Даже при полном безветрии по запущенному, буреломному лесу временами пробегала судорожная, сухо шуршащая дрожь желтовато-бурых к осени листьев густого осинника. Многочисленные обитатели зарослей, с восхода настороженно затихли в своих норах и гнездах. Муравьи так и не вылезли из наглухо запечатанных, словно в ожидании урагана хвойных терриконов. Даже неуемные туповатые кроты, и те предпочитали не высовывать из земли свои перепачканные землей розовые пятаки. Все в округе знали - леший снова чудит.
А местный лешак горько кручинился. Ему было невыносимо скучно. Который день хозяина леса грызла зеленая тоска, да такая, что хоть в петлю лезь. Только вот беда, не может нежить по собственной воле лишить себя жизни, потому, как и не живет вовсе.
В этом лесу леший обитал с незапамятных времен. Он отлично помнил, как шустрые, востроглазые мужички браконьерничали в барских угодьях, а самых незадачливых из них зловредные егеря затем пороли на околице большой деревни, упирающейся покосившимися плетнями в близкую опушку. И как потом, те же крестьяне с исполосованными вдоль и поперек багровыми шрамами спинами, вырядившись в обтягивающие, антрацитом блестящие кожаные тужурки и кепки со звездами цвета свежей крови, уже вешали егерей на самых рослых осинах.
Как же весело было лешаку, когда спустя всего какой-то жалкий десяток лет, все те же мужички, успевшие сменить новенькие хрустящие кожанки на потертые, грязно-серые бушлаты, за компанию с охранявшими их конвойными, истекали в панике едким потом, долгими часами кружа в непролазной чаще, тщетно пытаясь вырваться из цепких объятий лесного хозяина.
Его угодия пощадили бомбы и снаряды великой войны. Местные партизаны без крайней надобности старались не соваться в издавна пользующиеся дурной славой места. А ловивший их незадачливый отряд карателей, по глупости командира забредший в заповедную топь, так и сгинул весь, до единого солдата. Леший на дух не переносил иноземцев.
Затем фронт покатился на запад и перепуганные озверевшие оккупанты, прежде чем уйти навсегда, спалили деревню дотла. И леший, скрепя сердце (да-да, как ни удивительно, но и у нежити тоже есть сердце), страдая, терпеливо сносил, когда худые до прозрачности бабы и подростки, валили его деревья, обустраивая немудреные землянки.
Шло время. Под счастливые слезы и хмельные, надрывные песни вернулись немногие уцелевшие мужики, заново отстроившие сожженные дома. Но, надломленная войной деревня так и не смогла подняться. Все меньше и меньше становилось в ней обитателей. Давным-давно знакомые лешему в лицо старики большей частью переселялись на местное кладбище, а если очень везло, то вместе с молодежью уезжали на тарахтящих, отвратительно воняющих грузовиках в какой-то там город. Что означает это слово, лешак не знал, да и знать не хотел.
И вот, в конце концов, пришла пора, когда в лес годами не забредала ни одна живая душа, и леший отчаянно скучал, буйствовал без причины, вымещая дурное расположение духа на безгласных подопечных.
...Наслушавшийся баек о запретной чащобе охотник не на шутку завелся. За сорок с хвостиком прожитых лет не раз и не два крепко опаливший задубевшую шкуру в горячих точках, он не боялся ни Бога, ни черта, и, опрокидывая под соленые грибочки с вареной картошкой стопку за стопкой, лишь желчно подсмеивался над стариком-рассказчиком, с самым серьезным видом увещевавшим гостя ни в коем случае не соваться в завороженный лес.
Ни свет, ни заря, когда даже с первыми петухами поднимающаяся деревня еще досматривала последние сны, охотник потихоньку встал с кровати, и споро собравшись, бесшумно выскользнул сырую предрассветную тьму. Втянув полную грудь густо настоянного на горечи прелой листвы, кристально чистого воздуха, он мимоходом подосадовал на себя за чрезмерное увлечение самогоном за ужином. Однако, несмотря на пульсирующую в висках тупую боль, охотник не сильно расстроился, по опыту зная, что лес быстро выгонит похмельную одурь, наполнив тело свежими силами.
Закинув на плечо верную старенькую двустволку с давно облупившимся лаком на прикладе, он бодро зашагал по направлению к близкой опушке, прорисованной черными зазубринами вершин на фоне чуть светлеющей полоски неба на востоке. Еле слышно похрустывая рифлеными подошвами болотных сапог по подсохшей траве, охотник боком протиснулся сквозь частый, упруго сопротивляющийся подлесок и вдруг, словно переступив невидимую границу, оказался в иной, невероятной реальности.
Серенькая предрассветная хмарь, еще секунду назад кутавшая окрестности непроницаемым для глаз маревом, полыхнула ослепительно яркими красками. Ядовито-желтое, искромсанное изломами фиолетовых молний небо, сочилось редкими мутно-зелеными каплями. Раскаленные до вишневого свечения ветви, извиваясь и шипя, проросли на концах мелкими гадючьими головками, так и норовившими вцепиться в открытое горло своими несоразмерными, не умещавшимися в пастях клыками.
Поначалу охотник оторопел, ощущая, как слабеют в коленях ноги, а из глубины окаменевшего желудка поднимается стылая волна мутящего разум первобытного ужаса. Однако многолетняя привычка балансировать на острие сделала свое дело. Тренированная психика быстро справилась с парализующим тело страхом, загнав леденящую душу жуть на задворки сознания, и он, с трудом шевеля непослушными губами, спросил сам у себя:
- Это ж, на какой же гадости дед своё пойло настаивает, что меня так расплющило? На курином помете что ли, или на местных мухоморах?
Как ни странно, но слабый хрип собственного голоса окончательно привел охотника в себя, и тут же декорации вокруг сменились. Футуристическое освещение погасло так же внезапно, как и вспыхнуло. Все та же мутная хмарь, только теперь обильно разбавленная сизым маревом, вновь царила вокруг.
Размазав по онемевшему лбу обильно выступившую испарину, охотник поразился той невообразимой скорости, с какой грозно шевелящаяся чаща исторгала из себя густеющий на глазах туман. Менее чем через четверть минуты от ближайших деревьев его уже отделяла непроницаемая для взгляда клубящаяся стена.
- Да что же здесь твориться-то? - в сердцах плюнул под ноги ослепший охотник и его слюна, еще не успев долететь до толстой подушки из прелой листвы на земле, с отчетливым треском вспыхнула, на миг озарив трепетным огоньком кипящее марево.
Как ни странно, но именно этот, ни в какие ворота не лезущий эпизод окончательно отрезвил охотника. Загнав в оба ствола по заряду картечи, способной при случае завалить крупного зверя, вплоть до кабана или лося, он выдернул из нагрудного кармана разгрузки компас, без которого, давным-давно наученный горьким опытом, в лес не совался. Но, ни разу до этого не подводивший прибор, будто сбесился. Зелено фосфоресцирующая стрелка, обычно острым концом намертво клеившаяся к северу, вертелась как заведенная, никак не желая останавливаться.
Скрипнув зубами, охотник свирепо чертыхнулся: "Вот же нечистая сила!" И тут же ему в ответ громовыми перекатами захохотал, издевательски заухал, невидимый за туманом лес. Вздрогнув от неожиданности, охотник резко вскинул к плечу ружье и, вращаясь вокруг своей оси, попытался определить источник звука, а по его спине, неприятно щекоча между лопатками, побежала прохладная струйка.
Уже, казалось, забытая за ненадобностью легкость от мощного выброса адреналина, безошибочно сигнализирующая о смертельной опасности, активировала навсегда впаянные в подкорку инстинкты. Охотник выбросил двустволку перед собой, изо всех сил оттолкнулся ногами и, уходя с линии прицеливания, кувырнулся через правое плечо. Но, вместо того, чтобы упруго вскочить, сорвался куда-то вниз, сминая кусты и раздирая в кровь незащищенную кожу на лице и тыльных сторонах ладоней.
Пока оглушенный падением и лишь чудом не свернувший себе шею охотник, сидя на влажной липкой хвое, ошарашено тряс головой, туман успел раствориться, а на сцене появился новый персонаж, от одного взгляда на который не грех было повредиться рассудком.
На сидевшего с отвисшей от изумления челюстью человека, сквозь мутновато-круглые стекла надколотого пенсне, потешно увеличивающее раскатившие по сторонам глаза, укоризненно смотрел стоявший на задних лапах гигантский заяц. Потерявший способность удивляться охотник инстинктивно вскинул ружье и судорожно взвел курки, но косой, даже не дрогнув усом, предостерегающе покачал передней лапой и недовольно буркнул:
- Но-но... Не балуй... И вообще, чего расселся-то? Потопали ужо к хозяину. Заждался, поди.
Так и не опустивший двустволку охотник, нервно икнув, переспросил, с трудом ворочая непослушным языком:
- К-куда - куда потопали? К какому еще хозяину?
Презрительно фыркнувший заяц не удостоил его ответом и, развернувшись, все так же по-человечьи, на задних лапах, величественно зашагал между неохватных, поросших седыми космами лишайников вековых елей. Не снимающий подрагивающего от напряжения указательного пальца с переднего спускового крючка ружья охотник, точно на невидимом аркане устремился вслед за мерно покачивающимся меж мощных, серо-шерстяных заячьих ляжек, коротким обрубком хвоста.
На укрытой непролазной гущей хаотично переплетенных ветвей маленькой, уютной полянке собралась потрясающая компания. Ближе всего к проходу в расступившейся перед зайцем как по команде поросли расположился долговязый, болезненно худой и горбатый, весь в розовых расчесах-проплешинах на неряшливо свалявшейся шкуре, седой медведь. Рядом пристроился хитро постреливающий по сторонам маленькими слезящимися глазками упитанный кабан-секач, с внушающими уважение громадными желтоватыми клыками, венчавшими его поросшую жесткой щетиной нижнюю челюсть. На их фоне совсем потерялся низкорослый сивый бобер.
На шорох за спиной первым обернулся медведь:
- Елы-пылы, телячья голова! - неподдельно оживился зверюга, с отчетливым скрежетом огрубевших до каменной твердости подушечек потирая передние лапы. - Вот удружил, косой, так удружил. С полуночи, почитай, маковой росинки в пасти не было. В брюхе с голодухи так и бурчит, так и бурчит, прям спасу нет. А тут, так кстати человечинка свеженькая на завтрак сама, своими ногами пришлепала.
Заяц, при своем невероятном для собратьев росте все же едва доходивший сидящему медведю до плеча, походя, фамильярно шлепнул того выступающей хребтине, и желчно заметил:
- Выгони глистов, топтыгин. Смотришь, и полегчает. А то тебя легче убить, чем прокормить.
Ступивший же на поляну охотник уже окончательно отчаялся найти хоть каплю здравого смысла в происходящем, и теперь хотел только одного - как можно скорее вырваться из этого безумия. Первым делом он навел снаряженные картечью стволы на медведя, и сам себя презирая за то, что опускается до общения с галлюцинацией (а чем иным может быть говорящий человеческим языком зверь?), рыкнул:
- Ты язык-то придержи, чучело. А то свинцом так нашпигую, замучишься переваривать.
- Сам ты чучело, телячья голова, - не на шутку разобиделся косолапый и со слезой в голосе пожаловался бобру: - Какой же нынче народец неотесанный пошел. Никакого уважения к старости. Еще грамотный, небось, телячья голова, а все туда же, обзывается.
Ошеломленный такой откровенной наглостью охотник, взорвался:
- А ты, желудок ходячий, как хотел?! Он меня, понимаешь, сожрать собирается, а я что, в любезностях должен рассыпаться?!
Он все еще безысходно пытался найти рациональное объяснение творящемуся бреду. "Может здесь газ какой-нибудь галлюциногенный из болота выделяется? Вот я случайно надышался, и теперь мерещится всякая чушь?" - горячо билось в висках, пока охотник продолжал держать на мушке лобастую медвежью башку.
- Нет, мил человек, даже не надейся. Туточки все взаправду, - внезапно вмешался в перебранку торчащий посреди поляны высокий пень с подгнившей, разлохмаченной и отслаивающейся по бокам корой, который охотник поначалу принял за импровизированный стол для посиделок ненормальной компании. - А вот ружьишко я твое, от греха, приберу. Не ровен час, стрельнет, ружьишко-то, изувечит кого.
Тут же из-за спины охотника выхлестнула длинная ветвь, по гибкости и крепости ничуть не уступающая пресловутой лиане из экваториальных джунглей, с невероятной скоростью обвила стволы и, не успел тот глазом моргнуть, вырвала из рук оружие, чуть не выворотив из суставов крепко стиснутые пальцы. Пока же охотник злобно шипел, ожесточено тряся обожженными нестерпимой болью кистями, еще одна ветка вкруговую захлестнула горло, оставляя лишь узенькую щелку для жидкой воздушной струйки, и напрочь лишая возможности двигаться и выдавить хоть один звук.
- Ты, милок, не дрыгайся, не дрыгайся понапрасну-то, - предупредил попытку охотника цапнуть висевший на поясе нож, оживший пень, уже успевший выдернуть из рассыпчато-серой земли свои корявые ноги-корни. - Смирно стой, а то худо будет.
Неуклюже переваливаясь, пень подковылял ближе и проскребывая неровный верхний срез на глазах проросшими из шелушащихся боков корявыми ветками, продолжил:
- Ты, братец, таперича под судебным следствием. Вот, всем обществом, - обвел он импровизированной конечностью угодливо притихших зверей, - судить тебя будем.
Улучивши момент, когда давившая горло хватка чуть ослабла, охотник, запинаясь, возмущенно прохрипел:
- Вы обкурились, что ли, кукловоды-чревовещатели хреновы?.. Маскарад тут устроили... Какой еще суд, за какие грехи?.. И вообще, завязывайте дурака валять, пошутили и будет... А то развели зверье говорящее, деревяшки ходячие... Думаете, управы на вас не найдется?.. Да у меня, между прочим, и охотничий билет, и лицензия, все чин-по-чину, а еще и связи имеются. За такие выходки мои кореша в прокуратуре вам вмиг хвост прищемят... А ну, быстро отпустили!..
В ответ захрюкал, зашелся сиплым смехом кабан, в неподдельном восторге взрывая копытами палые листья:
- Нет, ну ты глянь! - разбрызгивая окрест вязкие слюни, во всю глотку гоготал он, пихая тщетно пытающегося увернуться, неповоротливого на суше бобра. - Этот шут считает, что мы тут специально для него комедию ломаем. Умора, да и только.
- Ну-ка, цыц! - быстро осадил разошедшегося секача пень. - Устроили тут балаган из сурьезного дела! Живо по местам, охламоны!
- По каким таким местам, телячья голова? - удивленно выкатил глаза медведь. - Мы что же хозяин, завтракать совсем не будем, а? Так и с голодухи недолго подохнуть, телячья голова.
- Значиться так, - не обратил ни малейшего внимания, ни на причитания косолапого, ни на потуги охотника, пень. - Открываем судебные слушания о злостном нарушении границ запретных владений хозяина леса - лешего. - Он с победным видом осмотрелся прорезавшимися в замшелой древесине маленькими бойкими глазками и торжественно поставил точку: - То бишь - моих.
Оказавшийся главной лесной нечистью пень, неподдельно возбудился от предстоящего развлечения, и развел бешеную активность. Первым делом он назначил пожирающего голодными глазами охотника и истекающего зловонной слюной медведя прокурором; зайца - присяжным поверенным, или по-современному говоря - адвокатом; а так и не промолвившего ни слова бобра, на пару с говорливым весельчаком-кабаном, взял к себе в заседатели.
- Итак, господа, - проковылял леший на прежнее место в центре поляны, - заседание объявляется открытым и слово для обвинения предоставляется прокурору.
Заяц, устроившийся подле медведя по-турецки скрестив задние лапы, изо всех сил пихнул того в бок. Громадный зверь от неожиданности подпрыгнул, утробно рыкнув, а лешак, нетерпеливо перебирающий корнями-отростками, торопливо подгонял:
- Нуте-с! Нуте-с, господин прокурор, не томите! Заседание ждет-с!
- Это... ваша честь, - не стал противиться медведь, - человечишка, значить, телячья голова, без спросу в наш лес сунулся...
Возомнивший себя судьей пень вновь перебил и без того еле ворочающего языком горе-оратора:
- Го-о-осподин прокурор, - укоризненно протянул он. - Сколько же можно повторять: не человечишка, а подсудимый. Потрудитесь соблюдать процедуру.
Медведь окончательно сконфузился и на одном дыхании выпалил:
- Короче, телячья голова! За это жуткое злодеяние подсудимый, безусловно, заслуживает смертной казни через съедение! Вот так, телячья голова! - и он с заметным облегчением шумно плюхнулся на место.
Леший задумчиво пошевелился, шурша отставшей корой на боках, и недовольно буркнул:
- Присяжный поверенный, вам слово.
Заяц только этого и дожидался. В отличие от медведя любыми путями избегающего публичных выступлений и норовящего отсиживаться за чужими спинами, он одним пружинистым прыжком выскочил на середину, прошелся взад-вперед, теребя разлохмаченный шнурок от пенсне, хитро постреливая косыми глазами по сторонам. Затем остановился напротив лешего, с обеих сторон подпираемого откровенно скучающими кабаном и бобром, картинно скрестил передние лапы на груди, далеко отставил заднюю.
- Ваша честь, господа заседатели, господин прокурор, - заяц резко кинул вниз подбородок, так, что длинные уши, описав дугу, отчетливо шлепнули по захватанным стеклам. - Мне, как участнику процесса, призванному представлять интересы обвиняемого, потребно привести высокому суду свидетельства его невиновности. Но, - он выдержал приличествующую моменту театральную паузу и ликующе взвизгнул: - У меня, их нет!!! Посему, как можно скорее сожрите этого горемыку!!!
Пока перед налитыми кровью глазами полузадушенного охотника разворачивалось это шоу абсурда, он мучительно пытался нащупать путь к спасению, ни секунды не сомневаясь, что извращенцы, в лапы которых его угораздило угодить, живым уже не выпустят. Точнее, охотник, уже успел просчитать свой единственный шанс, и теперь пытался не думать о нем, чтобы свободно читающая мысли подгнившая деревяшка, называющая себя лешим, ничего не учуяла.
Каменной крепости ветвь перехватывала только его горло, оставляя свободными руки, и охотник давно тискал в кармане пьезоэлектрическую зажигалку с таким мощным турбонаддувом, что он на спор не раз прожигал ей дюймовую доску. И теперь ему оставалось только подманить пень поближе.
Корчась от острой боли в травмированной гортани, охотник еле слышно просипел:
- Эй, шуты гороховые, подсудимому, между прочим, полагается последнее слово.
Леший, тем не менее, его услышал, но отреагировал совсем не так, как ожидал охотник. Отмахнувшись от него веткой-рукой, небрежно бросил:
- А к чему? Тебе ж, милок, все одно в свое оправдание сказать нечего. Чего ж тогда попусту воздух трясти.
- Дозволь, хозяин! Я этот окорок ходячий, телячья голова, сей момент разделаю.
Тем временем охотник, уже ощущающий, как громадные клыки заживо рвут из него куски плоти, превозмог себя и жалостно взмолился:
- Ваша честь! Ваша честь, послушайте! Прежде чем бросать меня на растерзание, дозвольте приватно шепнуть великую тайну.
Осторожный лешак, опасаясь подвоха, на первых порах заартачился:
- А меня, братец, от челяди, секретов нет. Есть что сказать, молви вслух.
- Ну, как знаешь, - пошел ва-банк охотник. - Либо тебе, либо никому. И не напрягайся так, - едко ухмылялась, предостерег он: - Из моей головы это ты не выковырнешь, даже не пытайся.
И леший, не сумев осилить врожденное любопытство, все же сломался. Переваливаясь из стороны в сторону, он опасливо, мелкими шашками двинулся к охотнику, и как только оказался на расстоянии вытянутой руки, человек неуловимым движением воткнул ему в бок разъяренной гадюкой шипящую зажигалку.
Сердце охотника со всего маха ударило в ребра и остановилось, потому что упершаяся в жесткое дерево зажигалка изо всех надрывалась, обжигая его пальцы моментально раскалившимся корпусом, но ничего не происходило. И когда облившийся холодным потом охотник, распрощался с последней надеждой на спасение, пень вдруг полыхнул огромным, жирно чадящим черным дымом, факелом
Земля под ногами содрогнулась от низкого рыдающего стона, словно в небе лопнула гигантская струна. Тут же ослабла и, сухо захрустев, обсыпалась нестерпимо давившая горло охотника удавка. Под аккомпанемент надрывного воя очумевших зверей он повалился на колени, а сверху на него обрушилась двустволка, чувствительно, так, что из глаз сыпанули искры, приложив прикладом по затылку.
Больше не решаясь искушать судьбу, не обращая ни малейшего внимания на тяжелый гул в голове и подкашивающиеся ноги, охотник бросился прочь, стараясь убежать как можно дальше от безумной поляны...
...Старичок-хозяин вросшего в землю на окраине умирающей деревни домишки, так и не понял, с чего это приехавший на целую неделю постоялец, спозаранку ушедший на охоту, прибежал из лесу с выпученными глазами, впопыхах собрался, и толком не попрощавшись, рванул обратно в город. Жуткий торфяной пожар, случившийся в день поспешного отъезда охотника, как языком слизнул порядочный кусок заповедной чащи.
А следующей осенью на закраинах пожарища впервые за много лет выдался богатый урожай грибов...