Аннотация: Обычные дворовые качели для кого-то просто место сбора, а для кого-то - символ человеческого отношения.
Качели
Качели были старыми, с вросшими в землю столбами и облупившейся краской. В узкой раме сиденья не хватало пары досок, имевшиеся же держались не на шурупах, а на гнутых гвоздях. Вдоль верхней перекладины тянулась длинная надпись несмываемым маркером, подробно сообщающая о личной жизни половины дома. Крепления проржавели от частых дождей. И ещё вся конструкция скрипела так сильно, что зачастую перекрывала гуляющий в этом закутке двора ветер.
Следовательно, работы предстояло много. Я даже не знала, управлюсь ли до вечера или придётся часть ремонта оставить на следующие выходные. Ведь ещё предстояло приподнять ушедший слишком глубоко в землю угол опоры, а для этого мне точно потребовалась бы чужая помощь. Но и пока дел было невпроворот, к тому же день обещал быть ясным и жарким.
Отдирая криво приколоченные к раме доски, я всё время ловила на себе удивлённые взгляды обитателей двора. Пара ребятишек лет пяти и вовсе не моргая следила за моей работой, и этот настырный контроль неприятно щекотал кожу между лопаток. Я не люблю детей, мне среди них некомфортно, как среди существ с другой планеты. В данной ситуации выручил прихваченный из дома плеер. Поправив зацепившийся за волосы наушник, я прибавила громкости и принялась насвистывать в такт музыке. Как всегда, кошмарно фальшивя.
Прикупленные на ближайшем рынке дощечки по закону подлости оказались на пару сантиметров шире рамы. На этот случай я прихватила с собой ножовку, заранее предчувствуя, что что-то подобное обязательно случится. Вообще, у нас во дворе были какие-то до странности узкие качели, рассчитанные только на маленьких детей. Я бы на такие точно не влезла, даже пытаться не стоило.
К полудню удалось окончательно разобраться с починкой. Довольно оглядев дело рук своих, я отправилась домой: обедать и пережидать дневную жару, столь невыносимую в этом июле. Вслед за мной потянулись и остальные жители дома, и уже через полчаса двор опустел окончательно, превратившись в залитую солнечным пламенем сковороду. Даже старый уличный пёс, мохнатый "дворянин" Мишка забился в щель между двумя гаражами, и только куцый хвост плескался в лужице золотой пыли.
Около пяти я вновь спустилась во двор, неся в руках открытую баночку с краской и кисть. Шедшее на убыль солнце слепило глаза и играло на заклепках старого рабочего комбинезона. Улыбнувшись настырному светилу, я опустила свою ношу на землю.
Аляповатая реклама оказалась на редкость правдивой: краска более или менее ровно ложилась прямо на отшкуренную ржавчину и даже не думала возмущаться по этому поводу. За два часа столбы опоры приобрели нежно-зелёный оттенок, сливающийся по цвету с листвой растущей рядом берёзы. Возможно, у меня не получилось всюду выдержать одинаковый тон, но я была довольна проделанной работой. Можно даже сказать, гордилась собой, как порой гордилась в школе, получив пятёрку за какую-нибудь сложную контрольную.
Последним штрихом стала подготовленная заранее табличка "Окрашено!". Крепить её к качелям было глупо, бумага могла прилипнуть к краске и потом на металле остались бы некрасивые следы. Так что я подобрала пару валяющихся рядом палок и, с помощью бечёвки соорудив импровизированную оградку, повесила на неё плакат. Получилось довольно аккуратно и заметно - то, чего я и добивалась.
Наручные часы как раз показывали половину восьмого.
Вообще-то на работе нас редко задерживали допоздна. Но тут совпало слишком много обстоятельств: и многочисленные отпускники, и проблемы с вышестоящим начальством, и как всегда неожиданно нагрянувшая проверка... Возвращаясь домой в одиннадцатом часу, я желала только одного: как можно быстрее добраться до своей квартиры, выпить чашку чая и завалиться спать. Естественно, дорогу я при этом старалась выбирать самую короткую, не имея никакого желания наслаждаться по пути видами родного города и тёплым летним вечером. Быстрее всего до моего подъезда можно было добраться пройдя двор по диагонали. Вытоптанная до глины дорожка легко ложилась под ноги, и я сонно зевала, порой забывая прикрывать рот рукой.
Несмотря на позднее время, во дворе было довольно людно. По пути я привычно кивала знакомым собачникам, устало улыбалась их питомцам и старалась не вертеть головой по сторонам, но удержаться и не взглянуть на починенные (мной же, мной!) качели так и не смогла.
Увиденное заставило меня вздрогнуть и остановиться.
Качели облюбовала одна из местных компаний. Ребята - не то старшеклассники, не то студенты - буквально облепили узкий пятачок. Один лениво раскачивался, встав левой ногой на сиденье и подогнув правую под себя. Второй пытался открыть бутылку пива, сбивая крышку об опору. Коротко остриженная девица увлечённо чиркала маркером, рисуя оскалившуюся рожицу. Последний участник этой компании как раз докурил сигарету, запалил от неё другую и погасил окурок, прижав его к столбу качелей.
Я знала этих ребят, вернее, часто видела их во дворе. Кажется, с девицей мы даже жили в одном подъезде. И всё равно я не решилась подойти к ним и сказать... Что сказать? Чем могла повлиять на четырёх юных оболтусов двадцатилетняя девушка? В лучшем случае они послали бы меня на все четыре стороны. В худшем - ещё бы и придали ускорение. Так что всё, что мне оставалось, так это ссутулиться и продолжить свой путь.
Добравшись до квартиры, я швырнула ключи на тумбочку и села на пол прямо в тёмном коридоре. Было обидно, просто по-детски обидно. И ещё что-то не давало дышать. Не слёзы, скорее стоявший в горле ком - следствие всё той же обиды.
Наверное, я просидела так минут пять или десять. Потом поднялась, медленно разулась и стянула с плеч любимую льняную жилетку. Телефон, кошелёк и плеер легли рядом с ключами. Шлепая босыми ногами по полу, я дошла до неосвещённой кухни. Зарешеченное окно как раз выходило во двор, и в неплотных ещё сумерках не составляло никакого труда разглядеть собравшихся вокруг качелей ребят. Вот только смотреть туда мне не хотелось.
На хранившиеся в холодильнике остатки вчерашнего роскошного ужина, включавшие вкуснейший магазинный торт, я даже не взглянула. Безразлично цапнула с дверцы пару яиц, прихватила маслёнку и полупустую пачку сока. Сковородка с прошлого вечера сохла на плите, так что мне не пришлось в потёмках громыхать шкафами, выискивая необходимую для готовки посуду.
Пока жарилась яичница, грустно таращащаяся в потолок двумя расползшимися "глазами", я налила себе немного сока и уставилась в окно. Темнело быстро, двор приобретал отчётливый синий оттенок, лишь местами разбавленный желтым светом фонарей. На качелях качалось уже двое: кто-то догадался всунуть доску между сидением и подлокотниками, и тем самым расширить место. Звон стекла и матерные крики говорили о том, что злополучную бутылку так и не удалось открыть по-человечески. Девчоночий смех, порой срывающийся на откровенный визг, достойно завершал картину.
Отвернувшись от окна, я поставила пустой стакан на стол и включила телевизор. Тусклый свет от его экрана как раз падал на плиту и на стоящую на ней шипящую сковородку.