С виду, эти - европейцы,
что базируются тут,
Поселением - индейцы,
в резервации живут.

Есть вожди, их скво-мадамы,
мимо тех, всегда иду.
В шалашах, и в их вигвамах,
места точно не найду.

Как бы тропкой каменистой,
на бегу мне не упасть?
Как спуститься по петлистой,
чтоб в ворота прям попасть?

Тут массивными камнями,
с двух сторон стоят у врат,
маяки что валунами,
переходы сторожат.

Почему бегу, не знаю..?
Пробегая вновь портал,
постою, повспоминаю, 
как сюда путь добежал?

Завернуть наверно надо,
чуть спуститься, заглянуть;
меж скалистой колоннадой,
незаметно прошмыгнуть.

Вижу, в рамках постоянства
визуально-временном,
за границей врат - пространство
тёмно-жидким полотном.

Тьмой колышется то знамя,
что боюсь и заглянуть,
между блоко-маркерами...
Остаётся лишь взгрустнуть.

Вижу выбрали дорожку,
заговорщики опять...
Раз ладошка, на ладошку,
два и три, четыре, пять.

Трое-пятеро индейцев,
комплектуем и мудрим; 
за-мудрим отряд умельцев
тем отрядом  по-дурим. 

Заприметили шамана,
по дорожке он идёт...
Он любого интригана,
в прах развеет, разметёт.

Ведь шаман такой индеец,
прям до мозга и костей...
Он индееце-гвардеец,
всех индейских областей.

По-дурили, убегаем,
хоть куда... Но вот беда...
Как мы путь не выбираем,
возвращаемся сюда.

Как по кругу в никуда!

*   *   *
Все строенья пробегая,
ищем женщин казаков...
Но локация пустая,
меж пустующих домов.

Если честно удивляюсь;
да не уж то не одной?!
Во все стороны бросаюсь,
по локации пустой.

Своих женщин где то прячут
те казаки, только где?
Где то с краю, не иначе,
В закоулках, кое где. 

Через окна наблюдаю,
вот землячки, они здесь.
Дом углом, квартиры с краю,
хоть немного вижу есть.

Вижу бабы куховарят,
среди них и молодиц,
стройных девок наблюдаю,
молодиц и их сестриц.

Побежали дальше, местом -
тут вагончик небольшой,
грязно, мусорно и тесно,
для жилья он никакой.

В полноте своей девица, 
не дурна, но так бедна,
со своими, где ютится,
выживает лишь она.

Металлические стены,
заводских построек хлам,
без замен, без перемены,
металлический бедлам.

Но старик вдруг появился,
как набросился с пилой,
до того он обозлился,
что махает дружбой той.

А друзья мои закрыли, 
заградили от него,
и меня собой прикрыли,
всё, и больше ничего...

Ни, отнять пилу не могут,
ни, чего то объяснить...
Преградили мне дорогу;
и как дальше с этим быть?

Ну-ка други, расступились, 
я хватаюсь за пилу,
пальцы в зубья так вонзились,
что и старый труханул.

Чуть не плача - он, слабея,
горьким комом крик души,
заглотнул, ладонь немея -
и железо сокрушит.

Отпустил пилу, но в ранах
вижу пальцы я свои,
свежим мясом, красным, рваным,
с тонкой кожицей висит.

Так и капают кусочки,
на дощатый, грязный пол...
Что у всех дивятся очи;
как удачно распорол.

Блин, не больно, но обидно,
успокойте вы его...
До кости порезал видно,
по кромсал лишь, и всего.

И мои, да на папашу,
так расстроились друзья,
наблюдая мяса кашу,
что расстроился и я...

Обломайтесь ну-ка, парни,
только я тут пострадал...
Пострадавший, будет крайний -
я пилу его забрал.

Ты за доню молодую,
чёт старик переборщил.
Но кровинушку родную,
бум считать что защитил.

Палец как пирог слоённый
блин, смотрю я на него...
Ты какой то приземлённый?
Знаешь я тут для чего?

Мы от главного шамана!
Зашаманив в документ -
"Пати имени Буяна!"
Аз почётный есмь агент!

В доказательствах нет правил!
Кроме слова моего,
я немедленно представил,
здесь печать перста его!