивания читателя.
В конце концов, мне можно приделать «губы Никанора Ивановича», но тогда я буду не Петром Григорьевичем Балаевым, а Никанором Ивановичем Балаевым. Согласитесь, что лучше остаться самим собой. А стремиться понравиться всем – это, во-первых, совершенно бесплодное занятие, во-вторых, человек, который стремится к этой цели, – самое отвратительное существо на свете. Всем на свете не может нравиться даже апельсин на прилавке магазина.
И вообще, эту книгу, которую вы сейчас держите в руках, если бы я был озабочен больше всего популярностью (хотя она нужна любому писателю. Иначе проще сразу в печку рукопись выкидывать), писать не стоило бы. Получается так, что я свою популярность, вернее, возможность того, что уже ставшие популярными в области исторической публицистики авторы и медийные персоны удостоят меня своим благосклонным мнением, своими же руками уничтожаю.
После первой книги «Анти-Стариков. Почему история все-таки наука» на меня обратили некоторые фигуры свое благосклонное внимание. Стали ждать продолжения. Второй книгой из этой серии я их немного ошарашил. Не ожидали, что я о Брежневе и его времени именно так… А уж после «Клим Ворошилов. Первый маршал страны Советов», в которой я завил, что история Коммунистической партии Советского Союза завершилась на XXII съезде КПСС, со мной прервали общение почти все из кодлы историков.
Их понять можно. Они же столько «научных» трудов написали, к примеру, о советско-финской войне, в которых, как хорошо обученные попугаи, друг за другом повторяли о неудачном начале этой войны, как потом советские военачальники за ум взялись и победили. И почти все еще ссылались на выступление Сталина на военном совещании по итогам войны. И тут им показывают пальцем, что в этом выступлении Сталина нет ничего о неудачном этапе. То наступление и первый штурм линии Маннергейма были на самом деле только разведкой боем финской обороны, заранее спланированной «неудачей». Вот прямо так в записи речи Иосифа Виссарионовича и сказано.
И куда теперь девать ставшую макулатурой всю военно-историческую литературу об этой войне, если вдруг признать, что Балаев не сам все за Сталина придумал, а только прочел и сообщил публике, что написано в речи Сталина?
Естественно, в такой ситуации удобнее сделать вид, что если в книге нет ссылок и списка использованной литературы, то она не научна, поэтому не стоит спешить свои сочинения переносить с полки в мусорную корзину.
А уж то, что вы сейчас прочтете о Л.П. Берии, о политических процессах, которые происходили в СССР в последние годы жизни Сталина и сразу после его смерти, а еще больше о том, какими методами и способами из Берии сотворили верного продолжателя дела Сталина… Собственно говоря, эта книга больше не о Берии, а о некоторых очень известных писателях-историках.
Приготовились к скандалу? Тогда начинаем.
Глава 1
О педагогике и Н.К. Крупской
Да, именно с педагогики, точнее, с советской педагогической системы и Надежды Константиновны Крупской, все и началось. Именно изучение истории советского образования, роли в ней Н.К. Крупской, ее загадочной смерти, стало толчком для пересмотра и роли Л.П. Берии в истории СССР, как это ни покажется странным на первый взгляд. Вот мы с вами и начнем с педагогики и педагогов.
Знаете, что чаще всего встречается в письмах ко мне моих читателей? Почти каждый читатель с высшим образованием начинает переписку со мной стандартно: я в школе и в институте по истории имел «отлично», но то, что вы пишете, для меня неожиданно.
Естественно, это письма не профессиональных историков. С ними у меня особые отношения, вызванные тем, что я многих из них называю проходимцами. Я не ругаюсь с исследователями пирамид и древних курганов. С ними пусть разбираются Фоменко с Носовским. Мой раздел – новейшая история.
И институты заканчивали мои ровесники. Те, кто моложе, учились, если говорить о высшем образовании, в университетах и академиях. Институты остались только на месте бывших факультетов. Так, в Дальневосточном государственном университете в мою студенческую молодость был юридический факультет, а дюжину лет назад профессор юридического уже института ДВГУ предлагал мне в бане поступить к ним сразу на третий курс и получить диплом, даже не появляясь на экзаменах.
Профессиональные историки со мной, как я уже писал, общаться вообще никогда не будут. Нет, они книги прочтут обязательно. Даже, как Клим Жуков, который написал статью с разоблачением вранья Н.В. Старикова, почти слово в слово будут повторять мои аргументы. Но общаться уже, кажется, никогда не будут. Был такой период между «Анти-Стариковым-2» и «Ворошиловым», когда кое-какие профессора и доктора склонялись к мысли признать меня за вменяемого человека, но после «Ворошилова» и ряда моих статей в блоге они от этой мысли отказались. Я, по их мнению, буйнопомешанный. Да и хорошо. Меня их такое мнение вполне устраивает, так как они сами, по моему мнению, хуже политических проституток. Потому что хуже политических проституток только проститутки исторические. То есть проститутки с претензией на мнение потомков. Психу нечего делать в одной компании с ними.
Надеюсь, студентки не очень сильно покраснели, прочитав слово «проститутка»?
Извините, но как можно психу спокойно слушать запись интервью с автором пятитомника по истории России, выучившимся на учителя истории в пединституте Спицыным, в котором Спицын заявил, что учебник истории к науке никакого отношения не имеет?
А к чему тогда учебник истории отношение имеет? К сказкам и фольклору народов мира?
Очень замечательно, что ныне в историческую науку рванули выпускники педагогических институтов. И.Е. Спицын окончил пединститут, и его коллега по исторической проституции Пыжиков, который сделал «научное открытие», что К.Е. Ворошилов был из староверов, тоже пединститут закончил. Даже однокашник Спицына.
А вообще ничего неожиданного в появлении этих Спицыных нет. Это процесс закономерный. В проститутки же умные женщины не идут. Умная понимает, что на дно падать чревато тем, что уже никогда не всплывешь.
Еще, понимаете, у меня сложилось стойкое впечатление, что эти историки-педагоги какие-то недоразвитые. Вот цитата из переписки в «Фейсбуке» А. Исаева, нашего известного и вполне уважаемого исследователя военных действий Великой Отечественной войны и этого педагога-историка: «Алексей Исаев, на себя в зеркало посмотри. Мои учителя гордились мной. А такие, как ты и Дюков, при нормальной власти близко не были бы допущены к истории. Не хватило мозгов поступить на истфак, баллов не добрал и пошел в кибернетики…»
Ну и еще: «…Когда я учился в МПГУ, у нас кафедра феодализма была сильнее, чем в МГУ. Они сами это признавали. На нашем факультете работали А.Г. Кузьмин, Н.И. Павленко, В.Б. Кобрин, Ю.И. Писарев, Г.А. Кошеленко, А.Л. Нарочницкий и многие другие. Со многими я до самой смерти общался…»
Мне очень тяжело подбирать выражения. Я и так грешу в общении с такими «историками» оскорбительными эпитетами.
Спицын мой ровесник. После школы он пошел учиться не на кибернетика, как Алексей Исаев, а на… Нет, не на историка, если вы об этом подумали, узнав, что он поступил на исторический факультет. Он поступил в пединститут, который сейчас называется МПГУ (Московский педагогический государственный университет). Образования историка у Спицына нет, пусть он про эту свою специальность не выдумывает. В его дипломе написано «преподаватель истории». Вдобавок к этому МПГУ, бывший МГПИ (Московский государственный педагогический институт) готовил кадры учителей истории для общеобразовательных школ. Подготовка кадров для школ и была специализацией педагогических институтов.
Чему его там научили – тоже вопрос интересный. Но люди моего поколения, выпускники советских школ, еще помнят такую поговорку: «Ума нет – иди в пед». Это по поводу престижности профессии учителя в СССР времен Брежнева. Если Исаев, окончив десять классов советской школы, пошел учиться в институт на кибернетика, то, извините, господин Спицын, вы по сравнению с ним как выпускник школы выглядите не очень. Почти по пословице. Потому что профессия кибернетика как раз была престижной. Там на факультеты проходной балл для абитуры был очень высоким. А вот профессия учителя совсем не котировалась, поэтому она и стала почти исключительно женской. Но я женщин совсем не хочу обидеть. В пединституты не одни дурочки поступали. Кой-какой конкурс там все-таки был, поэтому из школ туда шли хорошистки и даже отдельные отличницы. Отличницы из тех, которые очень боялись не поступить в другие вузы и потерять год. Все же в педы конкурс был ниже, чем в университеты.
А вот парни! О! Спицын, ты забыл кое-что из своей прошлой жизни! Дело в том, что педагогическое начальство СССР было крайне озабочено тем, что профессия учителя стала женской. Из женщин, кстати, редко хорошие учителя получаются. Эта профессия настолько трудна, что там с психологическими нагрузками может справиться часто только мужик со стальными нервами. И нормальных мужиков-учителей не хватало в школах катастрофически. Делать эту профессию мужской, то есть ответственной (да-да. Делать ответственной! Не в смысле сохранности жизни и здоровья школьника, а в смысле результата его обучения) – значит интересной и нормально оплачиваемой, власти СССР не собирались. Выход нашли такой: негласное распоряжение приемным комиссиям педагогических институтов не валить на экзаменах парней и ставить им баллы повыше.
Каков был результат? Ожидаем. Если среди женщин-учителей еще встречались приличные люди в каждой школе, то среди мужчин-педагогов даже не в каждом крае можно было найти адекватного человека.
Ведь при таких условиях приема в непрестижный вуз пошли: а) недотепы, которые никуда больше поступить не могли; б) те, кто прятался от армии, так как боялись не поступить в другие вузы, а условия приема парней в пединститут давали приличную гарантию отмазки от СА; в) ну и редкие ребята, которые вдруг почувствовали призвание именно к этой профессии.
А Спицын что-то там про кибернетиков… И про то, что его к истории допустили при прежней власти. Не надо из себя избранного изображать, господин Спицын! Ты на училку выучился и училкой работал 25 лет.
Даже не учителем. Потому что ты даже в МГПИ на учителя не выучился.
Ты сам написал про сильную кафедру феодализма, которой в МГУ завидовали. Так вот в МГУ на историческом факультете готовили по специальности «историк», а не учителей для школ. И в МГУ завидовать кафедре феодализма МГПИ не могли, потому что в МГУ на кафедре феодализма готовили исследователей эпохи феодализма, а у вас – преподавателей по этой эпохе. Понятно?
И заметьте, что эти «историки» даже среди школьных учителей стоят немного особняком. Вот если вы спросите, например, учителя математики, какое у него образование, то он ответит: преподаватель математики. И учитель физики не скажет, что он в пединституте выучился на физика широкого профиля, от механика то атомщика, согласно школьной программе. Преподаватель физики. И никак иначе.
Но Спицын утверждает, что его в пединституте выучили именно на историка. Вот потому, что их учили в пединститутах на кого угодно, но только не на преподавателей, они учили школьников так, что теперь бывшие советские школьники читают мои книги и находят в них совершенно неожиданные для них вещи.
Эти горе-преподаватели, получив профильное высшее образование, всю жизнь проработав в школах, так и не поняли ничего в той общеобразовательной системе, которую они называют советской школой.
Не поняли они, что «советская школа», как образовательная система, так и не состоялась. Они сегодня упорно твердят, что советская школа занималась воспитанием человека-творца, а буржуазная – потребителя. Один тупой, как валенок, министр образования ляпнул откровенно бессмысленную фразу о том, что задача школы – воспитывать потребителя, и носятся с этим, как умственно отсталые дети в хороводе вокруг елки за пьяным Дедом Морозом.
Если буржуазная школа воспитывала потребителя, а советская – творца, то кто строил небоскребы, мосты, дороги, авианосцы у проклятых капиталистов? Советские инженеры-творцы?
В период подготовки книги о троцкизме, которую я планировал писать, но пока отложил в связи с тем, что вопрос о Берии, пожалуй, более актуальный, я выкладывал в блоге отрывки набросков к ней. В том числе и о советской школе. Я пришел к выводу, что наше образование принципиально ничем не отличалось от буржуазного.
Вы не сможете найти принципиальных отличий между советской школой и существовавшими до революции гимназиями и реальными училищами, за исключением более расширенной учебной программы.
А эта система дает массу брака в виде большого процента учеников, не усваивающих программу. По моим наблюдениям и наблюдениям моих знакомых, в советской школе полностью усваивали учебную программу примерно 20 процентов учеников. Это среди десятиклассников. Если же принимать во внимание отсев после восьмого класса троечников в ПТУ, тех ребят, которых бессмысленно было дальше учить в общеобразовательной школе, им предстояло осваивать только рабочие профессии, то процент еще ниже.
Примечательно, что на мои статьи в блоге откликалось довольно много учителей, но ни один из них не знал, в чем принципиальное отличие советского (то есть коммунистического) образования от того, что было в школах СССР. В советских пединститутах, оказывается, ничего не давали студентам об этом.
Мы с единомышленниками организовались в небольшое пока общественно-политическое движение имени «Антипартийной группы» 1957 года. У нас есть люди, которые довольно плотно интересуются и школьным образованием, и воспитанием подростков. Начали копаться в этой теме, отталкиваясь от трудов Макаренко, и неожиданно для себя открыли, что Антон Семенович был единомышленником, можно сказать даже, учеником Надежды Константиновны Крупской.
Именно это и послужило толчком для переоценки личности Лаврентия Павловича Берии, как это ни странно выглядит на первый взгляд. Факты о реальной личности Н.К. Крупской, реальное ее положение в сталинской команде привели нас к осознанию того, что почти все современные сталинисты, те историки-публицисты, которые, на первый взгляд, воздают Иосифу Виссарионовичу должное, как великому государственному деятелю, на самом деле являются подлыми фальсификаторами.
Нет, я не имею в виду, что они принизили роль Сталина в становлении и развитии Советского государства. Они поступили подлее. О их подлости и мотивах этой подлости мы в этой книге и поговорим. А вот тараном своей подлости они выбрали фигуру Л.П. Берии.
Я начал с того, что читатели мне пишут о том, что в моих книгах они находят много неожиданных вещей. На самом деле я не отношу себя к тем писателям, которые грешат сенсационностью. Я пишу довольно банальные вещи.
Например, о том, что в 1918 году командующий Балтфлотом капитан Щастный больше занимался саботажем, чем реальной работой по переводу кораблей флота из Гельсингфорса в Кронштадт, и решение о переводе судов принимал не он, а Совнарком. И его почти силой комиссары Балтфлота заставили выполнить это решение.
Сейчас это выглядит неожиданным. Но вы же это в школе проходили! И отличные оценки получали!
Другое дело, что после того, как прохиндеи из Главной военной прокуратуры реабилитировали Щастного, расстрелянного за участие в реальном антисоветском заговоре, а такие моральные уроды, как Н. Стариков, написали, что он наперекор Ленину спас корабли флота, то, что написал Балаев, стало выглядеть неожиданным.
Но знаете, ГВП не только Щастным отметилась, но еще и признанием того, что в Катыни поляков энкавэдэшники расстреляли. Вы уж либо все их «реабилитации» признавайте, либо предъявляйте претензии по поводу «неожиданности» не ко мне, а к тем, кто считает Щастного героем.
То же самое насчет финской войны 1939–1940 годов. Я написал, что это была блестящая операция, проведенная под командованием К.Е. Ворошилова.
Сейчас это – сенсационное утверждение. Но позвольте, в 1940 году об этом знал весь советский народ. Да и Сталин на совещании с военными об этом сказал. Он же русским языком рассказал, что планировали войну на год, а финнов разбили за три месяца. Это не успех?
Более того, как я написал в предисловии, сейчас общепринято среди военных историков, что та война делилась на два периода. Первый, неудачный, когда войска под командованием Ворошилова не смогли взять штурмом линию Маннергейма. И второй, когда после дополнительной подготовки ее удалось преодолеть.
Мое утверждение, что никаких неудачных периодов та война не знала, выглядит скандальным. Так об этом же и Сталин говорил. Он также русским языком сказал, что «неудачный» штурм – это разведка боем, а не штурм.
А вот когда Хрущеву понадобилось оболгать Сталина и Ворошилова, тогда и было придумано, что на первом этапе боевые действия были неудачными.
То же самое и о Надежде Константиновне. Сейчас я буду писать неожиданные для вас вещи. Но эти вещи для тех, кто жил в СССР при Сталине, были банальнейшей истиной.
Для начала две цитаты. Прошу прощения за их размер, но сократить их невозможно.
«Товарищи, партия, рабочие, колхозники, вся страна с волнением ждали XVII съезда и с особенным волнением ждали доклада товарища Сталина, потому что для всех было ясно, что этот доклад будет не просто отчетным докладом. Это будет подведение итогов того, что сделано в осуществление заветов товарища Ленина. И мы видели, что в докладе товарища Сталина был приведен ряд фактов, которые красноречиво доказали, что фундамент социализма построен. Для нас, коммунистов, это факт громадной значимости.
За эти десять лет было много пережито. Мы все помним, как первое время после смерти Владимира Ильича разгорелся спор о том, каким путем идти. Это были не простые разногласия, это был спор с правыми и «левыми», который касался самой сути построения социализма. Тут уже товарищи много говорили по поводу этого. Много говорили по поводу того, что если бы победила линия правых, то не было бы коренной перестройки нашей экономики. Если бы победила линия Троцкого, не было бы победы на фронте социализма, – линия Троцкого привела бы страну к гибели.
И тут с особой ясностью выступила роль партии. С самого начала Ленин все время подчеркивал громадную руководящую роль нашей партии. Но никогда эта роль не была так велика, как сейчас. Сейчас партия имеет громадные возможности, которых не имеет ни одна партия в мире.
Наша партия опирается на широчайшие массы – в этом ее сила, но возможности, которые имеются у партии, накладывают в то же время на партию громаднейшие обязанности, величайшую ответственность. Поэтому каждый член партии с глубоким волнением думает о том, как вести страну к победе. Наша страна – это страна, которая в деле подготовки мировой революции играет громаднейшую роль. Может быть, то, как велика ее международная роль, какое значение имеет показ конкретного строительства социализма в нашей стране, до конца станет ясным лишь тогда, когда разгорится мировая революция. И вот, товарищи, наш съезд вчера переживал громадное чувство сознания того, что сделано дело величайшей важности, Ленин дал указания, как идти по пути строительства социализма; партия по пути этому шла, и достижения громадны. Оттого съезд чувствует такой подъем. Каждый знает, какую громадную роль в этой победе играл товарищ Сталин (аплодисменты), и поэтому то чувство, которое испытывал съезд, вылилось в такие горячие приветствия, в горячие овации, которые съезд устраивал товарищу Сталину».
И вторая: «Товарищ Сталин, говоря о правых и «левых», говоря об их разгроме, призывал к дальнейшей бдительности, говорил, что правый и «левый» уклоны будут возрождаться в новых формах. И, действительно, какой бы участок работы мы ни взяли, мы видим, как в повседневной работе, в конкретной стройке мы постоянно натыкаемся на неправильные подходы к делу, на правые и на «левацкие» подходы в практической работе. Надо сказать, что сейчас фронт просвещения – это острый фронт борьбы. Сейчас он острее, чем был раньше. Раньше борьба сосредоточивалась главным образом на экономическом фронте, сейчас надстройка является очень острым фронтом борьбы, и тут мы видим постоянно на каждом шагу правые и «левые» подходы к вопросам».
Вот вам отрывки из речи закоренелого сталиниста. Или не так? Хотите узнать фамилию этого сталиниста? Крупская! Вдова Ленина. Это отрывки из ее речи на XVII съезде ВКП(б). Там вообще почти в каждом абзаце звучит – «Сталин».
Я пишу, что Крупская была, если так можно выразиться, упертой сталинисткой. Это неожиданно? Сенсационно?
Сенсационно это потому, что сегодня мнение об отношениях Сталина и Крупской сложилось примерно такое:
«Сестра Ленина Мария Ильинична, которая все время была при нем, вспоминала: «Врачи настаивали, чтобы В.И. не говорили ничего о делах. Опасаться надо было больше всего того, чтобы В.И. не рассказала чего-либо Н.К., которая настолько привыкла делиться всем с ним, что иногда совершенно непроизвольно, не желая того, могла проговориться… И вот однажды, узнав, очевидно, о каком-то разговоре Н.К. с В.И., Сталин вызвал ее к телефону и в довольно резкой форме, рассчитывая, очевидно, что до В.И. это не дойдет, стал указывать ей, чтобы она не говорила с В.И. о делах, а то, мол, он ее в ЦКК потянет. Н.К. этот разговор взволновал чрезвычайно: она была совершенно не похожа сама на себя, рыдала, каталась по полу и пр.».
На самом деле все было немножко не так, и нарушение режима было гораздо серьезнее. Несмотря на запрещение врачей, Крупская разрешила Ленину продиктовать письмо Троцкому. Поэтому-то Сталин так и рассвирепел – ведь если Ленин написал письмо, значит, его постоянно информировали о происходящем в стране. Что она делает, она ведь знает, что для него это смерти подобно! Едва узнав об этом, он снял телефонную трубку. Надо было остыть, но иногда и Сталин терял выдержку. Он позвонил Крупской и поговорил с ней очень сурово.
На следующий день она написала жалобу, адресовав ее Каменеву: «Сталин позволил себе вчера по отношению ко мне грубейшую выходку. Я в партии не один день. За все тридцать лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова… Я обращаюсь к Вам и к Григорию (Зиновьеву. – Е. П.), как более близким товарищам В.И., и прошу оградить меня от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз… Я тоже живая, и нервы у меня напряжены до крайности». Так Сталин приобрел себе в ближайшем окружении Ленина врага» (Прудникова Е.А. Самый человечный человек. Правда об Иосифе Сталине).
Е.А. Прудникова известна своим разоблачением хрущевской лжи. У нее есть на эту тему несколько работ. Нас эта дама особенно будет интересовать, потому что она приложила довольно значительные усилия и на ниве доведения до сведения народных масс «правды» о Берии. Я не случайно кавычки применил. Но пока – Крупская.
И я давно уже утверждаю, еще в «Ворошилове» это написал, что наши писатели-сталинисты интересны тем, что, разоблачая ложь Хрущева, они на самом деле всю брехню Никиты только подтвердили.
Начнем с того, что Прудникова сослалась на воспоминания Марии Ильиничны Ульяновой. Если точнее, то она процитировала кусок письма Марии Ильиничны. В РЦХИДНИ хранятся несколько писем Марии Ильиничны, среди них и это. Но прежде, чем начать разбираться с тем, что процитировала Прудникова, давайте прочтем еще одно письмо Марии Ильиничны:
«Заявление в президиум объединенного пленума ЦК и ЦКК РКП(б)
26 июля 1926 г.
Оппозиционное меньшинство ЦК ведет за последнее время систематические нападки на т. Сталина, не останавливаясь даже перед утверждением о якобы разрыве Ленина со Сталиным в последние месяцы жизни В.И. В целях восстановления истины я считаю своей обязанностью сообщить товарищам в кратких словах об отношении Ленина к Сталину за период болезни В.И. (Я не буду касаться здесь времени, предшествующего его болезни, относительно которого у меня есть ряд доказательств проявления самого трогательного отношения В.И. к Сталину, о чем члены ЦК знают не менее меня.)
В.И. очень ценил Сталина. Показательно, что весной 1922 г., когда с В.И. случился первый удар, а также во время второго удара в декабре 1922 г., В.И. вызывал к себе Сталина и обращался к нему с самыми интимными поручениями, поручениями такого рода, что с ними можно обратиться лишь к человеку, которому особенно доверяешь, которого знаешь как истинного революционера, как близкого товарища.
И при этом Ильич подчеркивал, что хочет говорить именно со Сталиным, а не с кем-либо иным. Вообще за весь период его болезни, пока он имел возможность общаться с товарищами, он чаще всего вызывал к себе т. Сталина, а в самые тяжелые моменты болезни вообще не вызывал никого из членов ЦК, кроме Сталина.
Был один инцидент между Лениным и Сталиным, о котором т. Зиновьев упомянул в своей речи и который имел место незадолго до потери Ильичом речи (март 1923 г.), но он носил чисто личный характер и никакого отношения к политике не имел. Это т. Зиновьев хорошо знает, и ссылаться на него было совершенно напрасно. Произошел этот инцидент благодаря тому, что Сталин, которому по требованию врачей было поручено пленумом ЦК следить за тем, чтобы Ильичу в этот тяжелый период его болезни не сообщали политических новостей, чтобы не взволновать его и не ухудшить его положения, отчитал его семейных за передачу такого рода новостей. Ильич, который случайно узнал об этом, – а такого рода режим оберегания его вообще всегда волновал, – в свою очередь отчитал Сталина. Т. Сталин извинился, и этим инцидент был исчерпан. Нечего и говорить, что если бы Ильич не был в то время, как я указала, в очень тяжелом состоянии, он иначе реагировал бы на этот инцидент.
Документы по поводу этого инцидента имеются, и я могу по первому требованию ЦК предъявить их.
Я утверждаю таким образом, что все толки оппозиции об отношении В.И. к Сталину совершенно не соответствуют действительности. Отношения эти были и остались самыми близкими и товарищескими.
РЦХИДНИ. Ф. 17. On. 2. Д. 246. Вып. 4. Л. 104. 2».
Вроде бы ничего особенно противоречащего цитате из книги Прудниковой не видно? Да?
Тогда смотрим, откуда взяла «воспоминания» Елена Анатольевна. Там же, в архиве, хранится еще одно письмо М.И. Ульяновой, точнее, не письмо, а какая-то безадресная запись, начинающаяся такими словами:
«В своем заявлении на пленуме ЦК я написала, что В.И. ценил Сталина. Это, конечно, верно. Сталин – крупный работник, хороший организатор.
Но несомненно и то, что в этом заявлении я не сказала всей правды о том, как В.И. относился к Сталину. Цель заявления, которое было написано по просьбе Бухарина и Сталина, было, ссылкой на отношения к нему Ильича, выгородить его несколько от нападок оппозиции. Последняя спекулировала на последнем письме В.И. к Сталину, где ставился вопрос о разрыве отношений с ним. Непосредственной причиной этого был личный момент – возмущение В.И. тем, что Сталин позволил себе грубо обойтись с Н.К.
Этот личный только и преимущественно, как мне казалось тогда, мотив Зиновьев, Каменев и др. использовали в политических целях, в целях фракционных. Но в дальнейшем, взвешивая этот факт с рядом высказываний В.И., его политическим завещанием, а также всем поведением Сталина со времени, истекшего после смерти Ленина, его «политической» линией, я все больше стала выяснять себе действительное отношение Ильича к Сталину в последнее время его жизни. Об этом я считаю своим долгом рассказать хотя бы кратко».
Дальше – слова о том, что Иосиф Виссарионович так себе человек и партиец, Ленин его не ценил и считал неумным. Там же и история с тем, как Надежда Константиновна в истерике каталась по полу. Обнаружена эта запись была после смерти Марии Ильиничны. Мария Ильинична умерла в 1937 году. Но не думайте, что эта бумаженция в 1937 году была обнаружена. «Немного» позже.
Мало кто не слышал о докладе Н.С. Хрущева на XX съезде с разоблачением культа личности. Только этим докладом перед публикой целая кодла историков так активно размахивала, что у публики замылился глаз и она перестала вообще соображать, что же в этом докладе есть.
А там есть очень много интересного. Особенно интересно начало. После бла-бла-бла с цитированием Маркса и Ленина о вреде культов и упоминания известного Завещания Никита Сергеевич ляпнул: «Товарищи! Съезд партии должен быть ознакомлен с двумя новыми документами, которые подтверждают характеристику Сталина, данную ему Лениным в его политическом завещании. Этими документами являются письма Надежды Константиновны Крупской Каменеву, который возглавлял в то время политбюро, а также личное письмо Ленина к Сталину. Сейчас я зачитаю вам эти документы…»
И зачитал известное письмо Надежды Константиновны, в котором она жаловалась Каменеву: «Я обращаюсь к вам и к Григорию (Зиновьеву. – Авт.), как к близким товарищам В.И. и прошу вас защитить меня от грубых вмешательств в мою личную жизнь, а также от скверных ругательств и угроз».
Ну и послание Ленина Сталину зачитал:
«Товарищу Сталину;
Копии: Каменеву и Зиновьеву.
Дорогой товарищ Сталин!
Вы разрешили себе грубо вызвать мою жену к телефону и грубо отчитать ее. Несмотря на тот факт, что она сказала Вам, что она согласна забыть о сказанных Вами словах, тем не менее она рассказала о случившемся Зиновьеву и Каменеву. Я не собираюсь забывать так легко о том, что делается против меня, и мне кажется, что мне здесь не нужно подчеркивать тот факт, что все, что делается против моей жены, я рассматриваю, как бы если это делалось лично против меня. Поэтому я прошу Вас тщательно взвесить, предпочитаете ли Вы взять Ваши слова обратно и извиниться, или же Вы предпочитаете разрыв между нами взаимоотношений. (Шум в зале.)
Искренне Ваш Ленин. 5 марта 1923 года».
Вас ничего в этой эпистолярщине не напрягает? Меня сразу зацепили слова Н.К. Крупской в письме Каменеву: «Я обращаюсь к вам и к Григорию (Зиновьеву. – Авт.), как к близким товарищам В.И. …»
Где Станиславский, орущий во всю глотку «Не верю!»? Каменев и Зиновьев – близкие товарищи Ленина? Извините, но Ленин не был политической проституткой. И он ярлыки почем зря не навешивал на своих однопартийцев. Если Иудушка, то навсегда Иудушка. В одном помещении, по служебной необходимости, он еще мог их терпеть, но вот насчет близких товарищей… В октябре 1917 года, после предательства Зиновьева и Каменева, Владимир Ильич заявил, что этих двух уродов моральных он своими товарищами не считает, и от ЦК потребовал исключить их из партии. То, что они остались в партии, это вопрос к ЦК, а не к Ленину. И эти два гаврика отношение Владимира Ильича к себе знали. И они всегда к Ленину были в оппозиции. Сразу после Октябрьского переворота они ему и нагадили, выразив отношение к формированию большевистского правительства. А потом еще с железнодорожниками, а потом и с Брестским миром, на X съезде – снова в оппозиции. Ничего себе – близкие товарищи! Гусь свинье не товарищ, господа.
А жена Ленина обо всем этом не знала и писульки отправляла Леве с Гришей? Подозрительно? Так давайте тогда все эти документы внимательно прочтем. И вот какая интересная история вырисовывается. 26 июля 1926 года Мария Ильинична пишет заявление, в котором указывает, что в начале марта 1923 года И.В. Сталин отчитал семейных (внимание! Семейных! Не одну Крупскую) за то, что они делились политическими новостями с Ильичом. Ильич узнал, высказал Сталину неудовольствие, тот извинился, и все. Мария Ильинична также написала, что у нее касательно этого инцидента есть документы и по первому требованию ЦК она их может предоставить. Какие документы – неизвестно. Но это не могло быть письмо Крупской в ЦК (чего Ульяновой предоставлять, если оно уже там?) и копии Каменеву с Зиновьевым. Мария Ильинична секретаршей у этих двоих не работала, чтобы их переписку хранить.
Скорей всего, какие-нибудь объяснительные по поводу нарушения предписанного Ленину режима. Не более того.
А теперь следующее письмо Марии Ильиничны. В котором неожиданно находим такие строки: «Последняя (оппозиция. – Авт.) спекулировала на последнем письме В.И. к Сталину, где ставился вопрос о разрыве отношений с ним. Непосредственной причиной этого был личный момент – возмущение В.И. тем, что Сталин позволил себе грубо обойтись с Н.К.». Стоп! То есть письмо Ленина Сталину по этому поводу уже было известно? Ну так же пишет Мария Ильинична?!
А теперь, еще раз, слова Н.С. Хрущева из его доклада: «Съезд партии должен быть ознакомлен с двумя новыми документами, которые подтверждают характеристику Сталина, данную ему Лениным в его политическом завещании. Этими документами являются письма Надежды Константиновны Крупской Каменеву, который возглавлял в то время политбюро, а также личное письмо Ленина к Сталину».
Есть вопросы? То есть оказывается, что письмо Ленина, о котором М.И. Ульянова пишет, что на нем спекулировала оппозиция, в 1956 году было новым документом! Никита его вбросил съезду как документ сенсационный!
Ну вот кто так делает фальшивки?! Кое-как сляпали, и ладно. Торопились, кажется, «культ личности» разоблачать, готовились к съезду в авральном режиме.
Но у меня вопрос к историкам: а как вы умудрились это не заметить? Вы сквозь пальцы документы читаете? Или вам это неудобно замечать?
Интерес Хрущева мне понятен. Самая первая его ложь в докладе была направлена на отрыв Сталина от семьи Ленина. Потому что, судя по всему, авторство Марии Ильиничны вне всяких сомнений. Это настоящее письмо, там даже стиль выдает очень грамотного человека, а других в семье Ульяновых и не было, Сталин был не просто товарищем Ленина, а очень и очень близким другом, настолько близким, что он в семье Ленина был почти родным человеком… Согласитесь, что если бы Хрущеву и его последователям не удалось «слегка» изменить характер отношений Иосифа Виссарионовича и Владимира Ильича, характер отношений Сталина с близкими Ленина, то попытки оторвать Сталина от Ленина сразу провалились бы.
Друг, к которому с самыми интимными просьбами обращаются, который в семье настолько своим стал, что даже «семейным» по поводу отношения к главе семьи замечания высказывает… Это больше, чем единомышленник и ученик.