Асеева Елена Александровна : другие произведения.

В поисках меча Бога Индры. Книга первая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Здравствуй, дорогой мой, читатель! "Просторе́чие - слова, выражения, грамматические формы и конструкции, распространённые в нелитературной разговорной речи, свойственные малообразованным носителям языка и явно отклоняющиеся от существующих литературных языковых норм. Носителем просторечия является необразованное и полуобразованное городское население..." так об одной из форм русского языка говорится в Википедии. Мне, простому русскому человеку, который с детства слышал и говорил эти самые просторечные слова, очень захотелось опровергнуть утверждение, что "просторечная лексика - есть слова со стилистически сниженным, грубым и даже вульгарным оттенком". Мне захотелось показать красоту этого "не характерного для книжной, образцовой речи", языка, его уникальные литературные возможности, его неповторимую нежность и сохранившуюся первозданную чистоту. Использование большого количества устаревших славянских и древнерусских слов, синонимов, и просторечных выражений придает этому произведению неповторимую самобытность речи и живописность. В конце текста, приведены значения устаревших слов, употребляемых в произведении. С уважением, Елена Асеева.
   Насладитесь купавостью, величием и живописностью русского языка!!!
  
  
  Посвящается моей прабабушке,
  простой русской женщине
  Кальковой Любовь Дмитриевне.
  
  
   Предисловие.
  Имя... всего лишь несколько звуков, каковые сказывают о тобе як о личности, каковые определяют твой человечий лик. Звуки кои решають судьбу, направляяя людские жизти по той али иной дорожке... по тому али иному пути, тропе, стёжке, оврингу.
  Як часточко необдуманные аль слишком обдуманные отцом да матерью эвонти просты слова, указывающие на ны аки на человека, назначають нашу судьбину и дарять нам або счастливые жизненны мгновения, або полные тревог и беспокойства хлопоты.
  Оно и сице ясно, шо аки тобе не нарекли предки, выбор стежки жизни будет сегда за тобой... Одначе с того самого первого дянечка як твои родители выбрали имячко, назвали тобя им... Энто имячко ужо само по себе будять своей красой, силой або безобрасностью направлять тобя по тому, а може иному пути, по тому али иному волоконцу судьбы оную, высоко во Небесных Чертогах, Богиня Судьбы Макошь спряла для кажного из нас... спряла, а помощницы ейны Доля с Недолей смотали у чудны таки махонькие клубочки.
  
   ******************
  Беросы- вольный, сильный и счастливый народ, издавна разборчиво и рассудительно подходили к выбору имени своим деткам.
  Имя ребятёнку засегда давал отец, у тот самый миг як рожденного сына али дочь бабка принимавша роды, перьдавала ему у руки. И кажный берос-отец глянув на свово долгожданно чадо, должен был тутась же егось наречь, тем именем каковое он, верно давненько вже, носил у душе своей. И имячко то у тоже мгновение избирало для дитятки торенку его жизти...Но иноредь, нежданно выскочившее, нежданно выпорхнувше из уст имя прокладывало перед эвонтим чадом ту тропу по которой ни овый родитель ни вжелал, абы ступало его дитя.
  Сице случилось и в ентов раз.
  У боляхной бероской семье родился поскрёбышек. Самый маненький и уж подлино последний ребятёночек- мальчоночка. занеже оба родителя и мать, и отец были не молоды, молвим вернее, они были стары. Имелись у них ужотко и внуки... да не один, не два, а много... идей-то с десяток, потомуй как детворы родилось и выросло восемь душ. А тяперича родился вон... самый последний, поскрёбышек, махоточка, зернятко...
  Внегда отцу Величке бабка вынесла сына, он, приняв егось на руки, глубоко вздохнул и уклончиво крякнул! Вжесь такой малец был крошечный, тощенький... замухрышка, водним словом. Да ащё, ко всяму прочему, не токмо беспомощные его тёмно-серы глазоньки закатывалися, и кривились, но и весь он сам... и нос, и бледные, тонки губы кособочились у леву сторонку. А посему отец, евойный, Величка крякнув ищё раз, словно подбадривая собе, выдохнул имя, своему, ужось и верно настоящему поскрёбышку.
  ' Крив!'- нарек она сына!
  Эх!...Эх!...Эх!... не давал бы ты, Величка, яму поскрёбышку, махоточке, зернятку такого имячка... не давал бы!... Оно аки любой берос ведаеть недоброе, неладное имя направить сына по той торенке, идеже его извечно будять поджидать, ловить и совращать силы Кривды... силы Тьмы да Зла!...
  Но, увы! Величка нас не услышить, вон ужотко нарек свово малеша кривоватенького сынка. Он ужотко подтолкнул его к той самой нити, шо во множестве напряла пред мальчонкой Богиня Макошь, Небесная Мать и Небесный Закон, а поелику мальчик Крив - смело, як усякий берос, потопал по энтой дорожке, пути, тропе, стёжке, оврингу... тудыличи уперёдь!
  Уперёдь!
  Уперёдь!
  Крив жил и рос, як и больша часть мальчишек да девчушек бероских, у малой деревушке, на песьяне узкой таки речушки Речицы. Жили вони по- простому, зане учил жить их Бог Вышня, у чистых, срубленных из брёвен, оттогось и величаемых срубами, избёнках; возделывая почвы, иде сеяли и жали пошеницу, рожь, овес, гречу; промышляючи вохотой и рыбалкой; сбиранием ягод, грибов во лесах, каковые вокружали будто сберегаючи и ограждаючи их оземь.
  Осе у тех местах, меж простых и славных беросов, меж земель покрытых лесами, еланями, пожнями, речками, да озерами и рос Крив... як усе...
  Обаче был он не як усе...
  Крив с малулетству отличалси от детворы свово возраста, от усех мальчишек, занеже был он весьма низкого росточку, словно недорысль. Был он худ... сице худ, шо казалося мать и отец его не докармливають... Нос и губы мальчонки продолжали кривитси улево, а став постарше, евойные глаза, приобретя черный цвет, и вовсе окосели. Отчавось усё времечко думалось, малец Крив, вроде гутаря с тобой, меже тем заритьси улево, не желаючи посмотреть тобе прямо в очи, може чё утаивая али задумывая каку подлость.
  Ребятня видя таку кривизну, да знаючи подлый, скверный характер мальчонки надсмехалась над Кривом. Може именно посему он и рос злобным, да жестоким, будто и не нуждалси, эвонтов на вид невзрачный мальчик, у любви и ласке материнской, отвечая на доброту близких гнёвливыми взглядами и враждебно-яндовитными словами.
  Обаче лета шли...шли...шли.
  Отец и мать Крива и вовсе состарились... а состарившись, померли да ушли их души, аки и положено людям добрым в Вырай-сад, ко отцу свому Богу Вышни.
  Криву исполнилось двадцать годков, к тому времени егось сверстники вжесь обзавелися семьями, деточками. Одначе Крив сице ни на ком и не обжёнилси, оно як вельми был крив и лицом, и душой... а кто ж пожелаеть связать свову жизть с таким кому Кривда слаще Правды!
  Осе как-то раз собрал он котомку, положил у нее: рубаху льняну, белую с вышивкой по вороту и низу; охабень, абы укрыватьси от непогоды; немного хлеба, сала; стянул свой стан плетёным поясом из красной, тонкой, шерстяной нити; на ноги натянул чорны сапоги, со снурком спереди, шоб плотнее вони обхватывали голень. Опосля оправил на собе рубаху, да штаны, тряхнул тёмными, жалкими, точно иссохша солома волосьми и отправилси абы куды, як думали егойны братцы и сёстрички...
  Но на самом деле не абы куды... а туды, кудыличи жаждал попасть, занеже знал чаво жёлала его душенька, о чем мечталося во тёмной, длинной ноченьке, долги годы взросления.
  По байкам беросов, во высоких, каменных горах, идеже не жавуть люди, не жавуть звери, а лишь ходють заплутавши горны козы и бараны с витиеватыми, чудно закрученными рожками находитси глубока пештера. А у той печере хранится камень... И камушек тот не простой... а зачурованный, нездешний он, то есть не тутошний, а верней гутарить, явившийся в ту пештеру из самых мрачных, пекельных земель.
  Калякают беросы, чё в стародавни времена ударил Верховный Бог-Держатель мира Нави ЧерноБоже по камню всех камней Алатырю, что подняла со дна Окияна мать его Мировая Уточка по велению Сварога и каковой связывал Горний мир с Дольним... Небесный с Бел Светом... Ударил ЧерноБоже, по Бел-горюч камню, крепким, мощным молотом и отскочили, разлетелися у разны сторонушки чёрны осколки... осколки Зла. И появились на Бел Свете усяки разны демоны, дасуни, мрачны колдуны, змеи, болести, холод, тьма. Оттого удара треснул камень Основы Знаний и откололси от него кусок, небольшой такой осколок... да покатилси и впал прямёхонько у Пекло. А после лёжал там евонтов осколочек многи лета впитывая, всасывая у собя зло и тьму того мрачного мира... мира иде жавуть не тока силы ЧерноБожьи, но и души грешников. И покоилси бы он у Пекле можеть и до нонешнего дянёчка кады б не возжёлалось Пану, сыну ваяводы воинства ЧерноБога, стать подобным свому тёмному властителю. Глухой ноченькой, внегда Бел Свет окружала тьма, а уж в Пекле, она, судя по сему правила засегда, Пан выкрал тот осколок из злобных земель и принёс у Бел Свет, в скалисты горы, да поклал у глубоку печору. Потёр, оченно довольный своим свершением, Пан длани меж собой, взял у них молот, тот самый, оным вударял по Алатырю ЧерноБоже, да стал колотить по останкам каменного и ужось злобного осколка... И также аки и у ЧерноБога от того камушка начали отскакивать да разлетатьси у разны стороны чёрны крупицы, крохи, отломышки и падать окрестъ. Вударяясь о стены пештеры, об одеяние Пана, вылетаючи чрез широкий проём да тулясь к каменистой оземи горы. А чуток погодя стали те отломышки превращаться во детей Пана.
  Долзе... долзе стучал молотом Пан по камню, вжесь до зела он желал породить на Бел Свете як можно больче злобных детей своих, которые смогли б напоследях уничтожить деток Бога Вышни- беросов. А кады устал, сын ваяводы, бить молотом о камушок, тяжелёхонько переводя дух, опустил его униз, решив посотреть на плоды свово труда, да обернулси... Оглянулся, да-к тут же громко закричал, замекал.... Потомуй как был Пан козлоногим, а то, шо создал, породив своим стучанием, напугало ано его мрачное, злобное сердце, душу... ужо и не ведомо мене, чавось у него там унутри живёть. В испуге бросил молот, на оземь, Пан и громко топоча копытами по каменьям печеры, покинул её, так и не вуспев дать повеленье своим детям-уродцам ступать войной на беросов и уничтожить энтов светлый, преданный Вышне народ. А поелику, кадыличи Пан покинул своих, як оказалося, не дюже воинствующих порождений, коих стали величать панывичами, те горестно вздохнули. Опосля оглядели свои пужающие тела да лица, подобрали оброненный молот, да положивши егось посторонь расколупленного осколка камня, начали, усё также горестно вздыхаючи, жить в эвонтой пештере, в эвонтих скалистых, безжизненных горах, вылавливая и поедая глупых коз и баранов с витиеватыми, чудно закрученными рожками. И жили они там долзе... сице долзе, шо о них совсем позабыли мрачные, пекельные силы... а може и не старалися вспоминать, чаво ж, у самом деле, о таких уродцах вспоминать- то...
  Но байки о панывичах бероская ребятня слыхивала с пелёнок, и слыхивали она о том, шо сберегаемый, энтим народом, осколок камня и молот можеть исполнить любое твоё злобно, чёрно пожелание... любое...любое...
  Стоит токмо до него добратьси...
  Стоит токмо прошептать то прошение да вдарить тем самым ЧерноБожьим молотом по камню...
  И у тот же морг то злобное, чёрное жёлание исполнитси, а взамен... взамен Верховный Бог-Держатель мира Нави забереть в вечное собе услужение твою бесценную душу... душу... душу!
  И кажный берос слушая те байки, предания, хоть и был смел да отважен от рождения, содрогалси своим детским тельцем, глубоко дышал и вельми сильно пужалси, занеже николи не жёлал он уйти после смертушки у мрачное Пекло, не жёлал отдавать свову светлу душеньку в услужение ЧерноБоже.... Оно аки с малулетства, с молоком матери впитывал он любовь к Богам, Асурам, Ясуням Добра создавшим весь Бел Свет, да и усех людей, зверей, птиц, рыб живущих во нём.
  Верили беросы во Всевышнего, величаемого самой Поселенной. В Рода- прародителя усего сущего, земного и звёздного, шо окружаеть Бел Свет и ночами поблёскиваеть людям ярыми вогнями. Рода, того кто выпустил из лика свово Асура Ра у золотом, солнечном возу, каковой тянуть по синей степи Поселенной огромные златые волы, освещая днем земли Бел Света. Ночью же на черно небо выходил, выпорхнувший из груди Рода, Месяц во серебряном ушкуйнике, проплывающем сквозе тёмну мглу. Это Род породил Сварога, Бога-Творца, Бога Неба установившего закон Прави, Владыку Бел Света, Небесной Сварги и Вырай-сада, да Богородицу, Ладу-матушку, Любовь, Мать большинства Светлых Ясуней, покровительницу свадеб и замужних бабёнок. Ведали беросы, что Бог Сварог не токась сотворил жизть у Бел Свете, он является родоначальником многих Асуров, Ясуней : Семаргла Огнебоже, Перуна Громовержца, Вышни Ясуня простора, Сына Закона, Прави и Бел Света, отца беросов.
  Было преданье у беросов, чаво кадый-то на Бел Свете наступила засуха: реки обмелели; воды окиянов и морей покинули свои чевруи; травы вумерли; листва у лесах облетела, да и сами дерева засохли; погибли птицы, звери, люди.... Кружил по Бел Свету лишь померклый, сухой ветроворот, обрывая, уничтожая усё то, чё еще не погибло... То дасуни Чернобоже творили Зло.
  Увидал Боженька Сварог, аки гибнеть то чавось он сварганил, гибнеть его оземь и послал свово сыночка Грозного Перунушку Громовержца спасти Богиню Мать Сыру Землю, шо на своём животе, груди, руках, лице держить Бел Свет. Прискакал Асур Перун на грозовых, прозрачно- бурых конях со густой, развевающейся по ветру коричной гривой -тучах, запряженных у серебристу колесницу о двух колесах, с молниями в руках, и принялси землю-матушку водами поливать, а дасуней злобных, мечущихся по Бел Свету, жечь огнём.
  Да не так-то легохонько со тёмным воинством ЧерноБоже в одиночку совладать!
  Мятнёт Грозный Перун молнию у одного дасуня, сожжёть егось во серебряном свете чудного полымя, переливающегося усеми цветами радуги, а тут ужотко другой дасунь из-за валуна выглядываеть, рожу кривить, Громовержца сёрдит... А там и трентий за деревцем прячетси, подленько сице гогочеть, будто не страшитси Бога Битв и Войны! Тогды позвал Асур Перун на подмогу братцев старчих своих: Вышню и Семаргла. Пришли у зареве солнечных лучей Ра Ясуни, во руках у них мощны мечи, да щиты... никому ни вустоять супротив силы такой: ни дасуням, ни самому ЧерноБогу.
  Увидали дасуни Асуров разбежалися у страхе великом, а Перун Громовержец наслал воды на оземь и от той живительной силы возродилси Бел Свет: ожили растения, дерева, звери, птицы; наполнились реки, озера; вошли в свои чевруи моря и окияны.
  Ясунь Бел Света Вышня спустилси на землюшку, покрытую зелеными травами, и встряхнул со своей одёжи белые капли воды. Упала та вода росой на зелены травы покрыв их, да обратилася во детей малешеньких, обратилася у народ - беросы... Долзе посем Асур Вышня жил у Бел Свете, занеже не мог он бросить не разумных деток, отроков без помочи. Научал он и взрослых беросов, а помогал ему у том ищё Ясунь Велес, Бог скота и Древней Мудрости. Вкупе вэнти два великих Бога учили рожденный от капель воды народ землю пахать, сеять и жать злаки, строить избёнки, подарили они им обряды, законы, календарь да звёздну мудрость.
  И жили беросы так як гутарил им жить Асур Вышня - отец их, да Асур Велес - учитель их... Жили простой жизтью, на брегах рек, во небольших деревушках да таких же маленьких градах, совсем маханьких, потомуй как не любили вони скученности, а любили просторы: широкие луга, пожни, степи, полные ягод и грибов тенисты дубровы и чернолесья, реки у которых кипела жизтью вода насыщенная зеленцой... Словом любили они волю вольную, тем они и дорожили... оно как не зря ведь отец их Вышня- Бог простора.
  В деревушках избирали беросы старшину, во градах ваяводу, кый набирал небольшу дружину, для защиты энтого града, да ближайших деревень. Не было у беросов властителей, а на, шо они вольным, простым людям... Не вскую им держать усяких правителей и без них за собе постоять беросы могли... А коли беда кака, або подлый враг придёть на земли беросов сице шаберы засегда помогуть, поддержить своих воинов и деревенский люд, оный сызмальства топоры, комлястые дубины, луки во руках держать могёть... Эх! да ащё аки могёть. Ну, а ежели не справятся беросы теми малыми силами, ваяводы усех градов изберуть старшину середи воинов и тот ужо поведёть едину рать на битву, и тады страшись враг! Занеже неть сильнее тех бероских ратников, усе точно як и отец их Вышня, дюже крепки в станах, да широки во плечах.
  Жили беросы волей, верой, обычаями, трудом и Богами которых меж собой по-простому звали Асурами!...
  Жили... и беды вже такой, коей не смогли б противостоять, и не ведали... не ведали...
  Покуда энтов самый Крив не уродилси в ихнем народе... от-то не зря гутарят: 'В семье не без урода'... Уж куда вернее калякать, оно как народ, энто ведь тоже семья... тока большенька така... намного большенька.
  И Крив тот, он ведь тоже рос посередь беросов, да и сам им был, и байки те, да преданья слухал. И про Асура Вышню, и про Асура Велеса и конча про ЧерноБоже, который был усегда, от самого сотворения Бел Света, а може и усей Поселенной, извечным врагом усех Ясуней. Это он - Повелитель Нави и Пекла посылал на земли Бел Света демонов, дасуней, болезни, холод и тьму. Это он- Верховный Бог-Держатель и Закон мира Нави извращал слабые людски души направляя их по кривенькой стёжке.
  Обаче Криву она и нравилась, та злобна сила, посему он и был усегда жестоким, да мог подолгу измыватьси над каким-нить слабеньким зверьком, которого у силки поймаеть, кривясь, радуясь его мучениям. Не хотел ащё Крив руками своими хлеб собе добывать, а поелику засегда отлынивал от работы у пожне, от охоты, рыбалки. А коли ты лентяй, да-к она еда к тобе с небушка- то не прильтит, не вопустится, и кабы ты семечко у землицу не положишь, не польешь, да его солёным пОтом своим не взрастишь... оно есть нечего будеть... У то усе знали беросы, у то и Крив ведал... да тока не жёлал он трудитьси, не жёлал любить, не жёлал жить як други люди его народа. Жёлал Крив, усем обладать у так без труда... да жёлал ащё отплатить мальчишкам, тем самым кые кады-то евось обзывали, каковые выросли, обзавелись семьями и ребятёнками... Жёлал энтов кривой вьюноша обладать такой силой... такой... абы усе его боялись... усе!
  Оттого затаив в своей какой-то мрачной, да верно чорной душе и глупой, обозлённой головёшке те мысли, шёл тяперича уперёдь...Ступая по ездовой полосе, по лесным торенкам, луговым стёжкам, проходя мимо деревушек, градов... Топал он к тем заоблачным, скалистам горам, чё и не лёжать рядом с бероскими землями, а прячутси идей-то у дали, к которым не дойти за дни, за месяцы...к которым добратьси можно тока за годы... за годы... за годинушки...
  Но Крив был упрямым... настырным и чаво не отнять у няго- смелым!
  Оно ведь не правда, шо зло трусливо... Ох! Неть, то не правда!
  И хотя смелость - энто светлое чувство, ладное, обаче и зло оно тоже могёть быть смелым, и ничавось не страшась направляет свову поступь уперёдь... не все ж таки трусливы як Пан. Есть таки, как Крив топающий по людским дорогам, по звериным тропам... Шагающий да ничаво не пужающийся, ни волков, ни медведей частенько жёлающих отведать такового костлявого человечка. Не страшил Крива жар и озноб, от которого не раз трясся во звериной норе, отсыпаясь и тем изгоняючи из тела хворь. Не раз он глодал, страдал от жажды... и усё ж упрямо, назойливо продвигалси туды ко своей мечте, да верил Крив с таким кривеньким лицом, да кривенькой душонкой, шо непременно дойдёть до тех гор и исполнится егось прошение.
  Ну, и раз он так жёлал, да так стойчески, преодолевая усе невзгоды, боли и горести, шёл, силы Зла, каковые хоть и потешались над эвонтим человечком... потешались, а все ж вяли его, с того самого дянёчка, как крякнувший отец Величка дал ему тако дурно, отрицающее свет имя... Крив вмале, годика сице чрез три, а може и больче (кто ж у то счёт вёл) добралси до тех высоких, каменных гор, иде не жавуть люди, а лишь хаживають глупы козы и бараны с витиеватыми, чудно закрученными рожками.
  Тяперича прям предь Кривом высилась могутна горна гряда, крутые да пологие хребты, нагромождали необъятну долину, преграждая стяной путь беросу. На тех буграх, кряжах да хребтах росли буйные, зелены травы, непроходимые, лесны чащи, стекали с них бурливые, кипучие, да словно люта зима, холодны горны реки, они прорезали меж склонов уходящие углубь земли пропасти, разрывая и прокладывая такось водную чёрту.
  Остановившись у подошвы одной из скалистых сопок, Крив задравши голову принялси ее разглядывать. Энта гора была оченно высокой так, шо казалось подпирала сам голубой небосвод. Не было на том хребте ни водного деревца, кустика, ни водной травинки. Уся ейна тёмно-бурая камениста поверхность была иссечена тропами, да стёжками пробитыми узкими копытами коз и баранов, будто та живность не годь, не два, а верно многи века хаживала увыспрь, и удолу по ней. Совсем на немного, стоящему у подножия той горы, Криву даж почудилось, шо допрежь чем его допустить, к энтой невзрачно-пугающей вёршине, хребет раздели донога, оголив костистые части тела, показав таку неприятную на вид не живу кожу.
  ' Верно... эт и есть гора Каркуша, над каковой парять стаи чорных воронов, указуя усем людям, идеже можно прошёптать прошение ЧерноБоже',- молвил вслух Крив.
  И эхо, подхватив тот говорок, понесло егось по взгористым землям. Заухало имя Повелителя Пекла, отскакивая от покрытых лесами склонов, да вказалось улетев у поднебесье, зацепившись на сиг, повисло на вёршине утесистой, мёртвой сопки, идеже не було видать ни водного ворона али вороненка, да и вообче какой-нить птицы. По небесной лазури плыли лишь белые, рыхлые, точно обпившиеся водицы воблака, с розоватыми, пенистыми боками, да могучий Бог Ра, тот самый, шо у начале начал вышел из лика Рода, правил своими грузными, отяжелевшими от труда и времени, золотыми волами вязущими великого Асура на солнечном возу. Оно добре б було коли Крив видел Бога... Може испужалси тады, да поворотил назад, ан неть! то ему человечку было не доступно.
  Одначе... стоило Криву подойтить к подножию горы як Асур Ра, слегка развернув главу, глянул на человека со небес своими тёмно-синими очами, его златые, до плеч, кудри озарялись боляхным похожим на восьмиконечну звезду колом, расплёскивающим у разны стороны солнечны лучи. Встряхнул Ра божественной главой и всколыхнулися, подобно ниве во полюшке от дуновения порывистого ветра, его златые волосья, да кудреваты, длинны вусы и бородища. Затрепетало осеняемое солнечным светом лёгкое одеяние, окутывающее мощное, крепкое ужотко не младое, но усё ищё доколь сильное тело Бога. Полыхнул ослепительными лучами Асур у сторону неразумного человечка, жёлаючи востановить того от скверного шага, удержать от непоправимого поступка. Обожгло кожу лица Крива, ярый светь вдарил прямо у кривые, косо-глядящие очи. И немедля опустил берос их униз, вуставилси на бурую оземь, иде меже двух угловатых, будто порубленных камней, сидел маханький, зелёный кустик, покрытый желтыми, як солнышко круглыми цветочками. Порывисто вздохнул Крив и первый раз у душу ко няму забралси страх, да жёлание повернуть обратно... туды у деревеньку, шо лежала на брегу реченьки Речицы.
  Да тока, ден ноне его выпустять из своих цепких, когтистых рук силы Тьмы... Токмо на миг во душе Крива появилось благоразумие, коснулось незримыми крылами его гулко стучащего сердца, его притаившейся душонки, а засим, казалося, мгновенно кудый-то испарилося. Будто тот, кто невидимо шёл осторонь, инде издеваяся, да посмеиваяся, но усё ж пособляючи, подул на испуганну душу бероса, да своим мрачным, злобным, ничавось ня любящим дыханием прогнал тот мудрый полёть мысли, примчавшийся, по-видимому, от самого Асура Ра.
  А посему Крив ещё разочек, горестно вздохнув, перьступил слепящий солнечными цветками кустик и тронулси ввысь, направив свову поступь по горной, вытоптанной козьими и бараньими копытами тропушке. Подымаясь по хребту, каковой уначале был пологим, а по мере подъема становился усё круче...круче...круче... Крив перьставляя стопы шёл по горячей, выжжённой временем да солнечным жаром землице и с кажным шагом уставал усё шибче...шибче...шибче. Измученные же, покрытые толстыми мозолями подошвы стоп сталкиваясь с острыми, можеть нарочно туто-ва воткнутыми або рассыпанными каменьями, мелкими да крупными, болестно скрыпели.
  Оно б хорошо надеть сапоги... у те самые... чорные, со снурком спереди, шо плотно обхватывали голень ноги, да вжесь давно ничаво не осталось от тех сапог: ни подошвы, ни самих голенищ, ни снурков. Ужотко давно истерся до дыр охабень, оный сберегал от дождя и холода, не было и той льняной, белой рубахи с вышивкой по вороту и низу... Красный, плетёный поясок стал и не поясом вовсе, а так рванью... Да и штаны кадый-то тёмно-серые, обратили свой цвет у буро-чёрный, и изодрались по низу, образовав там коротку таку бахрому, кыя часточко украшаеть бероски бабьи платки и скатёрки.
  Ну, да ден у то заставить отступить Крива?!
  Да, николиже.
  Вон вже верно и обезумел, от свовой мечты, непременно жёлаючи исполнить задуманное... Ужо и котомочку он давнёшенько потерял. Обронил идей-то и ту рубаху, шо носил на собе, у какой-то чащобе, откудась ретиво улепётывал ово ль от волков, ово ль от здоровенного ведмедя.
  Осе потому тихо постанывая от боли, шо доставляли востры каменья обрезающие плюсны, стойчески шагал уверх Крив. Останавливаясь, перьдыхаючи, порой поглядывая на коло красна солнышка, слепящее своим светом очи и обжигающее жаром кожу, желающее согнать, або вудержать такового глупого мальчонку. Крив, утирал текущий со лба по лицу пот, опущал униз свои чорны глазёнки, сотрел на иссечённые, покрытые кровавыми нарывами, усякими разными наростами, булдырями, язвинами ноги и думал о том, як тяжелёхонько було Пану затащить, на таку верхотулину, осколок камня, да ищё и молот.
  Чем выше поднималси Крив, чем круче становилась пред ним гора, тем сильнее вуставал он, тем чаще останавливалси, абы перьдохнуть, набратьси сил. И тады вон усаживалси на торенку покрытую пылью, почитай жёлтого цвету, оная от движения взвивалась выспрь укрывая усё тело неразумного человека густым слоем, перемешиваясь со струящимся ручьями пОтом, и глазел туды униз, созерцая чарующее, величественное, горное благолепие. Да видел он пред собой: кряжистые взгорья, поросшие зелёными, словно смарагдовыми, елями с густыми ветвями, усыпанными тёмно-коричными шишками; низенькие кустарники с разбросанными на них ярчайшими цветками, вроде як отражающимися от красна солнышка... Видел заключенные, меж кряжистых гряд, махонисты долины, перьсекаемые хребтами понижее, укрытые шапками дивно упавых деревцов, нити горных рек вырезавших у тех долинах да взгорьях разветвленные узбои. Видел круглы голубы, чем-то схожие со бероскими тарелями, озёра преграждающие выходы из долин, впитывающие у собя те реки, да поблёскивающие ровной гладью вод.
  Ох! До чаво ж було округ живописно! Божественна, чудесна была энта дикая, горная природа, созданная Небесным Творцом Сварогом. Освещаемая, согреваемая и поддерживаемая живительным светом Асура Ра, который вже клонилси к закату, одначе усё ищё бросал беспокойны взгляды на того, кто сице настойчиво шагал, а днесь сидел, перьдыхаючи, на той, вроде аки и проклятой, чёрной, злой круче. Сотрел на Крива, Бог Ра, и на лице егось, ужотко и не младом, а всё ж купавом, приятном для очей, залёгли, подле уголков глаз, длинны, глубоки морщинки, втак тревожилси солнечный Бог за того мальчишечку-бероса. Покачивал он своей головой, и от тогось колыхания по горным грядам пролетал лёгкий жар, будто толкающий сидящего Крива у спину, прося сойтить с энтой кручи Каркуши, да уйтить униз... туды...к людям... таким же простым, як и он, беросам.
  Одначе душа Крива, ужось ничаво тако не жаждала, не слышала вона ни чё доброго, не понимала тревоги солнечного Ра. Не мог он любоватьси красой горной гряды , изрезанными краями хребтов, легохонько очерченных пологих холмов, голубыми тарелями озёр, да тонкими нитями серебристых рек... Казалось, тому погрязшему во злобе, беросу, шо у то противный ветряной жар, подымаясь стяной предь ним, преграждает путь, а окрестъ него лежать ненавистные края, дороги, каменья кои окромя боли ничавось ему не принесли.... боли да кровавых язвин. А у душе его, мрачной такой, просыпалси страх. И страх тот был не связан со стёжкой, чё вон избрал для собе. Пужалси он одного, не вуспеть до ночи найти ту зачурованну печору, не поспеть у темноте прошептать прошение ко ЧерноБоже вымолив у няго, Верховного Бога-Держателя мира Нави, силы... такой силы, абы усе его боялись и страшились!..
  А поелику Крив подымалси на ноги и сызнова продолжал путь. Скалиста вёршина с каждным шагом становилась отвесней да круче. И вмале по ней вже не было сил иттить, чудилось ищё морг и берос скатитси, вулетить у тудыличи... удол, стоить лишь малеша дунуть на него Асуру ветра Стрибогу, аль его сынкам. И тогды Крив опускалси на карачки, да точно зверь, принималси ползти на коленях.
  А куды ж деватьси?
  Деватьси вжесь и некуды! Приходилось ползти на коленях! И Крив полз... он, правду молвить, давненько истерял всяку бероску гордость, давненько стал похожим на како-то дикое существо. Ни на зверя, оно аки зверь думать могёть, а именно на существо, в которое превращаетси человек внегда его обуреваеть поганое тако...мерзостно жёлание, не жёлание даже, а желаньеце... скверное такое, каковое окромя бёды ничево принесть не можеть!
  Осе потому Крив и подымалси уверх на карачках, хваталси руками, такими же изрезанными, покрытыми язвами да нарывами за острые края каменьев, за валуны, шо бочищами своими громадными утопали в бурого цвета земле. Туго дышал берос от усталости, широко раскрывал уста. Его обветренные, сухи губы истомленные солнцем, морозом и ветром инолды, соприкасаясь меж собой, тихонько сице похрустывали, а може то похрустывали осыпающиеся с под ног плоски голыши, струящиеся вниз к подошве горы... Вниз...тудыличи... идеже была жизть да тёкла столь жёланная вода, такая прозрачная, чистая, леденящая зубы и столь нужная изнывающему от жажды Криву, каковый не взял её на кручу, подгоняемый тем кто усё времечко шептал о мечте.
  Ох!.. Крив!.. Крив!.. Ну, раз ты втак мечтал, затратил стока своих сил: душевных, физических, посвятив усего собя тому безумному жёланию, да будеть по-твоему!..
  И кады Бог Ра горестно вздохнув, да напоследок жалостливо оглядев такого маненького человечка, покинул голубое небо, а златые волы утянули воз за край окоёма, Крив наконец-то увидал широку пештеру. Тропа, по которой полз берос, заканчивалась прямо сторонь столь жёланной печеры, на небольшом таком ровном месте, у длину всего лишь несколько шагов управо, да улево. Берос заполз на тот ровный пятачок, и, улегшись на ейной каменной поверхности глубоко задышав замер на како-то времечко, еле слышно постанывая от боли и усталости. Маленько погодя, едва отошедший от устатка, Крив пошатываясь поднялси на ноги, да медленно подошел ко входу у пещёры, для крепости придерживаясь за ейны края, и заглянул унутрь. Одначе ничагось окромя тьмы лицезреть там не смог. Тады, понукая себя топать дальче, он обернулси... Бросил последний взгляд на чернеющее небушко, шо своим охабнем, украшенным серебристыми звёздными светилами, начал вукрывать Бог Ночного Неба Дый, и, задумавшись, злобно в так, вусмехнулси. Представив собе як вмале... сувсем вмале стануть страшиться его силы усе энти людишечки, живущие там унизу, оставшиеся у тама позадь него.
  И тогды же смело шагнул во чёрну ту пасть печоры, да зашлёпал уперёдь тяжелехонько переставляя обессиленные, окровавленные, словно- то и не свои... а чужие ноги. Но по мере того як Крив углублялся, у пештере становилось светлее, не зане становитси светло от восходящего красна солнышка, а так будто выплываеть у своём ушкуйнике Месяц серебряный. Крив содеял не овый, не десяток, а по паче шажочков так, шо яму показалось пройдёть он ту гору насквозе. Обаче немножечко опосля смог вон разглядеть да спонять, чё испускаеть у тот поразительный не серебряный, а голубоватый свет.
  Прямо по середочке печоры, конец кыей сице и не узрел Крив, по-видимому, терялси он у дали, лежмя лёживал огромадный такой валун, голубоватым светом полыхающий. Края валуна до зела насыщенно светились, перьливаясь да поблескивая тягостной, отталкивающей такой, чужеродной голубизной, обжигающе-слепящей яркостью так, шо пришедшему сюды, може и незваному, беросу пришлось сомкнуть очи. И валун тот был таким мощным, здоровущим, а края его, те самые, шо светились, сотрелись искорёженными, вроде каким-то вострым орудием искромсанные, изувеченные. Оттого валуна были отколоты прямо-таки цельны куски, и у таких местах зияли, синим цветом, ямы. А кады Крив, шагнувши ближее к валуну, заглянул у одну из таких дыренций, схожих со приглубой, чёрной, бездонной пропастью, показалось ему, чё понесло его у ту бездну.... Закружилась у няго головушка, затряслось тело, застонала душенька и увидал глупый берос пред собой пекельный мир ЧерноБоже. А у том мире гуляеть злобна метелица, вьюжить, осыпаеть она души грешников ударами колючих льдинок, обжигающе хлёстають их черны спинушки долгие плети дасуней, и раздаются крики громкие...громкие на вопли звериные похожие.
  Стремительно Крив подался назадь, глубоко задышал, да отёр трясущейся дланью свово сухое лицо. Не желал он пужаться того, чаво узрел, чаво ждало егось опосля смёртушки. Жёлал, будто безумец, тока одного... силы...силы такой...такой, абы усе боялись, страшились его... Да куды ж кривой Крив тобе ищё страшиться, вже и так ты не усякому люб будешь... чаво жёлаешь?..чаво просишь?...одумайси!
  У да не слухаеть Крив, ни Бога красна солнышка Ра, ни самого ЧерноБоже, шо пужал ево чрез эвонту бездну, ни ны с вами...
  И як токмо он подалси назадь, словно вынырнув из той ужасной бездны, узрел Крив, чё осколок того камня не просто светитьси, перьливаясь да поблескивая, он ащё и дышить... Тихонечко сице, едва заметно делаеть он вздох, а мгновение спустя выдох, и слышитси беросу, особенно кады камень выдыхаеть, еле различимый звук: 'охфу....охфу...охфу...'. Тяперича содрогнулси усем телом Крив, а душа евось и вовсе звонко подвыла, подобно дикому волку во тёмну ноченьку, липкий, тягучий пот покрыл голу кожу спины, да точно облизал жидки волосенки на главе, когды увидел он прямо посторонь камня большой молот с чорной, деревянной рукоятью. У длину тот молот достигал локтя два и имел вельми гладкую, без усяких там трещинок, заусенцев, рукоять, коя крепко на крепко была вставлена в отверстие такой же чёрной, жёлезной головки, бойники которой казали плоский вид. И кады камень издавал, выдыхаючи, то самое- охфу, на чёрной головке молота вспыхивало мельчайшее крошево серебристого цвета, да в лад с энтим охфу загораясь... тухло, подыгрывая тому дыханию валуна.
  Крив чуток умиротворившись, уговаривая собя, шо пужаться ничаво не стоить, после тогось чё преодолел, обозрел не тока камень да молот, но и саму печеру, освещаемую энтим холодным, голубоватым светом. Да углядел он, шо и стены, и пол, и свод туто-ва были каменными и гладкими, будто, прежде чем принесть сюды валун зачурованный, Пан долзе трудилси над эвонтой пештерой, прорубая у ней проходь да стараясь придать тому месту ровненький, дивный такой вид. Крив ащё маленечко помедлил, може усё ж пугаясь, а може лишь оглядывая печеру, засим ступил уперёдь и наклонившись над молотом, крепко ухватил ту изумитильну рукоять, да со трудом, поохивая поднял.
  Занеже молот был до зела тяжелёхонек, ужось верно не меньше пуда весил, а можеть и поболе, кто ж знаить?... Окромя Пана, судя по сему, никто и не знаеть. Да може и Пан то не ведал... Он же торопилси ворогов беросам настругать, оттогось и не померил скока у том молоте весу было-то... Ну, да мы не о том...
  Крив же сподняв тот молот надсадно застонал. Вестимо почему - он же был худым с малулества, да сице недорослем и осталси, а кады во путь отправилси вже и сувсем исхудал. А посему вздев молот, закачалси из стороны у сторону, оно як стукнуть по камню сил ужотко и не осталось.
  Обаче Крив стока преодолел ради энтого удара, и ден мог он чичас уступить своей телесной немощи? Ясно дело не мог, а поелику он поборол дрожание свово измученного тела, занёс молот над головой и ощутил, аки мотнуло туды-сюды то злобно орудие, и вкупе с ним кинуло и самого Крива... справо налево... Одначе не вобращая внимания на у то шатание, зашептал, пока ащё, берос дрожащим голосом прошение к Верховному Богу-Держателю мира Нави: ' О! ЧерноБоже! Ты, Властитель Сивера, Холода! Бог Зла, Лжи, Несчастья, Ненависти, Тьмы! Повелитель Усех Демонов, Дасуней, Чорных Колдунов, Болестей, Хворей, Страданий, Мучений! Противник БелБога и Вышних Асуров, Ясуней, отрицающий их бытие! Ты вечный Мрак и Лёд! Пачуй мене человека, речёного именем Крив, шо значить идущий по шляху Кривды, вечного ворога Правды и даруй мене силы таки, кааб кожны видя меня человек ли, дух ли, зверь ли пужалси той силы, а страшась подчинялси! Силой твоей о Верховный Бог-Держатель Тьмы даруй мене владеть, а взамен энтой силы отдаю я тобе свову бессмертну душу! Да буде як!'
  Прошептал то прошение Крив, а тяжёленький молот сувсем накренилси влево, оно как, по-видимому, энтов глупый замухрышка не намногось больче весил того мрачного орудия. Хотел было Крив ужось и вдарить молотом по камешку, да нежданно услыхал тако явственное - охфу.... Резво повернул берос голову у бок.
  И то хорошо, молвлю я вам, шо он был не из пужливых, аки Пан. И хотя дрогнул молот у занесенных над главой руках, да подогнулись ноги у коленях, смог усё ж Крив его вудержать и не уронить на свову жалку, глупу головёшку.
  Зане у там с правого бока, озаряемое голубым светом камня, стояло чудище. Росту оно було здоровенного, вжесь втреть превышая в высоту энтого недоросля Крива, шо припёрси у печору с таким дурным... не хорошим жёланием. Чудище то было такое же, як и берос худобитое, казалось кожу сразу натянули на кости, не дав времячка обрасти им мясцом, ужо я не гутарю про жирок. Кости, угловато-серые просвечивались, да проступали скрезь энту кожу, коя цвета была толи серого, толи бурого, оно сразу у таком свете-то и не разберешь. До колена у существа были покрытые густой шерстью козлины ноги, а взамест плюсн вострые раздвоенные копыта, голова ж его поросла черными, лохматыми волосами так, шо лика не було видать сувсем. Из макушки евойной торчали уверх боляхные, удлиненные с заостренными кончиками уши, усё время беспокойно шевелящиеся. Само чудище було нагим, лишь бедра евойны прикрывала ободранная, местами и вовсе облезлая, шкура барана. Существо нежданно-негаданно, громко вздохнув, издало то самое- охфу, и на Крива, хотя вон и сам не оченно хорошо пах, дохнуло чуждым, дурманящим, нечистым духом. Молот у руках бероса ащё раз качнулси, потомуй как ноне Крив смог разглядеть, шо лицо энтого ей-ей - вуродца, и не было прикрыто волосьями. Оно и вовсе не находилось, аки усех живых существ на голове, а почемуй-то поместилось на груди... Вот! Вот! так-таки на груди, а с другой стороны чаво ищё ожидать от их создателя, энтого трусливого, козлоного Пана, в самом- то деле.
  Да и лицо-то було таким не удачным, ужось не то, абы оно было страшным, а ежели точней безобразным... Обаче, наверное, луче коли б евонтого лица и вовсе не було... Пущай бы несчастный панывич, а энто як понятно, вон самый и был, дитё значит Пана Виевича... ужо б и сувсем не имел лица. И не возникало оно не на голове, не на груди... Занеже то чё находилось на груди было не лицом, да и не звериной мордой... а сице одной страхолюдностью.
  Два ока болотного цвета, вылезали из глазниц. И те самы круглы болотны зрачки, как бы еле заметно топорщившись, отходили от глаз и словно на каких-то рдяно-чорных, тонких сучках мотылялись взадь...вперёдь. Вроде як выкатываясь из глазницы, а морг опосля сызнова у неё закатываясь. Нос его был похожим на пятак свиной и также выпирал уперёд, образуя нещечко в виде короткой звериной морды, а занамест рта находилась ужасна чёрная дыра, с рваными краями губ.
  Оно тяперича ясно, отчего так Пан их испужалси... Каку ж душу тако вуродство не устрашить?.. Вже надобно быть али смелым, али безумным, шоб не устрашиться панывичей.
  Но наш Крив, он- то таким и был- смелым да безумным, поелику смог тот самый тяжёлый молот удержать. А панывич продолжал тяхонечко стоять и разглядывать своими выкатывающимися глазьми человека. Малеша погодя издав то самое-охфу, он унезапно произнёс человечьим, бероским говором, обаче усё ж чуток мекая, будто козёл: ' Отец...ме... Ты пришел ме...ме... дать нам повеленье ме...ме... Мы готовы ево висполнить ме...ме...'.
  И абие, кажись прямо из гладких, ровных стен пештеры выступили панывичи. И усе такие же вуродливые, худобые, высокие, козлоногие (то верно им дар от Пана), с волосатыми, кудлатыми главами и дюже безобразными лицами на груди. Они зараз тревожно задёргали ушами да задвигали поросячьими пятаками.
  ' Отец...ме...ме...Отец...ме...ме...'- заголосили панывичи вубрадовшись, да признав у том иссохшем человечке каку-то родню.
  И печера сей сиг наполнилась непереносимо противным блеянием да запахом чужеродного, тёмного народа.
  Оттого запаха, а може от блеянья молот у руках Крива дрогнул... Дрогнули его худы, измождённы руки, подогнулись они у локтях, и немедля чёрное орудие ЧерноБоже полетело у сторону валуна. В самое последне мгновение, кады молот почитай достиг, почитай коснулси своим плоским бойником поверхности зачурованного, светящегося холодным светом, камня, Крив вуспел зычно кликнуть: ' Хай буде так!'. Будто ищё раз утверждая свой худой сговор с ЧерноБоже и перьдачу у евойно владение своей души...душонки...душоночки...
  И тады же раздалси громкий удар, посем послышалси какой-то звенящий звук, може то разбилось у дребезги усё светлое, шо вложили у эвонтого бероса его предки. Молот выскочил из рук Крива, да впал на пол пештеры, а из валуна вылетело крошево голубого камня, ринулось оно у стоявшего человечка, да воткнулось у егось жалку плоть, располосовав кожу, впившись у само мясцо, и без задержу растворившись, впитавшись у той самой красной юшке.
  И як тока те волшебны крупинки, бывшие кадай-то осколком камушка, лежащего века у Пекле да впитавшего у себя зло и тьму того мира, а до энтого бывшего частью самого Алатырь-камня, Центра знаний о Бел Свете, на коем высечены Законы Сварожьи, рассосались во кровушке глупого мальчишки Крива, сице у тот же миг стала менять кожа и юшка егойна цветь, стал меняться и он сам. Оно як сила злобная не просто заберёть твову душу, даруя силы такие... каковые усе страшитьси начнуть. Оно как сила злобная изменить тобе телесно превратив во чудовище такое... кое узрев громко замекав, испужались сами уродцы панывичи.
  Эх!...Эх!...Эх!... Думай, человечек чаво просишь, чаво жёлаешь... Думай о чём мечтаешь, занеже энто прошение, жёлание аль мечта исполнитси могёть!..
  Эт... добре, скажу я вам, шо отец- Величка не дожил до евонтого страшного дня, кады его сын, самый последний, поскрёбышек, махоточка, зернятко... превратилси у тако мерзко, злобно страшилище!
  
   Глава первая.
   Купалов День.
   Беросы, аки усякий вольный, трудолюбивый люд до зела любили праздники. Ведь усе они, энти праздники, были связаны с вековыми обычаями их народа, перьдающимися от отца к сыну, от матери к дочери. И хранили вони у собе усё то, шо кадый-то было спущано аль подарено Асуром Вышней и Велесом, а посему напитано духом да юшкой бероских предков.
  И верно Купалов День был водним из самых вясёлых праздников у свободолюбивых беросов, меже собой оный ласковенько именовали они Иванушкиным. Праздновалси он у ноченьку с двадцать первого на двадцать второе кресеня, первого летнего месяца, когды на Бел Свете наступал самый длинный день, да сама коротенька ночь. Солнцеворотом кликали ащё тот праздник, ибо с эвонтой ночки солнце делало повороть и день шёл на убыль.
  Евонто был не просто светлый и весёлый праздник, но и самый чудной. Потомуй как у энту ноченьку огонь и вода, две столь отличные, усё время меж собой противодействующие, силы, объединялись, сливаясь во едино начало и любили друг друга, подтверждая необходимость жизти водного и иного.
  По бероским преданиям у енту саму коротку ноченьку у Асура Огня Семаргла, шо стоить во тёмных небесах сберегая Бел Свет от усякого Зла и напасти, да Ясуни Ночи ясноокой Купальницы, у сил Огня и Воды, родились детки Купала да Кострома, Иван да Мавка. Прознал про ту радость ЧерноБоже и послал на земли Бел Света птицу Сирин- тёмну птицу, посланницу Властителя Пекла. От головы до пояса Сирин- така купавая девчинка, шо глаз не можно отвесть. И светла, бела её кожа, и дивны чуть кудырявы, долги, пошеничны волосья, божественно сказочны черты её лика: чёрны, тонки бровушки; густы да загнуты дугой рёсницы; алы и пухлы уста да соблазнителен взор зелёных очей. Ужотко увидевши её лицо, и не заметишь, чё до пояса она несравненной красоты девица, а ниже стана птица, с огромными коричными крылами, пелёсыми, мощными лапами, да большущими, загнутыми к низу острыми когтьми. А кады Сирин откроеть роть, да запоёть... так туто-ва любой забудеть кто вон таков, да чей вон сын або дочь.
  Прилетела та Сирин на зелёный луг, покрытый кудреватыми желдами, да разноцветными цветками, и начала петь свои песни. Взмахнеть вона крылами, осыплеть луг белыми, крупинками снега, пожжёть теми холодными крохами травы, сгубить цветы. А голос ейный зачурованный издалече слышен, чаруящими трелями перьливаитьси. Услыхали нездешнюю песню Иван да Мавка, Купала да Кострома, и прибежали на тот лужочек. Да задравши головушки вгляделись у небесну лазурь, на ту прелестну птиченьку, заслушались тех волшебных напевов. А Сирин вопустилась ниже, ухватила крепкими когтьми мальчонку за льняну рубашоночку да унесла далече...далече во пекельный мир, иде забыл Иван, иде забыл Купала имя отца свово, да матери, забыл лицо сёстрички.
  Прошло много годков со того времячка, вырос Купала, превратилси у доброго, хупавого Ясуня, да во серебристой лодочке, усеянной мерцающими звёздами, вуплыл из мрачного Пекла.... Долго ли коротко ли, а привела егось реченька к небольшой деревеньке, идеже распрекрасны, млады девчинки водили хороводы, пели песни, да смеялися. Вжесь усе девицы были упавы, белолицы и румяны, со длинными распущенными пошеничными волосьми, с ясными очами... одначе водна из них была краше сех, а глаза ейны голубы словно вострый нож полоснули по сердцу Ивана. Узрел ту девицу Купала, не видавший во злобном Пекле таковой чистоты да лепоты, придержал свову лодочку, притаилси, укрывшись за раскидистой ивой... той самой от каковой имечком и нарёкси, оно как Иван- значить рождённый от ивы. Спряталси за тонкими, гибкими со блестящей корой ветвями покрытыми густой, курчавой зелёного цвету листвой, затаил дыхание, не сводя очей с девицы- раскрасавицы. Девоньки, меже тем, перьстав водють хороводы, принялись плесть веночки из трав, да цветов луговых, а опосля вставили у них зажжённы лучинки, гадая о своей судьбе и пустили их во тягучи воды реченьки. И лишь плятённый, из луговых трав и цветов, венок был пущен у речушку той девой упавой, аки тут же Купала направил свову лодочку прямёхонько к няму, да перьклонившись, выхватил егось из водицы... Выхватил да на голову собе надел, и нарекси днесь жёнихом той девчиночки... Ужо и тянуть -то со свадебкой не стали, сыграли вмале её... А опосля той свадебки признала мать девы- Мавки, Ясуня Купальница, у жёнихе своей дочурки, собственного сыночка....сыночка Ивана Купалу.
  Братец да сестрица, муж да жёна, Иван да Мавка, Купала да Кострома... бросились у реченьку со тягучими водами и вутопли... Сам Сварог- Отец Небесный, сама Лада- Богородица стенали над у той горестной судьбиной детушек Семаргла... да сжалившись обратили тела их у цветок Купала-да-Мавка... у жёлтенький цвет- Ивана, у синянькой-Кострому.
  У честь тех детушек Ясуней, Купала и Костромы, и был вустроен праздник, славя не токмо их самих, но и их светлых родителей Асуров Семаргла и Купальницы. Почитая и славя силы Огня и Воды, силы без коих неть и не могло быть жизти у Бел Свете.
  Посему у ночь на Купала жгли беросы костры очищающие, по бережинам рек. Околот них плясали, водили хороводы-символ солнца красного, пели, вустраивали игрища, состязанья да прыгали чрез у те костры. Молоды беросы показывали тем свову удаль, очищая тело от скверны. Матеря сжигали у тех кострах рубашоночки снятые с хворых ребятушек, сице даруячи детям своим выздоровленье. В энту веселу ночь, считали беросы, стыдно спать, зане можно було пропустить не тока чудесный праздник, но и ины дивны события у той ноченьки. Ведь токась на Купала мог простой человек убачить духов: домашних, оные сегда рядышком живуть со людьми; водяных- тех самых, чё берегуть реки, озёра, болотца; лесных- властителей великих бероских дубрав, рощ, чащоб; земляных- повелителей пожней, еланей, степей... Тех духов, каковые с самого зачатия Бел Света обитають на земле, помогаючи, соседничая, обучая людей, тех самых каковые сыздавна состоять у воинстве самого Бога Велеса, да сынка его Асура Ярила.
  У та ночь не спроста дана была беросам. Ибо у энту очищающу от скверны ноченьку, обавники- те, кые лечать травами, зельями, заговорами людей, да творять обереги, зачуры и знають, чё не усем должно ведать, сбирали травушки, обладающие токмо нонече цёлебными силами. Изгоняли обавники также из избёнок усяко зло... То само зло, оное подленько пробираяся, обитало у жилище, принося хозявам одну кручинушку. То само зло, оное беросы ищё кликали Злыднями. Маханька была та нежить, кругла да чорна, по виду не больше кулака. Ножки и ручки у нечисти тонки, загнуты у локотках, да коленцах, словно пауки, двигались вони у избёнке, по тельцу ихняму раскиданы плавые булдыри. Ужось если таковой булдырь, выпирающий уперёдь прозрачной каплей, лопнеть, то у тот же миг по избёнке разойдетси неприятный дух чавой-то тухлого, аль сгнившего... Головы у Злыдней неть, а глаза, маненькими пятнышками вогоньков вспыхивають, кривинькими щёлочками рты раскрываютси, испуская усё тот же дурной запах. Волоськов у них сама малость... може три... може четыре, да торчком вустремляютси увысь из макушки тела, оно как неть головёшки у нечести.
  Ох! не зря беросы кличуть их Злыднями, ежели такой появитси у избёнке, так изведёть хозяев своим баловством, измучаеть - озорничая. Да сице, шо сам незримый хозяин-дух домашнего очага- Суседко, да его помощники Коргоруши; жёнка- Чудинка; Востуха- та ктось вухраняеть жилище от воров; Дрёма - ночной дух сна; Подполянник- тот чё живёть в подполе; Тюха Лохматая- дух следящий за хузяйством и детишками; да сам Отетя- домовой дух, работа коего сводилась к тому, абы лянитьси, покидали избёнку, оставляя без присмотру и порядку разнесчастных хозяев. А в избёнке, стоило Суседко и евойным помочникам покинуть её, начинали править Злыдни, ломающие, изничтожающие домашню утварь, портящие продукты, калечущие самих хозяев, и, конча же ужасно портящие дух у жилище, распространяючи тот самый отвратительный запах гниющей плоти. Оно от одного тако Злыдня из избёнки убяжишь, а коли их несколько дасуни подбросять так и вовсе жить не захочешь.
  А вывести энту нежить обавники могуть лишь у ночь на Ивана Купалы. Одначе тадыличи, вже коли они их выведуть, несдобровать самим Злыдням. Поджигають обавники сухи цветки Купалы-да-Мавки и окуривають избы. И тады Злыдни воспламеняютси от тогось светлого, усё очищающего, вогня Семаргла. И горять их чёрны тела, кривы, тонки, загнуты у локотках, да коленцах, ножки и ручонки, их волосёнки... три, аль четыре. Бегуть они из жилища, из деревеньки, из Бел Света...бегуть, летять... сломя круглого свово тельца, прямёхонько во пекельный мир, прямёхонько к тем дасуням, которые их и посылали зло творить да людев простых изводить.Оно тадысь верно те дасуни им не дюже рады. Потомуй как Огонь Семаргла шибко прижигаеть усё зло, не тока Злыдней, но и самих дасуней!... жгуче им от того Огня Божественного!
  А ащё в энту ночь расцветал Жар-цвет, так именовали беросы растение, у которого разрезанный побег листа выходил из земли и разворачивал свой зелёный стебель. Растет Жар-цвет у лесах, любит влажны земли, густы, непроходимы чащобы. Да цветёть, гутаритси у байках, он лишь два раза в году. Первый раз, во первом зимнем, холодном месяце на двадцать второе снежаня, в саму длинну ночь у году. И кады распускаетси, да зелёны листоньки разворачиваеть, да Жар-цвета лепесточки раскрываеть, кажет лежащего во маковке, такусенького малюсенького, точно зернятко Бога Крышню сынка Вышни... Начинаеть с той ноченьки расти Крышня, а сообща с ним ростит и день деньской. У ночь же на двадцать второе кресеня Крышня станет сувсем большеньким. Жар-цвет цветёть токмо мгновение, а после увядаеть, и вкупе с ним начинаеть вуменьшатси Крышня, да день деньской... Беросы молвят, чё ежели увидеть тот чудный Жар-цвет, да ащё и Крышню, быть тобе смелым и доблестным воином, заступником бероской земли.
  Оттогось мальчонки, да отроки желаючи испытать свову долюшку, да приобресть ту доблесть ночами на Иванушку ищуть во лесах тот цвет. И покуда старши братья, сёстры, отцы, матери, деды, бабки не видять али тока делають вид, шо не видять, уходят во тёмны, наполненны духами дубравы и бродять во надежде разыскать то чудо чудное Жар-цвет, да получить ту смелость, доблесть воина и заступника.
  Вот и Борил энтой ноченькой шел искать тот цвет... Жар-цвет... Он- то ничем не отличалси от своих сверстников, робяток-отроков двенадцати- тринадцати годков... Хотя неть! отличалси, был он и выше, и крепче своих ровесников, да оно и понятно почему. У него во роду усе были богатырьми... и отец, и дед, и прадед, и старши братцы... а вже он и вовсе удалси, такой славный мальчоночка. Глянешь на него и сразу не дашь ему евойны двенадцать годков... Скажешь, чё пареньку тому леть пятнадцать не меньче... такой крепенький вон был, будто гриб-боровичок, в обьчем истинный берос. И имя ему отец ладное выбрал да дал - Борил, значало оно борящийся. Да и сам егось отец борцом был, не раз хаживал со ножом на медведя, будучи тем ищё крепышом. Токмо два годка вже минуло як помер он. Зимой на него медведь- шатун напал... ужотко бился... бился Воила(так его величали) да верно стар стал... Ведмедя одолел, обаче и сам вельми покалеченным домой возвярнулси, и аки обавник не старалси ему помочь да излечить, вскорости почил.
  Помер значить...
  Но опосля собя деток оставил жить... И детушек тех было много... одиннадцать ребятушек, сынков четверо: двое старшеньких Пересвет и Соловей, да двое младших Борил и Млад, а меже ними, братцами, поместилось ищё семь сёстриц.
  И к тому времени, як начилси энтов сказ про Борила, и старши братцы, и усе семь сестриц вжесь семьями обзавелись... семьями да детками. Тока у младшей сёстры, той кыя на четыре годка была старче Борилки, деток пока не було, занеже вона весной, во первом месяце во соковике, замуж вышла, да ушла жить в свову избёнку, шо деревенский люд зараз поставил для молодой семьи. И днесь Борил, Млад да матушка жили у семье Пересвета и его жёнушки Златы, уж дюже у неё волосья были распрекрасного цвета, такого редро-жёлтого. У них тады четверо девчушечек росло, да усе раскрасавицы были, як и их матушка, с такими же точно златыми волосами. Пересвет, аки старший, токмо и мог братцам заменить отца. Да вон был добрым, светлым таким, николиже ни шумел попусту, ни гикал, а меньшого Младушку и вовсе баловал, понимаючи, шо мальчоночке без отца худо.
  И нонешней ноченькой, як и иные робятки, Борил да Млад, ему недавно восемь лет миновало, да был он, аки можно понять и понижее, и похудей старшего братца, искали у лесу Жар-цвет...
  - И, шо... каков он энтов Жар-цвет?- вопросил Млад у Борила, вон шел след у след за старчим братцем во темной ночи по лесу.
  Мерцающие во чорном небушке звёздны светила посылали серебристо-голубой свет, пробивающийся сквозе густы кроны деревов, и блёкло освещали то чернолесье. Плотной стеной виднелси окрестъ мрачный, словно чужой лес, в котором росли всяки могутны со крепкими, да мощными у обхвате стволами дерева: дубы, липы, вязы и каштаны. Казалось он энтов гай был живым и тихонько поглядывал, скрезь ветви да листву, на шагающих робят, почитай не издаваючи звуков. Под ногами братцев лишь изредка хрустнет лежащий сучок- отросток аль еле слышно идей-то высоко у ветвях дерева ухнеть бородата неясыть да округлив свои, и без того круглы, глазищи, бляснёть пужающе их лучистым светом на мальчишечек.
  - Каков...каков...,- негромко вымолвил Борила, идущий упереди со светочом во руках, иде на длинной рукояти был укреплён пучок веток пропитанный смолой, полыхающий ярким пламенем, освещая собе и брату торенку во тёмной дубраве.- Як же егось знаеть, Младушка, каков вон... его ж не так-то лягко сыскать... Ты, чё думаешь егось усяк могёть зреть?...Ан, неть! Не усяк... Он энтов Жар-цвет не кажится абы кому, а тока тому кто во душе своей несёть смелость, кто подобен нашему Асуру Вышне... и ничавось ни страшитси... ни пужаитси.
  - А ты пужаишьси?- прошептал Млад.
  Да тут же остановилси, опасливо оглянулси назад... Он упервые пробиралси во том лесу ночью и уж, правду бачить, оченно боялси, страшилси и пужалси, одначе пред таким смелым старшим братцем, каким был Борилка, стыдилси не только о том калякать, но, и, то казать. А посему шёл позадь него и часточко сице, абы Борила не видал, озиралси и также часто зрел у там за спиной высоких великанов... толи велетов, толи мамаев, ужо то не можно вбыло разобрать.Они протягивали ко няму свои длинны, древовидны руки и кажись костлявы персты. Они зыркали на негось огромными кумачовыми светящими очами, раскрывали здоровущи рты, заполненные острыми, будто лезвие ножа, зубами какого-то бурого цвету, а по их гладкой поверхности тёкла униз густа, кровава слюна... Инолды Младу, ано, чудилось, аки громко чавкають те велеты, або мамаи, и хлюпають, може сглатывая таких же як и вон робятишек.
  Вух! испуганно выдыхал из собе Младушка и нагоняя братца вжималси в его широку спину, вздрагивал усем тельцем. Борил оборачивалси, ласковенько улыбалси и приподняв светоч, обводил им дубравушку, и тадыличи Млад глубоко вдыхал, видя предь собой лишь дерева мощные да красивые точно богатыри. Лес был тих и спокоен... впрочем инде до робят долетали песни, говор да тихие звуки погудки, шо наигрывали на кугиклах, жалейки, свирели, рожке и варганах люди из их деревеньки, каковые там за чернолесьем и реченькой, праздновали и славили Купалову ноченьку.
  - Неть,- мгновение спустя ответил Борил брату.- Я не страшусь и ты не боись... Занеже неможно беросу бояться... то стыдно братец... Да и таче ежели ты у душу свову разочек пустишь тот страх... Вон у тама и поселитси, пустит ростки, и ты егось Младушка отнуду не выковоришь, не вырвешь... и будеть он век твоей душеньке вуказывать.
  Вмале братья миновали высокий лиственный гай, под каковым окормя тонкой, вихрастой травы да низеньких, плятущихся кустиков ожина ещё речённой ежовой ягодой, за востры колюки, покрывающие те стебли, ничавось не стлалось и вышли во чистый лесок, иде под невысокой ольхой с чёрно-бурой корой, во влажной оземе и густой поросли трав хоронилси Жар-цвет. Борил шёл медленно так, шоб меньшой братец поспевал за ним, и не пугалси, а тот явно трусовато тулилси к спине старшого, намереваяся в случае вопасности укрытьси за ней.
  - А, шо?- опять загутарил Млад, абы хоть реченькой изгнать тот страх из души.- Почему балабонять, что Крышня у том цвете таится, он же Бог, сын самого Вышни.
  - Ну, энто так калякають, для красна словечка,- ответствовал Борил и опустив светоч ко самой землице разглядел чуток топку почву под ногами, настолько сыру, чё у ней словно во болотце утопали босы ноги.- Для красна словца так сказывають... Оно як с двадцать второго снежаня, ночь начинаеть укорачиватьси, а день супротив ростит... Эвонто поворот природы с лютой зимушки на вёсну и лето, обещание тепла и пробуждение матушки-землицы... Поелику и кажуть, чё Крышня наш тоже растёть... А с двадцать второго кресеня, кады на Бел Свете сама коротка ночь... усё меняетси и ноне короче будять становиться день, а ночь ростит... И вкупе со днём, светом уменьшаетси добро, уменьшаетси кабы власть Крышни. Ожидаеть берос прихода холода, овсени и зимушки, да готовитси к ней....- Борилка миг медлил, а посем паче тихим голосом, будто страшась напужать Жар-цвет, аль духов, продолжил,- он- Асур Крышня сын самого Вышни и Майи- Богини, шо явилась у Бел Свет из цветка чудного... Кады Крышня родилси, он принёс у Бел Свет людям Звёздную книгу, у каковой заключена уся мудрость, знания, обычаи и вера наша в Асуров. Засим Крышня победил ЧерноБоже, оный обрушил на земли Бел Света холода и льды, оный вукрал усё...усё тепло и вогонь... сице-то... Посему не токмо беросы, но и иные людски племяна стали гибнуть. Тадысь наш Крышня воседлал свово богатырского коня... с белой гривой, долгой...долгой, развевающейси по ветру да стелющейси по небушку, а у ней поблескивали, перьливались звёзды ясные, звёзды златые, чё из самого Вырай-саду. Сам- то конь тоже бел, и хвост у няго белый, а копыта златые, из очей пламя пышить, из ноздрей дым столбом валить... Ужотко такой расчудесный конь был... шо не опишешь евось усей зачурованности... Прилётел на том коне Крышня к чеврую дальнего моря-окияна, да сразилси с ЧерноБоже... Победил егось зло пожирающее Бел Свет, изогнал усех демонов и дасуней, а опосля возвернул людям тёпло и вогонь... Оттогось беросы и почитають Крышню, каковой и знания нам подарил, и от смерти спас.
  Борил закончив свой сказ, смолк, да тот же миг остановилси, зане увидал упереди в скользящей тьме мелькнувший златистый лепесток, похожий на лоскуток пламени. Млад, шагающий позади, прямо-таки налетел на старшего братца и испуганно вопросил:
  - Чавось?
  - Показалось... чавой-то бляснуло упереди,- произнёс взволнованным голосом Борилка и вгляделси удаль.- Постоишь туто-ва со светочём, али я ево затушу? Оно як Жар-цвет не покажитси, коли у тобе во руках огнь.
  - Нет!...Нет!...не туши!- встревожено и поспешно кликнул Млад да протянув руку к светочу, добавил,- нут-ка, я подержу... да постою тутась... а ты сам сходь, глянь-ка. Може те то просто чудилось.
  - Добре,- согласно молвил старший братец кумекая, чё Млад боитси, и развернувшись перьдал ему светоч.- Ты, туто-ва стой... ни куды ни ходи... А коли, чё я тобе позову... сице ты у тот же миг туши огонь, да бяги ко мне, вразумел?
  - Вразумел,- произнёс Млад принимая светоч, и немедля принялси озиратьси, озаряючи тем веским вугнем усё окрестъ собе, стараяся изгнать полыхающим светом весь страх из зарослей леска, да из своей душеньки.
  А Борил, который в отличие от свово меньшого брата ничавось не боялси, ужо смело потопал дальче... тудыкась, иде яму померещилси блеснувший златистый лепесток пламени. Чем дальче продвигалси Борилка тем паче труднее приходилось ему шагать, сыра оземь под ногами превратилася у вязкое болотистое месиво и кажный раз утопая почти по колено, мальчик прямо-таки выдёргивал, вытаскивая ноги из энтой грязной жижи.
  - А...а...а..!- нежданно весьма звонко раздалось позади няго, то гикал Млад.
  - Чё...чё...?- также громко кликнул Борил и повернув голову, глянул на стоящего со светочём младшего братца.
  Тока днесь Младушка не стоял, а судя по мерцанию движущегося пламени, вулепётывал, туды откедова братья пришли... туды у сторону реченьки и деревеньки.
  - Погодь! Погодь!- загамил меньшому братцу во след Борилка, вже сожалеючи, шо вуставил там егось водного, да сожалеючи, шо и вобче взял с собой.
  Но Млад, то було видно по медленно затухающему свету светоча, не слыхал старшего брата и оченно скоро уносил ноги, из энтих топких, мрачных мест.
  - Ах, ты?!...- разучарованно и обеспокоенно молвил Борил, пытаясь вытащить застрявши у топкой грязи ноги.
  Но ноги яму не подчинялись, не жёлая покидать облюбованных ими мест. Малец ащё малеша вглядывалси у тёмну ноченьку, следуя взглядом за младчим братом, который прерывисто освещал свой путь вспышками жёлто- рыжего пламени светоча. Кады ж эвонтов свет померк окончательно, он резко повертал свой стан и подавшись уперёдь, согнулси да опёрси правой рукой о штой-то твёрдое, по- видимому, об оземь, а левой ухватилси за каки-то крепкие ветви кустарничка. И, не мешкая, резво да бойко выдярнул праву, а опосля леву ногу и шагнул впредь, иде аки вон, правильно догадилси была плотна землица. Борилка встал на твёрду почву и выпрямилси.
  
   Глава вторая.
   Жар- цвет.
  И стояло Бореньке испрямитси як абие прямо пред собой увидал мальчик тонкий златистого цвета стебель, который был свёрнут, наподобие поразительно закрученной улитки, и покоилси на земле прячась у густой листве Жар-цвета. Лишь Борила на него взглянул, як тутась же принялся он разворачиватьси, подымаясь увыспрь и устремляя туды же свову могучу похожу на яйцо головку златого цвета. Это чудно соцветие, впрочем аки и сам стебель, дюже быстро росли, а внегда стебель поравнялси со лицом отрока, растение на маленько замерло... Чуток же погодя вельми медленно, подобно набухающей ранней вясной почке на веточке, стал раздаваться у сторону, расширяясь во серёдке. Вспучивалась и сама удлиненна, яйцеподобна головка соцветья во серёдочке. Унезапно послышалась тихая игра на скрыпке, така тихая... тихая... едва слышимая. Засим энту мелодию подхватила балалайка, жалейка, свирель и наконец зазвучал глухой голос варгана, того самого музыкального вунструмента, каковой вёл свово имячко от Бога Сварога, сварганившего Бел Свет, да и сам варган. Миг спустя Борилка уловил тончайший аромат мёда, пыльцы и цветущей вёсной пятилепестковой маткиной душки, кою ищё величали пахучей фиялкой. Жар-цвет издал слабо различимую трель, и на его цветущей, усё дотоль сомкнутой, златой поверхности появилось восемь тонких, точно разрезавших головку, нитей. И тогды смыкающие цветок удлиненны концы лепестков дрогнули, да принялися отделятьси друг от дружки, неторопливо разворачиваясь и распрямляясь.
  Мальчуган, лицезреющий за у тем несравненным действом, отступил назадь, бояся навредить раскрывающемуся Жар-цвету, один из лепестков кыего отворялси у его направлении. Лепестки неторопливо расставались, расходились у стороны и Борила видал, аки ярко озаряя околот ольхову кулигу раскрывалси изумительный, таинственный цвет. А у того цвета были смаглые язычковы лепёстки, испускающие злато-солнечный свет, и крупна корзинка унутри, белого цвета. В ширшину Жар-цвет достигал не меньче маховой сажени, на егось лепестки приходилось по два локтя длины, а усё востальное составляла та сама корзинка, оная будто б покатым бугром вылезала увысь, вроде як тут же разрастаясь уширь. Кадыка лепестки полностью распрямились, вытянулись и у таком положении застыли, да наигрыш музыкальных вунструментов стих, окрестъ наступила торжественна тишь. Лес нежданно наполнилси запахом цветов, а вверх во далёко небо, покрытое звёздными светилами, прямо из серёдки корзинки выбившись, вылётел мощный белый столп света. Он был таким ярым, таким слепящим, чё от того нестерпимогу сияния Борила поспешно сомкнул очи, и ано подняв руки, прикрыл дланями лицо. Но вжесь чрез мгновение, мальчик вуслыхал рокотанье небес, словно зачиналась гроза, и Бог Перун рассыпал гром и молнии в вышине, а посем звучный, выразительно-мужественный голос, молвил:
  - Борил, сын Воила, открой очи!
  Мальчоночка абие отворил свои крупны, зелены с карими брызгами, глаза, и, задравши голову, уставилси на того, кто гутарил, да отступил назадь, абы сподручней було обозреть говорившего. И тады на белой, покатой корзиночке Жар-цвета, в прозрачно-светящемся, белым светом, тумане, он узрел Бога. То без усякого сумления был сам Асур Крышня, высокий, крепкий и ужотко зрелый годками Бог. Он был красив, той мужественной, божественной красой какая свойственна усему светлому и чистому. У Бога была бела кожа лица и рук, светло-пошеничные почти ковыльного цвета волосья, оные озарялись восьмиконечной, солнечной звёздой сверкающей над его главой да раскидывающей тот свет вкруг няго. Высокий лоб и малость широковатый, як усех беросов нос, алые полные губы и тёмно-голубые очи, такие точно сотришь ты удаль на летне высоко небушко любуясь егось голубизной. Асур был одет у белы тонки штаны да лёгку, белу рубаху, расшитую по вороту и низу, таку прозрачну, чё зрелось его налитое мощью тело. Рубаха пущенная на выпуск була опоясана красно-златым плетёным поясом, а на ногах Крышни имелись красны сапоги с тонкими, кручёными снурками упереди, шоб крепко обхватить голень. Асур смотрел на отрока и улыбалси, да сияли не токмо евойны уста, но и тёмно-голубые очи... И сам он увесь дивно светилси и кожа лица, и рук озарялась, тем изумительным, светлым и чистым, белым светом.
  - Борил, сын Воила,- усё тем же звучным, мужественным голосом сказал Крышня.- Зачем ты пришел в лес в ночь на Купала, что ты искал тут?
  - Я...я...я...,- заплетающимся от волнения и восхищения языком пролепетал мальчик, стараясь справитси с собой и опустив главу, едва заметно поклонилси Богу, а засим нанова зекнул прямо у лико Крышни, да вяще бодрым голосом загутарил,- я причёл у лес, абы сыскать Жар-цвет и стать смелым и доблестным воином.
  - Смелым и доблестным...,- протянул Асур и качнул своей божественной головой, а вкупе с ней заколыхалася из стороны у сторону сияющая светом звёзда.- Но если ты мечтаешь стать доблестным воином должен ты биться тогда за народ... Должен отвагой да кровью своей доказать смелость и любовь к беросам, к земле своей, к вере своей... Так лишь мальчик, можно добиться доблести... Затем ли ты пришёл сюда?
  - Я люблю мой народь,- тихонько буркнул отрок и отвел очи от сияющего лика Бога, тока ноне скумекав чё искать доблесть воина надоть не у Жар-цвета, а у сечи со ворогом земли родной.
  - Молодец, - широко вулыбаясь, довольно откликнулся Крышня, сице будто прочитал мысли мальчугана.- Значит, ты, понимаешь теперь, что старшие беросы: деды, отцы, братья отправляя вас отроков в лес, в ночь на Ивана Купалы не ждут, что вы найдете распустившийся Жар-цвет, а ждут они от вас другого... Того, что души ваши пройдя ночной лес окрепнут, сердца ваши наполнятся силой и тогда таким беросам- юношам ничего не будет страшно: ни люди, ни духи, ни силы зла, кружащие извечно подле детей Бога Вышни.
  - Да,- согласно изрёк Борилка и тряхнул своими светло-пошеничными волосьми такой же длины до плеч, як и у Крышни, токась чуток потемней, чем у Асура.- Тяперича я скумекал, чё доблесть вона придёть у душу и сердце твое ежели ты выдворишь отнуду страх!
  - Правильно Борил, правильно ты говоришь и мыслишь,- вельми мягонько похвалил Бог мальчика, да улыбка сбёжала с евойных губ.
  Крышня опустилси на присядки, и почитай, шо заглянул у смугло- округлое лицо отрока. Испытующе возрилси у егось крупны, зелёны с карими брызгами очи, широковатый нос с тупым кончиком, нежно-алые уста, с узкой верхней и боле широкой нижней, да продолжил:
  - Я давно за тобой приглядываю Борил и вижу какой ты смелый, храбрый и светлый отрок, внутри тебя живет чистая отважная душа, и бьётся любящее сердце. Сила твоя не только в ладной фигуре, в широких плечах, она живет в тебе самом... И доблесть тебе не зачем было искать тут, потому как она всегда с тобой... была, есть и будет мальчик! Поэтому-то я и пришёл сегодня к тебе... пришёл, потому как беросам грозит беда, опасность, а может и гибель.
  - Бёда... вупасность...гибель,- встревоженно вторил Асуру мальчонка и вперилси у озаряемые светом очи Бога увидав у них тревогу.
  - Да, Борил... беда, опасность и гибель,- вздыхаючи подтвердил Крышня, и мальчишечка узрел аки у поразительных тёмно-голубых глазах Бога затрепетали тёмны тучи, кавкой-то неведомой для поющих у там за реченькой беросов, напасти.- Всех...всех...беросов коснётся та бедушка, не обойдет она ни одной деревеньки, ни одного града... И та беда, то не люди которых бероские воины всегда осилят, ту беду можно осилить лишь силой Ясуней, да человеческой доблестью... И сила та и доблесть должна сойтись в одном человеке, который сможет своей неукротимой волей победить то зло.
  - Эх!...Да як же сице... як,- растревожилси Борилка и засунув персты правой рученьки у густы волосья принялси беспокойно их теребить.
  - Да, Борилушка, только такой человек сможет победить зло...- произнёс Асур и надсадно выдохнул и тады ж вырвалси из уст евойных лёгонький, теплешенький ветерок, нежно обдавший растрепавши волосёнки мальчугана у тем дуновеньем, а лицо Бога помрачнело и казалось, шо и звезда евойна солнечна вроде як померкла, и ужось не вузаряла усё окрестъ своим чарующим светом.- Это зло, что идет на земли бероские, создал человек... потому только человеку... беросу его и победить... И ты, Борил, я уверен, тот самый человек и берос, кто это сможет сделать.
  - Я?....- удивленно протянул отрок.- Но як же сице... я ж сувсем мал ащё... мальчонка я,- Борилка на миг задумалси, а опосля добавил,- як конча не пужаюсь и коли ты вялишь поду биться с эвонтим злом... Тока ден неть паче достойных, чем я... простой бероский мальчик?
  - Нет... более достойных нет,- вдругорядь улыбаясь пояснил Крышня, и покачал вутрицательно главой.- Ты сюда пришел один, брат твой меньшой убёг, стоило лесному духу- показать свои очи... Да и другие робята идут с факелами, или ватагами так, что духи и звери от этого шума и гама сами разбегаются... Ты оказался самым достойным, смелым и отважным, и я уверен то, что предстоит тебе выполнить, можно преодолеть лишь с таким духом как у тебя Борил.
  - Ох...Асур Крышня...- прерывисто задышав, точно пужаясь такой сурьёзности возложенной на его, и на малеша ано перьстав теребить волосы, замерши, взволнованно скузал малец.- Просто я ащё отрок... юн я...
  Крышня поднялси с присядок, встал у полный рост, отчегось еле заметно колыхнулась его прозрачно-белая рубаха и златисты лепестки Жар-цвета, да оглядев мальчоночку с эвонтой высоты, ответствовал:
  - Что ж, Борил, враг твой не намного старше тебя... Но в тебе есть то, что нет в других мальчиках, юношах и мужах... Это есть у твоих братьев, но они не пришли в чернолесье сегодня... Да и исполнить то, что выпадает на этой стежке, сможешь лишь ты... Ты не юноша, но уже и не дитя... отрок... Ты пришедший в ночь на Купала в лес и нашедший Жар-цвет, имеющий доблестное сердце и храбрую душу можешь вкусить силу Ясуней из рук Бога и пройдя той тропой, победить зло!.. Но, ты, Борилушка можешь отказаться, если не желаешь или страшишься идти, я неволить не стану, то той выбор, твой овринг... и если ты его изберешь- этот путь будет трудным и опасным... Решайся, мальчик, Жар-цвет не может цвести вечно, его жизнь краткая и скоро она закончится!
  Борил пристально глазел у лико свово Бога, а услыхав его молвь, задумалси, и зане Крышня смолк и наступила то самое торжественное отишье, нежданно оченно ясно различил позадь собя тихое уханье неясыти... А сиг спустя такое же тихое, едва слышимое стрекотание сверчка, хруст ломаемой ветки, словно от чьяво-то не восторожного шага... Ночной ветерок, легохонький и приветливый, донес до него запах леса: сырой, перепревшей листвы; сладких ягодь; свежесть плёска родниковой водицы... Засим вон вуслыхал радостны песни жителей деревеньки: шёпоток гадающих о судьбине крутобёдрых девиц; звонкий смех, налитых силой и молодостью, парней; недовольный плач потревожённых детушок; да глухи удары бубна ...
  Он услышал волю и счастье свово народа, своей зёмли!... Ту волю и то счастье, оное како-то зло жёлало вуничтожить, пожрать, погубить...
  И возвращаясь к яви, вгляделси у очи свово Бога, да громко молвил:
  - Да, Асур Крышня, я готов избрать энту стёжку... И коли ты гутаришь, шо токмо я могу спомочь мому народу, сице я согласен ступить на тот овринг и шагать по няму!
  - Молодец, Борил!- радостным гласом выдохнул Бог, и слегка склонил голову у бок.- Но прежде чем ты скажешь мне окончательно- да! Я должен поведать тебе о том, куда ты направляешься.
  Мальчишечка не сводя взору с лица Асура, поспешно кивнул, выражая тем свово согласие, и тадыличи Крышня стал калякать, чё торенка Борилкина проляжеть сквозе могутны леса, да болотны земли у дальний град Торонец, иде кады-тось, много веков, заключенным у оземь, поросший мхами стоямя стоял Бог Индра. У тех местах, осторонь того Торонца хранитси во глубокой рытвине меч великого Асура, оброненный им опосля бою... Тот меч и должон добыть отрок. Лишь тем мячом можно победить злобно чудище, шо ступаеть своими ножищами с панывичами ко пределам бероских земель, мечтающее изничтожить и покорить вольный, светлый люд Вышни.
  - Но...кха...кха...,- поперхнулси мальчик и от вуслышанного кашлянул.- Тот град Торонец... як же до него добратьси... стёженьки у той я не ведаю... да и овый ден смогу до няго дойтить?..
  - Дорогу тебе будут указывать... те кто придет на помощь,- сказал Асур, и звезда над головой егось стала полыхать шибутней, разгораяся, точно костерок, осыпаючи околот собе свет.- А дойти туда тебе помогут воины из рати ваяводы Мстибога, что старшинствует в граде Гарки, недалеко от вашей деревеньки. Обавник ваш деревенский... Жаворонок, слышит и видит наш с тобой разговор, только он так испугался, что и не смеет подойти ко мне... притаился за деревцем ольхи, вжался в него всем телом... Он тебя к ваяводе и отведет, то мною ему поручено будет,- Бог нежданно прервал свой сказ и отвёл взгляд, от зеленых с карими брызгами, очей отрока да посотрел позадь няго прямо у чёрну глубь леса, обращаясь к обавнику,- Жаворонок,- дюже зычно загутарил вон.- Ты слышал мое повеленье...отведешь Борила...,- раздалси тихий испуганный верезг и хруст ломаемых ветвей, а Крышня задорно засмеявшись, зыркнул на мальчонку и отметил,- видишь, как взволновался ваш обавник, ноги его не удержали, голова закружилась, упал он на оземь... Ну, да ничего скоро оклемается, подымится!
  Борилка узрев як загреготал Крышня, и сам посветлев, вулыбнулси да бодрым голосом закалякал:
  - Ну, ежели мене помогуть дойтить до Торонца... то я гутарю тады - да!... Готов я иттить у те дальни земли, готов добыть энтов меч... а опосля...опосля...
  - А после вступить в бой с панывичами и тем злом, что идет на земли беросов?- поспрашал Крышня, он вжесь перьстал смеятьси и ано вулыбаться, и тяперича сотрел строго, вроде як вубеждаясь у правильности свово выбора.
  Асур малёхо подалси уперёдь, и будто б наклонилси над мальцом сице, шо закачалси Жар-цвет. Закачалси медленно и неторопливо...узадь да перёдь... право да лево...тудыли да сюдыли... И посыпались с няго к долу такусенькие малюсенькие пылинки златой россыпи, покрываючи зелёны листы и землю вкруг светозарным сиянием.
  - Да,- чуть тише ответил Борилка, и голос егось саму кроху дрогнул.- И опосля вступить у сечу с эвонтим злом,- отрок глубоко задышал и уставившись во глубоки, будто небеса очи Асура вопросил,- а смогу ли я то зло побёдить... То с каковым придётси вступить мене у брань?
  - Не мне надобно говорить... а всем... всем вам,- негромко прокалякал Бог и вутрицательно качнув головой, поднял руку да убрал светло-пошеничный, почитай ковыльный локон волос, вупавший на евойно бело личико.- То я не знаю... не знаю Борил... удастся ли вам... вам всем победить то зло... Я даже не знаю удастся ли тебе дойти до Торонца, удастся ли преодолеть все трудности и напасти лежащие на той стёжке... Про ту стёжку, что нынче ты быть может, пожелаешь выбрать, ведает лишь Небесная Мати Богиня Макошь, которая высоко во Небесной Сварге, в своих простых деревянных чертогах похожих на бероские избёнки, со своими подручницами Долей и Недолей, напрялала для тебя... волоконце твоей судьбы... Она спрялала, а Доля и Недоля завязали на ней узелки- добрые и злые, да смотали в крошечный, точно зернятко клубочек... Ей Макоши уже ведомо, но мне Асуру, который, как и все Боги, люди и живые существа подчиняются её воли, мне неизвестно победит ли в том бою Добро или Зло... Мне даже неизвестно захочешь ли ты пойти... Ведь выбор того или иного пути остается всегда за живыми существами, а не за Богами... Я могу лишь обещать тебе помощь... Всё остальное нынче и позже лишь в твоих руках, в твоем желание уберечь свой народ, в силе твоей души и твоего духа... И коли ты Борил пришёл искать ноне... здесь доблесть и удел воина, защитника и заступника, то теперь перед тобой начертан тот овринг... где можно найти то, что искал ты... А идти по нему или нет, это только тебе одному решать и только тебе делать тот выбор.
  - Тадысь... тадысь Асур Крышня,- изрёк мальчик, и обратной стороной пясти отёр лицо, будто кожа у там покрылась теми самыми пылинками златой россыпи, каковые опадаючи с лепестков Жар-цвета покрывали землюшку солнечным сиянием.- Не могу я отказатьси... занеже хоть я и мал... Може ищё и не так разумен як старши, а токмо оченно люблю я бероский люд, своих братцев, сёстричек, матушку, сродников, земляков, соплеменников... И не хочу я, абы иссяк у нас вольный дух предков, не жёлаю, абы ктой-то своими злобными ножищами топтал мою землицу, мой отчий край... А посему гутарю я тобе Бог мой, сын мово Бога...- Борилка на капелюшку замер, набрал уполну грудь воздуха вроде как сбираясь нырнуть у речку, да громко добавил,- гутарю я да! И то да! будять последне, и слову свому я не изменю... николиже!
  - Значит я не ошибся в тебе, Борилушка,- вельми тихо молвил Крышня и со тёплотой посотрел на мальчоночку, словно любовалси родным сыночком, самым дорогим и милым сёрдцу отцовскому.
  Асур смолк, а по его губам блуждала кака-то чудна светящаяся вулыбка, от него у разны стороны исходила така приветливость, каковая наполняла Борилку смелостью и уверенностью у собственных силах. Бог ащё маненечко молчал, созерцая отрока, а посем кивнул, и, наклонившись над белой корзиночкой на которой стоял, протянувши руку, вырвал из края, из округлой дуги коей выходил златистый лепесток, крошечное зёрнышко схожее с пошеничным. Крышня неторопливо опустилси на корточки да протянул его на раскрытой ладони, испещренной множеством тонких, глубоких и извилистых борозд, мальчику. Борила шагнул ближее и поглядел на вытянуту руку, на раскрытой длани которой лёжало семечко, точь- в-точь як пошенично зерно, токась златого цвета и при том лучисто пыхающее светом. Отрок осторожно, двумя пальцами правой руки, поял у то зернятко и отвёдя очи от длани Бога, вопрошающе посмотрел на негось.
  - Положи это зерно силы Ясуней в рот и проглоти,- ответствовал на немой вопрос Крышня и подбадривающе тряхнул головой сице, чё кудерка егось ковыльных, осеняемых светом восьмиконечной звёзды, волосьев сызнова впала на лицо, на малеша прикрыв право око Бога.
  Одначе Асур мотнул главой и прядка медленно подлетев увысь вярнулси ко своим братцам таким же як и вон светло-пошеничным волосам.
  Борилка открыл роть и положил зернятко на язык, да туто-ва вже ощутил приятно-сладковатый вкус, точно на языке ураз оказались крупны ягоды спёлой малины да россыпь цвяточной пыльцы. Он недолзе удерживал зернятко на языке, а после, порывисто выдохнув, сглотнул его. И тады же изнутри усё евойно тело загорелось, запылало... Да не токмо роть, горло, жёлудок, но сугрелась и вспламенилась уся егось юшка, наполнились тем ражим жаром голова, руки, ноги. Ащё чуток и энто злато сияние проступило наружу, будто выпляснувшись с под кожи, воно покрыло полностью и тело, и волосья, и надетые на мальце рубаху, штаны, пояс. Теперича Борилка был сам словно Жар-цвет и яро блистал поразительным, златым сиянием, а опосля также нежданно свет стал гаснуть. Тока гас он дюже мудрёно... Спервоначалу свет покинул тело, волосья и одёжу отрока, и на сиг завис у виде густой пелены посторонь мальчишечки, засим вопустилси на оземь и упиталси у то место покрытое низкими, плятущимися желдами. И лишь он исчерпалси, Борилка ошарашенно глянул на Крышню, а тот, подымаяся с присядок, да испрямляючи свой крепкий стан, и, не сводя взору с мальчика, пробалабонил:
  - Борилушка... так как ты не струсил, не отказался идти по трудной стёжке, по которой не всякий муж пожелает и сможет пройти, помни... к тебе будут приходить на выручку все те, кто входит в воинство Асура Велеса. Поэтому не страшись ступать по тому оврингу, будь смел и храбр, и тогда доблесть живущая в твоей душе, вместе с силой Ясуней, что в зернышке проглотил ты нынче, поможет преодолеть все трудности и напасти!... И еще Борилушка, тело твое- человеческое, плоть тленна и силу божественную Ясуней, сможет она держать в себе и владеть ей лишь до двадцать второго кресеня. В эту самую короткую ночь она иссякнет, также как пропал сейчас туман витавший подле тебя... До того срока ты должен выполнить предначертанное тебе и победить зло! Торопись Борил, потому как зло уже в пути!
  Крышня замолчал, посотрел на мальчоночку прощальным взглядом, таким шо Борилки стало не по себе, и упервые за двенадцать годков угруди евойной чавой-то раздулось сице, чё стало муторно дышать. А Асур кивнув, напоследях расплылси у улыбке, и тады ж у очи мальца будто из приоткрывшегося рта Бога вдарил густой белый луч света. Он ослепил мальчишечке глаза, отчевось тот поспешно сомкнул их и увидал у чорной мгле як закружились затейны, солнечны жёрнова. Послышалось рокотанье далёких небес, подобно зачинающийся грозе, внегда Бог Перун рассыпаеть гром и молнии у той вышине, легохонький ветерок приподнял увыспрь волосья Борилы и несильно подул ему у лицо. И кадысь от энтого слабенького дуновения мальчонка открыл очи ужо и не было пред ним ни Асура Крышни, ни распустившегося Жар-цвета, токмо едва помахивало, своими разрезанными на много частей, листами растеньице. Отрок оглядел впереди себя стелющуюся тёмну ольховую рощицу, иде окромя разбросанных на травушке, крошек зеленоватых, поблескивающих светлячков ничавось не було видно... Медленно вздел голову и вперилси глазьми у чёрное, ночное небо, усыпанное масенькими, звёздными светилами, напоминающими их земных братцев светлячков и задумалси, переворошивая свову встречу с Богом да говорок. Унезапно позадь няго, чавой-то зычно хрустнуло, верно поломанна надвое ветвь. Мальчик порывчато обернулси и в эвонтой темнеди явственно узрел, усего лишь в нескольких шагах от собе, словно парящих над у той грязевой жижой, по каковой недавно пробиралси сам, двух духов. Токмо мига хватило Борилке, абы безошибочно признать тех о ком много раз слыхивал усяких разных баек.
  Днесь предь ним, во усей красе и силе предстали дедушки: Водяной да Лесовик.
  Овый, тот, кого величають владыкой реки Суж, на берегу оной и стояла их деревенька, был не высоким, и коли в Борилке имелось росту почитай два аршина и пять, аль чуток паче вершков, то и Водяной был не намногось его нижей. Телом вон походил на мужа, да тока було оно каким-то голубо-прозрачным, будто тякуща водица. Увесь дедушка распух, раздалси у ширь, а животь его низким взгорьем выпирал уперёдь, от обилия той воды коя плёскалась унутри иноредь слышалось бульканье да капель. Лицо водяного было похоже на стариковское, и як тело тоже разбухло, сами чёрты евойного лика малость ано растёклись, хотя и у таком размазанном виде сохранили и морщинки, и старчески вуставшую ужимку. Нос его, одутловатый, зелёного цвета, занимал прилично место на лике и несильно загораживал очи, да нависал боляхной шишкой над выпученными впредь и сложенными у дуду зеленоватыми устами, кые тяхонечко плямкали. Малюсенькие болотны глазоньки утопли у глубине вроде как бездонных глазниц, их было почти невозможно узреть, так вони были вмалы. Зелёные, долгие волосы, доходили до пояса, и така же длинна и зелёна брада да вусы касалась оземи, волосья каковых, спутанные промеж собой да перьплетённые тёмно-бурыми водорослями, усплошь были усеяны крученными водными улитками. Борода чуток сдвинулась у бочину и Борила, проследив за нею до низу, увидал, чё концы ейны вуцепилися за какой-то низянький кустарничек. Взамест кистей и перстов у водяного были лягушачьи перепончаты лапы, а на голове аки знак Бога Велеса и символ дарованной власти находилися больши загнуты рога тура. Водяной дедушка стоял на двух ногах, потомуй как у ночь на Купала водяно воинство Велеса обзаводилось ножищами. Обаче зане у воде у негось, там иде нонче, гляделись разбухши ножищи, усё прочее времечко помещался одутлый рыбий хвост, то стоял он на тех ногах не уверенно, покачиваяся из стороны у сторону, а абы не впасть опиралси правой перепончатой лапой на поросль ольхи.
  Иной дух, величаемый дедушка Лесовик, был вельми высоким и росту верно у нем имелось не мнее косовой сажени, со стороны чудилось у то возвышалси не дух, а деревце дубочка. На главе дедушки находились ветвистые оленьи рога, знак правителя над лесной братью. Тело егось, руки и ноги, плотно покрытые корой дубовой, были дюже изогнутыми, словно сучковатые ветви дуба.
  Бородушка и волосья Лесовика, зелёно-бурого цвета, косматыми лишайниками, спадали на грудь, а крупные карие, с еле заметной жёлтизной, очи глядели по-доброму, роть похожий на зелёну веточку изгибалси, явно вулыбаяся мальчонке.
  Духи, главенствующие у лесу и воде, стояли молча, и сотрели на Борила, сияя и будто приглядываясь ко няму, немного погодя они кивнули у знак приветствия, смекнув, шо отрок их видеть, и похоже энтому обрадовалися... Обаче Борилка от таковой нежданной встречи был маненько ошарашен. Духи явно пришли поздаровкатьси с Асуром Крышней и видели, чё произошло, оттогось и не спяшили покидать место встречи, вроде собираяся чавой-то бачить мальчику.
  Но потрясённый случившемся отрок на чуть-чуть словно онемел, и, не смея гутарить токась молчаливо да с любопытством лицезрел духов. Не понимаючи отчавось у такой-то темине вон столь хорошо видал и духов, и сам лес, и усе невысокие деревца ольхи, с её чёрно-бурой корой покрытой продольными трещинками, и листья Жар-Цвета. А зыркнув малешенько управо смог, рассмотреть и недвижно лёжащего на земле, прям под ольхой обавника Жаворонка, пожилогу мужа со тёмно-пошеничными до плеч волосами, короткой не густой, такого ж цвету, брадой и вусами, припорошенных сёдыми ниточками волосьев. Мальчик, глубоко вздохнув и подавляя волненье у груди зычным голосом обратилси к ожидавщим приветствия духам:
  - Здраве будете дедко Лесовик и дедко Водяной, вечны духи, защитники лесов и водной глади!- и склонил главу у знак уваженья.
  И у тот же морг духи ожили, послышались булькающие звуки, словно тякущей, поигрывающей каплями водицы да не мнее громкий скрип ломаемых ветвей. И дедушка Лесовик склонил свову голову сице, чё мощны оленьи рога, кажись прочёртили полосы у воздухе, засим вон стремительно выпрямилси, и глядючи прямо у очи отрока, проскрипел в ответь:
  - Приветствуем тобе Борил, сын Воила!... У ночь на Купала мы, як старши своих родов, пришли сюды, абы склонить головы предь Богом Крышней, прибывшем к нам у раскрывшемся Жар-цвете, а посему мы слохали о чём ты калякал с Асуром, и вызнали, чаво предстоить исполнить тобе отрок... Ведаем мы чё нонче выбрал ты свову стёжку у тудыличи во град Торонец, к мечу великого Бога Индры, абы сберечь бероский люд о той нежити топающей ко землям нашим... Той коя потерявши образ человечий превратилася у злобно-мерзкое чудище, ступающе сообща с панывичами, да вбирающее во собя и иные не мнее жёстоки племена... И занеже твова торенка весьма трудна... трудна и вопасна... Мы старчи из духов воинства Велеса и евойного сынка Ярилы жёлаем одарить тобе знаком... Символом Асура Велеса каковой будеть беречь, сухраняючи тобе у той стёженьке!
  Дедушка Лесовик смолк, и тады к няму пошатываясь на своих отёкших, некрепких ногах приблизилси дедушка Водяной, и, качнувшись, споднял голову, взглянув во лицо владыки лесов. И кадысь Лесовик едва заметно кивнул, оба старшин у роду духов, немедлючи вытянули уперёдь свои руки: овый сучковаты ветви, с кривинькими отростками занамест пальцев, а другой лягушачьи перепончаты лапы. И кажный из духов шёпнул чавой-то на своих: скрипящем и булькающем языках, да легохонько дунули у сторону безмолвно стоящего мальчоночки. И единожды из рук духов вылётели зелёны и голубы потоки лучистого света, первы из ветвей Лесовика, вторы из лап Водяного. Вони направились у стороницу мальчишечки, да у полёте смешались, единившись в обчий тонкий зелёно-голубой луч свету, который вдарил пряменько у грудь Борилкину, как раз у то местечко, идеже громко...громко стучить евойно сёрдечко возвещая о том, чё отрок живой и здоровый. Луч прожёг белый холст рубахи насквозе и коснулси кожи, и чичас же почувствовал мальчик, будто ласково окатила его тельце капля воды, да также нежно огладила, тонка вёточка с трепещущим листочком. А свет, оторвавшись от рук духов вже увесь вошёл, впиталси у кожу, и точно утоп у ней, поглощенный ейным смуглым цветом. И тады же, як тока эвонтов луч впиталси в отрока, на смуглой поверхности кожи появилси символ Бога Велеса- с устремленными уверх двумя лучами. Велес учитель и скотий Бог, энто он великой своей силой привёл у Бел Свет, творенный Родом и Сварогом, движение... Он заставил дню сменятси ночью, весне летом, овсени зимушкой... Эвонто вон внёс у Бел Свет дыхание, а посему стал дышать и сам мир дольний, и сами люди, звери, растеньица, духи... А символ его, своими вустремленными увысь лучами, учить людей борясь, преодолеваючи усе выпавши трудности, напасти и бёды... учить он ценить приобретенну радость и счастье от той борьбы!
  Символ Велеса продолжал слегка теплитьси голубоватыми полосками, и прожжённа рубашонка казала Бориле тот великий знак движения и дыхания Бел Света. Малец резвенько протянул перста, раздвинул разорванны лоскуты холста, и дотронулси до няго, вощутив нежно покалывание кожи. Свет ищё миг поблёскивал, а после и вовсе потух, напитав своей лучистостью сам символ приобретший зелёно-голубой цвет. И тадысь отрок оторвал очи от знака Велеса и благодарно воззрилси на духов, а те словно того и ждали, опустив руки униз, проскрипели и пробулькали враз:
  - Пущай энтот знак сберегаеть тобе у твовом дальнем путёшестви! И нехай стёжка .... начертанная предь тобою, приведёть тя и тех кто последуеть за тобой тока к побёде! Потомуй как помни Борилушка... мы духи из воинства Велеса и его сынка Ярилы будём жить, коль жавёть лес и воды, почитаемы и уважаемы вашим вольным народом- бероским! У добрый путь тобе мальчоночка!
  Дедушка Лесовик и дедушка Водяной закончили калякать и низенько поклонились отроку так, шо их могутны, большущи рога, символ дарованной власти нанова прорезали воздух, отчагось послышалси слабенький звук свиста. Борилка тот же миг оторвал пальцы от знака Велеса, склонив главу у ответь, и произнёс со усем уважением:
  - Благодарствую за дар ваш, свётлы духи!
  А духи вжесь разворачивались да неспешно покидали место встречи, гулко плюхая по грязевой жижи, чё наполняла ту оземь. Первым вушел дедушка Лесовик, напоследок до зела ласковенько осклабившись мальчику. Он широко перьступив своим длинющими ножищами, во несколько шагов перьмахнул ту жижу, да вошёл у чернолесье, и будто бы вукрылси за одним из ражих стволов каштана. Дедушка Водяной уходил паче медлительно, и, покачиваясь на плохо слушающихся ногах, старалси не увязнуть у водице, шо выступала под егось стопами. Пройдя почитай усё болотистое месиво, он нежданно вустановилси на краю энтой жижи... да взмахнул своими лягушачьими лапами-руками, и сей сиг с няго схлынула униз вода. Вона упала столпом на оземь и впиталася у неё, выбросив увыспрь лишь боляхны пузыреваты капли воды, на кои свёрху шлёпнулись те самы рога тура. Бородища да волосья ссыпались рядышком и вобратились у пухлую подуху мха, а мгновение спустя и рога утопли у энтой тёмно-бурой, почти чёрной жижи.
  И як тока духи вушли Борилка вуслыхал тихое постанывающее: "а...а...а...", энто, по-видимому, пришёл у собе обавник. Отрок резво сорвалси с места и побёг на стон Жаворонка.
  Пожилой обавник лёжал под ольхой на землюшке, егось растрепанны, покрывающие оземь волоса покоились и на сырой почве, и на зелёных листах Жар-цвета, а карие, слегка блёклы от прожитых на Бел Свете годков, очи испуганно вылупились на мальчишечку, стоило тому приблизитьси... Совсем малеша вон ажно не признавал Борилу, и встревоженно дрыгнув руками, да ногами, прижал длани к сердцу, желая егось защётить, но чуток опосля вызнав в мальчонке свово, протяжно выдохнул и ужотко вяще спокойней посотрел яму у лицо. Жаворонок приподнялси на локте и вперилси глазьми у то место идеже распускалси Жар-цвет... Обаче не узрев там ничавось окромя тёмени и ольховых деревов, вдругорядь надсадно застонал, точно перьживаючи чёй-то дюже неприятно аль просто волнительно, и повалилси на землю, уронив главу прямо у листву Жар-цвета.
  Борилка тревожась за обавника опустилси на корточки обок него, и заглянул ему у очи, а тот продолжая стонать враз закряхтел и негромко, пужливо вопросил:
  - Кхы...кхы... то был сон?
  - Сон?- перьспросил мальчик и отрицательно качнув головой.- Ты дедко Жаворонок гутаришь про приход Асура Крышни и у то порученье каковое он тобе дал?... Так то неть!.. то был не сон, то було взаправду!...
  - Вох....- тяжелёхонько протянул обавник и поспешно сомкнул свои глазёнки.
  Да, тут же подумал, чё надоть було и вовсе не ходють у энту часть гая, занеже оно и не хотелось, да и отродясь тут ничаво путного не сбиралось из трав... Нонче же будто ктой-то его своими сучковатыми ветвями, або руками подталкивал сюды... а тяперича... Обаче после, Жаворонок припомнил, як бачил Крышня об вопасности, оная грозить евойному народу и о том поручении, каковое велел исполнить... А ищё он подумал о той стёжке, шо предстояло преодолеть мальчонке Борилке, чё б спасти беросов... И хотя он дюже вспужалси, но зане во душе был истинным беросом и любил свой родный люд, то абие отворил очи и начал подыматьси с земли- матушки, абы исполнить то, чавось було положено Богом выполнить яму- обавнику Жаворонку!
  
   Глава третья.
   У Гарки.
  Когды старши братья Борилы: Пересвет и Соловей, да старшина деревни Гойко прознали про то, чаво прилучилось у ночь на Купала с мальчишечкой, про явление Бога Крышни и про вупасность каковой подвергаитьси их народ, то ужо вельми вони задумались... Занеже были они взрослыми мужами, имели жинок, деток, а старшина и подавно внуков, усе ладно да крепко дёржали во руках топоры, дубины, луки, умели орать землю, сеять и жать будучи оралами- хлебопашцами, и никак нё могли спонять - почаму из усей деревни, да и вобче из усего люда бероского выбрал и доверил столь трудно порученье Крышня отроку оному едва минуло двенадцать годков... Ну, а то, чё Борилка могуч у теле и храбр энто ничегось не возначало, ведь предстоить мальчоночке дойти до самогу града Торонца, о коем хоть и гутарять байки, а видывать никтось николи ни видывал...По у тем байкам выходило, шо у том граде вжесь много вяков никтой то и нё жил, тот град был мёртвым, и идеже пряталси неведомо. А то, шо Борила знаеть куды итить надоть, ищё паче изумительным кавзалось... изумительным и непонятным.
  Долзе думкали Пересвет, Соловей и Гойко не знаючи чё свёршить. Ну, и зане дюже торопил их малец, чуя, верно, душенькой своей идущу на беросов бедоньку, да ведая, шо сила Ясуней исчерпаема и дарёна яму токмо до зимушки, а пожилой, пужливый обавник Жаворонок поддакивая, поддёрживал Борилу.... То было обговорено направить поутру двадцать третьего кресеня Жаворонка и Борилку у супровожденье вельми разумногу Соловья к ваяводе Мстибогу у град Гарки. И ужотко пущай тама сам ваявода и порядить, чаво делыть и як поступать, на то вон и старшина Гарок, да близлежащих ко нему бероских деревень. Матушке Белуне старши братцы столковались ни чё покудова, ни сказывать, бояся её растревожить да взволновать.
  А посему ранним утром взяв сноповозку, да впрягши во неё коней Пересвета, сложив у котомку (о том позаботилась Злата) одёжу для отрока, лук, и туло со стрелами закрываемое сверху крышкой, нарочно от непогоды для дальнего пути приспособленное, Соловей, Жаворонок и Борила направились у Гарки. Он-то энтов град лежмя лёжал от ихняй деревеньки недалече, и ко вечёру до него добратьси можно було, потомуй-то и вутправились утречком, абы до темну поспеть.
  Борилка сидывал у сноповозке, с невысокими деревянными бортами, да устланной соломой дном, и грустно поглядывал назадь. Потомуй как там воставалась егойна деревушка, меньшой братец, с которым николиже не расставалси и на прощание, оного, спящего, поцёловал во пошеничны, растрепавшися волосики, свётлы таки, выгоревшие от ярых солнечных лучиков... Восталися у там Пересвет, сёстрички и матушка... там воставалася прежня, беззаботна ево жизть...
  А упереди проглядывало, чтой-то можеть и доблестное, но до зела вупасное... тако, шо мог преодолеть почемуй-то лишь вон...
  Вон- Борила, простой бероский мальчишечка, шо у ночь на Купала ня струсил, дошёл до Жар-цвета. Нё дал слабины разглядываючи духов, отчагось, верно, и получил символ Бога Велеса, узрев который и братцы, и Гойко, и обавник, на како-то времечко онёмели... Опосля ж обозрев, ощупав пёрстами, единожды закивали, суглашаяся, отпустить по у той труднянькой стёжке мальчика.
  А Борилка хоть и не пужалси иттить по тому оврингу, а усё ж, углубине своей ащё детской души, страшилси и той неизведанной торенки, шо лёжала предь ним, и того мёртвого града Торонца, и конешно того зла, с каковым придетси посем сразитьси мечом.
  И як же вообче тем мячом битьси? Як?... Коли николи у руках его не дёржал. Ну, топором, луком он мог вуправлятьси, а мечом... Как биться ежели николиже и не видывал его- энтов меч... Оно как у сечу со мячом йдут ваяводы, да воины из рати, а деревенским беросам вон... тот меч, без надобности, у них во любой заварушке у руках топоры будуть, по силе и моще не уступающи ни какому другому ворудию... Топоры да може комлясты дубины, деревянные срубленны со дуба, вяза аль берёзоньки, сдёланные из комлевой части древа, самой крепкой... обтёсанные для лёгкости, в навершие которых инолда набивалися гвозди.
  Усе те думы, возникшие у егось головушке попозжа... многось попозжее того, аки он проглотил зернышко Ясуней, весьма мучали мальчоночку. И поелику он со тоской глядел тудысь назадь, на уменьшающуюся будто тающу деревеньку. Постепенно и вовсе заслонимую вставшими у полный рость богатырского виду деревами, поместившимися со двух сторон от ездовой полосы, и тяперича образовавшими сплошну поросль чернолесья.
  Дорога, по каковой трюхала сноповозка у Гарки, была не дюже ездовитой потомуй как люд деревенский не часточко, а точнее оченно редко колесили по ней... И пролёгла вона сквозе густы зелёны нивы, в них кадый-то давно прорубили просеку и вышли предки Борилки, Жаворонка и других жителей их деревеньки к реке Суж, да основали у там свово поселенье. Нонче деревнюшка ихняя стала большенькой, и людишек у ней тоже значительно прибавилося, сотри сице дело дальче пойдёть и будеть там увскорести град...
  Ну, а може и не будеть...
  Занеже вельми почитають беросы раздолье, оно як Бог и Отец их Вышня- Асур простора, и коли деревенских скученность та поджимать зачнёть, уйдуть млады мужи, прихватив своих жёнок, да диток... Прорубять вони ищё идей-то просеку, да може не водну, выйдуть ко новой реченьке, к излучине ейной и обоснують там ново поселение, кое нарякуть каким-нить светлым имячком: Красно, Раменье, Журавка, Озёры, Броды, Берёзы, а може сице як прежде звалась их деревнюшка - Купяны... Ну, чавось нынче о том мерекать, да балобонить, чичас сказ ведём мы о Борилушке.
  Мальчик сидючи у сноповозке, которой правил Соловей негромко гутарящий с Жаворонком, сотрел на дерева, будто и впрямь унаследовавших свову мощь от огромадных велетов, живших давным-давно на землях Бел Света. Сотрел на дубы, каштаны да вязы, на паче низкорослы, обаче не мнее упавые липовы дерева со такой нежной, серой корой, прорезанной по поверхности крупными трёщинами, бороздами да глубокими щёрбинами. У тем дубравушкам на смёну вставали белы, стройно-прекрасные березняки, засим не мнее расчудесные со светло-зелёноватой корой осинники, и нежданно-негаданно махонистой полосой подымалось краснолесье- с растущей тама елью, пихтой да сосной. Лес, таковой замечательный, дарующий бытие деревам, птице, зверью и усякому вяще мелкому жужжаще- порхающему, ползающему существу, жил своей поразительной жистью... И Борилка сглотнувший силу Ясуней усю ту жизнь днесь мог распрекрасно лицезреть... И приметил вон идей-то, дюже далёко, заросли малины и бродящего посторонь няё, неторопливо перьступающего с лапы на лапу, ражего, бурого медведя, разглядывающего те колки древовидны побеги у поисках поспевшей ягоды. А може у то ведмедь просто прогуливалси у своих землях, оно як малине у кресене вельми ранёхонько ищё поспеть. Малинка вона конча могёть ащё налитьси кумачовостью во втором летнем месяце- липене, но саму силу да сласть наберёть лишь у последнем- жнивени месяце, не раньче...О том ведал не тока отрок узревший медведя, но и сам житель лесной и, верно, смурной заяц, со длинными вушами, притаившейся во густо поросших стёблях малины, не понимаючий чаво туто-ва бродить энтов ведмедь. А чуток позжее, совсем близёхонько, вроде як за первым, ну може вторым рядьем сосенок мальчонка узрел нежданно вынырнувшу из глубокой норы, точно с под оземи, рыжу мать лисицу. Негромко фыркнув, вона загнала лисят-деток, казавших свои чёрны носы наружу, обратно у нору, а сама затаилася, вслушиваясь у лес, словив своими чуткими вушами тихо ржанье лошадей и людской говор.
  Борил конешно засегда хорошо видал, но то як зрел он нонче, не просто вудивляло, а ужось весьма евось радовало. И вон понимал, чё тако дивно зренье, возможность видеть утак далёко, утак ладно, да ищё и зреть духов, Асуров - энто усё благодаря тому зёрнышку силы Ясуней. Посему глядючи на живых существ Бел Света, во светлой его душе появлялася уверенность, кыя вселяла у него сувсем недетску могутность. Отчагось скоренько стало легче дышать, да, и мысли о покинутой деревеньке, паче не обжигали егось смелое, бодро стучащее у груди сёрдечко.
  Легохонький ветерочек, у то верно Догода, Бог Летнего ветра, сын СтриБога и его жинки Немизы, растрепал длинны, пошеничны волосья Борилки, и кажись нежно огладил по щёке придавая у тем самым жёлание шагать уперёдь, ни страшась, ни пужаясь, ничавошеньки... Не пужаяся даже разлуки со близкими и дальними сродниками: с Младушкой, старшими братцами, сёстрицами, матушкой, малыми племяшками, со усей многочисленной роднёй.
  Ко полудню сноповозка выкатила из хвойного бора да поехала скрезь луговину, поросшу усё ищё зелёными желдами, кое-где правда вжесь желтеющими от жарко- припекающего красна солнышка. Во широком том перелесье, притаившись у зелени трав, помахивали едущим в дальню торенку путникам: масенькие головушки белоцвета величаемого- девичник, ромашка, солнечник, ворожка, белюшка; метельчаты марные, аль розовые цвётки материнки; стоящие да будто оберегающие окраины ездовой полосы бледно-голубые, червлёны колосья и кисти голубиных трав, тех самых каковые ложили у дитяткам во люлечку, носили на груди, да делали настои, абы не одулевали страшны сны. Уважали ту травеньку беросы, считая, чё зарытая ранней вёсной у пожне голубина трава даст щёдрый урожай злаков.
  Малец, до зела ладно играющий на кугикле, созданной из стеблей болотного камыша аль куги (ктой як кликал) разной длины да толщёны, сложенных у три вкупе, да связанных промеж собой сице, шо поднося верхни воткрыты концы у тех трубочек ко губам и дуя на край их них срезов извлекаешь тихи, нежны, и слегка свистящи звуки, поглядевши на эвонти зелёны, луговы травушки, подтянул ко собе лежащу на соломе котомку. Медленно, будто ляниво, раснуровал на ней снурки тонкие, кожные и достал оттедась наружу кугиклу, уложенную тудыличи заботливыми руками Златы, доброй и купавой жинки Пересвета. Отрок поял их у руки, и ласковенько погладил указательным пальцем сухи стебли куги, дарующей таки замечательно- прекрасные напевы, посем усё также медленно вулёгси у сноповозку, спиной прямо на суху солому, да поднеся к губам тот вунструмент принялси на нём наигрывать.
  И тады ж полётела удаль по луговым бероским раздольям, по зелёным нивам вольна мелодия ветров, капель дождя, трелей соловушки, и чудилось, наполнилися и травы, и цвёты, той волюшкой и лепотой. Схоронившиеся же у травушке кузнецы подхватив погудку кугиклы, начали вторить Борилки, словно не старашились ву те крохотны певуны ни злого чудища, ни самих панывичей топающих своими ножищами ко землям бероским. Затихли Соловей и Жаворонок наслаждаяся родименьким, с малулетства знакомым наигрышем. Токмо пролетающие над мальчиком махоньки бчёлки и паче крупны шмёли, торопясь и жужжа, не вубращали на него никакогу вниманья, да кони трявожно потряхиваючи хвостами, усяко мгновение, хлёстко вударяючи, собя по спинам, отгоняли настырно жалющих их мух. Кони не замерли, не затихли, а продолжаючи тянуть сноповозку, еле слышно перьговаривались меж собой на лошадином языке. И казалося мальчишечке, словно калякали друг другу кони о том, як жарко припекаеть днесь Бог Ра, и ладно б було, вустановится да испить водицы у том родничке, каковой журчить недалече, прямо во леску, шо зачнётси лишь вони минують энтову знойну елань.
  Борила, вуслыхав у тот лошадиный говор, перьстал играть на кугикле, отвел её от губ и насторожилси, навострив вуши... Но неть! кони не гутарили, они тяхонько ржали. Спервоначалу подал голос Крепыш тот, шо годками постарче и буро-серый, а опосля заржал чёрно-бурый жеребец, которого Пересвет кликал Лисом, оттогось, чё вельми он походил на чёрно-бурого лиса, инолды выходящего из дольнего гая, и подолгу замирающего на низком, покатом бугре, верно, оглядываючи с эвонтой вершины их деревушку. Крепыш и Лис явно перьговаривались, но на свовом лошадином языке и понять о чем вони калякають було неможно.
  - Борилка, ты чавось перьстал играть,- спросил младшего братца Соловей и вубернувшись, по-доброму зекнул на отрока.
  Соловей был ужось взрослый муж со тёмно-пошеничными волосами, курчавой короткой бородой, да такими же як и у Борилки глазьми, большим носом и тонкими устами, заслоняемыми густыми вусищами, широкими плечьми, да мощными, крепкими, налитыми ядрёной силой руками.
  - Да, сице...- протянул мальчик и перьвёл взгляд со лица братца вустремив евось у голубу, небесну даль, без единого воблачка, чисту и схожу с очами Асура Крышни.
  - Жаворонок, може перьдохнем,- произнёс Соловей, обращаясь к обавнику.- Зане минуем энтову елань, и зачнётси гай, у там уймища крыниц, а вжесь у одном така вкусна да прозрачна водица, никак ею не напьешьси... Мы туды усяк раз с Пересветом заёзжаем коли нужда у Гарки бываеть трюхать.
  - Неть, ня будём востунавливатьси,- замотал головой Жаворонок и стал похож на коней, кои потряхивая гривой, разгоняли донимавшу их мухоту.- Нам надоть до ноченьки докатить у Гарки. Пить хошь, возьми кубыню да испей, а кони и так давеча пили, потерпять...ужотко вони и не больно хотють пить.
  - Не-а... вони хотють,- вступил у говорок мальчонка, припоминаючи як балякали меж собой кони, жёлая зайтить у лесок и напитьси.- Крепыш и Лис тоже хотють пить.
  И Борилка просияв вулыбкой вуставилси на солнечного Бога Ра, которого тяперича, приобретя силу Ясуней, мог зреть таким, каковым Асур и был на самом деле... Не просто светозарным впечатляющим колом, не просто солнечным жёрновом, а мощным, ражим, хотя вже и пожилым, мужем. Ра крепко сжимаючи златы поводья у руках, стоял на солнечном возу с чётырьмя мельничными жёрновами заместо колёс, да высокими бортами, украшёнными сказочными рязными изображениями земель, гор, рек и озёр Бел Света, тока усё жёлто-редрым светом сияющее. Воз тянули четыре огромных пыхающих златым светом вола, нясущи мощны, чуток загнуты назадь, длинны рога. Сам Бог, был оченно красив, а его тёмно-сини очи смотрели на мальчишечку сице по-доброму, шо чудилось Борилки, Асур поглядываючи на негось ласковенько ему вулыбаитси... ему... такому простому бероскому отроку... Иноредь Ра встряхивал своими златыми кудрями волосьев, и тадыличи позадь головы евойной ищё ярче загоралася восьмиконечна звёзда, точно свёрху описанная солнечным колом, символ самого Сварога. У та звёзда вспламенялася лучисто и яро, направляючи на землю - матушку свет и полудённый жар.
  - Ну, ано ежели вони и хотють пить,- молвил недовольным гласом обавник.- Так пущай терпять... Занеже ночью ны хоть у Гарки и пустять, потомуй как ворота там не затворяють, но ваявода ужось точнёхонько ня приметь... Ведь то ему без надобности... ны видеть.
  - И то правду гутаришь, Жаворонок,- согласно закивав, отметил Соловей.- Оно надоть нам к няму попасть, а не ему к нам... Но-но...- понудил Соловей присмиревших и будто взгрустнувших коней, оные токась появилось краснолесье, вже жёлали направить свову поступь прямо к журчащему, идей-то близёхонько родничку. Обаче скумекав, шо поить их ня будуть возмущенно затрясли головами и обидчиво заржали.
  А укачиваемый, медленно трюхающей сноповозкой, Борилка вулыбалси у ответь такому щедрому солнечному Богу Ра, и покачиваясь управо да лево, наслаждалси летним жаром, и утишившейся душой. Вмале вон сомкнул очи и задрёмал... И снились, чистому душой, мальчоночке дальни грады, скрывающиеся за могутными деревянными тынами, хоронящиеся идей-то там... заоблачными далями.
  Ну, а внегда малец пробудилси, Ра ужотко направил свой величественный воз ко пределу небосвода, тудысь идеже край небушка сходилси со краем зелёных пожней, лесов и лугов. Борила раскинув руки у сторону потянулси, да широко зевнув, поднялси с соломы, шо устилала дно сноповозки. Вусевшись тама вудобнее вон неторопливо убрал кугиклы у раскрыту котомочку, связав её снурком и огляделси.
  Сноповозка подъезжала ко Гаркам, потому как ноне повдоль езжалой дороги, лёжали поля ржи, пошеницы, овса и гречи. В энтом году весна зачилась ранёхонько и часть зёрна вже була у молочке, то есть стёбли злаков снизу пожёлтели, а верхни казали ащё зеленцу. Посему на неких полях трудились люди, вубирая то зерно у молочке, и лёжали там витые снопы, да скирды соломы, одначе больша часть пожней покуда была не тронута и ждала свово времечка, кады злаки стануть златого, як солнышко цвета. Там же иде задалась страда виднелись образы мужей, жён, младых парней и девиц да мёлькали пошеничны головки отроков и деток, помогающих старчим. Поля стелились удаль на много... много саженей уперёдь да бока, а там идей-то в отдалении, подымалися ражие, высокорослые, оберегающие непреступными стенами, те людски посевы, лесны дубравы.
  Невдолге Борила, усмотрел, оставшуюся позадь них и нямного левей, сторонь зелёноватой ветви боляхной речки, крупну деревеньку, у которой зрелось множество изб. Отрок, вытянув шею, хотел було их сосчитать, кадысь ево окликнул Соловей:
  - Глянь-ка Борилушка, вон тудыличи...впредь... то и есть Гарки.
  Малец сей же миг, развернувшись и подавшись уперёдь, привстав на колени, выглянул с под плеча старшёго братца и приметил тама, кудысь вуказывал рукой Соловей, прямо за оканчивающейся пыльной ездовой полосой, огромно, сице по первому показалось Бориле, поселенье. Тот град лёжал недалече от широкой и многоводной реки Ужо, по брегу оной во множестве были разбросаны рыбацки лодочки. Несколько здоровенных ушкуев, деревянных бероских судёнышков, с узкими носами, каковыми вони прямо-таки въехали на брежину да низкими бортами, покачивалися на волнах. Бероские ушкуи во длину достигали не меньче пяти косовых саженей, а в ширшину у них була уся махова сажень. На таком судёнушке не было никаких вукрытий, а у центре ровной, сплошной палубы располагалася съёмная мачта с одним косым аль прямым парусом. Также на ушкуе находилися скамли для гребцов и мощны весла кои во любой миг приходили на смёну парусу. Град Гарки поместилси на пологом, вроде як насыпном кургане, обнесённом по колу высокими, массивными дубовыми брёвнами с заостренными и обожжёнными концами, вустремленными увыспрь. По околотку частокол вокружал глубокий ров наполненный водой, кое-где поросший кугой и рогозой. По зеленоватой, будто стоячей водице плавали дики, буроваты ути, да серы гуси. Прямо ж перед тем рвом поместились огороды, идеже градской люд ростил морковь, репу, капусту, бурак. Ужо высоки, зелёны аль бордовы листки, от лёгонькогу ветерка приветственно кивали приехавшим у их град гостям.
  Сноповозка беспрепятственно въехав по деревянному мосту во Гарки, миновала высоки, дубовы, двухстворчаты ворота, гладко обтесанные и укреплённые на здоровенных, поблескивающих пётлях. И опосля неспешно покатила по широченной вулочке, гулко тарахтя деревянными колёсами о колотые напополам брёвна, кыими та була выстлана, абы значить вёсной и овсенью у той грязи, шо прясуща почве земель бероских не вутопнуть. По граду, с одной и другой стороны от стёжки, поместились ни чем, ни ограждённые сложенные из толстых брёвен избёнки- срубы и усяки разны постройки- сараюшки, дровники, бани, житницы, овины, сенники, конюшни, хлевы, птичники. Сами избёнки были больчей частью четырёхстенными, с одной широкой горницой, да холодными сенцами. Одначе встречались меж них и пятистенны срубы, имеющие внутренню поперечну стену, каковая дёлила избу на две горницы. Усе избы были крыты двускатным тёсом, а в небольши оконца вставлены бычьи пузыри аль слюда, у кого як. Проезжая, по градской улочке, Борилка видел не так много людей, занеже беросы любили труд и коль не были занёты на полях, то верно работали на огородах або у дворах. Лишь мёлькали посторонь изб, да таких же срубленных из брёвен хозяйственных построек, младши ребятёнки и приставленные к ним надзором отроковицы, а инолды из деревянной конуры, сонно потягиваяся, вылёзали собаки, низкуго росточку, да рыжего окрасу. Они ляниво позевываючи, глядели на проезжающую, мимо их двора, сноповозку, и, потряхиваючи головьми, трясли плетёными верёвками, оными были привязаны к своим деревянным жилищам. Открывши роть, Борил обозревал таку, аки ему кузалось скученность изб, построек, шо и не сразу приметил как Соловей придержал лошадей подле пятистенного сруба, бывшего жилищем ваяводы, крытого тёсом, из одного краю крыши которого, устремляясь ввысь, таращилась белёная, малёхо припорошенная сажей, каменна труба. Обок той избёнки, по праву сторону от няго, тулясь друг к дружке стояли у рядье сараюшко, житница, овин, сенник, хлев, птичник, дровник. Двери у житницу были открыты настежь и кака-то молоденька дивчиночка, неторопливо подметала там унутри, подымая уверх облака зерновой пыли, залежавшейся с прошлогу года.
  Соловей, Жаворонок и Борилка слезли со сноповозки, и старший братец вукрепил поводья на толстом столбе, нарочно установленном тама для прибывающих гостей. Обавник недовольно закряхтел, и, оправив задравшуся рубаху, молвил, обращаясь к Соловью:
  - Оно... пущай Борилушка, туто-ва покеда побудеть... Покалякаем со ваяводой покамест без няго.
  - Чаво сице?- вудивленно поспрашал Соловей и уставилси очами у лицо обавника.
  - Чаво...чаво...,- пропыхтел тот у ответь, своим густым низким голосом.- А тогось, шо вон мальчёночка сувсем... надоть ваяводу дотоль приуготовить... а то высмееть.
  - Ладненько, пущай будя аки гутаришь,- изрёк Соловей, и, переведши взгляд на братца, вулыбаясь произнёс,- Борюшка побудь туто-ва.
  Мальчик послушно кивнул и полез сызнова у сноповозку на прежне место. А Соловей и Жаворонок отряхиваясь от мелких, сухих отросточков трав, приставших ко штанам, да приглаживаючи растрепавшиеся от ёзды длинны волосы, заправляючи их за уши, направились к распахнутой двери сруба ваяводы.
  
   Глава четвертая.
   Домашни духи.
  Борилка неотрывно слёдил очами за братцем и обавником, а внегда они пригнувши головы, вошли во тёмны широки сенцы и открыв двери пропали у самой избёнке, взволнованно вздохнул да принялси осматривать двор ваяводы: егось крепки постройки вставши у рядь; поветь- часть крытого тёсом двора, иде вже лёжала пара скирд сена и соломы. А после воззрилси на житницу - помещение, идеже хранилось зерно, мука и сухари, унутрях которого продолжала месть пыль, поднимая её точно ветроворот, отроковица, даже не вубративша внимание на прибывших. Малец недолзе глядел на ту дивчину, со двумя длинными, тонкими косичками, кои усё то времячко, шо вона наклоняясь мёла, соскальзовали со спины и скатываясь униз, стремилися впасть на пол житницы, по каковому та ступала босыми стопами. Девонька выпрямляла стан, недовольно мотала головой, и закидывала косьми на спину, а опосля сызнова принималася за свову работу. Надетая на ней бела рубаха, была обильно покрыта серо-жёлтой пылюкой... и отрок подумал, шо той девчонке, судя по сему, вельми достанитси от матушки, кады она такой замарахой явитси у избёнку.
  Унезапно из пелёсо-рыжой пыли, споднятой у житнице, на двор, минуя растворёны двери, выскочил дух. То был Амбарник- дух сухраняющий хлеб у весь год от усякой напасти, птиц и зверья, частенько хохочущий, хлопающий у ладоши и таким шумом отгоняющий от хозяйского добра усех тех, кто любить поживитьси на дармовщинку. Дух житницы был низкого росточку, и со трудом доходил Бориле до поясу, дюже худобый, да увесь...увесь покрытый редрой шёрсткой як, шо и неможно було узреть ни егось лика, ни чёрточёк на нём, ни даже глазиков.
  Амбарник нежданно, подогнув ноженьки во коленушках, повалился на оземь упершись у неё ручонками, вставши на карачки, усем своим видом напоминаючи масеньку таку собачонку, спящу, недалече от житницы, прямо посторонь повети, да привязанную ужой к конуре. У та собачина инолды лёниво потягивалась, при том не воткрываючи очей, верно не жёлая сотреть на пришлых, лягонечко покряхтывала, али еле слышно поскуливала во сне. Амбарник, очутившись на карачках, абие замотал из туды-сюды главой, да телом, и кажись долгим, словно пожухла солома, хвостом. От нягось усе направления полётела густа рыжа пыль, котора без промедления покрыла усю землицу, окрестъ, своей ядрёной порошиной.
  Дух же вочистившись от той пылющи, резво вскочил на ноги и Борилка не сводящий с него взору, приметил, шо Амбарник на самом деле никакой ни редрый, а жёлтенький. Узкое лицо ево и вовсе було будто человечьим, с каким-то чуть горбатеньким носиком, с ярко-горящими, багряным светом, изрядными очами, и еле заметными тонкими губами. На голове у Амбарника заместо волос была уся та ж пожухла, вытянута солома, несколько волосков- отросточков торчало с подбородку. Руки и ноги тонкие, длинные, точно исхудавши аль изможденные гладом покрытые реденькой жёлтой шёрсткой, а на тело була водета кака-то коротюсенька льняна рубашонка, опоясанная блёкло- алым поясом, по-видимому, то был дар хозяев, почитаемому у беросов, Амбарнику.
  Сёрдито полыхнув у сторону Борилки глазьми, дух словно кот подпрыгнул высоко уверх, во полёте развернулси, и ищё даже не приземлившись на оземь, шмыгнул сызнова у житницу, иде пыль мятённая отроковицей ужотко стояла столбом сице, чё и сувсем заслонила ту подметальщицу. Но мальчик, днесь видевший распрекрасно, зрел як делая широки шаги, верно до зела возмущённый, Амбарник подкралси к той девчушке. Он на морг замер подле неё, а засим задравши увыспрь руки, резко и зычно вдарил у длани. Раздалси оглушительный грохот, таковой будто у житницу пожаловал сам Бог Перун, метать молнии. Раскатистый гул прокатилси по амбару и выпляснувшись у двор ваяводы, кажись наполнил тем рокотанием и егось. Отчагось немедля пробудившись да громко заскуливши вубралси у свову конуру буро-рыжий пёс. Борилка глазеючи на дивчину, видал аки вона пужливо восклонилась и вцёпившись обеими руками во длинный деревянный черешок мётлы, прижавши её ко груди, принялась тревожно оглядыватьси. Обаче у той густой пыли, кыю она подняла, ничавось не наблюдалось, а вуглядеть стоящего сторонь тобе духа, коего ни дано, никому зреть, без особогу спозволенья, и вовсе было неможным.
  Нежданно Амбарник подскочил упритык к отроковице, и, схватив черешок мётлы, резко дёрнул егось на собя... От такой бухты-барахты девчоночка, гулко возопила и выпустила черешок, оставив ево тем самым у руках духа. Амбарник же сразу обежавши девоньку, остановилси позадь неё. Вон яростно взмахнул разошедшимися у разны сторонки тонкими вёточками ивушки, шо венчала собой мётлу, да со всей силы огрел девоньку потому самому мёсту, из оного у неё выросли две ноженьки.
  -А!...а....а...а...!- заголосила дивчинка и подпрыгнула ввысь втак, як намедни подпрыгивал Амбарник.
  А дух житницы ищё и ищё раз полоснул девчушку длинными вётвями мётлы. Токмо девчонка, судя по сему, распознав кто творить те чудеса, немедля прекратила гикать и, шо есть мочи рванулась уперёдь, в один миг проскочив амбар насквозь. Она почитай, чё вылётела во двор, и, прижимаючи руки к тому самому мёсту, по каковому её охаживал Амбарник, понеслась кудый-то тудыличи...впредь. Дивчина ретиво миновала, будто порывистый ветерок, и конуру пса (усё ащё едва слышно повизгивающего), и встревожено подёргивающих вушами коней, и сноповозку на которой расплывшись у улыбке восседал Борилка, да побёгла прямёхонько ко деревянному настилу дороги, стараясь покинуть двор во котором сице расходилси дух.
  Следом за девчоночкой из житницы выбег Амбарник, но узрев, шо та направила свову поступь вон со двора, не стал её довгонять, а вздев увыспрь мётлу негодующе погрозил отроковице, раскосыми ветвями ивушки... Он ещё како-то времечко потряхивал мётлой, посем усё также сёрдито швырнул её прямо к конуре пса, который углядевши або услыхавши падение того орудия, вжалси у дальний угол свово жилища, да выспуганно взвыл, верно страшась, шо тяперича дух примитси за няго.
  Но Амбарник вже вуспокоилси. Он потёр покрытым шёрсткой вуказательным, слегка загнутым, перстом, кончик свово вострого и горбатенького носа, будто утирая слякоть, выступившу от быстрого бега, да резко подпрыгнув уверх, развярнулси прямо в воздухе, и размашистыми шагами направилси в родимое жилище. На ходу дух житницы продолжал взмахивать руками, из которых у разны сторонушки вылётали тонки, похожи на суху солому, жёлты отростки- лучи, они вроде як впитывали у собе ту пелёсо-рыжу парящу пыль. Амбарник прошёл усю житницу, с одного края до другого, и верно идей-то затаилси унутри, одначе успев очистить свово жилище от той неприятной да въедливой пороши.
  Борила, вухватившись за животь, тяхонько смеялси, утак, абы разбушевавшийся Амбарник не слыхал егось, понимаючи отчавось дух так гневалси... Ведь Амбарник, сухранявший зерно и муку от усяких там мелких ворогов, содержал житницу у чистоте, наводил там порядок, поддерживая его, смахивая пылинки с коробов, бочёнков, мяшков и кулей, у коих находились людски припасы. И не як не мог он снясти той девчинки-грязнульки поднявшей, наводнившей евойно жилище такой пылюкой.
  Невзначай до мальчика долётел отдалённый, писклявый смяшок. Отрок поспешно повертал направо главу и уставилси на избу ваяводы, глазеющей на негось небольшими слюдяными оконцами, расположенными по обе стороны от воткрытой двери ведущей у сенцы и клеть, шо были прирублены впритык к срубу, и иде хранилси усякий домашний скраб. Тамось прямо под водним из оконцев, находящимся справа от входа в избу поместилась, приткнутая ко стяне деревянна скамля, а на ней сидели, едва слышимо посмеиваясь домашни духи.
  Борилка хоть и упервой видывал тех духов, но безошибочно их узнал. Осе они Суседко, да евойны помощники Коргоруши и Тюха Лохматая.... И также мгновенно распознал срёди них старшину домачних духов, того ктось был засегда незримым хозяином избы, хранителем очага. Суседко был росту малого, со локоток, также худ як и Амбарник, да покрыт свёрху белёсонькой шёрсткой, короткой и чем-то схожей с шёрсткой ягнёнка. У хозяина избы, и длани, и лоб, и приплюснутый нос, и щёчки, и даже уста усплошь усё поросло той шёрсткой, тока паче реденькой. Зато густыми да длиннющими у няго казалися волосья, бородушка и вусы, ложившиеся дюже упавыми волнами, таковыми... чё прям бёри и косички пляти. Глаза у Суседко были серыми, нос широкий, а губы тонкие, алым цветом проступавшие скрезь белесовату шёрстку, и у лице егось проглядывалася така мужественность и сила, свойственна людям- могутным и смелым, а усё потому как дух ликом своим походил на хозяина избы, отца семейства. И тяперича во лице Суседко Борюша зрел самого ваяводу Мстибога. На старшину домашних духов были вдеты серы штаны, да бела рубаха, вышитая по вороту, рукавам и низу, подпоясанная ярко- васильковым пояском, ноги у няго были босыми, также как и ладошки, густо поросшие белёсыми волосками.
  Суседко, насмешливо поглядывая на житницу, слегка наклонившись, правой рукой чёсал леву стопу, да негромко беседовал с сидящими справа от него двумя большущими, пепельного вукраса, котами, каковые были домашними духами именовавшимися Коргоруши. У тех Коргоруш кошины морды заменяло лико Суседки, со двумя серыми глазьми, право слово вельми круглыми, с широким, приплюснутым носом, со тонкими алыми губами да длинными вусами и брадой дымчатого цвету, токмо их лица не были покрыты волосьми. Коргоруши- были главнейшей опорой незримого хозяина избы. Калякали беросы, ежели с Суседко живуть эвонти два духа, то в жилище засегда будеть счастье и припасы, которые хозяйственны помочники раздобудять и принясуть.
  Слева же от Суседко восседала Тюха Лохматая. Энто был сувсем масенький домашний дух, присматривающий за хузяйством, да приглядывающий за хозяйскими детками. Тюха была росту с рукавицу, да поросшая всклокоченной, никадысь не чёсанной, хохлатой, серенькой шёрсткой. Не боляхны ручки и ножки, почитай с пальчик, выходили с боков её словно плоского, впрочем широкого тельцу, к оному крепилася вкругла, немногось поката, без усякой шеи, головёшка. С под лохматой шёрстки, казались два ярко-голубых крохотулечных глазка, да свернутый набок толстый, чёрный, древовидный уголёк- носик, выпирающие уперёдь губаньки, будто подвядённые тем же чёрным вугольком, как-то вобидчиво кривились. Верно Тюхе, оченно любившей усяку домашню живность: собак да котов, не понравилось як Амбарник запустил у конуру пса мётлу. Маненький домашний дух, покачивая своей головёшечкой, скосил глазьки у сторону дверей житницы, и еле слышно скузал чавой-то Суседке. Борила прислухалси и явственно различил, о чём духи гутарили:
  - О... тось... не ладненько,- калякала Тюха, своим тонюсеньким, точно стрёкот сверчка, голоском.- Позорути... аки он Ярого вуспугал... Да ден сице можьно... какось тот разнесчастненький пёсик верещал... А у чём вон провенилси, чаво тако сутвурил... абы у няго той мётлой пулятьси.
  - Оно б твому Ярому,- вступил в беседу Суседко и перьстал смеятьси, голос у духа был хоть и тихим, а ужось густым, да низким, верно так балобонил сам ваявода Мстибог.- Не кочумать должён, кады на двор чужи приходють, а хотя б проснутьси... хотя б взлаить... Оно може те пришлые, чавось дурного мыслять... Вот Дворику и вовсе надоть молвить, аки Ярый сопя и причмокивая чужих встречаеть, пущай яму повелитель двора нашего, уши то и надерёть... оно шоб не спалось... А може... може... те пришлы желають чвго со двора-то вутащить, а твой Ярый спить, и ничавось не зумечаеть... Оно имя то яму выходь и не вёрное дали... Ярый- оно чавось значить?- вопросил незримый хозяин избы и повернувши голову у сторону сидящей Тюхи, сёрдито глянул на неё сверху униз.- Оно значить, шо должон быть тот пёс - вогненный, горячий, лютый, бойкий и сильный... А он кавкой?
  - Кавкой?...- вубиженным голосом пропищала Тюха Лохматая и вуставилась своими крохами глазек у лико Суседко.
  - А он ляжебок и тувнеядец,- повышая голосок, произнёс дух избы, и сызнова почёсал собе леву пятку перстами.- Точь- у- точь, аки твоя любимица и замурашка Домна... То ден ей Мстибог правильно вимячко выбрал- домувита, хузяйственна... У то ден она домувита... таку пыль подняла... дышить и на дворе нечем... У чавось о наших хузяевах гости повдумают, а?... Молвють, чё у ваяводы дочка меньша лянтяйка и грязнулька, подместь житницу не могёть... У то ей хозяюшка наша Цветанушка у вечёру вустроить, за таку вуборку... Вжесь я о том позабочусь.
  - Вох...вох...- обеспокоенно застонала Тюха и кажись ано всхлипнула, перьживаючи за притихшего и не смеющего выйти из конуры пса- Ярого, и вубежавшу кудай-то прочь со двора меньшу дочку ваявода, замурашку Домну.
  - Мур...х... мур...х...да...да...- закалякали в два голоса Коргоруши, поддерживая Суседко и закивали своими кошачьими головами.
  Борила увидав як принялись потешно покачивать головками Коргоруши, и ужотко нё в силах сдерживатьси, громко прыснул смехом, отчавось у тот же миг вобратил на собе внимание Суседко. Дух, вонзилси во лицо отрока серыми очами и ажно наморщил лоб, покрытый белёсонькой шёрсточкой, каковой тут же стал похож на взгорья поросши низинькими, стелющимися кустарничками, да перьстал, от вэнтой нежданности, чёсать свову пятку. Мальчонка, усё ащё вулыбаяся, поспешно спрыгнул со сноповозки и направил свову поступь к затихшим и удивленно на него взирающим духам. Борилка подошел близёхонько к скамле, вустановился у шагу от няё, да приветственно склонив голову, молвил:
  -Добре буде вам на долги века духи домашние: Суседко, Тюха Лохматая и Коргоруши!
  У Суседко чичас же вокруглились глазёнки, а Коргоруши прекратив вторить своим мяуканьем незримому хозяину избёнки, широкось разявили рты, тонко очерченные алыми губами, да вывалили наружу, коротки розовато-шёршавы языки.
  - Як ни скумекал...- взволнованно прокалякал Суседко не сводя взору с лица мальчика.- Ты чё мене зришь?
  - Агась,- довольно ответствовал Борила и для пущей вубедительности кивнул.
  - Ня можеть тогось быть,- усё тем же тревожным голуском, понижая евось почитай до шёпотка, произнёс Суседко.
  Он немедля вскочил на ноженьки, выпрямилси, и, вздев уверх свои коротеньки ручки, хлопнул у ладони. И сей сиг из сомкнутых укупе дланей выскочило, да посыпалось у разны стороны, мельчайше крошево искорок васильковогу цвету, покрыв, и Суседко, и Коргорушей, и Тюху прозрачно- лазурной дымкой.
  - И днесь зришь?- поспрашал дух избёнки.
  - И тяперича,- изрёк Борилка, и просияв, добавил,- вижу и тобе- Суседко, и Коргоруш- твойных помочников, и добреньку таку Тюху Лохматую.
  От тех слов Тюха без задержу перьстала вубиженно пучить уперёдь свои чорны губки, да широкось их растянув - осклабилась, а Суседко беспокойно дрогнув плечьми, ащё разок хлопнул у ладошки, не сводя пристального взгляда с мальчика. Борила лишь мотнул головой, показывая усем своим видом, шо продолжаеть зреть духа. И покуда Суседко усё шибче и шибче хлопал у длани, ровнёхоньким голоском отметил:
  - Мы сюды прибыли не за тем, абы чё уворовать... занеже нам у то без надобности,- он глянул в удручённо- испуганное лицо духа, у которого от растройства вжесь до зела высоко задрались две кудласты бровки, чуток паче тёмного цвету, чем уся востольна шёрстка, и балякнул,- не пужайси Суседко, силу ты свову не растёрял.
  - Не растёрял?- прекращая стучать у ладошки и вопускаючи ручонки униз, перьспросил старшина домашних духов да задравши головоньку, заглянул у очи мальчишечки,- а як же ты тадыкась мене зришь?
  - Так ты Суседко, глянь-ка сквозе мову рубаху, всмотрись у мову грудь... Тудыличи на кожу под каковой бьётси моё сёрдце, узекай чё там начёртано,- и слова Борюши чисты и смелы, аки и сам вон не нёсли во себе ни бахвальства, ни хваставства.
  Старшина домашних духов, приподнявшись на пёрстах ног, мохнатых и покрытых волосьми, подалси уперёдь, уставившись на грудь мальчонки и кажись точно прорезав тем взглядом рубаху насквозе, да гулко выдохнув, загутарил:
  - Огошеньки...энто знак Велеса, Бога у чьём воинстве я состою... Як же тот знак ты отрок сполучил... Оно ж ведь... эвонтый знак не усякому могёть дароватьси... Токась с соизволения Велеса аль Ярилы...и тадысь, кадыличи еденять свои силы два старшины из рода духов... То вельми редко могёть происходить... вельми редко... токмо внегда Бел Свету нужна помочь духов.
  - Энтот знак...знак мово Бога Велеса у воинстве коего сустуят усе духи Бел Света,- принялси пояснять Борила, и погладил пальцами правой руки рубаху у том самом месте, иде под льняным холстом сиял зелёно-голубым светом символ Велеса.- Даровали мне дедко Лесовик и Водяной... оно як на земли беросов йдёть страшно зло, ведомое панывичами, каковое жёлаеть увбить народ Вышни. Поелику Асур Крышня у ночь на Ивана Купала явилси у Жар-цвете, велев направитси мене во дальню торенку, абы спасти мой народ от погибели.
  - А... потомуй-то ты и пряшёл к Мстибогу,- протянул Суседко, и обеспокоенно перьглянулси с Коргорушами, которые токась забалабонил мальчик о знаке Велеса, закрыли рты, и завёртали округлёнными, слегка наклоненными впредь кошиными ушками, шо поместились у них на макушке главы, да взволнованно застучали пушистыми, долгими хвостами о деревянну поверхность скамли.
  - Тобе надобна помочь ваяводы?- тюнюсенько прострекотала Тюха Лохматая и вдругорядь вытянула уперёдь обиженны чёрны уста.
  - Да, мене надобна помочь ваяводы,- молвил Борила, и широкось расставленными пальцами зачёсал на голову, растрепавшиеся от дуновения ветра, длинны волосы.- Асур Крышня, велел ему пособить мне... Должён Мстибог выделить воинов из рати, оные проводють мене у мертвый град Торонец идеже надоть добыть меч... Энтим самым мячом, добытым, смогу я тадысь изгнать и одолеть зло, каковое жёлаеть пожущерить беросов.
  - Ох...неть!- гневливо выдохнул Суседко, и возбужденно вдарил ладошками собе по ногам, отчавось у разны стороны полётели мельчайши, васильковы пылинки.- Мстибог не захочеть тобе спомогать, он тобе не поверить... Ужось вельми вон вупрям... особлива супротив мальчонок аль девчонок... Да и тот знак, шо у тя на груди, то взакон токмо для духов, кои у воинстве Велеса и Ярила находютси, а не для гордуго ваяводы.
  - А чавось ж тады деять,- перьспросил отрок, не сводя взору с лица духа.
  Суседко потёр большеньким пальцем кончик свово носа, и унезапно ухватив водин из наипаче длинных, точно выходящих из обьчего строю, волоськов, резко дёрнул тот на собя. Мгновенно раздалось лёгонько потрёскиванье, словно зачиналси во печи огонь, и тады ж вспыхнула на носу ярким васильковым светом манюнечка искорка, да выпляснув из собе широки лучи осенила тем светом лицо духа. А старшина домашних духов, тем временем, разглядывая выпавший, на покрыту шёрстку длань, и затерявшийся, у той густоте, волосок, спросил вубращаясь к мальчику:
  - Духи кады даровали тобе тот знак... вони зрели приходь Асура Крышни... вони слыхали то ваш говорок?
  - Агась... видали и слыхали,- поспешно ответствовал Борила, и перьступил на месте с ноги на ногу.- Они зрели аки Крышня даровал мене зёрнышко силы Ясуней.
  - Чавось?- прекратив обозревать свову ладошку и затерявшийся у ней волосик, да взбудораженно глянув на мальчишечку, перьспросил дух и кадысь приметил, шо Борилка кивнул, дрогнувшим голосом произнёс,- знать и прямь бёданька идёть на земли бероские... Коли Боги даровали те силы, коли Велес послал старшин.... то сувсем плохонько... ой! як плохонько!!! Тадыка ступай мальчоночка у избу ваяводы... Чаво туто-ва стоишь стоймя... иттить надоть шибутней!... Торопитьси надоть... мальчоночка!
  - Борил, мене кличуть Борил,- назвал свово имечко отрок.
  - Ладно имячко- Борил... Имя воина, каковой силён духом, светел душой... Со таким имячком можно итти у дальню стёженьку... воно не подвядёть...,- молвил старшина домашних духов, и мотнул головушкой на отворённу дверь сруба.- Ступай Борилушка у избёнку, а я приду слёдом и пособлю... Оно як ваявода тавкой вупрямый, егось словами и россказнями не пояти... туто-ва надоть чавой-то вумнее придумыть.
  - А як же без позволенья входють, ден то можно?- вопросил обеспокоенным голосом малец и вудивленно приподнял уверх свои крепки, сильные плечики.
  - Да...як... як... а вот сице,- недовольно пропыхтел низким гласом Суседко и еле заметно склонив голову на право, на миг замер, будто прислушиваясь, а опосля гневно топнул ногой по поверхности скамли, и негодуючи изрёк,- он энтов Мстибог вже такой вупрямый, такой вупрямый... Ох! ну задам же я ему нонешней ноченькой... задам!... Вже поспит он у мене... поспит!... А ты, Борилушка, ступай смело у избу, да прямёхонько входи у большу горницу, идеже и восседает за столом ваявода, со соратниками из рати. Они ж там субрались повгутарить о своём, а тутась вы прибыли... и вельми Мстибог поначалу сёрдит был, а тяперича расхохоталси ... хохочет... хохочет... Гогочет точно гусь у птичнике... Иди! мальчоночка, время дорого... не страшись... будь смел, а я слёдом прибуду!
  Отрок послушно поверталси, и направил свову поступь прямо ко распахнутой двери избёнки, а Суседко, меже тем, чавой-то негромко буркнул своим помочникам. И тады ж Тюха Лохматая повалилась на деревянну гладь скамли, на морг задрав ввысь свои масеньки ручки и ножки, и немедля вобратилась у крошечну, не длиньше указательного человечьего перста, тонку рукавицу, вязанну из серой шерстяной нити. Тяперича не было видно ни ручек, ни ножек, ни головки Тюхи, пропали у серой шёрстки и ротик, и носик уголёк, лишь усё ищё мерцали те два крохотулечных голубых глазка, находящихся у самом вёрху рукавицы почитай, шо на сшивном шве. Суседко неторопливо наклонившись, споднял рукавичку- Тюху и заткнул её за свой васильковый пояс втак, абы глазки духа могли глядеть по стуронам. А засим усё ещё бухтя собе под нос, подошёл к самому краю скамли, каковая водним боком упиралася у стену избы, и шагнул прямо на деревянно препятствие, и точно растворившись у нём, абие пропал с глаз мальца.
  Поднявшиеся на ноги Коргоруши, неторопливо потянулися, задрали увыспрь пушисты хвосты, и, перьглянувшись, да тяхонько мяукнув, следом за старшиной домачних духов вошли в избёнку сквозе стену сруба, оставив опосля собя витающу подле деревянного препятствия едва различиму пепельну пелену.
  
   Глава пятая.
   Ваявода.
  Борила на чуток задержавшийся посторонь дверного косяка, вухватившись за него правой рукой, и пронаблюдав уход духов, восхищенно покачал головой, да порывисто выдохнув, будто набираяся смелости, перьшагнул чрез проем и вошел у узки сенцы. Слева у сенцах поместились деревянны бочоночки, и вёдра, стоящи друг на дружке, верно приготовленный для чегой-ту, а справа во стене находилась коротка деревянна дверь у клеть, из-под оной слышалси приглушенный низкий говор духа, кажись то Клетник гутарил с кем-то. Мальчик толкнул от собе входну дверь и кады та растворилась, направил свову поступь у избёнку.
  В срубе по леву сторону от Бореньки находилась занимающа почитай четверть горницы здоровущая бероская печь глазеющая на него своим чуть закопчённым челом. Место от стёны до печи величаемое куть, иде хузяйка готовила снедь, было занавешено долгим, натянутым на уже плотным смурным пологом. От боковой стенки печи, проходя высоко, ноли под потолком, зачинались полати- деревянный настил, доходивший до супротивной стороны избёнки. Справа от Борилы повдымалась пята стена, та сама от которой и вела свово величание избёнка-пятистенка, коя дёлила сруб на две равны части. Углом повдоль евонтой и граничащей со сенцами стены, проходила широка, гладка скамля. Эвонта скамля була креплена прям ко стене, обок с ней стояли три точёны, рязны да расписны прялки- гордость любой бероской жёнки. Напротив входа, насупротивной стене горницы находились два не широких оконца.
  Отрок, на малость задержавшийся у первой горнице, прислухалси и различил громкий смех, или як правильно выразилси Суседко, гогот ваяводы во второй части избёнки. Да ни чуть немедля поспёшил воперёдь, и, обойдя прялки, минуя дверной проем (одначе у котором не вбуло дверей) вошёл во втору горницу, величаемую светёлкой, занеже вона и упрямь была до зела светлой. Два оконца поместившиеся, на тех стенах, шо были супротив проёму и на вугловой, лучисто озаряли её. В энтой светёлке, впрочем аки и у первой горнице, стены были белёными, а высокий потолок и ровный пол подбиты липовыми, гладко струганными досками. У правом красном углу на вугловой полке на белянькой, дивно расшитой скатёрке во серёдочке стоял зелёновато-жёлтый сноп пошеницы, украшенный посохшими цветками, первый сноп снятый у энтом году. По обе сторонки от негось поместилися небольши таки, у длань росточку липовы, резны Чуры. По одну сторонку Образы тех кого славили: Сварог, Лада, Макошь, Велес, Вышня, Перун. По другу Кумиры когось чтили: ЧерноБоже, Мара, Вий.
  У левом углу светёлки находилси широкий, деревянный одер, хозяйки и хозяина избы, вустланный беловато-жёлтым одеялом, да украшённый свёрху лёжащими друг на дружке подухами, от самой боляхной до малой. Каковые от чуждых... недобрых очей были прикрыты тонким, белым платком расшитым рдяными, обережными знаками по краю. Вдоль стен стояли скамли и дюжие рундуки, а посредь светёлки поместилси большой четырехугольный, могутный стол на массивных ножках, установленных на вузких полозьях, абы легче було передвигать егось по избёнке. За тем громоздким столом восседал, на широкой скамле, сам ваявода, а осторонь, по водну да иную, от него сторонки, сидело несколько мужиков такого же крепкуго телосложения. Прибывши Соловей и Жаворонок примостились на короткой, да вяще низкой скамле, слегка в отдаление от стола, насупротив громко смеющегося ваяводы, один в один похожего на тока, шо виденного Борилой Суседко, с серыми крупными очами, широким и вроде як приплюснутый носом, тонкими, алыми губами. В лике Мстибога проступала у та сама мужественность присуща- волевым, сильным и смелым людям. Токась цвет длинных волосьев, брады и усов, лежащих дюже красивыми волнами, был не белёсым, а тёмно-пошеничным. Ваявода был широк во плечах и крепок в кости, сидящи рядом с ним воины, тоже казались могутными мужами. Обаче ражий Соловей им не чуть не вуступал в мощи, но явно пужаясь их няго приёму, сидел немножечко ссутулившись, вопустивши плечи, и беспокойно теребил пальцами свой красный, широкий, плятёный пояс.
  Кады Борилка вошёл у светёлку, братец и обавник обернулись, да встревоженными взглядами вуставились на мальчика, который содеяв несколько шажочков по горнице, остановилси недалече от сродников, и кивнул в знак приветствия ваяводе и его воинам. Мстибог, увидавши вошедшего отрока, ащё сильнее загоготал, евось, до энтого смуглого цвету, кожа лица зараз покраснела, сице ярко, чё он стал смахивать на варённого речного рака. Ваявода поднял со стола праву широку руку, и, направив её уперёд, указав на мальчоночку вытянутым пальцем, молвил:
  - Ох..го...го... Энто шоль ваш вояка... отрок конешну не малый, ладный во плечах, да усё ж шибко мал, абы меч добыть и зло им покорить... Оно ты мне гутарь малец, ты вэнтов меч хоть кады- тось видывал... защитничек...го..го...го...
  Борилка гордый по природе, сёрдито сдвинул свои густые, чёрные брови и полыхнув у сторону Мстибога глазьми, громко да гневно вутветил:
  - Гляди ваявода, смехом-то не удавись.
  Мстибог сице неопределённо крякнул, и тут же перьстал гоготать, а тады ж немедля засмеялись те (как тяперича пересчитал их мальчик) пятеро мужей, шо сидели рядом с ваяводой. Овый из них со светлым лицом, кое було не свойственно от природы смуглым беросам, с зелёно-серыми узковатыми очами, да ковыльными, курчавыми волосами, бородой и усами, ноли на четверть головы выше чем ваявода, по-доброму зыркнув глазьми у Борилку, отметил:
  -Видал Мстибог, а малец-то ничавось... кусатьси могёт не то, шо евойные посланники... бэ да мэ... тока и калякають, вроде бычки на выпасе... Оно вэнто сразу вёдать богатырь вошёл, со смелой и храброй душой.
  Борил слухал воина, а сам вудивлялси тому, шо позволил собе у отношение к старшему таку грубость, но не приятны те мысли нежданно были прерваны. Потомуй как мимо няго неторопливо прошествовал, никем, ни зримый Суседко в сопровождении Коргорушей. Духи вустановились предь столом, и оттолкнувшись от пола, подпрыгнув, мгновенно оказались на краю столешницы. И лишь тока их волосаты стопы и подухи лап коснулись той гладкой, деревянной поверхности аки вони направилися к слегка онемевшему ваяводе. Суседко подошёл к покоящимся на столешнице дюжим рукам Мстибога, и перьступив чрез них встал насупротив егойного лица. Незримый хозяин избёнки покачал головой и сморщил свое маханькое личико так, чё стал похож на лёжалый, старый бурак, выражая усем своим видом вельми сильное недовольство. Коргоруши не отстающие от старшины духов ни на шаг, дойдя до преграды, ковторую представляли собой руки ваяводы, замедлили поступь, а маленько опосля и вовсе уселись на столешнице, выпрямили хвосты и яростно застучали ими по поверхности. Суседко точно того ожидаючи, унезапно резко дунул у лико Мстибога. От порывистого ветерка у ваяводы заколыхались волосы на бороде, усах и голове. Мстибог поспешно сомкнул вочи да покрутил головой, словно изгоняючи сон каковой на него нежданно-негаданно на валилси, верно желая пробудитьси. Незримый хозяин избёнки повернулси к мальчику, заткнутая за его поясок серая рукавичка- Тюха бляснула голубенькими крохами глаз, и Суседко, кривя свои масенькие губки, молвил:
  - Покажь им знак Велеса... и тады ж топни ноженькой да крикни, сице оченно зычно и повелительно: "Суседко- дух ентой избы явись, именем Бога Велеса и Ярилы, я сице велю!"
  Мальчик не сводящий глаз со старшины домовых духов, просиял и торопливо принялси развязывать красный поясок, да также спешно скинув с собе рубаху, подалси уперёдь и казал свову грудь да горящий зелёно-голубым неярким светом знак Велеса... И, до энтого мгновения усё ищё хохочущие воины, смолкли. В избёнке наступила така тишина, шо Борил вуслыхал як лягохонько вздохнула Тюха Лохматая, а на дворе грохотая, по деревянному настилу ездовой полосы, колесами проехала сноповозка, да едва слышно заржали Крепыш и Лис здоровкаясь со своими собратьями. И тады отрок резко топнул ногой по полу, аки велел дух, и гулко изрёк: "Суседко - дух ентой избы явись, именем Бога Велеса и Ярилы, я сице велю!"
  А незримый хозяин избёнки вжесь поднял руки ввысь, и токмо мальчишечка тот зов прокалякал, хлопнул у длани, из них не мешкая посыпались на Суседко и Коргорушей светящиеся васильковые крохи огоньков. Энти махие крохи упали и на Мстибога, покрыв на сиг его руки, бороду, усы, кожу щёк, белёсые густы брови и коротки ресницы, отчавочь ваявода сызнова сомкнул очи, и потряс головой, тока те крохи попав на человека, не восыпалися, а враз потухли. Те ж, шо вупали на духов обернулись васильковой дымкой, от оной Суседко и Коргоруши, по-видимому, стали видны людям, потомуй как у тоже мгновение усе громко "вохнули", а ваявода подалси назадь, углядев, против усякого чаяния объявившегося, пред глазьми, домашнего духа. Суседко же, а вслед за ним и поднявшиеся на усе четыре лапы Коргоруши, развернулись к мальчику, и поклонились.
  - О! Борил!- начал балякать незримый хозяин избы.- Ты избранный духами воинства Бога Велеса и яго сынка Ярилы, кликал мене, и, я, Суседко- старшина духов евонтой избёнки явилси и ожидаю твоих повелений!
  И нанова у свётелке наступила тишь, занеже не ведая чё деять, молчали не токась ваявода и егось могутны соотчичи, но молчал и Борилка, не зная, а чаво он должон повелеть. Обаче из эвонтого томительного отишья вывел усех Суседко, выпрямив после поклону свой стан, да оправив чуть примяту бороду, он глухо закряхтел, вопустил удолу задравшийся стягивающий его поясочек, и принялси ходють по столу взадь и вперёдь, всяк раз, переступаючи чрез лежаще на столешнице руки Мстибога. Коргоруши, повторяючи усё за старшиной духов, прынялись также аки и дух прогуливатьси по столу при том корча свои лица, широко разевая рты и мяукая. Суседко прохаживалси невдолге, напоследях, содеяв очередной развороть и перьступив чрез руки ваяводы, он вустановилси на прежднем месте, напротив его лица и произнёс:
  - Видал, Мстибог, каков у мальчоночки знак на груди вгорить?- ваявода усё ащё ошарашенно глядящий на духа торопливо кивнул, а Суседко ужось продолжал,- то... як ты понимашь знак не простой... Знак тот Асура Велеса, каковой як Бог Скота роги свои увыспрь устрямил... И усяк дух, не важно идеже вон кумандует: в воде, лясу, поле, дворе, аль твоей избёнке, узрев тот знак поймёть водно... помогать, пособлять должён он Борилушке, не вжалеючи свово живота.... А ты тут...го...го...го... будто гусь гогочешь... Энтов знак могуть наложить духи лишь по воле Бога... А посему, хоть ты и вупрямый, но усё ж вумный, значить сам домысли, кто велел тот знак накласть... Накласть, зане бёдушка идёть страшна...злобна... от той бёдушки усе...усе могуть погибнуть... не токмо люди, но и звери, и духи... А тяперича я покажу тобе чавой-то ... покажу, шо мальчонка не выдумывал ничавось, а к няму и у самом деле являлси Асур Крышня... Дай Борилушке нож, у тот самый... каковой на поясе у тя виснеть без делу... ну...,- и так как ваявода не спешил выполнять то о чём просил его Суседко, а изумленно разглядывал духа, тот ищё разок дунул яму у лицо.
  Оттого дуновения Мстибог резво пробудилси, и, повинуясь незримому хозяину избы, убрав руки со стола, маленько отклонилси назадь, вынул из ножен свой слегка загнутый, блистающий и вострый нож, да протянул духу. Но Суседко нож не принял, заместо няго к орудию подошли Коргоруши. Вони обхватили нож своими человечьими губами, да короткими, редкими зубами, появ егось - водна за лезвие, а друга за гладку костяну рукоять и развернувшись, медленно двинулись к краю стола.
  - Глянь-ка,- унезапно прорезалси густой и низкий голос ваяводы.- Коргоруши-то выходють на мене похожи... як одно лицо прям.
  А Борил вусмехаясь приметил, шо Суседко перенял не тока лицо и голос Мстибога, но и ево манеру гутарить.
  - Борилушка,- дюже ласковенько обратилси к мальчику Суседко.- Возьми нож, да надрежь перст на ручоночке.
  Мальчик хотясь, и, не понимаючи, вскую то надоть духу, спорить усё ж не стал, он сделал несколько шагов, и, подойдя упритык к столу, протянул руку к ножу. Коргоруши у тот же морг склонили головы, и, раскрыв рты, опустили в широку ладонь отрока нож ваяводы. Крепко зажав рукоять ножа у руке, мальчонка поднес вострый и загнутый клинок к левому указательному пальцу. Да неспешно, зане сувсем не страшилси боли, надавил острием на смуглу поверхность кожи, прорезав у ней широку да глубоку трещинку. Одначе токмо Борилка убрал нож, як чичас же недвижно замер, и от нежданности раскрыл роть. Оно аки из образовавшейся ранки на свет стала выползать капля крови, да токась та капля была ни алого, аль красного цвету, того самого какого и должно ей быть, а ярко-жёлтого, почти златого, похожего на зёрнышко силы Ясуней, шо проглотил вон. Малец заворожено глядел на ту жёлту неторопливо вылезающу из трещинки каплю юшки, а Суседко подойдя к краю стола, протянул свову волосату ручку, и, ухватив палец отрока развернул его сице, шоб ваявода и егось соратники могли зреть энту увеличивающуюся, на вроде набухающей вёсной почки, каплю крови. И лишь взгляды усех воинов упали на ету необычного цвету каплю юшки як абие раздалось негромкое, вылетевшее вёрно из груди- ох!!!
  Унезапно ужесь покинувшая трещинку жёлта, яйцеподобная капля юшки обернулася у маханьку дику бчёлку, шо в обилие живуть во бероских лесах. Бчёлка проползла по коже мальчика еле заметно перьставляя своими мельчайшими лапками, да затрепетав крохотными крылушками, раскрыла их. Полурозрачные бляснувшие златым светом крылушки заколыхались и бчёлка воторвавшись от поверхности кожи, зажужжав взлётела увыспрь. Она сделала несколько кругов над головой Борилки, и, направив свой полёть к окошку, со всего маху стукнулась об слюду, и словно проскользнув сквозе неё, пропала из виду. Меже тем из пальца мальчонки ужотко вылезла очередна капля, коя также як и перва обернулася бчёлкой, и, покружив над отроком, вылетела из избёнки вслед за первой.
  - Энто ты вулшебство сотворил Суседко,- едва слышно поспрашал ваявода, не сводя очей с вылезающей из пальца мальчишечки очередной капли-бчёлки.
  - Неть,- ответствовал за духа Борил, и, положил, усе доколь сжимаемый у руках, нож на стол, высвободил палец из руки Суседко, да зажал порез на нем перстами правой руки. Вырвавшаяся с под няго жёлтая бчёлка в энтов раз закружила над головой Мстибога.- Ден ты не скумекал ваявода, то вулшебство сотворил не Суседко, а зерно силы Ясуней, шо даровал мене Асур Крышня.... Суседко,- обратилси к старшине домашних духов малец, кадысь и третья бчёлка улетела на Бел Свет ткнувшись у слюду.- Выходють, ты вёдал, шо у мене юшка така стала... иного цвету?
  - Агась... вёдал,- кивнув, молвил незримый хозяин избы, он неторопливо развернулси и посмотрел прямёхонько в серы очи ваяводы, а посем добавил,- Мстибог, на груди у Борилушки знак Асура Велеса, кровь евойная таить во собе силу Ясуней, и бундто сама как у Ясуней... То значит одно- большая бёда... беданька йдёть на наши бероские землюшки... И от вэвонтовой бёды будуть ревмя реветь люди, звери, птицы, леса, и реки... будут рюмить духи... Слухай, чавось гутарить мальчоночка и исполняй... занеже то калякають чрез няго сами Ясуни... Боги ваши! И помни у та сила дарована яму лишь на времечко, и ровно к двадцать второму снежаню, уся вона иссякнеть... и тады... тады... разупрямый ты такой Мстибог сгинеть наша землица-матушка, и беросы... И та смерть, народушки из чьего ты роду-племени, чёрным каменьем ляжить на твову душеньку.
  Суседко досказал те слова и враз поднял увысь руки, да громко хлопнул у длани, осыпав себя и Коргорушей васильковыми крупинками искорок. И абие, судя по сему, пропали вони с глаз долой - для усех сидящих за столом, и гостей, потомуй как тяперича воины подались уперёдь, воззрившись у в то само место, идеже мгновение назадь видели духов, а Жаворонок и вовсе подскочил со скамли и вытянув шею, завертал у разны стороны головой. Овый Борилка продолжал лицезреть духов и приметил он аки Суседко подмигнул яму правым глазьком, следом бляснула голубыми очами Тюха Лохматая, пялющаяся на него скрезь серы волоськи рукавицы. Засим незримый хозяин избёнки развернулси направо да вялой, медлительной поступью направилси к краю стола. Суседко вопустилси на самый краешек столешницы, и свесив маханькие ножёнки униз, принялси бултыхать ими в воздухе, однакось при этом до зела внимательно вслушиваясь в зачавшийся разговор. Верные же Коргоруши следуя за старшиной, уселись позадь няго, и, высунув изо рта длинны, розовато- шершавые языки стали причёсывать и оглаживать свову помяту от превращений шерсть.
  - Да-с...- протянул услух тот муж с ковыльными, кудрявыми волосами, шо сидел справа от ваяводы.- Тако я видывал упервой... не только Суседко и Коргорушей со твоим, мой добрый соотчич, ликом... но и юшку, шо в бчёлок оборачиваетси... Выходить Мстибог,- он резво хлопнул ладонью ваяводу по плечу,- надоть мальцу поверить... Можно много чаво удумать, но такое сутворить, чё наблюдали мои очи простому бероскому мальчику або духу неможно... Энто сразу видать- творение Божье.
  - Вже... эт... ты точно подметил... Творение Божье,- согласилси Мстибог и задумалси. Он легонько провёл широкой ладонью по своей тёмно-пошеничной бороде, оглаживая на ней усе волоськи к долу, и обращаясь к отроку, спросил, тока днесь глядючи на него серьёзно-встревоженным взглядом,- молви Борил, а отчавось Асур Крышня даровал то зерно тобе, а не кому иному?
  - Он пояснил,- спешно забалякал вобрадовавшийся мальчоночка, и, склонившись, поднял с пола оброненну рубаху и пояс.- Занеже я не струсил и пришёл у лес в ночь на Купала... Он калякал, шо во мне есть то, чавось неть у других мальчиках, вьюношах и мужах... То есть у моих братьев, но они не прёшли у чернолесье той ночью... да и исполнить, чё выпадаеть на вэнтой стёжке смогу лишь я... Я не вьюноша, но уже и не дитя, отрок.
  - Чудно, право Былята,- покачивая головой, произнёс ваявода, направляя свой вопрос воину с ковыльными волосьми, точно окрестъ него паче никого и не было.- Чавось есть тако у энтом мальце?.. Вроде як и усе.... ни чем не разнитси от иных... окромя росту и крепости.
  - Значить разнитси,- пробачил Былята, и, расплывшись у улыбке осмотрел ладный облик отрока.- Може то у него не тока снаружи, но и унутри.
  - Унутри...- повторил Мстибог говоренное за соратником, и вперившись взглядом у лицо Борилы, сызнова погладил свову бороду, каковая лёжала живописными волнами на груди, да вопросил- а чё за зло тако движетси на наши земли, Борил?
  Мальчик ужось, надев на собе рубаху, и стянув стан поясом, кратко перьдал свой разговор с Асуром Крышней, сказав и про панывичей, и про Торонец, и про меч Индры который лишь и могёть вустановить то зло. Кады он смолк, слово вдругорядь взял Мстибог и глубоко вздохнув, заметил, верно дюже им уважаемому, соотчичу, беспокойно сжимающему лежащие на столешнице мощные руки у кулаки:
  - Слышь...Былята... надоть итить!
  - Раз надоть и Асур Крышня велить...пойдем,- кивнул Былята в согласие головой, а после зекнув очами на отрока, поправляющего подол рубахи прогутарил,- а дорогу у тот град ты ведаешь Борил?
  - Ведаю,- ответил отрок и принялси пояснять, поглядывая то в зёлено-серые очи Былята, то в серые Мстибога.- Перво-наперво надо трюхать ко граду Люпель, а посем итить у леса, шо раскинулись за тем градом... Ходють надобно усё времечко на восход солнца, на всток не меняючи направления. Чрез пять дяньков выйдем ко дальним болотистым просторам, идеже ко мне придёть тот кто вукажеть тропку по болотам... а сице як минуем болота... ащё ляжить упереди далёка стёжка, но нам усё времечко будуть пособлять и направлять нашу торенку.
  -Кажись верно калякаеть мальчоночка,- переглянувшись с воеводой отметил Былята, и нежно провел ладонью по поверхности деревянной столешницы, будто поглаживая доброго коня.- То, шо Торонец затерялси за болотными землями ведают усе... Обаче вряд ли Борила мог иде слыхать, чё путь ко нему ляжить чрез Люпель... И ежели стёжку он знаеть, да нам её, как будеть надобность, вукажут- пора сбираться у поход.
  - И кто ж пойдёть?- вопросил Мстибог.
  - Ты останишься у граде,- молвил Былята, сице словно был старшим у Гарках не Мстибог, а он.- Подготовишь град к войне, прядупредишь других ваявод, сберешь войско... Ну, да то не мне тя учить, сам усё знаешь... А я возьму воинов, мальчонку и пойдём у тот град... Думаитси мене десять человек, предостаточно для тогу походу... Зане неведомо ищё вярнемси мы аль нет. Тебе ж соотчич, воины, коль ворог придёть к порогу нужней будуть.
  -Вас будет девять... да отрок, не маловато ли?- беспокойно глянув на соратника поинтересовалси Мстибог, а кадысь Былята вутрицательно мотнул головой, добавил,- ну, пущай будять по-твоему... Давай тадыличи рёшим кады ж отправлятьси.
  - Надоть скореючи,- встрял в говор Борил и шагнув ближее к столу оперси на поверхность столешницы дланями, заглянув во саму глубину глаз ваяводы.- До Торонца путь не близкий, а зло оно ужотко топаеть ко нашим землям и нясёт сюды гибель... Медлить никак неможно!
  - Ну, коли зло вже топаеть... и нам надо ступать,- широко вулыбнувшись, сказал Былята, и, сжав кулаки, мощно и единожды стукнул по столу, точно вутверждая принято решение.- Тады чрез два денька, по утренней росе двадцать пятого кресеня отправимси у поход.
  И тот же морг Суседко, усё ещё слухающий молвь да сидящий на столе, спрыгнул униз на пол и глухонько выдохнув, вроде прощаясь с Борилой, ушёл, в сопровождение своих верных путников Коргорушей, сквозе стену у соседню горницу, напоследок повернув голову и кивнув мальчишечке.
  
   Глава шестая.
   У путь.
  Чрез два денька, двадцать пятого кресеня, аки и було намечано, раненько поутру Борил, Былят и ащё восемь воинов направились во поход... туды в град Люпель да лежащие за ним леса, болотны земли, шо должны были привесть их ко Торонцу и мячу Бога Индры. Борилка тяперича восседал верхом на буро- сером Крепыше, шо нарочно был взят у Пересвета для дальней дороженьки. Соловей, провожаючи меньшого брата, крепко его обнял и напоследок поцеловал у лоб, чавось николеже раньше ни делыл. Он тяжело вздохнул, точно прощалси с Борюшей на век, утер тыльной стороной сухи очи, в кои чагото-сь попало, да помог братцу усестьси на коня, а засим долзе махал отъезжающим во след рукой, до тех самых пор покудась ужо и не слилси с ездовой полосой, словно сровнявшись с ней. Борилка также долзе оглядывалси назадь, ощущая унутри таку тяжесть, вроде и прямь расставилси со старчим, и таким скупым на выражение чувств, братом навсегда.
  Былята трюхавший осторонь мальчика, на крепком, мощном гнедом жеребце, гордо ступающем по пыльной, ездовитой дороге, глянув на поникшего отрока, возымев намерение егось отвлечь от горьких мыслей, принялси выспрашивать у него о семье, братцах, сёстричках, матушке да отце. И за таким неторопливым баляканьем Борилка вроде як и отвлекси от тоски, шо который дянёчек томила его душеньку. Немного опосля малец и вовсе повеселел, да сам полюбопытствовал о семье дядьки Быляты, сице он его кликал, и о воинах, шо верхом, на дюжих лошадях ехали, позадь них. И Былята, по-доброму поглядывая на мальчоночку, поведал ему, шо семья у няго, як и у сякого бероса большенькая, детворы в ней вже осемь душ из коих пятеро сынов, да три дочуры. Старши евойны сыны да девоньки усе семейны, да сами детками обзаведенные, а два младших паренька ащё покуда холосты.
  - Предпоследний,- и Былята развернувшись да указуя на парня, едущего позади них, на чубаром жеребце, молвил,- отправилси со нами.
  Мальчонка обернулси, глянул назадь ...туды на кого казал воин. И узрел там дюже могутного вьюношу, со такими широкими плечьми, про которые гутарять беросы- сажень во плечах, высоком и як отец светлолицем. Волосы у парня были длинными ноли до плеч, да ковыльного цвета, ищё даже светлее чем у Быляты, а на лоб ложилси вихрастый густой чуб. Коротка бородёнка, да редки вусы имелись у того вьюноша, каковому отец дал тако ладное имечко - Крас. Высоко посаженные, белесоватые, мохнаты брови, да густы, загнуты ресницы придавали его упавому лицу вудивленное аль радостное выражение, а глаза его поглядывали на Бел Свет то голубым, то серым цветом... И тось было не понятно какого ж они у него на самом деле цвета. Широкий с расширенными ноздрями нос и выступающие уперёдь алые губы делали лицо Краса не токась ладным, но и смелым, волевым. Оттогось он сразу понравилси Бориле, лишь тока малец на него взглянул, а кадысь он ему ещё и подмигнул, то и вовсе расположил ко собе своей простотой.
  Середь воинов сопровождавших Быляту, лишь Крас да Орёл, сын ваяводы Мстибога, были холостыми... первому було осемнадцать годков, а другому девятнадцать. Все востальны воины были семейными, пожившими на Бел Свете, вопытными мужами. Кажный из них был крепкого служения да высокого росту, оно аки та мощь присуща беросам, сынкам Вышни. Былята указывая на кажного из своих соратников знакомил с ними мальчонку, гутаря о них немножко:
  - Энто Орел- мяньшой сын ваяводы... Глянишь на него и не вотличишь... то Мстибог идёть али сынок его... сице они схожи.
  И впрямь меньшой сын ваяводы дюже походил на свово отца и ростом, и крепостью кости, и тёмно-пошеничными волосьми, бородой и усами, тока чуток мнее густыми, и даже широким приплюснутым носом, и тонкими алыми губами. Токась очи у няго были не серыми, а карими... да и конча был он молод. Оттогось у его лице не проступали тонки морщинки присущие людям взрослым, а в волосах не мелькала седина. Он был силён, мужественен и смел, а бела рубаха, каковую он надел у путь, придавала ему каку-то чистоту и не тронутую бедами беззаботность.
  - Лучий он друг мово сынка,- меже тем калякал Былята, и, кивнув главой на подъехавшего к няму с левого боку воина, представляя его, скузал,- энто знакомси Борилушка, мой соотчич Сеслав,- воин зыркнул у сторону мальчонки глазьми, верно утак осе здоровкаясь.
  А Борилка поёжилси, вглядываясь у того соотчича, у кыего чрез усё лицо проходил красный выпуклый шрам, зачинающийся иде-то сторонь уголка левого глаза, шедший чрез середку, точно перерубленного скривившегося управо, широкого носа, да тонкой полосой доходивший до верхней губы. Энтов шрам дюже портил тако приятное лицо Сеслава, у какового были крупны очи серо-зеленого цвету, полные губы, засегда плотно сомкнутые, со слегка приподнятыми уголками рта. Рыжие до плеч волосы, брада и вусы с обильной порослью седых прядей, глубокие морщины прячущиеся в уголках глаз, на высоком смуглом лбу и меж рыжеватых, тонких бровей поясняли, шо Сеслав туто-ва по возрасту самый старшой из усех.
  - Сеслав, у нас, по младости лет возвращалси из соседнего града,- стал сказывать Былята, узрев с какой жалостью воззрилси Борила на воина.- И на нягось напала ватага душегубцев... у тось его и одарил ктой-то из них таким шрамом.
  - А самим чавось?- поспрашал отрок и увидев як широкось просиял ему Сеслав, чуток качнув главой, да у тот жи миг преобразив свово лицо какой-то добротой и наполнив его светом, просиял у ответ.
  - Ты гутаришь о душегубцах?- перьспросил Былята, заметив аки соратник и мальчик обменялись улыбками, да узрев кивок Борилкин, добавил,- ну, може ктой-то опосля той заварушки и вуполз я не ведаю, но то, шо не ушел энто точнёхонько...,- и воин приглушённо загреготал.
  Малец, окинув взглядом ражего Сеслава, да висевший у няго на поясе меч у ножнах, казавшийся ему дюже мощным, хоть и ничагось не балякнул дядьке Быляте в ответ, одначе усё ж молчаливо согласилси, шо от такого воина уйтить и верно можно лишь ползком.
  - Подле Краса трюхаеть Любин, - продолжил балабонить Былята.- Вишь каков он пошеничный у нас и брада, и вусы, и волосы... улыбчивый и развесёлый...У него во избёнке, засегда песня слышна, то его девоньки поють, дочурки... Ему их Ладушка-Богородица целых восьмерых послала, и усе друг опосля друг нарождались... Так он их вжесь который год замуж выдаёть... да не как не выдаст.
  - И чавось ни во одного сынка неть?- поинтересовалси малец и обернувшись, посмотрел на ладного и дюже хупавого ликом воина, величаемого Любином, со смугловатой кожей, тёмно-серыми очами, тонко загнутыми на вроде радуги пошеничными бровьми, пушистыми да долгими, точно у девицы, ресницами, со длинным костлявым носом и пухлыми большими губами.
  Любин был обряжен у серую рубаху, расшитую по вороту распрекрасными узорами, да усякими там оберегающими символами Ясуней беросов, судя по сему, нарочно приуготовленну ко дальней дороженьке. Сыромятный пояс огибал его крепкий стан, придавая яму ащё большую красоту да ладность.
  - Почему ж неть... есть два сынка... и оба старшеньких... ужось они жёнаты...,- молвил Былята и по-доброму вусмехнувшись отметил,- впрочем и там пока водни девчинки рождаютси... нет покуда внучат.
  - У моих братьев тоже одни девчины,- припоминая сродников, прокалякал Борила и протяжно вздохнул.
  Былята вуслыхав тот протяжный, горький вздох, посмотрел ласковенько на мальца и обращаясь лишь к нему, загутарил:
  - От то... ты Борюша, не стони так... ничавось вмале увидишьси со родными...И не заметишь, як времечко пролётить и ты ко себе в деревеньку вернёшьси... Матушку вобнимишь, сёстричек, сродников и братца... того меньшего, коего вельми любишь аки я погляжу.
  - Младушка его кличуть,- улыбаясь слувам Былята, произнёс отрок.- Он у нас самый маненький у семье... из деток матушки да отца... из мальчишечек.
  Былята вотпустив поводья, протянул леву руку к мальчугану и нежно, утишительно потрепал того по волосьям, а после поведал ему о братьях- близнецах Ратмире и Гордыне, которые были схожи лицами, поелику уродились сообща. У братьев были одинаковыми тёмно-пошеничные волосы, густы бороды и усы, сведенные вкупе всклоченные брови, серо-зеленые очи, удлиненно- прямые носы, да узки губы. У близнецов ано морщинки, зачинающиеся у крыльев носа, схожими, тонкими полосками соприкасались со уголками рта, точно братья засегда и смеялись единожды. У энтих воинов были не округлые, а удлиненно-узкие лица, цвет кожи гляделси не токась смуглым, но чуток даже отдающий краснотой. Оба они были крепки и высоки, на обоих сидели одеты цветасты рубахи навыпуск перьтянутые ремнями да смурного холста штаны, а на ногах находилися чёрны сапоги, як и у иных соратников снурованные упереди. Правда Гордыня был маленько повыше Ратмира, тем самым егось и отличали от брата.
  Замыкали, едущих по ездовой полосе путников, два воина, оба могутные и, по-видимому, не на много моложе Сеслава. Тот шо был похудее величалси Щеко, он имел такие же аки и у близнецов тёмно-пошеничные волосы, браду и вусы тока хорошенько сдобренные седыми прядями. У негось було широкое, як и усех беросов, округлое лико, серые с зеленоватыми брызгами очи, тонкие плотно сжатые губы с опущенными уголками рта да крючковатый, мясистый нос. Тот же кыего Былята представил последним звалси Сом. Это был самый высокорослый, ужотко не меньче двух аршин да тринадцати вершков росту, мощный воин. Руки евойны казались дубинами, а кулаки напоминали утолщенные набалдашники и чудилось, шо осталось тока Сому вбить у них гвозди и усё... иди мотыляй ими никто и николиже ни справитси. Одначе по виду он был вельми добрым, сице глядели и его небольшие голубоватые очи, свернутый у бок, судя по сему, поломанный широкий нос, и полные, алые губы. Кожа у няго была светлой, ни такой як у Былята и Краса, но усё ж не можно молвить, шо она и смуглая, аки у Бореньки. Волосы, борода и усы редкие да белокурые. Былята балабоня о нем с мальчонкой сказал:
  - У нашего Сома брады да вусов аки калякають, шо ктой-то наплакал... раз... два волоска и обчёлся... Но муж и воин он славный... и ещё шибко славно он готовить... Ха...ха...- засмеялси старший из воинов и зачесав ладонью на голову завиток волос, шо скинул ему на лико ветерок, добавил,- оно затем и бул взят, абы добре нас кормить... Зане знашь во пути, снедь главней усего... Ведь на голодный жёлудок многось не проедешь и не пройдёшь.
  -А сома вон ладно готовить?- усмехаясь, вопросил малец, воборачиваясь и поглядывая на такого разудалого воина Сома.
  - Сома...- протянул Былята и ащё громче засмеявшись, кивнул,- и сома он сварганит... он у нас не дюже привередливый.
  Воины отрядившиеся у дальню торенку больно не отличались одежонкой, и як Борила казали ейну простоту: рубахи- серы аль цветасты, засегда носимые навыпуск; сыромятны ремни на оных висели ножны с мечом, охотничьи ножы, або небольши топоры; померклые или пелёсые штаны; кожаны сапоги; за плечами усех находилися котомки, туло да луки. Право молвить у Сеслава и Былята туло для вудобства были приторочены к седлу.
  А про воина Сома Былята балабонил ей-ей истинну, шо он был не привередливый и ладно готовил, потому кады к вечёру, обок реки Ужо стали на ночлег и на уду словили несколько огромных рыбин у том числе и усатого сома. Его тёска Сом со привеликой радостью принялси варить во большом котелке, шо везли с собой, наваристу ушицу, при том чаво-тось развеселое напевая собе под нос.
  Борила, покуда старшие разводили костры, и готовили кушанье, искупалси у реченьке, пройдя, абы не пугать рыбину, униз по течению, а возвярнувшись лег на оземь покрытую свеже- срубленной прибрежной, высокой да зелёной травушкой. Мальчишечка придвинув к собе котомку, развязал снурки, и, достав изнутрей её, кугиклы принялси играть на них. И по таким вольным, наполненным тёплыми лучами солнца, радости и счастья, землям бероским, по просторам заливных лугов, и стоящим, по другу сторону от ездовой полосы, березнякам да осинникам, полётела нежная, тихая погудка. У тот же морг смолкли голоса гутаривших воинов, затих дядька Сом, прекратив свои напевы, лишь не перьстали калякать пасущиеся ублизи кони. И тады вуслыхал Борилка, як тихо сам с собой разговаривал Крепыш, жалуясь на горьку судьбину, серчаючи на свово хозяина Пересвета, каковой пустил его у каку-то неведомую даль, оторвав от родного краюшка, от любезной его жёнки- Звёздочки, да маханьких деток-жеребяток. Жалилси сам себе Крепыш, чё горды кони, воинов, надсмехаясь над ним кликают его ведмедём.
  Мальчик прекратил играть на кугикле и прислушалси, да вуслыхал ржание свово коня... недовольное и негромкое... Отрок широко вулыбнулси, посмотрел на голубо-серое небо, на подошедшего к краю небосвода и оглядывающего земли Бел Света со любовью и нежностью солнечного Бога Ра, и закрыв очи у тот же миг вуснул.
  На пятый день стёжки, Былята, Борил и воины уехали ужось далече от града Гарки, обаче до Люпеля то составляла лишь треть пути. Вмале на перькрестке дорог, вони повернули направо и покинув пределы широкой и глубокой реки Ужо направились у объезд, стараясь миновать огромны просторы хвойных лесов. Тока миновать их почемуй-то не получилось... Они унезапно встали стеной с одного боку дороги, со другой же, ащё вяще непонятливо, стелилися бескрайние степи покрытые усе возможными ярчайшими, луговыми цветами, правда кое-где вже отцветающими, инолды сменяющиеся ковылями, а после нанова тем многоцветным разнотравьем.
  В энтом точно зачурованном месте совсем не було речек... ни в каких.... ни малых, ни больших, а полуденный жар солнца, казалось иссушил кубыни путников и словно их самих, вубразовав во рту каку-то парящу сухоту. Утомленные от зною и отсутствия водицы воины оглядывали просторы земель, приподнимаяся на стременах, стараяся узреть аль услыхать звон воды. Кони измученные, не мнее, а може и паче хозяев, сёрдито трясли головами, беспокойно мотыляли хвостами, ударяя жёсткими волосьми по телам, своим и тех кого вёзли на собе, да попеременно ржали, обидчиво требуя питья. По коже людей и короткой шёрсти животных струилси липкий пот, каковой не приносил облегчения, а наобороть тулил жгуче-сыру рубаху да скряпучее седло к телу, отчавось становилось лишь жарчее. Такой нонче не обходимый сын Стрибога Асур Летнего ветра, тёплый и приятный Догода ни появлялси, хотясь о нём усе мечтали, а посему и призывали... но увы! ни Догоды, ни даже его легчайшего порыва, ничавось не пролетало у воздухе. Чудилось шо не тока люди и кони, но и сам бор, и елань постанывали от энтого летнего зною, а временами и вовсе становилось тяжко дышать. Густы воблака пыли, от переставляемых конями копыт, подымались с дорогими, и кружили осторонь ейной поверхности, а посем такими же рыже-бурыми мельчайшими крупинками покрывали шёрсть на ногах жеребцов, точно желаючи усё окрасить во единый цвет.
  Борилка шибче усех старалси увидать водицу, так вон желал пить, потому як давно вже опустошил и свою кубыню, и кубыню одолженную Сомом, воином с которым за последни деньки дюже сдружилси. Он также аки и други путники, приставал на стременах, всматривалси в краснолесье, туды во глубины леса. И зрел он у там высоки мощны дерева ели с большущими распростёртыми у разны стороны ветвями покрытыми зелёными, жёсткими и вострыми игловидными листьями- хвоинками. Зрел он там не мнее дивны дерева пихты несущие горизонтальны ветви, обильно усыпанные хвоинками, да сосну с высоко поднятой широкой кроной, с чешуйчатой серо-коричневой корой испещрённой трещинами. Во том лесу, под купавыми деревами, идеже земля була укрыта густой полстиной сухой хвои, да низенькими травушками пробивающимися скрезе неё, медленно вышагивала, по едва различимой звериной тропке, тёмно-бурого окрасу олениха со двумя малыми оленятами, чья шёрстка на спинках казала бледно-белы небольши пятнышки. Олениха шла по тропе, усё времечко, опасливо поглядывая по сторонам, а её детки не вотступаючи ни на шаг испуганно шёвелили своими крупными вушами, прислушиваясь ко всем звукам у лесу. Борилка, придержал свово Крепыша и кады конь вустановилси, двинулси взглядом по той тропке стараясь обогнать неспешно ступающу мать.
  - Ты, чавось Борилка?- вопросил Сом, приметив чё мальчонка замер на месте и сам, придержав свово коня, посмотрел тудысь куды воззрилси отрок.
  Борила, словно понимая, шо та тропочка там неспроста, направилси взглядом по ней, и невдолзе увидал мгновенно блеснувшу и тут же потухшу гладь воды. Он торопливо понудил Крепыша и кадый тот перьшёл на скок, вобъехал удивленно уставившихся на него Сеслава и Былята, ехавших упереди, да проскакал малеша, а опосля сызнова придержал коня, да вгляделси у лес. Какой-то миг он искал у глубине бора ту тропочку, а найдя сызнова устремилси по ней взглядом и наконец-то остановилси на том чавось искал. Там, ужотко намного далече, иде чичас трюхали странники, и впрямь находилось озерцо... сувсем небольшое с синеватой, чистой и прозрачной, еле заметно колыхающейся, водицей. Узрев воду малец радостно выдохнул, почувствовав як до не возможности иссохлись его губы, язык и даже нёбо над ним. Казалось язык и вовсе уменьшилси во длине и ширшине, а унутри глотки стоял такой жар, будто Борил чаво-то вельми горячущее сглотнул.
  - Борилка, чаво ты поскакал?- нагнав мальчика, да придержав обок няго коня, спросил Былята.- Никак воду углядел?
  - Агась, узрел,- довольным голосом произнёс мальчонка, ужотко вощущая тот чудесный вкус волшебной и чистой водицы на устах.- Дядька Былята у там упереди вижу озерцо... Токмо трусить надоть ащё по стёжке, а опосля углубитьси у бор.
  - Идеже, покажь водица,- молвил Сеслав и уставилси по направлению стремительно поднятой руки отрока.
  Сеслав привстал на стременах, и, напрягая очи, како-то времечко созерцал дали краснолесья, обаче засим покачал головой, верно ничавось не усмотрев.
  - Далёко, - пояснил Борила опосля того, аки и други воины, придержав жеребцов, вглядываясь у лесну ширь, так и не смогли увидать озерцо.
  -Неужель ты сице добре зришь?- покачивая головой, поинтересовалси недоверчивый Сеслав, и зыркнул прям у очи мальчишечки.
  - Неть, дядька Сеслав, вижу я аки и усе,- заметил Борилка и вулыбаясь, похлопал ладонью Крепыша по сильной шее, поощряя ехать.- Просто я глотнул божественной силы и оттогось такими вумениями и обзавёлси... Ну, токась може мы потрусим, а то больно пить вохота!
  И зане пить хотел не водин Борилка, а и усе иные странники, то тронув поводья да понуждая коней, потрюхали следом за мальцом. Вскорости они поравнялись с тем местом дороги, откудова було рукой подать до глубин краснолесья в оных и пряталось то само озерцо.
  - Туто-ва... тока надобно сойти,- изрёк отрок и первым покинув седло, спрыгнул на ездову полосу, густая пыль, витающая сторонь ног Крепыша, ураз поплыла густым маревом к сапогам Борила и немедля сменила на них цветь с чорного на пелесый.
  - А кони туды к озерку дайдуть-то аль неть?- спросил Сеслав, спешиваясь и вглядываясь во лесну даль.
  - Дайдуть... коли мы ногами потопаем,- ответил мальчоночка и первым ступил во невысоки травы, шо полосой вухраняли подступы к бору.
  - Былята, давай, тады... ежели там и упрямь будеть водица на ночь востановимси, а то день до зела жаркий был... Да-к и солнце ужо к закату тронулось,- предложил Сеслав, и двинулся за мальцом.
  - Есть там озерко... есть,- буркнул Борилка, серчая, шо ему не верять.
  Да потянув поводья на собя, пошёл шибче, шоб значить быстрей найти водицу и дуказать усем, чё гутарил правду. Лес, у который вступил мальчоночка был хвойным, у нем мешались ели, сосны и пихты. Обаче в эвонтом месте окромя ели ничавось не росло, их мохнаты, здоровенны, пониклы ветви стёлились по земле, почва сплошь, уся была покрыта иссохшими хвоинками, сломанными ветвями, а кое-где и порушенными стволами упавших деревов. Ели наполняли воздух, в краснолесье, запахом ядрёной хвои и горьковатым ароматом живицы, стекающей по стволам деревьев да застывающей у там в виде жёлтовато-прозрачных наростов, топорщившихся недалече от зеленоватых молоденьких шишек. Шагающий упереди сех Борил всматривалси удаль, он вжесь давно узрел озерко и теперь вельми торопилси, занеже хотел убедить недоверчивого Сеслава да и других воинов, шо ни чё, ни надумал. Отрок прибавлял шагу, резко дёргал за поводья буро-серого Крепыша, которого секли по телу ветви ели, бойко перьпрыгивал чрез упавши стволы деревьев, и напоследях приблизилси настолько, шо озерко блеснуло яркой-синевой воды. И у тот же морг услыхал позадь собя восторженные, одобрительные возгласы воинов да радостное ржание коней, почуявших водыку.
  Обойдя очередну полосу деревьев, мальчик вышел на брег озера, да глянув на таку вожделенну воду, раскрыл до энтого сомкнутые, сухие и потрескавшиеся губы, и абие у роть хлынул живой дух прохлады, перьмешанный с чистотой места. Борила сгорая от жёлания быстрее напиться, остановилси и обернувшись, зекнул глазьми на вышедшего из-за ели Сеслава, тот поравнявшись, протянул руку, и, придержав под уздцы Крепыша ласковенько вулыбнулси да кивнул, позволяючи, тому кто их и вывел к воде, испить её первым. Малец вубрадовавшись разрешению, отпустив поводья не мешкая побёг к бережине и резво впал на колени пред водицей, прямёхонько во густой зелёный мох, шо пухлыми подухами укрывал по кругу нешироко озерко. Низко склонившись над той дюже чудесной жидкостью, вон вытянул губы и принялси пить, таку чисту с лёгким привкусом живицы и хвои, воду.
  Мальчонка утолял жажду вельми долго, ужось усе воины, сменяючи друг друга, напились, заполнили кубыни, у том числе и его, а он всё никак не мог оторваться от водицы. Напоследок вон сделал ищё пару больших глотков, засим вопустил ладони у озерцо, набрал у них таку изумительную воду и обмыл лицо да волосы, кои от жара, пота и пыли слиплись, и висели словно снурки, и тадысь тока поднялси на ноги. И тагды воины подвели к воде лошадей, оные зайдя по колено в озерцо, пили также долзе як и Борила, да смачивали у ней свои длинны, раскрасивы гривы.
  Отойдя от края брега, мальчишечка осмотрелси, тяперича кады он напилси и жажда перьстала егось изводить можно було и восхититься таким красивым, чудным местом, у котором они вочутились. Озерко окружали те самые широкие у обхвате, высокорослые ели, ближайшие подступы к няму поросли ярким, зелёным, пухлым мхом, кажись нарочно здесь высаженным. Насупротивной же стороне озера мальчик разглядел тропочку, да тока не зверину, ту, шо проходила рядышком, по каковой двигалась олениха-мать и взгляд Борилы, а точно пробитую людскими ногами, которые творя стёжку убирають со неё стволы, ветви и веточки. Малец вгляделси у ту торенку, вон даже привстал на носочки, стараясь выведать- куды ж она вядёть, но та стёжка ускорости терялась из виду... там... идеже, ражими стенами, стояли хвойны дерева и ужотка не тока одной ели, а сызнова уперемешку с пихтой и сосной.
  - Место ладное,- молвил, рассматривая озерко Сеслав и погладив своей шершавой от мозолей ладонью отрока по мокрым волосам.- Умница Бориша, шо вузрел энто озерцо.
  - Там с той сторонушки озерка торенка,- указуя на противный берег закалякал малец.- И та торенка ня зверина, а людска... йдёть вона во глубины леса, и идей-то теряетси, вже то я не зрю.
  - Идеже тропка?- у два голоса взволнованно перьспросили Сеслав и стоявший сторонь него Былята, и вонзились взглядами туды куды указывал мальчонка.
  - Агась... и я ту тропку зрю,- вступил у разговор Орёл, он поднялси с оземи, иде сидючи на мягком мхе снуровал свои сапоги, абы те крепко обхватывали голень ноги.- Та тропа чиста... прав Борил не зверина, людска... А може туто-ва идей-то поселенье людей, али может гнездо душегубцев каких? У таки кругом чащобы, окромя душегубцев в энтих землях никтой и не поселитси... кому ж оно нужно прячатьси от честного люда.
  - Не дюже то похоже, шо тут могуть обитать душегубцы,- заметил Сеслав и вроде выспрашивая у свово шрама, провел указательным пальцем по тому насегда вспухшему шву кожи.- Вжесь я ведаю, чё тот злобный люд николиже ни чаво дельного не могёть делать, окромя боли и зла, а тутась вишь як мудрёно усё устроено,- Сеслав обвел рукой, будто очерчивая коло по краю бережина озерца.- Туто-ва оно ж сразу видать ктой-то вухаживаеть за водицей и озерком... Весь брег мхом уважен, а у водичке ни веточки, ни иголочки... Коли кто тута и живёть, то явно не душегубец... то ктой-то иной.
  - А тады ж кто?- встрял с вопросом, самый молчаливый из усех, Гордыня и мотнул главой у сторону противоположного брега.- Кто ж у таку даль зайдёть? Кому тако надобно?
  - Може какой лесной народец,- соглашаясь с Сеславом закалякал Былята, он воинами был избран старшиной, оттогось его слово было засегда последним и должно самым верным.- Одно точно, народец тот не злой, гляди як вони лес чтуть и любять... а ежели любять, значь у душе ихней свет править... Ну, и тадысь усем понятно свет и зло, и тьму засегда изгонить.- Былята задрал голову и посмотрел уверх, тудыка на усё ащё голубовато небушко, кое обаче ужо покидал Асур Ра, и произнёс,- Нут-ка, давайте чё-ль на ночлег становитси, луче место и не выбрать. Орёл, Крас, а ну-кась, пройдитесь, може чаво подстрелите, вже тут дичи должно быть у достатке.
  Крас и Орёл вуслыхав указанье старшины, согласно кивнули головами, да принялись сымать с сыромятных, широких поясов ножны с мечами. Пристроив оружие на мох в одно место, парни перькинули через плечи туло со стрелами да взяв по луку ужотко было двинулись на охоту, кады Борил заглянув у узковатые, зелено-серые очи Быляты, выпрашивающе прогутарил:
  - Дядька Былята, а може и я с ими схожу, мене засегда братцы да отец брали, да и нонче я такой глазастый... вжесь усё узрю окрестъ.
  Старшина воинов посотрел на взволнованного мальчика, и, благодушно вулыбнувшись, пожав мощными плечьми, ответил:
  - Отчагось сходи, коли робяты беруть,- и перьвёл взгляд, зыркнув на Краса, который меж тех двоих был усегда старшиной, и кады парень кивнул, добавил,- тока далёко не хаживайте... Да сице, шоб мы могли прийтить к вам на выручку... А то усё ж неведомо, ктой то протоптал ту тропочку.
  Борилка утак вобрадовалси, шо не дослухав Быляту, мгновенно скинул со плеча котомку, да пристроив её к воружию робят, торопливо взял у Сома, туло и лук, каковые тот по доброте души пристроил на своем коне, да спине, абы отроку було по-легше. А опосля, скорым шагом, поспешил за парнями, обходящими озерцо по левому краю бережины, покрытому мягким и кое-где влажным мхом. Мальчик вскоре нагнал Краса и Орла и также як они медленно пошёл следом.
  Обогнув озерко, они вышли к тропочке, и, ступив на неё, остановились, шоб осмотретьси. Та торенка и впрямь була ладно вутоптанна, и будто ездова полоса покрыта свёрху бурой пылью. Со неё были сметены або вубраны ано мельчайши листья-хвоинки, а по поверхности ейной проглядывали следы... Водни из них принадлежали зверю, то были влажны большуще следы волка, точно животина та совсем недавно алкала из озерка водицу. Одначе были туто-ва и следы чем-то схожи с людскими стопами. Токмо вони были не крупными, и, по длине, кажись, принадлёжали отракам, такого ж возраста як и Борилка.
  Присев на корточки обок стёжки и воглядев, вощупав следы и людски, и зверины Крас како-то времечко молча их созерцал, а посем поднявшись и пройдясь узадь да перёдь по тропке, развернулси и крикнул, обращаясь к Быляту:
  - Отец, тутась людски слёды, давеча хаживали... обаче похожь то прибредали отроки, равнолетки Борюши нашего.
  Былята вслухалси в окрик сына, и кивнувши, ответствовал сице, шо голос евойный пролетевши, своим приглушённым звуком, наполнил токась земли покрытые мхом и саму водну гладь озерка:
  - Шо ж, будьте начеку, далёко не ступайте, оно як у ребятёнка засегда есть отец аль дед.
  - Ладненько,- согласно и тоже тихонько выдохнул Крас, и, пропуская уперёдь глазастого Орла пошёл за ним следом.
  Борила обернулси назадь, посотрел на своих путников. У там, за озерцом, Сом и Любин ужо разводили костры, востальны ж воины принялись сбирать сушняк. Малец чуток помедлил, да засим уприпрыжку побёг нагонять робят, на ходу поправив туло на плече. Орёл шел дюже медленно, осторожно и бесшумно ступая на оземь, и у то ж времечко внимательно рассматриваючи чернолесье. Борилка нагнал Краса идущего следом за соотчичом, и парень воглянувшись сердито зыркнул на него, тяперича прямо-таки тёмно-серыми очами, да, мотнувши головой, отчавось егось вихрастый чуб подлетел увыспрь, шёпотом молвил:
  - Ты, чавось скачешь аки конь? Усё зверье разбежитси, при таком то гаме.
  Отрок тот же сиг перьшел на шаг и понятливо провел пальцем по устам, показываючи, шо будеть соблюдать положенну у таком случае тишину. Крас сменив на лице выражение с сёрдитого на сурьёзное, усё ж одначе вухмыльнулси, да поспешил за уходящим Орлом, а мальчоночка, меже тем, не отставаючи, но днесь ступая неслышно, прынялси оглядывать земли справа и слева от собе. Как вон и приметил раньче, в энтом месте, ели стали нанова перьмешиватьси с сосной и пихтой, и, возвышаясь плотными стенами подбирались почитай, шо ко самой торенке. Неиде кругом не було заметно никакого поселенья, ни избёнки, ни даже шалаша, у которых частенько вотдыхают али прячутся от непогоды охотники. Тропка, усё также хорошо наторенная, вела воперёдь, инолды петляючи управо и улево, може прячась под мощными ветвями ели, а може заманивая в свои неизведанны глубины чужаков. У бору було оченно тихонько, кажись от той духоты которую нонче сутворил Бог Ра, зверье присмирев отлеживалось у прохладных норах под землёй або под широкими ветвями деревов, создающих навес. Но глазастый Борила усё ж вскорости узрел, под малорослой молоденькой елью, серого, большущего зайца. Тот прилег на оземь, и, поглядываючи по сторонам, тревожно подёргивал длиннющими вушами, вслушиваясь у те новы, неведомы ему до нонешнего денечка, звуки, пришедши у лес.
  Разглядев того зайчину мальчонка востановилси, спешно снял с плеча лук и открыв кожанну крышку туло достал отнуду стрелу. Лук отрока был простым. Концы егойны, величаемые рогами, были выточены из рогов оленя, древко содеяно из дубовой ветви, а тетива сварганена из жилы зверя. Вставив стрёлу у лук да придерживая её пальцем, Борилка направил вострый наконечник у направлении зайца. Вже вельми медленно вон оттянул тетиву к правому уху, и, прикидывая на глаз, отпустил её. И абие вырвавшаяся из лука, порывиста да крепка, стрела с черенковым наконечником, венчающаяся пером орла, чуть слышно засвистев и будто рассекаючи воздух, понеслась к притихшему зайцу, каковой успел токмо тревожно повесть ушами, як остриё шиловидного черенка распоров серу шерсть надвое вошло у его тело.
  Орёл и Крас услыхав радостный возглас Борилки ураз повернулись, а малец уже сошёл с тропы и направилси прямёхонько к убитому зайцу.
  - Чавось?- раздалси позадь мальчонки недовольный говор Краса.
  Борилка вуказуя рукой на молоденько деревцо, под которым лежала дичь, на морг обернулси, замедлив свову поступь и глянув во нахмуренны лица робят, негромко изрёк:
  - Зайца я тама подстрелил, - да не мешкаючи прибавив шагу, перешёл на скок и у таком подпрыгивающем виде, двинулси ко добыче.
  Проскакав по оземе укрытой полстиной хвои, сувсем немножечко, Борила унезапно почувствовал, аки та ушла у него с под ног, и он на чуток вроде завис у воздухе. Отрок поспешно глянул собе под ноги, и узрел там узку и, верно, бездонну рытвину, порывисто взмахнув руками, будто крылами, он откинул у сторону лук, а миг спустя полетел униз, ведомый тяжестью ног. Пытаясь удержатьси на поверхности земли, Боренька даже впилси перстами у край оземи. Токась пальцы рук вырвав цельный пласт почвы соскользнули униз, следуя за двигающимся телом. И стоило рукам покинуть тот наземный мир, як чичас же послышалси глухой скрёжеть, вроде як волокли до зела здоровенну крышку от бочки по деревянному, гладкому полу избёнки. И Борилка, усё поколь глазеющий у вышину сереющего неба, увидал, шо прямо над ним сомкнулась земля, сице точно у той круглой крышкой закрыли сверху бочечку. Свет немедля потух, и мальчик продолжающий свой быстрый полёть, куды-то удол под землюшку, осталси у полной тьме.
  Протянув руки уперёдь, мальчоночка пыталси вухватиться за коренья, мотыляя ногами он врезалси плотными подошвами сапог у землю стараясь снизить быстроту полёта, но ничагось не помогало, потомуй как стены того прохода, по-видимому, сделанные людскими трудолюбивыми руками, были вельми залащенными. Казалось, шо по энтому ходу пускали воду, которая и обмыла стены, уничтожив на ней усяки выступы, щели, бугорки и выемки, из земли не торчали ни то, шоб коренья, ни було даже самых маханьких, тонюсеньких корешков. А Борила сице и не замедлив быстроту движения лишь до боли забил собе ту гладку оземь под ногти. Нежданно проходь и вовсе накренилси да пошёл отвесно униз. Ко всему прочему он ащё и сузилси, а поелику отрок раза два у нём застрял, впившись своими широкими плечьми у стены лаза. Всяк раз кады мальчишечка осе так застревал, у таковом висячем положение, он, кряхтя, глубоко вздыхаючи (да вжелая ужось пробиться хотя б куда-нить) начинал дёргать ногами да извиватьси телом. Борилка вупиралси стопами подошв у стены, порывисто двигал плечьми управо и лево, и напоследях, усё ж выскочив из полону, сызнова продолжал свой полёть. Очередной раз застрявши, занеже проходь нанова дюже сузилси, малец почувствовал як ктой-то снизу крепко схватил его за ноги, обутые у сапожищи и резво дернул удол. Плечи отрока не мешкаючи, словно салазки заскользили по стенам. Вдругорядь малеша полёта и проход закончилси, резво оборвавшись. Борила вымахнул из няго и первое, чё вуспел разглядеть, ищё ано не приземлившись, здоровенну дубину со круглым набалдашником, оной егось тутась же огрели прямо у середку лба. Послыхалси зычный звук удара, и пред очами мальчоночки появилася густа тьма.
  
   Глава седьмая.
   Гуша.
  Борила открыл очи, и проморгалси, изгоняя усё ащё витающий осторонь них черный дым, а кады чуток пришёл у собе увидал, шо находитси во большой землянке, идеже и пол, и стены, и потолок были сплошь земляными. Мальчик пошевелил руками и огляделси, вон сидывал прямёхонько на куче мягкого бурого мха, прикрывающего оземь, позади няго поместилси не широкий в обхвате, кривой столб, подпирающий свод землянки. Руки отрока, заведенные назадь, были крепко связаны сице, шо столб вупиралси у его спину своей шершавой, порыпанной корой. У землянке, коя походила на бероску четырехугольну горницу, у том месте иде сидел привязанный ко столбу мальчоночка, було довольно светло, занеже в земляных стенах жилища, на равном удаление друг от друга, во округло-выдолбленных углублениях располагались испускающие бледно-голубоватый свет лесны гнилушки. В ширшину землянка достигала не меньше косовой сажени, а у длину была и вовсе большенькая так, шо другого конца ейного и не обозревалось. Оно, плохонько просматривалось, ищё и, потомуй как у те самы гнилушки, там дальче у стенах сувсем перьстали светиться и вже почитай померкнув, токмо изредка, махой каплей нежданно вспыхивали, како-то мгновеньеце брезжили, озаряя землю вкруг собя, да тутась же тухли. У мальца, от полученного удара, на лбу вскочила здоровенна шишка, а голова слегка кружилась, поелику вон и не сразу разглядел того кто вуказывал туто-ва, да чичас, тихо кряхтя, шёл из полутемной части землянки ко няму. Борилка узрев како-то расплывчато, серо-бурое пятно, сызнова порывисто проморгалси и тады ж смог лицезреть приближающегося.
  - Охо...хо!- тока и выдохнул отрок, внегда существо вышло в озаряемый светом кусок жилища, и стало вельми ясно видно.
   И верно тако существо окромя "охо...хо" и не могёть ничавось паче вызвать... Ну, може ащё громкое "а...а...а!.." но Борила трусом николиже не был, посему и издал то самое "охо...хо".
  Существо однозначно было людского роду - племени и росту такого же як и мальчик, сидящий абие на куче пожухлого, сухого мха да взволнованно вглядывающийся в облик хозяина жилища. Человечек, сделал пару шажочков и остановилси, как раз насупротив мальчоночки, сице точно жёлал, абы тот углядел увесь егойный облик ужотко весьма скривлённый, с повисшей униз, и чуть ли не лежащей на груди, головёшкой. Одначе на спине у существа горба вовсе и не имелось, а голову оно клонило по той причине, шо та была до зела боляхна, и кака-то не суразмерная сравнительно с телом, руками да ногами. На главе сувсем не зрилось волос, а там откудова вони должны рости находилася коротка, тёмно-бура шёрсть. Такой же шерстью бурой да короткой были покрыты и руки, и ноги, и усё туловище существа, и энтим самым оно маненько смахивало на медведя, имея тако же аки и у тот зверь коренасто, мощно тело. Лицо его хоть и не було мордой, и на нём отсутствовала шёрсть, усё ж было сложно назвать ликом. Ужо не блистало оно привлекательностью, а наобороть казалось вельми отталкивающим. Широченный нос, приплюснут так, шо и сувсем не можно узреть ноздрей, лишь едва различимы тонки щели. Нависающий над лицом лоб крупный, покрытый корявыми и глубочайшими, словно русла рек, морщинами, заканчивалси кудреватыми, густыми бровьми напрочь загораживающими махонечкие очи, какого-то тёмного почти, шо чёрного цвету. Уста у энтого человечка были также внеобычны, широки да толсты ко сему прочему ищё и пучалися. А нижняя и вовсе выворачивалася, и оттого, шо подбородок прямой да большенький тоже як и лоб выпирал уперёдь, вона, вэнта нижня губа, покоилась на подбородке. Из-за оттопыренной губы оченно хорошо просматривались два ряда зеленоватых зубов, а из левого уголка рта стекала тонкой струечкой бела пузырчата слюна. На существе окромя обмотанного подле бёдер холста, на вроде бероской женской, токмо короткой, понёвы, зеленоватого цвету ничавось не имелось. Оно и ясно почему, ведь та сама шёрсть должно неплохо сугревала его коряво тельце. Борил оглядел человечка, аки гутарится, с головы до ног и ещё раз громко ох-нул, зане днесь на существе заметил свои чёрные сапоги, правда не снурованные, а на плече висевше туло.
  Человечек, шагнув ближее к мальчику, гулко закряхтев, присел на корточки, да заглянув у егось зелены с карими брызгами очи, на ломанном бероском скузал:
  - Зайша плока убивад... ок! плока... дак аки ды убил таво зайша... болна будид диби...
  - Зайца,- с трудом разобрав о чём калякаеть жилец энтой землянки, принялси оправдыватьси Борилка, почувствовав як от сказанных услух слов загудела ударенна голова.- Я убил зайца, абы пожелвить егось.
  Существо яростно замотало из стороны у сторону головёшкой, сице чё из евойного рта во все направления полётели пухлы снежинки слюны, и сердито молвило:
  - Лиша мой, убивад могу тока я.
  - А ты ктой таков?- поспрашал Боренька, узрев у мелких, растянутых очах человечка обиду.
  - Я шишуга,- гордо вскидывая уверх свову здоровенну голову, гикнуло существо.
  - Ах...,- обрадованно признёс малец и пошевелив крепко стянутыми позадь столба руками
  отметил.- Ты лесной дух... эт ладно...Тады ты должён...
  - Я ни дука,- недовольно выдохнул человечек своим сиплым, низким голосом.- Я налода.
  - Налода?- повторил мальчик, явно не понимая о чем балабонить человечек, а миг спустя разгадав то чудно слово, пожав плечьми, пробалабонил,- обаче шишиги- не народ, энто лесны духи... и вони...
  Однакось, рассерженно существо, протяжно закряхтев, будто тащило на собе чавой-то весьма не подъемно, протянуло правую руку уперёдь да махонисто расстопырив пальцы, короткими, крепкими и малёхо загнутыми когтьми, на вроде звёриных, прибольно стукнуло мальчишечку у лоб сице, шо от вэнтого удара у тогось нанова закружилась голова. Человечек, мгновение помедлив, верно позволяючи Бориле проморгатьси, произнёс:
  - Я ни шишига, а шишуга... ни дука я, а жидил лиша.... Моя налода очинно дливня. Мы налода ни дука... И мы лубим лиша, звиля, пдиша... Мы укаживаим за озилами, лодниками, клучами... и ни позваляем даким аки ды, убивад зайша, и не дока зайша.
  - А... сице вы выходють не духи, вы люди,- поморщившись от тогось крепкого да болезного удара об лоб острых, словно острие стрелы, когтей, закалякал Борилка.- Я уразумел...уразумел... вы народ, шишуги... От... то я и не ведал, шо такой народ есть... думал шишиги- энто таки масеньки духи лесны, охраняющи корни деревов от зла усякого... того, шо из Пеклу у Бел Свет иноредь хаживает.
  Шишуга поднялси с корточек и выпрямившись посотрел на отрока свёрху униз, да покачал головой, ужось правда не так яростно, посему слюна стекающая по подбородку, не разлетелась в стороны, а лишь, сорвавшись с него, юркнула кудый-то ближее к земляному полу, и принялси разъяснять:
  -Шишуги налод, и он окланяит колни диливив од злобнык лудий, кодолыи пликодяд в наши лиша, абы лубит дилива, убивад зайша и пдиша.
  - Я убил зайца, занеже был голоден, жёлал пожамкать,- ответствовал мальчик, стараяся втолковать такому сёрдитому человечку, шо ни о чём дурном, ни помышлял.
  - Гы...гы...гы...,- загигикал шишуга, и потер меж собой волосаты ладошки.- Голодин... и я голодин... подому съим дибя... Ды болшой и дакой кушный.
  - Неть! неть!- испуганно вскликнул Борилка припоминаючи полученный по лбу удар, и понимая, шо человечек кажись ня шутить, да дёрнулси уперёдь намереваяся разорвать связывающи егось путы.- Я вовсе не кусный... и шамать мене не стоить... зане я до зела горький... горький...Тьфу и у роть неприятно брать.
  - Кгы...кгы...кгы...,- тяперича шишуга не смеялси, а похоже закашлял.- Кушный...кушный.
  Существо казало те слова да немедля развернулось и медленной поступью, усё ащё покашливая, пошло тудысь у тёмну часть землянки. А Борила узрев уходящего шишугу, ощутил аки на голове у няго сами собой поднялися дыбом волосы, по коже спины колкой волной пробегли крупны мурашки, и во душе, на какой-то сиг, появилси дикий ужас, жёлающий вырватьси из приоткрытого рта. Токмо малец поспешно сжал плотно уста и принялси шибче рватьси воперёдь, стараясь разорвать ужу связывающу руки.
  Скрывшегося, у сумраке землянки, человечка, в энтот раз, было усё ж можно разглядеть и мальчоночка видал як тот чуток пройдя, остановилси осторонь левой стены и, покряхтывая, наклонившись, поднял чавой-то с пола. Кадыличи ж он сызнова распрямил свой стан, и неторопливо развернувшись, направилси к мальчику, Борилка задышав ищё тяжелее, с большим усердием принялси рвать сдерживающие егось путы. Потому как приближающейся шишуга нёс во руках ту саму здоровенну дубину с набалдашником, каковым судя посему и был приветственно огрет мальчишечка по лбу. Человечек подошёл ближее к отроку и занёс над ним дубину, ноли коснувшись ейным набалдашником свода землянки.
  - Погодь, погодь, - гикнул мальчоночка, и, задравши голову, уставился на занесенную над ним дубину.- Глянь чавось у мене на груди есть.
  - И чиго дам?- слегка покряхтывая, вопросил шишуга, продолжая подпирать дубиной потолок свово жилища.
  - У тама знак Асура Велеса,- торопливо ответил Борилка и повел очами в сторону груди.- Ты як лесной житель, должён подчинятьси Велесу поелику...
  - Никаму я ни подчинаус...сыг...сыг...,- чуть слышно рыкнув, скузал шишуга.- Я диби ни дука, я лудя.
  И человечек, сувсем немножечко согнув ноги у коленях, отвел назадь дубину с округлым набалдашником, запрокинув туды не тока руки, но и усё тело, да абие, резко, низвергнул её на голову отрока.
  - Ай!- токась и вуспел выкрикнуть малец, да у последний морг увидав летящу в его направление дубину, склонил голову униз подставляя под тот удар не лоб, а затылок, шею и спину.
  Раздалси довольно громкий звук, будто ктой-то сломал вельми крупну ветвь у дерева, таче Борилка вощутил сильну боль в подставляемой им спине, и голове, да вдругорядь пред евойными очами проплыл густой чёрный мрак, усеянный с водного краю яркими белыми крапинками света.
  Верно, како-то времечко, та темина парила пред глазами мальчика, засим белы крапинки света нежданно вспыхнув начали мерцать, будто звёзды во ночном небе, а ускорости и вовсе принялись увеличиватьси, разрастаяся уширь, поедая усю мглу. Немного погодя они полностью поглотили ту плотну темриву, заполнив очи отрока сначала белым, а опосля бледно-голубым светом. Мальчоночка, пару раз моргнул, и узрел поперед собя кучу сухого бурого мха, да лежащи на нем раскиданны у разны стороны ноги. Медленно покрутив головой, Боренька почувствовал резку боль сразу у главе, шее и спине. Он ащё раз порывисто моргнул, тряхнул свисающими, устремлёнными к долу волосами, и неспешно подняв склоненну, и точно повисшу удол главу, распрямил шею, стан, да осмотрелси.
  Малец усё так же находилси в землянке, привязанный ко столбу, в шаге от няго на земляном полу валялась дубина, да туло, а недалече, в светлой части жилища, приткнувшись ко стене, свярнувшись калачиком и укрыв голову руками лёжал шишуга, над оным лётало цельно облако масеньких, жёлтых бчёлок. Они нещадно жалили человечка и у лицо, и спину, и руки, и ноги, да несмотря на шёрсть, по-видимому, причиняли дюже болезненны страдания. Шишуга легохонько да вельми жалостливо постанывал, и, стараяся отбитьси от бчёлок, инолды отрывал руки от головы, мотылял ими туды-сюды, жаждая разогнать расшалившихся махунечких животинок. Обаче при энтом он открывал свово и вовсе ничем не прикрыто лицо, у кые немедля, прямёхонько у бледно-буровату кожу, впивались сёрдиты бчёлки, кусая ащё шибче да злее. Шишуга тадысь издавал продолжительное: "А...а...а!.." да пронзительно всхлипывал, будто сбираясь ревмя зареветь.
  Борила задрав, тяжёлу от боли, голову, поглядел увыспрь. Там, над ним, совсем близёхонько также витали бчёлки. Чай вони, вылетаючи из раны, оставшейся на главе и спине, да кружа над волосьями отрока, не жалили егось, а даже наобороть точно старались помочь. Еле слышно жужжа, бчёлки, порывисто дергали своими крохотулечными ножками, и, ссыпали с них на мальчоночку мельчайше крошево златого света, от которого боль у ранах вроде як утихала.
  - Бчёлки, бчёлки,- заплетающимся, неповоротливым языком вымолвил отрок.- От пут мене освободите.
  Бчёлки словно смякнув, о чём просить мальчик, сей же миг порхнули униз, да воблетев привязанного ко столбу Борилку, зажужжали обок стянутых ужой рук. Како-то мгновение вони настырно и весьма шумно там жужжали. А чуток погодя малец почувствовал як сила пут стала слабеть, тады он резко потянулси уперёдь, да, единожды с энтим напрягая усю свову мощь, дёрнул руками у стороны. Раздалси тихий скрып и остатки, подобно обожженных у местах, иде трудились бчёлки, верёвок распалися, высвободив руки отрока. Борила припал спиной ко столбу и поднеся руки к очам осмотрел их. Кожа на запястье тяперича була не смуглой, а сине-жёлтой. Огладив перстами те саднящи места, вон поморщилси, да подняв праву руку увыспрь, ощупал голову, из раны коей усё ищё сочилась юшка, оборачивающаяся у бчёлок, а длинны волосы висели какими-то спутанными клоками. Опираясь спиной о столб, покачиваясь вправо або влево, мальчишечка тяжело поднялси на ноги, на чуток застыв у таком положеньеце, шоб прийтить у собе, да прогнать завертевшихся сторонь очей голубоватых капелек света.
   Вмале обретя, каку-никаку, крепость, в до энтого трясущихся коленях, он шагнул уперёдь да склонившись, поднял с пола туло и ту саму дубину от каковой сице пострадал. Торопливо закинув туло на плечо и имея таку защиту, аки дубина, у руках, мальчик двинул свову поступь прямёхонько в тёмну часть жилища, хорошенько оглядывая его по ходу. Он прошёл мимо усё ащё стонущего человечка, над оным висело облачко бчёлок, попеременно егось жалящих, да попал у сумрачно место землянки, которая оказалась не такой ужо и длинной, як то ему чудилось, и завершалась гладкой стеной. Осторонь с ней, почитай касаясь её водним краем, в своде потолка находилась дыра, сквозе кыю малец, судя по сему, и влётел у жилище шишуги. На полу, прям под лазом, лёжала небольша горка буро-зеленоватого мха, постеленная там для мягкова приземления. Мальчик, обозрев пустоту эвонтой полутёмной части жилища, неспешно развернулси и посмотрел назад, туды идеже находилси столб укрытый мхом, и у шаге от какового высилась ровна, гладка земляна стена.
  Словом, як уяснил для собе Боренька, выхода из эвонтого жилища не було...
  А тады же аки покидал землянку шишуга?
  Ведь земляны стены довольно гладкие и нииде ни зрелось на них ни двери, ни какого иного проема.
  Мальчик ищё малеша постоял, покачиваясь от вдаренной головы, и глядючи на колыхайшийся, точно парящий голубоватый свет, исходящий от гнилушек, а посем двинулся к шишуге, желая разузнать у того, як покинуть столь благодушно жилище да гостеприимного хозяина. Подойдя к человечку, Борилка востановился от негось на небольшом удаление, он медленно протянул у направление того дубину и лягохонько пихнул шишугу набалдашником в спину. И у то ж мгновение бчёлки зажужжали звонче да пронзительней, они, враз, отлетев от шишуги, подались у высь, да собравшись, сжавшись у лучистый жёлтый комочек, зависли над ним. Малец нанова пихнул хозяина жилища у покрыту шерстью спину и загутарил:
  - Шишуга, выведь мене отсюдова... Я уйду из твово леса и николиже больче ни одного зайца не вубью.
  - Ни кушный... ни кушный...голкий,- отрывая руки от головы и выглядывая из свово калачика- укрытия, молвил шишуга.- И плавда тако голкий ды... тако голкий... и ок! болна кушаиша.
  - Я ж тибе калякал, шо горький... а ты не поверил,- произнёс отрок, и опустив дубину униз, уткнул набалдашник в пол, опершись на неё так, абы егось меньше качало.
  Шишуга неторопливл разогнул спину, выпрямил ноги, и руки, и, улегшись на земляной пол спиной, уставилси взглядом на кружащий над ним комочек бчёлок, да протяжно закряхтев, подтянув свову вывороченну нижнюю губу к верхней, добавил:
  - И болна кушаиша... бона.
  - Ты мене тоже до зела больно шибанул по главе,- заметил мальчик и слегка повел ею у бок, отчевось пред глазьми вдругорядь завертелси голубоватый свет. Борила маленечко медлил, а кадысь увесь ветроворот из свету иссяк и лежащий на полу шишуга глазеющий то на негось, то на бчёлок тяжело вздрогнул усем телом, поспрашал,- шишуга, а у тобе имячко то есть? Мене вот кличуть Борила, а тя як?
  - Мини зовуд Гуша,- поспешно ответил шишуга, и, подняв руку погладил пальцем свой малёхо вспухший от вукусов нос.- И я ни кадил тибя ист...Я им ягоды, колешки, шишки...и...и... а лудей ни...ни.. Кадил шдукнуть, шоб болна было и тиби...аки дому зайшу.
  - Аття конча... Оченно я радёхонек, шо ты мене не вжелал пожвакать,- откликнулси отрок и глянув на явно пужливого и какого-то вельми забитого шишугу, приподняв дубину вотступил назадь, абы тот мог поднятьси с полу.- Одначе я Гуша шамаю зайцев, оленей и усяку другу живность... Я шамаю мясо, посему и стрелял у евонтого зайца, я егось жёлал зажарить и систь.
  - А ды шишки...и..и... иш да колешки,- забалабонил Гуша и медленно принялси подыматьси, узрев оно дело бчёлки шибче зажужжали и слегка подались уверх.
   Шишуга неторопливо усевшись, поджал ко собе ноги, приобнял их руками, будто опасаясь за них. Таче вон, также неторопливо, развернулси, приткнулси спиной к стене и задрав голову, вонзилси взглядом у лицо мальчоночки.
  - Знашь чё... шишки да корешки шамай сам, - скузал Борилка, и, направив набалдашник дубины на сапоги, которые шишуга натянул на свои ножищи, и ноне трепетно обвивал руками, добавил,- мене сам Асур Вышня и Асур Велес вуказали ходють у лес и вохотитьси на зверя и птицу, а поелику я сице и буду засегда поступать. А, ты, Гуша давай сымай мои сапоги,- отрок тряхнул дубиной, отчавось бчёлки подались маненько униз, и шишуга нанова порывчато вздрогнул усем телом.- Сымай, сымай да поживей... А опосля выводи мене отсюдова, занеже вишь бчёлки до зела сёрдиты. Хотють вони влететь у лесной бор и суздать тама улей. А ежели ты бушь ищё тама чё лишне пустомелить, то они могуть и перьдумать да повпробывать тобе на вкус... зане похоже ты усё ж паче кусней мене и не такой горький.
  Гуша унезапно осклабилси, и евойна вывернута, лежаща на выступающем уперёд подбородке, нижня губа сице растянулась у ширь, шо он мгновенно перьстал быть отталкивающим, а разом стал симпатишным... И глаза его удруг блеснули ярким зеленоватым светом, вовсе вони и не были чорными. Шишуга не мешкая принялси сымать с ног сапожищи. Кады ж вон их снял, то Борила увидал небольши волосаты стопы, словно у отрока, с короткими, толстыми пальцами да загнутыми чёрными когтями. Гуша протянул сняту обувку мальчику, а тот приняв, но усё ж опасаясь присесть, стал натягивать их так... стоймя, притулив на всяк случай дубину к правой ноге. Боренька ано не стал снуроватьси, страшась, шо шишуга, дюже похорошевший от вулыбки, могёть сызнова по-дурнеть и огреть его эвонтой дубиной. Внегда сапоги, хотясь и с трудом, потомуй как суконки обтягивающе ноги маленько слезли, вочутились на прежднем месте, Борилка ухватил у праву руку дубину и распрямив стан, встрепянул плечом поправляя сице туло, висяще на широком ремне на спине, да обратившись к шишуге, поспрашал:
  - А вас туто-ва у бору, шишуг таких... много жавёть аль як?
  Гуша продолжаючи щеритьси, судя по сему кумекая, шо лишь таковой улыбкой да доверчивым взглядом могёть расположить к собе обладающего днесь воружием, а значить и силой, мальца, ответствовал:
  - Мого...мого... наш дуд мого... Но вше живуд шимями... тока я овыя... овыя...
  - А чаво ж ты овый? - не сводя взору с улыбчивого и такого доверчивого лица шишуги поинтересовалси мальчуган, и подняв леву руку, провёл перстами по затылку, откудась вдругорядь вылетело две бчёлки, кые без задержки, присоединились к парящему жёлтому комочку.
  - Вок!..вок!...- застонал Гуша, и громко втянув носом воздух, горестно загутарил,- шилно шидидый я... шидидый и ушо дудо-ва... Одогош шишугушки миня ни лубяд... вок!..
  - Ужотко эт ты прав Гуша, до зела ты сёрдит...,- согласилси отрок, и мотнув у сторону дубиной, указуя таким образом подыматьси на ноги, скузал,- сице, шо давай выводь мене отсюдава, а то там, верно, мои путники изволновалися искаючи мене.
  - Ночя у лишу,- пояснил шишуга, и, подняв увысь сомкнуту во кулак руку, оттопырил указательный, толстый да короткий палец, с загнутым коготком, направляючи егось на свод землянки, да качнул своей здоровенной головой.- И двои пудники кичад... кодяд и кичад... Болил...Болил!..
  - А ты откедова то ведаешь, шо вони гамють?- удивленно спросил малец, и нанова лягонечко мотнул дубиной.
  -Шышу...шышу я... вшо...вшо шышу...Болил! Болилка...кичад... иди ды?- прокалякал Гуша и ащё ширше растянул нижню губу.
  - Коли гикають, знать переживають да тревожатси,- загутарил мальчишечка и вотступая назадь, вздел леву руку уверх едва помахав бчёлкам, словно подзывая к собе и немедля те, точно понимаючи Борилку взвились выспрь и подлетев к няму, замерли издавая тихое ж...ж..ж..- Тадысь давай поторопимси,- вуказал он.
  - Кгы...кгы...кгы...- издал Гуша и кивнув на жужжащее облачко прокалякал,- а бчолки у дибя из галовы ушо вылядад.
  - Вылетають...вылетають...,- недовольно забалабонил малец, почувствовав аки очередна бчёлка, проползла по спутанным волосьям, да еле слышно зажужжав, присоединилась к воблачку.- И похоже вельми серчают на тя... занеже ты продолжаешь сёдеть.
  Шишуга услыхав ту молвь, абие сменил выражение лица с довольного на встревоженное да стал подыматьси на ноги, усяк морг поглядывая на бчёлок, которые, лишь тот двинулси, заскользив своей спиной по гладкой земляной стене, издали резкое ж..ж...ж. Предупреждаючи, абы вон не шалил! Опосля ж приглушив звук, сызнова тяхонько зажужжали. Гуша так-таки, хоть и потряхивал пужливо руками, да качал своей большенькой головёшкой тудыличи-сюдыличи, усё ж поднялси на ноги. Совсем на чуток он выпрямил спину и сровнялси ростом с Борилкой, но засим надсадно выдохнув, сгорбатилси да свесив тяжёлую главу униз, развернулси и медленно поплёлси у темну часть свово жилища, прямёхонько к дыре в потолке. Шишуга подошёл упритык к стяне, и задравши голову вуставилси взглядом во чёрный проем лаза. Шагающий следом за ним мальчоночка, увидав шо тот встал над дырой, открыл було роть, желаючи спросить- идеже выход? Тока Гуша унезапно протяжно и дюже горестно гикнув, присел на корточки, да отскочив от пола, стремительно взлетел уверх, и мгновенно исчез у дырище. Борила от эвонтой нежданности подбёг к куче мха, да ступив на неё, востановилси прямо на том месте, откудась сигал шишуга и вперился взором у лаз. А зане облачко желтоватых бчёлок до зела ясно освещало и ентот угол, и сам проходь... то малец смог узреть Гушу, каковой впиваяся загнутыми, вострыми когтьми на руках и ногах у земляны стены лаза шибко проворно карабкалси ввысь.
   Прошло како-то времечко и ход ведомый из жилища шишуги накренилси, а ползущий по нему Гуша пропал с глаз отрока. Токмо шишуга исчез у изогнувшемся проходе, як Борилка запаниковал, струхнув, шо тот могёть бросить его водного туто-ва. Мальчик взволнованно оглянулси направо и налево, обозрел пусту землянку шишуги, иде окромясь кривого столба, да двух небольших кучек сухого, пожухлого мха на полу, ничавось не було, да не ведая у чё тако надобно предпринять, абы не быть здеся покинутым, вздев голову, громко крикнул во проход:
  - Гуша, ты токась гляди... мене не забудь вытащить, а то бчёлки сёрдятси.
  - Кгы...кгы...,- долетело до мальчишечки, чавой-то тако невнятное.
  Сице, и, не уразумев, чё тот возглас значил, малец взволнованно продолжал глядеть уверх, стараясь хоть чего-нить рассмотреть у той темени, переминаясь с ноги на ногу, да постукивая концом набалдашника собе по голенищу сапога, подумкиваючи, шо ж делать коль шишуга решить его туто-ва кинуть. Но Гушу, по-видимому, бчёлки усё ж добре вспужали, оно як вмале Борилка вуслыхал едва различимый говорок, долетевший из высоко:
  - Билиш за лялизку, я выдашу.
  А чуток погодя послышалси тихий шорох да с прохода спустилась и сама лялизка. "Верно ужа",- помыслил отрок, кады узрел аки из дырищи вылезла да вопустилась ко нему тонка, в ширшину не толще сложенных вкупе двух палецев, вервь, какого-то ово ли серого, ово ли зелёного цвету, а може зелёно-серая, и вельми влажна, склизка на ощупь. Мальчик недовольно осмотрел ту ужу, не дюже-то доверяя такой склизкозти, да боясь, шо вона евось не вудержить. Обаче, зане выходу из вэнтой землянки другову не було, Борила откинул у сторону дубину, и, схватившись за ту, ащё ко всему прочему мягку, ужу, потянув на собе, намотал её на праву ладонь, да крепко взялси за неё, капелёшку, свёрху. Посем вон махнул левой рукой и указываючи на проход, обращаясь к бчёлкам, негромко загутарил:
  - Бчёлки святите мову стёжку,- воблачко немедля, вроде уяснив гутарену мальцом речь, подалось выспрь ко входу в лаз.
   А мальчик крепче сжав вервь правой рукой, зычно крикнул уввысь:
  - Гуша давай... тащи мене, да побыстрей... а то вона почемуй-то до зела склизкая... боюсь сорватьси.
  Шишуга похоже чавой-то издал, занеже до мальчишечки долетело раскатистое кгы...кгы... и начал тянуть Бореньку наверх. Да ужось чрез миг подошвы сапог отрока, оторвались от сухого мха, и взлетевши ввысь Борилка принялси подыматьси по узкому проходу. В энтот раз мальчик не застревал у лазе, кажись потому як кады летел униз вже пробил собе стёжку, оттогось чичас двигалси хоть и прерывисто, но усё ж не увязая плечьми в стенах. Правда его права ручонка усё времечко соскальзывала, а поелику Бориле пришлось ухватитьси за верёвку и левой рукой. И у то ж мгновение сверху долетело раскатистое як..як.. и подъём на чуток прекратилси, то Гуша перьдыхал- домыслил мальчик. Обаче малеша погодя подъём выспрь продолжилси. Бчёлки летящее упереди хорошо озаряли лаз и мальчоночка видал его дюже ровны земляны стены, ухоженные, токмо не таки, аки ему по первому казалось, гладкие. Усе вони были иссечены у мелку прореху, таку мелку... едва различиму и, судя по сему, оставленную когтьми шишуги.
   Направление лаза малёхо изменилось и ускорости мальчишечка узрел и самого Гушу который стоял над лазом склонивши голову, согнув спину и широкось раззявив рот. Глянув на шишугу Борила, токась тяперича, понял почему лялизка была такой склизкой... Оно аки та лялизка была ни ужой, а языком Гуши, каковой вон выволок изо рта, спустил униз у проход, и днесь, втягиваючи у собя, вытаскивал на нем ввысь отрока. А малец взирая, видал, як от тяжести и вусердия у Гуши увеличились, став здоровенными, зелёны глаза и точно две древесны гнилушки, шо восвещали евойну землянку, засветились. Изогнута и лежаща на подбородке губа шишуги вроде як разделилась надвое, воброзовав, меж глубокой пропастью у коей лёжал язык, две высоки, похожие на горные сопки, гряды. Бчёлки вылетев из ямы первыми, замерли тихо жужжа над головой Гуши, а тот даже не вубратив, от натуги, на них никакого внимания, резко втянул у собе язык сице, шо Борилка выпустив его из левой руки схватилси за край лаза и подтянув тело вылез на лесну подстилку. А мгновение спустя размотал лялизку с правой руки. Язык Гуши абие соскочил с длани мальчонки и полетел у направлении рта шишуги. Послышалось тихое окмуш и лялизка заскочила унутрь рта, зубы звонко вдарились друг о дружку, и сомкнулись, а нижня губа, подлетев с подбородка вукрыла верхню, и кажись маненечко припрятала расплывшийся кончик носа.
  - Обаче,- протянул Борила, подымаясь на ноги и рассматривая шишугу, утак словно видывал упервой.- А як же энта дырка вуткрываитси?
  - Пл...пл...пл...пл...,- издал Гуша, и роть яго вдругорядь отворилси, нижня губа ужотко лишившись своих горных гряд впала на подбородок, а кончик зелёно-серого языка ищё раз выглянув из-за раскрывшихся зубов, затрепетал у воздухе.- Пл...пл...пл...,- продолжал осваиватьси с лялизкой шишуга, а кады напоследях тот обрел свову истинну гибкость, корявенько ответил,- дам ист в плокоде дакы палычка, дыкни ее и дыла одклоидши...
  -А...палочка,- повторил за Гушей отрок и оглянулси.
  У краснолесье, шишуга был прав, вже правила ночь, на далёком, чёрном небе чуть заметно поблескивали сине-серебристы звёздны светила, а на оземи, на лесной подстилке также попеременно вспыхивали зеленоваты светлячки.
  - Надо ж, а я кады лётел униз, той палочки не приметил,- тихонько добавил мальчоночка, будто страшась прогнать очарование летней, прохладной ночи, насыщенной запахом леса.
  Гуша шагнул к яме и заглянул у неё, може проверяючи на месте ли его палочка, кадысь унезапно идей-то недалече послышалси продолжительный шорох, а таче еле различимый окрик: " Борилка! Борила! Идеже ты?!"
  - Тута!..Туто-ва я!- поспешно откликнулси мальчишечка и посотрев на шишугу, просиявши, молвил,- слышь Гуша, мене ищуть.
  - Да... шышу...шышу...,- ответствовал шишуга и Борила уловил в его сиплом, низком голосе испуг.
  Гуша порывисто замотал головой, точно осматриваючи просторы тёмного леса, иде с разных сторон слышалси хруст да радостный окрик воинов, а морг спустя и вовсе замелькал ярко-рыжий отсвет светоча.
  - Эвонто мене дядьки Былята, Щеко и Сеслав ищуть,- разъяснил малец всполошившемуся Гуше, да повысив голос, прокричал воинам,- тута я!.. Туто-ва!...
  - Помаут бидя будуд,- вроде як, и, не спрашивая, а утверждая обреченно прокалякал Гуша.
  - Чавось?- не разобрав чудну речь шишуги, перьспросил Борилка.
  - Галова болид, кушад кадел... помаут бидя будуд,- нанова повторил шишуга и горестно вздохнув, поднял праву руку да принялси чёсать шёрсть за боляхным округло-удлиненным, оттопыренным ухом.
  Глянув у робко-растерянное лицо шишуги, на каковом маленьки глазки беспокойно бегали управо да улево, малец лягохонько засмеявшись, произнёс:
  - Ащё як бить будут... Спервоначалу дубиной по головёшке твоей огреють, а опосля...
  Но Гуша не пожёлал выслухать чавось будять с ним опосля, и резво шагнув уперёдь, провалилси в лаз, а мгновение спустя лежащая на земле коловидная крышка содеяв кругово движение, заехала на дыру и закрыла проход. Мальчик усё ищё продолжаючи хохотать, присел на корточки и пальцами ощупал то место идеже допрежь был лаз, так-таки тяперича там окромя густой опавшей и иссохшей хвои да плотной оземи ничавось не проглядывалось.
  - Борила!- раздалось у шаге от няго.
  Отрок мигом вскочил на ноги и в свете светоча увидал встревоженны лица дядьки Былята, Щеко и Сеслава. Он сице им вобрадовалси, шо словно малой бросилси навстречу, да приткнувшись к Быляте крепко евось обнял. Воин провёл рукой по волосам мальчика и негромку вохнул, молвив:
  -Бчела куснула... У тя чё юшка с головы, шо ли бяжить?
  - Агась,- довольным голосом откликнулси Борилка.- Этось мене шишуга Гуша по главе дубиной огрел... Больно було,- мальчоночка высвободился из объятий воина, шагнул назад, и, посотрев на облачко бчёлок изрёк,- будьте вольны!- да взмахнул рукой, и те послухав его у тот же сиг протяжнее зажужжав, направили свойный полёть у тёмну мглу леса, а невдолге и вовсе погасли в ночи.
  Аки тока бчёлы улётели, мальчишечка указав рукой на то место, иде был лаз во землянку, быстро пояснил воинам, чавось с ним прилучилось. Щеко, Сеслав и Былята долзе таче топали ногами потому месту, желаючи и впрямь проучить сёрдитого Гушу, за удары дубиной по голове мальчика, но сице, не добившись ничавось, повели свову пропажу, энто значить Борилу, к озерку.
  Малец лишь тока узрел вблизи озерца разведенны костры поспешил к ним, и ано не умывшись, лишь сбросив с плеча туло, да кивнув усем востальным воинам, кои его искали со другой стороны леса и сошлись на зов Быляты, улёгся сверху на нарубленные для вотдыха еловы ветви и закрыл очи, поелику от тогось удара голова уже вельми сильно разболелась. Сом присев на корточки, осторонь мальчика, приложил к егось разбитой главе мокрый ручник, да едва слышно охая и ахая, от продолжающих иной раз вылётать, с под волосьев отрока и ручника, ярых бчёлок, запричитал чавой-то, жалеючи и больно сопереживаючи Борилке.
  Ну, а сам Борил, токмо сомкнул глаза, успокоенный живущим у энтих местах тишиной и покоем, да чудесным лесным духом, тутась вже и уснул, не пожелав пожущерить того самого зажаренного зайца, из-за какового втак добре и получил... сначала по лбу, а опосля и по затылку.
  
   Глава восьмая.
   Зачурованный край.
  Борил пробудилси оттогось, шо почуял як ктой-то весьма пристально заритси на него. Мальчик лежал на левом боку, теплое пламя горящего костерка сугревало его спину, с трудом раскрыв очи (вже как ему вельми жаждалось поспать), он узрел перед собой распрекрасну девицу. Та присев на корточки, в нескольких шагах от бережины озерца, не сводила своих чудных зелёных глаз с его лица да ласковенько вулыбалася. У тот же миг отрок, вздрогнув усем телом, от вэнтой нежданной встречи, резво поднялси со своей лежанки, да усевшись так, абы казать деву, вмале проморгалси. Во краснолесье усё ищё витал полумрак, и солнышко красное лишь тока...тока сбиралось выкатиться на небушко, едва ощутимый ветерок дул из глубин леса принося на собе слабый аромат водицы, хвои и живицы.
  Дева, на кою вуставилси малец, меже тем неторопливо поднялась с присядок, и, выпрямившись, встала во весь рост. Она була очень худенькой и высокой, её дивна с лёгкой голубизной кожа, немножечко светилась, да энто, тако приятное для очей, сияние расходилось у разные стороны и кажись озаряло усё кругом, и мох на оном дева стояла разутыми стопами, и синеву озера лежащего за ней и вроде як сами дерева ограждающие то расчудесно место. Изумительные, длинные, отливающие зеленцой, волосы, разделенные на две части, были заплетены у толсты, не меньче чем кулак Борилки, косы. Они, спускаясь с главы, обвивали тонку, изящну шейку девицы, и, сходясь на груди, образовывали нещечко в виде перьплетённого круглого обода, пылающего ярким смарагдовым цветом, у центре кыего был изображён, из тех же опутанных волосков, образ женщины. Эвонтов чарующий лик женщины проступал не четко, а точно таилси у лучах света, вкупе с тем ясно було видно, что у руках ейных находятси колыхающиеся от движения, похожие на нити судеб, тонки волоски. У девы были крупны глаза, маненький, вздёрнутый кверху носик, да полные, алые губы. Сама она была неодета, лишь её пышну грудь и круты бёдра прикрывал зелёный, будто подуха мягкий мох.
  - Ты, кто така?- чуть слышно прошептал Борила, страшась спугнуть ту сказочну деву.
  - Я дух,- произнесла дева и приоткрыв роть, сверкнула в евойну сторону двумя рядами белоснежных зубов.- Меня зовут- Берегиня, русалка которая служит Богини Макоши, Великой Мати, Небесному Закону. Я и сёстры мои, из века в век оберегаем людей от зла, потому и носим мы на груди зачур из сплетённых волос, с образом Богини Судьбы. Оттого и живём мы по берегам рек, озёр, морей, всякого водного источника, ибо приставлены сюда Макошью, чтобы следить за порядком.
  Борила неотрывно сотрел у упавое лицо берегини, а як она загутарила про зачур перьвёл взгляд на него, и заметил, шо на крохотку образ Богини у нём ожил, и оченно купавая, седовласая, зрелая годками Макошь встряхнула нитями судеб- волосками девы.
  Берегиня смолкла на чуток, содеяла пару шажочков у направление к мальчику да глядючи на него сверху униз, негромким, песенным голоском, продолжила:
  - Знак Асура Велеса, что горит на твоей груди, и власть оберегающая, коя мне положена от Богини Макоши, призвали меня, чтобы я оградила тебя и твоих путников от бедушки вам грозящей.
  Русалка сызнова замолчала и обернулась назадь, словно вслушиваясь в тишину леса, иде правила предрассветна тьма, а легчайший вятерок, порхающий окрестъ, нежно касаясь головы отрока, трепал его длинны кудри. Еле заметной полосой, на восходе, показалси первый розоватый луч, ащё блёклый, блёклый, одначе поведавший, шо Бог Ра ужотко направил своих златых волов и воз ко границе небосвода. Берегиня оглядела хвойный бор и озерко, шо покоилось на энтой прогалине, и идеже гладь воды покрылася лёгкой рябью, да перьстав вулыбатьси, понизив глас до шёпотка, скузала:
  - Борила...
  Мальчоночка, правда, не дав докалякать русалке, перьбил её и удивленно вопросил:
  - Берегиня, а отнуду ты знашь як мене кликать?
  - Полночи твои путники, искали тебя по лесу, и звали по имечку,- ответила русалка, она сделала ащё овый шаг уперёдь, присела обок мальчика, да глянув зелёными глазьми у его лицо, добавила,- ну, да мы не о том... Как тебя кликают, теперь знаю не я одна, а и другие... те кто живет в этом лесу, те кто следят за деревами, зверьми и птицами. Борилушка подымайся поживее со хвойной лежанки бери своих путников и уходи из краснолесья. Шишуги уже вылезают из своих жилищ, и собираются вместе, и их очень... очень много, а в руках они сжимают крепкие дубины, которыми могут лихо управляться... Они собираются вместе, чтобы напасть на вас и всех вас.
  - Увбить,- взволнованно прошептал мальчик и надсадно задышав, завертал, усё ищё тяжелой от полученных ударов, главой, стараяся углядеть во парящем сумраке сёрдитых шишуг.
  - Ну, может и не убить, но уж точнёхонько хорошенько проучить,- пробалякала Берегиня и повела, вздёрнутыми кверху, угловатыми плечьми, отчавось сияние, исходяще от ейной кожи, мгновенно накрыло Борилку, точно стараясь упрятать его от живущего у лесу раздражённогу народца.- Это их лес... их... Здесь не живут лесные духи, лишь шишуги... И живет, правит этот народец, тут много... много веков... Вы же тут нежданные чужаки, а посему лучше вам незамедлительно покинуть этот лес. Выйдя из него, вы ступите на ездовую полосу и в тот же миг будете вне опасности... туда... на дорогу шишуги не смеют заходить... Борила, запомни, как только окажитесь на полосе, то езжайте по ней, не сходя ни в лес, ни в луговину, покуда не минуете неширокую речку Ковыльку... Там за Ковылькой закончатся земли шишуг, вы же перебравшись по мостку через речушку на другой брег, сможете спокойно отдохнуть в камышовых зарослях, где вам ничего угрожать не будет.... Но до Ковыльки доедите вы лишь к вечеру, а потому запаситесь водой... И запомни... запомни Борилушка, ни в лес, ни в луговину не заезжайте, следуйте прямёхонько по ездовой полосе, никуда не сворачивая,- русалка прервала свову речь и уставилась зелёными очами у мальчоночку, безмолвно вопрошая усё ли он уяснил, и кады тот понятливо кивнул, вже паче повелительно молвила, - а теперь подымайся и торопись отрок... Тушите костры, берите воды и спешно уходите.
  Берегиня протянула руку к лицу мальчика и ласковенько просияв, провела мягкими подушечками пальцев по коже лба, и абие почудилось тому, вроде як нежно поцеловали его губы родименькой матушки, напутственно отряжаючи у путь. Русалка лягко, аки летний ветерок, шо обдувал кудри отрока, поднялась с корточек, и, распрямив стан, взмахнула руками, будто жёлаючи вспорхнуть. У тот же сиг стопы ног её оторвались от поверхности земли, покрытой мхом, и Берегиня взлетев выспрь, на чуток замерла у там, засим резво перьвернулась уверх ногами сице, шо Борила испуганно охнул... да утак верх ножищами полетела к озерку. Её зелены косы, обвивающие шею да образующие обод зачура, при том ано не шелохнулись словно, были единым целым с кожей аль телом Берегини. Русалка подлетела к глади озерной и резко упала в синеву вод. Раздалось зычное бульк...бульк, сице точно туды прыгнула лягушка, а услед за ней друга, и Берегиня, пройдя сквозе разошедшиеся у разны направления боляхные круги водицы, провалилась у глубины озерка.
  И токмо вона исчезла, издав звучно-продолжительный бульк... так чичас же тихо закряхтел за соседним костерком дядька Любин, сберегающий покой своих соотчичей, да бывший у энту ночь на дозоре. Обаче усё то времечко, шо малец гутарил с духом, сидящий подле огня, свесив свову главу на грудь, и мирно почивавший, по-видимому, сморенный силой Берегине у сон, но тутась вже мгновенно пробудившийся. Любин порывчато вскинул голову уверх, потряс ею, прогоняя, навалившийся на него, сон, а таче упёрси взором в водну гладь озера, иде у месте ухода русалки, ужось кружили водны круги поменьче. Засим вон медленно повернув голову налево, глянул на мальчоночку и едва слышно, абы не побудить соратников, спросил:
  - Чавось прилучилося Борила?
  - Надоть отседова уходить,- тихонечко ответствовал отрок, и, оторвав взгляд от синих, коловидных ободов трепещущихся на воде, перевёл евось на воина.
  - Чё так?- унезапно вопросил Былята лежащий посторонь почитай, шо у ногах мальца, да открывая очи, широкось зевнул.
  - А тагось дядька Былята, шо тока зрел я духа Берегиню,- молвил мальчонка, созерцая лесны дали и стараясь углядеть како-нить там движение.- И вона мне гутарила, шо шишуги, те каковые есть жители энтого краснолесья, вельми не любять чужаков усяких. Да сице они их не любять, шо сбираютси напасть на нас, да вдарить дубинами верно по головам... як шибанул мене Гуша,- отрок поднял руку и ощупал поначалу огромный выпуклый бугор на лбу, а опосля такой же большуший шишак на затылке.- И велела Берегиня уходить аки можно шибутней с энтого бору, набравши водицы и затушив костры.
  Не вуспел Борилка закончить свову молвь, як послышалси пронзительный нарастающий свист, словно ураз засвистели дюже неприятным голосом какие-то птицы, а миг спустя долетел до них далекий слегка различимый хруст веток.
  - Шибче, шибче!...- закричал мальчишечка.- Прытче подымайтись, надоть уходить!...
  И не дожидаясь кадыличи растревоженные его гиком воины пробудятси, он подскочил со своей лёжанки, и, схватив небольшой котелок, у котором вчерась грели воду, повбёг к краю озерка, абы зачерпнуть у няё воды. И покуда воины, вскочив со своих мест, иде кочумали ноченькой, у предрассветной серости, спешно, аки и велела Берегиня, собирались. Борил прохладной водицей, из закопчённого котелка, стал тушить костры, разведенны для обугреву, оберегу и приготовление итьбы, кои ночью утак трепетно то Сом, то Любин подкармливали сухими ветвями, а иноредь и сухим мхом.
  - Бойчее, бойчее!- торопливо гамил Былята, вслушиваясь у нарастающий гул, будто катившегося чавой-то до зела огромного, да ломающего, крушащего дерева и кусточки.- Крас возьми мово коня, Орёл ты коня Щеко и торопитесь... уходите... Сеслав заграждай Борилушку... Щеко, мы ж покудась собратцы не выйдуть из лесу, будям их прикрывать.
  - Неть!...неть!...- взволнованно воскликнул Борилка, вон ужотко потушил костры, а Любин и Сом засыпали остатки огневища землицей, шо оголил за ночь костерок.- Надоть уходить... туды к ездовой полосе... Берегиня гутарила там мы будям у надёжности.
  Мальчоночка схватил поводья, подаваемые ему Сеславом, и дернул на себя порывисто вздрагивающего и тревожно ржущего Крепыша. Да вглядевшись у лесной бор, узрел там бегущих в их направлении, выстроившихся точно у ряд, лобастых шишуг, точь- в- точь похожих на Гушу, размахивающих на ходу у теми самыми здоровенными и крепкими дубинами, которые оставили на голове отрока две боляхные, выпуклые шишки. Шум, хруст ломаемых веток и будто перьломанных надвое огромных стволов, резкий, пронзительный свист нарастали, и путники, вняв доводам дюже глазастого Борилки, схватив под уздцу перепуганных лошадей поспешили вон из лесу. Энто ащё хорошо, шо озерцо находилось недалече от ездовой полосы и малец да воины усё ж успели выскочить из краснолесья на неё, занеже наступающие, позадь бягущих, неприятели, примешивали к хрусту и свисту ищё и рык, плюмканье да хлюпанье, оченно громкое и устращающее.
   Прерывисто дыша и поглаживая отяжелевшу и разболевшуюся от быстрого бега голову, Боренька прижимаясь ко трепещущему телу Крепыша, пужливо издающему тихое ржание, выскочив на дорогу, первым делом всмотрелси во лесны дали. И на энтов раз не тока вон, но и воины, супровождавши егось, увидали аки не доходя до поросшей травами кромки стёжки, огрождающей лес, остановились на краю хвойного бора шишуги. Поросшие тёмно-бурой шерстью, с выпученными уперёд лбами и подбородками, да вельми некрасиво вывернутыми нижними губами. Шишуги, крепко сжимая у руках мощны дубины, коими дюже сёрдито помахивали у сторону странников, выходить на дорогу, почемуй-то не решались.
  - Интересно,- пробачил Борилка да лягохонько поморщилси от острой боли у главе, и поглядев на стоящего подле няго Быляту, вобратилси к няму, - чаво они не выходють на полосу, да не схватють нас туто-ва?
  - А чё те Берегиня балякала?- вопросом на вупрос ответствовал Сеслав, як и усе други воины не сводящий взору с кривляющихся ликов шишуг, выворачивающих уперёдь свои безобразны губы, да единожды размахивающих дубинами.
  - Вона балабонила, шо на ездовой полосе мы будём в надёжности,- пояснил мальчик, и, несмотря на тревогу, властвующую у его душе, вулыбнулси, узрев як овый из шишуг не нарочно стукнул набалдашником дубины другого по затылку, отчавось вдаренный у то ж мгновение повалилси на оземь.- По дороге надоть трусить до речки Ковыльки, и никудысь не сворачивать ни у лес, ни у луговину... А як минуем по мосточку Ковыльку у там и окончатси земли шишуг, и прекратитьси усяка для нас вупасность.
  - Значить вона бачила никудысь не свёртывать со дороги?- перьспросил Ратмир, он стоял позадь отрока, крепко держа у поводу свово рыже-чалого жеребца, который беспокойно перьступал с ноги на ногу, нервно вздрагивал усем телом, а по евось короткой шёрстки пробегала еле видимым лёгким волнением зыбь.
  - Агась... калякала никудысь не сворачивать, покуда речку не перьйдём,- повторил Борила и вудивлённо пожал плечьми, точно не понимая чавось должон он казать по нескольку раз одно и тоже.
  - У то... сувсем плохо, шо вона так казала,- вступил в разговор Щеко, он и Любин стояли на ездовой полосе, замыкаючи путников.
  Щеко недовольно покачал головой, сице чё заколыхалися евойны тёмно-пошеничные, сдобренные сёдыми прядями, волосья, а после, перьдав поводья Любину, наклонилси, да протянувши руку перевернул сухой пласт земли, устилающий собой потрескавшуюся на множество частей дорогу. Воин усё ищё не выпрямляясь резко наступил на него подошвой свово сапога и разломил напополам, да тады ж взял отломившийся от цельной части кусок. Неспешно выпрямившись и развернувшись управо, у направлении выкоса поросшего травами, да размахнувшись, Щеко киданул тудыличи кусок оземи.
  Суха земля издав резкий звук улетела углубь луговины. Она миновала прилично число косовых саженей... може двадцать, а може и паче, да впала у густы, зелёны с жёлтыми кончиками желды, покачивающиеся от незаметного дыхания Бога Летнего ветра Догоды. И тады ж, на какой-то морг наступило отишие, даже шишуги смолкли, а Борила зарящийся у те травяны заросли почувствовал аки тёплы, живительны, солнечны лучи огладили его леву щеку, да нежно прошлись по длинным волосам. Красно солнышко озарило и пыльну дорогу, и наполненный шишугами хвойный бор, и прикоснулось широкими лучами златого света зелёно-пожухлых краев высоких трав и немедля послышалси громкий рык, будто множество ведмедей враз решили огласить рычанием усю округу. Травы, покрывающие елань, мгновенно пришли у движение да заколыхались, по ним пошли махонистыми полосами волны, а звериный рык стал сообща с тем волнением приближатьси к окраине луга, прямёхонько к дороге. Внегда рык и колыхание трав словно вдарилось о грань стёжки да откатившись назад замерло, Борилка продолжающий слухать то врычание, воззрившись у травы узрел там множество масеньких, странных существ. То были низинькие, чуток выше срубленного пенёчка существа, тела их были людскими, покрытые кожей, со руками и ногами, токась цвету внеобычного, а именно желтовато-серого с рыжеватыми, круглыми пятнами по поверхности. На бёдрах у тех существ находились долгие почти до оземи женские понёвы, сшитые из трав, оттогось и зелёного цвету. На ноги были обуты плетёны из жёлтой, пожухлой травушки лапотки. А самым вудивительным у энтих существ была голова, кыя ничавось обьчего не имела с человечьей, и походила на главу полевого суслика. Она гляделась округлой, с малёхо удлиненной мордой, покрытой короткой шёрсткой жёлтоватого цвету, с поместившимися на ней крохотными ушками, стоящими торчком, с большущим носом да крупными карими очами. Широкось разявая рты, существа издавали тот самый, схожий с медвежьим, рык. У руках те люди- звери дёржали здоровенных чорных змей, николиже до эвонтого дня не виденных Борилой. У длину, те змеи, достигали четырех, пяти локтей. Крепко обхватив гадов за их чёрные хвосты существа, резко взмахивали ими, словно ужой и принимались крутить ими по кругу, причём несчастные змеи беспокойно пучали уперёдь свои капельные червлёны глаза, и широкось растворив рты, выпускали оттедова чорны, раздвоенны на кончике языки.
  - Робяты живей по коням,- повелел Былята, углядев тех существ во высоких травах и выскакивающих из них раззявленные головы змеюк, да кинулси помогать усестьси на Крепыша Борилке.- Энто верно народец- отяп, кои живуть у луговинах... А посему видать с шишугами они не в ладах... Живей у путь, а то неровен миг нас либо у той дубиной огреють, либо змеюку пульнуть.
  Токмо странники уселись на коней, то зараз, будто по указу, вони тронули поводья, да понуждая жеребцов ходють прытчее ускорости перьшли на скороходь, и двинулись по ездовой полосе, стараясь як можно быстрее унесть ноги оттудова, идеже кажись зачинала разгоратьси сеча промеж шишуг и отяп. Мальчоночка, хоть и скакал посторонь Ратмира и Сеслава, на свовом разудалом Крепыше впреди усех, усё ж вуспел обернутьси и узреть як со стороны елани в направление леса полётели сначала куски зёмли, камни, а таче закружились у воздухе, точно зимой мохнаты снёжинки, пущенные с охабня сёрдитого Бога зимнего ветра Позвизда, с разявленными ртами змеюки. У тот же сиг послышалси свист и хруст из бору, и шишуги запустили у неприятеля свои дубины с круглыми набалдашниками. Обаче не те, не други на разделяющую их земли ездову полосу не выходили.
  - Уперёдь!...Уперёдь гляди!...- возбужденно загикал Бориле скачущий позади няго Гордыня.
  И мальчик послушно повертал главу, уставившись взглядом на пыльну стёжку, таку спасительную и защищающую от бед усех его путников. А зычный, раскатистый рык, хруст веток, свист ащё долго преследовал их, наполняя окрестъ лёжащие земли гулким гамом.
  Кады, напоследях, звуки разгорающейся заварушки поутихли и странники ускакали довольно далёко, Былята повелел воинам попридержать коней да перейтить на шаг. Мальчик поступил так же аки и усе, он сдержал Крепыша, пропустил часть путников упередь да поравнявшись со старшиной воинов, обращаясь ко нему, поспрашал:
  - Дядька Былята, а ты откедова про тех отяп слыхивал?
  - Да слыхивать, слыхивал из наших баек, да приданий... токась николи не видывал,- ответил Былята и словно переживая, шо тот народец могёть догнать их оглянулси назад, окидывая взором дорогу, да едва кланяющиеся, от ветру, луговы травы. - Про отяп слыхивал ащё у детстве... Живёть де такой народец у зачурованных луговых травах, и дёржить во руках гадов ендовитых. Кадый-то вельми давнёшенько, вони жили обок со людьми, не с беросами, а с другими... теми, шо ходили по земле матушке до нас... Тока те люди разобидили как-то отяп, и тады тот народец осерчавши, ушёл у луговины. Посёлилси у приглубых землянках, да стал жить поживать, а людишек у свои земли не пущать.
  - Так чавось мы выходють у зачурованны места попали,- молвил Борилка, и довольно просиял, уразумев, шо о том чё с ним случилось моглось тока мечтатьси... а тутась надо ж осе оно... место... зачурованно.
  - Кажись мы не на ту стёженьку свернули у развилке,- вступая в разговор, отметил Сеслав и похлопал по шее свово дюже нетерпеливого жеребца желающего ураз вобойти коня Ратмира.- Поелику сюды и попали... у энти зачурованны места.... Кабы тяперича не пропасть туто-ва.
   - От чё ты тако гутаришь Сеслав,- просматривая днесь глубины леса, недовольным голосом прокалякал Былята.- Чаво мы пропадём... кады у нас такой замечательный помочник есть, як Борилушка... Зрит он луче сокола, со духами балабонит посвойски, а бчёлки его сберегають да усяку глупу людину повжалють за него.
  - Вже они -то може и пожалють,- откликнулси ехавший упереди Борилки да Быляты Сом и оченно горестно вздохнул сице, шо и плечи его мощные, крепкие дрогнули.- Оно може они и спасають, да тока мальцу нашему оттогось легше не будять... Ты ж Былята глянь, какой он бледнёхонький стал, точно головушка у няго разболелась,- и Сом оглянувшись, жалостливо обозрел мальца, оный и прямь слегка побледнел.
  И абие и усе, иные воины, надсадно вздохнули, а те, шо трюхали попередь мальчонки обернувшись, не мнее жалостливо чем Сом, посмотрели на негось.
  - Коли голова изболиться, поведай мене о том,- негромко прогутарил Былята, и, протянув руку, бережно провел своей большой, шершавой дланью по волосам отрока, залащивая их да придавая им ровность, положенну от природы. - Добре?- спросил вон.
  - Добре...- ответствовал Борила и вулыбнулси проявленной к собе заботе.
  Ездова полоса по которой тяперича катили путники ни чем, ни отличалась от той, по коей они трусили днём раньче. Усё также слева простирались хвойны леса, а справа елань, иде с кажным пройденным шагом зелень травы блекла и наливалась желтизной. Бог Ра давнешенько миновал полдень, и, заливая земли Бел Света летним жаром, припекал ни жалеючи, ни деревов, ни трав, ни едущих по дороге путников. Льняны рубахи беросов ужотко сувсем взмокли от пота сице, словно они тока, шо вынырнули из обещанной речки Ковыльки. Пить хотелось усем, одначе помня наказ Берегине не сходють с дороги, воду берегли. Борилка чаще усех прикладывающейся к кубыни, вже выпил усю свову воду, и, абы не казать воинам як устал и обессилил, натихую слизывал сухим и вялым языком не мнее сухие губы, да косо поглядывал на кубыни путников. А оттогось, шо он усё времечко настойчиво думал о воде, голова его сызнова разболелась, да втак шибко, точно то Гуша вдругорядь шибанул по ней своей дубиной. Инолды и вовсе хотелось мальчику остановить, бойко ступающего копытами у кружалку пыли, Крепыша да покинув седло, поспешить к лесу. И зайдя у евойные тенистые чащобы, улечься под мохнатыми ветвями ели, втянуть у собе живительный, ядрёный лесной дух и вуснуть, поелику ночью то и сувсем не удалось поспать, отдохнуть... Таки мысли изводили уставшего отрока, и, укачивая, заставляли на миг смыкать тяжелеющие очи, покачиваясь у седле.
   Кады ж солнце миновало большу часть небесного, голубого, без единого воблачка, свода Борила ужесь опорожнил кубыни Былята и Сеслава, каковые те ему отдали. Сом, глядючи на усталого мальца, смачивая широкий ручник водой из своей кубыни прикладывал таку приятну прохладу к его голове, возлагаючи её прямо на волосы и снимая жар с обессиленного Бореньки.
  
   Глава девятая.
   Дар дедки Лугового.
  Обещанную Берегиней речку Ковыльку увидали лишь на закате, Асур Ра покинув небесны пределы вже оставил для путников розовую полосу тускло освещающую Бел Свет, и тадысь наконец-то кони достигли неширокого мостка, без перил и на вид довольно шаткого, обаче на деле оказавшимси крепким. По мостку перьбрались на тот брег, для надёжи, усё ж спешившись и проведя лошадей по деревянному настилу у поводу.
  Ковылька на самом деле была широкой рекой, може то Берегиня и не ведала, века проживая на бережине лесного озерка, а ейное течение яростно и кипуче тянуло свои воды. Правый брег реки, откуда и перьправлялись путники, резко обрывалси бором и лугом, а левый край Ковыльки буйно порос зелёными зарослями куги. Сойдя с мостка, по совету Берегини, расположились от ездовой полосы слева, тока, и, вуспев, покуда не настала ночна тьма, срубить рогозы, освободив проход к бережине речки, да напитьси воды. И як тока Щеко и Сом развили костры, из коротко нарубленных ветвей деревов, шо во множестве хоронились у зарослях рогозы, Борилка положив на оземь срезанных стволов куги, улегси почевать. Ночь ужось набирала свои права, вона утопила во тьме и саму речку, и ковыльну пожню, шо расстилалась, упереди путников, и зачурованный лес, и елань, оставшиеся позади них.
  Утром отрок пробудилси самым первым, вытянувшись, вон раскинул у разны стороны руки, распрямил спину и ноги, да поднявшись с лежанки на которой вутдыхал, уселси и огляделси. Посторонь трех костерков, у каковых весело плясало рыже-рдяное пламя, поедающее ветви деревов, спали воины, лишь овый Ратмир не потчевал, а находилси на дозоре, следя за огневищем и вухраняючи сон соратников.
  - Чавось ты?- тихонько поспрашал он мальца.
  - По нужде,- также тихо ответил Борилка, и неторопливо поднялси, абы не шуметь и не помешать отдыху воинов.
  - Далёко не ходь,- заметил обеспокоенным голосом Ратмир, и пошевелил концом загнутой ветви, сжимаемой у руке угли костра.- И у кугу не лезь.
  - А куды ж тадыкась?- перьспросил мальчоночка и бросив взгляд на лежащие упереди луга, густо поросшие ковылём, удивлённо пожал плечьми.
  - Ну, пройди малёхо по елани,- указуя в ковыльню пожню рукой, молвил Ратмир.- Сице, шоб я тя зрел, а то мало ль чавось... Шишуги, отяпы... и вже кто ведаеть чё встретитьси у энтой просторной, ковыльной полстине.
  Мальчик, продолжая глядеть на ковыльну полстину, як выразилси Ратмир, послушно кивнул, и, медленно пошёл у те безбрежны серебристы луга. Пройдя саму малость, аки и велел воин, вон остановилси и залюбовалси той изумительной красой, шо стелилась пред ним, убегая удаль...
  Намного... намного уперёдь, насколько хватало его взора, подымались ковыля. Они росли вельми близёхонько друг к дружке, соприкасаясь своими тонкими стебельками, а их кудреваты волоски колыхались у предрассветной тишине. Казалось то Бог Летнего ветра Догода, перьбирал те кудерьки, расчёсывая их гребышком, заплетая у тонки косицы. Бледно-розоватое сияние Асура Ра, посылало на те серебристы волоски махунечкие искорки, оные словно звёзды у ночном небесном куполе, поблескивали в завитушках ковыля. Нежный аромат сухих трав, напомнил отроку летний сенокос у родненькой деревеньке, и сей же миг тяжёлой волной накатила на душеньку Борилы тоска, вспомнилися братцы, матушка, сестрицы, и вон, самый маленький у их семье Младушка.
  - Вох....,- надсадно дохнул из собя малец.
  - Ужотко оно точнёхонько вох!...- вуслыхал Борилка чей-то скрыпучий голосок, и подскочив на месте, як можно скурей суетливо заснуровал гашник вставленный под отвёрнутую и пришитую кромку на поясе штанов, у то ж времечко беспокойно озираясь, а голосок усё продолжал гутарить,- чавось...чавось таращишься... глазьми выпучил... Пришёл тутось, нанавозничал, да зыркаешь... зыркаешь... узреть не могёшь.
  Мальчик вопустил главу и глянул под ноги, да абие увидал у полушаге от собе, махонького мужичка, вже точно с людской локоток росту, слегка корявенького, с бело-прозрачной кожей, горбатой спинкой, да тощенькими, хлипкими ручками и ножками. На голове у мужичка, занамест волос, находились колосья ковыля, они ж кудлатыми завитками заменяли ему браду и длинны вусы. Глаза василькового цвету ярко светились да гневливо поглядывали на Борилку казась с под косматых бровей. Мясистый, сморщенный нос кривовато топорщилси на лице, а малый ротик и востры ушки, поместившиеся на макушке, утопали у ковыле. Мужичок был одет у долгу до пят льняну, серу рубашонку, по полотну холста кыей мелькали, иногды вспыхивающие огненным светом, такусенькие малюсенькие крапинки, да подпоясан тонюсеньким стебельком полыни. Ноги его были не обуты, и их белизна да прозрачность поражала мальчонки очи и чуток ажно ослепляла. И усё энту красоту дополнял свитый из ковыля, полыни и солянки венок, кудысь были вплятены цветы васильков, лютиков, белоцвета и материнки, напяленный на округлу голову мужичка.
  "Луговой...,- подумал про себя Борила,- дух каковой вухраняеть луговину от бёд и пожаров".
  А вслух, поспешно молвил, не забыв при ентом поклонитси духу:
  - Здрав буде на долги лета, Луговой дедко.
  - Буду...буду...,- скрипуче пропыхтел дедушка Луговой и вздев свову головёшку кверху, вызарилси своими васильковыми очами на мальца.- Я-то буду здрав... а ты вона неведомо ащё... Припёрси сюды... напакостил тута... тьфу... да и тока... А тяперича здрав буде...
  - Ну, идеже я напакостил?- вопросил мальчик и досадливо развел у сторону руки.
  - Идеже...идеже... тобе чё носем ткнуть... сице я могу,- усё также недовольно произнёс дух, продолжая сёрдито зыркать на Борилку.- От ноне позову Полудниц, вже они тя мигом по макушке шибануть, да и будяшь ты лежмя лёживать прямёхонько там иде напакостил, у тады усё зараз увидешь... и идеже, и как навозничал.
  - Не-а... по макушке мене паче не надоть шибать,- улыбаясь загутарил мальчоночка, поражаясь, у глубине души, отчавось сице усем не нравитси евойная глава.- Ты дедко Луговой, чем бахать мене по голове, поведай, шо то за чудное тако зачурованно место, находитси за речушкой Ковылькой. Да поскажи аки нам у град Люпель добратси.
  - Ишь, ты...напакостил тутась... нанавозничал, а днесь поведай яму, покажись,- дедушка Луговой повел своими васильковыми глазьми у леву сторону, пройдясь по рубахе отрока и востановившись на том месте, идеже под холстом горел символ Велеса, докалякал,- знаки на грудь вешають, да думкають, шо оттогось могуть пакостить...- дух на миг прервалси. Он нежданно горестно вздохнул да отведя очи от мальца, устремив взор во луговину, добавил,- по эвонтой ездовой полосе езжайте ко свилки, а там на праву дороженьку вертайте, и вжесь по ней ко самому Люпелю дня в два прибудите.... А про тот зачарованный бор и елань, кои за Ковылькой лёжать спроси у тово уродца, шо за вами увязалси и усю ноченьку... усю ноченьку... тутась пакостил... пакостил и навозничал... прям бёдушка кака...
  Дедушка Луговой возмущённо покачал головёшкой, и его волосы разом заколыхались, так будто их коснулси нежный порыв ветерка, дух ано не прощаясь двинул свову поступь уперёд, обходя ковыльну полстину пожни по краю. Но сделав усего лишь несколько шажочков, мгновенно обернулси у крохотну рыже-рдяную искорку, и полётел углубь своих владений, пред тем сбросив к ногам Борилки травяно-цветочный веночек.
  Мальчишечка ащё сувсем немножечко глядел у след порхающей искорки, а кадысь вона потухла, наклонилси и поднял оброненный али дарённый венок Лугового. Да неторопливо развернувшись, поплёлси ко своим путникам, на ходу обдумываючи таки мудрёны слова духа, про какого - то уродца оный: "... усю ноченьку... тутась пакостил... пакостил и навозничал...",- чавось тако имел ввиду дедко было для отрока неясным.
  - Ты чё так долзе?- беспокойно спросил Ратмир, кадысь малец подошел к костру и вустановилси подле него.
  - Да, сице...,- протянул Боренька, и, опустившись на расстеленны куги, каковые ищё хранили тепло его тела, а може уже были сугреты лучами подымающегося красна солнышка, сел. Да ворочая у руках веночек духа, дополнил,- встретилси мене Луговой дедко... И вон калякал, шоб як поедим по ездовой полосе, свернули на свилке дороги управо, и тады денька за два до Люпеля доберёмси.
  - Ня можеть того быть,- приподнимаясь с лежанки и опершись на локоть вмешалси в разговор Гордыня, да мотнув главой согнал со свово лика прядь тёмно-пошеничных волосьев, упавших тудысь.- До Люпеля от Гарок дней пятнадцать езды ня меньче, а мы сего токмо шесть деньков у стёженьке.
  - Сице дедко бачил,- пожимая плечьми, пояснил мальчик и присел сторонь Ратмира.
  - Неужоль зачурованны места сице стёжку урезали...,- покачивая головой удивлённо молвил Ратмир. И бросив взгляд на веночек у руках мальчишечки, вопросил,- эвонто те чё Луговой дедко приподнёс?
  - Агась... к ногам бросил,- подтвердил мальчонка, да вуказательным перстом погладил малюсенькие лепестки белоцвета, и широкось просиял.
  - Ты ево береги, зане таковой вяночек чудной силой обладаеть,- принялси балякать Ратмир, и, подняв с оземи толсту сучковату ветвь с покорёженной корой перьломил её надвое да подкинул у костер.- Гутарять, шо вон могёть любое пламя, любой пожар остановить... стоит токась его у полымя бросить.
  - Да?- недоверчиво перьспросил Борилка и пристально всмотревшись в веночек узрел як по евойным жёлтовато-зеленым, тонким стебелькам двигаясь у разных направлениях, не ярко перемигивались, крошечны искорки серебристого цвету.
  - Так-таки и есть..,- подтвердил слова брата малоразговорчивый Гордыня.- Я тоже о том слыхивал.
  - У тя глава як... не болить?- оглядывая с ног до головы, сидящего обок себя мальца поинтересовалси Ратмир, и бережно провел широкой ладонью по волосам отрока.
  - Не-а... не болить,- ответствовал мальчуган, и задумчиво глянув на заросли куги, да кяпучие воды Ковыльки, до зела захотел искупатьси у той прохладной, чистой реченьке.
  - Ну, ежели глава не болить,- молвил Гордыня, и поднявшись со своей лежанки, уселси да потянулси.- То можно тады и у путь отряжатьси... Эй, робяты, нут-ка подыматьси,- обратилси он ко усё ащё почивающим путникам.
  - Оно б ладно було,- махонисто зеваючи, немедля откликнулси, пробудившийся Любин.- Пожамкать бы... А то учерась цельный день голодали, а нонче и вовсе неведомо, чаво у там за ковыльной пожней ляжить... Слышь Сом, продирай очи, да пойдем ужотко чё в ентой Ковыльке изловим, да пожелвим.
  Сом тут же казал Бел Свету свои голубоваты очи, размашисто раскрыл могучи объятья, не мнее широко зевнул, да враз подался с лёжанки. Усевшись, и подтянувши ко собе ноги, вон принялси сымать сапоги, суконки, закатывать кверху штаны, усем своим намерением являя ретивое жёлание занятьси таким оченно правильным и необходимым делом, аки жамкать. Сом гляделси самым ражим и высоким из усех воинов. Евойны белокуры волосы, чуть темнее, чем метельчаты кудерьки ковыля, были жидкими не тока на подбородке, но и на главе. Оттогось, верно, усё времечко беспорядочно лежали на ней, точно были николиже нечёсанными, роскосмаченными, а светлое лицо и такие же очи смотрели засегда по-доброму. Можно було назвать Сома толстым, тока жира у нём ничуточки не наблюдалось. В энтом воине сила дюжая зрелась издалече, и не раз путники гутарили о нем всяки байки, аки вон запросто мог споднять молодого бычка, ано не напрягая усей своей крепости. Внегда Борилка смотрел на дядьку Сома, ему казалси, у том чудном богатыре, его отец, такой же добрый, могучий и смелый. Поелику, часточко, мальчонка тулилси к воину, видя у нём помершего родителя, и прижимаясь, ощущал энту саму силу да доброту.
  - Ну, чавось,- обратилси Сом и поднявшись на ноги, посмотрел на усё ищё сидящего Любина, нежно оглаживающего свои окладисты пошеничны, и таки же упалые, аки и он увесь сам, усы. Воин незлобно вусмехнулси и заметил,- коли пора кормыхатися, тадысь вставай, и, будя усы наглаживать, вони длиньше от тех равнений не стануть... Бери ну-кася уду да айда за рыбкой... Ты то Любин цельный день голоден был, а наш Борюша и того подавну истомилси голодом... усего тось и съел чуток хлебца...Оно у нас сице вотощаеть, шо и доехать до Люпеля не смогёть, а мы втады як без него у стёжке справимси, точнёхонько сгинем... Кто ж сберегать нас тадыличи будеть, предупреждать и подсказывать... Обаче, ты чай Любин не слышишь, вставай гутарю я...
  Любин внял говору соратника и принялси скидывать с собя сапоги, да подыматьси.
  - А можно мене таче искупатьси у реченьке?- вопросил Борилка, да вздев головёшку, уперси взглядом у лицо Сома.
  Тот довольно воззрилси на мальчика, широкось осклабилси и открыв рот, було хотел чавой-то сказать, кады у каляканья вклинилси до энтого мирно почивавший Былята:
  - Нет, Борюша, купатьси ненадоть... Зачурованны земли мы може и миновали, но опасность у евонтой речке усё ищё таитьси. И посем, я нонешню ночь и не спал вовсе, а все прислухивалси,- старшина воинов, не просто раскрыл очи, он восставши с лёжака сел и расправляя спину, покрутил главой у стороны.- Поелику не кочумал, як усю ноченьку ктой-то в зарослях куги плямкал, да хлюпал по воде.
  - А ищё и квакал,- гулко засмеялси Сом, и, кивнув на уду, вставшему на ноги Любину, указуя её взять, направилси к реке, на ходу бросив Быляте,- у то лягушки были.
  - Ты, чё ж думаишь,- вслед уходящему соотчичу произнёс Былята.- Я лягушку не отлечу от духа... Больно тот плюх... был огромадным, так лягушки не прыгають.
  - Знать то рыба була,- молвил Сеслав, он вже тоже проснулси, и тяперича покоилси на свовом охабне, разглядывая наполняющееся синевой небушко.
  - Да, кака рыба..,- недовольно глянув на собрата, порывисто мотнув головой, прогоняя каку-то зазевавшуюся мошку, тихо жужжащую пред носом, скузал Былята,- у то точнёхонько або существо како було, або дух... Ну, може зверь... А у таких зарослях, идеже так плотно растуть куги любять обитать усяки русалки... Лобасты к примеру... они туто-ва прячуться да поджидая людишек топють их.
  - Дядька Былята,- обратилси к воину Борилка, сам при том поглядывая то на Сома, то на Любина, которые войдя у водицу и наслюнив катушком хлебца махуненькие крючки, закунули их у кипучее течение реченьки.- А почему Лобасты злы духи, отчавось вони топють людей?... Как-никак русалки речные, озерные добрые и людям зла не желають, не вредять им.
  - Ну, то як скузать не вредять...,- пробалабонил старшина воинов и вулыбнулси мальчоночку, кый понимая, шо чичас последуеть кака байка, от вудовольствия приоткрыл роть, и завороженно вуставилси у лицо Быляты.- Оно можеть и не топять они людей, все эвонти водны духи, но любять подчас посмеятьси над человеком, пощекотать, попугать. Таче право молвить, засегда отпустят, но ты ужось тады точно вяще не пожёлаешь с ними встречатьси... А Лобасты, вони ж у воинстве Велеса не состуять, выгнали их оттудова...
  Былята смолк, будто подогревая своим молчание любопытство мальца и протянув руку, взял влажну ветку да подкинул во огонь, положив её прямо на угли костерка, легохонько вроде як и притушив рыже-красное пламя, да спешно прикрыл ветвь коротко нарубленными стволами рогозы. Огонь тут же перькинулси на ново предложенно яство, захрустел, затрещал и выбросил выспрь множество багряных искорок да густой бело-серый дым, а воин отряхнув руки, пробачил:
  - Зло оно знашь, Борюша, како хитрое... ему доверять николи нельзя, ты верно то знашь?- Былята на миг стих и зыркнул очами у сторону отрока, внимательно слушающего воина, и кады тот спешно кивнул, сызнова загутарил,- да, Борюша, зло хитро, лживо и подло... Внегда на Бел Свете не были злобными Лобасты, Упыри, Злыдни, Караконджулы, Криксы, Хмыри, да и Лихо Одноглазое до смерти людей не уморяло... Усе энти духи сустояли у воинстве Бога Велеса и сынка евойного Асура Ярилы, и служили им аки и було положено... Обаче засим водин из демонов ЧерноБоже, по имени Нежить, злобный такой... вубманчивый и хитрый припёрси к одному из Лихов, к тому каковой был старшиной у их роду и закалякал: " Ты вот... само Лихо, тако сильно, ражее, рукой махнёшь ели кланяютси, другу подымишь травы с корнем на оземь ложатси... Ужотко не надоело ль тобе Асуру Велесу подчинятьси, главу клонить, да вуказанья исполнять?... Сбирай ты собе воинство... воинство духов, да ступай войной на Велеса, а я тобе у подмогу пришлю своих дасуней." Ну, Лихо, оно тадыличи со двумя глазьми ащё було, подумало... покумекало и положило- сбирать духов да топать войной на Велеса.... Вже зычно гикнуло клич Лихо, мол спяшите ко мене усяки разны обиженны, недовольны духи, итите у мое подчинение...Оно и сице ясно не усе духи откликнулись, поелику духи на самом деле потомки волшебных, дивных народов, шо у стародавни времена населяли Бел Свет, тадысь ащё кадыличи не рождены были беросы... Они, духи, появилися на Бел Свете сразу опосля тогось, як Бог Сварог заселил оземь зверьми и птицами, да первыми людьми. Духи - энто дети Богов и людей, тех самых... первых... шо были значительно вышее нонешних... вышее, сильнее да и вумнее. Почитай усе русалки внучатки дочурки Святогора, Лины Святогоровны. А сам Святогор был рождён самим Родом, дабы вухранять столп дёржащий на собе путь у Вырай... Балабонять беросы, шо вроде як на чёрном жеребце восседаеть дед русалок Святогор, у руках его богатырский меч, занеже сам вон могутный воин. Объезжаить тот столп день-деньской Бог на свовом зачурованном коне. Ну, а кады Асур Ра укладываитси на покой Святогор перьдаёт вухрану Светозарому ОгнеБогу Семарглу, оный приглядываеть мглистой ноченькой за тем столпом, озаряя егось божественным светом свово меча,- Былята замолчал и поглядел в лицо Борилки, верно понимая, шо отвлёкси от байки про духов и стал сказывать о чём-то не касающемся их молви. Он повёл у сторону головой, вроде як ею качнув, а посем продолжил,- чавой-то я не о том... Сице осе у те самы русалки, да и иные духи водны, лесны ведуть свой род от Святогора. Но не усе... Некие из духов рождались от стайки звёздочек, шо на небушке ночном вельми ясно видны, их величають Лосиха и Лосёнок, ищё имячко у них Велосожары. Вони есть детки Велеса оттогось и кличуть их по имени отца, посему их потомки и в воинстве энтого великого Бога. Ваяводит у духов сам Асур Свято-Бор, живущий у приглубых, непроходимых лесных чащах, он за воинами Велеса приглядываеть, да повелеваеть... Ну, осе, а ноне про Лихо калякаем... Кады оно... то Лихо, принялося гамить и сузывать собе воинов, абы значить пойтить боем на Велеса, да верно его разлюбимого сынка Ярило. То на тот зов откликнулись усяки серчающие, да вже оченно дурнопахнущие духи... У те самы: Злыдни, Криксы, Хмыри, Упыри... ну! и ясно дело Лобасты... То получилось и не воинство сувсем, а так мошкара водна... А Лихо, воглянулось назадь, узрело там усяких косматых, махоньких, круглых, безобразных, да морщинистых як древни старухи Лобаст, и враз надулось, накичилось, ужось думаеть: " О како у мене воинство". Опосля ж руками замашеть, оно зане Лихо худобитое було, да высокое... и ручище у няго долгие, до оземи достають...
  - Достають?- возбуждённо повторил отрок, живописуя у своей головушке до зела пужливый образ духа.
  - Достають... достають...,- подтвердил, прерванный на полуслове, Былята и вулыбнувшись, протянув руку, потрепал любопытствующего мальца по волосьям.- Ну, эвонто Лихо руками замашить, да зычно крикнеть: " Выходь на бой Велес, не боюсь я тя... Жёлаю со тобой силой потягатьси". Ишь, како оно то Лихо, вроде на вид боляхное да крепкое, а ума вжесь совсем мало... Оно - эвонто Лихо, ведёть род свой от велетов, не от мамаев, не от волотаманов, не от великанов- асилков, а от других, тех каковых мы кличем троллями. А вони тролли, уже усе знають то, дюже злобными от рождения были. Обитали у каменных горах и у змеев оборачивалися, у да их Боги давнёхонько уморили, поелику окромя зла ничавось вони творить не могли.... Вот... А у тем времечком Лихо продолжало махать ручищами, гикать, да мерекать, шо днесь прибудеть демон Нежить и дасуней у помочь приведёть... Да ня тут-то було, Велес то пришёл, уже такой могучий богатырище, не мудрено потомуй как сын самого Рода, а Нежить... Нежить не явилси... Асур Велес глянул на Лихо, да его на жидко войско, набрал уполну грудь воздуха, да аки дунеть...
   После эвонтих слов старшина воинов, по-видимому, желая изобразить ту событность, и сам набрал угрудь воздуха да дунул у направление мальчонки, у коего оттогось стремительного порыва ветра мигом подлетели квёрху длинные волосы, достающие до плеч. Борилка прерывисто вздохнул, будто задыхаяся, да поспешно заморгал, а Былята словно тогось не замечаючи нанова забалякал:
  - И от евонтово дуновения немедля оторвались от оземи, взлетели выспрь усе духи... И долзе тама вони кружили, може боясь впасть на землю, а може просто не могли... Обаче усё ж, малёхо попозжа, попадали, да повдарялись телами, руками, ногами и понятно дело головами о землю матушку, понабили собе сяких там шишек да булдырей, а таче вскочили на свои кривиньки ножки и хромаючи повбёгли, попрятались да схоронилися... И с тех самых пор они ужо паче не состоять у воинстве Велеса, он их отнуда выгнал, и повелел величать по-новому, у честь того демона... каковой и вобманул их... у честь Нежити... Прозвались вони нежитью... А вот с Лихом дело було так... Оно эвонто Лихо не улетело от дуновения, поелику сильно было, да ухватилось за коренья дерева... Велес кады первой раз дунул, духи разлетелись... он глядь, а там во кореньях ктой-то трепещится да вулетать не жёлаеть... Присмотрелси Асур... о! да то Лихо! у корни руки запустило, держитьси... Засмеялси Велес, обхватил руками мощными ствол дерева, да як вырветь из оземи, прямо с кореньями, да вцепившимися у те корявы отростки Лихом. Поднял Бог то дерево, и глянул своим светлым взором на предателя-глупца, а тот глазищами зыритси, веками хлопаеть... вже не рад, шо демону бряхливому поверил, супротив Велеса пошёл. А Асур долзе думу не думкал, размахнулси тем деревом, да сице прямо с Лихом и запустил их обоих у дали неблизкие, лесны чащобы, абы значить николиже вяще не хотелось пакостить... Лихо долго лётело, усё продолжая сжимать руками корешки, пужаясь их выпустить, а кадысь напоследях приземлилось, то водна из веточек, того самого дерева, може разобидевшись, глаз то предателю и выколола, шоб не повадно було, супротив Велеса духов настраивать... Осе посему Лихо и одноглазое. Живеть воно у чащобах, гущах непроходимых, иноредь на болотах, а встреча с ним ни чё доброго не принесёть... Занеже злобна та нежить могёть ураз ногу аль руку оторвать.
  - Сице оно выходь,- мгновенно закалякал вопрошая Борилка, стоило лишь Быляте смолкнуть.- Лобасты вжесь тоже предатели як и Лихо, оттогось злобны они и нежитью зовутся?
  - Ага, оттогось,- согласно кивнул старшина воинов, подтверждая слова мальчика.
  - Оно балабонить-то пользительно, да ужось надобно и пожущерить,- посмеиваясь, молвил Сом, который за время длинной байки рассказанной Былятой, наудил рыбу, таких некрупных окуньков, да сварганил в установленных над кострами котелках похлебку.- А пожущерить вже можно. Ступай Былята, коль ты страшишьси Борюшу искупатьси пустить, сообща с ним и пущай он хоть умоитси, а мы ж с Любином сымаем с огня котелки да взявши ложки приступаем хлёбать,- Сом опустил у закрепленный над костром, на самодельной деревянной подставке, схожей с козлами, котелок ложку. Да миг спустя осторожно набрав у неё итьбы, поднёс к губам край ложки подул тяхонечко и тут же отхлебнул горячей похлёбки,- вох!- отметил он.- Добрый наварчик!
  Второй раз Сому ужотко не пришлось гутарить, потомуй как не тока Борилка, но и други воины, каковые продолжали ащё кемарить аль просто слухать Быляту, у то же мгновение пробудились, повскакивали со своих лежанок и повбежали умыватьси. Ну, а опосля умывания, путники подостав свои деревянны, с расписными ручками да боками, ложки, усевшись вкруг котелков, принялись хлебать наварчик из рыбки, закусывая ржаным хлебцем.
  Борила насытилси первым, судя по сему, оттогось, шо дюже был голодным и чаще других вопускал ложку у котелок. Запихнув остатки хлебца у роть и направивши туды ж жидку похлёбочку, он облизал ложку, осмотрел её округло-удлиненную рукоять, затейливо украшенну усякими чудными, цветочными узорами и унезапно почувствовал на собе чей-то пристальный взгляд такой... каким на него день назадь взирала Берегиня, стараясь пробудить. Мальчик поспешно развернулси, у сторону того вперенного в него взгляда, и обозрел заросли куги, сам брег реки несущий свои кипучи воды. И показалось ему, шо там у глубине зелёной, высокой рогозы не ярко сверкнули чьи-то зелёны глаза... Сверкнули, вызарились на отрока и абие потухли, а морг спустя долетело оттудава раскатистое плюх и плямк.
  - О!... слыхали!- отрываясь от еды и подняв кверху ложку, воскликнул Былята у тем возгласом и движение призывая соратников ко вниманию.- От точно тако... я усю ночь и слыхивал.
  - Там у зарослях вроде як очи бляснули,- чуть слышно произнёс мальчоночка и указуя рукой, направил её у то место, иде тока видал зырканье глаз.- У то верно Лобаста була.
  - Ну, нас туто-ва больно много,- успокоительно вставил Сеслав, и, поднявшись на ноги, оглядел заросли куги.- И Лобасту нам неможно боятьси... Пущай эвонто она нас боитьси, а то мы её ураз скрутим и спросим отчавось вона Велеса предать решила...,- воин на чуток смолк, и, смахнув с рыжих волосьев бороды хлебны крошки, добавил,- а вот ехать нам похож пора... Стёжка наша больна дальняя... Так осе вы дохлёбывайте по-скорому и айда по коням... Борюша, а ты коль поил, пойдем умыватьси, да кубыню захвати водички у дороженьку наберём.
  Малец послушно вскочил на ноги, вуспев прихватить кубыню, шо лежала сторонь котомки, и двинул свову поступь следом за воином. Они неторопливо подошли к реченьке и присев на корточки подле краюшка бережины, с удовольствием стали умыватьси прохладной, отдающей тиной, водицей. Засим Борилка помыл ложку, набрал у кубыню воды и повернув голову налево осмотрел заросли рогозы, напрягаючи зрение, и вжелая разглядеть того ктось полыхал очами, но ни в кугах, ни на самой поверхности ярых вод речки никогось не було видно... обаче як и слышно.
  Ускорости странники пожамкав, затушили костры, и, усевшись на своих коней, покинули речку Ковыльку, потрусив по ездовой полосе, которая днесь пролёгала скрезь пожню, поросшу низкорослыми травами уперемежку с ковылем распустившим серебристы кудерьки. Сама же дорога у эвонтом краю, была похожа на нешироку тропку, по оной уже редко кто хаживал, а ищё реже трюхал.
  Ковыль у ентих местах был густым, и, несмотря на то, шо вжесь зачилси второй летний месяц липень, у та злакова трава цвела вовсю. Его плоские стебельки от ветру, посылаемому развесёлым Догодой, наклонялись. Тонки кудреваты волоски колыхались и кажись махали на прощание путникам вжелая доброго пути... а може то желал доброго пути сам Бог Догода, али сёрдитый дедко Луговой, кто ж знаеть...
  Эвонтов прекрасный край, насыщенный поразительным трепещущем ковылем, был наполнен не мнее чудным ароматом у коем перьмешивалси сладчайший запах мёда и сухих трав, не умерших, а лишь заснувших, сберёгших свову неповториму пахучесть. Без сумнения сохранилась в ентой пожне зачурованность леса шишуг и луговины отяп, оттогось и ковыль не утратил свой цвет. Отрывающиеся же от колоска семена, подлетая ввысь на своих, ровно паутинках, перистых волосках на сиг зависали над колышущемся полем, а засим унезапно стремительно взмывали ащё вышее, и, направляяся удаль покидали родню, продолжаючи извечный ход жизти.
  Ковыльна пожня супровождала путников до вечёру, а посем резко закончившись, перьшла у поросшу зелёными травами елань. И як токмо ковыль иссяк ездова полоса, по которой ехали путники, подвела их к перекрёстку двух дорог. Одна из стёжек, была ездовитая и хранила на своей пыльной поверхности множество следов, не токась оставленных копытами лошадей, но и колёсами сноповозок, вона вела управо, а друга, мнее торная, шибко вертала улево.
  Странники, помня наказ дедушки Лугового, выбрав праву дорогу, направились по ней, одначе она вмале свернула во зелёны дубравы, иде росли низки деревца лоха с серебристыми, словно покрытыми волосками листьями, прикрывающими масеньки душисты, жёлтоватые изнутри, и сероватенькие снаружи цветки. А направленные уперёдь востры колючки, усыпающие веточки, защищали столь драгоценны у будущем плоды. Под лохом пряталися, с короткими ветоньками кустарнички, со зелёного цвета листвой. Лес был дюже редким и лох, маненько опосля, сменилси кустистыми деревами боярки, сплошь унизанными зелёными ягодами, твердыми и горькими на вкус, да кустами черемухи. У энтом гае ноли не було видать высоких деревов, лишь идей-то у глубине леса инолды мелькало молодо деревцо осокори с серебристо-зелёными листами.
  Внегда красно солнышко ужотко клонилось на покой, путники решили устраиватьси на ночлег, потомуй как за усё то времечко, шо проехали от речки Ковыльки, да по евонтой зелёной рощице ни узрели, ни одного родничка аль речушечки. Токась нонче путники не втак взморились от жаркого летнего солнца, оно аки белы, пухлы на вроде подух, воблака, пригнанные без сумления Догодой, весь денёк вукрывали Асура Ра, абы он не больно пёк людей. Поев оставшиеся припасы, уместились на покой, а с утра токмо златы волы Ра казали свои могучи головы на грани неба и оземи продолжили стёжку, оно як у кубынях водицы оставалось немножечко.
   До полудня местность не менялась и была уся та ж... лох, боярка, черёмуха да идей-то удали деревца осокори. Но с полудня усё чаще стал появлятьси осокорь и то были не млады дерева, а высоки и со густой кроной крепыши, взрослые и умудрённые прожитыми годами. Вскоре на смену осокорю пришёл вяще плотно заселённый лес, идеже росли уперемежку клён с коловидной, густой кроной да липы с сизыми наизнанке листками, вже распустившимся желтоватым, источающим нежнейший аромат, цветом. Сторонь оного, изумительного цвету суетливо жужжа лётали бчёлы, шмели, порхали у большом колике разноцветны аль чёрно-красны, бело-буры бабочки, усяки паче махунечкие мошки, прозрачно-голубые стрекозы да зелёные жуки. По мере продвижения по ездовой полосе у зелёной ниве стали появлятьси с тонкими прядями ветвей, свисающих донизу, вётлы, а после унезапно встали ивы... Те самы, шо растуть у поймах рек, их курчава болотного цвету листва помахивая путникам звала ко себе, вещая своим довольным и живым видом, иде протекаить речушенька.
  Утомлённые жаждой путники, да и кони, ужось оченно обрадовались эвонтой тихой, струящей свои прозрачны воды, реченьке, и торопливо спешившись, наскоро напились. Засим напоили вусталу животину, и, набрав у кубыни воды, малёхо передыхнув да вкусив еды, тронулись у дороженьку. Оно ж ак вестимо было, шо вмале должон показатьси и сам град Люпель, каковый по словам Лугового лёжал у двух дяньках пути от Ковыльки.
  Люпель появилси к вечёру энтого денька нежданно, словно мигом вырос с под оземи. До него путники вуспели миновать полесье липовых и кленовых деревов, да дубняки идеже росли уже паче могучие дубы и буки, а меже них иноредь хоронились берёзовы рощицы. Сам же град вокружали массивы чернолесья, а находилси вон на брегу широкой, полноводной реки Ныман.
  Люпель был большущим градом, обнесенным двойной стяной частокола, да и ров с мостом раза у два превышали тот чё видывал Борилка у Гарках. Попав унутрь града чрез мощны деревянны ворота, странники подивились статью и порядком существующем у нём. Избёнки и хузяйственны постройки расположилися тама строго у ряд, дворы были обнесены плетёнными из веток ивы и вётлы оградами, дороги ровнёхонько устланы лесом, и вроде як ано возвышались над остальной частью оземи примыкающей к ним.
  Ваявода Люпеля Черняв, был подстать свому имячку со смуглой кожей, коренастый, чернокудрый, со густой чёрнявой бородой и вусами, губастый, да с непомерно большими ладонями, о таких беросы ащё гутарят широкорукий. Вон огладывал нанова прибывших смурным, недовольным взглядом и будто посмеивалси у свои густы усы сказу Былята и Сеслава, но услух ничавось не говаривал. Ваявода предоставил путникам свову избу и избу сынов на ночлег, разместив усех по двое, и согласилси провесть гостей до гая, а таче поять лошадей на прокорм.
  Чернява хоть и был гостеприимен, да вусадил путников за богато накрытый стол, усё ж усем своим видом вельми не понравилси Борилке и дело було даже ни в его, словно растянуто- посмеивающихся уголках губ, ни в егоь хмуром и неприветливом взоре, а у чём-то другом... И мальчик глядючи на смугло лико ваяводы с чернявыми бровями и отвислыми губами усё больче и больче сёрдилси на того. И кажный миг проведённый у Люпеле становилси каким-то мутным и томительным для души отрока. И даже то, шо Черняв провожая их у дальню торенку, собрал хороши запасы, не смогло снять с мальчоночки чувство досады, словно казалось яму, прилипилась кака-то мерзка козюлька ко щеке, и скинуть её нельзя, и носить на собе ужо до зела гадко. Но вособливо малец рассерчал на ваяводу кадысь тот провожаючи путников к широким дубравам, напоследок, може не в силах сдержатьси, зычно засмеявшись, точно прокаркал ворон, молвил:
  - Шо ж, ни ты первый, ни ты последний Былята йдёшь у Торонец за мячом Бога Индры... И ищё вернее не ты первый ктось оттудова ня возвернётси... А посему коня твово я собе приберу, вжесь шибко вон добрый гнедой.
  Борилка глянул на Чернява и аж! затрясси от гневу, ужо такой наглец был эвонтов Люпельский ваявода, злобный и точно нелюдимый... Оно и все жители града, который недавно они покинули, были хмуры, неприветливы, по-видимому, не жёлающие видеть пришлых. Отрок повесил на плечо котомку, поправил чуть съехавшее у бок туло и покачал головой поражаясь таковой нахальности, да вуставилси у чорные очи Чернява, як говаривали про таки глаза беросы, недобрые. Боренька туго вздохнул, не понимаючи, почему ваявода сице радуетси тому, шо люди, коих он привел к гаю могуть погибнуть и то не ради собственных животов, а за родименький бероский люд.
  Былята на прощание протянул руку к ваяводе, а тот усё ищё громко гогоча содеял вид, шо не заметил того дружеского движения, и тады Сеслав негромко произнёс:
  - Чаво-то ты ранёхонько Черняв загоготал, язык гляди втаким гоготом не сглотни... А коней ты покудова не дели, мы по усем приметкам должны невдолзе вернутьси, оно верно не наступить ащё и первый осенней месяц верасень... Сице осе про гнядого Быляты ни чё калякать не стану, а мово Смельчака корми ладно, да и пои... Абы значить не отощал... як и положено уважить гостя.
  Ваявода не мешкая перьстал гоготать, и, сдвинув ураз свои густы брови, бросил лютый взгляд на Сеслава, на миг задержавшись своими чернявыми очами на его шраме.
  А Былята вжесь чуя нарастающу грозу меж горячих голов своих путников, кивнул воинам Чернява, шо стояли, держа у поводу лошадей, угрюмо озирая гостей, и развернувшись неспешной поступью направилси к кромке леса, оная плотной зелёной стеной высилась упереди. Следом за ним пошел Борила да и востальны странники, не жёлающие паче глядеть на таких нахохленных хузяев. Уже у самого края чернолесья малец остановилси, и, поворотив голову, посотрел на отъезжающего Чернява... А тот будто почувствовав на собе энтов взор, и сам развернулси да с такой злобой вызарилси на уходящих у дальню стёжку путников, шо Борилке почемуй-то на маненько стало грустно, сице точно узрел он не бероского ваяводу, свово братца, рожденного от росы упавшей с одёжы Вышни, а како-то глупое, предательское Лихо.
  
   Глава десятая.
   Встреча.
  Кады путники углубились у лесну чащу, Сеслав, шагающий прямо за Борилой, скузал, обращая свову речь к Быляте:
  - Не понравилси мне вэнтот Чернява... Вельми вон угрюмый да неприветливый, точно не берос, а так неведомо чё.
  - Ну, энто он можеть по первому сице... вже ж он не знаеть ны, не ведаеть чё мы во себе несём,- оправдывая ваяводу, молвил Былята и рукой придержал ветвь дерева, шоб вона не ударила мальца, шедшего позади няго, по лику.
  - Не-а... Былята, не прав ты... Оно сразу видать вон нехороший человек,- вставил Щеко, топающий следом за Сеславом.- Дурной у няго, тёмный глаз... оно и душа, по-видимому, не луче, така ж тёмна, дурна... Эвонто надоть тако удумать, взамест доброго пути, бачить, шо заберёть твово коня... Сице токмо дурной человек гутарить могёть- тында, одним словом.
  - А мене казалось,- встрял в толковище старчих Борила, и на малеша задержав свову поступь, оглянулси да посмотрел на Сеслава.- Он не тында, а Лихо...Ну, то самое, кое Асура Велеса предало... но доколь ащё двуглазое.
  Воины вуслыхав пояснение мальца, разом громко засмеялися, судя по сему, оно им дюже понравилось, а немного опосля Сеслав, перьведя дух от смеху, закалякал:
  - Много я градов за последни годы объездил, торгуюче, да сопрувождая тех кто торгашит, и знашь Былята заметил я, шо люд бероский чаще стал со дурным взглядом встречатьси... По младости такова вроде не було, або я не примечал... Но нонче люди со таким дурным глазом об наживе тока и кумекають... гривошники для них точно дётки родные... А некие ваяводы, вже не буду я гутарить их имена, и вовсе устраивая монетны дворы чеканять на тех гривошниках свовы морды... Тьфу! водним словом! ден то беросы, кто о гривошенках шибче чем о людях думаеть.
  - Може оно потому-то зло и топаеть на наши земли, да Асур Крышня дитю лишь и смог доверить силу Ясуней,- откликнулси низким голосом Гордыня.- Занеже лишь детска душенька энтим самым гривошникам не подчиняитси, да тока волю вольную любить.
  Горестно вздохнули воины, вспоминая у то зло, шо иде-тось топало копытами, приближаясь ко родным землям, да смурного ваяводу Чернява, у каковом, будто у водной глади отразилась изменяющаяся душа бероского люда. А Борилка вздохнул со всеми сообща, поелику переворошил у памяти матушку, братцев, сестричек да Младушку, свову деревеньку у коей жили люди попроще, дорожившие не гривошниками, а волей своей.
  Чернолесье, по которому шли днесь путники, было огромно и вельми благолепно. Здеся дубняк, с поднимающимися у нём могутными дубами, буками, каштанами, сменялси березняками и осинниками, меж них частенько встречалися небольши перьлески, идесь лезли из оземи сякие низкие кустарники да заросли малины аль ожины. Энтот чудный гай был наполнен звуками: пением птиц, шебуршанием ежей, окриками зверья. У лесу раздавались инолды и неведомы звуки аль стенания, кые исторгали духи, приглядывающие за странниками, и высвобождающие от веток, да стволов деревьев едва проторенну, зверину тропку, по оной те шли. Духи енти не пужали людей, вже они были не злыми, и правили у зелёных нивах сберегаючи тама чистоту и жизть, а потому, у то ведал сякий берос с малолетства, николиже не творили ни чё худова людям, пришедшим у лес не с дурными мыслями. В чернолесье итить було легко и приятно, густы кроны деревов создавали унизу тень и прохладу, а встречающиеся в обилие роднички, ручейки, крыницы, ключи, речушки да небольшие озерки обеспечивали путников у достатке водицей.
  Продвигаясь уперёдь, як и велел Асур Крышня усё времечко на восход солнца, на всток, пополудню вышли к лесному массиву идеже росли лишь одни дубы. Оземь у энтом месте была грядиста и тянулись те холмы куды-то управо да улево. В высоту взгорки гляделись не оченно здоровыми, однакось склоны их, с произраставшими на них деревами, были круты. А вот вершины тех гряд, то плоские, то покатые, казали большеньки поляны, захваченные уполон коротюсеньким кустарничком, доселе не виданным Борилой, да вусыпанный чёрными, крупными ягодами. У дубняках стоящие дубы были самыми настоящими велетами, а их верхушки, да густы кроны, кажись, заслоняли усё небушко, делая земли под собой сумрачными. Лёгкий ветерок пролетая, идей-то у там в вышине, едва заметно колыхал ветви, отчавось дерева трепетно качали мохнатыми кронами-головами и изредка сбрасывали к долу надоевшие аль поеденные жучками листочки.
  По мере ходьбы по лесным взгорьям на смену старикам дубам, пожившим на Бел Свете, явилась молода, юна поросль дубочков, да стали появлятси осины, берёзы, и отдельны дерева липы. Под теми деревами теснились заросли черёмухи, рябины, зимолиста, калины да лесного ореха- лещины с широкими листами, напоминающими туловище рыбы- леща, да и вядущево оттогось речного жителя свово название, с маханькими ноли белыми орешками укрытыми плотной зеленоватой обёрткой. Иногды встречались и вовсе молоденьки деревца: слегка кривоватенькой сосенки, мохнатенькой ели, тощенькой ольхи, аль пужливо трепещущего листвой граба. Под кустами по самой землюшке ползли густы, обильно разрастающиеся сяки разные травы. В небольших оврагах, кудысь приходилось спускатьси с гряд, ютились озерца, да вузкие речушки, брега каковых поросли осокой, камышом и ивами, и сторонь тех гущин, прильнув к оземи, стлалси с разрезанными листами Жар-цвет.
  А ужось аки чудно дышалось в энтих лесах!..
  То словами и не перьдать!.. то надоть вздохнуть!
  Воздух был насыщен травами, листвой и цветами, вон был сладковато-лиственным и наглотатьси им странникам никак не удавалося.
  К концу дня местность вроде як выровнилась и гряды ушли, и на ночь путники расположилися у берёзовой рощице, идеже нашли, могутный, бьющий с под землюшки, ключ. Крас и Орёл довбыли пятёрых зайцев, до тогось большущих и жирных, шо внегда Сом их зажарил на костре, а воины пожвакали, мясо ищё и осталося. Улегшись у разведённых костерков, отдыхаючи, путники затихли...замерли... наблюдаючи аки на темнеющем небе, проступающем из-за повислых ветвей берёзы, стали обозначиватси звёзды. Вони словно старались вызариться на лежащих у глубине леса людей и подмигнуть им.
  Борилка притомившийся за день, вуснул первым, и также первым ранёхонько утречком пробудилси. Да проснулси он оттогось, шо сызнова почуял як ктой-то вылупилси на него. Мальчик открыл глаза, и резво поднявшись с расстеленного на оземи, для тепла охабня, сел и огляделси, проверяя, кому ж вэнтов раз он понадобилси. Но кругом окромя почивающих воинов, да дозорившего Краса ни кого, ни було. Токмо недалече на высокой березе прямо на ветвях, то малец смог узреть у предрассветной серости парящей в березняке, ктой-то кажись сидел, занеже евойны два глаза светились зелёными вогоньками, точно древесны гнилушки. Отрок всмотрелси в энти гнилушки, и унезапно явственно услышал плямк... плямк, и тут же ветви дерева закачались.
  - Слыхал?- спросил Борила Крас, вельми тихо, страшась потревожить сон путников.
  - Агась,- также тихонечко ответствовал мальчоночка и для пущей вубедительности кивнул.
  - С самой полночи я эвонти плямк слышу... будто ктой-то... когой-то шамает,- загутарил Крас и взволнованно завертал головой, озирая очами чернолесье залитое серой хмарью.
  - Тама на берёзе, вроде як глаза горять,- прошептал малец.
  - Иде... Иде горять?- беспокойно поспрашал парень и впилси взором в лицо отрока, озаряемое редрым пламенем костра.
  - У там...- указуя рукой, на то дерево, идесь видал горящи очи, пробачил Борила.- Вишь у та сама высокая...,- Крас поспешно проследил глазьми у направление руки мальчика, а тот поясняя, добавил,- повороти главу чуток левее.
  Крас содеял зане велел мальчишечка и вуставилси у тёмну берёзу. Вон долзе напрягал зрение, а засим медленно протянул руку, нащупал лежащий осторонь лук, да также медленно достал из открытого туло стрелу. Крас поднял лук, вставил у няго стрелу, и мгновенно вскинув оружие, чуток у выспрь, натянул тетиву и выстрелил. Послухалось тихое жужжание стрелы, негромкое плямк, а после зычное, продолжительное у...у...у...- словно взвыл раненный дикий зверь. И миг спустя лес наполнилси хрустом ломаемых веток, а Борилка увидал аки у ветвях берёзы потухли те самы древесны гнилушки, и чавой-то боляхное, сорвавшись с дерева, полетело униз к матушке землице, да шумно плюхнулось на неё.
  - Чё? Чё стряслося?- воскликнул, пробуждаясь Былята.
  И немедля повскакивали со своих лёжанок и други воины, потомуй как дикий грай зверя, судя по сему, раненного, не прекращалси, а наобороть нарастал.
  - Крас когой-то на древе подстрелил,- изрёк Борилка, и, подскочив с охабня, побёг следом за поспешившим к своей добыче сыном Быляты.
   А Крас, прихвативший свой меч, вже приблизилси к той берёзе, да к дико ревущему зверю, и востановившись, изумленно вытаращилси на того когось подбил своей стрелой. Оно ащё больче изумилси Борилка, подбежавший, в супровождение Быляты к дереву, увидав то, чавось никак не намеревалси зрить. Предрассветна серость немножечко поблекла и красно солнышко позлатило край небосвода оттогось энтого зверя стало хорошось видно. Токась то был никакой ни зверь, а старый Борилкин знакомец шишуга Гуша, и тяперича у надвигающемся утреннем свете можно було основательно разглядеть и его коренасту фигуру, и большую голову. На оной головёшке находились оттопыренные, округло-удлиненные уши, помещающиеся як и у людей в височной части главы, но в отличие от человека покрытые короткой тёмно-бурой шерстью. Нависающий над лицом, безволосый как и усё лико, лоб, смотрелись не привлекательно, да не мнее отталкивающим был, выпирающий уперёдь, подбородок, с лежащей на нём вывороченной, толстой нижней губой. Зелёные очи Гуши будто выкатились из глазниц и вельми сильно округлились сице, шо казалось ищё миг и вони, энти схожие со древесными гнилушками глаза, выскочать оттедась и падут горящими звёздами на оземь... У так сильно очи увеличились оттогось, шо Крас, у предрассветных сумерках плохо разглядев куды и в кого стреляить, попал стрелой прямо у длинный язык шишуги. Да утак неудачно пригвоздил ентот зеленовато-серый язык кончиком ко стволу дерева, у там... высоко, идеже Гуша сидел и воткудова свалилси. А посему разнесчастный шишуга днесь стоял у корнях дерева, на земле матушке, и, задравши кверху голову, широкось разявив роть, громко и призывно подвывал. По егось бледно-буроватой коже лица тёкли двумя ручейками слёзы, выныривающие из очей, а на лбу морщины от испытываемой боли стали вже глубже и корявее. По долгому языку струилась униз, сочившаяся из места прокола, бледно-алая кровь. Энта юшка, неторопливо прокладывала собе путь по поверхности языка, и катила свои кровавы потоки прямо в раскрытый рот шишуги, а поелику страдающему Гуше приходилось сглатывать её, постанывая да инолды давясь.
  - От... эт да!- вымолвил Сеслав, осматривая подвешенного за язык к стволу дерева шишугу.
   Гуша, тем времечком, узрев обступивших его со всех сторон воинов, перьстал выть и ано стонать, да закатив свои очи сызнова у глазницы, оробевший, расстерянно вуставилси в лицо Борилки, и кажись постаралси ощеритьси, малёхо разгладив на лбу глубоки борозды морщин.
  - Энто Гуша,- улыбаясь в ответь, пробалякал Борила, и ободряюще кивнул тому.
  - Тот самый, каковой тя по главе дубиной бил?- густым голосом вопросил Орёл и кинул у сторону шишуги сёрдитый взгляд.
  Гуша поймав тот взгляд, сей же морг тяхонечко заскулил, точно маненький обиженный аль побитый щенок. Вон сызнова выкатил уперёдь, увеличившиеся у несколько раз, глаза, да затрясси, вроде як его бил озноб, не тока усем телом, но даже и расстянутым свёрху до низу языком. Оттово юшка евойна заплюхала и стала разлетатьси у разны стороны, попадая на светлы рубахи воинов.
  - Агась тот самый,- пояснил мальчик, подтверждая догадку Орла.
  - А чё вон тут делаить?- не мнее хмуро поинтересовалси Щеко да вотступил назадь, шоб кровь шишуги не попадала на него.
  - Хрях...лялизка... хрях...лялизка,- с трудом ворочая подвешенным языком и раскрывая ещё ширше роть, проговорил Гуша да издал како-то громкое кряхт... словно пытаясь чавой-то сглотнуть.
  - Чё...чё...?- перьспросили воины шишугу не понимая о чём тот гутарить, и шагнули к няму ближее. От ентого движения разобиженный Гуша подпрыгнул на месте, да вцепившись своими загнутыми, крепкими когтьми у кору ствола попыталси взобратьси на берёзу. Но то ему почемуй-то не удалось, и вон резко съехал униз, при том зеленовата понёва, прикрывающая евойны бёдра, задралась кверху, обнажив на миг покрытые шерстью ноги, и таку же волосату сраку.
  - Энто вон про язык балабонить,- скузал Борилка, луче других путников понимающий чудну молвь шишуги.
  Малец приблизилси ко стволу, большой у обхвате, берёзы и обошёл её по кругу, разглядываючи нижни ветви. А маленько вопосля выбрав одну из них, остановилси да оттолкнувшись ножищами от землице стремительно подпрыгнув выспрь и обхватил толсту ветвь руками. Но ветвь не выдержав, як оказалось не малово веса отрока, абие захрустев, обломилася, и Борилка без задержу свалилси на оземь, приземлившись на спину. Он тут же резко вскочил на ноги, да принялси отряхиватьси от листвы и кусочков почвы, прильнувшей ко холсту штанин, да вубъясняя свои действия воззрившимся на него воинам, молвил:
  -Надобно евойный язык освобудить...
  - Ну-кась я подсажу тобе,- откликнулси Сом, вже паче жалостливо оглядывающий шишугу изнывающего от крови и вытекающих из уголков рта, да улетающих к низу рыже-алых слюней.
  Сом подошёл к мальчоночке и обхвативши евойный стан приподнял сице высоко, чё Борилка смог ухватитьси руками за ветку потолще, да подтянувшись, взабратьси на неё.
  - Сторожко,- негромко отметил снизу Былята, встревоженным голосом.- У берёзы ветки до зела тонки да хрупки... неровен миг вулетишь к долу.
  - И ваще...,- добавил грубовато Сеслав.- И чавось ты Борила на берёзу полез, высвобождать... Он тя по главе дубиной колотил, а ты яму помогашь... он ентого не заслуживаеть.
  Обаче мальчик може и хотел пояснить Сеславу, отчагось полез выручать Гушу, да не стал, занеже под ним, прав был Былята, ветви берёзы не просто гнулись, а ащё и тихонько, но вельми не приятно для слуха, кряхтели и скрипели, жёлая разломитьси. Борила медленно перьбиралси с ветку на ветку, стараясь ступить на вяще широку, и опиршись о неё подошвами босых стоп (уже як на ночь вон снял сапоги и суконки, шоб ноги могли отдохнуть), неторопливо выпрямлялси, вставая у полный рость, одной рукой обнимая ствол дерева. Напоследях вон достиг того места идеже у ствол был вогнан язык Гуши. Отрок протянул праву руку, и, ухватив за древко стрелу, резко дёрнул её у сторону, высвобождая лялизку шишуги. И токмо наконечник стрелы покинул язык, аки тот оторвавшись от коры берёзы полетел, таковой распластанный, униз, громко плюхаясь с ветки на ветку, иноколи повисаючи на них, но сице... лишь на чуть-чуть. Ащё пара веток... раздалси последний, зычный плямк и лялизка вочутилась у распахнутом рту шишуги. И як тока вона оказалась на положенном ей месте, уста Гуши сомкнулися, нижня губа укрыла, точно одеяло, приплюснутый нос, схоронив под собой и верхнюю губу.
  Борилка тады же тронулси слазить униз, на тяжело качающихся ветвях, постанывающих и жаждущих обломиться. Вскоре вон благополучно достигнув нижних ветвей дерева, присел на одной из них, оная протяжно взвыла. Ухватившись за неё руками, Борил спрыгнул к долу, на миг зависнув у воздухе. Засим он разжал пальцы и вочутилси на землице стоя на ногах... бойче покачнулси... и уже он на землице сидя на сраке. Щеко торопливо протянул к отроку руку и помог тому поднятьси.
  Шишуга высвобожденный из полона пужливо зыркал, вдругорядь ставшими маханьками, глазками на воинов и вжимаясь спиной в ствол дерева, по-видимому, ожидал того морга кадысь его будуть дубиной по головёшке огревать. Потому, на всяк случай, Гуша, вывертав свову нижню губу, подхалимно вулыбалси, заглядывал усем путникам в очи, а особлива Быляте и зачем-то тряс головой сице, шо казалси каким-то дюже хворым.
  - Ты, чаво тут делаишь?- вопросил обращаясь к шишуге Былята.
  - Его кличуть Гуша,- изрёк Борилка, оправляя книзу задравшуюся рубаху.
  - Агашь... агашь... Гуша,- поспешно закивав, подтвердил шишуга, не прекращая вулыбатьси.- Гуша пошёл ш вами... там шишугушки Гушу ни лубять... шимьи нит... Гуша овыя... овыя...
  плачить...плачить...
  - О...- протянул Борила вслухиваясь в говорок шишуги.- А ты Гуша я аки гляжу луче балабонить стал с последней нашей встречи.
  -Агашь...агашь...Гуша башковит... умный така Гуша,- довольным гласом подтвердил слова отрока шишуга.- У Гуши когти длинны... Гуша быштло бигаить, халашо кушаить... ой! неть, не то... Ловить халашо иду будить...шишки...ягодки... можить лыбу...заяша... Гуша вам плигодитши билити, билити такого холошенького шишугу, ни пожалийти.
  - Ты ж Гуша калякал мене, шо мясо не шамаешь,- хмыкая, произнёс Борилка и огладил рукой затылок иде усё доколь находилась широка, рубленна рана вже затянувшаяся плотной коркой болячки.
  - То я ни им... а ты ишь... а Гуша тако башковит подить и помаить... и ты... и..,- шишуга обвел взглядом воинов да склонил, у то всё времечко задранную кверху, голову униз, да абие у няго на спине точно вырос большущий горб. И Гуша обращаясь толь к оземи, толь ваще не понятно к кому, сказал, - и воины будут ишть... Возьмити... возьмити Гушу... Гуша падёть ш вами, можить надёть шишугушку, котола ни знаить, шо Гуша шилдиты и выть замуж за ниго...
  - Ха...ха...ха...,- громко грянул со усех сторон смех, и воины вутирая носы аль глаза, спешно прижимали руки к животам сдерживаючи веселье желающее вырватьси из них наружу.
  - Эвонто,- наконец прорезалси голос у Быляты и вон опершись рукой о плечо хохочущего сына, молвил,- ты Гуша у такой противный, шо ни водной шишугушке не мил, и вони на тя не глядять, оттогось ты к нам и прицепилси, надеясь у дальних краях разыскать собе невесту... Ну, а ежели у тех местах не живуть шишуги, як тады быть?
  - Ох...хох,- горестно выдохнул Гуша, и вывернув свову нижню губу, пристроил её на подбородок, да немного погодя, верно обдумав слова старшины воинов, ответил,- ну, коли шишуги тама ни живуть, таки хоть плойдушь Бил Швить пошотлу, собя иму покажу.
  - Кхе... те похоже не стоить Бел Свету казатьси,- встрял в разговор Сеслав да зачесал ладонью на главу свои рыжие волосья, вупавшие от дуновения ветерка на лицо.- Вжесь ты мне поверь... Упавостью ты не блещишь... и окромя - охо..хо! ничавось вызвать не могёшь.
  - Вжи я ни блищу, но ты тожи холош,- мгновенно откликнулси Гуша и вздернув выспрь голову, вызарилси на Сеслава.- Усё у тя лико, коли ты то ни видаишь, лашпалашовано шотлить ни плиятно... во ак...
  -А ты и не сотри, ежели не приятно, ужось не прошу я тя о том,- усмехаясь ответил Сеслав, и провёл пальцами по поверхности пузатого шрама.
  - А я и не шотлю... больно надо мни шотлить,- тутась же загутарил в ответ Гуша и лицо его исказила кака-то кривизна сице, шо верхня губа изогнулась управо да приподнявшаяся увысь щека поглотила правый глазь, и шишуга немедля превратилси в страшного вуродца. Токмо эвонто состояние лика длилось недолзе и ускоре вернулси прежний вобраз Гуши, може не оченно приятный, но усё ж терпимый, и тадысь шишуга продолжил,- я ушё шотлу на Быляту,- тяперича Гуша широкось расплылси у улыбке и заискивающе посотрел на старшину воинов.- Былята тут цалёк, шлавнийший, шильнейший, шталейший... Он ушё лешаеть.
  - Не-а...,- покачивая головой принялси пояснять, заглядывающему яму у очи шишуге, Былята.- Я туто-ва не царёк... и рядить будем усе сообща, як то у ны и положено... у ны у беросов. И Сеслав,- воин кивнул у сторону стоящего обок соратника и снял широку ладонь с плеча сына.- Тоже будять решать: брать тя аль за язык взад к дереву прицепить да сице и оставить... Зане не должно то гостей по голове бахать дубиной, ко сему прочему ищё и мальца махого, то исть Борюшу нашего.... Эвонто я тобе, Гуша ищё тады в зачурованном твовом лесу хутел сказать, оттогось у дверь во твоё жилище и стучал... Да ты больно плотно её прикрыл и верно мово стука не слыхивал.
  Шишуга ураз от тех слов Быляты перьстал улыбатьси, оно как ему вельми не хотелось задерживатьси у ентом чужом березняке, да ащё и быть привязанным к дереву за столь необходимый ему язык. А посему Гуша испуганно оглядел лесны просторы точно намереваясь свершить побег, но на помочь ему пришёл Борилка, вон обошел Сеслава, и, подойдя к старшине воинов дернул егось за рукав, и втискиваясь меж соратников, подняв голову, произнёс:
  - Дядька Былята, его... эвонтого Гушу стоить пояти с собой.
  - Эт... чё сице?- удивленно пожав плечьми, вопросил Былята.
  - А оттогось, шо вон лесной человек,- загутарил мальчик и кинув взгляд на приободрившегося от заступничества шишугу, порывисто закивавшего своей огромной главой.- И вон на усяком языке могёть балабонить, утак осе в байках наших сказываетси... Бачиться там, шо лесны люди, усе языки знають... Оно слыхал бы ты, аки вон непонятливо говаривал при нашей первой встрече, а чичас сице хорошо балабонить... усё... усё ясно... А язык у няго какой длинный видали вже... он из любой ямищи вытащить... тако крепкий.
  - Энто ты насчёт языка точно подметил... не длины конешно, а тогось, шо лесны люди на усяких разных наречиях говаривают,- согласно молвил Сеслав. И вобращаясь к соотчичу, отметил,- стёжка у Торонец дальня, йдёть не токась чрез болота, но и чрез леса, а посему нам толмачь нужон... толмачь... тот каковой перьводить наши слова будеть.
  - Ой! Гуша такой башковит... такой,- радостно выдохнул шишуга, понимая, шо чичас решаитьси его судьбинушка.- На лубом... лубом языки говолить могёть... на лубом...
  - Ну, чавось робяты,- обратилси Былята к соратникам и обвёл их взором.- Бярём егось як толмача, аль неть?
  - Да, ужось берём, куды ж тяперь его дёвать,- вступилси за шишугу Сом, когды и остальны воины согласно закивали, понимая, шо с таким языком, аки у Гуши вони однозначно не пропадуть и ужось засегда смогуть его использовать як толмача аль як крепку, хотя и склизку, ужу.
  Оно як вопрос о шишуге был единогласно разрешён, воины развернулись и побрели к кострам, которые от долгих разбирательств и разговоров ужось почитай прогорели. Борилка же ласковенько просияв шишуге и позвав его за собой, отправилси вслед за старшими. Гуша одначе не двигалси с места и усё также стоял, вжимаясь спиной в ствол дерева, будто не до конца осознавая, шо неприятности обошли его стороной, да тяперича вон у безопасности. Кады ж он то домыслил, а воины занялись своими делами, став умыватьси у прозрачной водицы ключа, да принявшись готовить итьбу, шишуга напоследях отступил от берёзы и содеяв несколько боляхных прыжков у направление путников, засим также резко перьйдя на шаг, приблизилси к костру за которым расположились Былята, Сеслав и Борил. Гуша ащё раз пужливо оглянулси, проверяя- нет ли како нападения и мгновение спустя опустившись на оземь, присел подле мальчика, лежащего на охабне и взирающего на голубо небо, проступающее скрозе белизну ушедшей ночи.
  Отрок перьвёл взор с небушка на шишугу, усё ищё беспокойно таращившегося на Сеслава, и вопросил:
  - Гуша, сице энто ты у зарослях куги на Ковыльке пряталси? И усё ноченьку, як выразилси дедко Луговой, пакостил тамось.
  - От... то я вбыл... тока я ни пакоштил... ни-а... я на ваш глядил... и ил... сю ночь ил... оно аки там на личьки много вкушношти жавёть,- вутветил шишуга и надсадно вздохнул.
  - Кхы,- вухмульнулси малец и нанова молвил,- а чё -то я не скумекал... пошто вы с отяпами воюете... чавось делите?
  Шишуга поднял праву руку, и вострыми когтями почухал шерсть на голове, а таче пояснил:
  - Да ни-и... ни воим мы ш ними... так тока змиями индовитыми и дубинами пиликидываимшя... да ужось шыздавна пиликидываимшя.
  - Интересно, а чё вы тады на ездову полосу не выходите? - поспрашал Борилка немножечко попозжа, разглядывая морщинистый лоб шишуги.
  - Оттогошь шо низя нам туда выходить,- сказал Гуша и повертал у разны стороны главой вроде як проверяя никто ни чё дурного не жёлаеть с ним сутворить.- Кады-та давным... дамно, у то шызвику було... хаживали по Бил Швиту Боги, я тады ащё ни лодилси... И лаз ихал на швовом шилиблиштом кони Ашул Шималгл, он тады вжи...
  Обаче малец перьбил каляканье шишуги, и, приподнявшись с охабня, опершись на него локтём, да подперев ладонью щёку, изумленно вуставилси на Гушу, перьспросив:
  - Ктось... ктось хаживал,- но морг спустя догадавшись о чём речь, сам же и ответил,- а...а... Асур Семаргл, ты жёлал казать Бог Огня, Светозарый Семаргл.
  - Вон...вон шамый,- закивал своей головёшкой Гуша, подтверждая слова отрока.- Ашул Шималгл ихал на коне...был Бог молодый шувшим... уный такой... голячий... А втады долог ни було и отяп зимли подходили плямо к зимлям шишуг... и мы сё влимя билишь и билишь с энтим плиплотивным налодцим...... плишлыми они потому как вбыли... плишли нивидомо откуда... пошилишь и давай лугатьши и длатьши... бида плям... И билишь мы с ними- то они вилх билуть, то мы... А тут Шималгл... идить вон идить, а отяпы давай у ниго змий индовитых кидать, ну, а шишуги то штилпить ни шмогли, шоб у Шималгла змий пулять да швылнули у отяп дубыни... От так одна дубыня Богу по голови и повпала... Шушайно, но попала, а змиюка отяпинская значь на коня впала, да кушанула у тот шамый... тот... а клуп. Кушанула... а конь як жалжёть... больно иму знать... А Шималгл голячий... молодой лассилдилси, мячом швоим махноть и ушё... ушё...
  - Чагось усё?- вопросил казавшийся со стороны бестолковыми мальчоночка, и кивнул, задумчиво уставившемуся удаль шишуги, поощеряя гутарить преданье дальче.
  -Ушё... долога миж нашими цалштвами плолегла... да и шами земли стали очалованными... ни шякий туды могёть войти,- вздыхаючи пробачил Гуша, и пожал широкими плечьми, вже как-то до зела расстроенно.
  - А як же мы туды забрели?- спросил малец.
  - Навилно, ктой-то вам туды плоходь вуказал... можи налочно, шоб мини вы могли у путь взять... а то аки у дальний доложки без толмача... никак ни можно,- шишуга сызнова смолк и не мнее горестно выдохнув, подтянул улегшуюся на подбородок нижню губу, да вутёр стекающую из левого уголка рта тонку струйку белой, пузырчатой слюны.- Мы лидко уходим,- вмале продолжил он бачить,- с наших зимиль... там жи дом наш... а дом знашь аки тяжило покидать... Но мни надо... Надо жину найти... да и вам биз миня никак... кто ж толмачом будить... кто ж поможить... А жинку хочу найти таку ж ак и я, шоб вбыла лашклашавица... и шоб лоб большой... и главное шоб лялизка клепка... а то без лялизки никак...
  Нежданно Гушина нижня губа и вовсе кажись вопустилась к долу, укрыв своей безобразностью увесь подбородок, рот стремительно открылси и оттуда, прямо-таки выстрелив, словно стрела, полетела уверх та сама длинна и крепка лялизка. Язык подлетел довольно высоко, уже не меньче двух косовых саженей, и громко плюмкнув, с той же быстротой вернулси обратно у роть шишуги. Правда Борилка вуспел заметить, шо на его конце тяперича поблескивало тело и две пары голубо-серых сетчатых крыльев. Гуша втянул в роть язык, и, судя по виду, прилепленну к няму стрекозу, да немедля плотно сомкнул губы и неспешно принялси перьжёвывать пойманное.
  Малец лежавший обок с шишугой и наблюдающий за эвонтовой удивительной охотой, немногось поморщилси и произнёс:
  - Гуша, ты ж балабонил - ишь тока корешки и шишки, а я как погляжу тока, шо у роть отправил стрекозу.
  Шишуга усё также неторопливо дожевал итьбу и порывисто сглотнув, горестным голосом изрёк:
  - Уж я дюжи лаштлоин... Лаштлоин... А так я ни оченно лублу штликоз... больче жучков и бабошик- вони шлащи...
  - Знаешь чё,- вмешалси у разговор подошедший к мальцу Сом и протянул тому большой кусок холодного мясца, да хлебца.- Ты вэнти свои плямк и хрум...хрум идей-то подальче от нашего стола твори, а то я не ведаю як други, но мене опосля увиданного ужотко жущерить и расхочетси.
  Гуша ничавось не ответил Сому, а токмо ощерил зубы, придав свому лику приятность, и кады воин предложил ему мяса и хлеба отказалси, сославшись на то, шо вжесь сыт.
  
   Глава одиннадцатая.
   Град сынов Бога Провея.
  Плотно пожелвив пред дальней дороженькой, залив водой костры, абы ни у коем случае, пламя ни перькинулось на покрывающую землицу посохшу листву, да поломаны ветви, и не возгорелси сам чистый лесок, отправилися у стёженьку. Гуша вошедший во число путников ряшил итить меж Быляты и Борилки, да пристроилси на у то само место. Обаче оттогось, шо по оземи шишуга в основном хаживал бегом (у так вон пояснил) то часточко, во время ходьбы, Гуша перьходил с шага на бег, аль скок и бухалси своей большенькой головёшкой у спину Быляты, чем самым вызывал неудовольствие воина. Наконец, не выдержав тех самых буханий, Былята пустил шишугу уперёдь, указав направление у каковом надобно двигатьси. И як тока Гуша пошёл первым, усе странники обрадовано вздохнули, как-никак шишуга, будучи лесным человеком, мог двигатьси по гаю бесшумно, вже не оставляючи следов, либо мог пробежать так, шо после няго появлялася на оземи зверина тропка, може и не дюже натоптанная, но усё ж така по оной намного легше шагать. Шишуга воказывашийся не тока хитрым (то было сразу распознано воинами) но и умным, отрядившись у путь прокладывал именно таку- зверину торенку, и громко топая своими ножищами по землюшке, бежал воперёд оставляя после собе прижатую аль и вовсе вырванную с корнем травушку, да откинутые у сторону ветви. Тока поваленны стволы Гуша не убирал со тропочки, перьпрыгиваючи их, чай и на них словно прочерчивал полосы, сымая с умерших деревьев пласты мха, обильно там поросшего, або саму, отжившу свову жизть, ветху, искоробленну кору.
  Следующие четыре денька Гуша бежал уперёдь, и воины, шагавшие следом за ним, не раз хвалили не токась шишугу, но и Борила который сице удачно свалилси в землянку лесного человека, да познакомилси с ним. Продвигаясь по чернолесью, Гуша иноредь останавливалси и начинал громко плямкать, излавливая да поедая сяку мелку живность. Уж коли гутарить правду, то шишуга и ваще не любил ягоды, корешки да шишки, а усё больше предпочитал лягушек, мышей... Инолды пожамкивал ано ящерок и змей, любил их як сырыми так и у жаренном сустоянии... Не маловажно место занимали у его питание бабочки, жуки и мухи, и вельми привлекали лесны мурашики, каковые нравились шишуге своей кислинькой. Сице, шо не раз Быляте приходилось ругать Гушу, которого до зела тяжело було оторвать от пожвакиванья муравьёв. Узрев, идей-то под деревом, такой муравейник шишуга присаживалси сторонь него на корточки, и, выстреливая из разинутого рта длинной лялизкой, захватывал уполон прилипши к няму гурты мурашиков, да шамал ту саму живу кислинку, при том от удовольству подкатывая очи и с наслаждением, во время пережёвывания, пускаючи слюну. Единственно когось до смерти боялси шишуга- энто ос, бчёл и шмелей, и николи их не ловил. Занеже, поведал Гуша Борилке, с кыем оченно сдружилси за энти денёчки, однижди вон неудачно поймал дику бчёлку, перьпутавши её со сладковатой мухой. А засим почитай дней пять не то, абы поисть, но даже не мог поднятьси на ноги и закрыть роть, ужотко до такой степени распухла евойная лялизка. И лежал он, и егось отёкший язык, усё то времечко на земляном полу у собственном жилище громко стеная да обливаяся слюной.
  Усе евонти деньки путники шли по лиственным дубравушкам. То были мощны массивы лесов и стлались вони удали так, шо не виделось им ни конца, ни края. Берёзоньки у энтих краях были высокорослыми, со большими стволами у обхвате, кора деревов казалась не тока белой, желтоватой, но бывало зекалась розоватой, да красно-бурой, а то и вовсе серой. Местами кора отслаивалась от стволов, пузырилась аль выгибалась. Ветви берёз поражали взгляды путников своим размашистым, расставленным у разны стороны видом, либо будоражили воображение склоненным, опущенным к долу обликом сице, шо чудилось вже дерева те обижены кем-то, аль може грустят о чём. У тех рощах также встречались устремлённы у небеса со светло- зелёной да сероватой корой, осины, шелестящие своими округлыми листами, точно их перьбираючи. Росли дерева липы, граба, лещины, бружмеля, зимолиста. Оземь у гае покрытая травами, пестрила знакомыми с детства Бориле вейниками, снытью, костяникой, вороньим глазом и медуницой. И чувствовалось, шо с кажным шагом приближались путники к болотам, а потому частенько берёзы росли у заболоченных низинах, идеже стояла осока, да Жар-цвет. А порой землица и вовсе покрывалась зелёными мягкими мхами так, шо по ним становилось, боязно ступать, оно як под ногами зачинала громко плюхать водица.
  К концу пятого дня пути, остановились на привал подле большого озера. Оно казалось настолько огромным, шо тот, другой брег, неможно було и разглядеть. Токмо Борила, который сотрел дальче сех, смог пояснить, шо на супротивной бережине озера вон узрел хвойны леса. На энтой же стороне озера песьян был прямой, малоизвилистый, а уходящий на восход солнца водоём имел сужающийся вид и ускоре оканчивалси вытекающей из него небольшой речушкой. Зато на заход, западъ солнца, край озера расширяясь, уходил у каки-то заоблачны дали, и не виделось ни конца, ни край той водицы сице и отрок не смог ничавось приметить окромя ровной глади вод.
  У том озерке вода была какой-то тёмно-жёлтой, и, обозрев евойную поверхность, Былята сказал, шо судя по цвету, верно, близко лёжать болотны земли. Оттогось, чё дно озера круто уходило униз, да было вельми заиленное, купатьси сувсем не хотелось... ано Борилке. Оно как у том иле кружились сяки разны водоросли, хватающие за ноги, остатки веток, а на дне покоилися большущи у обхвате стволы деревов. Наловив с бережины рыб, да сварив с них наваристу похлёбку, пожвакав, вулеглись почивать.
  Гуша, оный проникси особой теплотой к Борюше, спал тяперича сторонь него, утак егось уважаючи, а можеть тулилси он к мальцу сувсем по другой причине. Ведь отрока усё время клали кочумать подле костра Сеслава и Быляты, которые были, по мнению шишуги, "цальками" посередь путников.
  Энта ночь, была необычно светлой, а большуща луна, похожая на мельничны жернова ужось пошла на убыль, вже при том продолжаючи ярко освещать, своим желтовато-серебристым, светом усё окрестъ, не токась лес, но и озёрну гладь. Приглублой ночью Борилка проснулси оттого, шо почуял як ктой-то до зела настойчиво потряс его за плечо, а таче порывисто дунул у лицо. Мальчик открыл очи и прямо пред собой узрел лико Гуши с вывороченной нижней губой, приютившейся на выпученном подбородке. Маненькие глазьки шишуги ярко светились зелёным светом у ночном сумраке.
  - Ты чавось?- тихонько вопросил Борила, стараясь не разбудить кемаривших путников, и широкось зевнул.
  - Поснись...,- также тихонько ответствовал шишуга, он ужось намного стал лучше гутарить по- бероски, и не выговаривал токмо несколько звуков, да иной раз зачем-то сглатывал концовку слов точно не жёлая их добалакивать.
  - Чё? вскую энто?- перьспросил отрок, и тяжелёхонько захлопал смыкающимися веками, со трудом преодолевая жёлание чичас же вуснуть.
  - Поснись...,- повторил Гуша, и, мотнув своей огромадной главой у сторону озера, добавил,- я тиби чаво-тось покажу, такои ты николи ни узлишь...
  Борилка порывисто вздохнул, и, поднявшись с охабня, расстеленного на оземи, сел. Вкруг них, осторонь стройных деревов, высившихся подле бережины озера, над гладью воды парил сероватый полумрак, а на чёрном небе мерцали крупны, серебристы аль голубы пятиконечны звёзды, напоминающие символ Асура Ярилы. Такой знак- вышивали бероские бабы на поясах, аль воротах рубах красными нитями, аки вохраняющий и оберегающий от дурнова глазу. Ведь Ярило ярый Бог пробуждающейся природы и вешнего света был засегда защитником пастухов, орачей и воинов.
  С тёмна небушка, от луны к озерку широкой стёженькой пролёг серебристый луч, вон коснувшись воды прочертил на ней ездову полосу. Борила слегка поёжившись от прохладного дыхания, лежащей сторонь водицы, пошевелил плечьми и вогляделси. Уставши воины крепко спали подле четырёх разведённых костерков, кочумарил и Орёл вуставленный дозорить, он уснул сидючи, согнув спину и свесив к низу свову голову, коя лягохонько покачивалась из стороны у сторону от внеудобного положеньица.
  - Видишь Олил спит.... эт холошо... холошо,- прошептал шишуга, показывая вуказательным коротким пальцем на почивающего у соседнего костерка парня да повернув главу у направлении водоёма, молвил,- гляди на озило... гляди-ка.
  Борилка перекошно зевнув, сице ему хотелось спать, верталси управо як и велел шишуга да вупёрси взглядом у озёрну водицу, не понимая вже он там должон углядеть. Вода ж у озере была спокойной, а освещаемая сверху светом луны, казалась покрытой стареющим серебристым льдом. У ночном лесу не було слыхать ни водного звука, и даже часточко перькидывающиеся тихим уханьем неясыти у энтов раз молчали, словно затаившись аль чавой-то испужавшись. Не доносилось ни каких звуков зверья, стихли и волки ужось тёмными ночками сёрдито подвывавшие замершей у небесной вышине луне. Словом, правила у евонтом месте тишина.
  Нежданно сувсем близёхонько раздалси тихий звон бубенцов, таких круглых як шар, которые вешали под ямску дугу на тройки впряженных в сани лошадей, у зимние праздники. Бубенцы спервоначала звенели едва слышно, обаче немного погодя их звук стал нарастать, и почудилось, точно йдёть он из глубины озера. Мгновение спустя, кадысь бубенцы наполнили берег водоёма своим звоном и Борилки подумалось, шо чичас воины пробудятси к той мелодии ураз прибавилси новый звук. И будто вторя тем гремушкам застучали друг о дружку бойки деревянны ложки, жёлая и вовсе заполнить тишь гая эвонтими звонкими ударами. И тады ж прокатилси незначительный рокот, по-видимому, шла откуда-то издалече гроза, и вто топатили по небушку мощными копытами кони Бога Перуна.
  Мальчоночка поднял голову и упёрси очами во далёко тёмно небо, на каковом не было не облачка, и абие Гуша похлопал егось рукой по плечу и показал, вустремленными уперёдь пальцами, на водну гладь. Борилка проследил взглядом за рукой шишуги и увидал аки мгновенно рассекая водицу озера на множество частей, из няго стал вылезать уверх, словно рости, великолепный град. Вода резво отхлынула назадь, разбежавшись у стороны, вроде предоставляя возможность изумительному граду выйти из неё. Часть водицы аж нахлынула на песьян, идеже расположились путники, и казалось ащё немножечко и укроить она отдыхающих у костров. Но град ужесь возвышалси над озером, и вода без задержки покинула занятый брег, подкатила к крепостным стенам и гулко ударившись о их каменисту поверхность, скатилась униз да застыла, будто и не колыхалась доселе. А зачурованный небывалым зрелищем Борила резво вскочил на ноги, и ошарашено глядя на град, открыл широко роть, да шагнул ближе к озёрной водице.
   Прямёхонько перед ним на поверхности озера, словно покоясь на глади водной, стоял несравненной красоты град. Малец, выросший в деревушке, николи не зрел ничаво паче изумительного, токмо слыхивал о таковом из дивных бероских преданий да баек. Град был обнесен высокой, белой, каменной стеной, кыя завершалася схожими с зубьями, толстыми и широкими остриями. Не мнее могутные каменны ворота еле слышно заскрыпев отворились, вже точно ктой-то их отомкнул и чичас от них к песьяну протянулси серебристый лунный луч, создавая нещечко в виде мостка. Там же за распахнутыми воротами увидал мальчик не мнее затейливые чертоги с высокими, округлыми крышами.
  - Чё эвонто тако?- вопросил Борила, подошедшего и вставшего посторонь него шишугу.
  - Волшибны глад,- ответил Гуша, и, оглянувшись, выпялился на спящих воинов, да немного погодя молвил,- аида... посотлим... Я о том глади давно слыхивал... но вижу у пилвой.
  - А кто там живёть?- встревоженно перьспросил мальчоночка, чуя як разгораетси унутри жёлание узреть тот небывалый град, тока понимая, шо у там можеть притаитси усяка разна опасность.- Може они... не будуть нам рады, чё мы пришли.
  - Ни-а... - изрёк шишуга, и, покачав своей большенькой главой, пошёл к краю озера, прямо к серебристому мостку.- Вони будуть лады... Им ващи-то сё лавно, кто плидёть... потомуй-ка вони спять... и спять дюжи клипко...
  - Спят...,- протянул мальчик, и, доверившись, ведающему о том граде, Гуше, двинул свову поступь за ним.
  А шишуга ужотко подбрёл к серебристому лучу и ступив на его поверхность, направилси по нему прямо ко граду и распахнутым воротам, и отрок глядючи на Гушу видал як стопы его слегка вутопали у водицы, обаче сам он не тонул у ней, и бодро продвигалси уперёд. Мальчишечка также аки и шишуга приблизилси к мостку, и протянув ко няму голу стопу ноги, потрогал пальцами луч, да почувствовал под ними каку-то плотность, вже хоть и не шибкую, як оземь аль камень, но усё ж паче або мнее устойчиву. Малец ищё миг колебалси, таче склонившись подкатал штанины до колена, и токась после энтого ступил на луч водной ногой. Да вощутив под ней точно мох у каковом чуток утопла стопа, тут же ступил на мосток второй ногой и тадыличи пошёл по нему ко граду.
  Борил шагающий позадь Гуши зрел, аки едва заметно прогибаясь под стопами шишуги, уходил униз луч, на малешенько даже сберегаючи образ ноги. Сам мосток был не просто серебристым, а будто радужным. И кады по нему ступал малец, ясно виделось, як под ногами усеми цветами радуги сияя, перьливалси луч. И цвета те были насыщенными и яркими, потрясающими взор своим сверканием. Особлива сочно, яро горел фиолетовый, казалось вон жаждал покорить обок лежащи цвета и усё времечко перекатывалси на синий и голубой, на чуть-чуть обращая их у собя. По мере того, як шишуга и мальчик подходили ближее ко граду, ноги обоих стали увязать у том луче шибче, и тяперича евонтый мосток напоминал густу грязь аль болотны места. Иноредь Борила проваливалси аж! по колено и, абы вытащить оттедась ногу ему приходилось останавливатьси. Посем вон опиршись руками о поверхности, чудных, переливчатых и ходнем ходящих, но не распадающихся меж собой, полос света, резко выдёргивал ногу, оная шла со трудом, вже ктой-то там её удерживал. Шишуга идущий упереди мальчишечки хоть тоже проваливалси, но будучи явно полегше, чем Борюша, не утопал сице глубоко. Оттогось он первым подошёл к воротам удивительного града и став осторонь них, принялси ожидать отрока. Борилка со трудом вытащил праву ногу из очередного провалу и стараясь вопираться лишь на пальцы стоп, сделав несколько широких шажков, поравнялси с Гушей. И не мешкая сызнова утоп левой ногой у луче, вжелаючи перьвести дух, он задрал кверху главу и поглядел на мощны, белы, каменны ворота, точно намертво прижавшиеся к крепостным стенам по праву и леву сторону от входа. Ворота были до зела громоздкие, да высоченные, одначе вони были усё ж ниже стен, которые кажись подпирали само небо и уходящу на ущерб луну.
  Мосток плавно переходил у белу широченну дорогу, зачинающуюся прямо на стыке луча и камня, таку же залащенную, як и водная гладь озера. Гуша не дожидаючись мальца шагнул на ту дорогу первым, а опосля натужно вытащив из луча ногу, на неё ступил и Борилка, да сей же морг вощутил под стопами тверду, каменну поверхность. Втот камень казалси весьма холодным таким, каковой бываеть зимой вода у проруби.
  - Огошеньки,- прошептал отрок, почувствовав аки та стынь лязнув подошвы стоп, мгновенно добралася прям до колен, и Борилка тута же пожалел, шо не взял с собой у путь сапоги и суконки.
  И прынялси торопливо перьступать с ноги на ногу, шоб скорей обвыкнуться с той студёностью, да посем двинутси вослед за уходящим Гушей, уже миновавшим широченный, нависающий над проёмом каменный выступ, к коему прислонялись крепостны ворота, закрывая доступ у град, и тяперича ожидающего мальчика унутри крепости. Надсадно дыша, Боренька с восторгом и неподдельным страхом воглядывая, проходил под энтим каменным выступом, будто радугой, сходящимся идей-то в вышине. Вон поднял главу и воззрилси на ровны, подогнанны встык огромны камни, так плотно подходящие друг к дружке, шо меже них почитай и не было видать щелей. Лишь у тонких белых паутинках, расчерчивающих тот выступ вдоль и поперёк, таилась лёгкая зелена, може от водицы, а може от старости тех каменьев.
  - Эт...,- заговорил тихим голосом Гуша, кадысь к нему подошёл Борила, и кивнул своей здоровенной главой у дали мощного града.- Дливний глад... када-та у ним жили луди... Но вони зяли и пилишли на столону Чилнобожи... и тволили зло.... убивали луди и духов... А кады Клысня побидил Чилнобожи... вон наказал житил энтого глада вичным сном... И говолят у плиданиах, шо будуть вони спать до тих самых пол покол не всколыхнится на Бил Свити зло... Тако зло како можить вубить Богов... Высню...Клысню...Ла...
  - Крышню, а ден можно убить Крышню... Неужель Асур могёть умереть?- беспокойно вопросил Борилка и вперилси взором в Гушу.
  - Да... все... все умилаут... и Клысня тожи,- ответил шишуга и горестно вздохнув, утер тыльной, волосатой стороной длани хлюпнувший слякотью нос, да расстроено продолжил гутарить,- и як тока тако зло появитси... Энти людишки плоснутси и начнут тволить свои чёлны дела, злы дела... на ладость Чилнобожи... И налоды, и духи, и уси житили Бил Свита вузнають, шо начилась кутильма.
  - Чавось началось? - перьспросил малец, не впонимая чё вложил в евонто понятие шишуга.
  - Ну... кутильма... хаос... война...кониц Бил Свита,- пояснил Гуша Бориле, и развернувшись налево, показал туды, идеже заканчивалси проём ворот и зачиналась крепостна стена.- Сотли,- еле слышно молвил он.
   И Борила повернувшись следом токмо днесь усмотрел, шо подле проёма, приклонившись спиной ко стене, и свесив уперёдь главу сидело большуще существо. Оно было ноли косовой сажени у высоту со длинными ногами и руками. Существо то напоминало человека, токась не было им... не было человеком. Казалось- оно вобрало у собя черты людей, духов и зверей, и було сродни усем тем трем жителям Бел Света. Его тонки руки и ноги, обтянутые прозрачной, сероватого цвета кожей, такой сквозистой, шо чрез неё можно было легко разглядеть и белы кости, и сине-красны жилочки, с текущей по ним юшкой. И ваще чудилось, шо кожу на то существо натянули прям на кости, и нет у него ни мясца, ни жирка. Худосочными и длинными гляделись у того существа и плюсны, зекающие на мальчонку своей чуть стоптанной, шероховатой кожей, со тонкими перстами без когтей аль ногтей. Самих пальцев на кажной ноге и руке було по четыре, и тот самый величаемый мизинцем отсутствовал. Кожа на теле казалась не тока прозрачной, но ащё и морщинистой, да вельми влажной, с неё стекала малешенькими капельками аль тонюсеньки ручейками водица, а под внутренней частью плечевого сгиба кожа и вовсе имела мешковатый вид и свисала с ентого места, образовывая како-то полотно, схожее с крылами. Голова у существа, крупная и точно яйцо, топорщилась на короткой шее, на ней занамест волос росли серы, курчавы, длинны лишайники. Лицо евойно, будто лико старца, покрытое морщинами и обрюзглой кожей, хранило на собе серьёзность и каку-то грусть. А высокий лоб со несколькими долгими полосами разрезавшими его на три части, гутарило об уме существа. На небольшом, узком лице находилси загнутый, вроде клюва, тонкий нос, а с под его скривлённой дугой пипки, на которой висела большущая капля воды, струились обильно укрывающие роть и подбородок, вусы да брада из того ж лишайника. Вон эвонтов лишайник так плотно сросталси, шо прикрывал собой и впалые щёки. Сомкнутые очи, едва зримо светились черноватым светом чрез тонку кожицу века, и были до зела крупными. Тело эвонтого человека, духа аль зверя було обёрнуто у холст, до того дряхлый, потёртый, шо казал сквозе здоровенны дыры кожу да внушительного виду розоватого цвету лёгкое слева у груди, каковое еле заметно раздувалось и также медленно сжималось, по-видимому, дышало. На голове, у жителя зачурованного града, сидела высока из овечьей шерсти шапка, хотя вернее будеть бачить- не сидела, а лёжала, вже як она была дюже мокрой, и её длинный, заостренный конец накренилси улеву сторону роняя на бело- каменно покрытие дороги звонку капель водицы. У руках существо дёржало, прижав егось ко себе, могутный топор, с белым древком, почитай тако ж росту як и вон сам, да широким, искривлённым и похожим на полумесяц серебристым лезвием. Сразу було видать, шо то существо живое, и просто напросто крепко спить, и зрелось то не токмо по колыхающемуся легкому, но и по едва заметному дрожанию кожи, и по скрипучему свисту, вырывающемуся из-за плотно укрытого лишайником рта.
  - А вон не проснётси?- взволнованно прогутарил Борила, не сводя пристального взгляда с существа.
  - Нить...,- произнёс Гуша, и, хмыкнув носом, пошевелив плечьми, расправил их, показывая мальчонке, шо не страшитси не энтого града, не таких престранных существ.- Интов налод зовут литаглы... вон оттогось, шо по воздуху литають. И плобудятси вони кады зло плидёт... и Бил Свит начнёть тонуть во тьми... во зли... Вись у них там таки мишки миж лук свисауть... то клыля... Змахнуть они клылями... улитять... и ступять у воинстви ЧилноБожи. И будуть вубивать Клысню...Высню... Ла... да и длугих Асулов... Так плидании гуталит...
  - Убъють... умруть...,- тихонечко прошептал малец. И с болью у сердечке глянул на боляхный топор литагла, коими те страшны существа ужотко непонятно ктось люди, духи аль звери, должны будуть убивать его Богов, и дрогнувшим гласом вопросил,- умрёть Вышня, Крышня... а як же тады Бел Свет будять жить?
  - Боги будуть вумилать... уси... си смилтны,- вздыхая, пояснил Гуша,- умлуть и дадуть путь новым Асулам... молодым Ясуням...
  - Новым...,- повторил за шишугой Борила, и поверну голову, устремил на него взор,- как сице новым, младым?
  - Ни зау...,- пожав плечьми, недовольно молвил Гуша.- Я ж ти ни Лод, ни Сивышний, ни Макось... откуда я знаю, кто такой молодой Ясунь... Цё знаю то и говолю... И ваще, подим, посотлим глад. Он выходи из воды лаз у год... у тот день кады иго и наказал Клысня... соб подысать воздухом и як тока Асул Ла наплавитси у путь ко нибушку, глад слазу удёт под воду... Подим, посотлим... тако увидить не сякому дано.
  И Гуша паче не вжелая терять драгоценно времечко развернулси и пошёл уперёд по водной из широких дорог, которая була также искусно уложена белыми, гладкими голышами. Борилка почуял як по евойной спине, прямёхонько по смуглой коже, пробежали сверху униз крупны мурашки, оттогось... от услышанного страшного шишугинского предания. И содрогнулись плечики мальчугана кадысь подумал вон о том, шо чавось будуть делать беросы коль помруть Асура Вышня, да сынок его Крышня... Коль не станеть Велеса аль Ра.... И як тадыличи жить коль не засветить с утречка солнце красно, кые испокон веков согревало и оживляло Бел Свет... "Уже ажно страшно о том мыслить",- надсадно выдохнул малец, и со тяжёлым сердцем отправилси следом за Гушей.
  Он, вэнтов, Гуша (то Борила давно уразумел) был на самом деле до зела умным шишугой, и много знал усяких преданий и баек. И тяперича идючи по такому необыкновенному и загадочному граду, казал на высоки, по-сравнению с ширшиной, каменны постройки, и сказывал мальчонке сице, точно сам кады-то строил аль жил у той крепости.
  - Вишь энти чилтоги, у них таки ащё лизны башты,- гутарил шишуга, указывая на уходящую выспрь белу, с легкой крошкой переливчатого света постройку, каковая имела словно округлые подобие трубы стены, оканчивающееся двухскатной крышей серебристого цвета, украшенной выходящими из неё невысокими баштами. - Энто навилно чилтоги знатнуго литагла... Они литаглы сыздавна жили в интом гаи и исть вони внуки самого Асула СтлиБога, Бога витлов, потому и литають... Давнёхонько постлоили вони этот глад, сидили за лисом, длужили с духами... а потом пилишли на столону ЧилноБожи... Вон Вилховны Дижатиль мила Нави пообищал им бисмилтии... вот они и плидали СтлиБога... СтлиБога сына Лода... за то и получили наказани от Клысни.
  Гуша как-то неопределённо хмыкнул так, шо Борила и не понял, толь тот расстроен предательством внуков СтриБога, толь сёрдит на них. Чичас шишуга вёл отрока чрез град, по широкой каменной стёжке, идеже по обе от неё стороны стояли чудны постройки. Усе чертоги были высокими и округлого аль четырёхугольного вида, со скирдаобразной або двухскатной крышами. На стенах помещались во множестве большие точно клин оконца со вставленной унутрь прозрачной, да голубоватой слюдой. Сами крыши белы да каменны были присыпаны сверху мелкой крошкой серебристых, да голубоватых крапинок, дивно перьливающихся при свете луны. Из крыш местами выходили, устремляясь увысь, башты узкие, да короткие, вже увитые какими-то тонкими переплетениями, напоминающими ветви плятущийся ожины, с едва заметными зеленоватыми листками, да фиолетовыми крупными ягодами, усё верно каменное. В центр крыш таких башт были вставленны тонки шпини, токась длинны, и на них размещались чудны символы, синего цвету малёхо колеблющиеся от ветру. Приглядевшись к ним Борилка скумекал, шо энтов знак- символ самого СтриБога Повелителя ветров и деда народца литаглов, который кадый-то перьшёл на сторону ЧерноБоже. Те шпини были так высоки, шо касались черноты небушка. И ежели б на них не покачивались знаки, да лунный свет иноколи их не озарял, то можно було подумать, шо то таки изумительны звёзды, появились на небосводе. Белые же стены тех чертогов усплошь украшали затейливые изображения, идеже они были искусно вырезанными у камне, а идеже просто рисованными. И на тех изображениях виднелись жители энтого чудного града, литаглы, кои парили у небесной вышине, раскрывши свои мощны крылья, связующие меж собой руки и тело. Сами литаглы изображалися серовато-голубыми, а их коротки одёжы, едва достигающие колен, да широки пояса, крепящиеся на бёдрах, были вукрашены той самой резьбой по камню, и, будучи белыми, усыпаны свёрху самоцветными каменьями от ярко-червлёного до ноли синего цветов. Унутрь тех чертогов вели ражие двухстворчаты двери, такие же белы и каменны. Но удивительным у том граде казалось то, шо стены чертогов, дороги, слюдяные оконцы были аль прозрачными, аль белоснежными, лишь при ближайшем рассмотрение у встыках камней вжесь сёлилась зелень или желтизна. Кое-где по стенам висели прицепившиеся мелки озёрны вулитки, кусочки оборванных водорослей, а на дороге встречалси тонким слоем или лежащий махонькими кучками песочек. Иде-тось даже можно було узреть поломанны ветки и мелки каменья, но у целом град был вельми чистым, словно пред тем як вынырнуть из глубин, да показатьси Бел Свету у нем хорошенько вубрались, отмыв, да подметя усё кругом. Во множестве на дорогах, сторонь дверей чертогов лежмя лёжали и спали литаглы, сморщенные, мокрые и обветшалые...бывало они потчевали отдельно, а бывало целыми ватагами.
  Гуша и Борилка обошли почитай треть града, и везде им встречались те самые башты - чертоги, чуток отличающиеся друг от дружки высотой построек да их ширшиной. Порой на стенах неких из них и вовсе не живописались изображения, токмо в камне были вырезаны каки-то ветвисты переплетения, али выпуклые, чуть выступающие уперёд лики птиц сяких разных, тех коих беросы кличуть перьлётными, поелику вони на зимушку улетають со своих земель. Их защитником отродясь считалси повелитель воздушных дуновений Асур СтриБог. А поелику глядели со стен чертогов на отрока и шишугу образы журавлей, гусей, лебедей, уток, ласточек, скворцов, соловьев, кукушек, со длинными, или коротким шеями, загнутыми, вострыми или лоптастыми як у водоплавающих клювами.
  Наконец малец и Гуша остановилися подле самого большого и высокого из виденных доселе чертогов, и энтова постройка отличалась от других. Не токась тем, шо казалась голубоватого, а не белого цвета, и на ней отсутствовали изображения, а сами стены, и воконца были туто-ва украшены лишь крупными голубоватыми, с кулак, самоцветными каменьями, лучисто перьливающимися. Но и тем, шо двухстворчаты, высоки двери были сотворены из полупрозрачного тёмну-синего матерьялу, плотного на вид и какого-то мощного. Двери были распахнуты настежь, и посторонь правой створки, притулившись к ней, лёжал литагл, мало чем отличающийся оттогось, оного видели у входа в град. Правду молвить одёжа у него була получе сохранённой и чёрнуго цвету, да и шапка вяще долгая и свешивалась почти до плеча. Литагл крепко спал, вобнявши, будто дорогу родню, свой топор, и, завалившись на бок, подтянув ноги шибко к телу , показывая пришлым свову спину, и голы подошвы стоп.
  Гуша глянул на спящего литагла и смело пошёл у чертоги. Борюша вжесь почемуй-то замешкалси, ово ли пужалси войти вовнутрь такой дюжей постройки, ово ли просто рассматривал чудной матерьял, из какового были сотворены створки дверей, через оные прекрасно зрились стены. Мальчик протянул руку навстречу створки двери и медленно провёл пальцами по ейной поверхности. Вона оказалася на ощупь холодной и весьма гладкой, а при постукивание издавала негромкий, но звонкий звук. Отрок убрал руку от створки и ащё раз подивившись, направил свову поступь вслед за вошедшим углубь чертог шишугой.
  Энто небывалое жилище унутрях было не мнее восхитительно. Огромная, округлая палата стёны которой были из того же бледно-голубоватого камня. Токмо вони чарующе светились и у тем светом ярко озаряли усё палату. Свод потолка до зела далёкий и будто коловидный, а его яркость бледнела по мере подъёма, да у там в вышине и вовсе гляделась чернотой, на глади коей светились мерцая маненькие восьмилучевые звёздочки- символ Бога Сварога . Эвонтов распрекрасный символ означал присутствие главного Божества в усём. Вон изображалси на одёже, поясах и усяких иных предметах быта. Иноколь беросы кликали таку звёздочку: Бероским Васильком аль Звездой Алатырь.
   Оглядев тот заоблачный и словно небесный свод чертогов, малец опустил голову и вуставился на пол который также, як и потолок, был чорного цвета и на нём блистали серебристы аль белы звёзды, по виду небольше ноготка. На евонтом изумительном полу уповалку, раскидав руки и ноги, лёжали и крепко спали литаглы, их было много так, шо становилось не можным сосчитать. Некие из литаглов крепко сжимали у руках те самы серповидны топоры, некие из них спали сидючи, привалившись к стене, и у руках ихних ничавось не було. У те внуки СтриБога которые спали в обнимку с оружием были обмотаны у чёрны холсты, а те у кыих ентовы топоры отсутствовали, казали красны одёжы, коротки до колен и без рукавов.
   А у глубине палаты на каком-то огромном белом стуло с высоким ослоном и подлокотниками, со резными, мощными ножками, свесив главу на грудь, обхватив ручки, крепко впившись у них подушечками пальцев, восседал и вовсе здоровенный летагл. Вон будучи намного крупнее усех тех кто лёжал на полу, аль сидел прижавшись к стенам, верно значилси туто-ва старшиной, и смотрелси дюже страшным. И усё из-за того, шо лишайники укрывавшие евойну главу, щёки да подбородок, опускались ему на грудь и имели чёрно-пепельный цвет. А загнутый, схожий с птичьим клювом, нос, вже перьломанный посерёдке, был свёрнут на сторону, отчегось и лицо его чудилось вроде як потянутым улево. На голове у эвонтого литагла, прямо на лишайниках поместилси тонкий с палец ширшиной обод златистого цвету, в гладь полотна, какового були вставлены синии самоцветны каменья.
  Борила сделал несколько робких шагов по палате и тихое касание его голых подошв отозвалси звуком плюханья ног по воде. Он подошёл к замершему шишуге, и встал обок. Гуша протянул руку уперёд, и, направив палец на литагла восседающего на стуло, молвил:
  - Энто их цалёк,- и хотя шишуга сказал те слова еле слышно, но голос его, прокатившись по палате, будто отскочил от стен и наполнил усё пространство окрестъ ухающим гулом.
  Гуша вуслыхав то гуканье, испуганно оглядилси, но узрев, шо усе почивают и токмо изредка колыхаются от дыхания на них одёжи, чуть видно трепещутся лишайники под носом, порывисто выдохнув, повторил:
  - Энтот цалёк,- шишуга сторожко обошёл лежащего пред ним литагла, своими длинными, исхудавшими ножищами преграждающего путь, и продолжил пояснения,- он самый и исть глава плидатиль... Он больши сих хотил быть биссмилтным, ак иго дид СтлиБог и отиц Асул Осиння витла Пловий...
  - Провей,- поправил Борилка шишугу, усё ищё оставаясь на прежднем месте.
  - Во...во...Пловий,- кивая произнёс Гуша.- Он сын Пловия дюжи хотил жить вично... тяперича иво жилани исполнилось... кху...кху...кху,- засмеялси шишуга.- Ныно вон жить вично, плавда спит... но зато вично.
  Шишуга подошёл прямёхонько к стуло, на котором восседал сын Осеннего ветра Провея, и, протянув руку уверх, достал вытянутым кончиком острого когтя до округлой каменной ручки, коребнув ейну белу поверхность, меже двумя слегка расставленными пальцами царька сице, шо на ней осталась тонка сера полосочка.
  - Энто сидалищи,- пробалабонил Гуша своим сиплым, низким голосом.- Сидалищи...,- нанова протянул вон энто слово, вкладывая у него каку-ту нежность аль трепет, а може сразу и то, и иное.- Вись како чудно ито сидалищи... У насиго цалька тож исть сидалищи... токась воно поминьши и поплощи... У насиго цалька Куллыпы, так иго кличуть...
  - Як... як... его кличуть?- перьспросил Борила, вуслыхав вроде знакомо, и у то ж времечко вельми исковерканно слово.
  - Куллыпа...Куллыпа, иго зовуть,- недовольно повторил Гуша и кинул у сторону стоящего мальца сёрдитый взгляд, по-видимому, поражаясь его бестолковости.- И у Куллыпы сидалищи из длива и мхов вуклашино... Ну, а у энтого из каминья... Вон большинький цалёк, и иму пользитильно имать большинько сидалищи.
  Нежданно царёк литаглов едва заметно подалси уперёдь и евойна яичного вида глава тяжелёхонько вздрогнула, а лишайниковые волосы пошли малыми волнами, словно их коснулси лёгкий порыв ветра, вон издал тихое, еле различимое ур...р...р... И немедля Гуша издал громкое, раскатистое а...а...а... да прыгнул прочь от сидалища царька. И як тока стопы шишугинских ног коснулись каменного пола, он мигом побёг вон от места приземления, стараясь аки можно бойчее егось покинуть. Одначе минуя лёжащего на полу литагла, шишуга невзначай, а може и нарочно задел здоровенну плюсну того, коя ужо по длине була больче локтя. Нога удруг закачалась туды-сюды, а опосля резко дёрнулась у колене, малёхо согнулась и вдарила вубегающего Гушу у сраку. Вудар был таким мощным, шо шишуга подскочив квёрху, полетел, расставив махонисто руки, будто желаючи с кем-то вобняться, уперёд. И врезавшись у стоящего Борилу сшиб того с ног, да завалившись на мальчугана, смягчил собственное падение.
  - Ох!- вскликнул отрок, сызнова шибанувшись главой о каменный пол.
  Гуша мгновенно спрыгнул с мальчика и поднявшись на ноги, суетливо обернулси, зыркнув глазьми на усё ищё шевелящуюся ногу, несколько раз сызнова согнувшуюся у колене. Шишуга поспешно протянул руку мальчоночке и тихонечко прошептал:
  - Подим отсуда... а то сколо волота заклоутси и глад удёт под воду...
  - А ты Гуша,- усмехаясь ответствовал малец, и, поднявшись с пола на ноги, оправил книзу задравшуюся рубашонку.- Балякал, шо вони усе спять... а я аки позорутю вже крепко пинаютси.
  - Ни-а... вони спять... ты чё ни вишь?- утвердительно молвил Гуша и обвел своей крупной головой лежащих не вдалече литаглов.- Да токась видать ногами махать могёть...,- шишуга ласково огладил одетую на нём понёву у том самом месте, идеже под ней и хоронилась волосата срака.
  Гуша ищё немножечко медлил, жалеючи вдаренно место, а засим быстреньким шагом направилси прочь из палаты чертогов. Мальчик же развернулси не так спешно, да до зела неохотно пошёл следом за шишугой, занеже ему тоже хотелось подойтить к сыну Асура Провея, хотелось рассмотреть его получе и поближее. А посему выходя из чертогов, вон сызнова задержалси и напоследок оглядел и саму палату, и находящихся у нёй таких странных существ- ужотко точно людей, духов и зверей... но на самом деле внуков самово Асура СтриБога.
  Обаче тут мальчонка почувствовал под ногами лёгкое движение, вроде як качнулси пол чертогов... тока несильно ащё... едва ощутимо.
  - Сколий... сколий...- истошно воззопил Гуша, вон уже покинул чертоги и тяперича бросилси бежать по дороге к выходу из града.
  Борила сразу же скумекал, чё энто начинають затворятьси ворота крепости, без промедления, выскочил из чертогов, минуя раскрыты, прозрачны створки дверей, да, шо есть мочи помчалси услед за Гушей. Шишуга ж перейдя с бега на скок, вельми прытко поскакал уперёд по прямым и ровным улицам града.
  
   Глава двенадцатая.
   Омутник.
  Борилка громко топотя босыми ногами по гладкой, белой каменной дороге бежал не мнее бойко, чем Гуша, одначе кадысь он достиг ворот, шишуги ужесь и след простыл, а сами створки почитай, шо сомкнулись. Лишь лева створка, ищё воставила небольшу щель. Малец устремилси к тому узкому проходу, да втянувши у собе живот и слегка грудь со трудом протиснулси сквозе неё, усяк миг страшась быть расплюснутым о праву створку. И тока вон проскользнул у евонтову щель, воказавшись стоящим на серебристом луче-мостке, аки лева створка со гулким грохотом сомкнулася с правой. Град порывисто дрогнул и мальчонка узрел, шо мосток-луч вже не перьливаетси усеми цветами радуги, да и стопы его ни погрязали во мху аль грязи, а медленно уходили под воду. И вкупе с ногами, тудыличи... под водицу стал вуходить и весь отрок. Борила почуяв, як студёна водыка достигла евойного стана, глубоко вздохнул, и, набравши уполну грудь воздуха, нырнул, да широкось рассекая озёрну гладь руками, поплыл к брегу. Уже вон слышал аки загремело позади няго чевой-то у граде, раздалси звук бубенцов, да перьстук ложек, а поелику торопилси вуплыть як можно дальче, абы не быть погреблённым сообща с крепостью во глубинах озёрных вод.
  Мальчик вынырнул из озера далёкось от града, и, не снижая быстроту движения, устремилси к песьяну. Унезапно позадь него рокотанье вусилило громкость, кажись то забухал ктой-то в чтой-то дюже звонкое да раскатистое, а мгновение спустя со стороны уходящего под водицу града пришла высока, тяжёла волна. Вона сначала накрыла Борилку с головой, и засим отхлынув назадь, потянула за собой вжесь вынырнувшего отрока. Выплюнув изо рта водицу, мальчоночка сызнова попыталси плыть к брегу, но волна явно решила прихватить его с собой, и, не выпуская из цепких объятий, потянула униз... к долу дна. И захлёбывающийся озёрной водой малец почувствовал, аки набухли и устремились униз, вслед за градом, вдетые на него штаны да рубаха, доверху наполнились водицей лёгкие, горло и роть... сице, шо не стало сил его сомкнуть. А пред очами мутной стеной выросла жёлта вода и у ней замелькали мелки да крупны пузырьки воздуха устремившиеся выспрь. Борила вутягиваемый следом за крепостью, усё ж продолжал биться со водыкой, яростно мотыляя у ней руками и ногами, но силы были вельми не равными и слабеющий мальчик, кажись стал уступать движению униз...
  И туто-ва, нежданно, пробившись скрезь холст рубахи, вырвалси из груди, прямёхонько из символа Велеса, голубо-зелёный свет, он словно прочертил множество полос у речной водице, на како-то времечко озарив усё околот. Да в энтов морг ктой-то бережно подхватил отрока под праву руку, и слегка приобняв за стан повлёк наверх. Борила вже сувсем плохо соображая и ноли ничавось не видя чрез мелькающу пред очами рыже- бурую, с кружащимся у ней крошевом песка, останками мельчайших ракушек и обрывчатыми, тонкими водорослями, поверхность водицы усё ж смог разглядеть свово спасителя. То был какой-то водный дух, малого росточку, ужось едва он доходил мальчику до пояса, с буроватого цвета кожей, толстый або може отекший, одутловатый от водицы. До стана то был человек, а нижее у него имелси крепкий, удлиненный, на вроде рыбьего, хвост. Долга бородушка, усы и волосья буро-грязного цвета обматывали грудь, и несколько раз стан, судя по сему, заменяючи у тама пояс. На главе, выглядываючи с под волос, торчали коротки, будто клыки вепря, рожки, символ власти дарованный самим Велесом. У выпирающем впредь коловидном животе, проглядывающем скрозе волосню брады, бултыхались зелёны лягушки, чьись испуганны глазёнки виделись ано чрез устремляющийся уверх ил да песок... И кажись вони, у те лягухи, громко квакали... а може то просто почудилось тонущему мальчоночке. На правом покатом плече духа сиживала сувсем боляхна лягушка, таращивша ярко-голубые, аки и у её хозяина, очи. Узрев ту лягушку, Борила немедля догадалси, шо энтот дух есть не кито иной як Омутник- правитель глубоких мест у озёрах и реках. Заместо рук у Омутника были перепончаты лапы, ак у лягухи да старшего евойна братца духа дедки Водяного. Осе теми самыми лапами Омутник крепко дёржал отрока, помогаючи ему плыть уверх. Малец обернулси назадь и приметил у тама, позадь собе, громадный столп водоверти, у котором исчезал изумительный град спящих аль бессмертных жителей.
  Ащё малеша и голова мальчоночки, да Омутника оказалась над поверхностью вод. Боренька поспешно выплюнул перьполнившую рот водицу, и закашлял, вроде выдавливая её изнутри... верно из горла, да лёгких. А Омутник, тем времечком, продолжал бережно поддерживать мальчика, да плавно тянул егось к брегу. Мальчишечка вмале откашлявшись, глубоко вздохнул, почуяв аки воздух проник унутрь груди и словно огладил его лёгкие, да принялси тады ж гребсти левой рукой. Немного погодя Борила ощутил под стопами ног речно дно, и, опершись на него, встал да выпрямилси, очутившись в воде по грудь. И тады Омутник отпустил его руку, и стан, каковой доселе поддёрживал, и, глянув у лико мальца ярко-голубыми глазьми, изрёк:
  - Надоть быть оглядчивым, отрок... Места энти до зела гиблые, в град летаглов вупасно входить... Ибо кажный сиг твориться у Бел Свете зло... и не можно тобе подвергать свову жизть гибельным поступкам... Упереди у тобе долга стёжка... Долга да трудна, и должён ты исполнить порученное тобе Асуром Крышней... А сиречь Зло, кые шагаеть к землям беросов пополнившись царьком летаглов, сыном Осеннего ветра, Шаркуном, и евойными воинами николиже не можно будять одолеть.... И тадыличи Бел Свет погрузитси во тьму... вечну... и нескончаему... Помни дитятко... днесь вже йдёть предание... днесь... и коли не удастси тобе вершить положенное, не будять ни беросов, ни духов... ни Асуров! Помни то... и добре тобе пути!
  Омутник широкось осклабилси, казав мальчику ряды зекрых зубов, а лягушка громко квакнула, ужесь будто прощаясь с ним. И абие дух выпрыгнул высоко уверх, аки рыба, выкинул на миг свово тело из воды, а опосля мгновенно войдя у озерцо, ушёл на глубину. Борила посотрел на разошедшиеся у разны стороны круги, оставшиеся от падения в водицу правителя глубоких мест у озере, и, повернув голову, воззрилси тудыка, иде токась находилси необыкновенный град, хоронящий унутри собя страшное зло. И вспомнив чавось бачил ему Омутник, горестно вздохнув, подумал о смерти Крышни, Вышни, духов и беросов... да о том, шо чичас по словам духа " вже йдёть предание"...
  Обаче маленько погодя вон всполошилси насчёт Гуши, какового последний раз зекал невдалече от смыкающихся ворот скачущим ко ним... Да взволновалси не ведая чё с ним случилось дальче и удалось ли вообче шишуге спастись да выплыть из озера.
  Борилка содеял пару шагов уперёд, беспокойно озираясь и стараясь усмотреть на поверхности утихших вод Гушу. Одначе на воде никого не было видать, зато на брегу озера у сумрачности утра ясно углядел мальчонка стоящих посторонь кромки воды Краса, Орла да Гушу. Робята, энто мальчик зрел издалече, были явно сёрдиты, и гневливо поглядывали на медленно выходящего из воды Борила. Несчастный Гуша притулившийся меж парней, был крепко удерживаем Красом да Орлом, за раскинутые у разны стороны руки, вже точно они страшились, шо шишуга кудый-то утекаить, аль заорёть. Тот же, повисаючи на собственных руках, поджимаючи ножищи шибко ими мотылял, и хотясь не подавал звука, усё ж махонисто разевал роть. Крас возвышаясь над Гушей казалси какой-то горой, ужотко так был высок, широк у плечах, а ладность костей гутарила о нем аки о сильнейшем воине. Вон славно держал меч у руках, не мнее славно билси на кулаках и луче усех стрелял из лука и о том не раз хвалилси Былята, гордясь статью и мощью сына. Непослушны, ковыльны волосы, шоб не лезли в лицо, парень заправлял за уши, да подвязывал их тонким снурком, который проходил по лбу и крепилси узлом на затылке, при энтом его вихрастый, густой чуб усё времечко вылазил с под снурка и кудрилси поверх него. Орёл стоял обок с шишугой и не мнее крепко держал тогось за руку... вон хоть и был понижее Краса да похудей, но смотрелси также ражим воином. А сведенны вкупе белёсы, густы брови да залёгшая меж них тонка морщинка делала евойный взор и вовсе пугающим.
  Борила окинул беспокойным взглядом песьян, углядев там вспыхивающие лепестками рыжего пламени костры, да усё ищё почивающих воинов, и уразумел одно, окромя Краса да Орла, по-видимому, никтось не пробудилси. Тока малец на чуток вобрадовавшись той событности, у тот ж морг огорчилси... скумекав, шо ежели старчи воины кочумарять, то тяперича оно ужось и не кому будять за него вступитьси. А таки сёрдитые Крас да Орёл могуть ащё и наставить затычин по главе, аки раз потому месту, идеже дотоль находилси тонкий шрам от дубины шишуги. Оно як таки затычины приняты у беросов... у старших по отношению к непослушным младшим... И каковые не раз получал Борилка от Пересвета и Соловья... И каковые не раз должон был получать Младушка от Борилы... токмо так и не получил... занеже вельми в эвонтом случае любил старчий меньшого и отродясь не мог даже вскрикнуть на того.
  Зная о таком наказание... мальчуган выходил из водицы неторопливо, надеясь, шо ему повезёть и ктой-то из старших воинов пробудитси и заступитси... хорошо б дядька Сом. Одначе воины на вудивление спали крепко, и приближающийся к бережине отрок, уже слышал тихое поскуливание шишуги и ащё паче тихое шиканье на негось Орла.
  Наконец Борила ступил на песчаный берег и тут же остановилси. Он был в нескольких шагах от робят, и боязливо глянув на них, кивнул им приветственно да вулыбнулси. С отрока у множестве ручейков стекала вода, волосы, рубаха да штаны прилипли- одни к голове, други к телу да холодили и без того озябшего Борилку. А на правой руке за кою держалси Омутник, прямо на холсте рубахи появилося буровато пятно, постепенно растекающееся да скатывающееся крупными грязевыми пятнами униз.
  - И идеже ты был?- недовольным голосом еле слышно поспрашал Крас.
  - Эт... град сотрел... весьма вон сказочным казал собя из озера,- также чуть слышно ответил Борила и чай тока чичас узрел, шо одёжа Краса мокрая, а с его прилипшего ко лбу чуба капелит водица.
  Гуша меже тем нанова поджал ноги, и, повиснув на своих ручищах крепко сжимаемых парнями, лягонечко подвыл, и тутась же был хорошенько тряхнут Красом и Орлом, единожды и резко.
  - Из озера вышёл град летаглов, - продолжил гутарить малец, и, глянув на шишугу, оный закатил глаза квёрху сице, шо стал похож на умершего, вобращаясь к няму заметил,- слышь... Гуша... тот народ кличуть ни литаглы... а ле..еетаглы... верно оттогось, шо вони летали кады-то....- А засим переведя взгляд на Краса, добавил,- он вэнтов град вышёл из водицы и мы отрядились егось обозреть с Гушей.
  - А чё ты мокрый?- вступил во беседу Орёл и утак гневливо зыркнул на мальчика, шо тот, предусмотрительно, сделал несколько шагов назадь, и нанова ступил босыми плюснами во прохладну водицу озера.
  - Чё... чё... искупалси таче... ужотко водица до зела тёпленька,- ответствовал отрок, и, приподняв ногу, провёл подошвой стопы по глади озёрной, от того легохонького движения усех направлениях, ноне же, побёгли тонки полосы кругов.
  - А Гуша балабонил нам, шо ты вутоп,- дрогнувшим голосом прокалякал Крас.
  И зане шишуга при энтих словах парня малость подвыл, то Крас его сызнова крепко тряхнул. И немедля с Гуши, прямо с евойной короткой шёрсти точно из добре выжитого белья, потекли удол струи воды, сразу с нескольких мест тела, при том и из свисающий униз свалявшийся понёвы. Гуша издал чавой-то оченно всхлипывающее, и, кивнув на мальца сице, шо головёшка евойна закачалась из стороны в сторону, пояснил:
  - Мирикал... мирикал я... шо вон утоп... А иго вись... Омутник вытасил... вытасил... и усё тутась... Жив вон... жив- живёхоник...
  - Омутник,- встревоженно повторил за Гушей Орёл и удивлённо взглянул на соратника и друга.
  Однакось Крас будто не замечая того взгляда, продолжил свои спросы:
  - А на шо вы у тот град без спросу потопали?- и уновь потряс висевшего шишугу.- Почему старчих не разбудили... И коли б ты и упрямь Борилка вутоп, чавось Орёл воинам тады калякал.
  - Орлу на дозоре надоть не спать, а вухранять,- тихо молвил мальчоночка и посотрел у лико Орла, узрев аки недовольство и вудивление на нём зараз сменилися на чувство стыда и он мигом покраснел.- А то вон тадыличи не овый град проспить, но и наши жизти.- Мальчик на крохотку замолчал и вже паче по-доброму произнёс,- отпустите Гушу рабяты, видите ж живы и я, и вон... Ну, а у тот град оно б любой пошёл... коли б узрел... Ведь у там жавёть- спить народ, перьшедший на сторону ЧерноБоже...а их царёк Шаркун - он есть сын самого Осеннего ветра Провея. Внегда их вусыпил Асур Крышня и будуть вони спать до тех пор, доколь не наполнитси Бел Свет злом... во как! Ох! и видали б вы каки они высоченны... выше Сома, и воружие у них тако чудно... древко долгое, а на него вроде нашего железко от топора надето, токмо длиньче и мощней... Верно, страшно оно у бою... да у руках таковых лётающих ворогов... А Омутник сказывал, коли пробудится Шаркун и евойны летаглы, то могуть погибнуть не тока беросы, духи, но и Асуры.
  Борилка смолк и горестно выдохнув, ступил уперёд, выйдя с водыки и очутившись на бережине, усеянном мельчайшим пясочком, да принялси сымать с собя мокру рубаху. Крас да Орёл молча выслушали мальчика и единовременно, словно сговорившись, разжали руки, выпустив отнуду шушугу, продолжающего поджимать к собе ноги. Гуша, чуть слышно повизгивающий, резко впал на песок, да не мешкаючи прям на понёве прикрывающей сраку, помогая собе руками и ногами, пополз к костру, за которым усё ащё крепко спали Былята и Сеслав. Вон подполз прямо к главе старшины воинов, и тихонечко поскуливая, развернулси да подставил жаркому пламени, вымокши у озёрной водицы части тела.
  - Борила, ты не должон уходить овый,- молвил негромко Крас и воглянувшись на постанывающего Гушу, зекнул у его направлении глазьми.- Энто вопасно... ты то уясни! Да и таче Гуша бросил тя у граде, а в сам выскочил, и почитай чё до песьяна добёг.
  - А ты откедова то знашь? - вопросил малец, утось времечко крепенько отжимая рубаху от водицы, кыя из неё побежала в два тонких ручейка.
  - Мы видали,- принялси пояснять Орёл, его голос едва заметно дрожал, от стыда, и вон, абы подавить то трепетание гутарил неторопливо, делая малы межутки, меже которых усяк раз глубоко вздыхал.- Мене разбудил Крас, занеже заметил энтов град и то, шо тобе да Гуши неть на месте... Я поднялси и тадысь узрел ентову крепость... да серебристу, будто лунну дороженьку ко нему... Но пройтить по ней мы не смогли. Спервоначалу у неё уходили наши ноги по колено... а чуток опосля мы и вовсе утопли по пояс. И тадыка Крас решил плыть... но туто-ва нежданно, словно гром загремел... зарокотал... да ворота принялись затворятьси... и смыкались вони сице живо...
  Крас не дав договорить соратнику, перебив егось на полуслове, добавил:
  - Шо я за то времечко вуспел со ног сбросить токмо сапоги, да суконки...
  - Агась тока сапоги, да суконки,- кивая на босы ноги друга, дополнил Орёл.- А посем мы зрим... из ворот выскочил Гуша, и повскакал, ужось аки конь на своих четырёх ножищах по лучу... при эвонтом высоко подсигивая выспрь... Немного погодя из ворот вымахнул ты, и, нырнув у озерцо поплыл.... Прошло кажись мгновение, и град принялси уходить под воду, а на её поверхности мелькнула твова глава... А вэнтов Гуша,- и парень на малеша смолкнув, повернулси к костру за каковым притаилси шишуга да гневливо возрилси на тогось.- Тында такой бестолковый,- продолжил он свой сказ,- вылезши из воды на бережину, заорал, шо ты вутоп...- Гуша на которого пристально глядел Орёл едва заметно шевельнулси, тулясь ближее к главе Быляты и чуть слышно вздохнул, по-видимому, вельми сильно сопереживаючи перепугавшимся до смерти робятам.- Крас,- прокалякал Орёл, и, перестав созерцать шишугу перевел очи на мальца,- Крас нырнул у озерцо да поплыл к тобе навстречу.
  - Но меня тут же,- поддерживаючи друга забалабонил Крас и также як, и шишуга тяхонько вздохнул.- Кинуло на песьян... и нам показалось, ты ушёл под воду и упрямь утоп.
  - Токась нежданно... из озерца увысь пробились ярки голубы лучи, рассекающие толщи вод...,- почитай шёпотом молвил Орёл, да провёл ладонью по глазам, будто сымая оттедава пелену.- И вмале на водну гладь вынырнул ты... и поплыл... обаче странно как-то... будто ктой-то те помогал плыть.
  - Мене спас Омутник,- произнёс малец, и прижал ко груди усё ищё скрученну рубаху, словно сызнова перьживая тот чуть було не ставший гибельным солучай.
  - Эт... добре, шо дух прибыл на выручку,- отметил Орёл и голос евойный наново затрепетал.- А то б град вутащил тобя за собой у водицу.
  - Да,- кивнув, согласилси Борилка и склонившись, положил скрученну рубаху на песок, а выпрямившись, стал сымать с собя мокры штаны, развязав на них допрежь сего гашник.- Коли б не символ Велеса, я бы утоп...Вон загорелси, засветилси и поелику ко мене на выручку приплыл Омутник... Аття яму.
  - Энто точнёхонько, ты гутаришь... аття яму!- закалякал Крас, да протянув руки, принялси помогать Бореньке отжимать сняты штаны, вухватив те за концы штанин, да став крутить их у супротивну чем вертал малец сторону.- Борюша неможно водному ходють у таки места, як тот чудной град... Кто знаеть, чё там жавёть и аки тя встретить... Ты ж вроде не маханький, а посему должон понимать, шо без старчих у таки места вопасно ступать... тем паче с Гушей, каковой тобя дубиной по главе огрел, а нонче кажись пыталси утопить,- закончил он, продолжая крутить штаны, с которых также аки и с рубахи покатили униз струи водицы.
  - Добре, больче овый не пойду,- послушно ответил мальчоночка, понимая, чё у ентов раз легко отделалси и не получил ожидаему затычину, да принял от Краса скрюченны штанины.- Оно тока... энтот град из озерца выходить токмо раз у год... потомуй больче нам егось не узреть... Сице Гуша балабонил.
  Борилка замолчал, смолкли и робята, да встревожено перьглянулись меж собой, и Крас тут же слегка кашлянув, вжесь прочищая горло, вопросил:
  - Тадысь... ежели ты ходють овый не бушь... може мы старшим балякать не будем о том, чавось со тобой ночью причинилось? Ты як?
  - Я - за!- обрадовано и поспешно сказал мальчик и просиял, смекнув, шо Крас зная як выругають Орла за сон на дозоре, усеми силами старалси выгородить друга из неприятностей, судя по сему, оттогось и нырял у озеро... и абие шёл на мировую с Борилой.
  - Ну, раз ты- за!- продолжил калякать Крас и вулыбнулси в ответ отроку.- Ты тадыличи скажи Гуше, абы вон помалкивал.
  - Агась,- довольным голосом откликнулси малец.
  Вон тут же поднял с песка скомкану рубаху и поспешил к костру, идеже в полымя подбрасывал ветви пужливо поглядывающий на робят Гуша. Борилка почти, шо побежал к жарко выбрасывающему увыспрь пламени костра, занеже вон дюже продрог, а тело его покрылось крупными булдырями, величаемыми гусиной кожей. Ужось достигнув костра он оглянулси и посотрел назадь, да узрел як Крас по-доброму похлопал соратника по плечу, и чаво-то тяхонечко пробачил, верно успокаивая, а опосля принялси сымать с собя мокру одёжу. Борила вставши в шаге от костерка, распространяющего тепло вкруг собе, да скорёхонько распрямив свои вещи, пристроил их на бревно, лежащие недалече, шоб вони быстрей просохли. А засим вуселси на усё ащё расстеленный охабень, вукрылси им, и тады тока обратилси к уже ноли обсохшему шишуге, протянувшему к огню свои волосаты ладошки и продолжающему жатьси к главе Быляты:
  - Гуша... ты чё? Не боись... вони бить не будуть... Ты главно, ни кому не сказывая, куды мы ночью хаживали... а то... а то...,- мальчоночка обозрел почивающих воинов, и, кивнув на негромко посвистывающего во сне Сома, лёжащего за соседним костром, добавил,- а то дядька Сом вельми гневатьси будеть.
  Гуша тута же повернул голову, и, вызарилси на Сома да перьдёрнул плечьми, а усё потому, шо воин и шишуга никак не могли найти обчего языка, да постоянно переругивались. Оно як Сому оченно не нравилась свычка Гуши шамать сыру пищу, при энтом выхватывая её прямо из воздуха своим длиннющим и склизким языком, роняючи по пути полёта лялизки густу слюну. Оттогось воин не раз сёрдито стращал шишугу, шо отсечёть ему евойную лялизку, если тот ащё раз при нём за итьбой, чавой-то выловить из небес. И Гуша испужанно позекав глазьми на Сома, согласно кивнул своей большенькой головёшкой, по-видимому, подумкав, шо ежели воин, оный до зела любить мальца, узнаеть аки его шишуга бросил у зачурованном граде, спасаючи собственну жизть, то отсекания лялизки, коим егось и стращали, не избежать.
   Мальчик ублаготворённый согласием шишуги, абие придвинувшись ближее к костру, улёгси на бок. Утро ищё тока... тока зачиналось, серость ужесь покидала лес и озеро, звёзды потухли, и кругла луна поблекла да тяперича была не желтовато-серебристой, а бело-прозрачной, сквозистой, як кожа тех летаглов, которых зрел отрок этой ночью в сказочном граде. Борила прижалси к тёплой оземи, от каковой шёл дух живого существа, живой Богини Мать Сыра Земля и сомкнул очи. Жарковатое пламя согревало кожу лица и кажись, ласково оглаживало по растрепавшимся, намокшим волосам, желаючи точно скорее обсушить, да обогреть.
  И тады почему-то переворошилси мальчоночке царёк летаглов Шаркун, его великолепны светящиеся бледно-голубоватым светом чертоги, изумительные по красоте округлы палаты с далёким, чёрным, сводом потолка, вусыпанным маненькими Бероскими Васильками, мощное каменно стуло с ослоном да подлокотниками, на кыем вон сидывал. И точно вдругорядь узрел Борюша его чёрно-пепельные лишайниковые волосы, укрывающие главу, щеки да подбородок, густы и достигающие груди, его кривой нос и потянутое улево лицо. И опосля прерывисто и весьма тихо вздохнувши сице, шоб не разбудить почивающих путников, родненьких беросов, таких ж як и он простых людей... горестно подумал о том, шо оказываитси смертны не токась люди, звери, птицы, травы и дерева... но и духи... и Асуры... И, по-видимому, смертен и сам Бел Свет, такой дивно распрекрасный.... И отчаго ж тады энтов Шаркун, сын самого Бога Провея захотел жить вечно... пошёл в услужение ЧерноБоже и предал Добро и Свет...
  И верно страшным будять тот хаос, кутирьма, конец Света, кадысь явиться тако зло, кое сможеть пробудить летаглов...
  И верно страшным будять то времечко, кадысь летаглы, возглавляемые Шаркуном, расправять свои мешковаты крылья да взмоють у поднебесья неся на остриях своих могутных топоров смерть...
  Мальчик судорожно вздохнул и почувствовал, аки по спине пробежал озноб, вызванный не холодом, а страхом от вздуманных мыслей. И почемуй-то у тот же морг припомнил лицо свово отца Воила. Такое смугловатое, чистое, со смеющимися зелёными очами, и вулыбчивыми губами, обильно поросшее светло-пошеничными густыми, длинными вусами и брадой... Человека... Бероса оный николи ни чё, ни боялси будучи усегда смелым и храбрым сыном, мужем, отцом и дедом.
  И вроде як сызнова услыхал Борюша грубоватый, низкий глас его... Его- Воила, родимого родителя, отца! Кажись сызнова ощутил на своих волосах его крепку, точно кованну руку приглаживающую их непослушность, а засим уловил он духом своим вольным пришедшие волной далёкие... далёкие вспоминанья... И у той волне, учуял, душонькой своей чистой, преданье внегда сказанное ему отцом.
  И то преданье, та байка была про ярого, великого Асура ветров СтриБога, который у начале миротворения выпорхнул из дыхания самого Рода, родителя сего сущего. Оттогось вон и повелитель ветров, и сам будто дыхание, каковое носить по Бел Свету звуки, запахи, мысли, слова и продолжение неповторимости жизти. Могёть СтриБог силой могутной своей перьнесть из дальних мест живительны облака напитанные дождём, и спасти теми водами поля, луга, леса от засухи. Могёть силой могутной своей прогнать с небушка тучи тёмны, властны и освободить воз Асура Ра, для сугрева оземи. Бываеть СтриБог и сёрдитым, и тадысь насылаеть вон на землюшку ветровороты вздымающие пыль столбом, веялицы да бураны закидывающие Бел Свет снегами. Токась гневится СтриБог нечасточко, то светлый Асур, и беросы испокон веку почитають его за силу и старшинство у роду Ясуней- Богов. Ведь и само имячко евойно значить - старший Бог творящий единство... Да и сице оно и було засегда, вже аки Род упервый сиг своей жизни вздохнувши... выдохнул его- первого Асура рьяного, бушующего СтриБога. И поелику вон у начале начал вкупе со Сварогом и его сынами победил Чернобоже, творя то самое единение сил Добра и Света.
  Гутарят беросы, шо Стрибог- это седовласый старец, у него долги густы волосы, седая, длинная, вихрастая борода и усищи. Тёмное одеяние, ово ли серое, ово ли бурое, вукрываеть дюжее тело, а у кремнястых руках держит СтриБог прямые стрелы-ветры с острыми наконечниками и посылаеть их у Бел Свет... И тады ж по землице- матушке пролетает лёгкий ветерок, колышет вон травы, да веточки, былинки, да волосы. Ну, а коли наберёть у полну грудь ярый Асур воздуха да дунеть, выйдеть из того дыхания мощный, порывистый ветер, взметнёть он кверху листву и малешенькие веточки, пригнёть травы к оземи, сломит ветви, а ежели пожёлаеть и цельны дерева.
  Супруга СтриБога то златокудрая, раскрасавица Немиза. И ужотко она доброго нраву, и николиже не сёрдится. Немиза посылаеть людям у помощь токмо теплые аль прохладные потоки ветров, як кады каки нужно, она жалеить дерева и травы, и оглаживаить их своей божественной рукой и вони ласковенько лобызают её у белу длань.
  Много у СтриБога и Немизы сынков да внуков, таких же мощных и буйных як и отец, трепетных и нежных як матушка. Старшим из сынов значитси Бог Зимнего ветра, кружалок да метелей, Позвизд, он сёрдитый и порывистый Асур, не вставай на его стёжке засыпить снегом, свалить с ног, да ащё и посмеётьси, вже так гневлив. Бог Провей то, шо Осенним ветром кличуть, вон суховатый и резкий, но редко сердится, любить пролётеть над чернолесьем да ураз тряхануть дерева, абы вукрыть оземь чудной, яркой, разноцветной полстиной. Подага - Асур весеннего ветра неожиданный, да веселый тот Бог, он и мелкой капелью осыплеть человека, и закидаеть лепестками цветущих деревов, а опосля ласковенько проведеть тёплой рукой по волосам. Ну, а самый добрый из Асуров, похожий и обликом, и нравом на Немизу- Догода, Бог Летнего ветра, тёплый и лёгкий, он приносить прохладу жарким летним деньком. Имеютси сынки и помладше у СтриБога: Сиверко, Югъный, Западъный, Всточный, те, шо прилетають с разных сторон Бел Света; Полуденик и Полуночник те, шо резвятси, роятся днём або ночью. А ужось внуков СтриБога и вовсе не перьчесть, занеже у кажном леску, пожне, елани притаилси слабый иль порывистый ветерок, играющий листвой, колыхающий травами и злаками, смеющийся али постанывающий.
  И яриться, горячиться, ходить по Бел Свету сам СтриБог, его супруга Немиза, да их детки и внучатки, оттогось и слышится беросам громка песня, мелодия вызываемая игрой на кугикле, домре, варгане али бубнах, слышатся трели птиц, рык зверей, чудится запах цветущей липы, али сухостоя трав, печёного хлеба да парного молочка.
  
   Глава тринадцатая.
   Посланник Ярилы.
  Бореньку разбудил тихий говор, и сразу послухалось ему, шо ктой-то с кем-то балабонит. Токась мгновение спустя, отрок смог разобрать, шо те двое меже кем йдёть разговор, не просто гутарят або беседует, а вздорять. Мальчоночка ано не открывши ащё очи, вулыбнулси, зане распознал, шо у то сызнова ссорились Сом и Гуша, и первый при энтом бранилси, а второй боронилси.
  - Ведь скока тя просить можно Гуша,- гневливо произнёс воин.- Ну, кормыхайси ты далече от мене, особлива кады я итьбу готовлю, оно як мне эвонту слюну не приятно вощущать на своих волосах, аль зреть аки она тонеть у нашей похлёбке.
  - А чё... чё... я виновать, шо над тобой усё влимичко клужать бабошки и стликозы... клужать... палять... точно чим ты их зазываишь,- ответил обидчивым голоском Гуша и зычно плямкнул.
  - Не... ну, я днесь, ей-ей, твой язык укорочу, да сице основательно, шо вон больче плямкать не будеть,- недовольно воскликнул Сом, перьходя с тихого говорка на окрик.
  - Да, я с озими... с озими муласика схватил, чё, ты... чё..,- исуганно возопил Гуша и также громко застонал, точно ему и упрямь ктой-то отрезал евойную лялизку.
  Борилка мигом открыл глазёнки, и, вскочив с землицы- матушки на коей почивал, усё ищё укутанный у охабень, прижав его долги полы к оголённому телу, принялси беспокойно озиратьси... старашась, шо Сом выполнил обещанное и вотрубил лялизку шишуге. Обаче вон зря тревожилси, потомуй как Гуша сидел недалече на стволе дерева, и вывертав свову нижню губу да пристроив её на подбородок, ковырял длинным, загнутым когтем кору рассыпающегося на куски древа. Иноредь шишуга отрывал свои зелёные очи от крошившегося у мелку труху ствола да обидчиво зыркал на Сома, который присевши на корточки осторонь соседнего костерка, прямёхонько у котелка у оном готовилась приятно пахнущая, да выбрасывающей увыспрь белы, густы пары, похлёбка, помешивал кушанье деревянной ложкой.
  - Фу...,- взволнованно дохнул отрок, и просиял улыбкой воину.- А я вже подумал ты, дядька Сом, и ей-богу Гуше лялизку укоротил... Ажно! вспужалси!
  Сом перьвел взор с бурлящей похлёбки, и по-доброму глянув на мальчика, улыбнулси в ответ, его светло лико от горячей дымки, парящей над котелком, раскраснелось и он громко так, абы шишуга непременно вуслыхал, молвил:
  -Да, я, Борюша сице и содею... у иной раз... Непременно рубану своим мячом ентов язык, ежели вон ащё раз надо мной пролетить.
  - Дядька Сом, а як же тады вон исть будеть, коли ты яму евойну лялизку отрубишь?- поспрашал мальчоночка.
  И воззрилси на шишугу, каковой смекнув, шо за него заступаютси и знать его лялизка вне опасности, нанова выбросил увысь свой длинный, зелёно-серый язык и мгновенно чавой-то выловил у воздухе. Послухалси негромкий плямк, оный вызвал на лице воина неприятный, для взгляду, перекос управо.
  - А вэнто, он пущай таче сам и думаеть аки жамкать будять,- недовольно проворчал Сом, и медленно поднявшись с присядок, выпрямилси да развернувшись, сёрдито вуставилси на шишугу.
  Гуша неторопливо пережёвывая чтой-то, подтянувши нижню губу к верхней, и крепко сомкнув уста, узрев то лицезрение, немедля прекратил жувать и спешно попыталси сглотнуть то, чё було унутри рта. Тока то, чавось вон так вяло перьжёвывал, верно было вельми твёрдым, а може плохо перемолотым. И кады шишуга глотнул энто яство, оно застряло идей-то у евойном горле, да сице неудачно, шо Гуша стал задыхатьси. Головёшка его, така боляхная, подалась впредь, махонечкие глазёнки вокруглись и выпучились, будто у лягушонка. Вон широкось раззявил роть, вукрыв нижней губой увесь прямой, крупненький подбородок, да попыталси свершить глотательное движение, но похоже то яму не удалось сувсем. Изо рта на вывернуту губу и подбородок покатили густы слюни, кые стали пузыриться, вжесь аки закипевшая похлёбка у котелке, глаза наполнились слезьми и чудилось, ищё мгновение, и, шишуга вумрёть- задохнувшись. Сом увидав тако дело, резво подскочил к Гуше и, шо есть мочи тукнул егось ладонью по спине. И тадыличи из распахнутого рта шишуги выскочил здоровенный, наполовину пережёванный зелёный жук да вулетел далёко уперёд, упав в покрытую высокими травами оземь. А Гуша, напоследях, глубоко вогнал унутрь лёгких воздух да прынялси прерывисто дышать. Сом посотрел у перекошенное, от страданий и не хватки воздуха, лико шишуги и покачав главой, направилси к костерку, идеже воставил кипящий котелок, на ходу отметив:
  - И ваще... не стоить таких осе ражих жуков целиком глотать.
  Борилка наблюдавший за происходящим со стороны и ано не успевший ни чё путного сделать, абы прийтить на помочь шишуге, громко засмеялси. И не стока выпученным очам Гуши, скока тому, шо тот избавленный токмо... токмо от внезапной смерти, стоило Сому потопать к готовящейся похлёбке, немедля подскочив со ствола древа, на коем восседал, побёг тудысь, иде приземлилси ражий да плохо перьжёванный жук. Шишуга опустилси на присядки сторонь места падения жучка да раздвигаючи руками тонки долги стебли принялси искать, по-видимому, до зела вкусну снедь. Малёхо опосля, Гуша нашёл свову потерю и крепко вухватив её двумя острыми когтьми возвярнул на прежне место, а именно у роть. При том Гуша не забыл воглянутьси и озабоченно зекнуть зелёными очами у Сома. Послышалси тихий звук похрустывания, кажись, то дробили зубы шишуги жёсткие крылья жука.
  - Тьфу... ты,- не выдержал Сом, и, застыв с поднесённой ко рту ложкой, от которой шла тонка дымка, пущенная горячей похлёбкой, покачивающейся на её деревянном дне, сказал, строго глянув у спину сидящего шишуги,- вон его сызнова у роть запихнул.
  - Да, пущай, жуёть, чаво ты к нему пристал,- молвил Былята.
  Вон и Сеслав подошли к костру за оным расположилси мальчоночка, возвратившись к месту ночлега, с той сторонушки откудась вытекала из озера речушечка. Былята вставши подле мальчика, поколь посмеивающегося, посотрел на него сверху униз и вобращаясь к нему, спросил:
  - Борюша, а ты эй-то почему пробудилси в охабень завёрнутым. Вже помню я, укладывалси почевать ты у рубахе, да штанах. А поутру гляжу вони сырыми на бревне лёжать.
  Малец токмо Былята остановилси сторонь него, приветственно задрал головёнку, а вуслыхав вопрос, чичас же торопливо её склонил и вперилси взором в пламя костерка, не ведая чё вутветить. Сеслав присел на корточки, супротив отрока, и вусмехаясь, начал ломать сухие, принесённые ветви, подкидываючи их у огонь. Шишуга, судя по сему, тоже услышал спрос старшины воинов и затаилси, перьстав ано перемалывать свово жука.
  - Чё молчишь, Борюша?- ласковенько спросил нанова Былята.
  За третьим костерком, идеже почивали Крас, Орёл, Любин и Гордыня, ктой-то зашевелилси. А засим с оземи поднялси, у также як и Боренька укутанный в охабень, Крас, и шибко проморгавшись, воззрившись на поникшего мальчоночку, спешно закалякал:
  - Отец... энто Борюша ночью купалси... кады я дозорил.
  - А ден ты нонешней ночью дозорил?- перьспросил Былята и покачал главой.- Зане я помню, до полуночи дозорил Щеко, а засим Орёл.
  - Ну... Мы с Орлом столковались,- пояснил Крас, и лицо его зараз покрылось крупными, кумачными пятнами, ужотко стыдясь гутареной неправды.- И вон мене пробудил, хотелось рыбки наудить.
  - А иде ж рыба тадыличи?- встрял в беседу Сом, да разведя руки у стороны, стал обозревать бережину.- Чавой-то рыбы, я на песьяне не зрю.
  - Да, буде вам,- вступилси за робят Сеслав, увидав, як испуганно перьглянулись Борилка и Крас. Да пронзительно громко свистнул, подзывая Щеко и Ратмира, кые стоя по колено в водице озера, посымав с себя рубахи с удовольствием умывались, заметив,- то вернёхонько рыба уся вуплыла. А Борюша жёлал её изловить одевшись, да не смог... да? Сице, я калякаю Борюша?- закончил вон молвь, обращаясь к мальчику.
  - Агась,- чуть слышно прошептал отрок, у душе мучаясь, шо приходитьси врать.
  Сеслав, широкось осклабилси, посотрел на загрустившего мальчишечку, и неторопливо поднявшись на ноги, направилси к деревцу раскидистой ивы, на ветвях которой висели сушившиеся вещи Борила, кем-то тудыка пристроенные. Воин снял с ветвей обсохшу рубаху и штаны, да вернувшись к костерку, протянув их мальчику, сказал:
  - Ну, раз... агась. Тады Борюша ты одёжу бери, одевай и больче ночами не купайси, да рыбу не лови... Места туто-ва не жилые... и отродясь здеся никтой не жил, а посему ночами вопасно у таких озёрах купатьси, занеже можно утопнуть.
  - Добре,- усё также тихонько вответил отрок, и, высвободив руку из охабня, ужесь оголив право плечо, принял протянуту ему суху одежонку.
  Таче Борила поспешно скинув с себя охабень, принялси одеватьси. Он натянул на собя штаны, рубаху, обернул ноги у суконки, и, всунув их в сапоги, связал на них упереди снурки тугим узлом, абы обувка плотно дёржала голень. И напоследок опоясал свой крепкий стан плетёным поясом. Да тадысь тока шагнул к обчему котелку, каковой старшие сняв с огня, установили на песочке, и ужотко округ него усе разместились, ожидаючи Орла да Борилку. Сын ваяводы Мстибога, меже тем, медленно подымалси с оземи, по-видимому, сумлеваясь, шо гроза миновала и ему, за проступок, не попадёть. А поелику вставши на ноги, вон слегка размял, затёкши от сна, плечи и глянул сначала на мальчонку, торопившегося с ложкой к котелку, посем на Гушу, продолжающего сидеть на прежднем месте, иде из травы был добыт не дожёванный жук, да тяперича вяло и как-то оченно тихо перемалывающийся в шишугинском рту.
  За трапезой, властвовало безмолвие, слыхалось лишь бульканье ложек о густоватое варево, крутящееся унутри котелка. Усе быстро насыщались горячей похлёбкой, потомуй як утро уже зачалось, солнечные лучи озарили тёмно-жёлтые воды озера, песьян, лес и надобно було отправлятьси у путь. Потому скоренько опустошив котелок, да заев горячу похлёбку печёной рыбкой, которую Сом, Щеко и Ратмир ранёхонько утречком выловили в озере и вона от них никудысь, ни уплыла, воины направили свову поступь к водице, шоб обмытьси пред дороженькой да прополоскать от остатков итьбы посуду. Борила и Гуша расположились за костерком, усевшись на узкий у обхвате ствол поваленного дерева, и шишуга, каковой николи ни жамкал похлёбку, но от печёной рыбки не вотказывалси, ноне с огромной радостью, суетливо поедал чёрный хвост допрежь широкого и жирного увальня карася. Гуша вкушая рыбу жёвал у ней не токмо мясо, кости, но и чёрную запёкшуюся у углях чешую. И уся эвонтова мешанина страшно громко хрустела у него во рту, а вуттопыренная уперёд нижня губа казала усе прелести перемалывания пищи. В силу энтого Гуше снедь давали опосля всех, непременным образом оставляя евойну долю. Борилка сидючи обок шишуги, малеша повернув главу, да скосив очи, глядел як тот пережёвываеть бело мясо и кости вкупе с чёрной чешуёй. Из уголков Гушиного рта на подбородок текли густыми потоками чёрны слюни, а бледно-буроватая кожа лица была усплошь измазанна полосами, оставшимися от древесного угля.
  - Ох! Гуша... ну, вот прав дядька Сом,- не выдержав такого грязнульку подле, молвил малец.- Ужесь посотришь як ты ишь... и больче не захочитси той рыбины в роть класть.
  Борила поднялси со ствола древа, да обогнув продолжающего шамать шишугу, на миг задравшего головёшку и зыркнувшего глазьми у направлении мальчика, подбрёл ко своим вещам и начал вукладывать свёрнутый охабень у котомку.
  - Сё ж...,- на чуток прекращая перемолку карася, утирая своё замарашкино лико, не мнее чёрной ладонью, ответствовал шишуга.- Ты, Болилка и не сотли на миня... коли я плохо им... сё сотлить... ласстлаиватьси... Ни полть сиби аппитит.. Я ж ни заставляу сотлить...Мы утак оси шишуги... уси идим... си... и я, и цалёк Кулыпа, и жина цалька. Энто у нас сици плинято исть... Кто значить сист быстло и колошо... тот цалёк на год... кто значить и кости, и лапки, и шкулку... усё сист и ни чё ни оставить.
  - Ты, наверно, усё времечко царёк у тех шишуг и есть,- негромко подметил возвернувшийся от озерка Сеслав и перьдал мальчоночке евойную, обмытую у водице ложку.- Занеже ты, я гляжу, перемалываешь усё, будто мельничны жернова.
  - Нить,- протяжно вздохнув изрёк Гуша и сглотнул то, чавось держал за правой щекой.- Я николи цальком ни был... оно ак ни могу я изий исть с колуками сразу... Уз вони так колко колутси... потому як никак цальком ни стану и жинку ни выбилу... Кто з за мини подёть коли я колуки не могу пилиживать.
  - Ну, ничевось,- загутарил Сеслав и бодренько похлопал горемычного шишугу по плечу, вуставившегося у озёрну гладь и часто... часто заморгавшего, словно подавляющего слёзы.- Вот ты возвернёшьси из Торонца и станешь доблестным воином... и тадысь усяка шишугушка почтёть за честь выйти за тя замуж... А тяперича ты подымайси, да сходи вумойси, вжесь неможно таким замазулей ходють, зверьё аль духов таким чернющим лицом можно и до смерти перьпугать.
  Гуша вдругорядь горестно вздохнул, не дюже- то надеясь, шо после Торонца вон станеть воителем да обженится. И хотя он вельми редко вумывалси, да и купалси не чаще, но на энтов раз послухалси Сеслава и покуда воины тушили костры, засыпали пепелище песком, и собирались у стёжку, пошёл к озеру да вобмыл свово чумазое лико.
  Кады шишуга вернулси, песьян казал чистоту, котомки, туло, луки были закинуты за плечи и Гуша на энтот раз не пущенный уперёд, а поставленный шагать следом за Борилой, тронулси у дальню дороженьку сообща со ставшими ему нонче близкими соратниками. Былята повел усех на восход могутного Бога Ра. Пройдя прямёхонько по бережине озера, вони дошли до вытекающей из него речушки узкой да неглубокой, кою удалось перьйти у брод по каменьям, да упавшему стволу древа, ано не разуваясь. А опосля направились повдоль левого брега речушки. Тока реченька вмале резко свернула управо, и, попрощавшись с путниками, убёгла своей стёжкой. Странники же продолжили итить на всток.
  Почти увесь день, продвигались по тому же чернолесью, идеже берёзы, осины перьмешивались деревами липы, граба, лещины, бружмеля, зимолиста. Сё чаще и чаще появлялась чёрноствольная ольха, вона росла редковатыми полосами, а местность кругом стала нанова овражистой со пологими, низкими буграми, меж которыми скапливалась водица. На поверхности тех источников переплетённые корневища трав, покрытые свёрху зелёным мхом, образовывали нещечко в виде наста, столь плотного, шо глядючи на него хотелось ураз по нему пробежатьси. Токась такой наст лишь чудилси плотным, вжесь ступать на него было вопасно, оно як мгновенно моглось уйти под воду.
  Ко вечёру бугры закончились, вид оземи стал паче ровным и плоским и ужотко тадыличи показались те самые болота у народе прозванные верховыми, потомуй как вони питаютси лишь за счёт дождей, и вода в них стоячая, на вкус кислая. Земли те были покрыты сплошной полстиной мхов тёмно-бурого, да дивного искрасна-черноватого цвета. Болотная полстина уходила вдаль на много уперёд, а похожие на пухлые подухи мхи были оплетены стелющимися стеблями клюквы, голубики. Инолды на них сидели стланики: багульника, подбела, а деревца кои и можно було рассмотреть казались искорёженными, тонкими да низкими, точно то были и не дерева, а каки-то невысокие кусты с редкими кронами.
  На ночь расположились на краю болот, прямо на невысоком взгорье, окружавшем те земли, по вершине каковых росли младые деревца берёзы. Крас и Орёл сходив на охоту добыли младого оленя, и Сом, зажарив мясо на огне, усех накормил и ано Гушу, оный правда на ентов раз кости не грыз, а токмо обгладывал их. С западением солнышка улеглись отдыхать, оно как тяперь усе знали, должён путь дальнейший, по сказу Асура Крышни, ктой-то прийти да им вуказать. И як понятно, усе вельми сильно волновались, а особливо беспокоилси Борилка, прокручивая у мыслях и саму встречу с Крышней и ентов дальний путь, перьживаючи, шо ж предпринять коли Асур не пришлёть того кто стёжку вукажеть...
  Усе таки тревожны думы не давали мальцу заснуть, хотя вон почитай не спал преждню ночь, да и до зела устал за день, занеже дорога по чернолесью была весьма трудной. Борила лёжучи на своём расстеляном охабне, сотрел у ночное небо, любуясь на стайки звёзд, напоминающих ковши с ручками, величаемыми Лосиха и Лосёнкой аль Велосожарами, от имячка отца их Бога Велеса, кыего породила у начале веков сама Небесная Корова Земун. Она - Великая Корова, гутарять беросы, породила усю далёкую мглистую Поселенную, а сама родилась у тако далёко времечко, шо и Сварог, Лада, Таруса, Барма, Мать-Сыра- Земля.
  Долзе думал тяжки думы отрок и разглядывал те стайки звёзд, не могучи заснуть, а кады ж сон вроде як навалилси на него, да очи стали смыкатьси, Борила унезапно вуслыхал, али вощутил телом, прижатым к тёплой оземи, тихую поступь... словно ктой-то шагал издалече по няшам. Мальчик мгновенно пробудилси, и порывисто поднявшись, сел. С эвонтого невысокого взгорья, иде они востановились на ночлег, ладно проглядывались лежащие впреди болотны земли. И у ночной тьме, озаряемой луной, прикрытой сквозистыми воблаками, из глубин трясины навстречу к возвышенностям, двигалось существо, каковое поколь неможно было рассмотреть. Обаче усё ж явственно проглядывало, шо чтой-то воно несёть у руках, тако большущее и круглое, и из егось дна вниз к болотной землице ссыпались крупицы желтоватого проса, кои падая на поверхность мха аль водицы, на миг лучисто, вспыхивали, да расходясь у стороны кажись, очерчивали тропу и ейные края. Энта, светящаяся желтоватым светом, торинка шла следом за существом отнуду... из самых глубин болот.
  - Видал?- тихонечко вопросил Сеслав у пробудившегося мальца, он был нонче на дозоре, и сидючи за тем же костром, шо и Боренька, крепко сжимал обеими руками, коротку ветвь, точно жёлаючи, но не решаясь ее перьломить.
  - Ага... ктой-то йдёть... то верно посланник Крышни,- также тихо ответствовал отрок, не сводя очей с приближающегося существа.- А може то сам Крышня?
  - Нет,- покачав головой, молвил Сеслав, наконец-то перьломив ветвь надвое да подкинув её у костерок.
  Жарко попыхивающий костерок, тутась же перькинул огонь на очередну жертву, и яро бляснул рыжим пламенем. И Борилка, повернув главу, посотрел на воина, восседающего обок да у том сияние добре узрел встревоженно лико Сеслава, с широким шрамом, зачинающимся от уголка левого глаза, проходящим по серёдке скривившегося управо носа и оканчивающегося близёхонько у верхней губы.
  - Я ужо давно созерцаю тот свет,- продолжил гутарить Сеслав, и провёл рукой по рыжим с проседью вусам и бороде, оглаживая на них ровнёхонько волоски.- Он ентов свет нежданно возник у приглубости няши, да стал приближатьси... Нет, то не Бог... ты ж Борюша, ведаешь як Асур приходить, зрел то очами своими... Но тот ктось к нам движитси могёть быть духом и може вон послан Крышней, зане зришь сам оставляеть опосля собе тропу... Верно, для ны её чертить, прокладываеть.
  - Поглядим на него?- поспрашал Борилка и слегка подалси станом уперёдь.
  Мелкие огненные капли, оторвавшись от ветвей дерева, погибающего у костерке, выпорхнули оттудась увыспрь и пролетели вблизи лица мальца, чуть, было, не опалив его кожу своим полыханием. Отрок абие отпрянул назадь, и негромким гласом, прокалякал:
  - Може вон весть каку от Крышни принёсь.
  - Може и принёсь... оно и сице могёть быть,- согласилси Сеслав и поведя плечьми, принялси подыматьси с оземи.- Надобно тадысь Быляту разбудить, а то мало ль чё случиться могёть то.
  За соседним костерком ураз зашевелилси Крас и резво поднявшись с землице, уселси да произнёс:
  - Не буди отца... дядька Сеслав. Я не сплю... Я пойду с Борюшей к тому духу, а ты туто-ва побудешь и на усё то сверху позорутишь.
  - Не-а... луче я пойду, спокойней будять,- протянул задумчиво Сеслав, и, поднявши руку, почёсал густы волосы на затылке, верно обдумываючи слова парня.
  - Дядька Сеслав, давай пойду я,- изрёк Крас стараясь уговорить воина и покудась тот молчал, вон вставши на ноги, оправил рубаху, перьхватил стан сыромятным поясом да прикрепил к няму ножны с мячом, усем своим видом показывая, шо готов итить.- Ты здеся побудь, а ежели чё не так пойдёть, я те крикну и ты на помочь прибудешь... Оно ж дядька Сеслав ты ведаешь, як я луче сех меч у руках держу, да шибче усех на нём бьюсь.
  -Он тот дух добрый,- вступил у беседу Борилка, не сводя глаз с подходящего к ним всё ближее да ближее существа, который как можно было нынче зреть дёржал у руках большущу корзину, да словно чрез сито сеял скрезь ейно дно то самое желтоватое просо. Мальчик поднявшись на ноги, вслед за парнем, отметил,- Крас прав, дядька Сеслав, мы с ним пойдём... Занеже чудитси мене ко нему... тому духу должны пойтить так-таки я да Крас.
  - Ну... добре,- протянув слова изрёк Сеслав, по-видимому, оставшись недовольным, шо пошёл на поводу робят.
  А те понимая, шо дядька Сеслав могёть перьдумать, поспешно обойдя костры направили свову поступь к краю болотных земель и спустившись со взгорья, остановились у кромки пухлых мхов и перьплетений, да вуставились очами у приближающегося существа, духа аль Асура.
  У ночной серости, земли болот унезапно осветились лунными, широкими лучами, то лёгкий, игривый ветерок, вжесь точнёхонько Полуночник, резво поднявшись увысь небесну, отогнал от Месяца, кадый-то выпорхнувшего из груди Рода во серебряном ушкуйнике, сквозистое, разорванное облако, предоставив ему радость любоватьси Бел Светом. А посему робяты могли тоже хорошось зреть существо, которое размашистым, широким шагом шло к ним навстречу, роняя пред собой маненькие огоньки и оставляючи позади собя светящуюся тропку. Чем ближее подходил евонтов дух, тем луче и луче был вон виден, наступившу тишину напоследях прервал Крас и вобращаясь к Бориле, пробачил:
  - То не Асур... и то не просто дух... то Кострубонька- дух плодородия и помощник Бога Ярилы, сына Велеса. Ярил орал и воин, Бог хлебопашцев и пробуждающейся, опосля долгой спячки- зимушки, жизни... трав, листвы и цветов... Ему як и Асуру Велесу подчиняютси духи леса, воды, земли и дома... Но есть у Ярилы и свои помощники, воины, те каковым указывать могёть лишь вон. И Кострубонька из тех духов самый старший... старшина духов... Гутарять преданья, шо предками Кострубонек были лесны люди из рода лесовиков.
  - А ты вже откудова то ведаешь про Костробунек?- взволнованно перьспросил малец и глянув на парня, не сводящего взора с болотных земель, вельми сильно поразилси егось знаниям.
  - Слыхивал я о том... и не раз... оно як Ярила до зела почитаемый Асур у воинов, кои мячами вуправляютси,- ответил Крас и на миг зыркнув глазьми у сторону мальчишечки, вулыбнулси.
  Борила опустил очи и поглядел на ножны Краса которые хранили у собе меч, символ могутного воина, а таче перьвёл взгляд у болота и вгляделси в Кострубоньку, которого тяперича можно было не тока расслышать по громкому плюханью ног о водицу, но и рассмотреть. То был высокого росту, ужесь чуть меньше косовой сажени, дух. Его долгая, похожая на колпак столбун голова, упрочем аки и усё тело, руки, ноги были покрыты длинной, раскосмаченной, желтовато-бурой, точно козлиной шерстью. Стопы ног, важно ступающие по болотным землям, напоминали мощные медвежьи лапы, а на плотно укрытом шерстью лице были заметны лишь два круглых, боляхных глаза горящих ярко-желтым светом, да коловидная дырка занамест рта, с краёв кыей свисали униз, словно огибая её черноватые, длинные усы. В руках Кострубонька дёржал корзину, из которой и сеял тропку, а на спине его чтой-то висело, да негромко при ходьбе постукивало, издавая приглушённый звук.
  Невдолзе Кострубонька приблизилси настолько, шо меж им и робятами оставалси промежуток идей-то в несколько саженей, не прекращая ступать по оземи, дух слегка приподнял главу и глянул уверх на взгорок, да ярко сверкнул своими очами. Борил и Крас немедленно обернулись и увидали стоящих на возвышение Сеслава и Быляту, не сводящих взоров с духа. И у то ж мгновение плюханье ног о водыку прекратилось, да в болотных землях наступила отишье, лишь из леса, шо стоял ровными полосами позадь раскинувшегося взгорья, донеслось глухое уханье совы. Робятки поспешно повернули головы и узрели пред собой стоявшего Кострубоньку, с плетённой из ивовых прутьев корзиной, унутри которой ктой-то тихонько стрекотал.
  - Кто из вас Борил?- вопросил резким, с отдышкой гласом дух и глянул сверху вниз на робят, остановив взгляд на знаке Велеса, оный едва ощутимо затеплился на груди мальца под рубахой.
  - Я...,- несмело молвил мальчик и посотрел в вспыхивающие жёлтым сиянием, точно очи дикого зверя, глаза духа.
  - Здрав буде Кострубонька,- зычно обратилси к духу Крас и едва заметно приветственно приклонил голову.- Моё почтение старшине духов Асура Ярила!
  Дух издал довольное, раскатистое фу...фу... перьдёрнул плечьми и вутветил:
  - Да, прав ты вьюноша, я старшина среди духов Бога Ярила. Того Бога, что рождён от Асура мудрости, скота, хлебопашцев Велеса и прекрасной Дивы-Додолы той, которая вместе с мужем своим великим Громовержцем Перуном, Богом Битв и Войны владеет небесными молниями... Той, каковая вкупе с Перуном управляет вихрастыми напитанными водой конями, впряжёнными в дивную, серебристую колесницу, проливая дожди на земли Бел Света...,- дух на чуток смолк и качнул своей головой вправо очтаво заколыхалась на ней раскосмаченная шерсть, вроде як тронул те волосья, своей рукой, резвый сын СтриБога Полуночник.- Как-то,- продолжил гутарить Кострубонька.- Полюбил Велес дивную Богиню Диву. Токмо Додола всегда была верной женой Бога Перуна, и не отвечала на любовь Асура... Она лишь гневливо поглядывала в сторону Велеса, сердито хмурила свой белый, высокий лобик, и гнал его от себя... И тогды создал Велес, силой своей божественной, чудный цветок, величаемый молодильник, и вдохнул в него всю свою любовь, нежность, всю красоту весеннего, просыпающегося Бел Света. Расцвел молодильник в Небесной Сварге, изумителен запах того цветка, меже широкими листками, на тонкой цветочной стрелке, звенят крупинки-колокольцы, перестукиваются они своими белыми боками, поют песнь любви, источают они сказочный аромат. Услышала ту волшебную песню Дива, ощутила восхитительный запах, пришла к тому цвету, и, сорвав чудный молодильник, вдохнула сладкий аромат его... да зачала она от Асура Велеса, Бога Ярилу... Он Ярила - Бог оралов-хлебопашцев, как отец его! Он Ярила - Асур воинов, как матушка его!.. Рьяный, могутный и сильный тот Бог, как воин. Нежный, трепетный и ранимый тот Бог, как пробуждающаяся ранней весной природа... И ноне он прислал меня, по велению Бога Велеса, к отроку Борилу, чтобы я- Кострубонька пробил тропу сквозе болотные земли. Да передал следующее: "Шагайте по этой тропке, сквозе болота, к шестому дню должны вы выйти к землям друдов, которые помогут и укажут вам путь в Торонец. Духи живущие в их лесах, дадут вам поводыря, ибо знак Велеса сияющей на груди Борилы, будет им велением. Помните в болотах живёт Лихо и его воинство, оттого путь тот чрез их земли будет труден и опасен"...- Кострубонька сызнова замолчал, а опосля зыркнул глазьми в взволнованное лицо отрока и добавил,- но ты, Борюша, ничего не бойся и не страшись идти по тому оврингу! Будь смел и храбр, и тогда доблесть, живущая в твоей душе, вместе с силой Ясуней, что в зернышке проглотил ты поможет преодолеть все трудности и напасти!...
  Борила вуслыхал те слова, и вздрогнул... занеже припомнил вон, шо ту саму молвь калякал, ему на прощание, Крышня, и выходить Кострубонька видал Асура, и принёс им не тока тропку, вуказание, но и энту напутственну речь. А дух приклонил пред мальчонкой свову корзину сице, шобы тот мог туды заглянуть, и казал ему само донышко, идеже суетились малешенькие с ноготок, чем-то похожие на светляков желтоватые жучки, да произнёс:
  - Возьми Борюша одного из них. Тропа, что я пробил светом, будет озарять ваш путь и ночью, и днём. А этот ванов червячок, как его кличуть духи станет в болотных землях указывать чистую воду, ладную для питья. Пейте лишь ту воду в источник с каковой нырнёт жучок.
  Малец засунул руку в корзину и протянул раскрыту ладонь к жучкам. И овый из них, с яркой желтоватой спинкой, ноли прозрачными крылами, и паутинчатыми усиками, поспешно взмахнув крылышками, взлетел и вуселси на серёдке ладошки, коснувшись кожи махунечкими, короткими лапками, издав тихий стрёкот.
  - Борюша,- сказал дух, кады мальчик вынул раскрыту ладонь из корзины, да принялси разглядывать чудно такого жучка.- Береги червячка, потому как если нежить его съест, вам чрез болото не перейти.
  - Аття Кострубонька,- благодарно глядючи на духа снизу уверх, изрёк отрок и вулыбнулси духу.
  Кострубонька како-то времечко стоял и молча разглядывал мальчика, а засим протянул к няму свову широку руку, схожую с лапой медведя и ласковенько провел по волосам, кои от ночного ветерка немножечко разлетелись, на миг, задержав её прямёхонько на макушке. Вон ащё маленечко медлил, таче перьвёл взгляд и посотрел на Краса, да тут же убрал руку с главы мальчоночки, а Борилка почуял аки у нос ему вдарил ядрёный запах дикого зверя. Кострубонька меже тем ужесь казал свои очи на парня, мгновение спустя вон продел руку скрезь кручённу ужу, на оной была креплена корзина, и, закинув её чрез плечо на спину, завёл тудысь руку, будто пытаясь найти чавой-то там, позади себя. Послухалось негромкое постукивание, словно глиняной посуды друг о дружку, и дух суетливо перьдёрнув плечьми, вынул руку оттедась да сунул её прямо к лицу Краса. И на его бурой поверхности, покрытой паче жидкой да короткой шёрсткой увидали робятки зелёный листок какого-то растеньица.
  - Знашь, что это?- спросил дух, обращаясь к парню.
  Крас отрицательно качнул главой, изумлённо глядючи на едва шевелящийся, изгибающий своими чуть резными краями листок, кажущийся живым.
  - Это листок колюк-травы, ащё её кличуть ревяка или кликун. Та трава заветная, коли её листьми окурить меч, то не будет этот меч знать промаха. Нонешним утром, ранёхонько на зорюшке, зайди в лесок, что прячется позади вашего стана, положи на ладонь этот листочек и замри... затихни... прислушайся... А как отзовётся на зов листка та колюк-трава и вроде крикнет : " Ук! Ук!" скорей беги к тому месту. Поэтому листку и узнаешь ты ревяку. Колюка-трава, как тебя увидит, так тут же затаится, а ты возьми меч в руки, да очерти вкруг неё на сажень коло да так, чтобы ревяка равнёхонько в центре была. А после встань напротив неё и жди, как толька колюка тебе поклонится, немедля начинай её выкапывать руками. Копай и будь сторожен, не повреди её, ибо тогды потеряет она свою чудную силу. Как токмо достанешь колюку из землице, брось побыстрей в костерок, а засим сверху возложи и меч свой,- Кострубонька замолчал. А кады Крас благодарно кивнув духу, бережно принял листочек сказочной колюк-травы, добавил,- славный ты вьюноша... славный, сильный и смелый... Ведаю я мы с тобой скоро встретимся.... а потому помни... меч
  зачурованный, которым будет владеть человек, защитит его в любой битве... не важно с людьми, духами или Асурами. Обладая такой силой, береги отрока Борюшу, защищай его до последнего своего вздоха, до последнего взмаха руки... потому как несёт в себе Борила победу над злом, пред которым склонятся жители Бел Света, заплачет, зарыдает сама Мать-Сыра-Земля.
  Крас тяжелёхонько задышал, точно услыхал дюже неможное для его душоньки, и, бросив расстроенный взор на мальца, кивнул духу и торжественным гласом пробалабонил:
  - Клянусь тобе старшина духов- Кострубонька, воинства Бога Ярилы, шо буду вухранять и беречь жизнь отрока Борилы, от нонешний ноченьки до последнего моего вздоха, до последнего взмаха моей руки! Я-Крас, сын Былята, внук Милена, правнук Бранко!..- и закончив калякать, протяжно выдохнул.
  А Борилка увидал аки из приоткрытого рта парня вырвалси уперёд прозрачно-голубоватый пузырь, такой который частенечко узришь на поверхности водицы. Вон вылетел изо рта вьюноши и абие распалси на множество голубых искорок, каковые еле заметно кружась вустремились у тёмну, ночну даль.
  - Помни свою клятву!- тихонько вторил полёту тех искорок дух.
  И малец, задравший головёшку, наблюдая за витающими голубоватыми искорками, вмале опустивши её, взглянул на духа. А Кострубонька нежданно, прямо на глазах, стал вуменьшатьси у росте, да и ширшине... сице словно таял снежный ком под весенним, тёплым, красным солнышком. Прошло, кажись мгновение, и Кострубонька вжесь ростом с Краса, еще морг и вон як Борилка, посем едва достаёть ему до пояса. Отрок глядючи на духа зрел, як сообща с ростом единожды уменьшалась его глава, руки, ноги. И кады он стал мальцу по колено тот смог рассмотреть, шо на спине у Кострубоньки поместилась не тока плетёная корзина, но и цельна вязанка глиняных горшков. Дух промеж того продолжал убавлятьси, и чуток погодя, он был ужось не больче ладошки... вуказательного пальца... ноготка... а опосля обернулси у того самого жёлтого жучка- ванова червячка, при чём глиняны горшки тогды же приняли вид искрасно-черноватых жестких крылушек. Жук сидючи на подухе мха, неторопливо расправил свои крылья, свяркнув при том желтизной спинки. Таче приглушённо зажжужав, вон ураз взмахнув крепкими крылушками, взлетел с болотистого края да поднявшись увысь свершил небольшой круг над головой Краса, осыпав евойны волосы мельчайшими жёлтым пясочком. Оный пясочек едва коснувшись ковыльных волос парня тут же в них вутоп, а дух- жучок стремительно появ управо, помчалси вдоль кромки гая и болот у тишину ночи, примешивая к окрику неясыти, еле различимое жжужание, да свистящий гул издаваемый крылами.
  - Оно... ладненько то... усё ж,- произнёс первым, словно очнувшийся от сна Крас, и провел ладонью по волосам, у которых потонул желтоватый пясочек.- Шо Гуша наш дрых... а то б точнёхонько не избежать Кострубоньки евойных вострых зубов, усё перемалывающих.
  - У то... да,- согласилси мальчик и посотрел на свову ладонь, идеже издавая резкий, трескучий звук сидел, тараща маненькие чорны глазёнки ванов червячок, толь жук... толь обращённый у него дух.
  - Крас, Борюша!- долетел у ночи до робят голос Быляты.- Подите сюды.
  И робятки зажав у ладонях всяк свой дар, полученный от Кострубоньки, повертавшись, чичас же поспешили на зов старшины воинов. Они торопливо поднялись на взгорье, и, разместившись вкруг костра, негромко сице, шоб не помешать сну отдыхающих соратников поведали о том, чаво им перьдал и повелел дух да Асур Крышня.
  - Ты эвонтова ванова червячка береги Борюша,- разглядывая на ладони мальчоночки, при свете рыжего пламени, всяк раз выпрыгивающего уверх из костерка, жучка, загутарил Былята.- То и упрямь чудный дух, вон ны у няшах от смерти не раз упасёт.
  - А як же его несть?- поспрашал мальчик, и, поднеся к жуку вуказательный перст правой руки, осторожно провёл по прозрачным крылам, кои оказались довольно-таки жёсткими.
  - Ты егось у котомочку пристрой, - откликнулси Сеслав, вон сидел слева от мальца, и, взирая на ванова червячка, вухмылялси, оно как жучок, от поглаживания отрока, потешно поводил своими паутинчитыми вусиками тудыка-сюдыка, будто то ему нравилось.- Там ему спокойней будёть,- добавил воин, а посем обращаясь к Красу поинтересовалси,- ну, а ты пойдешь за колюкой-травой?
  - Атось... непременно пойду,- кивая головой, ответил парень.
  Крас медленно достал из запазухи ручник, расстелив его на ладони положил тудысь подаренный листок и полюбовавшись на него какой-то миг, бережно запеленал, точно малого дитятку да сызнова убрал унутрь рубахи, пристроив верно ко груди, а засим надсадно дохнув, скузал:
  - Энтов меч, сице Кострубонька балабонил будеть обладать могутной силой такой, шо смогёть защитить тогось кто им вобладаеть у любой битве, не важно будеть бой со людьми, духами аль Асурами... И ащё дух калякал...- парень на чуток смолк и зыркнул глазьми на отрока, сидящего супротив него.- Кострубонька калякал, шо Борюшу нашего... Борюшу надоть беречь и вухранять... зане несёть вон у собе победу над злом... Злом пред каковым склонятси жители Бел Света, заплачить... зарыдаить сама Богиня Мать-Сыра-Земля... во як.
  Былята и Сеслав расположившиеся по обе стороны от мальчишечки, лишь тока Крас закончил свои изъяснения, повернули головы и посотрели на Борилку, который смущаясь таких, як ему казалось неоправданных им слов, да чувствуя на собе те пронзительны взгляды, ащё сильнее вопустил голову, вперив взор в ванова червячка.
  - Чаво ж... оно мы то давненько скумекали,- негромко молвил Сеслав и своей шероховатой дланью потрепал мальца по главе.- Давнешенько вызнали, шо Борюша наю не токмо смелый и ражий, но и доблестью вобладаеть.
  Борила и вовсе от тех похвал поник, и ажно покрылси кумачовым цветом и не токась его щеки, но даже и лоб, и подбородок... Оно сице, мыслил отрок, не заслужил вон у тех похвал, ни чем ищё доблестным не отличилси, да и смелость, и силу вжесь никому не казал.
  Крас точно почуяв смущение мальца, ужотко продолжив сказ о колюке-траве, загутарил:
  - Я, отец, ноне утречком и пойду... Кострубонька балабонил у гае, кый лёжить прямёхонько на взгорье энтом и прячитси та ревяка.
  - Добре... тадыка и я с тобой пойду,- откликнулси Сеслав, и, взяв с под ног суху коряву ветвь, подкинул её у костерок.
  Из костерка увысь вылетела махая, красная искорка и закружилась над лоскутами огня, ужесь раздумывая куды б направить свой полёть. Какой-то сиг она парила над пламенем, а после унезапно, точно падучая звезда у небе, впала к сапогам Сеслав, и едва слышно шикнув, може призывая к тишине, потухла.
  - Вжелаю поглядеть на ту колюку-траву,- дополнил Сеслав, будто ктой-то егось о чём выспрашивал.- Да и спокойней тады будеть, ежели я со тобой схожу. Ты, Былята, ужось побудь на дозоре, а як светлеть начнёт разбудешь мене да Краса.
  Былята согласно кивнул соратнику. Борилка же притянув к собе котомку да развязав на ней снурки, стряхнул унутрь её к веночку лугового, да чистой рубахи ванова червячка. Жук впал прямо на цвет материнки, и лягохонько застрекотав прижалси к няму, по-видимому, собираясь кочумать.
  - А мене можно сходють с вами? - вопросил отрок, неторопливо связывая в узел снурки котомочки.- Мене тоже желаитьси позаритьси на ревяку и як меч зачурованным станеть.
  - Отчаво ж... можно и тобе с нами пойтить,- изрёк парень и поднявшись с охабня отца, на котором восседал, направилси к свому костерку, иде крепко спали Орёл, Щеко и Любин, балякнув на ходу,- ты токась тады тоже ложись вутдыхать. А то я видал... ты ж очей ни на миг не сомкнул, усё беспокойно крутилси, верно перьживаючи за нашу дальнейшу стёженьку.
  Борилка обрадованно просиял и торопливо поднялси на ноги. Он бойким шагом пошёл к месту почивания, да улегшись на охабень, прижал к собе драгоценну котомочку, закрыл глаза и абие провалилси у сон. Тока прежде чем мальчоночка окончательно погрузилси у дремоту, услышал он далёкий зов гортанного воя волка, да неясный окрик неясыти. Таче чуть слышно застрекотал ванов червячок у котомочке, словно запел колыбельну песню мальчику, и тёплое дыхание, живой Богини Мать-Сыра-Земли, кажись крепко его обняло, и, вже як мало дитятко, принялось нежно покачивать из стороны у сторону.
  
   Глава четырнадцатая.
   Дар Кострубоньки.
  Борюше казалось, вон тока сомкнул очи, кадыличи его ужо сызнова разбудили, то Крас несильно потряс отрока за плечо. Мальчик со трудом раскрыл свои глазёнки и глянув на парня, вяло ворочая непослушным языком поспрашал:
  -Чавось?
  - Ты пойдёшь со мной або востанишьси, покочемаришь?- вопросом ответил Крас и снял руку со плеча мальца.
  - Пойду... пойду,- мгновенно выдохнул малец, и абие вскочив с охабня, вочутилси на ногах, да размашисто расставив руки потянулси, абы наверняка изгнать из тела сякий сон.
  - Ну, раз пойдёшь,- вусмехаясь молвил Крас и кивнул у сторону темнеющего леса.- Тады потопали, занеже невдолзе Ра выдеть на небушко и нам надоть торопитьси.
  Оправив на себе рубашонку, Борила поднял с охабня плетёный пояс, да обхватил им свой стан, связав евойны концы, меже собой, небольшим узлом, а опосля оглядел вже собравшихся иттить Сеслава и Краса, на поясе последнего висели ножны с мечом. Былята, сидящий у костерка, слегка приподняв главу, посотрел на вскочившего мальчонку, да тихонько загреготал, по-видимому, будучи довольным сице прытко собравшимся Борилкой. Сеслав меж тем шагнул к костру и поднёс к пламеню самодельный светоч, мастерённый из пучка бересты, и кады ж вона, у та береста, зачалась огнём, пояснил мальчику:
  - Возьмём светоч с собой, абы у там сразу костёр развесть.
  - Агась,- понятливо изрёк Боренька, точно у него спрашивали совета, аль требовали ответа.
  Малец торопливо наклонившись над охабнем поднял с него котомку, идеже таились два дара духов, и, протянув её Быляте, перьдаваючи из рук у руки, прокалякал:
  - Дядька Былята ты посторожь мову котомку.
  Старшина воинов, принял драгоценну котомочку, и, пристроив её подле поваленного ствола древа, на коем восседал, усё ищё широко осклабившись да еле слышно роняючи у ночну темень смех, произнёс:
  - Оно конча... пригляжу... ступай спокойно Борюша.
  Сеслав и Крас ужесь уходили по взгорью у лесны дубравушки, освещая себе светочом тропку и старясь ступать бесшумно так, шоб не разбудить почивающих соратников. Борилка обойдя костерок, поспешил следом за воинами. Одначе успев, при ентом, бросить взгляд на Гушу, который нонешней ноченькой улёгси спать осторонь Сома, за трентим костерком. Вон упёрси в мощну спину воина своим нависающим над ликом лбом и резко подёргивая ногами да руками, чуть слышно поскуливал и постанывал, верно наблюдаючи какой-то весьма неприятный сон. Мальчик вулыбнулси эвонтому вельми потешному виду шишуги и прошёл мимо дремлющих, нагоняючи Краса да Сеслава вже вошедших у гай.
  Ночное чернолесье, у каковое углубились странники, было чуток ано жутковато, у нём жили не токась звери и птицы, но и як у любом лесу- духи. А поелику из глубин дубрав долетал: звериный вой або едва различимый окрик, уханье сов и какой-то непонятный, точно чуждый, не человечий возглас, сопровождаемый тихим шерудение - то може перькликались дедко Лесовик со своими помощниками, вызнавая у тьме ночи, усё ль ладно во лесных краях. Асур Месяц проплывая у чёрном небушке на серебристом ушкуйнике, уже правил им к окоёму небосвода, жёлаючи уступить место старшему братцу Богу Ра, усё ж продолжая обдавать теми, всяк сиг бледнеющими, лунными лучами оземь. Деревья, промеж которых шли путники, были малорослыми, оттогось под ногами добре зрелась землица, покрытая порушенными ветвями, аки крупными так и паче мелкими. Иноколь встречались и вовсе сломленны стволы молодых деревов, погибших от непогоды али ветра. Всё энто, прилёгшее на оземь, было густо перьплетено ползучими травами, да низкими стланиками, посему приходилось продвигатьси у леску неспешно.
  Упереди топал Крас, вон держал у руках светоч и освещал им путь, приклоняя егось то низко к землюшке, а тось, наопак, подымая ввысь сице, шоб ветви деревов на повредили соотчичам, шагающим позадь него, кожу лица да глаза. Пройдя ащё немножечко по гаю наткнулись на заросли какой-то травы, у энтой небольшой прогалинке, освобождённой от деревов, вона так резво застлала землицу, шо не было видать под ней ни веток, ни стволов. Крас вдругорядь приклонил светоч к долу и осветил им те травы, оные от вогня слегка затрепетали, будто по ним пробежалси задорный Асур Полуночник, а може то ужось огладил их своей добренькой рученькой Бог Догода. Парень обвёл огнём светоча поляну, направив его уперёдь, управо да улево, и Борила шедший следом за Сеславом, ступив у сторонку от ихняго ходу, и созерцая евойны движения понял, шо у той траве и должна прятатьси ревяка.
  - Здеся вона и растёть,- будто подтверждая мысли мальца, изрёк Крас, и, повернувшись к Сеславу, протянул ему светоч.- Вы побудьте туто-ва... я ж пройду уперёдь... надобно соблюдать тишь и слухать. А як она кликнить у то ж мгновение к ней бежать.
  - Добре,- произнёс Сеслав, принимая из рук парня светоч.- Ты пройдись по кулиге... токась далече не лезь... мы с Борюшей тута обождём. А як вона.. энто колюк-трава гикать будеть?
  - Ук, ук! Она загамить,- заместо Краса вответил Борила, и сделав два шажочка по густой травине поравнялси с Сеславом.
  А Крас вжесь уходил от Сеслава и Борилки, и усё также неспешно ступая по землице-матушке прошёл по поляне, миновав её почти до серёдки и удруг резко востановилси. Вон медленно достал из запазухи ручник, и, развернув егось, выронил оттедась на длань левой руки листок калюк-травы. Засим небрежно скомкав ручник вернул ево на преждне место, под рубаху, и тады ж замер... затих на месте, слегка выставив уперёдь руку с лежащим на ладони листочком.
  Темнота неба вяло... вяло... точно не желаючи стала менять свой цвет с чёрного на серый, звёзды также вяло, с явной не охотой начали гаснуть, а маленько погодя край небосвода, порозовел на встоке. В гае же окромя далёких окриков зверей да ауканья духов ничавось не раздавалось. Полуночник резвый, задорный и бойкий сын СтриБога, вже отправилси на покой, он може притаилси за каким-нить соседним древом, а може схоронилси у узкой рытвине, перьжидаючи летний долгий дянёчек. Да тадыкась же по лесу промчалси Догода, неслышным и порывистым дыханием вон пригнул травы к оземи, закачал ветви деревов отчаво затрепетали листочки на них. И Борила повернув главу налево увидал, як у невысокой, со кривеньким стволом берёзоньки, стоящей поодаль, сорвались с веточек, и, зашуршав, будто завздыхав, закручинившись полётели вниз к землюшке листки. В воздухе, напитанном свежестью и ароматом сочной зелени, выдыхаемой травами да деревами, пронеслось далёкое раскатистое: "Ук! Ук!". Крас немедля развернулси управо, и мальчик узрел як на его вытянутой длани, задвигалси лист ревяки, замахав резными краями. А мгновение спустя с той сторонушки, куды и верталси парень, послышалси явственный человечий окрик: "Ук! Ук!".
  Крас резво сорвалси с места и прыгнул у заросли трав, вон приземлилси на оземь и опустившись на присядки воглядел прозорливым оком травы округ собя. Таче порывчато поднявшись с корточек, выпрямилси и отступив на пару шагов назад, скорёхонько вынул из ножен свой меч, да вуткнув евойное остриё у землицу принялси очерчивать им коло.
  Борилка, абы чётче рассмотреть чавось делаеть парень, привстал на носки сапог и вытянул высоко шею. А парень меже тем начертал круг, да сомкнул остриём его концы, а опосля отступивши назадь от того края, встал верно супротив ревяки и притаилси. Там идеже вон описал круг було много травы, она зрелась густой, доходя парню до колена, и узреть саму колюк-траву было неможным.
  Отрок затаив дыхание, сице и замер на носках, страшась спугнуть ту траву аль проглядеть ейное движение. Унезапно Борила вуглядел аки сызнова лёгонький ветерок промчалси по леску, и в едва различимой серости утра чья-та прозрачна рука тронула травы у прогалинке так, шо те несильно затрепыхалась. И тады ж из колыхающейся травы поднялси, вроде разом выросший, большущий вепрь, с коротким да плотным телом, толстыми и высокими ногами. Голова у вепря была длинная с острыми и стоячими ушами, крепкими, загнутыми назад клыками, расположенными по обе стороны от морды. Вепрь порос чёрно-бурой, короткой шёрсткой, коя на спине имела кудластый вид, а евойный хвост да ноги и вовсе были чёрными. Зверь на морг повернул голову и бляснул ярко-зелёными глазьми в сторону замершего мальца, а таче неторопливо двинулси к притаившемуся Красу, вернее к колу каковой вон очерчил. Борилка ужесь решивший загамить, сице виспужалси он того зверя, неторопливо приближающегося к парню, усё ж помедлил... Ово ль сердечком своим, ово ль знаком, оный на груди едва затеплилси, як всегда бываеть при встрече с духом, додумкав, шо то не вепрь... зане тады б его враз приметил Сеслав, не сводящий очей с Краса. Вепрь вже подошёл к краю круга, и, приподняв уверх свову удлиненну голову, повёл в сторону парня пятачком, будто принюхиваясь к нему, засим ретиво подпрыгнул высоко увыспрь, и, сиганув у сам круг, побежал по ево краю.
  И у тот же морг травы, стоило вепрю обогнуть на раз энтово коло, полегли книзу, словно прижались к землюшке. Токмо водин невысокий росток, осталси стоять стояме, у серединочке того круга. Вепрь содеяв у том коло круг, аки сомкнув края своим бегом, абие покинул прижатые к оземи травы, и шагнув в густоту слегка колыхающихся растений, окрестъ зачурованного места, обернулси масеньким округлым камушком, ужесь укутанным во мхи, без головёшки, ручек и ножек. У тогось духа окромя тела, да пары зелёных глазьков ничавось не зрелось. А в верхушку того тельца- головёшки была воткнута пушинка оскоря, идей-то верно раздобытая.
  " Моховик",- скумекал мальчоночка, глянув як самый маненький дух мшистых лесных болот нырнув у густы травы покатилси прочь от зачурованного места, и от евось движения едва заметно закачались растеньица, обильно поросшие у перелесье.
  Ащё немножечко Борила наблюдал за удаляющимся духом, опосля ж перьвёл взор и вуставилси на колюк-траву, которая тяперича была оченно ладна видна, окруженная пригнутыми к землице травами, и стояла не шелохнувшись, будто чавой-то обдумывая. Ствол ревяки достигал в высоту, ужотко вяще локтя и на евойной вершине находились удлинённо-округлы листочки, их было не меньче пяти. Вони сходились своими черешками у едино место, образовывая устремлённу вверх мутовку, оная напоминала тонку палочку с несколькими рожками на конце.
  Колюка-трава стояла помертвело як и Крас сжимающий у правой руке меч, да держащий на левой ладони листок ревяки. Прошло чуток времени, у котором Борила усё ж вопустилси с носков и встал на землюшку усей подошвой сапог, и тады багряным светом озарился край поблёкшего, сероватого небушка, а у гае смолкли усе звери, птицы и духи. Наступила така тишь, шо Борюша вуслыхал аки громко колотитси у него в груди сердце, звонко и торжественно выбивая наигрыш жизни.... А после долетело до него взволнованное дыхание дядьки Сеслава... и нежданно издалече донёсси еле различимый перезвон бубенцов. И як тока послышалась та погудка, ревяка дрогнула, затрепетали усе её листочки, и стебель купно с мутовкой низенько приклонились пред Красом. Парень без задержу, аки хищный зверь, желающий схватить свову жертву, сиганул у очерченный мячом, да прилёгшей травушкой круг, и, опустившись пред колюкой на колени, положив на землицу меч и листок ревяки, начал руками разгребать землюшку выкапывая сам корешок.
  - Борюша, держи светоч,- обратилси Сеслав к мальцу, похлопав его по плечу.- Стой туто-ва,- добавил вон, кады отрок взял у руки деревянну рукоять светоча.- Никудысь не уходи, я сберу сушняк.
  Отрок послушно кивнул главой, а Сеслав тут же пропал у предрассветной серости, каковая днесь не токмо парила у вышине, но и подымалась от землице-матушки плотной насыщенной водами пеленой. Мальчоночка вгляделси в энтов словно плавающий туман, который вроде по волшебству, стоило Красу начать откапывать колюк-траву, выпорхнул с под оземи и насытил березняк и перелесье. Даже скрезе тако марево мальчик смог узреть склонившегося над ревякой парня выкапывающего евойный корень. Вон торопливо ковырял плотну почву пальцами, и выгребал её из образовавшейся рытвины ладонями наверх. Иноредь колюка чуток наклонялась уперёд, малозаметно помахивала из тудыличи-сюдыличи мутовкой, и вроде як подбадривая парня копать быстрее не громко покрикивала: " Ук! Ук!". У то всё времечко её листочки лягохонько трепетали, а мутовка инолды аж вздрагивала, особлива кады вона касалась своими рожками лица вьюноши.
  Наконец, Крас откопал растеньице, потомуй как наклонившись над образовавшейся рытвиной опустил туды руки и бережно вынул усё ту сказочну траву. Вже тутась вон положил колюку на оземь, а сам взял листок подаренный духом и кинул евось на донышко ямы да стал ту рытвину засыпать землюшкой.
  - Борюша, давай сюды светоч,- произнёс вынырнувший из белёсой пелены Сеслав.
  Воин сжимал у руках цельну охапку тонкого сушняка, присыпанного сверху, малешенькими капельками водицы, коя садилась на серовату кору ветвей, кадысь вони соприкасались с парящим туманом. Сеслав порывисто бросил хворост на землицу-матушку и тот, примяв густы травы, улёгся на них свёрху, посем вон торопливо принял протянутый отроком светоч. Вопустившись на корточки воин, расшерудив ветви, положил светоч прямёхонько у их серёдку, да тут же прикрыл его сверху сушняком. Ветви не мешкаючи чуть слышно затрещали и неспешно начали разгоратьси, огнь ярким плясом вскочил на их высохшу кору, и резво запрыгал на них, рассыпая окрестъ собя мелкими крапинками искорки, да выбрасывая уверх густоватый дым, разгоняющий у разны стороны парящее утреннее марево. Огонь набираючи силы и разгораючись принялси похрустывать ветками, словно Гуша поедающий рыбьи кости.
  - Крас!- зычно крикнул Сеслав, поднявшись с корточек да вобращаясь к парню.- Поспешай, у ны усё готово.
  Крас тем времечком закончил закапывать рытвину, он слегка прибил ладонью оземь, а вуслыхав призыв Сеслава, вскочил на ноги, при энтом не забыв пояти у леву рученьку длинноватое растеньице, а у праву меч.
  - Уйдите подальче от костерка,- изрёк парень и Борилка разглядел на лице евойном не свойственну Красу сурьёзность и каку-то грусть, будто колюка касаясь кожи, чавой-то нашептала ему до зела неприятное.
  Сеслав и малец вуслыхав указание Краса поспешно отступили назадь, и тадысь парень чуть ли не бегом подскочил к костерку. Вон протянул уперёд леву руку, у которой сжимал сказочну колюку, расположив её над приплясывающим рыжим пламенем костра, да нанова на миг замер. А Борилка бросив взгляд на вытянуту руку, узрел лежащее на ладони растеньице кые оканчивалось веретёнообразным, морщинистым, сероватым тельцем с хрупкими, изломанными, витыми корешками, отходящими от него у разны сторонки, да схожими с тонюсенькими ручками и ножками. Там же идеже зачиналси стебель, у корня ревяки, находилась така же морщинистая круглая, с рубцами по поверхности, головёшка, и тощенькая шейка перьходящая у тельце. Бориле ано почудилось, шо на головёнке колюк-травы находятся два глазка такусеньких, малюсеньких, ярко-красных и словно ротик - тонка щелочка. Корень ревяки смахивал на маненького человечка... старенького и усплошь покрытого морщинами... и вжесь исхудалого, тощенького, замарённого жизтью.
  Крас вздел голову и посотрел у голубеющее небо, озаряемое красным солнышком, а як тока роть- щелочка растянувши уголки, широкось раззявившись, издало громкое, прокатившееся по гаю: "Ук!Ук!" парень, без задержу, бросил растеньице у пламя костра. Ревяка упавши в костер, чичас же вспыхнула, будто пропитанная смолой береста, и тады ж в огонь положил вьюноша свой меч. Раздалси пронзительный окрик: "Квик...квик....!" то кричала не ревяка, а ктой-то другой, судя по сему, прячущийся за деревами у березняке, посем послухалось громко шипение и из костра увысь вырвалси густой серый дым. Вон был таким плотным, шо абие окутал своей хмарью и Краса, и Сеслава, и Борилу.... И напитав собой поблизости усё, кажись застлал сами дерева, травы и небушко, оттово ничегошеньки не стало видать. Обаче дым тот был не просто серым, у нём поблескивали масенькие крупицы голубых искорок, тех самых (як показалось мальцу) которые выдохнул из собя, при прощание с Кострубонькой, Крас.
  Густой дым усё ищё парил околот мальчика кады раздалси страшный треск, точно ломалси ствол дерева, и Боренька взволновавшись, огляделси, да увидал, як нежданно осела хмарь к долу, вопустившись на травяны заросли, и, впитавшись в их зекрый цвет, оставив на тонких стеблях да листах растеньиц лишь крупны капли прозрачной росы. А там иде стоял Крас днесь ни зрилось, ни вогня, ни ревяки, ни даже места от огнивища сице будто и не було усего того николи. На зелёной же, почти смарагдового цвету, густой травушке с немножечко склонёнными стеблями покоилси лишь овый меч. Он достигал у длину локтя два с половиной, по полотну плоского клинка меча шли долы, кои занимали вжесь не меньче трети евойной ширшины и немного суживались к его оконечности. Сам клинок имел закруглённый конец, а грибовидное навершие, рукоять и перекрестие были украшены каким-то чудным узором из серебра. Но больше сего, нонче, поражал своей необычностью клинок меча, вон был покрыт свёрху тонким слоем голубоватой изморози, чуток поблескивающей, при свете пробивающихся сквозе дерева леса, подымающихся широких лучей красна солнышка. Крас маленечко любовалси энтой перьливающийся, поигрывающей изморозью, а опосля опустился пред мячом на одно колено и с усем почтением взял в руки зачурованной меч. Вьюноша также неспешно поднялси с колена и выпрямившись провел ладонью, вроде як оглаживая, по голубоватой поверхности клинка да вусмехнувшись, молвил:
  - Кажись инеем покрыто, а лезвие тёплое як живое, будто дышить.
  Сеслав подошёл к парню ближее, не сводя очей с зачурованного меча, и также аки и Крас нежно провёл, несколько раз ладонью по клинку меча да кивнув, произнёс:
  - Точнёхонько гутаришь... тёпленькое лезвие...но може воно тепло сухраняеть занеже лёжало у костерке, усё ж у самом пламени было. А чаво Кострубонька сказывал ащё?
  - Балякал,- пояснил Крас и вставил свой дивный меч у деревянны ножны, обтянутые сверху тёмной, бычьей кожей.- Шо тяперича вон защитить меня у любой битве... не важно со людьми, духами аль Асурами. А посему должон я днесь беречь нашего Борюшу... поелику токмо Борюша и сможеть добыть тот меч Бога Индры и защитить наш народ от зла.
  Парень закончил калякать и по-доброму взглянул на стоящего осторонь Борилку, вон протянул руку и потрепал его по светло-пошеничным волосам. И тока чичас мальчоночка, може оттогось нежного прикосновения руки Краса, вуслыхал як наполнилися зелёны нивы развесёлым щебетанием и долгими песнями птиц, а Асур Ра ужо вышедший на голубу гладь небушка, едва повернул у бок свову божественну голову, тряхнул златыми завитушками волосьев, и оглядев столь любимый им Бел Свет, ласковенько улыбнулси.
  - Ну, тадысь...,- скузал Сеслав и стряхнул с длинной рыжей брады капли росинок, осевших тама кады, улёгси дым и туман на оземь. - Можно отправлятси к нашим... оно чуя я ны там дюже заждались.
  Кадысь Сеслав, Крас и Борила возвернулись к месту ночлега, то узрели, шо окромя Быляты, дозорившего сон странников, вжесь пробудились Щеко, Сом и Гордыня да расположившись окрестъ костра негромко балабонили. Волы Бога Ра неторопливо повлекли златой воз по небосводу и Борилка глянув на них снизу уверх заметил аки тяжелёхонько вони перьступають по голубой тверди, словно тягостен им тот извечный труд... словно силы у них уже не те... словно старость коснулась их своей корявой рукой. И малец, днесь вызнав, шо усё смертно на Бел Свете, да и у самой Поселенной, востановившись усмотрел, шо и у златой шерсти тех волов вроде як мелькають белы тонки паутинки-волоски, величаемые седыми, да присущие усему стареющему. Отрок ищё миг всматривалси в изумительное, чарующее своей теплотой и светом красно солнышко, а засим поспешил вслед за Красом и Сеславом. Краешком глаза увидав, шо над болотными землями, продолжаеть висеть разрозненная, редкая пелена, какого-то бледно-зеленоватого цвета, а волшебная, жёлтая тропка ярко светится на поверхности мхов, и кажись точно поверх буроватой водицы.
  - Ну, чавось? - вуслыхал мальчоночка взволнованный голос Быляты.
  Старшина воинов, лишь тока путники вышли из гая, поднялси на ноги и торопливо направил свову поступь навстречу к ним. Крас подойдя к отцу, встав супротив няго, извлёк из ножен свой меч, и протянул евось Быляте. Меч ярчайше полыхнул голубоватой посеянной по его полотну мельчайшей изморозью, и в свете дня казал дивный узор, будто плетёная паучиная сеть. Старшина воинов, принял от сына меч и осмотрел его, при сём том издавая тихие, восторженные возгласы, на вродь "о...о...о" и "а...а...а". Щеко, Сом и Гордыня, также як и Былята, поднявшись от костерка, подошли и обступили свово соотчича, да не мнее пленённые зачурованностью меча, восхищенно разглядывали да оглаживали пальцами его изумительный клинок.
  - Да, ужось,- прогутарил Былята, возвращая меч Красу.- Выходь не зря тя сын, нонче ночью сон не брал. Видал како чудо, як дар получил от Кострубоньки.
  - Агась,- довольно молвил Крас и вуставилси глазьми в родненькое лицо свово отца.- Ну, сице тады можно у стёженьку отряжатьси... вже пора, утречко у самом разгаре.
  - Не-а...,- покачивая главой ответствовал Былята.- У нонешний денёк ни кудысь не пойдём.
  - Чавось сице?- вопросил Сеслав и тронулси к костерку, абы присесть подле негось да вотдохнуть.
  Соратники зараз двинулись следом за ним, не токмо воины, но и малец, а Былята негромко закалякал так, абы не разбудить поколь почивающих путников:
  -По болотным землям дух сказывал шагать нам не меньче дней пяти... А може он- энтов путь будёть и паче долгим, кто ж знаеть то? Зане и Лихо там жавёть и нежить... А посему, мы сице порядили, надобно допрежь, чем тудысь отправитси, на всяк случай, запастить снедью... Вжесь каки те места и чавось у там водиться и вовсе не ясно. Ну, воно и побудем ныне тутась, наловим, зажарим, а завтры с восхода красна солнышка и у дороженьку отправимся.
  - Оно то верно вы порядили,- согласилси Сеслав, и слегка закряхтев, точно старец, вуселси на бревно у костерка, да расправил уставшу, от долгой ходьбы, да стояния, спину.- Ну, тадысь мы утроём уляжимси отдыхать, потому як ночку мы не почивали... а вы пропитанием и займитесь.- Вон повертал главу управо и воззрившись на отрока, продолжающего медленно подходить к няму, сказал,- Борюша ты давай тоже укладывайси спать, да котомочку,- Сеслав поднял с оземи котомку мальчика, да протянул её ему навстречу.- Кою Былята сице небрежно бросил на землюшку, к собе поближее прижми. А то эвонтов... соратник твойный, Гуша пробудитси, да ненароком съист нашего ванова червячка, и нам тадысь неможно будеть перьйти у те трясины.
  Малец широкось просиявши, и перейдя с шага на скок, обежал подходящих к костерку воинов, каковые тяхонечко засмеялись вуслыхав про шишугу. Вон прынял котомочку у Сеслава и став стоямя, огляделси, на чуток даже растерявшись, не могучи найти свой охабень на прежднем месте да не понимаючи иде ж яму тады ложитси почевать.
  - Иди на мой охабень,- пробалякал Сом, вон остановилси позадь отрока да узрев оное недоумение, провёл широкой рукой по его светло-пошеничным волосьям.- Я твой тудысь перенёс, заместо подухи под главу положишь.
  Борилка задрав голову да глянув во светлое лико воина, послушно кивнул, и направилси к третьему костерку, идеже покуда кочумарил Гуша да Ратмир. Шишуга, тяперича переполз к кемарещему Ратмиру, и, обхватив его мощну руку своими ручищами, прижалси к ней усем телом, а головёшку приткнул к плечу воина, который почивал лёжучи на спине. Гуша тулясь к воину на энтов раз не стонал и не поскуливал, а наопок дремал тихонько. Вон вывертав свову нижню губу густо пущал белу слюну, оная стекая тонкой реченькой прямо на рубаху Ратмира, обильно напитывала ейный холст своей сыростью. Оглядев довольно почивающего шишугу, Борила шагнул к охабню Сома. Он торопливо вулёгси на него, да як и советовал Сом, подложил под голову свой охабень. А опосля поверталси лицом к костерку, который негромко похрустывая сухими ветвями сугревал усего мальца да пыхал рыжими всплесками огня прямёхонько в глаза. Мгновение спустя кадысь очи отрока сомкнулись, вон покрепче прижал ко груди котомку, у коей точно почувствовав тепло Борилкиного тела, еле слышно застрекотал ванов червячок.
  Борюша пробудилси оттогось, шо вуслыхал, кажись прямо обок уха, чьё-то посапывание да плямканье. Он открыл глаза и прямо над собой увидал... немногось не привлекательное лико Гуши, с бледно-буроватой кожей, широченным приплюснутым носом, да нависающим лбом, покрытым корявыми морщинами, заканчивающийся кудреватыми, густыми бровьми слегка двигающимися. Малец лежал на спине, а столь дорогая котомочка приткнулась к евойному правому боку, шишуга вже поместившись сторонь, низко клонил над ним свову огромну головёшку. Рот Гуши чавой-то сызнова жёвал, и на вывернуту губу, возлежащую на большеньком, выпирающем уперёд прямом подбородке, обильно текла слюна перьмешанная с остатками кушанья, зелёны очи таящиеся идей-то под тёмно-бурыми бровьми пристально взирали на отрока.
  - Ты чё?- зеваючи вопросил мальчик, да разведя у стороны руки, потянулси.
  - Чё... чё... чё сици спись долзи?- спросом на спрос ответствовал Гуша и пошевелив своим приплюснутым носом, зекнул глазьми на котомку.- А чавось то у тибя в котомки шибулшит... шибулшит и шибулшит и тихонько так стликочит?
  - Тось у меня ванов червячок,- пояснил Борила.
  И абие мальчуган подалси уперёд, намереваясь поднятьси с охабня. Шишуга мгновенно отодвинулси от мальчика управо, при том вдругорядь зыркнув очами в направлении лежащей котомки. Боренька сев, покрутил головой, ащё раз зевнул, и, нащупав правой рукой котомку, на всяк случай, подняв её, положил к собе на вытянутые ноги, да досказал:
  - Мене его, днесь ночью Кострубонька подарил, абы вон нам у стёженьке по болотам чисту воду казал.
  Глаза шишуги наблюдающие за перьмещением котомки с охабня на ноги Борюши, немедля полыхнули ярким зеленоватым огнём. Он перьстал шамать и порывисто сглотнув таящееся у рту, подняв руки с землице, колготно потёр меже собой длани и беспокойно оглянувшись, вроде як проверяя никтось его из воинов не слухаеть, молвил:
  - Ох, Болилка! до чиво ж ванов чилвячок кусный... ох! плямк...плямк... кусный... Дай... дай... мини иво... а я тиби сам чисту водису лазысу... я ж знаишь ак башковит.
  Малец негромко рассмеялси, соглашаясь с шишугой, шо вон и ей-ей, як прав насчет своей головёшки, кыя, истинну гутарить, була башковитой. Обаче то балякать услух не стал, абы не обидеть шишугу, а посему произнёс:
  - Не-а... Гуш... не дам. Зане ентов ванов червячок не кусный... Он наверно дух какой-то лясной... и подарен мене Кострубонькой для делу, а не просто сице... не для живота твойного. Да и засим, вон такой маханький, ты ево у роть положишь и не заметишь како он вкуса.
  - Замичу... замичу...,- торопливо ответил шишуга и в подтверждение сказанных слов закивал своей большушей головёшкой, опосля он резко повернул её у сторону чернолесья, и, узрев выходящих оттедась Сома и Былята несущих у руках охапки сушняка, добавил,- давай... Давай сколее... я иго поим и замичу...
  - Ты чавось не уразумел,- громко засмеялси Борилка. И занеже шишуга навис своей главой над котомкой и даже раскрыл широкось рот, зашевелив у нём языком, мальчик упёр ладонь в выступающий уперёд лоб Гуши и несильно оттолкнув его назадь, скузал,- жучок ентов он нас у няшах от жажды спасать будять... Я ж те балабоню, вон дух какой... Ты ево ноне сглотнёшь, а вон ураз в животе твовом вырастить, обратившись у духа како и разорветь тобе на части... на кусочки... И ничавось от тобе не останетси... ано твоейной лялизки.
  Шишуга не мешкая сомкнул уста, спрятав унутри рта столь любиму им лялизку, да присмирел. Зане можеть вон представил собе, аки разрывая ево тельце на части и кусочки появитси какой-нить лесной дух, сжимающий у мощной руке длинный, зелёно-серый язык.... и вжелание жвакать ванова червячка у Гуши без задержу пропало. Надсадно вздохнув шишуга поднялси на ноги, покрытые короткой, тёмно-бурой шерстью, упрочем як и усё тело, и руки, склонил к долу свою здоровенную голову да поплёлси прочь от Борилы. Малец поглядел в сторону уходящего горемыки Гуши, каковой обойдя Любина, оный беззаботно посмеивалси слухая молвь мальчонки и шишуги, да помешивал деревянной ложкой горячу похлёбку, пристроившуюся над ихним костерком, направилси ко ближайшей берёзе, шоб як смекнул Борил в тиши ейной половить букашек.
  К костру подошёл Былята да швырнув на оземь ветви, стряхнул уцепившиеся за холст цветастой рубахи веточки, и крупинки земли, а опосля опустившись на присядки, начал ломать принесённый хворост да подкидывать его у огонь. Сом же направилси к костру, за которым усё ищё почивали Сеслав и Крас, жёлаючи поддержать жизнь огня и у нём.
  - Ну, ты, чавось Борюша, выспалси, аль тобе ентов похититель котомок пробудил?- вопросил, усмехаясь у курчавые вусы Былята.
  - Похититель котомок...- изумлённо прогутарил мальчуган, да развернув главу у направлении старшины воинов, удивлённо на негось вуставилси.- Ты о чём таком гутаришь дядька Былята.
  - Дэк... як о чём... об ентом самом... твоём соратнике Гуше,- заметил Былята и порывисто дунул уперёд, изгоняя от лика густой сероватый дым, выпорхнувший из костра стоило токмо у него подкинуть сухих ветвей.- Як вон токась проснулси, поутру, сице ну-кась носом, да ушами водить из стороны у сторону, а опосля аки сиганёть к тобе... Хвать котомку со груди твоей и текать... Насилу мы с Сомом евось догнали да котомку отобрали.
  - Я вдумал эвонто колоид... колоид,- откликнулси Гуша из-за березы идеже, притаившись и зычно плямкая, вылавливал из выси языком каку-то живность, оттогось голос звучал ево приглушённо.- Думал энтовный колоид... днись у Болилки виносик Лугового созжлёть.
  -Агась короед...,- усмехаясь изрёк от соседнего костра Сом.- Оно як у ны того самого короеда заменяешь ты... поелику нам надоть пужатьси лишь тобе... И вжесь хватить Гуша тындой прикидыватьси... Нешто короед могёть зачурованный веночек жёвать.
  - Ну... кто иво знать... того колоида...,- долетел постепенно удаляющийся глас шишуги, ужотко из глубины леса.- Мозжёть иму энтова зачулованность дюжи плиятна.
  Борила вуслыхав ответ Гуши весело и задорно засмеялси так, шо Крас, верно разбуженный энтим весельем, негромко хмыкнул, поддерживаючи радость мальца, да повернулси на бок, подставив огню костра свову мощну спину. Мальчоночка огляделси, и, не узрев большу часть путников, абие перьстал хохотать, да обратившись к старшине воинов, поспрашал:
  - Дядька Былята, а куды усе подевались?
  - Пошли во главе со Гордыней сыскивать укрыв-травку, шоб зажаренное мясо у неё укрыть и воно не портилось,- пояснил Былята и пошевелил прогорающие ветви во костре кривоватой, короткой тычиной.
  - А...а...,- зевнул отрок и вукладываясь на охабень, положил котомку справа, прижав её к собе.- Ну тадысь, я ащё подремлю... занеже Гуша вжелаючи слопать ванова червячка разбудил мене.
  - Дэк, шо ж, подреми Борюша... подреми,- негромким голосом пробачил Былята и принялси нанова, подкладывать у огонь сухи ветви, переламываючи их надвое.
  Мальчик вудобно пристроившись на охабне Сома, да подложив под главу ладони упёрси взглядом во небесный купол. Он скорей сего проспал больчу часть дня, потомуй как воз Ра ужо миновал две-трети неба и тяперича двинулси к закату, к западению красна солнышка. Небесная лазурь поражала своей чистотой, на ней ни було, ни водного облачка али белого пятнышка, лишь нескончаемая голубизна далёкого свода. И почему-то казалось Борилке, глядять на него, проступая скрезь ту лазурь, тёмно-голубые очи Асура Крышни, таки широкие и крупные, будто охватывающие боляхну часть небесной тверди. Теплый и лёгкий Летний ветерок Догода, самый добрый из Асуров, похожий и обликом, и нравом на мать свову Богиню Немизу- приносящий свежесть жарким летним деньком, нежданно пролетел иде-то недалече от мальца, чуть задев его лико прохладным дыханием. И Борила разглядел, шо Догода молодой юноша ражий и сильный, чем-то схожий с Красом. У Асура были такие же, ковыльного цвета, волосы, коротка, не густа борода да редкие вусы, а на голове его находилси плетённый из васильков веночек. Догода одетый у голубо-прозрачну одёжу, ноли незримо скользящую по воздуху, имел за плечьми широкие, перьливающиеся жёлтым и зелёным светом крылья. Асур содеял круг на мальчоночкой, засим на морг завис над ним, евось большие крылья легко и еле заметно поддымались увыспрь, да вопускались удол. Бог ласковенько посотрел на отрока лазурного цвета очами и просиявши, резво мотнул головой, и тады ж с евойного василькового венка, сорвалось несколько голубоватых лепестков цвета, вони закружились у воздухе и медленно полетели униз, прямо к лицу Борюши.
  Мальчик удивленно наблюдал як голубоватые лепестки неторопливо вопускаются ко нему. Кады ж вони упали на его праву щёку, то сей же сиг обратились у капли водицы. Капли скользнули по коже щеки да скатились к приоткрытому рту отрока, и, сорвавшись с нежно-алой верхней губы, улетели униз, стремясь впасть прямёхонько на язык. Мальчишечка сомкнул уста и сглотнул энти капли, ощутив сладковато-медовый вкус, такой словно проглотил вон не васильковы лепестки, а капли мёда. Догода ищё ширше вулыбнулси и кивнув напоследок головой, мощно взмахнул крылами, обдав мальца порывистым, прохладным ветерком и вумчалси удаль.
  " Съисть нектар со лепестков василькового веночка Асура Догоды,- припомнил слова свово дедки Зарубы Борила,- год не ведать никакой хвори".
  
   Глава пятнадцатая.
   Хмыри.
   Рано поутру странники собрав свои котомки, водрузив их на плечи, сойдя со взгорья, ступили на желтовату светящуюся тропку Кострубоньки, коя пролегая по землице была плотной, а стелясь поверх окошек, при ходьбе казала водицу у которой слегка утопали подошвы сапог.
  Первые два дня вид болот не менялси. Пухлые полстины мхов перьплетённых стеблями ползучих растений, да низких кустарничков, на оных инолды росли корявые, истощенные деревца с вельми жиденькой кроной. Из зелёных окошек водицы, похожих на слюду, выглядывали голые, без коры, ужо точно обглоданные, коряги, ветви да стволы деревов.
  Проведённая первая ночь у болотных землях на покатой, выпукло-выступающей кочке, пристроенной среди водицы як островок, приютившая на себе усех путников, была тихой и спокойной. У энту ночь не слухалось окриков зверья, птиц, духов и нежити, лишь шибко донимали странников жужжащие жутко большущие комары, аль поменьче мошкара, старавшаяся напитьси людской крови упрок и намеренно лезшая у очи, роть и нос. Вставший с утречка Любин почувствовал каку-то слабость и головокружение, а бледность его смуглого лица не свойственная воину, смутила усех евойных соратников. Обаче к вечёру второго дня почуяли дурноту и головокружение Борилка, Щеко, Гордыня и Орёл. Любин и Гуша же, ко сему прочему, вуслыхали скрипучий звон в ушах, отчавось шишуга, горестно покачивая головёшкой, вяще не бежал, а неспешно плёлси за мальчиком прикрывая ладонями свои большенькие, оттопыренные вухи.
  Борила во время ходьбы частенько востанавливалси и оглядывалси, обозревая болота. Ему усё времечко казалось ктой-то злющими глазьми сотрит у спину, вжелаючи напакостить. Но стоило мальчугану обернутьси, шоб узреть того недоброжелателя, як в очередном тёмно-зелёном, топком окошке чавой-то громко булькало, а на поверхность водицы выходили здоровенные, лопающиеся и выбрасывающие увыспрь неприятный, кисловатый запах пузыри, и у те самые, злющие очи исчезали, али може тока таилися. Иноредь по болотам разносилси протяжный, тягучий окрик, чем-то схожий с воем волка. Он вэнтов окрик вылетал из раскиданных по болоту невысоких кочек плотно поросших мхами тёмно-бурого, ярко-зелёного али искрасна-черноватого цветов, и, перьлетая чрез путников ударялси об очередну кочку, да словно тонул у густоте тех переплетений.
  К концу второго дня небо, доселе освещаемое красным солнышком, заволокло тёмно-серыми тучами и посыпалась мжица, мельчайший дождь при ненастье. Вон шёл сувсем недолзе, а кады резко прекратилси, над болотами повисла плотная, серая хмарь. Энто марево вышло из самой болотной полстины, из кочек да окошек, и, поднявшись кудый-то увысь, загородило от путников само небушко, и тадыкась пропали мучавшие доселе странников здоровенные комары да мелка мошка. Тропка хотя и блистала своей желтизной, но у такой сырой густоте казалось возникала сразу под ногой, а посему ейну извилистость было тяжко узреть. Поелику пару раз, чуть не шагнув у окошки с водицей, Былята предложил располагатьси на отдых. Оно ко всему прочему справа от тропки появилась поросшая тёмно-зелёными побегами брусники и морошки, до зела ладная кочка, выстланная понежь кустарничка подухами мха. Ванов червячок, пущенный с ладошки Борюши, опустилси своими махунечкими, короткими лапками на водну гладь небольшого окошка, шо своим боком омывала ту кочку, и заскользил по водыке, поясняя усем своим видом- пить отседова можно.
  Гуша измученный скрипом, часточко возникающем у евойных ушах, первым сиганул на ту кочку-полянку, и, усевшись посерёдке, резвенько пару раз подпрыгнул уверх, показав странникам, чё вона годна для ночлегу. Утомлённые дальней дорожкой, странники не мудрствуя лукаво, расположились на ней. Любин обессиленно доплёлси до кочки и вуставше на неё повалилси, прямо у тёмно-зелёные побеги растеньицев, подсунув под голову котомку и абие закрыл глаза, утак он расхворалси. Наскоро пожвакав, да накормив своего недюжего поряшили в энту ночь дозорить подвое, у начале Щеко и Сеслав, а с полуночи Крас да Гордыня.
  Вскорости густота хмари вусилилась, чудилось будто вовсе и не солнышко то ушло за край небосвода, а просто болотны испарения поменяли цвет, обратившись у черноту. Тишина болот была жуткой, тока нынче к ентому чувству примешивалась ащё и тревога. Не было слыхать даже выскакивающих с под кочки пузырей, вони ежели и вылёзали из водицы, то лопались вжесь оченно тихо, оно верно сами страшились чавой-то в эвонтом густом мареве.
  Борила притомившийся за день, снявши туло и лук, пристроил их на мху, очищенном воинами от побегов растений, подле собя, и, положив под щёку праву ладонь, прижал ко груди котомку, у которой притих ано жучок не желаючи стрекотать, да заснул. Благо летние ночи были тёплыми, и, несмотря на болотну влажность, не охлаждали кочку, а наопако вроде як и сугревали.
  Мальчик спал вельми крепко, и не сразу пробудилси кадысь его довольно сильно потрясли, а после усадив на мху хорошенько тряхнули дэк, шо вон подлетел у высь и на миг выпустил из рук драгоценну котомочку.
  Одначе приземлившись на мхову подуху Борила вощутил, ак у руки к няму впала котомка. Он резко открыл очи, и первое чавось понял, шо ктой-то дюже громко и пронзительно гамить. Токась мгновение спустя мальчик распознал в энтом, схожем со звериным гике, голос Гуши. Торопливо оглянувшись, шоб узреть верещащего шишугу который заснул на вершине кочки, Боренька почувствовал мощный удар, раздавшийся прямёхонько под ним, словно ктой-то жёлал выйти из поросшей мхом кочки. Да не просто жёлал выйтить, а, по-видимому, намеревалси вырватьси, оттогось сице мощно и тарабанил в оземь.
  Ночь была у самом разгаре, а чёрная хмарь распавшись, утопла в водных окошках, або поднялась у небеса, прикрыв своей мглой и луну, и звезды. Окрестъ мальца парила темнедь така, про кою гутарять "хоть глаз выколи", и тока жёлта тропинка, лучисто горела у ночи, освещая тем светом и окошко, и кочку, и стоящих на ней воинов. Чьи-то сильны руки вухватили Борюшу и выдернули с кочки, у последний миг мальчонка вуспел нащупать левой рукой свой лук и ремень от туло. А таче вон оказалси за спиной Краса, стоящего на тропке, чуток погодя сторонь ужось находилси жмущийся к широкой спине Сома Гуша, не прекращающий верезгать.
  - Чё...чё прилучилось?- вопросил малец, вертая головой и пристраивая котомку, туло и лук за спину.
  Вон выглянул из-за спины Краса и увидал, як Щеко и Былята, торопливо подняли обессиленного Любина, да выведя на тропку, посадили его позадь возвышающегося Ратмира, а посем вынули из ножен мячи, и, ступив к кромке кочки, направили их на неё.
  - Чё...чё...- завизжал Гуша прямо в ухо Борилке.- Энто Лихо хочить выть из кочи и сих... сих ны пожилвить... И ничивосиньки ни воставить... ни лучик, ни ножик, ни лялизки... ох!
  - Цыц...,- прикрикнул на него Сеслав, он последним покинул вздрагивающую кочку, и токмо чичас ступил на тропу, также як и евойные соратники направив на неё остриё своего меча.
  А покрытая мхами кочка, освобождённая от перьплетающих её стеблей, усё продолжала вздрагивать, и точно подпрыгивать, кажись отталкиваясь отчавота. Без сумнения из неё ктой-то рвалси наружу. Вода окружающая эвонту кочку громко бурлила, будто жёлала закипеть. Большущие, почитай с кулак пузыри лопались с мощным, раскатистым треском, таким, точно то Бог Позвизд стремительно пронёсся по лесным дубравам безжалостно ломаючи стволы деревов, да крепкие сучковатые ветви. С под мха стали доноситьси протяжные вздохи, стоны да хрипы.
  Обаче нежданно кочка перьстала подпрыгивать и замерла, и ужось словно утопла в водице ноли до серединке, ащё морг, и, рассекая мхи надвое из неё полезли ростки аль може корявые ветви. Воины тряхнули мечами, вроде ощущая их силу, а Борила поспешно достал из туло стрелу.
  И тады ж кочка, на маленечко затихшая и ушедшая под воду, немедля вынырнула, выскочила уверх и закачалась, заходила ходором и те тонкие растеньица, шо повылазили из неё, принялись расти скорее. Малец зрел, выглядывая из-за Краса, аки те трёхпалые отростки, вытянувшись увысь оказались не растениями, а длиннющими, костяными пальцами существ аль духов... ужо вернее молвить нежити. Ащё мгновение и из мха выглядываеть тонкая, будто обрубленная с двух сторон кисть, схожая с человечьей, тока трёхпалая, без кожи и жилок. Чёрно-зелёные кости токмо местами были покрыты обвислыми кусками красной плоти. А рука усё продолжала лезть вверх, и скорёхонько вона казала собя по локоть. И тады ж вынырнул из мха человеческий череп сувсем голый, не имеющий плоти, лишь с остатками зелёных волосьев на макушке. У то ж мгновение, с другой стороны от головёшки, стремительно разрывая мох на части вырвалась права рука, такая же непривлекательная на вид аки и левая. Она выскочила так бойко, шо Борила вздрогнул, а усё пужающийся шишуга истошно завизжал.
  Права рука приветственно помахала зелёными костьми, иде наблюдалось тоже три пальца, и на длинном среднем пальце веретенообразно была намотана плоть. Засим вона согнулась у запястье и ухватив жидки волосёнки на головёшке, порывчато дёрнула уверх, помогаючи таким вобразом вылезти собе из мха. Одначе волосья от резвого тогось рывка, сорвались с главы. И хотя тело усё ж выскочило из мха до серёдки груди, но вся эвонта невзрачно-противная зелень вуказалась у руке нежити, и вона описав небольшой круг запустила ту гниль у путников. Взлетевшая у выспрь волосня, унезапно, прямёхо у воздухе, обернулась в здоровенну зелёну неясыть, со двумя жёлтыми, круглыми глазьми да двумя могутными крылами кыими она абие принялась махать. Неясыть подлетела к стоящим на тропке странникам, и широкось расставив пальцы с мощными когтями, начала на них нападать, стараясь вонзить ту остроту в головы. Особлива вжелалось неясыти одолеть Борилку и Гушу, а посему усё времечко летала она над ними, ко всему прочему, осыпая их мельчайшими похожими на пыль мошками, каковые назойливо врезались в рубаху, штаны, путались у волосах.
  Мошки проскальзывая сквозе холст рубахи и штанов устремлялись к телу отрока и нещадно, да болюче егось жалили. У также болюче вони жалили горемыку шишугу, занеже для них коротка шерсть Гуши не представляла преграды. Воины пытались рубануть птицу мечами, но их клинки проходили скрезь неясыть, не вуставляя на ней никаких ран. Мальчоночка же отмахивалси от птицы и мошек стрелой, которую покуда сжимал у руках сице, и, не успев вставить у лук. Неясыть вдругорядь свершила круг над мальчиком и её когти унезапно прошлись по левому плечу Борилы, разорвав на нём рубаху, и на крохотку впившись у кожу. Малец еле слышно дохнул, и шибанул по птице стрелой, пытаясь скинуть её с собя. Та тутась же покинула плечо Борилки и взлетела уверх, и тадысь резко развернувшийся Крас, словно почувствовавший тяжёло дыхание отрока, легонько взмахнул своим, покрытым изморозью, мячом, да разрубил неясыть на две части. Громко вухнув птица, медленно закружившись у воздухе, полетела униз рваными, зелёными клочьями волосьев нежити, и, упав в воду, сразу вутопла.
  Покуда Борюша отбивалси от неясыти и отмахивалси от мошек, вон не обратил внимания, шо из кочки лезла ни водна нежить, а ня меньче десятка таких же вуродцев, у оных взамест тела были чёрно-зелёные кости, местами также як и руки прикрытые красной плотью. Голова ж нежити казала из собе зелёный, человечий череп с пустыми глазницами, и щёлкающей нижней челюстью полной зубов, каковая всяк раз раскрываясь испускала из нутрей разны звуки: стоны, всхлипывания, инолды и верезг. Мошки выпущенные неясытью ащё продолжали жалить тела путников. Днесь вони, перьместились с Борилки и шишуги на воинов, потомукась из раны на плече, шо вуставили кривы когти неясыти, стала вытёкать юшка, оборачивающая у бчёлок, которые тут же отогнали от мальца усю мошкару.
  - Вох!...вох!...- жалостливо воскликнул Гуша, узрев отлетающих от мальчика бчёлок, смело вступающих у единоборство с мошками, и явно одерживающих над ними вверх.
  Шишуга поспешно подтянул нижню губу, вукрыв ею даже кончик носа, и для верности прикрыл эвонто усё ладошкой, абы наверняка спасти свою лялизку от жал бчёлок.
  Нежить вылезшая из кочки, тяперича топталась на мху, перьступая с одной чёрно-зелёной костяной стопы на другую, со тремя долгими, корявыми пальцами на концах. Прошло како-то мгновение и их тела покрытые красными кусками плоти, да тонкими, будто разорванными жилами стали преображатьси. Мох укрывающий кочку унезапно шевельнулси, точно ожил, да начал неторопливо перелазить на стопы тех существ. Вукрыв стопы и длинны костяны перста, вон двинулси по ногам увысь, тудыличи по щиколотке к коленам, по бедрам к сраке. Мох обволакивал само тело, медленно перьползал на руки и подымаясь кверху наконец покрыл собой голову, вжесь не тронув тока самого лица и, оттогось у там сице и остались зиять пусты глазницы, иноредь удруг яро вспыхивающие красными вогнями, зелёный костяной лоб, щеки, подбородок, клацкающие зубами челюсти, да небольша дыренция на месте носа. Кады мох полностью сокрыл собой тело, руки и ноги, то немедля поменял свой цвет и вид, да стал схож с тонкой, влажной и словно покрытой слизью красно-бурой кожей, с какими-то перьливчатыми радужными крапинками по поверхности. На голове у нежити шибутно вылезли всклокоченные, долгие, зелёные волосья, весьма шибко, дотянувшиеся до их корявых плеч, и вулеглись на них свёрху. А вопосля, ужось будто разомкнув кожу на коленях в сторону, выросли уперёд остры, коротки шипы.
  - Хмыри,- молвил Былята и воины чуток расступились, высвобождая место, абы защитить, у тех кто пряталси позадь их спин, Борилку и постанывающего Гушу.
  Любин дюже бледный, сувсем захворавший, опираясь на Быляту поднялси на ноги, и слегка покачиваясь вынул из ножен свой меч. И усё ещё крепко держась за плечо соратника в которое вон точно впилси пальцами, направил меч на нежить намереваясь принять бой сообща с соотчичами супротив воинов Лихо, злобными Хмырями, по байкам беросов встреча с оными грозила человеку смёртушкой.
  - Мячи нам не поможуть,- негромко пробалякал Сеслав, и покачал головой.- Эвонто духи, их мечами не достать... железу вони не бояться... Посему надоть их у воду со тропочки сбрасывать... шоб до рассвету продержатьси... а як Ра на небушко выйдеть они сами под воду уйдуть страшась тепла и солнечного света великого Асура.
  Сеслав не вуспел толком докалякать аки Хмыри сиганули со своей кочки прямёхонько на воинов, жаждая попасть им на плечи. Некий из Хмырей очутилси на спине Быляты, да смахнув с евойного плеча руку Любина, сам пихнул у роть старшины воинов свои пальца и вухватившись за зубы принялси растягивать челюсти у разны стороны пытаясь их разорвать. Други Хмыри заскочили свёрху на Щеко, Сеслава, Гордыню и Ратмира. А две нежити уцепив Любина за руки так, чё водна облапила сам клинок меча, старались утянуть воина у воду, хотясь тот оченно и супрутивлялси. Сом же узрев тако дело начал рубать Хмырей мячом по головам, обаче не нанося им никакого вреда у тем, а засим ухватив одну нежить за плечи принялси отрывать ево от соратника.
  Борилка видал, як из кочки полезли новые ростки- кости. Ужесь прошло лишь мановение и вони обратились у Хмырей, оно как в эвонтов раз усё проходило скоротечней, и вмале новая нежить присоединилась ко своим собратьям. И у ентов раз три здоровущих Хмыря накинулись на Сома, вони схватили его своими клацкающими зубищами за штанины и потянули за собой, намереваясь скинуть со спасительной тропки и ужотко окунуть в окошко с водицей. И покуда воин отбивалси от нежити, двое Хмырей, у тех, шо были понижее да точно поуже сцапали громко верещащего Гушу да ухватив его за ноги и руки, попытались завалитьси с ним у водыку. Обаче шишуга сице орал и вырывалси из рук нежити, чё те никак не могли егось одолеть и вконец обессиленные.... усе и нежить, и Гуша, и отбивающийся от Хмырей Сом рухнули прямёхонько на ту саму кочку из которой продолжало лезть воинство Лихо.
  Водин Борюша не отбивалси от Хмырей, защищенный махоньким воблачком бчёлок, у которые обратилась евойна кровь, вытекающая из раны на плече, он беспокойно вертал головой и размахивал стрелой зажатой у руке не знаючи як помочь путникам. Занеже Хмыри, не однижди подскакивающие к няму, узрев чуть теплющий знак Велеса на груди, да жужжащих бчёлок, победивших мушек неясыти, убирались восвояси и тутась же переключали свой интерес на паче доступных воинов аль орущего шишугу.
  Токмо не усе воины оказалися такими доступными и не защищёнными.... Поелику меч Краса не знающий промаха, може и не вубивал нежить, одначе перьрубал их на части, отсекаючи руки, ноги аль головы. И кады утак несколько нежитей вухватили Орла, сбираясь утянуть его на дно окошка, то Крас аки верный друг абие пришёл на выручку. Вон так рубанул мячом по одному из Хмырей, шо клинок вошёл у нягось в плечо, и, располосовал кожу, плоть и кости уплоть до пояса. Нежить немедленно распалась на части. Права рука и кусок тела отвалились от него, и, упав в окошко, у каковое токась Хмырь хотел вутянуть Орла, утопли. Другой же кусок хмыря, казавший на месте среза искрасно-черноватый мох, порывчато перьдёрнул оставшимся плечом и прыгнул у водицу вслед за отрезанной своей частью.
  И Крас тады ж бросилси на другого Хмыря, перьрубив егось пополам у стане. Упавша к долу верхня часть туловища завалилась на кочку, из оной продолжали вылезать усё новые Хмыри, и придавила своей могутностью ужотко покинувшу подуху мха костяну головёшку. Послухалси негромкий хруст словно ктой-то раздавил чавой-то, и иная часть тела, резво развернувшись, торопливо шагнула уперёд, при том наступив на ащё одну голову Хмыря топорщившуюся подле, да поскользнувшись на ней повалилась к верхнему куску собственного туловища.
  Меч же Краса продолжал разить, освобождая воинов от Хмырей, и у разны стороны полетели руки, головёшки да усяки отрубленны части тела. Они падали у окошки, на кочки да плоски полянки, а покалеченные Хмыри хватая энти куски собственных тел с землице ныряли купно с ними во водыку уходя под неё полностью и выбрасывая вверх лишь боляхные пузыри воздуха, зычно лопающиеся и испускающие из собя весьма неприятные ароматы, какой-то затхлой гнили. Иноколи нежить не подбирала евонти куски тел и тадысь вони... те руки, ноги, да головёшки сами спешно перьползали, аль перькатывались к окошкам стремясь прытче вутопить собя у там.
  Борилка зрел, шо хотя парню и удавалось помогать путникам, но колико вылезающих из кочки нежити усяк сиг увеличивалось, будто их рост и быстрота появления на Бел Свете зависела от числа павших и нырнувших у окошко с водицей. Визжащий Гуша, будучи отбитый от Хмырей, перьместилси с кочки из оной лезла нежить на соседню, паче покатую, и меньшую и вусевшись на её верхушке, подтянувше к собе ноги, и ужесь обнявши их руками, пронзительным криком отгонял от собя воинов Лихо. И те точно и прямь пужаясь таких душераздирающих воплей, обегали и самого шишугу, и евойную кочку. Нежданно Борюша заметил, як с десяток сызнова выросших Хмырей соскочили с кочки и напали на Любина и Сома, на правом плече которого висела отрубленна голова нежити, крепко впившаяся зубами у холст рубахи. Несколько Хмырей запрыгнули сверху на Любина и повалили евось у одно из окошек с водой. Лишь токмо тело воина, обвитое со всех сторон нежитью, достигло водицы и коснулось его поверхности, увысь вырвались здоровенные струи воды, обдав усё окрестъ собя влажностью. А из воды, рассекая её на уймищу частей выскочили руки Хмырей... тех самых костистых, тока местами покрытых плотью, и, вцепившись у рубаху, штаны и волосы Любина потянули сообща с нежитью, шо крепко его оплела, вниз ко дну под воду.
  Сом же не мнее облепленый нежитью, впал на тропу усем своим ражим телом так, чё ноги его уперлись у кочку на которой сидел и ворал Гуша. Воин резво протянул руки уперёд и вопустив их у воду, вуспел схватить Любина под мышки, отчаво евойна голова немедля вынырнула на поверхности окошка. И не мешкаючи громко щёлкнув челюстями, от холста рубахи Сома отвалилась глава Хмыря да, булькнувшись, утопла в водице.
  - Крас! Крас!- загикал Борила, увидав чавось приключилось с дядькой Любином.
  Малец понимая, чё Крас не слышить евойна зова, отбивая от Хмырей Щеко и Сеслава, бросил в сторону стрелу которой отмахивалси от нежити, и кинулси на помощь к Любину. Пробежав скоренько по тропке, вон перьпрыгнул чрез распростёртого на ней Сома и сидящих на нём сверху Хмырей, и, приземлившись на оземь, резко качнулси, оно як нога его на малеша ушла словно у трясинку да изогнулась у щиколотке. Мальчик тяжелёхо зашаталси да не сдержав равновесия, полетел у то само окошко, откудась торчала глава Любина да руки нежити, вожделевшие утянуть воина на дно. Борилка нырнул у водицу, уйдя у неё с головой, и токась над подошвами евойных сапог сомкнулась вода, ярчайшей голубизной сверкнул знак Велеса на груди. Голубы лучи вырвались уперёдь, будто пробив рубаху насквозь, и прочертили у глубине вод широки полосы. И тогды мальчоночка узрел, шо у там у глубине тёмно-зелёных вод пряталось до зела много энтих самых костяных Хмырей. Одначе, стоило лучам прочертить в воде у те самы полосы, як Хмыри зычно и единожды взвизгнули, ужось ажно громче чем орал Гуша, и поспешно отпустив Любина, принялись покидать воды окошка, выпрыгивая из него так, абы попасть у иное.
  Борила вынырнул вслед за последним Хмырём, каковой покинул эвонто водицу, и, опершись подошвами сапог у уходящее с под ног, шаткое дно, закинул назадь руку и проверил на месте ли котомка, да стрекочущий у ней ванов червячок и веночек Лугового. Абие тяхонько зажужжав зависли над его головой бчёлки, кои усё то времечко, шо мальчишечка нырял, суетливо метались над поверхностью вод, ожидаючи евойного всплытия. Гулко перькатывающийся под подошвами сапог мох, был сице мягок, шо малец усяк миг у нём проваливалси и вода доходила ему до шейки. Знак Велеса шибко сиял своим голубым светом, раскидывая широки лучи по водице и озаряя её дивным сиянием.
  Сом, на спине которого сидело три Хмыря, увидав, шо нежить покинула окошко, перьклонилси и нырнул у воду. И без промедлению его спину, страшась коснуться зачурованной воды, вельми проворно покинула нежить, отскочив подальше от края окошка.
  - Бойчее.... бойчее у водицу... к нам,- закричали в два голоса Любин и Борила, домекав, шо мечущиеся по тропке.... тудысь и сюдысь... взад да впрёдь Хмыри не смеють нырнуть в осенённую знаком Велеса водицу.
  Первым зов услыхал Гуша и зане кочка, на коей вон находилси, истошно вопя, була супротив озаряемого окошка, шишуга вставши на корачки, и, оттолкнувшись от вершины, на оной до энтого восседал, в один перьлёт достиг спасительных вод, намереваясь приземлиться у саму евойну серёдку. Токмо во время приводнения, он дюже неудачно попал ножищами прямо в спину, у тот сиг вынырнувшего из вод, Сома. Воин подумав, шо он подвёргси нападению нежити, да плохо разглядев скрезь потоки водицы текущей с его волосьев, ктось на негось вспрыгнул, ухватил шишугу за коротку шерсть на голове, да сорвав с собя, шо есть мочи швырнул у окошко, лежащее справо от кочки на которой Гуша тадысь сидывал, и идеже тяперича топил свово тело очередной Хмырь оставшийся без головы. Шишуга не ожидавший таковой подлости от Сома, и кажись смолкший да сомкнувший роть на малеша, воззрившись, шо евойно приземление произойдёть во владениях ворога, загикал так шибко, шо Любин и Борилка торопливо прикрыли свои уши, испужавшись потерять слух. Промеж того Гуша к дикому граю присоединил мотыляние ног и рук, вернёхонько стараясь энтим действом остановить свойный полёть... и то ему чуток даже вудалось. Оно як быстрота полёта на маленько снизилась, и стопы шишуги коснулись не воды, а плеч того самого безголового Хмыря, каковой нырял у окошке. Резво оттолкнувшись от нежити, Гуша подсигнул выспрь и сварганив у воздухе неповторимый перьворот, приземлилси пузом прямо на тропку, откудась он был подхвачен Былятой за шкирку, аки щенок, и уже сообща с воином нырнул в воду, осенённую знаком Велеса. К энтому спасительному окошку вжесь подбегали Щеко, Ратмир и Сеслав в волосах которого запутавшись пальцами висела слегка поддёргивающаяся кисть руки Хмыря.
  Лишь Гордыня и Орёл были ащё далече. Нежить угнала их по тропке на много впредь и днесь нападала с разных сторон. Крас пробивший дорогу Щеко и Сеславу узрев, у какой бёдушке евойны соратники, бросилси к ним на выручку, на бегу рассекая тела подскакивающих к нему Хмырей, сталкивая ногами и свободной рукой нежить с тропочки у воду. Борилка видал як пять Хмырей схватили Орла, и, окрутив ево своими ручищами да ножищами потащили к окошку, идеже дрожмя дрожала вода. И хотя парень бойко рвалси из рук, тока у те попытки были весьма жалкими, занеже свалившаяся от энтих столкновений нежить, вдругорядь подымалась на ноги и с удвоенной силой и прытью кыдалась на Орла.
  - Бчёлки... бчёлки,- кликнул Борюша, и, махнул рукой в сторону сопротивляющегося парня. - Спасите... спасите Орла.
  Бчёлки усё времечко жужжащие над головой мальчика, не мешкаючи вняли евойному указанью, и, поднявшись увысь, единились у плотно жёлто воблачко да ринулись на помощь к Орлу. Парня, меж тем, повалили на тропу, и, сорвав с няго туло и лук, ухватив за ноги, начали тянуть к окошку. Гордыня отбивающийся от нежити у нескольких шагах от Орла, заметив, шо происходить с соотчичом без задержу махонисто раскинул у стороны руки, и, прыгнул к парню, во время полёта скидывая со тропы усех Хмырей. Вон прямо-таки упал свёрху на спины двух Хмырей, кои крепко держали парня за руку, да придавил их своим весом к тропе. И тады ж на выручку воинам прилетели бчёлки. Желтым плотным воблачком они принялись биться у лица Хмырей, опаливая своей чистотой и светом нежить... и по-видимому, так больно, шо у те поспешно выпустили Орла да начали отмахиватьси от жужжащих бчёлок. И вэнтого малого времечка хватило, шоб Крас пробил тропу мячом, и, подбежав к Орлу и Гордыне, помог им поднятьси. И доколь воблачко бчёлок нападало на воинов Лихо, Крас торопливо расчистил тропку вспять, пиная, разрубая и сталкивая остатки нежити у воду.
  Вмале Орёл, Гордыня и Крас достигли осеняемой голубыми лучами знака Велеса водицы и попрыгали у неё, бчёлки вжесь оставшиеся на поле брани, опаляли своим светом нежить до тех пор, покудась усе не погибли, и последняя из них не впала на торенку.
  Обаче Хмыри не жёлали сдаватьси, вони обступили окошко, иде таились странники, со всех сторон и злобно клацкали зубами, стараясь дотянутьси до своих столь близких и утак неприятно защищённых жертв. Но достать нежити путников не вудавалось, оно акик дюже пужались они упасть в воду. А посему безуспешно кружили окрестъ того окошка, иногды даже сували у воду свои длинны пальцы, но абие выдёргивали их назадь, и истошно визжали, ужось точно обваривали у кипятке. Воины сжимая у руках мечи, казали их остриё небушку, абы не топить тако дорогое оружие у водице. Меч Любина по слабости того держал Ратмир.
  - Шо ж... прядётси здеся усю ночь сидеть,- произнёс Былята, и поправил расположившегося у него на руках постанывающего Гушу, который по причине значительной глубины окошка, да малого росту страшилси там утопнуть.
  - Любин, обопрись на мене...,- придерживая соратника за стан, молвил Сом.- Може на спину залезешь? Занеже вельми ты бледен.
  - Не-а... ничавось... постою... оно тока обопрусь,- тяжело переводя дух ответил Любин и положил голову на плечо Сома.- Верно занедюжил я... ужесь и не помню, внегда последний раз хворал.-Любин протяжно вздохнул и от ночной прохлады, шо витала у болотных землях, раза два прерывисто ударил зубами друг о дружку.
  - Дэк, эвонто сице мы усе к утру расхвораемси,- поддерживая друга изрёк Сеслав, в волосах которого продолжала виснуть не кстати зацепившаяся кисть руки нежити, а Хмырь видя её ходил по тропки узад, уперёдь и тянул к голове воина здорову руку, мечтаючи выручить так неудачно застрявшу часть тела.
  Гордыня созерцая томившегося Хмыря, восторожно снял с головы соратника руку, распутав шевелящиеся пальцы и высвободив их из волос, да бросил её нежити. Хмырь радостно подпрыгнул увысь, поймал руку и без задержу нырнул у окошко, идеже до энтого топла нежить.
  - О...- протянул Гордыня, и вусмехнулси.- Пошла нежить лячиться.
  - А чавось будеть,- поспрашал стучащий зубами Борилка,- коли вони нас на дно утянуть?
  Щеко ступил ближее к мальчоночке, и неторопливо помог снять с него столь драгоценну котомочку, да после чуток приподнял её уверх, давая возможность стечь с неё воде. Тихочко застрекотал унутри котомки ванов червячок, поясняя, шо вон жив.
  - Утопять... а таче тела наши превратять у новых Хмырей,- пояснил Былята, верно знавший усе придания беросов, да смахнул со спины шишуги капли водицы, вжесь точно отжимая евойну шерсть и прижал к ней клинок свово меча, шоб было вудобней стоять.
  Гуша же до зела плотно обвил ногами тело Былята, а руками ево шею словно решил для собя, чё ежели помирать то токмо на руках старшины воинов.
  - Они... Хмыри,- продолжил гутарить Былята.- Не могуть родитьси доколь не найдуть нового тела... тела вутопленника... А як найдуть... тады усё, ей-ей, народятси новые Хмырята уселятси во те тела и будуть жить...
  - А отчавось тады эвонти тела... людские не могёть пояти меч?- вопросил Боренька и поправил на плече ремень держащий туло, каковое ноне было полно не токась стрел, но и воды.
  - Оттогось, шо у то уже не людски тела,- объяснил Былята и словно мало дитятко перьсадил шишугу с левой руки на праву.- Ты ж видал у них и пальцев токась три на руке осталось... Они наверно каки-то обряды над телами вутопленников проводють... допрежь чем Хмырь народиться. Ведь энто духи... и не всегда вони были нежитью, а сила в них большуща и волшебна.
  - Ужотко воно точнёхонько...,- согласно молвил Орёл не сводящий глаз с усё ащё кружащих окрестъ окошка Хмырей.- Сила у них большуща и волшебна.
  Нежить невдолзе дотюмкав, шо странников им не достать, принялась разбегатьси да нырять у водицу, покидая и тропку, и лежащие вкруг неё кочки да полянки.
  - Эх... бы вогня раздобыть,- негромко пробачил Сеслав и тряхнул головой так, чё со длинных евойных волосьев у разны стороны разлетелась вода.- Огонь може их изгнал бы и вовсе.
  - Надоть...Болилку по голови шибануть...ть...ть,- задрожав мелкой дрожью, да растягивая слова, заговорил Гуша.- С ниго кловя...яка подить, бчёлки вылитить...ть..ть да вугня...я... дубудуть...ть...
  - Неть... никогось бить по главе не будем... Особлива Борюшу, коей нас от смерти спас,- откликнулси Крас, вон стоял задрав кверху праву руку с мечом, а посему лишь левой смог ласковенько провесть ладонью по волосам отрока.- Усё равно по вечёру дождь шёл... да и Хмыри сице плюхались увесь мох околот ны взмок напрочь... Я могу сходить тудысь... подальче... нарублю мячом мха да сберу веток.
  - Нет,- вотрицательно качнул главой Сеслав, и тихонько чихнув, утёр лико.- Один ты не справишьси... а коль кого возьмёшь на вас сразу нападуть... и донесть ни мха, ни веток не получитси. Будем ждать утречка... як токмо Ра на небесной тверди появитси, сразу поспешим с энтих мест... да по стёжке сберём мха, веток, шоб на следующу ночь непременно развесть два костра... да станем дозорить... Воно як нежить привяжетси, не сице просто от неё отцепитьси будять.
  -Эт... ты не прав,- вступил у разговор Сом, на котором ноли висел обессилевший Любин, он уже давно отдал свой меч Гордыне и тяперича крепенько держал хворого, обнимая за стан.- У них... у нежити... во избежанье вражды, усе владенья очерчены колом... а посему коль мы минуем энтов круг владений Хмырей... то усё...
  - А як же мы вызнаем, шо вышли из эвонтих владений?- поспрашал Борилка, у нягось тяперича не токась гулко стучали от холода зубы, но и от усталости смыкались очи, ужось так ему хотелось спать.
  - Дэк... як... як,- продолжил свои пояснения Сом и поддержал главу Любина, оный несмотря на сырость и прохладу, окружающую их, закрыл глаза, да вуснул.- Край вид поменяеть...
  - Энта ж ак у болоте, вона вид поменяеть?- усмехаясь молвил Щеко.
  - Ну, гутарять... пушица- энта трава... вроде края границ очерчиваеть,- произнёс Сом, не вубращая внимание на усмешку соотчича.
  Ратмир перьдал свой меч и меч Любина, недовольно покачивающему главой Щеко, и, подойдя ближее к хворому, подпёр друга, который хоть и висел на Соме усё ж накренилси у сторону.
  - Точнось, вчерась поутру...,- протяжно вздохнув скузал Ратмир.- Энта сама пушица по болоту высилась, чудно сице, будто коло казала... Да ко всему прочему колоски ейны были опутаны серебристым пухом... Оно мне то странным почудилось, ведь пушица раньче месяца жнивеня не цветёть... а тут уся у пуху... Токась мене чавось тревожить... снедь мы усю потеряли, добре шо Борюша котомочку свову спас... И чавось мы нынче без итьбы деять будем?
  - Добудем у болотах каку птицу,- ровным голосом ответил Гордыня и шибко дунул собе на нос, сгоняя оттудась мельчайшу мошкору, которая появилась точно из воздуха да начала летать над путниками и прибольно жалить у лицо.- Я зрел ныне днём гусей, да лысух на болоте множество.
  Нападение Хмырей, по-видимому, произошло у полночь, бой длилси не так долзе, а посему странникам пришлось значительно времечко провесть у бодрящей водице дожидаясь восхода красна солнышка. Нежить покинувшая тропку, кочки, да плоски полянки и понырявшая у водны окошки, продолжала усё ж следить за путниками. И стоило Красу вылезть из ихняго спасительного окошка, як абие головы Хмырей выскакивали из соседних окошек на поверхность вод усем своим непривлекательно- склизким видом с красно-бурой кожей да какими-то переливчатыми радужными крапинками по поверхности показывая, шо вони тута, опосля ж нежить полностью вылезала на тропку, кочки да полянки. А из ентой кочки откудась Хмыри росли, сызнова показывались ростки- пальцы нежити. Обаче стоило Красу вдругорядь нырнуть у окошко, нежить перьставала рости, а та, шо вжесь была большенькой обходила прячущихся странников окрестъ по кругу, клацкая своими челюстями, да возвращалось у свои воды выпуская при нырянии огромные, шумно лопающиеся пузыри, распространяющие оченно неприятный кисло- затхлый запах.
  
   Глава шестнадцатая.
   Караконджулы.
  Внегда напоследях Асур Ра озарил небушко своим светом да чистотой и Хмыри недовольно, зычно выпустив из вод те самые дурманющие воздух неприятным ароматом пузыри, обидчиво чавой-то прокричали, словно прокаркали вороны, странники радостными возгласами и поднятыми кверху мечами приветствовали спасительное красно солнышко.
  Первым из воды вылез Крас, он направил свой зачурованный меч на окошко супротив ихняго, и прошёлси по тропке, а засим по кочке, из каковой выползали Хмыри, и идеже видать было жилище нежити. Но Хмыри не подавали виду, шо вони здесь... затаившись унутри болотных вод они не смели выходить наружу, страшась света Бога Ра. И тадыличи и Борилка, и воины, и Гуша, словно прилепленный к Быляте и проспавший на евойных руках остаток ночи, покинули окошко. Сом и Ратмир помогли выбраться из водицы Любину, который был не токась до зела бледен, но и вжесь будто схуднул после ночного боя. Путники пройдясь по кочкам и тропке собрали уцелевшие в пылу битвы котомки, правда у которых сувсем отсутствовала снедь, судя по сему, её утащили Хмыри. Спасся после ночного нападения и котелок... токмо водин, он лёжал на пологой кочке, недалече от спасительного окошка... другой же бесследно кудый-то пропал. У Любина и Сома были сломаны древко лука, а у Щеко и Орла пропали туло со стрелами. Одёжа усех путников была дюже порванной, особлива рубахи, обаче досталось и штанам... Токась приводить собя у порядок было некогды, усем жаждалось скорей покинуть пределы земель Хмырей, и потому не мешкая направились у дальнейший путь.
  Любин был весьма слаб, он громко кашлял и тяжелёхонько перьставлял ноги, усяк раз покачиваясь, а поелику шёл опираясь на крепки плечи Сома, закинув тудысь руку. Мокра одёжа неприятно облепляла тела путников и хотясь из сапог, як и положено, воду выляли, но вона стекая с рубах и штанов, сызнова наполняла собой обувку, даря усё большие досадные вощущения. Идущий следом за Былятой Борилка ищё вельми долго стучал зубами и тряся усем телом, от таковой сырости и утренней прохлады. Ему дюже хотелось поспать, одначе понимая, шо надобно быстрее покинуть владения Хмырей, он боролси со сном и шагал бодрее, абы не вутстовать от старшины воинов. Шедший позадь Борюши Гуша, будучи недовольным, шо пришлось покинуть объятья Быляты, идеже було так спокойно, по первому кургузилси... Ужесь он тоже был мокрым, мечтающим ищё поспать да и верно пожвакать. Но жаркое, в липень месяце, красно солнышко прытко выкатившись на небесну твердь, озлащая такие казавшиеся ночью жутки болотны земли, принесло тепло и свет. Воно быстро обсушило шерсть на Гуше, а пролетающих мимо мошек да жуков было стока, шо плямканье за спиной Борилки не умолкало долзе. Кадыличи оно стихло шишуга ураз повеселел, перьстал скулить, и довольно подпрыгивая усё пыталси налететь на торопливо шагающего мальчика, тыкаясь у него своей слегка вопущенной головёшкой.
  Владения Хмырей покинули лишь пополудню, узрев по краю окошек с водицей справа и слева от тропки невысокие валы, густо поросшие зелёными мхами, болотной одурью да кривенькими, низенькими берёзками. Прямёхонько за эвонтим валом на обширных кочкарах росла та самая пушица. Энто были словно нарочно посаженные тонкие, зелёные растеньица своими серебристыми, пушисто- удлинёнными пуховками приветственно помахивающие странникам.
  -Гляди-ка цвятёть,- указывая на пушицу, молвил Сеслав, обращаясь к Быляте.
  - Оно и сице ясно, чё не без ведома духов тако чудо случаитси,- ответил Былята, ни на миг не прекращающий итить и внимательно обозревающий просторы няшей,- Этось верно и есть край владений Хмырей,- воин на миг смолкл, вроде як чавой-то обдумывая, а опосля добавил, будто спросил,- занятно иное... У чьих тяперича мы владениях шагаем.
  Без всяких сумлений... то были чьи-то владения, воно як поменяли они и сам цвет, и сам вид. Мхи туто-ва были сплошь тёмно-зелёного цвета, а усе болотны земли казали густо заплетённые травы. На поверхности энтих травяных полстин виднелись огромные бочаги однородно и плотно поросшие осокой, касатиком, трилистником водяным и белокрыльником. Обаче стоило Гуше прыгнуть на таку бочагу, аки абие травы расступились и шишуга провалилси у водыку, да начал тонуть. Вон громко и призывно закричал, а бросившиеся к няму на выручку Былята и Сеслав, с огромным трудом сумели вытянуть егось на торенку, и то благодаря вырубленным на валу тонким стволам берёзы, за которую тот ухватилси.
  Вылезши на торенку, отдышавшийся Гуша, поведал, перьмешивая стоны, визг и бероские слова, шо ктой-то, в энтом окошке водицы, схватил евось за ноги, да пыталси вутянуть на дно.
  - У то верно тобе почудилось,- высвобождая ноги шишуги от полусгнивших трав, произнёс Сеслав.- Вишь ноги твои усе во желдах да кореньях... Вони тобя на дно и тянули... занеже не вскую на енти бочкары плюхатьси, да ручищами и ножищами по ним шлёпать.
  Шагая по новым владениям нежити частенько встречали деревца ольхи и берёзы, а посему смогли вырубить кажному хоть и искривлённые, но долгие жерди. В открытых водных окошках встретили кормящихся уток-лысух и лесных барашков. Удалось даже подстрелить четырех утей, токась достать их оказалось сложнее, потому у те окошки пришлось нырнуть Бориле, оно як Гуша напрочь отказалси извлекать дичь из водицы, сославшись на то, шо евось ужо пыталси ктой-то сшамать.
  В воздухе у большом колике порхали здоровенные слепни, серые жалящие мухи и мелкие мокрецы вони пришли на смену ночным комарам да мошкам и безжалостно впивались у кожу странников, норовя напитьси их юшки. Сеслав як и все отмахивающийся от энтого гнуса, оченно перьживал, шо не довгадалси у лесном крае нарвать корень-травы, отвар из каковой отпугивал таких, без разбору и вжалости, жалящих ворогов.
  У болотных землях помимо звуков которые издавали птицы, обитающие у водных окошках, попеременно слыхалси раскатисто- продолжительный ы-кающий возглас, у то, судя по сему, жители ентих владений зрев путников извещали друг дружку о их перьдвижение.
  К концу дня уставшие да изголодавшиеся странники, долго выбирающие место ночлега, наконец нашли невысоку полянку-вал уходящую удаль, на оной росли низкие берёзки. Срубив те берёзки короткими топорами, нарочно взятыми у дальну стёжку, да натаскав осоки и мха, развели два костерка. Расположившись сторонь них, ко всеобчему облегчению посымали с собя сапоги, да суконки, кыи у пути так и не просохли. Поскидывали грязны штаны, да порванны рубахи, благо тёмно-зелёны мхи покрывающие вал были сухими, и прынялись стирать, сушить да чинить одёжу, единожды с тем готовя трапезу. Любин уморённый дороженькой сразу улёгси вотдыхать, вон несмотря на то, шо Сом да Ратмир почитай несли евось на своих плечах, ащё больше схуднул за стёжку и к концу дня еле перьставлял ноги.
  Обсушившись, пожамкав да заготовив у ночь осоки, мха, веток и стволов деревьев, оставили на дозоре Былята, Сеслава и Щеко да вулеглись почивать, потомуй як вельми усе желали спать. Борилка уснул первым, да сице крепко, шо кажись и не видывал никаких снов, хотясь до энтой ночи вони... у те самые сны усё времечко ему снились, и у них он зрил матушку, братцев, сестричек, сродников и егось, самого малого у ихняй семье мальчика, Младушку.
  Обаче те хозяева владений, чрез которые днесь пролегал овринг странников, были ня мнее злобными чем Хмыри, а поелику глубокой ночью, кадысь время перьвалило за полночь, у болотах послышалось страшно рокотанье, гам и шум, оному вторил продолжительный ы-кающий возглас. Борилка абие пробудилси, и резко поднявшись с мха, на каковом почивал, сел да огляделси. Усе воины, окромя Любина, проснулись, вжесь поднялись на ноги и молча обозревали тёмны просторы болотных земель, откудась и долетали у те самые ужасные и гулкие крики. Нынешней ночью небесный купол, на коем жительствовали звёзды и луна, сызнова был кучно покрыт воблаками. Скрезь махие прорехи у них инолды проглядывал какой-то яркий луч аль свет оттогось дальнего светила, но ускоре евось нанова прикрывал тот плотный, словно охабень холст марева. Сом и Щеко перьнесли судорожно вздрагивающего Любина ближее к костру, укрыли свёрху охабнем, а посем взяли у руки длинные березовые шесты, на концах которых укрепили пучки бересты у таким образом превратив их в светоч, абы отбиватьси от нежити коль вона начнёть нападать.
  - Борюша, Гуша, сигайте к Любину,- пробачил Былята и тревожно глянул на сидящего на мху мальца, да вобращаясь к соратникам добавил,- собратья вжесь вы колом обступите Любина, став от одного костерка ко другому. Щеко, Сом, Сеслав, Ратмир с водной сторонки, а востальны со иной... шоб вони унутрь не проникли, и хворому да малым не навредили.
  Гуша и Борила без задержки исполнили вуказанье старшины воинов и повскакивав со своих мест перьбежали к Любину, усевшись посторонь с ним. Воин явно был не в себе, и тихо постанывая, вздрагивал усем телом.
  Меже тем путники як и велел им Былята выстроились колом от одного костерка ко другому вобразовав околот хворого и малых круг, да выставили уперёдь зажжённые светочи. Токмо Крас занамест светоча держал у руках, свой чуть поблескивающий у ночной тьме голубоватым светом, меч. А гул, шум и рокотанье нарастало, ужотко будто на странников шло како-то боляхное войску неприятеля.
  Нежданно по болотным землям пролётел порывистый ветерок, оно може то был Асур Полуночник, своей стремительностью вон сорвал с небес кусок у тех самых густых воблаков, и оголил, и небушко, и яркие звёзды каковые немедля осенили своим светом стоящих на полянке-валу странников. И тады ж на Быляту из выси вопустилось чтой-то здоровенное, вже словно восседающее верхом на овце. Воин порывчато присел, а Крас стоящий обок взмахнул мячом и вотрубил головёшку той нежити.
  - Караконджулы!.. Караконджулы!- вскликнул Гордыня, и направил светоч у сторону вупавшей нежити, осветив его у тем божественным светом полымя.
  Караконджул зычно гикнул, хотя вернее гутарить гикнула лишь евось лежаща на мху головёшка, широкось раззявив безобразну щель, заменяющую тому рот. Тело ж нежити соскользнув к долу, приземлилось подле да торопливо протянуло руки навстречу к главе, выкрикивающей у те самые ы-ыканья, и схватив оную принялось водружать её на коротку шею. И покась Караконджул управлялси с головёшкой Борилка смог чётко разглядеть тогось злобного духа.
  Ужесь ентов Караконджул имел до пояса человечий облик, с главой и оголённой грудью, двумя худыми длинными ручищами. У та гладка кожа, кыя покрывала его, казала рыже-бурый цвет да былась обильно утыкана колючими корзинками дедовника, того самого который ащё величають волчец кудрявый и каковым пуляясь можно отогнать от собя усяку нежить. Энтов дедовник коли прилепитси к злобному духу таче никак не могёть быть оторванным, оно як нежить боитси к няму прикоснутьси оттогось и летаеть ею усеянный. Посему не тока тело, но и весь Караконджул был им усыпан, вернёхонько не раз уже нежить ктой-то дедовником закидывал, отбиваючись от него. На главе злобного духа не было волос, вона также являла гладкость и каку-то влажность, словно недавно Караконджул вылез из водицы. Безволосым было и тело, и руки нежити оканчивающиеся длинными, тонкими пальцами с чёрными почти у два вершка вострыми когтьми.
  Начиная от стана, нежить вже не была человеком, а имела задню часть тела овцы, покрытой рыже-бурой косматой шерстью, утыканной усё тем же колким дедовником. У Караконджула были крепкие задние ножищи, на концах которых находились большие, но вузкие копыта и мохнатый, долгий будто собачий хвост. Ащё на спине у эвонтого злобного духа, прямо на егось человечьей части тела, поместилась пара прозрачно-чёрных, удлинённых, схожих с комариными, крыльев. Голова нежити была безухой, а лицо казало двойные сидящие друг на дружке ноздри. Овый глаз находилси прямо над верхними ноздрями, он был широким и занимал почти половину лица.... Ах! да неть! то был не водин глаз... у то просто два глаза срослись у единый, а посему у белом белке крутились два ярко-зелёных, вжесь точно собачьих, ока. Заместо рта Караконджул имел широку с рваными краями щель, без усяких губ.
  Токмо нежить пристроила на шею свову головёшку, аки не мешкая вона будто срослась с ней, а Караконджул взмахнул крылами и поднялси у выспрь. Воины тады ж подняли уверх свои светочи понимая, чё нападение произойдёть из тёмных, ночных небес, да сей миг со всех сторон на них посыпались энти самые Караконджулы.
  - Глядите, братцы,- загикал Сеслав, отмахиваясь светочом от нападающей нежити.- Шоб вони вас не расцарапали, а тось занедюжите... у них в кугтях усяка злоба... и вугнём... вугнём их палите прямёхо у шерсть, аль крылья... Надобно, абы шерсть зачалась, а сообща с ней вспыхнеть дедовник и ентов дым може их прогонить.
  Оно эвонти слова слухали воины, но скорей сего о том ведали и Караконджулы, а поелику подлетая к путникам старались зайтить со спины, нападая сзади, отчавось тем усё времечко приходилось вертатьси. Нежить, сувсем, не страшась созданного воинами круга, приспокойненько залётала унутрь его, пытаясь ухватить тулившегося к мальчику Гушу и бездвижно лежащего Любина. Одначе Борилка скинув с собя рубаху упал спиной на хворого воина, и выставил уперёдь грудь на оной мгновенно ярко вспыхнул зелёно-голубым светом знак Велеса- . Вон выбросил из своих концов-рогов увысь потоки света. Эвонтов свет на чуток осенил усё окрестъ мальчика, не токмо оземь с покрывающим евось мхом, но и будто небушко, отчавось Караконджулы взвизгнув немедля подались вон из круга, не смея трогать ни Любина, ни Борилку. Гуша резво смекнув, шо под спиной Борюши безопасно, словно змеюка пролез меж ним и Любином, да прижавшись к квёлому и отроку, поджал под собе руки, ноги да застыл. Малец широкось раскинул у стороны руки и принялси загораживать собой хворого да хитрого.
  Воины у то время отбивались от нежити огнём светоча. Быляте и Сеславу удалось ано поджечь шерсть на нескольких Караконджулах, а Крас разрубал их тела на части, лишая тех голов, человечьих рук, аль крыльев. Токмо у те отрубания были лишь временной неприятностью для злобных духов, и вони приземляясь на оземь, тутась же хватали свои части тел, и лепили их к местам обреза. Да прямо на глазах евонти куски срастались с телом, и вжесь скорёхонько Караконджулы были у силе, взмахивали крылами, и, подымаясь у небеса вдругорядь зачинали нападать на странников.
  Унезапно Орлу вудалось поджечь одного из Караконджул, парень проворно сунул светоч к овечьей части тела нежити и та мигом запылала вогнём. Нежить шибко заорала и мотнувшись к собрату навалилась на негось, и также мгновенно огнь перьбросилси на того Караконджула, а опосля удруг вспыхнули ащё несколько злобных духов.... тех каковые прислоняли вотрубленны части к свому телу. Огонь принялси поедать не тока роскосмаченну шерсть, но и дедовник. Колючие корзинки стремительно вспламенились и выпустили выспрь вельми едкий и горький дым, который не мешкаючи плотной марой накрыл вал-полянку, идеже шёл бой, а засим поднялси у тёмно небушко. Послухалси пронзительно-резкий ы-кающий возглас, и Караконджулы начали разлетатьси у разных направлениях. А немножечко погодя вже закричали да закашляли странники, которые стали задыхатьси от горькоты дедовника.
  Борилка слышал як тяжело захрипел под ним Любин, а выползший ужотко будто ужак Гуша, вскочив на ноги, принялси чихать. Орёл и Крас, у той густой пелене дыма, взялись сбрасывать горящие тела злобных духов у водицу, други же воины выбегали из ентого марева, но абие возвращались вспять, оно як у там на них сызнова нападали Караконджулы.
  Крас подскочив к Бориле, поднял с оземи евойну рубаху и сразу ж пропал у дыму, а кадысь возвернулси сунул её мокрющую прямо тому у лицо, на ходу шумнув, шоб мальчик покидал эвонто место. И покудась малец прижимая к носу и рту рубаху, да дыша сквозь ейный холст, убегал из той дымной хмари, парень присел над Любином и положил свёрху на лицо того свову мокру рубаху, кою успел скинуть с собя.
  Мальчоночка выскочив из эвонтого марева, пробежал по валу сувсем малеша и остановилси, отняв от лица рубаху, тяжело дыша и громко откашливаясь. А чрез морг вуслыхав над собой резкий свист, вжось будто приближающихся взмахов крыльев, вон порывисто вздел главу и глянул на подлетающего к няму Караконджула, каковой заметив сияние знака Велеса, резво снизил быстроту полёта и взметнул крылами намереваясь податьси уверх. Одначе Борилка, сам тогось не понимаючи- вскую, нежданно оттолкнувшись ногами от мха, подпрыгнул выспрь и ухватилси руками за овечьи ноги нежити. Раздалси до зела громкий верезг и отрок почуял як под евойной тяжестью закачалси, замоталси из стороны у сторону Караконджул. Да, по-видимому, не в силах лётеть, токмо беспомощно и быстро махал крылами, при ентом вопуская Борилу униз к оземи. Наконец подошвы сапог мальчишечки коснулись мха, и тогды он отпустил праву ногу нежити и перьхватилси, вцепившись у его колеблющееся крыло. Нежить абие наклонилась, при том продолжая махать левым крылом, но ужесь не так шибко, и раскрыв свой рваный, безгубый роть показала железные, подобие острие ножа, зубы, да резко ими застучала, желаючи напугать Борилку. Изо рта злобного духа вылетел ы-кающий возглас, переходящий у хрип. И миг спустя Караконджул рухнул у полстину мха шибанувшись об неё своей головёшкой, впившись у растеньице стучащими и немедля смолкшими зубищами, а засим повиснув у руках мальца охабнем, рыжего цвету. Казалось нежить растаяла аль вусохла под руками Бореньки, обернувшись у холст, при ентом сохранив очертания человечьего тела, рук, главы да овечьих ног, копыт, собачьего хвоста.
  Мальчик встряхнул превратившимся у охабень Караконджулом и бросил то, чё от негось осталось на мох, да порывисто оглянулси, потомуй как вуслышал позадь себя громкий грай Гуши. Несчастный шишуга угодил уполон к нежити, которая крепко захапав его руку, подымала уверх. Отрок чичас же подскочил к оторвавшимся от мха ногам Гуши и схватив одну из них, точно вцепившись в неё, потянул на собе. И як тока шишуга чуток пошёл к долу, Борилка протянул праву руку и зацапал длинный хвост Караконджула, да, шо есть мочи дёрнул на собя нежить. И кадысь, оттогось рывка, Гуша свалилси на мох, то свёрху на негось впал растаявший и превратившийся у рыжий охабень- холст Караконджул.
  Дым от подгоревших овечьих частей нежити и дедовника тем временем слегка рассеялси и Караконджулы вдругорядь продолжили своё нападение на воинов. Токмо тяперича, зная свову силу, на помощь к воинам прибёг Борила. И як токась двое злобных духов схватили за плечи Щеко, впившись когтьми у кожу да потянули ево увысь, мальчик подскочил к воину, намереваясь обернуть у охабень ту нежить. Обаче стоило мальцу протянуть руку навстречу хвостам Караконджул аки вони гулко за-ыкав отпустили Щеко и не мешкаючи подались увыспрь. Былята, Ратмир и Орёл подбежав к соратнику помогли ему поднятьси на ноги.
  Ноне стало ясно отчавось сице шарахалась нежить от отрока, верно знаючи, шо вон могёть лишать их не токмо силы, но и похоже жизтей, а посему усе странники столпились осторонь Борюши и подняли уверх светочи. Сом и Гордыня подняв на ноги Любина, закинули собе на плечи евойны руки и подвели соотчича к мальчику. Лишь Крас и Сеслав дотоль продолжали биться с нежитью мячом и светочом, одначе Караконджулы ужось нападали не так часточко и рьяно и усё больче кружили у воздухе, явно опасаясь Борилку, и не жёлаючи оборачиватьси у таки охабни.
  - Эт... же,- изрёк Сеслав и подскочил к стоящим у круге, обок отрока, воинам.- Не зря енти Караконджулы и Хмыри не подступались к нашему Борюше, у то знак Велеса таковой силой вобладаеть, шо вони егось боятьси и не смеють ко нему прикоснуться.
  - По-видимому то не токмо знак, а ащё и сила Ясуней, чё у нем сидить,- откликнулси Сом поправляя главу Любина, кою тот не в силах дёржать притулил собе на грудь, и не открываючи глаз, сбивчиво дышал.- Она... нежить её зрит... зрит и пужаитси.
  - Агась... пужаитси и прямо на глазах у холст превращаитси... будто в охабень,- молвил Сеслав и направил затухающий огонь светоча у подлетевшего Караконджула, тот зекнув на пламя да отлетающие от негось у разны сторонки искорки прытко подалси ввысь, и, обдав странников ветерком от порывистых взмахов крыльев кудый-то улетел.
  - Глядите костры затухають... Крас, а ну-кась подкинь веток у огонь, а то вон потухнеть,- обратилси Былята к сыну и кивнул главой на костры, идеже и прямь ужесь затихал огнь.
  Парень абие подняв уверх свой меч кинулси к кострам и подкинув у них лежащие подле сушняки веток да мха, покопошил у них сучковатой ветвью и когды там заплясало пламя вернулси вобратно к соратникам.
  - А иде, Гуша? - оглядываясь да обозревая, окрестъ собя вал-полянку, вопросил Сом.
  - Я егось от нежити спас,- поспешно принялси пояснять Борилка и также аки и Сом завертел головой у поисках шишуги.- Вон упал на мох!... Ох! нешто ево другой Караконджул утащил.
  Крас тока подскочивший к путникам вуслыхав про Гушу развернулси и побёг по валу удаль, тудысь идеже спасал Борюша шишугу. Пробегая по мху да зыркая округ собя глазьми, вон ненароком наступил сапогом на останки Караконджула, который хотел похитеть шишугу. Нежданно под теми останками ктой-то чуть слышно взвизгнул. Крас над оным ужось кружила нежить резко остановилси, и, направив на эвонтов холст меч, евойным остриём лягохонько ткнул у негось. Раздалси сызнова негромкий верезг, и парень шибко быстро присев, немедля сорвал енти лохмотья-нежити, да увидал, шо под ними сжавшись у комочек и стараясь слитьси со мхом хоронилси Гуша. Схватив шишугу за праву руку повыше локтя, да отмахиваясь мячом от злобных духов Крас поспешил вспять. Гуша же безмолвно повиснув на собственной руке, закрывши глаза, и уронив на подбородок нижню губу являл усем свои зеленоваты зубы, и, не издаваючи никакого звука, казал из собя помершего, надеясь - авось ево сочтуть дохлым и за ненадобностью выкинуть.
  Крас донёс Гушу до путников и положил на мох обок с ногами Борилки. Шишуга нанова свернулси комочком, округ сапог мальчика, будто обняв их и замер.
  - Да...- протянул Щеко, глянув на застывшего шишугу.- С эвонтим Гушей токмо водни треволнения... и вечно вон сице визжить, вжесь не ведаю як Хмыри и Караконджулы, а мене точнёхонько не захочитси егось трогать.
  - А тысь и ни тогай,- незамедлительно откликнулси Гуша при ентом даже не шелохнувшись, даже не открывши глаз.- Чягось мини тлогать... оно я и сици нисчастный.
  Караконджулы ащё како-то времечко продолжали кружить над странниками, а кады не выдержавший таковой наглости Борилка подпрыгнув, схватил очередну нежить за долгий рыжий хвост, и, несмотря на евойны стучащи железны зубы вобратил у усохший охабень. Умны, хотясь и злобны, духи решили покинуть место столкновения. И также громко ы-кая, разлетевшись, сгинули у ночной мглистой дали.
  Ищё маленечко путники стояли плотным кругом окрестъ свово спасителя Борюши, а засим стали расходитьси. Останки Караконджул вони выкинули у небольшо окошко с водицей, подкинули веток и мха у костры и воставив дозорных, уляглись почивать, положив мальчика на охабень у серёдке, шоб у нежити не возникало желания приближатьси к ним. И хотя Борилка оченно желал поспать, а глаза ево устало смыкались, токмо сон к няму почемуй-то не шёл. Вжеь вельми он страшилси за воинов, а особлива за Любина, которого уложив у костерка, укрыли свёрху охабнями, но оный был сувсем плох, сице будто заболел какой-то неизлечимой хворью.
  
  
   Глава семнадцатая.
   Нежить и Дух.
  Утром проснулись весьма рано, чуть тока на небосводе появились солнечны волы Бога Ра, так сразу же путники поднялись и спешно стали сбиратьси, едва перекусив... вже аки усем жаждалось побыстрей покинуть владения Караконджулов.
  Токмо Любин за минувшу ноченьку совсем обессилил и не то, шоб поднятьси да итить, а ужось ано не мог открыть вочи и ничавось не понимал, будучи у беспамятстве, лишь тихо, протяжно постанывая. Для соотчича воины соорудили носилки, срубив длинны жерди и закрепив на них охабни, вони положили на них хворого, оного понесли Сеслав и Сом. Обаче после боя с нежитью занедужили ащё Щеко и Ратмир, у водного из них на плечах появились большуще язвины, а у другого порезы были на лице. Раны весьма покраснели и, по-видимому, болели, потомуй как, хотясь воины крепились и не казали виду, но глядючи на них сразу понималось, шо те увечья ноють и ломють.
  Несмотря на то, шо хворых прибавилось, усе шли скоренько. Странники подгоняли собя мыслью, шо чрез два денёчка им вудастси покинуть болота, як гутарил Кострубонька, и у тех новых землях они быть может встретять помощь, аль на худой конец найдуть каки травы, кои смогуть снять язвины с Щеко и Ратмира, да жар с тела Любина. Воин за енти дни сице схуднул, шо на няго было страшно сотреть, а опосля последней ночи евось лицо и вовсе посинело, да на нижней губе проступила тонкая чёрная полоска.
  Сеслав малёхо ведающий в болезнях да их лечение, никак не мог понять у чем таким захилел соратник. Порой, право молвить, он поглядывая на Любина, тихо утак, абы никто не слыхивал чавой-то калякал Быляте. Старшина воинов кивал во ответ, да как-то муторно вздыхал.
  Лишь к концу дня на вытянутых, будто круги, кочкарах появились цветущие растения пушицы, оповестившие путников, чё владения Караконджул покинуты. Былята обернувшись назадь, да утопая по щиколотку у водице, слегка покрывающу жёлту тропку, вусмехаясь, скузал:
  - Добре, усё ж, шо эвонти Караконджулы, живущие у болотах, имеють задню часть овцы, а не коня... як у те, кыи обитають окрестъ деревень, полей да брегов речушек, и выходють буйствовать у долги зимни ночи солнцеворота... А то со такими копытами, каковы имеютси у коней, оно можеть и Борюша наш не справилси.
  Болотны земли промеж того сызнова сменили свой вид, округ и вовсе стало мало растительности, а усё больче стелилась водица. Окрестъ неё не зрелось трав да кустарников, токась кое-где виднелись красные и ярко-зелёные островки на какой-то обьчей жёлтой расцветке мха. Почитай до темноты не могли найти какого-нить пригодного места для ночлегу, вмале встретилась обширна полянка покрытая жёлтым мхом, но ступив на неё ощутили, под той сплошной стелющейся полстиной, плюхающую грязь. Одначе красно солнышко вжесь уходило на покой, а посему найдя на энтой полстине паче сухое место, не мешкая прынялись разводить костры, готовить добыту дичь.
  Любин так и не приходящий у собя, кажись перьстал стонать, он лёжал тихо и изредка вздрагивая телом, верно вумирал. Егось уложили у костра не сымая с носилок. Сеслав смазал язвины на лице Щеко и Ратмира какой-то мазью, оную поял с собой у дороженьку, токась вона не дюже помогала воинам, занеже не была готовленна для лечения ран воставленных нежитью.
  - Дядька Сеслав,- вопросил Борилка, кады пожвакав, прилёг посторонь с воином.- А почему от тех когтей Караконджул у дядек Щеко и Ратмира таки язвины?
  - Любять Караконджулы над людьми измыватьси,- вздыхаючи ответствовал Сеслав, и, повернувшись на бок, поглядел на приткнувшегося к нему мальца.- Оттогось и царапають вони кожу да перьдають разны язвины и нарывы. Караконджулы нападають на людей, заманивая их у свои водоёмы, гамя будто вутопленники, а посем вскакивають на человека и ездють на нём до первых криков петухов, лишая егось рассудка. Ну, а ежели Караконджул проберётси у избу, то и ваще беда страшная. Он тушить огонь у печи, портить снедь и водицу у избе, пугаеть диток, мучаить скотинку... Сам-то вон тады становитси малешеньким и узреть ево у избёнке никак неможно. Ну, а вызнать, шо он бедокурить легко... Лишь токмо Караконджул у жилище проник то сей миг ктой-то из диток захвораить, а яство враз кислым становитси... Рост эвонтой нежити зависить от места у каковом вона живёть. Коль махонька изба, и он масенький, коль у озёре, аль реченьке он обитаеть, осторнь наволоков, займищь то на коня похож... Ну, а у болотах чаще имееть задню часть собаки иль овцы, аки энти с оными мы повстречались.
  Мальчик надсадно вздохнул представляючи собе Караконджула у которого занамест овечьей части тела, было лошадиное, со двумя мощными задними ногами, да боляхными, крепкими копытами. Да слегка встрепыхнулси телом, страшась за жизни странников, кые подвергались такой вупасности.
  Вон сомкнул очи, стараясь соснуть, но энтот сон почемуй-то не шёл, сице тревожилси отрок за воинов, каковые отправилися у дальню стёжку, жаждая спасти родненький народ от погибели.
  "Можеть,- усё ещё не открывая глаз, подумал про себя мальчоночка.- Нонче то будеть последня ночь на няшах, и завтры мы узрим сухи места, да удастьси нам спасти дядьку Любина".
  Борила лёжал на спине, на расстеленном охабне, и зане сон к няму не шёл, по-видимому, задержавшись идей-то у пути, он повернулси на бок да воззрилси очами на вздрагивающего Любина, покоившегося супротив него, у иного костерка, и вукрытого охабнем Быляты. Лицо воина доселе тако красивое со смуглой кожей, тонко загнутыми на вроде радуги бровьми, пушистыми, долгими ресницами, длинным, костлявым носом и пухлыми, большими губами, слегка прикрытыми пошеничными усами и бородой, тяперича было каким-то сизе-синим, веки еле, еле трепетали. Любин располагалси спиной на носилках, права ж рука, выглядываючи с под охабня, чуть касалась кончиками пальцев жёлтого мха, оные также порой прерывисто тряслись. Мальчик долзе смотрел в лико воина, и горестно вздыхал, не знаючи як тому можно пособить.
  Потемневшее небо, ужесь покрылось звёздами, выглянула обрезанна на половинку луна, усё ж и водним своим боков озарив болотны земли покрытые водами.
  Борилка наново сомкнул очи, уговаривая собя, хоть на малеша вуснуть, оно як скоро должно было прийти полночьно времечко, которое можеть принесть с собой новы треволнения. Унезапно вон услышал тихое плюмканье, тако точно Гуша чавой-то жамкал. Отрок торопливо открыл глаза, и, не подымаясь с охабня, вгляделси у тёмну ночьку. Совсем маленько кругом витало безмолвие, а засем сызнова раздалось то самое плюмканье. Малец обвел взглядом полянку и заметил подле Любина небольшо существо. Эвонто существо, а верней гутарить дух был махонького росту, ужось чуток больче двадцати вершков, и похоже на голого ребетёнка. Вельми толстого с вогромным выпученным уперёдь пузом, короткими, отёкшими ручонками и ножонками. У костре, с левого боку от Любина, ярко вспламенилси огонь, словно желаючи перьпрыгнуть чрез воина и напасть на ту вредну нежить, и у ентом озарение мальчик хорошо разглядел, шо на главе существа не было волос. Да и сама та головёшка была здоровенной, и достигала у длину не меньше половины тела, вона казалась шибко вытянутым со краёв яйцом. Гладка кожа являла собой рдяно-багряный цвет.
  Вредна нежить лёжала на своём округлом животе, да растопырив коротки ножки и ручки, склонившись над расправленной дланью и перстами Любина не громко чмокало. А кады Гордыня, дозоривший у ночи, поднялси, да прохаживаясь по полянке, оглядел болотны земли, злобный дух чичас же прекратил чмокать и развернув головёшку, зорко впилси своими масенькими, красными, и, будто бегающими глазьми в воина. И Борюша узрел тадысь, шо у ентой нежити огромный с кулак, расплывшийся нос, да боляхный рот, такой словно уголки егось оканчивались идей-то у серёдке выпукло-отёкших щёк. Нежить рассматривая двигающегося воина раскрыло свои безобразны уста, и мальчонка, в ужасе затаивши дыхание, приметил, шо у нягось унутри рта сверху, и снизу проходило по два ряда тонких, вжесь аки остриё шил, зубов, дюже часто натыканных и обильно покрытых красной юшкой. У та сама кровь, стекая из приоткрытого рта, покрывала своим рдяным цветом и подбородок, и грудь нежити.
  "Упырь",- скумекав произнёс про собя мальчик.
  И хотя вон не раз ни видал энтих вредных и злобных духов, но абие уразумел отчавось болел и синел дядька Любин. Судя по сему, нежить давнешенько ужотко сосёт со спящего воина юшку, исподволь забирая евойно здоровье, силы и жизть.
  Боренька лежал не издаваючи никакого звука и шороха, не ведая чаво деять. Занеже, по-видимому, окромя него никтось не зрел ту нежить. И даже поднявшийся с охабня Сеслав, подошедший к Любину, склонившись над соратником, ощупывая евойнов лоб, ни видал Упыря, да чуть було не наступил на того. Нежить меже тем мало-помалу подалась у бок и вжалась в мох, став ноли не отличимой от него, стараясь, судя по сему, слитси с растительной поверхностью, каковая у свете дальних звёзд ночи была не вжёлтой, а какой-то серой.
  Когды ж Сеслав вернулси вспять и опустившись сторонь Борилки, улёгси подле. Малец углядел як Упырь вдругорядь придвинулси к Любину. Своими короткими ручонками он обхватил вуказательный палец воина, и, впихнув его у рот, впилси в негось вострыми зубами да принялси чмокать. А тело его, промаж того, наново побагровело, налилось точно начало наполнятси кровью.
  Борила ащё морг медлил, посем стремительно вскочил на ноги, да мгновенно скинув с собя рубаху, кинулси к сосущему кровь Упырю, при энтом громко гикнув:
  - Упырь, Упырь сосёть у дядьки Любина юшку.
  Подбежав к нежити, оная не дотумкав, шо поймана, продолжала насыщатьси кровью, мальчик упал на Упыря грудью, коснувшись поверхности его гладкого да влажного тела знаком Велеса, не мнее громко воскликнув:
  - Силой Асура Велеса, нежить-Упырь проявись!
  Токмо стоило мальчонке навалитси усей своей могутностью на нежить, аки вона не мешкая отпустила палец Любина и замерла. Вжесь, чаятельно, пытаясь слитси со мхом. Одначе зелёно-голубые лучи знака Велеса, выпорхнувшие из груди мальца, осенили своим сверканием спину Упыря. И тот мгновенно засиял голубовато-зелёным светом, слегка пляшущим по поверхности егось кожи. Нежить раскрыла свой ужасный роть и громко загамила сице, будто закрякала лысуха, тока паче резко и противно. Подскочившие бывше на дозоре Былята, Гордыня да немедля пробудившийся Сеслав, затеплив светочи осветили огнём Любина, Упыря покрытого сверху голубоватым блистанием да подымающегося с него на ноги Борилку. Абие проснулись и други воины, да повскакивав со своих мест, обступили нежить и хворого соратника.
  - Эт..ж... я сице и думкал,- чуть слышно прошептал Сеслав и поднёс пламя светоча к телу Упыря, тот резко повертался и глянув своими бегающими глазьми на столпившихся странников оскалилси, казав усем двойны ряды вострых зубищ.
  Вредный и злобный дух теперича покоилси на спине, да поджав к брюху коротки ножки, поднял уверх руки и раскрытыми ярко-пурпурного цвета ладошками, укрыл ощеренный рот, обильно смоченный кровью Любина.
  - Вон точнёхонько привязалси к Любину ащё у перву ночь на болотах,- заскрипев зубами, да сёрдито топнув ногой об оземь, молвил Сом.- И усе эвонти деньки пил с няго юшку, оттовось тот и слабел опосля кажной ночи... Як же ты ево Борюша заприметил?
  - Невзначай,- ответствовал мальчик, он ужо поднялси на ноги и сорванным мхом утирал ту саму влажность, оставшуюся на груди и пузе от нежити.- Не спалось мене... а таче я вуслыхал плюмканье, думал то Гуша сызнова жвакаеть. Открыл очи, а там вон... Упырь...
  - И чавось с ним будем делать?- вопросил Былята, и, протянув к нежити ногу, восторожно пихнул того носком сапога у бок.- Эх... ноне Любину вже не поможешь, раз енто дрянь с него юшку сосала.
  - Давайте евось на куски порубим и вутопим,- грозно откликнулси Щеко и схватилси рукой за рукоять меча.
  - Он же нежить... мячи его не беруть,- изрёк было Ратмир.
  Обаче тут Крас выхватил из ножен свой меч и рубанул Упыря прямо по удлинённой, яйцевидной главе. Послухалси предсмертный окрик, звук плеска такого, словно, штой-то огромное кинули у водицу, и головёшка Упыря отвалилась от его тела, а коротки ручки и ножки зараз задёргались. Голубо сияние покрывающее тело нежити, без задержки, стекло к месту обреза на теле и главе, и вроде як запеклось плотной синеватой коркой. И тады ж затряслись масенькие глазки Упыря и ужотко перьстав бегать закатились увысь, а веки избура-красные дрогнув сомкнули очи. Да чрез миг кожа на нежити поблекла, а засим и вовсе приобрела сизовато-красный цвет, и сам вон словно спал с тела, резко схуднув.
  - Похоже издох...- скузал Щеко и чуть поморщилси, зане нежить выпустила изо рта дюже отвратительный запах гнили.- У тось верно от лучей знака Велеса.
  - Живей разведём костры... у там на краю ентой полянки сожжём его, абы он больче не ожил,- воскликнул Крас и схватил Упыря, за небольшое отёкшее ухо, подняв главу со мха.- Можеть полымя ево основательно изничтожит.
  - Не-а... неможно нежить сжигать,- поспешно загутарил Сеслав и положив руку на плечо парня остановил евойный порыв.- От него усе стороны пойдёть дым, по болоту вон разнесётси и Упыри, да остатки усякой нежити мгновенно приползуть... и тогды нам с ними не справитси. Ну-тка луче унесём Упыря отсюдова подальче и выкинем... Орёл бери светоч,- обращаясь к стоящему рядом вьюноше, молвил воин, и протянул ему светоч.- Святи мене и Красу... Пройдем чуток по тропочке вспять, и вутопим Упыря у каком-нить окошке.- Сеслав наклонилси, и, взяв нежить за коротку влажну руку, добавил, ужесь воззвав к мальчику,- Борюша покудава мы не вернёмси, ты не спи... Оно як лишь ты овый их могёшь зреть... Сотри усе глаза, можеть вон тут был не один... и особлива приглядывай за Щеко и Ратмиром, занеже у них язвины, а Упыри юшку издалече чують.
  Борилка торопливо кивнул, а Сеслав, Крас и Орёл, освещающий им путь, вышли на жёлтоватую тропку, каковая хоть и прикрытая водицей, точно немножечко у ней утопшая продолжала блистать, да направились по ней у обратну сторонку.
  Сом и Былята присели на корточки обок Любина, который затих и почудилось ано, шо перьстал дышать, да вощупали того.
  - Эх...,- горестно выдохнул из собя Сом.- Помер... до смерти рюха така мерзка замучил нашего собрата.
  - Як помер?- дрогнувшим голосом перьспросил Борилка и глянул у синее, будто усохшее, лицо воина лишившееся не тока своей красоты, но и жизни.
  - Як...як,- негромко молвил Былята и подтянув охабень выше, накрыл им лико соратника.- Усю энта тында жизть с него высосала.
  - Значить я не вуспел спасти... помочь,- изрёк отрок и громко всхлипнув, почуял, аки чавой-то словно ухватило его изнутри за горло, а на глаза навернулись солёны слёзы.
  - Ты б и не смог помочь аль спасти,- ответил Сом, вон поднялси на ноги, и, шагнув к мальчику, приобнял того за плечи да заглянул у его зелёные с карими брызгами очи.- Як токмо Упырь у первой соснул у Любина юшку... сице и усё... вже ничавось ему не могло помочь.
  Из очей Борилки брызнули, на щёки, крупны слезинки, а Сом заметив их, прижал ко собе отрока, уткнув его лицо у свову грудь и ласковенько, аки отец, погладил по светло-пошеничным волосам.
  - Надобно Любина отседова уносить,- сказал немного погодя Щеко.- А сиречь вон сам превратитьси у Упыря, коли его як и положено вогню не придать.
  - Ужо энто и сице ясно,- поглаживая мальчонку по длинным волосьям, и вощущая аки тот тихонечко вздрагиваеть телом, согласно произнёс Сом. А посем произнёс для мальца,- ты вот чаво Борюша... Ты не рюмь... зане ты воин... муж... Ну, а такому защитнику слёзы лить неможно. Ты давай луче вусаживайси да вуглядывай усё окрестъ нас. Да, рубаху не забудь одеть... а то ежели ты занедужешь, сице мы и вовсе туто-ва, на ентих болотах, безлетно останимси куковать.
   Борила ащё разочек надсадно всхлипнул, ужо сувсем тихо так, абы никто не слыхивал, и, вынырнув из объятий Сома, утёр обратной стороной пясти сыры от слёз очи, да направилси подбирать и одевать рубаху, кою швырнул на мох, кадысь нападал на Упыря. Мальчик натянул чрез голову рубашонку и оправив её, остановилси подле Гуши, каковой несмотря на произошедшее округ него, продолжал крепко спать сторонь костра. Вон, таков наглец, перьполз на место ночлега Борилки и дядьки Сеслава, и вукрылси охабнем мальчика, натянув его до самой шеи. Изогнута губа шишуги покоившаяся на подбородке, лягохонько трепетала и по ней еле заметно стёкала тонкой струёй густа слюна, немножко пузырившаяся, приплюснутый нос издавал тихое, довольное посапывание, точно Гуша почивал не на болоте, полном злобных Хмырей, Караконджул и Упырей, а у своей землянке освещаемой древесными гнилушками.
  - Дэк...,- вздыхаючи изрёк Сом, да подойдя к отроку вставши обок, уставилси на шишугу.- Гляди аки крепко спить, пузыри пускаеть... Ничавошеньки евось не тревожить и не страшить... Добре ему, а вот стоить из тогось окошка, выскочить какой-нить нежити як немедля проснётси и загамить, заверещить.
  - Энто.. я вилищу...,- чуток невнятно прокалякал Гуша, при том не открываючи глаз.- Зани я манинький... Мини плишлось налодитьси у лисном налоди, а ни слиди дюжих билосов... Оси я и масинький... оттого гамлю, шоб уси боялись... А..а..а,- широко раззявив уста, зевнул шишуга и продолжил свово густое слюнопускание.
  Малец вулыбнулси рассуждениям Гуши, а потрепавший ево по волосам Сом подтолкнул уперёдь. Вусевшись осторонь спящего Гуши, да ослонившись на него спиной, Борилка увидал аки сёрдито покачал главой Сом, верно як и всегда будучи недовольным шишугой. Засим вон развернулси да направилси к соседнему костерку проверить Щеко и Ратмира, которым аки хворым положено було отдыхать. Гордыня и Былята меже тем оставшиеся дозорить, прохаживаясь по полянке тудысь да сюдысь взволнованно обозревали болотны дали.
  Борила внимательно осмотрел полянку и не видючи на ней никакой вупасности, перьвёл взгляд на маненький вогонёк светоча, шо нёс Орёл и начал слёдить за ним. Спервоначалу вон ладно зрел и трёх воинов, и свет светоча, но вскорости луна, словно откушенная с одного краю, укрылась за небольшим, тёмным воблачком, а поелику отрок смог наблюдать лишь пятно свету, и еле зримые очертания шедшего позадь парней Сеслава.
  Прошло ищё чуть-чуть времени, и послышалси тихий окрик, удар тела о водицу, а опосля... опосля потух светоч. Мальчик чичас же вскочил на ноги, и шагнул уперёдь, напрягая зрение, вон принялси вглядыватьси у тёмны няши, токмо ни воинов, ни самой желтоватой тропки не видилось. Казалось будто оттудась, куды вушли Орёл, Крас и Сеслав стала наплывать чёрная, густа хмарь, которая съела и болота, и людей, и тропу.
  - Чаво?- вопросил подошедший к мальцу Былята, узрев, аки тот вскочил на ноги.
  - Светоч потух... и их сувсем не видать, вже словно усё закрыла тёмна пелена,- молвил Борилка и тревожно подняв руку, очертил ею коло.
  - До полуночи ащё времечко есть, - негромко отметил Сом, не мешкаючи приблизившись к соратнику и мальчику.- Не тревожься Былята... Красу с евойным мячом ни чё ни страшно.
  - Красу можеть и да... можеть и не страшно,- дельно ответил Былята, и, застыл на месте приставил ко лбу руку, будто укрывая глаза от света красно солнышка да всмотрелси у надвигающуюся мару.- А вот Сеслав и Орёл ня чем не защищены.
  - Може я им навстречу пойду,- предложил отрок, и душа его беспокойно затрепетала, пужаясь ащё потерять, ставших столь дорогими ему, путников.
  - Неть... подождём,- ровным голосом откликнулси Былята, и, смолкнув, вопустилси на присядки обок костра, намереваючись подбросить в огонь ветви дерева.
  Во болотных землях слышалось лишь гортанное кваканье лягушек и чей-то будто подпивающий им тихий, далёкий свист, и то был разноголосый звук, долетающий со всех сторон махом. Нежданно у тёмной хмари сочно блеснули жёлты вогни, их было несколько. Сначала появилси один огонёк, отчаво Борюша подумал, то воины йдуть... ну, а таче мгновенно вспыхнули ещё три. Мальчик испуганно охнул и поспешно подняв руку, указал пальцем на вогни. И хотя те огни были далече токмо малец усё ж смог узреть, шо у тот свет явно несуть... и несуть каки-то духи, оные торопливо двигались навстречу странникам расположившимся на полянке.
  - Чё енто?- прошептал Борила, не сводя взволнованного взора с движущегося света.
  - Ужотко оченно ражее... кабы то не Лихо було,- также тихонько ответствовал Былята и враз поднявшись на ноги, выправившись, отряхнул ладони о штаны.
  Мальчоночка оглянулси, обозревая полянку и болота позадь неё, и увидал таки ж светящиеся огни и справа, и слева, словом со всех сторон. Желтовату ж тропку не стало видно и вовсе, она продолжала мерцать лишь на границе с полянкой. Чёрна пелена витала окрестъ странников, шибко наступая со стороны трясины и кажись опускаясь с небес.
  У окошке, шо поместилси слева от полянки, вельми тихо забулькала водица, махонькие пузырики вырвались на поверхность и чуть слышно разом лопнули. И тады вода у окошке раздалась надвое да из неё наружу на небольшом сучковатом пенёчке, обвитом водорослями, выплыл дух. Он был небольшого росту, с зелёной немножечко морщинистой кожей, да увесь перьплетённый зелёными водорослями, тиной, ряской и утыканный свёрху длинными, чёрными, склизкими пиявками, шевелящими своими тельцами то управо... то улево.
  Дух был дюже схож с дедушкой Болотником, правителем топких земель, оттого вон казал такой же выпученный распухший от воды живот, слегка одутловатое лико и нос. Маненькие мутно-зелёные глаза, выглядывали с под густых бровей, таких точно то был мох, растущий повсюду у болотах. Окладиста бородушка да вусы, долгие достигающие евойных ног, были из водорослей, с топорщившимися на них у разных направлениях малешенькими листками и веточками. Набухшие щеки и губы, чуток выпученные уперёдь, являли перекатывающуюся у них водицу.
   Ну! глянешь на духа и абие помыслишь, шо пред тобой дедко Болотник. Да токась то был не Болотник- занеже у эвонтого духа не находилось на главе положенных рогов, гутарящих о нём аки о повелителе болотных земель, не было у него и рыбьего хвоста отличающего ево аки одного из водяных жителей. Взамест хвоста и ног у ентого духа поместились большущие лягушачьи лапы. Вони... у те лягушачьи лапы были и на месте рук, и воканчивались длинющими пальцами наподобие человечьих.
  Обок духа, выплывая с под дна окошка на поверхность водицы, кружили, пуская здоровенны пузыри, у те самые боляхные лягушки, от каковых по усей вероятности и получил он лапы, длинные змеи и усякие разные гады, таки неприятны на вид животины кои прислуживають водным жителям. И не токмо они ... те гады, служать духам из воинства Велеса, но и сякой прескверной нежити. А посему и плавали рядышком с духом гады: змеи, лягушки, чрепы (воны своими крепкими полосками, шо прикрывали их тела со двух сторон, были дюже похожи на черепки, осколки), пиявки да длинны таки рыбины.
  Дух выплыв на гладь воды на пенёчке, крепко вцепившись лапами у длинну щепу торчащую с одного евойного боку, по-первому вгляделси у приближающиеся жёлты огни. Засим повертав главой посотрел направо, да налево, зыркая глазьми у плотное марево, окутавшее не тока болота, но и подаренную Кострубонькой тропу. А миг спустя дух вставил два пальца правой руки у свой большой с тонкими зелёными губами роть да раскатисто свистнул. И немедля из темноты, кудысь вулетел тот звук, послышалси ответный, резкий, высокий посвист.
  И тады дух, а енто был не кто иной як Ичетик- житель из роду водяных, являющийся наиглавнейшим помочником и посланником дедушек Водяного и Болотника, обращаясь к вудивлённо уставившимся на него путникам, молвил:
  - Чичаса я вашу полянку на пянёчке обскачу... сице гутарить очерчю, знать, рубеж земель владыки Болотника... а вы токмо стойте смирно.
  - Так энто...,- взволнованно вскликнул Былата, увидав як дух ухватившись обеими лягушачьими лапами за щепу, слегка подал её на себя. - Там наши робяты... вони по тропочке ушли дэк до сих пор ня вернулися.
  - Тутось... тутось они,- неторопливо ответил Ичетик.- Щас подбредут... нешто не слыхали свиста ихняго. Эванта я с ними вже у тогось окошка сговорилси, идеже вони мордастого Упыря Тавторку топили. Охошко!- удруг резво выкрикнул дух.
  И без задержу дернул на собя щепу, приподымая пянечек, утак, шо тот прямо-таки выскочил из водицы, и на чуток словно завис у воздухе. Опосля пенёк крутанулси управо... улево ужесь стряхивая с себя тину да водоросли, оные цеплялись за его донышко, а с Ичетика меже тем у водицу посыпались крупны, чёрны пиявки. Гады, шо плавали округ пенька ураз, лишь тот подлетел выспрь, подались у разны стороны, явственно понимая коль тот опуститси на преждне место сице тут же придавить и их.
  А пенёк не малый у ширшине, да высоте, и впрямь полётел униз, зычно вдарившись о водну гладь своим дном, вызвав ентим приземлением высоки струи воды да утопнув почитай до серёдки. Обаче Ичетик будто бравый всадник потянул за щепу пень на собе и кадысь тот всплыл наверх, мощно крикнул: " Охошко! Охошко!
   Беги скурей пенёшко!
   Круг ты водный очерти,
   Нас от нежити спаси!"
  И пенёшко, вняв словам духа, без промедлению, ринулси уперёдь, выпуская с под себя огромны шумно лопающиеся пузыри. Да отрезая энтову саму полянку, на коей расположились на ночь путники, и вобразуя осторонь её мшистых брегов широку водну гладь. Пень объезжал полянку по кругу, потомуй как замкнутое коло издревле считалось оберегающим, от усякой нежити, знаком.
  На полянке усе встали, и даже улёгшиеся на покой Щеко и Ратмир пробудились, поднялись и взволнованно наблюдали за духом. Токмо водин Гуша продолжал дрыхнуть, пуская слюни и сладко посапывая... може он лишь просто притворялси, а може и упрямь был сице спокоен. Кадысь пенёчек приблизилси к тому месту, идеже чуть заметно всё ащё сияла тропка Кострубоньки, то путники узрели як прямо из тьмы, покрывающей усё окрестъ них выскочив, скоренько запрыгнули на полянку, запыхавшиеся Крас, Орёл и Сеслав. И не мешкая пень, с правящим на нём Ичетиком, проскользив по тропке отрезал полянку от неё, вуставив на ентом месте широку полосу водицы.
  
   Глава восемнадцатая.
   Воинство Лихо.
   Борилка беспокойно завертал главой, обозревая болотны земли со усех сторон и увидал як у те самы жёлтые огни, оные несла нежить, вже стали приблежатьси усё шибче. Ихнее изрядное мелькание усяк миг нарастало и кажись, превращалось у каку-то сплошную жёлто-белую полосу, чем-то схожую с той какову очерчивал околот полянки и стоящих на ней странников Ичетик. Обаче пень Ичетика ужо дочертил коло и сомкнул эвонти края, оставив окрестъ полянки водный путь. И токмо пенёчек сомкнул охранный рубеж, аки из глубин водицы увысь вырвалси и плавно перьтёк на водну гладь голубоватый свет. Вон сей морг разделилси надвое и направил своё, едва созерцаемое, движение управо да улево по воде, торопливо побежав навстречу друг дружке, словно жёлаючи живеее соединиться во едино. Прошло немножко времечка и эвонти два потока соприкоснулись, сошлись вкупе и тутась же окутали сверху полотно воды голубым свечением, таковым цветом вжесь то у жарким, днём липень месяца, глядел на тебя, поражая очи своей чистотой и лепотой, далёкий небесный свод. Ищё мгновение и по ентому голубому сверканию поплыли у разны стороны густы белы воблака, вроде вышедшие из самого тогось блистания.
  Ичетик спрыгнул со свово пенька, кыей точно межа двух владений, покачивалси на полотне голубого небушка, почитай касаясь, водним своим боком чёрной хмари болот. Дух вскочил прямо на белое, пухлое облако, и, усевшись у егось обширной перьевитости, наново вставил пальца у роть, да легонько свистнул. И немного погодя из голубоватой поверхности вод показали свои вудлинённые аль округлы головёшки усяки разны гады: лягушки, змеюки, чрепы, пиявки и рыбы. Гады, окромя рыб, оные тока выставили свои змееподобные головы наружу, принялись выскакивать из водицы и запрыгивать сверху на облачка, размещаясь округ духа. Внегда увесь эвонтов сброд устроилси на облаках, Борилка чуть слышно -вохнул! Оно як николиже не ведал малец, шо така уймища гадов у болотных водах хорониться. Особлива в избытке явились пиявки, их воказалось тако множество, шо взобравшись на воблака, они плотно залепили своими телами у те, при том окрасив белый цвет на них у чёрный. Лёжучи на облачках пиявки шевелили своими склизкими, чорными телами, и кажись ано, издавали какой-то еле слышимый писк.
  Полянка, на чуток вроде бы, озарившаяся голубым светом, каковым блистала вода, стоило лишь пиявкам позанимать свои места на у той обширной перьевитости, сызнова посмурела. Токась Борюша и при таком мешанном свете усё равно видал хорошо. Воины, на всяк случай, обступили тело Любина, да вынув из ножен мечи, образовали подле соратника и костра, нещечко вроде коло. Крас ступив ближе к мальчику, вухватил крепко егось за плечо, страшась отпустить оного малость от собе. Отрок меж тем торопливо скинул с собя рубаху, и, явил подступающей нежити знак Велеса, намереваясь, усем своим видом, паче не позволить тем коснутьси воинов. Одначе, помочник дедушки Болотника, Ичетик не зря прочертил у тот дивный водный круг, не зря вон пришёл к ним, жёлая защитить да спасти жизни беросов. Посему кадысь Борилка аки самый глазастый обвёл взором воинство Лихо, и несмотря на ту храбрость, шо жила у его душе вдругорядь тяхонько - вохнул! то дух мгновенно оглянувшись, произнёс обращаясь токмо к мальцу:
  - Не боись, отрок! Не пройдёть чрез энто коло нежить!.. А ужотко я-то духоньку свову отведу... ужотко отведу... Проучу немощных тех кузявок аки по землям Болотника шлындрать, да мерекать, шо вони сильней усех.
  "Вох!"- ищё тише прошептал мальчик, а усё потомуй як, хоть он духу и доверял, обаче видал своими глазоньками у того приближающегося ворога, кый лишь шибче да шибче смыкал жёлто-белый круг.
  Во главе того большущего воинства шагало Лихо. Коли гутарить правду, то Лихо было не одно, а шагало их сразу, да с разных сторон, ажно! четыре. Выглядели они оченно неприятно, будучи тощими и высокорослыми, вжей можеть слегка понижей чем Кострубонька, но явственно выше Краса и Сома. Энто была нежить мало чем отличимая от людей. Вона имела две ручищи и ножищи, туловище, главу и ано лико, на коем як и положено был рот, нос, щёки... от токмо глаза поместились у него не там иде сидывали у человека, а во лбу. Там же идеже у людей были очи, у Лихо находилась желтовато-бурая кожа, а огромный глаз располагалси справа на лбу, занимая месту ноли до евойной середины. Слева ж во лбу, прикрытая кожей, виднелась неглубокая выемка. У Лихо были долгие почти до стана белые, распущенные волосы, а серое, с вышитым точь-в-точь як у беросов воротом, одеяние доходило до щиколоток. У руках Лихо несло длинную, сучковатую жердь, на конце каковой восседал человеческий череп, у пустых глазницах оного горели жёлто-белые вогни, дающие изрядно яркий свет.
  Посторонь с Лихами, которые прескверно перькашивали свои рты с серыми у чёрну крапинку губами, шагали злобны духи, вернее калякать мерзкая и вужасная нежить, находящаяся в услужении у сил Зла. У те самые, кые, по-видимому, тадысь много веков назадь восстали супротив Асура Велеса, и с тех самых пор стали селитси усяких разных местах, зовясь водним словом- черти. Из них... из тех чертей... есть те ктось живёть у болотах, есть кто обосновываетси обок людских поселений, на дороженьках аль осторонь речушек, озёр. И у нонешнем воинстве Лихов шла сякая такая разная нежить... сяки таки разны черти.
   Хитники, обитающие на болотах, оказались невысокими и толстыми чертями, со длиннющими торчащими увыспрь да ащё и широченными ушами, покрытыми с головы до пят короткой, чорной шёрсткой, сверху облепленной тиной и ряской, а на главе ещё и прикрытой тонким слоем мха. Огромное, висячее вже будто мешок, пузо, переваливалось с одной стороны у другую. Энти самые Хитники и Упыри, перьставляющие свои коротки ноженьки, шагали вусновном подле самого могутного Лихо, небось, предводителя.
  Сторонь с двумя другими Лихами, по обе от них сторонушки, шествовали костлявые да долгие с сучковатыми руками черти. У них из тел, из ног торчали небольшие кривовастенькие отросточки. Ента нежить именовалась Мериками - черти каковы живуть у лесах да обок обочин дорог. А посему их кривые, ужесь не круглые, а будто удлинённые и помятые с боков головы были покрыты наростами, чем-то напоминающими жёлуди. Туловище той нежити, покрытое шёрсткой, було схоже по окрасу с опавшей, пожухлой листвой. У бероских байках про Мериков часточко калякали, шо коль у гае энтот чёрт тобя обойдёть, або на сучковатой, кривой палке обскочить, ураз потеряешь ты память. И, напрочь, забудешь куды шёл, да и ваще кто ты есть такой. Останитси надёжа вся лишь на дедушку Лесовика, или евойных помощников, оные по-доброте духа свово над тобой смилуютси и выведуть из леса... а сиречь на век сгинешь ты у том гае, бродя по нему и совсем ничавось не соображаючи.
  Примыкая к Мерикам, попрыгивала, близенько от них, нежить ужо и вовсе нелицеприятная... скажем честнее... прямо-таки вуродливая. А усё, потому шо величалась вона Хохликами, и имела на своих, смахиваемых на сычиные, головах, кудлатые, торчащие увысь хохолки, верно из волос. У та волосня была довольно-таки жёсткой и крепенькой, а поелику энти хохолки стояли ровнёхонько и от ходу нежити не клонились и даже не колыхались. Морда у чертей казалась весьма сморщенной, испещрённой множеством глубоких рубчиков, щедринок и трещинок, отчавось почти не зрелось на ней глаз, носа аль рта. Хохлики обросшие шёрсткой, мало чем разнились с иными чертями, и имели як и другие две ноги и две руки, а промеж того у них находилси ащё и хвост. Токмо ентов хвост длинный, на вроде ещё водной руки, выходил никак вобычно усех зверей из сраки, а рос из тела, прямо с левого боку, находясь чуток понижь чем рука. Двигаясь уперёдь у те Хохлики сильнёхонько прихрамывали на обе ноги, а усё оттогось (у так балабониться в байках бероских), шо кады Асур Велес, у стародавние времена, на нежить дунул, и у те опосля повпадали со небес, то ножищи собе и попереломали. Хохликов было до зела много... и не тока большеньких, схожих по высоте с отроками годков девяти, но и маненьких, судя по всему ихних деток, едва превышающих рост трёхлетних ребятишек.
  Подле низкого... самого низкого Лихо шли Шишоки, и вовсе махонькие таковые черти, вони живуть на обочинах дорог, рек, болот да любять над людьми жестоко потешатьси. Шишоки сами были росту с локоток, худосочны и со здоровенными горбами на спине, от коих вони низко клонились к болотным землям, оттогось ступали по ним не токмо ножищами, но и ручищами. Енти черти были голыми да обмотаны свёрху у каки-то драные одёжи, аль верней гутарить отрепья, ужотко словно сорванные с утопленников. Головёшки их казались маненькими, чуть меньче чем кулак взрослого человека, а на перекошенном у одну сторону лике помещалси длинный, вертлявый, схожий с кукишом нос, два зернятки глазонька, да тонкая трещинка роть. Нежить во главе с Лихами шла плотными рядками, и тяперича Борилка разглядев эвонтово усё воинство смог понять отчавось светилася их подступающая к полянке полоса. Оно як не тока в Лиховских жердях у глазницах черепов блистали вогни, но и кажный чёрт нёс у руках, аль ртах, або в хохолках у ту саму, раскидывающу кругом желтовато-белое свечение, вещь. Може то были каки существа, а може растения оные в избытке живуть и растуть на просторах болотных земель, а може и впрямь кака иная вещь... не живая, а лишь выпускающая из собя у то сияние.
  Двигаясь бесшумно, черти прытко приближались к полянке, изредка издавая негромко плюханье. То происходило тадысь, когды ктой-то из малешеньких Хохликов оступалси и нырял у водицу. Старшие Хохлики между тем на миг востанавливались, ожидаючи всплытия утопших, а посем хватая тех за хохлы, резко выдёргивали из окошек, да ставили прямо на водну гладь болота, заставляя шагать со всеми разом.
  Эт ж было дюже изумительно... глядеть аки нежить двигаитси не тока по мшистым землям болот, но и шагаить прямо по окошкам, ступая на водну гладь и почитай у ней не вутопаить. Сама ж поверхность водицы под ентими ножищами не колебалась, вроде то была не вода, а сама настояща оземь.
  Вмале воинство Лихов подошло к голубоватому водному рубежу, шо окружало полянку и не мешкаючи востановилось. А перьстав двигатьси, принялось корчить свои препротивные морды, ужо по усей вероятности, так им не нравилось энто светлое сияние оставленное духом из воинства Велеса. Ступить у евонту голубизну они не смели, будто на грани света и тьмы появилась кака-то преграда. А посему вони начали обходить по кругу, охранный рубеж, злобно издавая сякие булькающие, совиные и гаркающие звуки.
  Лихо промеж того пытались сунуть у ту преграду руки, стучали они об негось и черепами людскими, надетыми на жерди. Хохлики тыкались у те закавыки своими хохолками, токмо те упирались во штой-то твёрдое и сице молвить не пробиваемое. Хитники и Мерики бились у препятствие плечьми, наваливаясь усем телом, а Упыри плавали у тонких полосах тёмной водицы не занятой голубым свечение, и усяк раз пытались поднырнуть под тот свет, по-видимому стараясь ево перьплыть.
  Одначе ни одной нежити так и не вудалось пробитьси скрезь выставленную Ичетиком заковырку. И тадысь у то Лихо, каково было самым могутным из усех, направило у сторону невидимой преграды свову жердь так, шо череп человечий глянул у лицо Борилки и блеснул желтющими огнями глазниц, да хрипящим и гулким голосом воскликнуло:
  - Эй, Ичетик, сей миг отдай мне этих людишек... а то я тебя изловлю, да скормлю своим Упырям. Этим дряным людишкам не зачем ходить по моим владениям, биться с моими подручниками, убивать и топить их... Такую продерзость я ни кому никогда ниспущу.
  - Ишь ты... твои владенья,- вельми возмущённым голосом, переходящим с низкого хрипа на писклявый окрик, отозвалси дух.- Я чичаса те покажу чьи вэнто владенья.
  Ичетик тут же подскочил с облачка и встал на свои лягушачьи лапки, отчавось его боляхный живот коснулси у той косматой перьевой поверхности. Таче вон схватил длинющими пальцами несколько пиявок с воблачка и размахнувшись, со всей мочи, запустил гадов у того говорливого Лихо. Пиявки без сяких трудностей миновали голубы воды и невидиму преграду, да впали прямо у долги волосы Лихо, немедля, будто то были не маненькие животинки, а каки-то здоровущи змеюки, увеличившись у длине и толщине. Их почти не зримые щёлки рты, также расширились, образовав обширны дырищи, да вцепились у волосню Лихо, прямо-таки запихнув её у себя, точно сглотнув, а опосля у теми самыми длинными телами вони стали обвивать голову, коротку шею, узкие, слегка сгорбленны плечи и руки предводителя нежити.
  Лихо порывисто бросило к долу свову жердь да принялось отдирать от собе энтих неведомо як выросших пиявок. Меже тем Ичетик посылал усё новые и новые полчища пиявок у ворогов, и тадысь странникам стало понятно отчавось гадов прибыло тако множество. Пиявки вылетающие из лап духа, опускались нонче не токмо на Лихо, но и на его пособников, да вжесь опутывали тела тех, впиваясь своими, разом увеличивающимися, ртами у нежить. И чуток погодя не одно Лихо, а и други ево приспешники, побросав на мох али вутопив у водице те дающие свет вещи, начали ратоваться со столь неприятными для них гадами.
  Пиявки попадали на Хитников, Мериков, Хохликов, Шишков и Упырей, оплетали их тела, руки, наросты, головёшки, хохолки и мучили нежить. Обаче хуже усех, от энтих гадов, приходилось Шишкам, зане пиявки притуляясь к тем чертями старались впитьси в их вертлявые носы, также як и волосы Лихо, сглатывая их. Отчаво Шишки громко верещали, пищали, и, вцепившись длинными, костистыми ручонками у тела пиявок тянули тех от собя. Но видючи, шо та борьба не приносить никаких плодов, принимались помогать друг дружке, и хватая топорщившуюся с носа собрата Шишка пиявку за иной конец тащили днесь её на собя. Со сторонки тако действо гляделось до зела потешно. А Шишки осе так растягивая, друг дружку за носы- пиявки громко гамили, дёргали телами и ано, почемуй-то пинались, непременно стараясь заехать свому собрату у грудь, али животь. Опосля ж, кады таки пинки достигали животов Шишков, у те ктось оттягивал гадов от носов, бросали пиявок и вскую начинали мутузить кулаками шабера по голове.
  Прошло совсем немножечко время як разгорячённые Шишки стали колотить подсигивающих рядышком Хохликов, тех... маненьких, кыи по виду напоминали трехлетних деток, оные пытались оторвать пиявок от своих жёстких и проглоченных хохолков. И аки токмо Шишки накинулись с кулаками на масеньких Хохликов, таку обиду не пожелали стерпеть Хохлики старчие, да взяли под защиту своих робяток, принявшись лупасить Шишков у ответ. Сей же миг за Шишков вступились Хитники, а Мерики почемуй-то встали на сторону Хохликов. Миновало ащё како-то времечко и среди нежити разгорелась не шуточная сеча, у каковой Мерики начали вырывать руки, ноги да главы Хитникам, а те, в свой черёд, не жалеючи теребили Хохликов, и не токась больших, но и малых. Таская старших за хохолки, а младших топча толстыми бочонками ног, да пристукивая, свёрху, висячими и верно тяжёлыми животами.
  У скоросте по всему околотку, окружающему голубизной воды полянку и путников на ней, закипела жарка брань. Воинство Лихо билось тяперича словно не на жизть, а на смерть, промеж того Ичетик довольно перьпрыгивая с воблака на облачко швырял в ту глупу, вредну и злобну нежить ватаги пиявок, кои внедрялись под волочившиеся пузяки Хитников, обвивая и сдавливая их, да в жёлудёвые наросты Мериков. Токмо благоразумные Упыри узрев ту неприятну колотушку, в коей гады вызвали побоище промеж подручных Лихо, упрятались у водицу, а чуток вопосля и вовсе, на тихую... так, абы никто не приметил, поплостунски, стали расползатьси у разны стороны от дубасющих друг дружку чертей.
   А нежить вже входила в неистовство. Хитники хватали Хохликов за их коротки ручонки, аль хвосты выходящие из боков туловища, кидали на оземь при ентом шибко и громко ударяя телами об неё, а засим утаптывали ножищами у мхи, сбрасывали и топили у водице або прыгая сверху на их головёшки, жаждали, по-видимому, у сице растоптать. Костлявые с помятыми головами Мерики вступившиеся за Хохликов, также без какой-нить жалости топили, пинали Шишков, и те будучи малогу росточку, в ответ лишь обхватывали, оплетая ручонками ноги большенькой нежити, так называемой мёртвой хваткой, да утаскивали тех за собой в окошки с водой.
  Лихо же занятые стаскивание со своих волосьев пиявок, по-началу ано не видали, чавось происходить с их воинством. А кадысь напоследях, сице и не избавившись от гадов, они узрели энту драчливу мешанину, и смекнули, шо пособники чё то не поделили между собой, абие торопливо похватав, оброненные на мхи, жерди, принялись наносить их вубратными, заострёнными концами колки удары у тела нежити, пытаясь привесть тех уразумение. Но кудый там, ден можно разогнать аль привесть у чувства енту дремучу нежить, разгорячённую обидой, злобой да болью. Ужесь они и не слыхивали увещеваний своих предводителей, не вощущали ударов ихних жердей. Черти, судя по сему, мечтали лишь об одном... отмстить энтим вредным соперникам, да пошибче, посильней наподдать аль вутопить.
  -Тык...тык...тык их!- радостно науськивал Ичетик, и евойный низкий глас перьходил у громкий грай.
  Дух, перьпрыгивая с облачка на воблако, подзадоривал дерущуюся нежить и насылал на них новых, мгновенно вырастающих пиявок. Ужотко сувсем було непонятным отчего энти чёрные, склизкие гады так быстро растут у длину, едва долетая до нежити. Обаче ащё паче непонятным становилось у то, почему вони удлиняютси и толстеють сидючи сверху на чертях. Ведь як понимали странники, не могёть пиявка сосать кровь с нежити, занеже у той юшки и не було отродясь. Одначе гады чёй-то явно высасывали из чертей, и от эвонтого деяния росли у длину, ширшину, наливаясь и вовсе густой чорнотой, с синеватым отливом.
  Борилка и воины, кыи вопустив мечи, глядели на разгоревшиеся беснования нежити, чуть слышно посмеиваясь. Ищё б не смеятьси, при виде таких уморительных действ каки осуществляли черти: тягая и мотыляя друг дружку за сяки части тел, прыгая по вупавшим, отрывая руки, ноги, хвосты иль наросты. Особлива потешно зрелись у те самы пиявки, превращающиеся, прям на глазах, у толстые, длинны столбики, токась подвижные, которые клонили нежить управо аль улево, валили с ног, а несчастных Шишков и ваще сглатывали. И коли, сперва, пиявки поглощали водни носы у масеньких чертей то постепенно перьползая, да раскрывая широко свои рты, втягивали головы, плечи Шишков, а посем и полностью туловище, оставляя наружи, лишь, слегка, выглядывающие, словно без пяток стопы. У такие здоровенны столбики Мерики и Хитники, оных пиявкам не удавалось проглатывать, сталкивали у водицу, и тагдысь гады резво выплёвывали из собе ту малешенькую нежить, дюже широченно разеваючи уста. Шишки, вылетая из ртов пиявок, суетливо махали ручищами, и ножищами, и вельми противно корча морды, устремлялись у болотны просторы, зычно плюхаясь идей-то далече о водицу и замирали, судя по сему, также ак и Упыри, опосля разумно улепётывая прочь от той свары.
  Обаче оттавось неистовства, у каковое вошли черти, зане вони есть смутители, и, живя у Бел Свете, служать усяким злобным силам: демонам, дасуням, являясь ихнями помощниками...стала нежить обращатьси у зверей. Верно намереваясь, у тем самым, посбрасывать с собе пиявок, а може лишь засим, абы непременно одолеть соперников, али просто ужось ничагошеньки не соображаючи.
  По первому овый из Мериков превратилси у собаку, таку чернющую, с долгими ногами, короткой шерстью да стоячими, высокими ушами. Мерик враз впал на корачки, и тряхнул своим телом, и абие евойны ноги и руки удлинились, обернулись у лапы, туловище ж наопак будто скукожилось... Да сице оно убавилось, шо мигом усе наросты торчащие на головёшке попадали на оземь, сама ж вона ащё сильней вытянулась уперёдь, и вроде як поровнела. Неприятно кривоватое лико, стало казать морду с огромной пастью, которая раскрывшись, явила два ряда белых, мощных зубов, да ярко-красный язык. И сие мгновеньеце у тот Мерик- собачина вцепилси зубищами у пузо Хитника, кый разгорячённый тем, шо топил ножищей в водице взрослого Хохлика, без задержу отпустил свову жертву и пронзительно завизжал.
  Заметив у то превращение, стоящий недалече и колотящий кулаками, другой Хитник, в спину иного Мерика, вскрикнул до зела обидчиво и сёрдито. Вон бойко впал на мхи, крутнулси округ себя, стряхнув с тела ряску и тину и обратилси у чёрну свинью. Ужось не в вепря дикого, мощного да ярого, а у толсту, иль правильней гутарить, жирну свиняку. С выпученной впредь чёрной мордой оканчивающейся коловидным пятачком, с жёсткой, короткой шёрсткой, висячим почитай до долу пузякой, четырьмя ножищами стопы, коих заканчивались копытами. Резво заострившиеся уши образовали на кончиках длинные мочалы волосни. И даже сзади у свиньи вырос хвост, вон подалси уначале вверх долгой плёткой, а посем свернулси у колечко.
  И тот же сиг Хитник- свинья напал на Мерика-собаку, намереваясь ово ль своим пятаком, ово ли лбом, на оном находилось несколько крупных выростов, чем-то напоминающих клыки диких кабанов, но ужесь точно не доросших до положенного росточку, подпихнуть енту собачатину у сраку... идесь почемуй-то у Мерика не вырос хвост. Собака увидав, шо свинья на негось нападаеть, отпустив животь Хитника, торопливо развернулси и принялси разбиратьси со свином, намеренно хватая его за долгие мочалы волос на ушах, за пятак, и ано за колечко хвоста, при вэнтом оббегая его сбоку.
  Токмо стоило Хитнику и Мерику перьвоплотитьси у животину, як не медля и востальны черти стали принимать облик зверей: кота, волка, зайца, белки. Ктой-то необдуманно обернулси мышью и лягушкой, а некие и вовсе стали рыбами, беспомощно запрыгав на мху да махонисто отверзая роть и пуча глаза, може задыхаючись, а може просто мечтаючи скорей достигнуть водицы. Одначе у те черти, шо были повумней, а то в основном Хохлики, упав в болотный мох, каковой испускал из себе слегка зримое желтовато мерцание, оставленное от тех животин али растений, уроненных в него нежитью...поняв, шо у эвонтой сече им Хитников не водолеть, обернулись у сорок. Старшие Хохлики у большеньких сорок, младшенькие у меньшеньких, да поднявшись увысь, спешно махаючи крылами, да длинными хвостами, будто прощаясь ими, отбыли у ночну темень. Шишки к тому времечку тоже как-то исчезли, оно толи их пиявки усех с месту битвы повыплёвывали... толь они сами вуползли.
  Лишь Хитники и Мерики продолжали грызть друг дружку. Откусывая цельны куски плоти, и точно их сглатывая. Оттогось зайцы, белки и сяка паче мелка животина невдолзе лишившись хвостов, ушей и лап также решила покинуть место побоища и еле слышно повизгивая да попискивая, случаясь ухватывая у те самы потерянны части тел, скрылась, вже словно канув у небытиё, растворясь у мгле ночи.
   Ваще-то на поле брани стоял страшный гам, раздавалися тама не токась вопли боли и злобы, но препротивные на слух рычание собак, похрюкиванье свиней, стрёкот невудачливых сорок попавших под лапы ворогов. Немного погодя Лихо, также як Хохлики, Шишоки и Упыри покинули у те земли, потомуй як отуманенные злобой собаки и свиньи стали ужо хватать своих предводителей за ноги, руки, грызя их жерди. Рассерженные Лихо, погрозив кулачищами Ичетику, и вубещав непременно ему отмстить, стали то ж разбегатьси. Два из них, тот, каковой был самым могутным и другой, шо понижее, да с ликом паче зеленоватым, убёгли углубины болот... тудысь, откедова пришли путники. А два других, отбиваючись от собак длинными жердями, правду молвить, вже без человечьих черепов, оные во время свары были утеряны и возникшей сутолке растоптаны, вдавлены у мхи, направились у разны сторонки, продолжая вострым концом тыкать у тела кусающих их подручников.
  И вмале на месте волосяницы остались тока самы крепки и клыкасты: собаки да свиньи. У те ащё немножечко грызлись меже собой, стараясь вцепитьси зубищами у шею аль пятак. А слившись у единый ком, мало чем вотличающийся от снежного кома, у ентой мешанине вертались по оземи, катались да клацкали зубищами. И толь хорошо, ежели удавалось им скатитьси у водицу, кыя размачивала ком, и вохлаждала безумны головы нежити. Обаче многажды вони были подвергнуты нападению како злобного свина, и, получая мощный вудар у центр комочка, крепким лбом, мигом расцеплялись и болезненно визжа, ускакивали у болотны земли, покрытые ночной темнотой. При том свинья выбираючи водного из них, и не всегдась то была собака- Мерик, иноредь и Хитник-свин, продолжаючи гнать уперёдь усяк раз догоняючи злобно нападала на сородича аль ворога.
  Последними поле брани покинули Хитники, те которые обернулись рыбами, толстыми с висячими пузами, чем-то смахивающими на рыбину сома. Кадысь очередну собаку угнала удаль повизгивающая свинья, врезающаяся лбом у безхвостую сраку Мерика, из водицы на бережину выскочили те самы рыбины. Они, вулегшись на мху, стали поводить у разны сторонки своими кудластыми хвостами и топорща блёклы глаза, кажись начали приглядыватьси, а може и принюхиватьси. Но стоило Ичетику швырнуть у них жменьку пиявок, а тем приземлитьси на их покатые, влажные и покрытые сверху не чешуёй, а чёрной шёрсткой, туловища, як Хитники немедля крутанулись с бока на бок. У тот же морг у них пропал хвост и на евойном месте выросли две коротки ножищи, от тела тады ж отделились две руки и уперлись у мох, удлинившись, отросли увыспрь уши, да плюхнувшись к долу повисло огромное, ужесь будто мешок, пузо. Хитники стремительно вскочили на свои ножки да побёгли уперёдь, як оказалось, слегка, прихрамывая на левы ноги. У то, по-видимому, хромание осталось у них опосля неудачного падения, вызванного серчанием да сдуванием свершённым Асуром Велесом.
  Негромкое повизгивание, поскрипывание и лай раздавались ещё како-то времечко спустя, но исподволь и енти звуки стихли. И у болотных землях осталси раздаватьси лишь довольный смех странников, кваканье лягушек Ичетика, да евойны радостные, подуськивающие окрики. Дух до последнего продолжал прыгать по белым воблачкам, плывущим у голубой водной глади болота, да выкидывать у сторону ворогов пиявок, судя по всему, торжествуя, шо смог сице ладненько проучить злобну нежить, сподручников Лихо, впрочем, аки и самих Лихов.
  
  
   Глава девятнадцатая.
   Двоедушник.
  Ичетик вмале утишился, да сызнова оглядел ночные болота, и тёмно небушко, с коего бесследно улетучилась плотна хмарь, а на странников глянула обрезана луна, да звездны светила. У болотных просторах, также иссякла всяка пелена, и, проявилась желтовата тропка Кострубоньки, казавшая дальнейшу торенку чрез енти земли. Перьстав прыгать по воблачкам дух сиганул на полянку, и поместилси супротив странников и тадысь не токмо Борюша, но и усе воины низко ему поклонились, высказывая у тем признательность за спасение своих жизтей. А Былята як старшина путников, молвил:
  - Благодарствуем Ичетик- дух из роду водяных, помочник дедки Болотника, владыки топких болот, за спасение наших жизтей и душенек. Аття тобе за эвонто!
  - Охошко!- довольным гласом воскликнул дух и егось мутны глаза обрадовано бляснули зеленоватыми вогоньками.- Ня стоить мене аттить, зане прибыл я к вам у помощь, не абы як. А был послан я Болотником, кыей являитси правителем энтих земель, оны лёжать от рубежа караконджуловских краёв уплоть до лесных земель Друдов... А поелику не должно вэнтовым Лихам шастать промеж наших земель, да ащё и кумандывать... Обаче вам, истинну гутарить, связло, шо вуспели вы миновать края Упырей, Хмырей и Караконджулов, и прибыть у наши, занеже кабы напало б у то воинство у их сторонке...,- Ичетик смолк и надсадно, протяжно квакнул да так горестно, шо ураз ентов возглас подхватили и громко, раскатисто поддёржали гады, дотоль сидящие на воблаках, аль плавающие у голубом сиянии вод.- Вам бы енто... енто... не уберечьси от ихних злющих рук, ртов, да зубов... Оно посему благодарствуйте своим ногам крепким... Ну, а я исполнил, чё мене велели, поелику распрощаюся с вами, да поспешу у свойно жилище кочемарить. Вы ж могёте вуклыдыватьси почивать, тяперича Лихо не прийдёть, да и нежить не приползёть, уся вона разбёглась... и невдолзе у таку гурьбу сберётси... Вам же добренькой торенки, да желаючи непременно достигнуть града Торонца и добыть тогось, таче посланы.
  - Откедова ты Ичетик ведаешь про то, куды мы держим путь, идючи у град Торонец?- удивлённо вопросил Былята.
  - Сице у то нам с Болотником Кострубонька сказывал, внегда соизволенья спрашивал, абы скрезе наши владенья торенку проложить,- вразумительно ответствовал дух, и, оторвав от длинной бороды пиявку, пытающуюся всосать у собя водоросли из каковых вона сустояла, выкинул гада через плечо у голубое полотно водицы.- Кострубонька балякал с нами о тропочке, занеже хотя мы и находимси у воинстве Богов Велеса и Ярило, одначе сами у энтих краях повелители. Получив соизволение Болотника, Кострубонька двинулси дальче, и вжесь у землях нежити не спрашивалси. Оно як у те, подручники Лихо, вельми сильно страшатся воинов Ярило, а особлива Кострубонек... Пужаютси вони, шо те их у вановав червячков превратять, да у няшах на век оставят святить... у так-то... С утречка, аки Асур Ра выйдеть на небесный свод, сице вы ступайте сквозе голубы воды к тропке своей... Прямо по водице смеленько шагайте, не вутопните. У те воблачка не позволять вам под водицу уйти... А вопосля по тропочке... по тропочке да уперёдь... У сице коли шибко шагать будите, к концу дня покинете владения наши и войдёте у земли друдов.... Ну, а те можеть вам помогуть, ежели сторгуетесь с ними... можеть излечуть ваших хворых и покажуть дальнейшу торенку... Ну, а може и неть...- Ичетик повёл главой у бок, и, чуток выпучив свои мутны глазёнки, поглядел на хворых Щеко да Ратмира, а затем добавил,- вони ж не духи... Вони людского роду племени, а посему могуть и не помочь, коли не сторгуетесь... И ащё... не забудьте свово вумершего забрать, а то ежели евось туто-ва воставить, он в Упыря обернётси.
  - Неть,- до зела тихо да глубоко вздохнув, произнёс Былята.- Мы его, нашего соратника, тутась николи не воставим... заберем непременно. А засим, як и положено у вере нашей, огню его тело предадим. Занеже знаеть у ны усякий берос, при жизни душа и тело есть одно целое, як свет и тепло Бога Ра каковые согревають и освещають Бел Свет и без тогось не будете жизти. Сице, точно не можеть жить тело без души. Обаче кадысь вумираеть тело, то душа ащё продолжаеть сохранять с у теми востанками связь... Вжесь будто тонкая паутинка меже телом и душой тадысь пролегаеть... тонешенька она, у та ниточка, да токмо не порвать её покуда на погребальном костре не сгорит тело... Очищенная же огнём, самого Семаргла, легко разрушится у та паутинка-ниточка и у тот же морг вознёсетси душенька в Вырай... Ужось там, во Вырае, ждуть душу мать да отец, бабка да дед, сродники да предки...Но коли покинуть тело на добычу птице, зверю аль червю- у та тонка паутинка не разрушитси и будять душенька скитатьси осторонь тогось места, идеже лежить неприкаянно тело. Ащё хуже коли тело у землюшку закопать, тады душа находитси под тяготой оземи, не выйти с под неё на Бел Свет, не вулететь у Вырай. Словно привязанная, у той паутинкой-ниточкой, к телу будять душенька века томитьси близешенько, будять страдать и мучитьси под землюшкой вспоминаючи свет Ра и родню свову, стонучи аль взываючи каки просьбы... И утак измаявшись, на гамившись за долго времюшко у конце концов замрёть, затихнить душенька, а вопосля и вовсе погибнить....умрёть.
  Былята смолк и надсадно крякнув, провёл рукой по лику, вже будто смахивая с него каких мошек, оные у превеликом множестве летали окрестъ странников. Ичетик, промаж того, кивнул в ответ головёшкой, по-видимому, соглашаясь с мудрым сказом воина, да покосившись на прикрытого охабнем Любина, рука которого выглядывала из- под холста и словно невзначай касалась мха, скузал:
  - Ну, осе тадысь и ладненько! И як балякаетси у добренького пути да Богов вам у помощь!
  Ичетик махонисто открыл свой роть, хоронящийся у зелёных вусах, сунул туды два длинных пальца, да зычно свистнул. И сей сиг пень, с высокой щепой у одном краю, усё то времечко плавно (ну точь-в-точь як ушкуй) покачивающейся на рубеже голубой и болотной воды, прыгнул увыспрь, и вертыхаясь управо да улево, будто двигаясь по кругу, направилси прямёхонько к свому хозяину. А Борилка узрел ак с егось тёмно-смурного низу посыпались, вроде ягоды с куста, прицепившиеся упрямь к древесине щёлками-ртами чёрные, склизкие да извивающиеся пиявки.
  Пень подскочил к духу и зависнув на мгновенье у вышине, слегка накренилси к хозяину, судя по всему приглашая вусаживатьси. Ичетик тутась же оттолкнувшись от мхов, своими здоровенными лягушачьими лапами, сиганул на пенёчек, да приземлившись на него, схватилси за щепу, точно за гриву коня. Раздалси ащё водин резкий свист и воды болотны, прямо за голубой зачурованностью, немедля разошлись у стороны, и пень тады ж понёс лихого наездника унутрь болотных земель, кои выглянув из-под водицы казали свои, поросшие тонкой тиной, затейными водорослями и ряской, брега.
  " Охошко!"- напоследок выкрикнул дух, верно сице прощаясь, и стремительно нырнул углубь поддонных земель, тутась же над ним сомкнулись воды, и по их поверхности разбежавшись у разны сторонушки пролегли широки круги, напоминающие мельничны жернова.
  Из сошедшихся вод вынырнули гады, усякие разные: змеи, рыбы, чрепы, и принялись двигатьси по кругу голубизны минуя перьевые воблака, будто охраняя путников от нападения. Токмо лягухи продолжали сидывать на облачках, да тараща у болотну ночь глазищи, негромко затянули свову квакающую песнь, словно эвонтим звуком сказывая дедке Болотнику, шо у егось владениях усё спокойно.
  - М-да...,- промолвил Ратмир, со трудом шевеля отёкшими устами, и оглядывая усё окрестъ себя вопухшими да обратившимися у тонки щёлочки очами.- Скока на Бел Свете живу, а тако колика нежити отродясь не зрел... хотясь нонче и вижу ужотко дюже худо.
  - Эт... ты точнёхонько подметил, братец,- согласно кивая главой, откликнулси Гордыня и беспокойно воззрившись на Ратмира, протянув уперёдь руку бережно огладил пальцами припухлости на его лике.- И я тоже николиже не видывал таких препротивных воинов Лихо... да и об Ичетике слыхивал токась из баек... Воно, чё мене порадовало нонче, ужось видимо за усе таки тяжелёхонько прожитые деньки, енто у то, аки черти мутузили, кусали да топили друг дружку... Вжесь на тако действо було весело поглядеть.
  - Шо ж собратья, оно и впрямь у то смешное было действо,- наполненным грустью голосом загутарил Былята.- Да, токмо гаганить нам ащё не времечко... зане из болот мы не вышли, и шо ожидаеть дальче непонятно.... И засим, не можно забывать нам главного... Мы соотчичи днесь потеряли нашего соратника и друга Любина. Посему, давайте вукладыватьси на покой, а на дозоре остануся я да постерегу покой и сон.
  Стоило старшине воинов произнесть у те горьки слова як путники разом согнали со своих лиц вулыбки, и, оглянувшись, посмотрели на своего собрата, тихого... вже будто замершего... лежащего под охабнем, и тяперича ни к чему не имеющего отношение. Немного помолчав и тяжко повздыхав, воины начали расходитьси, да вукладыватьси на покой. Оно як бой нежити занял достаточно времечка, костры ужо прогорели, а потому перво-наперво Сеслав и Крас стали их наново разводить, усе другие воины ж пошли почивать. И вмале не уснувшими, на полянке, воказались токмо Борил, Сеслав, Крас и Былята.
  Борилка сперва вглядывалси у чёрны земли болот, но не узрев тама нивкакой беды, подошёл к токась разгоревшемуся костру подле которого, несмотря на происходящий округ беспорядок, крепко спал, вукрывшись охабнем мальца, Гуша. Вон за усё время сечи не то, шоб завизжал, а похоже ано не воткрывал глаз, продолжая сладко почивать да пускать слюни на свову вывернуту губищу.
  Мальчик востановившись, да точно нависаючи над шишугой, неторопливо надел на себя рубаху, кыю пред боем скинул, и кыю тяперича отдал ему Крас, прежде чем улечьси отдыхать. Ащё немного помедлив, воправляя одёжу на себе, Борила, будучи дюже рассерженным, присел на корточки, резко стащил с Гуши свой охабень и принялси трясти того за плечи, намереваясь таким образом разбудить. Обаче шишуга иль и впрямь спал утак крепко, или не желая отзыватьси, лишь притворялси. Потому вон токась шибче пустил изо рта густы потоки слюны да резво лягнул отрока ногой, целясь стопой у какой-нить болезненное место, абы отбить у оного желание будить спящего.
  - Ты чё Борюша к нему пристал?- удивлённо вопросил подошедший Сеслав и встал осторонь мальчоночки.
  - А чавось вон дрыхнеть...- возмущённо прокалякал малец, не оставляючи попыток разбудить шишугу.- Больно евось у то не касаитси... у то, шо с нами происходить.
  - Плоисходить... плоисходить...,- сонно и дюже вяло изрёк Гуша.- Усё я сышу... усё... Лазви у таком шуми мозно вуснуть... Никак низя... никак... Токмо я, Болилка, ни паникую... як ты... Я знаишь како спокойный... Я тут лижу... плитволяюсь, обачи коли ктой-то нападёть... я утады... утады влаз плыгну и мигом одолию... мигом. Но Ичитик, вон ж низля пишёл... Пишёл вон помочь... оно оттовось я и ни паникую, спокоин я... Уся сила, Болилка, ты то запомни.... покудась я сказываю... уся вона.... а...а...а,- широкось зевнув, заметил Гуша.- Уся сила у спокойствии... Ложись спать, а то всколо вставать а...а...а.
  Мальчик сразу пеьестал трясти Гушу, и, убрав от него руки, покачивая головой, молвил:
  -Сила... Да у тебе Гуша... уся сила в животе... Спокоен ты... Оно усё потомуй как Ичетик нас зачурованным колом оградил, поелику ты и спокоен. А то я помню як ты верещал кады Хмыри и Караконджулы на тя нападали... ажно! ушам було больно.
  - У я сици налочно вилисял... налочно, шоб нижить пугаясь мово клика лазбигала...сь,- скузал Гуша и закрыв рот подтянул нижню губу увысь накрыв ею верхню.
  - Ложись почивать Борюша,- нежно погладив отрока по пошеничным волосьям, чуток растрепавшимся от порывистого дыхания Асура Полуночника, прокалякал Сеслав и вусмехнулси рассуждениям шишуги, который судя по сему у тот же миг и вуснул.
  Воин поднял с оземи скинутый с Гуши охабень, да расстелив его на мху, мотнул головой, вуказывая укладыватьси на негось мальчоночке. Борила чичас же послушно поднялси с присядок и шагнув к охабню, пристроилси с одной евойной стороны, на всяк случай (утак велели старшие) не сымая на ночлег сапоги. Сеслав бережно вукрыл мальчугана второй стороной охабня и пожелав "доброй ночи", сам вотправилси на покой.
  Сувсем немножечко малец, лёжучи на постеленном, припоминал виденную нежить, не сводя взору с влажного мха, который Былята, устроившийся на дозор у их костерка подкинул у огонь. Мох, прежде чем разгоретьси, выбросил увысь неприятный запахом густой, смурый столп дыма, и ано, по первому, возжелал затушить костёр, но таче малеша просохнув, може усё ж сговорившись с огнём, начал почуток разгоратьси.
  Прислухиваясь ко всем звукам, каковые витали у болотных просторах, мальчик замечал лишь голоса бодро квакающих лягушек Ичетика, также як и Былята оставшихся дозорить, да тихое жужжание комаров, желающих испить евойной юшки. Будучи дюже взволнованным и оттавось, шо видал таки беснования нежити и от смерти Любина, Боренька никак не мог вуснуть, хотясь и пыталси, подолгу держа сомкнутыми глаза. Токмо пред ними усё сызнова... и сызнова проплывали только, шо виденные зрелища идеже нежить билася меж собой, воборачивалась у зверей, а вопосля убегала у ночны просторы. А ещё проскальзывал перед очами мальчонки образ, махонького, похожего на голого ребетёнка, толстого да с вугромным выпученным уперёдь пузом, короткими, отёкшими ручонками и ножонками, Упыря. Зрелси у том видении и раскрытый рот нежити иде сверху, и снизу проходило по два ряда тонких, вжесь як остриё шил, зубов, дюже часто натыканных и обильно покрытых красной кровью дядьки Любина.
  Немного погодя, кады раздалось мерное посапывание странников, а Гуша едва слышно заскулил аки засегда во сне, малец поднялси и усевшись, укрылси охабнем, оно як у болотах витала кака-то неприятная сырость, да вопросил у сидящего супротив него Быляты:
  - Дядька Былята, а як вэнти Упыри на Бел Свете появились?
  - Ты, чавось не кочумаешь?- беспокойно глянув на отрока, поспрашал Былята, и подкинул у костерок ищё немного мха.
  Густа, плотна пелена серого цвету на немного сокрыла лицо воина от глаз мальчика, но у тот вроде и не вубратив на то внимание, ответил:
  - Сице... думкаю об Упырях... об нежити... и сон нейдёть.
  Серая мара дыма вунеслась у ночно небо и Борилка наново увидал Быляту. Тот беспокойным взором окинул Борюшу, и, огладив книзу свову ковыльну, курчаву бороду и вусы, принялси пояснять:
  - Есть тако существо, величають евось Двоедушник... Кличуть оного так занеже у нём живуть две души. Одна душенька человечья... така аки у мене и у тобе, а другая... другая душа-то демон. Выглядить у то существо, як вобычный человече. У него две ноги, две руки, тело, глава, лико... Словом гутарить никак он не отличим от нас... токмо глаза у него иные... И не то, шоб вони были узки, аль дюже широки... Неть! вони просто чудного цвета... И непременно сице, шо овый глаз- чёрный, а другой- любого цвету могёть быть, ну, у там зелёный, голубой, серый. Живёть такой Двоедушник со людьми. Днём у нём править та- человечья душенька, она заставляеть трудитси у поле, рыбачить у речушке, строить избу або воевать... Одначе стоить наступить ночи, аки тело, заснув паче не подчиняитси душе человека, та вроде засыпаеть у нём, пробудить его неможно. И вот тады править начинаеть тот демон... вон выходить из тела, обращаитси у пса, кота, зайца, а бываеть и у коня. И ходит эвонто тако злобно зверью по Бел Свету и творить усяко зло и беды,- старшина воинов на чуть-чуть прервалси и бедственно вздохнув.- Ну, а як придёть брезг, демон возвращаитси у тело... и Двоедушник пробуждаитси.. А кады явитси смерть к такому человеку, то душа- она усю жизнь словно связанна по ногам и рукам демоном была, она выходить из тела и вулетаеть у Вырай-сад аль Пекло, аки чаво заслужила. Тело ж сообща с демоном превращаитси в Упыря.
  - А почему ж тады дядька Любин можеть превратить у Упыря?- вопросил Борила и повел озябшими плечьми с коих слез охабень, потомуй як малец вутмахивалси от донимающих его комаров.- Ведь вон не был Двоедушником... иль был?
  - Неть.. Любин не был,- молвил Былята и устремил свой взгляд сквозе огонь на притихшего на век соратника, укрытого охабнем.- Но евойну юшку сосал Упырь... Душа Любина уйдёть в Вырай, як токмо мы сожжем тело... А само тело воно чичас могёть шибко подвергнутьси нападению какова демона, шо у множестве бродють у Бел Свете и изменившись, ожить... Но ты не тревожиси, Борюша, мы не позволим в тело Любина вселитьси демону, мы предадим его огню... Сожжем у ту тонку паутинку... и душа Любина уйдёть в Вырай к своим предкам, к роду из какового вон вышел.
  - Дядька Былята,- после недолгого молчания вдругорядь загутарил мальчик.- А зане можеть вселитьси у тело- та... вторая злобная душа... у тот демон?
  - Дэ-к... як,- протянул воин, словно раздумывая аки про энто сказывать да резко дунул собе на нос, прогоняя каку сёрдиту мошку аль комара, кружащую посторонь него.- Балякают, шо вселяитси она сразу при рождении ребетёнка. Кады мать али отец дитю не рады, да плохое чаво про ребетёнка думають, желають... Вони вроде як сымають с няго оберег положенный мальцу их любовью... Положенный Ладой Богородицей, каковой даёть Богиня кады на свадебку возлагають у честь её молодые дары от труда свово... Осе так-то,- Былята сызнова прервалси и , воззрилси на отрока, и тот у свете легохонько вскидывающих увыспрь лепестков пламени углядел тревогу у зелёно- серых очах воина.- Ну, а тяперича, - произнёс Былята,- ты, Борюша, вукладывайси почивать... Занеже котору ночку ты худо кочумаришь, и то вельми тобе аки мальчику не пользительно. Могёшь ащё, не дай Боже, занедужить... Ложись Борюша и не о чём таком скверном не думай... и тадысь скоренко вуснёшь.
  Былята ободряюще вулыбнулси мальчугану, и подкинул у костёр несколько сучковатых ветвей, шоб огонь и не думал затухать, оберегаючи странников своим светом. А Борилка порывисто выдохнув, ужо сице у няго разболелася душенька за дядьку Любина, который могёть, коли евось не придать огню Семаргла, превратитьси у Упыря, усё ж послушно кивнул и наново стал вукладыватьси на покой.
  Продолжая, меж тем, обдумывать случившееся и особлива то, чавось тока, шо вуслыхал... Да, горестно представляя собе такого ребетёнка, кое могёть родитьси не любимым у матушки и отца, и по их необдуманным мыслям, желаниям и действам будет мучимо усю свову жизть тем самым злобным демоном, став на всё то времечко Двоедушником. Опосля ж смёртушки и вовсе обратитьси плоть евойна, то есть плоть отца и матери, у такого голого, толстого и до безобразию отёкшего, злобного убивцу-кровососу Упыря.
  
   Глава двадцатая.
   Лесные друды.
   К вечёру нового денёчка путники и впрямь достигли рубежа болотных земель, да узрели пред собой хвойны леса. По краю краснолесья пролегала полоса топкого болоту, такого точно в эвонтом месте стояла высока вода. Хорошо, усё ж, шо у странников имелась тропка Кострубоньки, а то вернёхонько не скоро смогли б вони преодолеть то местечко и добратьси до возвышенности на каковой разместилси бор. И ведь на руках их нынче был не токмо вумерший Любин, оного несли на носилках, но и два хворых соратника. У водного из них, Ратмира, к средине дня сице опухло лико, шо глаза и вовсе перьстали видеть, они схоронились под отёкшей кроваво-синей кожей, а посему егось осторожно придерживая под руку вел Гордыня, аль Орёл. Плечи второго страждущего, Щеко, также оплыли, а евойны руки почти до локтя страшно набрякли, да сильный жар сотрясал усё тело, оттовось и ему помогали итить, хотя он и бодрилси.
  Тело Любина по очерёдке несли на носилках соотчичи. Борилка шедший позадь вэнтих носилок, наблюдал як посиневша рука воина, свисающая с деревянной жерди, клонилась к долу и корявенько помахивала мелькающим кустарничкам болотной одури, зелёным мхам и окошкам с водицей. И кажный раз, глядя на тако помахивание, мальчоночка горестно вздыхал и так, абы никто не видывал, утирал проступающие у очах солёны слёзы, ужо дюже сильно перьживаючи за помершего, доброго и развесёлого, дядьку Любина.
  Впрочем о Любине грустил не токмо Борюша, но и все евойны соратники и ано Гуша. Тот инолды, идючи обок носилок, подсигивал увысь, и жалостливо подвывал, так будто ктой-то егось оченно крепко ударял по покрытой сверху короткой, тёмно-бурой шёрсткой головёшке, поясняя странникам, шо у них, у шишуг, принято сице провожать померших.
  Кады путники, напоследях поднявшись на бугор, вошли в краснолесье, покинув болотны просторы, то перво-наперво облегчённо вздохнули, потомуй как распрощались они не токась с владениями Болотника, но и с землями злобной нежити. Пройдя немножечко вглубь бора, решили устроить привал зане Щеко и Ратмир до зела ослабев, желали вотдохнуть. На небольшой кулиге у перелесье порядили располагатьси на ночлег.
  Усё то времечко, особлива бережно сберегающий свову котомочку Борилка поклал её на поваленный ствол дерева сосны, шо прикорнул посередь прогалинки. Да вопосля и сам устало опустилси подле него, на како-то мгновение уставившись у хвойный лес окружающий плотными полосами энто ровное место, чистое и безлесное, поросшее низкими травами. Обаче чуток попозжа вон, развязав снурки на котомке, достал из неё кугиклы, на коих ужесь давненько не игрывал, и, поднеся к устам, лягохонько перьбирая на винструменте дырочки, подул у него. И тады ж по лесным далям полетела грустная погудка... така, шо не токась запечалились путники, собирающие ветви для костров, но закручинилси, затосковал усам лес.
   Поначалу бор неподвижно застыл... перьстали у нём колыхатьси веточки да хвоинки-иголочки. Затих сякий перестук або напев птицы, вже будто усё окрестъ заснуло иль вумерло... Одначе миг спустя он унезапно заплакал... да сице тихо... тихо... же верно вторя звукам кугиклы. И слышалси у том плаче заунывный вой ветра, жалобный стон умирающего зверя да протяжные человечьи причитания по почившему сроднику.
  Борила играл на кугикле, а лес ему подпевал, горюючи сообща с ним из-за потери дядьки Любина... И мальчику чудилось то не бор поёть, а како-то живое существо. Пытливым взглядом отрок всматривалси у сереющие просторы леса, и вмале узрел тогось, кто вторил ему. Мгновенно перьстав играть на винструменте, малец изумлённо вуставилси на него... того существа, каковой ему подтягивал, утак поколь не решаясь убрать от губ кугиклу.
  Существо стояло посторонь сосны такой высокой... высокой со стройным отливающим краснотой стволом, с широкой, густой кроной усыпанной светло-зелёной хвоей. Нежданно енто создание свершило робкий шаг уперёдь и абие мальчик углядел, шо то существо не водно, а их туточки, на кулиги, несколько. Эвонти создания были вельми чудными и сверху они походили на человека, будучи росту не малого ужось повыше Краса можеть вершка на три, четыре... а можеть и на усе пять. У тогось существа, на которого зекал отрок, як и у сякого человече, имелась голова на коей находилось дюже раскрасивое лико с бледно-зеленоватой кожей и тёмно-зелёными, чуток пониже плеч, волнистыми, распущенными волосьми. До талии енто верно была женщина и даже идей положенно у неё имелась небольша грудь, но сразу от стана униз уходил расчленившийся ствол древа, напоминающий многокорневое, пучкообразное тело тёмно-бурого цвету. Впрочем и рук у создания не було, заместо них имелись ещё паче тонкие корни выходящие из плеч, по два с разных сторон. По поверхности рук- корней росли огромадные, вроде плоских бероских тарелей, грибы, а у там идеже у человека находилась кисть да пальцы, у существа имелось множество тонких, кривых, сучковатых веточек. Ноги-корни, их Борилка, насчитал не меньче девяти, слегка изгибались на концах, образуя вяще широкие стопы. Чичас вони, у те стопы, неторопливо ступали по хвойной подстилке и коротенькой травушке, шо покрывали оземь, двигаясь навстречу странникам. Однакось мальчуган, разглядывая подходящих лесных жителей, заметил, шо не у всех у них есть груди, оно, по-видимому, посему часть из них была мужами, да и волосья у тех, безгрудых, смотрелись прямыми, и короткими. Прошло сувсем немножечко времечка як усе путники узрели тех созданий, и Былята тихонечко молвил, поднявшемуся от костерка, Сеславу:
  -Вэвонто кажись друды лесные.
  -Кажись,- также еле слышно согласилси Сеслав, и бросил суху ветвь, каковую сжимал у руках на матушку землицу.
  Гуша же почемуй-то, при виде друдов, стремительно вскочив с земли, иде обок поваленного ствола выбирал из муравейника лялизкой вкусну живность, спряталси за спину Сеслава. Хотя по вулыбкам ентих созданий, по их светло-зелёным, чистым глазам чудилось, шо потомки Анта Велесевича и Прии Богумировны не могуть творить зло и являютси народом светлым да добрым.
  - Добре вам странники, - закалякал подошедший ближее усех к людям друд, у которого с подбородка свисало несколько серебристых волосков, и чуть слышно заскрыпев поклонилси им.- Приветствуем наихрабрейших и наисильнейших беросов в наших землях! Ибо не всякому человече дано пройти грозные, болотные просторы, где издревле правит Лихо Дулеб, оный есть возмутитель спокойствия и предатель воинства Асура Велеса... И который долгие... долгие века прячется здесь, в ожидание того денёчка когда всколыхнётся на Бел Свете зло.
  Друд смолк и также тяхонечко скрыпнув поднял главу да ласковенько вуставилси глазьми на притихшего Борилу, прижимающего к устам кугиклу.
  - Здрав буде, старшина народа друдов, вже не ведаю я як тобе кликать,- отозвалси первым Былята и шагнул поперёдь сех, гордо выпячив свову мощну грудь и расправив широки плечи.- Занеже ты нам имячко своё не сказывал.
  - Что ж это действо, как говаривается, поправимое,- усмехаясь уголками розоватых губ, отметил друд.- Я, верховновластный старшина народа друдов, Комол. Много лет правлю я своим родом в друдском поселении "Журушка", куда приглашаю вас проследовать, ибо гости в наших краях редки, а посему вдвойне приятны и милы нам.
  Комол неторопливо перьставляя свои ноги, развернулси и указуя рукой у дали краснолесья, малеша склонил свой стан и чичас же, и востальны друды, а их было не меньше двадцати, также поклонились гостям. Борилка наконец-то вубрал от губ кугиклу да поспешно спрятал её у котомочку, закинув оную на спину. Засим он живинько вскочил на ноженьки и подбёг к Быляте, который почемуй-то стоял смирно, ужось словно не решаючись двинутьси уперёдь али можеть напряжённо чавой-то обдумывая.
  - Ну, что же вы?- несколько вудивлённым голосом, вопросил Комол, он уже повернул свой скрыпучий стан к путникам, и, разглядывая, взывал к ним.- Вы не желаете принять нашего приглашения?.. Но ваши братья...- и он зыркнул в сторону сидящих на бревне Щеко и Ратмира.- Я вижу тяжко больны, видимо подверглись они нападению нежити...и вам без нашей помощи их не спасти... Они умрут... да и того... мёртвого вашего... пока не свечерело надобно придать огню.
  - Усё сице Комол... усё сице,- крякнув и смахнув дланью с лика прилетевшу тонку паутинку, зацепившуюся за широкий кончик носа, произнёс Былята.- Да токмо... токмо...
  - Токмо ты, Комол, сразу нам балабонь,- вступил у говорок Сеслав, судя по сему, желаючи прокалякать то, чавось затруднялси выразить соотчич.- Ты нам сице и балабонь чё от ны потребуешь?.. Какова будять плата за то, шо мы у вас гостить будем?.. За то, шо вы излечите хворых наших Щеко и Ратмира?.. За то, шо предадим огню Семаргла соратника нашего Любина, вутправив евойну душеньку у Вырай?
  - Зачем вы о плате говариваете,- недовольно загутарил Комол, и голос евойный днесь перьстал звучать мягко, а прыналси скрыпеть, як и усё тело... да с неподдельным любопытством воззрилси на Борилу.- Эта будет не плата, а благодарность.
  - Странна благодарность,- сёрдито выдохнул Сом, и недовольно качнул головой, вон стоял сторонь с Сеславом, уперев руки у боки. - Ну, дэ-к, нам у то усё равно... благодарность то аль плата... Сказывай, ну-тка, чаво от ны требывать будёшь?..
  - Замечу... вы о том сами спросили,- произнёс друд и полыхнул зелёным светом своих очей у сторону мальчика так, шо Борюше захотелось, аки и Гуша, упрятатьси за широку спину Сеслава.
  - Сами... сами.. мы о том поспрашали,- изрёк Былята да положил руку на рукоять меча, висящего у ножнах на поясе.- Ты вэнто давай сказывай.
  - Ладненько,- протянул Комол, и сделал своими многокорневыми ножищами шаг уперёдь.- Мы народ друдов,- принялси пояснять вон,- излечиваем ваших собратьев, предоставляем вам наши гостеприимные жилища. Мы подскажем ваш дальнейший путь и выведем вас из наших земель, а за это... в благодарность... вы оставите у нас этого отрока, - и Комол поднял свову расчленённую руку и указал на Борилку.- У нас очень...
  Но старшине друдов не дали досказать, и первым вступилси за мальчонку Крас. Он выскочил напередь, преграждая доступ друдам к мальцу, да резко выдернув из ножён свой зачурованной меч, направив его на лесных жителей, зычно гикнул:
  - Николиже... николиже мы не оставим у вас нашего Борюшу!
  - Нет!.. вы меня не поняли,- взволнованно вуставившись на зачурованный меч молвил друд.- Мы не сделаем с мальчиком ничего плохого. Мы оставим его жить в нашем народе. Он будет равен нам... Он будет наш. Просто народ мой малочисленнен и если мы не будем вбирать в себя людей... то скоро иссякнем... иссякнем и не останется на Бел Свете друдов.
  - Но наю отрок не друд... вон человечьего племени... вон берос,- ровным, спокойным гласом, словно речь велась не о Борилке, а о какой-то животинке, пробалякал Былята.
  - Он таким и останется,- торопливо кивая, и наново расплываясь у улыбке так, чё явил странникам ряды ослепительно-белых зубьев, загутарил Комол.- Он вырастет среди нас и женится на друдской девчине и продолжит наш род.
  - Ну, вот ищё...,- недовольно откликнулси Борилка и выглянул из-за спины Краса.- Буду я на ентих многоножках жёнитьси... чавось удумал... Я ж берос... и, ежели кады обжинюсь,- при тех словах мальчуган сморщил не токась лоб, но и губы,- сице токмо на бероске... И шоб у неё було две ноги и две руки.
  - Слыхивал Комол,- усмехаясь, отметил Сом, и тряхнул схожими с дубинами ручищами сжав мощны кулаки, напоминающие набалдашники.- Наю Борюша не желаеть жёнитьси на ваших девчинах. А посему енто предложениеце мы принять никак не могём... Да и таче, коли бы Борюша удруг и пожелал деву из твово роду у жинки принять...мы б евось усё равно туто-ва не воставили... Занеже прибыли мы сюды, пройдя болотны просторы, и потеряв нашего соотчича именно из-за эвонтого мальца... Ты, вжесь, Комол глазёнки свойны поширше расстопырь... да глянь чаво у няго на груди горить... горить... полыхаеть... да свет чудной рассылаеть... А пламенитси у там знак Асура Велеса, чей сын Ант являитси вашим прародителем... Мы ступаем по велению Бога Крышни и Бога Велеса у дальний град Торонец, у поисках меча Индры, каковой окромя ентого мальчика никто добыть не могёть... Меч же нам нужон, абы защитить наю народ и оземь родимую от зла, кые движитьси на беросов откудай-то издалече.
  - Сице, шо...,- добавил Сеслав, лишь тока Сом замолчал.- Мы вас отблагодарить не могём.
  - И Борюшку не отдадим,- взмахнув увыспрь мячом, дополнил Сеслава Крас.- Николиже.
  Комол кажись тока, шо понял о чём ему балабонять воины, и, вглядевшись у мальчугана, вжесь верно желаючи разглядеть знак Велеса на евойной груди, начертал на своём лике сёрдитость. Он расстроено вопустил к долу свову руку, коей указывал на отрока, не приятно скривил красивые, большие, розоватые губы... И немедля с лико его сбежала усяка доброта, а свет кажись испарилси... и воно... у то лицо и вовсе стало како-то злобно- холодное.
  - Днись... наю сидять.... сидять усех махом... ни вуставив ано моей лялизки,- едва слышно прошептал Гуша и вжалси в спину Сеслава, точно мечтаючи ей отгородитьси от лесных жителей.
  Старшина друдов вуслыхав тот испуганный шёпот шишуги и совсем подурнел, ажно сменив цветь лица с зеленоватого на болотный. И принялси оглядывать путников, подолгу востанавливаясь взором на их мужественных лицах, а немножечко погодя, обозрев дородный и младой вид Орла скузал, указуя нонче рукой на парня:
  - Ну... быть может- этого юношу вы оставите нам?.. Он тоже молод.
  - Неть,- покачивая, вотрицательно главой ответил Былята.- Ден ты не усвоил Комол? Никого мы не вуставим... никого... Коль не желаете помогать... не помогайте... як у ны у беросов гутаритьси: "Сами вуправимси". Дэ-к токмо из наших соотчичей никогось мы вам у дар не вуставим... не принесём... Нас ведуть Боги: Крышня, Велес, Ярило... и безсумления Вышня... Ступаим мы по стёжке, шо нам вуказали наши Асуры и свурачивать не будём... Ну, а коль вы забыли усяки добры вобычаи... сице пущай эвонто на ваших душеньках ярмом виснеть... А наю, я у том уверен... наю помогуть и подскажуть иные жители ентих лесов.
  Былята прокалякал у те слова и замолчал и тадысь на кулиге наступила тишина.... така, шо Борюша вуслыхал пение птичек, да лёгкий скрип ветвей деревов, а можеть рук и ног друдов. Унезапно в разговор вмешалси сидящий на поваленном сосновом стволе Щеко, вон поднялси с няго и чуть-чуть покачиваясь взадь да вперёдь, частенько прерываяся и вздыхаючи, произнёс:
  - Ты, Комол, чавось не понимаешь... аль просто притворяишьси? Зло... зло движитси на наши земли... и почему энто ты порешил, шо воно... у то зло тобя не коснётси каким-нить боком.. Ты чё думаешь туто-ва у ентом краснолесье отсидетьси... отпрятатьси?.. А коль тако не получитси... тадысь як?.. Коли эвонто зло доберётси до вашего бора, да аки вухватить вас злобными ручищами... тряхнёть хорошенько, а опосля и вовсе придушить... тя самого и твой народ... Эх вы! - горестно дохнул Щеко и тяжелёхонько вздрогнул усем телом, да абы не впасть сызнова вуселси на бревно, токмо гутарить усё ж продолжил,- рядиться вон тут с нами... будто торговец на торжке... будто базыга он... ох...ох...ох!- тошнёхонько достонал Щеко, судя по усему, вутомлённый баляканьем.
  Глядючи на старшину друдов Борилка зрел як тот явно боритси с собой, оттогось на евойном лице проступала то сёрдитость то доброта. Ужось, по-видимому, не желалось ему помогать путникам сице без дара, да услышанные слова Щеко и евойны мучения произвели на него како-то действо, и на губах друда появилась робка вулыбка, он чуток колебалси, а засим ответствовал:
  - Что ж... может вы и правы... Да только и меня вы поймите... Вас здесь много, и один человек ничего не значит... а для нас быть может...
  - Комол, ну, чаво ты балабонишь тутась,- возмущённо изрёк Сеслав, и резко всплеснул крепкими ручищами, у то не в силах слыхать.- Да... для ны кажный есть собрат... близонький да родненький... И гибель нашего Любина, огромнейшая бёдушка... бёда для усех сразу и для кажного в отдельности... И ежели помогать не хошь... сице уходи луче, сами справимси. Но таки разговоры слухать мене, як воину не приятно,- и Сеслав на миг прервавшись, похлопал ладонью по ножнам, указуя усем своим видом, шо могёть постоять за собе и соратников... тем паче нонче пред ним был народ, а не нежить какову убить неможно.
  Токмо сиё постукивание и на Комола произвело нужно впечатление, оттогось он, повертав главу, начал гутарить с другими друдами, едва слышно загурлыкав, словно на каком-то птичьем говоре. Те... иные друды, шо пришли с Комолом, на том же гурлыкающем языке стали чавой-то ему отвечать. А опосля одна из них, верно то была женщина, потомуй как у неё имелась грудь, развернулася и неспешно перьступая, своими немного согнутыми, корневищами ног вушла у лесну глубь. Морг спустя и усе другие друды, оные так жарко спорили, последовали за ней при вэнтом ано не глянув на затихших на прогалинке странников. Туды ж ушёл и Комол, тяхонько поскрыпывая своими ручищами, и восталси на кулиге токась один друд. Ентов житель бора слегка отличалси от других и имел желтовато-зелёную кожу, а кора на его руках и ногах была тёмно-серой. Он был мужем и внегда говаривал с друдами вельми сильно горячилси, громче усех гурлыкал и беспокойно размахивал корневищами рук. Посему после того, як усе друды пропали у краснолесье, вон окинув взглядом путников, просиявши вулыбкой, молвил им:
  - Меня зовут Лепей. Все друды отказались принять вас гостьми в своих жилищах, я же нет. И меня не надо будет благодарить... Пойдем-те со мной, я приглашаю вас в свою лачугу... И хотя она не такая просторная, как у других моих собратьев, но вы сможете в ней отдохнуть, поесть... а ваших больных... ваших больных я постараюсь излечить. Однако прежде, чем мы уйдём отсюда... прежде чем войдем в поселение друдов, надобно придать огню тело вашего почившего собрата... Потому как друды запретили приносить его в Журушку.
  И Лепей, не дожидаючись согласия путников, чичас же подошёл к поваленному небольшому стволу ели, густо поросшему зеленоватым мхом и присыпанному сверху опавшей хвоей да легошенько ево подняв, чуток тряхнул им... Немедленно со ствола у разны направленья полётели комья земли и мох, а кдолу посыпались хвоинки да веточки. Еле слышно поскрыпывая деревянными частьми тела друд направилси к стволу на коем сидывали Щеко и Ратмир, и каковой лежал посредь кулиги. И абие усе кто находилси на прогалинке торопливо начали помогать Лепею сбирать ветви, стволы деревов, сооружая костёр, последнее пристанище для тела Любина. Хворым Щеко и Ратмиру помогли перьбратьси у друго место и усадили их прямь на покрыту невысокими травами оземь.
  Не прошло многу времечка як погребальный костёр был лажен и тадысь Сом да Крас возложили на него тело Любина, прямо на носилках, сняв с няго охабень которым тот был укрыт. Открыв у тем самым евойно лико так, абы мог воин-берос видывать, у последний раз, заходящее на покой красно солнышко, вечереющее небо покрывающееся самоцветными небесными телами украшенными многоликими лучами, символом Бога Ярила. Опосля ж вони обложили костёр вкруг ветвями да собранным сухим мхом, кыей утирая очи сбирал Борилка и подвывающий Гуша.
   Кады ж усё було готово Лепей, воины, отрок и шишуга обступили костёр по коло, и Орёл с Красом подожгли егось со двух разных сторон. Огонь мгновенно ухватилси за сухой мох, засим торопливо перьбралси на потрескивающие ветви, прожорливо перькинулси на стволы и само тело Любина.
  - Добрей стёжки брат наш!- громко выкрикнули воины, и, вынув из ножен мячи вустремили их выспрь... туды у далёкие серые небесны дали... туды, кудыличи днесь направила свову поступь душа Любина... туды к предкам, родам, Асурам.
  - Светлыми тропами у Вырай, иди мой добрый друг!- негромко добавил Сом, каковой особлива был дружен с Любином.
  И тяперича у левой руке сжимал рукоять меча Любина, прижимая холодный клинок к сердцу, символизируя тем самым прощание с ним егойно сына, оному по возвращению воины должны будуть перьдать меч почившего отца.
  Огонь ужотко почитай сожрал стволы деревов, он почитай пожелвил и тело Любина, кады Лепей, низко склонив главу пред прахом павшего, и оглядывая горестно вздыхающих воинов вставляющих мячи у ножны, скузал:
  -Ну, что ж гости, поди пора и нам идти. Огонь догорит, за этим духи нашего бора присмотрят, а нам надобно уходить. Скоро совсем стемнеет.
  Договорив, Лепей развернулси, почти безшумно не издаваючи ни скрыпа, ни какого иного звука и пошёл туды... кудыкась до энтого вушли други друды, сквозе прогалинку поросшу низкой травой и вусвобождённую от деревов, у глубины краснолесья. Путники враз кивнули головушками и печально поглядывая на останки кострища и внегда соотчича неторопливо подняв с землице котомки, туло, луки последовали услед за друдом.
  Нешироко шагаючи, вжесь будто суетливо перьставляя свои девять аль можеть десять ног, двигалси упереди сех Лепей. Сразу за ним пристроилси Былята, Сом который поддерживал Щеко, Ратмир и Гордыня. У серёдке же шествовал Борила и жмущийся к няму Гуша, оных вухраняли Крас, Сеслав и Орёл, беспокоившиеся, шо други друды могуть задумать чавось не дюже ладное промеж мальца.
  Бор у котором вони продвигались ужесь начал сереть. У нём росли не токмо стройны высоки сосны, но и ели, чьи стволы, покрытые лаптастыми ветвями, походящими на бабьи понёвы, образовывали кдолу широкополые клины. Дерева у те также отличались высотой и ровностью стволов, их огромадны пушисты ветви были покрыты тёмно-зелёной колючей хвоей. А нижние, мохнатые ветви сице близёхонько стелились к оземи, шо казалось и вовсе укрывали её подобие тёплого одеяла. В эвонтом краснолесье, особлива идеже стояла ель, ноли не имелось кустарничков, а землицу покрывала толстым, мягким, точь-в-точь як перина, слоем опавшая и побуревшая хвоя. На той посохшей перинке росли приземистые, обнимающую эвонту хвою кустики черники с ребристыми ветвями да маненькими, зеленоватыми ягодками, бруснички с толстоватыми, тёмно- зелёными листами, теснившимися близёхонько друг к дружке, и гроздями не поспевших ягод.
  Борилка глядел на вэнти зелёны ягоды жадными глазьми, ужо утак вон изголодалси... казалось ищё миг и он опуститси на корточки да начнёт их жамкать прямо не поспевшими. Ведь оно который день, из-за той злющей нежити, странники мало ели... усё многажды вечерами, кады вудавалось чавой-то добыть. Ну, а нонешний дянёчек мальчик и ваще ничегошеньки у роть не поклал, занеже старшие торопилися поскорее вуйтить с няши, оттогось и не шамали усе... усе окромя конешно шишуги. Оно и чичас, идючи позадь отрока, Гуша поначалу вельми томительно и протяжно подвывал, а опосля принялси перьмешивать у те всхлипы с чмоканьями, явственно, штой-то излавливая и поедаючи.
  - Вжесь можеть ты Гуша прекратишь сице громко жёвать,- недовольным гласом окликнул шишугу Крас.- А то у мене и сице животь подвело... да у то верно не у мене водного... Вон и Борюша наю на оземь усё поглядываеть... хочеть, судя по сему, черничку аль брусничку прям зелёной систь... И ты ащё тутась Гуша... чмок... чмок... хруст да хрям... ажно сил ни вкаких неть.
  - Шо ж..,- порывисто глотая пережёванное, молвил Гуша.- Кто ж виновать, шо вы пожущилить як я ни могёти... И цивой-то я должон голодать из-за вас... А можить я послидний лаз им... можить интот длуд нас на погибиль видёть... Знаись ак шишуги гуталять... а гуталять вони, шо длуды,- и шишуга чуток понизил свой голос, доведя евось почитай до шёпотка.- Шо длуды жамкають длугих налодов... шоб значить сопилников ни имать... Так-то Клас... так-то... А тиби, жадюги такой, мини жучка жалко стало... жалко... ох!.. ох...ох!.. Ничасный я какой... усё у мини у жизти ни холошо... жёнки нить... от таки мучинья лади вас пилижил... стока пилинёс... а тяпирича ащё и сидять... сидять и лялизки ни вуставять... Бида... бида да и токась!
  Раздалось громкое цвак, опосля не мнее зычное плямк, а таче изо рта шишуги вылетел скрыпучий хруст, будто перемалывали на мельнице жернова солнечну пошеничку.
  - От... ты обормот,- незлобно произнёс Крас и легохонько загреготал.- Нешто нам було надобно... шоб ты с нами шёл... Оно можно подумать мы без тобя б не справились... Ты б луче сидывал у собе в землянке, жамкал червячков... Мы ж тобе не просили за нами ходють.
  - Ох...ох...ох,- прекращая шамать застонал Гуша, ищё паче жалостливо-разнесчастным голосом.- Пошто можно быть тавким жадным Клас... пошто можно... Чивой-то ты мини жучком попликаишь... попликаишь... ниужиль завидуишь?... Так я ни жадин... я и тиби поймаю... хошь?
  - Неть... аття,- поспешно ответил Крас, и затих, ужесь видимо не желалось ему исть пойманного шишугиной лялизкой жучка.
  
   Глава двадцать первая.
   Журушка.
  Борила внимательно слухающий каляканья Краса да Гуши и не сразу то узрел поселенье друдов, каковое нежданно появилось пред ними, словно выскочив из-за хвойных деревов. И мгновенно у то поселение, величаемое "Журушка", поразило мальчика своими изумительными, николиже доселе невиданными строениями. Одначе прежде чем у "Журушку" войтить надобно було миновать впечатляющие по своему размаху и чудности ворота, право молвить, у коих не имелось створок. Высилси там лишь высоченный да широченный остов, украшенный резьбой напоминающей ветви да хвоинки сосны и ели. Сам остов покато-угловатый кажись сходилси поверху у нескольких местах, идеже поместилися гнёзда птиц. У те гнёзда, собранные из веточек да подоткнутые мхом и хвоинками выглядели не маханьками, а большенькими, и, по-видимому, принадлежали журавлям, довгадилси мальчоночка. А миг вопосля, ента догадка и вовсе подтвердилась тем, шо из водного гнезда выглянула глава журавля с длинным клювом, чёрной шеей да красноватой шапочкой. Журавль, вытянув уперёдь шею, оглядел пришедших путников, а засим спрятал голову углубь гнезда, будто егось сувсем и не интересовали пришлые у "Журушку".
  Созерцая остов ворот, мальчуган подсчитал гнёзда... их воказалось девять, и усе вони, окромя среднего, были пусты. Обаче по их вухоженности чудилось, шо там не раз выводили птенцов, токась нынче птиц у них не ималось. Не токмо гнёзда поразили взор мальчика, но и удивительны растения, которыми были опутаны перькладины остова. У те растеньица представляли из собя косматые, коловидные перьплетения ветвей, покрытых плотными, толстыми, зелёными листами, да бело-жёлтыми с ноготок ягодами.
  Миновав, ентов дивный остов, Борила перьвёл взор и вуставилси у само посление, узрев там не мнее сказочные жилища. Хотя енти жилища и неможно было наречь избами аль чертогами... То чавось Лепей кликал лачугами было вельми изумительным и выглядело не забываемо. Лачуга являла собой несколько высоких, живых (продолжающих рости) елей, оные поместилися по четыре у рядь, находясь ровнёхонько одна супротив другой. Стволы эвонтих елей были дюже сильно наклонены друг к дружке, и, соприкасаясь меж собой, плотно перьплетались ветвями, образовывая нещечко единое целое. Сверху они были увиты теми самыми косматыми растеньицами. Те ж ветви кои не перьпутывалися, в сплошно месиво, выступали у боки и на них висели небольшие удлинённые, зеленоватые шишки. Вход у лачугу прикрывали мохнаты ветви, не зрелось у том обчем перевивание окон, щелей, проёмов. Лишь с одного боку лачуги, находилась малая дыренция, каковую образовали раздвинувшиеся у сторону ветви дерева, и скрезь которую выходил, подымаясь увыспрь, еле заметный серовато-зелёный дымок.
  Подойдя к самой крайней лачуге, подле каковой остановилси Лепей, поджидаючи сех, Борила завертав главой тяперича рассмотрел и само поселение друдов. У кыем находились точно такие ж як и у Лепея лачуги из живых, сросшихся сообща ветвями деревов. Лачуги расположилися у прямых полосах образовывая широкополый клин, сужающийся у далече, в острие которого устроилси огромадный дуб, чьи ветви, малец смог у то разобрать, были также оплетены растеньем с бело-желтоватыми ягодами. И хотясь дуб рос дюже отдалённо, но виднелси и отсюдась и евойный могутный ствол, и ребристая, потрескавшаяся тёмная кора. Посторонь того дуба, величественного гиганта, аль як гутарили беросы мамая усех деревов, ву так говарять о тех, ктось являитси исполином, самым высоченным и ражим, никогось не видалось... Да и у самом поселение было пусто и тихо. Отрок узрел токмо хмуро созерцающего их Комола, каковой стоял обок дальней и паче высокой, чем у Лепея лачуги, и двух сувсем махоньких друдов. Оные детки друдов унезапно, на миг раздвинув ветви елей, выглянули из соседнего жилища, да с невыразимым любопытством зекнув зелёными глазьми у сторону странников, пронзительно загурлыкав исчезли унутри лачуги.
  - Гуша,- негромко вобратилси к шишуге идущий позадь него Крас.- Чаво они балабонили?
  - А я откудась видаю,- пожав плечьми, вутветил Гуша.- Я на их булькаюсим языки ни балякаю.
  - Як... сице не балякаешь?- встрял у разговор Сеслав и недовольно фыркнул.- Ты гутарил, шо лесные люди усе языки знають.
  - От... николи я тако ни сказывал,- возмущённо молвил Гуша и подойдя ближе к лачуге Лепея задержавшись да сёрдито глянув на шедших сзади Краса и Сеслава, обидчиво вывертал губу утак, шо вона на маленько оттянулась кдолу и коснулась прямого, и большенького подбородка.- У то сё Болилка выдумывал...шо у тако в билоских байках сказываитси... Болилка и байки васи надумывали... А я... я окломя шишугского и билоского ни вкаких лязиков не видаю.... Да и откудась мини видать... я з у лиску усё влимичко жил.... и слыхивать... слыхивал токмо билоский... Вот интов Болилка... вон каков выдумщик... выдумал жи таку байку... тыц...тыц...тыц... каков чудила , а я пло то и ни знал николижи... ни знал, шо така байка у вас исть.
  - От ты даёшь...,- токмо и дохнул из себе Крас, возмущённо вуставившись на такого наглого шишугу.
  Обаче ни Крас, ни Сеслав, ни дюже гневливый Борилка, ни чавось не смогли скузать Гуши, хотясь им усем и желалось, занеже Лепей, ужось отодвигал широки, густы ветви елей приглашая гостей унутрь лачуги. Уначале во неё проследовали Былята, опосля хворые ведомые соратниками, а следом рассерженно покачивающей главой мальчик. Вон сделав пару шагов уперёдь замерев на месте, открыл рот и стал восхищённо обозревать енто живое жилище. Углубине ж лачуги мохнатые, длинные покрытые зелёной хвоей ветви были до зела аккуратно укреплены повдоль стволов, образовывая плотны стены, скрезе которые ни проглядывалось, ни небо, ни бор... сице усё було тесно прилажено. Токась в одном месте находилась небольша дыра чрез оную выходил видимый снаружи дымок. Прямо под энтой дыренцией поместилси яйцевидный, чем-то схожий с колодцем, очаг. Вон также был огорожен со всех сторон невысокими, ужесь в половину локтя не выше, каменными, серыми, широкими стенами. А унутрях евойных, изредка выглядывая с под огорожи, плясал развесёлый огонь. Да токмо огнь тот был тоже дивный не рыжий, аль рдяно-жёлтый, а кавкой-то зеленоватый. И горел он вовсе не от дерева, а так... не понятно отчавось. Огонь подсигивал увысь, выныривая, а можеть выглядывая из-за стены, казал усем длинные лепестки пламени, и будто приветствовал гостей своим озорным, вихрастым чубом.
  Пол у лачуге был плотно укрыт сухой хвоей, столь высокого слоя, шо чудилось ступаешь ты не по иголочкам, а шествуешь по кудлатым, небесным воблакам. Супротив очага, справа у жилище, находилси одер. Он был - ну! вельми махонистым... деревянным и с высокими ножками да округлой, на вроде остова ворот, резной спинкой. Свёрху на одре лёжала суха хвоя, а взамест подух расположилси желтоватый мох. Посторонь с одром, немножечко ближе к выходу, стоял мощный четырёхугольный стол, а вдоль него пристроились длинны, широки скамли. Поверхности стола и скамлей были затейливо украшены резьбой напоминающей хвоинки-иголочки, аль целые ветви, а на их деревянных стыках торчали удлинённые шишки, от малешеньких до большеньких, почитай с кулак.
  Кадысь в лачугу вступили Гуша, Крас, Сеслав и Орёл, то Лепей зайдя следом, отпустил ветви елей. И сей миг у жилище наступил полумрак... Одначе, чуток погодя, тот зеленоватый огонь, выпрыгнул из очага, и, усевшись на верхушке городьбы, чичас же разбёгси по ней у разны направления, да вмале соединилси у едино целое сиянье. Мгновение спустя, вон светозарно полыхнул, выкинув увысь листочки пламени, и тадыкась лачуга наполнилась зеленоватым светом. И як токмо ентово блистание расплылось по жилищу друда, свёрху, оттудась иде сходились стволы деревов образовывая клиновидный, вострый угол, тихо зазвенела чавой-то, словно стали легохонько встряхивать гремушками.
  Борила поднял главу и поглядел наверх, узрев там, на у том угловом своде, усё те ж витиеватые сплетения растений с плотными, тёмно-зелёными листами, да бело-желтоватыми ягодками. Но звенели не вэнти ягодки, и, даже не листки, звенел, у то мальчик понял не сразу, тот изумительный, вроде як живой огонёк, дающий свет. Он неспешно выпускал уверх сияние, а вкупе с ним распространялси по лачуге и тот дивный звук.
  - Проходите странники,- произнёс Лепей, заметив як гости остановившись при входе у жилище, теснили друг дружку, не решаясь ходють дальче.- Ведите своих болезных, да и сами шагайте к столу. Располагайтесь там... чичас мы покушаем хлеб да житню... то есть по- вашему,- друд указуя руками-корнями на стол, на крохотку задумалси, а вопосля добавил,- по вашему каша. Так как друды едят мясо редко, и то лишь по светлым дням... лишь этим я могу вас угостить.
  - Шо ж Лепей... и за то мы тобе благодарствуем,- отозвалси Былята и по-доброму кивнул друду.- Ноне мы у пути ничавось не добыли... а посему хлеб и каша будуть нам дюже пользительны.
  И абие усе, включая и Гушу, каковой до энтого времечка николи не шамал хлеба, торопливо направилися к столу, у центре которого устроилась большая плоская тарель с широкими краями, прикрытая сверху круглой деревянной со цветочными узорами крышкой. Лепей же медленно перьставляя свои десять ног, подошёл к очагу, и осторожно наклонившись над ним, протянул пару рук да достал из евойных нутрей здоровенный, прикрытый крышкой котелок. И покуда гости раздевались пред столом, скидывая с собе котомки, луки, туло, ножны с мечами да пристраивая у то снятое на полу у одном месте, и рассаживались на скамли, друд принёс да поставил котелок на стол. Засим усё также не торопливо вон снял крышки с котелка и тарели, иде як воказалось лёжал хлебушек такой высокий, округлый, зеленоватогу цвету. Лепей положил крышки на угол стола и стал подавать, находившиеся доселе там, плоские махонькие, деревянны мисы и ложоньки. Но мис на сех путников не хватило, упрочем як и ложек, а посему первое пришлось делить, ложечки ж Сом, да и други воины, повынули из своих котомок.
   Былята принялси дюжей ложкой, оную величають беросы ополовником, с чуток загнутой, кривой ручкой раскладывать на мисы кашу, таку ж зелёну и схожу с проросшими зёрнами пошенички, да чудно пахнущую хвоей. И по мере заполнения мис старшина воинов отдавал оные путникам. Борилке у вэнтов раз не свезло, и миса с кашей досталась ему одна на двоих с Гушей. Не взяв ложки, поелику он ей не мог вкушать итьбу, шишуга начал жамкать кашу руками, неприятно сгребая её с мисы пальцами и впихивая у роть. И хотясь сладковата житня была вельми вкусной, но Гуша, оттопыривая губу и обсыпая усё окрестъ слюной вылетающей во время жевания, создавал тако отталкивающее впечатление, шо Борюша морщил губы и выбирал ложкой на мисе лишь те места кудысь не приземлялись останки, выпавшие из шишугинского рта.
  " Добре усё ж,- подумал про себе малец, ощущая толчки у праву руку, кои осуществлял шишуга стараясь вытолкнуть евойну ложку из мисы.- Шо ложкой вон не исть... и мене досталась отдельная... а то б не хотелось мене дёлить её с утаким прожорливым едоком".
  Былята раздав усем мисы с житней, при вэнтом упервому наложив Лепею в отдельну, опосля своим длинным с острым лезвием ножом, шо засегда носил на поясе, стал резать хлеб, перьдавая кажному евойный ломоть. И также як и с кашей, первому дал самый большой ломоть хозяину лачуги. Лепей приняв свову долю, довольным взглядом окинул гостей и широкось да по-доброму вулыбнувшись, принялси за итьбу. Ну, а изголодавшие странники вжесь громко стучали деревянными ложками по посуде, быстрёхонько, аки и положено воинам, насыщаясь.
  Хлеб оказалси на вкус приятным, рассыпчатым, тока як и житня сильно пах хвоей. Лепей пояснил, шо приготовлен он из хвои, которую нарочно выращивають на особом дереве удали от поселения, там же ростють, на наволоках, заливных лугах, и зерно для житня.
  - А чавось энто за дивен таковой огнь у вас... зелёный вон и кажись вроде живой,- вопросил, на мгновенье отрываясь от жевания каши, Крас, и вуказал ложкой на огорожу идеже приплясывало полымя.
  - Это огонь,- очень тихо вымолвил Лепей, не прекращая ковырять ложкой у мисе, ужось будто разравнивая кашу.- И он... он ты прав- живой. Он питается не древом, как тот огонь, что живёт с вами... а другим веществом похожим на воздух, оным мы дышим, так величаемой воздушной жидкостью... Оттого и цвет у него зелёный, а не рыжий аль рдяный. Ну, да то вам не зачем знать... то тайна друдов, и даже коли бы мне хотелось ее вам поведать, то я не посмею, чтоб вам этим самым не навредить.
  - Да... нешто...,- поспешно откликнулси Крас вжесь не чем не желаючи обидеть аль насолить такому гостеприимному хозяин.,- Эвонто я сице... просто спросил.
  Сом и Щеко быстро пожамкав точно як Ратмир с Гордыней, поблагодарили Лепея, а тот кивнув главой на своё ложе, произнёс:
  - Уложите своих болящих на него. Я осмотрю их раны да приложу к ним травы, коренья.
  Лепей за время кушанья съел сувсем чуток хлеба и можеть пару ложек житни, и аки токмо Сом и Гордыня поднялись и принялись помогать соратникам дойти до одра, раздевая и укладывая их тама, сам также встав у полный рость, вышел из-за стола, да обойдя его по кругу, приблизилси к стене лачуги. Он поднял увысь две руки осторожно просунул их сквозе прижату ветвь древа, да немногось топорщавшуюся хвою, и достал оттудась каку-то небольшу плетённу посудину по виду напоминающую бокуру, состоящу из одного дна врезанну у обручи. И немедля, стоило ему её оттедась вынуть, лачуга наполнилась пахучим смолистым запахом леса. У другой руке- коренье Лепей сжимал тонки сушённы стебельки того самого растеньица, шо сице плотно оплетало потолок лачуги и остов ворот пред поселением. Достав лекарство друд, неторопливо ступая по мягкой хвоей у каковой вутопали стопы, двинулси к одру, иде тихо постанывая и занимая почти егось до средины лёжали хворые. И покуда Лепей, усевшись обок с болезными на одер и выставив уперёдь свои двигающиеся пучкообразные корневые ножищи, мазал лико Ратмиру и прикладывал к язвинам те самы стебельки, а таче эвонто самое проделывал с Щеко, Борилка боролси с Гушей за остатки каши на мисе. Оно як шишуга мало тогось, шо пихал цельны ладони житни у роть, но и бессовестным образом отталкивал ложку мальчика кады тот намеревалси набрать кашки. Осе такой шишуга был голодный, а можеть просто жадный. Глядючи на у те толкания, которые усилились особлива кады Лепей покинул стол, усмехнулси не токмо Былята, но и Сеслав. А Крас и Орёл, жамкающие с одной мисы, резво оную опорожнив, протянули её старшине воинов, да указуя на разнесчастного отрока, сын Быляты прогутарил:
  - Отец, положь каши Борюше, а то энтов, поедатель усего летающего и ползающего, начавось не вуставил ему.
  Былята приняв мису, положил на неё житню, и, перьдав ту посудину мальчонке, заметил:
  - Эт... точнёхонько... усё я як погляжу схрямдил... да ащё поглянь-ка и толкаитси. Кушай Борюша, а то со таким соратником сувсем исхудаешь... да иттить не смогёшь. Прядётси тадысь содеять носилки, на вродь сноповозки и упрячь во них Гушу, пущай вязёть коль такой жадный.
  Но Гуша на енти слова почемуй-то решил не отвечать. Вон дюже сильно обрадовалси, шо лишилси соперника покушающегося на его кашку и начал, вжесь вконец по-свински, слизывать её с мисы, загребаючи своей зелёно-серой лялизкой. К столу вярнулися Сом и Гордыня, и первый, глянув на тако некрасивое облизывание мисы, сморщил светлый, высокий лоб и губы, да тихонько отметил:
  - Гуша... ну, ты усё ж у гостях... Неможно ж так по-свинячьи вясти собе...
  Шишуга напоследях вычистил мису, оторвал от неё свои губы и не мнее сочно облизал по кругу собственно лико, да лишь токась после эвонтого, ответил:
  - Он усё лавно ни видить... сици чё ж я должён мучитьси... Ужось я и так... и так изголодалси... сице животь до сих пол болить.
  - Ты ж вродь увесь денёчек хрумстел жуками да вкажись стрекозами,- закалякал Орёл и качнул главой.
  - От... от...,- запричитал обидчиво Гуша и зыркнул глазьми у сторону парня.- От ты мни кази Олёл... кази от много мяса на вэнтих жуках и стликозах?
  - Вжесь я энтого не ведаю... я ж их николи не идывал,- пожимая плечьми ответствовал Орёл и улыбаясь вуставилси на шишугу утирающего ладонью свово лицо.
  - Ну... воть лаз николи ни идывал... от тадысь молчи лучи,- произнёс Гуша и нежданно резко протянул руку к мисе Борилкиной, схватил оттудась жменьку каши и абие пихнул её у роть. Да перьжёвывая, добавил,- запомни Олёл там лишь жистки клылья и боси ничивошиньки,- а посем надсадно вздохнул.
  Вздохнул шишуга утак, зане Борюша, узрев нападение на евойну кашку, понял водно, шо коль он её не защитить то и вовсе останитси голодным, посему мальчик поднял свову мису да обойдя Орла вуселси меж ним и Красом.
  - Ох.... ну и жадин ты Болилка,- печальным гласом прокалякал Гуша, и, опершись грудью на стол, выглянул из-за Орла зарясь глазьми на быстро жующего отрока.- Тако манинький, а узо тако жадин... сотли сици толопишьси ни подавись кашкой.- Обаче Боренька делал вид, шо не слухаеть шишугу и бойко жамкал, тадысь Гуша вылупившись просительным взором на старшину воинов, изрёк,- Бытята... положи есё кашки... узо так я голодин... животь до сих пол болить.
  - Неть... не покладу,- прокалакал в ответ воин, и протянув руку, поял крышку от котелка да накрыл егось сверху, да в также укрыл хлебушек на тарели.- Мы и так,- дополнил он свову речь,- Много съели... а енто Лепей надолго собе готовил... и кормыхалси бы не овый день... Я усем поровну разложил,- Былята перьвёл взгляд с разнесчастного, ненасытно-голодного лико шишуги на коем от расстройству затрепетали кудреватые, густы брови, и, обращаясь к Сому спросил,- ну, чавось там Лепей гутарил про наших робять?
  - Казывал, шо Щеко поправитси скоренько... день аль два,- поспешно принялси балабонить Сом, положивший руки на стол и ласковенько поглаживающий пальцами резны края друдской ложки.- А Ратмир... плохоньки у няго язвины... тутась не день... не два, а намногось больче лячитьси надобно, можеть деньков десять... Потому як у тот ядь проник у сами глаза, и Ратмир ничегошеньки не видить... там у негось на вродь пелены тавкой тоненькой образовалось... и абы значить её снять надо другу траву прикладывать, а её у Лепея неть... почитай за ней надоть итти... сбирать... У так- то.
  - Плохо то... плохо,- выдохнул Былята, и, оглядев соратников, задержалси взглядом на Гордыне, тихонько вопросив тогось,- чавось будём делать тадысь?
  - Вже я и не ведаю... чавось,- скузал, пожимая плечьми Гордыня, и сжал руки у мощны кулаки, оные як и Сом пристроил на стол.- Водно ясненько токмо мене... брать Ратмира с собой нельзя. Лепей говаривал, шо коль не лячить егось вон и совсем ослепнить.
  Поднявшись с одра, неспешно перьставляя корни-ноги, подошёл к столу друд и посмотрев на понурого Гордыню поинтересовалси, мягким слегка гурлыкающим голосом:
  - Он, что твой брат?
  - Да,- подтвердил догадку Лепея Гордыня и у подтверждения того кивнул головой.
  - Я сразу догадался, потому как вы похожи,- пробачил друд, при энтом медленно вусаживаясь за стол,- И хотя у него лико сейчас сильно опухло, однако видны единые ваши чёрточки. Брату твоему, надо остаться, он вас в стёжке дальней будет сдерживать... Да и потом на пути в град Торонец много живёт всякой чудной всячины. Не тока в болотах, каковые вы смогли преодолеть, но и там... там дальше... в дальних землях. Там не токмо духи живут, но и волшебны звери, и создания. И не всё из того, что вам встретится, будет добрым или таким как мы, друды, желающим получить взамен дар... не всё...,- совсем тихо произнёс последни слова Лепей и на мгновение смолк, по-видимому задумавшись, легонько качнув своей главой узадь да упередь, точно мечтаючи вуснуть.- Ваш другой болезный поправится быстро...,- добавил он опосля,- может дня два, три, не больше. Он более сильный и крепкий, да и раны его не такие тяжёлые как у Ратмира. Коли вы не захотите задерживаться и решите уйти, я дам вам живицу, настоянную на кореньях, будете мазать раны, и они скоренько затянутся. Но Ратмира вы лучше оставьте. Он взрослый человек и друды им не заинтересуются, а посему не пожелают оставить силой у себя... Ратмир вне опасности. Чего я не могу сказать про мальчика и этого вьюношу.- И Лепей поднял одну из правых рук и тонкими, як вуспел подсчитать Борилка, четырьмя сучковатыми пальцами указал на Орла, да продолжил гутарить,- их друды могут забрать силой... Одначе поколь вы в моём доме того не случится. Ели, кои также как и вы, и я живые, никого не пустят в лачугу без моего позволения. А потому,- и друд вуставилси на отрока, оный сидывал супротив него и вышкрёбывал остатки житни из мисы, да печально вздохнув, молвил,- я советую вам уходить завтра поутру. Коли вы оставите здесь своего болезного, я не смогу вас проводить, за меня это сделает сын моего брата Липка. Он доведёт вас до межи наших земель, а там... там дальше вы пойдёте на всток.. прямо на восход Асура Ра... не сворачивая ни в какую другую сторону. Не ведаю я, как долго вы будете идти до Торонца... там не бывал ни я, ни иные друды... Одначе я до точности знаю, что град тот лежит на встоке тех земель... И, увы, добрые мои гости, это всё чем я могу вам помочь.
  Лепей замолчал, и, взяв у руки ложку, да обхватив, евойну, резну ручку сучковатыми пальцами принялси неторопливо жвакать житню.
  - Лепей,- немного погодя прерывая тишину, которая наступила у лачуге друда, произнёс Былята.- Ты и сице сделал для нас усё чё положено... и поступил гостеприимно, як истый потомок Асура Велеса... Токмо оставатьси туто-ва Ратмиру али неть... оно то лишь яму решать.
  - Остануся,- тихим гласом откликнулси с одра Ратмир.- Я не смогу иттить... буду вам токась мешать... А вы ступайте у стёжку як и велить Лепей с утренней зорюшкой...Оно не ведомо скока я поправлятьси буду... да и... да и не нужно здеся мелькать Борюше и Орлу... Возвярнётись за мной кады меч добудите.
  - Будь сице як ты порешил,- согласилси Гордыня и горестно вздохнув, склонил на бок свову главу, чуток тряхнув тёмно-пошеничными волосьми, да утак, шо вони вукрыли евойно лико сокрыв усе перьживания от соратников.- А мы добудям меч и вярнёмси за тобой... брат мой.
  - Усё будеть ладненько,- изрёк Ратмир да легохонько охнув, застонал.
  - А каки у там далее создания живуть?- вопросил сидящий подле Быляты Сеслав, да разгладил свои, рыжие с обильной порослью седых волосьев длинны, вусы.- Злобны вони али добры... и каковые там звери обитають?
  - Да я же там не бывал,- прокалякал Лепей, пристраивая ложку обок мисы.- Знаю токмо понаслышке, что живёт там, вроде как недалече от наших земель, огнедышащий, злобный змей Цмок... Говорят дюже он здоровенный и летает... блестит его чешуя всеми цветами радуги, переливается. Живёт он там с давних времён... может прячется от кого, а может понравились ему те места. Оно ведь обитают у тех просторах большущие звери... и похожи они... похожи... ужо и не ведаю я с кем их из ваших земель сравнить можно... Может с дикими турами... да тока во много раз они могутнее. Пасутся они в землях, что покрыты мхами, травами и низкими кустарниками, где растут редкие деревца берёзы, да ракиты. Этих зверей мы величаем мамунами. Ими и питается Цмок.
  - Погодь... погодь Лепей,- перьбил друда Сеслав, и вудивлённо выглянув из-за Быляты зыркнул очами на хозяина лачуги, сразу же перьстав причёсывать свои вусы.- Но мамуны энто звери, оные жили у Бел Свете в стародавние времена, от них гутарять пошли озёра и реки... У преданиях беросов сказываетси, шо куды глянеть мамун оттудась сразу зачнётси ключ, родник, крыница, а кады пройдёть он от следов евойных потекуть речушки... Но опосля мамуны, наполнив Бел Свет водами, вушли жить под оземь... и ежели вони на солнышко красно выйдють то сразу умруть... вжесь сице давненько обитають у подземных просторах.
  - Уж то не предания... а так сказки,- усмехаясь уголками розоватых губ и наполняя свово лико добротой, пояснил Лепей.- Я видел этих мамунов. Они во много раз больше туров, тела их покрыты шерстью... такой чёрной и длинной. У одних из них есть рога, они розоватые, долгие и изогнутые так, что кажется концы их сходятся вместе. И рога те выходят не из главы, а из морды, точно как клыки у вепря... Ну, а меж тех рогов или клыков находится длинная висячая кишка, мы её кличем хоботом. И водам он- мамун не даёт начала, он дикий зверь... бродит по тем землям небольшими стадами, пасётся, поедая траву да дерева... Раньше мамунов было больше, и иногда они хаживали и в наш бор, поесть хвои сосновой. Но уже много прошло лет как я ни одного не видел мамуна... может их всех Цмок съел... а может они ушли в какие иные земли.
  - А ащё каки живуть у тех просторах создания?- вельми внимательно слушая Лепея перьспросил Былята, лишь токмо тот затих, и беспокойно застучал подухами пальцев о поверхность деревянного стола.
  - О большем я не ведаю,- покачав головой, пробалякал друд, и, протянув руки у направлении сидящих супротив него путников, принялси сбирать пусты мисы, и у тот же миг усе стали перьдавать ему грязну посуду.- Что знаю то вам сказал... а чего там дальше мне не знамо. Туда иногда люди уходят... но обратно ещё никто не возвращался на моей памяти. Град Торонец... про него- то много преданий говаривается среди друдов... одначе оттуда никто ещё не приходил... так-то.
  Лепей смолк, и, сложив грязну посуду у стопку, придвинул к ней ложки да накрыл сверху вэнто усё большим цветастым ручником, и покудова вон там управлялси у лачуге витала тишина прерываемая лишь звяканьем посуды да тихой песней пляшущего на стенах городьбы раздовольного огня.
  - А почему Лепей ты овый... идеже твова симья... жинка, дитки?- вопросил Сом и поглядел на друда одновременно благодарно и дюже жалостливо.
  - Один... один я потому как,- выдыхая и пристраивая свои ручищи, которых было по две с разных сторон, на столе, горестно прокалякал Лепей.- Людей у нас мало...очень мало... Здесь у нас три друдских поселения и кроме Журушки, есть поселение Зельное, кое лежит справа от нашего, а за ним раскинулось Угорье... Оно находится недалече от подножия низких скалистых хребтов, оттого и имеет такое величание угор- значит место идущее в гору... Так вот в этих трёх поселениях когда-то жило много друдов... много... а теперь стало их мал мала. Нам нужна свежая, человеческая кровь... нам надо уходить отсюда и идти жить к людям... Но пройти болота мы не можем, много раз пробовали и никак... токмо попусту теряли друдов... нежить не пропускает нас... Поэтому всякого кто придёт к нам, особлива коли он молод, мы стараемся оставить у себя... Я же... я пока один... моя жена умерла при родах, и это было давно... а после неё младых девиц, каковые подрастали, разбирали вьюноши... И не на ком мне обженится, продолжить свой род... Нам надо непременно отсюда выбираться... уходить, иначе мы выродимся. Ведь часто приходится брать в жёны или мужья близкую родню, а от таких браков либо никто не рождается... либо как у меня ранняя смерть.
  - Ну, можеть, кады мы вернёмси,- до зела расстроенным гласом скузал Крас и зачем то погладил, притихшего, Борюшу по главе прям по пошеничным волосам.- Ты, Лепей, да и други друды смогуть отседова с нами вуйти... Оно як тропка Кострубоньки будеть вернёхонько нас дожидатьси... Ну, а нежить вжесь заприметив меч Асура Индры разбежитьси.
  - Может и так,- кивнув, согласилси Лепей, хотясь, сице показалось мальцу, друд у то не сильно верил.- Да токмо... токмо вам ещё надобно дойти... дойти до Торонца, и лишь потом вернуться.
  Борилка услыхав те слова друда, востренько так припомнил оставленных у дальней деревеньки Купяны усех своих сродников... И особлива матушку, братцев, сестричек... и конешно егось... егось малого их мальчика Младушку, усё времечко трепетно защищаемого и оберегаемого им. Да, муторно сице загорюнив, вмешиваясь в разговор старших произнёс:
  - Важно... важно, абы непременно мы у тот меч добыли... а сиречь ждёть погибель беросов от того подлуго зла, кые шагаить на нашу землицу.
  И як токась пробалякал тако мальчуган у лачуге нанова наступило отишие... и в энтов раз замер ано весёлый огонёк, перьстав звякать у свову гремушку. Усе тягостно обдумывали слова отрока, рассуждая и о трудностях которые ужось были пройдены и о тех, шо ащё лежали упереди... Перьживаючи и о гибели Любина, и о судьбине Ратмира оного придётси воставить туто-ва, да по сути и неведомо у вовсе удастся ль с ним кадысь то не було свидиться. Тихая, заунывная печаль повисла над столом, и чудилось усё напряжение перьжитого тяперича неназойливо так принялось кружить округ странников, навевая горечь от утраты и боли... потери и разлуки...кады, як сегда нежданно, раздалось зычное раскатистое хрп...хрп...хрп... И враз путники встрепенулися, а Крас, Борил и Орёл повертав головы вонзилися взглядами на того, ктось выдавал у те продолжительные, громыхающие храпы.
  - Ужесь яму усё ни по чём,- еле слышно засмеявшись утак, абы не разбудить почивавших хворых заметил Сом, каковой сидывал подле Гуши и нынче луче сех наблюдал аки глава последнего опустилась кдолу и коснулася подбородком груди, нижня ж губа повисла будто и сувсем отдельно от лика, на небольшом от негось удаление да затрепетала, верно выдавая у то самое хрп.
  - Вам надобно укладываться на покой,- улыбаясь и не сводя взору с покачивающейся губы шишуги изрёк Лепей.- Мальчик пусть ложиться на одер, а сами уж... не почтите за грубость располагайтесь прямо на полу, да поближе к очагу.
  - А идеже ты Лепей уляжишьси почивать?- беспокойно пробалабонил Былята, подымаясь из-за стола и кланяясь у благодарность хозяину лачуги.
  - Я как и вы лягу на полу, подле входа,- ответил Лепей, который также восстав со скамли, да перьшагивая чрез неё усеми своими ножищами-кореньям.,- Чтобы никто не посмел проникнуть в мою лачугу... Всё может быть... всё... кто ж ведает о чём думает Комол, - последни слова совершенно тихо высказал друд и качнул главой у сторону мальца.
  Борила также як и все поспешно вышел из-за стола, и, взяв котомку, которую положил у месте со другими вещьми путников, направилси к одру. Ратмир и Щеко ужесь давно почивали и занимали большу часть одра, но мальчик за эвонти дни сице намучилси, шо был несказно рад и тому махонькому местечку, каково осталось. Мгновенно скинув с собя сапоги и суконки, да сняв поясок, вон улёгси на мягку хвою прижав ко груди драгоценну котомку у коей тяхонечко так, почти не слышно, издавал резкий, тряскучий звук дар Кострубоньки- ванов червячок. Мальчуган ащё како-то времечко глядел аки обустраиваютси на полу, расстелая охабни, старшие. Видал, аки лягающегося Гушу перьнёс и положил, на охабень Щеко, Крас, а засим перевёл взгляд на изумительный зеленоватый вогонёк, прытко подпрыгивающий на вершине огорожи, выпускающий у выспрь, як тяперича разглядел вон, малешенькие словно просо, крупиночки... У те мелкие крошечки, подымаясь ввысь к дырище слегка крутились по кругу испуская из собе сияние и бубенчатый звук.
  Здоровущей, плотной стеной подступила к Борилке вусталость, мигом заставив сомкнуть налитые тяжестью очи. Обаче, нежданно, вон услыхал гурлыкающий возглас и резво открыв глаза, узрел як огонёк шибко быстро спрыгнул с вершины городьбы унутрь очага, и будто присел у там... али затаилси. И сразу ж лачуга наполнилась тьмой и тишиной... а чуть-чуть опосля у ней раздалси раскатистый, попеременный звук хрп...хрп...хрп... то выдавал храп разоспавшийся Гуша.
  
   Глава двадцать вторая.
   Спешники Велеса.
   Лишь тока забрезжил рассвет, як Борилу разбудил Сом и велел вставать, да поскорей садитьси за стол пожущерить пред дальней торенкой. За столом ужотко сидывали усе старчие окромя Ратмира, в лачуге було светло, оно як развесёлый огонёк плясал по краю городьбы выбрасывая увысь малешенькие крупинки, да едва слышно напевая свову нежну песенку.
  Мальчик колготно поднялси, да взглянул на Ратмира, оный лёжал посторонь на одре, и лико которого нисколечко не вулучшилось, продолжаючи оставатьси опухше-отекшим так, шо глаз и вовсе не казалось. Протянув руку отрок, кончиками пальцев ласковенько погладил воина по плечу, вроде як прощаясь с ним. Токась дядька Ратмир не вутветил на то поглаживание, он вельми крепко спал, и был, мальчонка вощутил у то даже чрез рубаху, горячим, при ентом во сне как-то тяжелёхонько вздыхал, постанывал да вздрагивал усем телом, точно мучимый болью.
  Борилка повязав суконки, резво натянул сапоги да заснуровал на них снурки, а опосля развертав котомку достал оттедась рубаху... У та рубаха была не мнее грязной чем та у коей вон чичас находилси, но мальчуган частенько менял водну на другу, можеть чувствуя в очередном одеянии каку- то лишь яму доступну чистоту.
  Перьодевшись, да вуложив на дно котомки рубашонку, малец проверил веночек дедки Лугового и ванова червячка, каковому усё стёжку по болотам подкладывал свеже- сорванные листки брусники аль черники. Дэ-к вопосля тогось завязал снурки на котомке, поднялси с одра, подпоясалси, як и положено пред оврингом, и тады ж отправилси ко столу. За столом егось ужо поджидала миса с житней, ломоть хлеба... а ащё Гуша, каковый схрямдил свову долю и тяперича горестно поглядывал на отрока, располагающегося на скамле. Обаче шишуга не решалси выхватить чё-нить из мисы мальчишечки, занеже её ноне вохранял сам дядька Сом, а посему лишь муторно и продолжительно вздыхал, можеть пытаяся обратить на собе разнесчастного внимания, у тем самым выпросив ищё малеша добавки.
  Сев за стол Борилка, пристроил котомку обок на скамлю, да стал торопливо исть. Он вжесь был не маненьким и понимал... его подняли позжее усех нарочно, шоб он мог отдохнуть подольче. За столом также сидывал Щеко, и малец осмотрев евось скорым взглядом порадовалси тому, шо воин выглядел горазду луче, чем вчерась, и судя по сему не встрадал от жару.
  - Что ж я хотел молвить, - принялси балабонить Лепей, углядев, шо отрок стал вкушать снедь. Он восседал на прежнем свовом месте, да придвинув к рукам Быляты два небольших куля, будто обёрнутых зелёными большими листами, и перетянутых сверху тонкой вязкой ветвью, казал,- в одном тюке живица, настоянная на кореньях, для болезного вашего, а в другом хлеб для мальчика.
  - Лепей благодарствуем, но для Борюши не надоть...,- начал было старшина воинов.
  - Вам может и не надобно, - торопливо ответствовал друд и качнул главой из стороны у сторону отчавось заколыхались евойны тёмно-зелёные волосья.- А мальчику надо... Это Былята не для вас... вы взрослые и так обойдётесь, а он мал ещё... Пускай съест, быть может хлебушек его в стёжке немножечко поддержит.
  - Аття тобе дядька Лепей,- откликнулси Борилка, на мгновение прекращая стучать ложкой о мису, и бросил взгляд прям у зелёные, ужесь як и у негось, с карими брызгами очи.
  Друд ничавось не пробалякал в ответ, тока по-доброму воззрилси на мальчонку, да ласковенько расплылси у улыбке, а немного погодя продолжил калякать:
  - У нас в боре не больно холодно... вы его пройдёте дня за два, а как подойдёте к меже земель наших приоденьтесь... Надеюсь у вас есть тёплая одёжа?
  - Есть,- за усех разом изрёк Былята, вубирая дарёны кули у свову и Сеславину котомки.
  - Вот и ладненько,- произнёс Лепей, да легохонько провёл водной рученькой по свому желтовато-зелёному лику и розоватым устам, точно чавой-то вутирая на них, по-видимому, утак прощаясь со странниками, да перьживаючи за их дальню торенку.- Оно как в землях Цмока очень даже холодновато. Зимой там и вовсе страшные стоят морозы, и дует неустанно суровый Бог Позвизд, одначе и летом никогда не бывает жарко... Позвизд, сказывают друды, любит бывать в тех просторах, осыпает он на те земли со своего охабня ледяные капли дождя, и крупны снежинки... Помню, по- молодости лет, я с братом моим там побывал. Мечтали мы с Рюти обойти по той сторонушке скалисты хребты, да увести друдов отсюда. Только ничего у нас не вышло, скалы те на много, много вёрст уходят воперёд и нет им кажется там конца и края... А мы в дороженьке очень помёрзли, да порешили вернуться обратно... И хотя мы шли по краю наших земель, однако вельми застыли, а вернувшись оба занедужили... Я то в скорости поправился, а Рюти никак... не оправился он, да так и помер... Видимо я покрепче был... может моложе, а может просто такая у меня судьба была сплетена Богиней Макошью... У брата смерть, у меня жизнь...
  Лепей замолчал и до зела надсадно вздохнул, судя по сему, припоминая былое, да помершего братца кыему Макошь свила таку коротеньку жизть. Токмо у те тяжелёхонькие думки прервал Крас, расправивив свову широку спину, встряхнув тугими, могутными плечьми, вон негромко поспрашал:
  - А як же вы тады тутась зимушкой живёте... без одёжы, да пячи?
  -Нас огонь обогревает... и ели,- усмехнувшись, ответствовал Лепей и кивнул у сторону очага.- Если сильные морозы, то мы из лачуг не выходим... А так-то у нас кожа на теле более толстая и мы легче, чем вы переносим непогоду... Одначе там куда вы идёте... там намного холоднее, чем в наших лесах... и о том вам должно знать... должно.
  Борил ужесь доел свову житню и хлеб да со словами благодарности протянул Лепею пусту мису. И стоило токась друду принять её и притулить к стоящей на столе грязной посуде, аки Былята и усе иные путники враз поднялись со скамлей и поклонились хозяину жилища за итьбу, ночлег, лечение да помочь. Лепей также подалси уверх, и, провожаючи гостей, вышел из-за стола, направив свову поступь к дверям лачуги. Воины, промеж тогось, стали сбирать свои вещи, крепя на поясе ножны с мечами, закидывая на плечи котомки, луки и туло. Гордыня, водин из первых собравшийся у стёжку, подошёл к одру, идеже лежмя леживал евойный брат, и, пристроив сторонь рук тогось ножны с мячом, нежно обнял да напоследок чавой-то шепнул пробудившемуся Ратмиру. Зеленоватый огонёк продолжал плясать на городьбе вскидывая увысь лепестки пламени, да испуская лёгкий перезвон гремушки, и почему- то на чуток стало Борилке, оглядывающему лачугу друда, дюже тоскливо... запечалилась унутри его светлая душенька и томительно сице вздохнула.
  А Лепей ужотко подошёл к выходу, и, отодвинув руками у сторонку ветви ели открыл доступ к Бел Свету. И немедля из лачуги выступили Былята, Крас и Сеслав, а засим, прогоняя печаль с личика и душеньки, последовал Борилка. Выйдя из жилища друда, мальчик перво-наперво осмотрелси.
  Было ранее утречко и Асур Ра тока, тока показалси на небосводе, вернее, виднелись евойны злато-солнечные мамаи волы, исполины средь волшебных созданий. Лёгкий ветерок, по-видимому, Догода, проносилси совсем рядышком оттогось колыхались ветви елей, и чуть зримо кланялись их верхушки, а у странников трепетали волосья, стараясь следовать за сынком СтриБога. В поселении никого не зрелось, верно усе ащё почивали, а осторонь Быляты стоял невысокий такой, росту с Борюшу, друд... вэнто безсумления был Липка, сродник Лепея.
  У Липки зрилась така ж кожа як и у Лепея, желтовато-зелёная, а кора на руках и ногах буровато-серой. Обаче волосы хоть и были короткими, токмо весьма разнились цветом, будучи ярко-жёлтыми, чудилось то лучи красна солнышка одарили евось у таким изумительным сиянием. Глаза Липки боляхные и наполненные голубизной небес, поражали своей глубиной и чистотой... И ваще вэнтов друд был такой раскрасивый, шо не можно було отвесть от негось глаз, утак ладно гляделось лицо Липки, с небольшим, слегка вздёрнутым носиком, с красными выразительными губами. И ежели б не корни, заместо рук да ног, так прямо первый был бы вон у любом людском поселение парень на деревеньке... Вжесь таким вобладал приятным да милым ликом.
  Лепей выпустив усех из своей лачуги вышел и сам, бережно отпустил ветви елей, и они лягохонько качнувшись, сомкнул проход у жилище. Оглядев странников, оные столпились сторонь Быляты и по-доброму разглядывали отрока-друда, Лепей негромко так, абы никтось не вуслыхал, скузал:
  - Липка, проводишь гостей до межи наших земель и возвращайся,- отрок-друд послушно кивнул главой.- Мне будет нужна твоя помощь. Оставшийся у нас болезный нуждается в лечении... и как только ты вернёшься, я пойду искать ему траву тирлыч, чтобы спасти его очи от слепоты. Так, что сынок, не мешкай с возвращением.
  - Хорошо, дядек,- молвил Липка, и, подойдя к Лепею крепенько егось обнял, сразу усеми своими руками.- Я вернусь скоренько, не тревожься.
  Лепей не мнее нежно обнял сродника в ответ, а вопосля выпустив из объятий, погладил младого друда по егось жёлто-солнечным волосьям, залощил их книзу, да обращаясь к странникам, произнёс:
  - Доброй вам дороженьки, путники... и не серчайте на нас друдов... на то, что мы стали такие не гостеприимные... Да будет с вами Бог Вышня и Велес,- Лепей на чуть-чуть смолк и вуставившись глазьми на мальчика, широко просиявши ему, добавил,- а ты Борюша, будь смел... И не пускай в свою душу печаль да горесть... Ну, а днесь... днесь ступайте... покуда другие друды не пробудились и не задумали чего худого про ваших путников... да не пошли следом за вами.
  Былята согласно качнул головой, соглашаясь со словами Лепея и глянув на Липку, ужесь у тем взглядом подбадривая того казать дальнейшую торенку. Отрок-друд, тот же морг торопливо перьставляя свои, почемуй-то не десять, а восемь ног, двинулси вон из поселения при ентом беспокойно оглядываясь назадь, точно обозревая лачуги. Липка повёл путников прямо к остову ворот, а выйдя за них, резко повертал управо да вуглубилси у ельники, с редко встречающимися соснами и пихтам, у каковых крона суживалась кверху. У тех деревов имелси гладкий, серый не дюже толстый ствол, а тёмно-зелёная хвоя, покрывающая ветви, чередовалась с короткими светло-буроватыми, вустремлёнными увыспрь, шишками. Многие ветви пихт те, шо были ближее к оземи, не просто касались её, а вукладывались на неё сверху, точно врастая, желаючи слиться с у той во единое целое. Местами ветви и вовсе были покрыты густым слоем опавшей хвои, мхами и землицей, почитай являя из неё лишь свои концы, аль шишки.
  Под ногами сызнова стелилась полстина из опавшей хвои, перьмешанная, вроде як для красоты, мхами, ломаными ветками да небольшими зарослями кустарников: черники, брусники, багульника и голубики. Ужесь кустики те были расцвеченны ягодами пока усё ащё зелёными, обаче инолды начинающими приобретать спеющи цвета. Край вэнтов был наполнен водами, и то были не просто маханьки ключи али большие крыницы, родники со звенящими, поющими бело-голубыми потоками, но и крупны озёра, и реки с паутинчатыми ручейками и речушками питающими их. Воды було хоть отбавляй и уся вона являлась пригодной для питья, будучи вкусной, холодно-бодрящей. Так же много у лесу обитало дичи и птиц.
  Стоило странникам углубитьси у краснолесье, як послухались тихие трели синиц, дроздов, пересвист свиристелей, однозвучное постукивание дятлов... кеп...кеп- хохот красных клестов и чив...чив- чихание чечёток. Видал Борила большущих рыжих аль чёрных со пушистыми хвостами и поддергивающимися ушками белок. Зрел хоронившихся у ветвях деревов бурых, будто перевитых белыми полосками грызунов, оных беросы величають земляна белка, да рыжеватых, тулящихся к оземи, горностаев. И даже не раз замечал серых ражих волков, опасливо разглядывающих из-за деревов елей шедших людей. Бор был полон усяких разных звуков, и як засегда там слыхивались возгласы духов, рыканье зверья и трели птиц. А на озёрных гладях плавали ути, кулики, гуси, выглядывали из-под водицы выдры...
  Токась путники покуда не вубращали внимание на дичь, а торопливо шагали за Липкой, жёлаючи аки можно дальче вуйти от поселения друдов, и востанавливались на чуток лишь засим, шоб испить водицы да пополнить опустевши кубыни. Поелику весь день... доколе восходило на небесный свод красно солнышко, медленно достигая евойной серединки, а опосля у также неспешно скатывалось кдолу земли, Борилка рассматривал красоты бора. А обозревая их, облизывалси, зекая глазоньками на усё чаще и чаще мелькающие чёрно-серые ягоды черники, которые висели на кустиках да покачиваясь узадь и перёдь завлекали голодного мальчоночку своим вкусом, появлялись также и синие с сизым налетом, немножечко смахивающие на масенькие курины яички ягоды голубики.
  К вечёру Крас да Орёл добыли здоровенного глухаря, тако с грузным телом, длинной шеей и крупной главой, да трёх зайцев. И внегда Ра направил свой солнечный воз к закату, к западъной сторонке Бел Света, путники расположилися на ночлег обок небольшой речушке прямо под двумя красавицами пихтами. Несмотря на то, шо поколь они находилися недалече от друдских поселений, водин костёр решили развесть, и на нем приготовить итьбу.
  Щеко за дальню дороженьку хоть и притомилси, но выглядел благодаря живице луче. И покуда Сом да Сеслав готовили глухаря и зайцев, а Щеко у том им помогал, Борил и Липка, под охраной Быляты и Краса, пошли поглодать у той черники и голубики, коя ужесь поспела, чавось было до зела поразительным. Обаче Липка пояснил, шо у их краях те ягоды спеть начинають ужесь в серёдке липень месяца, тока саму вкусноту усё ж набирають многось позднее.
  Пройдя сувсем немногось у бочину увидали стелющиеся по землице заросли энтих кустарничков, и отроки спешно начали сбирать и засовывать поспевающие ягоды у роть, окрашивая руки да уста у фиолетовый цвет.
  - Далёко не ходюте,- отметил Былята, и, усмотрев под соседними деревами каку-то траву, кою добавлял у похлёбки для вкусу и аромату Сом, достал нож, да склонившись над той небольшой порослью принялси откапывать ейны коренья.
  - Неть... мы тутась... недалече,- откликнулси Борилка за собе и Липку.
  Малец чичас, сидючи на корточках, выбирал средь зелёных ягод и листвы поспевшие да торопливо отправлял их у рот. Ягоды, Липка оказалси прав, ащё не набрали нужной вкусности и были терпко-кислы... одначе и такими вони являлись желанными, особлива после пройденной торенки.
  - Ты, Борила,- обратилси к нему Липка, стоя от негось у двух шагах.- Иди по заросли черники налево, а я пойду направо... Это чтобы, значит, из-под рук друг у дружки не выхватывать.
  - Агась,- понятливо согласилси мальчуган, и глянул на друда, который не мог присесть як человек на корточки, а посему низко клонилси к землюшке-матушке и кореньями- руками перьбирал листы, ухватывая из них ягоды.
  Липка оченно нравилси Борилке. Вон был такой расхороший отрок, смелый, сильный и вельми добрый. За усю стёженьку он не раз не то, абы застонал, но даже не пожаловалси на быстру ходьбу. Хотя, сице казалось мальчику, друду, в отличие от беросов, было тяжелее шагать, оно як евойны восемь ног не моглись так шибко перьставлятьси. Былята шедший услед за Липкой всё времечко егось нагонял... а нагоняючи востанавливалси давая возможность тому уйтить уперёдь. И тады ж тутась вже на старшину воинов налетал Гуша, шествующий со склонённой униз главой, да вударялси у спину Быляты, горестно всхлипывал, будто евось разобидели, аль злобно ругал Липку, шо тот не могёть аки и заведено у лесных людей перейтить на бег. Бориле, усяк раз от тех сёрдитых слов шишуги, становилось жаль, як ему чудилось до зела торопившегося, друда и он морща свой лоб недовольно поглядывал на спину Гуши сравнивая ентого ходока, неведомо вскую прицепившегося к ним на вродь колючего дедовника, с ропщущим воркуном.
  Днесь глядя на Липку, мальчоночка не преминул ему ласковенько просиять, точно узрел у эвонтом юном друде свово младшего братца Младушку, и переворошил былое времечко, кадыличи вони хаживали у леса сбирать ягоды иль грибки. Друд же, меж тем, медленно перьставляя ноги-корни зашёл за могутну ель и пропал с глаз мальчика. Открыв рот, Борюша сунул тудысь пару собранных ягодь и абие вуслыхал, сторонь собя, чей-то тоненький, словно писк мышки голосок:
  - И... чавось...,- малец резво повертал главу на звук гласа, и увидал пред собой махонького незнакомца.- Чавось зенки выпучил.... Глядишь тутась... чярничку шамаешь... Шамаешь... а можеть я туто-ва чё потерял... а ты шамаешь... Пособишь мене найти... аль неть?
  - Чё?- непонятливо перьспросил Борилка, не сводя взору с того, ктось верно по росту и виду был спешником Велеса, да кавким- то духом леса.
  Енто был по колено мальчишечке, худющий, малешенький старичок, со здоровенной главой, да долгими до оземи искарёженно-тоненькими ручками и ножками, едва заметно трясущимися. На немножечко вытянутой главе торчали прямёхонько из макушки две короткие ребристые веточки бруснички сверху на оных устроились зелёны листочки, да несколько ягодок. Махонькие сизе-синие глазёнки зыркали на отрока дюже печально, а ярко-рдяный, похожий на востренький клюв какой-то птицы, носик беспокойно двигалси из стороны у сторону. Двумя узкими полосочками проходили уста на лике духа, имеючи блёкло-болотный цвет, они постоянно беспокойно изгибались, пучались уперёдь, али сице кривились точно жаждали утопнуть у рту, и думалось, шо ащё чуть-чуть и енто лесно создание враз заплачить, заголосить ужотко так воно обижено. Кожа у старичка была бледно-бурой напоминающая цвет опавшей хвои, а на тельце вдет красный до коленочек киндяк, вельми дранный да местами залатанный. О той одежоньке можно було б казать - у то рвань да отрепья.
  - Чавось... чавось...,- ворчливо произнёс старичок.- Потерял я тут... нешто не понимашь...,- дух смешно скосил у бок вертлявый нос, да выпучил глаза и поспешно добавил,- потерял...Потерял я тутась зипун... зипун такой расхорошенький из смурого сукна... Вон тако долгий, но без вороту... без вороту як и положено... нарочно мне от непогоды пошили... а туто-ва така бедушка... пропал вон и усё... бедушка... Сице чавось пособишь мне евось найтить?
  "А...а...а...,- протянул про себе Борюша, мгновенно догадавшись ктось пред ним.- Эвонто Боли-Бошка... Ишь ты како разумный... прикидываитси тута несчастненьким... зипун он потерял... Знаем мы як ты егось потерял... наслышаны... много раз наслышаны... шо неможно тобе пособлять... нельзя соглашатьси на уговоры искать потеряну вещь. А то токась стоить уступить, як ты ураз вскочишь на шею, ручищами своими долгими да тонкими её окрутишь и будешь потешатьси... водить по бору кругами, покуда дедко Лесовик не вступитьси... У да мене так просто не проведёшь... неть".
  И мальчоночка, без задержу, поднялси с присядок, и, встав у полный рост, распрямил спину, сурово вупёр руки у бока, выставил уперёдь грудь, да зычно... утак, шоб слыхивал не тока старичок, но и други лесны духи из воинства Велеса молвил:
  - Здрав буде Боли-Бошка- дух леса, охраняющий ягодны места. Я Борил- сын Воила, по велению Асура Крышни, под защитой спешников Асура Велеса иду сообща с воинами из града Гарки у дальний град Торонец, абы добыть меч Бога Индры и победить зло движущееся на бероски земли.
  - А...а...а...,- нынече протянул ужось услух дух и уставившись глазьми на отрока, оглядел евось с головы до пят, недовольно сморщил свой большущий да гладкий, будто курино яйцо лоб.- Ты значить из воинства Велеса?
  - Агась,- торопливо ответил малец, увидав як расстроенный Боли-Бошка рассматриваеть усё окрестъ них.
  - А у те... иные то ж?- кивая на копошащихся недалече у корней ели Былята и Краса, вопросил дух.
  - И вони то ж... Усе мы посланцы Богов,- ответствовал мальчоночка, и вутерев ладонью измазаны ягодным соком уста, пояснил,- и не токась Крышня да Велес нам помогають, но и Ярило... Он отправил навстречу к ны Кострубоньку, и тот...
  - Ведаю... ведаю я усё про енто,- раздосадовано заворчал Боли-Бошка.
  Дух нежданно резво затряс головёшкой, да так, шо вона у негось прерывчато замоталась тудыличи-сюдыличи, и зелёны ягодки, вукреплённые на веточках на евойной макушке, ударяясь меж собой стали производить звук схожий с окриком клеста. Цок...цок...цок- зычно пролетело у бору, и чичас же откуда-то из удаления долетело ответное цок...цок...цок. А чуток погодя прямёхонько с под оземи, покрытой бурой опавшей хвоей, выскочили два масеньких духа, росточку такого ж як и Боли-Бошка, величаемые Подкустовниками. Ужотко те духи и упрям величались правильно, зане со такими образом, каковым они обладали, им токась под кусточками и прятатьси. То были небольшие корявенькие пенёчки с серой порыпаной корой, облупленной, а кое-идесь и вовсе изъеденной. Занамест главы у них находились витиеватые у разны стороны расходящиеся веточки усыпанные хвоинками, точно собранные у пучок да выходящие с одного месту. На двух из тех веточек, углубине хвоинок, пряталися два крошечных зелёных глазка, носика вжесь не зрелось. Зато виделась корява палочка заменявша духам роть, оная була точно слегка притулена к пучку веточек, малость пониже глазиков. Рученьки и ноженьки Подкустовникам заменяли коротки, толсты, сучковатые, давно посохшие ветки, а сами стопы напоминали разрезанные надвое шишки.
  - Здрасьте вам,- звонко выкрикнули Подкустовники, встав подле сапог мальчика и низенько до землице поклонилися, токмо кланялись у те самы пучки веток заменяющие духам главу, аль можеть верхню часть туловища.- Ты судя по сему Борила?
  - Борил...,- вудивлённо протянул малец, и, поклонившись у ответ, да недоумевая отнуду духи охраняющие богатства хоронящиеся под кустами знають его имечко, обаче при том не забыв поздравствоватьси.- Здрав буде и вам.
  - Мы... як ты кумекаешь Подкустовники... и жавем у ентом бору,- прынялси пояснять один из духов мнее живенький, и не так дюже приплясывающий на своих шишковатеньких сучках-ножках.- Мы вобитаем не тутась... а у там... у там далече... но прибыли сюды нарочно, як велел нам Бог Велес, шоб даровать тебе энто.
  И дух наново громко зацокал и тады же из-под хвои выпрыгнул маленький, с кулачок, серый ёжик. Вэнтов зверёк с удлинёнными и ано малеша загнутыми колюками, выскочив на землюшку почемуй-то одначе не развернулси, а продолжал лёжать клубком каза усем свои шипы. Подкустовник же зекнув глазоньками на негось, меж тем продолжил гутарить:
  - Евонто Ёж... и вон поведёть вас ко граду Торонец. Ты, Борила, возьмёшь ягось, а як токась минуете межу земель друдских, пустишь на землюшку и вялишь иттить у Торонец... И куды Ёж побяжить... туды и вы ступайте... Ёж, вон знашь як мудрён? Знашь?- и дух посотрел зелёными очами на мальчика и кадысь тот вотрицательно качнул главой, чуть понизив глас, можеть страшась, шо их подслухають, молвил,- есть у нас у духов тако древне предание... Хоронитси оно меже нашего роду, перьдаётси от отца к сынку... и то тобе, Борилка, несущему знак Велеса на груди я поведаю... Ну! а ты... ты егось убереги во своей душоньке и паче не кому не сказывай... Было то задолго доныне... задолго... можесь и не на Бел Свете, а идей-то у другом миру... Как-то пожелало солнечно светило обжанитси на лунной красавице, шо круглым своим ликом освещаить ночны земли. Свадебку Солнце порядило праздновать широку да славну... оттогось созвало на неё усех зверей. Як и положено у назначено времечко явились усе звери на свадьбу Солнца и Луны, токмо не було средь них ежа. Ждали... пождали жёних и невеста ентого зверька, а вон усё никак не йдёть на гулянье. Вже разгневалось Солнце, разъярилось оно, увеличилось у несколько раз, не жёлтым стало сиять светом, а прямо-таки рдяно-багряным... Оставило Солнце свову нявесту у стола пиршественного да отправилось на поиски такого маненького, колкого наглеца... Долго ли коротко ли... времечко шло аль бежало, но Солнце разыскало Ежа... На высоких, горных кручах, идеже николи не вжило зверьё, да и птицы не шибко залетали, грыз твёрды камни Ёж... "Чаво ты тако тут делаишь?- гневливо вопросило Солнце.- И почему не пряшёл, аки було велено, на мову свадьбу?" Ёж догрыз очередной камень повертал главу и глянув капельными очами на разобиженно Солнце, пошевелив чёрным носиком, ответствовал:" Шо ж дневно светило... я аки вишь грызу каменья... У сице сказать научаюсь... научаюсь жить внегда на миру окромя скал ничавось не останитси". " Чё...чё... ты тако, глупа зверина, балякаешь, як вутак не останитси?"- непонятливо возмутилось Солнце и егось яркий коло-образ вспыхнул от дерзости зверька. " Дэ-к... як токмо ты солнце красно обженишьси на Луне красавице,- принялси пояснять Ёж.- То вмале народятси у вас детки... Будут вони таки ж красивы як матушка ихня, а сильны и ярки будуть они у отца свово... Продёть времечко и выкатятьси вони на небушко... усе у разом... возарять они землюшку... И тадысь окромя камней на ней ничавошеньки не востанитси". Услыхало у те объяснения Солнце, призадумалось хорошенько, а вопосля и раздумало жёнитьси на Луне... У так- то Борила було кадый-то... Бяри ты зверька тако разумного и помни енто преданье... Он - Ёж не тока торенку те укажеть, но коли понадобитси чавой-то, усегда поможеть... токмо скажи ты ему про то.
  Мальчик како-то времечко стоял недвижно, верно обдумывая предание духов. Он ужесь даже поднял очи и поглядел вслед западающему на покой Ра, оный правил златыми волами, неторопливо встряхивая поводьями, точно подгоняючи у тех волшебных созданий. Прошло ащё мгновение и малец вроде як пробудилси да широкось вулыбнувшись, довольным гласом выдохнул:
  - Вох! Аття вам, Подкустовники, за такой дар,- отрок присел на корточки, и, протянув уперёдь руку дотронулси пальцем до острого шипа укрывающего тело ежа.- А як же я его возьму?- поспрашал он.
  - Як...як...,- сварливо запыхтел Боли-Бошка и уткнул во пояс свои длинны тонки ручонки.- У ак седа... седа... Боли-Бошка увишь мальчонку со знаком Велеса зови... нам должно егось одарить... Воно сице добре одарили... одарили, а як нясьти не предложили... Энто конешно Боли-Бошка должён решать... пособить должён... упоследне с собе сымать вубязан... занеже сам спешник Велеса не токась эвонти Подкустовники.
  И продолжая усё также ворчать Боли-Бошка гневливо посотрел на помертвело лежащего ежа, а засим перьвёл взгляд на Подкустовников так, шо нос его схожий с вострым клювом беспокойно задвигалси. Он верно чавой-то вжелал скузать духам, и судя по всему чё-то до зела неприятное... и ужо было раскрыл для энтого свой роть с болотного цвету устами. Кадысь Подкустовники, унезапно, враз махнули хвоинками-главами, вскинули у выспрь сучковаты ручонки, под ногами их резко раздалась хвоя и прикрытая ею оземь. Духи стремительно свалились у эвонту саму рытвину, а кады земля и хвоя сошлись, то на том месте идеже тока, шо Подкустовники находились, осталась лёжать водна веточка хвои с махоньким таким зекающим зелёненьким глазком. Ищё чуток глазик глядел на мальчишечку, а опосля будто потух, обратившись у жёлто-ядрёную каплю живицы.
  - Ить... ить каки наглецы,- раздражённо отметил Боли-Бошка и пихнул лежащу ветку хвои ногой,. Точнёхонько не слыхивали чавой-то я им гутарил... Оть... оть ведь.
  Дух ащё разок подпнул хвойну веточку да так, шо вона подлетела увысь и впала прям на свёрнутого у клуб ежа, а таче стал сымать с собе красный у весь в дырах да заплатках киндяк. Неторопливо, вроде як раздумывая, расстёгивая на нём застёжки и продолжая чё-то едва слышно сопеть собе под нос, словно вон сам и был ентов Ёж. Кадысь Боли-Бошка усё ж снял с себе киндяк, то явил Бел Свету одёванный зипун. Он, эвонтовый зипун, по длине был чуток короче, без вороту и из смурого сукна, но не хорошенький, як говаривал дух, а дюже дранный и не меньче чем снятый киндяк залатанный.
  - Во...,- откликнулси отрок глядючи на зипун духа.- Боли-Бошка сице выходить зипун был усё времечко на тобе... Видал, ты егось под киндяком носил.
  Дух скосил свои мудрёны, сизе-синие глазоньки, обозрел зипун, и, протягивая мальчику киндяк, ответил, вжесь не ворчливым, а слегка хихикающим голосом:
  - Ох! чаво ж тако... ох! старость она така... Эт верно запамятовал я... запамятовал куды енво положил... а он надо ж на мене бул. Ох...ох...ох!.. Чаво ж старость вона не радость... вона горесть,- Боли-Бошка смолк и озабоченно обернулси, по-видимому, созерцая лесны дали, будто пужаясь, шо егось могут вуслыхать да зато сругать. А посем понизив голос до шёпотка, пробалабонил,- ужось ты не серчай... Я сразу-то не приметил ктой ты ... оттогось и просил пособить... Ну, ты, чаво киндячок возьмёшь али утак у руках понесёшь зверька того колкого?- вопросил вон уже паче громко и ано слегка требовательно.- У дар енто мой будеть.
  - Ах!- радостно пробалякал малец, и вусмехнулси поражаясь хитрости духа, да принимая киндяк у руки, добавил,- бяру... Бяру Боли-Бошка... Бяру и благодарствую твому дару. Аття тобе за то!.. Аття!
  - От той-то,- продолжил калякать дух и тяперича сызнова придал свому гласу ворчливости да недовольству.- Чичас то ты ежа у киндячок завертай... да у котомочку положь... спрячь значить, абы никто не упёр... Да не ежа... не ежа... а вэнтов расхорошенький, расчудесненький киндячок. Ты егось у ентов, такой ладненький, киндяк оберегай, у котомочке храни, уважаючи вытряхивай и всяк раз оглаживай, сице ласковенько ладошечкой, вже будто он тобе родненький аль живенький... А вон... вон тябе не раз пригодитси ищё... да услужит тябе... От разорвётси у тобе кака одежонка... и ничавось ня будеть одевать. Ты ентов ладненький, да распрекрасненький киндячок бросишь на землицу матушку да скажешь, утак просительно и у то ж времечко повелительно: " По Боли-Бошкиному веленью, с Мать-Сыра-Земли разрешенья появись рубашонка, аль штаны, суконки"... У чё пожелаешь, у то и появитси... Тока много не проси, лишь то у чём нужда есть... поелику Мать-Сыра- Земля она усё видеть, и коль нужды неть, а сице для наживы, то киндячок, вутакой распрекрасненький, миленький, ничигошеньки не даст... у то попомни.
  - Боли-Бошенька, добренький, у як же мене тя благодарить?- дюже восхищенно прошептал мальчоночка оглядывая со всех сторон, такой дыряво-залатанный, а усё ж дивно-сказочный киндячок.
  - У як... як... да не як... зипун вроде аки найден,- улыбаясь отозвалси дух и едва слышно хихикнул.- Так, шо выходь на шее ты мене тяперича не покатаешь... Гляди-ка,- резво вздёрнув ручонку и вуказуя не мнее длинным и искорёженным пальцем управо, произнёс Боли-Бошка,- ктой то?
  Отрок торопливо повернул главу и посотрел тудысь, куды казал дух, узрев под невысокой елью, под ейными густыми пригнутыми к землюшке ветвями, здоровенного, длинноухого зайца, боязливо таращущегося на Бореньку.
  - Сице у то заяц,- начал бачить отрок, дивясь тому, шо дух тако не знаеть, и повёл главой обратно, вжелаючи воззритьси на Боли-Бошку.
  Обаче на у том месте духа ужотко и не було, токмо одиноко покачивал зелёными ягодками кустик брусники схоронившийся у зарослях черники... Самого ж Боли-Бошки и след простыл.
  - Вже... я даже не попровщалси,- горестно произнёс самому себе мальчуган, а опосля бережно обернул ежа киндяком и тады ж испрямившись во весь рост, поклонилси покачивающимся ягодкам брусники, обращаясь к ним у надежде, шо его непременно вуслышит дух бора, живущий у ягодных местах.- Аття Боли-Бошка за дар.
  - С кем ты тут говоришь,- долетел до мальца голос Липки, оный обогнув ель под которой стоял Борилка, медленно подходил к няму, осматривая кустики черники с поспевшими на них ягодками.
  - Балабонил я с Боли-Бошкой,- ответил Борил и прижав ко груди Ёжа завёрнутого у киндяк, казал на него глазьми.- Вишь мене тутась дары духи принесли... Подкустовники- Ёжа, а Боли-Бошка- дивный киндячок.
  - Ёжа... киндяк,- повторил вслед за мальцом друд, и, подойдя близёхонько, осторожно отогнул полу киндяка и взглянул на остры колюки зверька.- И зачем они тебе такое чудо подарили? Вроде Ёж как ёж... ничего в нем чудного не видно.
  - Верно Ёж як ёж... да тока,- принялси объяснять Борилка, бережно туля зверька к собе.- Вон ентовый Ёж поведёть нас ко граду Торонцу, сице ему духами велено. А киндяк ны подарить одёжку коль у ней нужда будять, вон зачурованный такой... Боли-Бошка балякал любу вещь могёть дать.
  - Эх... жалко, что мне придётся вернуться,- разочарованно произнёс Липка, и, отпустив полу киндячка, посотрел прямо в зелёные с карими брызгами очи Борюши.- Уж я б так хотел с вами пойти... Да, неможно мне дядька Лепея ослушаться... Ведь он после смерти отца... мне заместо него стал... Во всем и всегда пособлял... И хотя маменька вышла замуж за другого друда Хмара,- и при эвонтих словах раскрасивое лико Липки на миг посерело, будто на негось набежала тень отчавой-то вельми тёмнуго. - Но дядёк Лепей меня любит словно родимого сынка.
  Борилка горестно вздохнул, подумав, шо энтим он схож с друдом, оно як тоже осталси ранёхонько без отца, да заменил тогось ему старшой братец Пересвет, каковой также любить их с Младушкой вроде родных сыночков.
  - Знашь чё Липка,- загутарил мальчик и положив руку на плечо друда, крепенько сжал егось.- А ты не кручиньси... кады мы вярнёмси вобратно, то ты... ежели повжелаешь отправишьси с нами у бероски земли... И пущай Лепей с нами йдёть и матушка твоя и ентов, як ты его кликал... а Хмар.
  - Я бы с радостью,- закивал головой Липка, и вулыбнулси по-доброму так, шо сызнова его лико стало светлым.- Да токмо маменька не пойдёт. Ей этот Хмара не позволит, он уж такой сердитый, и всё Комола слушает... Но если дядёк Лепей пойдёт, я непременно последую за ним... Мы тогда возьмём с собой ещё и Лесина, это друг мой дорогой... Уйдём... уйдём...,- мечтаючи произнёс друд, и, вздев главу поглядел у небосвод на коем стали проступать блёклыми пятнами ночны светила.- Уйдём, чтобы не прятаться, не таиться за этими непроходимыми болотами.- Липка на чуток смолк и лёгохонький порыв ветерка, вернёхонько улетающий на покой Полуденик, коснулси егойных ярко-жёлтых волосьев отчавось вони заколыхались да слегка подлетев уверх легли на лоб, прикрыв крупны небесны очи друда, и тонкие, выгнутые, на вроде радуги, брови.- Дядёк Лепей мне сказывал,- вдругорядь продолжил балякать Липка и порывисто дунул на волосы, ужось прогоняючи их со своего личика,- когда-то в старину... был живым град Торонец, а змей Цмок не жил в своих землях, оные лежат промеж нашего бору и простор Торонца... Вот тогда жилось друдам привольно... торгашили наши предки с людьми из Торонца... Но потом прилетел змей Цмок, поселился в дальних землях, а немного позже и Торонец уснул... А Лихо Дулеб прознав про то, явился со своими подручниками и водворился на болотных просторах да будто отрезал тем нас от людских поселений... Оттого друды, и стали уменьшатьси в численности... стали пустеть наши поселения... и мы начали забывать все традиции гостеприимства, а от тех кто проходил по нашим землям принялись требовать в благодарность младых вьюношей и дев... Потому Комол и вышел вас встречать... суетился все... переживал, торопился, как только услышал ваши голоса... И кого из вас просил оставить?
  - Меня... а опосля внегда воины отказалися, Орла,- ответил Борила, и, сняв с плеча друда руку, поправил киндяк укутывающий ежа.- Тока мы ужо были предупреждены Ичетиком, шо друды могуть требовать платы... и посему Былята да Сеслав не согласилися итти у гости, да стали сразу про енту плату спрашивать... А когды отказались нас отдавать... тадыличи усе друды вушли... да восталси лишь твой дядька Лепей. Вон позвал нас у гости так... по-доброму, без усякой благодарности.
  - Он такой... мой дядёк Лепей... он очень хороший,- вулыбаяся молвил Липка и перьвёл взгляд с вечереющего небушка на Борилу.- Он замечательный и самый добрый... настоящий друд.
  - Борюша, Липка!- послухалси окрик Былята прерывая у ту болтовню.- Иде вы робятки! Айда жамкать!
  - Тута мы... тутась...,- откликнулси Борила и мотнув главой у сторону видимого да улетающего у небеса дымка, отметил.- Пойдём, шо ж... ны зовуть... И помни Липка... возвярнёмси и заберём тобе отседова... вуйдём ко людям... и тя, и дядьку Лепея... и друга твово Лесина возьмём... и усех тех кто пожелаеть покинуть эвонти места.
  - Ладно так и порешим,- согласно произнёс Липка.
  И направил свову поступь вслед за уходящим к костерку мальцом, крепко прижимающим ко груди очередной дар спешников Велеса.
  Кадыкась два отрока подошли к месту ночлега, то узрели, шо посторонь снятого котелка с похлёбушкой, от каковой отходил густой белый пар, установленного на покрывающей землицу хвое уже расположились усе и даже Гуша, оному выделили ложку. Токмо Былята продолжал стоять у полный рость, беспокойно обозревая краснолесье, да поджидаючи робят, а як их увидал, довольно осклабилси и вустремив очи на ежа, завёрнутого у киндяк, вопросил:
  - Борюша, а эт... чавой-то ты принёс тако?
  - Эвонто Ёж... егось нам Подкустовники повдарили,- сызнова начал пояснять мальчоночка, и неторопливо двинулси к своим вещам, кои лежали недалече на оземи.- Вон ны у Торонец поведёть... утак ему духами велено.
  - Ёж...Ёж...,- озабоченно прокалякал Гуша и воблизал длинным, зелёно-серым языком пусту ложку.- От не люблю я ежий... ужось вони дюж колючи...
  - И не люби,- вразумительно произнёс мальчик и вопустившись пред котомочкой на присядки начал раснуровывать снурки да вубирать туды свои дары.- Нешто нам надоть, шоб ты егось любил... Оно и добре то, шо ты Ёжа не любишь... значь не пожелаишь схрямдить як ванова червячка.
  - От наново... от...,- закатывая и без того малешенькие глазки и выражая на своём лике дюжую обиду откликнулси Гуша.- Усё миня попликають... попликають... Овый лаз... овый лаз ошибьси... хотел систь... вдумая, шо ентов жук хочить сожлать виночек Лугового... и сици скока тачи вуплёков услыхал... скока слов бланных на мене було сказано... Ох! и чавось я тако несчастный... лазнисчастный...
  - Ты, Гуша не несчастный... оно ты так зря на собе наговариваешь,- загутарил Сом, лягохонько помешивая ложкой похлёбку, шоб быстрей её вохладить.- Ты у нас ненагрыза.
  - Ктось... ктось?- недоумеваючи перьспросил Гуша, и, вылупившись на Сома подтянул свову нижню губёнку сице, чё прикрыл ею не тока верхни уста, но и приплюснутый нос.
  - Ненагрыза,- повторил Сом, и, мотнув главой Борилке, указуя идеже тому садиться, протянул подошедшему мальцу ложку. - Эвонто так беросы кличут брюзгу... каковой усё времечко со всеми грызётси... усем вон недоволен да вечно причитаеть.
  - Ну... вколь он ненагрыза,- усмехаяся молвил Орёл и придвинулси к котелку ближее.- Сице ну-кась его тады вуставим у друдов занамест платы... али як дар.
  - А, что мы вам такого плохого сделали,- поспешно откликнулси Липка и широкось расстялив по оземи свои восемь ног присел сторонь Сеслава.- Что вы порешили такого некрасивого ненагрызу нам оставить... Да, неужель, мы вас так разобидели, что вы в наказание покараете друдов таким всё поглощающим урюпой.
  - Ким...кем?- дрогнувшим гласом вопросил шишуга и тяперича загнул губу у другу сторону пристроив её на подбородок.
  - Урюпой- это мы так хныкалок, нюнь, рёв и плакс величаем,- звонко засмеявшись ответил Липка, перькладывая ложку из водной руки у другу. - Тебя Гуша надобно было именовать урюпой ненагрызной... ха...ха...ха.
  - Эт точнёхонько ты Липка приметил,- поддержал друда Крас и потрепал рукой евойны жёлты волосья, слегка взъерошив их.- Урюпа ненагрызная сице и будём егось кликать... А то и вовсе не споймёшь чёй-то твово имечко Гуша значить... Гуша...Гуша, а утак сразу и не узришь каков вон ты... Ну, а урюпа ненагрызна так усяк поймёть чё то плакса брюзгливая... ха...ха...ха!
  Вопосля слов Липки легохонько засмеялси Борилка, шоб значить не вобидеть расстроенного шишугу, но кады пробалабонил у ту речь Крас зараз засмеялися усе... ужотко так смешно выдумал парень. И покуда Борилка и Былята пристраивалися обок котелка, а Гуша недовольно закручивал аль вывёртывал свову нижню губу, по-видимому, обдумывая чавось тако сказануть грубое, Сом велел приниматьси за итьбу. И хотясь раньше шишуга николи не жевал похлёбок, обаче после посещения друдского поселения порядил изменить собе и паче не отказыватьси от обьчей трапезы. А посему усе торопливо начали хлёбать из котелка, да и Гуша, крепенько сжимая у руках ложку, оной судя по сему егось одарил Лепей, присоединилси к жамканью, и не мнее быстренько стал выхватывать из котелка куски мясца по-жирней, да по-больше, при ентом не мнее скоренько отправляя выловленное у роть.
  Кадыличи котелок вопустел, да были съедены и зажаренные над костром зайцы, Гуша радостно похлопал собе по бурому шерстистому животю и неторопливо, растягиваючи слова, произнёс:
  - Гуша... Гуша инто коли на белоский гуталить знасит губошлёп... Вэнто тако ладнинько имичко...
  Одначе шишуге не дали договорить, занеже уначале зычно захохотали Борилка и Липка, апосля их поддержали Крас и Орёл, ну! а таче и усе други воины загалдели... И даже Щеко последне время не дюже часто улыбающийся и давненько не смеющийся также громко поддержал гоготанием соратников, меж смеху молвив:
  -Эт про тобе Гуша вернёхонько гутарено истый ты губошлёп... хотясь можеть правильней балякать ротозёпа.
  - А... чё... чё.. вы тутась загоготали точно гуси на озелки,- недовольно проворчал Гуша и на миг стал похож на виденного Борилой Боли-Бошку.
   Шишуга резво вскочил на ноги и обозрел сердитыми вочами сидящих воинов и ужесь прямо-таки лежащих на оземи мальца да Липку, каковой ко сему прочему задрав кверху пару ног помахивал ими, рассыпая округ собя комья землицы.
  - Губошлёп,- продолжил пыхтя шишуга.- У ны то очинно почётно имячко... очинно... И ни сякому воно можить достатьси... Да мой отец... исли хотите знать... он лади вэнтого вимячка дальши сех лялизку пулял... эт... значь, шоб иго сынку тако касивое имячко досталось.
  - Гуш... а ковторое ж у вас тады некрасиво имячко?- совсем на чуток прекращая свой безудержный смех поспрашал Крас, и глянул на шишугу, светло лико парня утак раскраснелось, будто вон тока вышел на Бел Свет из жарко натопленной баньки.
  - Исть... исть... у нас некласивы имячки... не ладненьки вони,- горестно вздохнув ответил шишуга, и сделал пару маханьких шажочков у бок, он слегка вздёрнул главу и наморщил свой и без того изборожденный полосами лоб. - От к плимелу: чупа... аль хананыга... а ащё фефёла...то ж ни чё ладного...
  - Погодь... погодь,- не мешкаючи откликнулси Былята и вутёр тыльной стороной длани набрякшие на вочах слезинки, вызванные развесёлым смехом.- А чавось они возначають... а то нам сице сложно понять да воценить у те имечки... хороши вони аль дурны.
  - Дулны... дулны...,- начал пояснять Гуша и покосилси управо идеже подле ели громко зажужжал кавкой-то чудной ярко-жёлтый жук.- Чупа- енто значить глязнуха... хананыга- шатун по гостям, у тако имечко сувсем бранное у шишуг... Ну! а фефёла- плостофиля... От то лазви холосо кады дочу твову... таку ласкласавицу... с большиньким лбом и клипкой лялизкой кличуть плостофиля... бе...бе...бе... А Гуша... Гуша воно ладненькое такое,- и при эвонтих словах шишуга довольно ощерилси придав свому лицу приятность.
  - Гуша, дэ-к як же губошлёп можеть быть добреньким вымячком,- вопросил Сом, и, встав на ноги поклал грязны ложки унутрь котелка, да подняв евось направилси к звонкому родничку, протекающему недалече, абы значить обмыть посуду у студёной водице, обаче заметив,- эвонто верно твово отца вобманули... Аль вон пулял свой язык не туды, куды було велено, оттогось его сынку и досталось тако непривлекательно имячко.
  - Ох! Мног ты понимашь плевлекательно аль неть,- негромко произнёс шишуга и нежданно резко повернувшись боляхными прыжками вунёсся у сторону могутной, раскидистой ели, идеже не давно жужжал тот самый жёлтый жук. На ходу при том зычно прогамив,- у...у...у... самогось то имячко...о...о сов..в...но у лы...ы...бы.
  
   Глава двадцать третья.
   Предание про Индру.
   - Ну, вот,- молвил Липка и обвел усеми своими четырьмя руками лежащие упереди него просторы.- Это и есть земли змея Цмока... друды ещё их величают мёртвыми землями... Хотя может это и неверное название.
  Путники стояли почитай на краю краснолесья и сотрели удаль на земли змея Цмока. Ели тутась ужо не росли, а разбросанно ютились лишь низкие, изогнутые сосенки да не мнее кривинькие пихты. У те дерева казались какими-то вобиженными, а высохшие их стволы, точно вумерли прям на корню, сбросив с собе не токмо обременительную хвою, но и усе ветоньки, начиная от тонюсеньких и заканчивая толстыми... И тяперича вони вельми тоскливо похрустывали да подвывали клонясь к оземи от неудержимо носящегося по просторам земель ветра.
  Впереди ж странников и вовсе расстилалось безлесье, идеже не зрелось сосенок и пихт, росли у там каки-то ползучие прижимающиеся к землице ивы да берёзоньки, будто укрытые свёрху мхами або обряженные у эвонти буро-зелёные наряды. Уся землюшка была схоронена под теми ж буро-зелёными мхами да подухообразными высокими кустарниками и травами.
  - М-да...,- оглядывая ентот неуютный край, которому не видалось конца протянул Былята.- Эт... таковой землюшки я ащё николиже не зрел... И верненько молвлено - мёртвая... Вродь даже никако зверья и не видненько.
  - Неть...,- покачивая главой откликнулси Борилка, и вубрал со рта залетевшу тудысь прядь волосьев.- Здеся много зверья... У там далёко,- и отрок протянул руку уперёдь.- Видать большо стадо... Эвонто олени, токась вони дюже тёмные кавкие-то.
  Мальчик смолк, обвёл взглядом бескрайни дали, и широкось просиявши, добавил:
  - О... да туто-ва и зайцы обитають... и лисы... Он як заяц от лисы вулепётываеть... не кажись она евось не споймаеть.
  - Ну, и добре коль не споймаеть, значить нам больче достанитси,- отметил Щеко, стоявший посторонь Быляты, за енти деньки воин совсем оживел, а язвины на его плечах почти, шо зарубцевались.
  У овринге заместо двух денёчков, як пояснял Лепей, провели трое, и тока нонче к пополудню наконец-то вышли из земель друдов.
  - Ну, чавось,- обратилси Былята к Липке и повернувшись к няму, по-отцовски приобнял, погладив по егось жёлтым волосам, суховатой ладонью.- Благодарствуем тобе Липка за усё хорошое... тобе и дядьке твому Лепею у то от ны перьдай... Сам то ты дойдёшь... овый то... не испужаишьси?
  - Добегу...,- усмехаясь пробачил Липка, отвечая крепким вобъятием на слова старшины воинов.- Не раз тут бегал,- он вынырнул из мощных рук Былята и суетливо шагнув к Борилке, протянул ко нему навстречу водну руку, да корявеньким тонким пальчиком дотронулси до лба и щек отрока, ласковенько скузав,- ты... Борюша... Ты токмо возвращайся... А я буду ждать вас... буду ждать... И потом мы все вкупе уйдём в бероские земли.... а когда ты победишь то зло, которое на вас движется... начнём жить привольно и радостно... Правда?
  - Агась... Липка... сице усё и будять,- кивая главой, прокалякал мальчоночка, и почуял як у груди егось чавой-то защемило... ужесь так он за энти денёчки сдружилси с друдом, шо днесь и не хотелось расставатьси. Мальчик свершил шаг навстречу ровеснику, и, прижавшись ко нему, тихонько произнёс,- я непряменно вярнусь... Ты ж помнишь мяне помогаеть Крышня и Велес... Не печальси Липка вмале увидимси.
  Робята ащё раз глянули друг на дружку, прощаючись, и покуда воины досвиданькались с Липкой, отрок-друд резво развернулси, и, помахивая из сторону у сторону своими правыми ручищами отправилси в обратный путь. Борила, меж тем, достал завёрнутого в киндяк ежа и вопустившись на присядки, развернул дар Подкустовников да стряхнул униз с одёжки Боли-Бошки. Серый, колкий мудрец вупал на оземь прикрытую мхами, како-то мгновение полежал недвижно, а засим разверталси, вскочил на свои махонькие ножки и опасливо повёл чёрным круглым носиком.
  - Ёж,- вобратилси к зверьку малец, и вуказательным пальчиком провёл по евойной вудлинённой мордочке.- Вяди нас ко граду Торонцу.
  Зверёк еле слышно фыркнул, верно, оставшись недовольным у тем поглаживанием, да приняв чуток правее, побёг ровненько на всток, тудысь откедова нынешним утречком выкатилси на небесну твердь солнечный воз Асура Ра. Былята глянув на бег зверька не мешкая двинулси следом, а Борилка уважительно встряхнув киндячок, огладил его нежно ладонью, як и велел Боли-Бошка, да вубрав у котомку, связал на ней снурки, посем вон медленно подалси вверх, встав во весь рость и закинул оную на спину. Он ащё немножко постоял смирненько, да обернувшись, посмотрел на прытко удаляющегося, судя по сему бегущего, друда и громко крикнул ему у догонку:
  -Липка жди нас!
  А кадысь вуслыхал:" Непременно!" тронулси вослед за уходящими воинами.
  Борила ступал бодрым шагом за Былятой, и обозревал такой неприглядный край, обдуваемый своим повелителем, сыном СтриБога, свирепым Асуром бурь и непогод Позвиздом. Чудилось не раз тот неукротимый Бог проносился по эвонтим просторам стряхивая с долгой, тёмно-бурой, вихрастой бороды дожди, выдыхая из уст плотны туманы, отрясая с полов свово охабня хлопья снега и стремительностью, кыя подобна СтриБогу, перьламывая и те жалкие, укутанные у мох, недоросли берёзки и прильнувшие, к родименькой матушке землице, ивушки. Лепей правильно предупреждал странников о студёном нраве ентих просторов, потомуй как стоило им выйти из лесу, сице сразу же почувствовалась промёрзлость и сырость исходящая от земли, и витающая повсюду. И то ладненько, шо путники с утречка, предусмотрительно, одели на собе охабни, а тось ускорости явственно б застучали зубищами, да покрылись крупными мурашками, преодолевая у такие сёрдиты земли. Обаче оные края не могли зваться мёртвыми, занеже во множестве там водилось усякого зверья: оленей, лис, волков, зайцев да дюже большеньких мышей, каковые совершенно не пужались людей, судя по сему, упервые их встречая. А вжесь скока тутась развелось мелкой сосущей юшку живности... у то было ано встрашно! И усе вони- у те мокрецы, комары, слепни да мухи не полошились ни виду солнечных лучей, ни яростных порывов ветра, нападаючи на своих жертв днём так, шо стало усем беспокойно чавось тады ожидать от них тёмной ноченькой. Усё то жужжащие воинство не ведомо кому подчиняющееся, а поелику не кем не вуправляемое, налетая на странников, норовило залезть у роть, очи, нос и уши, злобно впиваясь своими такусенькими малюсенькими носиками у кожу, вызывая тем самым болезненные перекосы на ликах шедших людей.
  Уся оземь того края была устлана мхами и кустистыми невысокими блёкло-жёлтыми лишайниками. Деревца ж имели такой чудной вид, шо даже Былята, не вудержавшись, задержалси подле одной берёзки с тонким стволом да какой-то однобокой кроной, идеже редки веточки покрывали не мнее редкие, истрёпанные удоль и поперёк листки. Встречались странникам также деревца с усохшими верхушками, с изогнутыми иль как-то мудрёно закрученными стволами. Много у тех просторах, имелось озёр и речушек, на каковых в обилие росли куга, камыш, осока, пушица да низкие травы чем-то напоминающие пошеницу и овёс. На глади рек и возерков, або у прибрежных зарослях обитали ути и гуси, усякие разные кулики, оляпки, гоголи, а в воде у достатке плавала рыба.
  До самогу вечёру шли по эвонтим, никак ни изменяющимся, землям, Ёж казавший торенку у град Торонец, бойко перьставлял свои крохотулечки ножки убегаючи уперёдь. Порой он останавливалси, оглядывалси назадь и поводил чёрным носиком, шевелил острыми, оттопыренными вушками, а таче наново продолжал свой путь. Кады день стал подходить к концу, Ёж унезапно замедлил бег, да встал осторонь небольшого озерца, с поверхности которого, сразу же, лениво поднялась увысь пара гоголей, а из зарослей осоки выпорхнули небольшие кулики. Зверёк, вздел мордочку, будто следя за полётом птиц, на како-то времечко утак замер, посем слегка вздрогнул усем тельцем, да мгновенно свернувшись у клуб, еле слышно запыхтел.
  - Эт... судя по сему... порась вотдыхать,- догадалси Былята, остановившись подле недвижно лежащего ежа, и повертавшись к соратникам, молвил,- ну, чаво ж тады тутась привал и разобъём... Борюша, ну-кась пусти ванова червячка у озерцо... Пущай вон нам кажить какова тут водица. Да и Ёжа у киндяк оберни и у котомочку положь, шоб с ним ничавось не прилучилося.
  - Чичас,- закивав главой торопливо откликнулси мальчик, и принялси исполнять веленное ему.
  По первому он развязав котомочку, достав киндячок Боли-Бошки, ласковенько егось огладил, да восторожненько обернул у негось ежа. Вопосля выискав, хоронящегося у грязной рубашонке, на дне котомочки, ванова червячка вынул того оттедась и зажав у ладошке понёс к озерцу. Подойдя к самой бережине, которая была точнёхо украшена кустистыми лишайниками да низко-рослыми травами, малец раскрыл ладонь. Ванов червячок пошевелил манешенькими желтоватыми крылышками, разом взмахнул ими, а морг спустя ужось восседал, скользя по водной глади, своими махунечкими, короткими лапками, поясняя странникам, шо пить отседова можно. Чуток погодя вон ужотко нанова пристроилси на ладошку Борюши, да встряхнув крылышками, ладненько пристроил их на спинке и легохонько застрекотал.
  - Значить водица хороша?- спросил подошедший к отроку Былята.
  - Ага...,- вутветствовал Борил и сжал ладошку, укрывая у ней чудного жучка, вопасаясь, шоб никтось на него не покусился.
  - Воно и сице було ясненько, шо здеся водица чиста, зане вельми много тут плещитси рыбки,- отметил Былята, и, обозрев по-доброму мальчика, направилси к костерку помогать Сому и Щеко готовить кушанье.
  Борила меж тем вярнул ванова червячка у котомку пристроив егось немножечко левее чем лёживал у ней завёрнутый в киндяк Ёж... Ёж вроде як ёж, а усё ж какой-то зачурованный, ужесь словно не простой зверёк, а выкатившийся из чудной бероской байки. Ещё маленько малец глазел на свои дары, а засим достал из нутрей котомки кугиклы. Мальчоночка вуселси на мох, недалече от костерка, и выставив лико западающему красну солнышку, окрасившему небосвод у яркие рдяно-розовые цвета, кончиками пальцев провёл по сухим стеблям куги из коей был мастерён вунструмент да муторно утак вздохнувши, взгрустнул...
  Взгрустнул, припоминаючи былое... не такое далёкое, а усё ж прошедшее времечко...
  Вспомнилась отроку евойна деревенька... матушка, братцы, сестрички и сродники...
  И кажись, будто узрел отрок неблизкое событие из своей жизти... точно на миг, сомкнув очи, нырнул у каки-то глубоки воды, кавкие трепетно хранили светлые лики и воспоминанья о родне у Боренькиной душеньке.
  И тадысь предь глазьми мальчика предстал его старчий братец Соловей... Взрослый муж со темно-пошеничными волосами, курчавой короткой бородой, зелёными с карими брызгами очами, большим носом и тонкими губами, заслоняемыми густыми усищами. Широки плечи, да крепкие, налитые мощью руки гутарили о нём як о дюжем силаче. Вжесь потёкшие незримые воспоминания, казали мальчику жаркий летний денёчек и возвращающихся из лесу двух братцев- егось и Соловья. Разморённые теплотой лета, вони улеглись под дюжей берёзой с повислыми ветвями да тихо перьбирающими листками. У шаге от них струилси, еле слышно напевающий дивны песенки, тонкий ручеёк, он перьскакивал каплями водицы с камушка на камушек, да легошенько прикасаясь к поверхности землице, нежно лобызал её родимую. В заоблачной, небесной глубине заслоняемой ветвями деревов, едва заметно двигались раскосмаченные белые воблака напоминающие сказочных созданий. И туто-ва Соловей тихонько так, будто пужаясь вспугнуть эвонту лепоту, поведал ему предание про великого Асура Индру.
  " У Бога ночного неба Дыя и самой Мать-Сыра-Земли родился достославный сын, дюжий богатырь и смельчак Асур Индра. Вже точно рьяный, ярый бык вырвалси Индра из недр своей матушки, наполненный мощью и вудалью!
  Славили твово имя о светлый Асур Индра!
  Почитали из веку в век тобя людски племена о светлый Асур Индра!
  Возводили в честь тобя грады и кумиры, поклоняясь силе той могутной о светлый Асур Индра!
  Обаче нонече слышитси плач... да горьки стенания, то вопиють, рюмять люди...
  Раздаётси глас рога, зовуть Сварожичи сына Дыя, достославного Индру у войско свово, призывая к борьбе супротив подлогу Зла!..
  Глубоко у дальних просторах, куды не дойтить живому человеку, иде одначе томятся души греховные, у тёмном... тёмном Пекле, злобный Пан творит чёрны дела. Вон похитил дочерей и унуков Коровы Земун, шо у небесной тверди, на Млечной торенке, преграждаеть усякой нечисти своими крутыми рогами подступы к Бел Свету. Уворовав у тех детушек малых... у розовеньких теляточек Пан вусыпил у них память предков, разорвал связи родные... И взабыли млады детки, розовы телятки, ктось их мать да отец... ктось их дед да баба... ктось их сроднички. Прошло времечко, детки выросли, поднялись телятки да обратилися у мощных Асуров и воинов... И тадысь повелел Пан (у тако злобно создание) поглотить Врите усе воды, а Валу- проглотить красно солнышко... Воды звонкие- дающие жизть! Солнце вешнее- дающее жизть!... Спит память у Вриты и Валу, не разумеють чаво творять, супротив кого идуть... Потому-то як велено, сице и содеяно!..
  Обаче нонече слышитси плач... да горьки стенания, то вопиють, рюмять люди...
  Раздаётси глас рога, зовуть Сварожичи сына Дыя, достославного Индру у войско свово, призывая к борьбе супротив подлогу Зла!..
  Умираеть Бел Свет без водицы!... Умираеть Бел Свет без солнышка ясного!..
  Слышит зов Сварожичей Индра рьяный, в руки он берёть кованный, для него самим Сварогом, меч, взывает он к зверю Вындрику, властителю усех зверей, защитнику вод. Раздаётси топот ног, качаитси землица, сотрясаютси каменья, гнутся дерева и травы... О! да то не войско йдёть... то зверь Вындрик спешить по зову Индры к свому властителю. Вындрик сам будто бык, тело его мощное тёмно-синей блистающей шерстью покрыто, долгая грива златым светом перьливаетси, а во лбу торчит длинный, вострый, жёлтый рог! Пышуть из носа зверя огненны молнии, сыплются на оземь искры горящие.
  Вскочил на зверя Асур Индра, вухватилси водной рукой за гриву крепкую, и понудил егось ко битве со Злом. Вывез Вындрик Асура у чисто полюшко, а у тех просторах ничавось то не видно... тьма глаза Индре застилаеть... мара окрестъ няго летаеть, вже напугать желаеть. Токмо Асур ничавось не страшитси вон взмахивает мячом, шо ковал у сам Сварог, и разгоняеть у ту хмарь...
  Обаче нонече слышитси плач... да горьки стенания, то вопиють, рюмять люди...
  Раздаётси глас рога, зовуть Сварожичи сына Дыя, достославного Индру у войско свово, призывая к борьбе супротив подлогу Зла!..
  А у там удали видетси распухший от речных и возёрных вод Врита, у руках евойных вострый, мощный меч, у глазах, вроде вумерших, неть паче жизти, света и добра, вони сами чёрны и страшны... Врита! Врита! позабыл ты чей сын... позабыл ктось твой отец, ктось сродники!..
  Кричить Индра, кликаеть по имени Вриту, призываеть пробудитси, вжелаючи всколохнуть у том память... токась ничем не пронять одурманенного, обманутого. Тадысь подымаеть Врита меч и первым нападаеть на Асура, первым наносить удар... У! да ден одолеть налитого мощью Индру, ден одолеть быкоподобного зверя Вындрика!... И вот ужесь падаеть замертво на землюшку, разрубленный на части, Врита, и тякут из евойных внутренностей потоки вод по Бел Свету, питают вони высохши русла, насыщають впадины озёр и морей.
  Обаче нонече слышитси плач... да горьки стенания, то вопиють, рюмять люди...
  Раздаётси глас рога, зовуть Сварожичи сына Дыя, достославного Индру у войско свово, призывая к борьбе супротив подлогу Зла!..
  Индра ж меж тем распалён боем и победой, правит вон Вындрика на Валу, у коем солнце красно томитси... Сотрясаитси весь Валу, сице он пужаитси Индру, бяжить он от Асура... бяжить уперёдь... бяжить не востанавливаясь... мечтаючи спастися... Тока не спастись от Индры, оно аки у нем кровь горяча заходила ходором, разъярилси Бог, глаза егось застлал гнев... и вон гонить Валу уперёдь... гонить не востанавливаясь... желаючи догнать.... И мелькают пред Валу, мелькают пред Вындриком, мелькают пред Индрой топки болота, хвойны леса, круты горы, луговины, и сызнова няши, боры, гряды, пожни...
  Наконец Валу устал... далёко, далёко... за болотными просторами, за бескрайними землями востановилси он, оглянулси. Видить Валу настигаеть его Асур... вот, вот мячом своим голову срубить... вот, вот богатырскими копытами Вындрика затопчить. Тяжелёхо, прерывчато вздыхаеть Валу, да у миг оборачиваитси во большой валун.
  Одначе Индра ужотко пред тем валуном, яритси Асур, кровь у нём горяча ходит ходором, гнев ему глаза застилаеть, взмахнул вон мячом и разом проломил Валу, а вопосля сообща с Богом Огня Семарглом разбил егось на части, да выпустил под небысны своды красно солнышко. Семаргл тутась же ударил своим мячом по останкам валуна и тады ж воткрылася крыница, и из неё на Бел Свет явились Бог мудрости Китоврас и Бог веселья Квасура. Ступили Асуры на оземь, а следом за ними потекли голубы воды... студёной и чистой... смывающей усяко Зло.
  Славить, поёть величания люд Асурам рождённым от крыницы!
  Славить, поёть величания люд Сварожичам!
  Славить, поёть величания люд Индре рьяному!
  Тока высоко на небесной Млечной торенке вопиёть, рюмить Корова Земун... Закручинилась она, закачала своей могучей головушкой, посыпались с рогов ейных махонькие, точно искорки, звёздны светила, потекли из очей горючи слезинки.... Стали те светила да слезинки падать на земли Бел Света, и вспучились оттогось реки и возёра, речушки и моря. Затряслися, заколебалися могутные, толкучие горные гряды, начала ломатьси, распадатьси землица-матушка... Тяжко великой Корове Земун, ибо у той сече погибли от меча Индры внуки её- Врита и Валу, ибо погибла от меча Индры дочь её- Корова Дона, шо оплакиваючи припала к телам сынков.
  Опечалилси и сам достославный Асур Индра...загорюнилси, спрыгнул он с Вындрика зверя, да пустил егось в чисто полюшко погулять... Сам же встал посторонь останков Валу, да начал молить Всевышнего о прощении.
  Стоямя стоить утак Индра... не год и не два... не десятки и не сотни лет... а много... много сотен лет... И у те лета никто не считаеть... не под силу то никому... Ужось врос Асур по пояс у Мать-Сыру-Землю, токмо меч сице во руках продолжаеть сжимать, як истый воин... мхами тело егось обросло... мхами и вмеч покрылси... А подле негось, да крыницы той, шо реченькой протекла вже и град построилси, в крепости той люди разжилися, семьями обзавелись.
  И стоить стоямя тот град и Асур утак долго... долго времечко, покуда Бог Дый тучей Чёрной не вырвал оттедась Индру, да вунёс у небосвод... Выпал тады из рук Индры меч егойный, да низринулси у оземь...
  Славят твово имя о светлый Асур Индра!
  Почитают из веку в век тобя людски племена о светлый Асур Индра!
  Возводят в честь тобя грады и кумиры, поклоняясь силе той могутной о светлый Асур Индра!".
  - Братка,- легохонько спрашиваеть Борилка Соловья не сводя взору со небесной выси.- А чавось случилось с Торонцом опосля?
  -Дэк... чавось... чавось,- молвит у ответ Соловей и дюже по-светлому вулыбаитси.- Люди кады узрели чёрну ночь каковая наступила днём... вельми испугалися. Побегли они к Индре, шо за долги лета стояния сам стал точно кумир каменный... кричать ему, плачуть... зовуть знать. А кадысь увидали як у та защита мигом из землице вырвалася, да у высь направилась, так за коренья, шо покрыли подошвы сапог, да и усё тело... похваталися, не желаючи растатьси с Индрой... Тока Дый, вон до зела сёрдит был вызволяя сынка, резко потряс спящим Асуром, у тем самым скинув людей с кореньев... У преданьях бероских калякаитси, шо после эвонтого град Торонец и вопустел... лишившись свово защитника да людей... Гутарять востались у там лишь валуны, да каменья... У так-то.
  
   Глава двадцать четвёртая.
   Змей Цмок.
  Осе ужо который денёк шли путники по бескрайним просторам земель змея Цмока. Тока ни самого змея, ни мамунов коими вон, по сказу Лепея, питалси доселе не зрели. Вид местности почитай, шо не менялси... усё также стлалось окрестъ шедших странников безлесье. Земли были покрыты мхами, невысокими травами да вуродливо-искривлёнными деревцами вжесь редко раскиданными по ейной поверхности. Зато у достатке водилось у евонтих краях усякой разной живности: зверья, птиц, рыбы.
  Позвизд, старшой из сынов СтриБога, кажись ни на морг не вутихал у энтих местах, егось рьяные порывы ветра порой валили путников с ног. Обаче хуже усего, по причине малого росточку, бывало Гуше, усяк раз он, от тех пронзительных рывков, валилси на землюшку, да горестно причитаючи, подвывал... жалуясь, шо приходитси у таки мучения перьносить... токась не вуточняючи из-за когось.
  Чем дальче продвигалися углубь тех земель путники тем становилось усё прохладней, частенечко от оземи, покрытой толстым слоем мха, увысь подымалси совершенно густой, серый туман. И коль странникам приходилось шествовать скрезь него, то на одёжу, кожу и волосья оседали льдяны, колючи капли. Подолгу шли у землях ентих ситухи- мальчайшие дожди, вроде як сеяные чрез тончайшее сито. Кады сыпались таки додолы, то небушко вукрывали низкие, пузырчатые, тёмно-серые тучи. Они окутывали собой весь небосвод, скрывая в утех всклоченных далях Асура Ра и его златый сверкающий воз. И тадысь из эвонтих вихрастых туч казалось лико Позвизда такое ж серое, сёрдитое с кудластыми бровями и долгими, раскосмаченными да растрёпанными волосьями, бородой и вусами. Позвизд сурово морщил свой большой, высокий лоб и взирал тёмно-серыми вочами на настырных людей, оные несмотря на неприглядность и дурну погоду продолжали настойчиво иттить. Бывало гневливый Позвизд набрав полный роть воздуха, да выпялив уперёдь свои и без того большие, пухлы губы выпускал сильный порыв ветра на странников. И тавды слухалси идущим путникам дикий свист, перьмешанный с воем собак, аль пронзительный вопль множества людских голосов. У лицо вударялась крошечна махоня воды, словно тя обдавала брызгами, проказничая, развесёлая реченька.
  Токмо странники, не вубращая внимание на таки трудности аки стынь земель, частые додолы, густы хмари и порывы ветра, продолжали свою стёжку. Бог Ра выглядывающий на небосвод у своей повозке, и лучами, исходящими от неё да от златых волов, не раз изгонял оттедась хмурого Позвизда, принося у Бел Свет летнее тепло, обсушивая тем жаром и саму оземь, и мхи, и деревца, и людей.
  На шестой день ходу путники увидали стадо чудных зверей... у то праву молвить были не мамуны, а схожие с турами животины. Довольно крупные те звери, усё-таки намного казались ниже ярых туров, но в могутности костей не сильно им уступали. Сами вони были покрыты до зела густой, длинной шерстью, достающей до землице-матушке, цвет кыей колебалси от бурого до почитай, шо чёрногу, и ано морда уся сплошь поросла той кудлатой шерстью. Местами, одначе, шерсть на зверье выглядела воблезлой, да казалась кусками, по-видимому, у так вона линяла. У сех тех животин имелись рога, словно баранье, гладкие и загнутые. Звери паслись, поедаючи мох, но стоило им узреть шествующих путников, як они ураз забеспокоились, и на какой-то миг, обозреваючи людей, замерли, опосля усё ж решили вбежать, при евонтом встревоженно вуглядываясь назадь, верно следя очами за движением пришлых. Их було не больче семи, и Борилка, як самый глазастый, увидел середь них и вовсе маненьких, судя по всему теляток. Таких вудивительных животин никто из странников николи не наблюдал, а посему востановившись усе долгохонько смотрели им у след. Обдумывая, шо коль добыть одного тако зверя, то ентово мяса, каковой на нём ималси, хватило б надолзе.
  К концу дня путникам встретилось ищё несколько таких же стад. Обаче звери близонько к собе людей не подпускали, и вубегали задолго до того, як Крас и Орёл вуспевали натянуть тетиву лука. На эвонтов раз расположились на ночлег посторонь речки... такой не широкой, но вроде як и не вузкой. Наловив рыбины, Щеко и Сом принялись варить из неё похлёбку, кадысь Борила созерцающий просторы земель нежданно указал рукой удаль, на движущееся у их направление како-то тёмно пятно, и подымаясь с оземи, на которой сидывал, вобращаясь к старшим вопросил:
  - Чаво энто тако?
  Крас, Орёл и Былята, возлежащие подле мальца на землюшке, ураз подскочили с неё и также принялись зекать на то зверьё. Прошло, верно, много времечка кады, наконец-то, Борюша смог рассмотреть ентих медленно шагающих огромадных животин.
  Звери были многопудовыми да дюжими, ужесь достигая не меньче полторы косовой сажени увысь. У них имелась долгая, грубая шерсть, почитай волочащаяся по оземи. На животе и по бокам вона и сувсем гляделась какими-то обвислыми клоками, цвет каковой был тёмно-гнядым, у водних при том по- темней, у других по- светлей. Высокий горб на спине, заканчивалси круто спадающей задней частью тела. На морде у зверей красовались два здоровенных, загнутых рога, як у быка, а меж них висела длинная, толстая кишка, обильно поросшая шерстью, токась мнее густой чем усё тело. Энтой кишкой, аль аки пояснял Лепей, хоботом, мамуны (а то были несомненно вони самые) сбирали с землицы мхи, приблизившись же к деревам, обрывали листоньки вкупе с ветками. Мамунов было пятеро, усё то казались крупные, ражие животины, а овый средь них выглядел малым, ноли уполовину взрослых, будучи, по-видимому, детёнышем. Звери медленно шли навстречу странникам, ужесь будто б не замечая людей да дыма от костров. Их разделяло большое междупутье, кады унезапно до евонтого у голубо-сероватом небе, покрытом мохнатыми белыми воблаками, которы весь день прятали от людей красно солнышко, штой-то ярко блеснуло... сице, точно то выпустил долгу молнию Бог Перун.
  Эвонто мерцание заметили не токась люди, но и мамуны. Они мгновенно остановили свой ход, и вутак... усе разом, подняли вверх свои кудлатые, топорщившиеся огромными шишаками головы да вгляделися у небо. Ещё чуток они стояли недвижно, застывши и тревожно лицезрели небесну твердь, вглядываясь у белые лохматы воблака, а кадыличи наново там полыхнула, будто угловата стрела молнии, водин мамун, самый вогромный вскинул увыспрь хобот, издал какой-то зычный, призывный окрик, и абие звери тронулися с места. А вмале вони и вовсе перьшли с шага на довольно быстрый бег, взяв направления движения прямёхонько на стоящих странников.
  У небушке сызнова ярко сверкнула молния, а засим она удруг резко вопустилась ниже. И тадысь люди углядели не воружие Бога Перуна, а здоровущего, длинного змея, который правил свой полёть из-под воблаков прямо к оземи, смекнув, шо мамуны егось распознали и принялись вулепётывать.
  - Цмок! Цмок! К оружию!- закричал Былята и первым кинулси к оружию, кое воины поклали в одно место.
  Борилка воткрывши роть наблюдал, як мигом снизившись и сровняв свой полёть, Цмок завис над вубегающими мамунами. И тяперича мальчик смог рассмотреть энтого сказочного змея, о котором кады-тось балякал Лепей. Цмок был оченно боляхным, не можно даже казать каковой вобладал он длиной, вутак был громаден. Тело его вытянутое, було покрыто зелёной чешуёй оная ярко сверкала под инде пробивающимися лучами солнышка. Конец хвоста венчалси здоровенными, распушенными, у разны стороны, витиеватыми перьями, цвет которых был несравненным. По поверхности оперенья, мгновенно вспыхивая, перьмещались сразу кажись усе цвета радуги зачинаясь от жёлтого, и завершаясь фиолетовым. У Цмока имелись крупны, вжесь будто кожна перепонка отходящи от боковых сторон тела, крылья. Мощны лапы располагались у серёдке туловища и чем-то напоминали лапы орла, имея такие же острые, загнутые, словно лезвие ножа, серебристы когти. Узка глава змея со двумя раскосыми жёлто-черными оками и широкой пастью плавно соединялась с телом и у эвонтом месте, поросла короткими перьями жёлтого цвету. Цмок медленно взмахивая крылами, скользил над мамунами, когды нежданно вон раскрыл свову здоровенну пасть и явил два ряда ровных, крепких, белых зубов и широкий лоптастый язык.
  Ошарашенный увиденным, Борила обмер на месте, утак будто ноги евойны вросли у землюшку, не в силах не то, абы шевельнутси, но ано и закричать. Он зрел як Цмок выбрав своей жертвой маненького мамуна опустилси ищё чуток понижее и попыталси вухватить того когтями. Обаче ктой-то из взрослых мамунов подал громкий, пронзительный окрик и резво взмахнул хоботом, да и рогами, можеть намереваясь поразить змея и защитить ребетёнка.
  Змей немедля, явно разглядев нападение взрослого, порывисто махнул крылами и подалси увысь, зараз оказавшись высоко у небушке. На чуток вон блеснул у там своим восхитительным хвостом и точно погас. Но вэнто длилось лишь како-то незначительно времечко... сувсем немножечко, а вопосля змей наново показалси, резко снизилси и вдругорядь полетел над мамунами. Вон широкось раззявил свову пасть и унезапно со страшным рокотанием изверг из собе поток жёлто-рдяного пламя. Послав огонь сице, шоб отрезать бегущего маханького мамуна от защитника.
  Одначе змей явно просчиталси и вырвавшееся жёлто-рдяное пламя заместо тогось, абы отрезать мамуна от старчих, впало прям на негось. И на маленьком мамуне без задержу вспыхнула густа шерсть. Он зычно и дико загудел... а може заверещал, старши ж мамуны увидав полымя тады ж ринулись от него у разны стороны.
  - Борила, чавось стоишь стоямя,- услыхал подле собя не мнее громкий голос Краса малец, и в руки егось тады ж свалилися котомка, лук и туло.
  Крас схватил отрока за плечо и хорошенько встряхнул, потянув кудый-то у сторону. И тадыличи Борила словно пробудилси... испуганно оглянулси и тока чичас понял, шо разделившееся стадо находитси совсем недалече от их месту ночлега, а маленький мамун, точнёхонько большущий клуб, продолжая гореть, зычно вопя, катитьси прямо на них.
  Однакось то чаво случилось у следующий морг никтось из старших воинов не вожидал. Цмок правящий полёть к горящему малому мамуну, и следя за ним глазьми, резво перьвёл очи, да узрев людей, ащё ширше раскрыл свову пасть и громко, свистяще чавой-то прошипел, а таче выдохнул, не просто столб, целу стену огня направив егось на стоящих людей.
  - В водицу! Усе разом!- у те слова прокричал Сеслав, и вони словно огромный бубен отдались звоном у главе мальчика.
  Борила ощутил, при том крепко обхватив и прижав ко груди котомку, як Крас повлёк евось следом за собой. Усё ищё толком не скумекав, чё тако происходить, Боренька почувствовал холодну водицу, хлынувшу у сапоги и наполнившу одежонку, почитай до стана. Ащё миг и чья-то тяжёла ладонь легла сверху на егось главу прижав сначала волосья, а опосля надовив удолу так, шо отрок не мешкая вушёл под водицу. У самое последне мгновение вон успел, узрев пред собой, зеленовато-хладную гладь реченьки, набрать у грудь воздуха. Засим над мальчуганом сомкнулись звеняще воды и послухалси далёкий крик, грай, аль звенящий, душераздирающий вопль.
  Ужесь под водой Борюша воткрыл очи и посотрел увыспрь, да на колеблящейся поверхности реченьки приметил пляшущий оранжевый лепесток пламени, каковой точно растёкси у разны стороны. И тады ж вода из холодной превратилась у тёплу, можно даже молвить горячу. Да таку горячу, шо на евойном полотне вод у разных местах начали лопаться больши пузыри. Мальчик ащё морг взирал на у те пузыри, кыи из боляхных стали исподволь вобращатьси у махонькие, а засим и вконец пропали также як и пляшущее пламя. И у скорости вуслыхал какой-то гул, будто у реку вошло стадо мамунов.
  Не в силах больче находитси под водицей, Борилка выскочил из ейных недр, вощутив кожей лица у тот жар, шо находилси на её поверхности. Стараясь хоть как-то вотдышатьси мальчишечка завертал главой и высоко у небе усмотрел Цмока, который выпустив вогонь, днесь пролётал над рекой, по-видимому, делая круг да разворачиваясь втак, шоб сызнова напасть на людей.
  - Борил! Борил!- почитай у само ухо прокричал Крас, тока чичас вынырнувшей с под водицы.- Когды змей вогонь пустить... нанова ныряй под воду.
  - А тысь?- испуганно откликнулси мальчик.
  Токмо парень его не слыхал, он ужотко выскочил на бережину, да мгновенно разувшись, схватив оброненный на оземь меч торопливо побёг, вкупе со другими воинами, навстречу змею.
  У то времечко Орёл, Щеко и Гордыня, оные у реку не ныряли, пристроившись на водно колено, вуперев его для крепости у землю, натягивая тетиву лука, пускали у Цмока востры стрелы. Многие из тех, пущенных, стрел достигали парящего змея да впивались ему у тело, токась покудова не причиняючи дюжей хвори, або боли. Меж тем промежуток разделяющий Краса, Былята, Сома, Сеслава с одной стороны и Цмока с иной, шибко быстро вуменьшалси.
  Позадь мальчонки усё ащё слышалси дюжий грохот, всяк сиг точно нарастающий. Резко повернув главу, вон узрел вупавшего, у тот миг на брег, маненького мамуна, которому судя по всему вотказали от боли ноги. И нонче он лежал на мху, не добежав до водицы совсем чуток, вубъятый рдяным пламенем. Тело евось и шерсть, почти сгорело, и огнь перькинувшись на внутренности да кости начал жевать их. Мамун обаче продолжал вздрагивать своим выкинутым уперёдь и растянувшимся хоботом, малешенька не дотянувшимся до водицы... да громко стенал...
  Ах! Неть! то гамил не мамун, а Гуша. Борюша енто распознал не сразу, а внегда уразумел, повертал главу у направлении шишуги. Тот стоял як и мальчик у воде, каковая достигала евойных плеч и махонисто раскрыв роть жалобно визжал.
  - Замолчи!- сёрдито прикрикнул на шишугу Борилка, ужось не выдержав тако неприятного гика, да сызнова вуставилси на воинов.
  И тадыка увидал як Щеко выпустил стрелу, коя лягохонько засвистев, полётела у надвигающегося да широко раскрывшего пасть змея, желающего выдохнуть вогонь. Вострым своим наконечником стрела вонзилася змею у правый глаз, откедова, немедля тягучей струйкой, потекла зелёна юшка. Цмок почувствовав у то попадание, и, по-видимому, боль, замотал из стороны у сторону главой, да оттогось выпустил из пасти лишь небольшой поток пламени. Он, верно, хотел избавитьси от стрелы у глазе поелику продолжал крутить главой, да немногось накренилси на бок сице, шо евойно лево крыло унезапно задело землю. Полёт змея тутась же сбилси, Цмок зычно зашипел, а егось кожисто крыло срываючи мхи и лишайники начало чертить по оземи обширну торенку. Огромны лапы вустремилися уперёдь и немедля впились у землюшку, однакось змей не смог вудержатьси на них да повалилси на левый бок, слегка подмяв под собе крыло. Сувсем чуток вон лёжал утак на левом боку, разевая роть, пуская чрез округлые ноздри серые потоки мары, а засим со трудом поднялси на ноги и вдругорядь затряс главой.
  И тады ж нанова раздалси душераздирающий вопль Гуши, Борила усё то времечко следящий за падением змея, стремительно повертал главу и вуставилси у расширенно-выпучившиеся очи шишуги, наполненные слезьми. Эвонти большуще слёзы, почитай с ноготок, выскакивая из зелёных его очей приземлялись на щёки, и, скатываясь по бледно-буроватой коже, вутрываяся с подбородка улетали к долу, звонко ныряючи у реченьку, да раскидывая окрестъ собя брызги поменьче. Лицезрев тако перекошенно лико Гуши, малец вощутил у душеньке кавкой-то дикий вужас. Он не мешкая проследил очами за взглядом шишуги и враз открывши роть, громко закричал... Занеже увидал объятого пламенем Щеко, на каковом полыхала не токась одёжа, волосы, но и широкое, округлое лико. Воин ищё продолжал стоять на водном колене, беспомощно вуронив униз руки, а таче нежданно надрывно покачнулси да резко впав, уткнулси лицом у оземь. Подскочивший к Щеко Орёл накинув на негось охабень, принялси тушить соратника, торопливо стуча ладонями о прикрыто тело.
  Цмок же поджав право крыло к телу и растопырив лево, у котором тяперича появилась здоровенна рвана полоса, обильно кровоточащая, порывисто поверталси к подбегавшим ко нему Сому и Сеславу и вдругорядь дохнул на воинов вогнём. Тока ожидавше у то пламя Сом и Сеслав подались у разны стороны. Полымя, выпорхнув из пасти змея, впало на мхи которые мгновенно зачались, полыхнув ярким светом, и немедля выбросили увыспрь густой, тёмный дым.
  Наблюдающий за побоищем мальчик, прикрыл правой ладошкой свои уста, сдерживая так безудержны рыдания, желающие вырватьси из них. Он видал аки Крас и Былята попыталися зайти на змея сзади. Обаче ту уловку почуял и Цмок, потому вон резво поверталси и выпустил нонече большенький столб огня у Былята, задев энтим пламенем егось праву руку. Воин рванулси у бочину, на ходу перькидывая меч у леву руку и сбиваючи пламя на рубахе.
  Унезапно Борила вспомнил про дар дедки Лугового... словно углядел мальчоночка пожни подымающегося ковыля, побеги коих соприкасались тонкими стебельками, да кланялись кудреватыми волосками у той стелющейся серебристой полстине. Недолзе думая, малец кинулси вон из речки, стараясь аки можно скорей попасть на бережину. Тяжело перьставляя ноги обутые у сапоги, иде громко булькала водица, вон выскочил на брег и без промедления вусевшись там, торопливо развязал снурки. Тута вже отрок бросил туло и лук на землюшку, скинул с ног сапоги, развертал намокши суконки, а опосля открыл котомку, снурки на каковой подались не сразу, запутавшись у узлах. Пальцы мальчика, развязывающие распухше от водицы снурки, суетливо тряслись, а губы подбадривающе лягохонько шептали: " Жавей, жавей!"
  Вмале концы связанного узла распуталися и котомка раскрылась. Мальчоночка засунул тудысь руку и достал с под дна, на вудивление, сухенький веночек Лугового, свитый из ковыля, полыни и солянки кудый были вплетены цветы васильков, лютиков, белоцвета и материнки. Рубаха, киндяк с ежом вывались из нутрей котомки и вупали на мхи, тока мальчишечка того кажись и не заметил. Он бросил котомку подле остальных вещей и вскочив на ноги, прижимая зачурованный венок ко груди, побёг уперёдь, к тому месту идеже бились со змеем воины.
  Цмок тока, тока выпустивший очередной столб огня у прыткого Краса днесь нанова разворачивалси, оно аки с правого боку, прямо по евойному прижатому к телу крылу Сеслав наносил мощный удар мечом. Борила, не снижая ретивости бега, двигалси у направлении Цмока, и чётко видел як клинок меча, скользнув униз по коже змея прочертал на нём здоровенну расщелину, из которой враз потекла юшка. А у тем времечком с левогу бока на Цмока нападал Сом, он подскочил к раскрытому, рассечённому крылу и высоко вскинув меч, шо есть мочи рубанул по евойну краю, отрубив часть от негось. Змей протяжно цмокнул, и резво повертавшись, вударил Сома главой у грудь. Оттогось вудара воина отбросило удаль и бок, да втак шибко, шо вон раскинув у разны стороны руки и ноги вупал у нескольких шагах от Борюши.
  Продолжаючи бежать к змею, малец, с лёгкостью перьпрыгнул чрез, рухнувшего к егось ногам, Сома, на миг возрившись на него. И тогды углядел, як на искажённом от боли лике воина прям на его полных, алых устах, набухли крупны капли багровой, с еле заметной просинью, крови. Вжесь приземлившись на оземь, позадь лежащего Сома, Борилкины стопы коснулись мягких мхов и, без промедления, от них оттолкнувшись, последовали дальче.... Тудыкась к разворачивающемуся Цмоку, который своим перьеватым концом хвоста болезненно толконул у бок Сеслава, и тот точно снежный ком покатилси у сторону.
  Ащё морг, и морда змея ужотко повернулась в сторону отрока, здоровый, правый, жёлто-чёрный глаз вперилси в негось...
  Ащё шаг.... можеть два и пасть Цмока стала медленно раскрыватьси...
  От то ищё два... три шажка и лоптастый, як воказалось кумачового цвету язык вжалси у нижню челюсть, а прямо из чёрной внутренности, нарастаючи, будто вырывающийся с под землицы росток растения, показалси жёлто-рдяный лоскуток пламени. И як токмо Борилка узекал ентов огонь вон оттолкнулси обеими ногами от землюшки и полетел ввысь и уперёдь. Немедля евойна права рука вскинулась увыспрь, оторвав от груди венок Лугового, да поддавшись уназадь резко мятнула дар дедки во раскрывшуюся пасть Цмока, целясь попасть прямо у выскакивающий огонь.
  А кады босые стопы отрока коснулись поверхности землицы, он порывчато повернулси управо и побёг вон от змея. Обаче, при том, успев заметить, шо веночек Лугового влетев у пасть Цмока притулилси прямо на жёлто-рдяный лепесток пламени, и из него тот же сиг у разны стороны брызнула водица. Змей сызнова зычно цмокнул, изогнул шею и стал точнёхонько захлёбыватьси от попавшей у глотку воды. Мальчик же, свершив несколько большуших прыжков, перьшел на шаг, да вертанувшись, громко крикнул вобращаясь к Красу, подбегающему к змею:
  - Руби...руби ему главу Крас, доколе вон водицей захлёбываитси!
  Парень у тот крик явно вуслыхал, а можеть он усё видал, да уразумел, чаво произошло меж мальцом и змеем... И покуда Цмок выгибаючи тело и шею, открывал обширно пасть да старалси аль сглотнуть... аль выплюнуть венок и ужось то чё из нягось вылялось, Крас подбёг к няму. Вон оказалси у том месте, идеже глава змея переходила в тело да топорщились у разны стороны жёлтые перья, и, мгновенно взмахнув вверх мячом, усей своей дюжей мощью, вопустил голубоватый клинок прямо у ту перьевую густоту.
  Меч, так почудилось Борилке, попал не в крепку кожу да кость, а словно проехалси почемуй-то мягкому и податливому, да резво пройдя скрезь оперенья (при ентом послухалси тихий скрёжет да хруст) шибко быстро выскочил с под шеи, отделив одно от другого... главу от туловища. И тутась вже тело Цмока выгнулось дугой... и лихорадочно сотряслось. Цельный глаз вздрогнул на миг, досерёдки прикрылси слегка прозрачным веком, а погодя наново открывшись сице и замер, безжизненно вуставившись у небосвод. Из разинутой пасти выпал большой кумачовый язык. Глава Цмока оторвавшись от шеи, подскочила увысь, раставшись на век с туловищем, да сделав у полёте водин чудной перьворот, притулилась к оземи. Она впала на леву сторону так, шо воткнутая у левый глаз стрела, зычно треснув сломалася, а воставшаяся часть влезла у глубину почитай вытекшего зрачка. Тело змея ищё немножечко сохраняло чудной выгнутый вид, а таче напряжённо содрогнувшись, закачалось и восело на землю, при ентом вытянув у бок кровоточащее лево крыло да чуть було не накрыв им Краса... благо парень вуто усмотрел и резво отскочил у сторонку.
  Борила ужесь востановил свой ход и тяперича стоял да сотрел на повалившееся тело змея, кые усё ищё еле зримо вздрагивало, кады сзади к няму подошёл дядька Сом. Воин крепко схватил за плечи мальчугана, и слегка приподняв увысь, повернул к собе, да заглянув у евойно лико, срывающимся гласом поспрашал:
  - Борюшка, ты чавось сувсем ополоумил... Чё бёг к ентому змею... нешто не слыхал мово зову,- губы Сома были покрыты у мелку кроваву трещинку, из носа обильно текла юшка, а на правой щеке и вовсе зиял большой, рдяный ожог.
  - Я вспомнил про венок дедки Лугового,- принялси пояснять мальчик, увидав дюже взволнованное лико воина.- И киданул ему явось... змею знать у саму пасть эвонтов веночек.
  - Благодаря чяму,- продолжил за мальца зычным голосом Крас, острием мяча приглаживая униз оперенье на теле змея.- Я и смог вотрубить ентому Цмоку главу... Молодца Борюша! А смелый какой, аж! вуто удивительно.
  - Смелый...,- протянул отрок, вже не считая себя таковым, да тудыличь припомнив про Щеко, порывисто молвил,- вон... Цмок эвонтов дядьку Щеку подпалил...
  - Як... сице...,- чичас же откликнулися усе воины... не токмо Сом и Крас, но и подошедшие Былята и Сеслав.
  Евонти оба воина также як и Сом пострадали от змея. У первогу полностью сгорел рукав рубахи, а явившиеся рука вельми сильно обожённая, казала покраснения от кончиков пальцев уплоть до плеча, Сеслав же тяжелёхонько прихрамывал на леву ногу, судя по сему от неудачногу падения на оземь. Одначе стоило мальчонке забалабонить про Щеко, аки усе разом забыли про свои падения и раны да мгновенно повертавшись поспешили тудысь, идеже лежмя лежал дядька Щеко. Осторонь Щеко, горестно повизгивая, находилси, ужось вылезший из реченьки, Гуша, оный вопустившись на сраку, вздымал уверх свову понёву, обмотанну округ бёдер, почитай болотно-бурогу цвету и отжимал с неё воду, сдавливая у ладонях. С другой стороны от обгоревшего соратника восседали понурые Орёл и Гордыня.
  Кадысь воины подбежали к Щеко то враз муторно вздохнув замерли обок. Борила страшившийся сознатьси собе у очередной утрате подошёл последним, и увидал, як присевший на корточки Былята на миг вубрал охабень, казав усем востанки почерневшего тела собрата. И тадысь мальчик горько заплакал, подумав о том, шо следом за дядькой Любином у Вырай отправилси дядько Щеко. Вон закрыл лико ладонями и, абы никто не зрел егось слёз прижалси к Сому. Тот ласковенько обнял мальчишечку и погладив по взлахмоченным волосьям, тихонько пробалякал:
  - Воин... Щеко и погиб як воин... У бою... не горюй Борюша... Мы воины идём защищать нашу землицу... оттогось и смёртушка нас не пужаить... У ночи встретить нонече Велес душу Щеко и по молоку небесному вотведёть к вратам Вырая... И там егось напоить водой живой Дива-Додола, а Бог Перун, аки падшему у сече, даруеть ново тело и проводив до благих своих чертогов поселит там. И будять жить у тех чертогах Щеко... будять радыватьси и вспоминаючи нас, вухранять да помогать.
  - Дэ-к... сице и будеть... с тем кто пал на поле брани,- негромко поддержал соотчича Былята и вукрыв тело Щеко охабнем, прошептал и вовсе едва слышно,- рюмить не стоить... Стоить нам сбирать сушняк да мох и...,- старшина воинов смолк, не договорив, одначе и сице усе всё поняли.
  А посему кады Былята поднялси с присядок и направилси к недалече сиротливо наклоненной у бочину изогнутой берёзке, Сом нанова огладил по главе мальчика и пошёл следом сбирать то, чё положено для погребального костра.
  Загоревшийся от выдохнутого змеем вогня мох, стелющийся по землюшке, мало-помалу стал тухнуть, приплясывающие лоскутки пламени, добежав до бережины, вуперлись у водицу и осели, чрез како-то времечко совершенно вуснув. Огонь ащё малёхо разошедшийся у стороны, слегка ярилси и хотел напужать людей, воднакось мох был обок реченьки влажным, а потому пламя постепенно иссякло, точно замерев, на очередной подухе растительности. Воины, собрав стволы деревов, ветви и мох, возложили сверху почитай сгоревшее тело Щеко, и подожгли костёр.
  Кады Щеко воздали положенное огнём, восвободив евойну душеньку, и, направив её навстречу к Богам, останки воина присыпали землицей, благо подле реченьки её можно було всковырнуть.
  - Чавось,- вобратилси морщавшийся от боли Былята к соратникам.- Можеть покинем эвонто место, покуда ащё не стемнело... а то ентот маненький мамун до зела не приятно воняеть... да и Цмок тоже... тянеть от негось какой-то гнилью.
  Старшина воинов присел осторонь реченьки, на самом краюшке брега, и, черпая левой ладонью водицу обмывал своё лико, да кивнув у сторону обгоревшей туши мамуна, глянул на стоявших подле Сома и Сеслава. Борила ужотко собравший усе свои пожитки и дары у котомку, обматывал у мокры суконки плюсны, да вылив воду с сапогов, натягивал их на собе. Вощущая полну мокроту усём теле и мелку дрожь, верно от холода и перьжитого, отрок подалси увыспрь и встав выправилси. Уся водёжа мальца была такой сырой, шо требовала восновательной просушки у костерка, а здеся собирались сызнова иттийть. Вон обернулси и посотрел на Краса, Орла, Гордыню и Гушу каковые подойдя к вотсечённой главе Цмока, созерцали оную. Опустившийся на присядки обок лежащей головёшки шишуга, протянувши руку уперёдь обмакнул у зелёной юшке змея палец, можеть решив чавой-то не дюже ладненькое. Токмо стоило ему тудыка ентов палец сунуть, а опосля вынув егось оттедась, обнюхать, аки вон громко завизжал и кинулси уприпрыжку к реке. Быстренько подскочив к бережине Гуша торопливо сунул у воду испачканный палец, и чуть слышно захлипал носом.
  - Чавось тако?- взволнованно выдохнул Сом и шагнул ближее к Гуше.
  - Жжётси...жжётси,- захлёбываясь слезьми и хлюпаньем, откликнулси шишуга и подняв уверх главу воззрилси на Сома разнесчастно-опухшими глазьми.
  - От... и выдумывать ты горазд,- сёрдито отметил Сом, и, повернувшись к соотчичам, подушечками пальцев провёл по краю ожога на щеке да молвил,- братцы давайте вотсюда вуходить... Пройдем чуток уперёдь и встаним на ночлег сторонь иного источника... А то Былята прав... вельми тут смярдить.
  - А як же шамать?- в тот же миг, перьстав усяки хлюпанья, вопросил обиженно Гуша и оттопырив кдолу нижню губу, осуждающе посотрел на Сома.
  - А шамать... шамать будём завтры,- вответствовал за Сома Былята и немедля поднялси с присядок.
  
   Глава двадцать пятая.
   Ворогуха.
   Не дюже мудурствуя странники сбрали свои вещи, энто то чё не вуспело сгореть от вугня Цмока, попрощалися с прахом Щеко и вутправились дальче. Перьбравшись уброд чрез речушку, оная оказалась паче мелкой левее стоянки, пошли уперёдь по евонтим неприглядным взору сереющим землям. Белы облака хоронившие увесь денёк Ра, также стали скрывать и вступившие на небесну твердь звёздны светила да месяц, каковой дня два назадь явилси у ноченьке тонким серпом. Кады ж и совсем стемнело, да окромя чёрногу мраку ничавось околот шедших путников стало не видать, расположилися на привал.
  Перво-наперво развели два костерка, благо у торенке довелось срубить стволы ив и берёз, да сняв с собя мокру одёжонку, начали вубсыхать и сугреватьси посторонь тёплого огня, сказочной и могутной силой которой повелевал Бог Семаргл сын Сварога. Почитавшие Семаргла як Асура огненных жертвоприношений (без кровных и дарёных токма от труда свово), хранителя жилищ и домашнего очага, беросы имячко эвонтого Бога старалися произносить вельми редко, опасаясь евось недовольству. Занеже считалось, Семаргл живёть не у Небесной Сварге, а средь людей и у любой миг могёть вмешатьси у человечьи жизти. Было ащё тако преданье, шо кадысь Бел Свет Сварог населил людьми... сотворив Мужа и Жёну, вроде як из двух веточек, меж ними пролетел порывом ветра Семаргл рассыпав малюсенькие раскалённые искорки от коих разгорелось ярким огнём у то первое пламя любви.
  Слегка обогревшись у вогня, Сеслав смазал ожоги на руке Быляты и щеке Сома оставшейся от Лепея живицей, да вугостил мальца и шишугу хлебцем друда, оно як усе други путники от негось вотказалися. Отрок, одначе, съел хлебушек с большой радостью, он покудова ищё прерывисто вздрагивал усем телом, хотясь и сидывал укрытый охабнем, благось тот осталси у время битвы со змеем на бережине и почитай не вымок. Ускорости мальчонка склонил главу на подстеленный, нарочно срубленный для теплоты, камыш, и от усталости да перьжитого скоренько вуснул.
  Токась сон не принёс облегчения душе мальчика, и виделась ему, у той запредельной грёзе, сера здоровенна туча из которой вырывалси огромадный, злобный Цмок. Змей был без главы, и почемуй-то с крылами. Вон прерывчато ими взмахивал, опускаясь к Борилке, точно разрывая плотны воблака на части, и зычным цмокающим гласом требовал вярнуть яму голову. Энтов до зела страшный сон, у кыем Борюше сице и не вудавалось не тоабы убежать, но даже двинутьси с места, будто ноги егось вросли у землюшку, повторялси множество раз. И кадысь, у последний раз, из серой тучи, располосовав её надвое, показалси Цмок, а на егось оперённой шее сидела чёрная, обгоревшая и вжесь без волосьев голова дядьки Щеко с сомкнутыми очами и словно кака-то скукоженная, малец рванулси уперёдь, громко вскрикнул и абие пробудилси.
  Было ащё ранее утречко, златисто-кумачная полоса показалася на встоке Бел Света, маленечко озарив плоские земли сурового края. Мальчишечка поднялси с лежака и вуселси, сонно поёжилси усем телом, да перьдёрнул плечьми, вжимаясь у холст охабня. Неторопливо повертав главой, он вупёрси взглядом у лицо сидящего супротив няго Краса, нынешней ноченькой дозорившего, и оный, увидав пробудившегося Борилу, чуть слышно вопросил:
  - Чавось сон сквернёхонький измучил?
  - Агась,- ответствовал мальчик и посотрел у бок, на тогось кто лежал подле и настырно тулилси к няму.- Гуша,- вымолвил отрок, обозревая скрюченный вид шишуги, который продолжаючи дремать, шарил рукой по лежаку у поисках чаво-нить тёплого.
  - Гуша...Гуша...,- протянул Крас и покачав главой, сёрдито воззрилси на тогось. - Вон усё на тобя сверху норовил залезть полночи, я егось ужось раза три спихивал вубратно... Вернёхонько он на тобе давил... оттогось ты сны скверны и видал да вже так стонал, вскрикивал... Ну, да, ты, Борюша ложись покудова... оно як ранёхо ищё... А хошь могёшь приодетьси... я проверял рубаха и штаны твои обсохли... тока сапоги чуток сыроваты.
  Мальчоночка вубрадованно закивал и кадысь, поднявшийся с места, Крас протянул ему суху одёжу, принялси одеватьси. Поспешно скинув с собе охабень, он поначалу натянул штаны да стал медленно снуровать гашник, вставленный под отвёрнутую и пришитую кромку на ейном поясе, когды холодный ветер, будто б выскользнувший из порванных, комковатых, серых облаков, прибольно окатил льдяными каплями Борила по голой спине. Малец, тихонько охнув, усё ж не подал виду, шо егось обдало у тем морозным дыханием сёрдитого Позвизда. Вон торопливо натянул рубаху, да присел на преждне место, бойко накинув на плечи охабень, каковой шебуршащий по лежанке рукой шишуга, ужесь нащупал и днесь попыталси наволачить на себе. Однакось мальцу вудалось освободить охабень от руки Гуши, и прикрыть свову спину, которую наново лизнуло холодно дуновение ветра. Также скоренько мальчик укутал голы стопы у подвёртки, да вощутив усём теле теплоту, вуткнулси очами у костерок, на чуть-чуть замерев.
  Огненные рдяно-златые капли, будто стекали униз по горящим ветвям, чёрным стволам и пожухлым побегам мха, опадая к долу, прямо у тёмны древесны угольки. Машенькие искорки, выпрыгивая уверх, подхватывались порывами ветра и вуносились в заоблачны дали, кудый-то у неизведанные края... можеть в поселения друдов... а можеть в давно покинутый град Торонец. В усё ищё сумрачном небе блестели, едва заметно начиная тускнеть, звёзды, напоминающие знак Ярилы, такие ж пятипалые да с острыми концами.
  Мальчик, чуя надобность поспать ащё, вулёгси спиной на лёжанку, да воззрилси у тако неблизкое небушко, и немедля к няму приткнулси шишуга, сначала ослонившись о него главой, а вопосля правым боком. Борилкины веки вустало дрогнули и сомкнули очи... Кажись токмо у тот дальний небесный свод блистал серостью, вукрытой кое-где облаками, а тяперича погрузилси у тьму... Ещё мгновение малец слыхивал потрескивание ветвей поедаемых огнём, да легохонькое посапывание шишуги перьходящее у хрп...хрп..., а засим наступила тишь... Вона владела мальчонкой сувсем немножечко... можеть морг... а можеть чуток дольше... но погодя, удруг, раздалось частое, частое жужжащее взмахивание крыльев.
  Отрок немедля отверз глаза и прямо пред собой, подле приоткрытого рта узрел большущего, почитай с указательный палец, белого, ночного мотылька, прерывчато взмахивающего крылами, да парящего над ним. Мотыль маленько парил над устами мальчишечки, а таче, точно егось коснулось дыхание мальчика, резво отпрянул у бок, да торопливо и кривенько замотал крылами, будто сбивши полёть... Ищё крохотку он витал недалече, а вопосля, по-видимому, выровнив движение крылов, подалси увысь. Борила резко моргнул веками, желаючи вокончательно пробудитьси, и углядел як эвонтов чудной такой мотыль направил своё порхание у сторону Гуши.
  Подлетев к возлежащему на спине шишуге, мотыль завис над евойным ртом, который усегда был разинут когды тот спал, и, чья вотопырена нижня губёнка покоилась на подбородке. Повертав главу, шоб моглось луче наблюдатьси за той животиной, мальчуган увидал як мотыль медленно вопустилси на вывернуту губу шишуги, неторопливо сложив позадь спины крылья купно, да встал на тонки ножки... И токась тады... кады ентов мотыль приземлилси на ноги, Борила скумекал, шо предь ним не животина, а како-то странно создание. Маханькая с блёкло-серой кожицей, такого же цвету длинными волосьми, чахлая, точно заморённая голодом, сама настоящая старушенция. У неё имелось ужасно морщинистое лико, на котором от обилия трещинок, ямок и глубоких борозд почти ни виднелось, ни носа, ни рта, ни глаз. Тонешенькие, паутинные ноженьки и рученьки, будто не подчиняющиеся созданию, усяк миг трепетно тряслись толи от порывов Позвизда... толи от страху. Старушенция скулемала малешенький шажочек уперёдь и её тонки ноженьки ступили на нижний рядь зубов шишуги. Слегка подавшись к верхней губёшке Гуши, создание, обёрнутое у какую-то долгую одёжу прозрачного цвету, наклонилось над ней, тяжелёхонько дрогнуло, и, прежде чем Борила вуспел чавой-то сделать, звонко поцеловала шишугу у ту губенцию.
  - Пшла! Пшла!- воскликнул мальчик, и, не мешкая вскочил с лежанки, вынул из охабня руку да смахнул старушенцию с губ шишуги.
  - Чавось... чавось случилося?- выдохнул Крас и поднялси со свово места.
  - Ворогуха! Ворогуха всела на уста Гуши и цилувала егось,- испуганно пояснил мальчишечка и посмотрел тудака, куды до вэнтого смахнул рукой злобну болезнь-лихорадку.
  Старушенция промаж того раскрывши свои лёгкие, белые, почитай прозрачны, крылышки медленно и плавно ими взмахивая улетала у серу струящуюся по оземи пелену. Недолзе думкая Борила нащупал правой рукой чей-то сапог, обсыхающий близ огня, и запустил у Лихорадку.
  Сапог быстрёхонько пролетев промежуток, разделяющий мальца и Ворогуху, угодил у неё. Сбив и ейный полёть и саму её, да направив падение Лихорадки вниз ко землице. Немедля, ни мига, Борюшка вскочил на ноги, скинув с собе охабень и перьпрыгнув чрез лежащего и сладко посапывающего Гушу, побёг к сапогу который покоилси на пухлых мхах, придавив к ним голенищем также водно крыло Ворогухи.
  Вопустившись на присядки, мальчик восторожно, пальчиками правой руки, придавил крыло старушенции к оземи, а левой убрал у сторонку сапог. Усё также неторопливо Боренька ухватил большеньким и вуказательным пальцами свободной руки оба крыла единожды, при энтом прижав их друг к дружке, вопасаясь, шоб Ворогуха не оплела евойны руки своими трясущимися паутинными частями тельца. И токась после вэнтого убрал пальцы правой руки, удерживающие крылья, да поднял Лиходейку с влажного мха, укрывающего землицу. Медленно отрок поднёс у ту старушенцию к свому лику и вгляделси в искарёженно- тощенькое тельцо, да морщинисто личико.
  - Чавось? Никак споймал? - взволнованно изрёк Крас.
  Вон услышав пояснения мальчонки да узрев евойно движение также перьмахнул чрез костёр и почивающего Гушу, да воказавшись обок, навис над ним, вжесь желаючи обозреть у то, чё малец крепко держал в пальцах.
  - Ага... споймал, таку злобну козявку,- ответил Борила и поднялси с корточек.
  Повернувшись у сторону парня да сподняв руку сице, шоб Ворогуха не могла дотянутьси ни до няго, ни до Краса, мальчуган казал её ему, при ентом крепко держа за трепыхающиеся, и, по-видимому, мечтающие вырватьси крылья. Немножечко склонив главу вьюноша зекнул очами на Лихорадку, коя до зела прытко, несмотря на свой жалкий вущербный вид, выгибала тельце, махала из сторону у сторону ручонками и ножонками, да втак кривила свово вуродливое, порезанное морщинами лико, шо на нём стали проступать и тонкие плохо зримые губы, и гнутый нос, и косые очи, мечтаючи у тем спугать робяток.
  Ворогуха- эвонто знал и Крас, и Борила, с самогу малолетства, являлась водной из двенадцати сестриц Лихорадок- Лиходеек- Хворей, оные живуть у мрачных пекельных землях. Усе вони дочуры Верховного Бога-Держателя мира Нави ЧерноБоже и его жёнки Богини Смерти Мары. Старшая из тех сестриц Лихорадок, усем Лиходейкам Лиходейка. Невея- кличуть её, она повелеваеть усеми сёстрами и посылаеть их у Бел Свет мучить, изводить и вубивать род людской. Не токмо Невея, кыю ащё зовуть мертвящая, верно оттогось, шо коль она придёть к человеку и овладеет им, то тот ужось никады не поправитси-вумрёть, но и други сестрицы злые, чахлые, худые старушенции. Некие из них слепы, у других неть рук, аль ищё каких частей на тельцах. Сидывают Лиходейки усю тёплу вёсну, да жарко лето у свовом мрачном тесном вертепе у Пекле, и ждуть прихода первых морозцев. И внегда на Бел Свет падёть первый снег, чичас же вылетють из Пекла Лихорадки и помчаться у людски поселенья и грады, шоб творить зло, раскидывая окрестъ собя усяки боли, хвори, лихорадки да ознобы. Вот токась ента Ворогуха не ждёть прихода зимушки... не ждёть холодов и снегов... воборачиваитьси вона мотыльком и летаеть усё времечко сторонь людскогу племени, ожидаючи кадыличи можно будеть вусестьси на губы почивающего человека не важно тогось дитятко у то аль старец... дева аль вьюноша. Коснётси своими прескверными вустами Воргуха губ спящего и у сиг тот же войдёть в тело несчастного кака-нить хворь...болесть от которой можеть и не будеть николи выздоровления.
  - И чавось... чавось будём с ней делыть?- дрогнувшим гласом спросил у Краса малец и покосилси на Гушу в которого, после поцелуя Лихорадки, судя по всему, ужесь вошла хворость.
  - Надобно её сжечь!- гневливо ответствовал Крас и разом сжал свои руки у мощны кулаки.
  Ворогуха вуслыхав слова парня нежданно затряслась усем тельцем, ручки и ножки у ней заходили ходором, а ейна хиленька головёнка замоталась из стороны у сторонку, стараясь словно и вовсе оторватьси от исхудавшей шейки.
  - Точнёхо ты гутаришь Крас, её надобно сжечь, у огне нашего Бога Семаргла,- киваючи главой согласилси мальчонка.- Можеть вона тады у нём погибнить и паче не будять мучать людей раскидывая болесть.- Борила наново зыркнул очами у сторону лика Лиходейки, тока днесь заметив, як на ейном белом лице, бляснули два чёрных манешеньких глазка, и добавил,- но вона ужотко цилувала Гушу.
  - Енто худо... худо коли вона егось облобызала,- едва слышно повторил Крас и муторно вздохнул.
  - Я ведаю... шо у то худо,- произнёс Борилка да повертав старушенцию так, шоб её лицо було супротив него, пробалабонил,- чё... Ворогуха, можеть, ты, излечишь нашего соратника Гушу... и я тадысь тобе... тобе отпущу... воставлю живой.
  Лихорадка, меже тем немотствовала, и малец зрел як её блёкло-сероватое, усё вусыпанное морщинками, личико на оном блистали два чёрных глазька, вдругорядь прыняло иссечённый вид, покрывшись рытвинами и бороздами вупрятав у них нос да роть. Кривя свово и без того извилистое лицо Лиходейка не вжелала отвечать, пряча у появляющихся морщинках масюненькие очи.
  - Ну, чё... ежели отвечать не вжелаешь... тады в огонь,- продолжил калякать Боренька, покудова вубращаясь к Ворогухе у надежде, шо вона усё ж сымить хворь с шишуги.- У огонь придётси тобе сунуть... а Гушу мы липовым отваром напоим и он поправитси... А ты втака злыдня пекельная сгоришь у огне мово Бога Семаргла и помрёшь.
  - Не впомру,- унезапно скрыпучим, тонюсеньким голоском откликнулась Ворогуха и на миг на ейном усеянном морщинками лице появилась рдяная дырка-роть.- Не впомру... зане я бессмертна... От токмо потеряю ентово тельце... но вмале обрету новое... втак-то... А суратник твойный помрёть, потомуй как болесть кою я у негось вдохнула до зела злющая и отваром липовым не кадысь не излечитьси.
  - Ах!... ты... ах!.. ты... мерзка козявка... противна скверна,- повышая голос, почитай до крику, прокликал мальчик и ногой с каковой сползла суконка, сёрдито топнул по оземе.
  - Борюша, ты, чавось разгамилси тутася?- спросил отрока пробудившийся Сеслав, и, раскрыв роть широкось зевнул, да сладко потянулси, раскыдав у разны стороны руки.
  - Дядька Сеслав... я споймал Ворогуху,- усё также зычно и расстроено молвил мальчонка.- Вона цилувала Гушу и тяперича шишуга захвораеть... Чё... чё с ней делыть?
  - Ворогуху?- удивлённо повторил Сеслав, и без промедления подскочив со свово охабня, подавшись уперёдь, поспешил к мальчонке.
  Воин обошёл костёр по колу, и, подойдя ближее к стоявшим робятам, вухватил руку отрока чуток пониже локотка да слегка приподняв увысь развернул, при вэнтом обозревая Ворогуху, а кадысь ейны глаза вупёрлись у егось лико, вусмехаясь, произнёс:
  - Чаво ж... значить Ворогуха вдохнула у нашего шишугу болесть.
  - Я ей балякал, шо сожгу её у огне,- поспешно загутарил Борила и шмыгнул носом, будучи сице удручённым.- А вона отвечаеть чё не боитьси вогня... чё не помрёть от няго, а токмо перьродитьси.
  - Да, ты, чё...- чуть слышно хмыкнув, протянул Сеслав.- Значить вона не боитьси вогня... думая шо не вумрёть... Ну, а ежели мы её тогды, Борюша, отдадим нашему ежу... Вон- то... Ёж наш не просто животинка кака... а зачурованный зверь... подаренный самими духами. Он схрямдит енту злобину зраз... и тадысь верно Лихорадка не обретёть тела иного, поелику як будеть навеки заключена унутрях ежа... Будеть ждать когды погибнуть усе духи, а вкупе с ними и рождённые от их силы всяки чудны животинки... Сице, шо давай... давай Крас, не стой тутась вже будто столб, а няси Ёжа нашего.
  Крас, не теряя времечка, вуслыхав указанье Сеслава, развернулси и перьшагнув чрез ничавошеньки не подозревающего и умиротворённо похрапывающего шушугу, присел на корточки сторонь котомки отрока, да начал неторопливо развязывать на ней ащё капельку сыроватенькие снурки. Раскрыв котомочку, парень бережно достал оттедась завёрнутого у киндяк Ежа и поднявшись, нанова миновав Гушу, прижимаючи зверька ко груди, вярнулси к стоящим Бориле и Сеславу. И як токмо вон очутилси супротив соратников, лягохонько развернул киндяк так, шо из него выглянула востра мордочка ежа, с беспокойно поводящимся у разны сторонки чёрным носиком и крошечными, вумными глазоньками.
  Ворогуха увидав мордочку зверя, у тот же сиг пронзительно завизжала, да сице зычно, словно то был не верезг, а протяжный, тягучий и высокий (хотясь и писклявый) свист. По-видимому, Лиходейке не жёлалось попасть у роть ежа и быть заточённой у егойном желудке до скончания жизти духов и их зачурованных животинок.
  - Чавось ты гикаешь утак?- малеша поморщив свой смуглый лоб, поспрашал Сеслав и чуть-чуть потряс руку мальчика, идеже мгновенно затрепыхалась подвешенная Лихорадка, а ейны тонки рученьки и ноженьки и вовсе дрожмя задрожали.- Боишьси быть заточённой у животине Ёжа... Но тысь того сама возжелаешь... Аль можеть сговоримся с тобой... вутак, ты, нашего Гушу лечишь, а мы тя злобну таку Лихорадьку вотпустим... сице и быть вотпустим.
  - Нячем я вам не могусь помочь.... нячем...,- заскрипев, точно давнось не мазанное колесо сноповозки, откликнулася Ворогуха.- Нячем... тяперича усё...усё... помрёть вон... Некуды яму детьси... у так-то... некуды... А посему ня стоить мяне трясть вутак... ня стоить и Ёжу вутдавать... Кто ж ведал чё у ентовый мальчинка такой глазастый вокажитьси... да узрить мяне... а тудыличи и вовсе изловить... Энтого николиже со мной ня лоучилась... николиже... а воно як не первый век на Бел Свете живу, да порхаючи болесть разношу.... У первы со мной тако лоучилась... у первы.
  - Ну, чё ж... сувсеме тако можеть случитьси,- разумно отметил Крас и слегка пододвинул к Лихорадке ежа, коей своей востроносой мордочкой и двигающимся носиком вунюхал злобну козявку, да потянулси к ней, собираючись непременно схоронить эвонту пагань у животе.- Гляди-ка,- продолжил парень, вулыбаючись,- а Ёж-то чуять тобе и чичас слопаеть... Слопаеть и у животине запечатаеть на веки... и будешь ты там сёдывать усегда... И коль ты не ведаешь, як помочь нашему Гуше так тобе токась там и сидывать, абы ты другим не могла врядить... скверна така неприятная.... А, ну, давай, Борюша,- обратилси он к мальчонке, зыркнув на негось голубо-серыми очами, - я Ёжа на оземь пущу, а ты к егойной мордочке энту мерзость подняси.
  Крас молвил ту реченьку, и, не мешкая присел на корточки, положил киндяк со зверьком на землюшку и принялси его разворачивать, освобождаючи ежа. Углядев тако Ворогуха сызнова завизжал надеясь такими воплями заставить отпустить её... а кадась поняла, шо не испугаить никогось, и, видя як рука мальца, ведомая ручиной Сеслава, начала скоренько опускатьси униз к Ёжу, поспешно закалякала:
  - Изволь...изволь... пущай будять по- вашему,- рука Борилки на маленько бездвижно замерла и сразу ж смолкла Лиходейка.
  Сёрдитый Сеслав шумно фыкнул и ищё раз встряхнул руку мальчугана, у пальцах коего находилась злобна Лихорадка, та абие затрепыхала оттогось движения и неопределённо пискнув, продолжила гутарить:
  - Можно... можно вашего немочного излячить... можно... Он могёть и не помереть... могёть ожить... Тока для ентого надобно добыть стрелы Перуна.
  - Чаво... чаво добыть?- перьбиваючи Лиходейку вопросил мальчик.
  Ворогуха же тогось будто бы ожидала да враз замолчала, а пояснения за неё продолжил Сеслав. Вон выправил спину, и, приподняв повыше руку мальца, взглянул на мотыляющуюся у разны стороны Лихорадку, да задумчиво огладив свову рыжу, с обильной порослью седых волосьев, долгу браду, скузал:
  - Эвонто тако есть предание... У начале Бел Света тогды як народилси Бог Перун от Лады матушки и Сварога Отца Небесного, младыми стопами прошёлси он по землице в виде капель дождевых и грозы, да поронял огненны молнии, кыи погодя обернулися у камни.- Сеслав задумчиво провёл пальцами по устам, и, обращаясь ужось к Лиходейке, молвил,- а идеже енти стрелы Перуновы добыть можно... Они ж, наскока мене ведома, вельми редко встречаются на землице, усё больше хоронятся под ней... под озёмушкой.
  Но мерзка козявка Лихорадка затихнув, словно и не слыхивала Сеслава, не желаючи ему отвечать, сморщив свово прескверно лико да заполнив егось обильно трещинками, ямками и глубокими бороздами. Поелику воину пришлось вдругорядь хорошенечко потрясть руку мальчоночки и точно пробудить Ворогуху, оная замахав ручонками и ножёнками, немедля забалабонила:
  - У днях торенки... у днях торенки отседова зачнётси взлобок... Пологий да невысокий вон... и уначале почитай голы каменья там... На макушке одного из тогось взлобка находитси глубока лазейка у Подземный мир Богов Озема и Сумерлы... У там... у тамошних землях... глубоких и мрачных видимо-невидимо стрел Перуновых... Достать их будять не трудненько... легохонько хи...хи...хи...,- пискляво захихикала старушенция, точно ктой-то её пощекотал.- Вам особлива... занеже любять Боги подземного мира людишечек... мёртвеньких и живеньких... всяких разненьких... Добудьте евонтову стрелу Перуна, истолчите её у толоконце, залейте горяченькой водицей да дайте испить немочному... и вон... хи...хи...хи... непременно поправитси... Ну, а ежели то не содеять... то чрез три денёчка он у вас и помрёть...хи...хи...хи,- перьмешивая слова и смех прокаляка Лиходейка и подняв уверх свову тонку рученьку вуказал на Гушу, отметив,- гляните-ка... Гляните-ка каки у негось губенции... хи...хи...хи.
  Борилка и Сеслав поспешно повертали свои головы, и хотясь они знали, шо уста у шишуги были здоровенными и непривлекательными на вид, усё ж от казавшегося им стало горестно. Оно як по зеленоватой верхней губе шишуги стали проступать белые пятнашки, будто просыпанного мелкого пошена, первый знак зачинающейся хворости.
  - Ах...ты! Ах...ты!- серчаючи воскликнул малец и надрывно затряс рукой да сице, шо у Лиходейки замоталася головёнка, як шальная.- Подла... подла змеюка... подла! А чё коли вона лжёть... лжёть... Козявка мерзостна така... лжёть...
  - А може и лгу... може...хи...хи...хи,- ответствовала Ворогуха не на морг не прекращая неистово пискляво хихикать.- А може и не лгу... эвонто вам токмо решать... як поступить... мене ж положено отпущать... Отпущать... сице вами обещано.
  - Нами обещано було отпустить тобе, коль ты излечишь хворого,- произнёс Сеслав и не мнее сёрдито, чем отрок, потряс егось руку, у тем самым прекращая безудержный смех Лихорадки.- А ты не излечила... Ты предлагаешь нам вутправитьси к Богу Оземе и евойной жёнки Сумерле у Подземный мир, абы добыть стрелы Перуновы... Отправитьси у мир Асуров каковые не дюже-то любять живых людей, усё больче предпочитая померших... У мир в каковом живуть лишь кроты, ужи и грибы- их прислужники... Эвонто помощью не считаетси... эвонто мы так не сговаривалися... Так, шо придётси Борюше отдать тобя, злобна Лихорадка, Ёжу... Давай Борюшка... чавось томить зверька.
  - Тудыличь... тудыличь...- отозвалася без промедления Ворогуха, приметив аки вобрадованно закивал головёшкой мальчуган и ужось было решил расправитьси с подлой старушенцией, дёрнув руку к долу.- Я...ж...я...ж... ты ж должён понимать дочура ЧерноБоже... и не могуть творить добра... Но коли ты вобещаешь мене отпустить, я вам усё ж пособлю... Доведу вас до земель подземных Богов, укажу як тудытось войти и выйти, и идеже добыть сами стрелы... Ну, чавось...ву так согласны?
  - Эвоно як ты балякать стала,- протянул Сеслав, и, пожав плечьми, воглядел пространство земель стелящихся уперёди, всё ащё покрытое сероватой предутренней дымкой, а Борилка узрел як у серо-зелёных очах воина блеснул огонёк радости. Сеслав чуточку помолчал, точно обдумывая чёй-то, а засим добавил,- да можно на тако согласитьси... Токмо наш мальчик не смогёть тобе утак долзе за крылы вудерживать... а вотпустить никак тя не можно... Ты ж... не теряя времечку вулетишь... вобманешь и вулетишь... Веры те никакой неть, ты ж як усяко зло больно лжива...
  - А...пущай, ваш мальчонка вырветь из главы моей волосок,- немного погодя произнесла Лихорадка.- Да привяжеть водин евойный конец к моей ноженьке, а иной укрепить на своем пальце... И тогды я вулететь не смогу, буду ко нему примотанна.
  - Агась... ишь чаво удумала,- усмехаясь, изрёк Сеслав и вотпустив руку мальчика, упёр свои крепки кулаки у боки, казав старушенции мощный стан да плечи.- Волосок твой... тобе токась и подчиняитси... Мы луче придумаем... Я вырву свой волосок и привяжу тобе к собе, а не к Борюше.
  - Тогды и ты ускорости помре...,- попыталась пробачить Ворогуха, обаче осеклась на полуслове, и, явив свои чорные глазёнки, слегка их скривила у бочину.
  - А...значить и мене ты облобызаешь,- догадливо закончил за Лихорадку Сеслав, и мотнул главой у сторону старушенции.
  - Вжесь я не смогусь с собою совладать... да и не повжелаю,- пискнула у ответ Воргуха, и закачала узадь и перёдь своими паутинными ноженьками, точно их подхватил и заколыхал у так порыв ветра.- Мальчонку вашего я не могусь цилувать... Егось эвонтов Догода одарил здоровьем почитай на годь... потомуй-то я от негось и вупорхнула... Неможно мене яму наврядить.
  - Вот у то и ладненько,- обрадовалси малец и сразу, ужесь не ожидаючи вуказанья, засунул свободну руку у свои густы светло-пошеничные волосья, и, выхватив у той копне овый, резвенько дёрнул увысь, а кады тот оторвавшись выскочил оттедась, протянул егось воину и молвил.- Ну-тка, дядька Сеслав, я вэнту козявку поддержу, а ты ей ножку то крепенько свяжи, да к левому мому пальцу намотай... шоб вона не смела нас вобмануть... Зане я не токмо Догодой одаренный, но и зёрнышком Ясуней наделён. А посему, пущай, Ворогуха знаеть, шо коль ряшить скверно собе вясти то я её мигом вутдам Ёжу...потомуй як вон николи не откажетси таку злобу заточить на долго времечко у свовом животе.
  Сеслав прослухав мальчонку, ищё немножечко медлил, будто не решаяся исполнить то, чё предложили Борила и Ворогуха... Однакось таче он всё ж протянул руку и прынял из пальцев мальчика не длинный волосок, да медленно приблизив к ноге старушенции начал восторожно привязывать... утак, шоб тот крепко держалси на ентой паутинке. Лиходейка не шибко довольная тем, шо ей- на уловка не удалася, и тяперича на ноженьки будеть находитси чуждый волосок, но усё ж опасающаяся быть запертой у зверьке зачурованном, нехотя протянула трепещущуюся часть свово тельца. Вона даже придержала ноженьку, абы воину було вудобней обвязать вокруг неё волосок. Когды Сеслав укрепил иной конец волоса на вуказательном пальце отрока, и Борила отпустил крылы Ворогухе, та на морг зависла у воздухе, словно поддерживаемая потоками воздуха аль дыханием гневливого Позвизда, а после расправила их у разны сторонки и лягохонько ими взмахнула, точно намереваясь вулететь. Обаче волосок мальчишечки крепенько удерживал её подле руки того.
  
   Глава двадцать шестая.
   Дар Боли-Бошки.
   - А, ежели, она обманить ны,- чуть слышно пробалабонил Былята и провёл ладонью по своей ковыльной, курчеватой браде приглаживая на ней ровненько усе волоски да посотрел на Борилку, у какового на указательном пальце левой ручонки на тонких путах порхала Ворогуха.
  Они сидывали вкруг костра, разговариваючи о случившемся, решая чавось делать. Утречко ужотко давно зачало свой ход, и златый воз светлого Асура Ра появившись на небесном своде тутась же разогнал усяки тучи, оставив там лишь жалкие точно порубленные на куски белые останки воблаков. Гневливый Позвизд на како-то мгновение также кудый-то вулетел, аль просто замер наблюдаючи за людишками.
  У Былята, с утра, дюже сильно разболелася обгоревша в битве права рука, несмотря на живицу, кожа на ней местами стала пузыритси боляхными булдырями. Посему на лике воина порой от боли проступали капли пота, особлива на высоком лбу и широком носу, от то верно егось лихорадило, хотя вон и не желал подать виду. У Сома ожог на правой щеке был не большим, и поелику не доставлял таковой боли, одначе евойна чудная огненно-красность пужала не токась Бореньку, но и прочих путников.
  Воины негромко калякали утак, шоб не слышал стонущий Гуша, которого вже начал бить озноб, и он лёжучи на прежднем месте, укрытый охабнем Борилки, порой забывалси сном.
  - Неть... не вобманить,- надсадно вздыхаючи, молвил отрок и насупил брови. - А в то я её Ёжу вотдам,- и малец бросил сёрдитый взгляд на порхающую обок его пальца Лиходейку, кривившу своё личико и усяк сиг полыхаючи то красными, то чёрными искорками света, выскакивающими из малешеньких очей.
  - Чаво ж Былята... у нас то неть иной стёженьки,- отметил Сеслав, и протянув у сторону чахлого костерка руку у коей сжимал пару тонких ветвей ивы, подбросил их у дремлющий огонь.- Вы останитесь туто-ва, а мы... эвонто я, Крас и Борюша вутправимси у подземный мир. Добудем стрелы Перуновы и возвратимси.
  - От... а чавось ты порядил,- вступил в толковище Гордыня и тряхнул тёмно-пошеничными волосьми, которые за время торенки хорошенько у няго отросли, и тяперича лежали многось нижее чем допрежь, почитай полностью покрывая плечи, да налезали густым чубом на очи.- Шо ты пойдёшь... а не я... осе хоть.
  - Ужось потому, Гордыня,- ответствовал Сеслав, и, подавшись с землюшки, встал на ноги, пошевелил плечьми да расправил свову могутную спину.- Усё решано... останешьси тута ты... Нам утроём будять иттить проще и быстрея... Времячко ву нас мало... коль за три денька не вуправимси,- и воин, понизив глас до шепотка, добавил,- то Гуше никак не смогём пособить... Несть его тоже не вскую... чавось тревожить... да и таче... У те взгорья во другой стороницы от Торонца и не надоть нам по энтой сёрдитой землице коло нарезать...- Сеслав смолк, обозрел сидящих соратников и зане никтось ему ни чё не скузал, продолжил,- итак... идём у троём... У Краса як известно меч зачурованный, у Борюши сила сдерживать энту козявку, а у мене.... Ну, а у мене жизненный вопыть и мудрость, то ж не маловажно.
  - Ишь ты, вопыть у него,- начал было, недовольным гласом, Гордыня, тока Сом не шибко стукнул ладонью соотчича по спине, призывая не спорить.
  А кадысь вобидчиво зыркнув, серо-зелёными глазьми у направлении соратника, Гордыня затих, Сом произнёс:
  - Нечаво спорить... не надоть оно чичас... Думаю я Сеслав прав... У сам Подземный мир пущай шагають утроем... а мы их подождём... подождём тутась... Оно ведь надобно ступать тихонько да скоренько, абы Асуры Озем и Сумерла не прознали про нас... И чавой-то со светом придумать стоить, потомуй як у тех землях, слыхивал я, витаеть темень непроглядна.
  - Ни чё там ни тёмно,- встряв в говорок задумчиво пробачил Крас, и заправил ковыльны волосы за уши, нанова подвязав их снурком, оный пролёг по лбу и скрепилси вузлом на затылке, при ентом его вихрастый, густой чуб вылез с под повязки и стал кудритси поверх него.- У там,- дополнил он свову молвь,- есть горяще озера- то кровь землицы нашей. Балякають те озёра ярчайше полыхають и освещають Подземный мир.
  - Ужо...- загутарил Сеслав да принялси оправлять на собе рубаху, повязывая на стан пояс.- Думаетси мене... ничаво туто-ва нам лясы точить... пора у путь сбиратьси... Крас, Борюша подымайтесь... Времени у ны малёхо осталося, а абы там у землях Озема и Сумерлы неведомо. Два светоча у ны есть, их и возьмём... а там далее видно будеть.
  - Сеслав,- вдругорядь пробалабонил Былята и поднявшись на ноги, надрывно вздрогнул усем телом.- У тобе ж нога болить.
  - Не болить нога моя... не тревожьси,- ураз откликнулси Сеслав, и повертав главу воззрилси на сидящих робять, да киваючи им заметил,- чаво сядите... ждёти... Подымайтесь и у овринг... Утречко вжесь у силу входить, вмале Позвизд подуеть и иттить будять тяжелее.
  Борила вздел голову и глянул на тёплы, живительны лучи солнца, заполнившие усё кругом. Бог Ра, с вышины голубых небес, сотрел униз на Бел Свет и, казалось мальчонке, зрел не токмо эвонти бескрайние, нравные земли, но и самих таких крохотных людишек. Яркий свет, отбрасываемый большим восьмиконечным, златым колом, схожим со звездой, который нависал над главой Бога озарял тем изумительным светом и его доброе лико, и кудреватые, долгие волосы, и браду, и вусы, и усё мощное, крепкое не младое, но дотоль ищё могучее тело. Асур ласковенько вулыбалси странникам... оттедась из небес... и у той струящейся добротой да теплотой точно подбадривал их скурей отправлятьси у торенку... тудыкась у мир Божеств, которые отвечають за сохранность подземных богатств матушки землицы. А внегда вон легохонько кивнул главой отроку, и свет златых лучей едва заметно затрепетал, Борила мгновенно вскочил на ноги, продолжаючи усё также в сторонке держать руку к пальцу оного была привязана Ворогуха. Протянув к Орлу свову котомку, хранящую грязну рубаху да таки драги для всех странников дары як ванов червячок, Ёж и киндяк, малец, обращаясь к парню, произнёс:
  - Орёл возьми мову котомку, я её тута воставлю... с собой не сберу.
  - Эт...,- резвенько вмешалси у разговор робят Сом.- Борюшенька прежде чем вотдашь на хранение Орлу котомочку. Попроси у киндяка Боли-Бошки чавой-нить из одежонки... Можно костыч... для собе и Быляты... Занеже тобе костыч у стёженьке пригодитси для сугрева, а Быляте нашему болестному вон тоже нужон. Он же подстелил свой охабень Гуше и у такой прохладе ему ано не чем вукрытьси... костыч егось выручит, нонече он нужон.
  - Быть по сему,- отозвалси мальчонка.
  И оно як Орёл вже поднялси, абы значить принять котомку, то и начал помогать её развязывать, ведь одна рука у мальчугана була занята парящей и ни на чёсь не вубращающей внимания Ворогухой. Раснуровав вузлы, парень вопустилси на присядки, и положив котомку на растелянный охабень, достал отнуду завёрнутого у киндяк Ежа. Медленно... сице шоб не напугать зверька, Орёл развернул одёжку Боли-Бошки. И из неё показалси мигом размотавшийся Ёж, до зела недовольно запыхтевший можеть оттогось, шо ведал вон нонече кочумарить, и горячилси непонимая чё егось тады беспокоють. А парень ужотко оправлял маненький такой киндяк, ласковенько разглаживая ладонью усе складочки на нём, да поднявшись на ноги, оченно уважительно отряхнув, сдул с няго мелки пылинки. Погодя того вон протянул одёжку Боли-Бошки мальчику и вуставилси на него карими очами желаючи узекать творимо чудо.
  Борила не мнее уважительно принял у праву руку киндяк, нежно взглянул на него и повертавшись к костру спиной, отошёл чуток подале, абы высвободить место для зачурованного вершения.
  Припоминаючи слова духа, мальчуган на чуток замер, а опосля резво бросив на землицу киндяк, звонко молвил: " По Боли-Бошкиному веленью, с Мать-Сыра-Земли разрешенья появись костыч для дядьки Быляты и костыч для мене,- да немножечко помедлив, добавил, вжесь тише,- у том матушка Сыра-Землица больно нужда есть".
  И у тот же морг оземь слегка дрогнула и под маханьким красным киндяком у таким залатанно-дырявым, вспух небольшой бугорок из мхов. Ащё мгновение и чавой-то у том бугорке пронзительно цокнуло да хрустнуло, мхи немедля раздались надвое и странники узрели, прям на бурой почве, два костыча... овый видом побольче, а другой помнийше.
  Костыч был короткой до колена мужской одежонкой, бурого цвету. Пошитой из шерстяного холста с нашивными костылями по бокам спины паче тёмного цвета, застёгивались костычи на груди устык, имеючи шесть або восемь петлиц. Длинны рукава, да невысокий стоячий ворот усё, шоб сугреть обладателей такой славной одёженьки.
  От токмо нонешние костычи вряд ли сугрели кого б то ни було... Оно аки и сама одёжа, и холст из оного они были пошиты содержали тако множество малых и больших дыренций дась не меньчее число латок, пришитых из кавкой-то разноцветной материи, шо не об каком тепле не можно було и гутарить. Костычи казались явно не новыми... сувсем не новыми... вернее балякать они были кем-то долго времечко надеваемыми... и судя по воставленным дырам досталися Борилке и Быляте як ужо никчемные для ношения.
  - Да... вжесь...,- протянул Орёл, занеже он первым подошёл к костычам лежащим на землюшке, и, вуглядел свершённо чудо.
  Парень неспешно наклонилси к явленной одёже, вотодвинул у сторонку киндяк Боли-Бошки, да появ за плечики костыч, кыей по виду должны быть носим Былятой, усё также медленно поднял его, и, повертавшись ляцом к старшим воинам, дал возможность им лицезреть у то чудо.
  И абие без задержу раздалось, поначалу, негромкое, а засим прямо-таки громыхающее гоготание. Особлива зычно смеялися Крас и Орёл, и даже хилый Гуша воткрыв очи, поднялси с охабня Быляты да обозрев полученный от духа дар, не выдержал и загигикал... сице, точно на негось напала икота. Потомуй -то его большущая, свисающая к низу бледно-зеленоватая губа, покрытая маханькими, белыми пятнами один- в- один як пошено, мелко затряслась.
  - От же... от... Боли-Бошка,- прерывисто изрёк Борила, вон не смеялси аки иные путники, а увидевши дранны костычм утак и замер, разведя широкось руки и выпучив глаза.- От же... каков киндяк увесь драненький... таков верно и дар... Тоже мене...- и по-видимому, передразнивая Боли-Бошку, тонюсеньким голоском, добавил,- токмо много не проси, лишь то у чём нужда есть... занеже Мать-Сыра- Земля она усё видеть, и коль нужды неть, а сице для наживы, то киндячок, вутакой распрекрасненький, миленький, ничигошеньки не даст...- И погодя ентих слов, нанова гутаря вобычным своим гласом, договорил,- от же нашёл чем одаривать...
  - Ха!..Ха!..Ха!...- слышалси с усех сторон громкий и такой обнадёживающий жизтью радостный смех.
  - Ничавось, - на малость прекращая смеятьси, молвил Сеслав и вутёр очи, оно як на них ово ли от порывистого ветра пролетевшего недалече, ово ли от смеха выступили капельки водицы.- Быляте нашему чё надобно... Надобен правый рукав каковой на евойной рубахе сгорел... а на вэнтом костыче он целенький, хотясь и покрыть латками... Ни чё... ни чё сносишь ты ентов костыч Былята.
  - Ужесь ты евонто Сеслав верно подметил... такой костыч я няпременно сношу,- кивая главой да подходя к своей вельми изношенной обновке, прогутарил старшина воинов.- Як же не сносить... раз вэто така рвань... Тако отрепье не тока я, но и Борила быстрёхонько доносит... Ну, а ты... чавось Борюша свой дар с оземи поднять не желаешь? Да, вобозреть... сице балабонить примерить обновочку.
  Былята протянул руки навстречу к держащему костыч Орлу и тот не мешкая, перьдал воину дар Боли-Бошкиного киндячка. Приняв енту рвань Былята распахнул егось да начал одевать на себе. И як токась надел... у тот отрёпанный костыч, сомкнув края на нём встык друг к дружке, да слегка поморщившись от болезненности в обожжённой руке, неторопливо застегнул евойные узелковы пуговицы из снура... а посем казал у тот дар соратникам, немножечко повертавшись. Смех ащё паче зычный наново взорвал енти неприютные, сёрдитые земли, потомуй как на спине у костыча находилися здоровенные, почитай с кулак, дырищи, таки же дыры были на груди и на правом рукаве, идеже вони чуток прикрывались лоскутными заплатами. Левый рукав был и вовсе оторван почти, шо до локтя и висел там драными отрепьями.
  - У... да, отец... добре у тобе наряд... ничавось не прогутаришь... дивен так,- посмеиваясь откликнулси Крас, прервав укладывание у котомку еды в торенку, да залюбовавшийся даром духа.- А чё ж усё ж надоть быть благодарным Боли-Бошке... правый рукав у оном и есть нужда цел....Аття! Аття Боли-Бошка за добренький такой костыч!
  И сызнова раздалось то дружное гоготание, кое присуще людям светлым, сильным и чистым, не щадящим свои жизни во имя земли и народа, а посему умеющих ценить и саму жизть, и смерть.
  - А я...так мыслю, возьму луче свой охабень у стёжку... сице теплее будять,- протянул Борилка, расстроенно поглядывая на Быляту который клонил главу у бочину, выгибая шею, желаючи рассмотреть як выглять евойна обновка сзади.- У мене в таком костыче надобности не имаетси... пущай егось Боли-Бошка собе сберёть... верно ему нужней, абы значить сверху на зипун надёвывать.
  - От ты тако не выдумывай...,- немедля молвил Сеслав, вон вже перьстал смеятьси и лишь маленько вулыбаясь крепил ножны к сыромятному, широкому поясу на стане.- Костыч непременно надень, усё теплее будеть... А охабень сверху накинь.
  - Идеже тяплее,- возмущённым голоском откликнулси Борилка.
  Мальчик прытко подскочил к дару духа, порывисто наклонившись, поднял положенный ему костыч с земли, вухватив егось водной рукой за ворот, да выпрямившись враз повернулси, прижав енту одёжу к груди и казав её воинам. И вдругорядь ужесь прямо-таки зарокотал, почитай стихший, смех. Зане костыч отрока был сувсем никаким... егось не можно було даже назвать дранным аль ношеным. Чудилось костыч ктой-то, оченно гневливый, пыталси порвать, но, по-видимому, справилси с энтим не доконца, обаче оторвав у негось воба рукава, а весь остальной холст доведя до отрезанных долгих лоскутов, не дюже широких, которые при дуновение ветерка ано малёхо трепыхались, будто жаждали и вовсе расстатьси с ним.
  - Ты... навелно,- встрял в ентот весёлый смех Гуша, и, приподнявшись на локотке, вуперши егось у охабень, выпучив уперёдь свои маненькие зелёные глазки, заметил,- ии нуждалси... От тяби Боли-Бошка таку длянь и подалил.
  - От...от... мене подарил,- захлёбываясь от возмущения, ответствовал Борилка, и оторвав от груди одёжку протянул её навстречу шишуге.- А я тяперича его тобе перьдарю... ты им вукрыватьси будешь...,- мальчик смолк и глянув на ту рвань кою ему даровали, расстроенно покачал главой.- Луче ты на негось ляжешь... а охабень я свой приберу... У нём точнёхонько не змёрзну.
  - Дэ-к... повеселил нас Боли-Бошка на славу.... на славу,- бурчливо отметил Гордыня, и, поднявшись с нарубленных камышей, оные притянул к костерку, да на которых сидывал, встал у полный рость, зачесав растопыренными пальцами пряди тёмно-пошеничных волос назадь.- Чё ж водевай Борюша охабень, а энту дрань мы и прямь як подстилку будём использовать... Одначе, ты, Орёл киндяк Боли-Бошки подыми и Ёжа у него пристрой... хоть вон и рвань даёть, а усё ж одёжку... мало ль чаво можеть случитьси, пригодитси ащё.
  Гордыня, медленно приблизилси к Гуше, каковой без задержки повалилси на лежанку и вухватил крепенько охабень отрока, не желая с ним расставатьси, да замотыляв главой, тяхонечко заскулил... вызывая у тем самым жалость к собе. Токмо на воина у те жалки стенания не произвели положенного действа и вон высвободив из цепких рук шишуги одёжу мальчонки, поднял её и повернувшись, направилси к Борилке. Несчастный Гуша ужось ни на чё ни надеясь, тоскливо подвыл да ащё сильнее затрясси от холода або хвори, кыя поедала егось тело.
  Гордыня, меж тем, обойдя костерок, и сидящих иль стоящих окрестъ него воинов, подошёл к мальцу. Появ подранный костыч, который тот сжимал у руке протягивая Гуше, воин перьдал его Орлу да киваючи главой на болезного поручил у тем самым накрыть его им, а сам принялси спомогать надевать охабень Бориле. Расставив широкось руки, и следя вочами за злобной Лиходейкой, отрок продел их у махонисты разрезы одёжи, а опосля они сообща с Гордыней начали застёгивать на одёже пуговицы вздевая их у петлицы. Кады ж охабень был застёгнут Гордыня оправил на спине мальчугана четырёхугольный откидной ворот- величаемый кукля, доходивший почти до середины одёжи.
  - Благодарствую, дядька Гордыня,- молвил мальчишечка, а воин ураз привлёк евось к себе и нежно приобнял.
  - Будь тока восторожен, Борюша,- негромко пробачил Гордыня, выпуская егось из объятий и вобращаясь к Сеславу, оный ужо был готов к дороженьке, да, закинул на спину котомку со светочами да плетённу верёвку.- Ступайте спешно и тихо... Ежели вы чрез три дня ня возвратитеся на вечерней зорьке, мы с Орлом выступим вам на выручку... Эй, скверна противная,- гневно вопросил вон и свёл купно свои всклокоченные брови, сёрдито глянув на неторопливо взмахивающую крылами Лиходейку.- У каку сторону надобно иттить.
  Но Ворогуха, будто та реченька не касалась её, молчала, да продолжала витать у воздухе, плавно махая белыми, лёгкими крылышками. Негодующе вуставившись на старушенцию, мальчоночка приподнял повыше левую руку, крепенько обхватил большим пальцем волосок, прижав к вуказательному, и немножечко потряс егось. Лихорадка сей миг затрепыхалася у воздухе, а ейные парящие крылья беспорядочно закачалися, погодя дрогнуло усё её тельце и вона сбивши полёть, чуть было не впала униз... хорошо усё ж, шо пролетающее мимо порывчатое дуновение ветра поддержало старушенцию у вышине. Оттогось она нанова смогла встать на крыло, да взметнув ими, недовольственно сморщив личико, злобно пропищала:
  - Надобно иттийть тудыкась,- Лиходейка подняла тонюнесенькую рученьку и показала маленечко правее того направления у коем шли путники держась на всток.-У там и зачинаитси взлобок. Вон такой низянький... Ужесь многонько... многонько времечка, вон гибнить... ломаитси, вроде як вумираеть, в там и есть земли Богов. В стародавни годы были построенны там чертоги ихне, и субраны усе богатства Бел Света...Тудыкась... тудыкась ступать надо.
  - Ну, чё ж раз туды... так туды,- протянул Гордыня и потрепал ладонью волосья стоящего подле него мальчугана.- Знать сице и поряшем... Ждём вас до послезавтру... коль не вертаетесь вы, мы поспешим на выручку.
  - Таки... таки... долги сборы, долги проводы... порась у стёженьку,- скузал Сеслав, да кивнул соотчичам, а узрев як робяты склонилися над оружием, добавил,- Борюша ты лук и туло с собой не бяри... Тутась воставь, абы значить налегке шагать. Хватить нам лука Краса... Чавось тогды ж... пора нам. Гуша ты крепись значить, не кашляй. Сом, а ты мажь ожог Быляте и собе... да ежели чё не так, липовым отваром, я там тобе у котомку положил сухого сбору, пои... усех хворых пои... а мы невдолзе вертаимси... не трявожьтесь.
  Да скончив гутарить воин оправил на собе охабень, и, немедля ни морга двинулси у том направление, каковое до энтого казала Ворогуха, чуть правее встока и восхода на небосвод солнечного Бога Ра. Следом за ним вустремилси широким шагом Борилка, прижав большим пальцем к вуказательному тонкий волосок с Лихорадкой, которая послушно полетела сторонь. Замыкая шествие тронулси Крас, поправив на собе туло и оглядев беспокойным взглядом хворого Гушу и ужесь вусевшегося у костра Быляту, обряженного у драный костыч.
  
   Глава двадцать седьмая.
   У торенке.
  Пройдя малеша уперёдь, Борила, напоследок, воглянулси и увидал як, поеживаясь от вузноба, Былята поправил на собе дарёный Боли-Бошкой костыч, нежно огладив драный холст на груди дланью здоровой руки да придвинулси к костерку поближе. Орёл, промаж того, со всем уважением отряхнул киндяк Боли-Бошки, завертал у него Ёжа и стал неторопливо вукладывать евось у котомку. Мальчик на прощание поднял руку, и, помахав оставшимся путникам, звонко крикнул:
  - Вмале вярнёмси!
  - Тихо!- окликнул его Сеслав и повярнув главу, сёрдито зыркнул глазьми на отрока.- Не надобно гамить Борюша, а то прислужники подземных Богов ащё вуслыхають.
  - От... то няведомо вуслыхають вони али неть,- нежданно встряла в каляканья, до ентого редко подающая глас, Ворогуха.- А вот мене зараз видимо, шо тот... каковово вы кликаете Былятой можеть, аки втот коего я облобызала, почить... Вжесь до зела шибко ево потряхиваеть... хи...хи...хи... до зела шибко...хи...хи...хи...,- и вдругорядь подленько сице захихикала своим скрыпучим смехом.
  - Чавось?- встревоженно протянул мальчонка, у то ж времечко ни на шаг не вутставая от воина, да подтянув волосок, который вудерживал Лиходейку, ближе к пальцу и слегка развернув старушенцию, заглянул у её страшное лико, истерзанное морщинками, иде зрелись тока две чёрные крупинки глазка.- Чавось ты тако про дядьку Быляту молвила... Ты чёсь и его цилувала?
  - От же ты... хананыга кака противная,- скрыпнула Ворогуха и лицо ейно утак скукожилось, шо мигом у тех бороздах скрылись полыхающие чёрным светом глазёнки.- Ни чаво я ево не лобызала... не вуспела я... Обаче и сице зримо, шо евось Цмок своим ядрёнистым вогнём опалил... Потомуй-то могёть вон отправитьси тудыкась, кудыкась пойдёть и вэнтов кудлатый ваш... Оттогось як огнь Цмока дюже лютый... дюже. Вон же Цмок порождён самим отцом моим ЧерноБоже и долго времечко вухранял евойны чертоги у Пекле.... Да тудыличи... тудыличи яво ктой-то у Бел Свет и выпустил... У кто токась не вупомню... неть!.. никак не вупомню,- и на мордашке Лиходейки у тот же сиг сверкнули, в сторону мальца, красными искорками очи.
  - Ишь ты... ня помнить она,- пробалякал бодро ступающий упереди Сеслав и поправил на плече ремень от котомки, вжелающий сползти.- А, ну-кась! Борюшенька потряси хорошенько её и вона усё приворошить... Гляжу я у неё вельми дырява память стала, у то, по-видимому, от злонравности.
  Мальчик негодующий на энтову Лихорадку, да расстроенный за Быляту и Гушу, вобрадовавшись указанию воина, но усё ж пужаясь, шо волосок от частого дёрганья можеть воборватьси и тогды старушенция вулетить, поднял праву рученьку увысь и лягохонько стукнул вуказательным пальцем по прозрачно-серой главе покрытой длинными волосьми. От удара головёшка Ворогухи тягостно качнулась из стороны у сторону утак, шо Борилка даже оробел, подумав, чичас она и вовсе оторвётси да свалитси униз. Одначе тако сотрясение пробудило у Лиходейки вспоминания и вызвало очередной прилив болтливости:
  - Вона як.... у...у... усё припомнила... Энто вбыла мать моя... Богиня Смерти- Мара. Когды-то она дюже лютой была, но вопосля маленечко присмирела... вжесь постарев... и чуток растеряла связь со смёртушкой. Посему хоть и вубиваеть людишек, но сице... не по потребе, а по надобности... Токмо продолжаеть быть злякой, оттогось и выпустила Цмока из Пекла, абы он лётывал по Бел Свету и усех жущерил... А вон чавось -то выдумал, погляди-ка... занамест тогось, шоб у землях людских злобствовать... тутася поселилси и ну-кася ентовых мамунов шамать... Занеже мене Пан, Виевский сынок, и отрядил сюды, абы я значить егось вынюхала,- и личико Ворогухи мигом чуток распрямилось и в там показалси масенький гнутый носик, слегка задвигавшийся управо да лево.- Абы вынюхала егось и повяленьеце перьдала,- Лихорадка сызнова прервала свой сказ и замолчала.
  - Мара, тёмна Богородица и жинка ЧерноБоже,- медленно произнёс Сеслав и сдержав шаг, резко поверталси да глянул на Лихорадку.- Её ащё кличуть Жница, потомуй як вона велика труженица. Являитси пред уходящими у иной мир она у разных образах... то высокой женщиной, а то наобороть сгорбленной старухой, но непременно с долгими распущенными чёрными волосьями, кои космами разбросаны по спине. Порой вона млада девчинка у белы одёжы обряжена, инде старочка у чёрном рванье, обаче засегда с косой в руках. Ведь вубиваеть людей не она, а духи болести и духи несчастий. Мара же трудитси, исполняя веленное ей, сбирая людей у мир Нави. Беросы чтут Мару... оно аки неможно, ни кому из живущих её избежать, усем предстоит среча с ней... с ней с Богиней бесплодной дряхлости, смерти и болести у Бел Свете и Богине вечной младости и бессмертья у мире Нави.- Сеслав на немножечко смолк, вроде як задумавшись, а опосля вопросил, ужось обращаясь к духу болести Лихорадке,- и каково ж повеленье Пана Виева сынка було?
  Но Ворогуха тогось вубращения точно не слыхивала, лишь бесшумно и лениво махая бело-прозрачными крылышками, она витала на одном месте, не продвигаясь уперёдь, при евонтом отвернув главу у сторонку и глядючи кудый-то у бочинку. Борила, чичас же, стоило воину остановитьси, также встал, и, воззрилси на Сеслава, а мгновение спустя перьведя взгляд на Лиходейку, и, поняв, шо вута, як вобычно, не жёлаеть гутарить, вдругорядь шибанул её пальцем по головёшке. Ворогуха сызнова затрепыхалася, но в энтот раз не токмо закачалась ейна глава, но и усё тельце старушенции, и рученьки, и ноженьки заколыхались, будто её подхватил сердитый порыв ветра, поелику вона злобно и малёхо пискляво откликнулася:
  - Усем...усем... предстоить с ней среча... с матерью моей... не токась мене, но и вам... вам оные её чтуть, обаче не славють... хи...хи...хи... А, Пан,... Пан велел Цмоку лятеть у земли беросов... прямо к граду Титчиха, шо на брегу реченьки Узолы лёживаеть... И ву там у лесах ждать духов несчастья, кыи вядуть деток евойных...вутаких злобненьких панывичей... Невдолге вони тудыличи подойдуть... невдолге... шоб значить беросов смёртушки предать.... Зане коса у Мары... Мары, матки моей, вжесь наточена... ходить вона, мать моя, по чертогам у Пекле и косит тонки травушки, связывающие тела людски с душенькой... Невдолге... невдолге вусталось времечка у беросов.
  Лицо Сеслава, у то видал стоящий рядышком отрок, посерело, на лбу его, смуглом и высоком, показались малешенькие капли водицы, словно обсыпал воина своим дуновением гневливый Позвизд. Протяжно вздохнув, Сеслав чуть-чуть помедлил, а засим поспрашал:
  - А чавой-то... Пан отрядил тобе, а не ково иного?
  - Оттогось... хи...хи...хи...,- захихикала зловредная Ворогуха и попеременно пыхнула чёрно-красными вочами.- Чё Цмок со мной цилуватьси не захочить и выполнить повеление Пана да евойных деточек... выполнить не мешкая... хи...хи...хи...
  - Град Титчиха ляжить на мяже бероских земель... Он ближайший от тех взгорьев откедова идуть панывичи,- задумчиво произнёс Сеслав, и лико егойно дрогнуло, а полосующий большущий шрам, зачинающийся от уголка глаза да доходящий до верхней губы, слегка поалел. Воин глянув на взволнованно взирающих Борилу и Краса, добавил,- я там бывал... У то ладный град... ладный...посему надоть нам торопитьси... Ворогуха,- обратилси Сеслав, немного погодя к лихоманке,- а панывичи далече от Титчихи.
  - Ву чё не ведаю... тово не ведаю,- откликнулась вона скрыпучим голоском, небрежно взмахнула своими прозрачными крылами и подалась выспрь, вроде требуя иттить дальче.- Оно мене и не вскую то знавать... Пан гутарил ву то выполнить... я и висполнила... Я хоть и не повянуюсь Пану, но засегда довольна бываю свяршить каку скверну...хи...хи...хи,- нанова засмеявшись отметила Лиходейка.- Вярней молвить не исполнила...хи...хи...хи... воно як вы егось... Цмока значить тавось...вубили... Дюже разительно...эка як же вы с вогнём евойным справилися?
  - Я в невось вяночек дедки Лугового киданул,- ответствовал Борилка припоминаючи бой с Цмоком, и зачесал на голову, растопыренными у разны стороны пальцами, вихрасты волосья, скинутые на личико ветерком. - А Крас,- малец уважительно глянул на стоящего осторонь негось парня,- Крас яму головёшку мячом и вотрубил....Враз... рубанул и тудыличь вона... к оземи полетела.
  - У тако не могёть бывать,- сразу же перьстав хихикать, пропищала Лихорадка, и выпучив уперёдь, стремительно выросшие у ширшине, чёрные словно ночна хмарь очи, сверкнула ими у сторону мальчишечки.- Абы мячом главу Цмоку вотрубили... Воно як меч егось ня берёть... ня берёть.
  - Выходь Красов меч берёть,- вусмехаясь, скузал Сеслав и тронулси дальче, на ходу выспрашивая Лиходейку,- тудысь мы ступаем али неть?
  - Надо ж як....,- протянула Ворогуха и узрев аки двинул свову поступь воин, порывисто взмахнула лягохонькими крылами полетев следом, да чуток вопосля молвила,- обаче ступаешь... ступаешь ты не тудыличи...хи...хи...хи...- враз подло засмеявшись.- Ты ж ступаешь... вядешь... не я.
  - Вот козявка кака злобна,- изрёк Борил шедший позадь воина.- Дядька Сеслав, ну-тка дай я тобе обгоню и пущай она крылами машить и ведёть ны.
  Борила сице и поступил, да вобогнав воина пошёл впреди, при том весьма небрежно пяхнув у головёшку таку зляку старушенцию. Ворогуха прытко покачнувшись усем тельцем, взяла немножечко правее, чем шёл воин, и, помахивая крыльями, полетела поперёдь отрока.
  Почитай увесь дянёк Лихорадка, дочь Богини Мары, той самой, кыю чтут беросы, и которая водним взмахом своей косы жнёть жизти людей, творя то по велению самого Всевышнего, лётела по той же неуютной, холодной землюшке, едва-едва схороненной под бурыми мхами. Дюже недовольный, чем-то, Позвизд дул путникам у спину, можеть подталкивая тудыличи, к владениям подземных Богов, а можеть просто на чавой-то гневаясь. Разглядывая эвонтов край Борила ноли не зрел здеся деревов, словно ветер вырвал с корнем усе низенько- кривонькие берёзоньки да ивы. От земли-матушки увысь подымалси совершенно морозный дух, такой як бываеть лишь тады, внегда наступаеть поздня осень да зима и на Бел Свете начинаеть властвовать сын Мары- Мороз. Холодный дух стлалси серым маревом по поверхности оземи и мальчонке кузалось, шо они идуть у небесной тверди по самим пухлым, перьевым воблакам. Эвонтова пелена даже не поддавалася порывистому дыханию Позвизда, старшёго сынка СтриБога... а можеть вон- Асур Зимнего ветра и был зачинщиком ентого тумана и прибил его к землюшке, идеже порывов як таковых и не вощущалось.
  Обаче к концу дня Позвизд перьстал дыхать на людей и кудый-то подевалси. И як тока вон запропал куды б то ни було, уся хмарь рассеялася, подавшись уверх и восыпав на идущих людей крупны, холодны капли водицы. А малеша погодя, малец увидал невысокие бугры похожие на выпученны животы, вусыпанные каменьями, да местами поросшие серыми мхами и берёзовыми стланиками. Подступы к евонтим взгорьям сухраняли небольшие, округлы озёрца с какой-то бледно-голубоватой водицей... прозрачной... прозрачной...
  Подойдя ближее к бережине такого озерца, у котором вода оказалась прямо-таки холоднющей, разглядели покоившуюся на меже землицы тонку кромку полупрозрачного льда. Борила, Сеслав и Крас воззрившись вглубь ентого озерца, чрез таку чистоту да нетронуту гладь, созерцали дно, усыпанное самоцветными блёкло-плоскими каменьями, усякой разной величины.
  Недолзе, постояв у того источника и на усяк случай заполнив прихваченну кубыню водой, тронулися дальче. Тяперича земля сплошь была усеяна каменьями, вусновном мелкими, не ширше ладони отрока, да чудных усяких разных цветов: белых, жёлтых, синих... зелёных с тонкими прожилками. Борилка залюбовавшись такой лепотой сразу и не вобратил внимания, шо Лиходейка перьстав лятеть, замерла на месте, еле заметно трепыхая крылами. Ейны глазёнки превратились у две ярчайшие, рдяные капли, ручонки и ножонки мелко затряслись, а глава дрожмя задрожала, вроде як вона лицезрела чавой-то оченно дивное. Мальчик, оторвав взгляд от тех камушков, вуставилси на старушенцию, каковая дюже забавно колыхалась, и просиявши, спросил:
  - Чавось Ворогуха... ты сице затряслася... Гляжу я тобе каменья у те понравилися?
  -От...от же хананыга бестолковая,- загутарила Лихорадка и сей миг развернувшись, да вылупившись на мальчоночку у теми краснючими глазами, тихочко зашелестела,- энто ж довольство...пышность жизти... Чавось ня видешь у те зялёненьки камешки... у то самоцветные каменья их смарагдами зовуть... Возёмешь овый такой... и усё... будешь у довольстве, пышности жить засегда.
  - Чё буду?- перьспросил мальчишечка, и непонятливо приподняв увыспрь крепки плечи, пожал ими, немедля востановивши свову поступь.
  - У вечном довольстве будяшь... у пышности жить,- пискнула Воргуха, поясняючи и яростно замахала крылами, будто желаючи вулететь подальче, воторвав ноженьку от сдерживающего волоска отрока.
  - Ишь ты... у довольстве... пышности,- усмехаясь, произнёс Сеслав, и крепенько пихнул носком сапога почитай с полпальца зелёный камушек, оный подпрыгнув уверх, звонко плюхнулси на други, такие ж чудны голыши.- Вон и так у довольстве живёть... У Борюши, нашего, душенька светла и чиста, а луче ентого и пожелать нечагось... Эх, ты!.. Ворогуха,- протянул воин, и, подтолкнув рукой у спину мальчика.- Вроде б дочура самого ЧерноБоже и Мары, а вума неть... Чё не уразумела, эвонти голыши не довольство и пышность жизти, а один вубман.
  - Можеть то нас прислужники Озема и Сумерлы проверяють? - молвил Крас, идущий позадь сех и наступил подошвой сапога на вунтов смарагд, тот издав едва слышимый скрып, и совсем пропал с оземи, исчезнув так, вроде як егось николи и не вбуло.
  - Дэ-к... можеть воно и сице... услыхали, аль увидали ны,- согласно кивнув, пробалякал Сеслав.- И днесь проверяють... вскую мы сюды пришли.
  - А може им вуто скузать... скузать вскую?- встрял у беседу Боренька и несильно дунул у задь Лиходейки, которая по естеству своему была не токмо злой, но и похоже жадной, посему узрев у те самоцветны каменья не моглась ноне от них отвесть очей, и усяко мгновение забывчиво над ними замирала.
  - Не ведаю,- ответил Сеслав и субрав на лбу глубоки морщины воглядел раскинувшиеся упереди и позади него бескрайни земли.
  А бугры, втак схожие с выпученными животами, казались ужо и вовсе близенько. Они почти не имели на своей поверхности растительности, и были сплошь каменистыми, токась кое-где торчали из них зеленоваты куски мха, устлавшие бока. Чудилось энти большенькие, покатые, неровные взгорья вылезли своими каменистыми наружностями из кады-то разошедшийся надвое землицы. У тех скал виднелось большо множество и ближайше из них к людям были не высокими, одначе уходя уприволье, они увеличивались и в ширшине, и в росте, а тудыличи и вконец терялись идей-то у заоблачной дали.
  Подойдя к первой сопке, встали недалече, оно як стёженьку к няму преграждало у то самое узенькое, но длиннющее озерко, наполненное голубоватой водицей, каковое следовало обойти. Токась вэнта вода огибала бугор с обеих сторон, и кажись заканчивалась сторонь других сопок, высившихся справа и слева.
  - И идеже ента лазейка у Подземный мир,- прогутарил Сеслав, воззвав к порхающей близенько от лица Борилки старушенции.- На каком бугре?
  - На вэтом... чё ня вишь чё ли... вон самый низенький и первенький,- без задержу отозвалася на вупрос Ворогуха, чавось було вудивительным.- Надобно на негось взубратьси... и на ентой макушке взлобка находитси глубока лазейка у Подземный мир Богов Озема и Сумерлы.
  - От те на.... и як же на него взобратьси?... Вон же почитай весь сплошь каменист,- встрял у каляканья Крас.
  Парень, без дальних разговоров, склонилси над землицей и сподняв со неё небольшой голыш, ярко-златого цвету, распрямившись, повёл крутыми плечьми, да запустил его у бугор. Камень, живо набрав высоту, резвенько преодолел положенный ему промежуток и со всего маху врезавшись у стену бугра, пронзительно лязгнул. Опосля он мгновенно отскочил увыспрь, а чрез миг нанова свалилси на поверхность взгорья да съехав по нему, изредка пытаясь вуцепитьси за раскиданные жидки мхи, бультыхнулси у гладь водну, вызвав на энтом нетронутом, прозрачно-голубом полотне боляхные, разбежавшиеся у разны сторонки круги.
  - Там же каменья водни, не за чавось даже вуцепитьси... а туто-ва водыка,- продолжил гутарить свои мысли услух Крас, и вотрехнул промеж собя ладони.- Як же мы тудыкась перьйдём, да взберёмси на макушку.
  - От... то мене не тревожить... хи...хи...хи...,- сызнова заскрыпела препротивным хихиканьем Ворогуха, и замотав головёшкой казала своё на чуток разгладившееся от морщинок лико, на оном явственно проступили тонкие сероватенькие губки, гнутый нос, впалые щёки и косо-глядящие чёрным светом глазёнки.- Я ж вас вубещала привесть... вот и привела... А як тудыличи лезть, то ваша беданька не моя... о том мы не сговаривалися...хи...хи...хи.
  - Эвонто ты, ей-ей истинну балабонишь,- сёрдито произнёс Сеслав, и, недолзе мудрствуя повернул управо да направилси в обход источнику.- То наша бёдушка не твоя... Токмо если нам не вудастьси добыть стрелы Перуновы, не видывать тобе высвобождения... Схрямает тя Ёж и будяшь ты заточённой сидываеть у евойном животе.... доколе духи и вон не помруть.
  Ворогуха немедля прекратила своё хихиканье, сморщила мордашку, и вроде як задумалась... сувсем на немножечко, а таче полетевши за идущим Сеславом, потянула за собой волосок, палец и самого Борилку, да скузала:
  - От... от... от же хананыга противна кака..,- верно обращаясь утак к воину.- У тогось взлобка, кудытось ты правишь, есть вузко место, перейти смогёте... да лестница, почитай до макушки вас доведёть.
  Сеслав протяжно порскнул, а можеть вусмехнулси, у то малец сице не уразумел, но, по-видимому, восталси довольным ответом Лиходейки, а Борила порывисто дунув у право крыло старушенции, втак выразил ей свово недовольство. Токась дуновение то было шибко порывчато, отчавось затрепыхало вкупе с правым и лево крыло. Лихоманка весьма накренившись на бок, чуть-чуть было не рухнула униз, благо её поддержал волосок.
  - Дядька Сеслав,- молвил отрок, лягохонько встряхнув рукой и тем самым выровнив полёть Лихорадки.- Ну-тка вутдадим Ворогуху усё ж Ёжу... ужотко до зела она зловредна зляка... да ко всему прочяму усё времечко измываетси над нами и подло сице хихикаеть...Энто мене оченно не нравитси.
  - Агась,- отметил идущий позадь усех Крас, внимательно оглядывающий земли окрестъ них.- И мене то ж не нравитси... Дэ-к ащё и обзываетси... эвонтого самого хананыгу приплетая.
  Ворогухе можеть и вжелалось чавой-то ответствовать, да ейны крылья от дуновения да встряхивания Борилки никак не могли выровнить своё взмахивание, а посему вона не стала гутарить, направив усе силёнки на выправления полёта.
  Вмале путники, шедшие по краю озерка, обогнули бугор, и, свернув налево, увидали, як источник с водой сузилси почитай до тонкого ручейка, который вупиралси у следующий взгорок и там сызнова начинал, расширяясь, вогибать нову сопку. А прямёхонько над ентим ручейком, идеже тяхонько перьшёптывались крупны, прозрачны капли водицы, на каменном полотне бугра чётко зрились широкие, вутопающие ступени.
  Спешно приблизившись к ручью и лестнице люди востановилися. Сеслав присел на корточки, и, протянув руку уперёдь, ощупал перву ступень. Вона была до зела гладка и кажись не просто выдолбленной, а будто вобложенной чем-то сверху... на вроде гладких чёрных каменьев с белыми тонкими жилками да крапинками.
  - Эвонто онихий,- загутарил Сеслав и подавшись увыспрь поднялси с присядок, при ентом не забыв поправить на плече, усяк раз слезающий, ремень от котомки.- Редкостный такой камень... ишь каков он... гладок да красив... Слыхивал я, из онихия раньше творили зачуры и привески дюже вони, балабонят, лечать сякие хвори да от нежити защищають... Да нонече уж таки зачуры и привески не носят, мы творим усё из древа... а из каменьев токась у тех местах, шо недалече гряд горных лёживають... Я из тако онихия зачур видывал у граде Титчиха, у ихняго ваяводы Далебора, тока он серого цвету был... А у сынка евойного, старшого, Златодана из таково ж был сотворим, вон ащё знак Велеса казал один- в- один як у тобе на груди Борюша.
  Сеслав на чуток воглянулси да обозрев стоящего позадь негось мальчишечку вулыбаяся, произнёс:
  - Робятки тока ступайте следом за мной не торопливо и больно ня шумите... ноги потишее ставьте.
  -Ставьте... не ставьте...хи...хи...хи...,- сызнова вклинялась у баляканья Ворогуха и слегка затрясла головёшкой, верно вутак злоблива козявка радовалась.- А усё ж прислужники подземных Богов вас услыхають... занеже вельми гамисто ваши шажочки будуть сказыватьси на их стенах.
  - А чавось ты то радуешьси?- поспрашал Сеслав и вуставилси на подёргивающуюся Лиходейку.- Може Озем и Сумерла нам рады и не будуть... то мене не ведомо... Обаче водно я знаю точно, удвойне вони ня будуть рады тобе... прескверне такой... И ежели те удалось избежать живота Ёжа нашего, сице у подземных владениях Асуров могёть не повезьти... И попадёшь ты у желудок како-нить крота, оный могёть жить долги века и вумрёть лишь со смертью самих Богов.... Такось ты не зело там весялися, аки бы таче рюмить не причлось.
  Заслушав таку реченьку воина, Воргуха абие прекратила усяко проявление радости, и кажись даже навпугалась, потому як беспокойно завертала своей маненькой головёнкой. По-видимому, Сеслав сказывал про кротов правду, а Крас, абы вокончательно прогнать веселье из Лиходейки, дополнил:
  -И вужи... там ащё и вужи обитають... Им тоже лихоманка по вкусу прядётси.
  Тяперича вжесь засмеялси Борила, а Сеслав не мнее жизнерадостно закряхтев собе под нос, прямо у рыжие густы вусищи, поправил на поясе ножны с мячом, малёхо сдвинув их у назадь, да перьшагнув чрез ручей, ступил на перву ступеньку, начав подъём увысь. Не вотставая от воина на лестницу подалси и малец. Вон опасливо поставил на ступень праву ногу, а засим пристроил рядом леву, коя приткнулася к первой, другим своим боком коснувшись утопающей у каменной поверхности бугра стены. Постояв утак совсем немногось и почуяв под подошвами сапог еле ощутимое движение, будто взгорок лягохонько вздрагивал, вроде як порывисто да часто-часточко дышал, неспешно принялси подыматьси. Лихорадка летела упереди, и сразу було видать не дюже желала ентого делать, пужливо обозревая само взгорье, судя по сему поняв, шо в там у Подземном мире могёть подвергнутьси большей вупасности, чем тутась... наверху.
  Подымаясь увыспрь, за Сеславом, мальчик изредка вустанавливалси и оглядывал просторы земель, не токась тех неуютных, шо лежали позадь него, но и тех каковые утесистыми грядами топорщились упереди. И чем дальче уходили у те взгорья тем шибче были устланы они мхами, берёзовыми стланниками, низенькими кустиками, да кособоко-изогнутыми деревцами. Казалось, шо и упрямь енти ближайшие каменные кряжи повылазили из оземи, а усе востальные были нячем иным як хоть и невысокой, но могутной горной грядой.
  Красно солнышко медленно направило свой ходь к краю небесной тверди. Оно почитай задело его своим жёлто-кумачным краем, уронив широки розово-рдяные лучи на безбрежные земли... Ащё маленечко и Бел Свет окрасилси у алый цвет... И не токмо само небо, насыщенное тёмной синевой, но и буро-зелёная оземь, ровная аль изрубленно-изломанная, придав ей кавкой-то сказочный вид, будто обдуваемый еле зримым дымком, парящим пред очами.
  - Вух! як же дивно!- кивая главой у сторону алых безбрежных краёв, тихо дохнул из собе мальчонка, вобращаясь к Красу.
  Парень враз повертав главу тудыличь, куды глядел отрок, облюбовал просторы Бел Света и горестно вздохнул... сице надсадно и муторно, шо у Борилы в тот же миг сжалась унутри душенька, а подла Ворогуха сызнова хихикнув, прокалякала:
  - У так засегда... Зло засегда победить Добро.
  - Вуто усё ложь!- звонко выкрикнул Борила и егось зычный возглас кажись вупорхнул у саму небесну высь, кыя стала кумачовой словно заполнилась юшкой пролитой людями усяких разных битвах за Зло и Добро, Кривду и Правду.- Никак неть! Николиже Зло ни победить Добро! Неть! И пущай у Добра долга торенка к победе, но Добро... оно засегда Зло осилить! Засегда!...
  И сызнова у те слова, выдохнутые мальчишечкой, вулетели у вышину небесного свода и точно задели той звонкой, ярой волной заходящего на покой Асура Ра, стоящего на златой повозке, волы влачившую оную ужось зашли за рубеж земель Бел Света и неба. Ра медленно повернул свову божественну главу, озаряемую восьмиконечной коло звездой, и, глянув тёмно-синими очами на отрока, едва заметно кивнул ему, соглашаясь с его говорком.
  - А чё ж вы тогды брядёте у ентих землях,- уветливо прошелестела Лихорадка и вспорхнув, зависла пред личиком мальца.- Чавось не йдёте тудыличи... у Титчиху... Оно ж ведомо вам оттедось беда ступаить на бяросов... Чё тутась прячитесь... прячитесь али чаво исчите...
  - Чё мы тутась исчим,- негромко пробачил обернувшийся Сеслав, и с укоризной глянув на разгамившегося отрока.- У то тобе не надоть знать...Меньче знашь- спишь здраво... Помни про эвонто Лиходейка, а будёшь любопытствовать то я сам тобе предложу кротам Озема и Сумерлы.
  - А я враз,- встрял у разговор Крас, и потряс на поясе ножны с мячом, опосля пройдясь ладонью по евойной рукояти.- Тобе своим мячом перьрублю... и почемуй-то думаитси мене... шо коли вон смог Цмоку главу с одного маху отсечь, то вернёхонько и тобе не повжалеить.
  - Цыц...- шумнул на парня Сеслав, услыхав аки глас того повысилси, и вон ужось не шептал, а почитай гикал.- Тихонько Крас.
  Ащё несколько ступеней уверх и путники вуказалися на макушке бугра. Снизу невидимый, днесь пред ними выступал почти плоский, округлогу виду пятачок из того же чёрмного онихия, небольшой тако... може косовой сажени у длину и ширшину. У серёдке того пятачка находилася четырёхугольная дыра.
  
   Глава двадцать восьмая.
   Тудыличи у лазейку.
   Когды странники усе ступили на эвонтов гладкий пятачок, и, подойдя к чудной бреше, заглянули у неё, то увидели глубоку впадину, уходящу отвесно униз, теряющуюся у чёрноте, точно выступающей с под низу землюшки.
  - И какова ж глубина... ейной лазейки?- поспрашал Сеслав у Лихорадки.
  Вон медленно опустилси на присядки, а опосля встал на колени, бережно пристраивая на каменно полотно пятачка ножны с мячом, и склонившись над дырой, воззрилси углубь той впадины- лазейки, да протянув руку впредь ощупал откосые стены. Робята, меж тем, стоючи сторонь, беспокойно глазели на воина, изучающего лазейку.
  - Слышь, Ворогуха,- вельми тихочко обратилси Сеслав наново к лихоманке.- Глубина евойной впадины какова?
  - Глубокось... ой... каков вон глубоконький,- скрыпнула у ответ Лиходейка.
  - Прядётси обмотать у стана вярёвку,- молвил Крас и также як Сеслав вопустившись на колени, нависнув над лазейкой, попыталси приметить дно ейно,- И начнёшь нас спускать... спервоначалу мене, а засим Борюшу... а може Борюшеньку и не надь... сам найду.
  - Не-а... хи...хи...хи... не надёшь... николи,- встряла у каляканья парня Воргуха, неспешно помахивая крылами и морща свое препротивное лико.- Без мене николиже не надёшь.
  - Луче... луче... тудыличь пойду я,- загутарил было Сеслав, токмо егось перьбили.
  Эвонто содеял Крас, вон подалси станом назадь, вуселси на пригнуты к каменному пяточку ноги и взглянув на старшего воина, скузал:
  - Тобе я нивкак не вудержу... ужось ты больно тяжёл,- Сеслав попыталси чавой-то возразить, токась парень спешно добавил,- и таче у мене меч... А вон знашь какой силой зачурованной вобладаить... Ты ж пождёшь ны тутась... и ежели мы к следующему вечёру ня вернёмси...
  - Вярнёмси,- тяперича вступил у разговор, доселе молчавший, Борила и присел на корточки, чуток наклонившись над впадиной, да потянув следом за собой порывисто затрепетавшу крылами старушенцию. - Вижу я вона не дюже глубока... у долу на вроде каменистого дна, почитай с такого ж голыша як и туто-ва... Да, ты, дядька Сеслав не тревожьси у мене ж на пальце Ворогуха... я её, коль чё не втак, Асурам Подземного мира перьдарю... Ужось вони рады будуть её своим прислужникам вутдать.
  - Ву мене ничавось неть тако, абы могло вусладить прислужников ихнях... ни вжира... ни вмясца... окромя мнимости ни чё ни есть,- суетливо пробалякала Лиходейка и резво махнув крылами дерганулася у сторону, судя по сему, жаждая порвать сдерживающий её волосок и вупорхнуть.
  - Вже одно твово имячко у них вызовить отраду,- осклабившись, поддержал мальчика Крас, и, поднявшись у полный рост, отряхнул штанины да принялси сымать с собе туло, лук, котомку вукладывая усё в одно место, ноли на краю евонтого ровного пятачка.
  Следом за Красом на ноги подалси Сеслав, да як же начал скидывать с собе обременительны для спускания вечи и класть их обок с одёжей и оружием парня.
  - Борюша,- вобратилси он к мальцу, расснуровывая охабень и кивая на свову котомку.- Добудь оттедась мяса да хлебца и пожамкай. Вцелый день голоден был... да ищё не ведомо внегда поишь.
  Борила вуслыхав повеление воина, по ту пору разглядывающий редкостну таку лазейку, абие пробудилси, и воторвав взгляд от ямы, востав с присядок, неторопливо отступил от неё назадь.
  Всё также медленно, можеть чё обдумываючи, мальчик подошёл к лежащим вещам и вопустившись подле на корточки, придвинул к собе котомку воина, да начал правыми пальцами развязывать не туги узлы. Кадысь унезапно, парящая недалече, Ворогуха порывчато махнула крылами да дёрнулась у бочину, верно мечтаючи воторвать ножонку от волоска. Да токмо отрок, водним глазком приглядывая за ентой лживой старушенцией, узрел то дёрганье, и вуспел схватить левыми пальцами у ту злобну козявку за тонку ручонку. Крепенько сжав паутинну рученьку втак, шо Лиходейка еле слышно вобидчиво запищала, и немедля перьстала трепыхатьси, малец подтянул её к собе. Лихоманка, ураз развернувши у направлении мальчонки свово злобно-скукоженное личико и свяркнув у негось красным светом очей, верезгливо произнесла:
  -Чёй-то ты мене сице прибольно вухватил... Ручонку могёшь вуторвать.
  - Оно можеть и ладненько будеть... её воторвать... Занеже у то ты заслужила,- ответствовал мальчик, и, развязав наконец-то узел, раскрыл котомку да принялси шарить рукой у ейных нутрях у поисках завёрнутой в ручник итьбы.- Ты, чё...,- продолжил он гутарить,- мерекаешь, я не замечаю, як ты сё времечко ноженькой своею дёргаешь, жаждая волосок разорвать. У, да... токмо у тя ничавось, ни выйдеть... поелику я за тобой наблюдаю... и непряменно за крыло аль ножку вухвачу. Так, шо ты там не трепыхайси... не вудастьси тобе вупорхнуть от ны, покудова обещанное не всполнишь.
  Крас, каковой стоял осторонь отрока, и также як и Сеслав сымал с себе охабень, аккуратно егось встряхнул, и, распрямив ровнёхонько сложил стопочкой, пристроив ко другим вещам. Засим вон опустилси на присядки подле котомки, и расширив туды доступ, помог найти да вынуть оттедась, мальчишечки, завёрнуту у ручник итьбу. Приняв от Борилы у тот куль, парень пристроил яво на лежащий охабень да развертав, отбрал самый боляхный кусок мясца и последненький ломоть хлебца, перьдав то отроку. Посем вон угостил оставшимся мясом Сеслава, а самый меньший кусок взял собе. Чуток надкусив итьбу, неторопливо прожёвывая холодно мясцо, Крас, взывая к старушенции, изрёк:
  - Оно енто.. оно Борюша прав... Ежели ты Ворогуха чё тако подло придумала так помни... у мене зачурованный меч... Ужось я тобя козявку-лихоманку не пожалею... Луче исполняй чё вубещала и не дрыгайси.
  Борилка взявший хлеб и мяса от парня, высвободил руку старушенции и та выровнявшись и единожды замахав крылами, гневливо глянула на Краса, обдав его светом своих ярко-рдяных очей. Обаче при эвонтом ничегось не ряшилась вутветить, толи испужавшись меча, толи обдумавая каку нову подлость, присущую ейной сущности.
  Про меж тогось, быстро перекусив, отрок запил итьбу, усё ащё леденящей, водицей из кубыни, да поднялси на ноги, потомуй як Сеслав, ужесь упихав положенное ему у роть, достал из котомки верёвку да принялси привязывать ейный конец к свому крепкому сыромятному поясу, при том обмотав его сначала округ стана. Другой же конец ужи воин сбросил у лазейку. Вервь вроде змеюки, тихонько зашуршав, разверталася и пропала у впадине, наскоро достигнув дна.
  Первым у впадину спускалси Крас, а посему он сызнова полез у котомку, вынул из негось ещё водин ручник, да стал разрывать его на четыре равных лоскута. Оными полосами парень вобмотал ладони Борилки и свои, шоб спускатьси по уже було вудобней. Засим Крас достал из котомки кресало, нарочно откованну, изогнуту полосу, да небольшой кремень, и, положив то запазуху, заботливым взором оглядел мальчика да киваючи на охабень, пробалякал:
  - Помочь снять?
  - Не-а я сам,- произнёс малец, принявшись развязывать снуры на шее, крепящий там охабень.
  Крас же двинулси к впадине, крепко вухватив руками верёвку. Подойдя к краю лазейки, вон присел на корточки и повярнувшись к ней спяной, осторожно соскользнул униз. Немедля, лишь тока нырнув у ту впадину, парень вупёрси ногами в стену, и перьступаючи по ней да перехватывая руками ужу, начал вопускатьси кдолу.
  Сеслав стоял наверху, намертво вонзив подошвы сапог у каменно полотно того пяточка и руками вудерживая вервь, обмотанну вкруг пояса, малеша прижимая её ко собе. По-видимому, Крас был до зела тяжёл, занек Сеслав, от рождения будучи смуглолицым, дюже зарделси, лоб евойный покрылси крохами пота. Он кажись и дышал чрез раз, с большим трудом выстаивая на месте. Борила глядючи на таки старания воина, перьстав расснуровывать охабень и поспешив к няму на помощь, поместилси подле и вупершись ногами в поверхность камня, плячом уткнулси у грудь Сеслава. И сразу же ощутил, як воин глубоко вздохнул и ажно махонечко вздрогнул телом, чуть слышно прокалякав:
  - Ут же як тяжёл...,- да легонько засмеялси.
  Прошло чуток времечка и натяжение верёвки ослабло, шарканье подошв о голу стену впадины стихло и далёкий, плохо различимый, глас Краса, вылетевший из глубин лазейки, пояснил:
  - Усё... я унизу... темнедь страшна... Борюша ну-тка днесь ты...
  Мальчик у тот же морг отошёл от Сеслава, каковой от натуги приобрёл прямо-таки кумачный цвет и обильно, несмотря на вечерню прохладу, покрылси ситочными капелями воды.
  - Ты... покамест...,- надсадно задышав, произнёс воин, многажды прерываяся в речи.- Покамест охабень... сыми... а... я отдышуся,- да враз опустилси на присядки, став ладонями вутирать мокро лицо.
  Неспешно принявшись за прерванно занятие, Борила напоследях расснуровал узлы и снял с собе охабень, стараяся при энтом, проёмом рукава, не задеть Лихорадку, али втакой тонкий волосок. Ворогуха почемуй-то, плавно взмахивая крылами, нонече не хотела вулетать, кажись точно чавой-то худо задумав, и даже помогла отроку, выпорхнув у там иде було ему надобней. Наскоро свернув охабень, мальчишечка пристроил его посторонь вещей Сеслава и Краса. А ужесь таче оправил на собе рубаху, пояс и полосы ручника, обернутые на ладонях, и тогды подошёл к краю ямищи.
  Сеслав абие встал с корточек, чуточку отойдя от кумачного цвету и приобретя положенный от предков смугловатенький вид. На лицо его вярнулось довольно выражение и вон наново обозрев мальчонку, расплывшись у улыбке, заметил, обращаясь к витающей обок левой руки Лиходейки:
  - Ты... Ворогуха ему не мяшай лезть, а то...
  - А чё...чё тось?- вызывающе-нагло пискнула лихоманка и выкатила у сторону воина свои чёрны крохотульки глазиков.
  - А тось...,- передразнивая её то писклявый, а то скрыпучий голосок, молвил Борилка да вухвативши правой и левой руками ужу потянул волоском на собе старушенцию.- А тось... я впаду на дно ентой лазейки, да вшибанусь о каменья... И тогды вылетють из мене таки жёлты бчёлки... сёрдитые... сёрдитые, до зела не любящие сяких злобных скверн и вопьютси у твово хлипко тельце... И вжесь тобе тады не поздоровитси.
  - Чавось,- протянула Ворогуха, и недоверчиво посотрела на отрока сице, шо ейны очи увеличившись заняли почитай большу часть её морщинистой мордашки.
  - А чё слыхивала,- вутветствовал малец, поражаясь такой ширшине глаз лихоманки и не жёлая балабонить больче о зачурованных бчёлках.
  Он сделал пару шажочкев и приблизилси к меже лазейки, да вопустившись на присядки, низринувшись униз, резво перьхватываясь руками по верёвке и перьставляя ноги по стене, направилси к Красу.
  Парень оказалси правым, унутри впадины витала непроглядна темень. Ащё у начале свово спуска отрок видел почитай сине небо с блёкло-алыми полосами закатывающего солнышка на нём.
  Обаче по мере продвижения к долу полосы те стали гаснуть, а небо наполнилось радужной синевой, засим и вовсе казало какой-то иссиня-чорный цвет, на коем стали проглядывать неблизкие светящиеся звёздочки, чуть зримо мерцающие.
  Витающая сторонь руки мальчика Лихорадка лишь плавно взмахивала крылами, не мешаючи ему спускатьси. А ночь, промаж того, поглотила день... И у там... у небесной выси Асур Ра уступил место Богу Дыю, каковой своим густо-чёрным охабнем вукутал и небушко, и сам Бел Свет. Тяперича, Асур ночного неба, сквозил у энтой мглистости проверяючи усем ли тямно. Вон примечал грады, деревеньки... созерцал леса, взгорья, пожни, няши, моря и реки. Вон был засегда у труде, оно як ноченькой, живущим у Бел Свете, принято кочемарить. И в тогды як Дый проверял врученное ему Родом, мальчик, спускающийся по уже у лазейке, ощутил, шо Ворогуха ослабила натяжение волоска.... На како-то мгновение ему даже почудилось... она оторвалася и вулетела.
  Одначе Лиходейка была здеся, зане нежданно она резко дёрнула на собе волосок... раз... другой... втретий... погодя сызнова замерла. По-видимому, сила Ясуней не давала возможности ентовой скверне порвать путы. Прошло сувсем немногось времечка и старушенция засияла каким-то голубовато-белым светом... таким як поблескивает у лунную ноченьку, токася выпавший на оземь снег. Блистали, переливаяся у тем светом, не токмо ручки да ножки Ворогухи, но и вся вона сице сияла... и тельце ейно, и головёшка, и оба крылышка. Лихорадка подлетела к лицу мальчика, и, заглянув в зелёные с карими брызгами глаза, вперилася у них своими красно-рдяными очами, да тяхонько вопросила, и нынече глас её ни звучал, ни скрыпуче, ни пискляво, а был гулко-хриплым, отдаваяся пронзительным скрежетом в ушах мальца:
  - А кудыкась вы йдёте? Чавось тутась выщите?
  - Вот я чичас як дуну на тя,- сёрдито ответил мальчонка и мгновенно выполнил свову угрозу, дунув прямо в злобны очи лихоманки, отчавось старушенция прикрыла глазёнки, потушив у них рдяность, а лево крыло ейно пошлось махать не в лад с правым.- Дуну... и ты перьстанешь мене глаза сляпить... Ишь, ты,- Борилка порывисто вздохнул, и почувствовал, аки крепки руки Краса обхватив стан, поддержали егось. Мальчик отпустил вервь, да чрез морг стоял на полу, раздражённо произнося,- ишь ты... вызнаёть вона усё.
  - Чё вызнаёть?- перьспросил Крас, оправляя на себе рубаху.
  - Ня чё...ня чё ня вызнаю,- поспешно откликнулася Ворогуха и ищё живее засвятилася втак, шо отрок даже не смог разглядеть лица парня.
  - Эт... добре, шо ня чё не вызнаёшь... а тока блескаишь,- прогутарил Крас, да вздёрнув главу выспрь, вустремил тудыличе лицо и крикнул старшому воину,- Сеслав! Борюша тутась... унязу... спусти тяперь нам светочи.
  - Угусь!..- долетело сверху и звучно отозвалось эхом от стен.
  И покудась верёвка подымалась увысь, Борилка обозрел усё окрестъ собе, вертая леву руку по кругу, шоб Ворогуха могла осветить стены. У та впадина, идеже вони находилися, имела четырёхугольный вид, в ней зрелись такие же гладки стены и пол, ово ли чёрного, ово ли синего цвету, шо и на макушке. Стены отвесно входили у пол и не було в них ни проёмов, ни дверей, ни окошек. И токмо у одной из вэнтих стен виднелси, почитай у самого полу, небольшой лаз, такой у который окромя мальца никтось не мог б влезть. Лазейка имела усё такой же четырёхугольный вид, и кадысь Борила присев, протянул у него леву руку, то освещающая глубины впадины Лихорадка, поневоле ведомая своими путами влетев у нягось, казала стены, тока уходящи униз не отвесно, а под косым вуглом. Из лазейки на мальчонку дохнуло теплотой, вже будто там... у приглубости подземного мира ктой-то жарко истопил печь.
  
  
   Глава двадцать девятая.
   Злобна скверна и ясны бчёлки.
   - И чавось тама?- спросил Крас, который то глядел увыспрь следя за спуском вечей, то зекал на действа отрока.
  - В там ащё лазейка,- ответствовал Борила, и, вынув из впадины руку, вкупе с Лиходейкой, поднялси с присядок, разогнув спину.- Тобе не пролезть... да и мене тоже будет тяжко тудыли спускатьси... Вельми там крутой спуск... прядётси тобе меня на уже опущать.
  - Неть... овый ты не полезешь,- покачал вутрицательно головой парень и зане свёрху ко нему съехала котомка со светочами, и уложенными охабнями, принялси сымать её, развязывая узлы.
  - Тавды... тавды Гуша помрёть,- еле слышно произнёс малец, и горестно вздохнул не смеючи молвить про Быляту.- Ты ж понимашь лезть усё равно надобно... Спуск крутой, дна не видать... Будёшь дёржать... я ж полезу... коли чавось не так, гикну те... ты мяне ураз вытащишь.
  - Неть,- наново несогласно пробалякал Крас, да вотпустив отвязанну верёвку склонилси, вукладывая на пол котомку.
  - Чаво неть... чаво...,- гневливо выдохнул мальчонка, и, задрав главу, посотрел у чёрный проём дыры, с призывно мерцающими у нём масенькими звёздочкам, да прогамил,- дядька Сеслав, скинь ужу... Туто-ва ащё водна лазейка... лезть прядётси по верёвке.
  - Ладненько,- раскатисто долетел до них говор воина, и зычно заухала уся впадина, от стен оной словно отскочило то словечко.
  - Полезу я,- отметил Крас, споймав брошенный к няму конец верёвки.
  - Я тобе не удержу,- загутарил мальчик и протянув праву руку увысь положил её на плечо парня, и не шибко егось сдавил.- Крас, у мене ж сила имаитси... ты ж про то ведаешь... И сила та от Ясуней... да нешто Асуры Подземного мира тогось не взвидят... Да-к и таче... ты усё равно в таку щель не пропихнешьси... я и то со трудом, а ты и вовсе николиже... Ежели чё не так пойдёть, я за гикаю,- парень же, беспокойно сматывающий на руке у клубок ужу, понуро покрутил головой, не желая отпущать мальчишечку. Тогды Борила вобратилси к Лиходейки, выспрашивая её,- Ворогуха, иде стрелы Перуновы... далече до них иттить?
  - Не-а... ня далече,- отозвалася лихоманка, и вжесь вовсе ярче засветилася, почитай васильковым светом.- Мянуешь эвонту лазейку, а тамось ужось и пештера, а у ней... у тех стрел Перуновых видямо-нявидимо... у стены натыкано... я тобе покажу...
  - Крас...,- протянул имечко парня Борила, и ищё живее сжал евойно мощно плечо.- Тутась недалече.
  - Не знаю... страшусь за тя...,- молвил тихонько вьюноша и голос евойный слегка дрыгнул, не ведая на чё ряшитси.- Страшуся... оно як ты тудыка спустишься, и чаво с тобой прилучитьси... як..,- парень на миг смолкл, порывисто вздохнул, и ужекась паче твёрдым гласом продолжил,- як я тобе тадысь способлю... Уж коли выбирать... меж тобой и Гушей, то я тобе сберу.
  - Отец-то твойненький...хи...хи...хи,- вдругорядь заскрыпела скверным таким смехом старушенция, и порывисто замахав крылами, обдала робяток спёртым запахом подземелья. - Без ентих стрел тоже ня жилец... не-а... огонь Цмока вмале ягось приберёть... а вопосля и тогось у оного щека вубгорела... Вогонь тот злющий... и в неть... в неть от нягось спасения ни комуся.
  - Як... як сице,- испуганно вскликнул отрок и рука его, съехав с плеча Краса, увпала к низу.
  - Цмок рождён мочью ЧерноБоже,- продолжила свои пояснения Лиходейка, перьмешивая баляканье с неприятным хихиканьем.- И усё чё от нягось родитси... поидаить свётлое... И вогонь тот, вжесь вон не жаркий, сугревающий як у Семаргла... вон хладный, злющий, вон пекельный... Коли ваши соратники не испьют отвару из стрел Перуновых... вусе... вусе вони вугаснуть.... усе... так-то.
  - Слухаешь, Крас,- произнёс мальчишечка, стоило токмо Лихорадке замолкнуть, и, дёрнул увысь руку, осветив ейным васильковым светом лико вьюноши.
  - Слухаю,- прошептал тот в ответ и томительно вздохнул.- Обаче окромя тябе...- Крас сызнова умолк, и, кивнув главой у сторону шелестящей крылами старушенции, вельми внимательно вслушивающуюся у разговор робят, отметил,- ты для мене дороже.
  - Со мной усё будять ладненько,- балабонил успокоительно отрок, и веря у благоприятность исхода тогось чё наметил, вулыбнулси.- Я жо тобе сказывал...Озем и Сумерла вони ж от Ясуней... вони ураз заметят, шо мене вухраняеть знак Велеса... Ня вубидят они... никак у то неможно, забидеть подручника Велеса, мяне значить... А ежели Ворогуха ня брешить и огнь Цмока и упрямь могёть вбить дядек Быляту и Сома... як тады нам?
  -Вубъёть...вубъёть,- вклинилась у баляканья Лихорадка, и яростно закивала своей головёшкой да сице, шо у тот же миг затрепыхались ейны паутинные ноженьки и рученьки.- Вон... вэнтов вогонь зачурованный... у нём кады б вы ведали чавось заключяно... усё.. усё злобство и хмарь Пекла... вон их убъёт... у то без сумления.
  - Цыц,- прикрикнул на старушенцию парень.
  Да тут же дунул ей прямо у мордашку, отчавось лихоманка вельми сильно сморщилась, мгновенно схоронив у мельчайших бороздах свои глазёнки, кыи в энтов раз горели почитай багряным светом. Крас како-то времечко стоял молча, судя по сему раздумывая чавось предпринять, вон хмурил свой лоб, подымая увыспрь высоко посаженны, мохнаты брови, а опосля сызнова муторно вздохнув начал медленно кряпить ужу к свому поясу, як и Сеслав обмотав егось округ стана, да сымать с собе ножны с мячом.
  - Борюша... соделаем утак,- обратилси он к мальцу, кады пристроил меч на полу, обок котомки со светочами, туды ж уложив и кресало с кремнем, да обхватив собе верёвкой.- Я скину удол... у впадину значить ужу и ты по ней зачнёшь лезть... да сам поглядишь смогу ль я тудысь пробитьси.
  - Лазейка вузка... у тобе плечи не пройдуть,- пробачил Борила, довольный тем, шо парень усё ж согласилси егось вотпустить.
  - Оно можеть токмо туто-ва... по первому вона узка, а там... там... дальче раздастси,- пояснил парень, и без промедления присел на корточки, да киданул у лазейку иной конец ужи.
  Лягохонько зашуршав по камянной стеночке вуползла кудыличе-то униз вярёвка, вжесь то была не вобычна ужа, а змея-ужак, прислужник подземных Богов. Боренька скумекав, шо Крас до зела за нягось трявожитьси, присев подле парня, и заглядываючи у впадину, протянул тудыкась леву руку с лихоманкой, да озарив ейным светом стены, прогутарил:
  - Добре коли вон раздастси и ты смогёшь у нягось пройти, я те о том гамлю.
  - Сице и сговоримси,- обрадованно шепнул Крас, словно сымая с душеньки тяжкий груз, и кивнул отроку главой.
  И тады ж мальчоночка приблизилси к впадине уплотную, а вьюноша, напоследях потрепав евось по разлохмаченным светло-пошеничным волосьям, поднялси. И встав у полный рость, вупёрси, для крепости, подошвами сапог у гладь пола, руки ж плотно прижав ко стенам. Обхватив ужу ручонками, обёрнутыми у лоскутки ручника, малец, слез у лазейку, вытянув уперёдь ноги да на немногось съехал по проёму униз. Тяперя, впадина, по оной на спине сползал мальчишечка, была втак узка, шо евойны плечи касалися стен, а кожа вукрываемая холстом рубахи вощущала гладкость камня, вельми прохладного. Мелькающая пред очами Лиходейка, лишь Борила углубилси у лазейке, стала святитьси вяще тускло, словно ускорости собираяся совершенно погаснуть. Мальчику усё времечко приходилось вудерживатьси на верви намертво цепляяся за неё руками, оно як лаз был дюже крут.
  - Ты... як?- услыхал он голос Краса, спустившись ащё покудова недалече.
  - Ладненько... усё ладно... токмо узко тутася,- немедля откликнулси мальчуган, продолжая свой спуск удолу.
  Вскоре угол склона стал более отвесным и оттедась, с под ног, которые загораживали усю видимость, не давая возможности углядеть чавой-то там, дохнуло на негось тёплым духом, нонече не жаром, а лишь тяплом. Борилка чуточку прибавил ходу, при ентом начав вупиратьси коленями у стену супротив няго, когды вжелал вутдохнуть и вотдышатьси. Мрачность впадины и тусклость глубоватого свечения исходящая от лихоманки не вдавала ясности из чаво эвонти стены сработаны, токась вощущалось, шо вони каменны и ровно-гладенькие. Вдругорядь, замерев сице на месте, лёжучи на спине и вуткнувши колени у стены, отрок узрел пред своим ликом Ворогуху, оная заглянув у егойны очи, тихонько проскрыпела:
  - Так... кудыличи вы йдёте?
  - Пшла... козявка противна,- произнёс мальчонка и резко выдохнув, продолжил свой спуск.
  - Ты, чавось,- отметила Лихорадка, усё ащё трепыхая крылами, ноли касаяся их мнимой лёгкостью кожи лица мальчугана.- Думашь я не зрю знака Велеса на тобе?... Зрю... зрю... и ничавошеньки я не пужаюся... ничаво... ни твово Ёжа, ни кротов, ни вужей... Я ж Лиходейка, дочура я Мары и ЧерноБоже... менё ни чё вубить не могёть... ни чё... Вокромя Ясуней... Крышни, Велеса, Перуна... у них сила ву та... ву та... божеская есть... Вони могуть со мной справитси... вони, ня вы...- Старушенция замолчала, пыхнула у сторону мальчика рдяными глазами, да хихикнув, добавила,- а вы для мяне не встрашны... Вы для мене ни чё ни взначите... Вжелала я токмо выяснить кудыли вы йдёте... вот и повела вас сюды... А туто-ва отродяся стрел Перуновых не було... отродяся... от то я усё выдумала, абы прознать... прознать... вызнать.
  - Чаво?- взволнованно поспрашал Борила и перьстав сползать по лазейке удол, остолбяневши да вупершись у стену коленами, выззарилси на лихоманку.
  - А чё слыхивал... чё слыхивал... хи...хи...хи..,- пропищала Лихорадка, и волосня ейна, долгая, блёкло-серогу цвету, засвятилася васильковым светом.- Тутася отродяся стрел Перуновых не було... И ваш болестный какова я цилувала и у те двое коих Цмок вугнём ожог сдохнуть... да тудыличи им и торенка... А ты... ты, тако препротивный мальчишка исполошилси... попал упросак... Тяперича схватють тобе прислужники Оземы и Сумерлы да сожруть и николи не узришь ты Богов, и не смогуть вони пособить... не дойдёшь ты до них, занеже ихни чертоги вельми отседова долече... А вужи, кроты и грибы у эвонтих подземельях трудятси и проглотють тобе, аки токмо ты к ним сползёшь... ни воставив, ни ручек, ни знака Велеса... Сице, ежели вжелаешь с жизтью не расстатьси чичас же гутарь мяне куды вы йдёте... Куды?...Куды?..- сувсем ужо злобно закликала Ворогуха и нанова глас её стал гулко-хриплым, отдаваяся пронзительным скрежетом и граем в ушах отрока, а глазищи ейны увеличившись попеременно засверкали то кумачным, а то чёрным светом.
  - Ах, ты!... ах, ты, мерзка подлюка,- сёрдито дохнул мальчонка и не мнее гневливо зекнул очами у лихоманку, мечтаючи прябить яё к стенушке кулаком.- Нуте прям я тобе испужалси... прям я...
  Токмо Лихорадка не далася докалякать мальчику, и перьбивши егось, верезгливо догудела:
  - Да-к тысь чичаса скатишьси удол и безвозвратну ву там сгинешь.
  И покедова Борюша, воткрывши роть, обдумывал чавой-то тако сказать Лихорадке, та унезапно подалася увысь, и, оторвавшись от волоска, свяркнула пред очами отрока слепящим сизо-голубоватым светом, таким ярким, шо тот на чуток сомкнул очи, да отпустивши правой рукой ужу взмахнул ею, надеяся вухватить таку гнусну лихоманку. Да, старушенция у тогось движения вернёхонько вожидала, посему резвенько стуканулася своим, пыхающим светом, тельцом у каменну стену и тась от ентого сияния раздалася надвое, образовав у собе глубоку да нешироку щёлочку. Ворогуха злобствующе хихикнув, сложила купно свои мотыльковые крылушки и вспрыгнула у эвонту расщелину, опустившись на каменну поверхность водной ноженькой. Тут же вона лягонечко качнулася да выпустила из собе мельчайшие сине-зелёные крапинки света, кои брызнули прямо у лико мальчонки секущими кожу льдяными и вострыми крошками мельчайшего камня.
  - Ох! - вскликнул от нежданности и боли отрок, почуяв як те остры каменья воткнулися ему у кожу щёк, лба и ано губ.
  А злокозненная Воргуха, обдав мальца вэнтими осколками, у тот же морг исчезла, потухнув, будто вутрення звёздочка у небесной тверди, да сообща с ней пропала и щёлочка, и сизо-голубой свет. Токась продолжала святиться, едва видимая бледно-голубовата, паутинна ноженька потерянная Лихорадкой при побеге, дотоль привязанная волоском к пальцу мальчишечки.
  - Эй...эй... ты....козявка,- прошептал Борила, и схватилси правой рукой за ужу, вощущая як от натуги заболела лева, продолжающая у то всё времечко крепко вудерживать евойно тело почитай на весу.- Чаво ж днесь делати? Чаво ж?..- смятенно вопросил вон, обращаяся к энтой кружащей окрестъ няго хмаре.
  Но унезапно из посечённых вострыми каменьями засечек на лице начали течь машенькие капли юшки, оные не мешкая оборачивалися у жёлтяньких бчёлок. Мальчик чувствовал аки усё больше да больше вытякаеть из у тех ссадин капель крови, и зрел як пред егось очами зажужжали несколько крохотных бчёлок... Прошло маленечко время и к у тем нескольким добавилося ащё десятка два... Апосля сызнова два, и вот ужось висела пред глазьми отрока небольша стайка бчёлок. Засим юшка свярнулася перьстав вытекать из засечек, боль пропала, по-видимому, ссадины на коже затянулися.
  Бчёлки тихочко жужжа сблизилися у плотную друг к дружке, воброзавав тесный рой, и точно повысив звучание, зычно загудели. Послышалося како-то чудное слитное рокотанье, будто застучали у бубен... при ентом всяк миг увеличивая силу вудара. Скоро у то ужось стучал не бубен, а словно загромыхали раскаты весеннего грома... и вдруг бчёлки ещё прытче сгустилися у своей стайке, кажися сжавшись у маленький, с кулак, клубочек и вобернулися у горящее ярко-златым светом воблачко. И тады ж рокотание стихло, а клубочек- облачко двинулось униз, вжесь освещая путь да призывая отрока спускатьси следом за ним.
  - Иде... чавося....,- долётел, оттедася... сверху, тихим эхом глас Краса.
  - Туто-ва... туто-ва... усё добре,- торопливо откликнулси мальчишечка, разумея беспокойство парня, и не сига не колеблясь, продолжил свово движенье по лазейке.
  Слезаючи по уже униз, вон усё продолжал ослонятьси спиной на каменну стену, иной раз помагаючи собе и ногами. Немного погодя впадина накрянилася утак шибко, чё Борилкина спина заскользила по гладкости камня, а ужотко подуставши руки, поехали услед за телом и ножищами. Меж тем лазейка сё сильней и сильней клонилася, собираясь стать верно и вовсе откосой. Съезжая у тудыличи, к подземелью, про которое балякала Лихорадка, малец успел заметить, благодаря сиянию бчёлок, шо стены, мелькающие пред глазьми, как-то до зела ярко блистают... переливаяся, точно отражая златость воблачка.
  Проехав на спине, недолго времечко, он узрел, як впадинка расширилася, и крепки плечи мальчика почитай перьстали задевать стены. А чуток попозжа ноги Борюши соскользнули униз, и усё тело выскочило из лаза да повисло на евойном краю, оно як у последне мгновение вон крепче зажал у ладонях вервь и ву тем самым остановил свово движение. Ноне отрок находилси у широкой, полутёмной пештере, повиснув на уже на вытянутых руках. Склонив главу, мальчишечка посотрел на пол, до какового было не больче маховой сажени, да не в силах так вёсеть, вотпустил ужу и сиганул униз, приземлившись ножищами прямохонько на каменну гладь пола. Облачко, плавно слётев следом за мальчишечкой, нависло малёхо правее евось головы, и вельми лучисто вспыхнув, вдругорядь лягохонько зажужжало.
  А пред Борилкой воткрылася уходяща управо и улево каменно-земляная печера, толи копанная кем-то и кады-то, толи рождённа таковой. Воздух у эвонтой печоре был дюже тёплым, можеть ано жарким, вроде як мальчишечка вуказалси у пожни знойным липенским дяньком. Чудны стены у ней имели какой-то полосчатый вид, ента полосчатость расслаившись на две глубоки борозды иссекала удоль и поперёк обе стяны. Из у тех прорех выглядывали остры края тёмных каменьев и кривых валунов. У неких местах смотрелися каки-то дивные перьходы слоёв, иде цвет менялси от серого до почитай чёрногу, от алого до зелёного, а тоненькие чешуйки каменьев, будто змеина кожа, переливалися паче светлыми цветами. Чарующие узоры на таких каменьях живописали чёрны жернова на белом полотне, аль на травяном болотные, точно порубленны полосы. И вязде на стенах та слоистость казала камни, оные распадалися на тонки лучи. Огромны пятна, иных цветов вяще тёмных аль наобороть светлых, украшали высокий свод пештеры, а у тех местах идеже стены перьходили у потолок зрились покатые складки, схожие с прибрежными, изогнутыми волнами, выходящими на чевруй. Сам же свод пештеры был порезан мельчайшими бороздами, напоминавшими морщинисто лико, покинувшей Борилы, злобной Лихорадки.
  Цвет стен особлива менялси от сближения со светом бчёлок и становилси паче светлым всяк раз, кады те волшебны создания подлетали к ним... Казуя то жёлто-зеленоватый, то серо-дымчатый, то ноли белый цвет. Бывало камень даже блистал, у нём веско вспыхивали мельчайшие синие, белые да рдяные искорки, а зыркающие своими кривенькими боками, из изломов, валуны пыхали лучистым златым отливом.
  Пол у печере был каменным и радужнозелёным, вон обладал кавким-то жирным блеском, словно егось натёрли маслом аль салом, а посему малешенька перельвалси. Чудилось, вон мягок на ощупь и кое-идесь также был схож с чешуёй змяи. Несмотря на витающую кругом мрачность в пештере не было тямно, там было сумрачно... Казалось сероватый, будто б парящий свет исходит из самих вэнтовых стен... ово ли от у тех широких полос, ово ли от тонких лучей, ово ли от разнообразных узоров, а може от самих кривых валунов. Одначе и при таких сумерках прекрасно разглядывались энти бесподобно изумительные красоты, вызвавшие в отроке восхищение сице, шо вон застыл на месте с любопытством осматривая печеру.
  - Оу...оу...,- послухалось из лазейки, откедова днесь выглядывала висящая почти до полу ужа, верно у то кричал Крас, волнуяся за мальца.
  Борила беспокойно воглянулси, не ведая як предупредить парня, шо с ним усё ладно, а опосля глянув на светящееся обок воблачко, молвил:
  - Бчёлки... водна бчёлка лёти до Красу... перьдай, шо у меня усё добре.
  От воблачка, без промедлению, отделилася такусенькая малюсенькая капелька жёлтогу света, тихочко зажужжав, она приблизилася к устам мальчонки... така прозрачно-желтоватая... и едва коснувшись верхней губёнки, зависла над приоткрытым ртом, ожидаючи повеления.
  - Усё...усё у мяне добре... Жди мене, я вмале вярнуся. Некуды не уходи,- шепнул у той капле отрок.
  И тадыличе капля света светозарна вспыхнув обярнулася бчёлкой и абие воспорив увысь, исчезла у лазейке. Борила, меж тем, продолжал стоять, обдумывая куды-кось тяперича йтить, понимая водно, шо нонече от егось выбора зависеть жизть Гуши, да дядек Быляты и Сома, не смея не то, абы повернуть вспять, но пужаясь избрать не верну стёженьку- управо аль улево.
  Наконец вон поднял леву руку, и, разглядев висящу на ней тонюсеньку ножку подлой Ворогухи креплённой к евойному пальцу волоском, сдёрнув, скинул её на пол. Засим снял с ладоней ручники и скрутив их, поклал на пол под верёвкой. Да порядив ходють уперёдь, то есть на право, у надежде найти тамась прислужников Озема и Сумерлы, и, казав им знак Велеса, просить отвесть егось до Богов, двинулси тудыкась, а сказочно-ясное воблачко полятело осторонь освещая вэнтов пречудный Подземный мир.
  
   Глава тридцатая.
   Грибы.
  Борила шёл медленно, созерцая энту боляхну печеру. Николиже мальчик не помышлял, шо унутри землюшка-матушка может быть такой чарующей и чудной. Стены и свод, до коего было неможно достать рукой, поражали дивной игрой цвета. Та печора у ширшину была не меньче десяти шажочкев, у то отрок померил, пройдяся от стенки до стеночки и верно таку ж имела и вышину.
  Блики ярого жёлтогу сияния воблачка отражалися то у одной стяне, то у другой какими-то лучистыми брызгами света от глубого до синегу, от златого до багряного, от лазурного до синевато-зелёного. По мере ходьбы, у печере становилася усё тяплее и тяплее так, шо на лбу мальчонки выступили капельки пота, а тишина правящая туто-ва былась таковой, шо слухалось жужжание клубка бчёлок и Борилкина поступь.
  Пештера не всё время шла ровненько, а имела круты повороты. Два раз сице свярнув вона пошла нямногось наклонней, словно Борила стал спускатьси кудый-то углубину оземи. Впреди зрелси ещё водин сгиб и тоже направо. Стоило мальцу подойти ко няму ближее як он увидал, выходящу из тогось изгиба, каку-то яркость света, точно за тем своротом печора была озаряема. И упрямь, токмо отрок свярнул направо описав небольшой круг, як пред евойными очами открылася иная пештера.
  У то гляделася поширше и повыше печера, стены и свод у ней имели чешуйчато-слоистый вид, а цвета на ней чередовалися от почитай тёмно-зелёного до чёрногу. Посторонь правой стяны протекал тонким ручейком горящий рдяным светом поток, у котором полыхал жёлто-кумачовый вогонь. Пламя выбрасывало увыспрь коротки и вузки полыхающе лоскутки, по усей поверхности ручейка, выпускало из собе мельчайши багряны искорки и вельми легохонько шипело.
  " Эвонто юшка землицы",- повдумал про собе мальчишечка, перво-наперво бросив взгляд на горящий источник огня.
  Опосля вон облюбовал осеняемую ентим пляшущим светом вогня печеру. И в витающем свете лицезрел ражие валуны бурого цвета, кажущих обличие людей, тока дюже могутных и у росте, и у мощи. На оных валунах просматривалося выпукло изображение образов воинов с легко угадывающимися чертами ликов, с крепкими телами, ногами и с мячами, сжимаемыми у руках. У воинов были гладки тела почти орехового цвету, а руки и ноги гляделися вяще тёмными. Оченно чудна глава имела вудлинюный квёрху вид, завершаяся покатостью, словно копна сена. Серебристым светом блистали широки мечи, сжимаемый у правой руке. Лица тех каменных людей были дюже чётко прорезаны так, шо лягко зекалось у там и нос, и уста, и прикрыты веками очи. Зыркнув глазьми на те дюжие каменья Борила ажно! вздрогнул, занеже показалося ему воины жёвые, лишь на миг сомкнули вони очи, може для сна.
  Воины-каменья поместилися слева у пештере повдоль стяны супротив горящего ручейка, а у серёдке меж них находилси здоровенный валун. Вон являл токмо водну главу, не токася без рук, ног, тела, но ано и без шеи. На энтовой главе поблескивая златым светом, неподвижно замерли каменны волосья, на круглом лице поместилси большой с обрубленным кончиком нос. Чуток обвислые, полноваты губы и проходящие над ними тонко иссеченные вусы, да два здоровущих ока прикрытые веками также не двигалися. Сама глава-камень была коричногу цвету, а усы и борода, оная касалася пола, златистого. Энтова голова также чудилась живой, ужотко сице явственно на ней проступала кажна чёрточка, кажный изгиб, и даже от уголков глаз расходилися у разны стороны по три лучика морщинок. Высокий, вжесь потрескавшийся, лоб был покрыт бороздами-морщинами, а златы брови точно изрубленны короткими каменными волосьями. Вудивлённо вуставившись на ту голову, Борюша долзе её рассматривал, зане дюже ему показалось знамым енто лико, точно много раз виденным... тока не ведомо идей-то... и кады-тось.
  Обаче не токмо огромна глава, окаменелые воины и горящий ручей потрясли мальчика, но и те вобитали кыи у энтой пештере легошенько ходили, вубираючи с пола осыпавшиеся со своду, аль со стен тончайши каменны чешуйки, да пылинки. Вони протирали какими-то лоскутками али масенькими связанными во едино мятёлками, вукреплёнными на длинных, толстых кольях каменных воинов, да копошилися близ горящёго ручейка. Энтими работами занималися самы настоящи грибы... Грибы- прислужники Асуров Подземного мира Озема и Сумерлы.
  Тока то были не маненькие грибочки, каковые сбирал Боренька у необъятном краснолесье окружавшем их земли, а боляхные таки, почитай достающие мальцу до пояса, в них было ня меньче двадцати вершков... ня меньче, а можеть и больче тогось. У ентих, будто вышедших из како бероского предания, грибов, по виду напоминавших мухоморы, на белой, иль чуть сероватой ножке находилася ярко-красная або коричная у белу крапинку шляпища локтя два у ширшину. Ножка гриба, уплоть до схожей с воротом тонкой белой кожицы, служила им ликом на котором поместилися два чёрных глазка, кривенький, короткий сучок наспех впихнутый заместа носа, да кругла дырочка-роть. Сама ж кожица, словно прихваченная с двух сторонок нитями, была коловидной и оттедась отходили две пузатые, як бочоночки, толсты ручонки, покрытые бурыми пятнами у основания, кои прям аки у людей раздавались, образовывая по четыре пальца. Две ноженьки, тех прислужников Асуров, выходили прямёхонеко с под вороту гриба и книзу расширяясь зрелися паче могутными, чем свёрху. Потешно, сице прохаживаясь подле валунов грибы перьставляли свои долги, по сравнению су всем востальным телом, ноги и помахивали бочонками- ручишками.
  У серёдке пештеры пол словно был вустлан гладкими каменьями, отражающими и вспыхивающие блики огня, и перьливающиеся цвета стен, свода, чудливо при том мерцающие светом. И, по первому, Борюше показалось, шо пред ним не каменный пол, а ровна гладь озерца, утак в нём сияло усё находящееся у печоре. Обаче приглядевшись мальчик спонял, шо то просто такой изумительный голыш, доселе николи им не зримый.
  Пештера была здоровенной, однакось зекая её вон скумекал, шо это лишь водна из горниц, из оной виделси выход схожий с тем по которому вон сюды прибыл. И вон, ентов выход, расположилси супротив входу. Осторонь тогось неширокогу, округлогу проёму поместилося несколько маленьких сноповозок, у которые взамест коней были впряжены большущие, ростом почти с волка, жирны кроты.
  У те животинки спокойненько лёживали на полу, их чорны блестяще шубейки поблёскивали масенькими белыми аль зелёными крапинками. Свои головы, с туповатыми мордами, вони поклали на чуть розоватые лапы, оканчивающиеся мощными, будто обрубленными когтями, длинными и загнутыми. Здоровенны хвосты, почитай таковой же длинны, шо и сами их тельца, покоились вытянувшись повдоль сноповозок, инде постукивая по полу, усяк раз внегда к ним подходили грибы. Кроты были впряжены у сноповозки як кони, вузда охватывала главу животинки, а у роть были вставлены вудила, к которым кряпилися долги поводья- вожжи. К хомоту кавкой был составлен из двух подвижных клещей, обшитых кожей почти белогу цвету, цаплялися гужи с оглоблями воными кроты и впрягалися у сноповозку. Сами ж сноповозки казалися деревянными со высокими бортами, да имели по чётыре деревянных колеса, при чём ширшина передних была многось меньше, чем задних.
  У пештере было оченно жарко, у то, по-видимому, от плящущего огонька у ручейке, и до зела тихонько. Грибы двигалися по печере бесшумно, не издаваючи ни гула, ни гика, а кроты почивали, и токась урывками до мальчишечки долетал еле слышимый стук хвостов животин об пол.
  Созерцая ентов поразительный подземный мир и чудных созданий, шагнувших точно из баек беросов, отрок нежданно и припомнил одну такову:
  " Былось у то в стародавни времена, тадыкась тока... тока у Бел Свете народилися из росинок беросы.
  Милы да стройны девчинки бероские!
  Храбры да могутны робяты бероские!
  У таки распрекрасны люди повырастали из капелек водицы, шо впала с одёжи Асура Вышни на зелёны травушки.
  Был тадыличи Бел Свет покрыт дубравами нетронутыми... борами да гущами нехоженными... водами не питыми. Жили у тех чащобах духи- русалки, которых кличуть Дубравницами, Сенявами, Русявами, Зеленицами, тела их тонки, прозрачны, казались стволами деревцов, и кажна из них являла собой схожесть с у теми аль иными обитателями леса.
  Дубравницы то вжесь точно дивные млады дубочки и даже в их тёмно-зелёных, ровненьких, долгих волосьях висели с ноготок, полноваты, круглы жёлудочки и дубовые листочки. Русявы казали белу, нежну кожу покрытую тёмными пестринками, а волосы их кудырявые со листками и зелёными серёжаньками, сице напоминали берёзоньку. Сенявы, сохраняли усе хвойны дерева, оттогось их тела походили на лесну красавицу ёлочку, а волосья были покрыты маханьками зелёными хвоинками, да Зеленицы, почитая як деревца ивы або ракиты, с волосами усыпанными серебристо- удлинёнными листаньками, припорошенными нежным белёсым пушком. Плясали те черноглазы девчины- русалки ночами, водили хороводы сберегая своим весельем, чистотой леса, реченьки, озерца, источники, родники, крыницы, ключи, болотца и николи ни старилися, безлетно сухраняя красоту.
  Повзрослевши беросы, оных ростили Вышня и Велес, принялися, по учению Асуров, ублизи тех дубрав и боров возводить свои поселения. Вьюноши крепко сжимая у руках топоры, рубили мощны дерева и ставили срубы, а шоб русалки и иные духи лесов не гневалися на них преподносили им дары от труда свово: хлебушек, мёд, плоды, зярнецо да кашки.
  Однижди вьюноша, величаемый Синеок, шо значить голубоокий, отправилси у зелёну ниву, шоб вознясти дары духам, испросив соизволенья для рубки деревов. Синеок ряшилси обжениться и для жизти нужна ему была избёнка... не больша и не мала, а така, абы у ней семья, у коей будять много деточек, жила довольна. У невясту выбрал вьюноша собе раскрасавицу Велину, чьё имячко звучить як повелительная, ужось у то и прямь девчинка была горда да сильна.
  Синеок пшёл у чернолесье, идеже росли дюжие дубы, за мощь и величие свово прозванные Перуновым древом. К самому рослому и ражему дубу, оный обитал у глубине чистого леска и вжесь будто бы отец оберегал живущие сторонь дерева, и прибыл парень. Поклонилси тому великолепному мамаю- отцу- дереву Синеок да к кореньям евойным положил принесённу требу. Обсудительно, по-хозяйски, оглядел растущи окрестъ тогось дуба дерева и повертавшись двинулси в обратну торенку.
  Обаче пройдя по дубравушке, оттогось дуба, недалечко, вьюноша вуслыхал позадь собя тихий, дявичий смех, тонкий да нежный.. такой, словно то родничок, вышедши из оземи, зажурчал радуяся жизти, красну солнышку и зелёной травушке. Эвонто, вернёхонько, пожаловали к дарам лесны русалки... Парню б уйти поскореючи, абы не трявожить девиц чудных, да ужотко до зела возжелалося ему узреть самодив, которы не комуся из смертных на глаза не кажутся.
  Не мудруствуя лукаво Синеок, повярнул к дубу, да тихонько пробираяся скрезь поросль деревов, двинулси на звуки смеха. Строжася, шёл вьюноша, прячася за стволами деревцов, перьбегаючи от одного ко другому, бывало припадаючи грудью к землюшке, шоб ня быть замечанным. И невдолге достиг той кулиги, идеже рос величественный дуб.
  Спряталси Синеок за стволом одного из деревов, чуточку втак постоял... отдышалси, а вопосля выглянул из-за дуба, да узрел трёх вельми дивных девчинок: Дубравницу, Сеняву и Русяву. У те распрекрасны самодивы вьюнили у лёгком хороводе перьставляючи по зелёной траве-мураве свои, схожие с тонкими младыми стволами деревцов, ноженьки, покачивая округлыми бёдрами, казуя чудные, вжесь налитые полнотой груди. Ясным светом блистали их чёрны очи, да поражали пухлостью и мягкостью алые уста, а густы волосья, будто тонки ветоньки, покрытые нежными зеленоватыми листочками укрывали тела, при малом дыхание ветерка приподымаяся увыспрь, являя изумительно стройный образ.
  Глазел на тех русалок Синеок и не мог на глядетьси, ужесь сице они были изумительны... сице млады... нежны и красивы, шо не моглось отвясти от них очей.
  Лесны девоньки, промаж того, прекратив водють хороводы, нанова засмеялися да втак звонко, заливисто, шо подле выпуклого корневища дуба унезапно раздалася уширшину землица, и отнуду выскользнув, побёг по оземи тонянький ручеёк. Зажурчала у нём голубовата водица, перькликаяся со звончатым смехом русалок. Подняла тадыкась с под корней дуба Дубравница ломоть ржаногу хлебца, разломила его на три части и вугостила у теми кусочками своих сестричек- Русяву да Сеняву. Медленно поднесли те дары ко устам самодивы да вкусили хлебец, и посыпалися к стройным ногам девчинок крошеньки... крупиночки... не больше махонечки. А русалки ужесь сызнова закружилися у хороводе, радуяся жизти, красну солнышку и зелёной травушке...
  Ищё мгновеньеце вони заливчато смеялися, подпеваючи родившемуся ключу, оный, пробегаючи по землице, раскидывал у разны стороны холодны капли воды. Посем гулко вдарили у ладошеньки и сразу же пропали... Пропали и самодивы, и дары принясённый им парнем. Осталси журчати, там, лишь явлённый родничок.
  "Вох!"- токася и дохнул из собе Синеок, поражённый красой да созданным чудом.
  Вьюноша вышел из-за дерева, да спешно дал ходу к дубу, идеже пел свову заливисту песню ручеёк, добрый знак- позволенье Синеоку рубить нужны дерева да строить избёнку. Приблизившись к тому самому месту, на кыем вьюнили лесны девчинки, парень обозрел землицу...
  И чавось вуглядел вон тамась?.. Ни водной примятой травинки. Ни водного сломанногу цвету... Будто и не было туто-ва никого... И никто туто-ва не кружил у весёлом хороводе.
  Можеть у то токмо привиделось Синеоку?
  Обаче пытливый взгляд вьюноши, добытчика и охотника, усмотрел слегка приподняту землицу, словно чуток вспухшу... как раз там идеже уронили крохи хлебца русалки. Синеок воззрилси на землюшку... А вона вдруг вроде як надломилася, едва слышно хрустнула, точно обломленна веточка, и из бурой оземи полезли ввысь, выгрибаяся невиданны доселе создания...
  У то не растения... Не животинки... Без веточек и листочков... Без головки и рученек... Таки дюже непонятны творения...
  У тех чудных созданий на небольшой крепкой водной ножке поместилася широка шляпища. И были они, ву те шляпищи, усякогу разнову цвету и рыжие, и тёмно-бурые, и белые, и серые.
  - Ишь ты, як вони выгриблися,- усмехаяся отметил Синеок, разглядывая изумительно тако чудо, и присев, протянул руку да сорвал одну таку невидаль, у каковой была плотна ножка да рдяно-жёлта шляпища.
  Поднеся к носу то дивно творение парень почуял приятный запах, чем-то напоминающий дух прелой листвы.
  - Ну... тадыличи пущай ентову невидальщину,- произнёс Синеок, подымаяся с корточек, да восклоняяся.- И кликують грибом, ужо до зела потешно вони выгрибалися из Мать Сыра Земли".
  Борилка сице ясно припомнил ту байку, кою не раз слыхивал кадытось от дедки свово Зарубы. Дедко сказывал таки предания часточко, он был вельми старый и усё больше лёживал на припечке, длинном и низяньком таком выступе печи, да кутаяся у старенький зипун сбирал обок собе множества детворы. Мальчик вже и ня помнял лико дедова, обаче нес у сердечке свовом усе егось байки, егось чуточек с хрипотцой густой, напитанный мудростью голос.
  " И с тех-то времён стали беросы сбирать грибы у зелёных нивах, краснолесье, да сушить, варить, солить те дарёные самодивами создания. Токмо злобна нежить прознавша про таки дары, возжелала испортить грибы, каковые сказочно выгриблися из землюшки. А посему стали вони, сподручники Лихо, плёвать на млады творения... И от у тех злобных слюней появилися у Бел Свете ендовиты грибы... ендовиты да несъедобны. Там иде мене злобна нежить плевалася аль мало у той слюны попало на грибочки, и лишь покрылися шляпищи малыми крапинками, появилися мухоморы, а на тесь кудыличи слюны многось притулилося... те обярнуляси у поганку".
  И тяперича Борюша, глядючи на прислужников Озема и Сумерлы- грибов, припамятовал о той байке и о том кто её ему гутарил.
  Нежданно вон вуслыхал продолжительное о-канье... тако будто б заохала кака птица. Малец мигом прогнал очарование былого и встрепянулси.
  
   Глава тридцать первая.
   Валу.
  И встрепянулси Борила в должну пору, оно як евойно торчание, заметили те самы, бясшумно скользящи, мухоморы, на которых усё ж попала така мерзостна слюна пособников Лихо, покрыв шляпищи белыми крапинками да сделав их несъидобными. Обаче волшебство Асуров оживило, увеличило и похож, по ихним движениям, придало им ащё толику разумения. Поелику грибы, получив то разумение, тяперича чавой-то там накумекав, у своей головёшке прячущейся под здоровенной шляпищей, медленно сходилися окрестъ мальчугана. Эвонтих прислужников Богов, оные кадытось выгреблись из землюшки, было десятка два. Некие из них широкось раззявели рты, каза круглы дыренци, иные из грибов дюже тихочко о-кали, утак: " О-к... о-к...о-к...",- по-видимому, перьговариваяся меж собой.
  Чёрны глазёнки не мигаючи, в упор, глядели на мальчонку, а рученьки помахивали сице, шо лоскутки како-то метельчатого растеньица, которым вони протирали каменных воинов, затряслися будто живинькие. Те же самые длинны, толсты колья, на каковых лоскутки поместилися, унезапно изогнулися и враз зашевелилися. Грибы, абие покидали их на пол, и малец тадыличи смекнул, шо предь ним не колья, а змеюки... Вужи, длинющи таки, локтя у два, а то и три, с тёмно-серой чешуёй и ярко-златыми отметинами на голове. Змеи нежданно приподняли свои головы над полом, выплянули оттедася у те самы мятёлочки-лоскутки, а вопосля встали и вовсе отвесно, почитай до трети вздёрнув передню часть тела, и свярнув задню у коло. Да вопираяся на энтову круглу часть тела, сипло зашипев, поползли по полу услед за грибами к мальчику.
  Како-то мгновение отрок заинтересованно разглядывал и грибов, и таких большеньких вужей, можеть не ведая чаво предпринять, а можеть будучи просто завороженным дивным таким видением. Таче он повернул головушку, зекнул очами на воблачко, паряще подле, проверяючи тутася воно али неть, и нанова вуставившись на прислужников Богов, лягонько им поклонившися, громко молвил:
  - Здраве вам грибы, вужи и кроты, прислужники Богов подземного мира! Просюте вас отвясть мене к Асурам Оземе и Сумерле, оны правять у евонтих землях!
  Токмо грибы и вужи не желали слухать Бореньку, а можеть просто вони не понимали, чаво тако им гутарят, да не исполняли егось прошения. Глаза грибов... да и змеюк как-то скверненько мерцали и у них вспыхивали порой красны искорки вогонька, точно то были не прислужники Богов Озема и Сумерлы, а прислужники той противной козявки Ворогухи. Своими толстыми, короткими пальцами грибы потешно потирали воротники, откедова отходили у разны сторонки рученьки, да ноженьки, да слегка подёргивали улево главой, на которой сидывала боляша шляпища. А вэнти ужи и тогось хужее, на закруглённом хвосте они, наскоро обогнав грибы, первыми приблизилися к мальчишечке, да окружив егось, раскрыв ащё широчее рты казали, выпавши оттедася, раздвоенны язычины, кои начали вельми некрасивше шевелиться, словно ощупывать воздух витающий околот Борилки, и приглушённо шипеть.
  И вмале печора наполнилася тем шипением да о-каньем... втак, шо эхом отозвалися у ней усе уголки, а часть звука и вовсе кажись вулетела сквозе проёмы у иные пештеры.
  " Верно,- подумал Борюша, увидав блистающие гладом глаза змиев и грибов.- Вони чичаса мене сожруть... выходють права была подлюща лихоманка... Ух! вжалко токася водно ня удастьси мене спасти Гушу, да дядек Быляту и Сома".
  И токмо мальчик сице помыслил, як душенька унутри нягось маленечко оживилася, словно птица пойманная у силки, и тыдыкась мигом светозарно полыхнул знак Велеса на евойной груди. Ослепительно сверкнувшие лучи у морг пробилися скрезе холст рубашонки и прыснули эвонтим светом на вужей, да грибов поразив своей зелёноватой голубизной да вдарив прямонько у их чёрны глазки.
  "И-к...и-к...и-к...",- заверещали грибы, резвенько востановившись, благо вони не успели подойти близко к мальчику, и торопливо прикрыли пальцами свои маненькие очи.
  " Ши...ши...ши...", - зашипели змеюки и разом повпадывали на пол, зычно шлёпнувшись тельцами о ейну гладкость да наполнив воздух пештеры до зела неприятным, резким духом.
  Ужи ищё малешечко пыхтели на свет, выбивающийся с под рубахи отрока, а засим, с дюжей поспешностью, повползли у направлении кротов, да вукрылися под сноповозками зане мощны животинки, несмотря на творимые недалече от них чудеса, продолжали мирно лёживать и посапывать, при ентом изредка постукивая хвостами по поверхности пола.
  Верещание грибов немногось погодя стихло.... и як оно стихло, раздалси громкий скрежет, хруст и пронзительный скрып, и эвонто усё послухалось единожды. Грохотание наполнило печеру, загасив собой усякий иной звук, издаваемый грибами аль змеями. Грибы мгновенно сомкнули свои рты и воглянулися, пугливо воззрившись уначале на каменных воинов, а посем замерев взглядами на валуне-голове. Борила также проследил взором за поворотившимися грибами и поражённый увиданным, воткрывши роть, вытаращилси на главу, каковая тяперича точно ожила, при энтом воставаяся каменной.
  Прежде сего вона... глава- значить, закачалася из стороны у сторону, тем самым и выдаваючи у весь ентов рокот, будто вжелаючи развернутьси по направлению к лучам света оные выбивалися из груди мальчоночки, и осеняли место окрестъ няго. Унезапно по устам каменным главы пробежала мелкая рябь и показалося на чуток Борюше, шо они покрылися тонешенькой сетью изломов и надрезов. Вопосля дрогнули сомкнутые веками очи и отрок узрел як захрустев принялися вони подыматьси увысь, со трудом раскрываяся да являя свету внушительны глазищи, идеже на соломенного цвету белке находилися два круглых тёмно-синих зрачка. Кончик носа валуна также дрогнул, из ноздрей на пол вывалилися, зычно грохнувшись, изрядненьки таки куски каменьев. И кажись он, ентов нос, вроде вдохнул у собе воздух... Вдохнул, а засеи вроде як выдохнул...
  И тадысь по лику главы промелькнуло, еле заметной волной, трепетанье, от кончиков златых волосьев униз по высокому, вже потрескавшемуся морщинами лбу, боляхному носу и малость впалым щёкам, прямо ко устам. Почудилося, шо у то напряжение протеклося по кажной жилочке, волоску, затронув и златы брови, и вусы, и наверно бороду. Открывшиеся очи глянули на пештеру сквозе лёгенькую белесоватую кожицу, и тады веки нанова сомкнулися, усё также неторопливо, скрежетаючи поехали кдолу. Внегда сызнова подалися вони увыспрь, кожица с очей вушла, можеть уползла сообща с веком, а можеть просто исчезла. Тяперича вдругорядь шевельнулися губы, одначе в энтов раз на них не зрелося изломов, они были гладкими, хотясь и продолжали глядетьси каменными. Уста медленно разошлися у разны стороны, при чём послышалси треск, словно чавой-то ломалося, роть распахнулси и гулкий, низкий глас заполнив печору, явственно скузал:
  - Где? Где он? Где?
  Глава резко- скрипяще задвигала губами и сомкнула вуста, вона смолкла, и Борила скумекав, шо то егось позвали, глубоко вздохнул, абы значить охолонуть стук затарабанившего сердца, и шагнул уперёдь, осторожненько вобходя замерших и перьпуганных грибов. Отрок, неспешно ступая по ровной глади пола, поравнявшись с каменными людями, чьи очертанья запечатлели образа каких- то мощных и рослых воинов, вздёрнул кверху голову да разглядываючи, двинулси удоль них. У те люди по росту были не ниже встреченного им кавдый-то духа Кострубоньки. Их суровы, а можеть даже гневливы лицы сотрелись вельми волнительно, так явственна на них казалась кажна чёрточка: покаты, крупны, точь-у-точь аки орлины клювы, носы; тонки, дугообразны, каменны брови; прямые с глубокими посерёдь впадинками подбородки; слегка выпирающие поперёдь мощны скулы да узки, похожие на змеек, губенции. Копновидные кверху головы воинов имели паче тёмный цвет, и на них не обозревалось волос, верно вони усе были лысыми. У каменных людей, по-видимому, не було одёжи, тока на стане висел широкий, смурый пояс каковой достигал почитай колен, плотно обволакивая ноги и вотличаяся от усего востального цветом. На эвонтом поясе и поместилси меч. Чудилось ентовы мечи креплены там без ножен, посему хорошось проглядывалось, шо они таковой длины, як и бероские, да имеют какую-то странну изогнутость посредине, чем-то схожую с вышедшим на ночное небушко серповидным месяцем.
  Миновав вскорости половину пештеры и каменных людей, усё ащё остающихся неподвижными, мальчуган подошёл к голове, и востановившись супротив, у нескольких шагах, поверталси к ней. Воззрившись на таку громадину, оно як голова у вышину воказалася такой же аки и воины, малец застыл. Здоровущие тёмно-синие глазищи, будто идей-то раньче виденные Борилой, глянули вупор на негось, и вуставилися по-началу на грудь мальчика. Очи до зела внимательно сотрели на чуть пробивающиеся с под рубахи лучи света изображающие знак Велеса, а засим тихонько скрыпнули дрогнувшие мощны веки по краю коих проходили тонкой полосочкой златые, коротки, каменны волоски- реснички. Пролетел ищё миг, и голова перьвела взор да зекнула глазьми на лико отрока. Вдругорядь открылси роть, затрещали каменны губенци и выгнулися, приподнявшись дугой златы вусы, топорщившиеся над ними да голова громко молвила:
  - Ты не Велес.
  - Неть...,- отрицательно качнув главой, ответствовал мальчишечка, да малеша погодя поспрашал,- а тысь кто таков? Асур али воин?... Тысь Озем чё ль?
  - Кха...кха...кха...,- зычно, одначе не вобидно, засмеялася голова и пештера наполнилася нанова грохотанием.
  И то грохотание було таким мощным и ярым, шо мальчоночке пришлось закрыть уши, абы не воглохнуть. А от вырвавшегося из глубин главы порыва воздуха егось закачало узадь да перёдь так, чё ему припомнилось як ву также трепыхалася Ворогуха, кадысь вон дул на неё. Голова ж перьстав смеятьси, загутарила:
  - Я не Озем... Какой же я Озем... Озем сохранил не только своё тело, но и руки, и ноги... не то, что я... Я... Я - Валу. Был когда-то я ещё тот молодец. Был я сыном Коровы Доны, внуком Небесной Коровы Земун, да поверженный быкоподобным Индрой, нынче покоюсь здесь... в подземных чертогах Богов Озема и Сумерлы.
  - Валу...Валу...- чуть слышно прошептал Борила имя недруга Асура Индры, оный в древлие времена был вукраден злобным Паном, у котором потухла память предков и ктось подавшись злу погиб от меча великого воина.
  - Валу...,- протянул свово величание супротивник Индры, и мальчику повказалося, шо голос сына коровы Дону тяжелёхонько дрогнул.
  - А як же ты сюды попал? И почему у камень вобярнулси? И...- торопливо принялси кликать вопросы отрок.
  Одначе каменна голова перьбив мальчонку, несильно дунула на негося, отчавося у тот закачалси туды-сюды, тем самым сбив усяки вопросы. А Валу скрежетая своими отвислыми губами скузал:
  - Это ты мне ответь. Откуда у тебя на груди знак моего сродника Асура Велеса? Да, скажи, что ты делаешь в Подземном мире Богов Озема и Сумерлы, куда живому человеку вход заказан?
  - Я - Борил, сын - Воила и Белуни,- начал балабонить мальчишечка, смахнув с лица вупавшу от дуновения Валу прядь долгих волосьев да заправил её за право ухо.- Направляюся с воинами из града Гарки у Торонец по велению Асура Крышни, абы добыть меч Индры и поразить той могучей силой злобных диток Пана, каковые вжелають напасть на беросов... А ентов знак,- и мальчик слегка склонил голову, и, вызарилси на зелёно-голубые лучи, живописующие знак Бога да пробивающиеся скрезь холст рубахи. - Мене подарен духами: дедкой Лесовиком и дедкой Водяным, по вуказу самово Асура Велеса, шоб способлять у даленей стёженьке.
  - А чего детям Пана надо от беросов?- спросил Валу и евойны тёмно-синие очи полыхнули веским лучистым светом, у то наверно вон так сёрчал.
  - Хотят вони ны покорить... а може вубить... а може и перво и второ,- надсадно вздыхаючи, произнёс малец, почуяв исходящий от каменной главы, будто живой дух. - Кто ж их у таких подлых знаить... чё им от ны надоть... Ву токмо николи им не покорить народ Бога Вышни... николиже...
  - Ах!... Ты, дитя не разумное... дитя,- оглушительно заскрыпев губами, да усяк раз стараяся раздвинуть их поширше, прокалякал Валу.- Не стоит говорить это слово- никогда...,- сын коровы Дону, чуть заметно вздрогнул, и малешенькая рябь сызнова прокатилася по егось каменному лику, начиная со лба и коснувшись уст.- Это слово- никогда... его не стоит говорить.... никогда.... никогда... Поверь мне, бывает ... часто бывает в жизни, что и светлый выбирает путь тьмы... Так бывает... Бывает, добро уступает злу... а иногда добро становится слабее зла... После лета ведь приходит осень, а уж осень, несомненно, сменит зима... Зима такая холодная. Налетит тогда вьялица, посыплет на Бел Свет ледяные крупинки снега, а потом укроет оземь пушистыми, белыми полстинами... Зима... Вот и зло... оно оченно похоже на ту вьялицу... закружит, завьюнит... обманет... обхитрит... И вот- ты уже на его сторонке... Уже сам себе не повелитель... и нечего тебе противопоставить той куре... Нечего... Весь ты в её мге...- Валу выдохнул те горестные слова и смолк и показалося Бориле, шо ищё маленько и голова, и он сам, гамисто разрыдаютси... сице та реченька была напоена болью и страданьем. Токмо чуток опосля Валу, по-видимому, капельку утишившись, продолжил балякать,- А сюда... сюда зачем ты пришёл? Тут меча Индры нет.
  - Сюды я явилси за помочью...,- принялси пояснять Борюша и вутёр заструившийся по лбу и лицу пот, оный покрыл кожу масенькими крупиночками, сице було жарко у ентовой печере.- У там навярху воины с кыими я ступаю побядили порождение Пекла змея Цмока... А вэнтова скверна змеюка вопалила огнём двоих из них... а тудыличи козявка Ворогуха прилётала к нам да цилувала ащё водного нашего.- Мальчонка на капелюшечку затих... подбираючи слова которыми можно було скузать о Гуше, да отметил,- нашего соратника, и вон занедужил... а мяне ту лихоманку вудалося споймать... И вона бачила, шо коль вдобыть у Подземном мире стрелы Перуновы, да испить взвару... можно излячитьси и от болести, и от вугня... Поелику я и туто-ва... Старчи воины у лазейку пробитьси не смогли, вона вельми узка... А вэнтова Лихорадка мяне у впадине бросила, воторвала свову ножку... будучи привязана к мому пальцу и вупорхнула... Прямо в стёну вошла... да гутарила, шо здеся стрел николиже и не было... Прогутарила то у стену тукнулась и пропала.
  - А почему же ты тогда не вернулся?- удивлённо вопросил Валу и его каменны губы, усё также легохонько треща, изогнулися у улыбке.
  - Порядил непременно сыскать Богов Подземного мира... Сыскать и попросить пособить мяне,- ответил отрок и чуточку повёл управо главой, отчавось витающие над ним бчёлки малость подалися увыспрь, абы не задеть евойных волосьев, да еле слышно зажужжали, похоже вторя говорку Борилы.- Ведь ежели не излячить воинов и Гушу... то усё... усё помруть вони.
  - Выходит ты, очень смелый хлопчик... Раз не пострашился сюда сойти... да ещё и желаешь испросить помощи у Богов,- продолжая растягивать у улыбке уголки губ, пробачил Валу.- Но разве ты не ведаешь Борил, сын Воила и Белуни, что Озем и Сумерла не любят людей... Предпочитают встречаться они лишь с мёртвыми людишками, которые не станут похищать их подземные сокровища... их богатства...
  - Сокровича... богатства...,- протянул незнакому молвь мальчоночка и недоумеваючи широкось раскрыл свои глазёнки, приподнял увысь густы, чёрны брови, да всплеснул ручищами.
  Унезапно позади собе мальчуган вуслыхал слабенький шорох. Он стремительно развернулси и вузрел тама столпившихся грибов, которые несколько сёрдито поглядывали на негось, у то ж времечко испуганно таращилися на ожившу каменну голову, да трявожно потирали меж собой коротки пальцы на ручонках, оно як ладошек у них не имелось сувсем. Мальчонка маленько оглядывал вэнтих прислужников подземных Богов, а опосля припомнив слова Лиходейки про у то самое довольство и пышность жизти, да споняв, шо именно о том говаривает Валу, прогутарил ему, вжесь повертавшись и зекнув глазьми у евось лицо:
  - Мяне не нужны сокровича... не нужно довольство и пышность... и то як ты молвил богатства... Мяне надобны токма стрелы Перуновы, абы спомочь моим соотчичам... А то довольство, як скузал дядька Сеслав, у мене есть. Оно як у мене душенька чиста, а луче ентого и пожелать ничавось не надь... Пожелать... У токась ащё, шоб народ мой... народ родненький из чьяво я племяни, роду, мои беросы живы были б и усё... усё тадыличи! И я б был рад- радёхонек!
  Валу чутко выслушал мальчика и ежели он был бы жив, то моглось молвить, шо слухал вон затаивши дыхание, не токмо не роняя словца, но даже вроде и не дышавши. А когды Борила затих, ответствовал и глас егось тяперича звучал зычно да величаво:
  - Значит, ты, ступаешь по Солнечному пути... По оврингу, по которому шагают все преданные Сварогу и его сыновьям... Это хороший выбор жизни! Энто правильный путь!- и ищё сильнеючи повысив глас внушительно добавил,- молодец- хлопец!... Днесь понятно почему даровали тебе духи- знак, а Асуры- зёрнышко Ясуней! Ведь облачко, появилось из-за зёрнышка?- не стока вопрошаючи скока вутверждая произнёс Валу и вперилси своими синими очами у мальчишечку, точно жёлая вобозреть усю егось чисту и светлу душеньку. А кадысь получил кивок головой от Борилы, у подтверждение своей догадки, продолжил,- ладного хлопчика выбрали Боги... Не зачем им бояться, за тебя и за то, что меч Индры может попасть в дурны руки... Не зачем тревожиться, что ты Борил, сын Воила и Белуни, можешь изменить и пойти по-иному пути, по Лунному пути Асура Дыя и его сыновей.
  - Валу...,- нанова слыша нещечко неизведанно, прогутарил отрок.- О чём таком ты речёшь? Про кавков Лунный путь молвишь? Ведь есть тока две торенки у Бел Свете... стёженька Добра и Богов Света да стёженька Зла и ЧерноБоже...
  Только каменна голова перьбила мальчешку, не дав ему досказать желанное, и едва зримо качнувшись из стороны у сторонку так, шо по пештере прокатилси пронзительно скрипящие скрежетание пояснила:
  - Нет, Борюша, не прав ты... На самом деле пред каждым человеком лежат три овринга: первый кликается Солнечным- это путь Сварога, путь духовного познания Бел Света и всего, что в нём обитает, начиная от капли воды и заканчивая вековыми лесами, и неприступными горными грядами. Солнечная тропа для человека наполнена простотой жизни, любовью, трудом и почтением традиций созданных Богами Добра и Света... Второй овринг- именуют Лунным... И это не значит, что Лунный путь порочный, нет! Значит это лишь то, что он иной... другого рода, и принадлежит он Дыю и Индре, детям Всевышнего. Этот овринг даёт человеку довольство и пышность жизни... дарует власть, богатство и золото... однако за такими дарами порой теряет человек свою душу... И есть третий путь- Зла и ЧерноБога... Бога хлада, тьмы, повелителя Навьего мира, сына Мировой Уточки, что явилась из пен Поселенного Океана и породила Дасуней и Ясуней... Путь Чернобога, извращает веру и любовь, он захватывает души людские вполон, а тела закабаляет...и тогды тончает связь у тех людей со светом и идут они в Пекло... где в ледяных землях, покрытых вечными снегами находится трон Бога третьего и губительного пути... - Валу на морг прервалси, будто даваючи времечко, с интересом внимающему ему, отроку то усё уразуметь.- Ты, же Борил, сын Воила и Белуни, избрал Солнечный путь, по которому вёл своих деток Асур Вышня... Да только не всегда так будет... Непременно кто-нибудь ... когда-нибудь из беросов свернёт с этого овринга, и направится по тому... по- отличному от вашего пути: по Лунному иль ЧерноБожьему... А на тех тропочках уже поджидают такого бероса приспешники, челядь Дыя или дасуни, демоны ЧерноБога.
  Каменна глава, закончив свой говорок, смолкла, и малец углядел, як дрогнули веки Валу, тихочко заскрыпев съехали униз да прикрыли очи. А Борилка пристально всматриваяся у эвонто лико сына Коровы Дону и внука Коровы Земун... Ясуня, оному кадый-то вусыпили память предков, отчавось вон ступил на стёженьку ЧерноБожью и поддалси злу, припомнил слова сказанные яму у ночь на Купала Асуром Крышней:" Это зло, что идет на земли бероские, создал человек... потому только человеку... беросу его и победить..." Подумав, что можеть у то зло и создал кавкой-то берос, перьметнувшийся на сторону Зла и кыего вядут нынче у те самые дасуни и демоны ЧерноБоже.
  А засим нежданно припомнил ваяводу града Люпеля Чернява, смурного, жадного до чужого добра бероса, як сказывал про негось Сеслав имеющего "дурной... тёмный глаз..." Да чистой, светлянькой своей душонькой уразумел, шо тот шагающий на их земли с панывичами человек направилси по оврингу ЧерноБожьему, а Чернява, ваявода Люпеля, по Лунной торенке, идеже его встретяли приспешники и челядь Асура Дыя.
  - Мене не нужны... ни золото... ни власть... ни ву то довольство жизти,- вступил после тех дум у разговор мальчик и токась чичас заметил, шо зелёно-голубые лучи, начертавшие знак Велеса, паче не пробиваютси с под холста рубахи, верно потухнув. Вон шагнул ближе к каменной главе веки на которой, дрогнув и затрещав поехали увысь открывая тёмно-синие очи. - Я тось эвонто золото и николиже у глаза не видывал да и видывать не вжелаючи... У то мене без надобности.
  - Не видел золота?- перьспросил Валу и пошевелил верхней губой, да над ней ураз захрустев задвигалися златы каменны волосья в вусах.- А у меня усы, брови, борода из этого самого золота и созданы. Упавые волосы?
  - Упавые...,- киваючи, изрёк мальчонка и тряхнул своими не мнее купавыми светло-пошеничными волосьями.- Токмо я нонче стока красот узрел... дух аж ёкаить!... и в там... в той пештере,- и отрок поднял леву руку и указал ею на проем чрез какавой сюдыличи вошёл.- Там таки сказочны стены... будто глубокими морщинами исколешенны... наподобие чешуи змяиной. И усё то перельваитси... блистает... а пол каков хупавый,- мальчик опустил к долу руку и присев провёл пальцами по ентовой гладкости.- Усё в нём откликаитси... позадь же мене вогняный ручаёк бяжить... и у то посему юшка оземи.- Борилка поднялси с корточек и взглянул у очи Валу, вжесь сице схожие с небесным сводом, да добавил,- раньче я думал, шо землюшка наша токась сверху утак ладна... А днесь спонял она не мнее дивна и изнутрей... просто глаз ня можно отвесть... А то золото на вусах твоих Валу сице воно для мене ничавось не значить.. Оно были б ву тобе каменны вусищи аль таки гладки аки ентот пол, усё для мене едино... чудо усё энто!.. Чудо, да, и тока!
  - Чудо- это правильно ты подметил, хлопчик,- отозвалси голос Валу от каменных стен громким эхом и точно вулетел у проёмы в дальни да не мнее чарующие печоры.- Когды Индра срубил мне голову... и погиб я, душа моя не смогла уйти ни в Пекло, ни в Ирий-сад... Потому, что творил я страшные злодеяния будучи живым... Потому, что обратился перед гибелью в валун, и разбитый на множество кусков не смог быть предан огню... Оттого и стала витать по Бел Свету беспокойная душа моя, влачимая суровыми порывами сыновей СтриБога, жалеемая лишь Догодой... Остаточки каменьев, прислужники Озема и Сумерлы, собрав, принесли и уложили в этой горнице... Много веков пролежали они тут, пока смилостивившийся, по просьбе Сумерлы, Озем не придал им очертания моей головы, и, оживив, не позволил вселиться моей душе... И буду обитать я в этом каменном месте до тех пор, пока не смогу обрести новое тело и новую жизнь.
  - А кады ж эвонто случитси?- поспрашал Борила и томительно вздохнул, ужось вельми ему стало жаль Валу заточённого у каменье.
  - Когда призовёт меня Отец Небесный Сварог или кто из его Сынов, и позволит искупить вину перед людьми и Бел Светом... Перед отцом моим родным и перед Богом,- пояснил Валу, неприятно для слуха издав резкий, трещащий звук устами.
  Мальчуган вуслыхав таки не важнецкие пояснения, ащё больче взгрустнул... скумекав, шо высвобождение сына Дону будять не дюже скоренько, и взглянув на каменных воинов, тоже заточённых у тех валунах, вопросил:
  - А енти... енти воины,- да кивнул на них.- Вони кто таковы?
  - То я не знаю...,- ответствовал Валу и удруг резко выдохнул отчавось, мальчонку качнуло, а стоящих позадь няго грибов и вовсе повалило на пол, посему они дюже зычно зао-кали.
  Каменна глава внука Коровы Земун маленечко помолчала, егось уголочки рта сызнова, негромко треща, разъехалися, живописав на лике вулыбку, не оченно широку, но усё ж улыбку.
  - Наверно,- изрёк ураз Валу, да малец услыхал як дрогнул евойный голос.- Они тоже ждут, когды их призовёт Сварог... Ведь стоят они тут сыздавна... появившись задолго до меня... задолго.
  - Я б тобе жёлал подмочь... токо не ведаю як...,- сокрушённо пробалякал отрок.- Може мене вудастьси попросить за тобе Богов... Озема и Сумерлу... Можеть они ведают... и молвят мене... и тады б я усё... усё сделал, абы тобе вырвать из того заточения.
  - Я бы тоже хотел тебе помочь... помочь добыть меч и изгнать злобных панывичей топающих на беросов,- отозвалси Валу и смежил не токась уста, но и свои скрыпучие очи.
  И як тока вон их сомкнул, мальчик узрел аки из прикрытого правого глаза, с под каменного века усеянного короткими, золотыми ресничками выпрыгнула внушительного вида багряна, будто кровава слёзинка. Она скользнула по щеке Асура и впала на гладкий пол, чуть слышно звякнув о егось ровненько полотно, и сей миг вобернулася у алый полу-прозрачный камешек. Валу туго... словно с усилием поднял свои веки и вустремив взгляд тёмно-синих очей на прислужников Богов обратилси к ним:
  - Грибы... отведите Борюшу к Асурам Озему и Сумерле... Передадите от меня просьбу, чтоб приняли они этого достойного и славного хлопчика с должным почтением... С должным... ибо этот хлопец ведёт бой с самим Паном... тёмным... тёмным Дасунем ЧерноБога... и ему нужна помочь всего Солнечного и Лунного.
  - Ок...ок...ок...,- абие послышалось из-за спины мальчонки, и он порывисто обернувшись посотрел на прислужников подземных Богов, каковые до зела яро закивали головёшками, потешно затрясли ярко-красными али коричными у белу крапинку шляпищами, вельми пужаяся вуказаний каменной головы.
  - Скажите им, Валу прислал Борюшу... прислал и просил за него... просил помочь,- добавил сын Дону, и внегда грибы вдругорядь заокали, каменна глава изогнув губы дугой, точно собираяся дохнуть на них, заметила,- и нечего спорить со мной... Смотри-ка как разгалделись... Отведёте, я так велю... да в пути не смейте обижать... а если, что не так... Так я как дуну на вас... и вы враз очутитесь в горящем ручейке да обернётесь жаренными грибочками, которые всё же не стоит кушать...кхе...кхе...кхе,- засмеялси Валу, да напоследях прикрыл свой роть, шоб значить не мотыляло мальчика от порывов евойного дыхания, а Борила вторя каменной главе то ж прыснул смехом, представив собе тако количество жаренных грибов.- Борюша,- немногось опосля, молвил Валу, прекратив свой смех.- Пусть тебе сопутствует удача! и Богиня Среча которая исполняет решения Макоши... Она Богиня Макошь определила уже давно твою судьбу, а Среча, вестница Макоши, подаст тебе предопределённые события... Она - Среча дарует встречу с тем, кто сможет исполнить судьбу твоей жизни... И пусть эти встречи будут лишь светлыми, ибо овринг по кыему ты шествуешь Солнечный путь... путь Асура Вышни, любимца Богини Макоши... Ступай же смело по той дороженьке Борил, сын Воила и Белуни, и помни, что Боги Подземного мира также идут по оврингу.
  Отрок усё также безмолвно выслухал Валу, вон ужотко давно перьстал смеяться и токась тяперича впитывал слова внука Коровы Земун. Ему весьма желалося вызнать по которой торенке топают Озем и Сумерла, но он не стал то поспрашать... ужесь и сам не знаючи почяму. А после он почуял як муторно и тошненько стало у нягось на душе... Сице жалко яму было разнесчастного Валу, коему ащё тялёночком-ребятёночком пришлось встретитьси с подлым и злобным Паном. Мальчик торопливо шагнул уперёдь, и, прислонившись к каменной щеке Валу лбом, горестно произнёс:
  - Аття Валу за помочь...Аття!
  - Борюшенька, подыми камушек, который выпал с моего ока,- закалякал Валу и под лбом мальца, точно жива плоть, заходил валун.- В том камешке есть дырочка, вдень в неё снурок да повесь на шею... Он будет защищать тебя от подлых, обманных мыслей... потому, что я пострадал именно из-за лукавства и теперь за то расплачиваюсь.
  - Добре,- вутветил отрок и вздрогнул усем тельцом, так яму было немощно за Валу, будто б он занедужил.
  Мальчуган отступил назадь и присев на корточки, протянул праву руку, появ большеньким и вуказательным пальцами голыш да поднял егось с полу. Камушек лягохонько скользнул по пальцам мальчонки и впал на ладошку. И тадыличи Борила раскрыв широкось руку смог лицезреть дарёное. У то был почитай у два пальца ширшиной, круглый, да плоский голыш. Во евойной серёдке просматривалася небольша сквозна дырочка, словно слёзинка вударившись о пол, растеклася на нём, при ентом сохранив ровненькими края. По первому холодный як льдинка камушек, лёжучи на ладони, унезапно потеплел, а засим принялси менять свой цвет, превратившись из алого в прямо-таки густо-красный с фиолетовым оттенком. Вмале на его поверхности начерталси, иным паче густым цветом, чуть заметный знак- . Приглядевшись отрок спонял чей ву то был символ.
  Валу, меж тем, узрев с каким интересом обозреваеть дарёное мальчишечка продолжил свои пояснения:
  - Этот камень величают яхонтом червлёным. Он символизирует деяния воина- защитника веры, земли и людей. Его носят лишь мужественные и смелые люди... люди- воины. Сам яхонт символ храбрости и преданности вере, и тому Солнечному оврингу, что избрал ты, Борюша. Носи этот яхонт червлёный и он убережёт тебя от Зла. Он поможет одержать победы, придаст уверенности в своих силах... Тот же круг и знак, что начертал яхонт в себе, есть Небесный символ Рода. Бога породившего все живое, который связывает воедино поколения, являясь прародителем и первоисточником силы... Носи, хлопчик, мою кровавую слезинку, обернувшуюся яхонтом, как зачур и помни, что теперь никакая злобная сила тебя не одолеет.- Валу на миг прервалси, а засим немножечко тише дополнил,- пока душа моя живёт у Бел Свете, ты будешь оберегаем круглым яхонтом Рода.
  - Благодарствую Валу,- скузал мальчуган и подалси увыспрь поднявшись с присядок, да перьложив дар улеву ручонку, крепенько у ней зажал зачур.
  - А днесь ступай... ступай Борилушка... Ступай и никогда не сворачивай со своего пути... со своей стёжки,- прогутарил Валу и прерывисто дохнул, а егось вуста до зела чудно сложилися у трубочку, из них вырвалося да обдало порывисто дуновение и мальца, и стоящих позадь няго грибов, отчавось ву те сызнова протяжно аль вобидчиво зао-кали.
  За спиной мальчугана послухалися глухи плюмканья тел грибов об гладкий пол печеры. Резво повертавшись, недалече от собе, Боренька увидал тех прислужников Богов Подземного мира, у каковых шляпищи от падения покосилися на бок. Сами ж они лежмя лежали на полу, на спине, и задравши ноги увысь, болтыхали ими, при вэнтом руками ёрзали о ровненько полотно пола, стараяся поднятьси. Отрок торопливо шагнул навстречу к грибам, да склонившись над одним из них, вухватил за бочковидну рученьку и стремительно дёрнув на собе, враз поставил егось, на длинны ножищи. И покедова энтов гриб, почитай у рдяной шляпище, поправлял её на своей главе, Борила помог поднятьси ащё нескольким прислужникам Озема и Сумерлы. Оказавшись на ногах грибы, немедля, начали помогать вставать своим соратникам, а вопосля усё также торопливо помахивая ручонками, да о-кая направилися у сторону сноповозок. При ентом те прислужники Асуров, которых Борилка поднял первых, принялися, притрагиваясь к егось штанам скользкими пальцами, один-в-один як кожица на тельце лесных грибов, вуказуя на кротов рученьками, зазывать мальчика следовать за ними. Мальчонка абие тронулси, в сопровождении грибов, к выходу из пештеры, идеже продолжали мирно посапывая, подле сноповозок, лёживать кроты, напоследки ласковенько воззрившись у лико Валу, да кивнув яму главой.
  Сын Корову Дону, внук Коровы Земун и супротивник Индры не сводя взору созерцал движение мальчика, и, растянувши уголки своих каменных губ, улыбалси яму... А в его боляхных тёмно-синих очах, сице напомнивших Борюше небесну твердь Бел Света, порой величаемую Сварогом, стояли крупны слёзинки, и мелькали у них лучисты блики плящущего огненного ручейка.
  
   Глава тридцать вторая.
   Асуры Подземного Мира.
  Взглянув на такова разнесчастного, заточённогу у каменюге Валу Борила вельми расстроилси так, шо проходя мимо воинов, кои стояли по леву сторону от головы даже не пожелал на них посотреть, погрузившися у неприятны мысли. И припомнилися ему сразу воставленные идей-то недалече Крас да Сеслав, и тама... дальче Гуша и соотчичи, и вовсе неблизонько, точно у каких-то заоблачных краях, сродники: матушка, братцы, сёстрички и их мяньшой мальчик Младушка. Борилка стряхнул с собе ту грусть, тадыличи, внегда воказалси сторонь сноповозок. Кроты, доселе лежавшие смирненько, словно и не замечающие творящихся околот них усяких чудес, стоило мальцу к ним подойти, сей миг попросыпалися да принялися подыматьси на свои коротковаты ноги, при вэнтом застучав мощными когтьми по гладкости пола. И отроку повказалось, шо у то салазки, на каковых он любил зимой кататьси, выехали на лёд, покрывший толстым слоем реченьку. Ражие животинки беспокойно задвигали беловатыми носами, а их ершисты вусы похожие на ёжиные колюки заходили ходором. Овый из кротов нежданно, будто принюхившись, повертал главу у направление мальчугана, и вустремив на негось морду, на которой не проглядывались очи, воткрыл роть, и, явив два ряда востреньких зубов, крепенько застучал ими меж собой.
  Ащё мгновение и к тому глухому перьстуку прибавилися и други кроты у оных, Борилка заметил, были тоже не малые зубёнки. Узрев, як жадно обнюхивають кроты окрестъ собе воздух, и грохотають зубищами, мальчонка задёржалси на водном месте. Летяще позадь него облачко бчёлок, немедля, подалося уперёдь, желаючи загородить егось от тех сёрдитых животин, оно як сразу понималось, шо кроты хотють пожущерить мальчугана. Обаче грибы, также аки и бчёлки, не вжелали, шоб вверенного им мальца схрямдили, посему вони, злобно скорчив мордашки, звонко за-окали на кротов. Ну, а зане те не вунималися и продолжали раззявать немалы рты, прислужники Богов Подземного мира, которым було даровано разумение, подхватили, с полу ползающих тама вужей, прямо за хвосты, да начали ихнями головами, с ярко-жёлтыми отметинами, мутузить бестолковых животин по беловатым носам, крутящимся на удлинённых мордах.
  - Ок..ок...ко..ку...ок...ок...ко...ку,- гневливо верещали грибы, ву так понукая животинок.
  - Пых...пых...пых..,- муторно кряхтели у ответ кроты.
  - Ши...ши...ши...и...и...,- шипели с глухим присвистом змеюки, им верно у то бичивание и вовсе було неприятно, а можеть даже болезненно.
  Хлёсткое плюх и плям слухалося от тех шлепков, и вмале кроты малость присмирели. Засим и вовсе развернули головы и замерли на месте, словно пригожие жёребцы, усё ищё, правду молвить, изрёдка подёргивая вусами... толи от страху... толи от возмущения... толи от жёланию сшамать энтову живу человечью плоть.
  И як токмо кроты затихли, грибы, вжесь быстренько и сувсем безжалостно, пошвыряли змеюк на пол, таким образом, шо те брякнувшись, истошно зашипели... сице: " иш...иш...иш..." А зашипев в тот же морг расползлися у разны сторонки, по-видимому, пужаяся того чё у следуючий раз вони будуть использованы у каком-то дюже непонятном для них виде.
  Обаче до зела довольные тем, шо им вудалося справитьси с животинками, прислужники Озема и Сумерлы, дюже потешно кривя у бок дырочки-рты, у то по сему изображаючи втак вулыбку, сызнова за-окали, но в энтов раз негромко. И двое грибков у красных шляпищах, выгибаючи ручонки, принялися зазывать Борилку лезть у сноповозку. Тады ж воблачко подалося увыспрь и зависло предь очами отрока, точно выспрашивая соизволенья покинуть евось.
  - Лётите... бчёлки... Аття вам за усё!- прогутарил мальчонка и туто-ва же облачко обярнулося у жёлтых бчёлок, те звучно зажужжав направили свой полёть увысь, да тукнувшись у свод печоры, водин- водин як Ворогуха, выпустив из собе малёхи златы искорки, исчезли с глаз долой.
  Мальчик напоследок воглянулси на каменну главу, кыя продолжала едва слышно скрыпеть да скрежетать веками, эт... значить отворяючи и смеживая их, да муторно вздохнувши, полез у сноповозку. Одначе сноповозка воказалася маненькой, у длину ня больше локтей трёх, а у ширшину и тогось меньче, поелику Борила забравшись унутрь неё да усевшись прямо на неплотный слой каменной чешуи, выстилающей дно, поджал к собе ноги, слегка вобнявши их. У сноповозку следом забралси водин из грибов, он поместилси на облук ейный, таку грядку на передке возу и свесив униз ноги, поял в руки, поданные ему, вожжи и лягохонько тряхнув ими, окнул!
  Крот, пыхнув продолжительно и гулко, тронулси с места, да ступаючи большенькими лапищами по полу начал звякать по нему вострыми когтьми. Уначале животинка, неспешно вышагивая, принялася разворачиватьси управо, по-видимому, жаждая направитьси у проём, оный вёл у какой-то перьходь али нову пештеру. Сноповозка чуточку подалася назадь и ейны колёса наехали на лежащего позадь неё крота, который от боли резвенько вскочил на лапы, и зычно застучав зубами кинулси на свово обидчика, а именно на Борюшу. Крот, будучи вельми рассерженным, попыталси даже кусануть мальчишечку. И отрок почуял, як остры зубы животинки, прошлися по евойной рубахе на спине, разорвав в эвонтом месте холст. Однакось крот, запряжёный у сноповозку мальчика, ужотко поверталси к проёму и резко дёрнув воз на собе, спас спину Борилкину от дальнейших возмущённых укусов.
  - Ох!- токася и дохнул из собе мальчуган да обярнувшись, зекнул глазьми у злобну морду сляпого крота, поводящего носом узадь и перёдь непонимаючи куды ж так нежданно пропала, почитай попавша на зубищи, вкуснейша снедь.
  Тем временем, сноповозка уже выкатилася у проём, покидая эвонту печеру. И отрок узрел предь собой узкий перьходь. Узкий да невысокий, по нему токася и могла трюхать водна сноповозка. У перьходе було до зела тёмненько... так, шо хоть "глаз выколи!" як гутарили беросы, и ня то, шоб трюхать, иттить по нему делалось страшным.
  Крот медленно тащил на собе воз, неспешно перьставляючи лапы, и мальчик слыхивал, ужо почти ничавошенько не видя, як стучать по полу когти животины. Доколь сзади у перьходь проникал чуть смурноватый свет из пештеры Борюша смог углядеть, шо стены тут были земляными, а пол выложен каменьями, гладкими и ровненькими. Кадысь свет окончательно погас, и стал созерцатьси за спиной мальчишечки чуть сероватым воблаком, каким-то весьма неблизким, гриб начал лягохонько укать.. утак: " Уко...уко...". А малеша погодя откудатось издалече долетело до слуха мальчугана ответное еле различимое уко...уко...
  И тады ж гриб, по сему видимому, встряхнул вожжами, оно як послышалси громкий шляпок поводей по телу крота. Какой-то миг у перьходе витала тьма, а опосля у ентовом кромешном мраке появилася, вспыхнув, махонька така искорка белогу свету... Ащё чуть-чуть и подальче от у той беленькой сверкнула зелёненькая. И унезапно вспламенилися таки искорки на шерсти крота, покрыв егось усего, начиная от белесоватого носу, до кончика здоровенного хвоста... Да враз они светозарно замерцали сице, шо вослепили своей яркостью Борилку и вон на маленечко сомкнул очи. А кадысь нанова открыл глаза, узрел не просто их мерцание, а вжесь точно скорый бег.
  Абие, будто вожидая того блистания, крот взревел- як дикий волк и побёг уперёдь... Да не просто побёг, а понесся с таковой быстротой, шо явившиеся, при том полыхании, предь мальцом земляны стены принялися мельтешить да ащё и перьливатьси, сверкаючи усякими разными цветами. Можеть, втак подумалось Бориле, у то были ужось не земляны, а каменны стены.
  Оттогось веского свету и перельвания отрок вдругорядь затворил очи и яму почудилось, шо сноповозка покатила резко униз, точно у глубины оземи.
  Нежданно сноповозка, верно наехала на каку-то выемку, аль рытвину, потому як резво подалася увысь, а вкупе с ней подсигнул тудыличи и мальчонка. Кады ж Борила приземлилси на покрытое мельчайшими каменьями дно сноповозки, болезненно стукнувшись об него сракой, а спиной о борт, прямо-таки завалившись на него, он немедля воткрыл очи. Воз вдругорядь подпрыгнул увысь, и кажись чуток уперёдь, да с оглушительным грохотом, коснулси колёсами поверхности перьхода, а мальчуган рухнул в сноповозку увесь, на эвонтов раз шибанувшись об грань борта затылком.
  - Вох!- токась и гикнул отрок да узрел як предь его глазьми закружилися напоминающие снежинки зеленоватые искорки света.
  Поспешно протянув праву руку, он ухватилси за край борта, а у левой крепче сжал в кулаке дарённый Валу зачур. И енто малец содеял во время, занеже воз, мгновение спустя, подлетел уверх, и шумно опустившись на пол, покатил дальче. Перед очами мальчика ж продолжили мельтишить зеленоваты проблески... Проехав у таком лежачем сустоянии малёхо, Боренька скумекал чё в своде перьхода отражалися те самы искорки покрывающие шёрстку крота, оно як мерцали тама не токась зелёные, но и белые зачатки света.
  Любуяся той изумительной игрой искорок Борила усё ж пару разочков сомкнул веки оно, аки глаза уставали от тогось чудного пляса огоньков. Немного погодя, усё ищё мчась со той же огромадной быстротой, вон увидал у правой стяне махонисту, точно лесна торенка, жёлту полосу. Она сице явственно выступила из тёмноты и глянула на мальчонку, шо он, почитай, абие смекнул- энто предь ним у то само золото... из кыего смастерёны усы, борода, брови, ресницы и волосья Валу. Та широконька полоса, мелькала предь очами и расширялася, да втак шибутно, шо невдолзе покрыла усю праву стяну перьхода. Обаче, миг опосля, та ж златость высветилася на левой стене, а чрез како-то времечко вже и вона была золотой. Засим золотым сиянием покрылси и свод перьхода, да у нём зараз перестали мерцать искорки света. И тадыличи крот снизил быстроту бега, а чуток попозжа и вовсе перьшёл на шаг... По-началу, он топал вельми бойко, резво перьставляя свои розоватые лапы, но таче стал ступать усё медленее да спокойнее... И вот ужо поплёлси совсем вяло, будто нерешительно али лениво, и не мешкаючи зеленоватые и белые искорки, покрывающие егось шёрстку, осыпалися униз на пол.
  Борилка отпустив борт сноповозки, подалси увыспрь и поднявшись со дна, сызнова вуселси. Ослонившись спиной о задний борт возу, он вуставилси на крота, оный так чудно избавилси и от дивных вогоньков, и от быстрогу ходу. И хотясь ту чудну животинку инолды загораживал мельтешившийся пред мальчиком гриб, у широченной шляпище, усё ж можно було неплохо рассмотреть крота. Сам перьходь проглядывалси также ладно, и то верно оттогось, шо усплошь он был выстлан золотом. И стены, и свод, и пол усё... усё было золотым, а ровность полотна поражала взор небывалой залащенностью. Впреди ж днесь показалси, широкой и высокой дыренцией, проём, по-видимому, вход у каку- то пештеру, который утак ярко осенялси, будто там находилси солнечный воз вядомый Асуром Ра.
  Неторопливо влекомая сноповозка, миновав проём, въехала у обширну печору... точно безбрежную. Такой могутной печеры Борила ащё николиже не зрел... не тока тута у Подземном мире, но и вообче... Вон даже не мог собе представить, шо под землюшкой можеть находитси така значительна пустота.
  Стены у пештере были сплошь разноцветными, и словно у бочонка выгибалися у серединке. Права стенища от своду до полу лучисто перьливалася усеми оттенками глубого да синего. Блистал там лазурный, васильковый, небесно-голубой, бледно-голубой с фиолетовым отливом, светло-синий, синий, и, понижая яркость, оканчиваяся у стыках, почитай чёрным. Левая ж стена собрала в собе усе оттенки зекрого, начиная от какого-ту желтоватого, и включая таки цвета як серо-зелёный, бледно-зелёный, радужно-зелёный, сизо-зелёный, и насыщенный, таковой чё слепить своим светом очи, а то и вовсе болотный аль сине-зелёный. И все те цвета, як справа сице и слева, яро полыхали и будто кружилися, спускаяся по стяне от своду к полу, двигаяся утак сверху до низу. Порой чудилось, шо энтот свет живой да перьмещая оттенки, таким образом, дышить... плавно и глухо.
  Свод же в ентой печере, высоченный и вельми далёкий, являл светозарный огнистый свет. Тёплы лучи, видимые взору мальчонки, як широки полосы, спускалися униз и наполняли светом печору... светом и тяплом. Вздев голову малец, залюбовалси таким расчудесным светом, и напрягши очи вгляделси, желаючи спонять чаво тако он видеть. И показалось Борюше, словно у там в вышине, свод на самом деле нешто иное як слюдяно оконце, сверху на каковом колыхаясь протекало редрое озерцо, и в нём булькаючи кипела горяща водица. Ентово булькание Борилка смог даже узреть, заметив здоровенны пузыри, мгновенно увеличивающиеся у ширшине да резво лопающиеся.
  Сноповозка нежданно востановилася и тадыличи отрок опустил голову, да вуглядел подходящих к ним двух грибов. Токась те грибы были не мухоморами, аки у тот, шо привёз егось, а напоминали лисичек, и имели рыжеватый цвет схожий с окрасом лисьего меха. У эвонтих грибов шляпища не отделялася от ножки, сливаяся в одно целое. На нижней стороне шляпищи присутствовали мелки складочки, на коих притулилися два чорненьких глазка, носик-сучок да роть-дырка. Одначе, потомуй як, складочек имелось множество и вони были неглубокими, лица энтих грибков смахивали на лики старичков, покрытых тончайшими морщинками. Прямо оттудась, иде завершалися складочки, ножка делилась на две плотны ножищи, и там же поместилися две толстоваты ручонки, такие же як и у мухоморов - бочковидные да с бурыми пятнами у основания, без ладошек... токмо с пятью пальцами.
  Оттогось, шо у лисичек и ноги, и руки выходили с одногу месту, а лица гляделися стариковскими они и вовсе поражали очи своей чудоковатой потешностью. Посему мальчик не смог совладать с собою и уста евойны широкось разъехавшись, живописали вулыбку... Воднакось стоило ему приметить чавось грибы сжимають у руках, сице он и вовсе прыснул смехом. Занеже держали они у руках пряменько вытянувшихся и втак замерших змяюк, точно то были не вужи, а дреколье, до зела большенькое. Головёшки змеи немножечко изогнули, а их гневливо сверкающие зеленоватым светом глаза таращилися на мальца.
  Грибы - лисички медленно, перьставляючи свои длинющи ножищи, шевствовали к сноповозке. Отрок лицезрев эвонтих прислужников подземных Асуров перевёл взор и всмотрелси в чарующие красоты лежащие дальче. Да углядел, сразу позадь лисичек, красивейшие дерева, конешно не таки могутные як бероские, но и не низки таки, шо встречалися у болотных землях. Эвонто казалися широкие, у обхвате, дерева, тока не рослые. Стволы их гляделися почитай синего и сине-марного цвету, а на коротких размашистых ветвях висели уперемешку васильковые да зекрые листочки. Под теми деревами стлалася яро-зелёная трава, а посредь ейных тончайших, сочных отросточков пробивалися златые круглы, будто жернова, цвяты, коих беросы кличуть молочником, потомуй як у егось стябле тячёть белый, млечный сок. Сторонь со златыми молочниками, поместилися крупны девичники с жёлтыми корзиночками у сярёдке да белыми чуть загнутыми лепестками и небесно-голубые васильки, со дюжими воронковидными соцветиями... Гутарять беросы, шо василёк цвет самого Асура Велеса... явившийся на оземи от одной единой слёзинки, оброненной божественными оком Бога. Впала та волшебна слёзинка во травушки, коснулася зелёных её порослей и вобярнулася дивным цветом... А ужось отчавось та слёзинка выскочила из очей Асура никтось не ведывал... Можеть от любования на Бел Свет, а можеть от какой грусти посетившей Бога произошло тако чудо- о том в байках не сказываится. Токмо Борюша, нонече припомнив у то предания, крепче сжал у левой ладошке кроваву слёзинку- зачур Асура Валу и муторно вздохнув, скумекал, шо верно и Велес потерял ту слёзинку, явно о чём -то горюючи.
  Обаче чичас мальчонка не долго вдавалси у те мысли, зане продвигаяся уперёдь взглядом вон увидал... у там дальче, идеже завершалася желды да дерева, точно посредь энтовой печоры небольшо тако возвышение, на каковом находилися два могутных стуло с резными ножками. Стуло имели высоки ослоны, до зела широки и заканчивающиеся клинами, которые были каменными и редкостногу червлёногу цвету, а по краям имели узку серебристу полосу поразительно блистающую. На кажном стуло имелися мощные, златые подлокотники оные подпирали рязные, кручёно-завитые кривые держали, по-видимому, также сотворимые из золота.
  На вэнтих удивительных стуло восседали Боги, мальчик токмо вскинул на них глаза, як у то сразу спонял и торопливо стал выбиратьси из сноповозки. А вылезши из неё начал оправлять рубашонку, которая тяперича бултыхалася позадь распоранными лоскутами, у то постаралси напавший на негось крот. Да споднявши кверху праву руку зачесал перстами долги волосья назадь, убрав лишне за уши, шоб не лезли у глаза и роть.
  Приблизившиеся грибы-лисички тихонько эк-нули и вуставилися глазёнками у сторону мальчишечки, а опосля протяжно вроде як икнули. И тадыся гриб-мухомор, привезший Борилу и дотоль сидывающий на облучке, мигом спрыгнул со сноповозки, и, бросив вожжи на грядку, резвенько побёг к Богам, кудыся вела устланная крупными, почитай с ладонь, самоцветными каменьями торенка. Мальчик наблюдал аки бесшумно двигалси евойный проводник-гриб широкось перьставляючи ноги по тропочке прямо к Асурам. Не добежав, може пару-тройку шажочков, вон резко встал, и немногось склонил головёшку утак, шо егойна шляпища малёхо съехал уперёдь. Засим гриб испрямилси, да поправив шляпищу зычно заокал.
  Асуры Озем и Сумерла, у то Борилка приметил, были вельми могутными, и даже издалече гляделися высокими. Озем конешно был и выше, и ширше Сумерлы, и на егось смугловатом лике, вроде як присыпленном сверху еле заметным блестящим, серебристым крошевом, поместилися два больших, тёмных ока... Ужось с у той дали, идеже стоймя стоял малец було сложно разгадать, кари они али чорны, зане прикрывалися ащё и нависающими над ними кудластыми, светло-бурыми бровьми. Покатый, крупный нос, и маленько выступающие уперёдь скулы, напоминали тех воинов, шо томилися у каменьях подле Валу. У Озема седы волосы достигали плеч, а така ж седа борода да вусы лежали лёгонькими кудерьками на груди, по ентим волоскам струилися уверх и униз голубоватые мельчайши брызги, ово ли искорки, ово ли огоньки. Над головой Бога сияло широко коло, от коего у разны стороны расходилися рдяно-златые лучи. Асур был одет у распашное, долгое одеяние, дюже широкое кдолу и узкое у груди. Такими ж широкими да расширенными к запястью были рукава того одеяния, а ворота на нём не имелось и вовсе. Одёжа перельвалась златым светом, в подол же, разукрашенный пречудным узором, были вставлены усяки разны, самоцветны каменья. Одна рука Бога покоилась на подлокотнике, а у другой вон сжимал длинный, широченный, пелёсый посох увенчанный сверху клиновидным, здоровенным, лучистым зелёным камнем. Прямо под ногами Озема, которые покоились на коротконогой скамле, тоже каменной, ножки каковой блистали серебром, ползал здоровущий и какой-то редрый вуж, будто покрытый сверху золотистым пясочком, до зела масеньким обаче слепяще пыхающим светом.
  Сумерла сидевша обок со своим муженьком, казалась не просто ладной, а дюже купавой. Она, в отличие от свово по виду зрелого мужа, была молода. Её молочно-бело личико имело лёгкий румянец на щёчках, а крупны и ано издалече видимые зелёны очи глядели в упор на мальчишечку. Небольшой с острым кончиком нос и маленький, приотворённый роть являл ряды белых ровных зубов, мерцающих голубоватыми брызгами. Богиня вулыбалася, и перьведя взор, посотрев на подбежавшего к ним прислужника-гриба, весело рассмеялася, задорно и по-доброму. У Сумерлы были тонки, чорны, соболины брови, у то времечко кады вона смеялася вздернувшиеся увысь, а густы светло-пошеничны, с еле зримой рыжиной, волосья заплетённы у толсту косу, почитай с два кулака Борюши, пролегали по одеянию. Обряжена ж Богиня была у просты бероские одёжи. А именно... у златую рубаху, собранную у ворота в густу сборку да обшиту каёмочкой, паче тёмного, смаглого оттенка и украшеную боляхными, жёлтыми каменьями. Поверх рубахи на Сумерле була одета понёва, доходяща до ступней, запахнутая вокруг неё и укреплённа на стане снурком. Ентова понёва пошитая из пёстрогу холста: зекрых, кумачовых, жёлтых оттенков, имела на своём полотне разбросаные прозрачно- самоцветные голыши ослепительно сияющие. Тонкий поясок словно соединяющий во едино рубаху и понёву, казалси золотым. Ноги Богини обутые у златую украшенную голубоватыми каменьями длинноносую обувку, напоминающую ичеги, покоилися на коротконогой скамле. Над главой Сумерлы, озаряясь, блистало огнистым светом, расходящимся у разны стороны, чудно творение вельми похожее на лепестки цветка солнечника.
  Борилка неотрывно сотрел на Богиню, ужось такой вона была милой и упавой, да припомнил бероски преданья сказываемые про эвонтих Асуров: " У глубоких, мрачных, сырых пештерах, чё раскинулися под Мать Сыра Землёй, и покоятьси у провалах да пропастях, живуть Боги Озем и Сумерла. В тех землях хоронитси множество чудес... самоцветных каменьев, тякущих горящих рек и озерцов. Сами Асуры вельми сёрдиты, их одёжи полыхають теми чарующими каменьями, а лица хмуры и тёмны. Не любять Боги людей, оно як те желають, забравшись в их владения, похитеть самоцветны каменья, оные предназначены не для жадних рук, а для светлых душ... не для горести, а лишь для красоты и радости! Не пускають у свой мир Озем и Сумерла людишек... а уж коли кто и попадёть тудыличи, сице приятен будеть лишь вумершим... мёртвым, молчаливым и покорным... Служать Асурам токмо кроты, грибы да ужи, вони помогають слёдить за обширными теми землями, вони об усём сказывають да приносють вести с Бел Света.
  Иноредь Боги гневаютси на людей. Тогды Озем подымаитси со свово седалища у полный рость, испрямляить свой могучий стан и упираитьси у землюшку крепкими плечьми, да начинаеть её трясти.... И тадыличи качаитьси оземь, ходять из стороны у сторону избёнки, деревеньки, грады, леса, пожни, реки, озерца и горы. Лопаитьси земля и появляютьси на ней трещины, ямы, рытвины, овраги, провалы, пропасти, бездны. Вздыбливаютси воды у морях, озерцах, а реки и речушки меняють свои русла, начиная течь у вспять... От эвонтого гнева Озема выходють из Мать Сыра Земли млады горы, а стары разрушаютси да вумирають.
  Внегда на Бел Свет приходить зимушка и белый снежок покрываеть полстинами оземь, а лёд сковываеть водицу, Озем и Сумерла, муж да жинка, обнимаютси, ибо любять друг дружечку вельми сильно, и засыпають... Сон их крепок и яр, як и любовь, як и сама Мать Сыра Земля на охрану каковой они были поставлены самим Родом... И почивають Асуры до самой вёсны, пробуждаясь от первой капели да звенящих ручейков, кыи своей чистой, весёлой песней будять великих Богов!"
  " Ишь... ты...- протянул про собе Борила, не сводя зачурованного взору с раскрасавицы Сумерлы.- А верно лгуть байки сказывая, шо Богиня тёмна и хмура... Вон какая она упалая да и личико ейно не тёмно, а беленько будто молочком сдобрено... Да и Озем не старшен... и по сему не так гневлив як молвють про него".
  Не вуспел мальчик о том подумать як увидал, шо Сумерла нанова взглянула на него зелёными очами да ласковенько вулыбнулася, и немедля усяко волнение, несильно отдающееся у груди Борилки беспокойным биением сердца, вулеглося. Богиня капелюшечку всматривалася у мальца, вопосля лягохонько кивнула ему головой, и, приподняв с подлокотника праву руку, махнула подзываючи егось к собе.
  Мальчонка, узрев тот призыв следовать к Богам, торопливо шагнул к тропе да абие вуслыхал продолжительное шипение ужей, которы были у грибов лисичек взамест дрекольев. Лисички ж без задержу перьгородили стёжку мальчику, посему вон был вынужден остановитьси, а не шевелящиеся змеюки, усё также ровненько вытянувшиеся, широкось раззявели рты и вывалили оттедась чёрны, раздвоены языки, верно утак жаждая гостя напужать. Борилка ж споднял руку и указуя на Асуров, обращаяся к грибам, прокалякал:
  - Мене... гляньте, Сумерла кличить.
  Лисички ужотко больно непонятливо... толи морща личики, толи просто сице хмуряся, обярнулись и узрев кивок головы Богини, не мешкая расступилися у разны стороны освобождаючи торенку мальчишечке. И Борила тада ж вступил на усыпанну крупными самоцветными каменьями тропочку да направилси к Богам. А под подошвами егось сапогов, утак ему почудилось, начало раздаватьси тихонькое позвякивание гремушек, тех самых которые подвешивают лошидям у праздники, абы эвонту радость и веселье было слыхивать издалече. Скоренько ступая по той изумительной стёженьке отрок како-то времечко не сводил глаз с лико Сумерлы, словно подбадриваемый ейной добренькой вулыбкой, а посем усё ж перьвёл взор и глянул на Озема. Асур также як и его жинка сотрел на мальца и не було во взгляде Озема хмурости аль сёрдитости, а Борюша подходя ближе приметил, шо очи Бога не чорны, а тока тёмно-кари.
  Гриб, который правил сноповозкой у перьходе, по-видимому, чёй-то пробалабонил Асурам о ихням госте, да ступив улево со стёжки, встал подле стуло Озема, прямёхонько обок витых держаков, каковы подпирали подлокотники, и повярнулси ликом к идущему мальчугану. И тадыличи мальчик увидал, шо с под одёжи Озема выглядывають узки, серебристы обувки, носы которых венчають крупны каменья рдяного цвету, такие точно, какой сжимал он у своей длане. Посторонь ж скамли Сумерлы, идеже поместилися ейны ноженьки, расположилася здоровенна ярко-зелёная ящурка, не меньше локтя у длину, и довольно широченная. Глава её была ноли васильковогу цвету, и на ней мерцали блестящи, зелёны глазки. Посерёдке головы и спинки проходили маленькие шипы, которые были изголубо-синими и тоже переливалися, вроде образую единый лучик чем-то схожий с дивичьей косой. Не мнее длинным да толстым был хвост у ящурки, тоже васильковогу цвету. Животинка, расставив лапки у разны сторонки, лёжала смирненько и не вобращала никако внимания ни на гриб, ни на приближающего мальчишечку.
  Унезапно позадь стуло Асуров, идей-то у дальней стене, лежащей супротив той у которой находилси проём, чавой-то ослепительно полыхнуло, будто прорезало ту часть пештеры насквозь да вдарилося в пол. Борила воззрилси на эвонту стенищу, оную до сих пор не разглядывал, занятый лицезрением Богов, и увидал, шо там точно и нет никакой городьбы. То ж чё там находилося представляло из собе огромны, пухлы, громоздкие грозовы тучи, какого-ть червлённогу цвету тока не яркого, а наобороть тёмногу. Казалося- энти тучи загородили уходящий на покой солнечный воз Ра так, шо кое-иде на рыхлых воблаках начерталися тёмно-фиолетовые отсветы, а из серёдки той, будто дождевой, тучи униз к полу стекали златые, с извилистыми руслами, ручейки. Токмо струились вони не однородно, як льётси водица, а прерывисто... так як бъёть у оземь молниями Асур Перун.
  Любуясь таким сказочным видением златых ручейков и пузатых туч малец даже перьшёл на паче спокойный шаг, замедлив свову поступь, ужотко никак не мог отвесть он глаз от того зачурованного виду. Нежданно пронёсси, по ентим раздольям, еле слышный свист, отрок порывисто встряхнул главой и повернул её направо, туды откедова тот звук и доносилси. Да заметил у той яро-зелёной траве, як оказалося тяперича каменной, лягошенько кивающие ему соцветиями цветы молочников, васильков и девичника которые верно и свистели, да чудилось ищё, были живенькими. И даже на жёлтых чашах водного из солнечника святилися две крупинки напоминающие глазки. А Борюша подумал, шо белоцвет, солнечник, девичник, белюшка, ворожка аль як ащё величають ромашка есть цвет рождённый самой Богиней Макошью, которая во Небесной Сварге у деревянных чертогах со своими помочницами Долей и Недолей, прядёть волшебны нити судьбы, сплетаючи из них жизти людски, от самогу рождения уплоть до встречи с Марой. Калякають беросы - ентов цвет поясняющий, шо у то Макошью рождено творение делыть начало и конец, открываеть судьбу. Потому и гадають на его лепестках, выпрашивая у Богини судьбы подсказки, любим ты аль неть ладушкой твоей.
  Присмотревшись, отрок уразумел, шо и деревца растущие у том чудном леску тоже каменны, и ветоньки каменны, не живые... Зато листоньки были вобычными, посему слегка трепетали, можеть от свисту. Занеже ветру у эвонтой печоре не ощущалося, и даже не колыхалися не одёжи, ни волосья на мальчике. Зато сладостно пахло тута духом токась снятого мёда, сухого сена, вжесь будто на пожни... а ещё чуток добавлялси запах перегною... такового, шо бываеть кадыся поздней осенью, носом сапога подцепишь пласт оземи укрытой свёрху опавшей, мокрой листвой.
  
  
   Глава тридцать третья.
   Усё не так як кузалось.
  Вскоре Борюша приблизилси к Богам и востановившись от них у нескольких шагах, замер. Лежаща обок скамли ящурка даже не подняла главы точно- то её не касалося. Редрый вуж наопок ураз шевельнулси, а на егось спинки явственно посыпленной свёрху золотым пясочком, заиграл дивный, жёлтый свет. Вон вздёрнул голову и вупёрси маненькими тёмно-карими глазоньками у мальчика.
  Бориле, меж тем, также пришлося задрать голову, оно як по-другому Богов неможно было узреть. Вон сначала зекнул очами у Сумерлу, а опосля, перьведя их, глянул у лико Озема и лягохонько преклонив голову у знак уважения, звонко молвил:
  -Здраве вам велики Асуры Озем и Сумерла, владыки Подземногу мира!
  - Кхе...,- не громко кашлянул Озем и тут же откликнулси.- И тебе отрок не хворать!
  А Сумерла и вовсе зазвенела развесёлым смехом, лягко и сице нежно, словно птица кака песню затянула. Борила немногось помедлил, выжидаючи кады Богиня перьстанеть смеятись, и як вона затихла, продолжил:
  - Я прибыл к вам, шоб испросить помочи... Мои соотчичи попали у бяду... и им нужны для выздровленья стрелы Перуновы.
  - Знаем.. знаем мы о том,- улыбнувшись загутарил Озем и тонка, пряма морщинка разрезавша егось большенький лоб на две части расправилася.- Нам о том всё рассказали наши прислужники... грибы, ужи и кроты,- Асур смолк и впилси взором у мальчика.- Значит,- добавил он, миг спустя,- ты не побоялся к нам прийти. Не побоялся ни наших прислужников, ни нас самих которые,- и Бог сомкнул очи, а опосля прокалякал токмо, шо припомненное Борилой преданьеце,- вельми сёрдиты, их одёжи полыхають теми чарующими каменьями, а лица хмуры и тёмны. Не любять Боги людей, оно як те желають, забравшись в их владения, похитеть самоцветны каменья, оные предназначены не для жадних рук, а для светлых душ... не для горести, а лишь для красоты и радости! Не пускають у свой мир Озем и Сумерла людишек... а уж коли кто и попадёть тудыличи, сице приятен будеть лишь вумершим... мёртвым, молчаливым и покорным... - Озем нановы разомкнул очи, и, улыбаясь, отметил,- таких мрачных баек... не испугался?
  - Не-а... не испужалси,- ответствовал мальчонка, и, сварганив ащё пару шажочков уперёдь, ближе к стуло Богов, лишь сильнее вздел головёшку, шоб луче видеть Асуров.- Ня мог без у тех стрел я возвярнутьси... Ня мог у бёдушке бросить соотчичей, каковые со мной у дальню стёженьку вотправилися. А посему спозволь мяне Асур Озем добыть эвонтих...эвонтих самых каменных стрел оные помогуть моим соратникам.
  - Да, что ж...,- киваючи и согнав с лица вулыбку, пробалякал Бог.- Помочь... помогу. Видишь, позадь меня тучи грозовые ходять, а по их поверхности текут реки молний... тех самых стрел оброненных когда-то Перуном... Оттуда из тех туч да рек и можно добыть прошенное тобою... Так, что коль ты не трусешь - ступай.- Озем замолчал, а евойны густы, светло-буры брови сдвинулися, разом да втак близёхонько, образовав водну широку полосу, шо лико Бога стало хмурым и тёмным, точно сёрдитым.- Ступай туда и добудь ту стрелу... Только помни одно... реки те жгучие... текут в них огненные воды. И стоит простому смертному подойти близенько... Стоит капле горящей попасть на кожу, как мигом она выгорит до костей, поев всю плоть...Так, что уж и не знаю я стоит ли тебе туда итти... стоит ли подвергать себя такой опасности... стоит ли.
  Токмо Борила не дал договорить желанное Асуру, и, шагнув нанова уперёдь, произнёс дюже зычно:
  - У тогось я не убоюся... нешто мене нонече можно думать о собе, кадыличи в там... мои собратья повмирають... Тадыкась я могу иттить? И прямо днесь ту стрелу добыть сице?
  - Так...так... можешь ступать,- произнёс Асур и малёхо подалси впредь, нависнув на отроком и приблизив к нему свово лицо, усё ищё вроде як сёрдитое, да глянув у саму глубину Борилкиных очей.- Можешь ступать коли смел и храбр...
  У то Борюша не считал собе дюже смелым и храбрым. Вон просто считал, шо ноне не могёть повернуть назадь, подавшись выспугу. И хотясь егойно сердечко шибко стучало у груди, будто бубен выбивая крепки вудары, но токася не одной мыслью мальчинка не заколебалси, и сказал:
  - Ну, тадысь я потопал,- да направил свову поступь нямножечко левее, абы обойти стуло Озема.
  Обаче Бог нежданно испрямил стан, и, приподняв увысь свой могучий посох, шо есть мочи шибанул евойным заострённым концом у пол, каковой предь ними был смурногу цвету и до зела гладким... И немедля там позадь няго пропали пузаты, грозовы тучи, испарились огненны реченьки и появилися стена по полотну кыей, перьливаясь, перемещалися, точно живые, свёрху униз полосы жёлтого, златого, плавогу, злато-фиолетовогу цветов.
  - Ой! - вскрикнул мальчик, увидав пропавши с его глаз спасительные стрелы и явлёну стену.- Як же... Як же так, а стрелы... стрелы Перуновы...
  Озем вдругорядь поднял высоко свой посох и сызнова стукнул евойным концом у пол. И абие с под острия посоха выскочили и повпадали, к ногам остановившегося мальчугана, округло-удлинённые, почитай с указательный палец тёмно-жёлтоватые в белу крапинку, каменья.
  - Ух!- тяперича вудивлённо и восторженно воскликнул мальчонка.
  Вон капелюшечку отступил назадь разглядываючи с десяток, рассыпанных под ногами, камешков да скоренько дотумкал, шо предь ним Перуновы стрелы. Борила вздел голову и воззрилси на улыбающихся Богов, заметив, шо лико Сумерлы нежно сице начало озлащатьси будто б изнутри.
  - Энто,- молвил малец и глас его от радости дрогнул.- Энто стрелы Перуновы.
  - Вони... вони самы,- пробалякала Сумерла и тихий смешок прыснул с её прекрасных уст.- Мы тобе спроверяли Борюшенька... Борилка... Борил чё значить борящийся... Ужось тако ладненько имечко тобе избрал твой отец... Смела и храба душа твоя и достойна вона тако светлого величания... величания борца!
  Як тока Сумерла загутарила, теряя легохоньки смешинки, сердце мальчика зараз перьстало отбивать удары у бубен и наполнилось какой-то благодатью... Вже так дохнуло на негось женским тяплом, а голос и говорок Богини мягкий такой, звучный напомнил ему, матушкину молвь в коей была заключена любовь и забота.
  - Проверяли, правду сказала жинка моя,- подтвердил слова Сумерлы подземный Бог и егось широка вулыбка осенила не токмо лицо, но и усё окрестъ него, брови Асура разъехалися, и он сразу словно по-добрел.
  - Жёлали мы вызнать Борилушка сице ли ты смел, як калякали нам о том грибы,- произнесла Сумерла, и по ейной светло-пошеничной, с еле зримой рыжиной косе, пробегла почитай жёлта тонка ящурка, вышедша из водного, златого лепестка ромашки, чё раскинулси над ейной главой. Ящурка, соскользнув по волосьям, спрыгнула с них на зелёну травушку, бляснула у сторону опешившего мальчика зелёными глазьми и мигом пропала, а Богиня, про меж того, продолжила свову реченьку,- ужось я зрю... Не пустобаяли наши прислужники... И верно, явилси ты сюды токмо для того, шоб способить своим субратьям... Энто оттогось не поднял с оземи смарагд да яхонт, брошенный под ноги... Оттогось не позарилси на золото у перьходе по каковому шествовал да трюхал... Славный ты хлопчик... Славный!.. Вже за у то одно- достоин ты был получить стрелы Перуновы... Ну, а когды не отказалси ходють, тудыличи... к той горящей реченьке, шо тёкла у тучах, сице и вовсе поразил ты мяне и мово любогу муженька. Смел ты, да чист душенькой... И за эвонтову чистоту... за душевно рдяно-златое солнышко, шо святить у тобе в груди, мы те споможим.
  - Споможите?- перьспросил Борилка, не понимаючи о чём таком вядёть молвь Богиня, да дивяся тому развёл размашисто рученьки.
  - Подыми-ка стрелы Перуновы,- не отвечая на вопрос мальца, изрёк Озем и чуть зримо кивнул, указуя на раскиданные по смурном полу каменья.
  Борила чичас же присел на корточки, и правой, не занятой, рукой стал сбирать те стрелы, да запихивать собе за пазуху у рубаху. Взяв шесть штук, он было хотел уже и поднятьси, кадысь Сумерла скузала:
  - Усе, усе Борилонька сбери... У торенке дальней вони можеть тоби сгодятьси... Оно як Ворогуха правду молвила у эвонтих землях, их отродясь не бывало.
  Мальчонка поднял голову, и, глянув у зелёные, похожие на те самы видимые смарагдовые каменья, глаза просиял вулыбкой, да торопливо собрал и оставшиеся Перуновы стрелы.
  - Помни Боренька, раны другов своих посыплешь толчённой у пясочек стрелой,- продолжила пояснять Богиня не сводя с мальчугана взору.- А хворому свому у тот малешенький пясочек взварите. Да будяте давать пить по три разонька у день... ложоньки по две не больче... И втак дня два, а то и три поите- вон и поправитьси вскорости.
  Собранные стрелы Борилка запихал за рубашонку да прижал свёрху рукой, шоб не потерять, а опосля поднялси с присядок и довольненько молвил:
  - Аття велики Асуры за помочь... От тадыличи я могу йтить?
  - Погодь... погодь,- поспешила сдёржать егось Сумерла и протянул свову руку с длинными, тонкими пальцами у направлении отрока.- Погодь мы ж тобе ищё не пособили... А ты ж то заслужил.
  Богиня резко качнула головой и над ней затрепетали златым светом лепестки цвета Богини Макоши ромашки, а коса Сумерлы нежданно шевельнулася. И отроку почудилось, шо у то совершенно и не коса, а змейка... вернее калякать змея... тока большуща, встрепенула своим рыжим телом собираючись вуползти... Обаче миг зачурованности прошёл, и коса нанова замерла, оказавшись тока туго сплетёными волосьми. Богиня ж маненько повертавшись на стуло, да опустив на пёстру понёву свову бело-молочну руку, пробалабонила:
  - Оземлюшка, родименький чаво ты тако хотел бачить хлопчику...
  Асур Подземного мира чуток развернулси, да глянув с нежностью на жинку, сказал, обрачая говорок к отроку:
  - Борил! Ты должен понять... Ничего не бывает в жизни просто так... Ничего!.. Богиня Макошь давным-давно сплела наши судьбы: и твою, и мою... и моей любой жинки... и Бел Света... Боги как и люди подчиняются той великой Богине и её работе...Но Макошь оставила для любого из нас выбор- тот иль иной... верный иль нет!.. Тот выбор делает кажный из нас сам, оглядываясь лишь на свою душу и на жизненный овринг по каковому ходить... И кажная встреча на том овринге послана нам как надобность... Инолды кажется та дурна встреча, не нужна и вообще луче её не было б, но посем... много времени спустя понимаешь, что та встреча была надобна... нужна... и всё... всё не спроста...- Асур лишь морг медлил, можеть давая время мальцу обдумать у те мудры слова, а после молвил,- Бог Крышня послал тебя в град Торонец не просто так... Он выбрал тебя из тех многих робят, которыми богата бероска земля, и каковы не менее крепки и ладны чем ты... Но он выбрал именно тебя, потому как твоя матушка Белуня ведёт свой род от быкоподобного Бога Индры.
  - Чавось?..- протянул мальчишечка и обомлел, вытаращив глазёнки и широкось открывши роть.- Як так вядёть свой род от Индры.
  - Да,- загутарил дальче перьбитый на полуслове Озем.- Её род идёт от Бога Индры... Когда-то в стародавние времена, ужо опосля победы над Валу и Вритой, опосля многовекового стояние камнем, по пояс у Мать Сыра Земле, откуда пробудившийся Индра был вырван Дыем...полюбил Асур прекрасную бероскую дивчинку... Ту самую, рождённую от капли росы, что впала с одёжи Вышни у землицу... Полюбив ту хупавую девоньку, взял Бог её себе в жёнки... Далёко...далёко от тех мест где лежат бероски земли возвёл Асур град Индерию... иль как кликали тот град беросы Индьию, где все чертоги были сложены из мрамора, а овринги усыпаны золотом и самоцветными каменьями. Выстроил ту Индьию Асур и зажил там со своей любавой... Вскоре родила ему жинка сына... сильного и ярого как отец, красивого и смелого как мать... Родила, а чуток попозжа покинула тот величественный град Индерию, убежала оттудась, возвернувшись у земли беросов и схоронилась там... Спрятав там и сына своего... и весь его род... И уж поверь мне Борил, как не искал её и своих потомков Индра так и не смог найти... оно как сохранял их сам Бог Вышня.
  - А почяму таилася вона от мужа свово?- поспрашал малец, поражённый такой байке и у тем событиям, сказанным у ней.
  - Оно як,- почемуй-то тихонько, словно чавой-то пужаяся ответствовала заместо муженька свово Сумерла.- Оно як Индра шёл по-иной стёженьке, каковую не могла выбрать для свово сыночка та дева... у та Белуня... Не жёлала она, шоб сын ейный шествовал по Лунному оврингу... жёлала,- и Богиня, смолкнув, зыркнула зеленющими глазьми у сторону мальчишечки.
  И Борилка немедля встряпянулси да сам за Сумерлу добалякал:
  - Жёлала вона, абы топал он по торенке Сварога и егось Сынов... По пути мово Бога Вышни и Крышни... По Солнечной торенке...
  - Правильно мыслишь,- вмешалси, у говорок отрока, Озем и притулил спину к ослону, опершись на него, да чуток вроде аки насупил брови, отчавось вони легохонько прикрыли очи, словно Асур о чём-то вельми задумалси. - О том и просила она... Она- Белуня... Первая мать из твоего рода. Она просила уберечь её сына и всех её потомков: внуков и правнуков от взору Индры.- Бог развёл у стороны брови и на егось смугловатом лике, лучисто заблистало серебристо крошево. - И Вышня,- добавил Озем, - претворил испрошенное у него... Он сокрыл и девицу Белуню, и её сына Велеба, и всех потомков от ока их прародителя.
  - Велеба, - повторил мальчик имя сына Индры и свово предка.- У то значить повелитель... У тако имячко ему дал Индра?- догадливо спросил Борила глядючи в очи Озема.
  - Да... Индра...,- ответил Озем и крепче сжал правой рукой пелёсый посох отчавось шевельнулись на обратной стороне пясти, будто змейки, тонки жилки.- Индра желал вырастить из своего сына повелителя, владыку, оттого и даровал ему такое имя... Но мальчик вырос не в мраморных чертогах града Индьии, а в деревяной избёнке, где-то в бескрайних землях беросов, и пошёл по пути Солнечному ... по оврингу Вышни... А потом у Велебы были дети, внуки, правнуки... Были, рождались, жили и умирали, шли по пути Вышни, будучи смелыми и храбрыми, сильными и чистыми душами. Они были верны когда-то однова выбранном пути для того, чтоб непременно родился в их роду ты... Ты самый достойный из потомков той первой матери вашего рода Белуни... Из той первой ветки первого рода... Долги века я наблюдал за тем как живёт род той Белуни и ждал этой встречи, чтоб помочь и подсказать, но лишь тому, кто сможет пройти тягостну торенку от дальних бероских земель до моего мира, кто не изменит своей душе.
  - Но я не самый достойный... неть,- откликнулси мальчонка и его не мнее смугла кожа, як и у Озема, покрылася ярыми пунцовыми пятнами.- У мене... усе в роду достойны... и сродники, и старши братцы...
  - Ты прав, достойны все и Пересвет, и Соловей... и сродники: Баско, Волот, Гаян, Гойко, Довол, Жилен, Здравень, Колояр, Лихарь, Могута, Олесь, Пяст, Ряха, Сварн, Тороп, Удал, Хот, Яр... и многие другие... - перечислил Асур имена сродников неких и вовсе николи ни слышимых Борилой, а неких живущих с малолетству сторонь.- Но именно ты стал по нраву Крышне... не знаешь почему?
  Борила ищё шибче покрылси теми пунцовыми пятнами и его личико мгновенно приобрело какой-то кумачовый цветь. Он, чуть потупил взор, да глазея на несводящего с него очей, присыпанного золотым пясочком, ужа лежащего подле скамли Бога, прокалякал:
  - Крышня гутарил... Занеже я овый пришёл у ночь на Купала к Жар-цвету... оттогось он и смог мяне зёрнышко Ясуней подарить.
  - Это ты, верно, молвил,- согласилси Оземи, и, узрев раскрасневшегося мальчугана, ласковенько расплылси у улыбке.- Имена скольких твоих сродников я произнес, а скольких ещё не перечислил... и из них всех лишь один - ты пришёл в ночь на Купала к Жар-цвету. Пришёл, тем самым показав Крышне истинную мощь своей души да смелость достойную той первой девы Белуни. Знал Крышня, велика мощь тела, дарованная Индрой, но нет ничего сильнее мощи духа! Духа... того самого, что живёт в матери твоей Белуни и, каковой был дарён от рождения тебе. Он тот дух могутнее и твёрже валуна, у котором обитаеть душа Валу... Потому ты и выбран... Лишь человек с такой крепостью пройдёт этот тягостный овринг, не свернув с него и не изменив своей душе... А посему... посему Борил, сын Белуни, я тебе и пособлю.
  - Пособите...- произнёс отрок, вдумчиво вслушиваясь и впитывая кажно словечко из реченьки Асура.
  - Да... помогу,- киваючи ответствовал Бог и чуток подалси уперёдь, отклонив спину от ослона и, сызнова нависая, склонилси к Бореньке.- Там в Торонце... в великом и древнем граде, что появился подле окаменевшего Индры, протекает огненная река. Она струится не по поверхности земли, а в широкой и глубокой пропасти, которая появилась, когды Асур Индра, вырванный Дыем из её чрева, в беспамятстве выронил свой зачурованный меч выкованный Сварогом. Меч тогды пробил толщу земную и упал в глубокий проём, воткнувшись в небольшое каменное возвышение. Огненная река, вырвавшись из недр земли, окружила и то возвышение, и воткнутый в него меч.
  Озем замолчал и вуставилси карими очами у лико мальчика и тадыличи у тех коричных зрачках Борила будто увидал свово далёкого, як оказалося, предка Индру, да выпавший из его рук богатырский меч. Оный рассекаючи надвое остриём землицу-матушку, направил свой полёть скрезь стремительно разошедшуюся оземь, униз в пропасть, и, врезавшись у камень, выпирающий из глубин проёма, вушёл в негось почитай на треть. И сей морг энтов камень, также як и сам пыхающий блистанием меч, полыхнул серебристым сиянием и обернулси у каку-то неприступну твердыню, а обок с ней заплясала огненными лепестками пламени река, похожая на ту, кою зрел мальчуган у грозовых тучах позадь стуло Бога Подземного мира.
  - И як же мене его оттедась достать?- вопросил малец и вздрогнул усем тельцом высвобождаяся от тогось видения.
  - Достать его сложно,- незамедлительно пояснил Озем и слегка тряхнул головой, отчавось взыграли у егось волосьях, у бороде и вусах маненькие седенькие паутиночки, будто перькидываяся крошевом белых пылинок.- Но ты, я в том уверен, добыть его сможешь... Ведь твой путь... тот каковой ты избрал, прошёл сквозь мой мир... Без сумнения тебе была послана встреча... встреча с Ворогухой, и сама Среча привела Лихорадку к вашему стану... Однако если бы ты не был так светел и смел... Если бы ты не изловил лихоманку, не привязал к своему пальцу и не пришёл к нашим землям... Если бы ты не полез один у покатый лаз, и покинутый Лиходейкой не дрогнув, продолжил свой овринг... то нынче не стоял пред моим седалищем... А значит никогды не смог добыть меча своего предка Индры! Никогды!.. Но ты особенный отрок, и в тебе живёт дух воина и Бога!.. Потому ты тут... Потому ты будешь одарен... и тогды непременно добудешь меч.
  Озем ащё сильнее подалси впредь, и вжесь завис могутной скалой над мальцом сице, шо тот вздев головёшку почуял сладко-кислый запах землицы словно тока чичас подрезанный и перьвёрнутый плугом. А Бог у тем времечком крепко обхватил пальцами левой руки угловатый край подлокотника свово стуло, а правой малёхонько взмахнувши, резко воткнул посох у пол. И враз, занявшись, светозарно засиял клиновидный камень венчающий посох, именуемый смарагдом.
  Да сиг спустя эвонтого блистание, медленно стало перьтекать с самоцветногу каменья прямо на пелёсое полотно посоха, и покрывать егось свёрху тёмно-болотными пятнами. У начале те пятна были такусенькими машенькими, но опосля вони разрастаяся у ширшину, поглотили увесь пелёсый цветь, вобратив посох у зелёный... И тады ж вон, у тот посох, и сам ослепительно заполыхал смарагдовым светом.
  - Ты проявил смелость и широту души Борил... Борил, что значит борящийся,- вельми громко молвил Бог, и, глас евойный наполнил мощью усё огромадну пештеру и точно отозвалси гулким эхом от стен.- За ту широту души и получишь ты от меня помочь... Протяни ко мне левую ладошечку.
  Мальчик поспешно перьложил из левой руки у праву зачур и протянул навстречу Озему распахнуту длань. Асур лёгонько вздел ввысь рученьку, у которой сжимал посох, и, вырвал евонтов конец из полу, при чём у той доселе гладкой поверхности, вспух крупнянький булдырь такой ж зелёный як и смарагд. А на конце посоха на том чуток заострённом кончике появилася лучиста, зелёна, больша така капелька. Бог направил эвонтов конец к ладони мальца, и лежащий подле скамли рыжий вужак беспокойно зашевелилси, да махонисто раскрыв пасть, явил раздвоенный яро-зелёный язык. Обаче Асур, заметив то шевеленье гада, негромко пробалякал: "Чурок...ок" и змей немедля сомкнул пасть, ужесь токмо продолжаючи глазеть на конец посоха и вроде як набухающую каплю. Приблизив к длане мальчонки конец посоху, Озем остановил ейно движение. А смарагдова крупиночка унезапно увеличилася, да накренившись, покачнулась на тонешенькой паутиночке, соединяющей её и у тот посох... Капелька вдругорядь закачалася и будто б вздрогнула, можеть не решаяся оторватьси, одначе Бог несильно тряхнул посохом да у тем взмахом оборвал паутинку. И крупиночка издаваючи еле слышимый свистящий звук полетела униз да впала на длань мальчишечки.
  Лишь токмо капля притулилась, на раскрыту ладошку, як Борюша ощутил ейный жгучий жар... На чуток у та крупиночка аж! опалила своим дыханием кожу на длани. Однакось миг спустя та болюшка исчезла, а капелька распалася на множество масеньких крохотулечек, оные слегка растёкшись, обернулися у тончайши паутинки... таки кыя токася крепила ту крупиночку с посохом. Тонешенькие паутинки резво расползлися, словно ужаки, по коже покрыв её на самой длани и на перстах извилистыми, смарагдовыми лучиками перьплетений.
  Озем медленно убрал свой посох от руки отрока и малёхо взмахнув им, вогнал эвонту зачурованну невидаль концом у пол, пряменько у тот крупный вспухший булдырь. Посох стремительно проник, пригнув тот смарагдовый булдырь вдол, а чрез миг полотно евойно поменяло цвет, став наново пелёсым. Тока усё также ярко продолжил сиять клиновидный камень венчающий посох. Борилка поднёс руку к личику и до зела внимательно воззрилси на те изумительны узоры.
  - Достать меч можно будет,- промаж того загутарил Бог.- Лишь этой рукой. Огненные реки пышут дюже жарко, и спуститься к мечу никак неможно. Потому твои соратники, Борил, опустят тебя на уже вниз настолько... насколько ты сможешь стерпеть... Ты же протянешь руку к мечу, и покличешь его.
  - Покличу...як покличу?- вопросил не мешкая мальчик и отведя взор от длани вупёрси зелёными с карими брызгами очами у лицо Асура.
  - Назовёшь имечко,- ответствовал Озем, и, подавшись назадь опёрси спиной об ослон свово великолепного сидалища, отпустил посох и сложил руки на подлокотники.
  - А како имечко... надобно молвить?- сызнова спросил Борилка, наблюдаючи за вусаживанием Бога на стуло.
  - Имя... у меча есть имя,- ужось паче тихонько прокалякал Озем, точно вуставши от говорка аль сотворимого чудо.- Имя волшебное, зачурованное... Назвав каковое, ты призовёшь к себе на службу этот меч... То имя никому не ведомо, окромя Индры... Это имя должен знать ты...
  Токась малец не дав добачить Асуру, перьбил егось, и вельми взволновано произнёс:
  - Я...я.. то имя не ведаю... Откуды ж мене его знывать... Я ж Индру николи не видывал... и николи не слухал ту байку про негось.
  -Ты должон попытатьси...,- тоненьким голоском пробалабонила Сумерла вступая у разговор.- Оно энто имячко можеть кадый-то гутарилось у твоём роде... можеть матушкой... аль дедкой... Оно энто имячко тячёть у твоих жилах с той крохой юшки, шо усё ащё... и до скончанию Бел Света будять соединять тобе и твово предка Индру.
  Борюша сморщил свой высокий, смуглый лоб стараяся припомнить чё-нить тако слышимое, от матушки Белуни... аль от того другого дедки, кыего кликали Бушуем, и который в отличие от Заруба мало каких баек сказывал, будучи дюже сёрдитым.
  - У тобе будять времечко покумекать... будять,- молвила Богиня и едва заметно качнула головой, отчавось ейна косанька нанова зашевелялися як жива змейка, а зелёны глаза лучисто блеснули.- Будять... ни чичас... Чичас слухай мово муженька.
  - Да, слушай меня Борил,- поддержал жинку Озем и сдвинув свои густы брови так чё мальчишечке показалось, шо Асур на него сёрдится прям як дедко Бушуй.- Помни, спуститься на уже надобно как можно ниже... как можно ближе к мечу... И хотя сила в ладони твоей такова, что может призвать меч из серебряного валуна, даже коли б ты стоял на краю пропасти, но спуститься необходимо ниже... потому как имя... Имя меча, каковое ты должен вспомнить и назвать, кроме тебя никто не должон слышать...Никто!.. Если то зачурованное имя ктой-то услышить... то засегда может забрать у тебя меч... И тогды меч, выкованный самим Небесным Отцом Сварогом, силу и мощь отдаст в услужение другому... Тому, кто быть может, ступает по Лунному пути... аль, что ещё страшнее по пути ЧерноБоже.
  - Борилушка, ты, уяснил чаво тобе мой мужанёк гутарить,- вмешалась у каляканья Сумерла и вулыбнулася, да сице ласковенько и мило чё у мальчоночке на душе, от тех несладких дум, сразу полегчало, точно ктой-то эвонту тягость с неё снял.
  - Да... усё я уразумел...усё,- молвил Борил и абие переворошил о томящемся у пештере Валу.
  - Ну, раз понял... тогды можешь ступать,- изрёк строгим гласом Озем и смолк, а сам вуставилси на мальчугана будто чавой-то ожидаючи от него.
  Отрок малеша раздумывал... Кадысь вдруг почуял як у правой длане слегка затеплилась слезинка Валу, обернувшаяся у зачур, и та тяплота заструилася по коже. Приподнявши сомкнуту у кулак праву руку мальчик оглядел её, и узрел як нежно заалела на ней кожа на перстах да тыльной стороне пясти... Вон чуть слышно дохнул, и, воззрившись у лико Озема, поспрашал:
  - Асур скажи мяне... а могу ли я пособить душе Валу, выручив егось из тогу полона у коем вон томитьси?
  Лицо Бога нежданно засияло едва зримым серебристым светом, над головой пыхнуло рдяно-златыми лучами широкое коло, преобразив усю сердитость в доброту и довольство, и вон не мешкая, ответил:
  - Светлая душа! Лучший выбор Крышни из потомков Индры!... Ждал я... Оченно ждал от тебя этого вопроса... Потому как... ну, да ты о том сам позже догадаешься...сам... А посему не стану я тебя томить и скажу все как есть... Валу можно помочь... И если ты пожелаешь, захочешь и проявишь смелость, то непременно его выручишь... Давно... давнёшенько Валу совершил злодейство... против Бел Света, отца своего и людей... Этим злодеяниям нет прощения, и души такие после смерти уходят тока в Пекло... Но Валу, пред гибелью обратился в валун и умер как камень, разбитый на множество частей и осколков... Он не был предан огню... не был схоронен в землице... Валу остался лежать теми каменьями, крошевом, а посему душа его принялась бродить по Бел Свету влекомая, словно сухой листок сынами СтриБога: Позвиздом, Подагой, Провеем... Лишь Догода, самый добрый из братцев ветров, был жалостлив к Валу... Как-то Догода залетел в мои земли, и просил за несчастного страдальца гонимого Бел Светом, носимого ветрами... И я внял просьбе Догоды,- при вэнтих словах Борилка узрел як чуть заметно залучилися очи Сумерлы и вона отвернув личико от мальца и муженька, нежно вулыбнулася.- Тогды мои прислужники... кроты, ужи и грибы отправились в Торонец и сбрав остатки валуна, привезли и сложили у печоре... Зачурованным своим посохом, я придал останкам Валу образ головы, а добродушный Догода словив душеньку сынка Доны, принёс и вложил его в те останки.- Неторопливо повернула головушку Сумерла и взглянула на мальчишечку, а лико ейно ужось осенялося златым светом и яро блистали позадь неё лепестки цвета. Озем узрев то озлащение окрестъ жинки, также расплылси улыбкой и добавил,- Сумерла як и Догода просила меня пожалеть Валу... Уж она дюже добрая и злато сердечко имеет.- Асур споднял леву руку с подлокотника и толстоватым, коротким, указательным пальцем огладил тыльну сторону ладони Богини, ласково взглянув на неё. Сумерла также бросила на муженька любовный взглядь и лягохонько качнула главой. И тады ж Озем продолжил гутарить,- Чтобы Валу мог быть прощён, ему надобно заступиться за Добро и Свет, выступив воином в битве, где своей кровью он сможеть смыть злодеяния сотворимые им... Но, чтобы он смог стать воином... Кто-то... должен недалече от града Торонца взобраться на высоку гору Неприюта, на вершине которой растут три старых дуба, и тёмной ноченькой встретиться там с духами воздуха- Вилами... Ты, Борил, слышал когда-нибудь об этих духах?
  - Вилы...,- протянул величание духов отрок, и поспешно кивнул.- Агась слыхивал... Слыхивал чё то упавые таки девы, кои имеють крылья да могуть лётать. Вони владеють крыницами и озерцами, умеют запирать воды от людей... Калякають беросы, шо коль улюбитьси у Вилу, то опыстылет тады человеку Бел Свет и жизть будеть не в радость.. Калякають, шо не можно гневить духов тех, ибо тадыличи могуть девы наказать обидчика... аль вубить водним взором.
  Боренька смолк и споднявши праву руку, сомкнуту у кулак, провёл перстами по лбу точно утираючи пот на нём, обаче тем движением вон жёлал сокрыть озноб, который пробёгси по егось тельцу, втак он спужалси, у той встречи с Вилами. Озем, по-видимому, узрел тот озноб и лишь шибче вулыбаяся, продолжил реченьку:
  - Это ты верно сказываешь... Да только не передал ты главного. Вилы не просто владеют водами, они знают, где можно добыть живую и мёртвую воду... Оной, обрызгав, ты можешь возвернуть образ человечий всякому, кого тронуло зло... И Валу обдав той водой, можно будет оживить. Лопнет валун в коем живёть его душенька и выйдет оттуда с человечьей плотью Валу... Выйдет, коли добудешь ты ту воду, коли встретишься тёмной ночкой с Вилами, коли взойдёшь на гору Неприюта... Но если ты не пожелаешь этого сделать, никто тебя неволить не станет.- Одначе от у тех слов Борилка порывисто замотал головой, указуя чё вон желаеть спомочь Валу, а Озем тады ж добавил,- добре... что ты не отказываешься помочь Валу... Остаётся теперь последнее... лишь желание самого Валу тебе пособить и выступить супротив панывичей и Зла.
  - А Валу... Валу,- отметила дрогнувшим голоском и столь знакомым родным, бероским говором Сумерла.- Валу вон так мечтаеть исправить то чавось кадый-то недодуму натворил... Сице жаждеть... Вон с тобой Борюша няпряменно пойдёть.
  - Я у то ведаю,- произнёс мальчик, припомнив свой разговор с сыном Доны, яго слёзинку и горюнь.- Он мене о том гутарил... гутарил, шо хотел мене помочь... добыть меч и изгнать панывичей от зямель беросов... А як же я смогу у ту водицу выпросить? Чё мене надоть гутарить?
  - Ладненько...что Валу хочет помочь тебе... ладненько...- молвил Озем и провёл перстами по своим устам, приглаживая к низу попавши на них длинны волосья вусов.- Когды ты подымишься на гору и дождёшься ночи, а прилетевшим Вилам поклонишься. То они зададут тебе загадку... Может одну, а может и больше... И коли ответишь ты на них правильно, они тебя одарят... Одарят тем, что ты у них попросишь: вылечат от хвори, предскажут смерть, иль отнесут туды, где ты добудешь волшебну водицу.
  - Токмо помни Борилушка,- вклинились у говорок Богиня, и глас ейный будто б песня птицы зазвенел перьливчито и нежно.- Помни хлопец, шо Вилы- девчиночки... не обидь духов каким словом, будь почтителен и тадыличи они тобе спомогуть.
  -И ищё...,- Озем сказал у те слова вельми громко отчаво враз заходила ходором уся пештера, затряслися стены, свод и пол у ней. - Вилы сыздавна принимают участие в распрях людей... в битвах Добра и Зла... Всякий раз они вступаются за Правду, пособляя Добру... И если ты будешь смел, а они благосклонны,- и Бог впилси своими карими очами в личико мальчонки, желаючи, шоб тот его непременно спонял, а у печере наново чёй-то загрохотало, точно зачилась гроза.- Призови их в помощь. Попроси не бросить беросов в беде, а прийти и защитить своей силой... Силой воздушных дев... Потомуй как панывичи, каковые находятся недалече от бероских земель, собирают в своё воинство всё зло и нежить... всю мару принадлежащую Пеклу...И ты, Борил, что значит борящийся, идущий по Солнечному пути, оврингу Сварога и его Сынов, должен понять... Ты отправился в эту дальню стёжку не токмо, чтоб добыть меч Бога и твоего предка Индры, не токмо... чтоб помочь Валу... но... И это самое важное... чтобы собрать себе воинство! Воинство оное сможет своим Светом и Добром противостоять Тьме и Злу!
  
   Глава тридцать четвёртая.
   Мамаи.
   Борилка катил у сноповозке в обратном направлении по тому перьходу, у коем, мерцали, переливаяся белы да зелёны искорки, отбрасываемые шёрсткой крота. Тока чичас мальчик не взирал на у те искорки, да и не обрачал вообче внимания и на сам перьходь. Вупершись взглядом у спину мухомора вон обдумывал усё чё вуслыхал от Богов Подземного мира. Радуясь у душе тому, шо не струсил да не повернул назадь там в лазейке, иде егось покинула Ворогуха. Скумекавши, тяперича, як важны и те знания, и та помочь посланные Оземом и Сумерлой, без каковой он николиже не добыл меча, без каковой николиже не довгадалси, чё торенка евойна не проста, а проложена так-таки для того, абы сбрать рать.
  Рать Добра супротив Зла!..
  И у ту рать должны вступить не токась беросы- люди .. братцы и сёстры его из росинок рождённые, у неё войдуть и духи, и волшебны народы с которыми малец встретитьси во время свово пути... и верно сами Асуры... таки як Валу. Оно ведь, як оказалося, не тока Валу ждёть освобождения от каменного полона, но и те... другие томящиеся у валунах воины...
  Эвонто, як пояснил Озем, были потомки велетов - мамаи. Сами велеты- великаны, рождённые Богами у начале начал, кадысь не жило ищё у Бел Свете человечьего роду, были дюже могутными. Моря им доходили до колен, а хребты вони с лёгкостью перьступали. Повелели Асуры, велетам, творить поверхность Бел Света: насыпая высокие взгорья, прокладывая русла рек, да впадины озёр, прорубая пропасти и ложбины. Были те великаны до зела сильны, горды и громадны. Ведь велий значить то великий, большой. А посему решили вони паче не трудитси там на оземи, возжелали взойти на Небо и править у самой Сварге... Дерзки таки посигнули на Божье, на у то чё им було не подвластно и не даровано. Да токмо Боги не пустили велетов у Небесны дали. Ведь сотворены они были для Бел Свету... Шоб у там на землях Бел Света рождатьси, жить, трудитьси, любить и вумирать.
  Обаче велеты не вуспокоились, не востудили свой гневливый нрав и принялися истреблять давеча появившихся на Бел Свете людей. Абы спасти человеков послали Асуры крылатых драконов, пыхающим огнём, и уничтожили сей недостойный народ, не вжелающий жить у мире.
  От тока не усе велеты погибли, некие вумудрилися выжить... Они притаилися у тех высоких, утесистых горах, которые когды-то созидали, да похищая человеческих дев, продолжили свой род на Бел Свете. Одначе от тех дев рождалися ужось не таки мощны и рослы детинки як велеты, а ребетёнки помельче... похудей и пониже росточком, поелику и получили они ново величание - мамаи. И хотя мамаи вже не вобладали таковой силой аки ихни предки, а усё ж перьняли от тех гневливый нрав. И зане сила их вуменьшилась, они наловчилися ковать мечи, да шибко чудно обучилися ими владеть. И, сызнова, як их предки стали нападать на людски племена. Токмо люди, к тому времечку повзраставшиеся и окрепшие, начали давать отпор мамаям.
  Раз как-то разгорелася битва на Бел Свете, и люди призвали у помочь свово Бога Громовержца Перуна, Асура Битв и Войны. Пришёл Бог, сёрдитый на вупрямство мамаев да начал жечь у тех за злодейства огненными молниями. В ужасте побёгли у разны сторонки горящие сыны велетов, но были и те, у том бою, ктось не спужалси Асура да вухватив у руки мячи ринулси на него самого.
  А Бог... Бог он чаво? Вон любить храбрых духом... Потому не сжёг он таких смельчаков, оные на самого Асура выступили. Перун обратил их у камень, шоб значить постояли... подумали, да горячий нрав маленько востудили. А таче Бог рассёк оземь надвое и скинул тех воинов каменных у Подземный мир Озема и Сумерлы. Скинув же повелел находитьси там мамаям, до тех самых пор покудова они не одумаются, да не пожелають, вступившись за людей, юшкой смыть пролитое на Мать Сыру Землю.
  Асур Озем изъяснив у то преданье, смолк, а опосля добавил, шо мамаи ужотко долзе томятьси у тех валунах, и непременно пожелають вступить у воинство потомка Бога Индры, и пойти за ним супротив панывичей. Ведь и велеты, и мамаи шествовали не по оврингу Чернобоже, а по Лунному пути Дыя... И будуть рады поддержать пусть и далёкого, но внука из его племени.
  - И хотя, ты, Борил идёшь по Солнечному оврингу,- молвил Озем, и глас евойный загрохотал у пештере наполняя усю её да будто ударяясь о голову мальца своей мощью.- Но помни, чтобы спасти свой народ, должен ты собрать в свою рать и тех, кто движется по Лунному пути... А для того, чтобы поклоняющиеся Дыю шли за тобой, не должен ты скрывать своё родство с Индрой... Знать должны ведомые тобой, вступающие в твою рать: духи, народы и Боги, что ты, Борил, потомок Лунной стёжки Дыя и Индры, сам ступающий по оврингу Сварога, ведешь всех прильнувших к тебе против их вечного врага Чорного пути самого ЧерноБоже.
  "От... от то лягко гутарить должён не скрывать свово родства с Индрой,"- думал Борилка и надсадно вздыхал.
  А як же поведать о том соотчичам, шо ждуть его там... у лазу... на макушке взгорья, да там... у неприютном продуваемом ветрами краю... Як скузать, шо егось предок - сам Бог Индра... Як скузать, шо направил егось Крышня сбирать дюжу рать супротив самого Зла... Его - мальчонку, двенадцати годков...И аки вообче могуть пойти за ним: духи, народы и Боги...Як?
  Оно вроде бахвалиться то не привык отрок... У то не по-бероски считалась... балякать лишне о себе да хвалитьси. Учили егось и отец Воил, и мать Белуня, названная точно аки у та первая мать их роду... учили они быть засегда скромным... Скромным и гордым! Ибо гордый уважаеть собе, он обладаеть достоинством и духовно свободен, а значить внутренне чист. Николиже ня будеть гордый человек завидовать другому, ня будеть унижать аль зариться на добро чужое. Ну, а скромность- вона близонько шагаеть с гордостью... Она вроде як молвить - ты, человече, уважай собе и того, кто шагаеть сторонь... сторонь або далече... Береги свову жизть и жизть кажного бероса, кажного человече, кажной животинки, птицы, травинки... Ибо кажный из беросов дорог Вышне, кажный человече- Сварогу, кажна животинка, птица, травинка- Мать Сыра Земле... Ибо усе живые на Бел Свете... усе есть ребятёнки Божьи.
  За теми думками, мальчик и не заметил, аки сноповозка замедлила ходь. Крот як и у прошлый раз перьшёл на шаг, ево мощны когти застучали о гладкость пола, а вмале зелёны да белы искорки, покрывающие шёрсть, перьстав мельтешить, осыпалися униз. У перьходе наступила тьма. Нежданно мухомор негромко вок-нул и у тот же миг упереди чавой-то блеснуло... не лучисто сице, а како-то смурно, но у таком мраке вельми видимо.
  Неспешно волоча за собой сноповозку крот немного погодя вытащил её у новый проходь. И малец сей морг признал, шо предь ним та перва пештера у котору вон спустилси из лазейки, и идеже его так поразили морщинисты, полосчаты стены. А узрев дыру у стяне откудова выглядывала спустившаяся к долу ужа, дюже вудивилси.
  " Як же сице,- протянул про собе мальчуган и огляделси, тяперича у правой стенище, там идеже раньче находилась сплошна слоистая городьба, зияла широка щель.- У то верно Озем иной-какой проём воткрыл, шоб я Валу миновал... Чудеса да и тока!"
  И покуда крот, плюхая лапами по полу, вяло катил за собой воз, Борилка обхвативши левой рукой край борта, выпрыгнул оттедась и ступил на ноги. Мальчонка враз выпрямил спину и отпустив борт сноповозки, направил свову поступь тудыличи...к лазу. Поравнявшись с сидящим на облучке грибом каковой, тутась вже повертав главу, вызарилси на него крохами глаз, отрок, кивнув ему, молвил:
  - Усё... далече я сам... А ты езжай к Асурам и кажи, чё мене до лазу проводил.
  Гриб, немедля, натянул вожжи и востановил крота, а Борила помня сёрдитый нрав животинки, шагнул маленько левее, обходя его утак, абы тот не мог дотянутьси и сызнова порвать рубаху, оную така добренька Богиня Сумерла взмахом своей купавой рученьки починила. Животинка однакось, учуяв дух мальчика, беспокойно зашевелила вусами да принялась поводить мордой. Тока гриб крепче напряг вожжи и звонисто ок-нул, и крот абие замер недвижно, судя по сему, пужаяся быть вдругорядь огретым змеюкой.
  Борилка ж размашистым шагом, наскоро обойдя замершу животинку, приблизилси к лазу и наклонившись споднял с полу лоскуты ручника. Опосля вон, протянув леву руку, обхватил перстами ужу и резво её дёрнул... раз... другой... втретий... Ищё чуток и вярёвка натужилась у длани мальчишечки, а из лазу послухалси тихий, раскатистый о...о...о... у то, по-видимому, отзывалси Крас.
  Борилка, без задержу, задрал голову и зычно крикнул у проём:
  - Тута... туто-ва я!
  Отпустив ужу, малец сунул, находившийся у кулаке, зачур у роть и начал обматывать лоскуты ручника вкруг правой да левой ладони. Кадысь длани были готовы к подъёму, мальчонка нанова схватилси за верёвку и повярнув голову, посотрел на гриба, который никудыличи не вотправлялси наблюдая за ним, да пихнув языком слёзинку-камушек за щеку, прокалякал:
  - Усё я вушёл...Молвишь Валу чё тяперича я ведаю як яму помочь и вярнусь... Вярнусь, пущай он мене ждёть!
  И вуслыхав в ответь от разумногу гриба негромкое уок...уок начал подыматьси на руках уверх... туды к проёму у лазейку. Борюша будучи дюжим, вмале ужось достиг круглогу проёму да влез у лаз. Тама вон восторожненько повернулси и лёг на спину, шоб не сломать хоронящиеся под рубахой Перуновы стрелы.
  Не вуспев ащё толком-то располжитьси на спине мальчонка почувствовал як резвенько стал он возноситьси увыспрь, судя по сему то Крас вытягивал на собе ужу, а посему Борюше надобно було лишь крепко держатьси за неё. Како-то времечко спустя, у то сколько прошло было не спонять, зане окрестъ него витала густа тьма, вервь чуток приостановила движение, и шоб не сползти униз отрок вупёрси коленами у стену лаза, да тут же вуслыхал прерывающийся голос Краса:
  - Борюша... Борюшенька эвонто ты?
  - Я...я... Крас,- ответствовал мальчик, прижимая языком зачур к правой щёке.- И стрелы... стрелы у мене.
  И абие его подъём продолжилси. Ужось Крас так мощно тянул ужу, шо инолды вярёвка проскальзывала меж ладоней, и Бориле чудилось вон сувсем не подымаитьси, а наопак улетаеть униз... Обаче то яму тока казалося, поелику немноженько погодя он узрел белёсое пятно проёма, а вскоре и саму дыру. Ещё пару рывков и рука мальчишечки отпустила ужу, и ухватилася за выступ проёма, а морг опосля сильны руки Краса, вже обхватив стан, вырвали егось из нутрей лазейки. А вырвав враз подняли, и поставили на ноги, на пол впадины, да крепенько вобняли, прижав к собе.
  - Жив...жив..,- взволнованно прошептал Крас и будто старший братец Борилы Пересвет уткнул у ево волосья лицо.
  - Борюша...жив?- долетел свёрху не мнее растроганный голос Сеслава и сам он навис над дырой, низко опустившись желаючи разглядеть отрока.
  - Жив.. тутась я...,- откликнулси мальчуган и выскользнув из объятий парня, выложил изо рта на руку зачур.
  Засим маленько подавшись назад, малец споднял голову и вуставилси увысь. Там наверху ужось було светло... и солнечны лучи воза Асура Ра осенили не токмо земли Бел Света, но проникли и сюды у энту впадинку. От ясного того свету мальчик поморщилси, и сокрыв очи поспешно опустил голову, сице зарябило у няго в очах.
  - Я добыл стрелы Перуновы... добыл,- радостно выкрикнул вон да стал тереть глаза тыльной стороной длани, а таче кадыся отнял руки от лица и воззрилси у лико Краса, увидал там каки-то тёмно-серы полосы.- Обаче надоть торопитьси,- добавил мальчонка и вулыбнулси парню,- Богиня Сумерла гутарила мене як их можно излячить.
  - Ты зрел Сумерлу?- удивлённо вопросил Крас и лико егось легохонько посветлело.
  - Агась... И Сумерлу и Озема... но об эвонтом пожже... посем... а ноне надобно у стёженьку обратну отправлятьси.- И Боренька кивнув на вярёвку, креплённу на стане парня, молвил,- сымай Крас ужу и у торенку... шибче.
  Парню не пришлось дважды балякать, он верно то усё времечко, кое отсутствовал мальчик, до зела перьживал и не токмо за отца, и соратников, но и за няго, каковому никак ни мог спомочь. Потому Крас резво снял с собе вярёвку, и, вытянув ейны остатки из лазу, скрутил у масенький клубок выужённый конец, да, размахнувшись, выкинул егось увыспрь к Сеславу. И покуда старший воин крепил ужу к свому поясу, парень поклал у котомку усё спущенное во впадинку: охабни, светочи и принесённые мальчуганом стрелы, да привязал её ко свободному концу верёвки. Обвязав свой стан ужой Сеслав мигом поднял наверх котомку, а засим и мальца, и вжесь с помочью Борилы вытащил на макушку бугра тяжеленного Краса, оный большу часть пути пролез сам, шоб у то було быстрее.
  Кадыличи усе трое соотчичей встретились на макушке и Сеслав, слегка отдышавшись, вобнял отрока, который стал тяперича словно родненьким для них усех человечком. Мальчуган, нежно огладив ражую руку воина с выпуклыми, крепенькими жилами да заглянув у егось серо-зелёны очи, вопросил:
  - Дядька Сеслав скока мене не було?
  - Ночь... ноченька минула,- ответил, за усё ищё тягостно дышавшего воина, Крас, и, достав из котомки охабень протянул его мальцу.
  Борила довольно дохнул, и, не сводя взору с раскрасневшегося лица Сеслава, кый прорезал, ставший от того напряга почитай багровым, шрам, прокалякал:
  - Эт... добре чё токась ночь... А то я вельми тревожилси за вас и хворых... Пужалси не вуспеть... Оно як нам надоть торопитьси, шоб поспеть их излёчить.
  Отступив от воина, который ласково ему улыбалси, назадь мальчишечка зябко перьдёрнул плечьми, да принял от Краса охабень.
  Нонче на голубом небосводе не имелось ни туч, ни воблаков, Асур Ра проглядывалси вельми ладненько, одначе денёк был весьма прохладным. А усё оттогось, шо Бог Позвизд, чем-то наново недовольный, дышал порывисто и сёрдито. И кады Сеслав, Борил да Крас спустилися со взгорья, и, обогнув его скорым шагом, направилися у обратну торенку, принялси дуть им у лицо, пытаяся сорвать с них охабни иль замедлить шаг. Уж таковым был тот Асур грозным!
  При таком ветре Борила никак не смог поведать соратникам о том чаво с ним приключилося, поелику ступал вслед за Сеславом молча и кутаясь у охабень усё дороженьку вспоминал Валу. Кадыличи вон взобралси на макушку из впадины, Сеслав дал ему тонкий, сучённый снурок, чрез который продели зачур. И днесь тот дорогой его сердцу дар, кровава слёзинка, висел у него на шее, туляся одним своим бочком ко груди. Борилка инолды дотрагивалси пальцами левой руки до охабня, под каковым тот хоронилси, и вощущал лёгко тако покалывание и у груди, и у руке. Тады малец сподымал голову и глядючи на далёкий воз Асура Ра, улыбалси красну солнышку, да радовалси благолепию Бел Света не тока энтому, наземному, каковой засегда зрил, но и тому... изумительному, подземному, кадый-то сице мудрёно сварганенному самим Сварогом.
  
   Глава тридцать пятая.
   Меч Асура.
   Аки не поспешали путники, ступаючи быстро и даже не востанавливаясь пожамкать, но до своих соотчичей вони добралися лишь к ночи... Бог Дый, каковой, оказалося, был далёким предком простого, бероского мальца Борилки, голодногу и уставшего, обаче несмотря на то ни вотстающего от Сеслава, вукрыл своим долгим охабнем усю небесну твердь и земли Бел Света да втак плотно чё околот странников ничего не зрелось. Токмо идей-то далече, у той тьме, мерцали машенькие звёзды, озаряючи охабень и посылаючи блёклый свет на Бел Свет, по которому топали не мнее масенькие, чем те светила, люди.
  Глазастый Борила усмотрев лучисту крапинку огня на оземи, радостно вскликнул да тадыличи повёл Сеслава и Краса прям на неё. У то пламя костра, видимое лишь мальчиком, лёжало не близенько, а посему пройти пришлось много, когды напоследях вудалось узреть поднявшихся от костра Гордыню и Орла, оставшихся дозорить. Шоб не взволновать собратьев Сеслав зычно прокричал:
  - Гордыня эвонто мы возвярнулися... Усе живы.
  - У то и добре... чё усе живы,- вуслыхали они в ответь голос Гордыне вельми какой-то сёрдитый, чем-то схожий с суровостью Позвизда, шо рвал с них днесь охабни.
  Немного погодя они и вовсе вступили у отблеск костра и разглядели стоящих Гордыню и Орла, по виду дюже смурных, да лежащих на землюшке хворых Гушу, Былята и Сома.
  Ворогуха не сбрёхала... Былята и Сом, которых опалил зачурованный, злобный огонь Цмока, занедужили до зела серьёзно. И як пояснил Гордыня с утра ужось и поднятьси на ноги не смогли. Сом ищё было храбрилси, одначе с полудня повалилси на землицу и залихорадил. Лицо егось справу утак вспухло и начало выпирать уперёдь, шо на нём було сложно разбрать иде тама очи, нос аль уста.
  И вже то гутареное воином было истинной, занеже больнешенькие, объятые жаром, даже не сподняли голов со своих охабней, абы поприветствовать прибывших. Былята и Гуша, сице почудилось отроку, были точно не в собе, оно як их иногды перьдёргивало. Сом, однакось, чавой-то непонятно и тихонько простонал, судя по сему, здоровкаясь с соратниками. Борила, дюже утомившийся, подойдя к костру, немедля, вопустилси на оземь подле ног шишуги, оный чуть слышно всхлипывал и повизгивал, будто ктой-то егось мучил. Крас же, торопливо скинув у руки Орла с плеча котомку, кинулси к лежащему Быляте и присев на корточки, принялси ощупывать да осматривать отца. Токмо мрак у ночи был такой густой, шо ничегось не зрилось... А усё потому як нынче Месяц закрыла небольша, но вельми плотная пелёсая туча, схожая с грозовой. Её к вечёру откудай-то пригнал Позвизд и хмуро зекнув глазьми на Борилку, вуставил висеть на небушке.
  - Гордыня,- обратилси Сеслав к соратнику и также як Крас стал сымать с собе котомку.- Доставай там плошку аль мису... да чё-нить тако, шоб колутить..
  - Оно чаво колутить-то?- вопросил Гордыня, и, шагнув к Сеславу, принял у него сымаемую котомку.
  - Толочь будём стрелы Перуновы,- недовольным гласом молвил воин, да кивнув на котомку, втак верно повелел развязывать её.- Борюше Богиня Сумерла калякала, шо эвонту стрелу надоть растолочь меленько и на поранение посыпать... а Гуше взвару сварить да поить.
  - Три раза у дянёк, ложеньки по две... Да сице дня два аль три,- повторил нанова точно затверженную молвь мальчонка и почуял, як тяжеленько сомкнулись у няго очи от вусталости.
  Ищё какой-ту морг он боролси с жёланием завалитьси на ноги Гуше и абие заснуть, а засим вуслыхал чрез обильну, плотну пелену голос Гордыни:
  - У як же можно стрелу Перунову толочь у плошке аль мисе? Миса то на части развалитьси... али на худой конец потрескаитьси.
  - А чаво ты тады прочишь?- спросил Сеслав и такой вон был досадливый, таковой изнурённый, шо мальчуган, не мешкая, пробудилси да отворив очи уставилси, у той тёмноте, на мрачны лица воинов.
  - Чавось... чавось...,- проурчал Гордыня, и, взяв с длани соотчича две стрелы.- Чичас обярну у ручник, покладу на плоский камень да свёрху пару раз шибану иным голышём... Утак и растолчём... Орёл,- обратилси он к стоящему недалече от него парню, встревоженно разглядывающему земли околот них.- Слыхивал чё нам надобно... ищи каменья... И не вскую у мглу пялиться... сё равно ничавось там не видать.
  Борилка вобрадовавшись, шо соотчичи разряшили возникше затруднение со Перуновыми стрелами, закинул назадь руку, да нащупав на спине висящу куклю надел её на голову, лягошенько двинулси у бочину, и улегшись на оземь, сокрыв очи, мгновенно заснул. И предь глазами мальца поплыли каки-то далёки вспоминания, а у них он углядел отца свово да старших братцев: Пересвета и Соловья. На большом пятачке, утрамбованном и смазанном глиной, были разложены снопы. Вони лежали тама у два рядка... Жёлты таки, словно из золота творёные... ядрёной силой Мать Сыра Земли напитанные... Яркие солнечны лучи падали на них и оттогось их колосья будто б перьливалися... Длиннющими палками с привешенными к ним тяжёлыми, короткими и утолщёнными краями, колотилами, отец и братцы били по снопам, выколачивая зёрна из колосьев. Бух...бух...бух... слухалось Борюше и довольные, налитые мощью лица родных ему людей мелькали предь его взором.
  Мальчик пробудилси ужо далёко за полдень. Он бы верно поспал и ащё, да тока дюже оголодал. Ведь припасённые Сеславом к евось возвращенью из Подземного мира куски мяса, он пожелвил вчерась по утру, и весь день был голоден, да и вуснул сице и не жевавши.
  Открывши очи, мальчишечка перво-наперво лицезрел, предь собой, жарко горящий костерок, поедающий ветки и ствол кривенькой ивы. Ляниво потянувшись, он поднялси с землице, на какову вчера повалилси и увидал, шо под ним, оказываитьси, ищё подстелен чей-то киндяк, дюже рваный. Правду балякать, дыры на нём были местами прикрыты холстом.
  Усевшись на эвонтов киндяк, отрок снял с головы куклю и огляделси. Слева от негось лежал Гуша, тока чичас он вжесь не стенал, а крепенько почивал. И во сне вывертав свову нижню губенцию поклал на неё большенький палец правой руки, да зажав егось меж зубьев, сладко посасывал... точь-в-точь як мало дитятко. Обок головы Гуши сидели Сом и Былята. У Сома права щека была припухшей, а значительный, у пол-лица, розоватый ожог, свёрху присыпленный той самой Перуновой стрелой, сотрелси немногось устрашающе. Правый глаз воина чуточку был прикрыт вроде Сом сбиралси егось сомкнуть, да тока перьдумал. Нос и уголок рта усё ищё отёкшие, неприятно выпирали уперёдь. Сторонь Сома, почти касаяся его, сидывал Былята, права рука коего до локтя была оголена и выглядела намногось хужей чем щёка собрата. По ейной поверхности казались боляхные розово-белые водяны булдыри, почитай покрывавшу усю кожу, сверху обильно присыпанные толчёными стрелами. Плечи старшины воинов прикрывал тот самый костыч, сотворёный киндяком Боли-Бошки. Видно було сразу, шо Былята ащё хвораить, зане многажды егось перьдёргивал озноб, потомуй-то вон зябко поводил плечьми, а на лбу появлялись крупны капельки водицы.
  Лишь тока Борила поднявшись, сел и вуставилси на воинов як те разом ему вулыбнулись и ласковенько так молвили:
  - О... наш избавитель пробудилси... Добре день Борюшенька.
  Мальчуган скромненько потупил глазёнки, и, просияв, у ответь загутарил:
  - Да како я избавитель... Усяк бы сице поступил.
  - Усяк...да не усяк,- встрял у балаканье Гордыня, он поместилси на оземи супротив Борилки и тяперича пронзительно вглядывалси у негось.
  - Эт... точнёхонько,- поддержал соратника Сеслав, подходящий к костру да сжимающий у руках нарублены ветви ивы и берёзы.
  Следом за ним пришли Крас и Орёл, оные также принесли для поддержания огня сушняка, стволов и мха. Скинув принесённое на землюшку, робяты принялись вусаживатьси справа от Гордыни. Сеслав же положив ветви ивы свёрху на сваленное парнями, отряхнул от кусочков землицы руки и охабень, у который был одет, да присев на корточки, осторонь костерка, обращаяся к Гордыне, сказал:
  -Ты то... хоть Борюшу покорми... Он ведь сувсем оглодал, почитай два денька ничавось у роть не ложил.
  Гордыня торопливо кивнул и без задержу споднял с оземи, лежалое прямо подле костерка, завёрнутое у ручник мясцо да протянул мальчику, а Орёл перьдал кубыню с водицей. Отрок, подавшись уперёдь, принял, поданный над костром, куль и ощутил тёплый дух от плящущего под рукой пламени. Протяжно и звонко заурчало у животе Борилы стоило яму пояти итьбу. Посему мальчишечка уже не мешкая, положил ручник, посторонь на рваный киндяк да развернув его стал шамать хоть и холодно, но вельми вкусно мясо, запивая, здоровенные, засунутые у роть, куски водицей.
  Внегда малец напоследях насытилси, а ропщущий его животь утих, вон свернул остатки мяса у ручник, утёр жирны уста обратной стороной пясти, и перьдал тот куль Гордыне. Нежданно по раздолью энтих неприютных краёв пронёсси негромко тако о-к...о-к... будто долетевшее издалече, и немедля встрепенулси сидящий Орёл. Парень подскочил с оземи, и, встав на ноги, испрямивши спину, завертел головой.
  - Слыхали?- шебутно поспрашал он.- Ентово ужотко дня два тако раздаётси, ей-же-ей... денька два-три.
  - Агась,- подтвердил слова вьюноши Гордыня, и также беспокойно принялси озиратьси.
  - Може то птица кака гикаеть,- замерекал Крас и вслед за другом поднялси с землюшки, встав подле него.
  - То не птица... то грибы перьговариваютси,- пояснил отрок и абие усе взоры соотчичей вуставились на него.- Ну те грибы,- добавил смущённо он.- Каковые прислуживают Озему и Сумерле.
  - Борюша,- прокалякал Сеслав и усевшись вудобнее обок Гордыни, улыбнулси во весь роть, отчавось лико его хоть и изуродованное шрамом стало до зела добрым и словно по-светлело.- Ты ж нам ни чё не сказывал... Окромя того, шо подла Ворогуха ны вобманула, да не вызнав от тобе ничавось, вупорхнув скрезь стену, воставила одного у той лазейке... Можеть причло времечко тобе усё нам поведать?
  - Причло,- тихонько молвил малец и томительно вздохнул. - Токмо мене уж дюже того... уж как-то не по собе вам сказывать чёсь я вызнал.
  - Отчавось сице Борюшенька?- вопросил ровным гласом Сом.
  Борилка повертал голову и глянул на восседающего недалече от него воина. А Сом нежданно подморгнул ему тем самым, капельку прикрытым оком, и эвонто вышло утак потешно, шо мальчуган увесь просиял, а таче и вовсе прыснул смехом. Немного погодя ж утишившись и перьстав смеятьси, мальчик негромко поведал своим путникам, обо всём чё сведал и чяму стал самовидцем.
  Закончив свову молвь мальчонка смолк, немотствовали и воины, верно обдумывая услышанное, малёхо опосля, легохонько кашлянув, закалякал Былята:
  - Оно було сразу видать, шо Борюша выбран не спроста... Токмо я никак ни мог скумекать, узрев его старша братца, отчавось избран у таку дальню стёжку меньшой, а не старшие.
  - Не-а... меньшой у нас Младушка,- поправил воина мальчик.
  - У... да про того и говорку не могёть иттить... то сувсём ребятёнок,- продолжил гутарить Былята выслушав пояснения мальца.- А днесь мене усё ясненько... Оно то ясненько стало тадысь ищё, кады мы с Цмоком билися... Ужесь николиже мене не забыть смелый дух нашего Борюши... И як вон, не пужаяся тогось страхолюдного змея, бёг к няму, абы ны выручить... ны усех! Чаво ж Крышня и прямь выбрал из усех потомков самого достойного... Таво у каво дух мощный як и у самого Индры.
  - От... токмо я водного не спойму ... за одно я трявожусь,- скузал Сеслав, и беспокойно потеребил свову рыжу с седой порослью волос бороду.- Ты ж Борюша меч то у руках николи не держал... як же ты им вуправишьси супротив зла?
  - Вон же... у тот меч, - вмешалси у беседу Орёл, он и Крас ужось давно уселися осторонь Гордыни, и внимательно усё эвонто времячко слухали мальчишеньку.- У тот меч... он ведь зачурованный... выкован самим Сварогом... Можеть он как-то чудно бьётьси...
  - Ха...ха...ха...,- громогласно загреготал Гордыня да сице, шо Гуша, притворяющийся спящим мигом подскочил с рваногу костыча Борилки и негодующе глянул на воина.- Чё?- вопросил тот шишугу.
  - Чё...чё...смеятьси утак токмо ненадь... Вишь у вас туто-ва хволый отдыхаить,- протяжно растягиваючи слова отметил Гуша, и сызнова, верно ослабев, повалилси на костыч.
  Гордыня недовольно покачал главой, словно усомнившись в проявленной шишугой слабости, одначе прекратив смеятьси, и понизив голос, глядичи на Орла, произнёс:
  - Я чаво смеялси то... Орёл от ты с малолетства меч у руках дёржишь... И скажи мене видывал ты, шоб он како чудо казал?
  - Но...,- начал было парень и враз его лико покрылось рдяными пятнами от смущения.
  Обаче Сеслав перьбив вьюношу, и поддержав соратника, изрёк:
  - Эт... я с Гордыней согласен... Меч он можеть и зачурованный, вон як у Краса, а усё ж мечом востанитси... И коли ты егось у руках не держал, вряд ли с ним управишьси.
  - Я об ентом тоже думкал...,- прокалякал Борила, и обвёл усех сидящих за костром взглядом.- И о том вжелал вопросить Озема... но посем не стал.
  - Эвонто почему?- перьспросил Былята и не мнее заинтересованно, чем други соратники замер, пужаясь спугнуть реченьку мальца.
  - Занеже ентовым мячом... не мене надобно будять битьси,- ответствовал отрок и сам затих, вуставившись очами у далёкий небосвод.
  А у там... у небушке чичаса блистали, будто начищенные, сероватыми боками крупны воблака, вони лениво ползли по голубому куполу и скрывали за собой пылающее златыми лучами красно солнышко. Грозный сын СтриБога, Позвизд, ноне не раздувал ветра. Можеть вон подалси тудыли у поднебесье, а можеть вулёгси почивать идей-то у тех бескрайних, неприютных далях Бел Света, поросших кривенькими ивами, берёзовыми стланниками и мхами.
  - Верно,- миг спустя продолжил гутарить отрок, да тронул вуказательным перстом левой руки зачур притаившийся под охабнем.- Верно энтим божьим мечом должон битьси Бог...Асур... Тот какового я смогу оживить... И возвярнувши человечий облик, вручу ему меч для победы над панывичами.
  Мальчуган смолк, и околот костра стала витать тишина...У то отишие будто б правило и усём том краю... наполняя эвонто приволье торжественностью и величием. Лишь изредка ту лепоту нарушали еле слышно потрескивавшие у костре веточки ивы, погибающиее в пламени Семаргла, да инолды долетало откуда-то раскатистое ок...ок... перьговаривавшихся меж собой прислужников Озема и Сумерлы.
  - Ты бачишь о Валу?- спросил Сеслав.
  Он неторопливо, прям также як ползли по небесной лазури дивны воблака, поднялси на ноги, и, шагнув к наваленному у кучу сушняку выбрал оттедась пару корявых стволов и немножечко мха да подкинув в костерок, сызнова располжилси на прежднем месте. И аки токмо вон уселси, а пламя, перькинувшись на новы жертвы, принялося обымать кадый-то живы деревца, Борила киваючи, молвил:
  - Да... я думаю шо меч энтов я должон добыть для Валу... Ведь кадый-то он был рассечён им на много частей... Он был вуничтожен як Зло, а тяперича должён тем мячом покарать друго Зло... И очиститься от той юшки, от тогу предательства, шо осело на евось душеньке.- Мальчонка на малешенько затих и подумкав, просияв, добавил,- и таче... В той пештере у нягось у водного не было мяча... Потомуй як именно я яму и должен его вручить... шоб смог он встав на сторону Добра защитить наш народ.
  И стоило те слова пробалабонить Бореньке, аки землица нежданно заходила ходором под странниками, закачалась из стороны у сторону, и резко вроде як дрогнула, точно ктой-то у неё с под низу кулаком вдарил... Опосля ж послухалси какой-то раскатистый гул... токась шёл он не с под землицы, а раздавалси оттедась с выси... прямо из небосклона. И там, точно разорвав на множество драных кусков белёсые облака, близёхонько от воза Асура Ра, унезапно полыхнули лучисты вспышки серебристых молний... таких каки зрел мальчик у Подземном мире. Воины удивлённо перьглянулись и тадысь Былята, як старшина, произнёс:
  - У то верно ты порешил Борюша. Мячом должон засегда владеть воин... И отправилси ты у эту дальню стёжку, абы найти и выручить того воина-Асура. Да добывши меч перьдать тому, кто сможеть удержать евось у руках в битве супротив Зла.
  - Токмо тот меч, нашему Бореньке, ищё добыть надоть,- заметил Сеслав и кривой тычиной поворошил горящи ветви у костре.- А добыть... як я спонял не в так просто... И для того не тока рука волшебна нужна, но и зачурованно имя меча должно знать.
  - Да,- согласилси малец и посотрел на иссечённу кривенькими паутинками длань левой рученьки.- От... токмо я не ведаю како то имечко...
  - Ну, мы тута можем тобе пособить,- вступил у молвь Сом, и, протянув руку, прикрыл Гушу, слезшим с него к низу, охабнем.- Надобно припомнить усе преданьица про зачурованны мечи и вопосля перьчислить их величания. Вжесь воно и сице понятно, байки у то имечко сухранили.
  - У том ты Сом не прав...,- покачивая головой изрёк Былята и легохонько перьдёрнул плечьми, у то егось, по-видимому, озноб прошиб.- Не ведомо живёть то величание у наших преданиях... Ведь тот меч у оземь воткнулси, задолго до появления у Бел Свете беросов... Да и было знамо то имя лишь Индре... оно ж зачурованно... нешто не спонятно.
  Вуслыхав чаво бачить Былята отрок тягостно вздохнул, скумекав, шо старшина воин прав. Однакось Крас, подсев ближе к Бориле, протянул руку и залощив растрёпаные волосья на его главе, скузал:
  - И чё ж... усё равно следуеть попытатьси... Можеть кады мы их будем гутарить... те имена мечей... у душеньке Борилкиной чавой-то всколыхнётси,- да ласковенько вулыбнулси отроку.
  На том и порядили... и у те деньки, шо выздоравливали болестные, странники сидючи у костра, лишь иногды уходя на охоту и за сушняком, припоминали бероские преданья, идеже калякалось о мечах. И баек тех воказалося вельми множество... Да у кажной воин билси мечом со злом каким, аль защищал им свову землю, свой род, свову семью.
  И у тех сырых, мшистых, нравных, наполненных суровым, пронзительным ветром, краях, иде струилась прозрачна, чиста водица, а деревца клонились, словно кланяясь, к оземи, под пристальным и любовным взглядом Асура Ра, от началу начал дарующего тепло и жизть... иноредь заслоняемого слегка прозрачными, порванными, али порубленными облаками, каковые он часточко божественной рукой отодвигал у сторону, шоб они не затеняли ему лико, звучали бероские байки. И слыхалось у тех преданьях величания славных богатырей Валигора и Вырвидуба, вскормленых дикими зверями. Гутарилось о витязях-братцах Вечернике, Полночь-богатыре, Заря-богатыре рождённых вдовой у одну ноченьку. Калякалось и о Незнайко-богатыре оный юшкой из задней ноги сваво коня окроплял пожженные змием земли, возрождаючи дерева, травы, цветы. И об Анике-воине, шо славен был своей ражей мощью, и который не побоялси вызвать на бой саму Мару Богиню Смерти... Молвилось и об иных видных ратниках: Верни-Гора, Вертигор, Дубодёр, Елиня, Поток-богатырь... и о многих других.
  И у всех сих могутных воинов была не токмо сила, но и преданный соратник- меч. Зане железо из коего ковали мечи, было дарёно людям Богами. Беросы бачили, шо то Асур битв и войны, Громовержец Перун кадый-то принёс из самой кузни Сварога тот чудной дар. И вкупе со знаниями перьдал жёлезо сильнейшим людям, шоб могли вони противостуять Злу желающему поглотить испокон веков Бел Свет. Оттогось выкованный меч, у который вложена искорка огня Бога Семаргла, и, был словно живой, вроде разумного собрата тогось воина оному уготавливалси.
  С давнишних пор берегли и уважали воины мечи. Издревле давая им величание, абы могла возникнуть меж воином и мячом незримая, зачурованная связь. Имячко у то держалося в тайне, никомусь не балабонилось, а перьдавалося от деда внуку, каковому у положенный срок вручалси меч.
  Обаче у байках величания мечей звучали и чаще сего имена у те были мужниными. Потомуй як меч был мужем- соратником, соотчичом, собратом и другом воина. Сказывались у преданьях всяки имена и просты, и не дюже... таки як: Битюг- чё значить крепкий, сильный; Буй- смелый, дерзкий; Гордец; Доблестник; Забияк-тот ктось первым затевал драку; Кметь- витязь; Мечник- у то понимай воин; Местник- кто мстит; Рог- сила и могущество; Мудёр- затейливый аль причудливый; Сеунч- радостная весть; Храбрец; Удалец и ано Перл- жемчужно зёрнышко.
  А у водного воина и вовсе меч кликали Аспид. Эвонто сице именовали змея такого громадного и чорного як ночь, балякалось у той байке, шо меч-Аспид вумел оборачиватьси у копьё, да лук... у такой был он сказочный.
  Борила- которого отец назвал борящийся, словно ведал чё написано на роду евойному сынку, слушая у те предания почемуй-то думкал, шо эвонто не так зовуть меч Индры... И не оттогось ему сице мыслялось чё унутри его от тех величаний ничавось не шевельнулось, а чуял отрок, дальний потомок быкоподобного Асура, шо верно кликал Бог свой меч богатырский каким-то великим именем... Таким како присуще токмо ему... або той Лунной торенке по кыей вон шествовал.
  
   Эпилог.
  И чаво тока людям неймётси?..
  Чаво не жавётси у труде, мире и лепоте такого расчудесно варганенного Сварогом Бел Света?..
  Чаво им жёлаитьси и шамать слаще, и робатать поменьче?...
  И ходють таки люди... чё то ищуть... можеть Доли лучей мечтають найти... Да на вэнтой стёжке перьшагивають чрез других людей, животин, деревов и трав.
  Не жалеють вони никого и ничаво... шагають... лезуть... карабкаютьси... и чаво?..
  Много ль вони счастья того приобретуть... Много ль вони радости от у той борьбы получать...
  Порой калякають люди: " У то усё Макошь сице сплела..." Вроде як Богиню винють в скверных, злобных делах... делах людских. Обаче усе знають, шо як бы не плела волоконце судьбины Макошь, выбор той али иной нити остаётси за самим человеком.
  Посему ты нонече подумай... покумекай...
  Каковой торенкой тобе иттить...
  Той самой чёрнющей, ЧерноБожьей?... али той чё серебром да золотом полыхаеть и зовётси Лунной?... або усё ж ступить на просту таку тропочку, солнышком красным озаряемой и пойти по ней прямо, не криво, не кособоко.
  И внегда надрежить тобе востра косанька Богини Мары, кою беросы чтуть, но не славють.
  И отделит, у то шибко наточенное, зачурованное лезвие тело от душеньки...
  Кто тадыличи встретить тобе и проводить у иные миры...
  Вони? Злющие дасуни ЧерноБоже, каковые силой вутащать твову душеньку на страдания у льдяные владения Пекла.
  Аль вона? Жинка Громовержца, ласково кликаемая беросами, Перуница, кыя як сынка свово нежно тобе обниметь и напоить живой водицей.
  
  
   Конец первой книги.
  
  г. Краснодар, январь- август 2012г.
  
  
  
  Примечание автора:
  (значения устаревших слов, употребляемых в произведении)
  Або-или, либо;
  Аже-если;
  Ано-даже;
  Аття- спасибо, благодарю;
  Булдырь- волдырь;
  Вар-крутой кипяток;
  Васнь-будто;
  Вельми, до зела, дюже, оченно- очень;
  Верезг, грай, гик, гам- крик;
  Вдругорядь, нанова, сызнова- снова, опять;
  Внегда-когда;
  Волосяница-драка;
  Вскую-зачем;
  Вьюнить- перебегать с места на месть, вертеться;
  Вьялица, завируха, кура- вьюга;
  Вяще, паче-более;
  Гоньба-погоня;
  Горюнь-грусть;
  Гугали -верёвочные качели;
  Ден-разве;
  Днесь, тяперича, ноне, нонче, нынче- сегодня, теперь, в данный момент;
  Домекал, дотюмкал- сообразил;
  Дотыкающий- касающийся чего;
  Дска, дщица, теснина- доска;
  Ездовитая, езжалая- наезженная о дороге;
  Ездец, вершник- всадник;
  Жалистый- горький, печальный;
  Желды- травы;
  Залащенный- гладкий, полированный;
  Залежь-товар;
  Зане- так как;
  Занеже- потому что;
  Запакощённость- немытость;
  Зекрый- зелёно-голубой цвет;
  Иде, идеже-где, когда;
  Инолды, иноредь, иногды, иноколи- иногда;
  Коликий, колико- количество;
  Конча- конечно, верно, непременно;
  Коричный- коричневый;
  Кочемарил, кочумарил- отдыхал, спал, дремал;
  Кулига, прогалинка- поляна;
  Кургузиться- гневаться, глупо сердиться, дуться;
  Кый-какой, который,некоторый;
  Лядвеи- бёдра;
  Мга- изморось, метель, сырой туман;
  Мерекать- думать, гадать, соображать;
  Мнее-менее;
  Мнийший- меньший, малый;
  Морг, сиг- миг, мгновение;
  Наю-наш;
  Надолзе- надолго;
  Невдолге- скоро;
  Немотствовать-молчать;
  Наопако, наопок, наопак-наоборот;
  Нещечко- нечто;
  Николиже, николи-никогда;
  Ноли- почти;
  Няша- болотная топь;
  Обьчий- общий;
  Овый- один, некий;
  Однижди- однажды;
  Окоём, окоёма- горизонт;
  Окрестъ, околот- округ, около, кругом;
  Осклабился, оскалился, ощерился, просиял, расплылся - улыбнулся;
  Онсица-некто;
  Осе-вот
  Ослон- спинка;
  Отволгунные- отсыревшие;
  Отишие-тишина;
  Отнетаться-отговариваться, желая отделаться;
  Отнуду-откуда, оттуда;
  Отряжали-отправляли;
  Офеня- бродячий торговец;
  Паморок- пасмурная погода, паморочный день;
  Пежина-пятно;
  Пелесый- тёмный, бурый цвет;
  Песьян- песчаный берег;
  Пештера, печора, печера- пещера;
  Плавый- желтоватый цвет;
  Плюсна-стопа;
  Погудка- мотив, напев, мелодия;
  Пожвакать, пожущерить, пожамкать, пожелвить- пожевать, поесть;
  Позорути-смотреть;
  Помертвелым- неподвижным;
  Потщиться-постараться;
  Пояти-взять;
  Приглубый- имеющий значительную глубину;
  Предуготовление-предназначение;
  Пятачок- площадка;
  Ратище-древко;
  Ратовать-биться;
  Редрый, кумачный, кумачовый- красный цвет;
  Рюмить- плакать;
  Самовидец- очевидец;
  Свычка- привычка;
  Сиречь- иначе;
  Сице-так;
  Сквозе, скрозе, скрезь-сквозь;
  Слуда- крутой берег реки;
  Смаглый- тёмно-жёлтый;
  Смурной- тёмно-серый цвет;
  Сторожко- осторожно;
  Сторонь, осторонь, посторонь, обок- рядом, подле;
  Таче-потом;
  Темнедь, темнина, темнесь, темрива, темрей, темки- тьма;
  Толковище- встреча, сходбище, разговор;
  Трюхать- ехать;
  Тычина- палка, кол;
  Уветливый- приветливо и ласково уговаривавший;
  Ужа- верёвка;
  Узбой- долина, русло;
  Хупавый, упалый, упавый, купавый - красивый, пригожий;
  Чевруй- низкий морской берег;
  Шабер-сосед;
  Шерудил- шуршал;
  Шляк-железко ножа, клинок;
  Шпини- шпиль .
  
  Насладитесь купавостью, величием и живописностью русского языка!!! Скачать в электронном виде можно пройдя по ссылке http://www.ozon.ru/context/detail/id/135430100/
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"