Аннотация: Глава 1. Как я была безработной Глава 2. Как я работала на олигарха Глава 3. Как я боролась с олигархом Глава 4. Как я давала олигарху шанс быть человеком Глава 5. Особенности войны с олигархами Глава 6. Как я судилась с олигархом
Часть пятая. ОЛИГАРХ
Кто-то пришел!.. А, это человек. Что он может...
Компьютерная игра 'Алиса в стране страха'
Раз попался к звероглавым, ожидай конкретной гребли
Мирра Лукенглас
Теперь за воздух держись, теперь смотри, не растай
Пикник
Глава первая. Как я была безработной
Ещё служа в газете "Северная правда", я по-хорошему завидовала журналистам "ДНК" ("Дела, новости, комментарии"). Газета живая, объём публикаций явно не самоцель, а содержание материалов не оставляло сомнений в большей свободе высказывания, чем в любой другой газете города. Редакторствовал некто Николай Нихалёв, который не сработался когда-то с вожачком "тройки", в качестве директора возглавившего многострадальную "Северную правду" после изгнания главного редактора Юрия Соколова. Ничего, кроме доверия к Николаю, этот факт не вызывал.
Сразу по уходе из "Северной правды", а было это в сентябре 2004 года, передала в 'ДНК' два материала: памфлет и интервью Аркадия Пржиалковского "Портрет на фоне отца". Оно было с двойным удовольствием отвергнуто новоиспечённой тройкой вожачков "Северной правды", потому что отец Аркаши, журналист и поэт Аркадий Пржиалковский, жил и действовал в Костроме во время "парада" костромских шестидесятников. Игорь Дедков неоднократно поминал его в "Дневниках", опубликованных тогда только в "Новом мире". Аркадия Григорьевича можно отнести к их великолепному созвездию, пусть звездой не первой величины.
Одним словом, он явно был "мой клиент", а значит, цикл статей о шестидесятниках следует пополнить ещё одной публикацией, и неважно, в какой газете, важно - в Костроме, методически изгонявшей и убивавшей каждого из них...
Прикладной задачей было определить степень редакторского зуда у Николая Нихалёва. Сильно искромсает материалы? Долго придётся ждать публикации?
Опубликовал сразу, не изменив и запятой. Поскольку тексты в редактуре не нуждались, то поступил он правильно, и я была готова проситься в "ДНК" на работу. Однако тормознула. Покупка - наконец-то! - компьютера на деньги, полученные при увольнении из "Северной правды", дала возможность заняться, опять же наконец-то, романом "Нездешние женщины". Он дождался своего часа. Писать урывками можно рассказы, а большая форма требует большого и ровного дыхания, то есть большого промежутка свободного времени. И я решила повременить с устройством на работу.
Но сначала занялась архивом Николая Шувалова. Мой роман мог ждать ещё, а его книга - нет. Шуваловское литературное наследие после гибели Николая Васильевича итак пролежало без движения более двадцати лет.
При всей любви к Шувалову тех, кто при жизни дружил с ним (после смерти любивших и друживших прибавилось), эта работа будто дожидалась именно меня. Иначе была бы уже сделана! Правда, о существовании литературного наследия Художника, хранящегося у его вдовы, мало кто знал. А если знали, то кострома есть кострома: раз уж решила, что у него не должно быть другой жены, кроме первой, так она эту другую любыми способами закопает. И мелочиться не станет: закопает вместе с наследием любимого художника, раз оно принадлежит ей... Подвергнутая в своё время остракизму даже близкими друзьями Шувалова, ни в чём неповинная вдова его уже накануне моего ухода из 'Северной правды' подъехала к редакции и позвонила из машины. Я спустилась к ней.
- Я не литературный человек. И пристрастна - мне кажется, всё, написанное Николаем Васильевичем, гениально. А Вы посмотрите и скажите честно - достойно ли издания то, что он оставил?.. Почти двадцать лет я хранила и не могла никому доверить. И вот появились Вы - Вам я верю.
Приятно было и трепетно. Прижимая бесценный клад к груди, не чуяла ног, поднимаясь в редакцию. Там не сразу открыла блокноты и тетради Шувалова, хотя жгуче хотелось скорее, скорее взглянуть хотя бы на почерк! Так уж вышло, что на многие годы жизнь и судьба костромских шестидесятников, умерших и живых, стала моей единственной настоящей личною жизнью.
Их судьбу в городке с мрачной репутацией убийцы всего, что могло бы его улучшить, очеловечить, я разделила вполне, потому что совпал вектор душевного развития, и потому что, говорят, кое-что сделала для того, чтобы их имена заняли должное место в культурной иерархии города, где были нарочно забыты, их вклад был правильно номинирован, а масштаб личностей доказан неоспоримо. Как говаривала Илона, 'расставила флаги' я правильно.
Сама это расцениваю как выполнение служебных обязанностей заведующей отделом культуры старейшей областной газеты в рамках формирования его культурной политики... Почему-то Судьба достала меня издалека, чтобы я оказалась на этом месте... Узнав, что в своё время отделом руководил Игорь Дедков, я уже никогда этого не забывала.
Николай Васильевич подтвердил: талантливый человек во всём талантлив. Дневниковые записи, эссе, мемуары, стихи, большая пьеса для чтения и главы из романа... которые решила перевести в жанр рассказов. Каждая смотрелась именно как отдельный рассказ, а всего их было четыре - какой тут роман?
- Так, Николай Васильевич? - спросила Шувалова, незримо, но вполне ощутимо то вышагивающего, то останавливающегося за моей спиной. Он следил за ходом работы, а мне было чертовски приятно его присутствие.
- Конечно-конечно, - быстро отвечал Художник, ещё при жизни доказавший мертворожденность соцреализма. (Он избрал отправной точкой своих художественных поисков - форму, и прошёл по этой дороге столько, что и нынешним его не догнать, любил повторять создатель музея ИЗО, искусствовед Виктор Игнатьев). - Делай, как считаешь нужным. Кто у нас литературный профи, я или ты?
- А кто у нас гений: я или Вы? Мне по приезде в Кострому отрекомендовали Вас гением. Вот, мол, был У НАС гений. Правда, умолчали, что убили Вас на пустыре - соврали, что напился де в ночь на Татьянин день, и замёрз. И жалостливо головами качали. А знали ведь, все всё знали!.. И даже о существовании второй жены в Вашей жизни мне стало известно много позже, почти случайно, когда...
- Знаю, не отвлекайся на разговоры, у меня мало времени. А хотелось бы дождаться конца твоей работы над архивом. И вообще... давай на "ты".
- Угу. У меня, между прочим, времени тоже мало, надо устраиваться на службу. Какого чёрта, Николай Васильевич, Ты брался за перо в пьяном виде? Смотри, какой абзац! Что за почерк? Хорошо, Ты рядом, иначе ни за что бы не разобрала, что ты тут наваял... В "пьяных" кусках, пока ты не появился собственной персоной, почти ничего понять не могла...
- Не беспокойся, у тебя точно хватит э... времени, - Николай Васильевич сделал общеизвестный жест, потерев большим пальцем правой руки остальные. - Моя вдова подкинет тысяч пять-семь, ребята добавят две-три - уложишься.
Действительно: подкинули. И мы купили лучшего профессионала - Аркашу Пржиалковского. Он переверстал книгу в Пейдже. Он сделал это дешевле существующих расценок за такую работу. Аркаша тоже из нашего костромского 'несметного меньшинства'. И я разнесла письма от его издательства и себя лично местным богачам. Эту работу произвела, сознавая её бесполезность, - для очистки совести. Чтобы сказать себе: сделала всё, что могла.
Книга существует в виде рукописи, бумажной и электронной. Значит, она будет. Когда-то. Возможно, я до этого не доживу*. Печальней, если не доживут его враги. Долгих им лет жизни!
* Дожила. Вдова издала её на собственные средства в 2008 году. Я уже жила в Казани. Поскольку сделала она это с помощью какого-то кустарного издателя, вкладка живописных работ выглядит ужасно, лучше бы её вообще не было в книге.
Как я ходила той мокрой, слепящей, бесприютной весной 2005 года по приёмным!.. Только Долг мог заставить меня таскаться по офисам богатеев, - под пистолетом бы точно не пошла, предпочла умереть, чем что-то у них просить. С утра брала себя за шиворот и пешком - денег уже не было даже на автобус... Шла чтобы ещё раз убедиться: трясти денежные мешки не моя прерогатива. Могу обратиться лишь однажды, в письменном виде, но не в силах "доставать" их и объяснять, насколько и зачем это нужно. Представления-то о необходимости чего-либо у нас, понятно, разные. Им нужно делать бабки, исключительно. Для них культура не состояние души, а так - досуг, свободное время, которого, впрочем, у них и нет.
Рекламную кампанию развернула в пределах возможного. Николай Нихалёв в "ДНК" дал полосу, Мара Сидорова - в "Костромских ведомостях". Ещё бы - сенсация: Николай Шувалов снова заговорил - через двадцать один год после смерти!
А вот с редактором "Народной газеты" Ненилой Топорковой вышла история. Надеялась, ради Шувалова, которого муж Ненилы боготворил, она примет материал. Она хотела. Она боролась с собой, я видела. Но силы оказались неравны. Тем более, бороться ей пришлось не только с собой.
Сначала Ненила сказала, даст интервью со мной как с составителем книги плюс один рассказ Шувалова. Публикация аж на разворот! Мы работали над его подготовкой куда дольше, чем с другими редакторами. Пришлось несколько раз приходить в редакцию: то вдруг требовалась моя нашумевшая некогда статья "А была еще одна Татьяна" о второй жене Шувалова, то моя фотография. Дело, меж тем, стояло на месте, а завершилось ничем после комичного разговора. Возможно, он и был целью имитации Ненилой бурной работы над будущей публикацией. Она уже знала, её не будет. Но я-то - нет.
- А как у вас, Вера Николаевна, с работой? Где вы работаете?
- Вы знаете, что нигде.
- А на что живёте?
- А уже не живу - прозябаю.
- Почему же не устраиваетесь?
- Все редакторы в городе знают, что я без работы. Если бы была вакансия, думаю, предложили бы.
- Нет, Вера Николаевна, вы неправильно рассуждаете! - горячо отозвалась Ненила. - Теперь не социализм, никто вам ничего не предложит. Нужно ходить и предлагать себя, как это делают другие, а иначе вы так и останетесь без работы! Я сделала паузу, чуть не поверив, что Нениле нужно, чтобы я сама попросилась в "Народную". И бросила желанную кость:
- Наверное, вы, Ненила Георгиевна, правы. Вот у вас, например, как с вакансиями.
От сбывшегося счастья Ненила привстала со стула и, уперев широко расставленные руки в стол, а тёмные, дождавшиеся своего глаза - в меня, с экспрессией произнесла давно, видимо, в ней перекипевшее, - аж гарью запахло:
- А у нас - нет вакансий!!!..
А то я сомневалась.
Теперь ей есть в чем отчитаться перед начальницей департамента СМИ. Перенесёмся немного назад.
...Мы с Илонкой в кандейке - так назывался мой крошечный кабинетик в "Северной правде". Илонка представляла из себя разномастный букет, но цветочка по имени "глупость" из него, вроде, никогда не торчало... И я удивилась, услышав от неё глупость:
- Ты будешь расплачиваться за это всю жизнь.
- Илонка, у тебя мозги выкипели оттого, что сидишь на своём треугольнике, как на раскалённой сковородке? В чём я виновата, если мой сын любит свою жену, а не тебя? В чём моя вина, по-твоему?
- Ты ни в чём не виновата, а страдать всё равно будешь!
Тогда Илонка была ответственным секретарём 'Северной правды'. Весь день она делала кирпичи из своей должности и пыталась разбивать их о мою голову. А вечером ворвалась ко мне с букетом тюльпанов, со словами "Вера, я же тебя люблю!", подшофе, и бухнулась спать. Утром на работе всё началось сначала.
Печально то, что и я любила её. И конечно, хотела бы, чтобы любимая подружка была рядом с моим сыном, но он даже разговоры о ней обрывал.
Впоследствии, ценой уже мне неведомой, Илонка стала-таки начальницей департамента СМИ. И сделала всё, чтобы я потеряла работу в "Северной правде". Для этого надо было назначить редактором женщину, которая умудрялась завидовать даже моим несчастьям. Когда-то Илонка, будучи ещё корреспондентом, спрашивала: почему Компотова, имея журналистское образование и двенадцать лет работая в журналистике, журналистом так и не стала? Иначе как "сукой" в то время Илонка её, свою тогдашнюю начальницу отдела, и не называла. Пришло время, и "сука" ей пригодилась...
Директором поставила Астафонова, активно больного человека. К ним пристегнула известного по предыдущим главам Воевоткина, и дело в шляпе: оставалось только наблюдать, как эти трое сожрут меня.
Впрочем, у Ненилы были и свои мотивы поизгаляться. Некогда Виктор Игнатьев к работе над каталогом выставки шестидесятников "Любить? Ненавидеть?! Что ещё?!?.." привлек меня и Илонку, а не её, жену своего заместителя и Большого Друга Севы Топоркова. Да ещё объяснил - почему, подробно сравнивая мою и её статьи о театре - с одного и того же спектакля. При Севе! Это не по-костромски. За это, видимо, мне тоже следовало расплачиваться "всю жизнь".
В общем, соваться с трудоустройством в газеты, подвластные департаменту, не стоило. Я и не совалась. Тем более что хотела работать в "ДНК".
За 12 лет работы в областной газете никому в голову не пришло заказать мне, пусть разок, прогубернаторский материал. Со своей культурой я была там на особицу. А "ДНК" как раз "мочат" власть, как умеют. Но радовало, что делать это там есть кому, и мне, возможно, не придется подключаться к сему славному занятию.
У меня Красный Дом, где помещается обладминистрация, уже несколько лет вызывал тошноту. Бывая там по разным поводам, по выходе хотела только одного: добежать до ближайшего кафе и выпить крепкого спиртного, чтобы заглушить отвращение, которое вызывали чиновные гуси. Идут мимо и лопаются от самодовольства! Вот-вот вместо "Здравствуйте" скажут: "Га! Га-га-га!" Их, никогда не наблюдавших себя со стороны, убеждённых в своём праве руководить всем, и тем в том числе, в чем они ни бельмеса, год от года становится все больше. Ибо закон Паркинсона не отменим, как закон Архимеда...
Стало легче бывать там: когда из рассказа Шувалова узнала, почему на картине устрашающих размеров, которая украшает фойе Красного Дома, Владимир Ильич на Красной площади стоит не на булыжнике, а на брусчатке. Возле Ленина, над головами всех чиновных гусей витает победительная усмешка Николая Васильевича, и мало кто об этом догадывается.
Н. ШУВАЛОВ. Ленин с вами!
Инструктор горкома Евгений Алексеевич Корытов, маленький коренастый человек с грубым лицом, заложив руки за спину, стоял перед большим холстом, изображающим стремительно идущего по булыжной мостовой Красной площади Ленина. За Лениным полыхало грозовое небо, а у его ног в блестящих штиблетах виднелась часть кремлёвской стены с башней. Рядом с Корытовым стояла крупная, дородная женщина в шляпе а ля торшер над белым толстым лицом.
- Нет, вы подумайте! - взволнованно обращалась она к неподвижно стоявшему директору художественного фонда, крупному человеку с могучими плечами. - Мы говорили, нужно на брусчатке, а где она?!.. Как же так? Почему художник игнорировал наше требование?
- Женя, - обратился директор к испитому, заросшему черной щетиной парню неопределенных лет, - у Грошева в эскизе была брусчатка?
- Нет, не было, - ответил Женя, глядя на своего товарища, меланхоличного человека с неживыми седыми волосами.
- Да, мы все точно сделали по эскизу, - отозвался тот с едва уловимой иронией.
- Это исполнители, а где же автор? - надменно спросил Корытов.
- Виктор, - крикнул директор проходившему пузатому человеку, - посмотри, нет ли там, наверху, Грошева.
Пузатый скрылся, и вскоре в цех вошёл молодой ещё человек с глазами цвета бутылочного стекла, с короткими светлыми волосами и спортивной выправкой.
- В чём дело? - спросил он, обращаясь ко всем.
- Да вот, товарищи из горкома спрашивают, почему нет брусчатки, - сказал директор.
- Да, - вмешалась дама в торшере, - мы пришли проверить, как наш заказ, и вот видим, что вы не выполнили наше требование.
- Да и не думал выполнять, - Грошев с вызовом смотрел на чиновников.
- Как? Вы, молодой человек, забываетесь! - с металлом в голосе крикнул Корытов и переступил своими короткими ногами. - В чём дело?
- А в том, - в тон ему ответил автор, - что Красную площадь покрыли брусчаткой в 1934 году, а это - он показал рукой на портрет - год примерно 1920, когда никакой брусчатки не было, а был булыжник. Все правильно сделано, чего вы ещё хотите?
- Мы хотим, чтобы была брусчатка! - почти закричала дама в торшере. - У нас же согласовано всё!
- Но в данном случае история против вас.
- Вы что, не понимаете, - надменно выпячивая толстую губу, сказал Корытов, - сам Сундуков изъявил желание сделать Ленина, идущего по брусчатке! Советую не спорить.
- Мне нет дела, что какой-то дурак изъявил желание. Может, он ещё пожелает написать Ленина на фоне его собственного мавзолея, - запальчиво бросил Грошев и отвернулся.
- Что-о?! Да как вы смеете так разговаривать! Это безобразие! - возмущенный Корытов обратился к директору фонда, хранившему молчание. - Разболтались! Не воспитываете! Нужно знать, что мы никогда не ошибаемся.
- Правительство и то, бывает, ошибается, - тихо, как бы ни к кому не обращаясь, промолвил сухощавый человек с седыми волосами.
- Это ещё кто таков? - Корытов побагровел. - Буду в горкоме старить вопрос о политическом уровне у вас в фонде! Они, видите ли, возражают!
- В таком случае нам не надо портрета и денег за него не будет, - вмешалась дама.
- Нет, нет, так это вам не пройдёт, - всё ещё гремел Корытов.
- Можете говорить всё, что угодно, я переделывать не буду, - решительно ответил Грошев и вышел.
Чиновник снова открыл было рот, но только молча посмотрел на даму, а она - на него. Они были ошарашены. Раньше такого не было. Всё исполнялось беспрекословно. Перед начальством из горкома ходили на полусогнутых. А тут на полусогнутых ходить никто не хотел. Корытов, стараясь сохранить свое превосходство, сухо приказал директору:
- Проводите нас.
- А, - очнулся тот, - да-да, прошу...
Чиновники ушли с директором, а Женя и Медведь посмотрели друга на друга и засмеялись.
- Ну, что будем делать? - спросил более предприимчивый Женя.
- Да х... с ними, переделаем, наплевать! - решительно сказал Медведь.
Они расчертили булыжную мостовую на клетки, раскрасили и закруглили углы. Портрет был закончен.
Глава вторая. Как я работала на олигарха
Но пора переходить к иной популяции людей.
Учредитель и владелец "ДНК" Олег Бульдозеров настоящий олигарх местного разлива. С внешностью невидной: простецкое лицо его беспородно, а прямые волосы невыдающейся масти это лицо не обрамляют - просто торчат. Но кто сказал, что мужчина должен бытькрасавцем? Зато он депутат облдумы, имеет чёртову прорву всяких магазинов, баз, технопарк и прочая, прочая... Короче, сгребать под себя умеет. А согласитесь,это ведь умеет не каждый. Некоторые так просто стесняются.
В здании его банка, где помещалась редакция "ДНК", некогда уже была, оформляя кредит. Большущее, по костромским меркам, здание. Если верить статьям моего бывшего коллеги по "Северной правде" Бадейкина, оно было захвачено нашим "простачком" среди бела дня, буквально с помощью боевых действий. И никто де не воспрепятствовал, хотя должны были - милиция и прокуратура в первую очередь. Бадейкин уверен, что сие было настоящим беспределом в отношении прежней организации, которую выкинули оттуда... Но в подробности я не вдавалась - ни одной из его большущих статей на эту тему не осилила до конца - не люблю читать про войну.
А простецкая внешность, застенчивая улыбка и наличие маленьких ребятишек у олигарха импонировали. Этого оказалось достаточно, чтобы бесстрашно шагнуть в здание, насквозь пропитанное запахом денег и крупного грабежа. Изнутри оно мне понравилось: нет обычной для провинции грязи, убогости; в туалетах - и то Европа, разве что столиков с духами и полотенцами нет. Чистота идеальная. Этим меня можно купить с потрохами. Всегда проникаюсь доверием к людям, умеющим облагородить пространство вокруг себя.
Но главное, конечно же, газета. Нет, не супер - дизайн оставлял желать лучшего, полноцветие тоже не спасало - смотрелось как-то аляповато, видеоряд плохонький. Так ведь не было ответственного секретаря, фотографа... Я полагала - пока.
А был Федотка Маслов - директор газеты. Он и функции ответсека на себя взял. Чего только он не брал на себя некогда в "Северной правде"! Завалил, по словам тогдашнего главного редактора Холодова, работу рекламного отдела. С полосой "Автосалон", по мнению того же и других сотрудников, не справился тоже. Не помогли и журналы, которые выписали специально для подготовки полосы. Ушёл из редакции как-то плохо, поговаривали о том, что... впрочем, я не вдавалась. Люди такого типа сами по себе меня не могут заинтересовать. Даже глядя на них в упор - не вижу. Этого зафиксировала лишь после того, как Илонка сказала, что она бы с ним не прочь... Тогда я открыла глаза. Показалось, с парнем что-то не так. Уродство какое-то, что ли? Но нет, у него очевидно всё в порядке: и с лицом, и с фигурой. С чего приблазилось уродство? Федота можно назвать даже приятным молодым человеком, если бы не водянисто-голубые, промороженные глаза. Однако стойкий образ калеки при мысли о нём - отчего? Удивилась, помню, этой... оптике.
Теперь, когда ближе его узнала, поняла: уродство помещалось не снаружи, а внутри, и оно просвечивало сквозь оболчку.
С тех пор как мы работали в одной газете, Федотка ничуть не изменился. Только приобрел кличку - Похоронщик. Говорили, куда не придёт, так и похоронит любое дело. А сам всплывает в другом месте.
Принимал меня на работу он. В мужском туалете. Так уж вышло - Нихалёва об этот час в редакции не было, а Федотка курил в клозете.
Я могла считать, мы ничего друг против друга не имеем, поэтому попросила принять меня в редакцию "ДНК". Тем более, это было функцией недавно утвердившейся при редакциях должности директора газеты. Да он и сам заявил, что принимает в газету не редактор, потому что Бульдозеров возложил сие на него, Маслова. А у Коли, мол, так - совещательный голос. Ждать, когда он придёт, необязательно. Если он, Федот, примет положительное решение, то моё дело в шляпе.
- Всё будет хорошо, Вера Николаевна, - заверил меня Федотка. Извинительным тоном добавил: в редакции традиция - принимать на работу с месячным испытательным сроком. Я удивилась: чего он в данном случае испытывать собирается? Да и в "ДНК" у меня уже состоялись три публикации. Но - традиция так традиция, я что, против?
Отдала Федотке два материала. Разговор закончился вопросом: какой у меня будет оклад? Маслов беспечным тоном - о чём, мол, говорить? - многообещающе сказал:
- О, журналисты у нас хорошо зарабатывают. От пяти до десяти тысяч.
- Федот, мне для начала восьми хватит.
Федот кивнул.
- Остальное заработаю на гонорарах.
Надо сказать, к этому моменту чувствовала себя довольно погано. Говорили-то мы складно и ладно, откуда же нарастающая в процессе беседы неприязнь? Это к практически незнакомому человеку? Чем яснее она прорисовывалась, тем больше представлялась немотивированной, а значит, несправедливой. От этого почувствовала неловкость и неприятное волнение. Однако всё, всё в его приятной внешности было неприятным: особенно взгляд.
Вы когда-нибудь встречались глазами с вором? Вот как он смотрит на человека, когда замышляет обокрасть, обмануть, фиксировали?..
Впрочем, кое-что, кроме взгляда, к этой личности у меня было. Дочка моей близкой приятельницы, Маша, уже работала здесь. Когда Маслов стал директором газеты, её уволил. Причём, с оформлением на работу протянули до самого увольнения, а уволили, так и не оформив приёма. В результате Маша потеряла непрерывный трудовой стаж. В суд не пошла, поберегла нервы.
Зато судился с газетой и Бульдозеровым журналист Володя Ужнев. Ему обещали одну зарплату, а выплачивали другую.
Почему-то хотелось найти оправдание федоткиным действиям. Обещали Ужневу восемнадцать тысяч, а выплатили двенадцать - это Володя сам мне сказал. Двенадцать - мало? В то время, как в "Северной правде" можно было самое большее четыре-пять иметь... Но в ежедневной-то газете работы больше, чем в ежедневнике! А Маша... Бог его знает, может, Федотка нашёл более грамотного и опытного наборщика, чем она?
Черта с два! У Чупсиковой оказалось одно, весьма сомнительное достоинство: она была родственницей Федотки. Физиономию имела глупейшую. И в клаву тыкала одним пальцем! Мне, правда, её квалификация до фени - тексты набираю сама. Но это могут далеко не все журналисты. Институт машбюро при редакциях в прежние годы, а теперь вот операторов набора сделал своё дело. Со временем, уже понятно, он отсохнет и отпадёт...
Итак, с конца марта я стала публиковаться в каждом номере еженедельника "ДНК"... Заявление о приёме на работу в редакцию подписали и Маслов, и Нихалёв. Федотка попросил принести документы для оформления меня на службу. Причем, много документов, начиная с паспорта и кончая свидетельством о гражданстве ребёнка.
1 апреля вышла на работу. Материалы, сданные в марте, были уже опубликованы. Один, "Memtnto mori, или помни о смерти", коллеги оценили высоко.
- Очень, очень хорошо, - с чувством сказал Федотка.
- Сильно, - коротко похвалил Николай. А корректор Наташа Валет со слезами на глазах сказала: настолько точно передано то, что ей довелось самой испытать! как читатель она очень, очень благодарна. Я тоже была им благодарна за оценку. Но сама считала, другой материал - к Международному дню поэзии "Бренд внутреннего сгорания" был на порядок выше моей простой онкологической истории. Однако тема культуры, увы мне, бедной, для многих китайская грамота, и она изгоняется со страниц местных СМИ.
Но всё же удалось опубликовать ещё один "культурный" материал. К счастью, Владимир Путин, посетивший Кострому, чтобы отдать попам Ипатий, а костромичам на третий срок впендюрить губернатором Шершунова, заметил на выставке изделия детишек из Честняковского центра. Это стало поводом напомнить о славном пути студии керамики, выросшей в годы перестройки, когда наше дополнительное образование только теряло. Здравая женщина и строгий педагог Людмила Гладких возродила с детьми уникальный, сугубо костромской промысел: изготовление Петровской игрушки. И пошла дальше, взяв за основу педагогическую систему шабловского отшельника, который, конечно, учил ребятишек определённым навыкам, но главное - заботился о пробуждении детской души и желании самим строить достойную, осмысленную жизнь. Личность подвижника и бессребреника, человека с широкими затеями, умевшего поступать во вред себе, плотскому, физическому, в местных газетах стала приобретать вид гипсокартонный. Циркулировали одни и те же речевые блоки, выхваченные журналистами из официальных речей на всякого рода "честняковских мероприятиях".
В кайф было украсить текст пронзительными деталями из жизни художника. Подчеркнуть, что при вопиющей бедности он ни разу не выполнил богатого заказа, а рисовал и рисовал стариков, детей, которые не могли заплатить ему, да и не ради платы он писал их портреты. На его картинах лица спокойные, просветленные, полные добра, взаимной любви, согласия, чистоты нравов. Ефиму Васильевичу важно было запечатлеть их такими в Городе Всеобщего Благоденствия, где никто не голодает и никто не имеет лишнего. А если имеет - делится с другими.
Могли ли такие слова понравиться владельцу газеты, в короткий срок стяжавшему богатство?.. Думала ли я об этом? Конечно. А потому заканчивался материал цитатой из Честнякова, апофеоз которой таков: "В стране мы не хозяева: всё обезличившее заняло первенствующие места, а великое русское пока вынуждено молчать". И добавила от себя: сто лет назад сказано, а как свежо это сегодня!..
Прагматик поморщится неразумности такого поведения. Но ей-богу, я не из бравады. Просто сильно хочу, чтобы мир стал честней - пусть на несколько фраз, - я готова платить за это. За что готов платить господин прагматик?..
На планёрке попросили высказать предложения по газете. Чего ей не хватает? Федотка апеллировал к моему "опыту работы в журналистике". Сделала замечания по вёрстке, обратила внимание на видеоряд, слабую корректуру. Предложила хотя бы раз в месяц делать литстраницу. Это бы привлекло к газете интеллигенцию, оставшуюся после ликвидации отдела культуры в "Северной правде" без возможности публиковать свои произведения в родном городе. На пальцах объяснила мальчишкам, что даже сотня литературных и окололитературных людей городка могут сделать погоду в плане популярности газеты и продаваемости тиража. Плюс поклонники сопредельных с литературой искусств. А олигарх прослывёт не чуждым культуре - такой имидж ему никак не помешает. А тем, чем сейчас занята половина площади газеты - перепечатками из Интернета и глянцевых журналов, тираж не повысим, ибо не сделаем это лучше, чем другие местные газеты, мы сделаем это так же.
- А вот ответь на вопрос, почему все редакторы в городе отказались от публикации стихов? - настаивал Нихалёв.
Чего проще, мало ли дурных поветрий. Социальная безответственность плюс неистребимая как педикулёз во время гражданской войны нелюбовь ремесленников-журналистов к поэтам...
Дурной ход событий журналисты склонны называть "веянием времени", не понимая, что они сами это "время" организуют. Опустить высокое до состояния якобы ненужности читателю - это легко. Тем более, поддерживать-то, увы, нет внутренней потребности. "Мы не публикуем стихов!" Всё, дело в шляпе. Они не хотят знать, что мир это текст, Текст! а не бабло и мышиная возня вокруг. И Текст всё равно будет написан, хоть выбирают они служение Мамоне.
Ребятки задумались, и через неделю надумали. У нас будет не Литстраница, а полоса "Культура", раз в месяц. В виде коротких информашек я должна буду рассказывать обо всех заметных событиях в культурной жизни города за месяц.
Да, счастья выпало больше, чем планировала. Делать Литстраницу - ненапряжно, а вот посещать весь месяц каждое культурное, так сказать, мероприятие, длящееся от полутора часов до двух дней - ради нескольких строчек в газету? Времени угрохаю бездну на самый короткий жанр. Что в информацию вместишь, и сколько за неё заплатят?.. Или выход книги. Событие? Но чтобы о ней написать, нужно её прочесть. Писать же о книгах, не читая их, или о культурном событии, поприсутствовав на нём пятнадцать минут, как делают многие, - это не мой путь.
Однако согласилась сразу. Подумалось: если буду вынуждена сжать смысл событий и мероприятий до пары абзацев, из этого может получиться нечто, возможно, качественно новое. Практика краткости что-то даст - и мне, и тексту.
Забегая вперед - получилось! Горда полосой за май. Семь насыщенных смыслом текстов уместилось на полосе А3. Информацию об изданных в мае книгах предварял текст: "Спору нет, все мы очень разные. То, что проще простого для одних, непонятно для других. Одни не могут жить без стихов, другие вообще ничего не читают. Одни "зашибают деньгу", другие смотрят на них с брезгливым испугом. А есть ещё такие, кто видит смысл в издании книг: чужих и собственных. Вот пока они, писатели и издатели есть, не всё потеряно. Ведь если все займутся подсчётом собственной прибыли, и не будут накапливать интеллектуальный и духовный опыт поколений, сохраняя его в книгах, - распад нации вступит в свою последнюю фазу..."
Или из информации о книге Дедкова: "...некоторые записи стреляют и сегодня, и будут стрелять завтра, ибо власть неустранима в принципе. Но без критики она быстро становится тиранией, что мы с вами и наблюдаем". Леонович там у меня язвит: "Книга очень нужная, РАБОТАЮЩАЯ. Книга требовательная - читатель подтягивается, в нём оживает лучшее, испытанное в жизни. Тираж подарочный, так что книга НЕ ОПАСНА, не грозит разом возбудить в миллионах читателей ЛИЧНУЮ СОВЕСТЬ".
Если олигарху всё это понравилось - снимаю шляпку.
Цель ему понравиться-не понравиться не ставила. Мои задачи, увы, шире, чем угодить-не угодить работодатлю. Ответственность перед печатным словом не это подразумевает. И она выше. Уклониться от того,что считала своим долгом, я не умела никогда.
Да и Нихалёв сказал: "Пока я здесь редактор - пиши, что Бог на душу положит!"
Согласовал ли он такую свободу слова с шефом, я не интересовалась.
На первое время определилась с планом работы. Задания редактора, разумеется, были вне конкуренции. Например, "питательная реформа" в школах, где всё не так хорошо, как хотел бы показать начальник управления образования; покойник-аэропорт, желающий представить себя живым; помойки, от которых задыхается наше, по словам Эльдара Рязанова, "дивное Заволжье" - вывоз мусора из частного сектора исторически отсутствовал. Люди рыли ямы в собственных огородах и сваливали туда бытовые отходы; а в наше время - куда-нибудь под чужой забор. Один вывалит ведро - глядь, на другой день на этом месте уже полноценная общественная свалка разносортного мусора ... И так - по всей нашей дивной Заволге.
Как я, с 1996 года работавшая исключительно в культурной тематике, врубалась в другие сферы - отдельная песня...
Опишу подробно казус, произошедший с моей работой о школьном питании. Вкусный запах пищи в школьных столовых, сменивший казенно-сиротский, обольстил. Восторженные отзывы школьников и персонала результатами реформы - тоже. Я написала хвалебный материальчик о переменах к лучшему, за что Николай валял меня полчаса. Мы чуть не повздорили. Я доказывала, что и насколько стало лучше, а он твердил в ответ одно: "Ненавижу этих чиновников!"... Это был его единственный 'аргумент'. Мы не повздорили, потому что правота его ненависти подействовала. Подумалось, что-то тут не так. Наверное, на что-то я не обратила внимания, не подумала хорошо. После в который раз тупо произнесенного им: "Ненавижу этих чиновников" мне уже было нечего возразить, аргументы исчерпались, и я зло сказала: "Я тоже! " А потом сказала, уже тише: "Попробую переделать".
Ведь если мы с Колей ненавидим чиновников, так это ж не с хренов собачьих, правильно? Мы же правильные люди?
Взяла в руки лопату и принялась копать. В интернете пообразовывалась в плане грамотно организованного школьного питания. Поговорила кое с кем из людей, не представленных журналистам, и сообразила: нас приглашали на "проверку", а сделали показательную презентацию. Организованную, к тому же, в день, когда санитарный врач и диетолог не могли присутствовать. Обнаружила подводные камни реформы, делающей свою руку владыкой. На удешевление обедов ли и увеличение объёма, качества порций пойдёт прибыль? На бесплатные завтраки малоимущим? Такой тенденции не наблюдается. Впервые в жизни переделала свой материал полярно. В результате критический материал призывал родителей не расслабляться. Основное питание - домашнее. При всех расписываемых прелестях школьное надо рассматривать как дополнение. Плюс скетч о наглых незаконных школьных поборах с родителей, обнаруживающий способность руководителей образования выворачивать карманы родителей ежемесячно, непременно и обязательно. Это проще, чем отстаивать интересы школы в вышестоящих инстанциях.
Другим с редакторами не так повезло, как в данном случае мне, и СМИ пару дней трещали о том, что реформа столь хороша, хоть вообще теперь дома детей не корми... Но мне был социальный урок, данный странным способом: "ненавижу этих чиновников". Как прививка.
Об этом можно было и умолчать, да ведь не хожу я исповедываться в церковь. А в грехах надо каяться. На ушко попу - не мой путь.
В аэропорт поехала, заранее пошарив в Интернете, поэтому знала дурацкую историю о том, как два лётчика угробили Ан-2 на взлётной полосе, не использовав всю её длину. Им ещё "помог" засор топливного фильтра тонкой очистки - керосин был хреновый, его прямо из трубы наловчились воровать, неочищенным. Об этом помнила, когда директор аэропорта втирал про замечательный лётный состав и качество топлива, покупаемого исключительно на Ярославском нефтеперегонном заводе. А я про топливо не спрашивала, но, как известно, шапки горят...
Однако прищучивать отряд лётчиков-долгожителей, пинающих балду в ожидании надобы в санавиации, не было моей задачей.
С 1992 по 2003 годы количество международных аэропортов в России увеличилось с 19 до 70, а общее количество аэропортов уменьшилось с 1302 до 420. Тенденция понятна. В Костроме-то хоть санавиация худо-бедно сохранилась, а в иных местах аэропорты бурьяном заросли. Провинциальный житель больше не может летать на самолётах. В Костроме даже рейс на Москву не откроют - себестоимость полёта такова, что гарантия незаполняемости салона полная. Кому надо брать на себя затраты?.. Снизить бы цену керосина... а это кому надо? Может быть, министерству антимонопольной политики, обязанному ограничивать аппетиты монополистов, занимаясь, в том числе, и ценовой политикой на топливо? Счас-с-с!.. Мы, провинциалы, ему кто: родственники?
Всё, отлетались при ненавистном социализме. И в Москву, и на юга. Нет денег на самолёт - езди на поезде, на поезд нет - дома сиди. Министерству авиационных властей я бы с удовольствием задала вопрос о плачевном состоянии его подразделения - на самом деле не частного, а государственного, но не способного предоставить "государевым людям" полёты в другие города - по большой надобности или для расширения кругозора. А ведь ещё в 80-х годах костромской аэропорт принимал и отправлял самолёты в 18 городов страны. А теперь поднимаются в воздух четыре вертолёта. И всё.
Задать-то вопрос, конечно, можно, но не факт, что ответят. Лучше и не тратиться на командировочные, ведь ответ на поверхности: на-пле-вать министерству на нас. У него нет потребности думать о провинциальном народе. В общем, используя ситуацию в авиации, журналисту можно порассуждать об издохшем чувстве социального долга и потере общности судьбы в стране. Что я и сделала.
Вот и думаю: нашему олигарху всё это надо? Наш олигарх, сказал мне директор порта, без проблем чартерный рейс для себя заказывает, если ему в Москву приспичит... Был аэропорт для десятков тысяч людей, а сейчас - борт Президента из Москвы принять, да местному хапуге туда слетать по своей благородной надобности. Уж лучше б я поспрашивала лётчиков про их подвигах на ниве санавиации. Душещипательно бы получилось и прикольно вместе с тем - они там чувством юмора от безделья на дежурствах спасаются - когда людей не спасают. Но подумалось: об этом-то какой-нить димка тишинков обязательно напишет. Так и было. В "Северной правде" опубликовали дритатушки про костромских героев-лётчиков, напутав, кстати, с фамилиями и званиями. Но лётчики всё равно были довольны. А про тех придурков, что самолёт сгубили - ни слова! Кстати, это лётчики объяснили мне, откуда берётся плохое топливо в баках, а сама я про то никогда не узнала. Всё-таки они люди высокие - небо вытягивает.
Да, гнусная ситуёвина: аэропорт-то начал функционировать в 1944 году! За 2-3 военных года построили в области 15 портов! Сравнивая эти темпы строительства в военное время с темпами разрушения сейчас, с грустью вспоминаешь строчки из учебника о преимуществах социалистического строя над капиталистическом, одно из которых - плановость экономики. Про это написала во врезе. И ведь тоже зря. Те, кто расхапал народное достояние, совести не имеют. Но всё равно им, пожалуй, неприятно... Во, сказанула! Брать вину за всё на себя - свойство интеллигентных людей, а местные олигархи выросли из двоечников и хулиганов, впоследствии,в 90-х годах, уже громивших ларьки.
Согласовала с редактором цикл статей о наркомании. Наркотики перестали быть "привилегией" крупных городов. Они поступают в Кострому из Москвы и соседних областей, а со строительством федеральных трасс "Москва-Екатеринбург" и "Нижний Новгород- Котлас" область открылась для южных и восточных районов. Нострадамусом быть не надо, чтобы прогнозировать, как эта чума будет распространяться. Важно подчеркнуть, что мы перед ней буквально беззащитны. Понятно, у нас не Иран, где контрабандисты объявлялись вне закона и каждый, под страхом смерти, обязан был убить такового. За одноразовую дозу в кармане просто отрубали башку. Эти жуткие меры адекватны опасности, но... неприемлемы. И всё же хотелось показать, что беда-то, в принципе, одолима. Если взяться за неё всерьёз. О государстве в государстве Синанон написано много, там главное было достигнуто: мир убедился, что наркоманию в отдельно взятой стране можно победить, не зверствуя. Только история нас ничему не учит. Да, как выяснилось, никто вокруг не слыхал о Синаноне. Ленивы мы и не любопытны, как завещал великий Пушкин...
С помощью знакомого адвоката и обыкновенного районного судьи удалось доказать, что костромская статистика врёт. Те, кого судят за сбыт наркотиков, за разбой и грабёж, дающий средства на покупку дури, в статистические сводки не входит - они отправляются в места отдаленные, и - как не было их.
Конечно, головотяпство властей в нашей пьяной области неистребимо. Структур, правоохранительных и гражданских, занятых и якобы занятых борьбой с наркоманией, туева хуча, а как водится, у семи нянек дитя без глаза. Двенадцатилетний наркоман в области уже не редкость... Но тут больше удивили федералы. Сами не финансируют программу по профилактике своего подразделения в Костроме, и областным властям не дают этого делать. Даже "Газель" под передвижную лабораторию для оперативно-розыскной работы федерального органа, купленную на местные деньги, пришлось вручать в обход федерального закона! Закона же о профилактике нет - ни на местном, ни на федеральном уровне, а запретительный появился быстренько, 122-ФЗ называется. Это когда государство поняло, что у них в регионах появились подразделения спецов по борьбе с наркотиками, которые маются от безделья. Расположили-то службы шикарно. Как водится у чиновников: фасад есть, видимость службы есть, а за всем этим КПД смехотворный. На кабинеты с компьютерами деньги есть, а на эту самую борьбу - нет. Но областные-то власти заинтересованы (на этом уровне власти уже заинтересованы, да, они не столь отдалены от народа, как центральные) в их КПД. Готовы деньги из областного бюджета отчислять, раз так беден федеральный. Ну и что?.. Запретили! Прибыли наркомафии составляют сотни миллиардов долларов в год. Понятно, что на обеспечение бездеятельности структуры им денег хватает. На подкуп хватает. На все им хватает, подонкам. Надеюсь, и адского огня хватит на них!
Законы в итоге внятно демонстрируют стратегию государства - явно не антинаркотическую.
Так вот, у службы профилактики денег нет вообще. А работы - поле непаханое. К ним обращаются родители детей-наркоманов, люди глубоко несчастные, а что таким можно предложить? Привлечь их детей к уголовно-административной ответственности? На лечение отправить они точно не могут. У нас спасение наркоманов в руках самих наркоманов...
После визитов в психбольницу и наркодиспансер никаких других выводов сделать нельзя. И опять же законодательство - оно отменило принудительное лечение. А доктора вообще считают, что наркомания, как любая хронь, неизлечима. Да и лечить нечем. Здесь, в больницах, нищета ужасающая. Финансируется только содержание зданий (ободранных, грязных, убогих) да содержание медперсонала. Всё, что могут наши медики - оборвать ломку, но не лечить. Ибо это другие деньги, уже не гроши. А после этого говорится о "низком проценте излечимости"... Как будто лечением кто-то занимается.
Итак, наркомафия бессмертна, а наркомания неизлечима. Какой смысл пытаться лечиться, бороться?.. Мне хотелось развеять эти вредные мифы, беседуя с оперативниками и врачами, судьями и наркоманами, шаря в журналах и Интернете. Цикл статей получился убедительный. Управление федеральной службы по борьбе с наркотиками в Костромской области выписало нашу газету, а мне выдало документ, позволяющий с вопросами входить в любые двери.
А Маслов начал намекать на планерках, что тему надо завязывать - она де нашим задачам чуждая. Коля злобно глядел на него, но молчал. И публиковал мои статьи одну за другой - в каждом номере. А я и рада была стараться - не бегала, - летала, а домашние видели меня только с затылка - лица от компьютера я дома не отрывала. Старшие дети поддерживали и охраняли от маминых причитаний и мужниного: опять лезешь в историю, теперь наркотики! Мало тебе увольнения из "Северной правды"! Женщина после шести вечера не должна думать о работе... Знакомая песня.
Кстати, пользовалась я домашним выходом в Инет, счёт получился приличный. В редакции рабочего места не было: Федотке всё "некогда" было поставить столы для новых сотрудников - стояли неразобранной кучей. Но я не мелочилась: ведь боольшую зарплату получу! Задерживают, однако выплатят же когда-то. Объем моих публикаций достиг трёх полос в неделю: Культура, "Каблучок" (женская страница) и большая статья - в каждом номере. Итак, к окладу в восемь тысяч я получу столько же гонорара - чего подсчитывать расходы? Хватит на всё.
Первые деньги заплатили к исходу второго месяца работы. За апрель. 4800 рублей. Я неприятно удивилась несоразмерности усилий и полученных денег. И федоткиному обману.
Да, глупо вышло... Начала работать раньше, чем заключила трудовой договор. А всё пережитки социализма! Взяли на работу - работай, остальное само собой. Моё дело - писать; оформлять на работу дело других сотрудников. И их, как везде, много. Но теперь понимаю, даже ошибкой это назвать нельзя. Потребуй я заключения договора при приёме - и дня работать не пришлось бы. Принимать работников и выбрасывать их, когда вздумается, а, точнее, сразу, как они начнут проявлять недовольство разницей меж обещанным и полученным, подразумевалось работодателем и его представителем Федоткой заранее. Это нравилось им куда больше, чем соблюдать трудовое законодательство. Они просто использовали людей, как дрова какие-нибудь. Загорелись, дали определенное количества огня - хорошо, а зашипели - вон из топки. И никаких законов, первобытное право силы.
Мы с Федоткой повздорили. Я задала вопросы: почему обманул? Даже по низшей шкале зарплата здесь, по твоим словам, пять тысяч. А мне заплачено меньше. Почему? Я провинилась? В чём? Чьи деньги на мне экономишь, шефа?
- Свои! - сказал Федотка. - Ну, нет у нас больше денег, нет! Вы не в "Северной правде" уже работаете, а в частной газете - сколько заплатят, столько заплатят. Я не хочу идти к Бульдозерову и просить. Вы не представляете, как это трудно! Он каждый гонорар старается уменьшить.
- Он находит время заниматься нашими гонорарами?! Ему что, делать больше нечего? - удивление было столь велико, что забыла сердиться на Федотку.
- Да, он утверждает гонорары!.. Обещаю, в следующем месяце получите шесть тысяч рублей. Вы же делаете женскую страницу - за неё будет отдельная плата.
Через пару дней я сама подошла к Федотке и сказала:
- Ладно. В работу я втянулась, коллектив прекрасный, редактор замечательный, портить себе финишную прямую до пенсии из-за денег не буду. Шесть так шесть. И если бы ты сразу сказал мне правду о будущей зарплате, я бы всё равно устроилась сюда, просто не почувствовала бы сейчас себя обманутой и не было бы этого неприятных разговоров.
- А их больше и не будет, если Вы, Вера Николаевна, исполните одну штуку. - Тут он сделал театральную паузу. - Вы напишете мне заявление на увольнение без даты. И тогда, кстати, я сразу оформлю ваш приём к нам.
Как человек, травмированный социализмом до тупости, сначала даже не врубилась. Зачем оформлять приём, если предлагается написать заявление об уходе? И как это я до сих пор не оформлена, если испытательный срок - месяц, а я заканчиваю уже второй на этой службе?
Потрясла головой и сообразила: Федотка полагает, что наденет на меня ошейник, если у него будет моё заявление об увольнении. Что в таком положении уже не стану задавать ненужных вопросов о деньгах за свой труд. Да он больной! Разве можно в третьем тысячелетии так мыслить в отношении людей, свободных людей,своих сограждан! Я напряглась уже не на шутку: куда я попала? Это что за блядские штучки? Как смеют федотки так со мной обращаться? Куда смотрит его хозяин - ставит над людьми федоток, способных придумывать положения времён крепостного права?
Эх, так я и не допёрла тогда: разве Федотка посмел бы что-то без его ведома и указания предпринимать? Кто-то упрекнёт меня в глупости. В 2005 году я не верила в существование более-менее серьёзного, публичного человека, который, нахватав материальных ценностей, c людьми пытается вести себя, как крепостной помещик! Это не вопрос ума. Скорее,воображения: я не могла вообразить,что среди современных людей может обретаться человек с пещерным сознанием.
Писать заявление не стала. Самой поднести плётку, и ею тебя ударят в момент, который сочтут нужным - не слишком ли? Имела в виду я одного Федотку. Для меня, видимо, поверить в подлость одного сподручнее, чем в подлость большего количества людей.
Тем более, Федотка напрягал всех, начиная от корректора. Он делал в номер страничку для мужчин. Но не так, как я делала женскую - на местном материале, а выбирал наиболее мерзкие тексты в Интернете. Однажды корректор Наташа Валет отказалась вычитывать макет: я не могу, не буду читать эту похабщину!
Я подошла, глянула в текст. Там было что-то про то, как "женщина должна взять в рот лакомство". Что имелось в виду под лакомством, тоже внятно описано. Чупсикова смылась из кабинета, и через некоторое время вошёл Федотка, с начальственным видом спросил Наташу: в чём дело? Говорят, ты отказываешься вычитывать материал, который я дал?
- Да! Потому что это похабно, - дрожащим голоском, но твёрдо ответствовала та.
Он забрал полосу и ушёл. Явился снова и сказал, что он-де просто это место нечаянно пропустил. Врал, сукин кот! Ну да ладно, сдался - и то хорошо. Да вообще-то я не против таких вещей, но в специальных изданиях, а не в общественно-политическом, где, к тому же, есть детская страничка...
Достал Федотка и верстальщиков. Дэн на свой комп даже поставил пароль: "Маслов чмо". Об этом знали все в редакции, кроме, разумеется, Федотки и его родственниц. Однажды в отсутствие Дэна Маслов сел за его компьютер - "поработать". Бац, а там пароль. Он спросил у верстальщика Димы, какой у Дэна пароль. Дима ответил: "Не знаю, но ты попробуй очевидные варианты, вдруг догадаешься?" Маслов стал угадывать, а мы лопались от невозможности удержать смех...
В общем, нормально в редакции к нему относились лишь жена да родственница Чупсикова. Остальные были злы. С журналистами Олесей Докиной и Мариной Борзеевой вёл себя, как со мной: тянул с оформлением их на работу, а выплатил за апрель уж совсем смехотворную сумму.
Редактор молчал о своём отношении к Федотке, но те взгляды, которые изредка бросал ему в спину, говорили о ненависти. Так впоследствии и оказалось: я урою этого урода! - грозил Коля.
Все мы думали: избавиться бы от Маслова, и наступит рай! Не одна я полагала, что Бульдозеров не знает, как тот ведёт себя в отношении коллектива. А что из себя представляет как ответственный секретарь?..
Когда речь шла о моей зарплате, я напомнила Федотке, что сама набираю свои тексты, иллюстрирую материалы, фотографируя всё - от помоек до детишек, пользуюсь домашним выходом в Инет и приношу свои материалы готовыми. Остается перекинуть их на редакционный комп - и ставь на полосу. Тем освобождаю наборщицу, которая "зашивается" и тормозит номер. В дни сдачи его сидят долее полуночи, а если Чупсикова ещё и мои три полосы набирала бы? К утру б не управились.
Федотка глубокомысленно заметил: а самой не нужно вабирать, будет даже лучше, если материалы будут набираться здесь, потому что тогда "всё будет в одном месте". Я не поняла: в каком таком "одном месте"? - Ну, там же, где остальные материалы номера, - ответствовал Федот. То есть, он не имел ни малейшего представления о винчестере, что ли?
Когда рассказала об этой хохме Коле и Алексею Духанкову, они тоже смехом подавились, и Коля сказал: вот, блядь, какого урода я принял в редакцию!
Коля в своём положении временами крепко выпивающего человека ничего не мог противопоставить Федоткиной трезвости. Иногда он пару-тройку дней не появлялся в редакции и тогда всем заправлял непьющий Федотка. Переговоры меж ним и шефом происходили наедине. Разумеется, Бульдозеров доверял трезвому, а не пьющему.
Но "недоразумение" в лице Федотки всех уже так напрягло, что мы были готовы к принятию мер по избавлению от него. Однако дальнейшие события развивались столь быстро и неожиданно, что в итоге за порогом редакции оказались все.
Первого июня во время планерки вошёл начальник рекламного отдела Серёжечка и положил перед Мариной и мной бланки: распишитесь! В это время я отвечала на вопрос редактора, какие материалы у меня готовы в номер. Но ставить подпись в месте, которое пальцем указывал мальчик, чё-то тормознула. Глянула: трудовой договор...испытательный срок при приеме на работу - три месяца... оклад... 800 рублей. Ба. Таких окладов не бывает вообще! Серёжечка затараторил: "Вера Николаевна, это надо быстро, очень быстро подписать!" А Коля ему: "У нас планерка, не мешай. Эти вопросы - потом". Серёжечка ушёл, бланк остался лежать передо мной. Я спросила Колю:
- Ты в курсе, что Маслов велел мне написать заявление об увольнении без даты?
Коля просил не волноваться: будем решать вопросы по мере их поступления.
И мы продолжали планировать номер.
Вошла девица лет 25-ти, я видела её впервые. Она не постучалась, не попросила разрешения войти, не извинилась за вторжение, не поздоровалась и не представилась. Подошла к Марине, выдернула у неё из-под рук бланк. Потом таким же манером - у меня. Я удивилась:
- Девушка, в чём дело?
Она угрожающим тоном произнесла:
- А с вами будет отдельный разговор!
- Девушка, вы кто? - изумилась я.
Она гордо удалилась. Мне за неё ответили: это наш бухгалтер Оксана Недополонок. Объяснили: 800 рублей это туфта. Во всех подразделениях Бульдозерова люди расписываются по официальной ведомости за 800-1000 рублей, а остальные деньги получают по другой - так называемой чёрной. Неужели я об этом не знала? Я не знала. Мне никто не сказал. 4800 за апрель я получила в два приема. Сначала расписалась за 1000 (думала, это аванс, да и в кассе так сказали), а потом в другой ведомости - за 3800. Мне просто в голову не пришло задуматься, официальные это ведомости, или плутовские. Предположить, что Бульдозеров - депутат областной думы, думающий о дальнейшей карьере и репутации, - мошенник... да с чего бы?..
После случившегося нам уже ничего не предлагали подписывать. Фокус с тем, что увлечённые планированием номера, мы не глядя поставим подпись под мошенничеством, не удался. А Оксана нарисовалась ещё раз. Она сказала, что точно знает - я подстрекаю (!) людей к недовольству порядками в редакции. И что это очень, очень нехорошо. Я удивилась её заявлению и подумала: девчонка какая-то полоумная.
Конечно, мы с Олесей и Мариной обсуждали наше положение, оно было практически одинаковым у всех - не оформляют на работу и документы не возвращают, обманули с деньгами. Все беспокоились, что будет дальше. Говорили о Федотке, полагая, что он издевается над нами по призванию, а если об этом узнает шеф, он укоротит паршивца. Но говорилось об этом на открытой веранде, во время перекуров! Нас никто не мог слышать. Оставалось думать, что Марина или Олеся - доносчицы, но разве такое можно было допустить? я и не допустила.
Олесе за апрель Федотка заплатил всего тысячу. Марине меньше, чем мне. Она, правда, не спрашивала об окладе никого, рада была, что хоть взяли в редакцию. Имея диплом журфака МГУ, журналист Борзова никакой. За профнепригодность её когда-то уволили из "Северной правды". Было жалко, но не настолько, чтобы вступаться - уж очень слабенько она писала, часто и подолгу сидела на больничном с детьми. После увольнения каким-то чудом, - а чудом в её жизни оказывался высокопоставленный некогда свёкор,- стала выпускать газетёнку "Костромской лекарь", гордо именуя себя главным редактором. Да дело завалилось, что неудивительно, и Марина пропала из виду, работала где-то в Епархии, - за две-три тысчонки организовывала экскурсии.
Мы встретились с ней случайно. Зашли в кафе, поговорили о том, о сем. Я сказала, что собираюсь устраиваться в "ДНК", - там хороший, кажется, редактор. Марина через несколько дней оказалась там же. Оказывается, она довольно хорошо знала Николая Нихалёва - оба в своё время потерпели от начальства "Костромского курьера"...
Коля принял Марину в пику Федотке, который был категорически против. Но сдался, потому что Нихалёв вёл себя так, словно приём Марины дело давно решённое. Марина трепетала перед Масловым, но активно инициировала разговоры о том, что так жить нельзя и призывала нас действовать. Когда я спрашивала, что конкретно она имеет в виду, и как она лично будет действовать, Марина стушёвывалась. Дело в том, что я знала о её свойстве громко хлопать крыльями и квохтать по любому случаю. Именно этот процесс доставлял ей удовольствие, а на поступки она неспособна. В "Северной" все - от редакторов до коллег считали её откровенной лентяйкой ко всем прочим качествам. Но, придя в "ДНК", Марина взяла тему медицины - оказалось, работа в "Костромском лекаре" не прошла даром. Я похваливала её статьи, желая поддержать и ободрить, хотя, конечно, замечала разницу между кусками из Интернета, которые она вставляла в них, и её собственным текстом с вопиющими "блошками". Но в целом она подросла и тем заслуживала одобрения.
Следующая планерка восьмого июля стала последней для всех. Хотя поначалу думали - только для некоторых. События развернулись с детективной скоростью.
Мы уже успели спланировать номер на 15 июня, когда вернулся от шефа Федотка и сказал, что есть новости: плохие и очень плохие. Шеф, то есть Бульдозеров, лишает весь коллектив трети зарплаты за май (а в июне за май мы ещё не получили даже аванса), потому что газета упала в каком-то там рейтинге.
- А второе - у нас будет сокращение штатов, - объявил Федотка.
Он назвал имена: Дэн - один из двух верстальщиков. Вера - одна из двух корректоров. Юля - одна из нескольких сотрудников отдела рекламы. И - тут он помедлил - Вы, Вера Николаевна. Олесе Докиной он чуть раньше объявил об увольнении - за то, что она всегда опаздывала на планёрку.
Таким образом, в штате оставалось два пишущих журналиста: главный редактор и Марина Борзеева. Потому что хороший журналист и человек Лёша Духанков заявил, что увольняется сам. Марина была в ужасе: как вдвоём они будут "закрывать номер". Из 24-х полос?!..
Федотка под её причитания распорядился: в понедельник (а дело происходило в среду) я должна сдать материалы, которые мы сегодня запланировали в номер, и могу быть свободной.
Коля сказал, что этого НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! А если может, то ненадолго. Он обязательно что-то предпримет до 13-го июня.
- Сию минуту у меня нет решения, как действовать. А у тебя есть? - спросил он меня. - Давай, спокойно продолжай работать, придумаем что-нибудь.
Просил не прерывать сотрудничество с газетой в любом случае. Даже если мне придётся уйти, пока он тут редактор - будет публиковать мои материалы и платить хорошие гонорары - железно.
В довершение дома сгорел комп. Пришлось набирать статьи в редакции. Работа не шла. Полосу "Каблучок" сделала, статейку и опрос к Дню независимости тоже, а очерк про хорошего мужика писать не стала. Ради чего уже усердствовать. Коля упросил-таки всё ж написать его - в следующий номер. Но следующего не было. Этот стал последним.
В редакции в те дни Николай почти не появлялся... Остальные под конец недели решили сочинить коллективное письмо Бульдозерову - про Маслова: считали, "это всё из-за него". Письмо поручили изготовить мне, так как принтер дома был только у меня, а комп к тому времени починили. Письмо подписали все. Одна Марина заартачилась: ей не нравилось то и это... Я сказала: предложи другие фразы, переделай - письмо-то коллективное. Она ограничилась как всегда, квохтаньем, но ничего не предложила. А письмо не подписала. Коля забрал его себе - сказал, сам отдаст Бульдозерову. Но тянул с этим, ограничиваясь многозначительным видом. Он-де знает, что делает.
А моё время в понедельник утром истекло. За эти дни бухгалтер Недополонок и юристка Луева имели со мной беседу. Они предложили два варианта увольнения. Первый без записи в трудовой о моей работе в редакции, но с выплатой всех заработанных денег. Второй - с записью, но тогда оклад - тысяча, и точка.
- У вас есть два варианта! - внушали мне девицы.
- У меня есть один, - отвечала я, - и он законный: по сокращению штатов с выплатой причитающихся сумм согласно трудовому законодательству. Вы же сокращаете штаты?.. А просто уволить нет никаких оснований. Вы видели мои публикации. Их объем и качество говорят лишь о моём усердии и квалификации.
- Да, да, - отвечали они. - Именно потому мы предлагаем Вам два варианта, чтобы вы выбрали для себя лучший. Мы это вам одной предлагаем - другие увольняемые об этом знать не должны!
Ни о чём мы с девицами, понятно, не договорились.
Глава третья. Как я давала олигарху шанс быть человеком
Наступил понедельник, 13-е. От Коли не дождалась к этому дню никаких действий, а потому решила действовать сама.
Утром взяла с собой Олесю Докину в свидетели и зарегистрировала у секретарши Бульдозерова Ноту следующего содержания.
Олег Александрович,
Право учредителя газеты принимать и увольнять сотрудников бесспорно. Но делать это надо с соблюдением трудового законодательства.
Вам известно, что журналист В. Ужнев оспаривает законность действий по отношению к нему в суде, но неизвестно, что М. Дарюнова после нескольких месяцев работы уволенная Ф. Масловым, вышла из редакции без записи о том в трудовой книжке. Он не счел нужным оформить приём и увольнение, в результате чего у человека, трудившегося в конечном итоге на Вас, Олег Александрович, прервался трудовой стаж. Его счастье, что Маша, прекрасный человек и достаточно опытный наборщик, в суд подавать не стал. А Маслову нужно было устроить на её место свою родственницу, что и было сделано.
Почти каждый его шаг в отношении многих сотрудников газеты беззаконен и по-человечески непорядочен. А Вам, если угодно провести сокращение штатов немедленно, как говорит Ф. Маслов, сообщаю: я согласна уйти немедленно, но требую записи в трудовой книжке о приёме и увольнении, выплаты всех положенных при увольнении по сокращению штатов сумм, выдаче справке о реальных доходах за время работы. То есть, требования умещаются в рамки Закона. Но увольнять меня в соответствии с ним директор газеты не намерен. Очевидно, решил поступить со мной, как с Дарюновой. Но мой опыт и квалификация, трудовой вклад в газету зафиксированы на её страницах, его трудно приуменьшить и опорочить (хотя, конечно, можно попытаться). Просто г-н Маслов почему-то решил, что в стенах Вашего холдинга сойдёт с рук любой произвол, и это, увы, бросает тень на Вас, Олег Александрович.
Кстати, о доходах - они просто смешны, так что работа в Вашей газете более не представляется привлекательной. Спросите, почему согласилась на заработок, не позволяющий элементарно выжить? Просто г. Маслов обманул меня, как и Ужнева. Обещал одну сумму, а выплатил другую.
Уходя из Вашей газеты, я чувствую себя элементарно ограбленной. За качественный и добросовестный труд меня, как и всех, обещают лишить 30% той ничтожной суммы, какую согласились выплатить: газета, видите ли, не котируется в рейтингах... Рейтинг дело плавающее - сегодня нет, завтра есть. Просто его надо уметь подготовить.
Согласитесь, за 2,5 месяца работы я не могла обеспечить высокий рейтинг газете. После цикла статей о наркомании УФСКН сразу заключило договор на подписку "ДНК", хотя дотоле о существовании такой газеты не знало. Я начала работу по привлечению к ней внимания творческой интеллигенции. Но пострадали увольняемые теперь люди в первую очередь потому, что работа по распространению и рекламированию издания поставлена из рук вон плохо.
2,5 месяца обхожусь без документов (взяты Масловым "на оформление") без медицинского полиса. Сегодня, когда нужно попасть в поликлинику, я в затруднении: за весь срок работы на Вас деньги получила всего раз и в сумме, с которой можно смело идти в службу соцподдержки, но никак не к платному доктору. Не царское это дело - людей грабить. Вашу репутацию действия Вашего представителя вполне умаляют.
Член Союза журналистов
И Союза российских писателей Вера Арямнова
13.06.2005
Не успели мы с Олеськой перекурить этот случай, как явился Коля: иди, забери назад свою Ноту, пока она не попала Бульдозерову.
Очень настаивал.
У меня не было ни малейшего желания делать это.
Коля сказал, что договорился с шефом о личной встрече с коллективом. Мол, разговор лучше бумажки, поэтому коллективное письмо отдавать не стал. Завтра соберёмся и всё про Федотку скажем шефу устно.
А я не была уверена, что мы сможем что-то сказать. Народ-то пишущий, а не говорящий. Не дай Бог, слово возьмут - всё испортят. Особенно Маринка: пек, мек... Слушать стыдно!
Так и произошло. Бульдозеров никого не захотел слушать, кроме Маслова. Тот обвинял Колю в пьянстве. Сам Бульдозеров обвинял коллектив в том, что он раздут. (Нас 18 человек, 8 из которых - федоткина служба, а пишущих вместе с редактором 5 человек, остальные технические работники). Подтвердил федоткино единоначалие. Сказал, уволены все, кого назвал Федотка. Сказал, что читал мою ноту. Марина разглагольствовала о рейтинге газеты и еще о чём-то - невнятно и глупо. Коле шеф не дал сказать и двух фраз, грубо перебил. Упрекнул: Федотка в редакции не появился бы, если бы Коля не пил и справлялся.
Я заметила, что состав, который остаётся, просто не в силах делать газету: два журналиста, верстальщик, наборщица, корректор. Газета просто не сможет выходить. Не жаль уже вложенных в газету денег?
- Не-а! - лихо ответствовал олигарх, сделав жест рукой, обозначающий готовность выкинуть миллионы и не пожалеть.
Эффектно это у него получилось.
А кто же трясся над гонорарами каждого сотрудника?..
Мне вернули документы, кроме трудовой. Я ещё раз должна прийти сюда за ней и расчётом. Когда-нибудь...
Вышла из редакции с тем ещё настроением. Дома, в саду, старшие дети готовились к приходу гостей. Сыну в этот день исполнился тридцать один год. На подарок моя новость об увольнении не походила... Не хотелось нести её туда...