Оно помнило лишь чувство удивления и ощущение падения. И это — все. А затем — ожидание.
ОНО ожидало очень долго, но это не составляло особого труда, поскольку не было ни воспоминаний, ни зова будущего. Поэтому ОНО не знало, что ждет. Оно вообще ничего не знало. ОНО существовало, не только не имея возможности отмерять время, но и оставаясь в неведении о самом понятии времени.
Итак, ОНО ожидало, и ОНО наблюдало. Поначалу смотреть было почти не на что — огонь, скалы, вода; лишь позже появились какие-то крошечные мурашки, которые с течением времени изменялись, становясь крупнее. Мурашки занимались в основном тем, что пожирали друг друга и размножались. Но этого поначалу оказалось вполне достаточно, поскольку сравнивать было не с чем.
Шло время. ОНО наблюдало за тем, как большие и малые существа убивали и съедали один другого. Это зрелище не доставляло ЕМУ никакой радости, но ОНО не могло изменить ситуацию, а существ становилось все больше и больше. ОНО не в состоянии было что-либо предпринять — оставалось только наблюдать за ними. В конце концов ОНО задало себе вопрос: «Зачем Я на них смотрю?»
ОНО не видело смысла в происходящем, но сделать ничего не могло, и поэтому продолжало наблюдение. ОНО размышляло над этим очень долго, но к каким-либо умозаключениям так и не пришло. Не в ЕГО силах оказалось окончательно сформулировать свои выводы, поскольку еще не обозначилось самое понятие «цель». Существовали лишь ОНО и они.
Их было множество и становилось все больше. Они деловито убивали один другого, пожирали и совокуплялись. Но ОНО, пребывая в единственном числе, не делало ничего подобного и со временем пришло в изумление, почему все обстоит именно так. Почему ОНО отличается от них? Почему ОНО ни на кого не похоже? Чем ОНО является и существует ли на самом деле? И не предполагается ли, что ОНО тоже должно чем-то заниматься?
Прошло еще много времени. Бесчисленные мурашки, постепенно изменяясь, становились крупнее и убивали друг друга все более изощренными способами. Это разнообразие вначале представляло некоторый интерес. Для того чтобы убивать, мурашки ползали, скакали и скользили, а некоторые даже летали по воздуху. Весьма любопытно. Ну и что дальше?
ОНО начало испытывать некоторое недоумение. Где здесь смысл? Не должно ли ОНО стать частью того, за чем так давно наблюдает? Если нет, то для чего ОНО вообще существует и почему так внимательно следует за развитием событий?
ОНО преисполнилось решимости докопаться до причин своего бытия, где бы то ни протекало. Теперь, изучая всевозможные существа, большие и малые, ОНО сравнивало, искало отличия. Все эти создания нуждались в пище и питье. Кроме того, они умирали. Эти твари в конечном итоге умирали, даже несмотря на то что ели и пили. ОНО не умирало. ОНО существовало бесконечно. ОНО не нуждалось ни в еде, ни в воде. Но с течением времени ОНО начало смутно сознавать — ему что-то нужно… Но что именно? У НЕГО появилась какая-то потребность. И чувство это постепенно усиливалось. Но ОНО не могло понять, чего именно хочет, ОНО просто знало, что испытывает необъяснимое желание. У НЕГО было ощущение, что ЕМУ постоянно чего-то не хватает. Проходили века, сменялись поколения. «Убивать и пожирать, убивать и пожирать. Какой в этом смысл? Почему Я должно все это наблюдать, не имея возможности что-либо изменить?» Происходящее вокруг стало ЕГО немного раздражать.
И в один прекрасный день ОНО задало себе совершенно новый вопрос: «Откуда Я взялось?»
ОНО давным-давно сообразило, что все другие откладывают яйца после совокупления. Но ОНО появилось не из яйца. Никто не совокуплялся, чтобы было возможным ЕГО рождение. Когда ОНО впервые осознало свое существование, совокупляться было просто некому. ОНО возникло первым и, похоже, навсегда. С тех пор сохранилось лишь смутное воспоминание о падении. Но все остальное появилось либо из яйца, либо было рождено. После того как ЕМУ в голову пришла эта мысль, стена, отделявшая ЕГО от всех остальных, начала быстро расти и, став бесконечно высокой, полностью и навечно их разделила. ОНО осталось в полном одиночестве, и это причиняло ЕМУ боль. ОНО хотело стать частью чего-либо. ОНО пребывало в единственном числе, но, может быть, есть способ совокупиться с кем-то, чтобы приумножить ЕГО численность?
И эта идея стала для НЕГО самой важной. ЕГО численность необходимо приумножить. Количество всех остальных постоянно возрастало. ОНО тоже хотело размножиться.
ОНО досадовало, наблюдая за этой буйной, бестолковой и безмозглой жизнью. Раздражение росло, постепенно преобразовываясь в гнев, а затем гнев превратился в ярость против этих глупых созданий и их бесконечного, бесполезного, оскорбляющего здравый смысл существования. И вот наступил день, когда ЕГО ярость достигла такой силы, что ОНО не выдержало. Не задумываясь над тем, что творит, ОНО восстало и обрушилось на одну из ящериц, чтобы раздавить ее. Но произошло чудо.
ОНО оказалось внутри ящерицы.
ОНО видело и чувствовало то, что видела и чувствовала ящерица.
ОНО надолго забыло о своей ярости.
Ящерица, по-видимому, не заметила, что получила пассажира. Она продолжала убивать и совокупляться, и ОНО сопровождало ящерицу во всех ее действиях. Было очень интересно находиться на борту в тот момент, когда ящерица убивала кого-нибудь из своих малых собратьев. В качестве эксперимента ОНО переместилось в одного из малышей. Быть в том, кто убивает, интереснее, но это не рождало никаких плодотворных идей. Пребывание в малыше тоже оказалось забавным и, кроме того, способствовало возникновению интересных мыслей, хотя и не очень веселых.
Некоторое время ОНО наслаждалось новым опытом. Однако, несмотря на то что ОНО могло ощущать чужие эмоции, ЕГО не устраивала ограниченность этих чувств двумя составляющими: растерянностью и страхом. ОНО по-прежнему оставалось незамеченным. Они не имели на ЕГО счет никаких представлений. У них, судя по всему, вообще не было мыслительных способностей. Однако, несмотря на свою бестолковость, они существовали. В них была жизнь, но они не понимали этого и не знали, что с ней делать. Это казалось чудовищной несправедливостью. Как только ЕМУ это надоело, ОНО снова рассердилось.
И вот настал день, когда появились обезьяны. Поначалу они не представлялись чем-то особенным. Они были маленькими, трусливыми и горластыми. Но ОНО обратило внимание на одну крошечную особенность. У них имелись руки, и с их помощью они делали удивительные вещи. ОНО наблюдало за тем, как обезьяны постепенно осознавали значение рук. Они пользовались ими для самых разных и совершенно новых целей. С их помощью они мастурбировали, калечили друг друга и крали пищу у своих более слабых собратьев.
ОНО было восхищено и стало пристально изучать их. ОНО видело, как они наносили друг другу удары, а затем убегали и прятались. ОНО замечало, что они обворовывали друг друга, когда их никто не виды. ОНО наблюдало, как они творили друг с другом ужасные вещи, делая вид, что ничего не происходит. И вот однажды, когда ОНО смотрело на этих обезьян, случилось нечто замечательное — ОНО рассмеялось.
Как только ОНО рассмеялось, родилась мысль, которая скоро обрела ясность, полную ликования.
«С этими можно иметь дело», — подумало ОНО.
Глава 1
Разве это луна? Нет, она совсем не похожа на сияющий, рассекающий тьму и вызывающий восторг полумесяц. Она, конечно, ползет по небу и даже светит, являя собой дешевую и жалкую имитацию того, чем ей следует быть. Месяц размыт и полностью лишен острого, режущего края. Парусам ночного спутника не хватает ветра, чтобы в смертельном, плотоядном экстазе плыть по исполненному счастья ночному небу. Вместо этого он стыдливо мерцает сквозь чисто вымытые стекла окна, освещая примостившуюся на краю кушетки радостную и слишком самоуверенную женщину. Женщина болтает о цветах, канапе и Париже.
Париже?
Именно так: женщина проникновенным, умилительным тоном толкует о Париже, и делает это вполне серьезно.
Разве можно назвать луной то, что сейчас глупо смотрит с ночного неба и вместо острого как бритва края имеет размытые, похожие на кружево контуры? Она тихо стучит в окно, будучи не в силах забыть свое прежнее острое как серп сладкоголосое пение. Разве можно назвать Темным Мстителем того, кто сейчас, подобно бедняге Дремлющему Декстеру, сидит в кресле, слабо освещенном луной, и делает вид, что слушает болтовню женщины?
С какой стати, собственно, этот месяц должен быть медовым, размахивающим своим матримониальным знаменем в вечерней гостиной и призывающим всех дорогих друзей мчаться в церковь? Это происходит только потому, что Демонический Декстер сочетается браком. В повозку блаженства его затолкала Рита, которая, как оказалось, всю жизнь обожала Париж.
Женитьба, медовый месяц в Париже… Уместны ли вообще эти слова в той фразе, где упоминается наш Призрак-потрошитель?
Возможно ли, что мы увидим нашего неожиданно присмиревшего воителя у церковного алтаря в прикиде Фреда Астера1, то есть с бабочкой и во фраке, надевающего кольцо на бледный пальчик, в то время как собравшаяся в храме орава исходит соплями или радостно улыбается? И неужели после этого Демон Декстер в мадрасских шортах будет глазеть на Эйфелеву башню, поглощать cafe'au lair2 в тени Триумфальной арки или в обнимку с новоиспеченной спутницей жизни брести по набережной Сены, восхищаясь безвкусными башенками Лувра?
Впрочем, подумал я, в этом случае можно совершить паломничество на улицу Морг3, являющуюся священным местом для каждого серийного убийцы.
Но давайте хотя бы на миг взглянем на проблему серьезно. Итак, Декстер в Париже. Проводит там медовый месяц. Во-первых, мы вправе спросить, продолжают ли пускать американцев во Францию. Если по какой-то случайности продолжают, то возникает следующий вопрос: как мог человек с полуночным мировоззрением пойти на столь банальный шаг? Зачем вступает в брак человек, считающий секс столь же захватывающим занятием, как дефицитное финансирование? Короче говоря, что, черт побери, заставило нечестивого, безнравственного и смертельно опасного Декстера совершить этот непристойный акт?
Прекрасный и более чем законный вопрос. Вопрос, на который очень трудно ответить. Даже мне. Тем не менее я нахожусь здесь, нестерпимо страдая от китайской пытки в виде восторгов Риты, и недоумевая, как Декстеру удается все это пережить.
Впрочем, последнее вполне понятно. Декстер должен через это пройти, поскольку обязан не только поддерживать на должном уровне, но и совершенствовать свою способность к мимикрии, не позволяющей миру увидеть его таким, каков он есть на самом деле. В противном случае кто согласился бы сесть с ним за один стол в сумерках, особенно в том случае, если на этом званом вечере на скатерти разложено столовое серебро? Для того чтобы публика не догадалась, что Декстером руководит разместившийся на заднем сиденье сладкоголосый Темный Пассажир, требуется приложить немалые усилия, поскольку время от времени Темный Пассажир перебирается на переднее сиденье, берется за руль и везет Декстера в Парк Немыслимого. Если овцы вдруг увидят, что среди них обретается волк, ничего хорошего получиться не может.
Поэтому Пассажиру и мне приходится много работать, чтобы скрыть наше подлинное лицо. Несколько последних лет Добродушный Декстер оставался в глазах окружающего мира жизнерадостной и вполне заурядной личностью. В этом очаровательном спектакле Рите отводилась роль Возлюбленной, что как нельзя лучше отвечало нашим общим потребностям, поскольку секс интересовал ее ничуть не больше, чем меня, — просто она нуждалась в обществе Понимающего Джентльмена. А Декстер, как известно, джентльмен понимающий. Он разбирается во всем, за исключением людей, красот природы, романтики, любви и прочей подобий чуши. Нет, все это не его стезя. Но Декстер лучше других знает, где проходит линия между жизнью и смертью и как найти среди многочисленных кандидатов того, кто действительно заслужил место в его скромном и весьма мрачном Зале Славы.
Ну конечно, это вовсе не гарантирует, что Декстер окажется очаровашкой, милейшим компаньоном. Для обретения подобного образа необходимо затратить годы, ибо очарование является сложным лабораторным продуктом, для получения которого требуется немалое искусство. Но бедная Рита, изрядно травмированная своим несчастливым, исполненным насилия первым браком, похоже, совершенно не способна отличить маргарин от масла.
Одним словом, все шло как нельзя лучше. Целых два года Декстер и Рита играли заметную роль в общественной жизни Майами, вызывая всеобщее восхищение. Но затем в результате некоторых событий, способных заставить проницательного наблюдателя скептически вскинуть брови, они случайным образом обручились. И чем дольше я размышлял о том, как избавить себя от столь нелепой судьбы, тем вернее понимал, что это всего лишь логический шаг в эволюции моей мимикрии. Согласитесь, что женатый Декстер с двумя уже готовыми детьми еще меньше похож на того Декстера, которым является на самом деле. В искусстве камуфляжа это был по-настоящему качественный скачок.
Кроме того, следовало подумать и о детях.
Кто-то может уди виться, узнав, что существо, одержимое вивисекцией человеческих существ, может получать удовольствие от общения с детьми, но дело обстоит именно так. Мне дети Риты нравятся. Поймите меня правильно: я не роняю слезы в связи с выпавшим молочным зубиком или иными подобными явлениями — для этого требуются эмоции, которых я лишен. Подобные мутации мне не нужны. Но в целом я нахожу детей значительно более интересными существами, нежели их родители, и меня особенно сильно выводят из себя те, кто причиняет им зло. Время от времени я отыскиваю таких типов, и если оказывается, что они действительно виновны, я делаю так, чтобы хищники больше не имели возможности повторять свои опыты. Я привожу в исполнение задуманное с радостью, совершенно не страдая от мук совести.
Тот факт, что Рита от первого катастрофического брака имела двух детей, совершенно меня не отталкивал. Более того, скоро выяснилось: детки нуждаются в чутком руководстве нового папы, чтобы держать в узде своих собственных, пока еще не оперившихся, Темных Пассажиров. Их Темные Пассажиры должны тихо сидеть на заднем сиденье до тех пор, пока детки сами не научатся водить машину. Дело в том, что в результате эмоциональных и физических увечий, полученных от биологического папы-наркомана, Коди и Эстор удалились, подобно мне, на Темную Сторону жизни. И вот теперь они должны стать моими детьми — юридическими и духовными. Это вынуждало меня думать, что в жизни все же существует какая-то высшая путеводная сила.
Таким образом, имелось несколько достойных причин, в силу которых Декстер должен продолжать двигаться в избранном направлении. Но при чем здесь Париж?.. Я никогда не мог понять, как возникло представление о романтичности этого места. Кто, кроме самих французов и Лоуренса Велка4, считает аккордеон сексуальным? И разве теперь не стало ясно, что французы нас терпеть не могут? Кроме того, они настаивают на том, чтобы все вокруг говорили по-французски.
Не исключено, что Риту зомбировал какой-то старый фильм с разбитной блондинкой и темноволосым, романтического вида юношей. Молодые люди носятся друг за другом вокруг Эйфелевой башни под звуки модернистской музыки и глумятся над милейшим, несколько старомодным типом вберете. Тип в берете смолит вонючими французскими сигаретами «Галуаз». Впрочем, нельзя исключать и того, что, прослушав однажды пластинку Жака Бреля5, Рита решила, что его песни созвучны мелодии ее души. Кто знает? Как бы то ни было, но идея увидеть столицу утонченного романтизма так прочно приварилась к мозгам моей невесты, что удалить ее без сложнейшей хирургической операции не представляется возможным.
Итак, помимо бесконечных дебатов о том, что лучше: рыба или курица, и горячих дискуссий о преимуществе вина над иными напитками, в будущей семье возникла тема Парижа. Оказывается, мы без труда могли позволить себе недельную поездку и у нас хватило бы времени не только взглянуть на сад Тюильри и Лувр, но и посмотреть Мольера в «Комеди Франсез». Мне оставалось лишь аплодировать столь тщательной исследовательской работе. Что касается меня, то мой интерес к Парижу угас давным-давно, с той поры как я узнал, что он находится во Франции. Мне повезло, поскольку в комнате незаметно появились Коди и Эстор, и их присутствие избавило меня от необходимости изыскивать деликатный способ выражения своих мыслей. Надо сказать, что они никогда не врывались в комнату, размахивая револьверами, как на их месте поступают большинство детей в возрасте семи и десяти лет. Как уже было сказано, детишки были слегка повреждены своим дорогим биологическим папашей, и поэтому заметить, когда они появлялись и исчезали, было невозможно. Создавалось впечатление, что они проникают в помещение при помощи осмоса6. Только что их не было видно, а в следующий миг они уже стоят рядом с вами и ждут, когда их заметят.
— Мы хотим играть, — заявила Эстор, постоянно выступавшая от лица парочки.
Что касается Коди, то он за день никогда не произносил более четырех слов подряд. Глупым он не был. Вовсе нет. Просто мальчишка большую часть времени предпочитал молчать. В данный момент он поднял на меня глаза и кивнул.
— О… — протянула Рита, прерывая свои рассуждения о стране Руссо, Кандида и Джерри Льюиса. — В таком случае почему бы вам не…
— Мы хотим играть с Декстером, — добавила Эстор, и Коди кивнул, на сей раз очень энергично.
— Нам, конечно, стоило бы поговорить об этом раньше, — сдвинув брови, сказала Рита, — но не кажется ли тебе, что Коди и Эстор… не следует ли им обращаться к тебе более вежливо, чем просто «Декстер»? Боюсь, что это не совсем…
— А как тебе нравится обращение «мон папа»? Или «месье Граф»?
— А как насчет того, что мне это не нравится? — пробормотала Эстор.
— Я просто подумала… — начала Рита.
— Декстер — нормально, — прервал ее я. — Они к этому привыкли.
— В таком обращении не чувствуется уважения, — не отступала Рита.
— Покажи маме, что ты можешь произнести слово «Декстер» с должным уважением, — сказал я, глядя на Эстор сверху вниз.
— Теперь ты видишь? — улыбнулся я Рите. — Ей десять лет, и она пока не способна выговорить что-нибудь с уважением.
— Да, но…
— Ладно, ладно, — снова прервал я свою невесту. — С детьми все в полном порядке. Что же касается Парижа…
— Давай пойдем отсюда, — произнес Коди, и я посмотрел на него с изумлением. Пять связных слогов в его устах были настоящей речью.
— Ну хорошо, — сдалась Рита. — Если ты действительно думаешь…
— Я почти никогда не думаю, — сказал я. — Это мешает мыслительному процессу.
— В твоих словах нет смысла, — вмешалась Эстор.
— Они и не должны иметь смысла, поскольку являются истиной.
— Играть, — сказал, тряся головой, Коди, и я, вместо того чтобы еще раз подивиться его ораторскому искусству, молча отправился следом за ним во двор.
Глава 2
Несмотря на все грандиозные перспективы, которые Рисовала Рита, жизнь вовсе не казалась молоком и медом. Надо было заниматься и серьезной работой. Поскольку Декстера никто не посмеет обвинить в сознательном отношении к труду, делать эту работу приходится мне. Последние две недели я наносил заключительные краски на совершенно новое полотно. Вдохновлял меня на это молодой человек, который унаследовал кучу денег и тратил их на ужасающие смертельные эскапады, вынуждавшие меня пожалеть, что я не так богат, как он. Его звали Александр Маколи, хотя сам он присвоил себе прозвище Зандер, что, по правде говоря, казалось мне дурным вкусом, поскольку напоминало о дорогой частной школе. Впрочем, нельзя исключать, что именно в этом и состояло предназначение клички. Зандер был упертым, существовавшим на ренту хиппи, никогда нигде не работавшим и целиком посвятившим себя легкомысленному развлечению, которое могло бы заставить мое сердце биться учащенно, если бы парень проявлял больше вкуса в выборе своих жертв.
Богатство семейству Маколи подарили многочисленные стада скота, бескрайние апельсиновые плантации и свалка фосфатов в озере Окичоби. Зандер часто появлялся в бедных кварталах города, чтобы осчастливить своим величием неимущих. А наиболее достойных, тех, кого мистер Маколи хотел особенно облагодетельствовать, он приглашал на свое ранчо, где давал им хорошую работу. Об этом я узнал из вышибающих слезу восхищенных газетных статей.
Декстер всегда готов аплодировать щедрым душам. Что касается меня, то я тоже их приветствую, поскольку благотворительность указывает на то, что за маской матери Терезы почти всегда скрывается нечто нечестивое, злое и издевательское. Нет, я никогда не сомневался в том, что где-то в недрах человеческого сердца действительно обитает дух добра и щедрости, замешенный на любви к своим собратьям. Конечно, такой дух существует. То есть я хочу сказать, что он должен где-то существовать. Просто я его никогда не видел. А поскольку я лишен как человечности, так и сердца, я вынужден полагаться лишь на собственный опыт, который говорит мне о том, что благотворительность и милосердие начинаются в семье, где всегда и заканчиваются.
Поэтому, когда я вижу состоятельного и привлекательного молодого человека, разбазаривающего свои средства на самых униженных мира сего, я с трудом верю в чистый альтруизм, в какой бы красочной обертке тот ни подавался. Ведь если на то пошло, то и я умею казаться очаровательной, невинной личностью, а нам всем хорошо известно, насколько подобный образ соответствует действительности. Не так ли?
Характер и поведение Зандера, по счастью, никоим образом не противоречили моим представлениям о мире. Просто он был чуточку богаче, чем все остальные, и унаследованные им деньги позволяли ему проявлять некоторую небрежность. Проверяя его отчет о налогах, например, я обнаружил, что семейное ранчо заброшено, а это, в свою очередь, означало, что Зандер доставляет туда своих дорогих неумытых друзей вовсе не для здорового и счастливого крестьянского труда.
Еще больше мои сомнения укрепило то обстоятельство, что, куда бы эти новые друзья Зандера затем ни удалялись, они уходили босыми. В его очаровательном ломике на Корал-Гейблс имелась комната, охраняемая настолько сложными замками, что на их вскрытие мне потребовалось почти пять минут. Оказалось, что в этом труднодоступном месте Зандер хранит свои сувениры. Неоправданный риск для любого монстра. Мне это известно хотя бы потому, что я сам этим грешу. Но если какой-то упорный следователь наткнется на мою крошечную шкатулку с сувенирами, то обнаружит лишь несколько стеклянных слайдов с каплей крови на каждом. Никто не увидит в этом ничего зловещего.
Зандер не настолько умен. В качестве сувенира он брал У каждой из жертв по ботинку и для хранения своих трофеев не поскупился на затраты, создав тайную комнату за семью замками.
После этого становится понятно, почему серийных Убийц называют монстрами и почему у них такая плохая репутация. Подумать только — ботинки! Это действительно чудовищно. Я всегда стараюсь проявлять терпимость и пытаюсь понять слабости других, но это уже явный перебор! Что привлекательного можно увидеть в липкой, провонявшей потом кроссовке, произведенной двадцать лет назад? А Зандер не только рассмотрел сам, но и выставил осклизлую обувь чуть ли не для всеобщего обозрения. Это же почти оскорбительно.
Конечно, Зандер полагал, что, если его схватят, забота лучших в мире адвокатов обеспечит ему в худшем случае приговор в виде нескольких часов общественных работ. Забавный исход, если учесть, с чего все начиналось. Но Зандер совершенно не рассчитывал на то, что им займется не полиция, а Декстер, и судебный процесс пройдет в Дорожном Суде Темного Пассажира, где не будет никаких адвокатов. Надеюсь, что это случится скоро и вердикт окажется окончательным.
Но являются ли предметы обуви достаточным доказательством? Даже если Темный Пассажир и не распевал своих арий, когда осматривал ботинки, кроссовки и сандалии, я прекрасно понимал, что означает эта коллекция, и Зандер, конечно же, будет ее постоянно пополнять, если дать ему волю. Я не сомневался, что он плохой человек, и мне очень хотелось устроить с ним дискуссию при лунном свете, дабы высказать ряд дельных замечаний. Но я должен быть совершенно уверен. Этого требовал Кодекс Гарри.
Я всегда точно следовал правилам, установленным Гарри. Он был копом и моим приемным отцом. Гарри помог мне стать обстоятельным и пунктуальным во всем, то есть теперешним Декстером. Он научил меня очищать место преступления так, как это уме ют делать только копы, и тщательно выбирать себе партнера по танцам. Если у меня оставались хоть малейшие сомнения, я не должен затевать игру с Зандером.
Ну и что дальше? На основании выставки обуви ни один суд в мире не сможет обвинить Зандера ни в чем, кроме негигиеничного фетишизма, поскольку ни один суд в мире не станет публично разбирать экспертные показания Темного Пассажира. Судьи не услышат мягкий, настойчивый внутренний голос, который требует действий и никогда не ошибается. А мне с огромным трудом удается сохранить спокойствие и объективность из-за этого постоянно усиливающегося стрекота в моем среднем ухе. Я страстно желал пригласить Зандера на Последний Танец. Так жаждут очередного вдоха.
Да, я этого хотел, я был убежден, но в то же время знал, что мог бы в этом случае услышать от Гарри. Он сказал бы, что доказательств недостаточно. Гарри учил, что для полной уверенности следует увидеть тела, а Зандер ухитрялся их прятать настолько надежно, что я не мог найти. А без трупа, согласно Кодексу Гарри, ничего предпринимать нельзя.
Я вернулся к исследованиям, чтобы выяснить, где он мог бы держать маринованных жмуриков. Его дом исключался. Я там побывал, но, кроме музея обуви, ничего не обнаружил. К тому же Темный Пассажир всегда демонстрировал отличный нюх на склад мертвецов. Кроме того, в доме и не было такого места, куда можно спрятать трупы. Во Флориде не строят погребов, а Зандер обитал в округе, где незаметно вырыть яму в своем дворе или оттащить куда-нибудь мертвое тело было категорически невозможно. После короткой дискуссии с Темным Пассажиром я решил, что человек, не постеснявшийся разместить свою коллекцию изрядно поношенной обуви на полированных стендах из каштана, способен аккуратно и надежно скрыть все отходы своей деятельности.
Ранчо открывало для Зандера прекрасные возможности, но в ходе непродолжительного визита в его фермерское хозяйство мне не удалось обнаружить никаких следов. Ранчо, вне всякого сомнения, было заброшено довольно давно, о чем говорила густо заросшая сорняками подъездная аллея к дому.
Пришлось копнуть глубже. Оказалось, что Зандер владеет кондоминиумом на острове Мауи Гавайского архипелага, но это слишком далеко. Кроме того, ему принадлежали несколько акров земли в Северной Каролине, которые исключать было нельзя. Но двенадцатичасовое путешествие на автомобиле со свежим трупом в багажнике делало и этот вариант маловероятным. Зандер имел акции компании, занимающейся строительством на Торо-Ки — крошечном островке к югу от Кейп-Флориды, однако закапывать жмуриков на территории корпоративной собственности было вряд ли целесообразно — там болталось слишком много людей, которые совали нос в чужие дела. К тому же я помнил, как в молодости, пытаясь высадиться на Торо-Ки, наткнулся на кучу вооруженных охранников на берегу. Нет, надо искать какое-то другое место.
Из всех многочисленных портфелей и активов Зандера наибольший интерес представлял катер — сорокапятифутовая «Сигарета». Из своего опыта общения с предыдущим монстром я знал, что катер или яхта открывают великолепные возможности для избавления от отходов производства. Привяжи к телу груз, перевали его через борт и сделай ручкой «пока». Просто и чисто. Ни суеты, ни маеты, ни свидетелей, ни возможности добыть неопровержимые доказательства. Зандер держал свое плавсредство в яхт-клубе «Роял Бей», в самой дорогой гавани маломерных судов во всем районе Коконат-Гроув. Охрана там была хорошей, слишком хорошей для того, чтобы Декстер мог проникнуть туда с отмычкой в руке и улыбкой на физиономии. Клуб обслуживал только запредельно богатых типов. Едва судно входило в гавань, служители немедленно принимались чистить и полировать ваш булинь. Вам даже не требовалось заправлять катер. Только и нужно предварительно позвонить по телефону, и судно готово от киля до клотика, включая охлажденное шампанское в каюте. Радостно улыбающиеся вооруженные охранники днем и ночью патрулируют территорию. Они берут под козырек перед Достойными и без предупреждения стреляют в тех, кто пытается перелезть через ограду.
Итак, катер был недосягаем. Я не сомневался, что Зандер использует его для того, чтобы избавляться от трупов. Темный Пассажир тоже так считал, что для меня гораздо важнее. Но добраться до катера оказалось невозможно.
Я мысленно живописал себе, как Зандер проделывает это с очередной жертвой. Картинка была яркой и немного раздражающей. Я представлял, как он аккуратно укладывает останки своей жертвы в ящик для льда, возможно даже — позолоченный, звонит капитану, приказывает заполнить топливные баки и затем ленивой походкой шагает к месту стоянки. Два ворчливых портовых грузчика заносят тяжелый ящик на борт и подобострастно машут ручищами вслед отходящему судну. Но я не мог подняться на катер и убедиться в этом. А без должного доказательства Кодекс Гарри не позволял мне приступить к делу. Да, я не сомневался. Ну и что? Я мог бы попытаться схватить Зандера за руку, когда он приступит к следующему делу, но узнать, в какой момент это случится, было невозможно, а следить за ним постоянно я не мог. Время от времени мне надо было показываться на работе и появляться, хотя бы символически, дома. Одним словом, я обязан прилагать усилия для поддержания иллюзии нормальной жизни. Однако где-то на следующей неделе (если его система сохранится) он должен будет позвонить капитану и дать указание подготовить катер, и капитан…
И капитан, который, без сомнения, весьма добросовестно относится к своим служебным обязанностям, запишет, Что и когда он сделал с катером богатого клиента. Он зафиксирует, сколько галлонов топлива было залито в баки, какое шампанское было охлаждено и сколько жидкости марки «Виндекс» пошло на протирку ветрового стекла. Все эти данные попадут в файл «Маколи» и сохранятся в компьютере.
В этот миг мы снова оказались в мире Декстера. Темный Пассажир нетерпеливо шипел, торопя меня сесть за клавиатуру.
Декстер — существо скромное, даже застенчивое, он прекрасно знает границы своих весьма впечатляющих талантов. Но если имеются пределы его возможностей в поиске на компьютере, то я их пока не открыл. Я устроился поудобнее и приступил к работе.
На то, чтобы влезть в сайт яхт-клуба и найти отчеты, ушло лишь полчаса. Учет обслуживания велся точно и подробно. Я сопоставил даты записей с датами собраний совета директоров любимого филантропического детища Зандера, именуемого Фондом Всемирной Миссии Божественного Света, со штаб-квартирой где-то на окраине Либерти-Сити. Итак, 14 февраля совет был счастлив объявить, что Уинтон Аллен будет перевезен из логовища порока в Майами на ранчо Зандера, дабы пройти там реабилитацию посредством честного труда. А 15 февраля Зандер отправился на прогулку на своем катере и израсходовал тридцать пять галлонов топлива.
11 марта таким же образом был осчастливлен Тайрон Микс, а 12 марта Зандер отправился на морскую прогулку.
Так шло и дальше. Каждый раз, когда бездомная личность приступала к буколическому7 существованию на ранчо, Зандер в течение последующих двадцати четырех часов звонил в гавань.
Конечно, это было не совсем так, как предписывал Кодекс Гарри, но он допускал определенные отклонения, отдавая в пограничных случаях предпочтение справедливости, а не праву. Мыс Темным Пассажиром были уверены, что собранных доказательств более чем достаточно, чтобы удовлетворить всех, включая Гарри.
Теперь Зандеру предстоит отправиться в иной круиз под луной, и все его деньги не смогут удержать его на плаву.
Глава 3
Итак, в ночь, похожую на многие другие ночи, когда луна льет маниакальные аккорды на своих кровожадных детишек, я, напевая под нос, готовился к очередной опасной шалости. Вся предварительная работа была проведена, и для Декстера настало время игр. Мне требовалось всего несколько секунд, чтобы собрать свои нехитрые игрушки и отправиться на свидание с богатеньким филантропом. Но предстоящее бракосочетание все очень осложняло. Я даже начал подумывать, а не напрасно ли затеял весь этот камуфляж и будет ли моя жизнь когда-нибудь снова хоть немного проще.
Не хочу показаться хвастливым, но мне все же удалось соорудить из асептических стекла и стали безупречный и практически непроницаемый фасад, скрывающий весь готический ужас Замка Декстера. Теперь мне очень хотелось отправить в отставку Старого Декстера, так как я находился, по выражению Риты, в процессе «консолидации наших жизней». Это означало, что мне пришлось перебраться из своего уютного уголка на Коконат-Гроув в жилище Риты с тремя спальнями. Пользуясь опять же ее словами, это был «разумный поступок». Если же употреблять мою терминологию — Чудовищное Неудобство. При новом распорядке у меня не осталось того, что хотя бы отдаленно напоминало личное пространство. А иногда мне очень хотелось его иметь. У каждого преданного делу и ответственного людоеда есть свои секреты, и я не желал, чтобы кто-то иной, кроме меня, увидел некоторые вещи в дневном свете.
Мне, например, приходилось тратить определенное время на изучение своих потенциальных партнеров по играм. Кроме того, у меня имелась дорогая моему сердцу маленькая деревянная шкатулка, где хранилось сорок одно предметное стеклышко с единственной каплей крови в центре. Каждая капля представляла одну не совсем человеческую жизнь, конец которой положила моя рука. Содержимое драгоценной шкатулки было, по существу, полным отражением моей внутренней жизни. Других следов моей деятельности не осталось. Никаких гор разлагающейся плоти. Вряд ли кто-нибудь сможет назвать меня неопрятным и неряшливым чудовищем, кромсающим свои жертвы ножом в очередном припадке безумия. Напротив, я являю собой образчик весьма чистоплотного изверга, который обращается с ножом и своими товарищами по играм весьма аккуратно. Я всегда очень тщательно убираю за собой, и даже мой самый заклятый враг надорвется, пытаясь доказать, что ваш покорный слуга — отвратительный злодей. Он, как бы ни старался, никогда не сможет понять, что означают эти маленькие стеклышки с каплями крови.
Тем не менее перспектива объяснять даже преданной супруге, что находится в шкатулке, не вызывала у меня восторга. И стоит ли еще говорить о некой Немезиде, страстно желающей моей гибели? До недавнего времени в Майами был один такой тип — сержант полиции по фамилии Доукс. И хотя чисто технически он все еще числился живым, я уже начал думать о нем в прошедшем времени, поскольку случившаяся с ним не так давно неприятность стоила ему обеих рук, обеих ног и, увы, языка. В данный момент он находился вовсе не в той форме, чтобы воздать мне по заслугам. Но я точно знал, что если однажды смог появиться такой тип, как он, то, вероятно, следует ожидать пришествия и другого, ему подобного.
Я никогда не был публичным человеком, но в последнее время проблема уединения стала для меня особенно актуальна. Насколько мне известно, пока никто не видел мою маленькую коробочку. Но у меня только сейчас появилась невеста, наводящая порядок в моей комнате, и пара любознательных детишек, роющихся в моих пожитках, чтобы узнать побольше о Дорогом Дядечке Декстере. Или Дорогом Папочке Декстере, если хотите.
Рита, чувствуя, что мне нужно какое-то личное пространство, хотя и не понимая причин этого чудачества, пожертвовала свою комнатушку для шитья, переименовав ее в «кабинет Декстера». Здесь, конечно, можно разместить компьютер, несколько моих книг, компакт-диски и, как я полагаю, палисандровую шкатулку. Все это прекрасно, но как оставить их там без присмотра? Особенно шкатулку. Коди и Эстор я мог бы объяснить все без труда. Но что делать с Ритой? Может быть, стоит попытаться спрятать шкатулку? Соорудить тайный проход за фальшивой книжной полкой, ведущий по винтовой лестнице в мое темное убежище? Или убрать коробку в пустой и достаточно большой тюбик из-под пены для бритья? Одним словом, это была серьезная проблема.
До сих пор я не очень старался торчать в своем новом жилье, хотя и держал в «кабинете» разделочные ножи и клейкую ленту для герметизации труб. Наличие того и другого объяснялось моей страстью к рыбной ловле и любовью к кондиционерам. Ну да ладно, решение проблемы придет позже, а пока мне надо торопиться на свидание с этим испорченным молодым человеком.
Итак, я отправился в кабинет, чтобы взять темно-синюю спортивную сумку, которую хранил для особо торжественных случаев. Испытывая сладкое предвкушение, я извлек сумку из стенного шкафа и сложил в нее свои игрушки — нераспечатанный рулон ленты, разделочный нож, перчатки, шелковую маску и, на всякий случай, моток нейлоновой веревки. Итак, все готово. Я ощущал ни с чем не сравнимое стальное возбуждение, в моей голове гремела варварская музыка. Сердце Темного Пассажира колотилось со страшной силой. Я повернулся, чтобы уйти…
И едва не наступил на двух молча взирающих на меня детишек.
— Он хочет пойти, — сказала Эстор, а Коди утвердительно кивнул, не сводя с меня своих немигающих глаз.
Все знают, и я в это свято верю, что Декстер обладает острым языком и быстрым умом, но когда я проиграл в уме сказанные Эстор слова, пытаясь найти в них тайный смысл, у меня воспроизвелось лишь нечто похожее на: «Он хойти».
— С тобой, — терпеливо пояснила Эстор так, будто говорила с умственно отсталой горничной. — Коди этой ночью хочет пойти с тобой.
Исходя из общечеловеческого опыта можно предположить, что эта проблема рано или поздно должна была возникнуть. И если честно, то я этого ожидал. Но только значительно позже. Не сейчас. Не на пороге Ночи Необходимости. Не в тот момент, когда каждый волосок на моем загривке, встав дыбом, вопиет от нетерпеливого желания выскользнуть в холодную ночь, чтобы в стальной ярости…
Ситуация, бесспорно, требовала серьезного осмысления, но мои нервы возмущенно требовали выпрыгнуть в окно и умчаться в ночь. Однако я каким-то непостижимым образом ухитрился сделать глубокий вдох и обратил все свое внимание на милую парочку.
Душа Декстера-Мстителя окаменела в результате жестокой травмы, полученной в детстве, и мне удалось эту самую душу полностью заблокировать. Травма сделала меня таким, и я уверен, что хлюпал бы носом и ощущал себя несчастным, если бы вообще мог чувствовать. Эти двое, Коди и Эстор, получили те же шрамы. Наркоман-отец издевался над ними и колотил до тех пор, пока они навсегда не отвернулись от солнечного света и леденцов. Мой мудрый приемный отец, воспитывая меня, прекрасно понимал, что избавить ребенка от этих шрамов так же невозможно, как загнать ядовитую змею обратно в яйцо.
Но обучить можно. Гарри тренировал юного Декстера, формируя из него нечто такое, что нападает лишь на других хищников в человеческом обличье, на монстров и упырей, прокладывающих охотничьи тропы в городе. Я сохранил непреодолимую тягу к убийствам — вечную и неизменную, — однако Гарри научил меня находить и истреблять лишь тех, кто согласно жестким стандартам ветерана-полицейского подлежит уничтожению.
Когда я понял, что Коди всем своим существом похож на меня, я обещал себе, что встану на Путь Гарри, на тропу, которая поможет мне поднять мальчика до вершин Темной Справедливости. Но для этого требовалось бесконечное множество уроков и объяснений, сопровождаемых таким же количеством осложнений. Прежде чем позволить мне разминочные упражнения с бродячими животными, Гарри почти десять лет вкладывал в мою голову нужные знания. А я пока даже не начал работать с Коди, хотя и понимал, что, несмотря на мое ощущение в себе Джедая-Наставника, не могу приступить к этому немедленно. Я предполагал, что Коди в конечном итоге будет вынужден согласиться стать таким, как я, и моя задача — помочь ему. Но только не сейчас, не этой ночью. Не в ту минуту, когда луна так игриво манит меня из окна, тащит к себе, словно желтый товарный поезд, застрявший в моих мозгах.
— Я вовсе не… — начал я, намереваясь отрицать все и вся. Но они смотрели на меня с таким подкупающим выражением холодной уверенности во взгляде, что я остановился. — Нет, — произнес я после продолжительной паузы. — Он слишком мал.
Они обменялись короткими взглядами, в которых для них содержалась целая беседа.
— Я говорила ему, что ты скажешь именно так, — пояснила Эстор.
— И оказалась права.
— Но, Декстер, — продолжила Эстор, — ты обещал, что покажешь нам принадлежности.
— Покажу, — ответил я, ощущая, как призрачные, ледяные пальцы ползут вдоль позвоночника, чтобы схватить и вытащить меня за дверь.
— Когда? — не унималась Эстор.
Я смотрел на них, испытывая смешанные чувства. С одной стороны, я ощущал жгучее желание выпрыгнуть в окно, а с другой — мне хотелось завернуть их обоих в мягкое одеяло и убить всех, кто к ним посмеет приблизиться. А еще я был не против того, чтобы взять детишек за шиворот и стукнуть друг о друга их маленькие головенки. Последнее могло бы стать компромиссным решением.
Неужели это и есть подлинное отцовство?
Все мое тело горело холодным огнем, требуя немедленного бегства. Устоять перед этой настойчивостью было почти невозможно, однако я снова ухитрился сделать глубокий вдох и, придав лицу нейтральное выражение, сказать:
— Завтра вам в школу. Поэтому пора отправляться в постель.
Они посмотрели на меня так, словно я их предал, что я, по правде говоря, и сделал, превратившись в Детолюбивого Декстера, в то время как они хотели видеть во мне Демонического Декстера. Но тем не менее я был прав. Нельзя брать детей на ночное потрошение добычи, а утром требовать от них знания азбуки. Даже мне бывает трудно появляться на работе утром после очередного маленького приключения, а у меня ведь есть перед ними преимущество: я могу выпить кубинского кофе, и столько, сколько захочу. Кроме того, они и вправду были слишком малы.
— А ты, выходит, уже вырос? — произнесла Эстор убийственно-насмешливым тоном десятилетнего ребенка.
— Но я же действительно вырос, — сказал я. — И хочу быть по отношению к вам справедливым. — Когда я это говорил, мои зубы нестерпимо ныли от желания убежать, но тем не менее это было сущей правдой. Они одарили меня взглядами холодного презрения.
— А мы думали, что ты не такой, как все, — сказала она.
— Не понимаю, как я могу быть не таким, как все, и выглядеть при этом человеком, — ответил я.
— Это несправедливо, — сказал Коди, и, встретившись с ним глазами, я увидел, как в его зрачках поднял голову и зарычал на меня крошечный дикий зверек.
— Верно, — согласился я. — В жизни нет никакой справедливости. «Справедливость» — грязное слово, и я был бы вам очень благодарен, если бы вы не использовали его в моем присутствии.
Некоторое время Коди смотрел на меня очень сурово. За этим взглядом скрывалась неоправдавшаяся надежда. Подобного взгляда раньше я у него не замечал и сейчас не знал, как поступить: отвесить ему оплеуху или осчастливить пряником.
— Несправедливо, — повторил Коди.
— Послушай, — сказал я, — мне кое-что об этом известно, и пусть это будет нашим первым уроком. Нормальные дети оправляются в постель вовремя, если утром им предстоит идти в школу.
— Ненормальные, — ответил Коди, выпятив нижнюю губу так далеко, что на нее можно было сложить стопку его школьных учебников.
— Именно, — согласился я. — Как раз поэтому тебе следует всегда выглядеть нормальным, вести себя как нормальный и делать все так, будто ты нормальный. Кроме того, мне нужно сказать тебе еще кое-что: ты обязан выполнять то, что я тебе говорю, иначе я для тебя ничего делать не стану. — Эти слова до конца его не убедили, но взгляд стал мягче. — Коди, — продолжил я, — ты должен мне доверять и слушаться меня.
— Должен?
— Да, должен.
Он долго не сводил с меня глаз, а затем перевел взгляд на сестру. Та посмотрела на него. Это была вершина бессловесной связи. Я чувствовал, что детишки ведут долгую и весьма сложную беседу, но они не издали ни звука до тех пор, пока Эстор не подняла глаза на меня и, пожав плечами, не сказала:
— Ты должен обещать.
— Хорошо, — ответил я. — Обещать что?
— Что начнешь нас учить, — ответила она, а Коди ограничился кивком. — И скоро.
Я снова набрал полную грудь воздуха. У меня до этого момента никогда не было возможности отправиться в то место, которое я считал гипотетическим раем. Но пройти через все это, согласиться превратить этих неотесанных маленьких чудовищ в аккуратных, хорошо натасканных монстриков… Что ж, остается лишь надеяться, что я был прав, употребив слово «гипотетический».
— Обещаю, — сказал я.
Они посмотрели вначале друг на друга, затем на меня и исчезли.
И вот я остался один с сумкой, полной игрушек, и ощущением необходимости бежать как можно скорее. Я опаздывал на свидание.
Неужели семейная жизнь такова у всех? Если так, как же люди ухитряются ее пережить? Почему они имеют несколько детей, хотя и одного более чем достаточно? Минуту назад передо мной стояла одна важная и неотложная задача, но на мои плечи вдруг рухнул такой груз, с которым вряд ли справился бы даже футбольный тренер. Я почти не мог припомнить, о чем думал несколько минут назад. Каким-то непостижимым образом затихло нетерпеливое рычание Темного Пассажира. Создалось впечатление, что он слегка сбит с толку. На то, чтобы снова превратиться из Детолюбивого Декстера в Холодного Мстителя, ушло несколько минут. Мне с большим трудом удалось вернуть назад ощущение холодной готовности к возможной опасности. Что толковать об опасности, если я даже не сразу смог вспомнить, где оставил ключи от машины.
Каким-то непостижимым образом мне удалось их найти, и я, едва волоча ноги, вышел из своего «кабинета». Пробормотав Рите на ходу несколько ласковых пустячков, я шагнул за дверь и наконец оказался в ночи.
Глава 4
Я следил за Зандером достаточно долго, чтобы досконально изучить его обычное расписание, и, поскольку это был вечер четверга, точно знал, где он обретается. Вечер каждого четверга Зандер проводил в Фонде Всемирной Миссии Божественного Света — видимо, с целью учета своего поголовья. После полутора часов улыбок присутствующим и краткого богослужения он выпишет чек пастору — здоровенному чернокожему парню, когда-то игравшему в команде Национальной футбольной лиги. Пастор с широкой улыбкой выскажет ему свою благодарность, и Зандер, выскользнув через заднюю дверь к своему скромному внедорожнику, тихо покатит домой с чувством полного удовлетворения, которое бывает только после хорошо сделанной работы.
Но этим вечером он поедет не один.
Этим вечером компанию Зандеру составят Декстер и Темный Пассажир, чтобы отправить его в совершенно иное путешествие.
Но прежде надо совершить спокойный и осторожный подход, который мог бы явиться достойным результатом многонедельных тайных наблюдений. Поставив машину в нескольких милях от дома Риты на парковке большого торгового центра под названием «Дейдленд», я направился к ближайшей станции подземки. Поезда были полупустыми даже в час пик, но все же в вагоне было достаточно народу, чтобы никто не обратил на меня внимания. Просто еще один милый человек в модном темном костюме, со спортивной сумкой в руках.
Я вышел на следующей после центра остановке и прошагал шесть кварталов по направлению к Всемирной Миссии, ощущая, что состояние готовности возвращается ко мне. Я был весь как блестящий клинок, лезвие которого становится все острее с каждым шагом. Специально предназначенные для борьбы с преступностью сверкающие розово-оранжевым светом уличные фонари не могли разогнать тьму, в которую я плотно закутался.
Миссия располагалась в первом этаже дома, на углу умеренно оживленной улицы. Перед входом топталось довольно много людей, что меня совершенно не удивило. Здесь шла раздача еды и одежды. В благодарность за это вам надо было потратить немного своего проспиртованного времени на проповедь доброго пастыря, толково объясняющего, почему вас ждет ад. Даже мне это казалось очень выгодной сделкой, но я еще не проголодался. Миновав толпу страждущих, я прошел к черному ходу и оказался на парковке.
Хотя на стоянке было чуть темнее, но, по-моему, света все равно оставалось слишком много, настолько много, что я не видел луну, которая, как я догадывался, насмешливо ухмыляется, глядя сверху вниз на нашу корчащуюся в своем ничтожестве хрупкую жизнь, скрашенную лишь чудовищами, отнимающими ее у других, — чудовищами, подобными мне и Зандеру. Но этой ночью одним монстром станет меньше.
Я обошел парковку по периметру. Судя по всему, здесь мне ничто не угрожало. Никого не было видно. В машинах не сидели и не дремали. Единственное выходящее на площадку маленькое окно находилось на втором этаже, и его стекла были непрозрачными. Видимо, окно туалета. Я остановился около автомобиля Зандера. Синий «додж-дуранго» стоял носом к черному ходу. Я подергал ручку двери. Машина оказалась заперта. Рядом с внедорожником Зандера стоял почтенный старый «крайслер», на котором ездил пастор. Я отошел к хвосту «крайслера» и остался там ждать.
Из спортивной сумки я достал белую шелковую маску, натянул на лицо и как следует отрегулировал вырезы для глаз, затем извлек оттуда же моток пятидесятифутовой лески. Теперь мы были полностью готовы к действию. Вот-вот Должен начаться Темный Танец. Ничего не подозревающий Зандер выйдет в ночь, где его поджидает хищник. Для него это будет ночь сюрпризов, прощальная темнота, в которой исполняются все желания. Очень скоро жизнь покинет его тело и вселится в мое. А затем…
Интересно, не забыл ли Коди почистить на ночь зубы? Он частенько забывал это сделать, а Рите не хотелось вытаскивать его из постели. Но Коди должен встать на правильный путь, и чистка зубов на ночь была одним из важных элементов.
Я встряхнул петлей лески, позволив ей улечься мне на колено. В школе с утра намечалась фотографическая сессия. Для того чтобы хорошо выглядеть на фотографии, Эстор должна надеть прошлогодний пасхальный наряд. Приготовила ли она его с вечера, чтобы не забыть утром? Само собой разумеется, что на фотографии она улыбаться не будет. Но выглядеть девочка должна прилично.
С какой стати, стоя с петлей в руке, готовый к смертельному прыжку, я размышляю о подобных вещах? Почему, вместо того чтобы точить когти и натравливать Темного Пассажира на давно заслуживающего кары партнера по играм, я размышляю о подобных глупостях? Может быть, это и есть подготовка к моей новой, сияющей семейной жизни?
Я глубоко вздохнул, ощутив прилив сочувствия к У. К. Филдсу8, которому, как и мне, было чрезвычайно трудно общаться с детьми. Я закрыл глаза, впитывая полной грудью прохладный ночной воздух. Затем выдохнул и почувствовал, как к нам возвращается холодная готовность. Детолюбивый Декстер мало-помалу исчез, и бразды правления снова перешли к Темному Пассажиру.
И это случилось как раз вовремя.
Задняя дверь дома со стуком распахнулась, и мы с Темным Пассажиром услышали рев нечеловеческих голосов, исторгавших и изрыгавших нечто даже отдаленно не похожее на песню «Просто пройти рядом с тобой». Одного этого звука было достаточно для того, чтобы снова приложиться к бутылке. И более чем достаточно, чтобы вытолкнуть Зандера за дверь. Он задержался на секунду, чтобы послать в комнату радостную улыбку, после чего дверь захлопнулась. Зандер обошел машину, приблизился к дверце со стороны водителя и оказался в зоне досягаемости.
Филантроп порылся в кармане и достал ключи. Раздался щелчок замка. Мы уже стояли у него за спиной. Прежде чем он сообразил, что происходит, петля просвистела в воздухе и опустилась ему на шею. Мы потянули за леску с такой силой, что Зандер упал на колени и у него перехватило дыхание. Его лицо потемнело — это был хороший признак.
— Ни звука, — сказали мы холодно и веско. — Делай то, что мы говорим. Ни слова и ни звука. Тогда ты проживешь немного дольше, — продолжили мы и слегка затянули петлю, чтобы он не сомневался, что полностью принадлежит нам.
Зандер вел себя более чем угодливо, уткнувшись физиономией в землю. О насмешливой улыбке и речи не было. Из угла рта у него текла слюна, и он пытался вцепиться в петлю, но мы затянули ее настолько туго, что он не мог просунуть под леску даже мизинец. Когда Зандер оказался очень близок к тому, чтобы испустить дух, мы ослабили натяжение ровно настолько, чтобы он сделал один хриплый, болезненный вдох.
— А теперь поднимайся на ноги, — сказали мы мягко и потянули леску вперед, чтобы он выполнил то, о чем его просят. Опираясь на автомобиль, он медленно поднялся. — Вот и хорошо, — сказали мы, — теперь в машину.
Я взял леску в левую руку, правой открыл дверцу, а затем, обведя стойку двери, снова перехватил петлю правой рукой и уселся на заднее сиденье.
— Поезжай, — произнесли мы ледяным, командным тоном.
— Куда? — спросил Зандер хрипловатым голосом, так как нам пришлось напоминать ему о существовании петли.
Нам снова понадобилось натянуть леску, дабы внушить ему мысль, что не стоит вступать в беседу, когда тебя не просят. Почувствовав, что он намек понял, мы ослабили петлю.
— На запад, — ответили мы. — И больше никаких разговоров.
Он включил передачу, и я при помощи ряда нескольких движений петли помог ему не только двинуться на запад, но и без помех добраться до скоростной дороги Дольфин. Некоторое время Зандер вел себя так, как мы его просили. Время от времени он поглядывал на нас в зеркало заднего вида, но охотно сотрудничал с нами, реагируя даже на самые легкие натяжения петли. Это продолжалось до тех пор, пока мы не двинулись на север по скоростному шоссе Пальметто.
— Послушайте, — вдруг произнес он, когда мы проезжали мимо аэропорта. — Я по-настоящему богат и могу дать вам все, что вы пожелаете.
— Можешь, — ответили мы, — и ты это сделаешь.
Зандер немного расслабился, и это говорило о том, что он не догадывался о наших задачах и целях.
— Хорошо, — продолжил он все еще хриплым от удавки голосом. — И сколько же вы хотите? — Мы поймали его взгляд в зеркале и очень-очень медленно затянули петлю, чтобы он наконец понял, что мы хотим получить.
Когда он уже почти не мог дышать, мы, подержав некоторое время петлю в натяжении, ответили:
— Все. Мы хотим получить все. — Затем, немного ослабив удавку, дали команду продолжать путь.
Зандер не стал спорить. Всю оставшуюся дорогу он вел себя тихо, но нам казалось, что он не так испуган, как ему следовало бы. Зандер, видимо, не верил в происходящее, полагая, что с человеком, постоянно живущим в коконе из денег, такого по определению случиться не должно. Все имеет свою цену, и он, без сомнения, сможет заплатить. Мы знали, что скоро он вступит в переговоры, чтобы от нас откупиться.
И мы не ошиблись. В конечном итоге он откупится. Но не деньгами. От нас он откупится, но от этой петли никогда не освободится.
Поездка была не очень долгой, и мы молчали всю дорогу до выезда на Хайалиа. Съезжая по пандусу, Зандер замедлил ход и взглянул на меня в зеркало заднего вида. В его глазах я увидел страх. Он напоминал угодившее в капкан чудовище, готовое ради свободы отгрызть себе лапу.
Зандер паниковал — это радовало Темного Пассажира и наполняло уверенностью и силой.
— Вы не должны… Нет ничего… Куда мы едем?
Он заикался, становясь жалким, слабым и все более похожим на человека. Это нас раздражало, и мы затянули петлю, чтобы Зандер скорее съехал на обочину. Там мы дали ему немного отдышаться, после чего он снова выехал на дорогу.
— Сверни направо, — распорядились мы.
Зандер повиновался, хрипло и злобно дыша. Но мы не сердились, поскольку он сделал то, о чем его просили. Тем более что до места назначения оставалось совсем немного. Проехав по улице, мы повернули налево и оказались в переулке, по обеим сторонам которого стояли заброшенные склады.
Он довел машину до указанного нами места у покрытой ржавчиной двери темного пустующего здания. На полусгнившей, с оторванным углом вывеске еще можно было прочитать «Джон Пласти».
— Паркуйся, — сказали мы и, после того как он поставил машину на ручник, выдернули его через открытую Дверь на землю. Поскольку петля при этом затянулась, он перестал дышать, и, чтобы поднять его на ноги, потребовалось некоторое время. Вокруг рта у него запеклась слюна, а в глазах появились признаки того, что он начинает понемногу осознавать свое положение. Он стоял, отвратительный и уродливый в свете великолепной луны, не понимая, почему я отказываюсь от его денег. С его точки зрения, это была какая-то чудовищная ошибка. Но, возможно, до него начало доходить, что он ничем не отличается от других. Это наполняло его страхом и вгоняло в дрожь. Мы позволили ему немного постоять, чтобы он мог отдышаться, а затем толкнули к дверям. Зандер уперся ладонью в бетонную стену и сказал срывающимся, почти человеческим голосом:
— Послушайте, я могу дать вам тонну денег. Все, что хотите.
Мы ничего не ответили.
— Ну хорошо, — продолжил он, облизывая губы, и на сей раз в его голосе звучало отчаяние. — Чего вы от меня хотите?
— Все то, что ты взял у других, — сказали мы, затянув для пущей убедительности петлю. — За исключением ботинка.
Зандер посмотрел на нас, уголки его рта окончательно опустились, и он написал в штаны.
— Я этого не делал… Это не я…
— Делал, — свидетельствовали мы и, сильно потянув за леску, втащили его через дверь в тщательно подготовленное помещение. Там со стен свисали остатки полихлорвиниловых труб и стояли, что было гораздо важнее для Зандера, две двухсотлитровые бочки соляной кислоты, брошенные вышедшим из дела Джоном Пласти.
Мы без каких-либо сложностей доставили Зандера на специально расчищенное для него рабочее место. Нам не терпелось приступить к делу, и через несколько мгновений оклеенный гидроизоляционной лентой Зандер лежал там, где ему было положено находиться. Мы срезали петлю, и когда нож приблизился к его горлу, он судорожно вздохнул.
— Боже! — выдавил он. — Вы совершаете непоправимую ошибку.
Мы ничего не сказали, поскольку нам предстояла ответственная работа и мы готовились к ней, медленно срезая с Зандера одежду и аккуратно отправляя ее по частям в одну из бочек с кислотой.
— Черт! — не унимался он. — Все не так, как вы думаете, и вы даже не представляете, что творите.
Мы были готовы приступить и подняли нож, демонстрируя тем самым, что наши намерения, вопреки его утверждениям, нам понятны.
— Умоляю, ребята, не надо…
Его ужас перешел все мыслимые грани, заставив забыть даже о том унижении, которое он испытал, помочившись в штаны. Ничего подобного он не мог себе вообразить даже в самых страшных кошмарах.
Но затем Зандер, к нашему великому изумлению, затих. Глядя прямо мне глаза, Зандер произнес с совершенно неуместной для подобного случая ясностью и голосом, которого я от него никогда не слышал:
— Он вас найдет.
Мы на секунду задержались, пытаясь понять, чтобы это могло означать, и пришли к выводу: он сделал последнюю попытку остановить нас. Но это бессмысленное и, я бы даже сказал, дурацкое действие, увы, понизило степень испытываемого им ужаса, что рассердило нас, и, прежде чем приступить к делу, нам пришлось залепить ему рот.
Когда все было закончено, от него не осталось ничего, кроме одного ботинка. Вначале мы хотели приобщить ботинок к коллекции Зандера, но это как-то не вязалось с нашим общим представлением о гигиене. Поэтому предмет обуви отправился в бочку с соляной кислотой вслед за останками его владельца.
«Это скверно, — подумал Наблюдатель. — Они остаются в заброшенном здании слишком долго, и нет никаких сомнений, что их занятия там не имеют никакого отношения к светской жизни».
Так же как и та встреча, о которой он договорился с Зандером. Все их свидания носили строго деловой характер, хотя Зандер наверняка определял это иными терминами. Выражение благоговения на физиономии юного глупца в ходе контактов с ним ясно говорило, о чем он думает и что чувствует. Зандер безмерно гордился своим крошечным вкладом в огромное дело и испытывал подлинное счастье оттого, что находился рядом с холодной, неукротимой мощью.
Наблюдателя вовсе не беспокоила судьба Зандера — этому типу без особого труда можно найти замену. Его интересовал иной вопрос — почему все случилось именно этим вечером и что бы это означало.
Теперь он был рад, что не вмешался, ограничившись наблюдением. Он без всяких усилий мог стереть в порошок захватившего Зандера молодого человека. Даже сейчас он чувствовал, как в его теле играет немыслимая сила, способная вырваться и смести все, что окажется на ее пути. Но нет.
Помимо силы Наблюдатель обладал и терпением, которое тоже было выражением его могущества. Если этот, другой, являл собой какую-то угрозу, то следовало выждать и понаблюдать. Выяснив до конца степень угрозы, он нанесет удар — молниеносный, мощный и окончательный.
Прежде чем тот, другой, вышел из заброшенного здания и сел в машину Зандера, прошло несколько часов. Наблюдатель следовал за синим «доджем-дуранго» на почтительном расстоянии, потушив фары. Редкие машины на ночных улицах не затрудняли слежки. Когда тот, другой, оставив машину у станции подземки, прошел на платформу и сел в поезд, Наблюдатель проскользнул через уже закрывающиеся двери в вагон, уселся в дальнем его конце и принялся изучать лицо человека, отражавшееся в стекле окна.
На удивление молодой и даже красивый, с налетом невинного шарма. Совсем не тот тип, которого ожидаешь встретить в данных обстоятельствах. Но они все выглядят не так, как предполагаешь.
Наблюдатель последовал за красавчиком, когда тот вышел на станции «Дейдленд» и направился к одной из множества запаркованных машин. Час был поздний, и парковка оказалась безлюдной. Наблюдатель знал, что может легко решить проблему здесь и сейчас. Просто надо подойти к нему сзади и позволить всей мощи перелиться в руки, а затем обрушить ее на этого типа. Он чувствовал, как по мере приближения к незнакомцу заключенная в нем царственная сила возрастает, и ему казалось, что он слышит, как она радостно вопит в предчувствии убийства.
Но затем он вдруг замер и неторопливо двинулся в соседний ряд запаркованных машин.
Он сделал это потому, что на приборной доске автомобиля, принадлежащего тому, другому, лежала большая, хороша заметная карточка.
Полицейское разрешение на парковку.
Теперь он радовался, что проявил терпение. Если этот, Другой, работает в полиции… тогда проблема окажется более серьезной, чем он представлял. Это скверно, потребуется тщательное планирование. И, конечно, дополнительная слежка.
Наблюдатель тихо скользнул в ночь, чтобы готовиться и наблюдать.
Глава 5
Кто-то когда-то заметил, что грешники не имеют покоя. Неизвестный мудрец наверняка говорил обо мне, поскольку несколько дней после того, как дорогой Зандер получил заслуженную награду, Деловой Декстер был страшно загружен.
Рита, продолжая свое маниакальное планирование, врубила еще более высокую передачу, и моя работа тоже не давала мне передохнуть. Создавалось впечатление, что в Майами началась эпидемия убийств, и я три дня был по самые уши покрыт кровавыми пятнами. Такое время от времени у нас случается.
А на четвертый день дела пошли еще хуже. По дороге на службу я прикупил пончиков. Я это частенько делаю, особенно после ночных игр. По какой-то неведомой причине мы с Пассажиром начинаем ощущать некоторую усталость и у нас просыпается зверский аппетит. Я уверен, что это явление имеет глубокие корни, но меня больше интересуют не эти корни, а те два пончика, которые надо успеть проглотить, пока стая хищников из отдела вещественных доказательств не разорвала их на куски. Психологические корни могут подождать, когда на кону стоят пончики с джемом.
Но этим утром мне удалось ухватить лишь один пончик с малиновым повидлом, и можно считать большой удачей, что в борьбе за него я не лишился пальца. Весь этаж готовился к отбытию на место преступления, и по гудению голосов я понял, что на сей раз нас ждет нечто особенно гнусное. Подобная перспектива мне не нравилась. Это означало, что нам предстоит провести несколько часов вдали от цивилизации и от кубинских сандвичей. Кто знает, что я буду лопать на ленч? С учетом того, что меня обделили пончиками, ленч должен был стать исключительно важным элементом жизни, однако, судя по царящему вокруг меня нездоровому оживлению, мне придется заменить его работой.
Я взял свой набор для анализа пятен крови и в обществе Винса Мацуока двинулся к выходу. Винс, несмотря на свой малый рост, ухитрился заграбастать два наиболее ценных пончика, включая тот, который был начинен взбитыми сливками и полит шоколадной глазурью.
— По-моему, тебе слишком везет, Могучий Охотник, — сказал я, указав кивком на его добычу.
— Боги леса были благосклонны ко мне, — ответил он, отхватив здоровенный кусок. — Мое племя не будет голодать в сезон охоты.
— Но зато я буду, — сказал я.
Он одарил меня своей ужасной искусственной улыбкой. Создавалось впечатление, что он отрабатывал ее с помощью изданного правительством руководства по приданию лицу нужного выражения.
— Закон джунглей суров, Кузнечик.
— Знаю, — ответил я. — Согласно ему надо прежде всего научиться мыслить как пончик.
— Ха! — произнес Винс. Его смех был даже более искусственным, нежели улыбка. Казалось, что он читает вслух фонетический справочник по смеху. — Ха, ха, ха!
Бедный парень, похоже, пытался, подобно мне, имитировать все человеческое. Только у него это получалось гораздо хуже. Неудивительно, что я в его обществе чувствовал себя комфортно. Кроме того, он иногда брал на себя труд покупать пончики.
— Тебе следует улучшить камуфляж. — кивая в сторону моей зеленой с розовым гавайской рубашки, украшенной изображением танцующих хулу9 девиц, — или в крайнем случае эстетический вкус.
— Зато куплена по дешевке на распродаже, — ответил я.
— Ха! — снова завел он. — Скоро всю одежду для тебя будет выбирать Рита. — Затем, неожиданно оставив свой фальшиво-радостный тон, он вполне серьезно сказал: — Послушай, кажется, я нашел превосходного организатора.
— А он может организовать для нас пончики с джемом? — спросил я с тайной надеждой, что разговор о моем неизбежном счастливом бракосочетании сам по себе отойдет в сторону. Но я попросил Винса стать моим шафером, и он, увы, отнесся к этому делу слишком серьезно.
— Парень — фигура заметная, — не унимался Винс. — Он организовывал конкурс MTV, вечеринки для звезд шоу-бизнеса и все такое.
— Он представляется мне весьма дорогой девицей, — заметил я.
— Этот человек мне кое-чем обязан, — сказал Винс. — Думаю, мы сможем убедить его сделать скидку. Возможно, одно место обойдется нам в сто пятьдесят баксов.
— Вообще-то, Винс, я надеялся, что мы сможем позволить себе больше одного места.
— О нем даже писали в журнале «Саут Бич», — несколько обиженно произнес Винс. — Ты должен с ним хотя бы поговорить.
— Если быть до конца честным, — сказал я, и это означало, что я собираюсь соврать, — мы с Ритой хотим чего-то попроще. Ну, вроде буфетного обслуживания.
— Ты хотя бы с ним поговори, — мрачно повторил Винс. Похоже, парень окончательно скис.
— Я потолкую об этом с Ритой, — сказал я в надежде, что это положит конец острой теме.
До конца поездки Винс вообще не проронил ни слова, так что мои надежды в некотором роде оправдались.
Прибыв на место преступления, я почувствовал облегчение и даже слегка повеселел. Во-первых, оно находилось на территории кампуса Университета Майами, а я, стараясь вести себя по-человечески, всегда делаю вид, что испытываю особенно теплые чувства к моей дорогой старой альма-матер. Во-вторых, свежей крови здесь было не много, и я мог окончить свои груды в разумные сроки. Кроме того, это означало, что мне не придется иметь дело с отвратительной красной жижей. Я, по правде говоря, не люблю кровь, что со стороны может показаться странным, но это именно так, тем не менее обожаю приводить ее к порядку, с тем чтобы она соответствовала определенным стандартам поведения. В данном случае, насколько мне удалось узнать, кровь не должна была бросить мне вызов.
Итак, пребывая в присущем мне радостном настроении, я неторопливо двинулся к желтой полицейской ленте, предвкушая очаровательную интерлюдию к умеренно напряженному трудовому дню…
Вступив одной ногой за ленту, я вдруг замер.
На какое-то мгновение мир вокруг меня пожелтел, и мне показалось, что я, став невесомым, беспорядочно вращаюсь в космическом пространстве. Я не видел ничего, кроме сияния, похожего на блеск клинка. На заднем сиденье царила мертвая тишина и подсознательное ощущение тошноты в сочетании со слепой паникой — той, которая возникает от скрипа ножа мясника по классной доске. Кроме всего прочего, там ощущалась нервозность и предчувствие чего-то очень скверного. Однако не было ни малейшего намека на то, где и что именно происходит.
Ко мне вернулось зрение. Я огляделся, но ничего особенного не обнаружил. Увидеть место преступления я не рассчитывал, поскольку за желтой лентой собралась небольшая толпа, состоящая из охраняющих периметр полицейских в форме, нескольких детективов в скверно сидящих дешевых костюмах и моих чокнутых коллег-экспертов, ползающих среди кустов на коленях и локтях. Для невооруженного глаза все выглядело совершенно нормально, поэтому, чтобы получить ответ, я обратился к своему непогрешимому, всегда затянутому в формальный прикид внутреннему глазу.