Муж Антониды превратился в пса. В крупного, хорошего пса непонятной породы. Произошло это постепенно. По какой причине, Антонида не знает - может, вирус какой подхватил, два года болтаясь вдали от семьи, а может, думает она иногда с обидой, без всякого вируса, по собственному желанию. Потому как ни разу не видела Антонида, чтобы мелкие - поначалу - изменения, которые замечали оба, его огорчали или хотя бы удивляли. Он казался даже довольным, обнаруживая новые собачьи признаки на собственном теле.
А началось всё с запаха. Вернее, с его пропажи.
Антонида собирала рубахи Алексея в стирку. И по женской слабости, а скорее, по старой памяти, ведь женской слабости к мужу у Антониды к тому времени уже не осталось, прижала их к лицу и вдохнула запах. Вот тут-то и обнаружилось, что прежнего, родного духа от них не исходило - рубашки резко и явственно пахли псиной. Большого значения этому Антонида сначала не придала и, может, вскоре забыла бы об этом, если б не событие, последовавшее аккурат в тот вечер, когда выстиранные 'Тайдом' с лимонным ароматом рубахи она тщательно выгладила и повесила в шкап па плечики - по две рубашки на каждое.
Закончив работу, она вошла в большую комнату, где последнее время спал на диване муж. Алексей смотрел телевизор, но на приход жены отреагировал, протянув к ней обе руки. Антонида легонько погладила его и присела на диван. Алексей с готовностью подвинулся и тут же, зевнув, потянулся во весь свой огромный рост. Одеяла не хватило, и одна нога выпросталась наружу. Ладно бы нога, а была это не нога, а собачья лапа. Рыжеватая на вид, с крупными растопыренными когтями...
Антонида, вскочив, оторопело глядела на неё, а после перевела взгляд на мужнино лицо. Он тоже смотрел на лапу, и, похоже, она занимала его больше, чем донельзя удивлённая Антонида. Потом, как бы с сожалением, втянул лохматую под одеяло и через секунду снова выпростал, но уже не лапу, а свою, вполне человеческую ногу.
Фу ты, причудится же такое! - облегчённо выдохнула Антонида и снова посмотрела на лицо Алексея. Он, как ни в чём ни бывало, смотрел на экран. Куда ж это мне мозги-то повело, подумала Антонида, с чего всё это приблазилось? Антонида устыдилась собственных галлюцинаций в отношении мужа и почувствовала себя виноватой перед ним.
- Алёша, можно я побуду с тобой, - жалобно сказала и обняла мужа. Тот заулыбался, глянул в глаза Антониде ласково и преданно. Она положила голову на плечо Алексея и вдруг услышала упругие, дробные удары в мягкую спинку дивана. Скосив глаза, увидела: крупный собачий хвост в лёгкую загогулину колотит, как бы от радости, по обивке дивана, и на ней остаются рыжеватые шерстинки. 'Линяет...' - последнее, что подумала Антонида и хлопнулась в обморок.
Сначала Антонида пыталась разговаривать с Алексеем, надеясь остановить процесс.
- Я всегда изнутри был псом, - сообщил муж.
- Как это псом, я же влюбилась в тебя, замуж пошла, детей тебе родила! Никакого пса ты даже отдаленно не напоминал.
- Ну да, - ухмыльнулся Алексей, - я же старался тебе понравиться, на задних лапах перед тобой ходил.
- А почему же теперь не ходишь? - всхлипнула Антонида.
- Ну, нельзя же всю жизнь на задних лапах проходить. Ты вот попробуй всю жизнь - на цыпочках...
На такой резон Антониде и не возразить было.
Дальнейшие разговоры на эту тему муж обрывал лаем. Как только заговорит Антонида об этом, Алексей - в лай. А потом стал лаять и по другим поводам.
Совсем прохудилась на веранде крыша. Антонида купила рубероид, Алексей покрыл половину крыши и забросил дело. Как только она напоминала ему о приближающихся вместе с осенью дождях - начинал лаять. При этом у него то уши собачьи прорастали ненадолго, то нос покрывался шерстью, а то и вся голова превращалась в псиную. Антонида пугалась и отступалась... Что делать с крышей, придумать не могла. Не просить же соседа чинить - при живом-то хозяине! В округе все знали Алексея как мужика с золотыми руками и большой силищей. У всех на виду Алексей когда-то один этот дом из разрухи поднял: и фундамент под него подвёл, и крышу сменил, и веранду пристроил, и много ещё чего. Соседи, кажется, ещё не догадывались, что происходит с Алексеем.
Антонида весь этот ужас переживала вдвойне. Десятилетний Колька был свидетелем отцовских превращений, и хотя его-то малолетство хранило от глубокого переживания происходящего, Антониду, как мать, не спасало ничто.
Она шла на работу. Сначала на одну, потом на другую - помимо основной, подрабатывала мытьем полов в магазинае и в подъезде жилого дома. Весь день таская с собой Кольку за руку, она чувствовала, что думает с ним об одном.
- Вообще-то, мам, я всегда мечтал о собаке. Как думаешь, папа когда-нибудь превратится в собаку насовсем? - высказался однажды Колька.
Антонида не сдержалась и заплакала.
'Насовсем' Алексей превращался в собаку довольно часто и собакой нравился ей больше, чем человеком. В собачьей ипостаси мужа проглядывала его бывшая человеческая сдержанность и дружелюбие. В человеческом же обличье и при частичных превращениях Алексей стал невыносим. Он чесался задней ногой, не снимая ботинка, добивался, чтобы вылизанные им тарелки и сковородки считались вымытыми, за стол с нею и Колькой садиться перестал, а издали, неотрывно и преданно глядя на людей, дожидался, когда Антонида поставит еду перед ним на пол. Колька порой забавлялся: служи! И Алексей, подмигивая сыну человеческим глазом, выхватывал подачку. Антонида впадала в истерику, Алексей начинал злобно рычать и скалить уже вполне собачьи клыки - он не выносил отрицательной эмоциональной реакции на своё поведение. А собакой ластился, лизал руки... Но однажды попытался обнюхать Антониду под подолом. 'Прочь, прочь, пошёл вон!' - закричала она не своим голосом, и пёс, поджав хвост, проворно выскользнул за калитку. Любопытно, что задвижку открыл быстро, вполне по-человечьи - передними лапами, встав на задние.
Быть женой полупса-получеловека невмоготу. Антонида тосковала и однажды излила тоску соседке Алле, рассказав всё. Алла была супругой бизнесмена. Новенький дом их горделиво возвышался среди других, выросши, как гриб, за одно лето. Мужики-соседи проходили мимо, отвернувшись, потому как у себя дома отбивались от жён, ставивших им мужа Аллы в пример. Доказывали жёнам: никакой работой денег таких не заработаешь - только воровством. Зато женщины относились к новой соседской паре уважительно-подобострастно, сразу признав за ней первенство над всей улицей. И шли к Алле с любой нуждой - позвонить, денег занять, помочь похлопотать о чем-то, просили советов. Алла соседок привечала: ведь никакие железные решётки на окнах не спасут от грабителей, а вот хорошее отношение соседей ввиду такой опасности дело совсем не лишнее.
Рассказ Антониды близился к концу, когда зашла Нина - позвонить с Аллиного телефона. Антонида остановиться не сумела, досказала свою историю при ней. И если глаза Аллы по мере рассказа становились всё более удивлёнными и испуганными, то Нина как будто не нашла в нём ничего удивительного.
- Ну и чего ты ревишь-то?* - строго сказала Антониде Нина. - Эко дело, пёс! Солидное существо, дом охранять станет. У меня вона - пятый год Васька пятак да хвост закорючкой отращиват, копыты, опять же. Да ишо хрюкат, как по пятаку-то хлопну газеткой или чем попало. Совсем превратится - куды его? На мясо, что ль? Никак нельзя, двои робят у нас, внуки.
- Женщины, вы с ума сошли, или разыгрываете меня?! - почти взвизгнула Алла. - Идите с Богом, думать надо было, за кого замуж выходите и от кого детей рожаете! И вообще, всё это бред, бред!
- Дак вовсе не бред, Аль, - сказала Нина. - От винищща всё. Сперва пьют-пьют, а под конец така мутация и выходит с имя. Ничё не понимают, ничё не делают, обыкновенный алкоголизьм. Только раньше не превращались, а теперь превращаются. Вона смотри, спида раньше тоже не было, а ноне есть. Мало ли какого сраму нанесло, и это тож...
Алла меж тем, совладав с собой, уже поднялась с дивана. Вежливо выпроваживая женщин, вышла с ними на крыльцо. Глаза её вдруг округлились: она смотрела в направлении дома Антониды. У калитки стоял Алексей и, глядя на пробегавшую мимо собаку, преображался на глазах: встал на четвереньки, оброс шерстью, хвостом, завилял им и весело побежал за собакой...
- Ну вот и отдохнешь от его теперь, - заявила Нина Антониде, - он за сучкой-то далеко убежит, может, с неделю его не будет, может, доле. Ты пока будку спроворь, он, может, больше в человечье обличье и не придёт, я об таком слыхала. Хотя лучше б и не вертался, опосля того тебе с ним ишо хуже будет. Мне Ваську-то кастрировать пришлось, как он к соседской хрюшке в сарай зашёл... А твой не дастся - эко пёс какой громадный!..