Нет, тогда, десять лет назад он ее не любил. Так, выделял из девчонок, что были в их компании, провожал иногда до дома. С ней было о чем поговорить, и главное, в ней отсутствовало то, что привлекало и одновременно отталкивало его в других девушках - призыв к непонятной ему игре взаимных взглядов, недомолвок, смешков. Она была открыта и не таила в себе той женской силы скрытого влечения, которой так забавлялись ее подруги. Да, она ему нравилась. Но любить? Вот если так спросить по честному - нет он ее не любил. Вообще - то в компании все считали, что Уля его девчонка. А они даже и не целовались никогда. На переменах, - она училась в параллельном классе, - они встречались в школьном коридоре - болтали. Она везде ходила со своей подругой - Настей Лещук, высокой, смешливой девушкой. Настя в этот последний год остригла свою длинющую косу, и теперь все время встряхивала челкой, закидывая голову назад и обнажая красивую шею. Почему-то ему было стыдно смотреть на эту шею, и он отводил глаза. Настя чувствовала его смущение и смеялась. Она считалась первой красавицей выпускных классов и давно уже привыкла к этой роли. А Уля рассказывала своим негромким голосом, что они сейчас проходили на уроке, или что на алгебре была контрольная, и какие задачи были в перовом варианте - у нее был первый. Так, абсолютно никакой разговор. Иногда, во время большой перемены, после столовой, они ходили компанией курить за школу. Уля курила быстрыми движениями, чуть наклонив на бок голову и искоса поглядывая на сигарету. Потом, через несколько лет, вспоминая то время, он понял, что эта манера курить, так нравилась ему.

Они закончили школу. Был выпускной бал. Шампанское на столах - бутылка на четверых. И водка из под полы. Но никто не напился. Все были в том состоянии предвосхищения будущего, что пьянели от сознания свободы и желания счастья для себя и всех-всех-всех на земле и это опьянение чувствами трезвило. Они встречали рассвет, шли по дороге вдоль поля. Все три класса вместе: ашки, бэшки и вэшки. Девчонки сняли непривычные еще туфли на каблуках и несли их в руках. Было немного прохладно, и он накинул на Улины плечи свой пиджак, но, совсем скоро после восхода, солнце осушило траву и стало припекать. Проезжающие мимо машины гудели им весело и протяжно. Мальчишки свистели в ответ. И все смеялись. Все были немного сумасшедшие: начинали петь, и бросали не окончив, и смеялись, смеялись, смеялись. Настя ушла с дороги и брела по полю, срывая травинки и спрашивая так никого - в воздух: "Петух или курица?" А потом сама себе отвечала: "Петух.... Или курица", - и собирала травинку снизу вверх. Паша Тимофеев, - Улин одноклассник, - схватил Настю за руку и понесся с ней по дороге впереди всех. Настя бежала за ним, спотыкаясь и сквозь смех, заикаясь, повторяла: "Я больше не могу... Я больше не могу...". А Паша тянул ее за руку и не отпускал. "Формула один", - кричал он, и ревел как гоночный автомобиль.

А потом Уля поступила в медицинский и взяла себе комнату в общежитии, хотя от Москвы до их городка было всего двадцать минут езды на автобусе от последней станции метро. Он в это лето провалил экзамены в МАИ и уехал до осени к деду.

Осень он встретил в одиночестве. Многие из их компании разъехались, а у тех, кто остался, как - то вдруг сразу появилась своя жизнь. Не общая. Улю он больше не видел.

И жизнь его, та о которой они мечтали и которую называли взрослой, не оставляла ему надежд - полететь в космос, открыть новый живой организм или придумать лекарство от рака. Но было еще право на счастье - обыкновенного, человечьего. И пока не реализованного.

На следующий год он все же поступил в МАИ и, решив, что надо начинать самостоятельную жизнь, взял комнату в общаге.

А потом влюбился.

Таня, Танюша, маленькая, нежная девочка. Такая тоненькая. Такая хрупкая. Он упал в эту нежность, провалился, забыв обо всем и транжиря свое право на счастье. В конце первого курса они поженились. А летом уехали в студенческий лагерь в Алушту. Там между морем, горами, солнцем и звездами он почувствовал счастье так остро, что скажи ему "умри сейчас" и он бы согласился - больше в жизни ничего не надо. И он знал, что больше ничего подобного и не будет.

В Москву они вернулись перед самой учебой. Были милые хлопоты переселения, - им, как женатым, дали отдельную комнату, - устройства их маленького быта. Таня училась на курс старше и смешно поэтому важничала. Она примерно хранила все свои конспекты и типовики за прошлый год, и, конечно, это все ему очень бы пригодилось. Но оказалось совершенно бесполезным.

Там, на море, они были по настоящему, беззаботно счастливы. Кормили их в студенческой столовке дома отдыха, а море и красоты были абсолютно бесплатны. Здесь, в городе, было все по другому. В середине семестра он объявил ей о том, что пока, временно, учебу бросает. Вернее берет академ по семейным обстоятельствам. Таня удивилась - какие еще семейные обстоятельства? Но он настоял, что как муж (он выделил это слово - Муж), обязан теперь заботиться о своей семье - кормить, поить и одевать. Он все продумал - сообщил он жене, - год работает в полную силу, а потом начинает учиться, и работает уже время от времени.

По знакомству он попал продавцом на вещевой рынок.

Через год к учебе он не вернулся, обещав Тане и самому себе, что обязательно - на следующий, но уже на вечерний.

А потом что-то произошло в их отношениях. Неявно, но где-то глубоко внутри каждого поселилось недовольство. У них по прежнему были шумные вечеринки с кучей приглашенных и самостоятельно зашедших на огонек. Собираться у них любили, было что поесть и вообще. Но теперь, когда друзья расходились, он острее чувствовал свою ненужность маленькой женщине, его нежной, любимой Тане.

Она ничего не говорила ему про учебу. Не настаивала, как раньше, что это важно для него - учиться. И вообще, она больше теперь молчала или уходила на вечер к подруге готовить курсовой проект. Он спросил ее как-то об учебе, вроде "ну и как там твой курсовик?" Она вскинула на него удивленные глаза и ответила насмешливо и холодно "а тебе -то что?", но тут же стала рассказывать какую-то студенческую сплетню.

Таня закончила четвертый курс. Они развелись.

Ни космонавт, ни ученый, ни муж - он вернулся назад, в городок. Дома ничего не изменилось. Разве только подрос брат - он уже перешел в 11 класс. И еще немного постарела мама.

До работы он теперь добирался не на метро, а на электричке. А так, день проходил без изменений. Он уже знал на рынке всех и его все знали. Вдвоем с еще одним парнем они даже изредка ездили "челночить" за рубеж. Им, неопытным, наверное везло, но они ни разу не прогорели, а оставались даже в очень не плохом выигрыше.

Через полтора года он снова женился. Ее звали Таня. Но выбирал он себе жену не по имени. Она была с ребенком, девочкой пяти лет. Тихой, стеснительной и болезненной. И теперь это девочка стала его дочкой. Теперь он покупал не только еду и одежду, но и игрушки. С удивлением, выбирая, вертел в руках пластмассовые куклы, и потом просил выбрать подарок продавщиц - на их вкус. Они выбирали и улыбались ему особенно - молодому, симпатичному. А дома у него жена и дочь пяти лет. Но они же не знали.

Катя, так звали девочку, принимал подарки без радости, молча уносила их в свою комнату и там рассматривала. Он даже не знал, нравятся ли они ей или нет. Его она не называла никак, ни "папой", ни по имени. Если за столом ей хотелось булочку, а сама она не дотягивалась, то она вставала, обходила его, сидящего рядом с тарелкой этих булок, брала себе одну и возвращалась обратно возить ложкой в давноостывшем супе.

Катя никогда не шалила и не плакала. Один раз на его глазах она упала, идя по коридору, довольно больно ударилась головой о косяк, и сев на пол, тихонько заскулила как щенок. Он бросился к ней из кухни, где стоял в этот момент, но она оттолкнула его руки и убежала в комнату к матери.

Он работал все время. Сам себе начальник и подчиненный. И за работой забывал о том, что он еще совсем молодой и вся жизнь, как говорят, у него впереди - живи и радуйся. Катя пошла в первый класс. Они были с Татьяной на праздничной "линейке" в школе и он смотрел, как этот чужой ребенок - его дочь, растерянно стоит среди таких же маленьких первоклашек, держа за руку взъерошенного мальчика, который все время вытирал нос рукавом форменного пиджачка. Она отыскала глазами мать в толпе волнующихся родителей, улыбнулась ей и успокоилась. Ее улыбка коснулась и его, но уже тающая, ему не предназначавшаяся.

Работа - дом. Формула его жизни. Счастье съежилось до размера двухкомнатной квартиры, которую они купили и теперь усердно обставляли новенькой мебелью. Катя перешла во второй класс. Училась она хорошо и с удовольствием. Татьяна занималась устройством быта. Но, когда все необходимое было уже куплено и расставлено на своих местах, заметно заскучала. И решила снова устроиться на работу, которую бросила, как вышла замуж.

Она стала раздражительной и все время орала на дочь. Катя не понимала в чем виновата и страдала, но молча, без плача, одними глазами. Он тоже молчал, не ввязываясь и не желая заводить этот длинный и может быть разрушительный разговор выяснения отношений. Выяснять отношения решила она сама. Главным ее обвинением было то, что он все время работает. Так и сказала: "Ты все время работаешь и работаешь!" Он промолчал, и, когда она, распалив сама себя, выдала, что не любит его, а любит другого, молча встал из-за стола и, собрав вещи, уехал ночевать к матери.

Делить он ничего не стал. Забрал свою одежду и ушел, оставив ей все. Мать потом причитала, что, мол, и дурень он и простачок, и мозги ему некому вправить, его обвели вокруг пальца, а он хоть бы что. А он думал о том, что Катя теперь, наверное, так же недоверчиво смотрит на другого, как смотрела, тогда, пять лет назад, на него, и тот, другой приносит ей какие-нибудь подарки. Или, может, сладости. Он звонил туда, разговаривал с ней по телефону и девочка подробно рассказывала, что по математике им задали на дом учить таблицу умножения, а по чтению ей сегодня поставили пятерку. Он спрашивал ее сколько будет семью семь, и она серьезно отвечала, что пока они учат умножение на два и на три. А на семь пока не учат. И рассказывала, что Мишка Труднев принес в школу маленького рыжего хомячка в банке. И что хомячок накакал прямо на вату, на которой сидел черными кружочкам. И что она теперь тоже очень хочет хомячка, потому что они много не едят и громко разговаривать не умеют.

Он вешал трубку и думал, что вот, скоро ему будет двадцать семь. Всего двадцать семь или уже двадцать семь? И решал, что уже. А он ни космонавт, ни ученый, ни муж. И даже его дочь снова стала ему чужим ребенком.

Он по-прежнему работал. И работал больше, чем раньше. Но вдруг почувствовал, что устал. Устал очень, как старик - до отвращения к жизни.

На рынке он сказал своим знакомым, таким же торговцам как и он, из которых большинство имело высшее образование, а некоторые и два, что "берет академ". "Так что, - говорил он Мишане - Кандидату, Мишаня работал грузчиком и был настоящим кандидатом каких-то там наук, - беру академ по семейным обстоятельствам", - и смеялся.

Осень прошла в одиночестве. Снега долго не было и все гадали, какая погода будет на Новый год. Это было важно. Новый год был особенный, о нем писали в газетах и говорили по телевизору. Подводили итоги прошлых лет - когда больше всего погибло народу, а когда была самая сильная жара, и кто же самый знаменитый? Все задавали друг другу один вопрос: "А где вы будете встречать новый год? А-а-а... А вот мы уезжаем туда-то - туда-то, где уже для нас забронировано место и откуда будет виден весь этот феерический салют! Как, вы еще о нем ничего не слышали?! На него потрачено 3 миллиона долларов! Можете себе представить..."

Он собирался встречать этот новый год немодно - у себя дома. Снег наконец-то выпал, природа опять доказала свое постоянство.

Он ехал по занесенной дороге, и, увидев на остановке женщину с поднятой рукой, решил остановиться, хотя обычно никого не подвозил.

Женщина открыла дверцу: "Мне до Стрелецкой". Он молчал. "До Стерлецкой" - повторила она, - "Едем?".

Это была Уля.

Новый год они встретили вместе. Выпили шампанского под звон телевизионных курантов, и даже выбегали на улицу запускать петарды. И смеялись, смеялись, смеялись. Как тогда, в начале солнечного летнего дня новой жизни.

Было 9 часов утра. С улицы скромно заглядывал серый день. А они только что замолчали после длинного - длинного разговора. И теперь он слушал ее ровное дыхание и чувствовал знакомый с детства запах елки, который невидимыми зелеными волнами плавал по комнате. И засыпая, он подумал, что его академ заканчивается. "Да, - решил он, - пора", - и через секунду уже крепко спал.