Вот такую странную историю рассказали мне в поезде вчера в ночь. Я старался быть максимально приближенным к событиям, услышанным мной. Мне небезынтересны ваши мнения. И, независимо от моей собственной оценки Её, я предлагаю каждому оценить ситуацию, честно пропустив через себя. Четыре года внутренней борьбы подчёркнуты желанием исчезнуть... Жизнь с нового листа... Глупость? Слабость? Безволие?
Итак. Между небом и землёй.
Она жила среди всех: общалась; улыбалась, разговаривала, поддерживала, помогала, насколько могла, делилась последним, играла с ребятишками.
Но иногда Она исчезала на день-два-три.
Они искали Её, обеспокоенные Её исчезновением. А после признавались, что им без Неё грустно, неуютно, неспокойно.
Их маленькие дети, с Её первого взгляда, перебирались к Ней на руки, впоследствии не желая заменить Её руки материнскими. И Она, истосковавшись сердцем и душой по своим птенцам, разделённым с Нею огромным расстоянием, обволакивала этих малышей своею любовью и нежностью. А родители удивлялись, что недоверчивые даже к постоянным визитёрам, малыши блаженно таяли на Её руках. Она не сюсюкала с ними. Не завлекала их. Она искрилась светом и любовью, к которым особенно восприимчивы дети.
Обеспокоенная Её исчезновением, наиболее смелая из всех, Зина решила постучать к Ней в комнату.
Особого материального уюта Зина не заметила. Но не удивилась - обустраивать временное жилище, не зная на какое время ты здесь застрял, никому не хотелось. Безусловно, самым необходимым Она обзавелась, чтобы не беспокоить людей по пустякам.
После сладкого чая и к нему, Зина осмелилась спросить: - Ты исчезла, чтобы мы не видели твоих слёз?
Она понимала, что заплаканные глаза нет смысла прятать за тёмными очками в сумеречном освещении комнаты. И просто ответила: - Да.
Они разговаривали долго, приоткрывшись друг перед другом - уставшие, лишённые дома и близких. Хотя Зина приехала сюда с одиннадцатилетней дочерью. Здесь всех объединяло одно - обездвиженность паутиной неопределённости момента.
Зина, оказавшись у Неё в комнате, сказала, что давно не испытывала такого умиротворения. С тех пор гостевые визиты стали взаимными.
Зина любила заходить к Ней, потому что, как нигде в другом месте, могла, расслабившись здесь, уснуть. Тем более, что эта комната стала временным убежищем ей и дочери от чиновников депортлагеря, пока, постановлением суда, они не были оставлены в покое.
Когда Она что-то читала или рассказывала Зине своим, всегда негромким, голосом, та, подобно маленькой девочке, положив руку под щёку, сладко засыпала на Её кровати. Она лишь ласково улыбалась, укрыв спящую пледом, продолжая тихо работать.
Она любила гулять по этому маленькому, удивительно чистому и уютному городу. Предпочитала это делать в одиночестве, подчас останавливаясь в созерцании диковинных растений или, излучающих тепло, красивых домов. Всегда замечая периферическим зрением и ещё непонятно как, происходящие вокруг Неё эмоционально-чувственные возмущения. А спроси Её, во что был одет тот или иной человек, воспринятый Ею эмоционально, Она, беспомощно улыбаясь, пожимала плечами.
Чем теплее становились отношения между Нею и Зиной, тем чаще они гуляли вместе. Они были одного Восточного Года с разницей в двенадцать лет, которую внешне определить было невозможно тем, кто не знал. Не случайно муж их общей подруги часто, улыбаясь, шутил, что Она - самая молодая из них. Прежде всего, своим бесконечным энтузиазмом и оптимистичностью.
Зина, подобно подсолнуху, на всё, что привлекало её внимание, оборачивалась следом, на что Она, мягко улыбаясь, приучала её к мысли, что видеть нужно всё и сразу перед собой, не оборачиваясь вослед ушедшему поезду.
- Не растрачивай, девочка, силы во вчера! Иначе проморгаешь сегодня! - по-сестрински наставляла Она её.
Девчонки незлобно шутили, оценивая посторонние взгляды, брошенные на Неё, что без Неё они не удостаиваются подобного внимания. На что Она, слегка улыбаясь, махала рукой.
А они, при всяком очередном знаке внимания, пытались Ей об этом докладывать.
Но это не имело на Неё действа, ибо Она и сама видела и примечала всё: что узнаваема и наблюдаема.
А Ей издали в письмах сыпались тирады о Её жизненной бесполезности.
И Она, раздираемая внутренними противоречиями, решилась определиться в них: послать ли далеко и надолго того, кто из строки в строку уничижает Её, и дополнительно самоутвердиться. Или сдаться.
Пока подобные мысли велись на уровне внутреннего диалога, Её подруги решили познакомить Её с вновь прибывшим, уже определившемся в статусе, русскоговорящим парнем. Она наотрез запретила им подобное пособничество!
Но он увидел Её сразу, как только увидел. Она, считывающая информацию, не могла не заметить его интереса к себе, но не придала этому значения. Три месяца парень ходил вокруг, пытаясь любым способом прикоснуться к Ней общением. Но Ей было безразлично.
Зная её увлечение восточными духовными практиками, подруги выяснили, что чем-то подобным увлечён и парень.
Она уже не помнила, при каких обстоятельствах и как состоялся их первый разговор. Но потом он попросил о помощи. Она не помнит также, о какой именно, но, взглянув ему в глаза, прочла мольбу.
Так они начали общаться. Выяснилось, что у него, как и у Неё, долгое время не было не только близкого человека, но и партнёра по сексу. И здесь Её внутреннее противоречие предложило Ей выход - самоутвердиться. Она понимала, что никого не предаёт, живя своей жизнью. Ибо невозможно предать предавшего тебя!
И Она позволила себя поцеловать. Впервые за долгое время Она полностью разделась перед мужчиной. Сама. Неторопливо. Безо всякого стеснения. Испытав чувство удовлетворения, ощутив на себе его восхищённый взгляд. Она, улавливая его возбуждённое дыхание, оставалась при этом наблюдателем. С холодным рассудком. В трезвой памяти. Но не холодной и расчётливой женщиной.
Она позволила коснуться себя везде, погладить, обнять, войти. Но, соприкоснувшись с чувственностью его тела, взяла инициативу в свои руки, предложив ему лечь на спину.
Ей было важно понять, не разучилась ли Она чувствовать чужое тело?
Мягко скользя подушечками пальцев, изредка слегка впиваясь ногтями в податливую кожу, Она прошлась по темени, через затылок спустившись к шее. Сев на него верхом, Она обвила его голову руками, погрузившись в, прежде очень знакомую, короткость его волос, поцеловала брови, закрытые глаза и, перейдя на шею, покрыла её лёгкими, подобно касаниям крыльев бабочек, поцелуями. Спустившись по груди вниз, Она мягко погладила языком ореол, облизала его вместе с соском, впившись в него губами, после чего увеличенный и твёрдый сосок несколько раз осторожно хлестнула языком. Что повторила со второй грудью. Он тихо стонал под Ней, вздрагивая всем телом.
Медленно опускаясь по грудной клетке к животу, торя языком влажно-сладкую дорожку, Она спускалась бёдрами ниже, пока не коснулась взгорья возбуждённой плоти, поманив её своей влажностью, а затем зажав между бёдрами.
Окольцевав языком пупок, Она устремилась ниже, раздвигая для языка руками тонкий проход в пушистых зарослях, подводя его к основанию ствола. Она склонилась над ним, сканируя запах. После чего легко поднялась языком по стволу, одной лишь Ей известным способом определяя места особого своего внимания для дополнительного воздействия на них. Она чувствовала топографию слепков на стволе, даже не осознавая этого!
Какие-то слепки были Ею просто вылизаны, какие-то активировались надавливанием языка, какие-то отхлёстывались Ею. Парень, содрогаясь, стонал под Ней.
Поднявшись через уздечку к короне, Она повторила всё сначала: сканирование, массаж и т.д., бережно, но сильно при этом массируя его энергетическое сердце. Тихий стон, сменившийся всхлипом дыхания, вырвался криком...
Не выпуская изо рта ствола, Она мягко поглаживала его языком, поддерживая, но не ускоряя эякуляцию, произошедшую на высоте его крика спустя несколько секунд...
Прошёл месяц. Он звонил по телефону несколько раз на дню. Встречались они реже: прогулка ли, совместный обед ли, ужин. А частоту близости контролировала Она, продолжая наблюдать за своими чувствованиями.
И наступил момент, когда Она поняла, что не лишилась своего прежнего умения чувствовать чужое тело при контакте с ним, как и души, находясь от них на огромном расстоянии.
Эксперимент для Неё был исчерпан.
В поисках путей отступления, Она стала внимательнее и чутче к его словам и отношению. Однажды он сказал, что хотел бы иметь подругу, которой у него давно не было. Даже понимая, что свою настоящую любовь пережил в далёкой юности.
На что Она, улыбнувшись, сказала:
- Если я почувствую, что стала для тебя подругой, я сразу уйду! Я была всегда только любимой и любящей. На иное я не согласна.
Видимо, он не придал Её словам значения, потому что после повторённых подобных высказываний, Она ушла.
Он выдержал неделю в молчании. А потом постучал с новым компьютерным диском в руках.
- Ты меня бросила? - тихо спросил он.
- Я сохраняю между нами товарищеские отношения, если ты хочешь этого. Других отношений я не хочу! Ты можешь рассчитывать на мою помощь, если я в силах буду тебе её предоставить.
- Я понимаю, что чем-то обидел тебя. Я всю неделю думал об этом. Я хочу поговорить.
- Хорошо, - ответила Она. - Я слушаю!
- Я приглашаю тебя на ужин. Это будет самая подходящая атмосфера для разговора. Через полчаса я жду тебя.
Она согласно кивнула и, заперев за ним дверь, села к компьютеру, заведя будильник на телефоне на тридцать минут.
Ужин с красным вином был великолепен. Пару лет назад парень восемь месяцев служил при кришнаитском храме в Париже, совершенствуясь в ведическом кулинарном искусстве.
После ужина, поблагодарив гостеприимного хозяина, Она предложила продолжить разговор, начатый в Её комнате.
- Поверь, я не хотел тебя ничем обидеть. Если же я всё-таки это сделал, прости меня за неумышленность.
Они говорили долго. Она, по его просьбе, рассказала о своём видении его, его достоинствах и недостатках. Прокомментировала некоторые его жизненные ситуации и подсказала максимально безболезненные выходы из них для него.
- Я прежде не задумывался над тем, что услышал. Да, я эгоист. Но я боюсь и не хочу тебя потерять... И это чистая правда. А говоря о подругах, я вовсе не подразумевал тебя в том качестве, в каком понимаешь это ты. Но ты нужна мне вся: умеющая слушать, молчаливая, игривая, нежная, чувственная, поддерживающая, как умеешь только ты, слабая и сильная. Я должен признаться, что из множества моих прежних подруг, никто и никогда не делал мне подобного массажа. Я удивлён и восхищён твоим умением чувствовать тело. При твоих прикосновениях я горю внутри. И экстаз испытываю больше в области солнечного сплетения и сердца, чем в гениталиях - он бродит по мне! Я раньше ничего подобного не ощущал! И ещё - без тебя меня покинула удача...
- Я понимаю, о чём ты говоришь, - глядя ему в глаза, мягко сказала Она. - Но понимаю также и то, что, если между нами и дальше продолжаться интимные отношения, расстаться со мной будет не просто сложно, но больно. - И, помолчав, добавила: - Я ведь говорила, что люблю другого человека. И неважно, поставила ли я крест на той любви, - я не хочу никого напрасно обнадёживать.
- Браво! - воскликнул он. - Я завидую ему и хотел бы оказаться на его месте... Но не предать тебя... Знаешь, я считаю самым большим пороком человеческую жадность. А ты её лишена!
- Не надейся меня смутить дифирамбами! - заметила Она, выслушав его: - Просто я есть то, что я есть! И не хочу лгать тебе. После становления своего статуса, я уеду из этого города. Куда ветер унесёт. А после получения гражданства - из страны. Так что, не привыкай ко мне! Тебе же лучше будет!
Три дня они не виделись. К вечеру он позвонил, приглашая погулять. Вечер был действительно чудесный - тихий, тёплый, молочный. Такие бывают только к концу лета, когда природа осознаёт, что теперь лишь редкими мгновениями может понежить землю и людей. За этими короткими солнечными днями грядут недели нескончаемых дождей. Промозглой сырости в домах и, следующего за ней, пронизывающего насквозь, холода.
Ведь только после утрат переосмысливается вся прелесть утраченного! И, разворачивая воспоминания, как сырую постель, мечтается о солнечных днях, надежда ощутить которые просто не способна иссякнуть!
Такие слова услышала Она - они струились, будто из ниоткуда, бальзамом целя душу, больно исхлёстанную плетью предательства. Но боль и горькие разочарования способны не обострять, а лишь притуплять чувствование информации, приходящей извне. И в этом, здесь и сейчас, Она не была исключением из правила.
Он говорил, что теперь боится обидеть Её. О том, какая Она хорошая. И о том, что он плохой, видимо, любовник.
На эти слова, взглянув на него, Она сказала:
- Наверное, уже актуально на эту тему. Ты не мог не заметить, что я не искала удовольствий себе. Я всё делала для того, чтобы повысить твою мужскую самооценку, оценив твоё смущение.
- Да, я понял это и благодарен тебе бесконечно за понимание и поддержку!
Она продолжила:
- Мне важно было удостовериться, что я не лишилась своего чувствования. А лучше и больше я сделала бы только для любимого! Ты заметил, что я ни разу не отдалась тебе? Не по твоей неспособности! А по моему нежеланию! И неважны его причины здесь и сейчас! Просто я должна была для себя (!) решить спор во мне самой!
И снова Она исчезла. К концу второго дня он ворвался к ней в озорном настроении. Но Она, мягко улыбаясь, расслабила его горячим ромашковым чаем с мёдом.
Перекинувшись парой ничего не значащих фраз, он сказал:
- Я думал, ты на мне поставила точку!
- А разве я открывала тетрадь? - с удивлением в голосе тихо спросила Она, подняв на него глаза и глядя насквозь...
И, спустя паузу, добавила: - Для всех, кроме детей, я умерла. Хочу и для тебя. Я не в праве никому ничего обещать, пока не обрету себя вновь. Надеюсь, ты поймёшь. - Сказала Она и исчезла. В никуда.