В первое мгновение ему показалось, что ОНО не исчезло, что продолжает стоять над ним, протягивая к нему уродливые когтистые лапы. А потом он понял, что это всего лишь тень от оконной рамы на стене. Понял, и облегченно откинулся на подушку, прислушиваясь к тому, как успокаивается сердце.
- Ты чего? - Голос жены звучал заспанно и недовольно.
- Спи, Танюш, спи, просто приснилось... Спи давай.
Жена вздохнула, повернулась на другой бок. Он еще несколько мгновений смотрел на крестообразную черную тень на стене, а потом встал и начал одеваться.
На кухне он зажег сигарету, жадно втянул пахнущий плесенью дым и выглянул в окно. Во дворе было тихо. В городе лаяли собаки, а потом раздалась далекая стрельба. Все как обычно - отряды самообороны делают то, что должны делать. Самая обычная ночь. Только вот сон был необычным.
- Не спится? - Жена, поправляя бретельки старой ночной рубашки, вошла в кухню. - Что, опять сердце?
- Нет, дорогая, все хорошо, - ответил он, сминая в пепельнице окурок. Посмотрел на часы: начало пятого. Странно, но в последние два месяца он часто просыпался именно в это время.
- Идем спать, - сказала жена.
- Не хочется.
- Кипятка тебе согреть?
- Не надо. Ты иди. Я еще посижу.
- Как хочешь, - женщина коснулась губами его щеки и ушла обратно в комнату. Он снова выглянул в окно, прислушался к звукам на улице. Тихо. Почему-то от этой тишины его вновь захватила холодная жуть.
Он выкурил еще одну сигарету, стараясь выпускать вонючий дым в окно, потом на цыпочках прошел в спальню и прислушался. Жена спала. Вытерев вспотевшие ладони об штанины, он крадучись прошел в гостиную и подошел к шкафу. Дверь слегка скрипнула, но все равно, ему удалось открыть ее почти беззвучно. Вытащив футляр с инструментом, он опять же на цыпочках прошел в прихожую, быстро натянул на себя свитер, штормовку и ботинки, сунул в карман спички, фонарик и ополовиненную пачку сигарет и, заперев за собой дверь, вышел из дома. Он пока толком не знал, куда ему идти, но одно теперь знал точно - все дело в скрипке, и не будет ему покоя, пока он не разберется во всем.
Формально он нарушал закон - ведь по закону он считался мародером. Однако на деле его никто никогда не трогал, равно как и ему подобных искателей поживы, которых в городе называли "грибниками". Военные патрули и ополченцы из отрядов самообороны обычно не обращали внимания на людей с большими рюкзаками за спиной, которые еще до рассвета появлялись на улицах, спеша отыскать что-нибудь ценное прежде своих коллег по ремеслу. Не из доброты душевной - власти понимали, что людям надо на что-то жить. А еще "грибники" делились с военными, все об этом знали. И он делился. Тот, кто делился, того не трогали.
Скрипку он нашел в разрушенном доме в пригороде. Когда-то это был огромный и роскошный дом, но потом пожар уничтожил большую его часть. Скрипка лежала на цокольном этаже особняка, в большом стальном сейфе. Когда он вскрывал этот сейф, у него руки тряслись. Он думал, что там будет что-нибудь действительно ценное - оружие, редкие лекарства, золото. Ничего этого в сейфе не было. Лишь эта скрипка в герметическом футляре из темного металла и старый пропыленный концертный фрак. Видимо, хозяин дома был музыкантом или что-то вроде. Разочарованный своей находкой, он открыл футляр - скрипка была аккуратно завернута в тонкий черный бархат. Табличка на внутренней стороне крышки футляра извещала, что скрипка называется "Эвридика" и изготовлена мастером Антонио Страдивари из Кремоны в 1722 году. Он никогда не слышал о мастере Страдивари и понял лишь одно - скрипка была старинной вещью. Может быть, найдутся те, кто захочет ее купить.
Косой Биндюг, которому он обычно сдавал свои находки, скрипку не взял.
- А на кой хрен она мне? - сказал Биндюг. - Даже на топливо не сгодится, разве что на растопку. Футлярчик так-то ничего, может сгодится на что. Стакан муки за все дам.
- Нет, - ответил он, пряча от Биндюга взгляд. - Я передумал.
Дома он показал скрипку Тане. Жена только пожала плечами.
- Красивая, - сказала она. - Наверное, продать ее можно.
- Да вот, не берет ее Биндюг, - ответил он.
- Не берет, и черт с ним. Другого покупателя найдешь.
Он согласно кивнул, и на время скрипка была забыта. А потом начались сны. Первый сон он запомнил особенно отчетливо. Это случилось на четвертую ночь после того, как он принес скрипку домой. Ему приснилось, что в городе появилось странное существо, похожее на человека - вроде как сгусток мрака. Что оно ходит по улицам и ищет украденную у него душу. И каждый раз он сталкивался с этим существом, и оно гналось за ним, пока он не просыпался, тяжело дыша и чувствуя тяжелый смутный ужас. И еще, он начал часто просыпаться до рассвета, будто боялся, что ему опять приснится этот кошмар.
Последний сон дал ответ на мучивший его вопрос - почему? В этот раз он не только видел смутную черную фигуру, преследующего его. Он еще слышал во сне звук - странный, тоскливый, неприятный. Именно такой звук издавала скрипка, когда он пробовал водить по струнам смычком. Это все из-за скрипки. Это она навлекает на него кошмары. Надо от нее избавиться. И чем быстрее, тем лучше.
В распивочной народу почти не было - лишь какой-то оборванный мужик, пьяный в лохмотья, храпел в углу, благоухая заскорузлым потом и мочой. Официантка глянула на гостя неприветливо.
- Наверху он, у себя. Опять какую-то малолетку притащил. - Официантка плюнула на пластиковую столешницу, свирепо заработала тряпкой. - Все вы кобели поганые, провалиться вам!
Он вышел, не желая слушать сердитую официантку, обошел здание и по пожарной лестнице поднялся на второй этаж. Нашел нужную дверь. Жека-Кабатчик, пузатый и хмельной, лежал на большой кровати, раздвинув ноги в рваных носках. Рядом с ним спала, закутавшись в одеяло, девочка лет тринадцати.
- А-а, Сергеич? - протянул Кабатчик, осклабившись. - Утро в дом, гость в дом. Чего так рано?
- Здрасьте, - ответил он, косясь на спящую девочку. - По делу я к тебе. Товар у меня есть, хочу предложить.
- Настоящая. Нашел вот, наверное, стоит она дорого...
- Лучше бы ты рояль нашел, - серьезно сказал Кабатчик, открыв футляр и взяв в руки скрипку. - Там дерева много и металла хорошего. А это.... Чего хочешь за нее?
- Что дашь, то и возьму.
Кабатчик упер скрипку в плечо, прижал подбородком и провел смычком по струнам. Скрипка издала скрипучий долгий стон. Девчонка под одеялом зашевелилась, грязно выругалась и закрыла голову подушкой. Кабатчик заржал.
- Хорошая штука, можно крыс и блядей отгонять, - сказал он. - Ни к чему мне она, Сергеич. Хлам. По старой дружбе могу тебе за нее стакан сивухи налить. Уж прости.
- Нет, я понимаю.
- А ты научись на ней играть, - с самой серьезной миной сказал Кабатчик. - Будешь у меня в заведении зажигать. Музыка дело хорошее. Серьезно говорю.
- Так не купишь?
- Нет, извини, - Кабатчик положил скрипку в футляр и захлопнул крышку. - Забирай свою мандолину. Будет что стоящее, заходи, а по пустякам лучше не тревожь. Нет у меня времени на пустяки.
Он вышел из дома, прижимая к себе футляр с проклятой скрипкой, и некоторое время стоял в каком-то оцепенении. Внезапно ему захотелось достать инструмент и шваркнуть им посильнее о стенку, чтобы разлетелся в куски.
Он открыл футляр, взял скрипку за гриф и вдруг почувствовал что-то, похожее на жалость. Утреннее солнце так тепло отразилось красивыми золотистыми зайчиками от лакированного дерева скрипки, что этот никчемный кусок дерева внезапно показался ему живым существом. Ударить ее о камень, все равно, что ребенка убить.
- Навязалась ты на мою голову, проклятая! - прошептал он. - И зачем я только в тот дом полез...
Если от скрипки не избавиться, сон вернется снова. И ОНО рано или поздно до него доберется.
Домой он ее не понесет. И продать, наверное, ее так и не удастся. А значит, остается только одно.
Было уже далеко за полдень, когда он добрался до развалин. Здесь все было так же, как и два месяца назад. Вход в цокольный этаж был открыт - видимо, после него тут никто не побывал.
Он вошел внутрь и осмотрелся. Да, все так же, как в тот день. И только сейчас он понял, какую славную шутку с ним сыграла в тот день жадность.
Он был так уверен, что в сейфе есть что-то особенно ценное, что даже не догадался забрать прочие вещи из этого убежища. А здесь... О да, здесь есть, чем поживиться! Отличная почти новая металлическая кровать с хорошей панцирной сеткой, три деревянных стула, журнальный столик. А в углу... Боже ж ты мой! Самый настоящий музыкальный центр, да какой! А если поискать в этих шкафах, можно и еще...
- Добрый день!
Голос был мужской, негромкий и усталый. Он обернулся так порывисто, что едва не уронил скрипку.
Это был старик с совершенно седой головой и окладистой бородой, одетый в какие-то лохмотья неопределенного цвета. Он стоял на нижней ступеньке лестницы, держа в руке керосиновую лампу, и смотрел на гостя. Странно, но в глазах у него была радость.
- Господи, вы принесли ее! - воскликнул старик. - Значит, это вы открыли мой сейф?
- Я... - Он понял, что врать не имеет смысла. - Да, я открыл этот сейф.
- Она в порядке? Прошу вас, дайте мне ее скорее!
Он протянул старику футляр. Старик, что-то восклицая, открыл футляр, схватил скрипку и громко вздохнул.
- Боже мой, какое счастье! - произнес он, и в глазах его был неземной свет. - Она совершенно не пострадала. Это чудо, это просто... Нет, я сейчас заплачу! Она ничуть не изменилась! Милая моя красавица, она пережила весь этот ужас!
- Что такого особенного в этой скрипке? - спросил он.
- Особенного? Дорогой мой человек, да ведь это "Эвридика"! Одно из совершеннейших творений Антонио Страдивари, можно сказать - самое совершенное. Все эти годы я думал о ней и больше всего боялся, что когда вернусь домой, то... Но теперь это, право, неважно. Она цела, и это самое главное.
- Так вы хозяин этого дома?
- Да, представьте. Двадцать два года назад я уехал на гастроли, еще не зная, что нас всех ждет. Мы поехали в Таиланд, выступать перед самим королем этой страны! Я тогда не взял "Эвридику", побоялся, что влажный климат может ей повредить. У меня была другая скрипка, тоже очень хорошая, работы Амати, так я взял ее. А потом, уже в Таиланде, я узнал о ядерных ударах, о том, что мир перестал существовать. - Старик осторожно положил скрипку на стол, вытащил откуда из-под лохмотьев пузырек с таблетками и положил одну под язык. Руки у него дрожали. - Что было потом, лучше не вспоминать. Почти все, кого я знал, погибли - кто от голода, кто от радиации, кто от болезней, кто от рук мародеров и бандитов. А я вот выжил. И все эти годы я мечтал вернуться домой и найти ее. Вот, нашел. Теперь я могу спокойно умереть.
- Так вы пришли оттуда... пешком?
- Представьте себе. Двадцать два года пути. Совсем как когда-то предки моего народа во главе с Моисеем. Зарабатывал на жизнь тем, что давал маленькие концерты в поселках, пока не потерял ту, другую скрипку во время бегства от шайки бандитов...Знаете, что? Я просто дрожу от желания сыграть что-нибудь. А вы послушайте, прошу вас. Я так много лет не выступал перед публикой. Присядьте, вон туда. Спасибо.
Старик несколько мгновений стоял неподвижно, а потом сделал то, что еще больше удивило гостя. Он подошел к полузакрытому сейфу, открыл дверцу и извлек тот самый пропыленный фрак, который лежал там со скрипкой. Расправив и отряхнув фрак, надел поверх своих лохмотьев, и только потом бережно взял в руки "Эвридику" и смычок. Он довольно долго настраивал скрипку, и на лице его было написано настоящее блаженство.
- Послушайте, - внезапно сказал он, закончив возиться со своим сокровищем, - а почему вы решили вернуть ее обратно?
- Я не смог ее продать.
- В самом деле, кому сегодня нужна скрипка Страдивари! Но вы поступили правильно. Спасибо вам. Я отблагодарю вас. У меня есть немного еды, кое-какие лекарства и одежда. Я отдам вам все, что захотите. А сейчас прошу - послушайте ее. Послушайте голос ангела, которого не смогли убить даже водородные бомбы.
Он еще раз тяжело вздохнул, поднял смычок и торжественным голосом сказал:
- Иоганн Себастьян Бах, ария "Erbarme mich, mein Gott". Посвящается миллиардам погибших и тем, кто выжил и продолжает бороться.
Над погибшим миром звучал плач "Эвридики"
Старый изможденный музыкант играл для себя и для всех. Он играл для мародера, который вернул ему главное его сокровище только потому, что не смог продать его и испугался мучивших его ночных кошмаров. Он играл для тех, кто не мог его слышать - для тысяч и тысяч землян, покоящихся под обгоревшими руинами разрушенных ядерным пламенем городов. Он играл для тех, кто никогда в жизни не слышал звуков скрипки. Он играл, потому что к этому концерту в подвале собственного сгоревшего дома он шел двадцать два года. Он играл потому, что мир должен был снова услышать звуки "Эвридики".
Услышать и вспомнить, что жизнь продолжается несмотря ни на что.