Итак, начну с того, что купили мы дом, весьма большой, комнаты которого выходят в просторный длинный коридор. Нет, это целый замок, дворец! Никогда не приходилось бывать в таких больших домах, как то неловко даже, словно чужой в чужом месте - забавно, но этот дом теперь мой.
Бывшие хозяева оставляют мебель, лишь забирают свои пожитки в виде антикварных вещей, растыканных в этой самой мебели. Тарелки, вазы, прочая утварь, имеющая ценность исключительно в глазах бывших хозяев. Я боюсь как бы не растащили эту утварь и посуду и не пришлось бы за пропажу отвечать перед ними.
Впрочем, я готов им вернуть их ценности исключительно из чувства жалости, и долг чести тут не причём. При обходе дома я что то не замечаю этой дорогой утвари в тумбах, и на полках секретеров, нигде, и это меня пугает. Ни ваз, ни тарелок, ни хрусталя, ничего!? В голову лезут всякие мысли... охранники на посту, ещё стоят, своего рода тоже мебель, от старых хозяев, которых ещё не вынесли ноги. Эти лакеи - вот, ноги их ещё не вынесли может для того, что бы они приделали ноги хозяйскому "добру", в виде дорогой посуде. Не разбежались же тарелочки сами?
Меня это обстоятельство встревожило, но к счастью опасения были напрасны.
Заглянув в одну из комнат я и обнаружил здесь всё это богатство, собранное особо в этой комнате и растыканное в мебель, которой, пространство сравнительно не самой большой комнаты было заполнено от стенки до стенки, от пола до потока, впритык...
Ага, замечательно! Бывшие хозяева предусмотрительно и заблаговременно позаботились о своих пожитках, собрав всё в отдельное охраняемое место. Да-да, как бы не было у меня проблем с этим всем. Поскорей бы они убирались из этого дома, из моего дома.
Я прошёлся коридором до тупика, где поворот направо и снова такой же широкий коридор, затем снова поворот направо и в обратном направлении по соседнему крылу.
Впереди буфет, столовая среди прочих достопримечательностей дома. И вот, в коридоре, такая кухня, где за барной стойкой хозяйская дочь не совсем по хозяйски готовила себе кушанье сама. Что то вроде сиропа, с которым она двинулась к столику за которым сидели остальные члены её семьи за исключением главы. Там немолодая не старая мать её, ещё кто то, в общем не важно. Прохожу мимо осматривая всё, замечаю лишь, как они сконструировали себе из некоторой мебели уголок, которая тоже уже моя, и сидят в тишине как бедные родственники пытаясь устроить трапезу. Вокруг сумки собранные, котомки, чемоданы.
Нет желания с ними разговаривать, дом продан и общаться с ними больше, нет никакой надобности. А девица эта, молодая невоспитанная и наглая, что не удивительно. Она притащила к столику свою большую кастрюльку со сладким сиропом, и вдруг заметив как я прохожу мимо, раздражённо поставила её на стол с такой злостью, что расплескала своё поило испачкав брызгами мои брюки. Таким образом выказывая мне всё своё недовольство и раздражение, бросая некий протест в мой адрес и в адрес таких как я, разрушающих чужую жизнь, вероломно ломающих размеренный и спокойный ход жизни, беспечной и комфортной.
Глупая она надо сказать, потому что молодая ещё. Я даже не обратил на неё внимания своего, брюки можно поменять, в крайнем случае постирать, но такого слова как "постирать", она вероятно и не слышала даже. Ну конечно, она толком и приготовить себе чего нибудь съедобного не в состоянии... наварила какую-то жижу, напоминает она сладкий сироп, а может кисель, уж не знаю что. Ещё бы, привыкла сладко есть, сладко пить, сладко жить за счёт чужого труда. Избалованная девица с потребностями ого-го какими! Она верно себе придумала, что всё это, в чём она каталась как сыр в масле, что всё это заработано её папашей - честным трудом? Ага, конечно...
И вот, теперь я, и такие как я забирают весь этот комфорт себе, выгоняя её из заслуженного "рая", лишая привычных веселья и гулянья с друзьями.
Сдаётся мне что, всё то, на чём она сидит, что ест, что пьёт, на чём спит, среди чего живёт, весь её комфортный и дорогой мир создан трудом таких как я, начиная с её нижнего белья и кончая занавесками больших дорогих портьер украшающих её комнаты на окнах. Начиная с серебряной ложки в её руке и кончая дорогой антикварной посудой наполнявшей дом, с растворившегося сахара в её сладком сиропе, завершая дорогой сладкой вечеринкой наполненной питьём, яствами, и экзотическими кушаньями...
Всё это создано в поте лица трудягами едва сводящими концы с концами, живущими подчас даже впроголодь. И не она, ни её "благочинная" семейка живущие трутнями за счёт обмана, вероломства и хитрости, обворовывающая этих самых трудяг и ведать не ведают, что такое труд, ни тем более, что такое труд в поте лица.
Не хозяин ли дома и отец семейства валяющиеся в банковском сейфе, поражённый пулей в висок, в луже своей крови , посреди своего опустевшего и обнищавшего царства, не его ли я видел там, где и должен был увидеть? Не так ли он закончил своё существование, как и должен был закончить? Заглянув, заметив его, я даже не вошёл, а на что там собственно смотреть? В чём жил, в том и умер, чем жил, от того и погиб.
И не его труп ещё не совсем остывший оплакивает его же семья, нет. Они унылы, головы поникли, носы повесили от того, что ускользает из пальцев, убегает прочь их беспечная жизнь в комфорте, среди роскоши и изобилия. Видно, так бывает со всяким, кто не в Бога богатеет, ибо не имеет разума от Бога. Он был для семейки этой всего лишь дойной коровой, скорее быком, и нёс этот золотой бык - золотые лепёшки, проглатывая целые семейства, но - "что посеет, то и пожнёт человек". И не надо быть прозорливцем, что бы предугадать развитие событий приведших к трагедии. Всего я не видел, но думаю что не ошибаюсь в прогнозах.
Для кого то это трагедия, но для меня и для таких как я - это радость. Ибо ушёл из жизни кровопийца, и домочадцев его мне ни чуть не жаль, как я сказал, оплакивают они не его, а свою "жизнь в кайф", которая больше не вернётся к ним, что читается по их унылым лицам.
Маман уже не молода, молчу о характере, и кому она нужна? Старшая доня ничего не умеет, её перспектива - в лучшем случае элитная панель, ибо гулять и "веселицо" её призвание, остальные домочадцы, детки безлики и призрачны, что я не только лиц не рассмотрел, но и сколько их не посчитал. Мне их судьбы - безразличны, совершенно, всех до единого!
Я промолчал и прошёл мимо, направился к парадной, завершив осмотр дома. И вот, по пути, пройдя уже просторный зал, оказался в прихожей, где ступеньки вниз к двери, от которых поднималась она. Ступенек не много, как парадная в большой гостинице, и красный дорогой коврик стелется дорожкой...
Она невысокого роста девушка, необыкновенной красоты и так обаятельна в миловидности своей, так прекрасна, что я слов не подберу, что бы описать её наружность и характер. Я прекрасно её знаю, мы знакомы, она ещё вчера мелькнула, лично присутствуя при покупке этого дома. По видимому она новая хозяйка дома, пока не уверен, потому что хозяином являюсь я, и это ясно так же, как то что и она хозяйка тоже. И как это может быть возможно?А вот не знаю как.
Бывшим хозяевам предоставлено дней десять на сборы и улаживания всех вещей и дел, более чем достаточно времени. Так что я не стал их гнать, время терпит.
А я всё думаю, как же она прекрасна, так миловидна. Она молода, но в тоже время так умна. Складывается впечатление, что в тело шестнадцатилетней красавицы помещена душа умудрённой жизненным опытом женщины. У неё есть особенность оставаться незаметной и неприглядной при такой совершенной красоте и необыкновенной миловидности. Словно она включает и выключает своё обаяние, чудесным образом преображаясь или оставаясь незаметной. Не удивительно, что вчера, при покупке дома я лишь мельком её увидел. Она была одета так же, в чёрную кожаную куртку, сшитую под мужской манер, чуть великоватую ей. Рукава слегка прятали ладони её и выглядывали лишь пальчики. Её волосы тёмные, прямые, падают на плечи, словно обрамляют этот прекрасный облик, и локоны меняли цвета и оттенки в зависимости от направленности лучей света.
Вот, она чуть повернулась и обратилась лицом к своей подруге и волосы её стали светлее светло-русых, и даже белеющие прожилки появились, как бы подкрашенные струйки. Небольшой, чуть вздёрнутый носик, а глаза, открытые, мудрые и необыкновенно красивые на юном лице. Её образ очень трудно запомнить, потому что когда любуюсь ею, не могу изучить черты, так же как не могу насмотреться. Трудно запечатлеть в памяти с фотографической точностью столь миловидную внешность. И так она затронула моё сердце, буквально с одного пристального взгляда на неё, с одного общения с ней я и не заметил, как был очарован с такой силой, что пообещал не жениться ради неё тут же.
Нам предстоит совместная работа, а я уже влюблён в неё, очень сильно она мне понравилась, мягко говоря. Я не знаю, возможно ли теперь полюбить другую женщину, увидев хоть раз её.
Она говорит мне; - Ну что, будем работать вместе... Это был не вопрос, и даже не предложение, а констатация факта. Она пообщалась с подругой, но так, что бы я оставался "в теме". То есть она разговаривала с ней обращая моё внимание, заинтересовывая меня. Причём её подруга тоже прекрасная собой, молодая девушка, у которой то ли светлые светлые волосы, то ли... она как то блекнет в тени и я не напрягаюсь её рассматривать, словно она стоит на фоне яркого солнечного света, лучи которого не позволяют мне рассмотреть её лицо. Поэтому ни причёски, ни одежды, и собственно рост и возраст её подруги я видел словно вскользь, замечая лишь её присутствие, поэтому описать её не представляется возможным...
Какое то наваждение со мной случилось. Что касается неё, одета она обыденно, не броско, но со вкусом, возможно накрашена, но без гламурного блеска, скорее классически как девушка из высшего общества, но не вычурная, а практичная, знающая и умственный и физический труд. Возможно в её жизни были даже испытания, но она не выглядит такой уж искушенной женщиной, даже в шестнадцать лет она излучает женскую мудрость. Это действительно что то удивительное в наше время. Я мог бы часами наслаждаться её прекрасным обликом, слушать её речь, изучать милые сердцу черты, которые не возможно запомнить, как не возможно терпеть разлуку общения с ней, мысленно желая взглянуть на неё снова. Вроде бы она невысока ростом, но стоит выше меня, как если бы я стоял на ступеньку ниже неё. Она чуть-чуть выше меня теперь, и меня это не пугает, как ей удобно.
И вот она говорит; - Идёмте!
Увлекая нас сделать необходимую работу и сразу же заняться делом. Мы с ней пошли, я набравшись впечатлений за эту короткую встречу в минуты общения с ней и с её подругой, я говорю так; - Девочки мои!
Не стыдясь восклицать свою любовь и уважение к этим двум дамам, точнее к ней. Обнимаю её страстно, но в тоже время как девочку, родную, но говорю продолжая; - Как пятачки?
Она засмеялась, и подруга поддержала её в этом порыве, но смех её - это улыбка... сейчас я исправлюсь и продолжаю; - Так-так, вздёрнутые к верху носики у девочек так прекрасны, ага. Я не знаю что сказать собственно и как человек лишённый воображения всякую ерунду говорю, несу ахинею мягко говоря, это так?
Я извиняюсь перед тобой, так как нам ещё вместе работать, даже настаиваю на этом.
Но она говорит, отвечает; - Не стоит извиняться, всё нормально и ей приятно даже, скорее даже она всё понимает. И мои чувства к ней, выраженные в столь странной форме принимает и напрасно я настаиваю на извинениях. Она учтива и мила, принимает и то и другое.
Вот зал, как бы фойе, там где кассы... Там тусуются люди в костюмах, многочисленная обслуга тех самых трутней, у которых купили дом, начиная от охранников, коих десятки и заканчивая простым дворником в единственном экземпляре. Все те, которые обеспечивали их комфортную жизнь, а теперь чего то тут ждут, шумят, волнуются, но касса закрыта, уже стемнело на улице. Они все загнанные в угол, вслед за своими начальниками, коих тоже не один, не два, не три, побросали на пол свои корочки, аккредитации, удостоверения личности, заграничные паспорта, визы, угрюмо двинулись к выходу. Так всё это и валяется на бетонном полу мусором, который уже некому убрать. Я удивлён, к чему такая расточительность, не мешало бы этим трудягам в костюмах вести себя поскромнее. Они тоже не особенно мозолили руки, в белых-то перчатках!
Больше мозолили глаза, создавая толпу бездельников из свиты трутней, да бы те не надорвали пупок от "праведных трудов своих". Побросали документы, в которых уже не видят нужды, даром достались, даром и ушли. Может новый хозяин - нарисует им новые. А я, я думаю, может их можно ещё где то применить, как реквизит хотя бы?
А вот и дворник взялся за дело, от нечего делать, ибо нечего делать - не для него, ему скучно от безделья. Подметает и бранится, подметает и бранится, так бранится, как собака лает, на всех и на всё... он так лаяться начинает, как тот пёс жирный, который был почему-то белый и пушистый, что заливал всегда ту же песню, чуть ли не за руку грыз. Я на дворника решил полаяться, что бы проверить, точно ли пёс этот только на лай реагирует? Точно, это так. Потому того пса дверью от сейфа чуть не защемило, ибо это я его туда заманил, загнал и нажал на кнопку, когда пёс едва выбежать хотел, так тут же дверь массивная с сотней замков-засовов закрывалась, нажатием одной кнопки.