Аннотация: "Прощайте, я пришел с вами здороваться" (с) Д.Воденников
Судя по всему, мы будем несчастными до тех самых пор, пока нас будет волновать вопрос, что такое Воденников.
Чтоб наконец продраться к заслуженному счастью, мы должны сами, теперь же и немедленно разрешить эту вековую загадку и забыть о ней.
Воденников, мнится мне, это сущностное понятие, которое, в свою очередь, мнит себя центром Вселенной, имя которой - "русская поэзия". Воденников также полагает, что его сателлитами являются те немногие люди, которых ему удалось прочесть.И с ним нельзя спорить: он всегда будет считать адресата почвой, в которую кидает семечко своего смысла, и отвечать невпопад, и лишь когда хочется.
Верно. В любом детском саду доныне пребывает некий чистенький, красиво отглаженный и печальный мальчуган, которому запрещают водиться со "всеми". Воденникова неизменно будет подташнивать от нашего к нему любопытства, которое он сам же и возбуждает. Мы не должны мешать ему играться в свои куклы там, на периферии участка, у самого забора, где он зарывает в землю "секреты", полные стекляшек, бутылочных пробок и других малопонятных стороннему наблюдателю предметов. В его книге так много цитат, что они срываются в самоцитаты, а следовательно, это не дневник, а дневник дневника.
Допущенный к толкованию смысла этих бесконечных похорон может считать себя осчастливленным, но не другом, конечно: здесь, у забора - только вассальные отношения. Кто не согласен с правилом замочной скважины - уходи ко "всем" и забудь о том, что видел. Подглядывай, но не жди объяснений. Согнулся (унизился) - получи и не смей сетовать на полученное.
Очевидно, мир представляется эгострасту шоколадными конфетами, начиненными океанической сельдью: отказываться от них напрямик неудобно, но как только "добрый дядя" отвернется, следует немедленно выплюнуть гадость в канаву и прополоскать рот.
Почему? Да потому, что ныне, когда к поэту можно залезть не только в мобильник, почту, постель, наконец, но и в самую душу, горизонты необычайно приблизились: Сеть уравняла всех как братская могила, и в ней, как в достоевском "Бобке", происходят суждения.
Потому что в любую секунду можно отправить поэту диплом ордена рогоносцев, да и похлеще какую-нибудь штуку, - тем более, что дотянуться до отправителя поэт попросту не сможет. Стальная гарантия от дуэлей... и толпы. Чем ближе буквы, тем дальше люди. Мы, слава России, уже довольно давно не выносим друг друга на дух.
Подвиг Воденникова, состоящий в "последнем аристократизме" среди буржуазной вольницы, обязан быть мученичеством, но в глянцевых координатах малоубедителен. В притчах Воденникова важны не водянистые крупицы смысла, а тон, каковым они излагаются. Порой кажется, что и говорить-то о воденниковских письменах нечего - они угловаты, срифмованы как попало, нечётки, размыты, вольны, капризны и заставляют больше говорить о себе, чем говорят сами. Посмотрите на заднюю часть обложки - что за цитаты! Зрелые, наверно, люди говорят прожигающие вещи - о ком, о чем? Говоря о Воденникове, они говорят о себе, надеясь, что и их слово по-особому блестнет, попадая в ослепительный фокус сплошного стволового света...
В легенде первична сама атмосфера легенды, а не какой-то там "сюжет". Потому у всякого Воденникова будет фигура в виде фигуры умолчания и нуль-приём вместо лица. Фактически это письма.
Странное настроение: вроде бы стон о любви, но такой, после которого любовь немедленно гибнет, стон, предчувствующий эту немедленную гибель, предзнающий о том, что он убийца самого дорогого на свете, и оттого отчаянный, как прыжок с небоскреба.
И самое ужасное в нем то, что после прыжка не наступает смерти - краткая тьма, восход, и вновь, с первой ступеньки - восхождение на эшафот.
Так может говорить человек с поврежденной душой, с каким-то наследственным пороком в ней, но так говорит совсем еще молодой человек, потративший львиную долю себя на создание мифа о себе, а не на совершенствование своих техник. Он аристократически презирает техники, он знает, что за ним никто не пойдёт, потому что он никуда никого не хочет вести.
Он состоит из тысяч разрозненных, словно бы чужих файлов, большинство из которых - напыщенные натурфилософские обрывки, попытки исповеди напоказ. Самовоспитание онегинской небрежностью в них никогда не заменится на тяжкую провинициальную старательность - ведь нас устраивает, что поэт живёт именно так. Что пишет мало, вяло, кое-как, и всё, что выходит, считает высшим совершенством, и не имеет сил сойти с дистанции и лечь на заповедное дно так глубоко, что мы уже не сможем оттуда его достать и подержать в руках как рыбу, проломившую лёд окровавленной головой.
Это ведь нас устраивает, что поэт живёт на съёмной квартире, ходит в присутствия, жилконторы, бутики, расплачивается по кредитам кредитками, пьёт, гуляет по ночам и не может дозвониться никому из тех, кто "любит" его, и - вдруг - мечтает исчезнуть, корчась от вздымающейся выше солнца пошлости, которую, как он думает, видно лишь ему одному.
Ибо каждому времени, даже самому подлому и никчемному, хочется, - кровно необходимо иметь одного-единственного человека, который бы ему не прислуживал, а умирал бы от него, как от "Циклона Б", медленно-медленно, и - в этом вся сладость! - не мог бы в этом признаться. Вид психоблокады: погибая не произносить имени убийцы. Так, задыхаясь в рябых сталинских лапах, повизгивали болботавшие и заборматывающиеся, блаженные и хитрованы, шепча, что наслаждаются происходящим как никто и никогда во всей человеческой истории. Это потом назвали синдромом заложника, но это мы привыкли жертвовать теми, кто хочет быть нашими жертвами, чтобы мы могли помнить ее, и ахать, и сожалеть о содеянном.
Вот почему Воденников - это мы, а не он. Мы - Воденниковы самих себя, палачи своих дней, водяные и воденята, нечисть умерших эпох, не сумевших проклясть себя сами и потому вынужденных рождать нас, бессловесных, подмемекивающих и поблеивающих от пресыщенности и тоски.
Это мы отняли у человека имя, и он этой своей книгой гонится за нами, требуя его вернуть. Но мы-то знаем, что он хотел этой кражи! Это притча о человеке, который хотел цвести... быть посреди пустыни - необъяснимо как и чем цветущим садом. Именно поэтому если Воденников приходит, чтобы прощаться, мы уходим, чтобы встретиться с ним навсегда.