Item, 2004

памяти Отца

21 июня

Сумерничаем. Сидим в потемках.
Руку я твою держу в руке:
Заросли веранды оплетенной,
Засветло поваленный крокет.

Не перебивай полночной птахи
В облаках, намеченных пером,
Мы и так на острие атаки,
Если слышим дальний обертон.

Ты же знаешь, я могу быть мягок.
Ты же помнишь, я таким и был
Против губ твоих, ключичных ямок,
Против плеч нечаянной мольбы.

В сарафана вырез осторожный
Смотрят два петличных кубаря.
Завтра, позабыт и позаброшен,
Я уеду, честно говоря.

Но пока еще так тонок месяц,
Подожди, не зажигай ночник.
При огне довольно околесиц,
В темноте мы вольны и ничьи.

Что за дело нам до дела мира,
Если ты мне вся теперь видна,
Если ты мне словно половина,
Если завтра... началась война?

***
Плача от Casta Diva,
Господи, помяни
Дмитрия, Константина,
Аятоллу Хомейни.

Вот они мы. Упейся.
Ахтунг, рота, подъем.
Марш, строевая песня.
Выспимся под огнем.

Арией недолета
Реквием орошен.
Как на земле далекой
Пусто и хорошо.

***
Выкарабкиваясь из штольни,
Вырабатываешь прищур.
Что-то с сердцем... Устало, что ли?
Никогда ему не прощу.

Пощемит, пощемит - отпустит,
По-мышиному запищит.
Ты меня не найдешь в капусте.
Ты совсем меня не ищи.


***
Не печалься, не плачь обо мне.
Над распятием не горюй.
Я и сам навсегда обомлел,
Как застал в январе июль.

Не отмщенье, но аз воздам
Августейшим твоим гробам,
И горит надо мной звезда,
Кувыркаясь как акробат.

Обошлось, прошло стороной,
И не то чтобы полный отруб,
И не то чтобы все равно,
Просто выжгло в душе дыру.

Зарастает шлях лебедой,
И встаю я живых живей.
Если надобно, обездоль.
Но нечаянно - пожалей.

***
Я слишком долго был тобой.
Прощай, теперь не до сарказма.
Мне одинокий путь домой
Отныне навсегда заказан.

Мальчишка, выскочка, буян,
Что мы с таким азартом делим?
Не солнце же лесных полян
И не девический же терем.

Прощай. Покинув суть свою,
Я проступлю на светлом фоне,
И страх постыдный осмею,
Осилив ночь почетных фобий.

Мы встретимся у седины
Под крик совы и лай собачий.
И, снова вместе сведены,
Обнимемся и не заплачем.

***
Может, письма не доходят
Или почерк плох?
После спорта - о погоде
И рекламный блок.

Сколько с жертвой ни общайся,
Дохнут палачи.
Я просил тебя о счастье,
Что же получил?

На фривольную картинку
Нечем отвечать.
Дата прописью, артикул,
Подпись и печать.


***
Еще на снег с тебя течет
То кровь, то пот попеременно,
И в луже ползает дьячок,
Зачеркнут повязью ременной.

Глазами заспанных совят
Деревня смотрит как живая,
И молча женщины стоят,
То рты, то волосы сжимая.

Спина в дыму и нож в зубах.
На битву как на жизнь обидясь,
Ты скажешь, разогнав собак:
Отбились. Кажется, отбились.

***
Побуревший герметик балконных щелей,
Скрип качелей, отсутствие дел и забот.
Ты могла быть со мной немного щедрей,
Ты могла бы отправить меня на завод,

Заточить, обезглавить, порвать как баян,
Но иная планида мне припасена:
Пачка Мальборо, яблоко, смена белья,
Багатели бессонных апассионат.

Ветрогонствую засветло. Лица квартир
Безмятежны, и в сахарном створе зари
Все, что мог, у судьбы я уже получил,
И идут по траве косари, косари.


***
Я в августе, Москвой пресыщен,
Хочу в провинцию, туда,
Где троп тропинки не топтал
И розги розу не разыщут.

Там плоть с душою заодно
Безбрежья ждут и не находят,
Сосновых пажитей наркотик
Их лижет в ритме заводном.

Там нижний край небес искромсан
Ильи Пророка колесом
И перекатывает грозы
Из горизонта в горизонт.

Я в августе простором болен
И сомневаться не берусь:
Бог улыбался мне тобою,
Святая... нет, Святая Русь.

***
ГУПов, ДЭЗов, милиций
Хищный запах кабацкий.
То ли Богу молиться,
То ли в прошлом копаться.

Прорезиненный цоколь,
Пубертантная ветошь.
Даже странной концовкой
Ты мне вряд ли ответишь.

На эпитет непраздный
Не найдешь нарратива.
Даже радость напрасна,
Если скорбь нерадива.

***
Обнищаю когда-нибудь - август продам.
Он опять оказался несносен.
Изумрудно-черна амальгама пруда
И оранжева ржавчина сосен.

Мы на серых ступенях сожгли фейерверк,
И порыв его пепел развеял.
Стало зябко в аллее и хочется вверх,
Где закат золотой розовеет.

Скоро осень. Прижмешься - прижмусь. Нет - так нет.
Этот выбор не инвариантность.
Можно только предслышать в закатном огне,
Как там имя твое повторялось.

***
В тот вечер у подъезда щелкал счетчик такси,
За шелестом листвы метался свет фонаря,
И ветер, от углов и прямизны откосив,
Прислушивался, как в окне о нем говорят,

А мы сидели тихо, я курил, ты спала
На чемоданах, впавших в предотъездный столбняк,
Взлетали занавески, серебрилась скула,
И в тополином блеске изгибалась ступня,

И время нам в глаза плевало сладкой слюной,
И слипшиеся веки говорили "Пошел!"
Коровий век кончался, начинался свиной,
Пробросивший на ход гребенку сальных пип-шоу.

Мы ехали отдельно, но, увы, вместе с ним.
Зеленый огонек был виден только двоим.
Таксист стеснялся, но не он мне выдох стеснил,
Когда я впился в лунные ладони твои.

***
Плевок свободы на губах,
Кармана продранного кукиш.
Я с малолетства оккупант
Земли, которую не купишь.

Бомбоубежища мои!
Бетон, свинец, махорка с кашей,
Брезент, сукно и острый кашель
Притягивали как магнит.

Влекли застрочной содомией
Кривые буквы очагов,
Но отсырели, задымили,
Истаяли ниотчего.

На свете все - преодоленье
Себя, других, эпох и эр.
Возможно ль, чтоб среди химер
Друг другу мы не надоели?


***
Ты не помнишь, какое сегодня число?
Календарный акафист прочитан,
И поэтому мне как вампиру - чеснок
Эти яблоки с легкой горчинкой.

Замотался, расслаблю, пожалуй, ремни,
Постучусь к ангелятам - откройте!
Только их заправила и вправду ревнив,
Если создал такое отродье.

Мне не нравится нравственность псевдоэлит,
Вороватая сморщенность жеста,
Демократия срама, могильности плит
И мужское, что рядится женским.

Только медного неба стальное литье
Или крест на щеке дезертира
Мне расскажут, что завтра судьба наплетет
И зачем ты меня рассердила.

***
Любую ль горесть оборжем - 
Не каждый циником воспитан.
Рискующий не пьет боржом.
Он удовольствуется спиртом.

Тебе, что в мельнице недель
Неразмолочен и огромен,
Все меньше дела до людей,
Все больше до Того, кто кроме.

Кому Он свет, а мне печаль,
Осин трепещущих мониста.
Я этим шелестом унизан,
И ты меня не поучай.

Сам знаю, под каким нажимом
Возить по мрамору графит.
Клянись же мне, пока мы живы,
Не строить храмов на крови.


***
Блажен тщетою дней былых,
Вхожу в рождественский Икарус.
Как вам спалось, чем вам икалось,
Достопочтеннейший балык,

Народ, одетый в мишуру,
Спустивший вольность по дешевке,
Турнепс, взошедший в артишоки,
В Данаю вогнанный шуруп?

Безликий принсепс надо всем
Простер незрячую десницу,
И медлит век... А мне все снится
За солнца жатвой лунный сев,

Холмы твои, где так алеет
В цвету и неге райский сад.
Давно я так не раскисал,
Страна моя, страна Оленья.

***
Здесь намолено не мной
И не мною будет живо
Волхвование отшиба
И ночлег страны дневной.

Штукатурка, купорос,
Малярия малевала:
"Васька, шельма, как подрос! - 
Все цветете, Мариванна?"

Трое сбоку - ваших нет.
Отстающие обои.
В участковой вышине
Околоточные боли.

Гвозди, спички, керосин
Продотряды посметали.
Как живете, караси? - 
Мы изжарены в сметане.

Родина - один звонок.
Я сказал, чтоб убирались.
Любишь Родину, сынок?
Созвонимся. Uber Alles.

***
Осени смолк пикник.
Рюмки и канотье.
Серый асфальт поник.
Воздух похолодел.

Души прокипятив,
Нос октябрю утрем.
Не добежать к пяти.
Я успеваю к трем.

Где я? Проезд пустой.
Спят ли, мертвы, проверь.
Гимн стояка - отстой.
Гимн правака - правей.

Слово, к твоим стопам
Жухлый кладу венок.
Долго же отставал.
Видно, больше не смог.

***
Я просил у жизни слова,
Вырывал его ногтями.
Эта праведная злоба
Никому карман не тянет.

После шоковых везений
На канате распластался.
Бриллиантовая зелень.
Ощущение пространства.

Что за люмпенская притча
Быть не тем, в кого поверил!
Самурай или опричник,
На луке метла и веер.

Не свободен и не скован,
Вне привычного обмана
Я просил у жизни слова.
Получил цитатник Мао.

***
Возле нищих, вблизи вельмож
Одинаково осужден,
Я не правда и ты не ложь,
Нечто среднее. Снег с дождем.

Ты кого, октябрь, оседлал?
Отмороженных и слепых.
Если смеркнется навсегда,
Я берусь отыскать следы

Тех лучей, что, предав зарю,
На ладонях нажгли мне звезд.
Только запахи узнаю.
Я по-прежнему Гончий Пес.

***
Косы цепей по гранитной гряде.
Сколько же стихло во мне, надломилось.
Конская задница! Век бы глядел
На роковую твою монолитность.

Черные мускулы, скотский чугун, - 
Кыш, эротизм, это сумрак имперский.
Вам не прискучило жить начеку?
Нет? Однова достаются обрезки.

Холодно, страннички. Возраст Христа.
Дремой в маршрутке пустой убаюкан,
Слышишь, как дождь по стеклу захлестал?
Злоба невинна. Любовь обоюдна.

***
Ни милостыни фарисею,
Ни странника для грабежа.
Перебесившись к воскресенью,
Над первым снегом пробежал,

И средь лиловизны узоров
Мечту как муху изгонял:
Мне ведома повестка дня - 
Зима страниц на тридцать-сорок.

Перелистнешь, затеплишь свет
И чувствуешь еще острее,
Что прежний мир с бедра расстрелян
И проступает в Рождестве

Такая оглушенность гласных,
Такая костность позвонка,
Что нет мучительней соблазна
Горчить сильней, чем ты сладка.


***
Как перед новым угнетеньем
Десятый месяц обдерем.
Снег, продержавшийся неделю,
Истаял вместе с октябрем.

Мне хочется побыть улиткой,
Бесполо жмущейся к стеклу.
Я даже след, живой и липкий,
От раковины отстегну,

Заветрюсь в седоватых лужах,
Безрогих розовым дразня...
На первом льду налимов глушат
И где-то, говорят, резня.

Как только утро дверь открыло,
Я вышел в сад за пеленой
Вдыхать земли распутной, рыхлой
Артезианский перегной,

И через возгласы симфоний
Послышалось из-за угла:
Мне было холодно сегодня,
А ты расслышать не смогла.

***

                                                   Юлии Качалкиной

Туманом застлан путь гористый...
Ни затеси, ни огонька.
Уж протрубили мне горнисты
Все жалобы и укоризны,
И каждая из них горька.

Когда над миром солнце встанет,
И, отстрелявшись в молоко,
Дохнет рассветом полигон,
Ты доберешься поездами
Так невозможно далеко,

Что даже пропадешь из виду,
Но ищущих не обнадежь:
Напрасно молодость язвила
О юности. Та не безвинна.
Я буду дальше. Не найдешь.

***
Нас разделил кафешный столик.
Вокруг накурено, пестро.
Гуляем на последний стольник.
Тебе желается в бистро.

Надсада дней, былых и давних,
Мизерикордный конкордат!
Я твой неблагодарный данник,
Золотозубая Орда.

А суть - она не в резонансе.
В том, что выносишь, оборвав...
Я что-то слишком разогнался.
Не обижайся. Мне пора.

Пока от счастья отдыхаем,
Любовь, оставшись молодой,
Обдаст дешевыми духами,
Оглянется - и с глаз долой.

***
Ноябрь, целующий петунью
В самозабвенье волевом!
Мне кажется, вот-вот потухнет
Свеча от света твоего.

Но сколько бы в своей лагуне
Я раковин ни открывал,
Все так же зеленью бликует
Новорожденная трава.

И разойдясь моленьем слезным, - 
Катись, катись, не вытекай - 
Девчонка пишет письма звездам.
Заюзанная вертикаль.

А Страшный Суд - не тот ли кастинг?
Провиденье обострено.
Смотри, свеча вот-вот погаснет!
...Нет, пламя ровно и стройно.

***
Окончен безрадостный пятничный труд.
Усталые клерки с работы идут
И мыслят уныло о том, что зима - 
То место, гда каждый хоть раз прозябал.

Их ловят витрины с цветным барахлом,
Но вечер им в уши забил поролон
Звонков: уговоров, запросов, молитв.
Забыть бы их, наскоро угомонив!

Но хищно змеятся во мгле провода,
И правды не нужно, коль есть правота
Всех нас, кто печаль разопьет на троих,
Несчастных, загубленных клерков твоих.

***
За краем, куда заглянуть я не в силах,
Не сеют, не пашут, костров не палят,
Не жнут яровых, не сжинают озимых,
А только обходят святые поля
И гладят колосья, проросшие снизу,
Из наших ужимок, надежд и тревог.
У них каждый шорох сто раз переиздан
И каждая строчка влечет эпилог.
Там папа в переднике чистит плотвичек
И бабушка ветхий читает журнал,
И та тишина на веранде первична,
И большего я никогда не желал.
К далеким и блещущим этим озерам
Прорваться ты мне как-нибудь пожелай.
Наверно, я буду казаться оседлым,
Но люди увидят и скажут: журавль.

***
Душа обуглится и канет,
Уйдет, закутавшись в шинель,
Когда на меркнущем экране
Погаснет энный Вольфенштейн.

Ты чей, солдат? Какого рода
Воспоминание сберег?
В какие узкие ворота
Вбегал как загнанный зверек?

Кто вел тебя? Тот, бесноватый,
Секущей машущий косой?
Во что крестили медсанбаты
Твою изрытую консоль?

Я верил сытым плац-парадам.
Я шел за знаменем в дыму.
Упал, тоскою оцарапан,
И может, выжил потому.

Разбогател как Монте-Кристо,
Искал и не нашел приют,
Стрелял по всем и матерился,
Подспудно зная - не убьют.


***
Не ходил ни в Медину, ни в Мекку,
И за солнцем не шел по пятам...
Я принес тебе черную метку.
Ну какой из тебя капитан?

Сухопутная крыса храбрее.
Мы не зря предпочли кабаки
Эквилибрам на фор-марса-рее
И морям, что не так глубоки,

Как хотелось на детском причале,
Как мечталось на мартовском льду, - 
И поэтому дальше печали,
Дальше порта с тобой не пойду.

Запевает нам ливень-садовник
Бесконечную песню свою.
Покорми этих чаек с ладони
И иди. Я еще постою.

***
Вечно бы муку прощания длил.
Так и стою перед ней цепенея.
Осени поздней последние дни.
Не унимается сердцебиенье.

Вырваться прочь, на простор декабря,
В белые пустоши солнечных пятен - 
Ты же о том и мечтал втихаря?
Тайна разгадана: Свет необъятен.

***
Чужбина чувств, событий и т.д.
Сны несвободны, лишены полета.
Ночей и дней насупленный тандем
Расклада не меняет ни на йоту.

За беженцев, за их живой поток,
Покинувший насиженные гнезда,
За то, что как сосулька в кипяток,
Я в жизнь вошел, и стебель в поле гнется.

Я пью за тех, кто изгнан с пепелищ,
За страждущих, лишенных постоянства.
За тех, кто не отдышится, кто нищ
И голоден, и отвергает яства.

О кровоток алмазного сверла!
Для поединка утлый снег утоптан,
Темнее туч обманутые толпы,
Но вера их по-прежнему светла.

***         
                                        Чарльзу Бронсону

Ты носишь кожаную хрень.
Носи хоть замшу с бахромой,
Тебе и небо набекрень,
Когда, от ярости хромой,

Ты кочевряжишься в пыли
С каким-то мерзким шакальем.
Тебя навеки опалил

Большой Каньон.

Уперты в тучу два ствола.
Чернее взгляда не найти.
Так повтори свой постулат,
А то закончится мотив.
Щенок издохнет, нашалив,
Койоту светит окоем,
Когда ведет его шериф

В Большой Каньон.

И там, чуть-чуть поговорив,
Оставит с пулей в животе.
Пока над ними кружит гриф,
Не доверяйся  вшивоте,

Не слушай баб из бардаков,
Мы сами цепь себе куем,
Взглянул, кивнул - и был таков,

...В Большой Каньон.

***
Нам заповедано молчанье
Вдали от свар и дележа.
Скрестившись лунными мечами
Пустые улицы лежат.

Пустые сны трамбуют ночи.
Встаешь унылым и немым.
О дольче вита, вита дольче.
Мы не рабы, рабы не мы.

Молчим и снимся не друг другу.
Кто не сожжен, тот ослабел.
Темно. И каждый час обруган.
Но каждый день благословен.

***
То, что помню, свято: сырые прутья
И кулак, дробящий литую цепь.
Обретя свободу под гром орудий,
Я скакал к восходу, я видел цель.

И она неслась надо мной орлами
И трубила в изогнутые рога,
Чтобы в сотый раз разогнав парламент
Посадить на трон своего врага.

Залегли крест-накрест рубцы волокон.
Хоть бы вешку, а то укос-косогор.
То, что помню, свято: твой русый локон
И призванье, что гибельно и высоко.

Разогнув решетки, я вижу пустошь
Вельзевулом оплавленную руду.
Ты меня сама на порог не пустишь,
Если я оттуда к тебе приду.

***
На мерзлых пешеходных зебрах
Пурга раздавленная спит,
И серый мир в тумане сером
Со мглою затевает спринт.

Мы почему-то ждем, какого...
Мы ждем чудес от этих вьюг?
В них каждый саквояж окован
И перетянут каждый вьюк.

Сидим и ждем, как на вокзале - 
Все, что могло, ушло без нас,
А нам в отместку навязали
Восточной Пруссии Эльзас.

Ты потерпи еще немного...
А хочешь - завтра же туда,
Где нет для нас угла иного,
Чем уголь черного труда.

Пройдя сквозь Руры Лотарингий,
Любовью сердце оцинкуй.
До поцелуя - летаргия,
А после - только поцелуй.

***
Нет, все как будто ничего.
Так, иногда печаль охватит,
И сердце снова включено,
И снова бьется тутти-кванти.

Да, путь пробит среди теснин.
Легла дорога мировая.
Я с небом заодно, а с ним
Такие ветры пировали,

Что мне на лезвиях секунд
Пробалансировать - раз плюнуть.
Нет, все как будто бы зер гут.
Да, это вновь вернулась юность

И оглашенно, как тогда,
Толкает суппорт по станине
В огне полночных канонад
Под снегопадами стальными.

***
На небо в облачной известке,
Полбытия слезой промыв,
Взошли рождественские звезды,
Бездонны, ломки и прямы.

И хочется бежать из плоти
За синью счастья впереди,
Но мысль одна побег испортит,
Застопорит, разбередит...

День выдался таким пригожим,
Что не зависят от мессий
Ни неба смятые рогожи,
Ни звезд игольчатая синь.


***
                                                 Саше Кабанову

Катятся дни без проблеска и блика,
Однообразным привизгом конька.
На льду толпа все так же многолика,
Все так же Лета подо льдом горька.

В меня снежок запущент рослой дамой,
И, лезвия стирая со щеки,
Смотрю на галок, кружащих над дамбой,
Ругающих морозные щипки.

В санях, укрытый полостью медвежьей,
Проехал друг, устало недвижим,
И гордость назвала его невежей,
Но сердце тихо молвило "Бежим!" - 

От этих ваз, оборок и фасадов,
Перин добротных, копоти свечной,
От вальдшнепов, пулярок и фазанов,
От поросят, набитых ветчиной,

От женщин тучных и детей визгливых...
...Но след уже подернулся водой
И тучи отливают спелой сливой.
Запущен вновь вертепчик заводной.

Побег отложен. Седоватый стражник
В ночи охапку хвороста зажег.
И замечая, как тепло, нестрашно,
Я в спину даме целю свой снежок.

***
Обуздайся, ретивое
И запомни впредь -
Об Илье да Ратиборе
Песен мне не петь.

Был ужимист и напорист,
Вышел гомоня...
Уноси, подземный поезд,
Сонного меня

В край, где дюны розовеют,
В жабры пескарей.
Я молю лишь о забвенье,
Только поскорей.

Микротравмы, мелодрамы.
Стой же, не крошись,
Без надежды, без отрады
Псевдо-микро-жизнь.

Я не всех, кума, целую,
Режется фальцет.
Переход на кольцевую?
Мы же на кольце.

И куда несет уродов,
В челюсти облав?
В нескончаемое рондо
Лодочка плыла.

Эх, окопные-штабные,
Всем один свербеж:
Не воротишь то, что было.
Песен не вернешь.

***
Вжимаясь в облака молочных снов,
Я трепетал, я жаждал узнаванья,
И подсекался, и валился с ног,
Не видя, в чем дилемма узловая.

Будь строг ко мне: я сам точил шипы.
Своей земли не отдавал ни пяди
И сделал то, что должен сделать был:
Когда влюбился, то разжал объятья.


Звонарь.

Я слышал запах меди и бревна,
Где колокол висел давно умолкший.
Под ним земля была обагрена,
Но кровь страданья никогда не множит.

Всё здесь, за межреберьем костяным
И в перекрестьях дерева резного,
И жив язык, сошедший со стены,
И благодатно выжженное слово.

Поля кустистый иней покрывал,
Когда тянулась к вязи амплитуда,
И вот - удар, и смотрит в нас оттуда
Раскрашенный персидский караван,

Кладут знаменье бабы, нищеброды,
И если есть хоть малый недочет,
На кой нам черт небесные щедроты?
Хороший звон. Аж из ушей течет.

***
Подсолнухом сияет снежный день
Над синевой окраинного гетто.
Висит на стеклах мокрая метель,
Как женщина, оставленная кем-то.

Я брод лучей, зовущих к бытию
В немолчной тишине парных уключин,
И только потому что плоть канючит,
Длинноты бесконечные терплю.

Встаю над лесом, просеки топча,
Парю в потоке, пахнущем гудроном.
Здесь жизнь моя и номер мой коронный,
Иначе зря я душу истончал,

Оставив дух на льду, в потенциале,
И спереди, и сзади полынья.
А славно мы с тобою танцевали...
Мне кажется, что это был не я.

***
Когда нас гнали на убой,
Сказал я - ладно, Бог с тобой.
Так я случайно уцелел
В той штыковой.
Когда погнали нас назад,
Капрал, дороден и носат,
Облаял взвод как пес цепной,
Но дал отбой.
А что могли мы, что могли?
Тут как о смерти ни моли,
Не выжмешь неба на ладонь,
Не выжмешь, нет.
Когда я вспомню о цене,
К нам выйдет месяц молодой.
Мы были лучшею ценой
В той вышине.


Гадание Татьяны

                                            Татьяне Бек

В один из этих вечеров
Бубнов был туз, валет червов.
С олеографий, в такт сверчку,
Смешливо щурились павлины.
Ракушкой всаженная в глину,
Судьба дышала на свечу.
Кудрявый воск застыл конем.
Подковами звенели капли.
Округу замели снега,
Но только образ возникал,
Она не думала о Нем:
Котята теплое лакали.

***
Синь жемчугов, мороз бодрящий,
Стеклянное дыханье сфер.
Идущий навсегда обрящет
Сугробы, солнце, лыжный сквер,

Детей, катящихся на санках,
По-братски порванный картон,
Березы девичью осанку
И блики, прущие гуртом

Туда, где возгласы отточий
Ученый ворон повторял
И стиль зимы навек отточен
Прогулкой без поводыря.

***
День прошел, а что взамен
Сердца горестных замет?
Люди гибли за металл,
Снег следы их заметал.

Только мне пришло на ум,
Как-то странно, наобум - 
Лучших дней дождемся мы
Посреди зимы.

***
Ты тень теней, а я лишь тень твоя,
Забытая на утреннем базаре.
Мы оба в этот город опоздали,
Но кто последним имя повторял?

И шелк соблазна, и смущенье бронз,
И стыд мечети, подступившей близко.
Того, кто был учтив, приветлив, прост,
Сожгла азарта огненная линза,

И долго у арыка он лежал,
Прикрыв лицо с отметиной багряной.
Я тень его, и значит, он левша,
Поскольку я за правый беспорядок.

Но что мне самому от смутных грез
И голосов печальных с минарета?
Имею что? И эта тень нагрета
Той мглой, которой ты не перенес.

***
Холод ночной звезды.
Стражники начеку.
На Павелецкой цветы.
Господи, почему?

Господи, как же так?
Ехали жить - и вот
Пятница прожита.
Вторником был дефолт.

Черная, по мостовой,
Тень на твоем плетне.
Едем и мы с тобой.
Что же ты побледнел?

***
И мы когда-нибудь ослепнем,
Сдавая прошлое в утиль.
Хочу прийти к тебе последним
И незамеченным уйти.

Ты подберешь ко мне эпитет
С оттенком давних травести.
Пусть будет он слегка обиден, - 
Не весь век с ним провести.

По насыпи одноколейной
Взойдем, срываясь и шурша.
На рельсах белого каленья
Нас встретят память и душа,

Оседлые и кочевые...
Я не ударю, но - бодну.
И отпущу на все четыре.
Сломалась. Дай еще одну.

***
Опять не ты. Осечка, промах,
И только радио твердит
О чьих-то безутешных пробах.
Да мне-то что... Каков вердикт?

Я снова сдал чужой экзамен
И доли требовал иной.
Глупец! Открытая ладонь - 
Мишень, и сколькие вонзали

Булавки, дротики... Цела,
Замотана в обрывки тканей,
Летит сквозь стрекоты цикад...
И все надеется на камень.

***
Воловьих жил вам, пахари земные.
Над вами дождь подсумок опростал,
И сломлены охвостья просяные,
И тянется по миру борозда.

Да мало ли земель, где корни жмут,
Заплесневелы и обвислы ветви,
И гниль на ствол накладывает жгут
В отрыве от завещанных поверий?

Там, на границах плоти и ума,
Химеры вырезаются в самшите.
Ступайте в глушь, туда, где сыр туман,
Всадите плуг и старину вспашите.

Перемешайте мертвое с живым,
И там, у искалеченного рала,
На камне голом благостей жены
Молите, чтобы рожь не покарала.

***
Словно дверь в былое открываю - 
Сколько лет вокруг тебя петлял! - 
Клюнул в щеку, побежал к трамваю.
Свиделись. Ля-ля и тополя.

Нечего ни помнить, ни стыдиться
А могли бы, веришь? Мы могли.
Только - видишь? - солнышко садится,
Ты-то как? Отлично. На мели.

Встретились. Спасибо за promotion.
Что ни день, то нафиг и ва-банк.
Поцелуи на щеках промокших
Звон трамвая, едущего в парк.

***
Мой Рай безлюден и ненаселен.
В нем дует ветер, и, нетороплив,
Качается на стебле василек,
Благословляя волны-корабли.

Седых камней разбросана гряда.
Холмов зеленых спящие тела
Верны покою. Шествию тепла
В Раю моем значенья не придам.

Здесь вечный май царит среди руин
И время убивает наповал
Но Ад мне в душу зерна заронил
Не для того, чтоб я  здесь побывал.

***

                                                  Ольге Ворониной

Молчаньем навек аттестован,
Похожий на свой негатив,
Я в сумерки вышел из дома,
Не зная, куда мне идти.

За облачным сизым покровом,
Течением ровным крепка,
Над чем-то святым и огромным
Текла верховая река.

Гудок раздавался негромкий,
И тусклые окна депо
Ловили на узкие кромки
Бесплотный прощальный дымок...

И вдруг от синичьих перкуссий
Предмартовский запах спиртной
Истаял, и я обернулся,
Услышав шаги за спиной.

***
Недавно, разбирая вещи,
Безделки юности былой,
Пленился старой кабалой.
Какой архив нам не клевещет?

Монеты, гильзы и значки,
Мальчишеские атрибуты.
Куда за эти пятачки?
Какую штурмовать трибуну?

Сказать ли, память оседлав:
О прошлое, ты - суп с пираньей?
Я это понял навсегда,
Недавно, вещи разбирая.

***
По Большой Ордынке встречным шагом,
Траченый бумажник перерыв,
Мимо смертниц в глаженых хиджабах
Часовой мотаю перерыв.

Потерял сотнягу, чертов дурень,
Бизнес-ланч ухлопав целевой,
И апрель над городом колдует,
Когти точит хищница-любовь.

Мне когда-то шли ее береты
С роджером веселым на шнурке.
Бюргерам, что шли из оперетты,
Он светил в дождливом наждаке.

Может, сам к исходу озверею,
Но и бунт кровавый замутив,
Этот мир смирил бы я свирелью.
Надо только подобрать мотив.

***
Если нужны тебе те облака,
Именно те, а не что-то еще,
Вряд ли способен помочь адвокат,
Даже кредиткой ты не защищен.

Тянешься к ним, а они наутек.
Ветер подул - и пропали они
Непредсказуемым вечным путем
В тихие голубоглазые дни.

Водная рябь, реверанс поплавка - 
Нет, не снимай и не ставь на повтор!
Если нужны тебе те облака,
Просто забудь их и вспомни потом.


Баба-Яга.

Передом, сказал! Свои-свои.
Ох, давно тут русскими не пахло.
Буреломом насмерть перепахан,
Бор сосновый каплями звенит.

Так-то, матка... Доставай-ка щи.
Аль не рада гостю дорогому?
Возвернулся, нищ и терракотов.
Шевелись, наяривай, тащи.

Духовито, Киевна, хвалю.
Был бы над судьбою атаманом,
С бреденьком по заводям туманным
Походил бы в утреннем хмелю - 

Ехать надо. Прикорну чуток.
Ты бери что хошь за беспокойство - 
Медны шали, деревянны кольца
Да чугунен избранный чертог.

Я еще немножко попрошу:
Облегчи мне душу, костяная.
Пусть в дремоте, пятясь и стеная,
Поклонюсь и пню, и мурашу,

И тебе за то, что приютила,
Людям, что на нет не извели.
Прибедняться, хвастать - все едино.
И за это тоже извини.


Путник.
                                               dinozavru

С чего б начать? Уж начал. Поздно. Поздно.
Еще завет незнаем и непознан,
Еще дорога зимняя светла,

Кусты ямщицким кукишем топорщит.
Век приберет и их, и тех, кто позже
Ступил на путь и младших воспитал.

Мне ведомы лишь несколько ухабов.
Их восковыми кляксами укапав
И выбравшись, хочу идти сквозь дни

Как нож портного по раскрою ткани,
Как ледокол, не мучась, так, не так ли
По траверсу ландшафт скупой возник

И в ухо засвистал в четыре пальца.
В разводах синих отвердевший панцирь
Земной коры меня не отпускал.

Я стану утверждать, что плен не вечен.
Иначе для чего на мне наверчен
Тот снег, неотличимый от песка?

***
Снова снилась Москва в перекрестье ветров.
Обгорев до костей, я спускался в метро.
Там, открывший все двери, дымился состав,
И в проломе небес дотлевала звезда.

Ни вассалов, ни вотчин, я небу шептал.
Жирный пепел на мрамор, набросившись, лег.
Ни милорда, ни дьявола, - нет ни шута,
Только в темном тоннеле искрит уголек.

Ты живой? Да не слишком. Куда же пойдем?
Я знавал тут местечко с хорошим питьем.
Стал я черен обличьем что твой гуталин.
Утоли же печали мои, утоли.

Мне приснилась Россия поваленных изб.
Революция духа. Абзац. Коммунизм.

***
Сколько март заклинали - и вот он,
Синевой до подпалин сожжен.
Плавят золото талые воды,
Черный снег за неделю сошел.

И повсюду раскисшая глина,
Хлам проталин и ярость ручьев.
Кто попятился? Это же климат.
Это климат такой, дурачье.

Свет весны и какой-то кустарник,
Гомонящий о том, что свежо.
Я как снег, и сошел, и сожжен,
И надежда меня не оставит.


***
В мартовские иды полусонно
Жизнь вошла и села у стола.
День завис, пробит и колесован.
Холодна остывшая зола.

Лес шумит, а ты молчишь, нечаян,
Выдвинут, растащен по углам.
Только мышь случайная, ночная,
Ждет, чтоб я горбушку доглодал.

Кинешь башмаком - башмак затонет.
С этой тварью сладу нет как нет.
Время вышло. Утекло с ладони.
Но оно вернется на коне.

Что тогда ты скажешь, признавайся?
Ты ж еще не одеревенел,
Отчего не кружишь в сладком вальсе,
Уступаешь место ребятне?

Да. Ведь это их настигнет праздник.
Что им будет вековой раздор,
Если здесь, всех праздников напрасней,
Жизнь сидит и смотрит через стол?

***
Ничего у века не прося,
Кроме той, что тоже ждет и просит,
Я сухую воду опреснял
И немым стихом клонился к прозе.

Вот свобода: жгись и коченей.
Что тебе еще она подсунет?
Зимы зим, одна другой чудней,
Строки строк, одна другой абсурдней.

Если бы из них была одна
Той, что вечно мог бы любоваться,
Отдал бы в счет брани и оваций
Всё, чем прежде жил и обладал.

***
Плексиглазовый лист на столе, и под ним календарик.
Год забытый, минувший, красотка и членский билет.
Это ложе солдата и здесь кабинет Калигари.
Я вошел в этот год как в кубический тот кабинет.

Я уже это видел - молчанье покинутых комнат
И задиристый постер, пришпиленный острым лучом.
Ну скажи мне, солдат, для чего этот смазанный контур
По-афгански молчит, говоря, как всегда, ни о чем?

Олимпийский медведь улетел и упал за дувалом.
Эти шарики ночью в кяризе бригада нашла.
Почему ты молчишь? Тебе Родина что задавала?
Костяную кашицу с воткнутого в снег штык-ножа?

Твой портрет на стене в полевой замусоленной форме,
И вертушка бобинная плошками тупо глядит.
Детский вымпел бодрится на общем безрадостном фоне.
Мы когда-нибудь станем, наверное, просто людьми.

Мы поднимем все кубки, значки, зажигалки, пружинки
И положим их Мишке-десантнику на упокой.
Скажем - вот, это всё, с чем мы все эти годы прожили.
Это наша свобода и наш тебе вечный огонь.


***
Пей свою чашу, увенчанный тьмой именинник.
Слышал вчерашнее? Правда, скорее всего.
Ночью в святилищах прежних богов подменили!
Спишь, безучастный. Прелестен прощальный зевок...

Вынесли мрамор с воздетыми к небу руками.
Звякнула упряжь негромко и вдаль повела.
Вместо втащили какие-то рожи с рогами.
К факелам низко склонилась хромая ветла.

Что-то провыли, спалили какую-то гадость.
Пахло болотом. Я плакал и уши сжимал.
Веришь, такая тоска до меня дотолкалась,
Не из-за них - может, старая вера жива?

Вот был бы ужас. Пойдем же на чудища взглянем!
Римляне мы или кто? Лежебока, проснись.
Мы называли рабов нежным именем sclavi...
Скоро закат. Ты не хочешь немного пройтись?

***
На русских равнинах прокис чернозем,
Зачавкал апрель по проточным коврам,
Из туч, оголен, проступает разъем
Лучей, заглянувших в набрякший овраг.

О улицы-улицы, страшной ценой
Мне мир доставался в окладе земном.
Зачем же он смотрит с обложки цветной,
Как будто счастливое носит зерно?

Схватил он мучные со льда облака
И бросил в жаровню, и гонит вперед,
И колкая влага стоит по лугам,
И Плотник воскресший рубанком скребет. 

***
Когда по седьмому заходу
Фиксируешь третий рекорд,
Ты скован единым законом
Живущего наперекор,

И сам уже дергаешь нитку:
Отрежь, обруби, перерви,
И вместо Бетховена Шнитке
Тебе говорит о любви.

А женщина - что она может,
Не то ли, что все, как один?
И только твердыней промокшей
От ветра оснастка гудит.

***
Ах, уехать бы абы куда
На последние франки-сантимы,
Помазки в саквояж покидав,
На нетронутый берег сойти бы

И узнать этот жар гамака
Между пальм и под грохот прибоя,
Перебранку рукастых макак
И свое отраженье рябое,

Стук подтяжек по тощим плечам,
Завывание трубок бамбука.
Что ни день, что ни ночь, то печаль.
Что ни мысль о тебе, то и мука.

Для кого я себя так берег
И к чему мне теперь этот берег,
Если за сердце с лету берет
Заунывная похоть империй?

Нас на Родине пишут углем.
Дорога, мол, салфетка к обеду.
Мы и так никогда не умрем.
Да и я никуда не уеду.

***
Лечь бы сейчас у излучины слушать стремнину
Там, где зудит расшелушенный солнцем камыш.
Никнет от плеска полуденный клик ястребиный.
Сиверко, ладо, пройди стороной, не колышь.

Косы русалочьи сам расплету, не обрежусь.
Руку уносит. Мизинец покоем набряк.
Что же такое судьба? Что за мука - безбрежность?
Выстудишь душу - сгорит в самый первый напряг.

Плеч бы твоих, прямо здесь, на зацветшей трясине,
Белых ключиц из-под выреза северных крыл,
Аист ли киноварь циркулем молча разинет, - 
Как же ты, Русь, променяла мне лето на Крым?

Я же любил тебя. Что ж, на паром и в Констанцу?
Чертом оскалился, жерло разверз кочегар.
Мне ли не знать, что уход - это повод остаться?
Телеграфируй хоть изредка. Твой тчк.

***
Во сне мы прячем голову в песок.
Укрой меня, забыться дай от горя.
Младенческий росток давно иссох
И тайны новой больше не откроет.

У наковальни дней стоим в поту
И в снопе искр выдалбливаем лунку.
Когда и я от смерти упаду,
Пускай за мною прилетит голубка.

И я пойму, что значил, что имел - 
Вот эту горсть земли чернее сажи
И грезу из мятущихся омел.
Бог мог бы рассказать, но он не скажет.

***
Кем ты была, значенья не имело,
И я решился, досчитав до ста,
Переконтачить альфу на омегу,
Пока не перетянута узда.

И я решил, что снова в эту воду
Войду сухим, дней на шесть или семь.
Потом посмотрим, прошептал мой вотум,
И в Индигирку вторгся Енисей.

Взмутилась пена, взрезало по камню.
От судорог содрало кожи клок.
Тех прелестей ничто не опоганит.
Поток был весел, буен и широк.

Струясь по заболоченному ложу
От именин до свадеб и крестин,
Я знал, что ты была тогда моложе,
И до сих пор за это не простил.

***
Мой черный принц, ты стал почти что бел
От этих странствий. Как тебе дорога?
Я так давно на улицах не пел
Баллад из безутешного арт-рока.

А ты в какие смотришь жалюзи,
Кого пленяешь торбой свинопаса,
Когда ноябрь канавой шелестит,
И путь в ночи становится опасным?

Бежишь ли ты от глупости людской,
От женщины, назвавшейся хорошей,
Такой же скороход, как я - изгой
Перин, принцесс, матрацев и горошин?

***
Я провожал тебя до тех Филей,
Где ждут не нас открытые платформы,
И вечер пал, и было дефиле
Мучительней, чем темные плафоны

Обратного пути, где кабала
Украдкой прикасалась к средостенью
Самой тебя, и только ты была
Монахиней, воительницей, степью.

Я больше не ищу открытых битв.
Смеялась ты, спросив меня о вере.
Вольно же ей, о счастье раструбив,
Пройти насквозь, немыслимым овеяв.

Итак, я жив, и не один, но с кем?
С той духотой и сутолокой мая, - 
Прибрежным человечком на песке.
...Теки подальше, пойма луговая.

***
Один как перст в рассвете сероватом,
Приговоренный к вечному суду,
Двенадцатиколенным стилобатом
Я вкопан здесь и с места не сойду.

Воздетый в зной заточенной вершиной,
Ослепшим оком упираюсь в твердь.
Истлевшая рука мне разрешила
В паденье не леветь и не праветь.

Я падаю, когда по плоскостям
Несутся тени облаков заблудших,
Но издавна блуждающие души
Пожизненного срока не скостят.

Каленый воздух ребра изглодал,
Но лишь благодаря ему мне ведом
Вкус жизни - сладость, горечь, кислота
И соль ее, что кажется ответом.

О тот, кто ради славы, дневника ль
Дойдет сюда вконец опустошенным,
Будь, как и я, у вечности стажером.
А знаки стерты. Даже не вникай.

***
Мной помыкать легко, но разве ты
Мной помыкаешь в гордый час тщеславья?
По мне весь этот мир - нора святых.
Пришел он в ночь и ночью исчезает.

Я днем ему замену нахожу.
Он тянет время, не желая сдаться.
Развратника преобразит в ханжу,
Мундир ему напяливая статский.

Мне мало книг, написанных никем.
Я рву страницы мертвенных оттенков.
Зубаст скелет, наглажен манекен
И склепом дышит вход в библиотеку.

Я втягиваю запах ворсяной,
Мной движет ритм, кто не улегся - выбыл.
Так пишутся стихи в пыли земной.
Из них и из нее творятся глыбы.


Дождь.

Ловишь капли языком, 
Как тогда, в годину двоек.
Мне откуда-то знаком
Этот бежеватый дворик,

Арка с эхом на цепи
И в нее вбежавший тополь.
Хризантемы отцвели
В усыпальнице утопий.

У песочницы скамья,
Раскурочена "Победа",
Радиола сыскаря
За сарайчиком отпета.

Словно бы еще вчера
Стекла клеили крест-накрест,
Шли дежурить на чердак,
Надписав обратный адрес,

И без видимых причин
По нахохленной скворечне
Дождь подковками бренчит
Где-то там, в Замоскворечье.

***
Смятенных рук древесная волна,
Людская плоть, облатка водяная.
Мы помним тех, кто корни в нас вогнал
И, уходя, с наросшим выдирает.

Оставь мне эту рану, пусть гниет,
Кладбищенской пронизанная сталью.
Остерегайся лишь плевать в нее,
Ведь я тебе такой же не оставлю.

***
Хочу, чтоб ветер заглушал слова
Апплодисментом листвениц саврасых,
Перебивал, врывался и сновал,
Пригашивал оскаленные фразы.

Что б ни сказали мы в своем пылу,
Он слышит выстрел в воздух над дуэлью
И скрежет мачт сквозь возгласы полундр
Средь океанской радуги доверья.

***
Отсекаю тебя, мозоль.
Заклинаю тебя - уйди.
Мне не выбить слезу слезой.
Я опять остаюсь один.

Меч в песок воткнув глубоко,
Помолюсь о схожденье благ
На святилища клобуков,
Где белеет и твой колпак.

И за Яффу, и за Ашдод
Я достаточно побряцал.
Убирайся. Любовь - ничто,
Если нет на щеке рубца.

***
Когда бы ни долги мои тебе,
Когда бы ни постылая присяга,
Я б жизнь провел вот так, наедине
С караморой, танцующим вприсядку,

Сосновым гулом, чей густой сигнал - 
Порыв прибоя в срубы темных бревен.
Я б за такое отдал восемь ребер, 
Но не за тем тебе я присягал. 

***
Иные дни бегут. Их бег - контрацептив
От скудости борьбы с наивностью своей.
Не знаю, как тебе, - мне после тридцати
Хотелось, чтобы мир стал чище и светлей.

И фосфорный напалм упал на города.
Бензином пахла степь. Один среди руин,
Я спрашивал тебя, железная руда,
Что выжег на броне мой лазерный рубин.

Но неизменен свет и низменен закон.
Ни счастья, ни беды. Мертвы столбцы констант.
Конца не может быть. Он так давно настал,
Что ни один герой с победой незнаком.

***
Я понял, что несчастлив, лишь вошел
Туда, где люди, сетуя на скудость
Наличных средств, сидели вместе, скуксясь.
Над ними люстры высился ожог.

Всмотревшись в лица женщин, я узнал
Одну, другую, сел и вынул книгу.
Когда-то здесь, любовь себе накликав,
Рубил тесемки мокрого узла,

Ошпаренным брал куртку в гардеробе,
Звонил куда-то и срывался в крик,
И не было властителя тигровей,
Чем голос тот, из незабвенных книг.

Счастливый - только с улицей в родстве.
Дождь пах отцом, его плащом-болоньей.
Зарывшись в сон по имени "былое",
Захлопнув том, я вышел на проспект.

***
Не все ль равно, на Запад, на Восток ли.
Кругом поля раскатаны ковром.
Везде одно: белеют новостройки,
Морковно-алы россыпи хором.

Чем дольше век, тем обиходней деспот,
Лоскутней дни и гуще перегар.
Спокойно спи, раздавленное детство.
Уже сошлись речные берега.

***
По дороге по проселочной
Еду в самый потогон,
И бегут березки-елочки
Кривью накось под уклон.

Пятый год баранку тискаю,
От колдобин окосев.
Ох ты волюшка итицкая,
Не такая, как у всех.

Ишь, сбрелись башки ремонтные
Чухать клапан выхлопной.
Ничего, что так примотано?
Принимай по накладной,

Лезьте, гады, с арифмометром,
Вымеряйте на пробег.
Не видать рябому оперу,
Чтобы шофер оробел.

Ах ты Зинушка-смородинка,
Не носила б едока,
Не обманывал бы Родину,
Не гонял бы левака.

Вспомню я, когда уж сцапают,
Вздохи сладостных минут,
И в одну из них, ту самую,
Улыбнусь и подмигну.

***
Закатаю рукава.
Как же... Лето!
Долго голубь ворковал
Ошалело.

Было солнце высоко,
Шло да село
На солдатское сукно
У соседа.

Полосатая заря.
Смех в ротонде.
Это школьники зубрят:
Все проходит.

***
Представляешь, сегодня седьмое...
Скоро в отпуск. Скорей бы. Устал
И забыл, что на свете есть море
И счастливая к морю езда.

Может, выключишь этот блокбастер?
Как тебе не противно самой...
Ты нужна мне, малыш, не ломайся.
Обещай, что поедешь со мной.

***
О сколько разговоров холостых,
Каких-то жалоб, исповедей, просьб.
Я не широк. Приятелю взаймы
Последних сбережений не ссужу.
Квартиры нынче дороги. Не мне
Его зеленой манной наделять,
Великодушьем напугав до смерти,
А через месяц сыто тормозить 
У черта на куличках, подниматься,
Входить и видеть: он тебе обязан
Своим обетованьем, всей душой
И роскошью, и плотью стен своих...

Еще тоска на них не проступила,
Еще морщины бойки и свежи,
Еще жена оглядывает кухню,
Звериным нюхом чувствуя раздор,
Но весел ты и произносишь тосты,
Бог из машины, гений, благодетель,
Широкий человек и славный парень,
А липкие бокалы дождь залижет.
С балкона лес пестреет октябрем,
Нет мебели, сесть негде, и нахмурясь
Прощаешься, желая быть вдали
От этого стоического счастья,
Самим собою, на своем пути.

Как странно, это все не для меня, - 
Набитые багажники, кредитки.
Да нет, и я б, наверное, хотел,
Двуспальности, но более - коляски
С гугукающим чудом в простыне,
Ему, ему бы только говорил
О воздухе, что душу в нас колышет,
О солнце, что светилом назвалось,
Измене родин, сколько их там было...

О нет, я буду нем перед мальцом,
Не как отец, но словно дед военный.
Пускай поймет о времени и мне
Как можно позже, отодвинув ящик
И впитывая запах мертвых пчел,
Резины, сажи, никеля, картона,
Протершихся на сгибах ветхих ксив,
Зацветших фотографий без имен,
Почти без дат, с невнятицей чернильной
На обороте сжеванных краев.

Смотри, смотри, так честно пахнет время.
Не твой гламур, что заглушает крики,
А кровь и водка, да, и нищета,
И торжество имеет тот же запах.
Ты выберешь над этим страшным хламом,
Что для тебя, а что не для тебя.

***
Прояснело. Какая свежесть.
Облуплен дребезг ветхих рам.
В притихший сад с веранды свешусь.
Россия - сфинкс, Природа - храм.

За ночью день, за сушью ливень.
Оттемперирован клавир.
О чувство нищее любви,
Тоска международных линий,

И люди, люди, и везде
Сквозь скуку надолбов бетонных
Хождение к одной звезде,
Держащей влагу на бутонах.

***
Что не сложилось и ушло обратно,
Уже не мучит, исподволь грозя.
Я им не обвинен и не оправдан.
Давным-давно закончилась грызня.

Чужими ходим не пересекаясь.
Простила ли, презрела, все равно.
Мне есть, за что, и я еще раскаюсь,
Твой бывший друг, носатый Сирано.

***
Когда с печалью дружен я одной
И ничего не вижу впереди,
За буднями маячит выходной,
Но той границы мне не перейти.

Над минными полями парадигм
Стою безгласным и иду след в след.
Я убиваю то, что породил,
За мной зима и золотистый снег.

Мне сызмальства не нужен календарь,
Когда стреляю я в печаль мою,
И падает она, оголена
Признанием, что я ее люблю.

***
Изолентой перемотан
Мой усталый карандаш...
Многолетние ремонты,
Постоянный раскардаш.

Два гвоздя в одну и ту же
Доску наперекосяк,
И шурупами - потуже,
Чтобы воздух не иссяк,

Сверху клеем эпоксидным,
Примотать на бечеву
Ты зачем-то попросила,
Непонятно почему.

Разлюбил бы сойку кречет,
Если б лишнего болтал.
Что, еще, еще покрепче?
Хоть на тридцать три болта.

***
Нет, не стихами тленья убегу.
Им, как и вам, я просто посторонний.
У Света есть получше опекун,
У Тьмы довольно слуг порасторопней.

Колючие кристаллы игуан,
Жирафов жизнерадостные пятна - 
Я тот, кто не вернулся никуда.
Вернулась даль и стала необъятна.

Взамен тебя, ушедшей с молотка,
Расстелется в буруне каравеллы
Непроторенный, цвета молока,
Мой Третий путь, достоинства и веры.

***
Еще не полночь. Листья спят.
Укоренен и неприкаян,
Стихает гул родных окраин,
Самим безволвием распят.

И до утра, до дуновенья
Белеет притолочно дверь, 
И кажется, что двери две
Иль три, одна другой новее...

Раскрылась ты и увела
В похожие на веретена
Сады бездомных анфилад,
Утраченных и обретенных.

***
Ты отсюда так давно уехал,
Что и я забыл, какой тропою.
Укатился колотым орехом
От гортанных криков метрополий.

Скучно стало. Дом твой заколочен
И шагов твоих уже не помнит.
Тут один повадился молодчик, - 
Три квартала несся. Был не понят.

Та олива привилась, но землю
Каждую весну рыхлю с навозом,
Иногда намучусь и глазею,
И в глазу шевелится заноза.

Как там галлы, платят ли, бунтуют?
Слышал, верно, - умер старый кесарь.
Новый строг, но с выправкой ликейской.
Может быть, приедешь, ты подумай.

Напиши Антонию, он в курсе.
С бородой сойдешь за нумизмата.
Выпьем у Летиции муската.
Приезжай. Собака не укусит.

***
Нас каждый день стирает в порошок,
Всей нашей кровью истовой залатан.
Он рвет меня, но я не поражен.
Кто выстоит, останется солдатом.

Мне отправлять привычный ритуал
И за спиною слышать гром погони.
Я честно жил. Своих не предавал.
Так отчего ни сна мне, ни покоя?

И ты, мой брат, оплавлен и смятен,
Где ни пройдешь, везде оставишь пепел.
Я за тобой седую воду пенил
И на руку тебе скворцом слетел.


***
Мне кажется, ты бригантина,
И солнцу наносишь визит.
Обрезок струи реактивной
На выцветшем небе висит.

Скажи мне, что сны это письма
На Родину, в милую даль,
Где шелест печальный томился
И требовал: не пропадай.

Скажи мне, что дни это книги,
Которые Бог написал,
И буквы его утомили.
Но это я знаю и сам.

***
Ковал мне цепи мрак полночный.
Единой мыслию подточен,
Склонял я женщин имена
И прошлого не понимал.

Сплетал мне день лучей тенета,
И, синим зноем оттененный,
Я приносил ему приплод
И обзывал себя треплом.

О, сутолока тех обочин!
Свальцован ими и обточен,
Любил я воду ледяней,
Чем pastmeridium теней.

***
Так же ездят машины, звонят номера,
Словно "здесь и сейчас" - "никогда и нигде",
И никто еще не жил и не умирал,
И Господь еще сушу не бросил воде.

Ты на площадь вокзальную вышла молчком:
Проводки, батарейка, железки, тротил.
И не дрогнет рука, не сыграет очко - 
Эй вы, псы, кто из вас эту суку родил?

Ненавижу тебя. Ты прости, если что.
Оглянись - тут детишек... они-то при чем?
Я и сам, если хочешь, Отчизны лишен
Этим ветром свобод,словно параличом.

Отвернись. Дай мне время проститься с тобой - 
Ведь уже прозвонил сумасшедший трамвай,
И осколки разбросаны по мостовой.
Ты на площадь выходишь. Что встала? Давай.

***
Листопадом весла облеплю.
Осень словно ранняя весна.
Десять песен спел я ноябрю - 
Их зима позёмкой занесла.

Ссохдась лютня. Камень оскудел.
Ветром с моря мост заволокло.
На какой промерзшей высоте
Светлое откроется окно?

Привязав гондолу, я войду.
Нацедишь ты мне стакан вина.
Мы услышим старый акведук
И ушедших вспомним имена.

И уже оставшись до утра,
Я пойму, что нет тебя добрей...
А еще недавно бы удрал,
Как тогда... в тот март или апрель.

***
Что истина перед сомненьем,
Когда, в беспечность влюблены,
Мы откреститься не сумеем
От невозможной глубины,

И ты, что веешь в вышине,
Раз у тебя такая должность,
Услышав нас, позволишь мне
Не продолжать или продолжить?