Как описано в главе 2, до начала XVII в. в центре португальской и голландской коммерческой деятельности на восточном архипелаге были Солор и Флорес, а не Тимор. Тимор, включая порты Лифау, Купанг, Бахау в бухте Купанг, и Дили в "солорский" период периодически посещали португальцы, но на острове не было постоянного португальского поселения и населения под португальской властью. Миссия доминиканцев, однако, в этом отношении была более предприимчивой. Остается изучить, как и почему Тимор, называемый также ранними миссионерами "остров Санта-Крус", к концу XVII в. превратился в центральную точку межколониального соперничества на архипелаге? Также следует выяснить, были ли вынуждены португальцы при завоевании Тимора, как и в "солорской" фазе, приспосабливаться к местным и региональным структурам власти, как и превзойти китайские торговые сети, которые делали их предприятие коммерчески не жизнеспособным?
Мировая инкорпорация или азиатская данническая власть?
Феномен европейской экспансии, примером которой является Тимор, вызвал бурные дебаты между двумя школами историков, изучающих всемирные процессы. Франк и Гиллс подытожили их как обращение к пятисотлетнему периоду современной истории или к 5000 годам перспективы. 5000-летняя перспектива позволяет представить непрерывный обзор истории до времен античности, признавая, что "Новый Свет" был, фактически, самобытной мир-системой до его инкорпорации, наступившей после 1492 г. Напротив, Валлерстайн и другие считали накопление капитала на протяжении последующих 500 лет движущей силой теории мир-систем, а продолжающееся накопление капитала отличительной особенностью современной мир-системы. С точки зрения последних, мировыми империями или данническими системами руководили идеологические вопросы, а не экономические законы в виде накопления капитала. Для Франка дебаты заключались, главным образом, в противопоставлении преемственности и разрыва с прошлым во всемирной истории (1). С точки зрения Валлерстайна, Восточная Индия в 1500-1800 гг. оставалась за пределами европейской системы. Португальцы не нарушили международный азиатский характер торговли и вели торговлю только на условиях, утвержденных азиатскими народами.
Доказывая свою точку зрения, Валлерстайн также обратился за поддержкой к аргументам довоенного голландского ученого и оппонента евроцентричной историографии, Дж.К.ван Леура. Азия, с точки зрения Валлерстайна, по этой причине оставалась периферией отношений между двумя зонами, "включенными в пределы единого разделения труда", означавшую торговлю предметами роскоши или массовую торговлю предметами повседневной необходимости. Согласно Валлерстайну, экспорт предметов роскоши указывает на продажу социально низко ценных товаров по ценам намного выше тех, которые можно получить за товары обратного назначения. Такой товарообмен, далее, может существовать только между двумя отдельными историческими системами, придерживающимися различных критериев социальной ценности (2).
Очевидным примером такого рода был дорогостоящий мускатный орех и гвоздика с Молукк, которые через длительную торговую цепь достигали Европы, но сюда же можно отнести и сандаловое дерево с Тимора, которым торговали на "периферии" в Индии или Китае через Яву или Малакку в качестве предмета роскоши, требующегося для религиозных церемоний. Точку зрения Валлерстайна, что Восточная Индия оставалась вне европейской системы примерно до 1750 г., и что португальские и голландские отношения с азиатскими государствами поддерживались, по сути, на азиатских условиях, оспорил Виктор Либерман. Но, хотя ван Леур был прав, указывая на то, что эта торговля носила морской характер, Либерман утверждал, что даже если принимать во внимание другие критерии Валлерстайна, островная Юго-Восточная Азия уже находилась на пути к периферийному положению к 1650 или 1700 гг. Не обременяя эту дискуссию бСльшим количеством фактов и теоретических умозаключений, Либерман привел пример торговли с помощью "манильского галеона", которая "заглушила" испанский интерес к развитию местной экономики. По всему архипелагу, утверждал он, ОИК благодаря "грубому нажиму и постоянным морским атакам" добилась успеха там, где португальцы потерпели поражение в установлении монополии. Но "историческое достижение португальцев", продолжал он, заключается в ускорении политической и коммерческой раздробленности западного архипелага, подрыве и уничтожении, в частности, интеграционных усилий Малаккского сулатната. Единственным исключением из правила, согласно которому местная экономика действительно продолжала существование, утверждал он, является Аче (3).
В этой дискуссии нам не следует игнорировать определенные предположения школы всеобщего кризиса XVII в., учитывая ранний призыв к этому в принадлежавшей перу Вольтера "Всемирной истории", эссе, в котором говорилось, что восстания, прокатившиеся по всей Европе в XVII в., нашли отзвук в Индии, Китае и Японии. Хотя совпадение этих событий является чем-то бСльшим, чем просто случайностью, мы не должны игнорировать воздействия даже в зоне Тимора, Солора и Флореса последствий таких решающих европейских событий, как голландское восстание против Испании или завоевание Португалии в 1580 г., длительной войны голландцев против иберийских держав в Южной Америке и на Дальнем Востоке, официального возобновления португало-голландской войны в 1621 г., и португальского свержения испанского владычества в 1640-68 гг. (4) Но предполагать, что вся история этого периода была обусловлена только европейскими событиями - значит недооценивать силу того, что японский ученый Хамашита назвал "торгово-даннической системой". Азиатскую историю он рассматривал как "историю единой системы, характеризующейся внутренними данническими или торгово-данническими отношениями, с Китаем в ее центре". Он рассматривал эту региональную концепцию истории как залог понимания современной Азии (5). Хотя мы, разумеется, не можем игнорировать различные ответы Китая и Японии на появление новой евроцентричной торговой системы, в то же время мы не должны игнорировать возвышение новых центров морского могущества, именно, исламского Макассара и других центров. Хотя дл Франка и Гиллса главное отличие между дебатами о 500-летней или 5000-летней истории касалось преемственности, нас в большей мере интересует вопрос, разрушили ли португальцы существовавшие в восточном архипелаге азиатские морские торговые сети, или приспособились к ним?
Мена и завоевание Вехале (1589-1641).
Хотя свидетельства о первых церковных контактах с Тимором остаются смутными, даже по сравнению с контактами с Солором, кажется вероятным, что первым портом на Тиморе, где высадились доминиканцы, была Мена около Атапупу на западном Тиморе. Мануэль Тейшейра писал, что в 1589-90 гг. некий священник Бельхиор де Луз или де Антас, высадившийся в порту Мена, был хорошо принят местным раджей и построил церковь. Но после шестимесячной евгангелизации он решил уехать. Согласно этому описанию, хотя сам раджа, имевший нескольких жён, не обратился в христианство, он предложил наставить в вере свою дочь, и она сопровождала Бельхиора назад в Малакку, где приняла крещение (6).
Хотя факты, относящиеся к первой миссии на Тиморе, остаются окутаны завесой мрака, французский путешественник начала XIX в., де Фрейсине, который провел тщательное изучение существовавших голландских и португальских печатных материалов, относит это событие к 1616 г., когда, будучи вынуждены покинуть свои крепости на Солоре и Флоресе, некоторые миссионеры прибыли в Сетем на Тиморе и начали проповедь христианства среди местного населения. Согласно этому описанию, более согласованные усилия были предприняты в 1630 г., с прибытием на Тимор из Ларантуки братьев доминиканского ордена, которые, среди прочих, крестили раджу Силабана, королевства, расположенного между Атапупу и Батугеде (7). Тем не менее, как будет показано ниже, к тому времени исполнилось уже 50 лет, как орден проповедников приступил к работе в Мене. Не случайно, что Гарсиа де Орта в 1563 г. и Криштован да Коста называли Мену источником лучшего сандала на Тиморе (8).
Хотя португальцев устраивали их базы на Солоре в качестве сборного пункта для торговли товарами с Тимора, до 1613 г. они также занимали маленький форт в Купанге в западном Тиморе. В этом году, как уже упоминалось, форт сдался голландцам, которые оставили в нем небольшой гарнизон из 50 человек. Согласно де Фрейсине, воодушевленный победой над португальцами на Солоре (20 апреля 1613 г.), Аполлоний Схотте направился к Мене, которая была тогда одним из самых могущественных королевств (на Тиморе), по крайне мере в том, что касалось ее контроля над экспортом сандала. Исследовав бухту Купанга, Схотте, агент достопочтенной ОИК, заключил также различные соглашения с местными правителями и, по доброй воле или принудительно, получил разрешение основать крепости в Мене и в Купанге. С этой целью перед своим отплытием он оставил в обоих местах определенное количество людей (9).Все голландские притязания на Тимор восходят к этим соглашениям (10). Таким образом, с оккупацией фортов Купанга и Мены голландское присутствие на Тиморе стало носить постоянный характер, несмотря даже на то, что они временно отказались от своих опорных пунктов на Тиморе и Флоресе в 1616 г.
В собственном отчете Схотте содержится больше подробностей. Во время осады Солора, до собственного прибытия на Тимор, он отправил на Тимор 7 февраля корабль "Полумесяц" под командованием Вильяма Янсзона вместе с захваченным португальским галиотом. На Тиморе эта экспедиция захватила португальскую навету с грузом из 250 бревен сандалового дерева, вместе с тринадцатью португальцами, "черными" и метисами. На другом португальском галиоте голландцы разграбили находившийся там груз сандала и уничтожили судно, оставив его команду на милость туземцев.
Схотте описывает, как после высылки большой группы проживавших на Солоре португальцев в Ларантуку и Малакку он отплыл на Тимор на "Патане", недавно прибывшем из Амбоины, в сопровождении "Полумесяца" и галиота, с конкретной целью заключения договоров с правителями внутренней части острова. Высадившись на Тиморе 4 июня 1613 г., он попросил об аудиенции короля Мены и короля Ассона, стремясь заключить союз с ними на той же основе, что раньше с королями Тернате, Бутона и Солора. Оба они, по его утверждению, были сильнейшими королями на Тиморе, и хотя и язычниками, но более достойными доверия, чем мавры. Оба правителя пообещали голландцам поставлять сандал. Король Мены предложил нагрузить сандалом "Полумесяц", тогда как Схотте предложил построить форт для защиты его владений. В этих успешных переговорах Схотте помогало несколько переводчиков, включая Жана Г. де Ври. Он также преподнес в дар определенные товары. Хотя двое из его агентов, Виллем Йокобиц и Мелис Андрис, ранее установили контакт с королем Аманубанга, в руках которого, как утверждалось, находилась бСльшая часть торговли сандалом, Схотте не хватило времени, чтобы действительно заключить с этим правителем какое-либо соглашение. Схотте также принял послов короля Купанга, который предложил обратиться в христианство вместе со всеми своими подданными, "как он также предлагал португальцам до нашего прибытия". Но в отношении Купанга Схотте получил ценные сведения из перехваченного письма, написанного доминиканским викарием на Солоре, в котором красноречиво расписывались преимущества, предлагаемые Купангом по части коммерции на побережье Тимора, "португальский замысел, которому мы последовали", и которое также содержало замечания об общей враждебности туземцев, которую, по мнению Схотте, можно было обратить на пользу голландцев (11).
В 1627 г., как упоминалось, функции губернатора Солора принял голландский протеже, Ян д`Орнай. Став ренегатом и перейдя на сторону португальцев, клан д`Орнаев, как будет показано ниже, впоследствии приобрел де-факто суверенную власть над своей базой в Ларантуке. Такое положение дел продолжалось по меньшей мере до 1640 г., когда португальцы в Азии временно снова перешли в наступление в результате раздела испанской и португальской корон. Но в том же самом году в Макассаре вспыхнуло восстание против присутствия в этом порту большого числа португальцев, после чего макассарцы совершили вторжение на Ларантуку, находившуюся тогда под властью капитан-майора Франсишку Фернандиша. В это время макассарские торговцы участвовали в торговых операциях с сандаловым деревом, воском и рабами на островах и, возможно, даже основали на Тиморе несколько торговых поселений. Доминиканские источники утверждают, что мусульманский раджа (султан) Толо на Сулавеси, Карриликио (Калиликуо), затем нанес удар по Тимору, атаковав и северное, и южное побережье с флотом из 150 прау или парусных судов с 7000 человек на борту, где он попытался, хотя и безуспешно, поднять восстание против португальцев. После трехмесячных грабежей на побережье Тимора, и добившись некоторых успехов в получении поддержки новообращенных мусульман, или, по меньшей мере, номинальной лояльности двух раджей на Тиморе, Карриликио отступил.
Его вылазка, однако, побудила португальскую миссию на Ларантуке перенести свою деятельность на Тимор (12). В ходе этого предприятии Антонио де Сан-Хасинто, доминиканский монах и генеральный викарий Солора в сопровождении 30 солдат отправился из Ларантуки в Мену. Он обнаружил, что это владение разгромлено, а его раджа мертв. Тем временем жена покойного раджи взяла в свои руки власть как королева, но из-за мусульманского вторжения бежала во внутреннюю часть острова, на расстоянии примерно 12 лиг. Установив контакт с королевой, доминиканцы сумели заручиться ее доверием, и, вернувшись в Мену в 1641 г., совершили над ней обряд крещения. Ее народ последовал ее примеру. В это время королевством Лифау управлял зять королевы, Аманубанг, будущая заноза в теле голландцев. Он также попросил его крестить, и в скором времени в его владениях, как на побережье, так и во внутренних районах, были построены несколько церквей. Тем временем доминиканцы обратили внимание на западную часть острова. В ходе этого действовавший из базы на Флоресе миссионер Луиш де Пайшао был убит в Купанге. На следующий год Антонио де Сан-Доминго крестил короля Купанга и множество его подданных. Затем португальцы переименовали Тимор в остров Санта-Крус (Святого Креста), название, которое надолго закрепилось за ним (13). Согласно де Фрейсине, из-за войны, охватившей много королевств, воспламененных огнем ислама, который принес Карриликио, - хотя это кажется сомнительным, - португальцы были вынуждены отправить из Ларантуки в Мену подкрепление. Этот маневр, совершенный во главе с Франсишку Фернандишем, принял форму четырех высадок двух военных отрядов 26 мая 1641 г., состоявших, в целом, примерно из 90 солдат и священников. Этот отряд вступил в сражение с армией раджи Вехале у реки на границе королевства Мена, что следует рассматривать как первый акт вооруженного конфликта на Тиморе. Победа, одержанная в 1642 г. над Вехале, также привела к обращению многих местных раджей и их подданных в христианство (14). Согласно современному описанию, "новости о разгроме могущественного владетеля Белоса быстро распространились по другим соседним королевствам".
Разгром Вехале, как отметил Джил Джолиф, "знаменовал начало согласованных атак на тиморское общество", побудив многих "люраи", мелких королей или владельцев не имевшей четко определенных границ владений принять крещение (15). Для Абилио де Араужо, менее оптимистично настроенного в отношении восприимчивости туземцев Тимора к их евангелизации и бывшему подчинению португальской власти, атака на Вехале представляла собой первый выстрел в почти непрерывной освободительной войне тиморцев против португальской власти (16).
Далее, не вызывает сомнений, что евангелизация местного населения отцом Антонио де Сан-Хасинто означала решительное утверждение Церкви на Тиморе. Но, по мере того, как "реинос" обращались в христианство, они также признавали лояльность португальской короне, обязуясь платить главе доминиканской миссии определенные статьи дани и выставлять воинов в случае угроз со стороны внешних соперников. На самом деле, историческая личность Антонио де Сан-Хасинто, а также связь между короной и коммерческими преимуществами подтверждается существованием в португальских архивах "carta", или письма, отправленного миссионером королю Жуану IV, в котором речь шла об утверждении христианства на Тиморе вместе с предполагаемым открытием на острове "больших медных рудников". В отчетах доминиканцев так часто преувеличивается упоминание мифических месторождений меди и даже золота на Тиморе, что есть причины считать, что духовный орден использовал этот козырь, прекрасно зная, что катастрофическая утрата торговли с Японией приведет к тому, что Эстадо да Индяи проявит повышенный интерес к зоне Солора-Флореса-Тимора (17).
Тиморский ученый, отец Франсишку Фернандиш, писавший в 1992 г., описывал, как система подчинившихся "rei cristao", или вассалов, вышла за пределы области Лифау, охватив к 1644 г. "reinos" Купанг, Акао и Лука на юго-восточном побережье. В 1647 г. на Тимор был назначен генеральный викарий церкви, хотя только в 1697 г. на Тиморе действительно появился первый епископ-доминиканец, брат Мануэль де Санто-Антонио. Хотя на Тиморе, как и на Солоре, доминиканцы осуществляли и духовную, и светскую власть, в результате прибытия в 1702 г. первого губернатора доминиканцы были избавлены от бремени государственного управления и смогли посвятить себя исключительно миссионерской деятельности, основав семинарию в Окуси в 1738 г., а несколько лет спустя - еще одну в Манатуто, к востоку от Дили (18).
Хотя в ранней истории Церкви на Тиморе доминировал орден проповедников, их соперники, иезуиты, также не раз пытались перенести свою миссию на Тимор. Фактически, два миссионера-иезуита, Жуан Ногейра и Перо Франсишку, в 1658 г. предприняли попытку проповедовать евангелие в Луке - тогда восприимчивой к христианству - но она была пресечена правителем Аде, в чье королевство на северо-восточной окраине Тимора они забрели. Глава второй экспедиции успешно крестил многих детей в королевстве Мотаэль, где в то время была размещена рота солдат-христиан, отозванных из Ларантуки с целью защиты Мотаэля от мусульманских вторжений (19).
Немногим менее десяти лет спустя соперничество между орденами превратилось в нечто большее. Опасаясь, что иезуиты склонят на свою сторону Франсишку Виэйра де Фигередо - известного купца, жившего в Макассаре, доминиканцы из Ларантуки в декабре 1667 г. убили его. Как говорилось в одном церковном документе, более чем один правитель на Флоресе и Тиморе (Амараси) желал, чтобы в его владениях появились отцы "в черных сутанах и круглых шляпах", намек на облачение иезуитов. Некоторые считали Виэйру их спасителем. Но другие сопротивлялись ему. Иезуитские документ содержат намек на коварные интриги завистливых доминиканцев, которые, прожив там сто лет, "отказывались учить туземный язык к величайшему ущербу для спасения людей. Они не препятствовали мусульманским проповедникам обращать язычников в ислам, но изгоняли других миссионеров. Они энергично занимались строительством судов для своей коммерции и получения прибыли, оставив заботу о душах в пренебрежении" (20). Но, хотя миссии враждовали друг с другом, отношения Церкви и государственных властей на Тиморе оставались непростыми. Брат Мануэль де Антонио, например, в 1722 г. был изгнан из Лифау губернатором Антонио де Албукерки Коэльо.
Купанг (1642-1699).
Опираясь на описание Франсуа Валентина, де Фрейсине объясняет, как, после захвата голландцами Малакки в 1642 г., эти протестантские соперники португальцев заняли более прочное положение в Восточном архипелаге. В этом отношении примечательно не увенчавшееся успехом нападение, совершенное в 1644 г. на Купанг, также известный как Куипао, где португальцы, или, по меньшей мере, доминиканский священник Антонио де Сан-Хасинто, успехи которого в евангелизации населения Мены и Купанга уже были отмечены, двумя годами раньше построил рудиментарную крепость. Позднее в том же году голландцы вернулись с отрядом в 300 человек, среди которого были иностранные наемники, но снова не сумели взять Купанг. Только в 1646 г. они смогли захватить форт на Солоре. 27 января 1656 г. голландцы вернулись под командованием генерала Арнольда де Флеминга ван Оустхорна, который высадился в бухте Купанг во главе "внушительного" количества европейских и индийских солдат. Затем Флеминг двинулся на деревню Амараси дать бой португальцам и их союзникам - именно, тем, которые находились под командованием Антонио д`Орная. В последовавшей битве Флеминг потерял 170 европейских солдат и был вынужден вернуться на свою базу на Солоре (21).
За четыре года до этого, в 1656 г. голландцы добились своей главной цели, изгнав доминиканцев из Купанга, захватив их недостроенные здания и превратив их в свою цитадель. Даже несмотря на это, доминиканцы умудрились держать голландцев на расстоянии, призвав на помощь "черных португальцев" (другое название "ларантукейруш"), или представителей смешанной португало-туземной общины, которая сформировалась в Ларантуке и на Солоре (22).
В 1660 г. голландцы предприняли безуспешную попытку силами эскадры из 26 кораблей уничтожить Ларантуку, считавшуюся главным арсеналом португальцев на Востоке. В ответ на эту угрожающую ситуацию вице-король Гоа, Антонио де Мело-и-Кастро решил в 1665 г. создать должность капитана-мора Тимора для координации борьбы против голландцев. Первым эту должность занял Симон Луиш. Но определив, что Купанг должен быть главным голландским торговым постом на восточных островах, Батавия в конечном счете добилась своего в 1688 г., когда голландцы установили контроль над городом и несколькими соседними королевствами (23). Переименованный в Форт-Конкордия, Купанг на долгое время стал основной голландской базой и цитаделью на Малых Зондских островах.
Дампир, который посетил Купанг в 1699 г., отметил "небольшую церковь или часовню" внутри стен форта. Он также увидел здесь гарнизон из около 50 солдат, близкое к этому число туземных солдат, а также огород, где выращивалось большое количество овощей. Он также отметил, что голландцы зарезервировали два шлюпа для ведения межостровной торговли и коммерции с побережьем Тимора. В интересном отступлении он комментирует, что голландцы в Купанге, в отличие от португальцев, неизменно пользовались малайским языком в качестве "лингва франка" в коммерческих делах (24).
Лифау в Окуси.
В конном итоге 50-летйни разрушительный конфликт между двумя европейскими державами пришел к концу в результате переговоров. По мирному договору, заключенному между Португалией и Нидерландами 6 августа 1661 г. в Гааге, было решено, что оба государства сохранят за собой территории, уже занимаемые ими на Солоре и Тиморе. Голландцы удержали Купанг, но - как отмечал Дампир, - были вынуждены также оснастить два вооруженных шлюпа для службы португальскому губернатору, один для перевозки податей, собранных на Тиморе, другой - для защиты побережья против разбойничьих набегов из Макассара (25).
Хотя Лифау (Лифау, Лифао, Лиффау) в Окуси на северо-западном побережье Тимора к 1650-м гг. постепенно стало лучшим портом захода португальских кораблей, особенно торговцев сандаловым деревом из Макао, у них все еще не было постоянного поселения на острове. Как было в обычае в Макао, прежде чем португальцы установили здесь в 1557 г. постоянное присутствие, португальские торговцы, прибывавшие на Тимор, строили временные жилища, в которых жили от нескольких недель до нескольких месяцев в ожидании завершения дел или смены времени года.
Один из самых настойчивых призывов к прямому завоеванию Тимора исходил от купца из Макао по имени Паскаль Баррето. Его петиция королю Жуану IV, отправленная из Макао в декабре 1645 г., представляет собой интересный документ. На основании сведений коммерческого характера, собранных в Макассаре, Баррето был убежден, что Тимор, кроме сандалового дерева, был богат еще и золотом и высокого качества медью. Он отмечал, что с упадком японской торговли Макао лишилось этого последнего металла, использовавшегося для отливки пушек, и что, несмотря на различные попытки Макассара принудить его к этому, Тимор не платил дани и не был завоеван ни одной нацией. Хотя сам Баррето был готов совершить плавание на Тимор из Макассара в том же году, вместо этого он отправился в Манилу, услышав о реставрации монархии в Португалии (26).
Хотя мирный договор 1661 г. предлагал передышку и открывал перед португальцами на Дальнем Востоке новые возможности, понадобилось еще 40 лет, прежде чем была предпринята решительная акция. "Carta", или письмо, отправленное сенатом Макао испанскому губернатору в Маниле от 12 апреля 1692 г., настоятельно убеждает в необходимости учредить на Тиморе и церковную миссию, и правительственную структуру (27). Соответственно, через определенный промежуток времени, начиная уже с 1695 г., вице-король Гоа попытался назначить португальского чиновника губернатором Лифау. Однако, еще до начала следующего века, как будет показано ниже, группа обращенных в христианство метисских правителей и их туземных союзников отвечала на каждое последовательное назначение изгнанием, осадой или свержением (28). Так, первый губернатор, ступивший на землю Тимора, Антонио де Мескита Пиментель, был изгнан в 1697 г. Домингушем да Коста, лидером могущественного клана того же имени, а его преемник, Андре Коэльо Виейра, был схвачен тем же человеком в Ларантуке и выслан обратно в Макао.
К 1697 г. Лифау уже было достаточно известно, хотя едва ли хорошо защищено, чтобы привлечь нежелательное внимание французского пиратского корабля. Только что захвативший голландский форт в Купанге и сжегший город, этот пират затем направился грабить Лифау, ибо оно того стоило (29).
Когда Уильям Дампир в 1699 г. посетил Лифау во время своей трехмесячной остановки на Тиморе, он обнаружил, что поселение, община и основные правительственные структуры уже были прочно утверждены. После Купанга, находившегося под голландским контролем, Лифау превратился во второй по значимости торговый пост на острове. Хотя, по оценке Дампира, Лифау не мог содержать более ста человек, и хотя пороха и пуль было мало и они дорого стоили, поселение, несмотря на это, считалось способным выставить 600 человек в 24 часа, "всех вооруженных мушкетами, мечами и пистолетами". Но, продолжает он, "у них нет ни форта, ни оружейного склада; и вице-король Гоа не может им теперь прислать никакого оружия".
Дампир обнаружил в Лифау всего лишь трех португальцев, причем двое из них были священниками; остальное население состояло из португальских метисов и нескольких постоянно проживавших китайцев, торговавших воском, золотом, рабами и сандаловым деревом в обмен на рис, фарфор и определенные европейские товары, импортируемые каждый год на флоте из примерно 20 судов из Макао. Как хорошо понимал Дампир, сезон торговли продолжался только с конца марта до конца августа, но с началом муссона Лифау переставала служить безопасной якорной стоянкой. Характерно, что суда из Макао, выходившие в плавание в конце года, направлялись прямиком в Батавию, и только после этого плыли на восток через архипелаг к Тимору, куда прибывали в начале следующего года. Обратное плавание, совершавшееся с помощью юго-западного муссона, также происходило через Батавию.
В отношении правительства Дампир замечает, что реальная власть находилась в руках капитана-майора, человека по имени Антониу Энрикеша, португальца, присланного вице-королем Гоа. Несмотря на свой титул, этот человек принимал активное участие в заключении военных союзов с туземцами против их врагов. Во время визита Дампира Энрикеш проживал в месте, описанном как "Порта-Нова" на "восточной оконечности острова" - имелась в виду Ларантука на Флоресе. Заместителя командующего, некоего Алейшу Менезиша, метиса, Дампир называет "помесью индианки и португальца", также как и следующих представителей власти низшего уровня. Он продолжает: "Хотя они уверяют, что подчиняются власти короля Португалии, на самом деле они представляют собой смесь людей, не признающих закона и не имеющих никакого правительства" (30).
Как отмечал Дампир, Гоа, в свою очередь, отвечало взаимностью, практически никогда не отправляя корабль с припасами. Это упоминание Гоа небезынтересно, т.к. Эстадо да Индия было явно ответственно за поддержание связи с островами путем отправки вооруженного фрегата с припасами в Ларантуку или Лифау. Но к XVIII в. на Тимор в действительности приходило из Гоа всего лишь одно или два судна. Следовательно, губернаторы, капитан-майоры, солдаты и припасы неизбежно прибывали на Тимор через Макао (31).
В то же время, в последнем десятилетии XVII в. в Лифау уже была организована определенная система военного и религиозного управления, т.к. 20 февраля 1702 г. это поселение стало центром португальского правительства на Тиморе. Первым, кто занял эту должность в Лифау, был Антонио Коэльо Геррейро (1702-05), получивший титулы губернатора и капитан-генерала островов Тимор и Солор и других регионов на Юге. Губернатору Геррейро принадлежит заслуга составления первой карты Лифау, "Planta de Praia de Lifau". Составленная в 1702 г., она показывает довольно сложную городскую структуру, содержащую военные, гражданские и церковные постройки, включая монастырь Сан-Антонио, наряду с больницей.
Боксер, который проследил карьеру Геррейро, считает, что это было важным назначением, особенно учитывая его прежнюю службу на посту колониального секретаря Анголы, а впоследствии - государственного секретаря в Гоа. Даже несмотря на это, когда Геррейро прибыл в Макао из Гоа в июне 1701 г., чтобы занять свой пост, он не имел каких-либо особенных инструкций, кроме нейтрализации голландского и китайского контроля над торговлей сандаловым деревом и защиты португальских позиций против восстания да Косты. Он отплыл из Макао в январе 1702 г. с менее чем 100 солдат для укрепления своей власти. Он взял с собой также военную амуницию и другое снаряжение для небольшого поселения и крепости в Лифау. В состав его груза входили также 200 пикулей риса, необходимых для того, чтобы отвратить от поселения угрозу голода. В любом случае, Геррейро добился заключения недолговечного союза между короной и местными португальскими торговцами в форме присылки двух судов из Макао и солдат для военных операций на Тиморе, к которым относился также "несанкционированный" конфликт с голландцами (32).
Хотя губернатору Геррейро удалось навести порядок среди мятежного метисского населения в Лифау и возвысить престиж короны, правда и то, что в течение почти трех лет его осаждал в Лифау мятежный вождь из семьи да Коста - намек на растущую власть метисов, которая будет более подробно рассмотрена в следующей главе. Геррейро также постарался уравновесить власть дружественных вождей, некоторые из которых претендовали на сюзеренитет над другими, утвердив ранг "дато", традиционный титул, или "полковника", когда это казалось подходящим, за предводителями племен и представителями знати. Эта практика, согласно Боксеру, продолжалась до современности. Хотя губернатор Геррейро отправил в Гоа пылкие отчеты о богатствах Тимора, в конечном счете он отказался от борьбы и "тайком" в конце 1704 г. составил Лифау. Это известно из упоминания определенного "португальского джентльмена", который отплыл из Лифау на судне английского капитана Александра Гамильтона, направлявшегося из Батавии в Гоа, как говорится в его "Новом описании Восточных Индий" (33).
Церковные документы свидетельствуют не только о том, что определенные губернаторы бежали или были изгнаны из Лифау, но и о существовании крупных трений между церковью и короной. Оглядываясь на годы, проведенные в Лифау, брат Мануэль де Санто-Антонио отмечал, что у него не было "и мгновения мира на Тиморе", ссылка на трения между ним самим (или преемниками) и целым рядом губернаторов, начиная с Антониу Коэльо Геррейро (1702-05), Жакоме де Мораиша Сармьенто (1708-09), Мануэля де Сотомайора (1709-13), Мануэля Феррейра де Алмейда [не упоминается в официальном списке губернаторов, но, возможно, соперника Домингуша да Косты (1713-18)], Франсишку де Мелло де Кастро (1718-20) и Антониу де Албукерки Коэльо (1720-25). Согласно отчету, опубликованному в официальном бюллетене в Гоа, церковные документы вскрывали много обвинений и преступлений. Некоторые из этих столкновений носили личный характер, например, конфликт, вспыхнувший между епископом и Мелло де Кастро через несколько дней после того, как они оба прибыли в Лифау на судне из Гоа, или проблема взаимоотношений между церковными властями, как в 1708 г., когда епископ потребовал прислать миссионеров другого ордена, а не доминиканцев. В памятной записке в "Limos da Moncoes" говорилось, что такие проблемы между церковными и светскими властями приводили к тому, что у епископа оставалось меньше времени для того, чтобы заниматься духовными вопросами в прилегающих частях Тимора. Словом, "A historia de Timor naquella epocha he um tecido de desordem o de anarchia" ("История Тимора той эпохи представляет собой нагромождение беспорядка и анархии" (португ.)) (34).
Боксер великодушно предполагает, что на этом этапе Лифау "получил некую разновидность статуса Альсатии (Альсатия - название района в Лондоне, где в 16-17 вв. находили убежище должники и преступники. - Aspar), населенной по большей части головорезами", имея в виду работорговцев и охотников за рабами, а также французских и немецких дезертиров из голландской армии, среди других отщепенцев, которые собрались в этом месте. Доминиканские миссионеры, по всем отчетам, также не смогли облагородить моральный облик одинокого форпоста. Однако, продолжал он, хотя Лифау так и не вышло за пределы своего "пионерского" начала, оно представляло собой центр португальской власти на острове, и его основание означало перенос португальской власти с Флореса на Тимор (35), открыв 250-летний период действительного португальского присутствия на острове (36).
Макао, китайцы и торговлясандаловым деревом.
Как писал один исследователь тиморской торговли сандаловым деревом, ко второй половине XVI в. в качестве наиболее предпочтительного маршрута плаваний к Тимору/Солору Малакку сменил Макассар на Сулавеси. Малакка, почти все время находившаяся в состоянии войны с Аче и Джохором, потеряла свою привлекательность в качестве коммерческого центра. Макассар, тем временем, стал вторым по размеру и значению после Макао торговым городом на португальском Востоке, особенно после потери японской торговли (37).
Хотя мы уже говорили о вражде между португальцами и Толо из-за экспедиции последнего против Тимора в 1641 г., в конечном счете Эстадо да Индия приказала в 1648 г. ведущему португальскому торговцу Франсишку Виейра де Фигередо выработать новый modus vivendi в отношениях с Толо, который бы сохранил португальские торговые позиции в Макассаре и в то же время "зарезервировал" бы зону Солора-Флореса-Тимора за португальцами и их союзниками. В конечном счете португальская торговля в Макассаре с Манилой, Индией и Тимором в период между 1640-ми и 1660-ми годами стала становым хребтом для Макао, но после заключения договора Макассара с голландцами в 1660 г. и голландского завоевания Макассара в 1667 г. португальцы снова потеряли важного союзника, рынок и эмпорий в архипелаге (38).
По необходимости и португальским, и китайским купцам пришлось приспосабливаться к новым обстоятельствам. Нет сомнений, что китайцы прекрасно понимали значение Солора в этой торговле, наряду со всеми превосходными якорными стоянками на побережье Тимора. Учитывая, какой размах приняло участие китайцев в торговле в следующие десятилетия после открытия Солора, португальцы в конечном счете стали стремиться оттеснить их. Также, как пойдет речь в следующей главе, возвышение власти креолизированных групп и отказ португальцев от Лифау в пользу Дили укрепил китайский контроль над товарами, которые перевозились морем из Купанга или Атапуту только под номинальным надзором.
Роль китайцев, в том числе китайцев из Макао вместе с португальцами в торговле сандаловым деревом с Тимором восходит к Малаккскому периоду, и закончилась только тогда, когда город подвергся длительной голландской блокаде и, в конечном счете, осаде. Согласно де Матосу, к концу XVI в. право на совершение торговых рейсов из Макао в Тимор продавалось на аукционе за крупную сумму в 500 крузадо (39). Птак считает, что хотя удельный вес китайского судоходства в португальские порты точно установить невозможно, доля португальцев начинает возрастать только после 1600 г. В письме епископа Кочина, Педро да Сильва, датированном 1609 г., говорится, что хотя обычная цена за сандал в Макао составляет 20 патак за пикуль, в те годы, когда с Тимора (через Малакку) приходило меньше судов, цена взлетала до 150 патак. Прибыль возрастала год от года. По оценке епископа Рангеля, в 1630 г. прибыль от торговли составляла от 150 до 200 %, по достоинству заслужив Тимору репутацию "Ilha do sandalo" (40).
Только в 1634 г. мы находим первое упоминание в "Limos das Moncoes do Reino" о прямых рейсах из Макао в Макассар и на Солор. Моряки с Тимора и Солора в это время, вероятно, присоединялись к командам португальских кораблей. Среди мучеников злополучного португальского посольства, отправленного в Нагасаки в 1640 г. (Речь идет о посольстве, отправленном из Макао в Нагасаки с предложением возобновить торговые связи. Однако, правительство сёгуна, придерживавшееся политики изоляции и опасавшееся происков португальцев из-за недавнего восстания японских христиан, приказало схватить и обезглавить 61 из 74 членов миссии. - Aspar), был Альберто, шестнадцатилетний палубный матрос и раб с Тимора, и Антонио, сорокалетний раб с Солора. Оба они принадлежали членам португальского экипажа, проживавшим в Макао. Но, подобно тому, как команда "японского галеона" состояла из смеси моряков португальского, испанского, арабского, китайского, индийского и африканского происхождения, наряду с уроженцами Филиппин и островов Индонезии, справедливо предположить, что и индийские, и макаосские суда, приходившие раз в год на Тимор, имели на борту людей различных рас и религий (41). Согласно де Матосу, до 1638 г. торговля сандалом находилась в ведении королевского казначейства в Макао, и до 1689 г. плавания совершали частные лица или капитан-мор плавания, назначавшийся сроком на три года. Хотя торговля не обязательно была монополией частных лиц, она была монополией Макао для жителей Макао и за счет китайцев из Кантона, которые торговали сандалом с Тимором через Батавию. Таким образом, то, что туземные правители вели торговлю с голландцами через Бабао, приносило убыток казначейству Макао (42).
Значение тиморско-макаосской торговли подтверждают другие источники, особенно, голландский труд 1646 г., в котором говорится, что в Макао ежегодно доставляется 1000 бахаров сандала. Но в первую очередь, пишет Птак, торговле Макао и Тимором "благоприятствовали сравнительно невысокие пошлины и таможенные тарифы", и она не имела строго монопольной основы, как рейсы в Японию, или квази-монопольный статус плаваний в Малакку, через которую проходила на раннем этапе торговля с Тимором (43).
Из архивных источников Макао мы узнаём, что в 1689 г. сенат Макао выработал многочисленные условия для китайских торговцев, регламентирующие их плавания напрямую в Батавию, или на Тимор и Солор. В этом году в Макао (хотя и с санкции вице-короля Гоа) были выданы 5 "pautas", или запечатанных списков. Это были в полном смысле слова киноварные печати, с изображенным на них гербом и короной Португалии. Педро Ваш де Секейра был одним из тех, кто получил разрешение совершить плавание на Тимор в этом году для своего корабля "Розарио", который также использовался в другой раз (в 1698 году) для перевозки солдат в Лифау. В 1693 г. монастырь Св.Франциска также получил "pauta do navio" - это подразумевало, что и церковь была заинтересована в торговле. В следующем году сенат обсудил условия найма малайцев на суда, совершавшие плавания на Тимор, - что, возможно, предполагает, что тиморцы, которые добились нерабского или свободного статуса, также посещали китайский город, хотя их статус требовал особых регулятивных норм (44). Тогда как с 1678 по 1689 гг. плавания на Тимор организовывал либо капитан-майор Макао, либо частные лица на трехлетней основе, 20 октября 1689 г. сенат Макао издал следующее распоряжение о торговле сандалом с Тимором, с конкретным упоминанием расчетов, сделанных кормчими и суперкарго:
"Каждое из этих судов может взять на борт 1800 пикулей сандалового дерева, на палубе и под ней, и из этих 1800 пикулей, после вычета 622 пикулей, которые находятся в свободном распоряжении всей команды, остается 1178 пикулей на каждом корабле, из которых 1/3 принадлежит собственнику, с учетом тех больших затрат, которые они несут на оснащение кораблей, и податей, которые им приходится платить, что составляет 392 пикулей. Таким образом, остается разделить среди "морадорес" 784 пикуля на каждом из вышеупомянутых кораблей, что составляет 1598 пикулей нетто для раздела среди вышеупомянутых "морадорес" по способу, утвержденному в списках, составленных в Багуэ" (45).
Каждый год один или два корабля с наступлением муссона выходили из Макао с грузом золота высшей пробы, слоновой кости, железа, тканей и шелка. В портах Китрена, Лифау, Дили, Хера и Толесао на северном побережье Тимора они брали на борт, кроме сандала, груз воска, черепаховых панцирей, корицы и рабов. Каждое судно везло от 1800 до 2000 пикулей сандала. При возможности корабли совершали заход в Батавию, где обменивали ткани на рис, необходимый для гарнизона Лифау. При случае корабль заходил в Малакку, на Мадуру, Бали, в Ларантуку и другие местные порты (46).
С 1695 г. сенат в Макао организовал систему торговли с Тимором и Солором, которая просуществовала, с незначительными изменениями, около века. По описанию Боксера, каждый год одно, два или три небольших судна отплывали из Макао на Тимор, иногда останавливаясь в Батавии, иногда совершая плавание напрямую. 1/3 груза резервировалась для судовладельца, оставшиеся 2/3 распределялись - хотя и по-разному - среди жителей Макао, от капитан-генерала до вдов и сирот. Все судовладельцы в Макао поочередно участвовали в этой торговле по системе "pautas", согласованной между сенатом и Гоа (47).
Подобно тому, как торговля с Тимором и Солором сандаловым деревом, воском и рабами стала основным экономическим ресурсом для Макао на протяжении XVIII в., так и организация этой торговли фундаментальным образом изменила местную социальную и политическую организацию на Тиморе. Согласно Соузе, португальские торговцы из Макао успешно минимизировали проникновение ОИК и китайцев на протяжении 1670-1690 гг. Попытки короны навязать свою власть туземцам и метисам не мешали предпочтительным поставкам сандалового дерева в этот период португальским торговцам из Макао. Хотя конкуренция с китайскими джонками, плававшими из Батавии в Лифау, увеличилась, купцы все еще могли поставлять на китайские рынки лучшие сорта сандала и в большем количестве. Однако, судя по отчету голландской ОИК от 1690 г., количество сандала, поступавшего на рынок, к этому году уменьшилось (48). А судя по описанию Александра Гамильтона, опубликованному в 1727 г., восстание в Лифау (1688-1703) практически разрушило торговлю Макао с Тимором, которой стало не хватать людей, денег и судов (49). В этом описании говорится, что в 1705 г., вследствие того, что городу стало не хватать средств для выплаты ежегодной земельной ренты китайским властям, сенат Макао предложил желающим совершить плавание на Тимор внести залог, который хранился бы в церкви Святого Павла (50).
Хотя корона была удовлетворена изъявлением подчинения со стороны Доминго да Косты в 1708 г., самого главного вождя мятежников, добившись посредством дипломатии того, чего не смогла добиться при помощи оружия, поддержка со стороны местных торговцев уменьшилась да такой степени, что губернатор Геррейро не смог остановить рубку сандала и соперничество с владельцами китайских джонок. К 1710 г., писал Соуза, купцы из Макао стали большем ориентироваться на рынок Батавии, чем Тимор. Несмотря на призывы о помощи из Макао в 1720-х гг. перед лицом еще одного восстания, сенат Макао счел торговлю с Тимором неприбыльной, вследствие злоупотреблений королевских чиновников, в том числе взимания таможенных сборов. Это привело к тому, что Макао, по примеру короны, продолжал посылать на Тимор только одно судно в год в течение всего остального периода (51). Люнгштедт, писавший в Макао в 1836 г., отмечал, что хотя прибыль от торговли сандалом сильно упала, сенат Макао, тем не менее, решил в 1720 г. отстранить самых бедных купцов от этой торговли - мера, в любом случае отвергнутая двором вице-короля Гоа (52).
В возможном возражении Гоа сенат Макао в декабре 1723 г. жаловался королю Жуану V на введение новых законов и изменение цены на сандал губернатором Тимора (Антониу де Албукерки-Коэльо) - несомненно, к выгоде Эстадо да Индия, - сетуя на упадок коммерции за счет жителей Макао. В марте 1726 г. корона удовлетворила петицию сената Макао, приказав Гоа взять под защиту торговлю сандалом и подчиниться (53).
Воненом счете ля координаку Виэйра де Фигередо - ...то большее. опасасяь,хмещена рота солдат-хритиан, отовза любом случае, после эдикта китайского императора Юньчжэна в 1723 г., снявшего запрет на иностранную торговлю с Китаем и участие китайских купцов в "треугольной" торговле Тимор-Батавия-Кантон, плавания из Макао на Тимор стали невыгодными. Люнгштедт уточняет, что судно, которое раз в год ходило из Макао на Тимор, перевозило солдат, офицеров, ссыльных и амуницию, тогда как через Макао в Гоа направлялись груз правительственных документов, казна и т.д. (54)
С точки зрения голландцев, торговля сандаловым деревом, которую вела ОИК, пришла к концу в течение XVIII в. В 1752 г., вследствие целого ряда потерь, Компания решила отказаться от своей монополии и позволить заниматься рубкой сандалового дерева любому, кто был готов платить 30% комиссию. В результате торговля полностью перешла в руки китайцев, которые контролировали ее более чем столетие (55).
Остается спросить, что тогда получали от нее голландцы? Согласно французскому отчету 1782 г., немногое! Каждый год в Купанг из Батавии приходили один или два шлюпа, привозя различные ткани (грубое полотно) и отправляясь в обратное плавание с воском, черепаховыми панцирями, сандалом и "cadiang", видов бобовых, использовавшихся на борту голландских судов, чтобы разнообразить рацион. В результате голландцы не получали никакой особой прибыли и не несли особых убытков, или, по словам автора "la recette egale la depense" ("их прибыль только покрывала убытки") (56).
Заключение.
Хотя с 1570 г. на Солор и Тимор регулярно назначались капитан-майоры, а с 1696 г. - губернаторы, многие из них, как мы видели, были не в состоянии осуществить вои полномочия, а другие никогда вообще не ступали на острова. Мы рассмотрели также конфликт из-за Солора, и, затем, из-за Тимора между доминиканцами и назначенными государством капитанами. Хотя, как отмечает Боксер, Гоа пытался вмешаться в этот вопрос, предлагая патенты на должность губернатора избранным португальцам, жившим в Ларантуке для назначения в Лифау, новый центр португальской власти в зоне Флореса-Солора, Гоа неизбежно должен был признать де-факто верховенство того или иного из влиятельных предводителей местных кланов на Тиморе. В любом случае, д`Орнай отныне был оставлен в покое до самой смерти, и, по оценке Боксера, в конечном счете, учитывая все обстоятельства, оказался не таким уж плохим правителем. Действительное испытание для Гоа заключалось в том, мог ли он доставлять на Тимор необходимые средства, что он делал. Хотя на бумаге распределение плаваний принадлежало вице-королю Гоа, на практике прямая поддержка из Гоа почти всегда была скорее фиктивной, чем настоящей. Боксер писал, что только в двух или трех случаях в XVII и XVIII вв. Гоа отправлял правительственные суда напрямую на Тимор (57).
Что же касается ответа на вопрос, поставленный в начале главы спором Валлерстайна-Хамашити-Либермана относительно того, приспособились ли португальцам к существовавшим торгово-данническим сетям или разрушили их, то, по меньшей мере, в период, предшествующий апогею проникновения западного (английского, голландского и французского) капитала в Юго-Восточную Азию и развития на Тиморе плантационной экономики, мы можем сказать, что зона Флореса-Солора-Тимора представляла обособленное единое целое, - как в территориальном плане, так и в плане морских связей, - в рамках которого Португалия и местные союзники извлекали основную прибыль из устоявшейся торговой деятельности, хотя и не обладали в ней монопольными правами. Почему? Потому что азиаты - китайцы, мусульмане и тиморцы - никогда полностью не уступали торговлю португальцам, но приспосабливались к новым обстоятельствам.
Торговля сандалом, которая на протяжении веков была дойной коровой в равной мере для тиморцев и иностранных торговцев, в конечном счете пришла в неуклонный упадок, не только из-за уязвимости перед иностранной конкуренцией или колебаний спроса на мировых рынках (хотя, как будет показано ниже, это тоже произошло в конечном счете), но из-за вырубки лесов. Действительно, создается впечатление, что торговля сандалом находилась в обратной взаимосвязи с тенденцией в классической торговле пряностями, начавшейся с захватом голландцами островов Банда в 1621 г. Фактически, торговля сандалом продолжала развиваться в XVII и XVIII вв., когда спрос превышал предложение.
Сандал был единственным товаром, который спас казначейство Макао от полного обнищания после краха японской торговли. Однако, и это важно подчеркнуть, в отличие от торговли пряностями на Молукках, сандал с Тимора участвовал в китайской торговле по большей части на неевропейских условиях. Как упоминалось, он был товаром, на который ни португальцы, ни голландцы не установили монополии.
Хотя Рейд - как и ван Леур - признавал значение сандала как статьи торговли, зона Тимора и Солора не включалась в один из "коммерческих узлов" Юго-Восточной Азии, даже просто не упоминалась, возможно, потому, что она не поддерживала крупные городские центры и не привела к зарождению торгового класса, по крайней мере, в ее источнике, хотя эта точка зрения также недооценивает торговую деятельность доминиканцев и "ларантукейруш" на Солоре, в Ларантуке и Лифау. Но также, как мы подчеркиваем, основные факты о торговле сандалом с Тимором противоречат теории непрерывного упадка, по крайней мере, в XVII в. (58)
В конечном счете, как будет рассмотрено ниже, именно стойкая независимость "ларантукейруш" вынудила первого португальского губернатора - уроженца метрополии - перебраться из Лифау в Дили в 1769 г., что неизбежно привело к переносу центра тяжести португальской власти на острове, хотя и не к полному вытеснению китайской торговой деятельности из зоны Флореса-Солора-Лифау. Вместо того, чтобы быть главной сценой войны между португальцами и их азиатскими соперниками, зона Флореса-Солрра-Тимора стала площадкой свободной конкуренции между многими участниками, к их немалой выгоде. Правда, лузитанский "мир" в этой области опирался на военное превосходство и систему укрепленных постов, но правда и то, что главный вызов португальскому господству на море на этой начальной стадии экспансии и "инкорпорации" был брошен их европейскими религиозными и цивилизационными соперниками.
Примечания к главе 3.
1. Смотри Andre Gunder Frank, "World System History", статья, представленная на ежегодном собрании New England Historical Association, Bentley College, Waltham, Mass., 23 April 1994; A.G. Frank and B.K. Gills, The World System: Five Нundred Years or Five Thousand?, Routledge, 1993.
2. Immanuel Wallerstein, The Modern World System Iff: The Second Era of Great Expansion of the Capitalist World-Economy 1730-1840s, Aсademie Press, San Diego, 1989, p. 132.
3. Victor Lieberman, "Wallerstein's System and the International Context of Context of Early Modern Southeast Asian History", Journal of Asian Studies, Vol. 24. No. 1, 1990.
4. Geoffrey Parker and Lesley M. Smith, The General Crisis of the Seventeenth Century, Routledge & , Kegan Paul, London, 1978.
5. Takeshi Hamashita, "The Tribute trade System and Modern Asia", в A.J.H. Latham and Heita 1 Kawakatsu (eds.), Japanese Industrialization and the Asian Economy, Routledge, London, 1994, pp. 91-107.
6. Manuel Teixeira, Macau e a sua Diocese: Missoes de Timor, Tipografra da Missao do Padroado, 1962, pp.11-12.
7. L.C.D. de Freycinet, Voyage autour du monde, execut if sur leg corvettes S.M. I 'Uranie et la Physicienne pendant leg annies 1817-1820, Paris, 1827.
8. Roderich Ptak, The Transportation of Sandalwood from Timor to Macau and China dudng the Ming Dynasty", Review of Culture, 1987, p. 34.
9. de Freycinet, Voyage, p. 529.
10. James J. Fox, "Colonial Kupang: Debauchery and Grace in the Dutch Port", in Karl Muller, East of Ball: from Lombok to Timor, Periplus Editions, Berkeley, 1991 , p. 246.
11. Appolonius Schot, "Relation du Voyage", in Recueil des Voyages qui ont servi a L 'itablissement et aux Progras de la Compagnie des Indes Orientalesformae dans leg Provinces- tfnies des Pays-Bas, Tome IV, Etienne Roger, Amsterdam, 1705, pp. 207-214.
12. "Fundagao das primeiras christandades nas ilhas de Solor e Timor", mss in Biblioteca Nacionale, Lisboa, antigo Fundo Geral, no.465, trancribed From Vol. IV of "Documentacao....Insulindia", cited in Joao Diogo Alarcao de Carvalho Branco, A Ordem de S. Domingos e as Origens de Timor, do Autor, Lisboa, 1987, pp. 9-10, и смотри de Freycinet, Voyage.
13. de Freyeinet, Voyage, p. 539
14. Ibid., p. 532.
15. ft. G. Schulte-Northolt, The Political System of the Antoni, Martinus NLhoff, The Hague, 1971, p. 154, цитируется по Jill Jolliffe, East Timor, Nationalism and Colonialism, University of Queensland Press, St.Lucia, 1978,p.26.
16. Abilio de Araujo, Timor Leste: Os Loricos Voltaram a Cantar, Lisboa, 1977, pp. 82.
17. AHU Timor ex 1 doc no.3, 20 December 1643, Batavia.
18. Francisco Ferl 1 andez, "Das Missоes de Timor", Revista de Estudos, Luso-Asiaticos (Macau), No. 1 , Septembro 1992, p. 15.
19. Fr Mathias da MayasJ, Provincial of Japan to Fr.Goswin Nickel, General, Rome; annual letter, Macao, February 18, 1661, in Hubert Jacob SJ (ed.), The Jesuit Makassar Documents (1 615-1 682), Monumenta Historicasocietatas lesu, Vol. 134, Jesuit Historical Institute, Rome, 1988, p. 52.
20. Fir. Antonio Franeisco SJ to Fr Giampaolao Oliva, General, Rome, Macao, 5 December 1670, в The Jesuit Makassar Documents, p. 234.
21. de Freycinet, Voyage, p. 532.
22. C.R. Boxer, "Portuguese Timor: A Rough Island history: 1515-1960", History Ibday, May 1960, p. 352.
23. Ibid.
24. William Dampier, A Continuation of a Voyage to New Holland etc. in the Year 1699, James and John Knapton, London, 1699, p. 185
25. de Freycinet, Voyage, p. 5, 45.
26. AflUCaixa 1, doc 53, 1 December 1645, Pascoal Baneto to D. Joao. Полный текст этого письма опубликован в Frazao de Vasconcelos, Timor: Subsidies Histоricos, Divisao de PublicacSes e Biblioteea, Agenda Geral das Colonias, Uisboa, 1937, pp. 19-21.
27. AHU Macau ms 89 Caixa 2 doc.14, "Senado da Camara de Maсau to Governador de Manila", 12 April 1692. i 28 J.J. Fox, The Flow of Life: Essays on Eastern Timor, Harvard University Press, Cambridge, 1980, p. 64.
29. de Freyeinet, Voyage, p. 545.
30. William Dampier, A Continuation, pp. 176-178.
31. C.R. Boxer, Fidalgos in the Far East: 1550-1770: Fact and Fancy in the History of Macao. Martinus Nijhoff, The Hague, 1948, p. 196.
32. Boxer, Fidalgos in the Far East, p. 196.
33. Ibid, и смотри Boxer, "Portuguese Timor", p. 353.
34. "A Missao de Camboja" hart 1), Boletim do Governo do Estada da India, No.56, 1865, pp. 57J9. Ежегодно в 1605-55 гг. из Лиссабона вице-королю Индии отправлялись т.наз. "муссонные книги", или королевские письменные распоряжения.
35. Boxer, Fidalgos in the FarEast, p. 188.
36. Artur Teodoro de Mates, Na rota das Especiarias: De Malaca a Australia/On the Seaway to Spices: From Malacca to Australia, Imprensa Nacional-Casa da Moeda, Lisboa, 1995, pp. 120-121.
37. Villiers, EastofMalacca, pp. 72-73.
38. George Bryan Souza, Ike Survival of Empire: Portuguese I3Vade and Sociey in China and the South Chinasea, 1630-1754, Cambridge University Press, Cambridge, 1986, pp. 109-111.
39. A. Teodoro de Matos, "Timor and the Portuguese trade in the Orient dudng the 1 8th Century", в A. T. de Matos e i.uis F'ilipe F. Reis Thomaz (eds.), As Relacoes entre a India Portuguesa, a Asia do Sueste e o Extremo Oriente, Actas VI Seminado Internacional de Hist6ria Indo-Portuguesa, Macau 22 a 26 Outubro de 199 1 , p. 437.
40. Roderich Ptak, "The Transportation oft Sandalwood", pp. 34-35.
41. Benjamin Videira Pires, A Embaixada Mirtir, Institute Cultural de Macau, Imprensa Official, Macau, 1988.
42. de Mates, "Timor and the Portuguese Trade", p. 438. Эти документы включают приказы и распоряжения, ежегодно получаемые в Гоа из Лиссабона в сезон муссонов, в сентябре-октябре, с ответами на них в 1574-1614 гг..
43. Ptak, "The Transportation of Sandalwood", p. 35.
44. См. Ajnquivos de Macau 3as6rie Vol. IX, NoAAbril 1968.
45. C. R. Boxer, Portuguese Society in the Tropics: The Municipal Councils of Goa, Macao, Bahia, and Luanda, 1510-1800, The University of Wisconsin Press, Madison and Milwaukee, 1965, подробности заседания муниципального совета от 20 октября 1689 г., append. 10, p. 170.
46. de Matos, "Timor and the Portuguese Trade", p. 439.
47. Boxer, The Municipal Councils of Goa, pp. 57-58.
48. Souza, The Survival of Empire, p. 182.
49. Alexander Hamilton cited in C.R. Boxer, Fidalgos in the Far East, pp. 186-7. Боксер считал, что информатором Гамильтона был Антонио Коэльо Геррейро, бывший губернатор Лифау.
50. Arquivos de Macau, 3o S6rie Vol. 1X, No.4, April 1968.
51. Souza, The Survival of Empire, p. 185.
52. Anders Ljungstedt, An Historical Sketch of the Portuguese Settlements in China and of the Roman Catholic Church and Mission in China and Description of the City of Canton, James Munroe and Co., Boston, 1836, p. 9.
53. AHU Macau Cx3 No. 14i December 26, 1723, uSenado da Camara de Macau to D. Joao V" and Dom Joao V to Vice-rei e capitao-general do Estado da India, Joao de Saldanha da Gama", 3 Marco 1726, Lisboa. _ j
54. Ljungstedt, An Historical Sketch, p. 97. |
55. F.J. Orlneling, The Timor Problem, p. 102. (j?
56. Guillaume-Thomas Raynal, Histoire Philosophique et Politique Des Etablissemens et du Commerce des Europaens dans les Deux Indes, prome Premier, Jean-Leonard Pellet, Gen6ve, 1782, pp. 225-226. Перевод сочинения Райналя на английский язык смотри в J. Justamond, A Philosophical and Political History of the Settlements and Trade of the Europeans in the East and West Indies, John Exshaw and William Halhead, Dublin, MDCCLXVI.
57. Boxer, Fidalgos in the Far East, p. 196.
58. Anthony Reid, Southeast Asia in the Age of Commence 1450-1680. Volume Two: Expansion and Crisis, Yale University Press, New Haven and London, 1993, p. 328.