Ким Филби был у меня в долгу. Я помог ему тогда, в Лондоне, и он сказал мне спросить, не нужна ли мне когда-нибудь услуга. Что ж, теперь, когда мне это было нужно, я не колебался. Я хотел быть там, когда - не "если", а когда - Диана Ситон вернется со своей миссии.
Филби был единственным человеком, который мог это осуществить, поэтому я был рад, что он у меня в долгу. Будучи главой средиземноморских операций британской секретной разведывательной службы, он контролировал всех шпионов, диверсантов и агентов, действующих в нейтральных странах и в тылу врага от Португалии до Турции. Среди них была Диана Ситон из управления специальных операций, которую послали в Рим под видом монахини, чтобы установить контакт с кругом сторонников союзников в Ватикане.
Откуда я, скромный лейтенант, все это знаю? Потому что Диана Ситон - любовь всей моей жизни, и я беспокоюсь о ней день и ночь. Многие люди беспокоятся друг о друге на этой войне, но в отличие от них, я могу что-то с этим сделать. Я работаю на генерала Дуайта Дэвида Эйзенхауэра, что дает мне доступ к секретам, недоступным большинству полковников и многим генералам. Тот факт, что наедине я называю его дядей Айком, тоже не ранит. Это позволяет мне общаться с такими людьми, как Ким Филби. Когда Филби позвонил два дня назад, чтобы сказать мне, что он готов оказать мне услугу, о которой я просил , дядя Айк дал мне пятидневный отпуск и велел держаться подальше от неприятностей. Я еду в Швейцарию, сказал я ему, сколько проблем может быть в нейтральной стране?
Когда я топал ногами по платформе станции, пытаясь согреться, я подумал, что, возможно, был не прав. Было холодно, и солнце отбрасывало свои последние слабые желтые лучи с запада. Я наблюдал за немецкими и итальянскими пограничниками, примерно в пятидесяти ярдах от меня, их морозное дыхание развевалось, как перья, когда они шли. Кьяссо - пограничный город, и железная дорога проходит прямо через него. Платформа тянется от вокзала на швейцарской стороне на юг до итальянской границы, отмеченной таможней и пропускными воротами. Мы с Филби ждали целый час, нервно наблюдая, как поезд остановился за воротами, все еще на итальянской земле. Диана была на борту, по крайней мере, я на это надеялся, пока полдюжины мужчин в кожаных плащах не вошли в поезд, и взвод немецких солдат с автоматами не окружил его. Черный локомотив выпустил струю пара из своего котла, словно натягивая поводок для последнего перегона.
“Гестапо”, - сказал Филби. “Не беспокойся. У нее хорошие проездные документы, подписанные немецким генералом, командующим железнодорожным транспортом в Северной Италии ”.
“Гестапо может вынюхать фальшивые документы, какими бы хорошими они ни были”.
“О, они настоящие, старина”, - сказал Филби, зажимая трубку зубами. “Этот генерал - настоящий прихожанин, особенно с тех пор, как он организовал перевозку нескольких тысяч итальянских евреев”.
“Куда?” Я знал, что нацисты повсюду собирали евреев и многих из них расстреливали. Но я не знал, куда они продолжали их перевозить и почему. Это не имело смысла, когда им нужны были железные дороги для войск и припасов, но тогда ничто в этой войне не имело особого смысла.
“В те лагеря на востоке, о которых мы продолжаем слышать. Этот старый генерал начал чувствовать себя виноватым, особенно после того, как мы высадились в Италии. Он дал понять, что был бы рад время от времени оказывать Ватикану небольшие услуги ”.
“Не опасно ли называть ему имя Дианы? Или какое там имя она использует?”
“Да, это было бы так”, - рассеянно сказал Филби, выбивая пепел из трубки и засовывая ее в карман пальто. “Вот почему она выходит с группой из двадцати монахинь. Не хотел рассказывать тебе подробности до этого момента, ты понимаешь ”.
“Конечно, безопасность. Много такого происходит вокруг ”.
“Легендой прикрытия является то, что их отправляют в монастырь за пределами Цюриха, чтобы уменьшить давку в Святом престоле. Надежный по всем статьям. Посмотри туда”, - сказал он, указывая на поезд. Толпа из черной кожи вышла, сопровождаемая выкрикиваемыми приказами. Войска, окружившие поезд, побежали к своим машинам. Итальянские пограничники отступили, растворившись в тени, простые зрители на своей собственной земле. Двое дюжих гестаповцев вышли из вагона поезда, держа гражданского за локти, направляя его к ожидавшему седану. Штатский огляделся, его голова дико вертелась, когда он искал какой-нибудь выход. Он уперся пятками, но двое громил легко понесли его. Затем он упал, как будто потерял сознание. Один из немцев отвел ногу, чтобы пнуть его, и внезапно пленник вскочил, оттолкнул своего мучителя и вырвался. Он побежал вдоль поезда, размахивая руками, и спрыгнул с платформы, сильно ударившись о землю, перекатываясь и поднимаясь бегом, хромая, так как одна нога угрожала отказать. Затрещали пистолетные выстрелы, и у его ног взметнулась серая пыль. Затем прозвучал выстрел из пистолета-пулемета MP40, резкая очередь ударила его в спину. Он сделал еще два шага, возможно, не осознавая, что смерть проникла в мышцы и кости. Его инерция толкала его вперед, почти как тележное колесо, пока его тело безвольно не упало поперек рельсов. Из локомотива снова вырвался вздох пара, скорбный звук, который, казалось, извинялся за внезапную смерть пассажира так близко к его конечному пункту назначения.
Немцы вытолкнули итальянских пограничников вперед, приказав им забрать тело. Когда они схватили парня за ноги и потянули, они оставили багровую полосу, которая указывала, как стрела, на швейцарскую сторону.
“Счастливчик”, - сказал Филби. “По крайней мере, это было быстро”.
“Один из твоих?”
“Нет. Какой-то бедняга в бегах. Возможно, дезертир. Вероятно, преданный каким-то другим парнем, который хочет спасти свою шкуру. Поехали”, - сказал он, когда ворота были подняты, и поезд, наконец, двинулся вперед, его гигантские стальные колеса прокатились по пятнам крови, покидая нацистскую территорию.
Поезд прибыл к платформе, и над нами зажегся свет, когда солнце зашло и опустилось за нависающие горы. На юге одеяло тьмы опустилось на оккупированную Италию, где затемнение было полным, ни малейшего проблеска света не позволяло направлять бомбардировщики союзников. Швейцарская сторона казалась безвкусной по сравнению с ней, яркие огни освещали серый тротуар и оранжевые черепичные крыши. Возможно, я привык к затемнению в Лондоне, но яркий свет уличных фонарей был ослепляющим. Я прикрыл глаза ладонью и напрягся, чтобы разглядеть купе , когда они проезжали мимо, поезд медленно двигался, пока его вагон не оказался в безопасности на нейтральной территории.
Двери купе открылись, и пассажиры высыпали со смесью нервной болтовни и пепельно-бледных лиц. Некоторые выглядели как бизнесмены, другие - как беженцы. Путешествие военного времени в нейтральную страну предусматривало случайных попутчиков. Затем я увидел их, двумя машинами ниже: процессию в черных одеждах, возглавляемую пожилой монахиней. Они носили плащи от холода, и белые повязки скрывали их лица, их черные вуали запрещали косые взгляды, их глаза были сосредоточены на земле у их ног.
“Подожди”, - сказал Филби низким голосом, кладя руку мне на плечо. “Ничего не говори. Мы не знаем, кто может следить за станцией ”.
Я видел ее. Не ее лицо, а ее походка. Ничто не могло скрыть этот уверенный разворот ее плеч, аристократическую осанку, решительные шаги. Это была Диана, ее голова была склонена чуть меньше, чем у остальных. Монахиня впереди сказала что-то по-итальянски, и они повернулись, чтобы войти в открытые двери станции. Диана подняла голову, осматриваясь во всех направлениях. Ее глаза встретились с моими и на долю секунды широко раскрылись, а затем исчезли, когда она приняла послушную, скромную позу монахини, следующей за своей настоятельницей.
Филби и я отстали от них на несколько шагов, пока я высматривал признаки того, что кто-то преследует нас. Я низко надвинул поля шляпы на глаза, сливаясь с толпой, одновременно пытаясь разглядеть тех, кто этого не сделал. Я был в гражданской одежде, и если бы не угроза немецких агентов в похожей одежде, не говоря уже о крови на рельсах, я мог бы уговорить себя насладиться этой швейцарской интерлюдией. Вместо этого я смотрела на все подозрительными глазами, не веря, что кто-то был тем, за кого себя выдавал. Я не был, Диана определенно не была, так как же мы могли предположить, что нас окружали безобидные швейцарские нейтралы?
Мы вышли вслед за процессией монахинь на улицу. Они шли по Корсо Сан-Готтардо, каждый сжимая в руках маленький черный чемодан, уворачиваясь от пешеходов, прогуливающихся по магистрали. Ветер трепал их плащи и вуали, черная ткань хлопала, как флаги на параде. Проходя мимо ресторанов и магазинов с непривычно ярким освещением, льющимся на улицу, монахини направились прямиком к Кьеза-ди-Санта-Мария, церкви с бронзовой крышей, расположенной в небольшом, похожем на парк месте. Деревья окружали два здания сзади, и я предположил, что именно здесь они остановятся. Когда они вошли в церковь, Филби повел меня по узкой боковой улочке, где на холостом ходу стоял серый седан. Мы сели на заднее сиденье, и водитель, не сказав ни слова, тронулся с места, объезжая церковь сзади. Машина остановилась, и Филби вышел, держа дверцу машины открытой. Дверь церкви открылась, свет изнутри на мгновение очертил силуэт монахини, которая бросилась к машине и скользнула на заднее сиденье. Филби захлопнул дверцу и сел впереди, за долю секунды до того, как водитель прибавил скорость и помчался по гравийной дорожке на дорогу.
“Билли”, - сказала Диана, взглянув на Филби, в ее глазах была странная смесь удивления, радости и страха. “Почему ты здесь? Что-то не так?”
“Ничего страшного, моя дорогая”, - сказал Филби. “Я просто был в долгу перед лейтенантом Бойлом и взял его с собой посмотреть достопримечательности”.
“Значит, ты был занят с тех пор, как я видела тебя в последний раз”, - сказала мне Диана, ее лицо расслабилось. В последний раз мы виделись в Неаполе месяц назад, до того, как задание от дяди Айка сократило наше время вместе.
“Да. Я спросил, могу ли я присоединиться к вам, когда ваша миссия будет завершена. Я никогда не думал, что тебя выведут так скоро ”.
“Это было... внезапно”, - сказала она. Ее голос дрогнул, и мне показалось, что на ее глазах выступили слезы, но она мгновенно взяла себя в руки, перебирая четки, которые носила в пальцах. “Какая между этим связь?” Тихо спросила Диана, кивая в сторону Филби.
“Это долгая история”.
“Они все такие”, - сказала Диана, взяв мою руку в свою и глядя в окно. Она стерла влагу и уставилась на движение, уличные фонари, свет из окон - все признаки нормальной жизни, которая стала такой ненормальной в эти годы войны. Она быстро заморгала, когда слезы вернулись, и одна из них упала на тыльную сторону моей ладони.
“Ты в порядке?” Я спросил.
“Долгий и печальный”, - сказала она. “Каждая история такая длинная и такая печальная”. Она сжала мою руку так, что побелели костяшки пальцев. Мы ехали по мирным улицам в тишине, нарушаемой только приглушенными рыданиями.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Отель Turconi находился к северу от Кьяссо. Он находился на вершине холма в начале волны предгорий и высоких хребтов, венчающих сами Альпы. Это было маленькое заведение, идеально подходящее для того, чтобы знать, кто твои собратья-гости, и наблюдать за извилистой дорогой, которая вела вверх из пограничного города. Когда мы впервые зарегистрировались, владелец кивнул Филби, как давнему клиенту, которому нравится, когда его оставляют в покое. Он и глазом не моргнул, увидев наши паспорта, оба ирландские, и зарезервировал для нас столик в нише, отдельно от других посетителей. Наши документы и имена были фальшивыми, но деньги, которые передал Филби , таковыми не были. Я надеялся, что он не поскупился на королевские фунтовые банкноты, поскольку мне не нравилась идея о том, что немецкие агенты нанесут нам визит, пока мы спим.
Нас обслуживал сам хозяин. Суп из лесных грибов и жареная утиная грудка с яблоками, запиваемые парой бутылок Мерло Бьянко - с виноградника его двоюродного брата, как он с гордостью сообщил нам. Это было лучше, чем обедать в Лондоне со всеми ограничениями на питание, хотя Диана все еще была одета как монахиня.
“Почему ты не меняешься?” - Спросил я, когда наш хозяин убрал посуду, а Филби раскурил свою трубку. “Тебе нужна одежда?”
“Ким”, - сказала Диана. “Разве ты не сказал ему?”
“Скажи мне что?” Я хотел знать.
“Миссия не окончена”, - сказала она, понизив голос. “Мне нужно было сообщить кое-что лично, поэтому я попросил разрешения выйти. Я вернусь, как только смогу ”.
“Я буду тем, кто примет это решение, моя дорогая”, - сказал Филби своим лучшим профессорским тоном. “Вот почему я не сказал Бойлу. Я и сам не уверен, стоит ли тебе возвращаться. Сначала мне нужно услышать, что было так важно, и как вы узнали об этом. Немцы отлично умеют играть в игры, и это может быть ложная разведданная, предназначенная для того, чтобы выманить агента, вынудив вас предпринять необдуманные действия, которые вы совершили ”.
“Это не тот вид разведки, который они могли бы внедрить”, - сказала Диана. “И я не несдержан”. Она допила вино и резко поставила бокал на стол, подчеркивая свое заявление.
“Очень хорошо”, - сказал Филби, пожимая плечами в знак согласия. “Мы можем обсудить этот вопрос позже, наедине”.
“Нет”, - сказала Диана. “Это не то, что нужно прятать и держать в секрете. В конце концов, Билли действительно работает на генерала Эйзенхауэра ”. Она произнесла это так, будто Филби был идиотом, а не ее боссом-шпионом.
“А я занимаюсь управлением секретами”, - сказал Филби. “Не транслировать их до того, как будет определена их полезность”.
“Я видела отчет епископа Берлинского Конрада фон Прейзинга”, - сказала Диана, игнорируя Филби, который снова наполнил свой бокал вином и смотрел на нее со слабым весельем, как будто она была не по годам развитым ребенком на грани плохого поведения. “Это было отправлено непосредственно папе римскому, и один из его секретарей напечатал копию ...”
“Если вы настаиваете на продолжении, переходите к фактам”, - сказал Филби. “Нет необходимости подробно описывать ваши источники информации для лейтенанта Бойла”. Для него это был способ утвердить свою власть, позволив ей продолжать.
Диана подождала мгновение, затем кивнула. “Курт Герштейн - оберштурмфюрер СС. Лейтенант. Он присоединился к нацистам в 1933 году, но быстро разочаровался и выступил против их антирелигиозной политики. За участие в различных христианских молодежных группах его исключили из партии, жестоко избили и ненадолго посадили в тюрьму за антинацистскую деятельность”.
“Так как же он оказался в СС?” - Спросил Филби, недоверчиво приподняв бровь.
“В начале 1941 года его невестка умерла в психиатрической больнице”.
“Нацистская эвтаназия?” - Спросил Филби.
“Да. В этот момент Герштейн решил действовать против режима. Он, очевидно, решил, что лучший способ сделать это - изнутри. Через несколько месяцев после ее смерти он вступил в СС. Либо они не проверили его записи, либо его технические навыки заставили их закрыть на них глаза. У него была степень инженера, и он закончил свой первый курс медицинской школы. Поэтому они отвезли его в отдел технической дезинфекции СС”.
“Что, они чистят мусорные баки?” - Спросила я, задаваясь вопросом, к чему все это ведет.
“Нет. Они отвечают за дезинфекцию одежды всех евреев, которых они убивают. Евреи, цыгане, коммунисты, противники режима, все, кого отправляют в лагеря уничтожения”.
Я читал о концентрационных лагерях, куда отправляли врагов нацистов, и я знал, что СС и гестапо без колебаний расстреливали кого хотели. Но это было по-другому. Целая структура, предназначенная для уничтожения? Это было больше, чем бессмысленная резня, за пределами зла, за пределами веры. Все, что я читал или видел в кинохронике о нацистах, приводило меня в ярость. От этого меня затошнило.
“Мы знаем, что нацисты ужасно обращались с евреями”, - сказал Филби. “Как и у многих других. Мы знаем, что многие умирают в лагерях на востоке, но истребление? Конечно, они используют их для работы, и многие умирают, но вы же не имеете в виду массовую резню?” Обычно учтивое поведение Филби на мгновение дрогнуло, когда он осознал то, что описывала Диана.
“Отдел технической дезинфекции также предоставляет газ под названием Циклон Б. Его используют в газовых камерах, в больших количествах”, - сказала Диана, сжав губы, как будто эти слова были слишком ужасны, чтобы выпустить их в мир. “Курт Герштейн отвечает за доставку Циклона Б. Он доставлял большие партии в ряд лагерей в Польше, включая огромный комплекс лагерей в месте под названием Освенцим ”.
“Невероятно”, - сказал Филби, и я не мог сказать, то ли он просто не поверил Диане, то ли был ошеломлен чудовищностью того, что она нам рассказала.
“В 1942 году он посетил несколько концентрационных лагерей, в том числе Белжец, в Польше. Находясь там, он стал свидетелем отравления газом трех тысяч евреев. Это было то, ради чего он вступил в СС. Собрать доказательства прямого уничтожения. Он описал увиденное шведскому дипломату барону фон Оттеру и папскому нунцию в Берлине отцу Чезаре Орсениго, а также епископу. Все пообещали послать весточку в Лондон, и каждый так и сделал. Когда из этого не последовало ничего, кроме тишины, епископ фон Прейзинг написал непосредственно папе римскому ”.
“Диана”, - сказал Филби, наклоняясь вперед, чтобы прошептать ей. “Вы уверены, что этот парень не сумасшедший? Конечно, я бы услышал о подобном сообщении, поступившем из Берлина. Возможно, у него был приступ совести, и он сфабриковал худшее, что мог вообразить ”.
“Ты не понимаешь”, - сказала Диана. “Как вы думаете, что происходит в этих лагерях? Герштейн был свидетелем всего этого, прибывающих поездов, немногих трудоспособных отделили, чтобы они работали до смерти, всех остальных отправили в газовые камеры. Они помечены как душевые, для дезинфекции от тифа. Еврейские попечители говорят им, чтобы они сложили свою одежду и оставили ее на скамейках, чтобы помнить, где они ее оставили. Затем они входят в камеру, и двери за ними запираются. Циклон Б сбрасывается через вентиляционные отверстия в потолке. Через двадцать минут они открывают двери и вытаскивают мертвых. Они вырывают золото из своих зубов и сжигают тела”.
“Тот самый Циклон Б, который так заботливо предоставил герр Герштейн?”
“Да. Чтобы он мог быть свидетелем того, что делалось. Чтобы он мог рассказать миру. Но до сих пор мир не прислушивался ”. Она хлопнула ладонью по столу, и ее бокал упал, запачкав вином скатерть, прежде чем он скатился со стола и разбился.
Филби сидел молча, возможно, преследуемый видениями массовых убийств или обеспокоенный тем, что его не посвятили в отчеты, контрабандой вывезенные из нацистской Германии. Наконец он пришел в себя настолько, чтобы отчитать Диану за чрезмерную реакцию на сплетни в Ватикане и сказать мне, чтобы я помалкивала о том, что я услышала, а затем вышел из-за стола.
“Что ты думаешь, Билли?” Сказала Диана, теперь, когда мы были одни. Я знал, что Диана рассчитывала на то, что я поверю ей, поддержу ее. Я заерзал на своем сиденье, пытаясь подобрать слова, которые она хотела услышать, но я не знал, что сказать. Все это было настолько безумно, что было трудно придумать логическую мысль. Потом я вспомнил Сэмми.
“В старших классах у меня был друг, Сэмми Вартанян. Он был армянином, и его отец проклинал турок за убийство более миллиона армян в 1915 году. Я никогда не слышал об этом и подумал, что, возможно, старик Сэмми сошел с ума. Итак, я посмотрел это в энциклопедии. Конечно же, это было. Геноцид армян. Я полагаю, что если что-то подобное произошло несколько десятилетий назад, и я никогда не слышал об этом, то вы, возможно, правы. Кроме того, я верю в тебя ”.
“Я слышал разговоры среди евреев, которых мы прячем в Ватикане, но я подумал, что это может быть не более чем слухами. Не депортации и расстрелы, все это хорошо известно. Это сам масштаб всего этого. Как гигантская сборочная линия смерти”.
“Но вы верите этому сообщению от Герштейна?”
“Да. Все подтверждается. Епископ фон Прейзинг ручается за него, и он абсолютно надежен. Он был антинацистом и довольно откровенно говорил об этом, в отличие от большинства других немецких епископов. И спасибо тебе ”.
“За что?”
“За то, что верил в меня”. Диана протянула свою руку к моей, и по ее коже прошел электрический разряд. Я отстранилась, оглядываясь вокруг, чтобы посмотреть, видел ли кто-нибудь, как этот ирландский гражданский держался за руки с монахиней. Диана покраснела, красный румянец резко выделялся на фоне белизны, окружающей ее лицо.
“Пойдем”, - сказала она, и я последовал за ней вверх по лестнице, ощущая движение ее бедер под черной тканью. Мое сердце учащенно билось, и я подумал, должен ли я чувствовать вину за то, что возжелал ее так скоро после обсуждения судьбы миллионов. Тогда я подумал, не попаду ли я в ад за вожделение к монахине, даже фальшивой. Это заставило мое сердце биться еще быстрее, но у меня не было времени решать, о чем беспокоиться, так как мы были перед дверью Дианы. Чувство вины и ад были практически одним и тем же в моем воспитании, и я знал, что никогда не смогу объяснить эту ситуацию священнику и попросить отпущения грехов.
“Послушай”, - сказал я, когда она повернула ключ в замке. “Я пойму, если ты захочешь побыть одна, ну, знаешь, после долгого путешествия и всего такого”.
Диана посмотрела на меня, затем на коридор. Он был пуст. Единственными звуками были те, что доносились из ресторана двумя этажами ниже. Она прижалась ко мне всем телом, ее лицо было теплым, глаза полузакрыты, губы влажными, когда мы целовались. Наши руки обняли друг друга, и я почувствовал сладость ее рта и солоноватый привкус слез, которые текли по ее щеке. Я потянулся к незапертой двери, толкнул ее, и мы вошли, как два танцора в гармонии с музыкой тоски. Я пинком захлопнул ее, когда Диана сняла с головы белую прическу, распуская длинные волосы. Она осторожно сняла крест, который носила на шее, и четки со своего шерстяного пояса, положив их на маленький столик у фронтонного окна. Затем она сняла наплечник - черный фартук, накинутый на плечи, - и накрыла их им.
“Я скучала по тебе”, - сказала она, скидывая туфли и вытирая слезу.
“Ты поэтому плачешь?” - Спросил я, заключая ее в объятия, чувствуя теплую плоть под монашеским одеянием и пытаясь не думать обо всех настоящих монахинях, которых я знал. Сейчас было не время для видений сестры Мэри Маргарет.
“Я не знаю. Это все. Война, невинные смерти, все жизни разорваны на части. Это слишком тяжело вынести. Я больше не хочу думать об этом, по крайней мере, не сейчас ”.
Мы с трудом избавились от нашей одежды, не желая расставаться ни на секунду, стремясь освободить наши тела от ограничений ремней и пуговиц. Я рассмеялся, когда Диана сняла тунику, почти ожидая, что все святые Швейцарии ворвутся в дверь.
“В чем дело, ты что, никогда раньше не видел, как монахини раздеваются?”
Я еще немного посмеялся, и Диана захихикала, когда куча одежды у кровати выросла, слои ее нижнего белья смешались с моей гражданской одеждой, пока мы не оказались под одеялом, нежась в тепле наших тел холодной зимней ночью, в безопасности от кровопролитного конфликта, который угрожал со всех сторон. Мир сузился до нас двоих в этой комнате. Война выжгла все мелкие ссоры, всю недоброжелательность, которой мы позволили встать между нами. Не было никаких вопросов о завтрашнем дне или послезавтрашнем дне, никаких ожиданий будущего, никаких размышлений о том, что с нами будет. Страх, кровь и смерть очистили нас, оставив только то, что выжило, или то, что запало глубоко в наши сердца, настолько далеко от опасности, насколько это было возможно, и чтобы о нем все еще помнили. Мы ласкали друг друга, вытаскивая эти воспоминания наружу, позволяя им вдохнуть воздух радости и свободы, прежде чем снова прогнать их.
Мы смеялись, но я не могу сказать, что мы были счастливы. Мы занимались любовью, но это было отчаянно и обжигающе жарко, как будто самим этим действием мы держали зло на расстоянии. Мы плакали, но наши горести были такими незначительными, что мне было стыдно за слезы. Мы обнимали друг друга и знали, что это ненадолго.
Мы спали, но не могли отдохнуть.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
На следующее утро он ждал нас. Молодой парень, его лицо гладкое и розовое. Он сидел за нашим столиком в алькове, оттягивая рукава рубашки, чтобы лучше показать свои золотые запонки. Я сжала руку Дианы и остановилась, прежде чем он увидел нас. Я наблюдала, как он потягивал кофе, положив руки именно так, чтобы золото сверкало. На стуле рядом с ним лежал кожаный портфель. Его волосы были каштановыми и волнистыми, выражение лица скучающим, пальцы ухоженными. Он был на солнце, скорее всего, на лыжном склоне. У него был здоровый, спортивный вид студента колледжа и хорошо сшитый вид, унаследованный от богатого папочки. Его глаза не были прикованы ни к другим гостям, ни к входу. Он даже не заметил нас в дюжине шагов от себя. Он отхлебнул кофе и посмотрел на свой номер Neue Zurcher Zeitung, главной швейцарской ежедневной газеты. Вероятно, проверяет свои запасы.
“Давай вернемся”, - прошептал я, потянув Диану за руку. На ней были шелковая блузка и твидовая юбка из одежды, которую ей предоставили, и ощущение было привлекательным.
“Почему? Потому что этот мальчик за нашим столом?” Она стояла ближе ко мне, когда мы прижались к стене. Ощущая гладкий шелк на ее коже, я ненавидел мысль о том, чтобы оставить ее так скоро.
“Он из посольства. Это может быть только неприятностью ”.
“Как ты можешь быть уверен?”
“Он американец. Он не агент, если только не маскируется под придурка из Гарварда. Он слишком молод, чтобы иметь какое-либо влияние, что делает его мальчиком-посыльным. А сообщения из посольств похожи на телеграммы - всегда плохие новости ”.
“Хорошо”, - сказала Диана низким голосом, ее лицо было близко к моему, достаточно близко, чтобы почувствовать тепло ее дыхания на моей щеке. Она попятилась, и я последовал за ней, когда она поднималась по лестнице. По двое за раз.
Солнечный свет струился внутрь, согревая нас, когда мы съежились под белым пуховым одеялом.
“Ты думаешь, он все еще там, внизу?” Спросила Диана.
“Да. Он, наверное, уже пару раз стучал в мою дверь. Если у него есть хоть капля мозгов, он начнет задавать вопросы и сообразит, что я в твоей комнате ”.
“Возможно, Ким застрелит его. Или пристрелить его, что более вероятно ”. Она засмеялась, и это прозвучало как перезвон колокольчиков на ветру в теплый весенний день. Но была зима, военная зима, и этот скрытый момент с лучиком солнца был всем, что у нас было. Этого было достаточно, решил я, и смеялся вместе с ней, пока мы не легли в изнеможении, а солнце не поднялось выше в утреннем небе, оставив комнату в мрачном холоде.
Снова одевшись, мы спустились в ресторан. Там было почти пусто, никаких следов мальчика-посыльного. Официант принес кофе к нашему столику и сказал, что молодой человек ушел искать меня. Он улыбнулся, и Диана покраснела.
“Надеюсь, у них нет микрофонов в номерах”, - сказала Диана, когда официант ушел.
“Могли бы они?” - Спросил я, а затем увидел, что она пытается скрыть смех. “Сделай хороший сувенир”, - добавила я, пытаясь скрыть.
“Мистер Маккарти?” Это был парень из посольства, который смотрел на фотографию и сравнивал ее с моим лицом. Мне потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, что это имя было в моем ирландском паспорте.
“Во плоти”, - сказал я, и Диана резко рассмеялась, прикрыв рот рукой и отвернувшись. “Пожалуйста, присоединяйтесь к нам”.
“Прости, но мне нужно поговорить с тобой наедине”.
“В этом нет необходимости, как, я уверен, сказал вам мистер Галлахер”. Это было псевдоним Филби для прикрытия.
“Очень хорошо”, - сказал он, усаживаясь и отмахиваясь от приближающегося официанта, вероятно, уже насытившегося кофе. “Джулиан Дуайер, помощник коммерческого директора американского посольства”.
“Прости, что мы разминулись с тобой раньше”, - сказал я.
“Откуда ты знаешь, что я был здесь раньше?”
“Потому что я увидел тебя и понял, что ты - плохая новость. Поэтому мы сбежали ”.
“Мое время весьма ценно, лейтенант Бойл”, - сказал он, шипящим шепотом произнося мое имя и звание.
“Нет, это не так. В наши дни между Швейцарией и США мало торговли, и тот факт, что вы не смогли найти меня и выделяетесь, как девственница в борделе, означает, что вы не шпион, действующий под дипломатическим прикрытием. Бьюсь об заклад, ты только что окончил Гарвард или одну из этих снобистских школ, и папочка устроил тебя на работу, чтобы тебе не приходилось общаться с низшими классами и одеваться в хаки ”.
“Йель”, - сказал Джулиан, звуча оскорбленным больше замечанием о Гарварде, чем чем-либо еще.
“Я не фанат футбола в колледже, так что для меня это не имеет значения. Это сводится к тому, что ты единственный парень, без которого они могли бы обойтись в Берне, и не оскорбляй того, кто отправил сообщение, чтобы оно было передано мне. Ты хорошо одеваешься, я отдаю тебе должное ”.
“Билли”, - сказала Диана, кладя руку мне на плечо. Я распалялся, и бедный Джулиан был идеальной мишенью. Это была не его вина, но он был прямо передо мной, и мне все равно никогда особо не нравился его типаж.
“Это был мой дед, а не отец”, - сказал Джулиан. “Шестимесячный конгрессмен. И у меня проколота барабанная перепонка, не говоря уже о плоскостопии, так что хаки никогда не было в моде. Но я бы хорошо в нем смотрелся ”.
“Ладно, Джулиан, извини. Но я не ошибаюсь, не так ли? Насчет плохих новостей?”
“Полагаю, вы назвали бы это плохими новостями”, - сказал он, глядя на нас обоих. “Вам приказано, лейтенант Бойл, немедленно следовать в Неаполь, Италия. Я забронировал тебе билет на рейс из Цюриха в Лиссабон сегодня вечером. Оттуда вы отправитесь в Гибралтар, а затем военным транспортом в Неаполь ”.