Аннотация: Александр Кабанов. Айловьюга: Стихотворения. - СПб.: "Геликон+Амфора", 2003, 144 с.
И откуда бы взялась в нашей унылой стихотундре эта шаловливая барочная формульность? Александр Кабанов - киевлянин, и значит, южен, его символы виноградны, но он не "южнорусский", а русский поэт, безошибочно опознаваемый по глубине словарного и смыслового расширения. Это четвертая книга тридцатипятилетнего автора, и незримым девизом ее может быть такой - "Игра с языком должна быть высокой или не быть вовсе". И двух кабановских строк хватает, чтобы понять - это не "каламбуры". Сам термин опорочен, суть его салонна, заведомо второсортна. Еще мог бы предтечей высветиться громокипящий Северянин, но, выигрывая в захлебывании, проигрывает в технике. Из словесности вымылось понятие артистичности "исполнения", словно это какой-то балласт. Ничего близкого! Надобен и сфокусированный метафорический взгляд, чуждый занудства, и внятно поставленный вопль, и выпевание звука, приносящее непритворное наслаждение. Для бессмертного племени дев-воздыхательниц с сушеными розами наперевес в "Айловьюге" вскоктейлена тонизирующая и прикладная любовная лирика пополам с постэсэсэсэровским пейзажем, по емкости соперничающего со все реже употребляемыми неологизмами: время начинает их обходить, со стыда за себя не нуждаясь ни в стиле, ни в знаке. Для дешифратора сегодняшних бытийных мотивов книга рассыпает летучие ребусы, иногда красивости, но с внятной огласовкой: "лошадиная нагота", "саблезубый гранит", "ночь токайского разлива", сад, что "шершав и абрикосов", "привкус флейты" - обрамлением.
Жанр отрадно традиционен: созерцание, послание. Триада "бутылка, море, пистолет" рисует образ оптимистического мачиста, но вторгающиеся всюду сады корректируют: стихи Кабанова - античные "философские прогулки", манерные, грубоватые, вещие. Гостиницы, поезда, пароходы цепко держат в дороге, наспех, под стук колес фарширующей блаженно упорядочивающимся хаосом, на скрещении предстает звонкая и кокетливая перекличка слов-нимф. Стиль фавна. В мире поэта явно, как он сам замечает, не хватает зла, в нем буколично и расколото виднеется горчащее раздумье. После винограда (жизни) - сразу "Отчизна, Родина, Отечество". Святое и пустое место, погасший светильник. Сколько лет нужно болтаться в сумерках, чтобы раз и навсегда сказать себе - "Моя Родина - русский язык!"? Иные до сих пор и попрощаться-то связно не могут, не то что прийти в себя. "Выйду из себя - некуда идти... Выкуришь сигарету - вот и прошла минута". Сиюсекундность скалится хаосом и разрешается только слоговым потоком. "Мы одиноки, потому что в люди /Другие звери выйти не успели". "Наша память болтается, словно колхозное вымя, /Между ног исторических дат". "Покойный век в прыщавый лоб целую, /Чтоб незаметно сплюнуть". Уже не красивость. Но и не некрасивость. Не поза и не манифест. Эстетика, оказывается, не против примирения величин. И Кабанов - прирожденный примиритель. Он отказывается быть солдатом пера не потому, что немодно, а потому, что отказ быть солдатом чего бы то ни было и стал "гражданственностью", если кто-то еще ищет ее в голосах "тридцатилетних". Символ силен не меткостью попадания в рану, а отношением произносящего. И это уже не модернизм, а безбоязненное и единственно возможное на сегодня приникание к сентиментальному. "Слово - это уже не истина, /Это слабое эхо ее". Хотя (кельтская вера): "Мир недосказан. И оставлен нам". Истома от остраннения: счастливый человек смотрит на другого, тоже счастливого, и горюет, что не может найти рецепта мгновенного и навсегда счастья, зависая между маяками, небом и прибоем. "Душа моя, тебе не хватит духа", - опасается избранник, и прав. Неизбежно столкновение с Силенциумом: здесь и промолчанные стихи, и "молчание на русском", и поэт как "ухо тишины"...
Растерянность свободой - общая для поколения. Дезориентация играет с чувством дурные и веселые шутки. Выручает печаль или милая бравада, эмблематичная для автора, - "Хоть мента приглашай забухать, /Хоть кентавра купай из брандспойта". На излете восторгов выходит, что говорить с эпохой нечем. Беспощадный вывод. Напротив бездн не стоит говорить про "никого не спасшие стихи", ведь они "растут из ссор поэта с мирозданьем". Это не просто "остроумно", а и есть та самая мгновенная правда, которая усилиями автора должна остаться с нами. И останется.