"Мерзкие утра...И зачем они только нужны? Почему просыпаются именно утром, когда еще сама природа спит? Неужели нельзя поменять время подъема на более приемлемое время? Если бы я была тем первым человеком, который установил правила вставания и засыпания, все бы определила иначе... Сначала (по утрам) все бы засыпали, а часов в шесть вечера вставали (вечера, естественно)..." Размышляла, как всегда о той же утренней проблеме, бледнолицая подруга Рбятнесь. Правда подругой она была не всем, как не всем она была Рбятнесь. А вот и действительно подругой, и действительно Рбятнесь одновременно она была только индейцу Йаму. Йам был, конечно же, не для всех индеец. По крайней мере, внешнего сходства с этой древней рассой у него не было. Скорее он был даже наоборот - аниндейец. Но вот зато душевное сходство (или же духовное) обнаруживалось в нем уже при шестой встрече. "Шесть - это было его число, подумала Рбятнесь, и я бы просыпалась в шесть... Совпадение просто так не приходит к людям. А мое число семь... или нет, мое пять, а , может и три... У меня все числа мои! Только кроме числа шесть, оно уже его. Хотя если так, то все числа уже кем-то заняты." Йамом он тоже был только для Рбятнесь, в равной степени как и Рбятнесь была Рбятнесью только для Йама. При редких встречах они говорили о бледнолицых и индейцах, либо вообще ничего не произносили вслух, а думали, но уже не о проблемах взаемопонимания краснолицых и бледных, а так... каждый о своем. Йам обычно старался не думать совсем, потому принимал как можно более равнодушный вид. Рбятнесь старалась думать хоть о чем-нибудь важном и мировом, потому принимала самый грозный вид знающей магини, чем ввергала Йама в глубокое замешательство, после чего он всегда торопился к своим братьям-индейцам. Но по дороге никак уже не мог не думать о глубине ее глаз и о страхе, который появлялся в них иногда. Йам никогда не мог понять кто был предметом этого страха, он только всегда укрывался от него под пушистыми ресницами. Рбятнесь часто боялась того, что Йам навсегда уйдет к своим и забудет о мире бледнолицых людей, в который входила она. По началу она хотела перейти в его племя и окрасить лицо теми же красками, но начав путь, Рбятнесь испугалась и вернулась. Это было поражением, но о нем, конечно, никто не знал, кроме нее самой. Теперь она знала, что второго шанса не будет, а потому боялась. Но если раньше она боялась только его ухода, то сейчас Рбятнесь стала бояться еще и последствий. Дело в том, что выйдя на тот самый путь к нему, и не завершив его, она оказалась в пустоте. Ведь врата краснокожих она не нашла, а долину бледных потеряла. Заблудившись, словно девочка в ночном лесу, ей было страшно оставаться одной. Возможно, что злость возникала именно из-за страха.
Опрокинув на пол одеяло, Рбятнесь выползла в коридор и громко зевнула. "Мерзкие все же эти утра." Вновь подумала она и отправилась в ванну. Йам в это время уже ехал в машине на работу. "Глупо все... А заканчивать не хочется, только хуже сделаю. Оставлю как есть. Или же проявить хладнокровие, напустить опять равнодушности? Но тогда может возникнуть давно забытая тропа..." Как всегда, Йам старался не думать. Уже подъезжая к дому, он вспомнил, что было шестое по календарю бледных. И вдруг в памяти возникли прошлогодние события. Тогда он встретил Ольгу. Она была чем-то новым в его жизни, она была обычной девушкой, с обычной историей. И познакомились они обычно.
В то летнее утро Йам проснулся очень рано - еще не было и шести утра. Но спать абсолютно не хотелось. Тогда Йам подумал, что день, наверное, будет чертовски длинным и вздохнул. К тому же это был выходной, никуда не нужно было ехать, никого не нужно было встретить. В такие дни Йам не знал чем себя занять. Позавтракав, он решил отправиться по магазинам, может быть что-нибудь купить, а вечером заехать к Рбятнесь, если она конечно будет дома. Базары Йам не любил, а ходил в такие супермаркеты, где, казалось, можно потеряться на целый день. В них было все: и продукты, и одежда, обувь, парфюмерия и книги, часы и люстры, и прочее, и прочее... В тот день Йам был одним из первых посетителей, некоторые отделы были еще закрыты, где-то мыли полы и окна, вытирали пыль с прилавков. Индеец решил зайти в книжный отдел, вспомнив, что последнюю книгу он приобретал пару месяцев назад. Но оказавшись среди многочисленных полок и шкафов с литературой, он понял, что не знает, что же именно он хотел бы прочитать. Глаза останавливались на каких-то глупостях: медитации, учения толтеков, йога, и, естественно, Кастанеда. Йам прекрасно знал, что только процентов десять-пятнадцать из написаного отвечают действительности, а остальное для доверчивых и не очень просвещеных в этой области читателей. Увлекаясь подобным чтивом, люди просто уходят от реальной жизни в придуманый мир. Медленно идя вдоль книжного ряда, он увидел девушку, которая набирала, казалось, все книги подряд. В руках у нее уже было не менее семи книг и она искала еще. Йам решил подойти поближе, чтобы посмотреть, что же ее так заинтересовало. Он почему-то был уверен, что это какой-нибудь супермодный молодой автор-однодневка. Но подойдя, он увидел, что девушка скупала классику: Достоевского, Толстого, Гоголя,..
- Зачем вам столько книг сразу? - не удержавшись, спросил Йам.
- А какая разница - купить сразу или по одной? Все равно нужны все. - ответила девушка, беря еще одну - Лермонтова.
- Обычно такие книги в наше время не покупают, у всех остались от родителей, бабушек и дедушек...
- А разве родителям они не нужны?
- Так вы, наверное, решили жить отдельно и собрать собственную библиотеку?
- Да. Захотелось независимости.
- Давайте я вам помогу. Уже тяжело, наверно.
- Есть немного. Спасибо.
- Вот видите, невозможно быть абсолютно независимой, когда-нибудь все равно понадобится помощь. Как сейчас например. - сказал Йам и улыбнулся. Он уже пережил все это однажды с Рбятнесь - непримиримое желание все делать самой, не опираясь ни на кого, ни с кем не советуясь, не спрашивая разрешения и т.д. и т.п. Для него сразу стало ясно, что эта девушка довольно таки молода, несмотря на внешнюю взрослость. "Ну что же, это будет интересно, а может и весело" - подумал он и решил пригласить новую знакомую попить кофе.
- Но ведь я не просила о помощи. Вы сами предложили и я всего лишь не захотела отказываться. - ответила она.
- Значит вы не хотите, чтобы я уходил. Может выпьем кофе, не нужно даже никуда идти, здесь есть неплохое кафе.
- Да, я знаю. Хорошо, выпьем. Только сначала я заплачу за книги.
- А кто же тогда будет платить за кофе?
- Хм... Любите шутить? Я не очень, ну, не сегодня - это точно.
Пока она расплачивалась, Йам думал, что все это конечно довольно-таки глупо. Девочка была совершенно не его типом, никогда его такие не привлекали, если вообще его кто-нибудь действительно привлекал. Но поскольку делать все равно было нечего, он решил продолжить знакомство.
У них был роман на месяц. Тогда Йаму показалось, что именно такая ему и нужна - спокойная и уравновешеная, не очень умная, но зато симпатичная и хозяйственная. Замечательная жена. Но прошел месяц и ему стало скучно. Индеец вспомнил, что давно не видел Рбятнесь, к сердцу подбиралась тоска, в душе уже пела пустота. И он приехал к своей бледнолицей подруге в один из вечеров. Они проговорили всю ночь. Казалось, они не виделись несколько лет. Йам конечно рассказал ей о той девушке, но промолчал о своем поспешном желании жениться. Теперь ему это казалось очень глупым. Сначала Рбятнесь больше молчала и, улыбаясь, слушала. Ей было страшно, что он все еще привязан к той, другой. И не хотела ничего говорить, боялась, что Йам услышет в ее голосе этот страх. Ночь прошла и индеец решил, что больше никогда не оставит Рбятнесь. Он увидел в ее глазах слишком много теплоты, чтобы уйти опять.
У Рбятнесь было одно чувство, которое она любила больше всех остальных. Это было ощущение свободы от всего, полного покоя после его прихода. Она часто думала, что если бы кто-нибудь однажды спросил ее:"Что принесет тебе умиротворение? Так чтобы всегда чувствовать себя в абсолюте?", она бы ответила:"Пусть Йам приходит каждый день". Но приходит ради того, чтобы потом уйти. Рбятнесь обожала сидеть, после того как он уйдет, и вдыхать его запах, те мельчайшие неуловимые капли его тела, одежды, волос. Она помнила, что когда он однажды исчез на долгое время, она забыла его запах, забыла даже его лицо, руки... Тогда она ощущала себя словно непопавшей в какую-то струю. Все вокруг казалось чужим. Рбятнесь встречалась с мужчинами, ходила с ними в рестораны и кино, театры и просто погулять в парки, но думала только о Йаме. А тем мужчинам казалось, что она так много молчит потому что умеет по-настоящему слушать. И им это, конечно, нравилось. Рбятнесь не отказывалась от этих встреч. Она думала, что так ей легче не вспоминать его. Но на самом деле она заводила себя в тупик и с каждым новым мужчиной выйти оттуда было тяжелей.
Йам пытался внушить себе, что можно не обращать внимания на глупости бледнолицых, что удавалось с трудом. Ведь ни один бледный не мог и помыслить, что какой-то посредственный индеец может считать себя умней. На всегда невозмутимом лице Йама не отражалось ни капли возмущения или раздражения, но в глаза собеседнику он не смотрел. Йам слишком хорошо знал сколько в них отражается бликов осознания. Но он и не опускал глаз вниз, не отводил их в сторону - ведь это вызвало бы подсознательную тревогу у собеседника. Индеец смотрел прямо перед собой, лишь немного отведя взгляд таким образом, что смотрел не прямо в глаза, а в висок.
Расправившись с чаем, Рбятнесь решила привести в порядок квартиру, а потом заняться собой. Сегодня она ждала Йама и хотела, чтобы все было идеально. Но, открыв ящик письменного стола, она напоролась на старое письмо Йама. Он написал его ей, когда уезжал на полгода по работе. Вообще, письмо это было не единственным, Йам тогда много писал ей, но почему-то именно это осталось. Рбятнесь начала читать и поняла, что все забыла. "Здравствуй! Я долго думал, как же мне обратиться к тебе: по имени или написать просто - дорогая. Но потом понял, что все это не то. Я решил, что для меня твое имя должно звучать иначе, оно должно быть эхом твоей души, твоих эмоций. Рбятнесь. Такой ты звучишь для меня. Я думаю, что ты увидишь смысл этого слова. А, поняв его, услышишь и мое имя. Душа твоя - это осень, глаза - тихий дождь по вечерам, слова - шелест листьев, которые тревожит ветер... Ты знаешь, я верю в союзников (помнишь, я рассказывал о древнем учении моего народа) и твой союзник - это три месяца. Во время их правления твое сердце живет, ты чувствуешь в себе множество нитей, что светятся яркими блестками. И я видел это в тебе..." Рбятнесь совершенно не помнила этих слов, но в памяти возникло другое письмо, которое она тогда написала в ответ. Конечно, она не увидела тогда смысла своего имени, ведь на то время она была совершенно чуждой культуре индейцев. "...Я не всегда понимаю о чем ты пишешь, когда шутишь, а когда говоришь серьезно. Но по поводу осени во мне ты прав. Я не умею вселять радость, у меня есть только осенние дожди и непогода, сухие листья и голые ветки. Врядли такие радости можно назвать союзником... Может, мое сердце и живет осенью, но только в печали. Я не ощущаю в себе ярких нитей..." Рбятнесь вспомнила, как он тогда убеждал ее в нужности, в необходимости, чтобы она была рядом. Как она смеялась над его словами, тут же забывала их. Их забывала, но свои помнила всегда. Ей всегда казалось, что она сказала не все или не так. Еще Рбятнесь любила зачеркивать дни в настольных календарях, а однажды она стала обводить дни их встреч в кружочки. Иногда она делала записи в дневник. В основном писала она только по трем причинам: ей было скучно - она сидела дома сама, ей было грустно и она плакала, ей было хорошо - значит это был день в кружочке. Рбятнесь любила делать две вещи, когда ей было хорошо: заплетать косу (если волосы были грязными) и расчесывать волосы, опустив голову вниз, чтобы волосы (они были только что вымыты) становились пушистыми как грива у льва. И делала только одну вещь, когда ей было плохо - маникюр. Она полностью срезала ногти, как мужчины. Вообще, Рбятнесь никогда не видела как они это делают, но часто думала об этом. Еще она часто думала о Йаме. И всегда при этом у нее начинало болеть сердце.
Часто в его присутствии у нее начинались спазмы в животе , тогда Рбятнесь старалась молчать. Казалось глупым жаловаться еще и на это - она всегда считала, что слишком часто рассказывала ему о своих проблемах.
Иногда Йам при встречах с ней мечтал, чтобы ничего этого не было, чтобы не было того дня, когда они увидели друг друга в первый раз. Тогда он не смотрел ей в глаза, а в висок. Когда он или она рассказывали о себе, то смотрели вниз либо в сторону, словно боялись увидеть свое отражение в глазах друг друга. "Я часто о его глазах думала... Всегда они были удивленные, как у ребенка...", подумала вдруг Рбятнесь и вспомнила как отзывались о ее глазах другие мужчины:"Все они как один твердили, что в моих глазах есть что-то притягивающее и страшное одновременно... И цвет у них меняется иногда, но об этом только я сама знаю. Менялся он два раза за всю жизнь...". Йам никогда не рассказывал о своих трудностях или бедах, но Рбятнесь всегда боялась за него. Она знала, конечно, что как раз индейцы меньше всех нуждаются в опеке, но ничего не могла поделать.
Йам сидел у себя в кабинете, когда вдруг вспомнил, что именно сегодня он обещал проведать Рбятнесь, и заерзал на стуле. Он уже давно понимал, что эти встречи приносят не радость, но страдания ей. Йам хотел, чтобы и Рбятнесь признала это, чтобы ей стало проще, легче..."Конечно, это придет со временем", думал он, но сердце ныло. Он понимал, что никогда она не откажется от своих ощущений. Никогда. Йам вспомнил как Рбятнесь поначалу бояла говорить о них, а после того как впервые произнесла, замкнулась еще больше. Он тогда предположил, что все прошло. Но прошло какое-то время и она вновь заговорила, коротко так, словно боялась его. И в этот момент он вдруг полностью отказался от только что принятого решения - Йам осознал как могло быть просто. И решил хоть сейчас повернуть все именно так.
Рбятнесь, как любая белая девушка, всегда убегала, как ей казалось, от проблем, а на самом деле от себя. Она настолько привыкла к этому, что перестала замечать других. Она все время ждала чего-то, знака или знамения, что не увидела его, когда он пришел.
Шестого числа она сидела у себя в комнате, делала какие-то обычные дела и вдруг поняла, что ей ничто не важно и не дорого. Она вспомнила, что в молодости, когда еще жила с матерью, то часто мечтала, чтобы с той что-нибудь случилось. Придумывала как ей будет плохо и что тогда она позвонит Йаму, он приедет и останется с ней. И тогда и теперь вся ее жизнь состояла из двух повторяющихся моментов: сначала она ждала встречи с ним, а потом, после нее, думала... И у нее сердце болело - она снова ждала следующей встречи.
Наступил вечер. Йам ехал сквозь фонари, горящие окна домов, витрины магазинов. Мимо окон его машины мелькали сотни чужих жизней, мелких и незаметных. Он думал, что для кого-то и его жизнь покажется только огоньком на стемневшей улице. В сущности, кто из нас смотрел дальше своих стен? Йам добился всего, чего хотел от мира материи, от мира покупок и продаж. Для него это было нелегко, ведь даже после всех его достижений бледные не признавали в нем равного, нормального человека. Индеец одинок по своей природе, он всегда сам, но именно в этом заключается его сила, перед которой не устоит ни один бледнолицый. Самого Йама никогда не тяготила его независимость, он уже просто не мог иначе. Подъезжая к дому Рбятнесь, он еще раз обдумал принятое им решение и убедился, что прав. Он взял цветы и уверенным шагом поднялся к ней.
Рбятнесь посмотрела в зеркало и улыбнулась. "Хорошо, когда уверена в себе",подумала она. Большую часть своей жизни она не верила в свои силы, в свою индивидуальную красоту. Ей всегда казалось, что люди, окружавшие ее, были лучше, привлекательнее. Только с возрастом, достигнув успеха в любимом деле, она почувствовала себя наконец-то просто ХОРОШО.
Перед тем как позвонить в дверь Йам вдруг вспомнил ее на их первом свидании - она была так уверенна в себе! "Теперь я знаю, что все было как раз наоборот".
В дверь позвонили, она глубоко вздохнула и открыла.
- Цветы? А что за день такой сегодня?
- Сейчас узнаешь. Только зайду сначала, ладно?
- Заходи, раз уж пришел. А точно все нормально?.. А то как-то непривычно тебя с букетом встречать... Никто не умер?..
Рбятнесь шутила и чувствовала как сжимается ее сердце. Она старалась не придавать этому значения, но ведь его не заставишь застыть, не стучать. "Никогда еще он не дарил мне цветов... Уйму разных вещей, но цветы никогда..."
- Давай выпьем, что ли?
- Лучше потом. Сначала я хочу, чтобы ты выслушала меня.
- Ну, говори.
- Я давно знаю тебя... Хм... Да, вобщем-то это все неважно. Пустые предисловия. Ты никогда не читала в книгах предисловия, ну и я тянуть не буду. Давай проживем наши жизни вместе, рядом под одной крышей, будем светиться в одном окне по вечерам.
Руки у него дрожали, но смотрел он прямо на нее.
Рбятнесь подняла взгляд, она молча плакала. Слезы сначала были редкими, словно случайными, а потом покрыли все лицо. И вдруг ему на руку упала черная слеза, как капля чернил. Он закрыл глаза и обнял ее.
- Прости меня... Я глуп.
Я видела горящее окно одним вечером. В нем были видны два старика с одной жизнью. И он, и она смотрели в небо. В тот вечер не было звезд, не было луны - повсюду нависали тяжелые грозовые осенние тучи. И хотя становилось холодно, подул ветер, я продолжала стоять и смотреть на них. В их лицах был весь их путь. Я видела карту реки, что вытекала из моря, потом распадалась на две мелкие, ничтожные речушки, которые периодически соприкасались с другими; было тяжело проследить весь путь каждой из них, в некоторых местах они практически исчезали, и тут я увидела как они вновь смыкаются, на дальнейшем пути исчезают все посторонние реки, озера и болота, даже моря остаются в прошлом - впереди только их река...
4-6 января 2003г.
Не прошу, не умоляю
Только не отпускаю.
Не говорю, не внимаю,
Но все понимаю.
И ничего не жду от минут,
Когда ты рядом, тут.
Просто вижу, не отрицаю,
Тебя, как ребенка, обнимаю.
Как дар бесценный,
Что сломать боишься,
Для меня твои слова мгновенны,
А вдруг решишься.
И хотя давно известно -
Не усадишь в золотую клетку
Мне думать лестно -
Я оставлю тебе метку.
Йам не вставал, просто наслаждался тем, что никуда не нужно идти. Не нужно видеть, слушать, чувствовать. Давно пришло время для перемен, давно его организм требовал этого, звонил во все колокола. Но то ли от нежелания что-то предпринимать, то ли от страха неизвестности Йам долго давал себе отсрочку. И не отговаривал сам себя, не убеждал - не заговаривал с собой вобще. Но потом не выдержала Рбятнесь и он задумался. Точнее пришлось, очень не хотелось врать. И так он за последние годы с бледнолицыми практически утратил свое я индейца. "Сказать правду - это очень просто. - Думал Йам. - приду и выложу все, как есть сегодня же вечером".
Вечер наступил, а Йама все не было. От курения першило в горле, от книг уносило к другим бессмысленным занятиям, которые, начав, не удавалось закончить. Звонить не хотелось. "Ощущение, что от моего голоса ему хочется бежать. - Сказала в тишине Рбятнесь и закрыла глаза. Хотелось вспомнить прошлое, увидеть себя полной идей, замыслов, мечтаний... хотелось, но не удавалось. Что-то ушло навсегда, душа еще была (и возможно даже чище, чем раньше), но вот желаний не было. Она знала кто их забрал, кто перестроил всю ее систему. И она привыкла, теперь очень не хотелось что-то менять. Так проще, и это, конечно, не новость. "Пасуешь, детка.Сама ведь чувствуешь - ниточка порвалась давно, - Рбятнесь опять заговорила с пустотой, - если она была по-настоящему, а не в воображении двух голов".
"Послушай, это конец. Только он затянулся на год, и в этом моя вина. Это я не хотел пойти своей дорогой, ведь я не видел (или не хотел), как на нее свернуть. Я продолжал пытаться бежать рядом, но всегда либо перегонял и оглядывался, либо отставал и вытягивал шею. Да, именно шею, голова уже не тянулась к тебе... Я понял, что больше не могу называть себя индейцем - ведь я изменил себе, перестал слушать свой дух и следовать своим путем слишком давно. Я сам забыл, что значит не быть бледнолицым, я сдался, прогнулся. Меня увлек этот новый мир и не выпустил. Весна мне это показала, но уже невозможно вернуться в себя прежнего. Осень мне дала понимание, что теперь я стал таким же как все бледнолицые, я захотел пойти по следующей дороге для двух. Для двух - сейчас я уже не могу оставаться один, и врядли смогу. Больше нет Йама, забудь это имя. У меня нет имени - зови меня как угодно, ведь все равно я больше не слышу тебя."
Каждое слово отдавало в голове колоколом. Каждое движение было резаной раной ножом по сердцу. Истерика - это слишком просто. Покорность - это слишком глупо. Равнодушие - это слишком невозможно. Разбилась. Но ведь даже не взлетала. Пустота, о которой так часто говорила раньше, наконец-то показала свое лицо и удивилась, насколько Рбятнесь была не готова к встрече с ней. Ведь она так часто проходила рядом, показывала краешек своего платья в чужих строках, в чужих глазах. И Рбятнесь любила замечать этот краешек, радовалась каждой возможности. А теперь разбилась вдребезги. "Ремонту не подлежит." - Подумала она и приняла решение. Это оказалось проще...
У нее больше не было имени.
Девушка открыла глаза и не поверила - она снова жива. Поначалу казалось, что мир перевернулся, что теперь все иначе. Со временем ощущение пустоты и бессмыслицы вернулось. Поезд снова пошел по рельсам. Ей очень хотелось закончить жить, хотелось давно (лет 8), но постоянно кто-то возвращал ее. Это было насилием по отношению к ней, но принято говорить спасибо за такие вещи и все ждали благодарности.
Да, это был не первый раз, но это было чем-то совершенно ДРУГИМ. Она помнила, ради чего жила последние четыре года, благодаря кому... И прекрасно понимала, что теперь именно из-за этого жить не хотела.
Хочешь - не хочешь, но кому-то это всегда нужно. Кто-то всегда ждет тебя домой, пусть даже не к себе.