Гатто Артур
Небо в воронах. Глава 3. Первые мысли Рекса

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Что, если завтра все существа на земле станут разумными как люди? Одна вспышка - и мир перевернулся. Люди, животные, насекомые - все обрели человеческий интеллект. Хаос. Ветеринар Анна пытается понять свою овчарку Рекса, чья преданность стала вопросом выбора. Волк-одиночка Шрам борется за единство враждующих стай. А Матка муравьев видит в хаосе шанс для своей империи. Пока люди спорят, а звери воюют за территорию, муравьи строят Новый Мир. Холодный. Расчетливый. Беспощадный. Успеет ли горстка героев понять истинного врага, прежде чем Земля станет его муравейником? Роман не о конце света, а о начале новой эры - где человечество может оказаться лишь случайной ветвью эволюции.
  
  Глава 3: Первые мысли Рекса
  
  Ад продолжался недолго, но казался вечностью. Мир взорвался: звуки превратились в грохот, запахи - в ядовитые клубы, собственное тело стало чужим, а в голову ворвались крики, страхи и мысли других. Рекс метнулся под диван - свое привычное убежище во время грозы или салюта. Но сегодня небо было тихим. Враг был внутри. Он чувствовал панику Анны, как горячий ветер, дующий из кухни, чувствовал отчаяние какой-то птицы за окном, бившейся о стекло. Он скулил, зарывшись мордой в пыльные шарики под диваном, пытаясь заглушить этот шквал. Его мир - простой, ясный, построенный на запахе Анны, вкусе корма и радости прогулки - рухнул.
  Странное давление в голове отпустило. Как будто гигантская рука, сжимавшая его череп, разжала пальцы. Грохот мира приглушился до терпимого гула. Резкость запахов смягчилась, хотя квартира теперь пахла тысячей вещей, о которых он раньше не подозревал: пылью за батареей, старой бумагой в ящике стола, химией от чистящих средств под раковиной, даже слабым металлическим духом самого дивана. Но главное - поток чужих мыслей и эмоций иссяк. Осталось только его собственное сознание, но какое! Оно больше не было туманным потоком ощущений и инстинктов. Оно стало... ясным. Как лесное озеро в безветренный день.
  Рекс лежал на своем коврике, но видел его по-новому. Раньше коврик был просто местом. Местом теплым, знакомым, пахнущим им и Анной, местом, где можно спать, грызть игрушку или наблюдать за хозяйкой. Теперь он видел его. Видел каждый ворс, спутанный и вытертый в центре от его тела. Видел выцветший узор - синие и красные полосы, которые раньше были просто цветовыми пятнами без названия. Он осознал его форму - прямоугольник. И главное, он осознал его значение.
  Он всегда знал это место - свое. Знание было инстинктивным, территориальным: запах метки, чувство безопасности, привычка. Но теперь пришло слово: "Мое".
  "Мое". Оно всплыло в его сознании не как звук, а как понятие. Твердое, незыблемое, как скала. Это пространство, ограниченное краями ковра, принадлежало ему. Рексу. Здесь его воля была законом (ну, почти, если не считать Анну). Эта мысль вызвала волну тепла, разлившуюся от сердца по всему телу. Радость! Чистая, искренняя, щенячья радость открытия. Он понял слово!
  Он понял! Понял, что звуки, которые издает Анна, - это не просто сигналы к действию, как свист ветра или шум машины. Это смысл! Это ключи к миру!
  "Гулять" - это слово пронеслось в его голове. Раньше оно было просто предвестником радости, звуком, за которым следовало открытие двери и вожделенная улица. Теперь оно было концепцией. Он видел улицу: асфальт под лапами, фонари, деревья в парке. Он чувствовал ветер в ушах, свободу бега. Он вспоминал миллион запахов: метки других собак, следы кошек, пищу, брошенную людьми, свежую траву. "Гулять" - не просто звук перед дверью, а концепция: улица, запахи, свобода! Это было целое приключение, упакованное в один слог! Его хвост невольно дернулся, ударив по полу.
  "Кушать" - следующее слово. Оно вызвало не просто рефлекторное слюноотделение. Оно вызвало ожидание. Яркий образ полной миски, вкус знакомых гранул, чувство насыщения и тепла в животе. Он понимал процесс: звук слова - действие Анны - наполнение миски - удовольствие. "Кушать" - не слюноотделение, а ожидание наполнения миски. Это было обещание, данное звуком.
  Его хвост забил по полу в восторге. Сильные удары по ворсистой поверхности ковра создавали глухой ритм, отголосок бьющегося сердца. Он переворачивался с боку на бок, поскуливая от переполнявших его чувств. Мир внезапно обрел структуру! Он был наполнен именами и значениями! Слово "мячик" вызвало образ его любимой потрепанной игрушки, лежащей в корзине. "Диван" - это не просто мебель для сна, а возвышение, с которого можно наблюдать за комнатой. "Анна"... Он осознал свою любовь к Анне - теплую, защищающую силу. Это было больше, чем привязанность к кормящему существу. Это была глубокая, животрепещущая связь. Он чувствовал ее заботу в каждом прикосновении, знал ее запах лучше собственного, верил в нее, как в солнце. Она была центром его вселенной, источником безопасности и радости. Мысль о ней наполнила его такой нежностью, что он тихо завыл, свернувшись калачиком, прижимаясь к коврику, как будто это была она сама.
  В этом блаженном потоке открытий его взгляд, блуждая по знакомой прихожей, упал на ошейник, висящий на крючке. Обычный кожаный ошейник с металлической пряжкой и кольцом для поводка. Знакомый предмет. Но сейчас он увидел его по-новому. Он не просто висел. Он ждал.
  Всплыло слово: "Поводок".
  И с этим словом пришли не образы радости или насыщения. Пришли воспоминания. Яркие, острые, как зубья капкана.
  Рывок. Резкая, унизительная боль в шее, когда он, увлеченный запахом или видом другой собаки, забывался, и поводок натягивался до предела. Удушающее давление на горло, сбитое дыхание, внезапное падение на грудь. Унижение. Бессилие.
  Ограничение. Тот предел, дальше которого нельзя было ступить. Граница, обозначенная длиной ремня. Желание побежать, обнюхать интересный куст на другой стороне дороги, догнать улетающего голубя - и невозможность это сделать. Поводок как стена. Как клетка.
  Унижение перед другими собаками. Особенно перед теми большими, важными псами в парке, которые ходили без поводков. Их насмешливые, снисходительные взгляды. Их свобода движений. Его собственная привязанность к Анне, вынуждавшая его идти рядом, когда все его существо рвалось вперед, исследовать, догонять, быть свободным. Чувство стыда, когда он, сильный и ловкий, должен был покорно идти у ноги, пока другие носились.
  Зачем? Вопрос вспыхнул в его сознании, как искра. Ясный, жгучий. Зачем это ограничение? Зачем эта боль? Зачем этот стыд?
  Радость, еще секунду назад переполнявшая его, сменилась жгучим стыдом и гневом. Стыдом за свою покорность, за то, что терпел это. Гневом на этот кусок кожи и металла, на его ожидающее присутствие на крючке, на саму идею ограничения. Я сильный! Он чувствовал мощь в своих лапах, в челюстях, в широкой груди. Он мог перепрыгнуть через высокий забор в парке! Мог догнать велосипед! Мог зарычать так, что почтальон отступал! Я могу защитить! Он представил, как становится между Анной и любой угрозой - будь то злой человек или дикий зверь. Его шерсть встала дыбом на загривке при этой мысли. Он был создан для защиты! Для свободы!
  Почему цепь? Почему этот символ рабства? Почему Анна, источник его любви и безопасности, накладывает на него эти оковы? Неужели она не доверяет ему? Неужели не видит его силы и преданности? Эта мысль была как нож. Он скулил от боли, которую причиняло само размышление.
  Он вскочил, подбежал к двери и залаял. Не просто так, не от возбуждения или страха. Он вложил в лай весь свой новый гнев и вопрос: "Почему?!". Он лаял на дверь, на висящий ошейник, на невидимые цепи, сковывающие его дух. Его лай был громким, отрывистым, требовательным. Он пытался вложить в него всю силу своего возмущения, всю боль от непонимания, весь вопросительный знак, жгущий его мозг.
  Звук получился странным, почти человеческим в своей интонации. Он не был похож на его обычный предупредительный лай или радостный визг. В нем была вопросительная нотка, интонационный подъем в конце, который он раньше слышал только в человеческой речи. И глубина эмоции - это был не просто звук, это был крик души.
  Рекс замер, удивленный собственным голосом. Он прислушался к эху своего лая, затихавшему в тишине квартиры. Он сделал это. Он попытался выразить свою мысль, свой вопрос. Но... дошел ли он? Поняла ли Анна? Он повернул голову, ожидая увидеть ее в дверном проеме кухни, с пониманием или хотя бы с вопросом в глазах. Но кухня была пуста. Он услышал лишь далекий стук кастрюли - Анна была занята. Его послание осталось без ответа. Глухое разочарование смешалось с гневом.
  Он захотел говорить. По-настоящему. Не лаять, не скулить, не вилять хвостом, надеясь, что его поймут. Он хотел сказать: "Анна, я люблю тебя, но ненавижу поводок. Я сильный. Я защищу тебя. Дай мне свободу. Доверься мне". Он представлял, как открывает пасть, и из нее льются знакомые звуки человеческой речи. Но когда он попытался издать что-то кроме привычного лая, получилось лишь хриплое, нечленораздельное рычание.
  Но как? Он посмотрел на свои лапы - мощные, покрытые плотной шерстью, с крепкими когтями. Они были созданы для бега, для прыжков, для рытья земли, для драки. Лапы не гнулись для жестов. Он не мог сложить пальцы в знак мира, как видел у людей, не мог указать на ошейник, а потом на дверь. Он попытался ткнуть носом в ошейник, затем посмотреть на дверь, затем снова на ошейник, и тихо заскулить. Но было ли это понятнее, чем лай? Или это тоже выглядело просто как странное поведение пса?
  Отчаяние накатило новой волной. Его разум, такой ясный, такой наполненный мыслями, чувствами, вопросами, был заперт внутри. Остался лай, вой, скулеж - примитивный инструмент для вдруг такого сложного внутреннего мира. Он чувствовал себя, как если бы ему дали великолепную, сложную картину, полную смыслов и красок, а потом заставили описать ее, используя только три грубых мазка черной краской. Невозможно! Унизительно! Он издал долгий, тоскливый вой, полный фрустрации. Звук вырвался из его глотки и замер в воздухе квартиры, никому не понятный, никем не услышанный так, как он хотел. Он был Сизифом, впервые осознавшим тяжесть камня и бессмысленность своего труда. Он был Прометеем, прикованным не к скале, а к ограничениям собственной собачьей природы, в то время как огонь разума уже горел в его груди.
  За окном город продолжал бурлить новорожденным хаосом. Где-то вдалеке пронесся истошный кошачий вопль, полный не артикулированной, но ясной ненависти:
  "Мое! Мое крыльцо! Убирайся, полосатый ублюдок!"
  На дереве у дома две вороны орали друг на друга, их карканье было явным спором:
  "Я первый увидел крошку!"
  "Нет, я! Моя!"
  С балкона напротив донесся раздраженный человеческий крик:
  - Молчать, тварь! - и жалобный визг маленькой собачки, в котором читалось:
  "Больно! Хозяин злой!"
  Рекс прислушался к этому хору. Он понял эмоции - гнев, страх, боль. Но слов, конкретных слов, как в его голове, он не слышал. Только эмоциональные всплески, облеченные в привычные звуки. Он был не один в своей немоте. Весь мир животных проснулся к разуму, но остался скован старыми средствами выражения. Эта мысль принесла не утешение, а новую горечь.
  Анна появилась в дверном проеме, вытирая руки полотенцем. Ее лицо было бледным, глаза уставшими, но в них светилась тревога и... внимание.
  - Рекс? Что ты там налаял, а? - ее голос был тихим, осторожным. Рекс взглянул на нее. Он хотел объяснить. Он подбежал к ней, тычась носом в ее ногу, затем резко развернулся и побежал к двери, к злополучному крючку с ошейником. Он сел перед дверью, посмотрел на ошейник, затем перевел взгляд на Анну, и издал не лай, а сдавленный, вопросительный стон:
  "Уууууу?" - В нем была вся его боль, весь его вопрос. "Почему? Зачем?".
  Анна подошла медленно. Она посмотрела на ошейник, затем на Рекса. Ее глаза сузились в попытке понять.
  - Ошейник? Не хочешь гулять? - она произнесла слово "гулять" с вопросительной интонацией. Рекс взвизгнул от нетерпения и отчаяния. Нет! Он хочет гулять! Но не так! Не на цепи! Он снова посмотрел на ошейник, затем на дверь, и резко тряхнул головой, как будто отряхиваясь от воды - жест отрицания, который он иногда видел у людей. "Нет!" - пытался сказать всем телом. Он поднял лапу и ткнул ею в направлении ошейника, потом опустил. Жест был неуклюжим, почти комичным. Но Анна замерла. Она смотрела на него не как на собаку, выполняющую команду или выпрашивающую еду. Она смотрела на него как на... собеседника. Пусть немого, но пытающегося что-то сказать. Что-то важное.
  - Ты... не хочешь ошейник? - медленно, с невероятным усилием понимания, произнесла она.
  Рекс замер. Его сердце бешено заколотилось. Она поняла? Она уловила суть? Он неистово закивал головой, скулил, подпрыгнул на месте. "Да! Да! Да! Именно это!" - кричало все его существо. Радость открытия снова вспыхнула в нем, смешавшись с надеждой. Может быть, они смогут? Может быть, она услышит?
  Анна присела перед ним. Ее рука медленно потянулась к ошейнику на крючке. Рекс напрягся, следя за каждым ее движением. Она сняла его. Он ждал, что она бросит его в дальний угол, как символ освобождения. Но Анна просто держала его в руке, разглядывая. Потом ее взгляд снова упал на Рекса.
  - Без ошейника нельзя, солнышко, - сказала она тихо, но твердо. - Правила. Опасность. - Она произнесла слово "опасность". Рекс знал его. Оно ассоциировалось с грохочущими машинами, злыми большими псами, иногда с криками людей. Но он был сильным! Он мог обойти опасность! Он мог защитить! Почему она не верит?
  Радость угасла, сменившись новой волной горечи и обиды. Он отвернулся от Анны и ее ошейника, подошел к своему коврику и плюхнулся на него, положив морду на лапы. Его хвост не вилял. Он чувствовал себя преданным. Его первый шаг к диалогу, его попытка объяснить свою боль - натолкнулись на стену человеческих "правил". Его "Мое" (коврик) столкнулось с ее "Нельзя". Он закрыл глаза. Внутри бушевал ураган мыслей, эмоций, вопросов, для которых у него не было слов. Только тихий, подавленный стон вырвался наружу. Он был разумен. И он был в ловушке.
  
  Где-то в глухом лесу, под корнями поваленной бурей сосны, Шрам лежал, тяжело дыша. Его желтые глаза, обычно такие острые и уверенные, были полны растерянности. Шрам тоже осознал себя. Осознал стаю - не как слепое подчинение вожаку, а как группу индивидуумов, каждый со своими мыслями, страхами, амбициями. Он слышал обрывки их мыслей: страх молодого волка Бекка перед людьми, голодную злобу волчицы Луны, усталую мудрость старого Горбуна. Он пытался рыкнуть приказ вернуться к логову, но его рык "Идем!" был встречен не мгновенным повиновением, а вопросительными взглядами: "Зачем? Почему твоя воля важней?". Он зарычал от досады. Как вести стаю, если каждый теперь думает? Как обеспечить выживание, если старые законы силы больше не работают? Его разум, проснувшийся для анализа мира, теперь мучительно искал ответы на вопросы, которых раньше просто не существовало. Он чувствовал себя вожаком, потерявшим свой народ в тумане индивидуальности.
  
  Глубже всех, в вечной тьме и влажном тепле ядра колонии, Матка существовала. Хаос индивидуальных сознаний был подавлен. Но не уничтожен. Теперь каждое сознание муравья было не просто слепым исполнителем, а инструментом. Острейшим, точнейшим инструментом. Она воспринимала мир через миллионы сенсоров одновременно: разведчик No7845 на поверхности докладывал о структуре почвы и температуре воздуха; солдат No11209 на границе с колонией рыжих фиксировал их растерянность и сниженную активность; нянька No55003 в инкубаторе чувствовала малейшее изменение влажности вокруг яиц. Каждый отчет был не просто данными - он был окрашен микроскопической долей личного восприятия муравья. Матка не испытывала эмоций по этому поводу. Она анализировала. Эта новая сложность была... эффективна. Она позволяла видеть мир объемнее, предсказывать реакции, планировать точнее. Ее первая директива после подавления хаоса была лаконична и всеобъемлюща: "Порядок. Сбор данных. Приоритет: Выживание Колонии". И сеть замерла в новой, осознанной готовности к действию. Ее разум был свободен от сомнений. Он был един. Он был целью. Рекс искал слова для любви и свободы. Шрам бился над проблемой лидерства. Матка уже писала первую строку в учебнике по завоеванию мира.
  
  Рекс лежал на коврике, слушая тиканье часов в комнате Анны. Каждый тик был теперь осмысленным звуком, мерой времени. Время до чего? До следующей попытки объясниться? До прогулки на ненавистном поводке? До... чего-то большего, что нес этот новый, страшный и удивительный мир? Он не знал. Он знал только, что его старый мир умер. А в новом ему предстояло найти не только свой голос, но и свое место. И первым шагом была битва за ошейник. Битва за право быть не просто собакой, а Рексом. Существом, которое любит, ненавидит, мыслит и требует уважения. Он тихо зарычал себе под нос. Битва только начиналась.
  
  
  Книга целиком лежит здесь - https://author.today/work/484872
   Если вам понравилось, пожалуйста, поделитесь с друзьями.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"