Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
Сентябрь 2017г.
Такая вот сказочка совсем не ужасная, пордон - не уж-жасная. Дело было так, собрал один полководец соколиков, и стройной колоной двинулись они в поход. Выдвинулась честная рать на врагов. Здесь я проведу аналогию, соколики эти, ничем не отличаются от соколиков исполняющих в походном строю знаменитую песенку:
По России слух пошёл,
Николай с ума сошёл.
Тра-ля-ля ля ля,
Тра-ля-ля ля ля...
Очень известная песенка, и соколики один в один. Соколики, это жеж птички, совсем не уж-жасные монстры. И командиром они имеют над собой не уж-жасного губителя, не короля нежити, не кащеюшку, не горбатого соловеюшку разбойника, а честного и благородного воеводушку да в овечьей шкурке знатного. Причём и шкурка-то хоть и овечья, но и та вся чёрная. А может то и не шкурка, а настоящая, что ни на есть - шерстка, бесовская? Но то такое, пустяки.
Собрал странноватый воеводушка этот, соколиков своих, ратников своих пернатеньких... ох жеж, и много их получилось, ясных соколов, не монстриков, не уж-жасных. Да в светлу стаюшку собрал. И выстроилась светла стаюшка из этих, светлых пташечек, аки ордушка, да походной колонушкой, да нескончаемой, да ратны подвиги чинить выдвинулось, светло войско браво-странное. И дисциплинировано выдвинулось, организовано. Однако жеж, в хвосте всё больше соколики на стаю походили, точнее на стадо.
Что же это за соколики, что за стадо, что же за птички в стаде, за такие? А птички славные, то-то гляжу - необычные. Да соколики то липовые. И крылышки то их, всё больше нечистью да нежитью проглядываются, да топорненько спрятанные. Да хвосты как у павлинов интересныя, и клювы как у оных птеродактелей. И как не присматриваюсь я, всё в этих соколиках очень странное какое-то, как и в командире оном, который свою сущность не особо-то и скрывает. Но и то, такое, пустяковое. А бело-пушистое оперение их, оно, как бы это заметить, тож такое - незаметно-приметное... в общем, где-то по пути белы пёрышки-то испачкались, да растерялись, пооблысели, да перепонки-то бесовские у соколиков так и мелькают в строю, так и мелькают.
Эх, не соколики это, не честные воины, а самые, что ни на есть, замаскированные суккубы инккубаторные. И воевода их, воеводушка-атаманушка, тёмненький да мрачненький, губитель кащеюшка, никто иной, как король нежити в обличии челевеческом. И всё благородство его, да честноты ратныя, в хитрости, да в подлости заключённыя.
И летят они низко низенько, аки древние змии птеродактели, соколики-то эти. Да больше землею стелятся, плавая над поверхностью змеиной сущностью своею, не запрятанной. А всё пространство вокруг них - мрак, да тьма с могилушки. И местность, некогда благодатная, всё больше кладбище уж напоминает, где оное раздолье для нежити, для разной гадины поганой, да для нечисти отборной токмо. Тьма и кладбище, морок да разруха. Как в воздухе, так и на земле, всё омертвело, вокруг соколиков липовых. И такие они липовые, пернатые эти, что пёрышки то бело-пушистые и дальше дорогой теряются, обсыпаются аки липки да под липками липовыми. Уж скоро всё растеряют и обнажится такая их сущность, которую они так усердно скрывали за оперением своим, аж до самой сути.
Да уж, пейзаж вокруг них, глаз не налюбуется, да сердце не нарадуется, атмосфера подходящая.
И летят они, стройной колонной, посреди этого, своего, такого рая. Такие, райския заступнечки, птички-соколики. А тыл, арьергардом который, ещё не спустился со своих гор, да с холмиков, да из-за бугорков не весь явился. Что большим стадом кучкуется, и не знамо куда движется. Никак не затусуется в тусню растусованно-стройную.
И будто бы вся нежить, вся нечисть собралась на пир, на праздник тьмы, среди руин. На праздник знатный - Хеллоуин.
А вот, и Бабушки достославныя, карявы Ёжки-Ягушки сварливые, до мертвечинки ненасытныя, да жадные до падали. Бабуси-Ягуси, поварихи, вечно голодные, криворукие, горбатые, да мордашками противненькие. Бабульки-Ягульки, что готовят свою стряпнюльку, да в полевых, в походных сих условиях. И так готовят, что чуть ли не дерутся между собой за авторское право, за патент на блюда оные.
Одна Яга с другой бабкой, с такой же Каргой как сцепилась:
- Это моё блюдо, отдай, карга старая.
Другая ей в ответ:
- Это я готовила. Моё, не отдам.
- Не лезь. моё блюдо, говорю. Я состряпала!
И схватили друг дружку за космы косматые, да скатились склоном к водице речной, прохладной. Не в окоп скатились, даже не в ямку, а в овраг-овражек, куда помои, да консервные банки сами-то и выбрасывали. Но в помоях-то, Бабкам оным, да Ягушкам, то самое - то, которое и есть то. То что надо! Да так скатились, что их свару даже из-за каменных стен града оного, ними осаждаемого, было видно и даже слышно. Ибо на виду у города того они распрю и затеяли.
А что же это за стряпня, что за блюдо-то такое, за которое так отчаянно бьются Бабки Ёжки оные? А обыкновенная для нечисти еда, да поило стандартное. Причём даже не свинячее поило, ибо даже свиньи такое не скушают. Эта стряпня - мертвечинка во фритюре. Рецепт тока Бабкам Ягам и известный. Пол миски топлёного жира, и кусочек мертвечинки-падали, желательно жареной, до костей до самых, до чёрных вышкварок. И такой продукт, чтобы падаль, чем грязней тем лучше. И чтобы завонявшиеся, смрадным смрадом смердящий. И такой кусочек, да самый лакомый, как изюминка! Блин, даже пальчики оближут. Где берут всё это, мне не ведомо. Изюминка всё жеж, такой вот стряпни, Баба-Ёговой. Блюдо великолепное!
И потому, глядел я в миску подобного меню, и никакой мертвичинки что-то не наблюдал. Слопали сами поди, куховарки кладбищенския? И в мисочке одно топлённым маслицем, жирком, ими растопленным, разжаренным, да на мертвечинке состряпанным, ничего боле вкусного. И того половина. Остальное-то, старухи хитрыя, сами и полопали. Да хоть ба они лопнули, так обделили, так разобидели. Надо жрать живей, быстрёхонько, пока оное их варево, да не застыло, да не загустелося, да вонь не выветрелася, да комком, комочком, комиком, потом в горле не застрялося.
И гляжу я в эту мисочку - чёт не очень-то аппетино оно выглядит, это блюдо на мертвечинке жарено. И чтой-то кушать-то уже не очень хочется.
А у старух, у бабок Ёжек, которые даже не заморачиваются по поводу овечьей шкурки, подобно королю ихнему - кащеюшке, у кикимор этих есть и ассистент, у каждой, в блюдах ассистирующий. То упырь, иль вурдалак, да с лешим? А скорее, всё в одном. Так вот, эти ассистенты стоят под импровизированным тентом, импровизированной кухоньки, а может и рядом стоят, да ассистируют Бабкам Ёжкам в их стряпне такой, импровизированной, разных блюд весьма изысканных.
И жрёт эту стряпню, от бабок поганых, всё поганое войско короля поганого. Ибо надлежит сей славной погани, да орде кащеюшки, досаждать граду русскому, граду крепкому, Великому, да Славному, досаждать осадою. Русским людям бросив ультиматумум, да чиня им разорение и мор людской. Ишь, коробит и кривит кривел от всего русского, да такого духа, невыносимого.
Ибо нежить оная, оне же нечестивыя, оне же бесится о том, что град не взять жеж им, град русский, град Великий.
И стены, града русского, стоят и крепеньки. Как гранит те стены сложены, тем самым духом русским, духом ратным. И хоть почернели от осады длительной, от дыма и от гари стены оные, да крепки они, высоки те стены, русские! Так что, не удалось преодолеть соколикам липовым, птицам низколетающим, высокие стены града русского. А осада их, как раз - расстроилась, разрушилась, превратившись в одну большую кухоньку по стряпне Бабулек Ягулек, рульно-рагульных. Что топят жирком своим, прожарено пропахнувшим мервечинкой, где аккурат падали кусочек - лакомый.
И потому, город стоит, и стены его возвышаются над водной гладью незыблемо.
Не преодолеть стены русского града нежити, войску кащеевому, соколикам липовым, низколетающим.
Но это ещё не всё. На горе своё, оставило войско поганое, воинство кащеюшкино, позади себя оставили - восход. Даже не замечает армия нежити первые проблески зари, что полосуют горизонт, разрезая тьму скальпелем лучей солнечных.
И впереди у них только закат. Мгла мглистая, мрак густой и мрачный ждёт их впереди. И мраку тому мрачнее некуда. Да тьме той, ядовитой, жуткой, тёмной - бездна имя.
Бездна.
Сказка ложь, да в ней намёк, добру молодцу урок.
И я там был, и мёд тот пил, да по устам текло, а в рот не попадало.