Почему одни не пишут стихов никогда, другие только в юности под влиянием нахлынувших чувств, третьи же "несут крест" стихотворца всю жизнь? Собирают они стадионы слушателей (как это было в 60-х годах прошлого века в нашей стране) или живут и умирают в безвестности, неважно. Важно, что такой... контингент, как поэты, существует веками в любой общественной формации, любой стране и на любых широтах.
Говорю о тех, кого дар стихосложения не оставляет до самой смерти, хотя большинству это не приносит никаких преференций, лишь расходы на издание собственных книг. У кого нет иных стимулов для стихосложения, кроме этой способности, положенной, как принято говорить, в колыбель. Сама отношусь к таким несчастным... счастливчикам. Ничто внешнее не могло сформировать желание писать стихи. Родилась в семье, далёкой от литературных кругов. Вокруг если и читали, то прозу. Стихи были вне надобы и представления о том, зачем они вообще существуют. Первые рифмы сообразила в 9 лет, они-то и определили весь дальнейший, как говорится, путь. Основным занятием стала работа со словом, где бы и кем поначалу ни работала. В 1985 году пришла в журналистику - из жизни, не из вуза. Тогда в стране началась перестройка, и отовсюду звучали призывы: начни с себя, если хочешь перемен к лучшему. Вот и подумалось: что я-то могу делать лучше всего? Работать со словом. Тут от меня должен быть толк... Но в журналистике стихотворчество было помехой. Оно времени не выбирало. Например, утром надо сдать статью в номер, а для написания её есть только ночь. И в такой момент является пресловутое вдохновение, неотменимое, как роды... Помню комический случай, когда некий начальник, заметив на экране моего монитора строчки в столбик, раздражённо приказал: не пиши стихов на работе! А-ха-ха, как будто это в моей власти! Лучше бы приказал не ходить на работе туда, куда и королевы пешком ходят - тут хоть потерпеть можно. Задержать появление стихотворения - нет; ты лишь субстанция, которой оно себя создаёт - не более. И не менее.
Не раз давала зарок: не писать стихов. Из-за них чувствуешь себя белой вороной в любом здравом головой коллективе, а проку от них нет. И что? Не записывать получалось, но отменить состояние, когда в тебе рождается стихотворение, невозможно, как отменить физиологический акт. Например, дыхание.
Разумеется, это одна сторона дела. Другая состоит в том, что прямое назначение поэзии - спасать жизнь: автору, читателю. Ловлю себя на том, что написала фразу, которую не раз слышала от большого русского поэта Владимира Леоновича. Неудивительно: он во многом подтолкнул мой личный прогресс. Общение с ним и другими костромскими шестидесятниками (неважно, живыми или мёртвыми) - вот "мои университеты". И в журналистике, и в поэзии.
"Во всём мне хочется дойти до самой сути", - написал Борис Пастернак... И мне хотелось дойти до сути того, что лежит в истоке способности к стихосложению. Кажется, удалось. У такой генерации, как художники (в широком смысле), вдобавок к основным инстинктам, присущим людям, есть ещё ИНСТИНКТ ЗАПЕЧАТЛЕНИЯ бытия, жизни души человеческой. Придумать его нельзя, однако можно присвоить, отсюда такое явление как версификация, но сейчас речь не о нём.
Небо в барашек
Пятьдесят семь лет отделяют от этого воспоминания. Я впервые меняю место жительства: с улицы Сен-Катаяма переезжаем на Станционную в поселке Янаул, где родилась. Мы с мамой несём последние пожитки. То есть, несёт мама. Я бегу рядом... Вдруг понимаю: мы же покидаем огромный деревянный двухэтажный дом с просторной верандой, множеством соседей, которые воспринимались как родная семья, на-все-гда!.. Я покидаю всю дотоле прожитую жизнь!
Читать ещё не умею и, тем более, не могу записать (запечатлить, сохранить) щемящие чувства, которые обуревают моё пятилетнее тельце с головы до ног. Но внятно понимаю: запомнить то, что чувствую - необходимо. КАК?!
Вдруг замечаю небо - в тот день оно было сплошь в мелких, как барашки кудрявых, облачках. И думаю: небо будет всегда, небо вечно. Всякий раз, когда увижу его таким, в барашек, обязательно вспомню это пронзительное чувство утраты... Конечно, слов таких в малолетней моей голове не было, но чувства помню, словно это происходит сейчас, когда описываю его "взрослыми" словами.
Думается, именно в те минуты и родился во мне поэт, ОБЯЗАННЫЙ фиксировать то, что происходит с его душой. Потому что история отдельной души не менее важна, чем история человечества. Именно тогда проснулся во мне инстинкт сохранения бытия, который для поэта или писателя важнее инстинкта сохранения жизни.
"Не издашь книгу - сохранишь лес" вместо постскриптума
В этой книге могло не быть главы "КАЗАНЬ". Перед отъездом из столицы Татарстана в Издательском Доме Маковского вышла третья моя поэтическая книга "Бездомное сердце". А до того в издательстве "Бриг" вторая - "В стране родной". Под их обложки и вошли "казанские" стихотворения. Но, пока третья рукопись в издательстве превращалась в книгу, до возвращения в Кострому оставался месяц... И образовался у меня должок в плане публикации перед родившимися за этот месяц текстами. Их не хватало для полноценной главы в четвёртой книге. Поскребла по сусекам, отыскав ещё несколько казанских стихотворений, которые не вошли в предыдущие книги по соображениям композиции... По ходу родилась идея: объединить их в цикл, концепция которого - переезды из квартиры в квартиру. От каждого "новоселья" по стихотворению. Переездов было десять за восемь лет. А неопубликованных стихов "в тему" меньше. Поэтому взяла уже напечатанные в предыдущих книгах, тем самым нарушив принцип: в каждой новой только новые стихотворения! Однако цикл "Аренда" потребовал отойти от него... Ну, дело того стоило. Ведь цикл-то в целом новый...
Может, не стоило объясняться по этому поводу, но не раз я заявляла, что подпитывать очередную книгу стихами из прежних неправильно - хотя бы в отношении живых деревьев, срубленных для того, чтобы стать бумагой твоей новой книги. "Не издашь книгу - сохранишь лес" - гласит известная мудрость. Иным авторам деревьев не жалко. Напишут два-три десятка стихотворений, а ещё столько же, если не больше, возьмут из предыдущих книг - и дело в шляпе: вот поэт уже автор 8-9 или 10-11 книг, хотя на деле написал всего 3-4, если исключить повторенья. Повторенья уместны в "Избранном". В любом другом случае они говорят о недостаточной потенции написать новую книгу при нетерпении её издать. Но, как бы там ни было, а необходимость объяснить, почему в эту книгу вошло пять стихотворений из прежних, я чувствую.
Полагаю, "На закате не спят" - последняя поэтическая книга, которую издаю. Может быть, её бы не было, если бы у моей поэзии не было поклонников. Деньги на издание пришли из Санкт-Петербурга. Именно потому, что это последняя поэтическая книга при жизни (дальше будут прозаические), я позволила себе авторское послесловие - для будущего читателя моих четырёх поэтических книг (в целом более 350 стихотворений). Ибо если читатель будет, эта моя "объяснительная" ему не лишняя. В первой и третьей книгах за автора "объяснялся" Владимир Леонович. Эту прокомментировал своими эссе казанский поэт Тимур Алдошин, ведь Владимира Николаевича не стало. Не станет и нас. Но книги останутся. Судьба их пока неисповедима.