Люблю я свою походную компанию. Ребята, как на подбор попались душевные, и, можно даже так выразится, вежливые. Судите сами, я поведаю одну из основополагающих легенд походного мира.
Мы сидим на груде слегка чистых рюкзаков и байдарок в речной посудине, которая доставила нас из Лабытнангов в Салехард. Бог знает, какой день мы пытаемся вырваться из пленительного мира Приполярного Урала, оправдывая добрую советскую привычку попадать на Север легко и элегантно, а вот возвращаться... Кругом мусор и грязь, причём явно не та от которой нежные микробы дохнут. Ото сна, благо уже ощущалось приближение рассвета, нас удерживало чувство долга перед теми семижильными парнями, которые пытались приготовить обедозавтракоужин на песчаном бреге при ветре не менее четырёх баллов из насквозь промокших щепок, да чувство несколькодневного голода.
И чудо произошло! В помещение вошли титаны походного мира, трепетно неся дымящиеся реликвии. В молитвенном экстазе мы сгрудились вокруг них, прижимая к сердцам (а кто и к желудкам) миски, кружки и ложки. В одном из канов белела (именно белела!) манная каша, а от янтарной поверхности другого воспарял душистый аромат свежезаваренного чая, почти уже забытый нашими ссохшимися желудками.
И тут моя рука потянулась к кану с чаем. Не знаю, что она думала, наверное, совсем осатанела от бессонницы. Я смотрел на свою руку, уже понимая, что совершаю. Моя походная кружка, прошедшая много походов и этот в частности, которую я давно не мыл, так как уже бессмысленно, опустилась в янтарную жидкость. На глазах всех присутствующих...
И что? Нет, вы подумайте и попробуйте представить, что произошло дальше? Слабо?
Средь гробовой тишины раздался негромкий голос:
"Отойди малыш, у нас дюже крепкий табак".
Через мгновение, уже стоя на палубе с остатками чая в своей кружке. Я стал понимать, что и на смертном одре я услышу этот задушевный голос.
Да, господа, джентльмен даже в походе джентльмен!