День начинался обычно. За окном бывалого, но все еще вполне достойно выглядящего внедорожника привычно плыла добела раскаленная окончательно и бесповоротно спятившим, напрочь забывшим о том, что оно вовсе не южное, а скорее все же северное, солнцем, оплывающая едким потом от невыносимого зноя, улица. Но в салоне, на светлой, остуженной до приятной прохлады упругой воздушной струей кондиционера коже, было умиротворенно комфортно, и ему страстно захотелось, чтобы хоть на этот раз обошлось.
Не обошлось...
Она завелась как обычно на пустом месте, когда и дороги-то оставалось всего ничего. Замешкавшийся на перекрестке "чайник" на видавшей виды "четверке" с закрученным винтом задним бампером, помешал с ходу повернуть налево, а переключившийся на красный светофор заставил резко утопить педаль тормоза. Колодки намертво заклинили мощные диски, и машина, застыв как вкопанная, чувствительно клюнула носом вниз.
С пассажирского сиденья тут же последовала визгливая отповедь. В ответ на нелестные, но, в общем-то, привычные, не раз и не два слышанные эпитеты, касающиеся его умения управлять автомобилем, почему-то именно сейчас, возможно, на остром контрасте с еще секунду назад таким редко-благодушным настроением, прямо под сжавшимся от болезненного спазма желудком, сдетонировал фугас, до краев начиненный густо настоянном на дремучей злобе, лишающем разума бешенстве.
Не различия, а лишь угадывая сквозь плотный серый туман в глазах цвета светофора, до хруста стиснув зубы, при этом, чудом не отхватив себе пол-языка, он судорожно вцепился влажными пальцами в лакированное дерево руля и чуть-чуть пришел в себя только после того, как по ушам резанула пробившаяся сквозь наглухо закрытые стекла сверлящая трель милицейского свистка. Ухватив боковым зрением мелькнувший в зеркале полосатый жезл, он автоматически включил поворот, прижал машину к высокому бордюрному камню и, не обращая внимания на удивленное ворчание справа, громко хлопнул дверцей, поспешив выскочить в уличное пекло.
Он редко нарушал правила, и когда патрульным порой приходило в голову остановить его для рутинной проверки, изредка удостаивал их лишней, пренебрежительно процеженной через губу парой слов, всегда оставаясь в машине. Но тут, не в состоянии больше сдерживать кипящий внутри гнев, он пулей вылетел навстречу к вальяжно шагающему от сине-белой "девятки" распаренному, с лениво ползущими по лбу из-под козырька фуражки мутными каплями и мокрыми кругами подмышками, инспектору.
...Уже перешагнувший за сорокалетний рубеж капитан славился тем, что ни один остановленный им водитель не уходил просто так; либо, раздраженно комкая листок протокола о высосанном из пальца нарушении, но чаще, оставив между сиденьями патрульной машины немало купюр крупного достоинства. И очередной владелец джипа, судя по всему, уже покорившейся своей незавидной участи, представлялся ему совсем легкой добычей. Оставалось всего-навсего хорошенько выпотрошить его, и в предчувствии недурного куша инспектор, поигрывая на ходу жезлом, помимо воли расплылся в довольной улыбке.
Однако когда они встретились ровно на полпути между машинами, и капитан случайно поймал взгляд бездонных, клубящихся непроглядно-черной тьмой глаз, казалось абсолютно безобидного водителя, его улыбка не успела сползти с мгновенно онемевшего лица, превращаясь в мертвенный оскал. Инспектор качнулся, приседая на моментально ослабших в коленях ногах.
Ослепшего и окоченевшего капитана, словно внезапно разыгравшаяся на расплавленной безумным летним солнцем мостовой ледяная метель залепила его глаза колючим снегом, вдруг обуял такой животный ужас, что наружу бесконтрольно, расплываясь темным пятном по брюкам, выплеснулось содержимое мочевого пузыря. И даже второй патрульный, развалившийся на водительском сиденье "девятки" старший прапорщик, испуганно вздрогнул, накрытый докатившейся до него стылой волной.
...С невероятным облегчением выплеснув из себя кипящую темную муть и весело подмигнув одеревеневшему в нелепой позе капитану с уморительно, как у малого ребенка мокрыми между ног штанами, он развернулся и в два прыжка вернулся в свою машину. До конца лета они больше не разу не поругались и даже решили обвенчаться.
А вот с инспектором, напротив, приключилась беда. За неполный месяц, минувший после того несуразного случая он повредился головой, в довесок перенес два обширных инфаркта, на глазах у ошеломленных коллег превратившись из крепкого, пышущего здоровьем мужика в беспомощного, из последних сил цепляющегося за жизнь, инвалида, вынужденного покинуть службу. Удивленно разводившие руками врачи списали постигшую несчастного загадочную болезнь на небывалую жару безумного лета...