Свое звание коммандор Гвандарвазия получил во время румынской компании, когда местный болард Михай Богаз, всем имеющимися в его распоряжении силами и средствами пытался сдержать напор растущей новой империи. Эта держава, ныне вполне покойная, называлась Новая Европа, а руководил ею Император Наполеон IV Гогенцоллерн. В бою под Тирасбургом будущий командор наголову разгромил отряд врага, состоявший из пяти магов-коммандоров и более сотни солдат поддержки, применив заклятие "огненный шар" в сочетании с использованием защитных рун Огненного сердца. Бой был тяжелый и длился более трех суток, но в результате его все маги-коммандоры противника были повержены, что автоматически давало право называться коммандором и ему, Сандасу Гвандарвазия, сыну рабочего и знахарки.
Он сидел в главной комнате своего дома, в простом кресле, отысканном кем-то из верных на развалинах старого города, напротив окна, лишенного каких бы то ни было стекол и рам, в которое бил ослепительный дневной свет солнца. Немигающими серыми глазами с маленькими точками зрачков коммандор смотрел прямо на солнце, и на губах его, тонких и сухих, читался вызов. Бледное вытянутое лицо, с двумя симметричными складками, очерчивающими носогубный треугольник, спокойное выражение этого лица и крупный нос с горбинкой и широкими ноздрями, потдтверждали этот вызов. Вызов этот был частью Гвандарвазия, и не обращен напрямую к солнцу. Вызов был сущностью командора, его Я, им самим.
В утомленном многими войнами сознании командора еще теплились воспоминания о прошлом этого мира, давно исчезнувшем в неразберихе Новых Времен. Помнил он, что некогда мир был един, и чаще всего назывался он планета Земля. Хотя сейчас и смысл этого названия, и смысл самого слова "планета" стерся, потускнел, исчез. Ныне Гвандарвазия попирал ногами прах Земли Роз, Розланда, или Роззии. Пусть химический состав праха (хотя кто сейчас вспоминает про это лжеучение) не изменился за сорок лет жизни прославленного воина-мага, но сама жизнь поменялась кардинально.
Ему было около шести или семи лет, когда на спокойный сытый мир старушки Земли обрушились вполне внезапные потрясения. Поскольку в результате этих потрясений, изменилось буквально все, от политического устройства общества до флоры и фауны обитаемого мира, то точной даты перелома не знает никто. Никто также толком не знает сколько длились Первые дни, наполненные ужасом и непониманием происходящего. Это сейчас принято называть эти дни Первыми, а в то время никто не сомневался, что наступил час Страшного Божьего Суда, поэтому те дни чаще называли Судными Днями.
Стоял тихий летний вечер. В городе Лапенске в двухкомнатной квартире пятиэтажного кирпичного дома "хрущовской" постройки Яша Мохов был с мамой Антониной Яковлевной и ее старинной подружкой Ксенией Михайловной (фамилии своей спасительницы будущий командор так никогда и не узнал), к которой они вдвоем приехали в гости из дальнего сибирского города Красноярска. Мальчик играл с новой гоночной машинкой на аккумуляторных батарейках.
Маму Яша не запомнил, но коммандор впоследствии восстановивший память (но не чувства) отметил, что она была весьма грузной и грустной женщиной средних лет с темно-русыми волосами, круглым и бледным лицом, но весьма сильным характером, о чем свидетельствовал нос с горбинкой, доставшийся Яше по наследству, и выдающийся вперед подбородок. Мама была семейным тираном, но почему-то души не чаяла в Яше, и все, или почти все ему позволяла. В тот день она была в темно-синем платье с большим круглым вырезом, в котором болтался небольшой янтарный кулончик. Тетю Ксению (или Ксеню, как он ее называл) он запомнил лучше. Она была маленькой, на голову ниже мамы, женщиной с веселым, а точнее бодрым характером. Маленькая, она была к тому же и худенькая, а вот лицо было полным, почти, как у мамы, с двумя ямочками на щеках, маленькими лукавыми глазами и небольшим курносым носом. Она размахивала руками, прохаживаясь по комнате в своем пестром желто-коричневом халатике из фланели и без умолку тараторила.
Запомнил он еще и яркий квадрат на полу, подарок клонящегося к закату солнца, всего лишь отражение, но слепящее, почти обжигающее глаза. Минутами он даже отвлекался от игры, и заворожено смотрел на этот прямоугольник света. Теперь сорокалетний командор легко возвращался в это воспоминание, глядя на яркий свет солнца.
Две подружки оживленно беседовали на самые различные темы в ожидании того момента, когда вскипятит воду новый электрический чайник. В коридоре без умолку стрекотал радиоприемник. За окном неудачливый автолюбитель довольно громко выявлял дефекты в работе двигателя внутреннего сгорания автомобиля марки "ВАЗ". И внезапно все это оборвалось. Умолкло радио, и одновременно с ним затих двигатель автомашины за окном, отказался работать электрочайник, но самое страшное, - перестала работать игрушечная машинка, а мама и эта гадкая тетя Ксения никак не отреагировали на трагедию, продолжая болтать о чем-то невыносимо скучном: о платье, которое приобрела мама сегодня утром в универмаге "Зоринька".
Мальчик расплакался. В то время он плакал много и охотно, потому что был избалован, а, может быть, в этом плаче были виноваты его неординарные гены, которые требовали от окружающих особого к себе отношения. Этот вечер мог стать самым счастливым в жизни мальчика, обычного мальчика, каких было много на тогдашней планете. Но счастья в жизни будущего мага-коммандора было немного.
Дело в том, что в тот летний вечер изменилось устройство мира. Техника заменилась на магию. Перестало работать электричество, двигатели внутреннего сгорания, паровые машины. Превратились в груду бесполезного хлама атомное оружие и обычное огнестрельное. Стали безвредными многие яды, наоборот, многие мясные полуфабрикаты превратились в яд. Взамен многие люди, хотя и далеко не все приобрели особые возможности: левитацию, воспламенение взглядом, телепатию.
Изменился сам мир. Для тех, кто жил в Европе, другие части света перестали существовать. До Америки не удавалось доплыть, хотя попытки и предпринимались (на парусных судах, кончено). Более того, исчезла Азия. За Уральским хребтом по-прежнему были земли, но на них жили некие загадочные мохнатые здоровяки, прозванные впоследствии Гипербореями. За рекой Урал протянулись бесконечные безлюдные степи, до края которых также не удалось доскакать ни одному всаднику. Кавказские горы по-прежнему остались на месте, но на них поселились одноглазые великаны-циклопы, которые никого не пропускали за хребет. Стамбул, по-видимому, погиб, про те места ходили самые разные слухи, которые сводились к тому, что там обитают самые отвратительные и разнообразные чудовища.
Насколько можно судить, все это произошло в одну секунду, будто по мановению волшебной палочки. И последствия перелома были ужасны. Детство Яши Мохова прошло в частых слезах, в грязи, в болезнях, постоянной опасности.
Мама умерла в самый первый день. Она съела небольшой кусочек колбасы, которая была приготовлена с использованием ставших ядовитыми консервантов. Причину смерти мамы, Яша и тетя Ксения узнали случайно от соседа-вегетарианца, потерявшего всю свою семью в тот самый первый день. И в этом им опять повезло, потому что они стали осторожно относиться к еде, и еще больше года употребляли в пищу только овощи, фрукты и хлеб, боясь прикоснуться к мясу и молоку.
Огромное количество смертей в Первые дни превратили города в самые страшные места на земле. Человеческих трупов было слишком много, и паника захлестнула людей раньше, чем администрации и правительства успели наладить погребение. Все системы реагирования на чрезвычайные ситуации опирались на использование технических средств. Но связь не работала, оружие превратилось в беспомощные игрушки. Дороги были не проезжими из-за пробок-баррикад, возникших в первый же день из-за массовой остановки двигателей, и вывозить трупы было не на чем, и нечем. Когда разгорелась паника, большинство чиновников и полицейских поддались ей. Из городов потекли беженцы. А уже на второй-третий день все крупные города полностью перешли под контроль обезумевших банд и обезумевших групп представителей власти. Страх охватил всех, но одних он заставлял бежать, а других грабить и убивать.
В те несколько дней, наверное, трудно было найти человека, которого можно было бы назвать нормальным или хотя бы адекватным.
Внесли свою лепту в разрушение цивилизации внезапно открывшиеся магические возможности людей. По одной из легенд пятисоттысячный город (название все время менялось) в центре Европы полностью перестал существовать из-за несознательного заклятия потенциально сильного мага. Он, видите ли, пожелал, чтобы "все сгинуло". К счастью, сам заклинатель исчез вместе с погибшим городом. Легенда эта, хотя и вряд ли является правдой, так как не может ответить на вопрос, кто же был свидетелем этой драмы и при этом выжил, так вот, легенда эта, вместе с тем, показательна. В считанные дни крупные города Европы обезлюдели. И сама Европа перестала существовать.
Командор Гвандарвазия мало что помнил об этих событиях, он и не хотел их вспоминать. Не хотел он вспоминать и свое детство до перелома. Но считал необходимым и полезным поднимать эти воспоминания на поверхность, понемногу, сохраняя самообладание. Для него это было, что-то вроде упражнения по укреплению ясности сознания, необходимой в боевой обстановке, необходимой в жизни, которая мало чем отличается от боевой обстановки. И исследованием. Исследованием себя, своих возможных недостатков, идущих из детства, а, может быть, и достоинств.
Но он не понимал и не принимал ни своего детства, ни того кошмара, что происходил в Первые дни. Все это было в прошлом. В прошлом. Не забыто, но не значимо. И даже смерть матери воспринималась, как данность. Если бы он родился сейчас, в 34 году, его все равно бы отняли у ней, чтобы проходить обучение, как подобает магу.
Судные дни породили новый мир, в котором ему суждено было занять одно из почетных мест. Во всей Роззии, то есть на территории бывшей Европы насчитывалось порядка трехсот магов-коммандоров и магов-генералов, которые относились к элите общества, если так можно выразиться, и к этой элите принадлежал Сандас. Вряд ли у него был шанс продвинуться так высоко в мире старой Европы.
Сегодня выдался относительно свободный день, и командор не преминул обратиться к воспоминаниям. Отвлеченный на миг мыслями о переломе и его значении, он потерял необходимое сосредоточение. Но еще миг спустя его взгляд вновь растворился в солнце, позволяя образам прошлого проступить на холсте памяти.
Он и тетя Ксеня покинули город на следующие же сутки после перелома, днем. Она несла на плечах здоровенный рюкзак, принадлежавший дяде Кириллу. Где был дядя Кирилл в те дни Яша не знал, а тетя Ксеня не говорила. Яша тоже нес рюкзак, в котором лежали носовые платки, коробка с фломастерами (потом они узнали, что они не пишут), карандаши, компас и медведь Муша, его любимая игрушка.
Еды у них почти не было. Бандиты, как называла группы молодых и сильных юнцов, в изобилии бродящих по умирающему городу, тетя Ксеня, захватили большинство источников неотравленной пищи (рынки, склады, магазины), и ей так и не удалось найти магазин или лавочку, в которой можно было бы пополнить запасы.
Коммандор отметил про себя, что все действия, которые совершал он тогда вместе с тетей Ксеней, трудно было назвать осмысленными. Они просто бежали туда, где, по мнению тети, могла бы наладиться хоть какая-то жизнь. Точнее бежала тетя Ксеня, Яша просто покорно следовал за ней. Его "я" было подавлено смертью матери, а, возможно, и гибелью всего окружающего мира. В те дни он даже не плакал, хотя до этого редкий день проходил без истерик и капризов.
Инстинкт самосохранения, вероятно, не подвел мудрую женщину. Позже командор неоднократно бывал в тех местах и не находил ничего, что напоминало бы хотя бы развалины Лапенска. Иногда он даже думал, что легенда о городе, стертом с лица земли неумелый магом относится именно к Лапенску. С другой стороны, городок был небольшим и мог быть разрушен в череде последовавших за Первыми днями Войн Рождения.
Сейчас он отдавал себе отчет в том, что выведя его из города, тетя Ксеня спасла ему жизнь. В последствии он не встречал ни одного "долома", то есть рожденного до Судных дней человека, который бы пережил Судные дни не в сельской местности. Даже теперь, в 34 году, города оставались большими могильниками, источниками сырья и головных болей правителей, но никак не местом для нормального проживания людей.
Командор с трудом вспоминал дорогу. Шестилетнему мальчику пришлось нелегко: под огненным зноем солнца преодолевали они долгие километры по бездорожью. Воспоминания Яши Мохова ограничивались трещинами в асфальте, буграми и ямами на грунтовке, странными встречами с редкими пешеходами. Из города уходили поодиночке или группками из нескольких человек, будто всех поразила чума или другая болезнь, которая могла заразить и лишить жизни в считанные дни. С попутчиками не разговаривали, и старались свернуть, отстать или обогнать. Обменивались лишь информацией: "Впереди, банда". Банды удалось обойти, но, три или четыре раза (один раз в городе, а затем за городом) тете и мальчику приходилось слышать дикие крики вдалеке (то ли кого-то били до смерти, то ли просто вопли ярости и безумия).
Ночевали, где придется. Первую ночь провели в пригородной слободке, в небольшом деревянном домике, в котором почему-то не оказалось хозяев. Пищи и воды там тоже не удалось обнаружить. Ужинали взятыми из дома припасами.
Второй день принес разочарование. Дачный поселок, к которому стремилась Ксения Михайловна, оказался разгромлен. Они так и не узнали, кто уничтожил поселок, и оставались ли бандиты еще там. Лишь издали видели обгоревшую крышу дома тети Ксени. Решили не рисковать, а идти дальше, в поисках случайного приюта, то есть искать какой-нибудь отдельно стоящий дом, предположительно в лесу (на самом деле, тетя Ксеня решила, но сначала спросила, есть ли возражения у мальчика, а Яша не возражал). Вторую ночь провели за городом, под открытым небом. Пили воду из ручья.
На третий день мальчик устал: сбил ножки в кровь и запросился домой. Слезы катились градом. Он упал на землю, и начал биться в истерике из последних сил. Вся обида и страх избалованного ребенка сотрясали тело мощными волнами. Ксения Михайловна просто стояла и смотрела, потому что у нее не было сил успокаивать Яшу, не было сил идти, и не было сил... вообще. Она просто смотрела и ждала, когда кончится эта истерика и этот душный день, и этот страшный сон - ее жизнь. А мальчик бился об землю, пока его плач не превратился в икоту. Потом он затих. Видимо, находился в обмороке, а, когда очнулся, его голова была на коленях этой гадкой милой женщины, и она пела песенку "Лети, журавушка, по небушку, лети". И еще она тихонько поглаживала его прямые непослушные выгоревшие на солнце волосы. Командор помнил это ощущение всю жизнь, и в минуты тревог любил предаваться этому воспоминанию. Сейчас он не мог позволить ни одной женщине поглаживать свои волосы.
Неизвестно, зачем Ксении Михайловне непременно нужна была отдельно стоящая избушка в лесу. Видимо, она хотела отгородиться от всего происходящего, начать какую-нибудь другую жизнь вдали от людей, так непонятно изменившихся в какие-то три дня. Но планам этим не суждено было сбыться. Пройдя еще километр по выбранной ими грунтовой дороге, они наткнулись на импровизированную баррикаду из поваленных столбов электропередач и снятых откуда-то заборных пролетов. Здесь дежурили четверо мужчин лет тридцати-сорока, один из которых остановил женщину с ребенком, спросил, как их зовут, и куда они направляются. Установив, что женщина и ребенок фактически идут вникуда и нуждаются в помощи, он предложил присоединиться к их поселению, которое носило гордое название Новый Лапенск.
Так закончилась первое путешествие командора Гвандарвазия, совершенное им после перелома. Поселение оказалось небольшим, в пятьдесят домиков, и до Судных дней, видимо, представляло собой такой же дачный поселок, как и тот, к которому первоначально вела Яшу тетя Ксеня. Женщине и мальчику выделили отдельный дом, в который принесли ведро чистой питьевой воды и четвертинку хлеба, а также пригласили присоединяться к общему ужину вечером...
Командор вышел из воспоминания. Так же резко, как вставал с постели, завершив просмотр сновидений. Его слух, находившийся настороже все время, пока зрение было целиком отдано ревизии воспоминаний, уловил особый звук, который потребовал все внимание командора. В комнату влетел голубь, синий голубь императора Феодула. "Что ж, посмотрим, что предлагает этот старый пройдоха на этот раз", - с этой мыслью, командор начал разворачивать заклятье, снимающее с голубя императорскую защиту, чтобы добраться до записки, которая была прикреплена к лапке птицы. "Посмотрим во сколько, и чего, оценил мое предательство голуболицый аристократ".