Отомстить - вот что билось в ее голове, пока она бежала по улице. Жгуче-соленая влага застилала глаза, но она упорно отыскивала взглядом что-то, еще неизвестное ей, неопределенное, все равно что... Лишь бы помогло разнести Вселенную новым взрывом, и это - как минимум.
Потому что какой смысл в этой Вселенной, если она устроена так тупо: пятнадцатилетние люди, вполне самостоятельные, обязаны с утра до ночи находиться в рабстве у своих предков!
В клуб не ходи, короткие юбки с лосинами - неприлично; целоваться с Вовкой Назаровым - преступление...
Всхлипывая и размазывая ладонью по щекам злые едкие слезы, она неожиданно увидала в торце дома подвальную дверь с вывеской: "Тatoo-тотем".
Странно, сколько раз бывала здесь - и никакой вывески не замечала. Наверное, они недавно открылись. Подошла ближе, глянула на табличку с указанием часов работы: тату-салон был открыт.
Отлично! Это как раз подойдет. Предки в осадок выпадут, если она явится домой с офигенной татуировкой на виске. Синие волосы еще покажутся им невинной детской шалостью! А там, глядишь, и до пирсинга доберемся.
Все-таки я их достану, злорадно подумала Айрин и, быстро сбежав по корявым ступенькам вниз, рванула железную подвальную дверь на себя.
Стоп! Деньги? Главное - хватило бы наличности, пискнуло в голове неизжитое щенячье нутро, но отступать было поздно: дверь распахнулась. Оттуда, как из адского пекла, дохнуло горячим, и красное свечение озарило лицо Айрин.
Откинув рукой гремящую пеструю занавесь из нанизанных на лески пробок, она вошла в салон.
В тесноватой комнатушке светились на стенах разноцветные лампы. Ближе к входу горела красная, в глубине слева - зеленая, а справа - синяя. Белая лампа была только одна: она освещала рабочее место мастера.
Высокий, с темным лицом, иссиня-черными гладкими волосами до плеч, он напоминал индейца. И вел он себя так же, согласуясь скорее с этикетом вождей племени сиу, нежели с коммерческими правилами ведения бизнеса.
Встав при виде посетительницы, он не выдавил из себя ни слова приветствия.
Стоял и молча смотрел на Айрин. Лицо его было непроницаемо. Глаза черные, как погасшие угли, и бархатные, как мех черного кота, не моргали.
Перекинув языком из-за щеки давно остывшую жвачку, попробовала ее жевать, но чуть не подавилась слюной. Пришлось выплюнуть жвачку в кулак - плюнуть на пол на глазах у татуировщика Айрин не решилась.
Татуировщик молчал. Пауза тянулась, и Айрин нервничала. Наконец, когда щенок внутри нее готов уже был пустить под себя лужу - метафорически выражаясь, конечно, - а говоря попросту, когда Айрин уже хотела крутануться на пятках и дать деру, рвануть обратно, наверх, к людям - к маме и папе, школе и гнусной училке по математике, черт с ними, гады они, но хоть понятные, не то, что этот хрен...
- Выбирай!- сказал "индеец", разлепив коричневые губы.
И показал рукой на стену позади себя. Стена до потолка была плотно оклеена изображениями различных животных и растений, а также всяких стилизованных значков, по правде говоря, давно всем набивших оскомину: все эти якобы руны, свастики, кресты, инь-яни и неизвестные премудрости в иероглифах и арабской вязи.
Кто его знает, что на самом деле содержат эти фразы на чужих языках: может, они сообщают всему миру, что их хозяин - дурак и лох? А может, это и вовсе обыкновенные ценники на мясо?
Ничего такого Айрин не хотела для себя. Она бы предпочла наколоть какую-нибудь симпотную зверушку. Например, каракурта. Чтоб ни у кого такого не было! Что-нибудь совсем свое. Необычное.
- Тебе нужен тотем, - звучно сказал татуировщик, вглядываясь в глаза Айрин. - Тотем защитит тебя.
- Вот еще! - ляпнула было Айрин, чисто по инерции. Но спохватилась. - Можно и тотем. Главное, чтоб ни у кого...
- Я знаю, - сказал "индеец" и сделал жест рукой, приглашая Айрин занять место под белой лампой.
- Но... А сколько возьмешь? - сглотнув слюну, спросила Айрин. Щенок все еще трепыхался, вилял хвостом. Пора рубить этот хвост к чертям.
- За маленькую - четыреста.
- Правда?
Айрин обрадовалась. Она думала, татуировка обойдется куда дороже. Маринка в школе свистела, что делала своего скорпиончика на бедре аж за семьсот. Но то где-то в центре... А этот салон открылся недавно, значит, им не с руки цены задирать. Да ладно, что тут думать? Повезло!
- Но я ж еще картинку не выбрала? - спохватилась Айрин, подскакивая на мягкой кушетке, куда усадил ее мастер.
- Откуда ты знаешь? - прошептала Айрин. Шершень? А что, прикольно. Уж лучше, чем какой-нибудь стандартный скорпиончик. Скорпиончик - фуфло. Банальщина.
"А не больно будет?" - хотела спросить Айрин, но щенок внутри нее, видимо, уже все-таки сдох от огорчения.
Слабости следует изживать, постоянно призывала в школе завучиха. Эта толстуха набирала жиру с каждым новым учебным годом, но Айрин надеялась покинуть ненавистную школу еще до того, как эта дрянь не сможет влезть в школьные ворота.
Больно - не больно, здесь тебе не прививку делают, и нет школьной медсестры, деточка, одернула саму себя Айрин. И промолчала, стиснув покрепче зубы.
Татуировщик усмехнулся и крепко взял Айрин за руку, наклонившись вперед. Лицо его закрылось тенью.
***
Домой Айрин явилась только в половине двенадцатого.
Путь от тату-салона до дверей квартиры она проделала на автопилоте. Ей было весело, но она забыла - почему. И это как раз лучше всего: давно она не ощущала в себе такой легкости, такой по-настоящему беззаботной пустоты внутри. Вселенная вокруг притихла, сжалась в комок и вела себя тише воды - ниже травы: в таком виде она Айрин вполне устраивала.
Открыв дверь, она первым делом увидела брата, восьмилетнего Лешу.
- Ирка! Ты чего так поздно? - испуганно спросил брат, стоя на пороге детской и поджимая босые пальцы от холодного сквозняка. - Мама с папой побежали искать тебя. Где ты была, Ирка?!
- Я тебе не Ирка, - прошипела Айрин.
В прихожей горел свет, повсюду валялись разбросанные шмотки родителей. Мамин плащ висел, зацепившись рукавом за крючок. Наверное, они собиралась в спешке. Из корзины в хозяйственном шкафу выкатился и замер посреди коридора клубок красных шерстяных ниток, пронзенный, как стрелой Амура, сияющей стальной вязальной спицей. Другая спица, выскочив из клубка, валялась неподалеку.
- Я тебе не Ирка, - повторила Айрин.
Взъерошенный Леша таращил на сестру круглые синие глаза; он был со сна, явно только что вылез из постели, на нем была пижама с разноцветными слониками и еще - он пах... Пах детством: мятной жвачкой, карамельным шампунем, сонным теплом постели и сладкими гренками, размоченными в какао. И все это бесило Айрин. Она ведь уже убила щенка в себе, чтобы стать взрослой. А тут - этот, пахнущий молоком...
Подобрав с полу спицу, Айрин метнулась, обхватила теплую мягкую шею брата крепким пружинистым захватом и приставила к тонкой детской коже стальное острие. Леша взвизгнул и дернулся от страха. Она не дала ему вырваться. Приблизив губы к маленькому розовому уху, горячо прошептала в него:
- Повторяй за мной, гаденыш! Я - Айрин! Айрин. Понял?
- Ирка, ты чего? - прошептал мальчишка. - Ты Айрин, Айрин, - повторил он испуганно. Но было поздно.
Шершень на виске Айрин дрогнул, шевельнул крыльями. Сознавая опасность, переместился чуть вправо, перебирая лапками. Защищаться так защищаться. Даже ценою жизни: два стремительных удара, один за другим, и маленькое тело мальчишки опрокинулось набок.
Едва заметные пятнышки крови - крохотные следы жала - ширились, росли, распускались багровыми побегами, заползая на пижамку с разноцветными слониками.
- Я - Айрин, - сказала Ирка Громова и хихикнула, выпустив из руки окровавленную спицу. Зрачки Иркины сузились, почти скрылись в глубине глаз, отгородив все внутри от внешнего влияния.
Шершень, потоптавшись на влажном от пота девичьем виске, затрепетал крыльями и, поерзав, улетел.
Когда родители пришли домой, Ирка, обессилев, спала на полу, рядом с телом мертвого брата. Во сне ее вырвало.
***
Собаки окружили Миху, подойдя со стороны гаражей. Он издалека слышал, как они глотают слюну и прищелкивают зубами от голода, глядя на бутерброд, который он, не удержавшись, решил сожрать по дороге от школы.
- Э, э! Вы чего? Песик... хороший песик, - залепетал Миха, опасливо глядя в глаза высокого черного кобеля с желтыми глазами. Кобель смотрел жестко, и не в рот или на кусок колбасы, как другие - он смотрел в глаза.
Это все байки, что звери боятся человеческого взгляда, вдруг понял Миха по кличке Жирбас. Во всяком случае, не похоже, чтоб этот пес чего-то боялся. И уж во всяком случае - не меня. На меня ему начхать. Он так пристально смотрит, как будто оценивает - смогу я отбиться или нет...
От этой мысли Миху кинуло в жар.
Отбиться? Смогу ли я от него убежать - вот о чем думает эта сволочная псина. И, судя по тому, как мигнуло что-то в желтом собачьем глазу, он уже принял решение. А я?..
Черт, что делать-то?
Швырнув жеваные остатки бутерброда на снег - псы рванулись вперед, и первым вцепился в булку лохматый курчавый, похожий на водолаза, пес-калека - Миха пружинисто отскочил и дал стрекача вдоль глухой стены гаражного кооператива. Как назло, никого из автолюбителей не оказалось рядом, хотя здесь-то их чаще всего и можно было встретить - могучих жилистых мужиков с монтировками. Никого нет, кто бы мог отогнать голодную стаю приблудных неместных собак.
Черный кобель рванулся вслед за ним.
Ветер свистел в ушах Мишки, но даже сквозь этот свист он слышал дыхание зверя, его злобное ворчание и лязг зубов...
В отличие от пса, измученного голодом, но поджарого и сильного, Миха начал задыхаться уже через пару метров. Преодолев на своих мягких ногах с трясущимися ляжками расстояние от пятого до восьмого бокса, он уже весь был в мыле; в сердце и в боку кололо, лицо и глаза заливал пот.
На уроках физкультуры Миха Жирбас давно уже не бегал. Восседал на скамеечке, как почетный гость из управы. То ли пария, то ли священная корова, которую никто не смеет трогать.
Пару раз в школе менялись учителя, и каждая новая физкультурница поначалу с энтузиазмом заставляла Миху бегать вместе со всеми, но всякий раз он или подворачивал, или вывихивал ногу от своей крайней неуклюжести, и это создавало массу проблем: приходилось звать медсестру, учительницы писали объяснительные директору, мама ходила ругаться в школу...
В конце концов на Миху наплевали даже самые большие энтузиасты и приверженцы школьного спорта. А потом мама дала взятку в поликлинике, и он принес завучу справку, навсегда освободившую его от беспокойств дурацкой "физры".
Так что теперь, если по-честному, шансов у него не было.
Каюк тебе, Жирбас, долго ведь ты не протянешь, подумал он отрешенно о самом себе. И черный кобель, догоняющий толстого мальчишку, подумал так же.
Миха еще трепыхался, но собачье дыхание слышалось уже совсем близко за спиной, и кожа на затылке в ожидании нападения натянулась и налилась холодом.
И тут неловкий Жирбас споткнулся, зацепившись ногой за какую-то арматурину, торчавшую из земли.
"Все", - признался Миха самому себе. Он полетел на землю кубарем, пал лицом вниз и закрыл глаза в ожидании, когда в его спину вцепятся острые клыки и начнут полосовать, грызть и рвать на куски...
Темнота. Перестук крови в ушах. Ожидание смерти.
И вдруг - жалкий визг собаки, тишина и сразу после - голос.
- Вставай. Зачем лег? - раздалось сверху.
Жирбас, пыхтя, осторожно поднял голову: прямо перед ним помещались, словно столбы, чьи-то громадные ноги в джинсах и кожаных сапогах с латунными шпорами над каблуком.
Черного пса нигде не было. Вообще ни одной собаки не было рядом: вся стая смылась, исчезла.
Жирбас перевернулся на бок; встав на четвереньки, задрал голову вверх: над ним стоял, усмехаясь одними уголками губ, высокий черноволосый тип.
Кожа его отливала красноватой бронзой, и Жирбас немедленно ему позавидовал: на такой коже никакие прыщи не могут быть видны. Интересно, он от рождения смуглый или где-то загорел до такого состояния?
Во всяком случае, от прыщей этот тип явно не страдал. Да и вообще ни от чего: глаза его смотрели на мир расслабленно и беззаботно. И собаки ему нипочем, и гаражи эти вонючие... Он стоял, как Терминатор посреди мира, весь такой крепкий и самодостаточный, сам себе целый мир.
Жирбас, кряхтя, поднялся. Втянув пузо, попытался застегнуть молнию на штанах - она разъехалась во время позорного падения. Жирное белое брюхо, вывалившись из брюк, колыхалось над ширинкой, как беспозвоночный моллюск, вылезший из раковины.
Черноволосый с презрением смотрел на его дурацкие попытки.
- Тебе нужен тотем. Защитник, - сказал он.
Жирбас глянул: черноволосый не смеялся, не шутил, не ерничал. Глаза его были темны и непроницаемы, взгляд спокоен и скучен, как пляж на заливе в ноябре.
И от этого его ровного и уверенного спокойствия у Михи вдруг потеплело на душе: жаркая волна благодарности всколыхнула и затопила сердце.
- Пойдем со мной. Я тебе помогу, - сказал черноволосый.
Затолкав на место свое дурацкое белое брюхо, Жирбас вперевалку заторопился за удивительным незнакомцем. Он боялся упустить его. Ведь это был единственный в его недлинной четырнадцатилетней жизни человек, который не насмехался над его весом, не укорял его размерами одежды и даже не призывал к немедленному переходу на здоровый образ жизни и правильное питание.
Он просто хотел помочь. И благодарный Жирбас торопился изо всех сил, чтобы принять эту выпавшую и на его долю частицу счастья.
Его тотемом, как ни странно, сделался стриж. Стремительная легкая птица.
Он совсем не приспособлен к тому, чтобы добывать пищу, ходя по земле. Стриж питается только в полете. Раскрыв острый клювик, он на лету заглатывает нерасторопных насекомых. И никакого другого способа жить стрижи не знают.
Если стриж не сумел полететь - он погибнет...
- Жирбас! Ты что там делаешь? - окликали его знакомые пацаны со двора - все до единого - подонки.
Голоса их звучали странно, будто бы испуганно. А он стоял на самом краю брандмауэра, раскинув в стороны руки, и просто ловил ртом ветер... Наколотая сзади, на жирной шее, птица топорщила крылья, и перья шелестели от колебания воздуха.
Жирбас сделал уверенный шаг вперед. Он не испытывал ни капли страха.
Когда его тело распласталось на асфальте внизу, птица уже кувыркалась в воздухе, радостно ныряя в свежих потоках зюйд-оста.
По карнизам, постукивая коготками и курлыкая, бродили голуби.
***
- А ты не передумаешь?
- Ты что? Я? Никогда!
- Во веки веков?
- Бесконечно!
Только шестнадцатилетние могут так легкомысленно обходиться с вечностью, швыряя ее направо и налево. И сколько б ни кинули - у них все равно остается еще много. По крайней мере, до 21 года - целых 5 лет.
Кирилл обнял Инку и поцеловал на виду у всей улицы. В ответ на возмущенные взгляды прохожих оба засмеялись. Обхватив друг друга руками, ввалились на порог студии "Тatoo-тотем".
- Мы хотим сделать себе одинаковые татуировки.
- Почти одинаковые, - уточнила Инка, улыбаясь. - Написать надо мне "Кирилл", а ему - "Инна".
Татуировщик молча смотрел на них. В его желтых глазах было что-то змеиное - наверное, уверенность в том, что он может вот так долго смотреть в глаза людям и молчать, не отвечая на обращенные к нему слова.
На нем и куртка была со змеиным узором. Кожаная, решил Кирилл. Кожзам - неуверенно подумала Инка.
- Хорошо, - кивнул, наконец, татуировщик. - Садитесь.
И отошел, чтобы достать инструменты. Длинные черные волосы, свесившись на лицо, закрыли его глаза.
- Не боишься? - одними губами спросил Кирилл.
- Нет, - Инка помотала головой и расплылась в радостной улыбке. "Я хочу тебя", - шепнула она, сияя глазами. "И я - тебя", - ответил парень жестами.
- Какой рисунок хотим? - спросил Кирилл, оглядывая образцы, развешенные по стенам салона.
- А-а-а... Пусть вот такая ящерка будет. Саламандра. Правда, Кирилл? - Инка сделала выбор стремительно.
- Хорошо, - пожав плечами, согласился Кирилл.
- Саламандра - знак огня, - сказал темноволосый. - Не боитесь?
Кирилл и Инка посмотрели друг на друга и засмеялись.
- Девушка первая, - сказал татуировщик, разбирая инструменты.
***
- Что ты чувствуешь? - спросила спустя полчаса Инка. Вдвоем с Кириллом они сидели у нее дома на кухне и прислушивались к ощущениям.
- Рука горит, - ответил Кирилл, почесывая левое предплечье. - А так ничего.
- Верно, - кивнула девушка. - И есть хочется...
- А пусть Тимур придет? Он звонил, обещал пельменей принести.
- Какой Тимур? - спросила Инка. Во рту у нее пересохло; горло превратилось в колодец в пустыне Сахара. Слова шершавой струйкой песка сочились в нёбо.
- Забыла Тимура? Тимур-Четыре глаза. Да ты чего?! Это ведь он нас на крышу тогда водил, помнишь? Ну, в майке с черепом...
- А, этот, - вяло припомнила Инка. Внутри у нее все горело.
- Хороший парень, кстати.
- Да?
Жар нарастал. Лоб покрылся испариной, руки сделались липкими и влажными... Инка не понимала, что с ней происходит. И ей все сильнее хотелось есть. Она посмотрела на Кирилла с вожделением.
- Да, - сказал Кирилл. В нем тоже разгоралось желание совершенно особого рода.
- Хочу тебя, - внезапно признался он.
- И я, - откликнулась Инка.
- Иди ко мне...
Они бросились навстречу друг другу, сцепившись руками, сплетясь телами. Инка укусила Кирилла, он яростно обхватил ее шею.
Припухшие руки подростков встретились и кожа на локтях заискрилась. Едва они коснулись друг друга - вспыхнуло пламя; две саламандры шевельнулись и обхватили друг друга лапами, переплели хвосты и принялись извиваться, стараясь укусить одна другую. Полилась кровь, куски содранной зубами кожи повисали клочьями, обнажая мясо. Но они не расплетали объятий, продолжая наскакивать, подминать под себя, самозабвенно грызть и кусать, глотать и пить жаркую, жгучую кровь...
Огонь метался вокруг саламандр, подстегивая их плетьми своих горячих языков, не давая остановиться и остыть.
Любовная схватка, сопровождаемая рычанием, всхлипами и воплями, переросла во взаимное уничтожение. Саламандры яростно жрали друг друга.
***
- Никогда ничего подобного не видел, - сказал следователь Мукасеев эксперту Широкову. Он был потрясен, его мутило, и он боялся, что не выдержит.
- Да, такое нечасто увидишь, - согласился эксперт. Его карьера в органах правопорядка была подлиннее, чем служба следователя, и, хотя нервы эксперта почти каждый день подвергались воздействию разного рода неаппетитных зрелищ, однако и ему не легко было удержаться от изумления и рвотных позывов при осмотре залитой кровью квартиры.
- Это что такое? - указывая пальцем и брезгливо зажимая нос, спросил следователь.
- Печень.
- А это?
Эксперт наклонился поближе.
- Кажется, мизинец с ноги. Видишь, остатки ногтя? Точнее сказать не могу. Слишком много крови. Господи...
- Вы мне лучше скажите: как могли два подростка такое сотворить друг с другом? Соседи говорят - они вроде как дружили... Были влюблены. Или я чего-то не понимаю в людях? У меня все это в голове не укладывается, - сетовал следователь, разглядывая стену, на которой было так много кровавых отпечатков, что она напоминала скорее пещеру - жилище древних каннибалов.
- Ну, они были готы...
- И что, по-вашему, это все объясняет?
- Да, ты прав... Обрати внимание - у обоих были свежие татуировки. Тотемы...
- И что?
- Да так, вспомнилось. Нам когда-то читали курс лекций о примитивных культурах... Размножение тотемов путем ритуального поедания их мяса.
- Это еще тут к чему?
- А про убийство в соседнем квартале слышал? Пятнадцатилетняя девчонка убила младшего братишку вязальной спицей.
- Что вы говорите? Нет, я...
- У нее в крови нашли психотропное вещество, сродни ЛСД. Где замешаны наркотики - сам понимаешь...
- Да, дела... Только откуда у этих сопляков ЛСД?
- В тот день девица сделала себе первую татуировку. Как и эти вот. Прокурор утверждает, что наркоту они получали от кого-то из сотрудников тату-салона. Салон "Тотем". Но он закрыт уже больше двух недель.
- Татуировщик?.. Значит, подкожно, через кровь?
- Или через наклейки. Прокуратура крутит это дело уже не один месяц. В районе пошла волна немотивированных подростковых самоубийств, драк, изнасилований. Случаи садизма. Родители подняли панику. Наркодилеров активно ищут, но пока ничего выяснить не удалось. Представляешь, что будет, когда в газетах напишут еще и об этом?! - Эксперт с отвращением огляделся вокруг.
- Всепоглощающая страсть. Ромео съел Джульетту, - мрачно кивнул следователь. - Представляю! Нашей прессе палец в рот не клади...
Он побледнел, прикрыл рукавом рот и нос.
- Тошнит, мать твою... Я, пожалуй, выйду подышать.
***
Высокий загорелый черноволосый человек, похожий на индейца, шагнул на перрон с подножки поезда и черными угольными глазами оглядел вокзальную суету вокруг.
Глотнув холодной утренней свежести после спертого воздуха в вагоне, он мигнул, зрачки его сузились, и глаза сделались внезапно желтыми, как у змеи.
Сняв куртку с узором в виде змеиной кожи, он закинул за спину тяжелый рюкзак. Мыщцы жестко перекатились на предплечье; пестрая разноцветная змея-наколка, обвивающая мускулистую руку, шевельнулась и, плотнее сжав кольца, придвинулась к запястью.
- Куда едем? Такси!
По перрону бежали носильщики, таксисты и бомбилы, наперебой предлагая свои услуги, стараясь перекричать друг друга и перехватить клиентуру.
Черноволосый остановил одного из крикунов.
- Такси? Куда едем? - с готовностью переспросил водитель.
- В ночной клуб, - ответил приезжий. - Название... Не помню. Какая-то "Лошадь" Знаешь?
- А то! Только... Рановато вроде. Для ночного-то клуба? - усмехнулся бомбила.
- Я на работу.
Змея на руке черноволосого приоткрыла пасть и зашипела.
