Аннотация: Врач. кто это? Человек, который давал клятву гиппократа? Может быть, но это не значит, что этот человек не имеет права повеселится. Даже пускай жестоко. Вот вам история жестокой шутки, нет, розыгрыша... ну и естественно последствия.
Пожилой старикашка тяжело кряхтя встал со скрипучей кушетки и заковылял в прохожую, обеспокоенный долгой трелью дверного звонка. Его сьедало ужасное любопытство: "кому нужен никчемный, седой старик? Неужели у дочки-потаскухи проснулась совесть и она наконец вспомнила, что у нее есть еще живой отец, ветхий старик, за которым нужен глаз да глаз, дабы он протянул в этом мире денек-другой? Наверное деньги понадобились. А откуда они у меня, у меня, старика на пенсии, который еле-еле сводит концы с концами... Но придется одолжить.". Эта мысль столь полюбилась ему, что он сам не поверил глядя в глазок и завидев там не родную доченьку, а двух подозрительныхх мужчин средних лет в белых халатах. Старик сделал окинул взглядом непрошенных гостей оценивающим взглядом. Хоть глазок позволяет глянуть лишь одним глазком, но глаз-алмаз старика еще не потух. Итак, двое мужчин, оба в халатах, у одного огромный такой чемоданчик с большущим красным крестом в белом кругу на боку. "Врачи" смекнул старикашка, но все же для самопроверки спросил "Кто?" , видимо для приличия и тут же, не дождавшись ответа заставил дверной замок заклацать, открывая дверь незнакомцам. Не успела дверь скрипя довершить свой ход, дойдя до "крайнего положения", как в квартиру абсолютно безцеремонно и даже безпардонно ввалились "гости", словно эсэсовцы, которые искали в доме у бедняги старикашки логово партизан.
- Кто, кто! Конь в пальто! - сказал первый штурмовик.
- Ясен пень, что не колхозники. Откудова будете? Врачи что ли? - огрызнулся старик
- Врачи что-ли. - каким-то монотонным голосом, почти загробным произнес второй "гость".
- Давайте проходить что ли... - первый не дожидаясь ответа потащил своего товарища с чемоданчиком в гостинную, оставляя старика у открытой двери в полном недоумении.
Очутившись у входа в гостинную, вернее единственную комнату в квартире не считая туалета, ванной да кухни, с безнадежно пожелтевшими ободранными обоями и реликтовой люстрой под потоклком, которую явно можно было продать в антикварный магазн по хорошей цене, опершись на трость, которую старик неожиданно ощутил у себя в руке, он с презрением окинул двух индивидов, топтавшихся на его лучшем ковре, который ко всему прочему был еще и единственным. Мелкие злые глазки-алмазки снова начали накидывать на холсте еле заметные контуры рисунка. Поднятая бровь предала старика и выдала его сомнения и внутренние колебания, иными словами в голове хозяина что-то завертелось, маятник качнулся, механизм начал набирать обороты и это немогло не настораживать, мало ли что там в голове у старика! Оглянув мутным, жарящим взглядом гостей изподлобья хозяин озарился кривой, никчемной и даже пугающей улыбкой, улыбкой палача-убийцы. Белые и на удивление крепкие зубы блеснули на фоне хмурого лица старика.Он думал. Он был художником и теперь он скурпулезно анализировал морды незванных гостей, чтобы потом преобразить их обьемнй рисунок-модель. Первый, тот что заходил с чемоданчиком, был весьма тучным мужчиной со сверкающей от света люстры лысиной, гладко выбритый, в чистом и опрятном халате приятной белизны. Лицо его хозяину показалось даже знакомым. Как же, разбойник с большой дороги, а в его чемодане найдутся помимо нехитрого пистолета, хитрые по устроиству и воздействию на человека орудия пыток. Он был в этом уверен. Дед проанализировав еще раз черты его лица ударился еще в одну тяжкую думу: "да, делая этого Бог был явно не при настроении, или при настроении, но только при шутливом. А еще у него подборка инструментов была неудачная. Заместо пера, кисти, красок и чернил боженька явно взял в руку правую топор...а может кирку, лопату. Одно движенье - тяп, ляп или вжик - нос готов, второе, неловкое, произведенное с осечкой - раз, появился кривой рот, нет, РТИЩЕ!" А ведь старик отчасти был прав. Неуклюжий, широкий, горбатый неловко примостился над пухлыми как у негра губами. Густые брови, черные как смоль, еще раз дважды густые напрочь скрывали мутные серые глаза от надоедливых собеседников, таки норовивиших смотреть при разговоре в глаза. Вся его медицинская рожа была не лишена угловатости форм и "прямоугольности", как подумал старик, зато надо признать, что массивный тройной подбородок был кстати даже очень непохим дополнением к общей картине физиономии. "Умный человек. Точно умный, я то знаю, жирные люди всегда умные, тем более врачи. Ведь нажил себе такое пузо на скромную зарплату врача. Определенно умный. Таких мама не рожает, не пролезут ведь, застрянут в утробе и чаду уже кесарево сечение не поможет, разве что только молотком по голове. Жирный как алтайский сурок, да и ума в нем столько же." Пламя алмазного ока перекниулось на товарища "товарища жирного алтайского сурка". Лицо его было в противоположность коллеге вытянутым, пяти-шестидневная щетина скрывала румянец на щеках гостя. "Эка дева красная. Что, небось застеснялся, дружок, гаденыш. Что-то помысляет наверное.". Нос его как и у гражданина с чемоданчиком был не без горбинки, но был явно тоньше, он словно бритва разрезал лицо на две половинки, на кажой из которых красовался нелепый выпученный глаз болезненно-желтоватого цвета. Подбородок, острый как оконечность строительной лопаты или даже волнорез крупного судна, скажем элегантного океанского лайнера, только вот этой элегантности "лопата" гостя была лишена напрочь. Помятый халат, с желтыми пятнами в самых разнообразных местах явно противоречил кричащему белоснежному чепцу, который "тонкий" наверняка позаимствовал у "толстого" для приличия. Тем не менее, его лицо старик мог принять даже за приятное, если не отвратительные очки с круглой оправой, которые обычно носят либо жиды, либо мошенники. О, мошенники, золотые слова. Рядом с огромным прочерком на стене дико красовался маленький плюсик - порядочные рыжие усы, которые словно тараканьи постоянно находились в движении дергаясь в нервном тике. "Определенно, Собакевич. И тот и другой. Один толстый, другой тонкий. Надо же к ним даже не относится пословица "скажи кто твой друг, а я скажу кто ты" или "два сапога пара". А это странно. Хотя что только мошенников не обьединяет." Мыши забежали в свои норки и глаза деда потухли. Вволю поиздевавшись старику захотилось покоя и он ,обходя строной осиротевших и стоящих словно две коровы мошенников, побрел к с скрипучей кушетке, надеясь занять удобную позицию для расстрела уже словесного. Темные мысли старика прервал фальшивый, ласковый голосочек тонкого.
- вы зачем нас вызвывали?
- Ах да. - старик только что вспомнил, что днем раньше ему сталось худо и он позвал на дом врачей, которые с небольшим опозданием явились сегодня. - худо мне, милки - тут дед совсем раздобрел, даже "пьяной лыбой окосел", - помогите - и ему стало действительно худо от самовнушения. На самом деле ему стало гораздо легче.
- Вы нас вызывали уже. - поставив на пол чемоданчик, риторическим тоном произнес толстый, будто бы вообразил себя учителем, отчитывающим шкодливого ученика.
- Ой, давно это было...
- Два лня назад. - оборвал тонкий.
- Но не каждый же....
- Ну не каждый, а почти каждый. Нам надоело! - тон тонкого становился все более угрожающим пропорционально сурого меняющемуся лицу доктора, дай ему еще в руки нож и можно было бы сделать фото для журнала "Лучшие мясники мира"
- А...
- Бэ! - язвительно оборвал толстый
- Цэ, тоже витамины - с детской радостью тонкий, припрыгивая заржал. Да, именно заржал, не дико засмеялся, не огласил окрестности сокрушающим барабанные перепонки смехом, а банально заржал. Толстый тоже рассмеялся, хотя остроты фразы не понял, "дядя на койке" стал пасмурным, молния сверкнула и тут же потухла схваченная беспомощьностью и старческой дряхлостью.
- Так лекарство принимаете? - лицо толстяка снова приняло привычные, даже может приличные черты.
- Да.
- Какие?
- Ба-рма-нгил.
- А как насчет Фе-та-мо-ни-сцентной настойки, вам будет полезно, и сердце хватать больше не будет. - тонкий продолжал расползаться в улыбке графа дракулы.
- Денег нету, милки, оно же все дорогое, а я пенсионер.
- Оно вовсе не дорогое. Вот вы получаете порядка трех тысяч рублев. Ну пятьсот - газ, свет, вода, квартира. Остается две с половниной. А лекарство не дорогое, каких-то две тысячи рубликов. - толстый расплылся в миролюбивой улыбке.
- Вы милки напрастно издеваетесь. Вы лучше давление измерьте, температуру. - старик заныл, пытаясь разжалобить медперсонал.
- А может сразу действовать начнем? - с сумасшедшой улыбкой тонкий поглядел на коллегу и похлопал деда по плечу.
- Это что значит? - хозяин приутих в предвкушении страшной истины. А она действительно была таковой.
- Клистир. Самый большой. Лошадиный. От любой болезни спасает! И от чумы и от проказы. А вам точно долно помочь. Ну-ка, Коля, давай сюды прибор - тонкий окончательно завелся.
- Помочь то поможет, а не помрет ли он? - с сомнением, сдавленным голосом протянул толстяк.
- Умру, умру, точно умру, я ж клистиров с детства не переношу, один раз в больнице даже был. - старик не на шутку испугался, итак дряхлое сердце прыгнуло из груди, поражая деда резкой болью. Положив левую руку в область средца он рухнул на подушку, от чего кушетко отчаянно завизжала.
- А вдруг ласты склеит. - настроение толстяка резко изменилось, в интонации скользнула нотка сомнения, даже может быть отчаяния.
- Ничего. Ему пора. Дедуля, поедешь с нами? - вторую часть фразы доктор тонкий как назло произнес на пике возможностей голосовых свзяок. Старик стал сам не свой, побледнел будто вурдалак и тихо заскулил.
- Куда? - почти рыдая произнес ветхий старичек.
- Известно куда... - тут тонкий выдержал паузу длительным мычанием и сбил традиционный хож мысли докончив предложение - в морг дедуля, в морг.
- Зачем?
- Известно зачем... - прошипел толстяк у уха старика.
- Интересно из чего вы сделаны. - тонкий пртианцовывал от удачной по его мнению шутки.
- Перестаньте, ребятки, хватит... прошу, не надо. Пошутили и хватит. Кончайте! - старик никак не мог добиться настойчивого тона и выходило так что он умоляет о пощаде.
- А мы и не начинали! - возразил толстяк хрюкая.
- Но можем начать. - в глазах тонкого блеснул недобрый огонек.
- Не надо... не...
- Надо Федя, надо. Ты зачем, иначе, нас вызывал.Каждый день вызывал. Скучно тебе было одному... так получи фашист гранату... не будут теперь тебе поныне скучно. - злостно продолжал шипеть тонкий словно уж на сковородке.
- Глянь, Вить, гитара. - казалось стены комнаты затряслись от хохота мамонта-толстяка.
- Давай сюда! - Витя выпрямился.
- Что петь будем? - толстяк так широко улыбался, что казалось она вот-вот треснет, разлетиться, взорвется и безмозглые мозги окажуться на облезлых обоях комнаты.
- Не знаю. - протянул тонкий сипло - похоронный марш или что-то в этом роде.
- А можно? - осведомился толстый.
- Еще как...
Вдоволь наигравшись тонкий отложил гитару и посмотрел на пальцы оккупированные большущими красными мозолями. Минут пять доктора молчали раскниувшись на креслах. Наконец толстый, скупой на мысли нарушил тишину вопросом "что делать?". В ответ он увидел непропорционально здоровый кулак Вити. "воды" - хриплый затянул хриплый голос.
- Так, дуй за пивом и за водкой. - Витя обратил на толстого хмурый взгляд.
- А почему я?
- Потому что "я" последняя буква алфавита. Не зли меня Коля. Бегом!
Константин недовольно надувшись как ребенок, у которого отняли леденец, готов был даже пожалуй расплакаться, лишь бы не идти. Но Виктор предупредил: "не зли меня Коля". Толстяк все таки замешкался на пороге, за что получил напутствующий пинок со словами "не нервируй меня", сопровождавшийся презрительным взглядом барина.
- Наконец то эта жирная свинья ушла. Пал Палыч, вы как себя чувствуете? Вы не обижайтесь. Просто мы устаем на работе. Работа тяжелая, вас много, платят мало. А тут вы вызвались нас почти каждый день вызывать. Вот и решили мы скрасить ваше одиночество. Не спрашивайте почему и как, тем более не задавайте вопроса зачем. Давайте я вам измерю давление.
Врач долго карпел над стариком, измеряя давление, проверяя пульс, температуру и многое другое. Витя казалось окончательно раздобрел, он поговорил со стариком, принес ему воды, посоветовал какие лекарства ему пить, как что и где, причем не пожалел пачки дорогостоящих лекарств, приобритенных специально для Пал Палыча. Старик в свою очередь стал приходить в себя, поговорил, пошутил. Вообщем могло показаться, что Витя ни кто иной как родной внук или даже сын старика. Бесконечно добрые глаза Виктора улыбались... до поры, до времени. Послышался стук быутылок и тяжелое дыхание. Довольный собой, Коля ввалился в комнату.
- Стул принеси. Табуретку. На трех ножках такая. - глаза Вити отдавали арктической вьюгой.
- Зачем? Ве...
- ИДИ! - и толстяк затопал - потише, идиот.
Когда Коля принес стул, Виктор поставил его перед скрипучей кроватью, расподожил на нем три граненных стакана и предложил Пал Палычу "жахнуть" рюмашку для порядка. "Давайте, давайте. Вам будет полезно. Боитанские ученые установили, что если пить по рюмке водки или кружке пива в день, то можно сохранить прекрасную работоспособность сердца. Такие люди, как правило меньше страдают болезнями, аналогичными вашей. Главное не пить много и часто, а то можно впасть в алкогольную зависимость. А еще не стоит похмеляться. Тоже признак алкоголизма. А еще не читайте газету "Правда", от нее аппетит портиться" - Виктор слегка улыбнулся. Толстяк молчал, только уныло хмыкнул.
- за что пить будем. - Коля озабоченно посмотрел на коллегу.
- За здоровье. За клятву Гиппократа, - тут он нарочно поперхнулся - за сердце, не за собачее сердце, а за Пал Палыча.
- Спасибо.
- Давай. - огонек блеснул в толстяке и потерев руки тот взялся за свой стакан.
Пиршество продолжалась часа так с полтора, пока Виктор снова не заговорил с толстяком.
- дуй в гастроном. Короче купишь Пал Палычу колбасы, молоко и сыр... и-и-и-и-и булку еще, и хлеб.
Не задавая лишних вопросов, наученный жизнью, Коля удалился с обиженной миной на лице.
- а деньги... - чуть не рыдая Коля обратил взор на Виктора.
- Иди... все верну, только проваливай.
- Как знаешь.
- Вот свинья, - начал Виктор, заслышав как хлопунла дверь - деньги на старика ему жалко. Мне не жалко. Надоже быть таким. За что только мне приходиться с ним в паре работать. Это же божья кара какая-то. Ни с пациентами обращаться... ничего. Причем от рождения тупорылый, я не ожидал таких встретить среди своих коллег. Глупец. Куда теепрь податься. Ай, ладно... Целый день выслушивать его росказни. Скучным был бы если он, то пережил, так нет, он вечно мелет всякую ерунду. Чушь собачтью порет, та повизгивает, я должен сидеть и слущать этот бред. Да еще кивать - да Коля, ты прав... А еще он дебошир и пьяница. Он в армииза пьянство на губе сидел больше чем из батальона все вместе взятые. А еще медик! И довелось мне с ним служить, работать... Не дай бог еще и на старости лет он станет моим соседом!!! Я этого не вынесу. Чушь порет. Уродец. Армия... Фуууух. Вот это да! Чушь порет и не краснеет, главное, думает что что-то правильное говорит! А еще он чушь порет! Да, именно, порет! А она повизгивает?! А он не краснеет. Он... армия. - храп заставил его замолчать за неимением собеседника. Конечно он и сам прекрасно осозновал, что находясь под градусом собственноручно начинает "пороть чушь". И заметил он себя за этим жалким занятием недостойным хорошего врача весьма давно.
В комнате воцарилась тишина. Ну не считая храпа в комнате ничто не говорило, не издавало звуков, не ворчало. Виктор посмотрел на наручные часы. "Задерживается, собака!" На циферблате было написано "Фельдшеру года"- "Да, фельдшеру года. А когда это было? В 1987 году! До прихода этого остолопа!" Поворчав немного, спустив пары, Виктор заснул, поэтому тихий скрип двери и... стук каблуков не дошел до его дремлюющего слуха. В комнату вошла девущка в черном, молодая, лет 25. Не сказать что она была дурна наружностью или там просто красива. Девшука с черными волосами, большими, чарующими черными очами была прекрасна... Да вот только была вызвающе одета, дабы привлекать излишнее внимание мужчин неженеатых, да впрочем и женатых. Скажу проще, она была шалавенкой, да, прекрасной шалавенкой. Куртизанка повисла на шее у толстяка, отчего пьяная его улыбка, итак не в меру широкая, почти дотянулась до ушей. Он был доволен. Правда неизвестно чем. Шатаясь тот решил сострить. Ему нравилось острить, только вот у него это никогда не получалось. Его шутки выходили громоздкими, неуклюжими, как и он сам. Поэтому он завидовал Вите, которому в этом плане везло несравненно больше. Раньше он даже писателем-сатириком был. В весемьдесятседьмом, как помнилось толстяку. Икнув, Коля ухватил девушку за талию столь неловко, будто бы не понимал, что может ее раздавить в своих медвежьих обьятиях.
- Обслужи его - Коля указал на старика, повернувшегося к стенке и мирно спавшего на скрипучей кушетке. Он тревожно глянул на Витю. Тот, к счастью, спал.
- Деньги вперед. Половину. - лицо куртизанки, до этого вечно улыбающееся стало серьезным.
- Ладно. Спокойно. - толстяк открыл комод порылся там немного и каким-то чудом нашел "заначку" старика.
Девушка, как выяснилось, Катя полезля скрипеть на кушетку делать свое грязное дело. Как она собиралась его будить? ЛАСКОЙ. И тут произошло непоправимое. Ужасное. И кто потом усомниться в существовании Фатум!?
- Боже мой, Катя... Почему...ты... - старик проснулся, но явно был не готов увидеть перед собой обнаженную молодую девушку, но это было еще полбеды.
- Отец? - на лице девушки отразился испуг, тревога, неожиданность, такое бывает, когда в твой дом, в котором ты мирно дрыхнешь после рабочего дня влетает авиабомба и разносит твое жилье на куски, так что отдельные кирпичики можно найти в соседнем кварталеи при этом ты остаешься жить. Ситуация может не в полной мере описывает чувства, может даже это неправильный пример, но... Она впала в краску. Она не знала что делать. А вы бы знали? А вам бы в такую шкуру?
Громкий хохот толстяка разбудил хищного зверя - Виктор проснулся. Не совсем понимая что происходит он недоуменно сидел в кресле не двигаясь. Что произвело такое впечатление? Может сон? Или голая русалка на кушетке. Ус его задергался. Приподнятые брови опустились, нависли как черные тучи над грозными очами. Костяшки на руках побелели, так крепко сжат был кулак. Что происходило потом, читателю знать не надо. Вернее описания не нужно, все и без того ясно.
Виктор не обращая внимания на Катю колдовал над Пал Палычем. Разбитые руки, забрызганный халат делали Витю меньше всего похожим на врача. Мелькнул циферблат часов на руке. Катя плакала. А лицо врача было безмятежным. Он делал свое дело. Его тошнило. Но он продолжал. Упорно продолжал. В итоге спасенная от идиотской гибели жизнь. Поскольку я не сведушь в медицине, не буду утомлять читателя заведомо неверными терминами и прочим. Главное - Пал Палыч живой, а тайное, стало явным. Ничего скрыть надолго не удается. Нет. надолго выходит, но это затягивает и когда это становится явным... то... Проиходит необыкновенное. Необыкновенное продолжение у этой истории. Банально, но фельдшер был неженат. А она была проституткой. Вот именно что были. Она была его всего на два года моложе. Ему было двадцатьдевять. Любовь. Не знаю. Вот так неумело обрубаю конец рассказа, как мясник обрубает курице голову, чтобы потом ее общипать. Общипывать оставляю я вам!