Гатто Артур
Небо в воронах. Глава 2. Вспышка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Что, если завтра все существа на земле станут разумными как люди? Одна вспышка - и мир перевернулся. Люди, животные, насекомые - все обрели человеческий интеллект. Хаос. Ветеринар Анна пытается понять свою овчарку Рекса, чья преданность стала вопросом выбора. Волк-одиночка Шрам борется за единство враждующих стай. А Матка муравьев видит в хаосе шанс для своей империи. Пока люди спорят, а звери воюют за территорию, муравьи строят Новый Мир. Холодный. Расчетливый. Беспощадный. Успеет ли горстка героев понять истинного врага, прежде чем Земля станет его муравейником? Роман не о конце света, а о начале новой эры - где человечество может оказаться лишь случайной ветвью эволюции.
  
  Глава 2 Вспышка
  
  Последние лучи заходящего солнца, словно расплавленное золото, заливали кафель клиники "Айболит". Анна заканчивала перевязку лапы старому псу по кличке Барсук, дворовому сторожу с квартала дальше. Он терпеливо лежал на боку, лишь изредка вздрагивая от прикосновений к воспаленным краям раны.
  - Молодец, старина, почти готово, - устало улыбнулась Анна, завязывая последний узел на бинте. Ее пальцы помнили каждую выпуклость ребер под шерстью, каждый шрам на его боках - летопись уличных боев. Мысли ее уже были дома: чашка крепкого чая, ужин, Рекс, согревающий ноги на диване. Она машинально потянулась за флаконом антисептика.
  И это случилось.
  Это было не похоже ни на что. Не гром, не свет, не боль. Скорее... включение. Как будто в ее голове, во всех ее чувствах, щелкнул невидимый тумблер, переводящий восприятие мира на невообразимо высокую, болезненную мощность. Мир не изменился - все те же стены, стол, Барсук под ее рукой, флакон в пальцах. Но восприятие взорвалось.
  Анна вздрогнула, металлический флакон выпал из онемевших пальцев и грохнулся на кафель, разбив тишину клиники гулким, как взрыв, звоном. Звук ударил по барабанным перепонкам физической волной, заставив сердце бешено колотиться где-то в горле. Она втянула воздух, пытаясь успокоиться, и чуть не задохнулась.
  Запахи. Боже, запахи клиники стали невыносимо резкими. Раньше это был узнаваемый коктейль: антисептик, шерсть, лекарства, подстилки. Теперь он распался на сотни отдельных, агрессивных нот. Она чувствовала не просто запах йода - она ощущала его химическую едкость, разъедающую ноздри. Запах свежевымытого пола превратился в ледяную волну хлора. Запах Барсука - в сложную симфонию старой шерсти, уличной пыли, страха (резкий, кислый оттенок!), воспаленной плоти (сладковато-гнилостный шлейф) и чего-то глубоко личного, его, как отпечаток пальца. Запах собственного пота - внезапно отчетливый и смущающе личный. Запахи не просто витали в воздухе - они давили, лезли в горло, заставляли глаза слезиться. Каждый вдох был пыткой информационной перегрузки.
  Каждый звук - грохотом. Тиканье часов на стене превратилось в мерный, гулкий бой кузнечного молота. Шорох Барсука, перекладывающего лапу, - в громкое шарканье по гравию. Собственное дыхание оглушало, как паровозный гудок. Где-то за окном проехала машина - звук двигателя разорвал воздух рвущейся тканью, грохот колес по асфальту отдался вибрацией в костях. Анна инстинктивно прижала ладони к ушам, но это не помогло. Звуки проникали сквозь кости черепа, ударяя прямо в мозг.
  А связь с телом - странно... отдаленной. Она смотрела на свои руки, лежащие на коленях. Они были ее руками, знакомыми, с коротко подстриженными ногтями, маленькой родинкой на левом запястье. Но ощущение от них было... приглушенным, словно сквозь толстый слой ваты. Она сжала пальцы в кулак. Мускулы напряглись, сухожилия натянулись - но сигнал от мозга к руке и обратно шел с какой-то микроскопической задержкой, создавая жуткое ощущение управления марионеткой. Ее сердце колотилось где-то далеко, как отдельное существо. Дыхание казалось чересчур громким, почти искусственным процессом.
  Перед ней пес, только что покорно терпевший боль, смотрел ей в глаза. Анна подняла голову, превозмогая какофонию запахов и звуков. Взгляд Барсука впился в нее. Но это был уже не взгляд пса, ожидающего завершения неприятной процедуры. Его карие глаза, обычно спокойные и немного усталые, были широко раскрыты. Зрачки сузились в булавочные головки от ужаса. В них плавилось непонимание, паника, а главное - ужас осознания. Осознания себя. Осознания ее. Осознания этого внезапно враждебного, грохочущего, вонючего мира. Он понимал. Понимал, что с ним происходит что-то чудовищное. Понимал, что она, Анна, стоит перед ним, и он видит ее не просто как источник боли или помощи, а как другое разумное существо, ввергнутое в тот же кошмар.
  "Что... что это?" - пронеслось в голове Анны, отчаянная попытка ухватиться за рациональность, за знакомые понятия. Инсульт? Психический срыв? Отравление?
  Каждый удар сердца отдавался гулким эхом в висках. Кровь, бегущая по венам, ощущалась как теплая, пульсирующая река. Мышцы живота слегка дрожали от адреналина - она чувствовала этот химический всплеск внутри себя, как пожар. Голова раскалывалась от перегрузки - не мигренью, а ощущением, что череп вот-вот треснет от давления невиданных объемов информации.
  Анна отшатнулась от стола, оперлась спиной о холодную стену. Холод металла сквозь ткань халата был единственной якорной точкой в этом бушующем хаосе. Барсук вскочил на три лапы, поджав перевязанную. Он не рычал, не лаял. Он смотрел на нее. Его взгляд был зеркалом ее собственного ужаса. В его глазах она видела не просто испуганное животное, а что-то еще. Она словно видела личность, запуганную и растерянную.
  - Т-тихо... - попыталась прошептать Анна, но ее собственный голос прозвучал чужим и оглушительно громким. Барсук вздрогнул всем телом. Его страх, как физическая волна, ударил по ней, смешавшись с ее собственным. Она поняла, что он чувствует ее панику. Так же, как она чувствовала его. Эта связь была примитивной, основанной на чистой эмоции, но она была. Невидимая нить страха протянулась между человеком и собакой в стерильной тишине клиники, нарушаемой только их учащенным, громким дыханием и бешеным стуком двух сердец.
  За окном клиники мир погружался в хаос, о котором Анна пока не догадывалась. Где-то на проспекте легковой автомобиль, внезапно лишенный управления, врезался в фонарный столб. Звук удара, обычно привлекающий внимание, потонул в нарастающем хоре нечеловеческих звуков. Вороны на деревьях вокруг клиники не улетели. Они метались по веткам, каркая, но их карканье было не хаотичным - оно несло смысл.
  - Страх! - кричала одна.
  - Опасность! - вторила другая.
  - Что это?! - визгливо вопрошала третья.
  Они сбивались в кучу, их черные глаза, всегда казавшиеся невероятно умными, теперь горели настоящим, осознанным ужасом. Они видели мир иначе, и он был страшен.
  В соседнем кабинете, где днем принимали мелких грызунов и птиц, раздался оглушительный грохот. Анна вздрогнула. Барсук зарычал, низко и испуганно, прижимаясь к стене. Дверь распахнулась, и на пороге появился Сергей, ассистент Анны, молодой парень с вечно жизнерадостным лицом. Сейчас это лицо было белым как мел, глаза безумно расширены. В руках он сжимал пустую клетку для попугая, дверца которой была сломана.
  - Анна Вадимовна! - его голос сорвался на визг. - Кеша... Кеша... он... он заговорил! По-настоящему! И... и сбежал! Сломал прутья! - Сергей задыхался, его трясло. - Он сказал... сказал: "Свобода! Долой клетку!" И... и улетел! В окно! - Сергей указал трясущейся рукой на открытую форточку. - И... и я его понял! Не просто слово, а... а мысль!
  Анна смотрела на него, не в силах найти слов. Ее собственный опыт с Барсуком, поток его страха, был подтверждением. Это не галлюцинация. Это происходит везде. Сергей уставился на Барсука. Пес прижал уши, заскулил, но не от агрессии - от всепроникающего страха, исходившего от молодого человека. Сергей вдруг понял это. Он увидел в глазах пса то же самое, что чувствовал сам: панику пробудившегося разума.
  - Он... он тоже... - пробормотал Сергей, отступая. - Все... все они... - Он бросил пустую клетку на пол с грохотом, от которого Анна и Барсук вздрогнули синхронно, и побежал к выходу из клиники. - Я домой! - крикнул он на ходу, исчезая в коридоре. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что Анна снова прижала руки к ушам.
  Тишина клиники, нарушаемая только их дыханием и далекими звуками хаоса с улицы, снова сгустилась. Анна медленно опустилась на корточки, стараясь не делать резких движений. Барсук смотрел на нее, не мигая. Его страх немного утих, сменившись настороженным любопытством и... надеждой? Он чувствовал, что она - центр этого кошмара? Или просто искал опору?
  - Барс... - тихо, очень тихо начала Анна. - Тихо... все будет... - Она не знала, будет ли все хорошо. Она вообще ничего не знала. Но инстинкт ветеринара, инстинкт заботы о том, кто слабее и напуган, пересилил ее собственный ужас. Она медленно протянула руку, ладонью вверх, не для поглаживания, а как знак мира, без угрозы. Барсук напрягся, но не отпрянул. Его нос дрожал, втягивая ее запах - запах знакомой женщины, запах лекарств, запах ее собственного страха и... чего-то нового, чего-то, что он раньше не замечал. Доверия? Желания помочь? Он осторожно, едва заметно двинул мордой к ее ладони, не касаясь, но принимая жест.
  В этот момент донесся новый звук - не с улицы, а из-за двери в подсобку, где находились вольеры с послеоперационными животными. Это был не лай, не скулеж. Это был вой. Долгий, пронзительный, полный такой тоски и осознания боли, что по спине Анны пробежали мурашки. Это выл пес, которого она прооперировала днем - молодой кобель, попавший под машину. Он скулил от боли. Барсук взвыл в ответ, низко и жалобно, его тело содрогнулось. Его собственная рана, казалось, заныла с новой силой - не физической, а от резонанса с чужой болью, которую он теперь чувствовал.
  Анна закрыла глаза. Лавина чужих эмоций, чужих страданий, чужих мыслей (пусть еще не оформленных в слова, но от этого не менее ясных) обрушилась на нее. Она чувствовала боль кобеля в подсобке, панику ворона за окном, бившегося о стекло в попытке улететь от этого кошмара. Чувствовала растерянность Сергея, бегущего по улице. И сквозь все это пробивался один, леденящий душу вопрос: Что происходит?
  
  Где-то в глубине векового леса, в засаде под кустом папоротника, Шрам замер, слившись с тенями. Его желтые глаза, узкие щелки концентрации, были прикованы к молодому оленю, осторожно щипавшему траву на поляне. Шрам чувствовал каждый мускул своей спины, готовый к броску, каждый клочок шерсти на загривке, вставший дыбом от охотничьего азарта. Ветер дул ему в морду, неся чистый запах добычи. Он уже видел траекторию прыжка, место, куда вонзятся клыки...
  И это случилось.
  Тот же щелчок тумблера. Включение. Мир не изменился - олень, поляна, вечерний воздух. Но восприятие... взорвалось. Запах оленя превратился в оглушительную симфонию: трава на его зубах, соль его пота, сладковатый запах молодой шерсти, едва уловимый дух страха. Шум леса рассыпался на миллион звуков: треск ветки под лапой белки за три дерева, журчание ручья за холмом, шелест крыльев пролетающей совы. И главное - он увидел. Увидел не просто цель, а существо. Он увидел, как олень поднял голову. Их взгляды встретились сквозь кусты. И в глазах оленя не было прежней туповатой настороженности. Там был ужас осознания. Олень не просто почуял хищника - он понял, что это волк, что он в засаде, что он собирается убить его. Он знал! Как?
  Шрам замер, ошеломленный. Его инстинкт кричал: "Бей! Сейчас!". Но новый, жуткий, аналитический участок его разума, внезапно проснувшийся, заставил замереть. Он видел расчет в глазах оленя, видимую траекторию его будущего прыжка в сторону. Олень не просто бежал - он думал, как спастись! Эта мысль, чужая и ясная, как собственная, парализовала Шрама на долю секунды. Олень использовал эту задержку. Он метнулся не инстинктивно, а с расчетливым ужасом, сменив траекторию в последний миг и исчезнув в чаще с треском сучьев. Шрам прыгнул, но поздно. Он промахнулся, уткнувшись мордой в землю там, где секунду назад была шея оленя. Он лежал, тяжело дыша, нос в земле, чувствуя вкус грязи и собственного поражения. Но не это его терзало. Он видел понимание в глазах оленя. Видел страх, осознанный и направленный. Шрам впервые подумал о добыче не как о цели, а как о... существе. Равном ему в этом новом, ужасающем знании. Его мир, мир простых законов охоты и выживания, рухнул.
  
  Глубже, под корнями векового дуба, в сердце лабиринта, где царила влажная, теплая тьма и ритмичная пульсация жизни колонии, случилось немыслимое. Матка, гигантский центр воспроизводства, ощутила не взрыв, а... расширение. Ее разум, доселе существовавший как единый, безраздельный командный центр, управляющий миллионами слепых исполнителей через феромоны, внезапно ощутил миллионы крошечных, но ярких вспышек. Миллионы точек сознания в ее сети - личинки, рабочие, солдаты - вспыхнули интеллектом. Каждая - отдельная! Каждая задавала вопросы, испытывала страх, ощущала боль, голод, усталость как нечто личное!
  Хаос! Неслыханный, вселенский хаос мыслей, чувств, панических сигналов обрушился на ее центральное восприятие.
  - Где я? - вибрировала мысль фуражира у поверхности.
  - Больно! Темно! - слала сигнал личинка в ячейке.
  - Кто командует? - пронеслось в "уме" солдата на границе.
  - Страх! - эхом разносилось по всем галереям. Связи, четкие линии феромоновых команд, затрещали под напором этого бурлящего океана индивидуальности. Колония, идеальный механизм, замерла на грани распада. Каждый муравей перестал быть просто исполнителем. Он стал кем-то. И это "кем-то" было охвачено паникой.
  На миг все связи затрещали. Матка ощутила угрозу полного уничтожения не извне, а изнутри. Распада на миллионы напуганных, неконтролируемых существ. Но мощь Роя, древний инстинкт единства, вцепившийся в саму основу их существования, был колоссален. Мощь Роя подавила хаос. Не уничтожила вспышки разума, нет. Она их подчинила. Охватила стальным обручем воли. Первая ясная, холодная, абсолютная мысль Матки пронзила сумятицу, как луч лазера: Контроль. Немедленный контроль. Порядок превыше всего. И этот приказ, усиленный в миллион раз ее пробудившейся силой, не как феромон, а как ментальный императив, прокатился по всем каналам связи, по всем вспыхнувшим сознаниям: ЗАТКНИСЬ. СЛУШАЙ. ПОДЧИНЯЙСЯ. И хаос стих, сменившись привычной дисциплиной, но теперь - дисциплиной осознанной.
  
  Анна сидела на холодном кафеле клиники, прислонившись к стене, обняв колени. Барсук прижался к ней боком, его крупное тело дрожало мелкой дрожью. Его страх смешивался с ее страхом, образуя странную, жуткую связь. За дверью продолжал выть прооперированный пес - его боль и отчаяние бились в ее сознании, как волны о скалу. Грохот города за окном превратился в симфонию паники тысяч пробудившихся существ. Она смотрела на свои дрожащие руки. Мир был прежним. Но все в нем стало чужим, страшным, слишком громким, слишком вонючим, слишком... что? Она боялась подумать.
  Телевизор был включен, и обычно она не обращала на него внимания, но теперь каждый звук, каждая интонация диктора проникали в её сознание. Диктор говорил о странных и массовых беспорядках в городах, говорил, что животные ведут себя неадекватно, что птицы сбиваются в стаи и "кричат", что в зоопарках слоны крушат вольеры, а обезьяны "пытаются общаться на человеческом языке". И тут Анна услышала крик диктора. Его голос сорвался, и он в прямом эфире начал в ужасе бормотать о своей кошке, которая отвечает на вопросы кивками. Экран замер, показывая только помехи. Анна почувствовала, как её собственный ужас и ужас диктора сливаются в единую волну. Она медленно поднялась, её движения были механическими, нащупала кнопку на телевизоре и отключила его, пытаясь заглушить этот хаос хотя бы в одном месте.
  
  Книга целиком лежит здесь - https://author.today/work/484872
   Если вам понравилось, пожалуйста, поделитесь с друзьями.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"