Аннотация: Глава 2. За что журналистов бьют канделябрами. Глава 3. Осень. Из жизни бабочек
Глава первая.
Первая глава в работе
Глава 2. За что журналистов бьют канделябрами
Едко и метко в газете "Хронометр" назвали "Департаментом Правды" созданный на рубеже веков в Костроме Департамент СМИ. Для каких целей, стало понятно довольно скоро.
В одно непрекрасное мартовское утро, а именно третьего числа, открыв свежий номер своей газеты, мы прочли на первой полосе возмутительный текст коллеги Александра Васильева. По смыслу это был наезд на градоначальника Бориса Коробова, по сути ложь, имевшая целью запачкать его служебный мундир перед выборами, по тону непозволительная, развязная наглость.
Коллеги не одобрили текст - были возмущены, но как-то растерянно. Все же понимали, что этот срам появился на первой полосе газеты по указанию сверху, от губернатора через начальницу департамента СМИ Ларису Сидорову. Говоря образно, Васильев копытом лягнул градоначальника, повода к тому не дававшего. Просто градоначальник был серьёзным конкурентом на губернаторских выборах.
Случай из тех, что накрыл тучей большинство в редакции. Даже Илона пришла ко мне в кабинет, и мы как-то печально обменялись мнениями насчёт того, в какой газете будем работать, если не остановить это. Мы понимали, дело даже не в губернаторе Шершунове и его потребностях на данный момент: свалить конкурента на выборах. А в том, что сама эпоха грязно вломилась в нашу редакцию пасквилем на градоначальника, и отныне в газете можно всё.
Нужно выйти ей навстречу и... умереть, чтобы жить дальше. Я подумала: может, Илона расчехлит боеголовку ради такого дела?.. Она же лучше меня пишет! Но куда там. Илона выбор сделала раз и навсегда: личное благополучие в любом случае, при любом раскладе. Я бы тоже с радостью уклонилась, но оглянувшись на коллег, вспомнила, что других кандидатур нет.
Сказала себе: если стая малоцивилизованных существ напала на пусть малознакомого человека, а ты молча пройдёшь мимо - грош тебе цена, Вера. Надо вступиться, а там - будь что будет. Это один из мотивов моего поступка. Второй - спасти лицо людей, работающих в "Северной правде". Третий - извиниться перед человеком, честь которого газета попыталась запятнать безо всякого на то основания. Сделать это надо публично, ведь оскорбила его газета, где я работаю, тоже публично.
Моё одиночное восстание подразумевало ряд тяжёлых для меня поступков. Первое - пойти в городскую администрацию. А именно в пресс-службу. Благо, там человек, Александр Зайцев, знакомство с которым было итак неизбежно. Чтобы мой текст появился в какой-либо из городских газет нужна его помощь. Самой ходить по редакциям - ну чего редакторов-то смешить?
Через пять дней статья появится в городской, неприступной досель для сотрудников "Северной правды" газете "Костромские ведомости". Они уняли снобизм то ли благодаря просьбе горадминистрации, то ли потому что понимают: прецедент - это открытый шлагбаум. Допусти раз, власть взломает любую редакцию, где работают недостаточно моральные люди и заказные публикации станут нормой. Недаром рубрику поставили: "Слово для защиты".
Будь что будет. Даже если меня четвертуют или уволят, самоуважение останется. На душе спокойно. Мужество открыто восстать против мрака, вводимого как "норма нашей жизни" какое-то спокойствие обеспечивает. Бог помогает?..
Моя статья вышла в "Костромских ведомостях" 22 марта 2000 года.
Слово для защиты
Не в правилах нашей газеты вмешиваться "во внутренние дела" коллег из других изданий, тем более, такой уважаемой газеты, как "Северная правда". Но здесь случай особый: публикуемый материал написан журналисткой самой "Северной правды". Она, по её словам, далеко не одинока в своём мнении, но высказать его на станицах родного издания по понятным причинам не может. Нам небезразлична судьба коллег, поэтому, отступая от правила, мы предоставляем ей слово для защиты.
ВЕРА АРЯМНОВА: Мы расплачиваемся за неготовность быть коллективом
За почти десятилетнее пребывание в штате старейшей областной газеты работать здесь бывало радостно, бывало трудно, порой невыносимо тяжело, но впервые - стыдно.
Коллега А. Васильев выполнил заказ обладминистрации в статье "Кто подставил мэра Коробова?" на первой полосе нашего издания. В разнузданном тоне, не по-мужски вздорно, не по-людски нагло он задел честь мундира градоначальника.
На публикацию Коробов ответил сам, стремясь и этот выпад обратить в повод для конструктивного разговора по существу дела, для консолидации, может быть, с остатками социального разума нападавших.
Сам А. Васильев не скрывал от коллег откровенной ангажированности своего пасквиля - именно так на редакционной летучке он сам назвал свою статью. А в курилке поучал в ответ на упрёк в безосновательности "наезда" на градоначальника: "Так творятся мифы. Мы занимаемся мифотворчеством".
В чём же заключается творимый миф?
"Выборы на носу" - ответ исчерпывающий. А у губернатора нелады с прессой. У градоначальника наоборот, с прессой всё в порядке: цивилизованно думающего и сообразно этому поступающего чиновника наш брат журналист не обидит. Вот и решили мифотворцы организовать "нелады" мэра с "Северной правдой". Кто там, наверху (в Москве) или внизу (избиратели) будут разбираться, в чём дело? Дыма без огня, мол, не бывает. Оба одинаковые.
Не одинаковые. Нет у Коробова никаких неладов с прессой. Если 2-3 экс-журналиста, купленные за должности и оклады в областной администрации, затеяли в "Северной правде" компанию против мэра, это не значит, что журналисты газеты все, как один, имеют что сказать против него. На обсуждении первого пасквиля Васильева лишь пара голосов поддержала коллегу аргументом удивительным: "Любой написал бы также, если бы дали такое задание". Окститесь, братцы, под пистолетом - и то не любой. Остальные либо молчали, либо соглашались с дежурным обозревателем, что после публикации статьи Васильева работать в газете стыдно. Некоторые, как я, например, даже короткого диалога ни с губернатором, ни с мэром не имели. Но работая в областной газете не могли не видеть того и другого в деле, не могли не анализировать, не сравнивать.
Как перед Богом, клянусь перед читателем: никто не просил меня писать это. Но промолчать нельзя. А. Васильев добровольно прыгнул, извините, в дерьмо, написав свой пасквиль. Но мы, как его коллеги, оказались с ним в связке, оказались там же, когда увидели на первой полосе родной газеты такое. Там же - по самый подбородок. Молча глотать - отказывает глотательный рефлекс.
Коллектив "Северной правды" по уставу такой же соучредитель газеты, как и обладминистрация. Но никто даже не подумал спросить нас, хотим ли мы видеть васильевский пасквиль в своей газете. А вот коробовский ответ на него пролежал в редакционном портфеле неделю, потому что поначалу губернатор... запретил (!) его публиковать. Неделя потребовалась, чтобы убедить губернатора-юриста, что закон "О средствах массовой информации" как и любой другой закон, надо уважать. Даже если не хочется.
Показательно, что редакторат не смел публиковать ответ Б. Коробова без разрешения В. Шершунова. Костоломный диктат специально созданного им целого департамента СМИ наш редакторат испытывает на себе в полной мере. Справедливости ради стоит заметить, что редаторат, в принципе, убеждён: независимой прессы в природе не существует. При недостатке характера и профессионализма такие убеждения всегда расцветают и дают плоды.
Газета погибает для массового читателя и ввиду того, что площадь её поглощается законами и прочими документами, которые можно и нужно издавать отдельным приложением. Но непрофессионалов в газетном деле из областного руководства, которые давят на газету, в этом не убедить. Как и в том, что "хорошо или ничего" говорят только о покойнике, как и в том, что неразумно гонять редакционную машину в глубинку только для того, чтобы там заснять губернатора, приписав 20 строчек о его рабочем визите. И снимок, разумеется, обязательно поместить в номере.
Думается, всё могло быть иначе, если бы журналисты "Северной правды" захотели стать коллективом. Тогда, может быть, и редакторат меньше бы ориентировался на "верх", имея опору в виде коллектива. Впрочем, если учесть, что рыба гниёт с головы, то никто уже давно не заботится о том, чтобы журналисты чувствовали себя таковыми, а не обслугой власти. От прежнего редактора от коллектива остался больной организм. А "опекающий" нас губернатор даже не нашёл возможности повысить зарплату, чтобы журналисты по-настоящему могли думать хоть о чём-то, кроме: как прокормить семью? Зато создать целый департамент для управления нами методами 37-го года оказалось вполне возможным.
Возможности творческого существования журналистов в таких условиях ограничены, практически сведены на нет. Так мы расплачиваемся - и журналисты, и редакторат за неготовность быть коллективом.
P.S. Пока писался этот материал, бывший наш коллега А. Васильев стал чиновником обладминистрации. Той самой, чей заказ он выполнял, написав пасквиль на мэра и опубликовал пасквиль-2, который, очевидно, должен знаменовать собой конечное торжество костромской свободы слова.
Простите нас, Борис Константинович.
На тот момент мы с Васильевым сидели в одном кабинете. Донельзя изумлённо глядя на меня, он выдохнул:
- Как ты посмела, а?! Нет, ну как ты на это решилась?!..
Дальше шли угрозы относительно того, насколько трудной отныне будет моя жизнь... Вот забавный парень. Как с Луны свалился. Он допрежь "ничего такого" за мной не замечал? Не понимал, что меня мобилизует намерение чиновников сделать из прессы половую тряпку, в которую они будут впитывать свои нечистоты? Я же нахожусь внутри профессии и понимаю, чем это грозит ей самой, обществу, будущему наших детей. Впрочем, Сашка-то был великовозрастным холостяком.
Телефон не умолкал. Первым позвонил кинорежиссер и поэт Виктор Елманов:
- Верочка, кланяюсь в ножки за этот мужественный поступок. Жаль только, не нашлось в редакции мужчины, который бы за тебя совершил его. Тебе будет трудно. А я всячески готов помочь. Моя жена передаёт, что любит и гордится тобой.
Потом директор "Костромакурорт" Игорь Тараканов, персона в Костроме известная:
- Вера, если только так можно сказать о женщине - ты настоящий джентльмен. Я знаю ситуацию, всё так, всё правильно.
Короче, первая реакция на мою статью была пёстрой: от изумлённой ненависти Васильева до признательности разных людей. Но я знала: главное впереди. Опомнятся от первого впечатления коллеги и редактор, и... представление начнётся.
Пока Витя Бадин признался:
- Читал с огромным удовольствием...
А Юрий Севрюков:
- Вера, вчера слышал всякое, а сегодня сам прочитал - ты молодец, всё по делу.
Но это приватно, а на планёрке молчали как партизаны.
Ещё до неё произошёл разговор с главредом. Наедине он сказал, что я поступила правильно, "сейчас необходимо говорить правду". Я сама пришла к нему и спросила:
- Ну, Виктор Дмитрич, что мы с Вами будем делать со мной?
В ответ продолжительный искренний смех:
- Меня уже не первый раз об этом спрашивают!
- Наверху?
- Ну да. Лариса Фёдоровна с утра звонит: Что ты будешь делать с Арямновой?
- Ничего, - отвечаю.
- Ты что, не читал?!
- Читал.
- Ну и как?
- Нормально.
- Так. Значит, ты не понял, о чём с тобой раньше говорили. Ты плохо работаешь с коллективом... Так что ты будешь делать с Арямновой?
- А что я могу с ней сделать? Уволить - не за что. Утречком за ней прийти - не 37-й год. В психушку здорового человека не упечёшь - не 77-й год.
И, уже мне: "Увольнять Вас нельзя. Так что работайте спокойно, я не собираюсь ничего делать".
А на планёрке "в целях сближения позиций" долго говорил о том, что он профессионал, и Люда Кириллова, и Коля Мазин. Это было уморительно, но мне не до смеха. О каком профессионализме редактората речь, если нет творческого руководства процессом? Нет и не было. Никто номер в целом не планирует и не ориентирует журналистов на этот план. Номер делается из того, что принесут в редакционный портфель - по собственному желанию и разумению. Нет, самотёк, конечно, должен быть, но дозировано. А если говорить о личных творческих способностях, то я не знаю, как пишет главред, ибо он не пишет. Редакторская колонка в номере - несбыточная мечта. Не знаю, как пишет Люда Кириллова, хотя работаю с ней десять лет. За такой срок, если ты человек творческий, тебя должно "прорвать" на собственные тексты хотя бы раз. Так вот нет - ни разу. Коля Мазин был хорош на своём месте - корреспондента сельхозотдела. В редакторы он вотще не годится в силу уровня общего развития и узости кругозора.
Однако редактор долго и бесплодно опровергал мою фразу из статьи: "Справедливости ради, стоит заметить: редакторат в принципе убеждён - независимой прессы в природе не существует. При недостатке характера и профессионализма такие убеждения всегда расцветают и дают плоды".
Видя, как ему это важно, Компотова, не упускающая случая угодить начальству, вкрадчивым голосом начала: "Вы, Владимир Дмитриевич, ведь всегда говорите, что на людях никогда не ругаете человека сильно, только наедине. А я вот скажу резче...". Откуда ей знать, что было наедине? Наедине он сказал, что я права и не признал за кем-либо право на репрессии меня и моего поступка. Да я и не чувствовала, что на планёрке он меня "ругает", видела, что - оправдывается, правда, как-то некрасиво. Закончить не может, значит, сам чувствует, что аргументация его никакая, не срабатывает.
Короче, сказала она, задала тон. Написав, что "В "Северной правде" нет коллектива" - я, оказывается, "вынесла сор из избы" и "грязное бельё". Те, кто поддержали меня приватно, молчали, те, кто ещё не удосужился сформулировать своё мнение, бросили это безнадёжное занятие и присоединились к компотовскому, замурлыкав что-то согласительное с ней, мол, да, да, оскорбление коллектива.
Говорили невнятно, но я слушала внимательно и поняла, что сказать-то в осуждение им конкретно нечего. То, что статья написана ради спасения лица газеты перед читателями - очевидно. Внятно просматривалось лишь желание умалить мой поступок. А как его умалить?
Как угодно, средства не важны. Желая оскорбить меня, проговаривались: над этой статьей поработал не один профессиональный редактор, поэтому в ней нет оскорблений коллективу. Проговаривались, не замечая. Я не уличала.
Но думала: так нет, оказывается? Или всё-таки есть? Где, ПОКАЖИТЕ? Если и есть фразы, которые вам против шерсти, то они объективно отражают существо дел. Но это я отмечала про себя, только слушала и молчала. Хоть к концу планёрки и разозлилась...
Но всё же пыталась совершить второй шаг, объяснить, что его должен совершить коллектив, если он есть: опубликовать статью Сидоренко, которая пришла в редакцию. Накануне всем дала её прочесть, все оценили по высшему баллу. Моя статья в "КВ" и его статья, опубликованная у нас, многое поставили бы на место в покосившемся нашем мире, где появились деятели, конкретно Лариса Сидорова и Саша Васильев, овладевшие "новейшими технологиями" в сфере журналистики - иначе эти, так сказать, технологии, накроют мраком нашу профессию. Пыталась объяснять, что за фактически отнятое у нас право соучредительства своей газеты надо бороться, и без жертв не обойдётся. Или рисковать, или оставаться в униженном состоянии, когда со страниц нашей газеты любая сволочь напишет, что ей вздумается - через "Департамент Правды". Для того он и создан.
Редактор сказал:
- Я готов рискнуть.
Я подала реплику: браво, Виктор Дмитриевич!
- Но вы готовы все как один положить заявления об увольнении в том случае, если меня уволят? Кто готов?.. Что-то я не вижу ваших рук.
Я подняла руку. Больше никто.
Ладно. Дитя умываешь - оно ревёт, умываться не хочет. Только какое же это дитя - журналисты областного СМИ?
Меня гнетёт их помраченье, их немладенческое зло.
За них погибнуть - тяжело. Горька, Учитель, соль ученья.
(Леонович)
Из дневника. 28 марта 2000 года
В 8-м номере "Нового мира" за 1988 год обнаружила рецензию на рассказы Анатолия Бахтырева, которую читала с любопытством почти болезненным.
Мария Ремизова, "Невыносимая хрупкость бытия". Через 30 лет после смерти автора, к его 70-летию впервые опубликовали в "Континенте" (? 95) 5 рассказов Бахтырева.
Лагерь Бахтырева. Это не лагерь Шаламова... В 1948 г посадили милейшних русских мальчиков за честнейшие и умнейшие разговоры на кухне. Стукач - Феликс Карелин.
Итак, его лагерь.
"Я не могу назвать это время несчастливым. Чувство солидарности и широкой дружбы и жизни среди людей, которые тебе симпатичны, бескомпромиссности и равенства - что же тогда счастье".
М. Ремизова пишет, что эта фраза лучшее доказательство, что свобода внутри человека не зависит НИ ОТ КАКИХ (выделено мною) обстоятельств.
Она недодумывает.
Мой лагерь (работа в "Северной правде") был бы лагерем и для Бахтырева. Конечно, я бы хотела выйти из него. И Дедков хотел, но... "Опять встал вопрос о моём уходе из "Северной правды". Но куда?! Не ждут же на порогах, раскрыв объятья", - записал он в дневнике, и я понимаю, с каким чувством. Я знаю по рассказам многих, любивших Игоря Александровича искренне, каково ему было в редакции. Да и факты: дважды вставал вопрос об увольнении на почве его... непрофессионализма. Да уж, редакционное начальство и бездарные к нему прилипалы, часто стукачи по совместительству, конечно, лучше Дедкова знали "как надо ДЕЛАТЬ газету". Я ведь тоже слышу: "Так газету не делают!" или ещё роскошней: "Все самовыражаться хотят, а кто газету будет делать?"
Понимаю, здесь ничего не переменилось с тех пор. Разве что в худшую сторону. Ушли одни, пришли другие, тут же усвоив образ мыслей и чувств своих предшественников. Впрочем, и прежних, ещё неушедших, тут достаточно.
Не сама правда, а кто к кому как относится и - КОГО СЕГОДНЯ ГОНЯТ (опять дедковское выражение) определяют всё.
Сколько лет этого лагеря ещё уготовано мне? 18, как Дедков, я не выдержу. Или не выдержат меня.
Из дневника. 29 марта 2000 года
На выходные пошли с сыночком в дом на Северную. Муж защищает своё право пить агрессивно. Застала его за... самогоноварением! К своему дню рождения готовится - собутыльников, т.н. друзей, поить. Аргументирует: так дешевле.
Ну, лады. Экономия!.. Однако ж и сварить не может, чтобы не напиться при этом. В тот вечер - до безобразия, шарахается о стены и шкафы и утыкается головой всюду, где её наклонит.
Невыносимое горе видеть его таким.
Утром начала ему выговаривать, но... опоздала! Гляжу - да он же УЖЕ пьян. С утра! Как проснулся, так и принялся пить свой экономный напиток.
Поэтому агрессия: вооот, тебе не нравится, а ещё собираешься переезжать сюда с Голубковой!
Мальчик, с кровати:
- Папа, да, мы с мамой решили: переезжаем на лето на Северную, как на дачу - как люди будем жить!
- Ничего, я вам за два дня охотку отобью переезжать, - отвечает почти 50-летний отец своему едва семилетнему сыну, обрекая его летом сидеть в городской квартирке, а не жить в саду...
"Я всю жизнь пью, пил и буду пить ещё больше" - это было сказано несколькими днями раньше. Да, это правда. Бросал пить он, видимо, только однажды: когда познакомился со мной - вплоть до того момента, пока я не продала свою квартиру в Челнах. Доколе мне было "куда отступать", держался. Держался почти четыре года. В этот период я и родила ему сына, не подозревая, что он пил до и намерен продолжать теперь и далее...
А я действительно думала, если последствия моего безоглядного поступка, вышедшего за рамки редакции, окажутся не по силам - уволюсь и сдам квартиру, а жить будем на Северной. Деньги маленькие, но помереть на Северной с голоду не дадут.
Увы мне.
Хотя департамент "правды" медлит с реакцией. Может, поняли, что смолчать приличней будет? Вряд ли. Для этого... надо уметь стесняться себя. А они и других-то не стесняются. То, что произошло, я называю дикой подлостью, а они "новыми технологиями". Они - "продвинутые", видите ли. Так используйте свои грязные технологии в вашей чиновничьей войне, марайте собственные лапы, зачем впутывать газету в это дело?! Газету - ЛЮДИ читают! Мы для них пишем...
Я отмыла морду лица коллектива перед читателями. И что? От коллег вправе была ждать только благодарности. Поблагодарили вслух, пусть наедине, четверо. Зато Е. Зайцев высказался: "Это она за деньги сделала! Но может, не только за деньги, может, совпало". А чего ещё ждать от старого стукача?
Вот и вся благодарность, если не учитывать патологическую ненависть Илоны и Компотовой, на сей раз запротоколированную. И какие-то невнятные неудовольствия - додумались: грязное де бельё. Где? Грязь, упавшая на редакцию - это васильевская публикация на первой полосе, и я сказала читателям, что остальные журналисты не имеют к ней отношения - такая публикация была для остальных журналистов неожиданной. Пришли утром на работу, открыли свежий номер, а там на первой полосе вот это... Может, они сочли грязным бельём фразу, что коллектива как такового нет? Тоже мне, секрет Полишинеля!
А даже если так, - грязного белья не носить надо. И умываться надо по утрам. Можно не позавтракать, но не умыться нельзя.
Из дневника. 2 апреля 2000 года
Всё не соберусь анекдот записать. Он длинноват, но концовка!..
Начдеп Сидорова велела фотокорру Саше Шикалову прийти в Красный дом без четверти три. Он пришёл вовремя, но его никто не встречал. Поднялся в зал заседаний, там губернатор что-то проводит... Саша пощёлкал, смутно догадываясь, что не для этого его позвали. Сел, стал ждать. Дождался - вбегает Лариска: "Что ты тут делаешь, тебя люди ждут, пойдём!"
Оказывается, он должен был поехать с москвичами на лосеферму.
Явились в приёмную губернатора, где ждали москвичи, а их уж след простыл - уехали на лосеферму без Сани. Он говорит Лариске: дай машину, я их догоню. Нет машины.
Лариска - ну ругать Саню... А утром пришёл в редакцию, редактор его матом: Сидорова звонила, что ты вчера опоздал, объясняйся с ней сам!
- Она уже вчера со мной "объяснилась".
В итоге Сашу лишили премии за месяц на сто процентов...
После этого встречаются Лариска с Сашей в больнице. Он приехал туда с Мариной репортаж делать. Лариска - к Саше:
- Ну что, наказал тебя Морозов?
- Наказал.
- Лучше бы он Арямнову наказал!
Долговязый, обычно унылый, низачто-нипрочто наказанный Саша, рассказывая мне всё это, улыбался. А уж я посмеялась от души: вот так они работают!
Из дневника. 31 марта 2000 года
Сегодня в редакцию пришёл уволенный из газеты за пьянки Сидоров, чтобы... поговорить со мной. Он же теперь не только то, что он есть, но и супруг начальницы департамента СМИ. Говорил полтора часа.
- Так, как ты начала работать - теперь нельзя. Нельзя наезжать на серьёзные структуры. Знаешь, сколько сейчас человеческая жизнь стоит?..
- Нет.
- Ходят люди и всего за пятьсот долларов предлагают услуги. А пятьсот долларов это... тьфу! Ты живёшь с мужиком? Нет? Плохо.
- Витя, ты боишься смерти?.. Я - нет.
- И я нет, но смерть может быть мучительной...
Пугал, предупреждал - не знаю. Но припёрся же спецом! И вотще, даже если это просто трёп, такими вещами не шутят.
А я на самом деле боюсь. За ребёнка. Мою фанерную дверь ногой пару раз пнуть, поднажать, и она упадёт. И раз так, надо ставить железную. Да денег нет. А хотелось принять хоть какие-то меры, если Сидорова с Васильевым надумают-таки скинуться по 250 баксов - им ведь это тьфу!..
Пошла к редактору - "посоветоваться" и просила сохранить тайну моей беседы с мужем начальницы департамента.
Главред сказал, что в новом департаменте, без сомненья, вынашиваются коварные планы против меня, которые рано или поздно осуществятся, но чтобы Лариса Фёдоровна могла заказать убийство... вряд ли. Хотите, спросил он, я скажу ФСБ, чтобы проверили, есть ли основания?
- Категорически не хочу. Просто боюсь за ребёнка, если придут - и его ведь убьют.
Всё, что я от него хотела - зарплату за два месяца вперёд, чтобы поставить железную дверь. Прямо просить стеснялась, но толсто намекала на невозможность без матпомощи поставить надёжную дверь в квартире. А тут планёрка началась в компьютерном - без редактора, и секретарша выцепила меня туда.
А на планёрке
Е.С. Зайцев попенял: Уже два номера "СП-Культуры" вышло, а вы ничего не говорите, словно нет их.
И коллеги принялись, хоть и вяло, что-то говорить. Ничего хорошего не было сказано - их замечания восходили к моей "СП-К", я ещё раз убедилась, что не ошиблась с концепцией, создавая её. Да и не могла ошибиться - я ж её не из пальца высосала. Но они по выходе первого ("дедковского", как сказал Леонович) номера устроили мордобой мне. Хотя кто - они?
Те же Илона с Компотовой, так эти, ясное дело, открывают огонь на поражение при любом моём движении. Марго? - это что-то насквозь обыденное. Работа требует творчества, а Маргоша не умеет. Остальные просто довольно урчали, видя, как каблуками в пол втаптывают человека, который, в отличие от них, что-то смог сделать. И не что-то, а что хотел и что надо было. А Маргоша сразу после планёрки прибежала в мой кабинет и тараторила: прости, прости, я лишнего наговорила, прости, пожалуйста. Вот как: и волки сыты, и овец попыталась накормить.
И всё же так больно видеть моё живорождённое дитя СП-К дебильно-чиновным. Не такой чаяла я ему будущности... Я не выдержала - вышла. Никто "не понял", конечно, почему.
А как же - мне бы сидеть да торжествовать. Они же, разговорившись, дошли до пожелания, чтобы и материалы Веры Арямновой там были - мол, украсили бы номера!
Нет, так спецвыпуск не спасёшь. Я категорически отказалась участвовать в нём, когда его у нас с Леоновичем отняли. Я знала, что у них может получиться только вторая "Северная правда", скрещенная с "Вестником департамента". И такая никому, кроме начдепартамента культуры Ивановой не нужна. Там нет культуры, есть желание создать иллюзию натурального культурного хозяйства. Большего начальнице не надо, да и не разумеет она большего.
Я ушла с планёрки, чтобы не разреветься. Такая благодать дана была костромичам - не выдуманная, рождённая из моего опыта работы и многих сопредельных соображений концепция, с редактором Леоновичем, которого я оторвала у Москвы и других дел для этого. И забили, забили каблуками, потому что сделали не они. Но они ведь и не могли! Им попросту не надо, чтобы Кострома могла показать свой культурный потенциал во всей красе. Им не надо, чтобы в скором времени приложение к "Северной правде" выросло в самостоятельную газету российского значения и Кострома благодаря ей стала культурной столицей России. Мы с Леоновичем могли это осуществить, но теперь...
Теперь, отняв у себя, у меня, у культуры это, имеют то, что имеют... и выдают благие пожелания: пусть Вера украшает эту бледную немочь своими яркими статьями!
Как это перемочь - я родила эту газету, для этого дитя у меня появилось молоко, а её вырвали из моих рук и отдали дядьке, который будет делать с дитём, что прикажут, поскольку сам - ни бельмеса!
Из дневника. 3 апреля 2000 года
Утром вызывают к редактору. Сидит в окружении своих замов.
- Вера Николаевна, а может, мы щёлкнем это в номер?
- Что "это"? - спрашиваю в полном недоумении.
- То, что Сидоров Вам сказал.
- Ни в коем случае в газету! Я ж Вам по секрету рассказала! Может, он хотел предупредить меня, а может это пустой трёп меж Сидоровой и Васильевым подслушал, которые тоже несерьёзно...
- Трепаться надо знать меру. Извините, но я сказал генералу ФСБ об этом. И Шершунову скажу, чтобы он знал, что его ребятки зарвались.
- А я хочу, чтобы всё это быстрее закончилось, никаких публикаций. Но в практическом смысле я Вам доверяю, я боюсь за ребёнка, и потому...
- Я распоряжусь, в бухгалтерии Вам выдадут заранее премию за полугодие, вы поставите железную дверь.
Секрета не вышло. Хотя скрыла это даже от Александра Зайцева, а он просил держать его в курсе событий и реакций на мой поступок с публикацией в "Костромских ведомостях" (я не стала). Мне неудобно перед Витькой.
Из дневника. 5 апреля 2000 года
Премию авансом за полугодие выдали - тысячу рублей. А дверь стоит две с половиной, редактор знал об этом. Он сказал бухгалтерам, чтобы выдали и апрельскую зарплату. Выдали. Но сегодня не дали мартовскую получку - тут же вычли в счёт долга.
Говорю бухгалтерам:
- Что ж вы делаете? У меня 2,5 тысяч рэ, я ставлю железную дверь и помираю за ней с голоду? Ведь получить деньги теперь смогу в конце мая, а у меня на сегодня ни копейки - чем кормить ребёнка?
Ноль эмоций. Бухгалтерия.
Потом ещё заходила. В итоге пошла к редактору: они считают, Вы не подпишете приказ о выдаче мне премии, а без приказа выдать не могут.
- Ну почему? Приказ так приказ... - щедро обронил главред.
Я уж подумала: ура, поставлю дверь...
Но разговор повернулся от матпомощи на 180 градусов. Дело в том, что редактора кто-то надоумил обидеться на меня за фразу о недостатке профессионализма и характера. И обида его разрастается, как надуваемый шар.
Разбирались, что я имела под этим в виду.
Непрофессионализм редактората в отсутствии творческого руководства, в отсутствии плана номера в головах у тех, кто его формирует. Делается номер из того, что нанесут. Так проще, конечно. Приехать после длительного обеда, прочесть готовые полосы, иногда снять с полосы, что уж очень глаз режет или кадысь волчья капля задрожит. И всё. Ситуация самотёка длится, по крайней мере, десять лет - на моих глазах. Прежнего редактора указание на это выводило из себя, а этот будто не подозревал, что такая проблема существует.
Он пытался передёрнуть понятия творческого руководства и администрирования. Но я объяснила, что с администрированием-то у него как раз всё более чем в порядке: норма строк + конторский режим и запись в журнале об уходе-возвращении из редакции! Вот штука... А он полагал что его вахтёрские меры и есть творческое руководство коллективом журналистов?
Насчёт "недостатка характера": он должен был лечь плашмя, встать стеной, но не допустить позора публикации пасквилей Сашки Васильева. Если бы сделал это, мне не пришлось бы писать в "КВ" - моя статья вынужденная, он несёт ответственность за неё и за проблемы, что у меня возникли. Ведьн даже не попытался воспрепятствовать администрации, когда такой пасквиль принесли для публикации на первой полосе.
Он соглашался, что я права, но при том обижался всё более. Прям надувался. Глядя на это, я представила, каким он был в детском саду.
Позвонили с телеканала КИТ. Просили рассказать об этой истории, проанализировать её. Сказали, будем задавать вопросы. Речевые заготовки для выступления сделала - трудилась усердно две ночи. Чтобы было действенно, убедительно, и на высоте смыслов, не только событий. Две ночи, Карл!
Трудилась зря. Моё выступление на КИТе отменили. Кто, мне всё равно.
Из дневника. 6 апреля 2000 года
Редактор едва поздоровался со мной. И поговорить с бухгалтерами не удосужился - передумал, видимо.
Так что дверь я не заказала. Не могу при таких финансовых обстоятельствах. Деньги уже начала тратить - а что делать? Ребёнку нужны фрукты и молочка, в доме необходимы шампунь и мыло. Не обойтись. Трёхсот рублей как не бывало, а столько ещё всего нужно - начиная от зубной пасты.
А у главреда свои проблемы: начали поговаривать, что Морозов работает последние дни...И вот самое умное производное для того, чем он думает, было - обидеться на меня. Обидеться крепко.
И обиделся.
Ну, посмотрю, что будет!
Жизнь моя представляется горящим домом. Сергей устроил скандал по поводу того, что я создаю ситуации, при которых появляются проблемы вроде установки двери. А я всегда считала, что надёжная дверь это вне зависимости от ситуаций сугубо мужская проблема. И если дверь слаба - слаб мужчина, не стоит обвинять женщину.
Не раз говорила - в лучшие для нас времена, что вполне могла бы обойтись без работы. Но, раз вынуждена работать, то буду работать как подсказывает совесть, иначе не умею и не хочу.
Из дневника. 11 апреля 2000 года - День рождения Игоря Дедкова.
Несколько тяжелейших дней прожито. Планёрка, на которой редактор на меня наехал. Дважды. Так сказать, публично зафиксировал свой разворот ко мне на 180 градусов. Но завтра ещё одна экзекуция: приезд в редакцию губернатора со товарищи. Говорят, исключительно из-за меня, другой повестки нет. Будут меня "песочить". Ни страха, ни ожидания. Одна досада и докука.
Состояние внутренней невыносимости пребывания в редакции закончилось сегодня ночью. Не знаю, Бог помог, или люди довели, но всё во мне перевернулось. Ледяной кирпич обиды и несправедливости растаял в душе. Возникло презрение - до готовности рассмеяться в лицо всем, кто соберётся меня на планёрке чему-то учить, осуждать или выносить какие-то вердикты. У них не может быть аргументов против человеческого поступка. Я уже знаю, что ничего они не сделают, даже не уволят, так малы они на своих высоких должностях. Которые не придают им ни ума, ни убедительности.
А что мне делать, ещё не решила, хотя думаю постоянно.
Сказать: ВСЁ, и хлопнуть дверью? Попроситься в наборщицы? Пойти к Александру Зайцеву и просить содействия в устройстве на другую работу? Сдать квартиру и уйти жить в дом на Северную к мужу? Разойтись с ним окончательно? Ладно, до завтра ничего не буду решать. Посмотрю, чем кончится визит губернатора в редакцию с такой славной целью.
...А не напроситься ли мне на творческий отчёт? Редактор на планёрке спросил, кто желает первым? Я уж как все - смолчала. Но я готова к отчёту, а они - нет.
Дневниковой записи о том, как на планёрку пожаловали губернатор со своей... начальницей департамента СМИ, нет. Помнится, личная жизнь понесла меня в те дни далече далеко от редакционных дрязг... А поскольку встроить эту историю в роман я решила только в 2022 году, то полагаться на воспоминания 22-х летней давности не могу. Да и воспоминаний-то почти не осталось. Так, нечто смутное.
Помню, как устал затылок - сидя на стуле, им я касалась стены, чтобы взгляд естественно держался выше сборища - очень не хотелось на него смотреть.
Помню, как начдепша говорила, говорила, говорила... Губернатор сидел и молчал.
Помню, у меня возникло ощущение, что она привезла его с собой, как добермана, для моего устрашения, но доберман оказался молчаливым.
Помню мысль: когда же это закончится?.. Хотелось кофе и свободной позы.
А ничего из сказанного ею не помню. Честно говоря, я ведь не слушала. Скука. Великая, огромная скука, куда больше добермана, обняла меня и не отпускала.
Е.С. Зайцев после отметил, что говорила она 47 минут, а это заседание ему напомнило собрания товарищей в 37-м году.Ну, такому старому моржу ГБ видней, на что это походило.
Из дневника. 29 апреля 2000 года
Понемногу восстанавливаюсь от контузии. Васильев, автор позорных опусов о градоначальнике что-то не публикует свой "ответ" на мою статью, который, по его словам, должен был меня сразить наповал. Зато на его пасквиль пришло много ответов. Их тоже не публикуют. Один - и тот не решились. Даже коллегиально. Трусы.
А он был замечателен - и по слогу, и по смыслу. Не могу не увековечить его здесь.
За что журналистов бьют канделябрами
У любителей карточной игры, людей часто высокоблагородных и порядочных, издавна существует неписаный закон чести. В нём есть раздел: за что бьют канделябрами. Бьют за жульничество, за всякого рода передёргивание. Другого средства против мелкого карточного жулья нет. Плевок в физиономию им, что божья роса.
В журналистике, как и в искусстве, не все боги. На одного Аполлона приходится четвёрка лошадей.
На эти мысли наводят не только последние литературные упражнения А. Васильева, а и литературные экзерсисы этой пишущей второразрядной братии, которая с радостным воем (как же, свобода дадена литературному мужику!) пашет ныне всё подряд: и чисто поле, и чужие огрехи, и местечки, которые у доброго хозяина для конских ристалищ никогда не предназначались.
Долгожданная свобода прессы в последние годы породила серьёзную проблему - проблему чистоты чернил, то есть, нравственных оснований журналиста или вообще всякого пишущего гражданина. Пресловутая вседозволенность и слишком жирные щи, которыми начали подкармливать некоторых из них, нарушила их моральное пищеварение. Да, всякий пишущий соотечественник нынче может выкладывать на бумагу всё, что в нём и при нём. Но всякий читающий в свою очередь свободен составлять мнение об этом журналисте. Я тоже готов, немного перефразируя слова Дж. Вашингтона о том, что "хотя я ненавижу этого журналиста, но готов отдать жизнь на то, чтобы он имел право писать". Но эта великая мысль подразумевает одно обязательное условие: журналист должен быть честен.
Всё началось со статьи А. Васильева "Кто подставил мэра Коробова?" ("Северная правда" от 3.03.2000). Можно, конечно, поспорить, стоило ли гнать такую волну из-за в общем-то проходного сюжета: как ныне приходится добывать деньги для нужд города, в том числе для празднования его 850-летия. И какова роль в этом процессе губернатора Шершунова В.А. и мэра Коробова Б.К. Но автор сам признался, в чём дело: "Выборы на носу, господа!.. Об эту пору все формы и методы хороши. В том числе и завиральные". Понятно, относил он всё это не к себе, но невольно, чисто по Фрейду, выдал и своё намерение. Поэтому и взялся подзапачкать мундир мэра, чтобы уменьшить размах его телодвижений в толпе претендентов на губернаторское кресло. И сразу же не удержался от хамства: скорее всего, мэр "во сне себя увидел в губернаторском кресле". Что бы сказал сам автор, если бы про него написали: "по-видимому, во сне он увидел себя талантливым журналистом".
Впрочем, общий, хоть и глумливо-разбитной тон статьи принять можно. Это как бы то ни было, расцвечивает серое содержание. Но уж очень неприятно, что тоже, вроде бы, свой брат костромич, так самозабвенно рад, что Костроме и её жителям, как говорят в народе, "ни гроша не обломится". Кто он на земле костромской? Тот врач, которому, как в известной притче, неважно, что больной умер, лишь бы его слабительное хорошо подействовало?
Среди печатающихся костромичей есть несколько, которым как правило не удаётся понять, а тем более, оперить хорошую новую идею, но всегда хочется взбрыкнуть и весело поржать. К сожалению, "смехачи" потом дорого нам обходятся.
Срабатывает в этом феномене и наш пресловутый провинциализм - не как географическое понятие, а как стиль жизни и мыслей. Этот провинциализм опасен не только мелкотемьем, неумением видеть и чувствовать проблемы, затёртостью образов и словес, но прежде всего своей бездуховностью. Нищему, как известно, ничего не жаль. Тем более, для красного словца. Когда не хватает образования и культуры, все эти ужимки и прыжки такого провинциального журналистского "демона" очень походят на дешёвое штукарство базарного зазывалы. Непременно важничанье, самолюбование, маститость. И, конечно, отсутствие чувства меры. Их статьи часто просто набивка собственного чучела.
Провинциализм прежде всего работа на публику. Этих людей беспокоит не действительное содержание проблемы, а впечатление, которое должно возникнуть о сем журналисте "у женщин, начальства и коллег-завистников".
Так вот, на подобного рода филиппику Коробов Б.К. дал спокойный, аргументированный ответ с действительно уважительным отношением к А. Васильеву без литературных прибамбасов и желания "себя показать". ("Кто подставляет губернатора Шершунова", "Северная правда", 14.03. 2000 г.). Вроде бы, поднятый вопрос закрыт. Всем всё понятно. Но это и взъярило А. Васильева. Не получилось не только сенсации, но и ожидаемого капитала (пусть только политического). И тут чувство меры ему окончательно изменило.
В своём втором материале он наглядно показывает, как надо разрабатывать такие щепетильные темы с точностью до наоборот. Он просто оскорбляет уважаемого человека, действительно задевает честь его и достоинство. ("Кто обидел мэра Коробова?". "Северная правда", от 15.03.2000г.). Всё-таки не следует забывать, что на костромском небосклоне Б.К. Коробов, как администратор и политик - крупнейшая величина. С ним рядом ставить некого. По крайней мере, пока. Это показали и последние, декабрьские выборы.
Всякая тема предполагает определённую стилистику, интонацию, если хотите. Способность ощущать это определяет класс журналиста. Главный же литературный приём автора в данном случае - выдавать чёрное за белое и наоборот. Менять плюс на минус. Это не просто приём из жизни простейших. Так нас учили в своё время поступать с врагами. А. Васильев беззастенчиво вырывает фразу своего оппонента и совершенно произвольно её истолковывает, проливая при этом ушаты сарказма. А сам мгновенно взвивается как укушенный при одном намёке на такой ход его, так сказать, противника. Это не только неблагородно, но и непрофессионально.
Вообще-то удивляет полная неспособность журналиста видеть себя со стороны. "Я" заполняет всё пространство его мысли. Он Великий Жрец, почти Вседержатель. В такой присвоенной роли он начисто забыл, что читатели хотели бы слышать не о нём, а о той проблеме, которую он, вроде бы, поднял.
Но в этом своём "труде", тянущем аж на некую краткую биографию, он повествует, что именно его "порадовало", "опечалило", "позабавило", "огорчило", "поразило", "удивило", "насмешило", "шокировало". Причём, это выделяется курсивом, чтобы даже самый тупой читатель понял, что именно он, А. Васильев, так глубоко и умно переживает. Согласитесь, эта почти тургеневская манера описания столь яркого явления природы (сиречь его самого) как-то невольно заставляет прыснуть в кулак. Помните лягушку-путешественницу, которая так же громко кричала: "Это я, я придумала". Правда, потом она шлёпнулась в болото.
Ах, какая прелесть, наконец-то мы узнали всё это про "господина А.В.". Ведь так мечталось, так хотелось. Жаль, он не сообщил ещё, где у него засвербело, почему у него нет почечуя, и куда ему захотелось и, главное, всерьёз или так себе.
Да кто Вы есть, почтенный, чтобы люди тратили время на эти перлы, ах, ах "половодья ваших чувств". Если это литературный приёмчик, то почто такой дешёвенький? Вы же сами несколькими строками выше упрекнули мэра за то, что его "зеркальный" по отношению к вашему заголовок ответа годится только для "детского сада".
Сказать-то что хотели, милейший? Ведь мыслей-то на один абзац. А Вы нам развесистую клюкву господина А. Дюма презентуете. Не надо смешивать жанры. О себе расскажите в следующем томе.
К сожалению, местами образный строй автора уже ниже пупа. Помните, у итальянцев: "Ниже пупа ни религии, ни морали"? Автора "огорчало", что мэру "ближе к душе канализационный коллектор, который мэр, в отличие от музея и театра, признал своим. Да это и понятно. Рассказывают, у мэра суровое коммунальное прошлое". Ах, какой разящий каламбур! Но друг мой, вы, наверное, и сами знаете, что ещё со времён Аверченко подобные тонкие намёки применяли только "золоторотцы от литературы". Для нормального человека ответ мэра не пахнет канализацией, он не пахнет ничем. Там всё ясно. Канализация (фи, какая гадость!) действительно находится НА БАЛАНСЕ ГОРОДА, а театр и музей - нет. Сапиенти сат, как говорили древние. И ёрничать по этому поводу лучше не надо. О вас же плохо подумают.
Вас "поразило" обилие цитат из "статьи" обидчика. Неужели в мэрии, - пишете Вы, - некому составить яркий, образный, доходчивый и, главное, оригинальный текст? (Надо полагать, как у господина А. Васильева). Не надо шавкать из подворотни. Чуть побольше журналистского достоинства. Ведь с Вами разговаривают, как с равным. Разве именно собственный ответ мэра областного центра не свидетельство его уважения к газете и к Вам, как журналисту этой газеты? Это, между нами говоря, честь для любого журналиста. Вы же в начале статьи сами радовались по этому поводу. Что же касается повторений, то ещё диалектики времён Сократа рекомендовали перед тем, как кого-то опровергнуть, точно повторить его мысль. А для Вас это уже недостаток? И зачем здесь нужен "яркий, образный" и т.д. текст? Вы забыли, что начинали деловой разговор, а не занятие литературщиной на отвлечённые темы.
Можно, конечно, и дальше рассматривать образчики "изящных манер" почтенного автора, но не стоит. Думаю, самому А. Васильеву скоро будет неловко за свои поспешные тропы.
Его даже можно поблагодарить за то, что за мелким, частным фактом он заставил увидеть общие проблемы нашей журналистики. (Серьёзный разговор, впрочем, о них впереди). Можно и нужно поднимать серьёзные острые проблемы, тем более, на страницах всё ещё уважаемой "Северной правды". Но делать это надо во имя дела, для пользы города и области, а не для того, чтобы выслужиться перед сильными мира сего.
В конце вспомним всё же о В.А. Шершунове и Б.Н. Коробове, "схватка" между которыми и подвигла А. Васильева на его литературный рейд. Да, Виктор Андреевич, к сожалению, как губернатор не популярен. Да. От него ждали большего. Но он работает. А это в наши дни значит много. У него перспективы. Всякая же неуклюжая поддержка, к сожалению, это часто верёвка, которая "поддерживает" повешенного. Воистину, услужливый медведь опаснее врага. "Щитильней надо, ребята, щитильней", - учит нас Жванецкий.
Ю. Сидоренко, кандидат философских наук, член-Корреспондент Pоссийской академии естественных наук