Аша Линь : другие произведения.

Проклятие Грааля. Книга Первая.Слёзы Грааля. Часть первая..

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


   Обновленное.
  
   ПРОКЛЯТИЕ ГРААЛЯ.
  
   КНИГА ПЕРВАЯ. Слёзы Грааля.
  
   Часть первая.
  
   Моей земной маме с низким поклоном и благодарностью...
  
  
   ПРОЛОГ.
  
  
   - Аша, малыш...- нежный голос струился отовсюду, оплетая ребёнка силовым коконом, который одновременно являл собой маленькое солнце, призванное обеспечить теплом и светом новый организм-планету для ребёнка, чтобы родиться из замкнутого пространства человеческого тела в предначертанные сроки.
  
   Кокон постоянно вращался, наполняясь силой, отчего, в бешеном ритме множащиеся, клетки зиготы также испытывали истощающее их кружение, опустошающее от бремени новорождения себе подобных. Казалось, всё вокруг наполнилось этим неожиданным вращением одновременно с коконом. Но, поскольку его окружение было ничем иным, как человеческим телом, то оно, обладая своим, телесным, разумом, пыталось избавить свои святая святых от несанкционированного вторжения...
  
   Анна, поднимающаяся по лестнице на третий этаж в лекционный зал, вдруг испытала, подкашивающую ноги, слабость, головокружение и тошноту. Невыносимо хотелось распластаться на ровной поверхности, чтобы, кружащаяся вместе с потолком, стенами и лестницей, голова не опрокинула её тело навзничь. Но лечь здесь и сию минуту было негде. А прежнее вращение перед глазами закружилось снежной метелью в ночи: всё потемнело и... исчезло.
  
   - Вот и открыла глазки, милая, - ворковала над Анной врач медицинского кабинета учебного корпуса Серафима Львовна - маленькая пожилая, но удивительно подвижная женщина с внимательными глазами и добрыми руками. Воздух в комнате пропитался нашатырным запахом. Анна, пытаясь приподняться, ощутила своё тело вялым и неподатливым, по лицу промчалась прохладная волна - капли холодного пота выступили на коже от произведённых усилий.
   - Да ты лежи, дочка, не ровён час, упадёшь снова. - Сима Львовна (так называли её в коллективе) положила свою мягкую и лёгкую ладонь на лоб девушки, отчего непонятной тёплой волной накрыло лицо, погрузив Анну в сон.
   - Вот и хорошо, золотая моя, поспи с полчасика - тебе на пользу станет, - улыбнувшись, прошептала врач, убрав ладонь со лба пациентки, лежавшей на кушетке в её кабинете.
  
   - Симочка! - громкое восклицание мужского голоса баритоновой волной ворвалось в кабинет прежде его хозяина.
   Симочка зашипела на входящего замдекана психологического факультета Семёна Матвеевича, приложив палец к губам: - Сёма, не нужно так громко! У меня острый слух! - и указала на спящую на кушетке девушку.
   Замдекана - высокий, крепкого телосложения, пожилой мужчина, виновато округлил глаза и мягко, по кошачьи, внёс своё тело в комнату. Он подошёл к кушетке, пристально вглядываясь в лицо Анне, словно пытался вспомнить или узнать её. Анна была бледна как стена, чётко очерченные тёмные круги под глазами делали её старше своего возраста; красивые, по-детски ещё припухлые, губы бледно-розовым цветком выделялись на мраморном фоне лица. Сима Львовна с тревогой и надеждой в глазах смотрела на спящую девушку, стоя несколько поодаль от Семёна Матвеевича, сложив перед грудью ладони в мудре. Вдруг на лицо спящей заструились солнечные лучи, уголки рта приподнялись в мягкой, едва уловимой улыбке; лицо будто открылось, позволяя, устремлённому к нему, потоку крови окрасить его в нежно розовый цвет. Анна вздохнула во сне полной грудью, выражение ожившего удовлетворения, как у испытывавшего жажду, но испившего из источника, сменило робкую улыбку на, прежде, мраморной бледности.
   Наблюдавшие за Анной одновременно улыбнулись и отошли к столу, присев на стулья, в сохранённом молчании прислушиваясь к каждому вздоху и шевелению девушки. На какое-то мгновение замдекана устремил вопросительный взгляд на Серафиму, та утвердительно кивнула в ответ и прошептала чуть слышно: - Она приняла... - и, громче, добавила: - Пусть поспит до вечера, она ещё очень слаба.
   С этими словами женщина, поднявшись, подошла к спящей Анне и, возложённой над нею рукой, провела от головы до пят.
   - В конце рабочего дня зайду за вами, девочки, - улыбнулся Семён Матвеевич и так же, по-кошачьи, бесшумно покинул врачебный кабинет.
  
  
  
   ГЛАВА ПЕРВАЯ.
  
  
   Встреча.
  
   Елена поверила ему не сразу: жизнь, знала она, не такая простая штука, как кажется. У них с Пабло было всё прекрасно. И дело даже не в том, что он был предельно внимателен, благороден и добр, как и в период ухаживания за ней. И она отвечала ему безграничной нежностью. Дело даже не в том, что эти двое просто умели любить... искренне, самоотверженно, преданно. Что-то несравненно большее, чем просто привязанность, чем стремление к самораскрытию, чем желание ощущать себя друг в друге, ворвалось в их жизни... Удивительное доверие... такое, которое человек способен испытывать лишь к себе и Богу, поселилось в их сердцах. Изо дня в день чувство духовного родства становилось мощнее и глубже. Всё чаще происходило так, что, в случаях душевного дискомфорта, ребята умели ощущать друг друга внутренним локатором: слышать, видеть и, даже, говорить. Будто их души стали одной уникальной скрипкой, смычок которой не нуждался в прикосновениях человеческих рук: два замечательных сердца стали теми волшебными руками, которые насыщали пространство музыкой гармонии чувств...
  
   Они познакомились в обувной мастерской, куда Елена обычно относила обувь для косметического ремонта. Ясе было всего два месяца, и малышка безмятежно спала в коляске, поставленной молодой мамой у стены рядом с креслом, на которое она намеревалась присесть.
  
   Елена подошла к очереди, ведущей к приёмщику, чтобы выяснить, кого ей следует держаться:
   - Простите, - обратилась она к мужчине, стоящему в конце очереди, - я хотела бы выяснить, кто в очереди последний.
   - Держитесь меня, - ответил он, слегка улыбнувшись.
  
   Он был много выше Елены, поэтому ей пришлось поднять голову резко вверх, чтобы поблагодарить, испытав при этом легкое головокружение. Но вместо благодарности она произнесла:
   - Если вы не возражаете, я присяду, - и направилась к креслу рядом с коляской. Как только она села, то сразу же поняла, что сделала это своевременно: перед глазами поплыли тёмные круги, сладкий приторный ком подступил к горлу, и всё потемнело...
  
   Елене показалось, что она испытала мгновенное затмение, открыв глаза, перед которыми серебрились беснующиеся мушки. Рядом с ней, на корточках, сидел тот самый первоочередной, растирая чем-то мятным ей виски.
   - Простите за беспокойство, - смущённо забормотала Елена, отводя глаза в сторону, ощущая, как щёки горят от стыда, - Просто в помещении немного душно.
   - Теперь я за вас спокоен, - ответил мистер "скорая помощь" с некоторым акцентом, улыбаясь одними глазами, - потому что Вы теперь больше похожи на розовый цветок, чем мраморную статую.
  
   Елена внимательно взглянула в его глаза - он не лгал, он был действительно обеспокоен, и, хотя, глаза, улыбаясь, лучились, в них плескалась тревога и напряжение. Нет, это не было сиюминутной тревогой, она была настолько глубока и огромна, что женщина, умевшая считывать информацию, ни мгновения не сомневалась в своих ощущениях.
   - Вы так добры ко мне, - произнесла она, слегка улыбнувшись, - позвольте и мне помочь вам...
   Он удивлённо посмотрел на неё, но она не отвела глаз, продолжив:
   - Вы бесконечно устали, и какая-то тревога гложет вас.
   - Пустяки! - улыбнулся он, но взгляд непроизвольно отвёл в сторону, и добавил: - Работа, командировки, жара... вот и устал.
  
   *
   Пабло провёл Елену до дому, помог поднять на этаж коляску с дочуркой и, смутясь, спросил:
   - Почему ваш муж не рядом с вами, ведь вы не вполне здоровы?
  
   Елена пристально взглянула ему в глаза и, нисколько не смущаясь собственной откровенности, произнесла:
  
   - Я отпустила его к другой (другому ли), которая утверждала, что ждёт от него ребёнка. Но это было заведомо ложью, потому она была вовсе и не "она"... Просто я знаю, что случайностей не случается. И эта особа наказана не случайно...
   Но, впрочем, зачем же я держу Вас у порога? - Елена достала ключи и, открыв дверь и подхватив коляску с дочерью, внесла её в квартиру. От неожиданности, Пабло растерялся - всё было сделано настолько быстро и чётко, что он не успел перехватить у Елены инициативу, и теперь чувствовал себя преотвратительно!
   Молодая мама, на ходу сняв обувь и произнеся: - Тапочки перед Вами, заходите, располагайтесь, - подхватила спящую девочку на руки и унесла её вдоль по коридорчику, который, на первый взгляд, казался вовсе не большим. Однако Елена шла по коридорчику, заметно удаляясь от Пабло, словно убегала, спасая свою крошку.
   Всё было настолько необычно, вернее, странно, что в голове у молодого человека (Елена была твёрдо убеждена, что независимо от возраста, каждый, кто молод душой и страстен жизнью, остаётся молодым, пока сам хочет этого!), что мелькнула мысль уйти прочь, и чем скорее, тем лучше. Но какой-то внутренний голос удерживал его на месте.
   Не прошло и пяти минут, как, будто из ниоткуда, возвратилась Елена. Она, смущаясь, улыбнулась: - Простите меня, Пабло, я не успела Вас предупредить, но мне крайне необходимо было искупать, накормить и уложить ребёнка спать: заболтавшись с Вами, я не заметила, что солнце взмахнуло из-за горизонта последним лучом. Но теперь всё улажено - малышка спит. А я хочу предложить Вам горячий ужин, - эти слова были произнесены настолько быстро, что Пабло, широко раскрыв, от удивления, глаза, приоткрыл рот, чтобы ответить на женскую реплику. Но, в это же мгновение, Елена, будто что-то вспомнив, всплеснула руками и неожиданно расхохоталась... смех, подобно хозяйке, был так же необычен: он мягким тёплым вихрем поднимался из её гортани, выплёскиваясь наружу родничком, смешиваясь с, одновременно, вылетавшими из её озорных глаз, лукавинками: - Да что же Вы стоите у дверей?! Не я ли для Вас приготовила тапочки?! - только теперь Пабло увидел у своих ног мягкие пушистые домашние шлёпанцы. Он снял туфли, ощупывая ногой тапки, глубоко сомневаясь, что они придутся ему впору: всё-таки 44 с половиной..., и был немало удивлён тому, что тапочки оказались его размера.
   - Простите, Лена, у Вашего мужа нога 45 размера?
   - Да что Вы! У него - сорок первый, - и, угадывая немой вопрос в глазах Павла, добавила: - Рост 170, вес 68, глаза карие, брюнет, старше меня на 12 лет, чёрный пояс каратэ. А тапки куплены для моего отца. Правда, он ещё не был в этом доме. И ещё не видел Ясинку, - хозяйка, жестом пригласившая гостя присесть к столу, поставила на стол хлеб, зелёный лук, нарезанные, на четвертинки, помидоры, сливочник со сметаной и две глубокие тарелки с ложками. К этому времени в небольшой кастрюле подогрелся, до средней горячести, зелёный борщ. Елена разлила его в тарелки и, попросив Пабло не стесняться, положила себе сметану. Гость последовал её примеру и, испробовав угощения, замурлыкал от удовольствия.
   - Вы просто голодны, - улыбаясь, и не скрывая, как ей приятно, сказала хозяйка. - Ешьте на здоровье! Добавка есть!
   Молодой человек не отказался от добавки, потому что борщ был действительно хорош.
   - Я редко готовлю, - пояснила Елена, - для себя не хочется, могу вполне обойтись зелёным салатом и парой яиц всмятку. Но именно сегодня мне захотелось сварить борщ.
   - Но ведь Вы кормите дочь, - заметил Пабло.
   - Моего кормления хватило на месяц. Теперь она ест смеси, - и добавила: - В начале нашего разговора я заметила вопросы в Ваших глазах. Спрашивайте смело: смогу - отвечу, не захочу - не обессудьте.
  
   Со стола была убрана грязная посуда и овощи. Елена достала из холодильника масло, сыр, поставила сахарницу, наполненную мёдом: - Извините, - смутилась она, - но сахара в доме нет.
   Закипевший чайник щёлкнул, отключившись.
   - Чай? Кофе (растворимый с цикорием)?
   - Хочу попробовать Ваш кофе, - ответил, улыбаясь, Пабло и продолжил просьбой: - Расскажите, что случилось между Вами и Вашим мужем. Если это не очень больно для Вас.
   - Уже не больно, - Елена налила в чашки кофе, предложив гостю мёд, сливки и бутерброды с сыром: - Я составлю Вам компанию лишь с кофе, - и, задумчиво, помешивая ложкой в чашке: - Да ничего, собственно, не произошло. Просто человек возомнил себя "Создателем", с высокого плеча которого творятся благодеяния для рода человеческого... Как, оказалось, была у него одна "боевая подруга", ВПЖ*, другими словами. Я-то о ней не знала ничего, а ей он обо мне, как оказалось, рассказывал. Мне же говорил, что любит, мечтает о семье и детях лишь со мной. Словом, поверила я. Да чего скрывать, он мне нравился. Но что-то, всё же, в душе росло тревогой день ото дня всё больше. И на его предложение оформить отношения официально, я ответила встречным - пожить гражданским браком, приглядеться друг к другу, чтобы, если возникнут проблемы, расстаться по-доброму. Пусть я не знала ничего о его двойной жизни, но что-то подсказывало мне, что не нужно доверяться его любви... Прожили мы вместе около года. Всё было хорошо, я даже спираль вынула, не говоря ему о том. Но как-то ко мне на работу пришла женщина, назвавшаяся Кристиной, и заявила:
   - Я знаю, что вы живёте гражданским браком - Дима даже не счёл возможным узаконить ваши отношения! А всё потому, что ты ему - не нужна! Он не любит тебя, потому что всегда любил и будет любить только меня!
  
   Елена рассказывала ровным, спокойным голосом, видимо, пережитая боль действительно больше не беспокоила: - Я готова была задохнуться от возмущения: ведь именно я предложила не торопиться с официальным браком, чтобы (не приведи Господи!), оказавшись, как в тот день, в ситуации, развернуться и молча уйти, не став причиной его страданий, если он полюбит другую, или любит, солгав мне - глупой и доверчивой. Я ведь, делясь собой, не умею просить подобного.
   Так вот, явившаяся сказала, что он живёт со мной, никчемной, исключительно из жалости, потому что у него сердце кровью обливается, что я такая не приспособленная к жизни. То ли дело она! - он безмерно гордится её инициативностью, амбициями, которые именно ей, а не кому другому, позволят в скором будущем стать одной из ведущих бизнесвумен страны! К тому же она ждёт от него ребёнка, мечтает иметь общее с ним имя и дело. В качестве доказательства она представила подаренный мною ему кулон-оберег, который я просила его не снимать ни при каких обстоятельствах. С моего рабочего телефона она перезвонила ему на мобильный, и, по громкой связи, я услышала, как эти двое называли меня дурой, которую бесконечно просто обвести вокруг пальца.
   Безусловно, я пожелала им успехов в совместном творчестве. Она ещё пыталась своим гнусавым голосом поливать меня грязью, но я указала ей на дверь. - Елена сделала паузу, видимо, собираясь с мыслями: - В этот же день я подала заявление об уходе, вкратце изложив свои соображения своему директору. Не желая меня терять, он предложил мне работу в дочерней фирме в Питере, что меня устраивало, как нельзя более. В течение суток я сменила не только место работы, но и город проживания, отправив Дмитрию по электронной почте свои аргументы в пользу того, почему нам нельзя оставаться вместе. В ответе он был более чем язвителен, требовал возвратить ему подарки, даренные мне, и деньги, уплаченные вперёд за квартиру, которую мы снимали.
  
   На новом месте работы меня ожидало ведомственное жильё, не бог весть какое, но, как видите, у меня, а теперь и у моей дочери, есть крыша над головой. Правда, на срок работы в компании. За десять месяцев, которые я здесь, я вернула ему все затраты, связанные со мной.
  
   Пабло, слушавший внимательно рассказ Елены, спросил: - Он знал о Вашей беременности?
   - Я не хотела ему говорить, но, практически с первых дней, беременность текла трудно, а проявления токсикоза, как Вы понимаете, скрыть почти невозможно, если пара питается в доме. Он упрекал меня, что я скверно играю, потому что, если я за год совместной жизни с ним не забеременела, значит, я бесплодна. Я не стала с ним спорить, но беременность решила сохранить по некоторым соображениям...
   Спустя время он начал писать письма, рассчитывая на моё милосердие и сострадание, объясняя мне, что его фурия оказалась дешёвкой, да к тому же, весьма сомнительной женщиной. Ему, как он говорил, её никогда не хватало, и он, потеряв меня, понял цену своей потери. - Елена замолчала, к чему-то прислушиваясь. Но, успокоившись, с улыбкой посмотрела на Пабло: - Вот и вся история. Всё банально до примитивности: обыкновенное предательство...
   Что касается этой особы, она действительно не способна иметь детей. Я не потешаюсь над этой мыслью, ибо понимаю, что, по-человечески, вынести подобную кару не просто. Но я также понимаю, что Создатель творит нас такими, какими творит - за определённые наши "заслуги". И не просто так рождаются "ни мужчины - ни женщины". Но не человеческого ума и понятия окунаться в чужие уроки, преподносимые Небом, ибо каждый человек, независимо от воплощений, отрабатывает собственные грехи самостоятельно. А люди, сложившие эту ситуацию, для меня умерли. А, значит, и моей жизни эта страница уже перевёрнута без обид и сожалений. Для меня важно, что я вышла из этой истории достойно. А остальные пусть имеют мужество отвечать за свои поступки самостоятельно, ведь они совершили их по доброй воле, будучи в трезвом уме и твёрдой памяти.
   Да это, для меня, уже и не важно - я сохранила мою девочку лишь по собственному желанию, любя её в себе, а не его в ней! - голос женщины стал жёстким, с металлическим оттенком. Но, видимо, вспомнив о малышке, зажёгся солнечными лучиками, и она добавила: - Этот человек умер для меня предателем, оставившим меня беременной без поддержки и помощи; напротив, унесший практически всё, из нашего дома в логово Не-Пойми-Знать-Кого...
   Лицо Елены исказила гримаса отвращения, будто она прикоснулась к чему-то немыслимо гадкому и грязному: - Ясин отец (так она будет о нём знать) - не тот человек, о котором я только что говорила. Я расскажу ей о самом достойном из всех мужчин: мужественном, великодушном, щедром, сильном; умеющем (!) любить, чтобы быть, по достоинству, любимым. Но, главное, умном, добром и нежном! И моя дочь будет гордиться им! - Еленины глаза светились таким удивительным огнём, что Пабло понял, что он, и никто боле, способен стать Ясе тем отцом, которого так светло, искренне и преданно любит эта хрупкая, с бледным лицом и невероятно выразительными и прекрасными глубиной своей, бирюзовыми глазами.
  
   Пабло, неожиданно для самого себя, слегка склонился над ней, взял её утомлённую руку в свои сильные ладони и коснулся её горячими губами.
   - Вам пора домой, - глядя в глаза молодому человеку, сказала Елена, - извините, но я что-то устала...
  
   Уже у самого порога, Пабло, благодаря Елену за тёплый приём, неожиданно для себя спросил:
   - Скажите, почему меня - человека незнакомого Вам, Вы пригласили в дом, оставив один на один с Вашим жизненным пространством?
   Елена, не колеблясь ни мгновения, ответила: - Не хочу врать, но сама этого не понимаю. Знаю одно, что вместе с Вами страх не вошёл в мой дом. И ещё - я воспринимаю Вас давно знакомым мне человеком.
   - Спасибо, - молодой человек во второй раз склонился поцеловать руку хозяйке, освещая её своей тёплой улыбкой. Елена тоже улыбалась в ответ.
  
   *
  
   Пабло нашёл Елену с коляской в парке неподалёку от её дома. Ясинка мирно спала, а Елена, тем временем, что-то вязала для дочери. Он присел рядом, Елена спрятала вязание в сумку и предложила пройтись.
   Они долго ходили по тенистым аллеям парка, разговаривая вполголоса; оказалось, что многие вещи им одинаково симпатичны, и молодым людям было приятно в обществе друг друга.
   Так они встречались ещё несколько раз, как правило, по выходным, ибо будни Пабло были заполнены работой до вечера.
  
   Всё чаще молодой человек ловил себя на мысли, что постоянно думает о Елене и скучает без неё. Однажды, среди недели, освободившись раньше обычного, он заехал к ней домой. Но дома никого не застал. По обыкновению, Пабло нашёл Елену в парке. В этот раз она что-то читала, пока малышка спала.
   - Девушка, вы рискуете испортить зрение, - негромко произнёс он, склоняясь над увлёкшейся Еленой. От неожиданности та вздрогнула и, подняв глаза, заискрилась радостью при виде Пабло.
   - Сумерки сгущаются быстро, не стоит читать в такой темноте, - добавил он, улыбаясь и присаживаясь рядом. Они не сводили глаз друг с друга, и, снизив голос, Пабло признался: - Я очень скучал... И, как волк, голоден.
   На что Елена, улыбнувшись: - И я уже собиралась домой. Мне осталось искупать, покормить малышку и уложить её в постель до утра... - и после паузы, лукаво улыбаясь: - Поможешь?
   Пабло чуть не задохнулся от радости...
  
   *
   К купанию уже всё было готово: остывшая, до необходимой температуры, вода в ванночке, детское мыло, большое банное полотенце. А на прикроватном столике для пеленания - тщательно проглаженная, с обеих сторон, одежда для ребёнка и пузырёк с прокипячённым оливковым маслом для туалета.
   Когда коляска с малышкой была внесена в квартиру, Пабло попросил: - Позволь мне заняться девочкой. - Елена взглянула на него с удивлением, но согласилась, потому что знала, что Пабло очень любил самостоятельно заниматься своей, тогда ещё маленькой, дочерью.
   - Скучаешь... - понимающе улыбнулась молодая мать.
  
   - Ты меня удивляешь, - Пабло приобнял Елену за плечи, - всё силюсь понять, как в тебе, такой маленькой, сочетается удивительная нежность, хрупкость, доброта и, в огромности своей, непонятная сила?... - не удержавшись от порыва, он привлёк к себе эту удивительную женщину, обняв её своими сильными руками, словно, защищая от превратностей мира. Она, подобно ребёнку, прижалась к нему... но её плечи вздрогнули. Пабло присел на ванну, нежно обнял ладонями её голову, и покрыл поцелуями влажные глаза, щёки, дрожащие губы... Вдруг Елена немного отстранилась и, глядя Пабло в глаза, сказала: - Я тебя очень прошу, меня не нужно жалеть, как жалеют котёнка или щенка, которого, спустя время, стыдно и жалко выбросить. Я никогда не хотела, не хочу и, едва ли, захочу, кому бы то ни было, стать обузой. Я хочу, чтобы ты знал, что я - не красивая игрушка на время позабавиться. Я умею принимать решения. Я умею ответствовать за них, потому что строга к себе более, чем к другим людям. Я умею понимать, а, понимая, прощать всё, кроме подлости и предательства, после чего я не возвращаюсь.
   - Я не предам тебя, девочка моя, я слишком хорошо знаю цену предательству и боль, которую оно несёт. Но, признаюсь, уже перестал, было, верить в искренность и честность между людьми. Но тебе поверил. И об одном прошу: не предай! Я не переживу этого...
   - И ты меня... и я не переживу. А если переживу, то лишь похоронив свою веру в людей окончательно и бесповоротно...
  
   *
   Знакомьтесь: Елена -1.
  
   Да, мы/люди безумствуем, когда, бравируемое нами, внутреннее содержание ставится под сомнение в свете тех или иных, совершённых нами, поступков, истинно выражающих нашу человеческую суть. Тогда мы способны, во гневе, растоптать свидетеля неожиданного саморазвенчания идола в себе, сотворённого елеем на потребу непомерных амбиций, рождённых нашим раздутым эго.
   В самосозерцательности никому не откажешь, особенно однобоко позитивной; да и самокритику мы включаем так, чтобы собеседнику непременно хотелось парировать, искусно психологически преподнесённую ему, точку зрения!
  
   А Елене не раз доводилось слышать удивление в голосах людей, однажды обнаруживших в её сути отсутствие этих самых амбиций, которые, с точки зрения заинтересованных, и есть движение вперёд. Вперёд то вперёд, да куда оно ведёт?!
  
   Елена никогда не была "застывшей системой", как однажды один из доброжелателей пытался пришить ей ярлык. Нет, это было неправдой, потому что более восприимчивого к собственному прогрессу, человека придётся искать днём с огнём. И она не просто понимала, а знала, что меняется ежемгновенно, будучи открытой к переменам, льющимся в неё Волей Создателя. Но никогда не бравировала, не кичилась этим, пытаясь поставить рядом находящихся людей в более низменное, чем находилась сама, положение. Напротив, она всячески поддерживала в каждом даже бледные оттенки такого замечательного внутреннего золотого света, которое многими, до неё, даже не осознавалось. А уж как, в её заботливых руках, расцветали яркими красками радуги человеческие сознания! И ей хотелось тихо плакать от счастья, созерцая рост над самими собой тех, кто, по не случайности случайностей, оказывался приведённым Провидением в поле её видения.
  
   Но были и остаются в ней чувства глубокой неприязни к потребительству и использованию себе подобных во собственное благо. Как ни пыталась она прислушаться к убедительности аргументов, ей предназначенных, ей не удалось усыпить свою совесть. А ведь совесть для каждого - не просто невидимый, а самый главный свидетель наших деяний, мыслей, поступков.
  
   *
  
   "...Только безгранично уверенная (как твоя пассия, вторгшаяся ко мне на работу) в том, что она, не менее безгранично, любима мужчиной, женщина может претендовать на власть над ним. А я действительно считаю, что ты заслуживаешь счастья в жизни. И потому не могу позволить себе лишить тебя той любви, которая является смыслом твоей жизни. Прости, но любовь приручить невозможно. А я не хочу быть твоей бедой!
   Полагаю, что, возвратив тебе понесённые тобой из-за меня материальные потери, я имею право остаться тобой забытой... со всеми нюансами и обстоятельствами, касающимися меня.
   О каком ребёнке ты ведёшь речь?! Разве роли в спектаклях, неважно, насколько хорошо они сыграны, завершаются деторождением? Поэтому закрываем эту тему окончательно и бесповоротно!
   А что касается твоего искреннего (верю!) желания иметь детей, так ты достаточно обеспечен, чтобы зачать с твоей "подругой" дитя в пробирке. А, уж если и так не получится (извини, но голубые браки даже в пробирках не размножаются!), усыновите чужого малыша. Да, забыла, ты ведь ещё можешь воспользоваться суррогатным материнством. Хотя, думаю, она/он подобного тебе не позволит, в страхе потерять своего дойного козлика (с)," - Еленины руки едва заметно дрожали, а улыбка (увидь она себя со стороны, возмутилась бы!) была скорее вымученной, чем издевательской. Да, её большие, повлажневшие, глаза, ещё помнили всю степень перенесённых ею страданий. Но мысль о Пабло окатила её волной нежности. Как же ей хотелось, чтобы он, так неожиданно ворвавшийся в её измученную жизнь, сейчас был рядом! Чтобы его сильные руки защитили бы её от порочной беспринципности человека, в ложь которого она, уставшая обманываться в человеческой порядочности, поверила...
  
   *
   Знакомьтесь: Пабло - 1.
  
   Елена закрыла глаза, расслабилась, сотворив перед грудью мудру "дарение", создав, мысленно, вихрь из розовых лепестков и насытив его свежестью аромата, рассыпала его над сидящим в это время у компьютера, Пабло...
   Пабло ощутил лёгкие касания к его плечам и лицу нежных рук Елены, наполненных такой добротой и любовью, которой к себе не испытывал ещё ни от одной женщины, как бы страстно не любил он сам.
   Пабло умел дарить любовь, вот только вознаграждения за этот талант были настолько кратковременны, что он, уверовав в то, что любви без грязи не бывает, предпочитал ограничиваться такой же краткостью встреч, насыщенных страстным экстримом.
   Но, будучи человеком очень нежным и добрым, где-то в закоулках своей большой и щедрой души, он надеялся (вернее, только питал надежду, в реализацию которой не верил...), что когда-нибудь его найдёт та, во имя которой (бесконечно ошибаясь в поисках её), он всю свою жизнь дарил, так (никем доныне!) и не открытые, драгоценности собственного естества. Только ей одной! Казалось, доселе, нереальной, потому что имя ей было Мечта...
  
   Пабло свернул все открытые страницы, возвратившись на рабочий стол, с которого, улыбаясь, смотрела на него Елена... И столько нежности было сейчас в её грустной улыбке, что он, глядя глаза в глаза, растворялся в той, кто была сейчас так далеко от него...
  
  
   Сумасшествие, не иначе. Он, Пабло Гонсалес, ведущий специалист по внедрению новейших технологий одной из ведущих компаний Испании, 45 лет, женат вторым браком на немке, и имеющий в этом браке одиннадцатилетнюю дочь Юлию, по взаимному согласию с супругой, не расторгая брака, два года назад возвратился на родину. Прежде его семья жила в пригороде Барселоны, но, поскольку родителей и сестры давно нет (они погибли в авиакатастрофе), а брат-близнец Хулио живёт в Новой Зеландии, практически не покидая её пределов, то хозяином в отчем доме остался Пабло.
  
   Год назад его вызвал к себе президент компании и сказал, что руководство возлагает на него непростую, но перспективную для компании, миссию: Пабло поедет в Санкт-Петербург для открытия дочернего предприятия в России.
  
   Пабло уже доводилось бывать в России, и именно в Санкт-Петербурге, хотя тогда он был Ленинградом. Там он познакомился с Софьей, роман с которой, вскружив ему голову, стал причиной его ухода из первой семьи. С улыбкой вспоминает Пабло то умопомрачение...
   Ради Софьи он был готов на многое: ей, мечтающей покинуть Россию, он помог перебраться в Германию, получить вид на жительство, а, в дальнейшем, и гражданство; трудоустроиться и обрести определённый вес в компании, обретя, тем самым, определённую независимость. Расторгая брак, Пабло мечтал, что у них с Софьей будет дружная и крепкая семья; в мечтах представлял карапузов, рождённых ею, из которых вырастут, достойные семейного дела, продолжатели.
   Но всё оказалось не так радужно, как ему виделось...
   Софья увлеклась им, как человеком, который способен был продвинуть её, защитить, в случае необходимости, поддержать не только морально... Но она не любила его, хотя утверждала обратное и неоднократно подчёркивала, что он - единственный человек, способный сделать её счастливой. Он верил, больше всего на свете желая быть истинно любимым! Не за заслуги, не за любую помощь, а просто за то, что он - это он! Потому что знал, что истинную любовь, как и здоровье, купить невозможно.
   Горько же было его разочарование, когда Пабло узнал, что Софья манипулировала им, из корыстных соображений привязав его к себе игрой в любовь!
   Нет, он не был тогда чернее тучи - просто не бывает в природе туч подобной черноты и густоты! Он никак не мог понять, где он просчитался, ведь ему так искренне хотелось помочь любимому человеку, сотворив для него жизнь сказкой.
  
   Пабло долго не мог понять, что люди вокруг него мыслят иными категориями, чем он; имеют отличные, от его, устремления; пользуются иными, чаще не очень чистоплотными, способами достижения поставленных целей.
   Но, чтобы понять это, он должен был взглянуть на мир не своим восторженным взглядом, а взглядом, созвучным тем, которыми смотрят не раз предавшие его...
   И он взглянул! И был поражён темнотой вихря, всё больше и больше всасывавшего в себя тех, кто стремился стать великими мира сего.
   Он понимал, чтобы противостоять, он должен стать одним из них.
  
   Боже мой, но для этого нужно убить его прекрасное сердце, его радужную, умеющую так красиво смеяться и быть счастливой, в величии Отчего Мира, душу!
  
   Пабло понимал, что может лишиться сокровищ, принесённых им в рождение здесь. Но иного выхода не видел: чтобы стать сильным мира, нужно встать среди сильных мира! Чтобы иметь возможность договориться с ними, нужно овладеть их языком! Чтобы избежать повторного предательства, нужно научиться предавать самому, чтобы, в случае, состоявшегося вновь, предательства, разочарование не было таким горьким!
  
   И Пабло учился, учился и снова продолжал учиться... становиться своим среди монстров. А по рождению он действительно был наделён незаурядными способностями. Плюс чётко и верно поставленные цели, не позволяющие ему лениться. Плюс удивительная работоспособность, обеспеченная силой воли тогда, когда руки опускались делать то, что никак не хотела принимать душа.
   И Пабло сделал себя: он встал среди тех, кто были его противниками. И эти "они" знали его властным, жёстким, саркастичным, злопамятным. Словом, достойным их, а, значит, тем, рядом с которым "расслабиться" подразумевает "проиграть".
   Теперь не только они способны были диктовать свою волю: они отдавали себе отчёт в том, что часто Пабло сильнее их, и это вынуждало их прятаться за маской благоволения, покорности и лести. Зато какие утончённые "кушанья" варились в их святая святых утробах для него и всех, представляющих для них опасность! Какие там витали "ароматы"!
  
  
  
   Пабло учил себя привычке анализировать каждый прожитый день. В действительности же он учился овладевать в совершенстве тем оружием, которое, в минуты его отдыха, позволило бы держать "границу на замке".
  
   Но как объяснить всё это тому, кого не вынуждала жизнь пробираться сквозь колючие заросли терновника, обрывая в клочья одежды и душу?!
  
   Но он пытался, потому что хотел, быть понятым. Обманывался и снова пытался. Потому что Вера и Сила, взращённая в нём Отцом, обречена была уйти лишь вместе с ним из этой жизни. И, понимая это, на него не раз покушались "охотники чистого пути". Потому что, как бы ни был искусен Пабло в своих перевоплощениях, дух бунтаря, олицетворённый его внутренним содержанием, подобно вулкану, перенасытившему самого себя, извергался наружу, порой в самых неожиданных ситуациях, не предвещавших экстрима.
  
   Пабло понимал, что слишком заметен. И учился быть невидимкой. Учился терпению. Учился молчанию. Учился терпеливо. Порой очень долго... годами. Он стал прекрасным слушателем, великолепным психологом, первоклассным аналитиком. Пабло учился искусству перевоплощения... однажды став настоящим анимагом. Об этом, кроме пары самых близких людей, никто даже не подозревал.
   До недавнего времени...
  
   Как бы ни был толст и прочен саркофаг, в котором пытался Пабло укрыть себя настоящего, Елена словно сканировала его: послойно, шаг за шагом снимая с него дребезжащую мишуру никчемной бравады, злословья, сарказма, злобы... Она трудилась ежемгновенно над раскопками его в нём, даже когда он не имел о том представления. Он злился, не находя, по большому счёту, поводов для этой злобы. Он был уверен, что искусство анимага, которым он владел в совершенстве, служит ему достойным щитом всегда, везде, со всеми. Пока не появилась Елена, всего лишь взмахом руки сокрушившая его, кровью рождённую и потом вскормленную, защиту.
   Он терялся перед ней. Иногда он её боялся: её глаз, её сил, её слов. Она не была, как все. Но она не была чужой.
  
   Он это понял ещё при виртуальном общении. Но закрыл глаза на подобную чушь, какой ему показались его ощущения.
  
  
   Знакомьтесь: Пабло- 2.
  
   Итак, Пабло предстояло покинуть солнечную Испанию, чтобы полгода жить под, практически, вечно недовольным, небом Питера. Тем более, что полгода этих приходились на осень и зиму.
  
   - Софа, я через неделю буду в Питере. По службе. Если тебе удастся вырваться на несколько дней, буду рад встрече, - Пабло, держа трубку мобильника у уха, ждал Софьиного ответа. Трубка тихо рассмеялась.
  
   Любил ли он её до сих пор? Едва ли. Хотя ему было приятно её общество. Она его возбуждала. Но он, во время и после встреч с Софьей, ловил себя на мысли, что поводом, заставившим его позвонить ей, было (всё то же и такое давнее!) желание восстановить справедливость: дать понять этой самке глубину глупости её куриных мозгов, которые не сумели разглядеть в нём сути. А могла ли она вообще заглянуть в таинство?! Дано ли было это ей?!
  
   Но уязвлённое самолюбие требовало мести. И он насыщался этой местью, когда, поверженная его ласками, Софья переставала принадлежать самой себе, открываясь перед ним, ничем не защищённой, похотливой плотью, принадлежащей в этот миг лишь ему! Вся! И он ощущал себя реабилитированным в собственных глазах, что было много важнее иных чужих мнений. Ибо, предавшая его, становилась его рабыней.
  
   Да, после истории с обманутой любовью, они остались "друзьями", вернее, она стала его "подругой": он, периодически встречаясь с ней, оставлял в ней своё раздражение и ненависть, прежде всего, на неё, из чувства не умирающей мести. Безусловно, искренне рвущийся к самореабилитации, он уже не испытывал той глубины страсти, которой пылал к Софье, любя её. Но и простить ей коварство не мог: во время подобных "случек" он до сих пор не мог избавиться от желания раздавить её, как блоху, не смотря на то, что уже не единожды поверженной, в слезах, униженной видел перед собой. В такие минуты "благородное донкихотство" брало над ненавистью верх, поднимая из грязи ту, которую уязвлённое самолюбие пыталось уничтожить.
   Противоборство этих чувств разрушало его. Пабло ненавидел себя за то, что был слишком мягок, благороден, добр.
  
   - Кто знает, - думал он, - Как долго я буду уничтожать и воскрешать, таким образом, собственных обидчиков? Когда я насыщусь собственной местью? - но, звуча в нём, эти вопросы так и оставались без ответа.
   Он был уверен - об этом противоборстве не знали даже те, самые близкие, двое. Но он не подозревал, что Елене это было ведомо.
  
   - Опять Елена... Откуда она на мою голову? - бунтовал Пабло, - другую я уже давно бы сто раз отымел, найдя повод встретиться, и забыл бы о ней. А рядом с этой женщиной я теряюсь... но это только в инете, да и то не всегда. В реале я приложил бы все усилия, чтобы отомстить ей, отказавшейся покориться мне за эти долгие годы общения! Ещё ни одна крепость, осаждаемая мной, так долго мне не противостояла. Неужели это действительно та, о которой я столько долгих лет молил Бога?! Но я не верю в чистоту любви! Любовь - это зуд тела, возбуждённого грязной похотью!
  
   Пабло был взбешён одной лишь мыслью о Елене. И, чтобы унять дрожь негодования в теле, плеснув в стакан коньяка, опрокинул его в себя.
  
  
   *
  
   Знакомьтесь: Елена - 2.
  
   "Я не запрещаю тебе писать мне письма. Я не лишаю тебя возможности общаться со мной, если твоё желание искренне, а не диктовано твоим уязвлённым и мстительным эго. Я способна понять тебя, но лишь, когда уверена, что виртуальное пространство между нами не сократится до реального "близко" твоими попытками возвратить меня. Да, я больше не верю тебе, потому что, единожды предавший предаст вновь!
   Я была верна тебе. Более того, я пыталась облегчить и украсить твою жизнь, взвалив на себя все домашние заботы, когда ты, сославшись на "усталость" после трудового дня (и кувырканий с "личным составом"), продолжал общение с "ним" в инете, забывая о том, что ужин приятен для двоих, а не перед экраном монитора. Но, в отличие от тебя "во всём и всегда правильного", я не упрекаю тебя. Опять-таки, напротив, приношу свою благодарность за преподанный урок! А уж я умею, с пользой для дела, принимать опыт!"
  
   Елена перечла написанное, чтобы, в раздумьях, не потерять нить. Видимо, кто-то владеющий информацией о ней здесь, делится сведениями либо с самим Дмитрием, либо с кем-то из его знакомых. И добавила: - Даже если бы у меня был ребёнок, едва бы я сохранила твоего! Но, в любой ситуации, в твоих надутых волнениях, а тем паче в помощи и поддержке, я не нуждаюсь! Тебе недостаточно одной содержанки (или содержанта)? В таком случае оглянись вокруг - полагаю, желающие попасть под твоё покровительство не заставят тебя долго ждать. А уж они постараются быть предельно изобретательны, дабы удовлетворить твою ненасытность, в надежде стреножить тебя собой (с).
   Итак, если ты согласен и способен забыть эпизод из нашей жизни, где наши дороги переплелись непонятным образом,
   и готов принять меня в качестве собеседника/друга, не теша себя надеждой сделать меня своей подругой,
   я готова продолжить наши (чисто дружеские!) отношения в инете, не взимая с тебя за это никакой платы (с).
  
   Твои соображения. Только рациональные!
  
   Елена.
  
   Елена ещё раз прочла письмо и нажала на кнопку "Отправить".
  
  
   Знакомьтесь: Пабло - 3.
  
   Пабло был уверен, что Софья приедет повидаться с ним. Это как рассвет - независимо от того, предполагаем ли мы его, он наступает в свой срок.
   Софья... доступная, предсказуемая в своих притязаниях, но неплохая актриса...Хотя, чушь - он, видящий её насквозь, подыгрывает ей. А она уверена, что, по-прежнему, вьёт из него верёвки.
   Определённо, будет клянчить расположения. А расположение она принимает в любом товарном и знаковом выражении.
  
   Но образ Елены, как наваждение, преследовал его повсюду. Вот и сейчас, рядом с его мыслями о Софье, он чувствовал её присутствие... олицетворённое Фемидой: глаза завязаны, но ничего не утаишь. Молчалива... Наблюдательна... Недоверчива... Что сделало её такой? Может ей, подобно ему, Пабло, тоже приходилось пробираться через терновник жизни, обнажая, под содранной кожей, уязвимые нервные окончания?
  
   Он упрямо встряхнул головой, швырнув кулаки на кресельные подлокотники: - Да мне какая разница?! Моя задача сбить с неё спесь! Ишь, чего задумала - стать наравне со мной!.. Хотя, мысли проскальзывают интересные. Наверное, энциклопедистка... Вот и стоит надавать щелчков ей по интеллекту! Через интеллект - на колени! - Пабло удовлетворённо хмыкнул свежести лозунга: - YES! Я её сделаю!
  
   Скользящий анализ бальзамом упал на стенающее самолюбие, отрапортовав о создании новой кратковременной цели. И, как награда, - ожидаемое удовлетворение: вся её надменность рассыплется в прах, когда он, Пабло, поставит её на место!... подобно Софье - уронит, чтобы не подать руки, пока не попросит пощады!
  
   Пабло не ощущал себя экзекутором. Но Инквизитором, что для него означало Высшую Справедливость.
  
   Ликуя от красоты и предполагаемой простоты исполнения поставленной цели, Пабло двумя щелчками мыши открыл мэссэнджер, пролистывая курсором большой список визитёров в поисках её ника, параллельно уничтожая спам. Увы, она не в сети. Да ведь и ночь для неё только началась, так что имеет смысл залечь в ожидании...
   - А вдруг она не одна?! Я её здесь караулю, а она там, у себя, плевала на мои ожидания, развлекаясь с кем-то...- тревогой застучала мысль в голове. Но справедливая трезвость возразила: - Разве она не вправе распоряжаться собой по своему усмотрению?! Что за мысли? Это ревность?
   - Я и ревность?! - возмутился экзекутор.
   - А то нет! - резюмировал инквизитор. В итоге оба голоса в Пабло пришли к единомыслию: походить, себя показать, народ посмотреть, может, где-то под другим ником Елена и всплывёт.
  
   ВПЖ* - военно-полевая жена
  
  
  
   Знакомьтесь: АША - 1.
  
   - Куда опять подевался этот сорванец? - трепещущей змейкой страх поднимался из кожистого мешка ядовито-зелёного цвета, располагавшегося на внутренней поверхности чешуйчатого фартука флоджа, на мгновение покинувшего комнату для новорождённых. Тревога, торящая дорогу страху, расползалась по всему телу Моу, покрывая липкой испариной жуткого цветочного зловония все 84 слизистых кармашка под фартуком, тончайшая гамма запаха каждого из которых сплетались в мощный вибро-ароматический хлыст.
   Моу, нижней губой окутавший цветочные ноздри, и, сделав глубокий вдох всей поверхностью тела, пытался втянуть в себя образовавшийся хлыст: тот нехотя, уже слегка пузырясь ароматическими каплями, начал расплетаться, отпуская каждую составляющую в собственный кармашек, где они претерпевали обратное развитие. Когда кармашки плотно захлопнулись, Моу, облегчённо вздохнув, открыл сканирующие свойства лепестков-наблюдателей и вывел их показатели на центральный экран развернувшегося, под углом 60 градусов, фартука, чешуйки которого, сложившись в строгом соответствии друг другу, определяли безупречную чувствительность экрана к едва заметным изменениям полей новорождённых.
  
   - Ох, и задам же я этому непоседе порку! - с пушистой нежностью в голосе заворковал флодж, обнаруживший малыша, запутавшимся в нитях собственных мыслей, в двух оборотах хлыста от выносящего воронкообразного выхода из родильного крыла Высшей Школы Аватаров Пиджета.
  
   К удивлению Моу, младенец барахтался в, качающих его, нитях, не только не пытаясь их разорвать в негодовании, но было заметно его бережное отношение к собственным, но теперь уже архивным, мыслям.
  
   - Ого-го, - присвистнул флодж, - да ведь Они тебя не убили, малыш! Бегу, бегу, мой хороший, - засвистел Моу, мятной свежестью выстилая себе коридор для передвижения, предварительно заблокировав разгерметизацию люков выхода.
  
   Малыш упорно сопел, пытаясь выбраться из, уже сплетшихся в сеть, нитей. При этом он хранил полное молчание.
   Флодж, раздвинувший вокруг новорождённого сеть, бережно взял его на руки и возвратил в бокс под номером 108, пригрозив, параллельно, мыслям - если они не оставят младенца в покое, то он вынужден будет обратиться в Комитет по гармонизации мыслей и образов с просьбой лишить их права на возвращение.
   Такое предупреждение действовало безоговорочно: мысли, расплетясь, одна за другой возвратились в архивный бокс до особого разрешения его покинуть.
  
  
   *
  
   Моу был довольно старым флоджем и помнил не одно галактическое династическое перемещение. Ещё каких-то четыре перемещения назад в Круатере - одной из самых крупных астроколоний, правящей династией были Орсби. Дромон и Мэя Орсби завершали собой шестидесяти тысячелетнее правление династии, ознаменовавшее Время Расцвета астрогеноидного сообщества, что, по земным меркам, означало бы время Золотого Века на земле.
   Они были геноидами высшего порядка, как олицетворение аристократической чистоты и благородства Верхнего Жуэма, узаконенного Высшим Галактическим Советом - органом управления и контроля по исполнению Законов Четвёртого Звена Главной Субституции Вселенной (в дальнейшем ЗЧЗГСВ).
  
   Но у Мира свои законы развития: любой прогресс требует небывалой силы толчка, способного нарушить устоявшееся равновесие, подняв объект развития на ступень выше. И Природа уникальна тем, что, Ею, писаные, законы, одинаково выполняются всеми, независимо от осознания их и желания их выполнять.
  
   Согласно записи в Большой Книге Жизни, правление Орсби должно было продлиться сто восемь тысяч лет в девяти временных циклах. Восемь из них через шесть космических лет должны были подойти к финалу, когда очередная попытка покушения на Орсби со стороны врагов династии, завершилась гибелью Дромона и Мэи. Аша, их единственный наследник, был ещё несовершеннолетним, и, поэтому, правителем сообщества становился, заранее назначенный его родителями, опекун малолетнего Орсби. Это был Эштар, старый, проверенный жизнью, боевой товарищ Дромона Орсби.
   Согласно ЗЧЗГСВ, на случай непредвиденных обстоятельств, опекун для наследника назначался с момента его рождения. Но полномочия его заканчивались и переходили в руки Высшего Совета, если опекун уличался в злонамеренном осквернении доброго имени правящей династии. В этом случае Высший Галактический Совет, в судебном порядке, выбирал на очередной, сто восьми тысячелетний, срок правления другую династию.
  
   Эштар назначался опекуном Аши не только потому, что был лучшим и испытанным другом Дромона - это был настоящий Воин, честный и преданный, искренне любивший мальчика, как собственного сына. Своей неподкупностью и талантом разоблачителя он был как бельмо в глазу одного из бывших членов Высшего Совета, пожизненно лишённого права занимать любой руководящий пост в Круатере, за что тот поклялся страшно отомстить Эштару.
   И отомстил...искусно оклеветав перед лицом Высшего Совета, тем самым запустив машину нового перемещения династий.
  
  
  
  
   Знакомьтесь: Мэя.
  
  
   Будто чья-то рука коснулась её плеча, поползла по шее вверх, мягко охватила упрямую бороду, которую так любила целовать мама, смеясь и называя её "мой тигрёнок". А когда Алёна подросла и начала противиться, как она считала, по-детски глупым материнским ласкам, то из "тигрёнка" превратилась в "ёжика", прячущего свой нежный живот под частоколом острых иголок. Мысли эти промелькнули как титры к ощущениям. Но Елена не шевелилась. Зная, что Дмитрий не вернулся домой ночевать, она закрыла двери на щеколду и цепочку, обезопасив тем себя от его неожиданного ночного вторжения.
   Итак, это не мог быть Дмитрий. А лёгкая рука, едва касаясь, поднималась по лицу выше. Коснувшись глаз Елены, она совершила над ними круговые движения и легла на лоб. Лёгкое головокружение повлекло Елену, как в невесомости, вдаль от земли, где она, уменьшаясь до размеров звёздной точки на небе, перестала ощущать своё тело.
   Неожиданно для себя, она поняла, что находится среди множества подобных ей маленьких звёздочек...
  
   Это была школа. Школа Святого Грааля, ставшего символом Возрождения Эпохи Созидания. Удивительная атмосфера царила здесь: несмотря на то, что ученики прибывали в школу Святого Грааля с разных концов вселенной, жили они здесь единой семьёй. Не иносказательно.
   Первым и постоянным предметом до момента окончания школы была "Этика бесконечности Космической Любви". Ученикам предстояло осознать действительную бесконечность Любви, как любого процесса созидания, олицетворяющего собой явление всемогущества Света.
   Изо дня в день, из урока в урок ученики постигали истину Любви, живущей во вздохе и рождении дня, взгляде матери на дитя, рвущих порывах ветра и вожделении грома... Творениями Любви был полон школьный музей, обновляющий свои учебные коллекции новыми проектами и неожиданными находками.
  
   С каждым новым уроком в сознании учеников всё более и более утверждалась мысль о плодородности Любви, как краеугольного камня любого созидающего творчества.
  
   Безусловно, творчество способно быть многоликим. Ведь оно определяется многообразием эмоций и моральным уровнем рождающих его. Поэтому всевозможные оттенки этого самого творчества, включая опустошающее, разрушающее, словом, с направленностью на деградацию и высасывание божественного потенциала личности, в мельчайших подробностях рассматривались и анализировались на уроках с целью осознания истин Космической Этики, как умения дышать и двигаться на уровне генной памяти.
   Елена знала, что здесь у неё было иное имя: мягкое и сильное, нежное и страстное, порывистое и замершее в наблюдении... Здесь её звали Мэя.
  
   Маленькая, подвижная, непредсказуемая Мэя была более молчалива, чем разговорчива. Она не любила понапрасну сотрясать стихию, цепной реакцией приводившей к самым неожиданным, а, тем более, разрушающим последствиям. Казалось, она видит зерно, брошенное в почву для произрастания, во всех отрезках его развития, с его закономерным возмущением стихии вокруг себя.
   Если, по случаю, она и говорила об этом, то слова её звучали, как казалось со стороны, обрывочной мыслью. Хотя, в действительности, были обыкновенной подсказкой. Ибо мысли её никогда не были обрывочными: они струились в неё из архивного блока Вселенского Информационного Поля, трансформируясь её мозгом до уровня чисто физических характеристик её естества. Чтобы быть не просто переваренными ею, а усвоенными, как элементы бесконечного цикла Кребса, гармонично вписавшись в тонкую структуру формулы цикла её закономерными продолжениями.
  
   Мэя была, по сути, исследователем. Прежде, чем творить в реальности, она экспериментировала тонкопланово, корректируя свои опыты по ходу событий, чтобы исключить в реальности любое непредвиденное разрушение, как изначально видится, созидательного процесса.
   Но она не была молчаливым исследователем. Смелости этого тихого создания поражались не только одноклассники. Она стала притчей во языцех и среди преподавательского состава.
   Безусловно, и отношение к ней было очень разным: от восторженного до полного неприятия.
   Она знала это.
   Но подобное отношение не было способно остановить её: она умела быть и оставаться собой при самом неблагоприятном, для неё, стечении обстоятельств.
   Поразительно было то, что и к собственным заслугам она не относилась как к чему-то ею лично достигнутому.
   Всё, что случалось с Мэей и вокруг неё, она воспринимала уроками, в которые окуналась не зубрёжкой, а пониманием, пропустив через свою суть всю боль и страдания, как и радость с восторгом, вытекающие из полученных уроков.
   Она отстранялась от непонимающих и ненавидящих её, осознавая, что, отпив из их чаши разрушений, способна истребить подобное подобным. Что противоречило бы её принципу "не навреди".
   К поддерживающим её, она, как ни странно, относилась с большей осторожностью, чем к оппонентам. Потому что чувствовала, что она, опять таки, не понята ими. Потому что знала - непонимание ведёт к страху, который способен выражаться не только ненавистью, но и восхищением. И даже подобострастием перед неизвестностью. Это было, своего рода, предкумирство.
   А она не мыслила себя над кем-то по множеству причин. Что вовсе не означало её желания смешаться с толпой.
  
   Напротив, Мэя всегда избегала толпы, тонко реагируя на стадность неконтролируемых эмоций.
   Потому что усматривала в этом разрушения.
   Хотя мечтала найти группу единомышленников, которые, суммировав свои силы, способны были бы совершить созидающий взрыв.
   Мечтала, но с каждым днём всё меньше верила в возможность этого.
   Потому что понимала, что даже в школе Святого Грааля выглядит белой вороной.
  
   Нелепое сочетание - "созидающий взрыв". Что явно противоречит антиразрушающему принципу.
   Однако, на гниющем фундаменте, сейсмоустойчивой постройки ждать не приходится!
  
   И Мэя не ждала. Она пыталась преодолеть в себе чувство жалости к склонным жаловаться в собственной несостоятельности.
   Потому что понимала, что жалость потворствует разлагающей беспринципности личности, сдавшейся на милость победителя, но, в действительности, пытающейся переложить принятие решений, как и ответственность за них, на чужие плечи.
  
   Она стонала от боли, прячась в уединённых местах, где никто бы не смог видеть её горьких слёз, когда Мэя калёным железом выжигала чувства никчемной жалости из своей души. Именно тогда, отделив одно от другого, она поняла, что жалость и милосердие - даже не составляющие одного целого!
  
   Это было открытие, вознаградившее её за муки! Некоторое время после осознания она была совершенно пьяна своим неожиданным открытием: созерцая в окружающих золотое божественное зерно, она щедро поливала его милосердием. Но категорически отказывалась от прополки вокруг него жалостью, уничтожающей окрест видимое живое, способное стать началом новому созиданию!
  
   Это стоило ей дорогого: не способный понять её, брат, упорно трудившийся сапой жалости по дороге в ад, устланной благими намерениями, стал ей врагом. Он выгнал её из отчего дома в никуда, злорадно посылая вдогонку едкие насмешки.
  
   Именно тогда Мэя впервые ощутила встрепенувшуюся в ней, гневом плещущуюся, чашу Святого Грааля... Тогда её любимый дед, отправляясь на очередную космическую войну, неожиданно обнял её и, прижав к себе, сказал:
  
   - Я буду воевать за тебя, хранительница чаши... И. где бы ты ни была, как бы трудно и горько тебе не было, я буду с тобой всегда своей силой мага и воина!
  
   Мэя горько расплакалась, прощаясь с дедом... Она знала, что встретится с ним ещё очень не скоро.
   Но слова его запомнила навсегда, хотя смысл их тогда не поняла.
  
  
  
   Знакомьтесь: Рэй.
  
  
   Серия странных исчезновений дорогих Мэе людей сопровождала уход деда на войну: погибли мама и отец, подвергшиеся бандитскому обстрелу их звездолёта. Комиссией по расследованию межзвёздных преступлений им с братом была передана лишь горстка космического пепла - всё, что осталось от родителей.
   Мэя попросила у старшего брата разрешить взять её себе. Он не возражал.
  
   Сидя у подножия горы, трансформировав пепел в свёрток родительских мыслей, Мэя вязала из них полотно своей большой любви к ним, вплетая в него, случайно занесённые космическим вихрем, новорождённые жемчужины жизни. Плетущееся полотно окутывало её родительскими мыслями, напоёнными любовью к ним с братом. Мэя не придала этому особого значения, не подозревая, что смысл полученной информации откроется ею много позже...
   Когда полотно было готово, она оформила его ритуальным поясом постижения истины, чтобы иметь оценку своих поступков всегда и везде.
  
   Мэя понимала, что каждый, принимающий решения на своём жизненном пути, нуждается в оценке своего поступка.
   Её старший брат (по старшинству ли?) требовал восхищений по поводу принимаемых им решений. Хотя Мэя всегда видела отдалённый результат его творчества, который, к слову сказать, чаще был далеко не созидающим!
  
   Но он считал ниже своего достоинства прислушиваться к глупостям малолетней сестры. И откровенно пытался унизить и морально уничтожить её, из-за неприятия ею, его, якобы, созидательных начал.
  
   Мэя пряталась от брата в комнате, убегала из дома, лишь бы не слышать его неприкрытого высокопарного сарказма, которым он потчевал её множество раз на дню, подчёркивая, в присутствии творящих из него кумира, её никчемность и ничтожество.
   Не замечая или не желая замечать, наполнявшего её чашу, негодования....
  
   Он был слеп. А она тогда многого не понимала.
   Но, любя брата, решила исчезнуть из его жизни, чтобы перестать быть причиной его раздражения в том, что отказалась ложью бальзамировать его тщеславное, но истерзанное сомнениями в собственной значимости, эго.
   Будучи чрезмерно амбициозным, Рэй (так звали брата), окружал себя подобострастием и прелюбодействием, способный наградить крупицей собственного имени и достояния.
   К чему всегда и только (!) стремились, готовые разостлаться у его царственных ног, разномастные попрошайки.
  
   Последняя из них была вовсе откровенной дрянью: умелая актриса, она, облекшись невинностью нимфетки, надув капризные губы избалованного ребёнка, вила из него верёвки, подыгрывая ему своей, далековперёдсмотрящей, покорностью.
  
   Мэя видела, но не могла доказать бездоказательное, что дрянь даже вовсе не дрянь, а тёмное коварство, вползшее в их дом ядовитой гадюкой, с целью овладеть чашей Святого Грааля, хранителями которой долгое время была семья Мэи и Рэя.
   Но, по скудоумию, нимфетка даже не могла предположить, что не Рэй, а Мэя получила в наследство чашу, которая стала предметом охоты нечисти.
  
   Не знал об этом и Рэй. И о Святом Граале ничего не знал, но относил на счёт собственных заслуг внимание и уважение членов Высшего Совета...
  
   Пытаясь в очередной раз открыть глаза Рэю на нечисть, приведённую им в дом, Мэя услышала:
  
   - Боишься недополучить родительского почёта и имени?! Выйди в холл и поклонись той, которую считаешь корыстной тёмной дрянью, в знак примирения со мной! Ибо никто не ценил, не любил и не хранил меня более, чем эта дрянь!
  
   - Сам-то ты любишь разлагающуюся падаль, приведённую тобой в наш дом? - тихо спросила Мэя.
  
   - Люблю всех, кто служит мне! - вызывающе ответил Рэй. - Люблю шавок, лижущих мне пятки, виляющих передо мной - хозяином, хвостом, облаивающих моих недругов, с оглядкой на меня!
   Они сильны моей силой! Поэтому будут верны мне бесконечно: они нуждаются во мне, нуждаются в сильном и богатом хозяине!
   И мне нравится, как нынешняя шавка борется за своё место под солнцем, служа мне! Мне нравится, как виртуозно она борется за своё счастье!
  
   Он схватил сестру за руку и поволок к холлу, где в кресле восседала мразь, осознающая свою силу и власть в доме, который пришла уничтожить.
  
   - Нет! - неизвестно откуда у Мэи взялись силы, и она вырвалась из цепких и злых рук Рэя.
   Она стояла маленькая, хрупкая, отважно глядя в наглые пьяные глаза брата, и едва слышно шептала:
  
   - Ты предал меня тьме во имя корыстного удовлетворения собственного ничтожного эго! Во имя своей неистощимой, но истощающей тебя до пустот, похоти!
   Отныне я для тебя умерла!
   Отныне у меня нет брата!
   Друг моего врага - мой враг!
  
   - Ха-Ха-Ха! - расхохотался Рэй в лицо Мэе: - Она заменит мне тебя! Навсегда! Хотя бы потому, что нужна мне в своей лести и слепом обожании, за которые я плачу ей вниманием и удовольствиями! Она обязана мне своим благополучием! Она обязана мне за то, что я вынул её из навозной жижи, превратив из жалкого ничтожества в фею, способную украсить мой досуг и создать фон, на котором я выгляжу ещё респектабельнее!
   И вообще, за её оскорбление ты заплатишь мне наследством!
  
   - Ты глуп, - печально произнесла Мэя, - родители были бы бесконечно огорчены твоим неумением понять ситуацию и разобраться в ней...
   Но свою голову на плечи тебе не поставить.
   Своим светом и добротой, сердце твоё, ставшее злым и лицемерным, не наполнить.
   Ты, окунувшись в нечисть, замарался в ней. Стал нечистоплотным всеми тканями своего естества.
   Ты, наконец-то, нашёл ту дрянь, в которой нуждался всегда!
   Подобное к подобному...
   А наследство моё станет вам поперёк горла! Ибо, стократ умноженное моими слезами и болью, возвратится к тебе и твоей онкологическипрокажённой мрази.
   Что до бесконечности верности твоих шавок тебе - она будет настолько бесконечна, насколько долго ты сумеешь оплачивать собой и своим достоянием эту самую верность!
   Но стоит тебе стать несостоятельным, во всех смыслах, как шавки твои, подобно стае ворон, найдут для себя место сытнее и хлебнее! А ты, лишённый былого могущества, станешь одиноким, озлобленным и жалким роптуном. Как до тебя терявшие своё могущество и былое величие!
   Потому что всегда боялся и боишься не одиночества, а остаться наедине с самим собой настоящим - боишься собственной совести! А ответ перед ней, рано или поздно, приходится держать каждому!
  
   Рэй, багровея от злости и переполнявшей его ненависти, поднял было руку, чтобы стереть Мэю с лица этого мира. Но переполненная чаша Святого Грааля, являющая собой эталон чистоты и искренности вселенской Любви, выплеснулась из глаз Мэи, встав между нею и Рэем прозрачной, хрустальной плотности, стеной. Рука его, с силой вонзившись в невидимую твердь, неприятно хрустнула, волной острой боли захлестнув того, кто посмел топтать искренность зеркала, отразившего его без грима и лести...
  
   Зеркальный потолок в холле, олицетворявший светлое единство дома, расколовшись надвое, рухнул на пол. Гиена, восседавшая в кресле, от ужаса вернувшая свой шавочий облик, бросилась с испуганным визгом под ноги стонущего Рэя. Тот, в сердцах, отшвырнул её ногой и грубо выругался.
  
   Мэя, защищённая непонятно откуда появившимся прозрачным барьером между собой и Рэем, развернулась и пошла в свою комнату, закрыв за собой дверь на энергоключ.
   Рэй, вторя коварству змеи, пригретой им на груди родительского дома, злобно вопил ей вослед, вне всяких сомнений, подчёркивая, что Мэя ещё приползёт на брюхе к его ногам с просьбой о пощаде.
   Да, Рэй мечтал о жестах жалости, с которой снизойдёт к сестре после того, когда она, поверженная и битая жизнью, возвратится в родительские пенаты...
  
   Если бы он мог добраться до неё, свернул бы ей шею. Но непонятные ему, незнакомой прежде мощи, силы встали на защиту Мэи.
  
   - Ведьма! - злобно выдохнул Рэй. И бросил, жалобно воющей в паре шагов от него, шавке: - Срочно 911! Я ранен.
  
  
  
   Святой Грааль.
  
  
   Усилием воли прекратив слёзы, Мэя набрала номер телепатической связи Дромона Орсби старшего. Тот появился перед девочкой сию же минуту. Увидев её заплаканные глаза, не задавая лишних вопросов, попросил:
  
   - Детка, пару мгновений ещё будь мужественной. Я несусь к тебе.
  
   От усталости, обиды, а, главное, лишившись сил, которых Мэя никогда не жалела для брата, а он предательски передаривал тёмной твари, она буквально поникла на руках Дромона Орсби старшего, едва успевшего подхватить на руки обессилевшую девочку.
  
   Он был с сыном Дромоном младшим. Дромон младший был, примерно, возраста Рэя, на несколько космических лет старше Мэи.
  
   Дромоны не любили высокомерного Рэя, полагавшего, что он, уже только по праву рождения, выше, умнее и достойнее всех, кто не способен был встать вровень с его семьёй по тем или иным иерархическим соображениям.
   А Рэй не любил Дромонов в ответ на их нелюбовь к себе, заслуживавшего, с его точки зрения, всяческих почестей и слепого поклонения за его многочисленные таланты.
   Как того ожидал его выдающийся эгоцентризм.
   Как поступали, творившие из него кумира, и поверженные им же, поклонники.
  
   Мэя же, напротив, отказываясь от покровительства родительского имени, не раз предупреждала деда и родителей, что уйдёт из дома, если её будут оценивать исключительно по рождению.
  
   Рэй не принимал слова сестры всерьёз, относясь к ним, как к откровенной лжи, так как никак не мог понять, зачем и для чего отказываться от прав, данных тебе рождением. Не проще ли, оттолкнувшись от предложенной Провидением ступени, шагать дальше по лестнице жизни уверенно и быстро?!
  
   - Ты глупа, как пробка! - язвил Рэй, когда поблизости не было старших. Он всячески пытался унизить, обидеть сестру, чтобы довести её до слёз отчаяния. Но эта маленькая упрямица, твёрдо сжав губы, молчала, глядя ему в глаза, не отрываясь, отчего он внутренне терялся.
   Но, всеми силами пытаясь не подать виду, сокрушал её терпение и упорство день ото дня всё жёстче.
  
   И однажды, дрогнувшим голосом, Мэя сказала:
  
   - Ты очень злой, Рэй! Но я не могу понять, почему или за что ты так не любишь меня? Разве я не добра с тобой? Разве я, будучи тебе любящей сестрой, ненавижу тебя, как ты ненавидишь меня?
  
   - А за что тебя любить?! - зло рассмеялся Рэй ей в лицо. - Какой от тебя прок? Чем ты можешь быть полезна мне кроме своей бесполезности?!
  
   Мэя видела его искажённое ненавистью лицо, но не могла ответить ему тем же. С болью в сердце она уходила к себе в подобных ситуациях, запирая дверь на ключ, где, подолгу, телепатически общаясь с дедом, просила его замолвить за Рэя слово перед Творцом.
  
   В один из таких разговоров, дед заметил, что Мэя очень славная и добрая девочка, и Творец хотел бы с ней общаться лично. Он смотрел на внучку с нежностью и улыбкой. А она, восторженно округлив глаза и быстро захлопав ресницами, переспросила:
  
   - Так и сказал, дедуля? Это правда?
   - Правда, малышка, Он ждёт твоих бесед с ним!
  
   С той поры Мэя больше не оставалась один на один со своими, порой непонятными взрослым, мыслями и тревогами.
  
   Вот и сейчас, запершись в комнате, она постучалась к Нему, чтобы узнать, за что люди любят друг друга.
  
   - Малышка, ты вовсе не глупа, как говорит твой брат, - сказал Он, войдя к ней в комнату. - Он не любит тебя не потому, что не любит. Он ненавидит тебя за твою доброту, светлость, радостность и милосердие. В отличие от него, ты не нуждаешься в людях, которые могли бы, пусть откровенными лестью и ложью, поддержать его, вечно требующие пищи, амбиции. А он более всего в жизни нуждается в поклонении себе и утверждении собственной значимости.
   Ибо, обделённый талантом любить себя, не умеет любить других.
   А, значит, уверен в том, что Любовь - чисто выдумка! Чисто глупая, ничем не подкреплённая вера в непознанное, то есть не существующее!
  
   - Но ведь Ты есть, Отче! И я вижу и люблю Тебя! - удивилась Мэя. - Разве другие не видят Тебя как я?
   - Не видят, девочка, - грустно улыбнулся Он. - И твой брат слеп. И, по слепости своей, не знает любви ни к себе, ни к другим.
   Кроме вожделенного удовлетворения собственного эго при помощи тех, кто лелеет надежду присосаться к нему. Будучи ему подобным!
  
   Мэя задумалась на мгновение и, смутившись, попросила:
  
   - Научи его любить, Отче! Сделай его добрым и умным! Ведь он хороший... Ведь он не может быть плохим хотя бы потому, что мы дети одних родителей...
   - Всё не так просто, как кажется, малышка. Видишь ли, твоя семья была назначена Хранителями Святого Грааля. Но правом этим наделяются лишь те, кто верен и предан делу и долгу Чаши, олицетворяющей собой истинность Святой Любви! Так поначалу и было...
  
   Он, представший в воображении ребёнка ей подобным, вошедший к ней в комнату, посадил девочку рядом с собой и начал свой рассказ...
  
   - Со дня сотворения Мира, людей не мучил вопрос первичности яйца или курицы. Потому что первична была в мире Любовь! Именно она стала тем уникальным кодом, введение которого в процесс созидания, запускает собственно механизм созидания всего, о чём можно помыслить!
   Не случайно истинную Любовь называют созидающей! Ибо только Она являет собой творящее мир Начало! Ибо только Она в силах, соединив между собой частицы, сотворить из них Целое! Ибо только Она способна превозмочь все тяготы и лишения жизни, которые большинству людей кажутся смертельными и необратимыми.
   Потому что, получив в рождении бесценный Дар Любви, люди не способны достойно оценить собственные богатства Любви, а посему, деля Её на части, оплачивают Ею свои материальные достоинства!
   Обрати внимание, Мэя, что люди, в противовес созиданию Любви: творить из частей Целое, разрушают это Целое до утопически малого в частном!
   А потом тех, кто умудрился сохранить свою Целость в себе, обвиняют в недееспособности частного, ибо не стремятся они к натуральному обмену Целого на материальное в угоду и ублажение тёмного в себе!
   Именно эта тёмная сущность человеческая и является его вечно голодным эго!
  
   Итак, представь себе шар, одна половина которого светлая, вторая тёмная. - Мэя зажмурила глаза и увидела перед собой огромный золотистый шар, разделённый на две большие капли светлого и тёмного тонов.
  
   - Этот шар содержит поровну тени и света. Потому что света нет без тени, и наоборот, тени нет без света.
   Дальше: представь, как ты отрезаешь от светлой половины кусок шара для покупки мороженого, велосипеда, машины, дома...Словом, чего угодно!
   Заметь, шар при этом становится меньше: не остаётся пустоты за счёт отрезанного светлого куска.
   Почему?- Вселенная не терпит пустот, - улыбнулся Он, - это ведь не пирог, отрезав от которого кусок, на блюде остаётся пустое место!
   А вселенная извлекла из своего опыта правило: - Чем больше человек имеет, тем ему больше хочется!
   Вослед за приобретённым домом появляется желание иметь другой, третий, четвёртый... Вослед за одной женой/мужем/машиной появляется желание иметь ещё и ещё этого столько, чтобы наполнить уже всегда разинутую варежку человеческой жадности. Почему? - Да потому что, - мыслит человек, - если не Я отхвачу себе этот лакомый кусок, его непременно заберёт другой! И ещё, чего доброго, вырвет из моего рта, не дав откусить первому!
  
   Взгляни на шар - он стал маленьким и почти полностью тёмным. Вон светлеет белой полосой остаток светлой сущности человека! А сам человек стал злым и жадным, ревнивым и косным!
   Почему? - потому что жадность и корысть и есть истинное лицо человеческого тёмного! Но он, будучи равным со светлым, растворяется в нём, создавая из света и тьмы Целое!
   То же происходит и с твоим братом: оплатив частями своего светлого Я свои прихоти, похоти, капризы, вожделения, он стал злым и жадным.
   Как ты думаешь, Любовь, которая изначально давалась ему Небом, осталась с ним?
  
   - Нет, - грустно произнесла Мэя, - он предал Любовь, предал светлого себя, оплатив собственным светом услуги тьмы для собственного сиюминутного удовлетворения...
  
   - Правильно, детка! А, поскольку, ресурсы света практически выработаны, а черпать их неоткуда, он с каждым днём становится злее и корыстнее!
   А рядом ты со своим неиспользованным светлым багажом! Теперь ты понимаешь, в чём причина его нелюбви к тебе? -
   Он нуждается в тебе подобных, чтобы вы поделились с ним своим светом, потому что в собственной тьме он увяз по самую маковку! И теперь, лишившись того, что не ценил прежде, остро и тонко почувствовал цену истраченным ни на что и в никуда, сокровищам!
  
   - Означает ли это, что, в поисках самого себя, он будет пытаться завоёвывать себе поклонников в надежде восполниться от них истраченным светом, чтобы обрести Целое?
  
   - Именно к Целому стремится он, как и каждый человек.
   Однако, подобное притягивается подобным. Хоть это и противоречит закону о противоположностях, которые, будучи полярными, стремятся друг к другу.
   Но, в мире происходит так, что, не умея сохранять собственные энергии, что есть жизненная сила, в себе, люди стремятся приблизить подобных себе, восполняясь за их счёт. Потому что процесс наполнения себя подобным происходит безболезненнее и короче: его не нужно укрощать, обманывать, чтобы им напиться. Нет необходимости надевать на личину маски, в которых можно выгодно предстать перед лакомым куском, чтобы он не застрял в глотке при проглатывании!
  
  
   И, чем темнее его собственные оттенки, тем подобнее себе привлекает он к себе людей. И неважно, что он, в самообмане, не видит этого! Ибо каждый видит и слышит желаемое! Он уже не способен трезво оценить себя ни изнутри, ни со стороны, потому что темнота не терпит критики!
   Никакой!
   А если покажется, что терпит, то не обольстись самообманом: терпит исключительно из соображений отомстить, испив из твоего сосуда!
  
   - Отец, - задумалась Мэя, - а можно ли восполнить истаявший свет в другом человеке? И как?
  
   - Можно, девочка, - улыбнулся Он, - можно. Но только Любовью! Потому что только Она, напитав собой тьму, ослабляет её, растворяя в себе!
   Запомни только одно НО: никогда и никого нельзя заставить истинно сделать желаемое тобой!
   Ты можешь помочь человеку пожелать иметь желаемое! Всё остальное он должен сотворить сам!
   Должен самому себе, прежде всего!
   И никому боле!
  
   Ведя человека по пути материального благополучия, ты, или кто другой, тем самым, прежде блюдёшь свои интересы: увеличить имеемое, или, хотя бы, не позволить ему уменьшиться.
   Конечно же, по пути с тобой, ведомый обретает материальное, но платит за это, подобно тебе прежнему, своей светлой монетой.
  
   - Скажи, Отец, но ведь в мире этом без средств к существованию не прожить! Как, не истратив светлое, не поддавшись искушению обменять его на блага, сохранить в себе Любовь?
  
   - Да ты много старше, малышка, чем кажешься! - улыбнулся ласково Он. - Запомни, в этом мире нет ничего невозможного!
   Не истратив, а сохранив и приумножив собственный свет, человек способен иметь всё, в чём нуждается!
   Не нужно только забывать о законе сохранения энергий, где, по доброй воле, искренне, бескорыстно отдав, ты будешь иметь много больше, светлее, чище!
   Если получишь энергию из Космоса, а не станешь дожидаться ответной благодарности из рук облагодетельствованного тобой!
   Умей давать не озираясь!
   Умей дарить, не возвращаясь обратно!
   Умей делиться, не пожалев о разделённом!
  
   - Я поняла, - сказала Мэя, когда Он закончил говорить. - Но как я могу поделиться с нежелающим принять мой дар?
  
   - Глупышка, - рассмеялся Он, - ты знаешь, о чём люди умоляют меня денно и ношно?! - и продолжил:
   - Умоляют меня даровать им настоящую Любовь, которую утратили по дороге к блажи, но, раз за разом, испив из гнилого источника, ищут чистый родник!
   Умоляют! Но хотят, чтобы этот родник сам пробился под их ногами!
   Чтобы не они, измождённые излишествами и уставшие обманывать и обманываться, нашли эту чистоту!
   Ибо они обессилели на руинах содома, ибо кровь в них не бьёт ключом, как прежде в оргиях, а всё больше походит, на затянутое ряской, болото!
   И редкий человек понимает, что не принесёт ему почтальон заказанную им золотую тарелку с голубой каймой, по которой катилось бы золотое яйцо, показывая ему дорогу к утерянному счастью и преданной Любви!
   И редкий человек поднимет своё мягкое место из уютного кресла, чтобы изыскать в себе силы и пойти своему счастью навстречу!
  
   - Найди меня! - умоляет он то сокровище, что было растоптано им же, на потеху смраду. И хорошо ещё, если не просит бороться за него, такого замечательного и достойного, ту Любовь, которой наотмашь отвешивал оплеухи, теша своё эго взглядом на смрад, удовлетворённо цветущий под слезами истерзанной Любви!
   - Ты же любила меня! - обращается он к прежде убиваемой и убиенной им, - так помоги мне, ибо мне плохо!
   Пойми меня, я обманулся в своих надеждах, я предал Тебя, потому что искал Тебя!
   Ведь ты так хотела гладить любимые мною белые рубашки и крахмалить для меня простыни!
   Вот он Я!
   Вот утюг, крахмал, простыни и рубашки!
   Спаси меня!
  
   - Разве любит человек другого, если видит в нём лишь удовлетворение собственных потребностей? - удивилась Мэя.
  
   - Конечно нет, умница моя! Потому что истинно любящий прежде готов подарить себя во имя своей огромной Любви!
   Истинно любящий никогда не причинит боль и страдания любимому, ибо истинная Любовь не знает страданий, даже если любимые в разлуке!
   Потому что истинная Любовь не подразумевает обладание!
   А лишь дарение!
   И, в истинной Любви, каждая частичка Целого с радостью дарит себя своей половинке! Тем и сильно Целое! - Н Е Д Е Л И М О С Т Ь Ю!
   Тем и сильна Любовь! - Б Е С К О Р Ы С Т Н И Е М!
   Тем и ценна вода из источника - отсутствием, смрадом опьяняющих, признаков гниения! Тем и ценен светлый день, что не нужно жечь свечу!
  
   - Но мне от брата ничего не нужно! Я только хотела бы видеть его здоровым и добрым, как когда-то давно...
  
   - Я не призываю забыть его. Но тебе нельзя оставаться при нём объектом его несправедливых нападений!
   Сейчас он винит тебя во всех своих тяжких.
   Поэтому тебе нужно забыть его лицо, руки, глаза - на расстоянии происходит переоценка ценностей: что не ценилось, в утраченности, переоценивается.
   Что вблизи виделось светлым, на расстоянии покажет гнилостные пятна.
   Ты заслуживаешь истинной Любви бальзамом на твою истерзанную душу!
   Пройдя болото, не возвращайся обратно - не ровён час, на обратном пути дорога не будет столь удачной!
  
   Не пиши ему писем словами - он не способен их понять!
   Шли ему солнце в окно, пусть увидит свои грязные, паутиной занавешенные окна!
   Шли ему свежий ветер, чтобы от его порывов рассыпалась гнилость содомовой морали! Шли ему грозовой дождь, чтобы смыл с его ног, тела и совести зловоние смрада!
   Не бойся ничего - излечить от хронического заболевания возможно, лишь переведя его в острую стадию!
   А боль острее и страдания мучительнее именно в острую, а не хроническую фазу течения болезни!
   Только страждущий поймёт чужую боль!
   Только жаждущий поймёт жаждущего!
   Только голодный способен понять истинную цену куска хлеба!
   Только воскресший способен драться за истинную Любовь не на жизнь, а на смерть!
   Ибо теперь он знает, что нет ничего страшнее и ужаснее предательства Любви, из которого возврата нет!
  
   - И ещё, - после некоторой паузы, продолжил мысль Он: - Запомни, человечество полно пороков. И один из самых страшных - трусость!
   Не хитрое дело махать шашкой перед теми, кто слаб и беззащитен.
   Но нет презреннее трусости, чем поднять руку на беззащитного ребёнка, женщину, старика. Да ещё спрятав при этом трусливо бегающие глазки за сарказмом маски сатира!
   И совсем непредсказуемо и страшно замахнуться на чашу Грааля, пытаясь уничтожить Её Хранителя...
   Кто поднимет меч на чашу Святого Грааля, от меча и погибнет!
  
   Будь смелой, Мэя! Не взирая на табели о рангах трусов, пытающихся посягнуть на Грааля в тебе!
   Не склоняй головы, даже если велика опасность лишиться её!
   Не предай себя, как предадут тебя толпы лицемеров!
   Не предай чашу Святого Грааля, потому что, если тьма овладеет Ею, над Миром погаснет солнце!
   Но не навреди просящему милосердия, даже если не сможешь простить ему подлость и предательство!
   Учись прощать! Хоть этот урок самый трудный из трудных!
  
   Но, чтобы не случилось в твоей жизни, помни, что Святой Грааль с тобой и хранит тебя всегда!
   И никакая, жаждущая твоих слёз и боли, сила не способна противостоять Ему! Ибо Он есть основа основ любой силы!
  
   Пауза, как утренний туман, повисла в воздухе, обозначив каждую каплю мыслью...
  
   - Как же ты мудр, Отче! Как же я счастлива быть любима Тобой!
   Теперь я понимаю, что Любовь Грааля - Твоя Любовь! Она делает людей сильными, смелыми, счастливыми!
   А утверждающие свою несчастливость и несостоятельность изо дня в день, просто ущербны отсутствием Твоей Любви в них!
   Ибо, любя Тебя, они любили бы себя и весь мир, питая его своим счастьем и наполняясь счастьем от него!
   И наоборот: если человек несчастен и несёт окружению и миру свои неудовлетворённости, но утверждает, что любит Тебя и молится Тебе, то возникают закономерные вопросы:
   - А не лицемерие ли его общение с Тобой?!
   - Тебе ли молится он?!
   - А если не Тебе, то кому иному?
  
   - Не верь верующим! - ответил Он, - но ищи верящих в Меня!
   Не верь словам, но верь сердцу!
  
  
   Тайна, которая таковой пока и остаётся.
  
  
   Она давно перестала понимать, где сон смешался с явью...
  
   - Боже мой, когда же прекратится эта невыносимая головная боль?! - Анна приподняла прядь вьющихся волос над теменем и впилась в кожу головы всей силой своих ногтей. От боли потемнело в глазах. Но ей уже приходилось пользоваться методикой доминирования боли, и она предусмотрительно села в глубокое кресло в кабинете деда.
   Села... да-да, в то самое, вожделенное, обитое мягкой рыжей кожей, кресло, куда, будучи ещё маленькой, она порывалась забраться, когда дед позволял ей войти в его святая святых. Мало того, что это был её любимый (тайно!) цвет! Но в этом кресле Анна ощущала себя в безопасности, как ни в одном другом месте. А это было весьма актуально для маленькой девочки, видящей, слышащей и понимающей много больше, чем просто люди.
   Ей казалось, что рыжее кресло раскрывает ей свои объятья, в которые Анна проваливалась, как в глубокую уютную берложку. С той счастливой поры ничего не изменилось: она по-прежнему погружалась в безопасность такого доброго цвета любимого кресла, особенно нуждаясь в нём в минуты разочарований и боли.
  
   - Но позвольте! Отчего же девочка любила рыжий цвет тайно? - возник из ниоткуда тонкий голосок.
  
   - Оттого, маленький тролль, - не выразив удивления, произнесла Анна, - что она сама была рыжей, но больше внутри, чем снаружи, и очень стеснялась этого. А теперь представьтесь, сударь, и объясните, почему Вы вошли в мой дом, предварительно не испросив на то моего позволения?!
  
   - Ну-с, милочка,... - но Анна резко прервала его попытку продолжить рассуждения дальше в таком тоне: - Запомните - НИКОГДА И НИ ДЛЯ КОГО Я НЕ БЫЛА, НЕ ЕСТЬ И НЕ БУДУ, как Вы изволили выразиться, милочкой! Меня зовут Анна, о чём Вы прекрасно знаете, как и всё то, о чём хотели бы знать!
  
   - Конечно, мадмуазель, конечно, - поторопился оправдаться тролль, - простите мне мою несдержанность... - и перед Анной появился маленький чудной человечек, виновато прижимающий свою огромную шляпу миниатюрными ручками к своей груди, порываясь взглянуть Анне в глаза. Но девушка сама пристально смотрела на непрошенного гостя, пытаясь понять его намерения.
  
   - Видите ли, мадемуазель, - стараясь загладить неприятный инцидент, продолжал тролль: - В нашем лесном королевстве давно распространились слухи, что Вы не та, за которую себя принимаете. - Анна недоумённо вскинула брови, и в её серо-зелёных глазах сверкнуло недоумение. Тролль продолжил: - Эта история известна нам о-о-чень давно! Но не она привела меня к Вам - я наслышан, что Вы умеете смотреть в глаза, как не умеют того люди: глубоко, познавающе, определяюще. Как умели это делать некоторые Ваши родственники, унаследовавшие эту особенность от своего известного предка...
  
   - Довольно! - оборвала его Анна. - Вы не затруднили себя ответом на мой первый вопрос, поэтому считаю диалог исчерпанным и запрещаю вход в мой дом когда бы то ни было и при каких бы то ни было обстоятельствах, мистер Куабли!
  
   Тролль изумлённо вытаращил на Анну глаза и прошептал: - Значит, это правда...
   Но Анна больше не видела его: узкая энергетическая воронка несла тролля вглубь кресла, "которое, видимо, является временно-пространственным катаклизмом", - подумала Анна, "Интересно, почему подобная мысль не приходила мне в голову раньше?"
  
   Обещание.
  
   1.
  
   На Московском вокзале, несмотря на утренние часы, народу было довольно много: обнимались провожающие и встречающие, но делали это слишком по-разному, чтобы это осталось незамеченным для Анны: с дрожащими губами и поникшими уголками ртов - первые, вызывающе громко и с противоположной мимикой - вторые.
  
   Анна никого не встречала. Встречать поезда, как и самолёты, стало для неё своеобразным ритуалом, которому она не изменяла вот уже несколько лет. Собственно, не так: она, будучи ещё подростком, в минуты внутренней тревоги и, постоянно струящихся в ней, вопросов, избегая человеческого самодовольства, отправлялась туда, куда её безудержно тянуло - на вокзал и в порты.
  
  
   Когда-то с родителями Анна жила в небольшом городке: отец после университета был направлен по распределению в N-ск, где и встретил свою большую и замечательную любовь - Елену Прекрасную, как называл он маму. Там же, в N-ске родилась их дочь. Молодые родители, спустя пару лет, возвратились в любимый С-Петербург, который они порознь покинули, чтобы где-то далеко от него, в провинциальном городке, найти друг друга....
  
   2.
  
   Двухлетняя Яся удобно расположилась на маминых руках и, заглядывая ей в глаза, попросила:
  
   - Мамулечка, расскажи ещё, как я приходила к тебе познакомиться.
  
   Мать нисколько не удивилась просьбе дочери, потому что она/просьба звучала чуть ли не каждый вечер. А для своих двух лет девочка прекрасно мыслила и говорила.
  
   - Ясочка, девочка моя, я столько раз тебе об этом рассказывала. Может, почитаем сказки? - мать обняла малышку и коснулась губами её нежной щеки.
  
   - Нет, мамулечка! Ты обещала! - Яся топнула, вернее, сделала ножкой в воздухе движение, будто хотела топнуть, и обиженно выпятила нижнюю губку, как получалось всегда перед желанием заплакать. А плакала она тихо: голос молчал, только крупные слёзы горошинами катились по щекам из больших серых глаз.
  
   Материнское сердце - мягкое сердце. Мама вздохнула и улыбнулась:
   - Ты пришла ко мне ночью, во сне, необыкновенно красивая и умная. И уже взрослая...
  
   - А как ты поняла, что это я? Ведь меня ещё у тебя не было? - спросила Яся.
  
   - Да, доченька, тебя ещё не было. Я ещё даже не знала, будет у меня сын или дочь. Так вот, ты пришла ко мне и сказала: "Здравствуй, я хочу с тобой познакомиться".
  
   - Кто ты? - спросила я.
   "Твоя дочь", - ответила ты и добавила: "Меня зовут Малгажата".
  
   - Но, мамочка, я ведь назвала не только имя, но и фамилию! - настаивала малышка.
  
   Мать, снова улыбнувшись, согласно кивнула:
   - Да, родная, ты сказала, что тебя зовут Малгажата .....
  
   - Но папа говорит, что мы все Гонсалесы! - не унималась девочка.
  
   Мама, не удержавшись, привлекла к себе дочь и тихо рассмеялась: - Конечно, Гонсалесы, дорогая. И я прежде никогда не слышала ни имени, ни фамилии, которыми ты назвалась. Хотя запомнила их навсегда...- голос матери стал тихим и печальным.
  
   - Мамулечка, да ты не грусти, - малышка обняла мать и рукой погладила её густые каштановые вьющиеся волосы: - Мне даже нисколечко не нравится это имя!- на мгновение в воздухе повисло молчание, и девочка добавила: - Только не называй меня больше Ясей.
  
   Мать, удивлённо вскинув брови, спросила дочь: - Почему ты так решила? И как же ты хочешь, чтобы мы тебя называли?
  
   - Когда меня называют Ясей, я вижу мужа бабы Яги в чёрной одежде с птичками на воротнике. Он хватает меня за руку, смеётся и говорит, что сейчас изжарит меня в печке, как всех людей, что пошли мыться в душ. А за колючим забором лают собаки, и люди одеты в полосатые пижамы... - прошептала девочка, отрешённо устремив взгляд, сквозь мать, куда-то вдаль, - и дядя Изя гладит нас с Симхой по головке и говорит, что мы бедные детки...
  
   После минутного молчания, малышка обняла мать за шею, нежно прижалась к ней и сказала: - Я бы хотела быть Анютой! - и звонко рассмеялась.
  
   Вечером Елена рассказала Пабло о разговоре с дочерью, и решено было: без промедления изменить имя девочке. На следующий день в доме появилась Анюта...
  
   А ещё, очень до того, папа уехал.... Это была долгая командировка на каком-то испытательном полигоне, - так рассказывала Анюте мама. И они долго жили без папы. Но по выходным мама вела Ясю на железнодорожный вокзал (ни морского, ни авиапорта в их городе не было). И рассказывала, как прибывающие поезда, самолёты и пароходы приносят людям добрые вести. И Яся чувствовала это настолько тонко, что, однажды, когда к платформе приближался поезд, она шагнула ему навстречу...
  
   - Нет! - до сего дня мамин голос обжигает её своим отчаянием. Анна не помнила, как она вырвалась из маминой руки и шагнула навстречу счастью...
   Только мамины горькие слёзы, лившиеся по лицу девочки, требовали её возвращения из сказки в реальность.
   На теле не оказалось ни одной ссадины, только почему-то сильно болела левая рука.... Кажется, какой-то дяденька больно схватил её за руку, когда звучала чарующая музыка...
  
   Яся спала беспробудно четверо суток. Но видела и слышала всё, происходящее, вокруг: осторожно ходили на цыпочках по комнате неизвестно откуда взявшиеся бабушка с дедушкой, ещё какие-то люди в белых халатах, от которых неприятно пахло хлорамином... Они о чём-то спорили с мамой, звучали слова: "Если Вы не хотите потерять дочь, она должна наблюдаться в реанимации. В противном случае мы не несём ответственности за её жизнь".
  
   Но мама была непреклонна: "Моя девочка останется со мной и только в нашем доме!" Она подписала какую-то бумагу, и "скорая" уехала. Потом мама долго горько плакала, Яся видела её, содрогавшиеся от рыданий, плечи, но тихие редкие всхлипы молотом ударяли ей в голову...
   Именно с этой поры головные боли для девочки стали закономерными. Бабушка с дедушкой ни на мгновение не оставляли в одиночестве ни дочь, ни внучку.
   И однажды Ясинка провалилась в сон, в котором не было никого: ни мамы, ни бабушки, ни деда, а также не было никакой боли и страха.
   Но появился папа...большой. Красивый и сильный. Он подхватил малышку на руки и, смеясь, сказал: "Ясочка, доченька моя любимая, я скоро вернусь!" А Яся только обнимала и гладила отцовское лицо ручонками, и шептала: "Папка, родненький, нам с мамой плохо без тебя..."
  
   Сколько она спала, Яся предположить не могла, но, проснувшись, села в кроватке и попросила есть...
  
   3.
  
   Болезнь затянулась на пару месяцев... Яся периодически засыпала на сутки-двое, но рядом непременно был её замечательный дед, читавший ей книги, рассказывавший сказки, шутивший и баловавший её (на время болезни).
  
   Как-то, неожиданно для всех, Яся вспомнила сон и отца в нём. И тайно рассказала его деду. Но дед убедил девочку, что мама тоже имеет право знать о том, что в их дом скоро вернётся радость, вместе с папой.
  
   . . . . . . . .
   Никто более чем дед, всерьёз не воспринимал Ясины сны, мысли, жесты. Дед был убеждён, что это дитя испытывает колоссальную дисгармонию, преодолевая болезнями своё взросление в этой жизни. "И это только начало, - говорил дед маме и бабушке, - Мы обязаны вооружиться терпением и силой, чтобы помочь нашей малышке выстоять в этой нелёгкой борьбе. Запомните - она сильней всех нас! И сильнее, чем каждому из нас, ей угрожают силы противостояния. Но с нами Небо, которое, если что-то случится со всеми нами, не покинет наше сокровище, не оставит её без поддержки, помощи и защиты"
  
   Яся слышала эти, тихо произносимые дедом на кухне, слова, лёжа в постели. И, хоть ничего из сказанного не поняла, запомнила их на всю жизнь.
   . . . . . . . . .
   Папа появился через два дня: большой, красивый, очень загорелый, сильный и добрый. Он привёз Ясе много невиданных фруктов и пушистого рыжего, очень мягкого, плюшевого медведя. С той поры Мишка стал её верным другом и защитником.
  
   В тот вечер Яся не покидала отцовских рук - им нужно было так много друг другу рассказать! Она поведала ему сон и чувства, которые пережила, в ожидании его возвращения.
   Пабло держал на руках этого маленького человечка, которого впервые увидел в двухмесячном возрасте, и нежность захлёстнула его... Он понял, что ни за что на свете не хочет больше оставаться без этих двух, безгранично любимых им, девчонок. А вечером, нежно обняв Елену, у открытого окна, сказал: "Давай поженимся!"
  
   Елена смотрела на него своими большими бирюзовыми глазами и, неожиданно для них обоих, расплакалась на его груди..."Я люблю тебя очень, мой хороший, мой самый замечательный! ... я согласна!"
  
   Так Елена и Яся стали семьёй Пабло Гонсалеса.
  
   4.
  
   Медленно, но уверенно малышка выздоравливала. И этому, безусловно, очень способствовало возвращение Пабло в Россию. Он понял, что его действительно ждали. Что он нужен этой замечательной женщине и их (!) замечательной крохе. Анна Гонсалес...И он вспомнил свою удивительно красивую маму, взглядом которой на него с любовью и надеждой смотрела маленькая Аннушка, теперь его Аннушка, его дочь.
  
   Елена осторожно отнеслась к желанию Пабло удочерить Ясю. Но он был искренен: между ними тремя в первую же встречу пронеслась молния доверия и любви.
   Пабло усмехнулся, вспомнив, как познакомившись с Еленой и впервые оставшись у неё, он, неожиданно для себя и её, обнаружил в её фотоархиве свою фотографию, присланную Елене в инете. Он не мог поверить, что реально встретил ту женщину, которую хотел проучить...
  
   Пабло улыбнулся, вспомнив выражение лица Елены, когда он спросил, помнит ли она его...
   - Это невозможно! Просто потому, что этого не может быть! - повторяла Елена, заливаясь смехом. - И когда же ты начнёшь ставить меня на место? - лукаво сверкая своими очаровательными глазами, с толикой ёрничанья спрашивала она Пабло, который, не вдаваясь в подробности инетных трений, сгрёб её в свои объятия и прошептал:
  
   - Я ошибся. В самом себе ошибся. Мною диктовало неверие в женщин, как в людей. Но я благодарю Бога за свою сладкую ошибку, потому что она привела меня к тебе настоящей. Ты удивительная, Еленушка, ты настолько замечательная, что это даже не укладывается в голове. Знаешь, а ведь я долгие годы просил тебя у Бога... Просил, но не верил, что подобное возможно. Спасибо, что нашла меня. Так нереально, но нашла.
  
   Елена обняла мужа и покрыла его лицо нежными поцелуями... А по лицу её текли слёзы. Слёзы счастья, оставлявшие на его губах мокрый след.
   - Девочка моя... - шептал Пабло, расстёгивая множество маленьких крючков на платье Елены. А полноликая луна загадочно улыбалась им в окно...
  
   5.
  
   Наступило утро 28 июля. Сегодня Пабло и Елене предстояло забрать из ЗАГСа новое свидетельство о рождении дочери Анны.
  
   Анюта проснулась часов в шесть, выскользнула из своей кроватки и направилась к ширме, которая разделяла большую комнату на две: родительскую спальню и детскую, она же гостиная. Подойдя к ширме, малышка, не позволяя себе любопытство, как учил её дед, тихонько постучала пальчиком в деревянную раму перегородки. Никто не отозвался. Она повторила попытку, но безрезультатно.
  
   - Вот так всегда, - тихонько пробурчала девочка, вторя бабушкиным словам, - волнуешься тут за них волнуешься, а они, сони, совсем забыли, какой сегодня день. - И, совершенно по-взрослому, вздохнув, Анюта отправилась в туалет на горшок.
  
   - Я поражаюсь, Ленусь, откуда она у нас такая взрослая и понимающая?! - раздался улыбающийся шепот из-за ширмы.
   - Знаешь, солнышко, - после некоторой паузы произнесла Елена, - я думаю, что наша девочка всегда тебя ждала. Я убеждена, что иногда наши дети приходят к нам рождёнными другими людьми. Причин, как я понимаю, тому много. Думаю, что случается так ещё и потому, что чрезмерным проявлением своей любви к, таким желанным, малышам мы иногда рискуем погубить их своей безграничной любовью. - И добавила: - Я встаю, сегодня день и вправду особенный. Хочу на завтрак приготовить ваши любимые вареники с творогом.
  
   Пабло привлёк жену к себе и страстно поцеловал её в губы.
   - И мне пора вставать, - улыбнулся он, - всё равно ворчунья не даст поваляться!
  
   Тем временем ворчунье понадобилась мамина помощь в ванной. Павел заправил кровать и спрятал её в стенную нишу. Затем свернул ширму. Комната преобразилась: стала просторной, светлой, радостной.
  
   Пока Елена колдовала на кухне, Пабло решил поговорить с дочерью, на что та охотно откликнулась. Да и с большой натяжкой можно было назвать барахтанье большого отца и крохи-дочурки разговором. Вдруг в этой возне Аннушка стала серьёзной и произнесла:
  
   - Я слышу музыку... Перед болезнью я тоже слышала музыку, она звала меня, и я пошла...
   Анюта закатила глазки и начала сползать на пол. Пабло едва успел подхватить дочь... Из кухни прибежала встревоженная Елена. Она осмотрела девочку, подавив в груди страх и рыдания, которые, скажи Пабло хоть слово утешения, прорвались бы наружу.
  
   Аннушку уложили в кроватку. Девочка не подавала признаков жизни: лицо её резко побледнело, тёмные круги появились под глазами. Визуально дыхание не определялось. Тогда Елена, чтобы не прорваться в истерике, до боли закусила нижнюю губу, на которой выступили капли крови. Это отрезвило её - она схватила свою сумку с полки в прихожей, вынула из неё зеркальце и поднесла к губам Анюты...
   Зеркальце запотело.
   Облегчённо вздохнув, она вновь закусила губу, и здесь уж удержать слёзы ей не стало сил: они лились рекой, одним непрерывным потоком, и, казалось, нет им конца. Параллельно Елена что-то чуть слышно шептала...
  
   - Молится, - понял Пабло и мысленно присоединился к ней. Вдруг он спохватился:
   - Лена, давай "скорую".
  
   - Это бессмысленно, мой хороший. От этого недуга медицина не поможет...
  
   Вдруг Анюта вздохнула полной грудью, личико её порозовело, губки распустились как утренний цветок.
  
   - Спасибо, Отче, - прошептала Елена, глядя куда-то насквозь. - И тебе, милый, спасибо!
   Пабло хотел было спросить, за что, но его осенило: они общими усилиями вернули девочку к жизни.
  
   Дыхание ребёнка стало глубоким и ровным.
   - Опасность миновала, - сказала, заставляя себя улыбнуться, Елена.
   - Я хочу быть всегда с вами и понимать вас. Помоги мне.
  
   Елена подняла на него, полные слёз благодарности, глаза и пригласила сесть на диван...
  
   - Анюта слышит музыку. И это предвещает болезнь. Ещё она видит огромные, геометрической формы, полые предметы, которые скользят сквозь неё, не причиняя ей вреда. Тогда, на вокзале, вновь появилась музыка, и Анюта пошла за ней. После она сказала мне, что знала - музыка звала её к смерти. Но самое прискорбное, что я тоже слышала музыку, но не поняла её знаков, не разгадала и не придала этому значения. Слава Богу, малышка не успела упасть с перрона, её подхватили.
   Сегодня музыка звучала вновь, но тише и короче. Я пытаюсь понять это явление, понимая, что нам ещё не раз придётся с ним столкнуться. И хочу научиться использовать его в наших интересах. Сейчас я знаю только одно: за нашу девочку ведётся борьба не на жизнь, а на смерть. Между тьмой и светом. И она достанется победителю...
  
   Голос Елены был тих и печален. Помолчав, она добавила:
   - У меня есть мысль. По-моему, весьма разумная в создавшейся ситуации....надо убедить Аннушку принять одно решение.
  
   Пабло от удивления раскрыл рот:
   - Ты полагаешь, что двухлетнее дитя способно принимать решения и ответствовать за них?
  
   - Другого выхода нет, любовь моя. Это будут первые шаги к Аннушкиной самозащите. Если мы не научим её защищаться, её погубят.
  
   Пабло взял руку Елены, склонился на ней и нежно поцеловал...
  
   - Мы не сможем вместе пойти за свидетельством. Я должна остаться дома, с малышкой. Ты посиди у кроватки, а я накрою завтрак.
  
   Чтобы не сводить со спящего ребёнка глаз, Елена сервировала передвижной столик. Завтрак был поистине праздничным, вот только есть вовсе не хотелось.
  
   - Хотя бы соку, любовь моя, - уговорил Пабло жену. Он налил в высокие стаканы сок манго для Елены и себя, протянул ей один. Елена с благодарностью улыбнулась ему, а руки сами сплелись для брудершафта...
  
   - Вот так всегда, - вдруг услышали влюблённые, - стоит отвернуться на минутку или вздремнуть, как ситуация выходит из-под контроля... - сияла своими огромными глазками Аннушка, глядя на них, сидя в кроватке. - И я к вам хочу... - из бездонных глаз лилась отчаянная мольба.
  
   Пабло подхватил малышку на руки и сказал:
   - Ну и напугала же ты нас с мамой, доченька!
  
   - А я вас видела, - защебетала Анюта, - и слышала. И тоже хочу соку!
   - Конечно! - Пабло налил сок в чашку для девочки, хитро подмигнул обеим и сказал:
   - Любимые мои, сегодня особенный день в нашей семье. И мы должны друг другу пообещать... - Елена насторожённо взглянула на мужа. Анютка же радостно захлопала в ладошки:
  
   - Папка, родненький, давай скорей пообещаемся, что всегда будем вместе! - и распахнутыми ручонками обвила его за шею, ножкой подтолкнув сервировочный столик...Три посуды с соком громыхнулись на пол, разлетевшись вдребезги солнечными каплями густого манго. Все трое неожиданно засмеялись.
  
   - Добрый знак, - улыбаясь, сказала Елена, - к нашему большому счастью! - Глаза её светились. И в это мгновение она была необыкновенно прекрасна...
  
   - Елена Прекрасная, - вырвалось у Пабло, а Анюта захлопала в ладоши:
   - Еленанашараспрекрасная! Еленанашараспрекрасная!
  
   Но тут Елена обняла самых дорогих ей людей и сказала:
   - Я прошу, доченька, дать нам с папой обещание, что ты больше никогда не пойдёшь за музыкой, если она будет хотеть твоей смерти.
  
   Воцарилось молчание. Пабло с Еленой трепетно ждали ответа Аннушки. Она внимательно посмотрела на обоих, словно сфотографировав их глазами, и, с очень серьёзным видом, произнесла:
   - Я конечно не могу дать гарантий, что у меня получится. Но я буду всегда стараться остаться живой. Обещаю!
  
   Елена достала из серванта новые стаканы, которые Пабло, держащий дочь на руках, наполнил соком снова.
  
   - Мы верим тебе, доченька, - одновременно воскликнули Елена и Пабло, - ты сильная! Очень сильная! Ты сможешь сделать всё, чего пожелаешь!
  
   - Просто я ваша... - прошептала малышка. И вдруг расплакалась:
   - Никогда, никогда не разлюбливайте меня!... Мне так плохо без вас...
  
   - Разве можно разлюбить такое очарование?! Тем более, наше! - Пабло осушил слёзы на лице дочери поцелуями. - А теперь, сударыни, необходимо запечатать наш договор выпитым соком!
  
   Манговый сок всегда был любим в доме у Елены, поэтому повторного приглашения не требовалось...
  
  
  
   ГЛАВА ВТОРАЯ.
  
  
   1.
  
   -...Я только недавно узнал, что ты голубой крови..., - сказал он после некоторой паузы.
  
   - Какая пошлость, - подумала Анна, - мнящий духовным, он склонен определять сортность себе подобных..., - но вслух произнесла следующее:
   - Отнюдь. В моих сосудах течёт, все того же цвета, красная кровь, как и у остальных людей. Вот только группа - из тех, которые называют молодыми, а потому изученными менее трёх предыдущих...
   Говорят, что чётвёртая группа крови самая непредсказуемая. Да много чего говорят, - задумчиво произнесла Анна, возвратив свой взгляд из ниоткуда и пристально взглянув на собеседника.
  
   - Боже мой, как ей удаётся фокусировать свой взгляд так, чтобы от него пробило, словно зарядом электронной пушки?! Где-то с подобным я уже сталкивался. - и добавил вслух:
   - Ты ведь прекрасно понимаешь, что мои слова не нужно воспринимать буквально.
  
   - Хм, - иронично усмехнулась Анна, - А ты полагал, что я всего навсего подножное отребье, отереть о которое свои ноги есть признак хорошего тона среди тебе подобных?
  
   - Да что ты обо мне знаешь! - возмутился он, с высоты своего возраста и жизненного опыта взирающий на собеседницу, - Соплячка! Никчемная, горделиво-помпезная соплячка! - голос его приобрёл тональность несколько выше обычного. Но он даже не удосужился удержать собственные эмоции, настолько неприятной виделась им Анна. Но она всего лишь снова посмотрела ему пристально в глаза, не сокрушив при этом эфира.
  
   - Бестия! Чем же ты смущаешь меня, что я, подобно мальчишке, внутренне содрогаюсь перед твоим взглядом в ожидании эксклюзивной порки? - он пытался не отвести глаз в сторону, сверля Анну своим вопросом, но, вдруг, осознал, что эта "никчемная девчонка" не испытывает к нему ответного раздражения и ненависти. - Боже, как же древен её взгляд в своей, потрясающей глубины, печали!...
  
   Но Анна, будто уже не видела его. Она поднялась со скамьи и, слегка отряхнув платье, пошла по аллее прочь той походкой, которую ещё полчаса назад он назвал бы самодовольной: она шла не торопясь, расправив плечи, освободив шею и свободно удерживая на ней свою роскошную голову. Струящаяся юбка длинного платья фантазировала разные "па" при каждом коротком шаге её ног, обутых в песочные, с рыжими разводами, сандалии. Она была стройна, но, при этом, округлость суставных форм воспринималась некоторой полноватостью: узкая талия подчёркивалась тонким поясом между пропорционально округлыми бёдрами и трапециевидностью спины, на которой щитом смотрелся спортивный ранец. Ему хотелось бы взглянуть на её ноги и всякое такое под струящейся юбкой...
  
   - Наверное, ниже талии она крокодилица, если прячет свою молодость под тканями, в то время, как её сверстницы предпочитают набедренные повязки, - зло подумал он. Но непонятная сила толкнула его за ней и, не отрывая от уходящей Анны следящего взгляда, он двинулся следом, не стремясь её догнать.
  
   2.
  
   - Ах, мама, мама... Как же так получилось, что вы с папой не исполнили своего обещания быть со мной всегда вместе?... - думала Анна, подходя к перекрёстку на выходе из парка. Она открыто улыбалась идущим навстречу людям, приветствуя их сиянием своих глаз, не выражая при этом кому-то особого персонального расположения.
   Хотя нет, детишки и животные были предметом её искреннего восхищения. И они вторили ей тем же.
   - Merci, merci, - искренне улыбаясь, благодарили девушку родители прекрасных чад и хозяева очаровательных питомцев.
  
   С каждым общением люди, живущие в этой стране, становились ей симпатичнее. С каждым днём звучание языка было приятнее её слуху, хотя она ещё не говорила на французском.
  
   - Лентяйка, - упрекала себя Анна, ибо понимала, что суровое дисциплинарное погружение в любое дело рано или поздно принесёт свои замечательные плоды. Она будто слышала голос отца, который, понимая тонкость её восприятия окружающего мира, не пытался навязать ей ту самую дисциплину, сотворившую его самого, но оперировал аргументами и убеждениями, стимулируя этим огромный потенциал дочери.
  
   - Ну не получится из меня Паганини, - отшучивалась Анюта, - так что, папулечка, не трать понапрасну время на строительство подвала в воспитательных целях.
  
   И вдруг сладким подташниванием закружилась голова, и, на фоне возникших сумерек в глазах, появился отец... Анна так отчётливо видела его родное лицо, на котором ярким пятном выделялись его огромные глаза, по обыкновению, с лукавинкой.
  
   - Доченька, сядь, - сказал он.
  
   Благо, во Франции никто не посмотрит осуждающе на человека, сидящего на лужайке в центре города. Анна, скорее интуитивно, чем осознавая это, пересекла велосипедную дорожку и присоединилась к полутора десяткам сидящих или возлежащих на стриженном зелёном газоне людей.
   Среди них были не только подростки, но и более зрелые: родители ли, бабушки ли с дедушками, читающие лёжа на траве, рядом со спящими в колясках малышами.
  
   - Где ты, папка? Где мама? - застонал вопрос внутри Анны.
  
   - Пока тебе об этом не нужно знать, солнышко, - прозвучал ответ. Это не был голос, хотя Анюта и слышала отца. Разговор между ними скорее можно было бы назвать светящейся бегущей строкой, звучащей внутри девушки.
  
   - Анюта, - продолжал отец, - ты должна знать, что мы с мамой ни на мгновение не забываем о тебе, переживаем за тебя. Но верим в тебя, малышка! - Анютины глаза наполнились слезами, и, чтобы не дать им волю, она до боли в ладошках сжала кулаки, ощутив погружение ногтей в ладонные карманы.
  
   - Я надеюсь, вернее, мы с мамой надеемся, что ты уже пережила период отторжения незнакомого тебе мира. Поверь, этот мир добр к тебе. Когда в нашем доме случилась беда, он раскрыл нам свои объятья. Но обстоятельства разлучили нас во благо каждого и всех вместе, в целом.
   И пусть сейчас мы порознь, но мы очень нужны друг другу, потому что живы и бережёны только нашей большой любовью, дарованной свыше.
  
   - Вы живы? - с замиранием сердца переспросила Анюта.
  
   - Разве нетленность тонет, горит или погибает каким иным способом? - вопросом на вопрос ответил отец.
  
   - Ты как дедушка, - улыбнулась одними глазами Анна, вынула из ранца солнцезащитные очки, одела их и легла на спину. Земля, прогретая жарким летним солнцем, щедро дышала теплом, наполняя силой своей девичье тело.
  
   - И, всё же, постели под себя свой коврик, - заботливые слова отца не допускали возражений.
   Анна приподнялась, вынула из ранца аккуратно свёрнутый, как большое полотенце, коврик, из которого выглядывал её любимый Мишка - папин подарок, расстелила его и снова легла, положив Мишку на грудь и обняв его руками.
   Слёзы катились по щекам из закрытых глаз девушки, она даже не смахивала их руками. А когда горькие, но беззвучные рыдания сотрясли её плечи, она плотно прижала Мишку к лицу, целуя его в блестящую коричневую пуговку носа с совершенно детским отчаянием потерявшегося ребёнка...
  
   Дед.
  
   1.
  
   Когда девушка вновь осознала себя, сумерки уже сгущались над городом: с высоты неба на неё с любопытством смотрела нарастающая луна. Казалось, в желании что-то сказать, она приоткрыла рот...
  
   Анюта хитро подмигнула ей, отвлёкшись от своих переживаний; прежде всего, она была ещё ребёнком - жизнерадостным, неунывающим, любознательным, ласковым. Но из этого детского восприятии выглядывал наблюдатель человеческого мира, поскольку она жила среди людей.
   Не занимаемое ими положение или величина счетов в банках привлекали её, а внутреннее содержание и отношение к миру.
  
   Как ни парадоксально это прозвучало бы, но любую категорию человеческой духовности сквозь маски откровенного или маскирующего эгоцентризма Анна способна была определить по одним лишь ей понятным нюансам, к пользованию которыми очень давно подвёл её дед (вернее, прадед, поскольку он был маминым дедом), но Анютина информация отличалась от той, которую принимал он по своим каналам.
  
   - Девочка, ты уже шагнула дальше меня, - сказал он однажды внучке. - Я хочу, чтобы ты поняла всю ответственность, возложенную, на тебя и тебе подобных, Небом..., - и, после некоторой паузы, продолжил:
   - Тебе предстоит вернуть наше утраченное доброе имя. Но это не столь важно в мире человеческом. Сколько в том, где борьба между светом и тьмой происходит открыто... Как-нибудь позже я расскажу тебе историю нашей семьи. Сейчас ты ещё мала, многого не поймёшь... Запомни только то, что ты родилась Воином.
  
   В то мгновение Анюте зачем-то захотелось показать деду своё легкомысленное, пусть и небезразличное, отношение к его словам. И она сказала:
   - Дедуля, с тебя доспехи и булатный меч! - И весело расхохоталась. Но, увидев промелькнувшую тень на лице деда, смутилась, подбежала к нему, присела, обняла его ноги и уткнулась в колени горящим от стыда лицом. Как, прежде, маленькая, когда понимала, что, какой-то своей необдуманной выходкой, огорчала его.
  
   Но дед умел читать это маленькое отважное сердце и искреннюю душу. Он понимал, что девочка каждое мгновение, самоутверждаясь, борется со своим эго, даже не подозревая о том, что тело её - ни что иное, как поле брани светлого и тёмного, доброго и злого, созидающего и разрушающего.
  
   Он поднял Анну за хрупкие плечи, обнял её голову своими сильными нежными руками, приподняв лицо так, чтобы их взгляды пересеклись, и сказал:
  
   - Обещай себе и мне, малышка, то, что силой своей никому не причинишь вреда в этом мире. Но если встанет угроза твоему здоровью и жизни, ты обязана защищаться!
   Ты поймёшь, когда такая ситуация возникнет. Пусть не сразу, не сию минуту, но поймёшь!
  
   Анюте до безумия стало жалко себя и деда, будто этими словами он прощался с ней. В такие минуты она не могла контролировать свои эмоции, проявлявшиеся слезами. Она верхом села ему на ноги, обняла его, сегодня ещё не бритое, лицо, и, шепча сквозь слёзы:
  
   - Только ты не оставляй меня, дедуленька, у меня кроме тебя больше тебя никого не осталось..., - покрыла его поцелуями.
  
   - И ещё, - отстранился от Анюты дед: - Запомни, что искренность намерений кроется в глазах.
   Познавай людей через их глаза и никогда не бойся чужого взгляда, как бы тяжёл он не был.
   Помни: по силе тебе равных в этом мире очень не много людей.
   Но люди эти, волею судьбы, предпочитают находиться в тени.
   И кто из них служит свету или тьме, тебе предстоит определять самой.
   Никогда не увлекайся ничем ярким и кричащим - это лишь мишура, обрамляющая пустоту!
   Никогда не доверяйся ничьим обещаниям, ибо это уловка (пусть в искреннем порыве!) поработить тебя твоим ответным обещанием!
   Запомни, редкий человек относится к собственным словам с той преданностью к ним, которая живёт в твоей ответственности перед данными тобою обещаниями! -
   дед прекрасно знал, что, дав слово, Анюта расшибётся в лепёшку, но исполнит обещанное. Поэтому долго и кропотливо он учил её бережному отношению к своим обещаниям, на собственных примерах поясняя, как можно приобрести внутреннюю (и не только!) несвободу по собственной глупой опрометчивости.
  
   Он приподнял Анну, поставил её на пол, встал сам, взял её за руку и сказал:
  
   - Пойдём в кабинет.
  
   Такие моменты были не частыми, и Анюта испытывала благоговейный трепет внутри себя, когда, по неизвестным ей причинам, дед предпочитал беседовать с ней в кабинете. Это означало разговор особой степени важности.
  
  
   Войдя в кабинет, располагавшийся на втором этаже их дома, он рукой указал на любимое Аней рыжее кресло, куда девочка не замедлила взобраться, полностью погрузившись во внимание ко всему, что и как делал дед, мысленно подготавливая себя к разговору с Анной.
   Сам же он сел на, старой работы какого-то известного мастера, троноподобный стул, уперевшись руками в его подлокотники, удерживая спину прямо.
  
   Она чувствовала его напряжение, волновалась за него.
   Ей очень хотелось сказать ему вслух, что она не упустит ни единого слова, ни единого жеста, которые подарит ей дед.
   Но она понимала, что не имеет права возмутить словами внешнее спокойствие кабинета, который своей аурой помогал деду сосредоточиться.
  
   И тогда она прибегла к игре, которую они с дедом затевали не раз, когда нужно было поддержать друг друга, но нельзя это было сделать реально: по причине ли недопустимости публичности, либо дальности расстояний между ними.
  
   Анюта окунулась взглядом в своё сердце, где, ему в такт, пульсировала её, в своей нетленности прекрасная, багровая роза.
  
   Анна никогда не была на востоке, но, по рассказам деда, жившего там длительно в разных странах, давно любила прекрасный ритуал с розовыми лепестками.
   Сам того не подозревая, он помог девочке распорядиться этим ритуалом по-своему, используя его как основополагающий механизм по гармонизации окружающего её пространства и в гармонизирующем целительстве дорогих её сердцу людей.
  
   Анна внутренне улыбнулась своей розе и послала ей огромный поток своей любви, как совершала всегда в рождении нового дня или дела. Роза ответила ей ароматами своей привязанности, резко увеличиваясь в размерах.
  
   - Мы должны помочь дедуле, - обратилась к розе девочка и внутренне засияла. Роза, в ответ, вспыхнула миллионами своих лепестков, вспорхнувших, подобно радужным бабочкам, и взвившихся огромным прекрасным облаком не только над потолком дедушкиного кабинета!
   Не только над зелёной черепичной крышей их дома, любовно называемого дедом "нашим фамильным замком"!
   Не только над их уютной и светлой, утопающей в зелени, круглое лето цветущих деревьев и кустарников, Доброй улицей!
   Но над всем их Свитхэрцхаймом, в действительности являвшимся тихим продолжением большого города, куда дед отвозил Анюту в школу при Университете каждый день, категорически отказавшись от услуг недельного проживания девочки в интернате.
  
   Эта поездка занимала всего лишь пятнадцать-двадцать минут их утреннего и полуденного времени. После чего дед, напутствовавший Анюту в поцелуе, дожидался её исчезновения в арке ворот школьного двора, который она, по иной любой воле, кроме воли господина Леви, не могла покинуть - таково было условие договора, подписанного между руководством школы и Аниным дедом.
  
   Итак, поднявшись огромным светлым благоуханным облаком над той частью города, где сейчас находились Анна Гонсалес и Балтасар Леви, лепестки прорвались нескончаемым дождевым ароматным потоком на землю, наполняя своей радостью и жизненной силой все те пространства, которые они, опускаясь и вновь воспаряя, наполняли собой.
  
   Oh! Анюта любила подобную шалость: ей было невероятно смешно наблюдать, как в потоке розового парения, госпожа Краузе, жившая двумя владениями поодаль, вечно брюзжащая в адрес мужа и детей, расплываясь в довольной улыбке, прекращала свой зловонный ор, от которого, иной раз, дед и Аня предпочитали укрыться за плотно закрытыми ставнями.
  
   К слову сказать, в этом "замке" очень любили дерево. Балтасар Леви был не только потрясающе умным человеком, он любил прикладные искусства не только созерцать, то и создавать собственными руками.
   Он научил Анюту чувствовать дыхание древесного бруска, из которого в умелых и любящих руках деда появлялась ли очередная резная ножка для будущего журнального столика, поверхность которого дед, в дальнейшем, инскрустирует, умело подобранным, сочетанием тонких металлических полос и цветного, особо прочного стекла, обрисовав в центре шахматную доску.
   Эта доска, в последствии, станет полем брани между ними и шахматными фигурками, которые дед также вырезал своими руками.
   Или это была маленькая резная скамейка под Анютины ноги, или удивительно красивый и удобный прикроватный столик, который подарил ко дню рождения своей любимице дед, чтобы рядом с её кроваткой всегда можно было положить книгу или тетрадь с карандашом, в случае, если новые мысли потревожат её ночью.
   Настольные лампы на стол умышленно не ставились: все светильники разной мощности, из соображений техники безопасности, были вмонтированы в стены.
  
   И, решением семейного совета и с учётом Анютиной симпатии к солнечным расцветкам, деревянные части дома, в том числе ставни, были выкрашены не темнее цвета густой бронзы.
  
   Анна, отвлекшись от экскурса по талантам деда, в которых любила его наблюдать, заметила над его головой, среди парящих розовых лепестков, образ немолодой уже, но весьма привлекательной своими мягкими манерами и лучистой улыбкой, судя по всему, прежде очень красивой, рыжеволосой женщины, с которой дед общался и, увлёкшись разговором, не заметил, как Анна, невольно, подслушала этот разговор:
  
   - Обещай мне, Ани, что будешь берёчь Анюту как саму себя!
  
   - Мы с тобой давние друзья, Боб, - произнесла женщина, улыбаясь одними глазами, - разве я прежде давала тебе повод сомневаться в моей искренности и честности, даже если ты, без объективной причины на то, в этом сомневался вначале?!
  
   - Ты верна себе, милая, - улыбнулся в раздумьях дед.
   Со стороны это выглядело так, будто человек, вспомнив нечто приятное, улыбается своим воспоминаниям.
   - Я действительно очень рассчитываю на тебя, потому что не имею права потерять Анюту ни перед своей совестью, ни перед совестью вверивших мне это очарование... Да, - добавил он после некоторой паузы, - это очарование способно быть сущим бесёнком: упрямым, непреклонным, дерзким. Тогда есть смысл покопаться в себе в поисках причины, катализировавшей в ней эти качества, как протест против несправедливости. Будь снисходительна к ней, порой я боюсь, что это дитя никогда не повзрослеет в своём восприятии мира...
  
   Анна, до предела возмущённая словами деда, вторглась в разговор, гневно прервав его:
   - Я не нуждаюсь ни в чьей снисходительности! Запомните это!
  
   Только теперь двое ментально беседующих поняли, что они подслушаны. Накинув на лицо маску презрительного разочарования, но задыхаясь от смеха, дед обратился к незнакомке:
  
   - Ну вот: за ней не заржавело! Знакомься, это и есть моя очаровательная Анна! - в глазах его плескалась любовь такой силы, которую редко кому позволял увидеть он, умевший любить искренне, сильно, преданно, но понимавший, что уязвим в этой любви.
  
   - Ого-го! - изумлённо воскликнула собеседница деда, с неподдельным удивлением глядя на него и его внучку: - Да ведь в этом розовом цветке я вижу твою ежиную колючесть! Бобби, по-моему, вы - прекрасно подобранная пара! - чуть не задохнулась она от попыток удержать, рвущийся к взрыву, смех.
  
   - Ты погляди, что творит эта девчонка: - она забросала розовыми лепестками дом и окрестности! - восхищённо прошептал дед, всё ещё не снимая с лица, обращённого к Анне, жёсткой маски.
  
   Но девочки в кабинете уже не было: уничтоженная язвительным презрением деда, она исчезла, оставшись незамеченной.
  
   - Ну, вот, - глубоко вздохнув, грустно добавил он: - Этого сорванца уже волной смыло... Кажется, я переиграл в воспитательных целях...Теперь до позднего вечера мне её не найти, пока Анюта не простит меня и не соблаговолит явиться сама.
  
   - Не слишком ли ты либеральничаешь с ребёнком? - непонимание ситуации сквозило в вопросе Ани.
  
   - Если ты не поймёшь, что это не просто ребёнок, который нуждается в просто внимании, питании и уходе, ты не способна быть тем человеком, кому я могу доверить на время моего отсутствия самое дорогое, что осталось в моей жизни! - раздражённо парировал дед. - Определись в себе, но чтобы ни зависти, ни ревности: от меня этого не утаишь, а, тем паче, от Анюты! Если ты не способна полюбить её, считай наш разговор дурным сном! Где найти меня, знаешь.
  
   Балтасар Леви был явно неудовлетворён поворотом в разговоре, судорожно изыскивая другие варианты временного размещения Анны в надёжном месте.
   Сеанс ментальной связи был им оборван.
  
   2.
  
   - Малыш, прости своего глупого, но, безгранично тебя любящего, деда, - обратился Балтасар Леви к Анюте.
   Эфир даже не шелохнулся.
   - Наверное, наплакалась и уснула, - подумал расстроенный дед.
   Но в это время рыжее кресло оживилось передвижением каких-то маленьких теней, оказавшихся маленькими человечками, пытавшихся привлечь к себе внимание господина Леви.
  
   - Померещилось, - закрыв глаза и плотно сжав их веками, подумал Анютин дед и вновь приоткрыл их.
   - Бог мой, тролли! - воскликнул он, пытаясь скрыть тревогу: - С чем пожаловали: с плохим или хорошим?
  
   - Какую новость озвучить первой? - вторя тону Балтасара, воскликнул один из маленьких человечков.
  
   - Давайте плохую, - прошептал тихим, изъеденным угрызениями собственной совести, голосом дед.
  
   - Ваша внучка, господин Магистр, находится в нашем лесу.
  
   - Она жива? Здорова? - выдохнул дед.
  
   - Насчёт первого - вне сомнений. А вот второе...под вопросом, - сказал тролль.
  
   - Ведите же меня к Анюте! - Балтасар Леви понимал, что Анюта находится в Волшебном лесу. А, значит, его промедление может стоить ей жизни.
  
   - А как же хорошая новость? - загадочно спросил тролль.
  
   - Расскажете по дороге, - оборвал его встревоженный Магистр.
  
   - Вы, видимо, забыли, господин Магистр, что лишены права персонального посещения нашего леса на два столетия. И Ваш срок ещё не истёк! Это может навлечь на Вас дополнительные неприятности, - не унимался тролль.
  
   Дед посмотрел на троллепуля испепеляющее и зашипел:
   - Ещё слово, и я превращу тебя в мерзкое насекомое!
   И ещё: запомни - нужно уметь рисковать!
   А теперь, маленький болтун, ты посидишь в графине для воды, дожидаясь нашего возвращения!
  
   Тролль самым непонятным образом оказался в графине. И хоть воды там было на самом донышке, но пахло сыростью. А тролль был довольно стар и не вполне здоров. Поэтому сутки сидения в подобном заточении были бы прямой дорогой в лесной лазарет, под всевидящее око Алувезлора, который предпочитал не реставрацию материала, а создание нового на прахе старого.
  
   Во собственное благо, старому и умелому троллю Куабли пришлось, исподволь, помочь Магистру в деле возвращения девочки в привычный ей мир.
  
   3.
  
   - Дед, не ходи в лес! Оставайся дома! - застонала Анна, связанная плетёными травяными верёвками в древесном саркофаге большого букового дупла, находящегося на уровне земли.
   - Дедуля, я сама справлюсь, не ходи! - умоляющим голосом повторила она. - Риск должен быть оправдан: я не могу тебя лишиться! Ты - это всё, что осталось от моей семьи!
  
   - А ты - это всё, что осталось от моей!
   И помолчи, девочка, иначе нынче тебе порки не избежать! - дед старался казаться Анюте сердитым и очень строгим, но, в действительности, таял от услышанного голоса Анюты, несясь в межпространственной воронке на голос внучки.
  
   Когда он ощутил под ногами твёрдую землю, выхватил из ножен острый кинжал, прихваченный из домашней коллекции холодного оружия, и, без промедления, направился к огромному буку, росшему в трёх шагах от места его появления.
   Охранник-тролль, ходивший взад-вперёд у входа в буковое дупло, увидев человека, поспешил включить сирену оповещения, но, непонятным для него образом, сирена выключилась, не успев пикнуть.
   А у его лохматого уха раздался голос:
   - Баран! Вернусь, разжалую в землеройки!
  
   - Вашество, простите! Я только хотел помешать забрать ему коммерческую!
  
   - Идиот! Сейчас Я в человеческом мире коммерческий! Уйди с дороги, не мешай человеку забрать девчонку до захода солнца!
  
   Балтасар Леви, отшвырнув в сторону незадачливого стража, шагнул в дупло; рассекая путы на теле Анны, подхватил её на руки и устремился в, ожидающую его, не свёрнутую воронку, в это же мгновение устремившуюся обратно.
  
   Они возвратились в свой дом через рыжее кресло, которое, передав девочку в руки её нянюшке, Магистр поспешил запечатать наглухо, чтобы, по случайности, Анюта вновь не попала в эту же или иную параллельность. После чего стремительно вышел из кабинета.
  
   Детская находилась здесь же, на втором этаже. Когда дед вошёл в комнату, Анюта уже лежала в кровати.
   Казалось, что она спит.
   Но это было далеко от истины: бледность губ на мраморном лице свидетельствовали в пользу того, что она вновь стала предметом разногласия противоборствующих сил.
   С одной стороны, тьма, упустившая девочку, но не желавшая её возвращать.
   С другой стороны, свет, принявший её у себя, но ещё не окончательно вернувший.
  
   Отстранив няню, бережно державшую питомицу за руку, дед преобразился: на нём сверкала золотом одежда Главного Магистра.
   Воздев руки к небу, он зашептал мантру повиновения и урегулирования, освободив тем самым Анну от посягательств обеих сторон.
   После чего Волей Магистрата лишил тьму права приближения к девочке до её совершеннолетия, предупредив, что отныне попытки несанкционированного нападения с целью похищения несформировавшегося мага, будут пресекаться по всей строгости Правил Магистрата, подчинённых Высшему Галактическому Совету.
   А виновных в похищении Анны приказал взять под стражу до вынесения приговора Верховным Судом.
  
   На этот раз Анюта нуждалась в коротком отдыхе: она, после завершения процедуры Приговоров, погрузилась в глубокий очищающе-восстанавливающий сон, в котором находилась три дня.
  
  
   Елена -3.
  
   Малышка сразу же приняла новое имя: ей нравилось быть Анютой. Даже мамино строгое "Анна!" придавало ей значимости в собственных глазах - она стала старше и ответственней.
   Поскольку, решением взрослых, к прежнему имени не возвращались, она больше не вспоминала концлагерные эпизоды, по непонятной причине открывшиеся её детскому подсознанию.
   Родители души не чаяли в своей новоназванной дочери, и она отвечала им своей искренней любовью и бесконечным доверием к ним.
  
   *
   Приехавший в Питер по продвижению бизнеса, Пабло снял двухкомнатные апартаменты на Васильевском, но, по ходу работы, часто бывал на Чёрной Речке, где жила Елена с дочерью. Там-то в одной из обувных мастерских и произошла их первая встреча, приведшая их реально друг к другу.
   Обоих удивляло взаимное чувствование. И понимание. Как самих себя, чего в их "довстречной" жизни они не познали.
   С каждым днём чувства между молодыми людьми крепли. И однажды Пабло остался у Елены. Повседневья обрастали приятными хлопотами по уходу за, теперь уже трёхмесячной, малышкой. Перед глазами Пабло вновь проплывало замечательное время Юлькиного младенчества, повторившееся в Елениной дочери.
   Пабло предложил Елене переехать к нему: всё же квартира больше и ему спокойнее. Так они дружной семьёй прожили четыре месяца.
   А потом появилась Софья... приехавшая в Россию на полтора месяца. Две недели из которых планировала провести с Пабло в Питере.
  
   Под предлогом командировки, Пабло отсутствовал две недели. Иногда он коротко звонил Елене, справляясь о здоровье её и дочери, принося свои извинения за напряжённый рабочий график, не позволяющий ему вырваться в Питер из провинции, или звонить чаще.
   Елена была признательна этим звонкам, потому что, не признаваясь ему в этом, испытывала за Пабло неподдельную тревогу.
   Через две недели Пабло возвратился домой немного пьяный, похудевший, счастливый, с изысканным розовым букетом и фруктами. До его возвращения в Испанию оставалось полтора месяца.
  
   Елена ждала. Для вышедшего из ванной, вымытого и вкусно пахнущего Пабло был накрыт праздничный стол по случаю возвращения. Безусловно, Елена радовалась, но что-то внутри, тревожно сжимаясь, душило отчаянием. Дабы не выказать своей тревоги, означавшей бы подозрения и недоверие любимому человеку, она была вся внимание, предоставив ему возможность поделиться впечатлениями об "ударно отработанных на периферии двух неделях".
  
   Во время ужина раздался телефонный звонок. Павел взял трубку, по громкой связи звучал голос Софьи:
   - Милый, я решила задержаться в Питере ещё на пару недель. Но на этот раз не в гостинице, а у тебя дома. Ты рад?
  
   Павел, не отрывая изумлённого взгляда от, всегда всё понимающей, Елены, что-то промычал в трубку, не в силах членоразделить свою радость, ставшую теперь и Елениным достоянием: она оторопела... Но в считанные секунды овладела собой, решив, что, вероятно, Софья уполномочена Павлом вести себя именно так, как ведёт и, широко улыбаясь, взяла из рук Пабло трубку:
   - Да, он бесконечно рад и ждёт вас за праздничным столом. - А ему, положив трубку, бросила: - Какая примитивность все эти спектакли! Мне довольно было просто сказать, что я лишняя. И тебе не пришлось бы изворачиваться.
  
   После этого она вызвала такси и ушла в детскую собирать дочь.
   Он, пришедший в себя, бросился было за ней:
   - Лена, это не то, о чём ты думаешь!... Софья просто подруга, давняя подруга.
   Елена, держа ребёнка на руках, твёрдо, хотя коварные слёзы пытались вклиниться в голос, сказала:
   - Я очень прошу, запомни: я никогда не была ничьей подругой. Но лишь любимой и любящей женщиной. И у тебя я никогда не просила никаких милостей, как и не попрошу. Забудь обо мне навсегда - я отныне умерла!
  
   Через пятнадцать минут к подъезду дома, из которого вышла Елена с ребёнком на руках, подъехала вызванная машина, привезшая, параллельно, Софью... Та, по хозяйски распахнув дверь рядом с водителем, нажала домофонную кнопку квартиры Пабло и известила, что она уже подъехала; просит спуститься вниз и оплатить ей машину.
   Через пару минут Пабло был у подъезда, чтобы расплатиться с водителем за привезённую Софью, но увозящего Елену с малышкой...
  
   Он звонил ей каждый день, объясняя, что из благородных побуждений позволил Софье остаться на ночь, после чего, на следующее утро та уехала. Но Елена молчала.
   Он просил её вернуться. Но в трубке снова молчали.
   На третий день он попросил разрешения приехать, чтобы всё объяснить. И на этот раз услышал голос:
   - Молодой человек, сожалею, но Елена с дочерью уехали из Ленинграда вчера вечером.
  
   - Куда? - закричал он так, будто именно голос в трубке повинен в Еленином отъезде.
  
   - Не орите на меня! - рявкнули ему в ответ. И уже более спокойно: - Адреса она не оставила.
  
  
   Полтора месяца пролетели для него быстро: только числясь на работе, Пабло упорно разыскивал хоть какие-то следы Елены, по которым можно было бы найти её. Но она канула, как в воду.
  
   Вернувшись домой в Испанию, Пабло ночами просиживал в чатах, в надежде встретить Елену. Она снилась ему почти каждую ночь, похудевшая, с выплаканными глазами, и невероятно желанная.
   Он скучал, хотя понял это не сразу. Но, болотистой трясиной, это чувство день ото дня всё больше затягивало его...
   Вначале Пабло был крайне зол на Елену - подумаешь, провёл время с подругой! Не убыло же его! Да и вернулся он к Елене!
   Но день ото дня всё больше ему представлялось, что Елене было к кому уехать... Так он пытался оправдаться перед собой в совершённом. Да что, собственно, необычного произошло?! У него везде, практически в каждом городе были подруги, которые, за его соответствующее внимание, подарки и великолепный секс, готовы были его обогреть и ублажить. Елена не была похожа на всех: она умела любить...ничего не испрашивая за свою заботу, внимание, доброту. Вначале Пабло думал, что она просто умело играет. Но с каждым днём всё больше приходило осознание того, что она просто иначе жить не умеет, не научилась.
   И, представляя, что сейчас с ней рядом находится мужчина, он разрывался от ревности. Да, Пабло осознавал, как смотрят на Елену мужчины (сам не раз был свидетелем подобных взглядов) - с восхищением, затаив дыхание.
  
   А Елена, возвратившись домой и, проплакав всю ночь, уснула лишь утром: тревожно, тяжело, заранее приготовив дочери смесь и покормив её.
   Она проснулась к десяти утра: голова разламывалась из-за пролитых слёз. Тихо, чтобы не разбудить ребёнка, Елена выглянула в окно: утро было седым и пасмурным; первая метель, гонимая ветром, кружила остатки осенних листьев с деревьев. На душе было так скверно, будто в неё нагадили, как в нужник, забыв при этом воспользоваться водным стоком.
  
   - Вера Ивановна, - обратилась по телефону Елена к своей пятидесятилетней соседке, - Позвольте просить Вас присмотреть за малышкой на пару часов - мне срочно нужно на работу.
  
   . . . . . .
  
   Елена, поставив своё руководство в известность, что оставшееся декретное время проведёт с дочерью у тетки на Кавказе, помчалась на вокзал за билетами. К сожалению, билеты были только на вечер следующего дня.
   Возвратившись домой, от Веры Ивановны узнала она, что звонил Пабло и пытался объясниться по поводу Софьи, сожалел, что остался не понят в своих благородных порывах....
   На следующий день Пабло позвонил снова с просьбой вернуться к нему. Елена молчала. Тогда он спросил:
   - У тебя деньги-то хоть есть?
  
   - Ничего нам от тебя не нужно, как, впрочем, и от других! - воскликнула Елена и, помолчав, добавила:
   - Звонила твоя Виктория. В этот раз она ждёт тебя у могилы Тутанхомона. Полагаю, деньги тебе самому будут, как нельзя более, кстати!
   - Давай съездим вместе, - улыбнулся Пабло в трубку.
   - Я не бываю лишней! И никогда и никому не была, не есть и не буду подружкой! Как и предателем! В отличие от некоторых. - гневом взорвалась Елена и бросила трубку.
  
   . . . . . . .
  
   Поезд мчал их в ночь сквозь пургу, но не на Кавказ, а в тихое белорусское местечко, где Елену с дочерью ждала её школьная подруга, убывающая за рубеж на два года. Елене снова, хоть и грустно, улыбнулась фортуна: в однокомнатной квартире-студии она, на время отсутствия Людмилы, становилась полновластной хозяйкой.
  
  
   Людмила.
  
   1.
  
   Люся была дамой обеспеченной: она всерьёз и давно занималась бизнесом, требовавшим её длительного проживания вне дома.
   Людмила встретила Елену на вокзале как очень близкого, родного человека. Всё же, школьная (настоящая!) дружба в дальнейшем не повторяется. Либо взрослые люди, с течением времени, лишаются своей первозданной искренности: в страхе быть уязвлёнными, коллекционирующие персональность масок по случаю и потребностям. Либо настоящая дружба всегда была просто детским таинством.
  
   Когда малышка была выкупана, накормлена, уложена, подруги, за бокалом сухого красного (Людмила помнила вкусы Елены!) долго разговаривали о жизни. Право слово, да ведь они не виделись, оказывается уже двенадцать лет! Но что есть подобное время для настоящих чувств!
  
   Когда Елена, задумавшись, замолчала, Людмила обошла её, обняла за плечи и тихо проговорила:
   - Ленуська, девочка моя замечательная, неужели ты никогда не повзрослеешь?! Пойми, с волками жить - по волчьи выть! Все мужики - бляди! У них, тупорылых, мозги живут в гениталиях! Им ли, в недалёкости озабоченным, понять твою (извини, но скажу как есть), не испаскудившуюся в этом мире, Богом явленную душу?! - и, загадочно улыбаясь, добавила: - Кстати, я уже заказала нашей девочке люльку и уютную коляску. Обещали после обеда завтра привезти! - она взглянула на часы и улыбнулась: - Уже сегодня!
  
   - Спасибо, сестрёнка, - благодарно обняла Людмилу Елена, и, грустно улыбнувшись, добавила: - Люсь, ты в Бога уверовала?
  
   - Нет, ты только послушай, что я тебе прочту! Это Буковски, а уж он-то всё называет своими именами, потому что не понаслышке, а всё больше изнутри с выводами. - Она открыла файловую папку в компьютере и извлекла из неё какой-то небольшой текст. Елена уже слышала имя Владимира Буковски от Пабло, но не читала его вещей, поэтому с интересом слушала Людмилу:
  
   "Я едва ли мог вспомнить более цивилизованное времяпрепровождение, никто из нас ничего не требовал, однако теплота присутствовала, всё происходило не без чувства: одно дохлое мясо совокуплялось с другим. Я питал отвращение к такому роду оттяга - лос-анжелесско-голливудско-бель-эровско-малибушно-лагуно-бичевский вид секса. Чужие при встрече, чужие при расставании - спортзал, полный тел, безымянно раздрачивающих друг друга. Люди без морали часто почитают себя более свободными, но им, главным образом, недостает способности чувствовать или любить. Поэтому они становятся оттяжниками. Покойники ебут покойников. В их игре нет ни азарта, ни юмора - просто труп впиздячивает трупу. Мораль сдерживает, но она действительно основана на человеческом опыте, растущем сквозь века. Одна мораль скорее держала людей в рабстве на фабриках, в церквях и в верности Государству. В другой просто был смысл. Как сад, полный ядовитых плодов и хороших. Нужно знать, что выбрать и съесть, а что - оставить в покое."
  
   - Я готова уверовать во всё, что принесёт пользу мне и моему делу, - зашептала Людмила над, по-детски розовым, ухом подруги.
  
   - Люсь, - твёрдо сказала Елена, - и ты, и этот ваш Буковски говорите страшные вещи. Оргии, о которых ты прочла, не имеют ничего общего с понятием созидающий. Он описывает скотство, стадность, отчуждённость в толпе, одиночество среди себе подобных: мир не терпит пустот.
   Поэтому в отсутствии эликсира жизни, что есть Любовь, пустоты заполняются зловонностью дерьма!
   Какая им разница, пьянеть от аромата или вони?! Созидать или разрушать?!
   Лишь бы здесь и сейчас уйти от тревожной реальности!
   И пусть в гнус!
   Но только бы экстазировать!
   Только бы подавить усталую затраханность повседневности более мощными, взрывными эмоциями!
   Ведь всё предельно просто: это давно известная техника избавления от боли доминированием другой боли. Проблема лишь в том, что изо дня в день, всё больше и глубже, требуется более мощная доминанта! Иначе назревают физиологические поломки, подобно синдрому отмены у наркоманов. Но, поскольку любое доминирование разрушительно, погружение в него происходит проще и быстрее, чем подозревают увязшие.
   Они, как алкоголики, полны убеждённости, что в любое время могут отказаться от допинга.
   Но НЕ ХОТЯТ! А не хотят, потому что не могут: боятся возвращения былого состояния опустошённости, которое ещё нужно чем-то радужным заполнить.
   А это труд! Усилия! А сил для созидания нет!
   Говоришь, доить толпу силы есть? Так другие это силы, стоимость их иная: толпой просто нужно уметь управлять, используя для этого не свои (!), а силы толпы!
   А в них уже, до боли родное, со знакомой вонючестью, а потому такое успокаивающее, дермецо плещется! Пусть дрянь, зато своя! Но, главное, что они в этой дряни колоссы! Пример для подражания!
   А им без этого самого кумирства ну никак!
   Хоть и дерьмо, но елеем на, годами истерзанное, эго! Ведь без него/эго они ничто - ноль без палочки!
   Поэтому любыми путями и средствами, но к признанию, к собственной значимости не в своём (!) осознании, а одурманенном сознании восторженной толпы! И чем выше восторг плебеев, тем больше елейности дерьма на беспокойство и незаживаемость душевных ран! Вроде как отвлекает!
   А, на поверку, болезнь усугубляется: от гниющего дерьма раны разлагаются всё больше, всё больше оголяя, не защищённые теперь трупными, гниющими тканями, нервные окончания!
   Лекарство? - Помилуй, только алкоголь и наркотики, с вытекающим из них беспределом! Конечно, есть универсальное средство от головной боли - гильотина!
  
   И плевать, что овцы тупые и пьяные! Зато послушные!
   А они при них пастухи!
   И только они, жёсткие профессионалы современного общества, мнящие себя наместниками Бога на земле, способны "разобрать агнцев и козлищ по породам и сортам: на шерсть, на мясо, на молоко, на племя"!... Если память не изменяет, это Михаил Веллер, "Всё о жизни". Хотела бы я послушать этого философа в реальности.... Очень уж интересно мыслит.
  
   Пауза тяжёлым предгрозовым облаком зависла над подругами... Елена продолжила:
  
   - Но, если разобраться, наверное, каждый из описанной клоаки мечтает или мечтал быть любимым и значимым в глазах единственного, по-настоящему любимого человека, ради которого он способен был бы отказаться от беспредела.
  
   - Дура! - раздражение и злость зашипевшими каплями выплеснулись из Людмилы, - далеко на своей морали уедешь?! Она тебе дочь на ноги поставит? Образование ей даст и обеспечит потребности? Да что бы ты делала сейчас, не запасись я для малышки вещами?!
  
   - Довольно! - резко оборвала нападение Елена. - Извини, я совершила опрометчивый поступок, обратившись к тебе за помощью. Я отказываюсь от своей просьбы. Сегодня же я освобожу тебя от нашего присутствия! - и добавила: - Уже бы освободила, если бы не ребёнок!
  
   Елена взглянула на часы: было полтретьего утра. Она полистала телефонный справочник, нашла круглосуточную железнодорожную справочную службу и позвонила:
  
   - Доброе утро! - к Елениному удивлению, ей ответили почти сразу же. - Меня интересует, чем и когда я могу выехать сегодня в Минводы? - оператор на другом конце провода стучала по компьютерным клавишам в поисках информации.
   В ожидании ответа, Елена посмотрела в сторону спящей дочери: разметав во сне ручки и ножки, малышка блаженно улыбалась. Елена улыбнулась дочери.
  
   В трубке раздались короткие сигналы: перед аппаратом стояла Людмила, нажав пальцем на рычаг:
   - Никуда я тебя не отпущу, тем более сейчас, с малышкой! Ты не поссоришься со мной, как в прошлый раз. Да, я боюсь тебя потерять навсегда... Поэтому поступим так: я улетаю через три дня. Это время потребует от меня огромной занятости вне дома. Не дури, оставайся - всё в твоём полном распоряжении. К двенадцати привезут кроватку, коляску и прочие мелочи. Доставка и всё остальное уже оплачены. Тебе остаётся только принять и расписаться. - И продолжила, как ни в чём не бывало:
  
   - Да, Ленусь, готовить ничего не нужно, лучше отоспись. Вечером нас приглашают на фуршет, так что подбери себе что-то достойное!
   Запомни, я хочу тобой гордиться! - и добавила: - О малышке не беспокойся, она останется с няней. Думаю, няня нам не помешает. Остаётся только верить, что она тебе понравится, и ты захочешь ей доверить нашу девочку!
  
   Елена захлопала своими большими пушистыми ресницами:
   - Ты ведь знаешь, что я готова делить с тобой последний сухарь, но не постель! Как я с тобой буду рассчитываться?
  
   - Ленка, - застонала Людмила, - ты жестокая: ты прекрасно знаешь, что люблю тебя одну всю жизнь, что для тебя готова в ногах валяться и ноги мыть....С кем бы и где я не была, все мысли только с тобой, дура ты стоеросовая!
   Ты думаешь, кто от твоего имени делает рассылки с предложениями о работе?
   Кто пишет тебе письма с просьбой помочь по здоровью и бизнесу?
  
   Елена изумлённо открыла глаза:
   - Неужели ты?...
  
   - Скажи честно, тебе кто-нибудь чаще меня говорил, что ты самая замечательная, что ты самая умная, благородная и любимая?!
   Кто-то пытался постичь твои бесконечно манящие глаза, в которых утонуть было бы моим последним желанием?!
   Ты же ненормальная, девочка моя драгоценная! Ты готова скитаться, убегая от несправедливости и душевной чёрствости, человеческой жадности и корыстности, вместо того, чтобы пинком по сладострастию мерзких морд вернуть их на места, которых они поистине заслуживают!
   А ты возишься с теми, кто играет с тобой, прикидываясь несчастными, всеми покинутыми, обиженными, располагая тебя к себе с тем, чтобы потом вить свои, так необходимые им для восполнения их сил, верёвки из твоей безотказности, мягкости и великодушия!
  
   - Мы действительно с тобой давно не виделись, - снова грустно улыбнулась Елена. - Я давно учусь отказывать людям, если понимаю, что их задача добиться моего доверия с целью манипулирования моей тонкоплановой помощью.
   Хотя, честно признаюсь, это не всегда получается...
   Но Бог свидетель - я стараюсь! - в её глазах вспыхнул такой изумительный бирюзовый свет, что, не удержавшись, Людмила покрыла её лицо поцелуями.
  
   - Люська! - возмущённо оттолкнулась Елена, - ты мою натуру знаешь: не хочешь схлопотать, не лезь лучше!
  
   - Знаю, моя хорошая, знаю твой взрывной характер... Хотя, о чём это я? - и, тихо рассмеявшись, мягко массируя Еленины плечи, продолжила:
   - Господи, откуда ты такая взялась: сумасшедшая и невинная, слабая и сильная, мудрая, но наивная?! Я, с тех пор как мы воинственно расстались, искала тебя во всех мужчинах, которые были у меня.
   И никто не смог заменить тебя, дурочка моя замечательная...
   А ты, по-прежнему, не подпускаешь меня к себе так близко, как я в том нуждаюсь... В конце концов я заслуживаю твоей любви! - озорно расхохоталась Людмила: - А сухарь твой мне не по зубам! Вишь, вставные все - "голливудская улыбка" называется! - сгримасничала Людмила, открывая все свои белоснежные зубы.
  
   Елена поддержала её одними глазами:
   - Разве я не люблю тебя?! Не бери грех на душу, Люсь, не криви душой! А зубы классные, - рассмеялась она вослед подруге: - Не то, что мои - натуральные! - обе прыснули от смеха, зажав ладошками рты, чтобы не разбудить кроху, и тихо выскользнув на кухню.
  
   - Ты права, единственная моя, но только ты, пусть даже в мыслях, пусть между нами огромное расстояние, способна придать мне те силы, которыми я живу! Которые позволяют мне быть вперёдсмотрящей, целеустремлённой! Которые позволяют мне добиваться поставленных целей! Ты... - задумалась Людмила, а потом произнесла, - моя курица, несущая золотые яйца.
  
   - Совсем смутила, - залилась краской Елена, - хотя не ты первая мне про курицу с яйцами...
   - Надеюсь, это была не женщина? - грозно нахмурив брови, рассыпалась смехом Людмила.
  
   - Ты же знаешь, что из женщин так близко я допускаю только тебя, - поддержала смехом её Елена. - Но, - став серьёзной, добавила, - меня шокирует тот факт, что не только мужчины, но и женщины стремятся к более плотному общению со мной, рано или поздно пытаясь предъявить мне (на меня же!) свои права!
   И, не скрываясь, говорят мне о чувстве ревности, если моё внимание делится между ними и кем-то другим.
  
   - Правильно сказал тебе в своё время Пабло, что тебе ещё предстоит родиться, что ты всего лишь зародыш... - и, разбавляя красное вино водой в бокале Елены, продолжила:
   - Что же ты решила, милая моя? Мне показалось, что ты любишь этого парня... Кстати, до какой поры я буду на тебя переводить чудесное вино?! Когда ты начнёшь пить его неразбавленным? - она наполнила свой бокал тёмно-красной жидкостью, искрящейся в пламени свечей, стоящих на столе между ними.
  
   - Ты же прекрасно знаешь, чтобы опьянеть, мне не нужен алкоголь.
  
   - Верно-верно, ты всю жизнь в облаках... Права была твоя мама, порываясь тебя спустить с небес на землю.
   Знаешь, а я часто вспоминаю её с благодарностью за тебя... И твоего отца, к которому было не подступиться...Он и любил-то, наверное, только вас с братом, да ещё внуков... Суров был мужик! Подрастёт наша девочка, я расскажу ей про деда! - и, заметив на лице Елены лёгкую улыбку, подтвердила: - Конечно наша! Ты в этом сомневаешься?!
  
   Людмила задумалась, а потом выдохнула:
   - Ты думаешь, я не понимала, что твои родители не любили меня? Ого-го, Ленуська! Они боялись, что я испорчу тебя...
   Помнишь, как они не хотели моего появления в вашем доме... Как пытались не пускать тебя на встречи со мной...
   Ты полагаешь, я стала бы терпеть подобное отношение, если бы не любила тебя?... А ведь мы росли вместе с рождения!
  
   Елена вздохнула:
   - Ты прекрасно знаешь, что я защищала тебя перед родителями и поступала, как считала правильным.
   Увы, я не склонна навязывать людям свою точку зрения, а своим видением поделиться нельзя.
  
   - Забыто, родная, хотя иногда болью колется. Давай за нас с тобой, красивых, замечательных и счастливых!
  
   Тонкий звон хрусталя камертоном растёкся по кухне. Подруги пригубили свои бокалы, наслаждаясь радугой винного букета.
  
   - Это мой Жерар привёз из Тулона. Помнишь, я рассказывала что уже лет десять синхронно перевожу одному бизнесмену из Франции. Он кудряво платит мне: за пару месяцев летнего Ялтинского перевода я могу безбедно жить целый год! Но сама понимаешь, старушка, какому Козерогу усидится на месте, если мир так прекрасен, и ещё столько в нём нами невиданного?!
   Это пусть дураки думают, что мы с тобой ханжи: надо же озверинцев удерживать на расстоянии, чтобы глупой болтовнёй не отвлекали от серьёзного общения! Им ли, озабоченным, понять наши с тобой потребности! - она расхохоталась, вспомнив, как Елена, наученная братом элементам пиротехники, сотворила новогодние бомбочки, хулиганско ими взорванные под окнами учительского дома...
   Тогда на улицу выскочила разъярённая Людмила Григорьевна, старший завуч школы. Увидев мирно беседующих девчонок, она спросила, не видели ли они каких мальчишек? На что Елена - сама невинность, произнесла:
  
   - Нет, Людмила Григорьевна, мы только вышли. Сожалеем.
  
   Елена быстро, но тихо встала со стула, не одевая тапочек, стрелой вылетела в комнату. Только теперь Людмила услышала, будто пищит котёнок. Она последовала за Еленой в комнату, где, в сдвинутых между собой креслах, устроили Ясинке постель.
  
   - Зажечь светильник? - спросила Людмила.
   - Не нужно, - успокоила её Елена, - света, падающего из кухни, вполне достаточно. - Она переодела малышке подгузник и напоила водой из бутылочки, приготовленной заранее.
  
   - Я никогда не сомневалась, что ты будешь прекрасной матерью: в тебе непочатый край любви! Не знала бы тебя сама, ни за что не поверила бы в сказки о тебе подобных! Если ты устала, можешь лечь спать, а я ещё поработаю.
  
   Елена удивлённо взглянула на Людмилу: - Как, если не секрет?
  
   - Учусь у одного фрайера искусству написания сайтов. Если хочешь, он и тебя научит. Толковый мужик, правда, иногда занудствует: на голых бабах его заклинило. А так ничего, о жизни с ним интересно погутарить, стихоплёт, хотя весьма и весьма недурён! Помнишь, как ты в школе сочинения кропала, что тобой норовили, как диковинкой, литературные олимпиады заткнуть?! Раиса Евсеевна тогда тебя не иначе, как Анной Снегиной величала! - расхохоталась Людмила. - Утри этому выскочке нос!
  
   - Ты о чём, - смутилась на слова подруги Елена. - Когда это было! Давно всё забыто и пылью запорошено!
   Если ты и впрямь хочешь дать возможность мне поучиться у этого парня нужному делу, не подставляй меня, Люська! Иначе ни разу в инет не выйду!
  
   - Окей, будь по-твоему! Но я тебя с ним всё же познакомлю! - она открыла аську, оповестив всех зелёным цветком, что "здесь и доступна для общения".
  
   - Знаешь, - вдруг предложила Людмила, - давай соединим в сеть ноутбук и войдём из двух окон, будто бы мы не знакомы и живём в разных городах.
  
   - Давай, у меня местом жительства действительно значится Россия, - согласилась Елена. Людмила немного поколдовала над компьютерами, пока Елена принимала душ: глаза закрывались сами, и она хотела освежиться.
  
   - Не закрывай дверь, - буркнула Людмила Елене, - спину потру.
   - У меня щётка с длинной ручкой, я сама, - заметила Елена.
   - И не закроешься, - захихикала Людмила, - у меня там задвижки нет!
   - Люська, я тебя сегодня точно поколочу, как в последний раз! - сурово заметила Елена.
   - Не боись, я без выпендрёжу! - пообещала та. - Шёлковый китайский комплектик, как ты любишь, в ванной. И розовое большое полотенце с шёлковыми розами - твоё. Только сорочку пока не надевай: в доме тепло, можешь спать нагишом. Обещаю спать с тобой раздельно! Если захочешь, можешь не одевать и халатик. Честно говоря, давно уже тебя не видела, хотя в джинсах и блузе ты всё такая же грациозная!
  
   2.
  
   - Слышь, мужики, - кинула в чат реплику Людмила, - у меня сегодня праздник: сестра нашлась, с которой двенадцать лет не общались! Принимаю поздравления! - и громко расхохоталась.
  
   - Тише! - зашикала на неё Елена, - ребёнка разбудишь! Она, маленькая, устала от дорог и моих переживаний. Дай солнышку выспаться!
   - J'ai bien desole*, - извинилась Людмила, но, поймав вопросительный взгляд Елены, перевела: - Я сожалею.
   Елена с восхищением смотрела на подругу.
  
   - Это что! - взмахнула та рукой, - вот парни здесь полиглоты! Да сама увидишь! Кофейку или повторим красненькое?
   - На твоё усмотрение, - сказала Елена, просматривая сообщения в yahoo.
  
   Пока Людмила колдовала на кухне, она проверила малышку - на лбу выступили капельки пота, значит, под байковым одеяльцем ей было жарко, хотя Елена одела на малышку одну тонкую фланелевую распашонку, оставив ножки голенькими.
  
   - Люсь, - обратилась она к подруге, - малышке жарко, если у тебя есть...
   - У меня всё есть, - ласково улыбнулась Людмила, - новые вещи для тебя и девочки вон в том стенном гардеробе, - и добавила: - Это ваш шкаф!
  
   Елена подошла к указанному шкафу, раздвинула, бесшумно передвигающиеся, дверки и над её головой зажглась подсветка: шкаф был полон детского постельного, нательного белья и одежды на все случаи жизни на два года вперёд! На плечики с любовью была повешена одежда для неё, Елены, на полках также лежало бельё для неё.
  
   - Ты с ума сошла, сестрёнка! - выдохнула Елена.
   - Девочка моя, давай просмотр оставим до завтра, сегодня всё равно ничего не увидим. Бери марселевое одеяло для крохи и пошли в инет!
  
   Елена укрыла малышку тонким одеяльцем, освободив ручки и ножки, чтобы ребёнку не было жарко.
  
   Елена села за стационар, Людмила управлялась с ноутбуком.
   Пока Елена проверяла свою почту, она уже болтала с четырьмя парнями, заочно представив им свою сестру умницей и красавицей, предупредив, чтобы пошлость и некорректные опусы были опущены. Иначе дело они будут иметь с ней, Людмилой, умной и резкой, которой едва ли стоит пытаться класть пальцы в рот!
   Возражений не последовало.
  
   - Скинь её фотку, лучше без балласта, - оскалился "фрайер".
   - Балластные все, родимый! Потешить тя нечем! - парировала Людмила.
   - Мил, ты сегодня жёстко играешь, - заметил "фрайер", - кусаться тебе идёт в меру. Итак, где твоя ангажируемая?
  
   Людмила сбросила ему, вновь и сейчас полученное, icq Елены, где та предстала шестнадцатилетней выпускницей средней школы.
  
   - Вау! Так ты сестрёнку лицезрела только в пелёнках, что ли?! - воскликнул он.
   - Выходит, так! - сдержанно улыбнулась Людмила.
   - И о чём с твоей пигалицей беседовать? - не унимался "фрайер".
   - Да ты не суетись, соколик, она по зёрнышку картинку-то и сложит! - рассмеялась Людмила.
   - Неужто курица?!
   - Она самая!
   - Как насчёт яишенки? - не унимался ушлый парень на другом конце монитора.
   - Несварения не боишься? - в тон ему ответила Людмила.
  
   *J'ai bien desole [je b'en dezole] фр. - Я сожалею.
  
  
   3.
  
   - Нарисуйся, красна девица! - постучался к Елене первый визитёр.
   - Краски закончились, добрый молодец! Пиши адрес, по которому ждать буду! - ответила Елена.
   - Ты уверена, что я добрый? - последовал вопрос.
   - Ты волк в овечьей шкуре? - Глазки выдают! - вновь Елена.
   - Так ты же глаз моих не видела! - воскликнул парень.
   - Не по гребёнке нашёл! Ищи дальше! - закрыла она окно и отпила разбавленное вино из бокала.
  
   - Эй, Алёнушка, откликнись! - рвался к ней вопрошающий.
   - Неужто Иванушка?! Какими судьбами: на коне иль под конём? На щите иль со щитом?
   - Ты где живёшь, красавица? Чем занимаешься? - задумался собеседник.
   - Живу на хуторе деда Погоняйло, что под станицей Самопальная. Коровам хвосты кручу, да дятлом по дубу стучу: авось мой скарабеюшка лепёшкой, аки золотым руном, отметится! - и добавила:
   - Извини, но тятя инет требует: рандеву у него по плану. Прощай!
   - Возвращайся, Алёнушка... - послал он вдогонку сообщение.
  
   Елена закрыла аську, вынося на кухню допитый бокал, сказала Людмиле:
   - Сил нет, извини, я спать!
   - Баиньки! - ответила та.
  
  
   Продолжение...
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"