Восемнадцать десять. Самые торопливые, куда-то бегущие и вечно опаздывающие - те, кого под конец рабочего дня всегда большинство, уже разбежались. Можно собираться самой.
Косметика, сумочка, одежда - пять минут, безликий коридор сквозь все здание и четыре лестничных пролета - еще две минуты, быстро проскользнуть женский аубрисарий, и здравствуй весенняя улица.
Неторопливая прогулка домой. Дойти до метро и проехать четыре остановки - двадцать минут. Потом сорок минут пешком, заскочить в магазин: хлеб, молоко, чай закончился, сын напоминал о цветной бумаге в школу, - и несколько часов тихого домашнего вечера. Ужин, проверить Митькины уроки, телевизор, может быть, позволить сыну уговорить себя и поиграть с ним в шашки. Или лучше в лото.
Лишь бы мама не надумала испортить вечер. Как не хочется ругаться...
Как не хочется прятать свое спокойствие и притворяться усталой и сердитой, кричать: "Мама, отстань! Я весь день на работе, а ты даже в школу к внуку сходить не можешь. Когда я, по-твоему, должна устраивать личную жизнь, у меня всего два выходных, а надо и с Митькой позаниматься, и порядок в доме навести". И так далее, и так далее. На весь вечер. Ну почему так устроено, что домашний аубрис вытаскивает наружу больше плохого, чем хорошего?
Ладно, домой еще надо прийти. А завтра пятница, а потом выходные, и целых два дня можно быть собой. Дотерпеть бы.
--
Лера! Постой!
Так. Рано размечталась.
Грохоча каблуками по ступенькам, Валерию догоняла Светка Корнева. Пухлая фигурка в расстегнутой куртке, темная кофточка, демонстрирующая миру упругие полушария бюста, короткая юбка на ровных, толстых ножках и неистребимая тяга к туфлям на шпильках. Она работала в канцелярии, кабинет возле самой лестницы. Аубрис хмурил ей брови и вытягивал в суровую ниточку губы, демонстрируя повышенную внимательность, серьезность и исполнительность, а тело уже было полно вечерней свободой, природная болтливость рвалась наружу, заставляя быстро и часто облизывать губы. В общем, милая барышня, легко принимаемая в любой компании за веселый нрав и необидчивость. Валерия Логуток тоже относилась к Светке как к приятельнице, даже в гости приглашала.
--
Лер, ты в метро?
--
Да.
--
Хорошо. Вместе пойдем, а то мне на Чупринку надо.
Надо, так надо, куда денешься. Придется проходить аубрисарий в компании. Ну да, не в первый раз. Лера пропустила Светку вперед и шагнула следом. Дверь мягко подтолкнула ее ниже спины и с удовлетворенным вздохом вжалась в металлический косяк.
Длинный темный тамбур, напротив за такой же тугой дверью выход на угол Кропоткинской. Вдоль стен узкие ниши. Одиночный аубрис почти незаметен, особенно на свету, так, легкое дрожание воздуха, пойманное уголком глаза, но здесь их скапливается в каждой нише-хранилище по несколько сотен. Тусклого света, испускаемого скоплением этих бесплотных амеб, вполне достаточно, чтобы не спутать: темно-синий цвет - рабочие аубрисы, светло-сиреневые - уличные, бледно-розовые - для вечеринок и в парочке ниш - домашние, нежно лимонные, хотя зачем они в бизнес-центре никому не известно.
--
Представляешь? Время уже без пяти шесть, и тут Петровна: "Светочка, я тебе сейчас файл пришлю. Будь добра, распечатай два экземпляра, они мне с утра потребуются".
Не переставая болтать и нисколько не стесняясь, Светка изогнулась, передернулась, выбросила из себя рабочий аубрис и сразу же всем телом влипла в ближайшую нишу. Даже лицо уткнула в сиреневое свечение, впитывая уличную доброжелательность, закрывая чужой броней собственные мысли, чувства. Душу?
Выкинутый аубрис немного поколыхался в середине тамбура и медленно отплыл к стене, притянутый синим хранилищем.
Лера отвернулась. Смотреть, как прозрачная взвесь втягивается в человеческое тело, было неловко. Загородив соседнюю нишу, она осторожно вытянула руку. От липкого прикосновения привычно замутило - воспоминание о давно задавленных детских страхах. Оглянувшись на Светку, она гадливо дернула рукой, обрывая контакт.
На улице начинало темнеть, уже включили фонари, кое-где зажглась реклама. Светка торопилась, забегала вперед, оглядывалась, но ее рабочие новости осмысленного ответа не требовали, и Лера вполне вписывалась в уличное движение.
Смотреть людям в глаза, не забывать улыбаться встречным. Благожелательность, отзывчивость, необязательность - у тебя все хорошо, и у всех все хорошо.
Уже на лестнице в метро Светка спросила:
--
Ты завтра на "корпоративчик" остаешься?
--
Какой "корпоративчик"?
--
Да ты что, Лерка? Будто первый год работаешь. Конец апреля, у нас весенних именинников около двадцатника, на завтра сговорились. Петровна у шефов на "Каскад" денег выпросила. Тебе что, ничего не сказали?
--
Нет.
--
Да это Тараскин, идиот, письмо на департамент не разослал. Ты не расстраивайся, завтра всем приглашение пришлют. Так что, готовься.
Лера не расстраивалась, так, обидно немного. Опять все всё знают, а ее будто нет.
Она и так новогодний праздник пропустила - Митька болел. Пропускать общее сборище второй раз подряд не то что не рекомендуется, но лучше не нарываться, а то вообще замечать перестанут. Да и домой вернуться можно будет в хорошем настроении. И ее новогоднее платье пока никто не видел. Так что, новость не плохая.
Лера кивнула.
--
Пойду, конечно. По сколько сбрасываемся?
Выходные. Два дня необязательной домашней суеты. Они растаяли почти не оставив следа в памяти, лишь печаль, да легкое сожаление, о куда-то пропавшем времени.
А вот вечер пятницы в памяти задержался. Может из-за того, что Лера ни на что не надеялась, а может все дело в платье. Мужики-то точно на нее глазели, оценивая заново, и это было приятно. Дамы тоже поглядывали и шушукались. С дамами, правда, дело темное, тем более что Светка Корнева посередине вечера утащила ее в сторонку и огорошила:
--
Слушай, Лер, а ты что? Правда, без праздничного аубриса веселишься?
Лера порозовела и поспешно оглянулась.
--
С чего ты взяла?
--
Да, я сама видела, как ты каскадовский аубрисарий без остановки, насквозь проскочила. Так-то, у тебя вроде все в порядке.
Теперь щеки у Леры уже пылали. Не любила она бабских разговоров - нижнее белье, тампоны, аубрисы, постельные приемчики. А в аубрисарии, действительно, прокол получился, зря она посчитала, что в общей сутолоке на нее не обратят внимания.
--
Тебе показалось. Все у меня на месте, сама попробуй в рабочем аубрисе повеселиться.
Уже третий раз пригласивший. Он смешно щекотал Лерино ухо усами, талантливо передразнивал окружающие их пары, первый непосредственно смеялся над своими шутками. И как он танцевал!
Да в Станковского вполне можно было влюбиться, и не только сегодня. Красавец брюнет всегда держал высокое место в офисном женском рейтинге. Ну и что, что женат и двое детей.
Но выходные закончились. Лера сидела за рабочим столом, глядела на пустой экран компьютера, улыбалась и уже полчаса не могла привести себя в рабочее настроение. Хоть иди рабочий аубрис напяливай.
Ладно. Открыть общий каталог. Так, есть два новых документа. Начнем.
Начать по настоящему не получалось. В комнату постоянно заходили, что-то спрашивали, кого-то искали. Лера сидела у окна спиной к выходу, но на хлопанье двери и глупости, вроде: "Девочки, у вас скрепки не найдется?", она ежеминутно оглядывалась и все меньше понимала, в чем дело.
Нет, на нее не пялились, мимоходом скользили взглядом, мельком улыбались, но обращались и заговаривали с другими. Оставалось ощущение, что заходили только для того, чтобы глянуть ей в затылок и ухмыльнуться. Неужели, это из-за пятницы? Они что? Решили, что у нее что-то было со Станковсим? Вот уж глупость. Приятная, впрочем, глупость.
Все стало понятно, когда Лера открыла электронную почту. Десяток сообщений обычного спама, несколько запоздалых пятничных поздравлений, кадровое распоряжение и жирный заголовок письма с длиннющим списком получателей: "Вы не правы!Логуток пользуется аубрисом".
Отправитель - тра-та-та собака мейл ру, получатели - похоже, все сотрудники конторы. Так сказать, "никто не забыт". Внутри рисунок без подписи. Вернее, коллаж.
Берем фотографию старой самки шимпанзе в полусогнутой позе. Меняем ей морду - губы бантиком, щеки втягиваем, парик на голову. Помещаем обезьяну в туалет, так, чтобы ее обезьяний зад завис над унитазом. А в отведенную назад руку помещаем некую расплывчатую медузу, или даже просто тряпку, мерзкого розовенького цвета и с большими печальными глазами. Вот и вышел шарж на дамочку, даже лицом похожа.
Лера долго смотрела на коллаж, потом принялась себя мысленно уговаривать: "Спокойно, Валерия. Спокойно". Зачем? Она и так была спокойна. Когда-нибудь ее неприятие аубрисов все равно бы открылось.
В детстве она честно пыталась к ним привыкнуть, долго пыталась, почти год, чуть до сумасшествия не дошло. Не получалось у нее быть не собой, в голове двоилось.
Лера закрыла письмо. Рука двигалась тяжело, еще тяжелее оказалось спокойно встать. В комнате было тихо. Видимо, заметили, что она почту рассматривает, и уткнулись в свои бумаги и мониторы. Пару раз хлопнула дверь, но никто не вошел. Лера медленно прошла вдоль столов и вышла в коридор. Осторожно прикрыла дверь.
Она никогда не курила, но первым делом почему-то заглянула в курилку. Пустая комната, у окна четверо мужчин с пустыми неузнающими лицами. Лера вышла. В курилке засмеялись. Над ней?
Не зная, куда деваться, она пошла в дамский туалет, потом раздумала и направилась в холл, потом по лестнице на первый этаж.
--
Лера, подожди!
Сверху, гремя шпильками, догоняла Светка.
--
Лер, так что, правда что ли? Не показалось мне?
Лера медленно подняла взгляд от Светкиных коленок на переносицу.
--
Ой, ты чего? Лер, ты на меня не думай, я никому не трепала. Да, ты не волнуйся.
--
Я на тебя и не думаю, просто отстань. Хорошо?
Светка послушно отстала и быстро застучала каблучками наверх. Почти не оглядываясь.
Через час Лера немного пришла в себя и вернулась на рабочее место. На нее лишь мельком оглянулись - новость потеряла животрепещущую свежесть, все действительно работали. И ей надо. Пока надо. А дальше понятно - не будет никаких разговоров, кроме служебных. Задания самые неприятные и побольше, либо наоборот - заданий все меньше и меньше. Нет, мол, для тебя работы.
Она вздохнула. На экране мигал значок вызова. Станковский? По "аське"? Лера осторожно развернула окно.
"Пообедаем вместе?"
Потеплело. Действительно, потеплело на душе. Нет уж, аубрисы аубрисами, а люди все же разные. Кто-то посмеялся и забыл, кто-то, выпучив глаза, поспешил узнавать подробности, а есть и другие. Интересно, что Станковский хочет? Посочувствовать, или не поверил письму и решил продолжить ухаживание? Ну что ж, пусть попробует. Лере стало смешно. И легко, почти как в пятницу.
"Хорошо. Где?"
"В индюшатнике".
"Закажи мне комплекс, я немного задержусь".
Так будет лучше. Привлекать лишнее внимание пока ни к чему.
"Прерия" - маленькая подвальная кафэшка с фирменным шашлыком из индейки. В двух кварталах от офиса. Не далеко и не близко. В самый раз. Возле стены Станковскому столика не досталось, и он махал Лере с центрального ряда.
Она все-таки немного нервничала, но Станковский непрерывно шутил, и Лера оттаяла. Вот только шутки, похоже, были придуманы заранее и быстро закончились. Ухажер замолчал, схватился за сигареты, но, повертев, отложил пачку в сторону.
--
Лера. Ты меня извини, пожалуйста. В пятницу я, наверное, был слишком навязчив. Праздник, хорошее настроение, выпили немного. Но, понимаешь, у меня ведь семья, жена. Любимая. Так что, давай не будем ничего себе придумывать.
Напрягшаяся Лера, снова расслабилась. Грустно немного, но все понятно. Не хочет Станковский лишних проблем, вот и позвал объясниться. Прощай, не начавшийся роман.
--
Конечно, не будем. Все нормально, Володя. Вот пообедаем вместе, и все. Кончится наша любовь. - Она засмеялась, показывая, что шутит и нисколько не сердится.
Станковский тоже улыбнулся, развел руками.
--
Ты себя в пятницу не видела. Всегда ведь была тихая, уж прости, унылая какая-то, смотреть не на что. А тут, на любого бы помутнение нашло. Знаешь, типа, Золушка на балу, - он подался вперед. - Неужели, можно так веселиться. Без этого..., ну без аубриса.
Лера оцепенела, "аубрис" Станковский почти прошептал, и это было гадко. Это было омерзительно. А он нависал над столом, с жадностью ловил ее взгляд и ждал ответа.
--
Знаешь, Станковский, у тебя лысина начинается.
В глазах у Леры расплывалось, но голос звучал тихо и ровно. "Какого черта" - зло мелькнуло в голове, и резкость сразу вернулась. Мир стал черно-белым и плоским, а злость ее оказалась цветной и глубокой, и хватало ее на всех. На усатого красавчика с глупо раскрытым ртом, на холодную кафэшку, на доброжелательных и безликих посетителей, на дуру Светку, на офисных сплетниц. На всех.
Лера встала, резко развернулась и, не взглянув на упавший стул, зашагала к выходу. Ее толкало в стороны, плечи и руки нелепо дергались. И после каждого рывка за спиной у нее оставалось легкое дрожание воздуха, едва различимое уголком глаза.